Оригинал

Into the north window of my chamber glows the Pole Star with uncanny light. All through the long hellish hours of blackness it shines there. And in the autumn of the year, when the winds from the north curse and whine, and the red-leaved trees of the swamp mutter things to one another in the small hours of the morning under the horned waning moon, I sit by the casement and watch that star. Down from the heights reels the glittering Cassiopeia as the hours wear on, while Charles’ Wain lumbers up from behind the vapour-soaked swamp trees that sway in the night-wind. Just before dawn Arcturus winks ruddily from above the cemetery on the low hillock, and Coma Berenices shimmers weirdly afar off in the mysterious east; but still the Pole Star leers down from the same place in the black vault, winking hideously like an insane watching eye which strives to convey some strange message, yet recalls nothing save that it once had a message to convey. Sometimes, when it is cloudy, I can sleep.

Well do I remember the night of the great Aurora, when over the swamp played the shocking coruscations of the daemon-light. After the beams came clouds, and then I slept.
And it was under a horned waning moon that I saw the city for the first time. Still and somnolent did it lie, on a strange plateau in a hollow betwixt strange peaks. Of ghastly marble were its walls and its towers, its columns, domes, and pavements. In the marble streets were marble pillars, the upper parts of which were carven into the images of grave bearded men. The air was warm and stirred not. And overhead, scarce ten degrees from the zenith, glowed that watching Pole Star. Long did I gaze on the city, but the day came not. When the red Aldebaran, which blinked low in the sky but never set, had crawled a quarter of the way around the horizon, I saw light and motion in the houses and the streets. Forms strangely robed, but at once noble and familiar, walked abroad, and under the horned waning moon men talked wisdom in a tongue which I understood, though it was unlike any language I had ever known. And when the red Aldebaran had crawled more than half way around the horizon, there were again darkness and silence.

Мусихин (Некрономикон, Иностранка, Азбука)

Из выходящего на север окна моей комнаты видна Полярная звезда. Долгими осенними ночами, когда снаружи завывает и неистовствует северный ветер, а деревья, шелестя огненной листвою, переговариваются между собой, я сижу у окна и безотрывно наблюдаю за ее зловещим мерцанием. Незаметно проходят часы, и ночная мгла понемногу начинает таять в серых предрассветных сумерках. Постепенно тускнеет высокомерная Кассиопея, Большая Медведица поднимается над беспокойно шелестящими кронами дерев, которые всю ночь надежно скрывали ее от моего взора, повисший над кладбищенским холмом Арктур начинает нервно помигивать, предвещая скорый рассвет, а Волосы Вероники, струящиеся далеко на востоке, начинают излучать мягкое таинственное сияние: одна лишь Полярная звезда неподвижно висит там, где появилась с наступлением темноты. Я смотрю на небосвод и вижу ее жуткий мерцающий свет. Она напоминает мне всевидящее око неведомого безумца, что жаждет донести до людей некое диковинное послание и тщетно силится восстановить его в своей памяти, но не может вспомнить ничего, кроме того, что послание это еще совсем недавно обременяло его мозг. И лишь когда по ночам небо заволакивают тучи, ко мне приходит сон.

Я хорошо помню ночь великой Авроры, когда над болотом, обрамленным деревьями с огненной листвой, вспыхнул безумный фейерверк демонических огней. Потом набежавшие облака скрыли пламя небес, и я сразу же заснул.

Тонкий бледный серп луны смотрел вниз с ночного неба, и я впервые увидел город. Спокойный и сонный, он раскинулся в центре широкого плато, окруженного со всех сторон причудливыми горными вершинами. Его стены и башни были выстроены из мертвенно‑бледного мрамора; из того же мрамора были сложены его колонны и купола. Вдоль мощенных камнем улиц стояли мраморные столбы, верхушки которых украшали резные изображения суровых бородатых людей. Теплый воздух был прозрачен и недвижим. И над этим величественным городом, отклонившись от зенита не более чем на десять градусов, мерцало всевидящее око Полярной звезды. Я долго смотрел на город, однако так и не дождался наступления дня. Но после того, как повисший над горизонтом и никогда не заходящий за него красный Альдебаран неспешно преодолел четверть небосвода, я увидал огни и движение в домах и на улицах. Повсюду прохаживались странно одетые, но притом исполненные благородства фигуры; озаряемые светом тонкого бледного серпа луны люди спокойно и неторопливо беседовали друг с другом, и я хорошо понимал их язык, хотя он и не был похож ни на одно из известных мне наречий. А когда красный Альдебаран проделал половину своего небесного пути, тишина и мгла вновь воцарились над горизонтом.

Колесников (Астрель, АСТ)

В мое северное окно жутковато светит Полярная звезда. Сияет долгими адскими часами непроницаемой темноты. И когда на календаре осень и ветры с севера завывают и проклинают все подряд, а в короткие утренние часы под убывающим месяцем красноватые кроны деревьев на болоте перешептываются друг с другом, я сижу возле окна и наблюдаю за этой звездой. Проходят часы, и Кассиопея соскальзывает вниз, тогда как Большая Медведица выползает из-за пропитанных болотными испарениями деревьев, покачиваемых ночным ветром. Перед самым рассветом Арктур красновато мигает над расположенным на возвышении кладбищем, а Волосы Вероники загадочно подмигивают с таинственного востока, но Полярная звезда продолжает злобно светить на том же самом месте на черном своде, мерзко помигивая, как вперившийся болезненный взгляд силящегося передать какое-то загадочное сообщение, однако неспособного вспомнить ничего, помимо лишь того факта, что когда-то обладал этим известием. Иногда, когда на небе пасмурно, мне удается заснуть.

Я хорошо помню ночь большого северного сияния, когда над болотом поигрывал ужасающими вспышками дьявольский огонь. Только когда его закрыли облака, мне удалось заснуть.

Под убывающим месяцем я впервые увидел город. Он лежал, тихий и сонный, на странном плато высоко в горах между двумя странными пиками. Стены и башни его были из мертвенно-бледного мрамора, как и его колонны, купола и мостовые. На мраморных улицах возвышались мраморные столпы, на верхней части которых были вытесаны лица суровых бородатых мужей. Воздух был теплым и неподвижным. И над всем этим, всего в десяти градусах от зенита, сияла эта стерегущая Полярная звезда. Я долго рассматривал город, но день все не наступал. Когда красный Альдебаран, мерцающий низко над горизонтом, но никогда не заходящий, прополз четверть своего круга, я заметил огни и движение в домах и на улицах. Обитатели, одетые странно, но в то же время благородные и знакомые мне, прогуливались и говорили под убывающим месяцем мудрые слова на языке, который оказался мне вполне понятен, хотя и не был похож ни на какой из известных мне языков. И когда красный Альдебаран совершил еще чуть более половины своего кругового пути, снова установились темнота и молчание

Биндеман (Эксмо)

В северное окно моей комнаты проникает таинственный свет Полярной звезды. И все долгие часы адской тьмы она сияет на небосводе. И осенью, когда воют и скулят северные ветры, когда о чем-то шепчутся красные листья деревьев на болоте в ранние ночные часы при ущербной луне, я сижу у окна и гляжу на Полярную звезду. Медленно тянутся ночные часы, и с небосвода уходит сверкающая Кассиопея, а Большая Медведица будто нехотя поднимается над волглыми деревьями на болотистой топи, которые раскачивает ночной ветер. Перед рассветом над низкими холмами, там, где кладбище, подмигивает красноватый Арктур. Комета Береника мерцает на таинственной восточной части небосклона. А Полярная звезда стоит все так же высоко в темном небе и гнусно подмигивает, как сумасшедшее недреманное око, которое силится передать какую-то давно позабытую весть и помнит лишь, что такая весть была. Иногда Полярная звезда скрыта туманом, и я засыпаю.

Мне никогда не забыть ночь великой Авроры, когда над болотом разлился ее сверкающий дьявольский свет. Потом небо закрыли тучи, и я уснул.

А чудесный город я впервые увидел при ущербной рогатой луне. Он лежал на плато между двумя горными вершинами, тихий и сонный. Его крепостные стены, башни, колонны, своды и даже мостовые были из белого мрамора. На мраморных улицах возвышались мраморные колонны, и верхняя часть каждой колонны представляла собой скульптурное изображение строгих бородатых людей. Воздух был теплый и неподвижный. А наверху, отклоняясь от зенита всего на десять градусов, сверкала наблюдавшая за мной Полярная звезда. Я долго смотрел на город, но день все не наступал. Когда красный Альдебаран, который мерцает низко на небосклоне и никогда не заходит, прошел четверть своего пути по горизонту, я увидел свет и движение в домах и на улицах. Я увидел благородных знакомых мне людей в странных облачениях. При свете рогатой ущербной луны они ходили по городу и говорили мудрые слова на знакомом мне языке, непохожем на все те, что я знаю. А когда красный Альдебаран прополз больше полпути по горизонту, город снова погрузился во тьму и тишину.

Шокин (Энигма)

В северном окне моей палаты завораживающе мерцает недреманное око Полярной звезды. В мучительно тянущиеся часы кромешной тьмы сияет она на небосводе, и осенними ночами, наполненными воем проклинающих все на свете северных ветров да унылым скрипом иссохших деревьев на болоте, наблю­даю я за ней из окна. Время идет, улыбается рогатый ме­сяц, Кассиопея медленно клонится к закату, а Большая Медведица только-только покидает свою дымную бер­логу, в предрассветной мгле багровый Арктур подмигнет кладбищенскому холму, а мерцающие Волосы Вероники укроют небо на востоке, и только она, Полярная звезда, ни за что не покинет своего места. Насмешливо взирает она на меня, и во взгляде ее мне чудится желание поделиться каким-то странным знанием, но это всего лишь насмешка, игривый искусительный намек на принадлежность звез­ды сокровенным тайнам. И только в облачную погоду мне дарована возмож­ность забыться во сне.

Прекрасно помню ту ночь, когда сети Авроры Бореалис простерлись над болотом, и дья­вольские изумруды, вплетенные в них, горели умопомрачительным огнем. Потом нагрянул облачный фронт, и я уснул.

Тогда впервые под рогами ущербного месяца мне был явлен Град. Погруженный в тишь и дрему, простерся он на плато, затаившемся в укромной впадине меж гор, названия которых я не знал. Стены, башни, колонны, купола и мостовые — все в том Граде было построено из бледного мрамора. На мраморных улицах высились мра­морные столпы, увенчанные изваяниями суровых бо­родатых мужей. Теплый воздух был недвижен, а в небе, ближе к зениту, застыла стражницей Полярная звезда. Я долго смотрел на этот призрачный мегаполис и не мог различить ни малейших признаков жизни, и лишь когда Альдебаран, задевая брюхом горизонт, прополз четверть своего полного хода, осветились окна в домах и на улицах наметилось какое-то движение. Моему взору предстали люди в чудных одеяниях, а в душе забрезжило смутное узнавание, ибо они вели пространные разговоры на ка­ком-то неведомом языке, который тем не менее был мне понятен. Уж половина пути была преодолена Альдебараном, и Град сызнова погрузился в тишь и темень...