Тема «Любимая поэзия»

Вы здесь: Форумы fantlab.ru > Форум «Другая литература» > Тема «Любимая поэзия»

Любимая поэзия

Страницы: 1 2 3...116 117 118 119 120...244 245 246 🔍 поиск написать сообщение

автор

сообщение

гранд-мастер

5 мая 2007 г. 22:10

цитировать |

Продолжаем одну из самых популярных тем здесь (старая тема).

сообщение модератора
Внимание! Все стихотворения на политическую тематику (независимо от направленности) будут удаляться. За политикой — в ОИ

–––
И когда Александр увидел обширность своих владений, он заплакал, ибо не осталось земель, которые можно покорять..

авторитет

15 декабря 2013 г. 14:57

цитировать | [ ]

КАЗИМИР МАЛЕВИЧ

«Скучно попуасы…»*
Скучно попуасы, асѣдача
Билеть 2го класа Паръ
Арка.
Кухарка поваръ ось
Косъ косы скосъ
Постъ носъ уль улей нуль
Нуль два раза разъ оселокъ
Аероланъ [лавка] поселокъ.

магистр

22 декабря 2013 г. 07:28

цитировать | [ ]

Елена Крюкова. Эмегельчин Ээрен. Дух продолжения рода.

Черная кошка — ночь — свернулась вверху бытия.
Желтым злым медом текут глаза ея.
Она запускает когти елей и кедров в тела
Сладких форелей. Горящий ручей течет оттуда, где мгла.
Земля жжет босую пятку. В ночи земля отдает тепло.
В юрте две жирных бараньих свечи коптят, чадят тяжело.

Закрой глаза. Секунда — век. Закрой — и уже зима.
В юрте предсмертно кричит человек. Зверем сходит с ума.
В юрте — стоны, крики, возня. В зубах зажат амулет.
Ноги роженицы, как ухват, держат бешеный свет.
Тот, кого нет, ломает мрак, сквозь родовые пути
Продирается, сквозь лай собак: до холода, до кости.

Обнимает голову тьма. Луковицу — земля.
Винтись, грызись, — так входят тела в тебя, земная зима.
Зубья красны. Кровавы хвощи. Пещера: звездами — соль...
Дави, бейся рыбой, слепни, — ищи! — пробейся наружу, боль!
Тебя не ждали на этой земле. Тебя не звали сюда.

Плыви, червяк, голомянка, во мгле. Хрустальна небес вода.
Раздвинулись скалы. И хлынул свет. И выметалась икра
Слепящих планет!
Но тебя уже нет —
Там, в небе, где звезд игра!
Плачь, мать! Прижимай пирожок к груди! Сама месила его!
По юрте — снега.
По юрте — дожди.
Небесное торжество.

Ты рыбу жизни словила опять. Кто ей приготовит — нож?!
Ты выткала звездами полог, мать. Ты завтра в степи умрешь.
Но сын созвездья твои прочтет на черной глади ковра:
Вот Конь, вот Охотник, вот Ледоход,
Вот Смерти свистит Дыра.

А в самом зените — Кол Золотой отец крепко в матерь вбил:
Чтоб род продолжался его святой,
Чтоб тяжко качался живот над пятой...
...чтоб старой елью, слепой, седой
Все помнила, как любил.

–––
Каждый день в своей точёной ванне умирает раненый Марат.
С каждым днём верней и постоянней Жанны Д Арк поднятый к небу взгляд.

миротворец

22 декабря 2013 г. 07:53

цитировать | [ ]

Николай Некрасов
Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем
Мы любим сестру, и жену, и отца
Но в муках мы мать вспоминаем!

–––

магистр

22 декабря 2013 г. 17:39

цитировать | [ ]

Александрина Ван Шаффе

Глупая фраза: «Да все еще сбудется»…
Веришь? Конечно. А где-то и верую.
В Книге Судьбы одичалые буквицы
Строятся, меря нас высшею мерою.

Строятся судьбы... Минута молчания.
Те, что сложились, – шагнули и выбыли.
Мы не спешим открывать свои чаянья,
Чтоб не услышать: «За вас уже выбрали».

–––
Правильное положение граблей определяется тем, что вы собираетесь с ними делать - наступать или работать.

гранд-мастер

23 декабря 2013 г. 12:34

цитировать | [ ]

Даниил Хармс

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель пошёл, перепрыгнув забор.
Иван, как бревно, провалился в болото,
А пудель в реке утонул, как топор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель вприпрыжку пошёл, как топор.
Иван повалился бревном на болото,
А пудель в реке перепрыгнул забор.

Иван Топорышкин пошёл на охоту,
С ним пудель в реке провалился в забор.
Иван, как бревно, перепрыгнул болото,
А пудель вприпрыжку попал на топор.

миротворец

23 декабря 2013 г. 15:57

цитировать | [ ]

Антониу Нобре

Литания

Сердце твоё внутри моего прикорнуло,
Как будто просит: «Оставь меня, не буди»,
И сном таким безмятежным дитя уснуло,
Вошло и с тех пор осталось в моей груди.

Спи, о дитя, что тебе до этого света!
Спи, мой ребёнок, долгого, доброго сна.
Когда проснёшься, а будет нескоро это,
Подумаешь, что прошла минута одна.

Спи, мой малыш, и белые сны приумножат
Силы твои, пока к пробужденью летишь.
Потом даже смерть тебя напугать не сможет,
Привыкнешь ты к ней за время, пока ты спишь.

Ты спи, мой ангел, не дам я тебя обидеть,
Чудесные сны придут, если ночь длинней.
Привыкнув ещё при жизни сны эти видеть,
Продолжишь ты видеть их и в посмертном сне...

Спи, мой сынок, средь снов ты спокойно окрепнешь,
Забудь весь мир и меня, погрузись во мрак.
Потом... с закрытыми глазками ты ослепнешь,
Ты будешь слепым, cыночек, и лучше так.

Спокойные сны колышутся еле-еле,
Ты мне не рассказывай снов, ты спи, баю-бай.
Душа моя песню поёт у колыбели,
Как старая няня, ну, а ты отдыхай.

О, как я счастлив своим мальчуганом нежным,
Подобного нет, хоть сотни вёрст исходи.
Младенец уснул сном тихим и безмятежным,
Вошёл и с тех пор остался в моей груди.

(перевод -И. Фещенко-Скворцовой)

–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"

магистр

25 декабря 2013 г. 07:39

цитировать | [ ]

Юрий Кузнецов. Змеи на маяке.

С чего начать, мне всё равно... Итак,
У лукоморья с видом на маяк
Во благо предприятья своего
Жил врач – я назову Петром его.
Приехал он сюда за муравой
Лечить народ от язвы моровой.
Снял уголок. Хозяева, видать,
Не стали поговорки вспоминать.
А та гласит: не принимай под кров
Врачей, военных, пьяниц и воров.
Гость подкупил бывалые сердца
Решимостью округлого лица.
Он час и место выбирать умел,
Со вкусом одевался, мало ел,
С полслова понимал... И посему
Решил хозяин: «Денег не возьму.
Душе помин, а здравию догляд.
Змеиное болото невдогад
Мы летось осушали под ячмень,
А поясницу ломит по сей день.
Так ты того... Постой, что за лихва?»

На дереве тенистая листва
Вскипела разом – туча мелких птах
С тревожным шумом канула впотьмах.
Двор зарябил от гребней и хохлов
Бегущих кур, цыплят и петухов.
И ласточки метались непутём,
Крича по-соколиному. Пластом
Инстинкт и разум в воздухе толклись,
Как будто над землей сновала мысль.
В поселке показался человек:
Фуражка с «крабом», борода что век,
Лицо горело жжёным кирпичом,
Зиял бушлат изодранным плечом.
Его обстали дети мал мала.
– Маяк! – кричали. – Покажи орла! –
Старик белками опрометь повёл,
Заклекотал – из вышины орёл
Пал, рассекая воздух горячо,
И сел ему на правое плечо.
Погасли в растопыренных крылах
Стальные искры и морской размах.
Но проницали дол и небеса
Стремительные ясные глаза.
Старик прошёл, как ропот по толпе.
И врач решил: «Он вроде не в себе,
Но кто он?» – «Это сторож маяка. –
Сказал хозяин. – И наверняка
Скорбит о том, что вертится кубарь
И птицы бьются об его фонарь.
Набита пухом перелётных птиц
Его постель на зависть молодиц.
От скуки то с орлом, то сам собой
Маячит между небом и землёй...»

У лукоморья врач искал траву
И благом мира грезил наяву.
Но странный блеск его мечту отвлёк:
В кольце змеи благоухал цветок.
Он подошёл к нему – почти сорвал!
Но руку мёртвый взгляд околдовал,
По ней потёк пружинистый поток…
И пасть открылась, как второй цветок,
– Их два, один оставь, – сказал старик
И перед ним из-за скалы возник.
Но сильный свист раздался в облаках.
И, небо раскрывая нараспах,
Упал орёл и взмыл. Единый миг –
Один цветок остался на двоих.
Они на нём глазами пресеклись,
Отпрянули и молча разошлись.

Придя домой, врач думал о траве
И о цветке. Но мысли в голове
Толклись... На маяке зажёгся свет.
И замигала комната в ответ.
Мигала долго... Он вскочил! Маяк
Стал погружаться медленно во мрак,
Ослепло море... К дому и горе
Его взывали тени. На заре
Открылась дверь, как в юности талант,
Вошёл в пуху и мраке лейтенант:
– Вы врач? Идёмте. Служба коротка,
Сошёл с ума смотритель маяка.
Чёрт знает отчего... Но катер ждёт. –
И оба вышли к морю из ворот.

Через залив тянулся белый снег,
То там, то сям звенел счастливый смех,
Подставив руки белые свои,
Ловило детство снег... Лови, лови,
Пока не побелеет голова
И неба не коснется трын-трава...
Но шёл отнюдь не снег. Над маяком
Клубился пух, нажитый стариком.
Он в воздухе мерцал и на полу,
А сам старик сидел в пустом углу
И бормотал сквозь пух: «Они летят».
– За три часа, – ругнулся лейтенант, –
Вспорол постель и топал на конвой:
«Спасайте птиц! Они летят домой!»
А люди?.. Тонут... В эту ночь как раз
Разбилось судно. Говорят, погас
Огонь берегового маяка.
Но он – исправен!.. Жалко старика.
Итак, до завтра. Честь имею. Тьфу! –
Он сплюнул пух и скрылся на плаву.

Мир вечерел, когда маяк мигнул.
Старик зашевелился и вздохнул:
– И здесь темно! – По мысли и чертам
Ещё не здесь он был, а где-то там,
Чего не знает мера и печать. –
Где мой фонарь? Пойду конец встречать! –
Взглянув в окно, старик захохотал:
– Взял высоко, ан неба не достал.
Крылатых губишь и слепых ведёшь,
Вопросы за ответы выдаёшь.
Я ж при тебе... могильщик птиц. Никто.
То день, то ночь – мигает решето.
То тень, то след, то ветер, то волна,
Рябит покров, слоится глубина.
Слова темны, а между строк бело.
Пестрит наука, мглится ремесло.
Где истина без тёмного следа?
Где цель, что не мигает никогда?
Латать дырявый мир – удел таков
Сапожников, врачей и пауков.
Скажи, ты вестник? Врач?.. Не смей скрывать! –
Старик споткнулся о свою кровать,
Упал и стих... Врач помрачнел. Окно
Мигало, маяком озарено.
Мигало долго... Он вскочил! Маяк
Стал погружаться медленно во мрак.
– Они ползут! – заклекотал старик,
И мир его оставил в тот же миг.
Петр выбежал наружу. Сотни змей
С шипением и свистом из щелей
Ползли наверх, свивались тяжело
И затмевали тёплое стекло.
Его живьем покрыла чешуя!
Петр закричал от ужаса. Змея
Ужалила лицо.
– Твоё тепло,
О Боже, притянуло это зло!
Они ползут, им места нет нигде
В дырявом человеческом гнезде.
Наружу! Вон!.. Гонимые судьбой,
Пригрелись между небом и землёй.
За тьмой небес ещё слоится тьма.
Старик был прав, когда сошёл с ума…
Я слышу клёкот. Вылетел в окно
Его орёл. Светло или темно,
Но я сияю! Негасимый свет
Меня наполнил! Даже солнца нет...

Стонало море. Птицы, целиком
Мерцая, пронеслись над маяком.
Над полосой бегущих с моря волн,
Где врач блуждал, идущей бури полн;
Раскинув руки, на песок упал
И только слово «змеи» написал.
А волны, закипая на бегу,
Грозились смыть следы на берегу…

Вот что я знаю. Более сего
Я не прибавлю миру ничего.

магистр

25 декабря 2013 г. 15:17

цитировать | [ ]

Кот Басё

Никто никому не нужен,
поскольку до капли выпит.
Становится слишком душно
и хочется окна выбить,
чтоб выйти за рамки фальши,
сквозящей в случайных взглядах…
Я знаю, что будет дальше.
Не надо.

магистр

26 декабря 2013 г. 07:22

цитировать | [ ]

Валентин Катаев.

Величью Цезаря не верь.
Есть только бронзовая дверь,
во тьму открытая немного,
да два гвардейца у порога.

магистр

26 декабря 2013 г. 12:58

цитировать | [ ]

Алексей Цветков.

Свет в конце.

снова грохнуло в шпурах тряхнуло на крепи огни
мы тянули в базальте тоннель до последнего пота
все как черти в аду месяцами не видишь родни
здесь маркшейдер не имя еврея а просто работа

этой лажи не ждали он прямо лежал как игла
проверял буровые там в пробах ни лесса ни ила
только вдруг поперек нежеланная жила легла
застонала порода и нас со спины завалило

кислорода в обрез развернуть я бригаду не мог
там кварцитом обратная трасса битком до стропил вся
мы последний тротил заложили в последний рывок
метров десять по курсу последний базальт расступился

я пишу этот текст на колене пристроив блокнот
хоть вокруг ни фотона наощупь что нос что ключица
в безнадежном расчете что кто-то из прошлых всплакнет
и рассеется мрак и живой человек огорчится

неподвижен язык разведенного наспех костра
на сетчатке завис и не светит стеклянный он что ли
здесь была бы хоть боль по оставленным близким остра
но уже ни любви за пробитым базальтом ни боли

это черное небо не помнит ни звезд ни планет
не с чем сверить маркшейдеру летосчисление ада
утверждал же философ мактаггарт что времени нет
только это в тоннеле а тут его больше чем надо

потому что прописано не исправленье а месть
и живые пыхтящие следом уже не родня нам
потому что искомая вечность действительно есть
но не движется с места и вся оказалась обманом

Лес

на семи холмах до семи небес
ледяные ливни пронзает лес
до неведомой приговорен весны
насылать на город пустые сны

в нижнем городе жителей словно блох
даже множатся к той же что лес весне
людям чудится вот существует бог
а в действительности просто лес везде

снится жителям что живут в домах
провожают мужей выбирают подруг
а в действительности на семи холмах
до семи небес только лес вокруг

я запасся ветошью и песком
я суровой ниткой сошью мешок
потому что лес с каждым новым сном
придвигается к городу на вершок

прозорливы без радости мы с тобой
часто пяльца валятся из руки
слышно заполночь дробно по мостовой
росомахи бродят и барсуки

если треснут над городом семь небес
и с семи холмов облетит туман
потечет в долины наследный лес
прекратится наш городской обман

сколько жизни внизу не знавали бед
так нам жалко мертвым что бога нет

магистр

27 декабря 2013 г. 07:30

цитировать | [ ]

Алекс Гарридо (Аше Аль Гарридо)

Пока кругом сияет листопад,
колышет ветер золотую реку.
На эти листья страшно наступать,
а больше некуда.

Еще успеем перезимовать
и в грязь втоптать невинность бела снега.
А страшно как — любимых предавать,
а больше некого.

Весна прозрачна. Шелк — ее наряд.
Клянись, что расстаемся не навечно.
Страшнее нет — надежду потерять,
а больше нечего.

Созрело лето, как запретный плод,
и алый свет слепит глаза под веками.
Молиться страшно. Богу — не поймет.
А больше некому.

магистр

30 декабря 2013 г. 19:22

цитировать | [ ]

Сергей Петров.

Я ли с полночью сошёлся в когти?
Ты ли вышла на берег к беде?
Ялики, белеючи, по локти
Стыли на сиреневой воде.

С нами было время, но какое?
Окружались мы им без ума.
Снами, как издельями покоя,
Нагружались плавные дома.

Мы ли молча с полночью кричали?
Эха тенькали вдали следы.
Мыли тени ночи на причале,
Ехать надо было вдоль воды.

Ялики лежали точно руки
Были нашей призрачно-худой.
Я ли с ночью дрался без понуки?
Ты ли, друг мой, встретилась с бедой?

философ

30 декабря 2013 г. 20:17

цитировать | [ ]

Дмитрий Горчев

Хорошо б напиться пива
и скакать по косогорам,
пред вакханками младыми
гениталием тряся.

Или, скажем, в женской бане,
притворившись кочегаром,
дёргать голых баб за титьки,
разводным грозя ключом.

А потом, пятнадцать суток
отсидев за хулиганство,
выйти утром на свободу
и заплакать как дитя.

Потому что солнце светит,
потому что снег растаял,
потому что в синем небе
проплывают облака.

–––
Ad Majorem Dei Gloriam

магистр

1 января 2014 г. 21:50

цитировать | [ ]

Шарль Бодлер. Падаль.

Вы помните ли то, что видели мы летом?
Мой ангел, помните ли вы
Ту лошадь дохлую под ярким белым светом,
Среди рыжеющей травы?

Полуистлевшая, она, раскинув ноги,
Подобно девке площадной,
Бесстыдно, брюхом вверх лежала у дороги,
Зловонный выделяя гной.

И солнце эту гниль палило с небосвода,
Чтобы останки сжечь дотла,
Чтоб слитое в одном великая Природа
Разъединенным приняла.

И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
От смрада на лугу, в душистом зное лета,
Едва не стало дурно вам.

Спеша на пиршество, жужжащей тучей мухи
Над мерзкой грудою вились,
И черви ползали и копошились в брюхе,
Как черная густая слизь.

Все это двигалось, вздымалось и блестело,
Как будто, вдруг оживлено,
Росло и множилось чудовищное тело,
Дыханья смутного полно.

И этот мир струил таинственные звуки,
Как ветер, как бегущий вал,
Как будто сеятель, подъемля плавно руки,
Над нивой зерна развевал.

То зыбкий хаос был, лишенный форм и линий,
Как первый очерк, как пятно,
Где взор художника провидит стан богини,
Готовый лечь на полотно.

Из-за куста на нас, худая, вся в коросте,
Косила сука злой зрачок,
И выжидала миг, чтоб отхватить от кости
И лакомый сожрать кусок.

Но вспомните: и вы, заразу источая,
Вы трупом ляжете гнилым,
Вы, солнце глаз моих, звезда моя живая,
Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье,
И вы сгниете до костей,
Одетая в цветы под скорбные моленья,
Добыча гробовых гостей.

Скажите же червям, когда начнут, целуя,
Вас пожирать во тьме сырой,
Что тленной красоты — навеки сберегу я
И форму, и бессмертный строй.

перевод В. Левика.

Шарль Бодлер. Падаль.

Душа моя, забыть возможно ль нам и надо ль
          Видение недавних дней –
У тропки гнусную разваленную падаль
          На жестком ложе из кремней?

Задравши ноги вверх, как девка-потаскуха,
          Вспотев от похоти, она
Зловонно-гнойное выпячивала брюхо,
          До наглости оголена.

На солнечном жару дохлятина варилась,
          Как будто только для того,
Чтобы сторицею Природе возвратилось
          Расторгнутое естество.

И небо видело, что этот гордый остов
          Раскрылся пышно, как цветок,
И вонь, как если бы смердело сто погостов,
          Вас чуть не сваливала с ног.

Над чревом треснувшим кружился рой мушиный,
          И черная личинок рать
Ползла густой струей из вспученной брюшины
          Лохмотья плоти пожирать.

Всё это волнами ходило и дышало,
          Потрескивая иногда;
И тело множилось, и жило, и дрожало,
          И распадалось навсегда.

Созвучий странных полн был этот мир вонючий –
          Журчаньем ветерка иль вод,
Иль шорохом зерна, когда тихонько в кучи
          Оно из веялки течет.

И формы зыбились – так марево колышет
          Набросок смутный, как во сне,
И лишь по памяти рука его допишет
          На позабытом полотне.

А сука у скалы, косясь на нас со злости,
          Пустившись было наутек,
Встревожено ждала, чтоб отодрать от кости
          Свой облюбованный кусок.

Нет, все-таки и вам не избежать распада,
          Заразы, гноя и гнилья,
Звезда моих очей, души моей лампада,
          Вам, ангел мой и страсть моя!

Да, мразью станете и вы, царица граций,
          Когда, вкусив святых даров,
Начнете загнивать на глиняном матраце,
          Из свежих трав надев покров.

Но сонмищу червей прожорливых шепнете,
          Целующих как буравы,
Что сохранил я суть и облик вашей плоти,
          Когда распались прахом вы.

перевод С. Петрова.

магистр

1 января 2014 г. 22:11

цитировать | [ ]

Николай Рубцов

РУССКИЙ ОГОНЕК
1964

Погружены
в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели!
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой,
Один живой в бескрайнем мертвом поле!

Вдруг
тихий свет
(пригрезившийся, что ли?)
Мелькнул в пустыне,
как сторожевой...
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
- Вот печь для вас и теплая одежда...
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде
Жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала...

Как много желтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнем, враждой
Земля полным-полна,-
И близких всех душа не позабудет!..
- Скажи, родимый,
Будет ли война? -
И я сказал: — Наверное, не будет.
- Дай Бог, дай Бог...
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет...-
И вдруг опять:
- Не будет, говоришь?
- Нет,- говорю,- наверное не будет.
- Дай Бог, дай Бог...

И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.
Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?..
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья...
- Господь с тобой! Мы денег не берем!
- Что ж,- говорю,- желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью...

Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле — и нет тебе покоя...

–––

магистр

4 января 2014 г. 17:48

цитировать | [ ]

Александр Габриэль

Серой пылью, травой и прахом
обязательно станет каждый.
Всё исчислено.
А пока что
остаются да Винчи с Бахом,
Модильяни, Рембо, Прокофьев,
Боттичелли, Толстой, Стравинский,
осторожная терпкость кофе
и сугревный глоточек виски.
Остаются БГ и Заппа,
уморительный взгляд коалы,
и хрустальной росы кристаллы,
и пьянящий сосновый запах,
остаются слова и споры,
и грибные дожди, и ветер,
и один человек,
который
стоит всех остальных на свете.
Промежутки всегда набиты
мелочами
и чем-то важным
до момента, когда однажды
мы с последней сойдем орбиты
под прощальный аккорд заката,
отыгравши все ноты в гамме...
Чтоб вернуться назад
когда-то
серой пылью,
травой,
дождями.

миродержец

5 января 2014 г. 16:23

цитировать | [ ]

У старинных норвежских кроватей
имелись створки:
их задвинешь или захлопнешь —
и ты в каморке,
в деревянном ларе, да попросту в сундуке,
репетируешь смерть на тощем своем тюфяке.

Можно пялиться в темноту
и молиться Одину или Христу, —
даже ноги не вытянешь, если постель коротка,
в деревянном ганзейском городе — ни огонька.

А еще в каждой спальне была веревка с крюком:
сигануть из окна в рубашке и босиком,
если вдруг пожар. Ох, какие пожары бывали!

Чуешь, вяленой рыбой пованивает в подвале?
Слышишь, бал крысиный? Вот так они зимовали.

Что возьмешь, капитан, чтоб на час, на минуту сгонять
в тот вечерний, игрушечный Берген —
подслушать, понять:
отчего не брала их эта вселенская тьма?
Что за песни им не давали спятить с ума?

              ***

Никого не держала. Стыдилась прикинуться слабой.
        Никому не кричала: «Уйдешь — я умру!»
        Потому что неправда. Не умерла бы.

        Ничего не хранила. На волю детей отпустила.
        Распустила охрану, уволила рать.
        Даже лиру, которая в сущности — лук,
        Из немеющих рук
        Телемаху вручу, что сумеет согнуть и сыграть.

        Лишь одно утаю:
        Мой нечаянный выигрыш, радость мою,
        Голос мой, что, ликуя, звенел на ветру, —
        Никому не оставлю, с собой заберу.

               ***

Сидящему напротив

Улыбнись, улыбнись,
        брат!
Трудный был у тебя
        день,
даже просто поднять
        взгляд —
вижу, вижу, тебе
        лень.

Тут, в вагоне метро, —
        как
в поликлинике: лязг,
        плач
и за дверью стоит
        мрак —
сумасшедший зубной
        врач.

Я сказала б тебе,
        брат,
если б ты услыхать
        смог,
что вагон наш во тьме —
        свят
и что поезд ведет
        Бог,

и что ведом ему
        страх
и надежда, как всем
        здесь,
что не всё там, в конце, —
        прах,
что никто не умрет
        весь.

Марина Бородицкая

–––
Eramos pocos y parió la abuela

магистр

5 января 2014 г. 19:10

цитировать | [ ]

Константинос Кавафис.

Стены.

Безжалостно, безучастно, без совести и стыда
воздвигли вокруг меня глухонемые стены.
Я замурован в них. Как я попал сюда?
Разуму в толк не взять случившейся перемены.
Я мог еще сделать многое: кровь еще горяча.
Но я проморгал строительство. Видимо, мне затмило,
и я не заметил кладки, растущего кирпича.
Исподволь, но бесповоротно я отлучен от мира.

Окна.

В этих сумрачных комнатах обретаясь давным-давно,
я все время пытаюсь найти хоть одно окно,
чтоб отворить его. Луч, проникший со стороны, я
мог бы счесть утешеньем. Проникший снаружи свет
сделал бы жизнь выносимей. Но окон нет,
и, может, это и к лучшему, что мне их не отворить:
возможно, что свет всего лишь новая тирания.
Кто знает, какие вещи может он озарить.

В ожидании варваров.

– Чего мы ждем, собравшись здесь на площади?
– Сегодня в город прибывают варвары.
– Почто бездействует Сенат? Почто сенаторы
сидят, не заняты законодательством?
– Сегодня в город прибывают варвары.
К чему теперь Сенат с его законами?
Вот варвары придут и издадут законы.
– Зачем так рано Император поднялся?
Зачем уселся он у городских ворот на троне
при всех регалиях и в золотой короне?
– Сегодня в город прибывают варвары,
и Император ждет их предводителя,
чтоб свиток поднести ему пергаментный,
в котором загодя начертаны
торжественные звания и титулы.
– Почто с ним оба консула и преторы
с утра в расшитых серебром багряных тогах?
Зачем на них браслеты с аметистами,
сверкающие перстни с изумрудами?
Зачем в руках их жезлы, что украшены
серебряной и золотой чеканкой?
– Затем, что варвары сегодня ожидаются,
а драгоценности пленяют варваров.
– Почто нигде не видно наших риторов,
обычного не слышно красноречия?
– Затем, что варвары должны прибыть сегодня,
а красноречье утомляет варваров.
– Чем объяснить внезапное смятение
и лиц растерянность? И то, что улицы
и площади внезапно обезлюдели,
что населенье по домам попряталось?
– Тем, что смеркается уже, а варвары
не прибыли. И что с границы вестники
сообщают: больше нет на свете варваров.
– Но как нам быть, как жить теперь без варваров?
Они казались нам подобьем выхода.

переводы Геннадия Шмакова.

магистр

5 января 2014 г. 19:19

цитировать | [ ]

И сюда же — стихотворный некролог Бродского, посвящённый, увы, уже Шмакову.

    Извини за молчанье. Теперь
    ровно год, как ты нам в киловаттах
    выдал статус курей слеповатых
    и глухих -- в децибелах -- тетерь.

    Видно, глаз чтит великую сушь,
    плюс от ходиков слух заложило:
    умерев, как на взгляд старожила --
    пассажир, ты теперь вездесущ.

    Может статься, тебе, хвастуну,
    резонеру, сверчку, черноусу,
    ощущавшему даже страну
    как безадресность, это по вкусу.

    Коли так, гедонист, латинист,
    в дебрях северных мерзнувший эллин,
    жизнь свою, как исписанный лист,
    в пламя бросивший, -- будь беспределен,

    повсеместен, почти уловим
    мыслью вслух, как иной небожитель.
    Не сказать "херувим, серафим",
    но -- трехмерных пространств нарушитель.

    Знать теперь, недоступный узде
    тяготенья, вращению блюдец
    и голов, ты взаправду везде,
    гастроном, критикан, себялюбец.

    Значит, воздуха каждый глоток,
    тучка рваная, жиденький ельник,
    это -- ты, однокашник, годок,
    брат молочный, наперсник, подельник.

    Может статься, ты вправду целей
    в пляске атомов, в свалке молекул,
    углерода, кристаллов, солей,
    чем когда от страстей кукарекал.

    Может, вправду, как пел твой собрат,
    сентименты сильней без вместилищ,
    и постскриптум махровей стократ,
    чем цветы театральных училищ.

    Впрочем, вряд ли. Изнанка вещей
    как защита от мины капризной
    солоней атлантических щей,
    и не слаще от сходства с отчизной.

    Но, как знавший чернильную спесь,
    ты оттуда простишь этот храбрый
    перевод твоих лядвий на смесь
    астрономии с абракадаброй.

    Сотрапезник, ровесник, двойник,
    молний с бисером щедрый метатель,
    лучших строк поводырь, проводник
    просвещения, лучший читатель!

    Нищий барин, исчадье кулис,
    бич гостиных, паша оттоманки,
    обнажившихся рощ кипарис,
    пьяный пеньем великой гречанки,

    -- окликать тебя бестолку. Ты,
    выжав сам все, что мог, из потери,
    безразличен к фальцету тщеты,
    и когда тебя ищут в партере,

    ты бредешь, как тот дождь, стороной,
    вьешься вверх струйкой пара над кофе,
    треплешь парк, набегаешь волной
    на песок где-нибудь в Петергофе.

    Не впервой! так разводят круги
    в эмпиреях, как в недрах колодца.
    Став ничем, человек -- вопреки
    песне хора -- во всем остается.

    Ты теперь на все руки мастак --
    бунта листьев, падения хунты --
    часть всего, заурядный тик-так;
    проще -- топливо каждой секунды.

    Ты теперь, в худшем случае, пыль,
    свою выше ценящая небыль,
    чем салфетки, блюдущие стиль
    твердой мебели; мы эта мебель.

    Длинный путь от Уральской гряды
    с прибауткою "вольному -- воля"
    до разреженной внешней среды,
    максимально -- магнитного поля!

    Знать, ничто уже, цепью гремя
    как причины и следствия звенья,
    не грозит тебе там, окромя
    знаменитого нами забвенья.

миродержец

6 января 2014 г. 02:28

цитировать | [ ]

Что называют переводом?

Подражание В. Набокову

I

Что называют переводом?
Песнь кукушачьего птенца;
Лжеца полет перед народом
На бороде у мертвеца;
Крик попугая, визг мартышки,
Рассудка мелкие интрижки
И профанацию святынь,
Когда вульгарную латынь
Зовут псалмом царя Давида.
О ты, клекочущий орел!
Заткнись, тебя я перевел.
Иль пошуми еще для вида,
Набоков, двойственный, как герб,
Подсчитывая свой ущерб.

II

Нет зыбче отраженья слова;
Так дергаются огоньки
На фоне озера ночного,
На черном зеркале реки.
Набоков, мудрый мой писатель,
Взгляни: вот честный твой предатель
Перед тобой, главу склонив,
Покорный, как инфинитив,
Стоит, готовый ко спряженью
Всего со всем — лишь подмигни! —
Он будет жить в твоей тени
Услужливой, безвольной тенью.
Но страшно, если тень рукой
Внезапно шевельнет — другой…

Григорий Кружков

–––
Eramos pocos y parió la abuela