Роджер Желязны: Творец сновидений

Золотой фонд мировой фантастики

Пусть это будет уроком всем Творцам: творить надо мудро, но не слишком хорошо (с)

Роджер Желязны Творец снов / The Dream Master   [= Повелитель снов; Мастер снов; Повелитель сновидений; Творец сновидений] 1966, роман Конец XX века. Врач-нейросоучастник Чарльз Рендер помогает своим пациентам посредством моделирования их снов и фантазий. Он берется излечить от желания видеть слепую от рождения Эйлин Шалотт, но лечение идет не так, как планировал доктор Рендер.

Если кратко об этом авторе: Желязны пишет как бог. И я по уши влюблённый в него читатель. Если попытаться представить его творчество более структурно и детально: есть такие фантасты, которых всегда читаешь на безусловной квоте доверия. То есть открывая любое художественное произведение, подсознательно ждёшь от автора как минимум погружения в его личную, продуманную до мелочей и отшлифованную до самого миниатюрного камушка, многогранную вселенную. И здесь для меня не важен фактор переводчика в качестве обязательного посредника. Со временем читательская притирка к любимому автору становится такова, что текст начинаешь сканировать как бы между строк, доставляя постоянные авторские троеточия — глубокую недосказанность Желязны — личным фэнтезийным орнаментом воображения.

У этого романа несколько различных названий — вариаций перевода — и каждый из них, так или иначе, отражает глубину творческого замысла.

По поводу концепта этого произведения в сети периодически разгораются споры на тему того, какой именно базис закладывал лидер движения Новой волны в научной фантастике конкретно в «Творце снов» (The Dream Master / 1966).

И следует отдельно заметить: в «Мастере снов» Желязны пишет не на эзотерике, не на каббале и не на классическом психоанализе. Хотя структуру последнего американский фантаст держит великолепно.

В этом романе ему удалось виртуозно создать красивейшие трансы и глубокое, но предельно мягкое и безопасное погружение в бездны авторского подсознания. Благо, Желязны в этом Мастер не только в аспекте своей литературной карьеры. В «Мастере сновидений» очень сильно слышен его трамплин в психологию и отличная база аналитика, заложенная перед тем, как он перевёлся на отделение английской словесности, впоследствии сменив специальность.

И здесь буквально пара слов касательно увлечения Желязны буддизмом. Есть расхожая шутка биографов о том, что литераторы той Америки 60х прежнего века умели видеть маленького Будду в складках своей одежды. И в этой шутке присутствует доля истины, которую начинаешь постигать вместе с автором на протяжении повествования «Творца снов».

Крученой золотой нитью проходит по всему роману замысловатое рассуждение о скандхах — определённой структуре и совокупности пяти граней личности в контексте буддизма. Оно опутывает причудливой сетью весь текст и оставляет знаковое троеточие в финале, который Желязны умышленно обваливает и обрывает на полуслове.

И точно так же как путается в этой сети периодически главный герой, выдавая желаемое за действительное. То же самое ждёт и читателя, который беря в руки эту книгу будет искать стройный линейный сюжет и внятную логику повествования. К Желязны в этом смысле нужна позитивная привычка и притирка.

Как всегда элегантный и в меру задумчивый, с яркими и сочными метафорами — в этой повести Желязны ещё творец и мастер, причём не только своего текста. «Повелитель сновидений» — это не только броское название его книги. А в ином переводе «Мастер снов» — это не только одиозный титул главного героя Чарлза Рэндера: нейроморфолога и конструктора чужих страхов, болей и смелых фантазий. Это ещё прекрасно стилизованная вещь, местами написанная на обрывках галлюцинации и бреда угасающего разума.

Желязны здесь пишет на разрывах глав и патетике глубоких переживаний ключевых героев. Но это так виртуозно сделано, что смотрится единым полотном цельного произведения. Чувственность этого автора во многих главах разбавленна вкраплениями белого стиха и «заземлена» хладнокровной базой психологии. А личное обаяние Желязны мощной витальной волной расходится по всему рваному и сбивчивому сюжету, захлествая буквально с первых глав. Несмотря на подобную эклектику текста, он написан без провисаний. И в этом среди прочего оригинальная манера американского фантаста.

Что касается «ядра» сюжета, ключевых героев и хитросплетений их отношений.

Главный герой Чарлз Рэндер (возможно, альтер эго Желязны) — конструктор и контролёр, создающий в чужих видениях утраченную и утончённую красоту образов и событий. Этимология многих из них весьма вычурна и замысловата: например, такие как падение Атлантиды и римский форум уходят корнями в глубокую «ветошь» истории. Рэндер в определенном смысле маг, волшебник и лицедей — он владеет искусством перевоплощения через трансы своего клиента просто виртуозно.

Особое внимание заслуживает ёмкое и броское описание Желязны апокалипсиса (падения Атлантиды) — специально сконструированный сон для грека-параноика, считавшего себя последним потомком величайшего менестреля Атлантиды. А на деле он был просто хорошим саксофонистом конца XX века.

Чёрт бы побрал этот сон! Он захватил меня. Вы делаете их такими же живыми, как сама жизнь… даже еще более живыми… Наверное, я не скоро забуду его.

Рэндер принадлежал к касте особых аналитиков, чья нервная система (особое устройство психики) позволяла глубоко входить в невротические системы клиента, внося туда различные эстетические удовлетворения посредством имитаций и стимулов элегантной техники будущего.

Опыты Конструктора представляют собой упорядоченный танец сновидений другого человека, структуру которым он задаёт с консоли своего аппарата с помощью различных составляющих. Он модифицирует формы, воспроизводит имитацию вкусов и запахов, складывая при этом особый рисунок подобных видений.

Шум дорожного движения, рокот прибоя, цветные молнии, вкус дорогого вина и запах свежескошенной травы, обилие разнообразных экзотических звуков… Желязны работает в этом тексте в качестве талантливого мультимодального специалиста, включая для своего читателя сразу все сенсоры восприятия.

Подобные сновидения клиента позже проходят необходимую фазу трактовки аналитика. И по принципу обратной связи он раскручивает метафоры в последовательную логическую цепочку линейных обоснований и аргументов.

Однако, как бы не были сильны знания и амбиции этого мастера, опасности утратить контроль над сном, в формировании и сюжетной канве которого участвуют сразу две нервные системы, разделяя один импульс и одну фантазию на двоих, очень велики. Вне всякого сомнения, в активной фазе с пациентом это должны быть контролируемые фантазии.

Рэндер суммирует произошедшие события (впечатления клиента) и на линейных склейках искусно раскручивает пациенту эту ленту метафорических впечатлений, подробно поясняя смысл произошедшего эпизода. Он по обыкновению присутствует с пациентом на «ристалище» его мощных образов. Этот аналитик не просто конструирует сон, он его виртуозно контролирует в ключе течения мыслей своего «визави». Постоянно изменяя формат и модифицируя формы, Рэндер как тонкий профессионал пробивает слабые места своего клиента — непосредственного участника этого опыта. Аналитик ищет любые зацепки и аллюзии, позволяющие увидеть создавшуюся ситуацию со всех возможных сторон. Клиент в праве принять или опровергнуть услышанное. И каждый в меру своей фантазии и личных потребностей навешивает на подобную диагностику свой психический ценник. Ведь далеко не все наши желания-суррогаты можно экологично траспонировать в объективную реальность. И в этом суть опыта творца — Чарлза Рэндера. Но не предельная глубина произведения Желязны. Этот автор не был бы так интересен, если бы писал только на канонах психоанализа.

Качество феномена психоучастия может определить только сам врач в тот момент вне времени и пространства, когда он стоит среди мира, созданного из ткани снов другого человека, осознает неевклидову структуру заблуждения, а затем берет пациента за руку и свертывает ландшафт… Если он может отвести пациента обратно в обычный мир — значит, его суждения здравы, его действия имеют ценность.

Психику как открытую систему Желязны покажет своему читателю весьма убедительно не только с точки зрения психиатрии. Он попробует в «Творце снов» обыграть тему эволюции сознания на свой лад фэнтезийного мыслителя.

И пояснит вдумчивому читателю, что очень сложно кроить свои желания, самоуверенно претворяя их в жизнь, только лишь из материала собственного «я».

Интерпретация оригинальных фантазий — это работа Рэндера. Кто-то считает её абсурдной, потому что подобные действия аналитика не имеют своей оперативной ценности. Кому-то не хватает ментальных сил, чтобы принять истину вне ложных убеждений. А кто-то придёт к данному специалисту за надеждой увидеть этот мир в красках. Хотя, вот уж парадокс из парадоксов, не единожды обыгранный в литературе и кинематографе — у слепых более богатый спектр эмоций и восприятия нашей действительности, чем у зрячих.

Желязны не тратит себя на прорисовку мелких деталей и чёткого контура своих героев. В его главах нет элемента взросления и становления их характеров. И «Творец снов» по манере воспроизведения больше похож на талантливо поданную зарисовку абстрактного экспрессиониста, чем на классически выстроенное литературное произведение. Желязны работает скорее на флешах случайных впечатлений. Он искусно плетёт кружево сюров на обрывках снов и трансов, на зарождении первого импульса любви и на полном отторжении внешнего мира в том случае, если ментально близкого человека нет рядом. На ритмике белого стиха, он в том числе покажет: какова цена субъективной реальности, когда она рассогласована с нашими жгугими желаниями и пристрастиями.

Желязны в финале буквально опрокидывает этот мир и заставляет Конструктора выпить до дна всю темноту, страх и боль, которые он старался транспонировать по своей оригинальной методике в фактор благополучного излечения своего пациента. Глубокая эмоциональная составляющая автора ловко «сшивает» обрывки спорадических ощущений Рэндера в одно цельное полотно.

И чтобы понять авторский посыл Желязны, нужно суметь просто раствориться и слиться с его образами, — слиться по-детски и доверчиво. Этот текст «требует» полного погружения и соответствующего настроения.

Точно так же как беззаветно доверился Чарлзу Рэндеру ключевой персонаж Элины Шэлотт. Она вложила всю свою боль и мечту в руки другого человека и этим перкроила всю свою жизнь. Желязны умело смоделировал в контексте подобных отношений один из лучших образчиков подобного жанра. Он смягчил этим женским образом всю брутальность своего нестандартного воображения и загладил стилистику романа, сделав его понятным буквально для любого возраста (бэкграунда) читателя.

В Элине Шэлотт было что-то, нарушающее порядок: комбинация высокого интеллекта и беспомощности, решительности и уязвимости, чувствительности и горечи.

Талантливый резидент психиатрии Элина Шэлотт, от рождения лишённая возможности видеть, однажды обратится к своему коллеге Чарлзу Рэндеру со смелой просьбой не только научиться различать цвета и привычные для него сенсоры, но и работать в том ключе, в котором он сам уже достиг определённых вершин и славы.

На все логически выстроенные заверения Рэндера не ввязываться в это сомнительное предприятие, ибо оно несёт в себе по умолчанию много рисков и разочарований, Шэлотт упрямо заявила о своём давнем желании. Она хочет стать врачом-нейроморфологом и в частности Конструктором — со всеми вытекающими трудностями этой профессии. Шэлотт просит взять её в пациенты и что называется приучить видеть образы, которых она лишена в обычной жизни, раскладывая их потом на статичные линейные составляющие.

У этой женщины великолепная память и особое тактильное восприятие внешнего мира. Она умна, морально устойчива и очень красива именно тем особым магнетизмом, который живёт в том человеке, в котором корень красоты — именно отвага. Ей пришлось пройти невероятно сложный путь для того, чтобы слепая от рождения смогла прикоснуться к профессии психоаналитика. Шэллот тоже была феноменом — она была единственной в мире, сочетавшей необходимую техническую подготовку со своей уникальной проблемой незрячего человека.

Рэндер на сеансах развернёт перед своим пациентом красочный каталог разнообразных ощущений. А Элину, лишенную всего этого в настоящей жизни, так не на шутку увлечёт этот процесс, что она не позволит его захлопнуть.

Где-то присутствовало ощущение страха, но не было и следа истерии, поэтому он продолжал творить. Рэндер создал горизонт, и мрак ушел за него. Небо чуть заголубело, и он пустил в него стадо темных облаков. Его попытки создать расстояния и глубину натолкнулись на сопротивление, поэтому он подкрепил картину очень слабым звуком прибоя. Когда он расшвырял облака, от аудитории медленно пришла концепция расстояния, и он быстро воздвиг высокий лес, чтобы подавить поднимающуюся волну агорафобии. Паника исчезла. Рэндер сфокусировал свое внимание на высоких деревьях — дубах, соснах, секвойях. Он раскидал их вокруг, как копья, в рваных зеленых, коричневых и желтых нарядах, раскатал толстый ковер влажной от утренней росы травы, разбросал с неравными интервалами серые булыжники и зеленоватые бревна, перепутал и сплел ветки над головой, бросил однообразные тени через узкую долину. Эффект получился потрясающим. Казалось, весь мир вздрогнул с рыданием, а затем стих. Солнце медленно проводило свои утренние эволюции. Впервые в этом частном мире оно выплыло снизу, как божество, отразилось в озере, разбило облака, и ландшафт задымился туманом, поднимающимся от влажного леса. Пристально, напряженно вглядываясь в поднимающееся светило, Элина долгое время сидела неподвижно и молча. Рэндер чувствовал, что она очарована.

Желязны искусно играет со временем, сжимая на этих клиентских сессиях пять веков до длительности одного часа. В качестве талантливого автора он ломает перспективы и смещает расстояния. Этот американский писатель безусловный мастер потрясающих сюрреалистических наворотов, которыми перегружен «Творец снов» в самом приятном контексте этого определения. И он отчётливо представляет все самые глубокие проблемы любого индивида, который стремится обрести зрелость и цельность. Боль как самая мощная склейка для необходимого взросления — примерно такой «рецепт» он оставляет своему взрослому читателю между строк повествования.

Практически всех их сеансы были чрезвычайно острыми, вероятно по той болезненной причине: Рэндер видел в образе Шэлотт отблеск своей погибшей в автокатастрофе супруги. И это само собой причиняло ему контртравму и боль, от которых он якобы избавился в ключе своей профессии.

Всё, что видела Шэллот на сессиях при настройках стимуляторов — это красивая и расцвеченная в сотни оттенков иллюзия. И ей нестерпимо мучительно было возвращаться в тот привычный мир темноты и одиночества, который Элина знала прежде.

Параллельно Желязны выводит ещё одну значимую тему: наше ложное эго все время видит лишь иллюзию. А истинное практически всегда «спит». И постоянно утешая себя выдуманными прелестями субъективной реальности, мы всю свою жизнь заняты лишь тем, что гоняем свою фантазию вхолостую.

Нужно отдельно заметить, что нервная система Шэлотт оказалась настолько сильной, а желание увидеть мир в красках настолько жгучим — у Рэндера произошла контртравма и фатальное слияние с импульсом клиента. Он в какой-то момент сглупил в неверно прописанном сценарии и разделил с этим человеком все возможные ощущения — радости, боли, смятения и полного провала в бездну тьмы.

Рефлексы опытного аналитика к финалу повествования притупятся и ослабнут, оставив лишь бледную тень от некогда блестящего специалиста. Настройка сознания на дополнительную область восприятия оказалась не более, чем излишней самоуверенностью мастера. А попытка создать новую энергичную и счастливую эру человечества, увы, как это случается в подобной тематике, терпит фиаско.

Кроме всего прочего Желязны расцветил в «Творце снов» ещё одну интересную мысль — перехват воли другого человека.

Элина практически сразу безошибочно считала импульсы Конструктора и овладела импульсом контроля, выйдя на опасную вертикаль подобных опытов. Её сценарии, насквозь пропитанные ревностью и болью, стали носить для Рэндера мрачный угрожающий характер. Шэллот очень трудно держать под контролем, поскольку она постоянно хочет творить и доминировать. И воли Рэндера оказывается недостаточно для удовлетворения фэнтезийного восприятия такого клиента. Подобный навязчиво-принудительный рисунок сновидений пациента по принципу суггестивного воздействия сделал внушаемым и уязвимым самого доктора. Хотя он долгое время считал, что над клавиатурой консоли хозяин именно он…

Как это часто случается в подобных историях, Рэндер решился на такой сложный опыт, однажды сам перенеся глубокое душевное потрясение от гибели в автокатастрофе жены и дочери. Он приобрёл со временем особый иммунитет к подобного рода переживаниям. И до поры до времени Чарлз будет считать себя Здравомыслящим Мастером сновидений. Рэндер волевой и ултрапрочный в своих фиксациях искажений образов другого человека. Однако найдётся тот пациент, который в один прекрасный день поломает стереотипы его восприятия и зайдёт максимально далеко в его собственные границы и фантазии.

Планомерно резюмируя, стоит заметить следующее. Рэндера донельзя взволновали не столько красота и ум этой женщины, — Желязны был бы слишком банален и слащав, вновь интерпретируя подобную тему. Его герою вскружили голову амбиции того, что он явит внешнему миру невиданный эксперимент по обучению слепого психотерапевта искусству создания образов и живых картинок. Возведённое во все возможные степени честолюбие этого мастера в критический момент «споткнулось» о сильную волю наблюдаемого пациента.

И ведь в определенном смысле это огромная ответственность — быть хозяином мира другого человека. Первичное эмоциональное удовлетворение захлёстывает в таких случаях сильнее страха неудачного эксперимента.

Радость и боль — всё имеет свою цену. Никому не дано, просто щёлкая кнопками с консоли, быть Мастером внешнего и внутреннего мира определённого индивида. Рэндер хотел сделать целительным контролем банальное вторжение в мир другого человека. И это та самая непостижимая фантазия, которая накрыла мощной волной цунами его самого. К слову сказать, практически впритрику к этой теме в жанре постмодерна подошёл В. Пелевин в романе S.N.U.F.F / 2011.

Раскрывая секреты чужой души, Рэндер сам попал в «капкан» своей. Вероятно, это случилось по причине того, что ментальные склейки более плотные, чем физические или эмоциональные. Желязны пишет в этих местах без особого чувственного надрыва или болезненной жалости к своим героям. Словно с высоты отвесного утёса задумчиво наблюдает, как шумные волны с обречённым рокотом бьются о каменный барельеф, наспех высеченный стихией в нерушимой стене подобного частного мира.

В «Творце сновидений» среди прочего очень много экзистенциального базиса: по многим главам слышна аллюзия одиночества и поиски себя. Желязны пишет ярко, сочно, атмосферно. Он рефлексирует о многом — отталкиваясь от темы безнадёжной любви к определённому человеку и мастерски закольцовывая её проблемой выгорания в прежде любимой профессии. И в этих местах текст становится ещё более живым и осязаемым, словно отсматриваешь на особом проекторе яркие впечатления прожитого дня. Ведь с каждым случалось подобное, когда хочется просто идти куда-то без причины, не разбирая дороги, и не думать ни о чём, — на ходу выхватывая случайные картины городского вида и не обращая особого внимания на то, как кусает обледенелый холод за лицо. Идти, не думая ни о чём, кроме факта самой прогулки. Этим глубоким настроением, с густым замесом плотного психодела пропитан весь текст по задумке автора. Визионерство Желязны по моим индивидуальным ощущениям достигло в этом романе своего авторского апогея. Его метафоры, умело зашитые в канву произведения, не столько дают объективную подложку жанра фэнтези, сколько отображают суть глубины самого автора. Этот текст местами очень хрупкий и написан на краешке мечтательной артистической души и оригинальной фантазии самого Желязны.

И да, в «Творце снов» он среди прочего в контексте выбранного жанра рисует замысловатую картину нашего будущего. Человечество будет покрывать огромные расстояния с помощью огромной магистрали и настроенных на режим автопилота быстроходных каров.

«Слепая спираль»… Это одно название для множества мест, мимо которых проезжает машина с автоуправлением. Пронестись по стране в надежных руках невидимого шофера, с затемненными окнами, в кромешной ночи, под высоким небом; лететь, атакуя дорогу, проложенную под похожими на четырех призраков пилонами; начать со стартовой черты и закончить в том же месте, так и не узнав, куда вы ехали и где были — это, вероятно, возбуждает чувство индивидуальности в самом холодном черепе, дает познание себя через добродетель отстранения от всего, кроме чувства движения, потому что движение сквозь тьму есть высшая абстракция самой жизни — по крайней мере, так сказал один из главных комедиантов, и все смеялись.

Его «Слепая спираль» — это не только маршрут и направление передвижения каров в разнообразных сюрах романа. Это метафора движения через «шлюзы» тьмы — красивое, мягкое и пластичное погружение в глубины нейроморфологии. И это нервные импульсы самого автора, ощупывающие текст и пространство в нём, — сначала робко и наугад; а потом всё плотнее и смелее смыкая круг реальности и вымысла.

Удивительным образом Желязны удалось вплести в канву своего роскошного эклектичного текста ещё одного значимого героя.

Интересную ключевую роль на богатых метафорах Желязны отдал мутированной овчарке Элины Шэлотт. Это очень странный персонаж, созданный на грани патетики нестандартного воображения автора в контексте германо-скандинавских легенд. По сюжету романа этот пёс является олицетворением искреннего обожания своей хозяйки, которая по воле судьбы не может обойтись без его помощи и поддержки. Зигмунд в «Творце снов» — не только поводырь для слепого. А среди прочего этот персонаж — непосредственный участник кошмарных деструктивных сновидений самого Рэндера. Словно ревность единственно верного сердца мисс Шэлотт особым образом кромсает сердце самого доктора. Желязны искусно вплетает легенду скандинавов о волке Фенрире — символе величия, мощи и бессмертия. И по принципу хтонического зла этот зверь отсекает для Рэндера все возможные попытки для своего спасения и бегства из западни его оригинальных фантазий.

И коль скоро придёт главное разочарование в сердце конструктора по поводу ещё одной неудачи всей своей жизни, — именно в этот момент сам текст словно станет тяжёлым и скомканным. И сам читатель, сильно путаясь в сюжетной канве, полетит за главным персонажем Конструктора в бездны подсознания на грани сна, реальности и вымысла.

___________________

Можно кинуть щедрой и умной рукой на небо пять лун, расцветить его замысловатым свечением полыхающих восходов и закатов, заставить всё вокруг петь, плескаться, цвести и шелестеть осенней листвой…

Но нельзя просто так на перестройке нейронных связей и сенсорах ощущений заставить другого отказаться от своей мечты. В случае Элины Шэлотт — от потребности видеть мир в полнокровном цвете и множестве оттенков чувственных полутонов. Отобрать мечту и любовь — а в данном случае и к Конструктору в том числе — используя стройный алгоритм выверенных действий невозможно. Это знал наверняка Желязны, в качестве мегаталантливого автора, щедро раскидав по тексту жемчужной россыпью множественные аллюзии и намёки захлёстывающего интимного чувства. И с этой неразрешимой задачей столкнулся Рэндер — изначально холодный амбициозный аналитик — взволновать которого, увы, не составило особого труда. Прежде чем он ошибся в своих расчётах и стройном алгоритме, он понял что ввязался в удивительную авантюру, в которой не будет ни выигравших, ни проигравших...

Никого не жаль в этом размашисто красивом фэнтезийном экшне, — той жалостью, в контексте которой обычно, невнятно пожимая плечами, вздыхают невпопад. Всё имеет свою цену. Вселенная всегда делает свои ставки и берёт реванш за слишком большую самонадеянность и пристрастие. Пристрастие чувствовать чужую радость и чужую боль. За красоту надо платить, — платить за живость чужих сновидений и собственных оригинальных фэнтензийных виражей и вывертов. Вторжение в тайные лазейки познавательного опыта порой принимает гротесковую форму полного фиаско. Во всём нужна мера и понимание причин своих действий.

Во всём, — но только не в случае с художественным замыслом и цельностью этого романа. Желязны здесь как автор и стилист безупречен; как рассказчик и фантаст замысловат; как носитель трансцендентного и запредельного наркотически притягателен. Безукоризненно стилизованная вещь — чистая, звонкая, оригинальная, написанная на грани абсурда, патетики и философии.

PS Мы не знаем, кем являемся до тех пор, пока не услышим себя самих, рассказывающих историю своей жизни тому, кому доверяем.