| автор |
сообщение |
Lihin 
авторитет
 
|
 4 ноября 2006 г. 10:01 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Иосиф Бродский.
Проплывают облака
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
над сумеречными деревьями звенящие, звенящие голоса,
в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
в сумеречном воздухе исчезающие небеса?
Блестящие нити дождя переплетаются среди деревьев
и негромко шумят, и негромко шумят в белесой траве.
Слышишь ли ты голоса, видишь ли ты волосы с красными гребнями,
маленькие ладони, поднятые к мокрой листве?
"Проплывают облака, проплывают облака и гаснут..." -
это дети поют и поют, черные ветви шумят,
голоса взлетают между листьев, между стволов неясных,
в сумеречном воздухе их не обнять, не вернуть назад.
Только мокрые листья летят на ветру, спешат из рощи,
улетают, словно слышат издали какой-то осенний зов.
"Проплывают облака..." — это дети поют ночью, ночью,
от травы до вершин всё — биение, всё — дрожание голосов.
Проплывают облака, это жизнь проплывает, проходит,
привыкай, привыкай, это смерть мы в себе несем,
среди черных ветвей облака с голосами, с любовью...
"Проплывают облака..." — это дети поют обо всем.
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
блестящие нити дождя, переплетаются звенящие голоса,
возле узких вершин, в новых сумерках, на мгновение
видишь сызнова, видишь сызнова угасающие небеса?
Проплывают облака, проплывают, проплывают над рощей,
где-то льется вода, только плакать и петь, вдоль осенних оград,
всё рыдать и рыдать, и смотреть всё вверх, быть ребенком ночью,
и смотреть всё вверх, только плакать и петь, и не знать утрат.
Где-то льется вода, вдоль осенних оград, вдоль деревьев неясных,
в новых сумерках пенье, только плакать и петь, только листья сложить.
Что-то выше нас. Что-то выше нас проплывает и гаснет,
только плакать и петь, только плакать и петь, только жить.
1961
Postscriptum
Как жаль, что тем, чем стало для меня
твое существование, не стало
мое существованье для тебя.
...В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения... Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.
1967
Торс
Если вдруг забредаешь в каменную траву,
выглядящую в мраморе лучше, чем наяву,
иль замечаешь фавна, предавшегося возне
с нимфой, и оба в бронзе счастливее, чем во сне,
можешь выпустить посох из натруженных рук:
ты в Империи, друг.
Воздух, пламень, вода, фавны, наяды, львы,
взятые из природы или из головы, -
все, что придумал Бог и продолжать устал
мозг, превращено в камень или металл.
Это — конец вещей, это — в конце пути
зеркало, чтоб войти.
Встань в свободную нишу и, закатив глаза,
смотри, как проходят века, исчезая за
углом, и как в паху прорастает мох
и на плечи ложится пыль — этот загар эпох.
Кто-то отколет руку, и голова с плеча
скатится вниз, стуча.
И останется торс, безымянная сумма мышц.
Через тысячу лет живущая в нише мышь с
ломаным когтем, не одолев гранит,
выйдя однажды вечером, пискнув, просеменит
через дорогу, чтоб не прийти в нору
в полночь. Ни поутру.
1972
* * *
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле
серых цинковых волн, всегда набегавших по две,
и отсюда — все рифмы, отсюда тот блеклый голос,
вьющийся между ними, как мокрый волос,
если вьется вообще. Облокотясь на локоть,
раковина ушная в них различит не рокот,
но хлопки полотна, ставень, ладоней, чайник,
кипящий на керосинке, максимум — крики чаек.
В этих плоских краях то и хранит от фальши
сердце, что скрыться негде и видно дальше.
Это только для звука пространство всегда помеха:
глаз не посетует на недостаток эха.
1975
* * *
М. Б.
Я был только тем, чего
ты касалась ладонью,
над чем в глухую, воронью
ночь склоняла чело.
Я был лишь тем, что ты
там, внизу, различала:
смутный облик сначала,
много позже — черты.
Это ты, горяча,
ошую, одесную
раковину ушную
мне творила, шепча.
Это ты, теребя
штору, в сырую полость
рта вложила мне голос,
окликавший тебя.
Я был попросту слеп.
Ты, возникая, прячась,
даровала мне зрячесть.
Так оставляют след.
Так творятся миры.
Так, сотворив их, часто
оставляют вращаться,
расточая дары.
Так, бросаем то в жар,
то в холод, то в свет, то в темень,
в мирозданье потерян,
кружится шар.
1981
* * *
Наряду с отоплением в каждом доме
существует система отсутствия. Спрятанные в стене
ее беззвучные батареи
наводняют жилье неразбавленной пустотой
круглый год, независимо от погоды,
работая, видимо, от сети
на сырье, поставляемом смертью, арестом или
просто ревностью. Эта температура
поднимается к вечеру. Один оборот ключа,
и вы оказываетесь там, где нету
никого: как тысячу лет назад
или несколько раньше: в эпоху оледененья,
до эволюции. Узурпированное пространство
никогда не отказывается от своей
необитаемости, напоминая
сильно зарвавшейся обезьяне
об исконном, доледниковом праве
пустоты на жилплощадь. Отсутствие есть всего лишь
домашний адрес небытия,
предпочитающего в итоге,
под занавес, будучи буржуа,
валунам или бурому мху обои.
Чем подробней их джунгли, тем несчастнее обезьяна.
<1993>
|
|
|
Ялини 
гранд-мастер
|
|
Ялини
гранд-мастер
|
|
4 ноября 2006 г. 14:13 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Но , чувство презрев, он доверился уму;
Вдался в суету изысканий...
И сердце природы закрылось ему,
И нет на земле прорицаний.
Е. Баратынский.
|
|
|
андрос
философ
|
|
4 ноября 2006 г. 17:22 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Ялини, поддержу мысль:
Что такое поэзия?
Стих — он редкий жемчуг моря, что зовётся ум.
Тот поэт, кто сверлит жемчуг сокровенных дум.
А размеров повороты, рифмы яркий свет...
Это дело рифмоплётов, тут искусства нет.
Но поэзия вскипает из сердец в уста.
Прозвучит — и оседает в сердце красота.
Пусть нужда поэтов гложет, но повсюду есть
Тот, кто ввек стиха не сложит, но пристроен здесь.
Бехар
|
|
|
андрос
философ
|
|
5 ноября 2006 г. 00:40 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
В. С. Высоцкий
В темноте (1969)
Темнота впереди — подожди!
Там — стеною закаты багровые,
Встречный ветер, косые дожди
И дороги неровные.
Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, -
В темноте.
Там проверка на прочность — бои,
И закаты, и ветры с прибоями, -
Сердце путает ритмы свои
И стучит с перебоями.
Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, -
В темноте.
Там и звуки и краски — не те,
Только мне выбирать не приходится -
Очень нужен я там, в темноте, -
Ничего — распогодится!
Там — чужие слова, там — дурная молва,
Там ненужные встречи случаются,
Там пожухла, сгорела трава
И следы не читаются, -
В темноте.
В. Высоцкий. "Водой наполненные горсти" (для к/ф "Единственная Дорога"), 1974
* * *
Водой наполненные горсти
Ко рту спешили поднести -
Впрок пили воду черногорцы
И жили впрок — до тридцати.
А умирать почетно было
Средь пуль и матовых клинков
И уносить с собой в могилу
Двух-трех врагов, двух-трех врагов.
Пока курок в ружье не стерся,
Стреляли с седел и с колен.
И в плен не брали черногорца -
Он просто не сдавался в плен.
А им прожить хотелось до ста,
До жизни жадным, — век с лихвой,-
В краю, где гор и неба вдосталь.
И моря тоже — с головой:
Шесть сотен тысяч равных порций
Воды живой в одной горсти...
Но проживали черногорцы
Свой долгий век до — тридцати.
И жены их водой помянут;
И спрячут их детей в горах
До той поры, пока не станут
Держать оружие в руках.
Беззвучно надевали траур,
И заливали очаги,
И молча лили слезы в траву,
Чтоб не услышали враги.
Чернели женщины от горя,
Как плодородные поля, -
За ними вслед чернели горы,
Себя огнем испепеля.
То было истинное мщенье -
Бессмысленно себя не жгут:
Людей и гор самосожженье -
Как несогласие и бунт.
И пять веков — как божьи кары,
Как мести сына и отца -
Пылали горные пожары
И черногорские сердца.
Цари менялись, царедворцы,
Но смерть в бою — всегда в чести, -
Не уважали черногорцы
Проживших больше тридцати.
Мне одного рожденья мало,
Расти бы мне из двух корней...
Жаль, Черногория не стала
Второю родиной моей.
|
|
|
Sola
миродержец
|
|
5 ноября 2006 г. 14:25 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
(Неплохой сайт поэзии http://www.stihi-rus.ru )
В. Маяковский
СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ
Вы ушли,
как говорится,
в мир иной.
Пустота...
Летите,
в звезды врезываясь.
Ни тебе аванса,
ни пивной.
Трезвость.
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом -
не смешок.
Вижу -
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
— Прекратите!
Бросьте!
Вы в своем уме ли?
Дать,
чтоб щеки
заливал
смертельный мел?!
Вы ж
такое
загибать умели,
что другой
на свете
не умел.
Почему?
Зачем?
Недоуменье смяло.
Критики бормочут:
— Этому вина
то...
да се...
а главное,
что смычки мало,
в результате
много пива и вина.-
Дескать,
заменить бы вам
богему
классом,
класс влиял на вас,
и было б не до драк.
Ну, а класс-то
жажду
заливает квасом?
Класс — он тоже
выпить не дурак.
Дескать,
к вам приставить бы
кого из напостов -
стали б
содержанием
премного одарённей.
Вы бы
в день
писали
строк по сто,
утомительно
и длинно,
как Доронин.
А по-моему,
осуществись
такая бредь,
на себя бы
раньше наложили руки.
Лучше уж
от водки умереть,
чем от скуки!
Не откроют
нам
причин потери
ни петля,
ни ножик перочинный.
Может,
окажись
чернила в "Англетере",
вены
резать
не было б причины.
Подражатели обрадовались:
бис!
Над собою
чуть не взвод
расправу учинил.
Почему же
увеличивать
число самоубийств?
Лучше
увеличь
изготовление чернил!
Навсегда
теперь
язык
в зубах затворится.
Тяжело
и неуместно
разводить мистерии.
У народа,
у языкотворца,
умер
звонкий
забулдыга подмастерье.
И несут
стихов заупокойный лом,
с прошлых
с похорон
не переделавши почти.
В холм
тупые рифмы
загонять колом -
разве так
поэта
надо бы почтить?
Вам
и памятник еще не слит,-
где он,
бронзы звон,
или гранита грань?-
а к решеткам памяти
уже
понанесли
посвящений
и воспоминаний дрянь.
Ваше имя
в платочки рассоплено,
ваше слово
слюнявит Собинов
и выводит
под березкой дохлой -
"Ни слова,
о дру-уг мой,
ни вздо-о-о-о-ха "
Эх,
поговорить бы иначе
с этим самым
с Леонидом Лоэнгринычем!
Встать бы здесь
гремящим скандалистом:
- Не позволю
мямлить стих
и мять!-
Оглушить бы
их
трехпалым свистом
в бабушку
и в бога душу мать!
Чтобы разнеслась
бездарнейшая погань,
раздувая
темь
пиджачных парусов,
чтобы
врассыпную
разбежался Коган,
встреченных
увеча
пиками усов.
Дрянь
пока что
мало поредела.
Дела много -
только поспевать.
Надо
жизнь
сначала переделать,
переделав -
можно воспевать.
Это время -
трудновато для пера,
но скажите
вы,
калеки и калекши,
где,
когда,
какой великий выбирал
путь,
чтобы протоптанней
и легше?
Слово -
полководец
человечьей силы.
Марш!
Чтоб время
сзади
ядрами рвалось.
К старым дням
чтоб ветром
относило
только
путаницу волос.
Для веселия
планета наша
мало оборудована.
Надо
вырвать
радость
у грядущих дней.
В этой жизни
помереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.
|
|
|
Ялини
гранд-мастер
|
|
5 ноября 2006 г. 15:29 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
цитата андрос Мне одного рожденья мало,
Расти бы мне из двух корней...
Жаль, Черногория не стала
Второю родиной моей.
Силно сказано. Были пророки в российской поэзии... Дайте новые имена, ау-уу-уу! |
|
|
Lihin
авторитет
|
|
6 ноября 2006 г. 21:51 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Афанасий Фет.
* * *
О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,
Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,
Перстам послушную волос густую прядь
Из мыслей изгонять и снова призывать;
Дыша порывисто, один, никем не зримый,
Досады и стыда румянами палимый,
Искать хотя одной загадочной черты
В словах, которые произносила ты;
Шептать и поправлять былые выраженья
Речей моих с тобой, исполненных смущенья,
И в опьянении, наперекор уму,
Заветным именем будить ночную тьму.
* * *
Молчали листья, звезды рдели.
И в этот час
С тобой на звезды мы глядели,
Они — на нас.
Когда всё небо так глядится
В живую грудь,
Как в этой груди затаится
Хоть что-нибудь?
Всё, что хранит и будит силу
Во всем живом,
Всё, что уносится в могилу
От всех тайком,
Что чище звезд, пугливей ночи,
Страшнее тьмы,
Тогда, взглянув друг другу в очи,
Сказали мы.
* * *
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
* * *
Не отнеси к холодному бесстрастью,
Что на тебя безмолвно я гляжу;
Ступенями к томительному счастью
Не меньше я, чем счастьем, дорожу.
С собой самим мне сладко лицемерить,
Хоть я давно забыл о всем ином,
И верится, и не хочу я верить,
Что нет преград, что мы одни вдвоем.
Мой поцелуй, и пламенный и чистый,
Не вдруг спешит к устам или щеке;
Жужжанье пчел над яблонью душистой
Отрадней мне замолкнувших в цветке.
* * *
Как трудно повторять живую красоту
Твоих воздушных очертаний;
Где силы у меня схватить их на лету
Средь непрестанных колебаний?
Когда из-под ресниц пушистых на меня
Блеснут глаза с просветом ласки,
Где кистью трепетной я наберу огня?
Где я возьму небесной краски?
В усердных поисках все кажется: вот-вот
Приемлет тайна лик знакомый, -
Но сердца бедного кончается полет
Одной бессильною истомой.
ЛАСТОЧКИ
Природы праздный соглядатай,
Люблю, забывши все кругом,
Следить за ласточкой стрельчатой
Над вечереющим прудом.
Вот понеслась и зачертила -
И страшно, чтобы гладь стекла
Стихией чуждой не схватила
Молниевидного крыла.
И снова то же дерзновенье
И та же темная струя,-
Не таково ли вдохновенье
И человеческого я?
Не так ли я, сосуд скудельный,
Дерзаю на запретный путь,
Стихии чуждой, запредельной,
Стремясь хоть каплю зачерпнуть?
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
6 ноября 2006 г. 21:51 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Афанасий Фет.
* * *
Когда читала ты мучительные строки,
Где сердца звучный пыл сиянье льет кругом
И страсти роковой вздымаются потоки, -
Не вспомнила ль о чем?
Я верить не хочу! Когда в степи, как диво,
В полночной темноте безвременно горя,
Вдали перед тобой прозрачно и красиво
Вставала вдруг заря
И в эту красоту невольно взор тянуло,
В тот величавый блеск за темный весь предел, -
Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:
Там человек сгорел!
* * *
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокой,
Еще горит в моей крови.
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой, -
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот, тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.
* * *
Опавший лист дрожит от нашего движенья,
Но зелени еще свежа над нами тень,
А что-то говорит средь радости сближенья,
Что этот желтый лист — наш следующий день.
Как ненасытны мы и как несправедливы:
Всю радость явную неверный гонит страх!
Еще так ласковы волос твоих извивы!
Какой живет восторг на блекнущих устах!
Идем. Надолго ли еще не разлучаться,
Надолго ли дышать отрадою? Как знать!
Пора за будущность заране не пугаться,
Пора о счастии учиться вспоминать.
* * *
Не упрекай, что я смущаюсь,
Что я минувшее принес
И пред тобою содрогаюсь
Под дуновеньем прежних грез.
Те грезы — жизнь их осудила -
То прах давнишних алтарей;
Но их победным возмутила
Движеньем ты стопы своей.
Уже мерцает свет, готовый
Всё озарить, всему помочь,
И, согреваясь жизнью новой,
Росою счастья плачет ночь.
* * *
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что, скользя, затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Всё бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди...
На заре она сладко так спит!
* * *
Как мошки зарею,
Крылатые звуки толпятся;
С любимой мечтою
Не хочется сердцу расстаться.
Но цвет вдохновенья
Печален средь буднишних терний;
Былое стремленье
Далеко, как отблеск вечерний.
Но память былого
Всё крадется в сердце тревожно...
О, если б без слова
Сказаться душой было можно!
* * *
Я тебе ничего не скажу,
И тебя не встревожу ничуть,
И о том, что я молча твержу,
Не решусь ни за что намекнуть.
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветет.
И в больную, усталую грудь
Веет влагой ночной... я дрожу,
Я тебя не встревожу ничуть,
Я тебе ничего не скажу.
* * *
Шепот, робкое дыханье,
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья,
Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,
В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..
На качелях
И опять в полусвете ночном
Средь веревок, натянутых туго,
На доске этой шаткой вдвоем
Мы стоим и бросаем друг друга.
И чем ближе к вершине лесной,
Чем страшнее стоять и держаться,
Тем отрадней взлетать над землей
И одним к небесам приближаться.
Правда, это игра, и притом
Может выйти игра роковая,
Но и жизнью играть нам вдвоем -
Это счастье, моя дорогая!
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 ноября 2006 г. 23:49 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Это песенные стихи, но всё же стихи:
АЛЕКСАНДР НОВИКОВ
БУРЛАК
Куда ни бреду я — всё против шерсти,
Движения супротив.
И в каждом звуке, и в каждом жесте —
Кому-нибудь на пути.
И купол небес, запрокинув донце,
Мне спину дождями бьет.
За то, что под ним волоку я солнце
С заката на восход.
Я — бурлак.
Я на лямке у баржи расхристанной —
как на поводу.
Я — бурлак.
Где под крик, где под кнут,
где под выстрелы —
так и бреду.
Лямка моя, ты мне невеста,
и епитимья, и флаг.
Горько мне в ней, одиноко и тесно,
но я — бурлак.
И шепчет мне лямка: “Держи меня, милый,
Не гневайся и прости
За то, что твои отнимаю силы
И плечи тру до кости”.
И там, где земле расступиться впору,
Мне ноги камнями рвет.
За то, что свой крест волоку я в гору,
А не наоборот.
Я — бурлак.
Я на лямке у баржи расхристанной —
как на поводу.
Я — бурлак.
Где под крик, где под кнут,
где под выстрелы —
так и бреду.
Лямка моя, ты мне невеста,
и епитимья, и флаг.
Горько мне в ней, одиноко и тесно,
но я — бурлак.
1998
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 ноября 2006 г. 23:51 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
МАЭСТРО
Посвящается А.Я. Якулову
Я дома у Маэстро
Пью чай и дую сгоряча.
И рухну ниц на кресло,
Когда смычок сорвется от плеча.
И скрипка, за три века
Не раскричавшая души,
Луне поднимет веко
И тишину растормошит.
Я дома у Маэстро
Из трубки пробую табак.
Молчит, не скрипнет кресло,
И кольца дыма вязнут на губах.
Смычок все чаще, чаще,
То плача, то смеясь, то злясь...
Маэстро — настоящий.
И настоящий князь.
Я дома у Маэстро
Гоняю водку над столом.
Я с ним, как в ходе крестном,
За скрипкой этой лезу напролом.
Склоняюсь над гитарой,
Смычком его крещен.
Маэстро ведь не старый,
Мы поживем еще!
Я в полночь по столице
Уйду, сжимая воротник,
Чтоб в тишину ввалиться,
Как в бухту после шторма бриг.
Простимся на улыбках,
Он в гости снова позовет...
И горько мне, что скрипка
Его переживет.
1998
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 ноября 2006 г. 23:55 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
ЭТО НЕ ЛЕТО...
Время свое потихоньку берет
Ловкой рукой.
Птицам назавтра опять перелет —
Небо черкнув серой строкой.
Взмоют. Покружат. И вдруг на душе
Как отлегло —
Это мой срок на исходе уже,
И в честь него с неба — тепло...
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума,
И не спешит с небом расстаться уже насовсем.
Письма-заморыши издалека —
Клочья тепла.
Их на костер не отправит рука —
Всё в них и так — в угли дотла.
Их перечесть и вернуться назад —
Мне не суметь.
В каждом из них вместо точки слеза
Колет и жжет, и пытается греть...
Но это не лето.
Это тепло, что вчера не убила зима.
Вместо огня, по глотку, пусть достанется всем.
Это не лето.
И потому лист кружит и кружит без ума,
И не спешит с небом расстаться уже насовсем.
1995
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 ноября 2006 г. 23:56 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
НА ВОСТОЧНОЙ УЛИЦЕ
На Восточной улице
На карнизах узких
Сизари красуются
В темно-серых блузках.
Тень ложится под ноги,
Я шагаю дальше,
Где клаксоны-окрики
Горло рвут до фальши.
Не спешу, как было, я
Два квартала выше,
Где такие милые
Три окна под крышей,
Где ронять мне выпало
Вздох обиды тяжкий,
Там сирень рассыпала
Белые кудряшки.
А еще два тополя
В побрякушках лунных
Мне листвой так хлопали
За лихие струны!
И в лады потертые
Вдавленное слово
Ветер мне развертывал
В переборы снова.
В песни да припевочки,
Словно ленты в косы,
Темноглазой девочке
Золотоволосой.
Буйствовал, досадовал,
Тенью — мимо окон,
Да к щеке прикладывал
Непослушный локон...
Лет-то сколько минуло:
Посчитать — потеха!
Вроде как сединами
Потрясти приехал.
Да разве всё упомнится —
Не прочтешь, как книжку:
Память — девка-скромница,
Слов у ней не лишку!
А быть может, блудница
Изменила напрoчь?
Посредине улицы,
Оступившись — навзничь?
1984
|
|
|
андрос
философ
|
|
6 ноября 2006 г. 23:57 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
АЙСЕДОРА
Написал на зеркале в гримерной
Золотоголовый парень в черном,
Непомерно влюбчив, в меру пьян,
Первый на Руси, как первый в Риме,
В час признанья прима-балерине:
“Люблю Айседору Дункан”.
Всех на свете баб подмять готовый,
Золотоголовый и бедовый,
Сплетней уподоблен кобелю...
Сердцу не найдя до сих отрады,
По стеклу алмазом скреб-карябал:
“Айседора, я тебя люблю...”.
Русских кабаков без драк не сыщешь.
Серебро стихов — в пропойных тыщах.
Золото волос летит в стакан.
Хор цыганский весел безучастно,
И рыдает поутру участок:
“Люблю Айседору Дункан...”.
Выплеснулась синь из глаз, как возглас —
Юношеский пыл — на женский возраст.
Плавает, не топится в хмелю.
Не роман — спанье при всех и в свете
Как стекло алмазом — сердце сплетни.
“Айседора, я тебя люблю...”.
Что ж ты, жеребенок, бледно-розов,
Долго ли протянешь под извозом,
Непривычен к окрикам-пинкам?
Мил тебе галоп иль кнут мил злобный —
В имени ее твои оглобли:
“Люблю Айседору Дункан...”.
Целый мир готовый взять на глотку,
Волоком тащимый к околотку,
Миром загоняемый в петлю...
Зеркалу свою оставил тайну
Тихо и светло, и так скандально:
“Айседора, я тебя люблю”.
1988
|
|
|
Katy
магистр
|
|
ФАНТОМ
миротворец
|
|
7 ноября 2006 г. 14:54 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
А.Фет
Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?
Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки — и замрут опять.
Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. -
Прочь этот сон, — в нем слишком много слез!
Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.
|
–––
"Что смерть — умрём мы все. Вот если б не было разлуки!"
|
|
|
андрос
философ
|
|
7 ноября 2006 г. 17:02 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Тоже одно из любимых:
Сергей Есенин
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.
Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.
И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.
Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными — кладбища и хаты.
Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.
Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
7 ноября 2006 г. 19:12 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Katy , для меня читать стихи Фета — просто большое счастье. Это, наверно, глупо звучит, но именно такое чувство. А в жизни — я где-то читал — Фет был угрюмым, замкнутым человеком, и многие его знакомые просто не могли себе представить, как может этот человек писать такие стихи...
Так что — счастливого чтения!..
У меня, пожалуй, поэтический вкус во многом сформировало именно чтение Фета — и еще Тютчева.
|
|
|
Lihin
авторитет
|
|
7 ноября 2006 г. 19:47 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Виктор Луферов.
Баллада о музыканте
В колодезный квадрат двора
пришёл к нам музыкант с утра,
ах, боже мой,
и в равнодушной тишине
запел о птицах и огне
и о любви одной.
Он о закрытом спел окне,
он спел о бешеном коне,
ещё он спел
о иве, женщине одной,
как плачет ива над рекой,
ещё о том,
как он безмерно одинок,
как падает к ногам цветок,
ещё о том,
как стены старые темны,
как серебрит их свет луны,
ещё о том,
как в битве был король убит
и наголову был разбит
его гвардейский полк,
как плача мчался вдаль гонец
и сердце билось как птенец,
и музыкант умолк.
И окна взглядом он обвёл:
одно из двух — я плохо пел,
ты плох, певец,
или черствей я не встречал,
чем в этом чёртовом дворе,
людских сердец.
Как глухо голос здесь звучит,
как окон мертвенно стекло,
но, боже мой,
как вздох раскрылось вдруг окно,
и сердце радостью такой обволокло.
И сверху женщина глядит,
к его ногам летит цветок,
ах, боже мой,
ведь ты теперь, мой музыкант,
глаза от радости закрой
не ради нот.
Ты пой, на окна не смотри,
лицо ты к небу запрокинь,
ах, боже мой,
как стены старые темны,
но над твоею головой
такая синь.
И он запел: день промелькнёт,
взойдёт вечерняя звезда,
закроется окно,
ведь в этом чёртовом дворе
спокон веков и навсегда
так заведено.
Сквозь арку тёмную уйду,
цветок подаренный храня,
но, боже мой,
в конце булыжной мостовой
всегда бросает в дрожь, а здесь,
здесь вспомнят про меня.
И он цветок с земли поднял
и в арку тёмную шагнул,
и вот уж разобрать с трудом
сквозь толщу каменных домов
и уличный тяжёлый гул,
что он поёт о том,
как музыкант пришёл с утра
в колодезный квадрат двора,
ах, боже мой,
и в равнодушной тишине
запел о птицах и огне
и о любви одной.
|
|
|
андрос
философ
|
|
8 ноября 2006 г. 11:31 [нажмите здесь чтобы увидеть текст поста]
|
|
Ялини, специально для Вас. Исполнялось М. Боярским. Автора он называл, но я пока не могу его вспомнить, к сожалению.
Рассказ подвыпившего бомбардира
Не раз повторял капитан, что все беды от женщин,
И коль хоть одна на борту — то фрегат не жилец.
С единственной той, что зовется Удачей, обвенчан,
Другую он вряд ли б когда-то повел под венец.
Влюблялись в него синьорины и леди — так что же?
Он был и красив, и силён, гнул дублоны в руке -
Но был океан ему всех леди мира дороже,
И, чуть подлатавшись, фрегат исчезал вдалеке...
Но как-то — такое бывает, берёт верх природа,-
Наш юнга влюбился и где-то в Сеуте убёг,
И взяли мы нового на борт за час до отхода.
И вышел в дежурство фрегат — в добрый путь, с нами бог!
Был тонок он как колосок и невысок, а голосок
Вам песней швы сердец как швы бортов промажет...
Пусть плохо знал он такелаж, душой моряк, а значит — наш,
И экипаж ему поможет с такелажем.
Два месяца скуки, но вот — чей-то парус в тумане.
Смотри-ка, на флаге — и череп, и крест из костей!
"Ну, что же", — сказал капитан — "Вновь удача сама мне
Корсара послала! Наверх все, сто тысяч чертей!"
Но ошибался капитан — два дня, две ночи по пятам
За ним мы шли в тумане тихою пантерой...
И вот развязка, и к концу стоим борт в борт, лицом к лицу,
И будет бой, и, значит, будут им галеры!
Для нас рукопашная — это привычное дело,
Но жарким был бой, и рубился пират в две руки.
Тогда и меня — видишь шрам? — чья-то шпага задела,
Но я расплатился на месте — претят мне долги...
И наш капитан в самой гуще, с ним справиться — где там!-
Они ведь с Удачею были друг другу верны,
Рубился с тремя он, когда кто-то там из мушкета
Решил и его угостить — с трех шагов, со спины...
Не шпага — пуля, вот в чем суть, три шага — это тоже путь,
И не дождалась пуля с капитаном встречи...
Да, в этом суть — три шага путь — его закрыла чья-то грудь...
Вот так мы юнгу потеряли в этой сече.
А после простились с друзьями и тем, кто любимы,
Как есть отписали — "Погиб помня, веря, любя..."
И залпами с ромом усопшим воздали долги мы,
Чтоб в следущий раз помянули, быть может, тебя.
Был юнга как брат мне. Как жить дальше с вечной виною?
Кому отписать? — и нашел я в его рундуке
С пометкой конверт "Вскройте, если вдруг что-то со мною"-
Для нашего брата нет странного в этой строке.
Я вскрыл и стоял будто кнехт — и не вымолвить слова,
Стоял и не верил, а в сердце — тайфуны и мгла:
"Не Виком зовут, мол, меня, мое имя — Виола,
Простите, но, мол, по-другому никак не могла...
Всегда семь футов кораблю, а я люблю — ну хоть в петлю!
Так извините за обман — не по злобе я!
Пусть будет счастлив капитан, я ж не любить его и там -
На небесах и в преисподне — не сумею!.."
Не раз повторял капитан, что все беды от женщин,
И, коль хоть одна на борту — пропадут моряки,
С единственной той, что зовется Удачей, обвенчан...
Напился в тот день он и плакал.
Быть может, с тоски.
|
|
|
цитировать
