сообщение модератора

Доп.разьяснение от 02.10.2015
Тема предназначена для высказывания мыслей и впечатлений по поводу читаемых (либо уже прочтенных) НЕ фантастических произведений.
Просто ссылки на сторонние ресурсы не приветствуются.

цитата

Что-то в ней просто пугающее. Неотразима. Вечно своего добивается, думала Лили. Вот и это сладила – Пол и Минта, конечно, помолвлены. Мистер Бэнкс, пожалуйста, за столом. Всех она опутала чарами, ее желания просты и прямы – кто устоит? И Лили сопоставляла эту полноту души с собственной нищетою духа и предполагала, что тут отчасти причиною вера (ведь лицо ее озарилось, и без всякой юности она вся сверкала), вера миссис Рэмзи в ту странную, в ту ужасную вещь, из-за которой Пол Рэйли, в центре ее, трепетал, но был отвлечен, молчалив, задумчив.

цитата

Ах, да вовсе ей не хотелось бы, чтобы Джеймс хоть на йоту становился взрослей. И Кэм. Эти двое пусть бы вечно оставались при ней, в точности как сейчас – несносные бесенята, сущие ангельчики, пусть бы и вовсе не вырастали в голенастых чудовищ. Ничем не восполнимая потеря. Вот она прочитала Джеймсу: «а вокруг воины стоят, с трубами, с барабанами», и глаза у него потемнели, и она подумала – зачем им вообще вырастать, терять это все?

Тем временем взялся за — страшно сказать — Генри Филдинга. Страшно потому, что Филдинг — это в первую очередь романище "История Тома Джонса, найденыша".

Филдинга доселе не читал, но имя внушало своим благозвучием — с таким именем и не быть классиком?! Хотя стоило обратить внимание, что переводят его и как Фильдинг, — масштабы теряются, в воздухе слышен "Филька"... Всё, что читал о сем авторе (именно как писателе) говорилось с ударением на сатирик, отмечался юмор и способность подмечать обывателю незаметное с последующим препарированием пером и мыслью... Классический классик, обнадёживало.

Относительно размера романа, читать только начал. Что нам дано. Щедрой рукой автора нам отсыпано мистера Олверти, которого облагодетельствовали Природа и Фортуна ("...которого с полным правом можно было назвать баловнем Природы и Фортуны, ибо они, казалось, состязались, как бы пощедрее одарить его и облагодетельствовать"). Богатый красавец, вдовец, переживший смерть детей, он находит в своей кровати ребёнка. Решил поспать и тут — нате. Вопросы, версии и всё такое... Спустя время, нашли мать. Большего и сказать пока не могу о сюжете.

цитата

Фильдинг, создавший в "Томе Джонсе" образы удивительно для своего времени убедительные и полнокровные, еще не достиг все же той полноты растворения прототипа в образе, которая характерна для писателей следующего века. Отсюда известная двойственность его персонажей.

Переводя на русский, забудьте об интересных героях (хотя надо ещё посмотреть в кого уродится Том Джонс, может, он ого-ого каким окажется)... Юмор, значит. "Явилась на свет несравненная комическая эпопея" — это аннотация. Читая первые главы, юмор не встречался (про героев вы уже слышали), но были некие инсинуации — я, по темноте своей и наивности, думал, что сие проходит в местной амбарной книге как "Ирония, тонкая", а прославленный юмор (а то и сатира) будут впереди... Наступает глава седьмая и бац! читаю: "ГЛАВА VII, которая содержит такие важные материи, что читатель на всем ее протяжении ни разу не посмеется, — разве только над автором". Вау! выходит, по мнению автора, мы с его юмором уже столкнулись в ранних главах и даже (по плану) должны были смеяться... К героям присоединился и юмор.

Ещё в книжке есть морализаторский монолог. Чистый, беспримесный, речь ростом с целую главу. Учитывая, что тонкость пера не позволяет Филдингу растворить сабж в кружеве сюжета и рефлексии героев, он не находит ничего лучше, как забомбить цельную главу, в которой мистер Олверти расскажет нуднейшую лекцию, которая якобы трогательная беседа с мамашей подкидыша.

Это не значит, что морализаторство целиком сконцентрировалось в той чудовищной главе. О, нет! Оно есть везде.

Подумалось, роман походит на те самые представления о классике, которые мы слышали в школе из уст нерадивых учеников: "Это [цензура] просто [цензура], [цензура] от скуки, пока дочитаешь — умрёшь [цензура]. Как такую [цензура] можно читать?"

Что осталось? Меткие наблюдения, трепанация действительности. И это к героям и юмору [смайлик грущу-смеюсь]. Филдинг приписывает своё "как должно быть" тому, что есть в реале или просто выдаёт ничем необоснованное мнение за результат чувственного опыта. Это никак не обыгрывается, мол, вот — смотрите, а просто — бряк! и поехали дальше. В итоге, мы получаем сентенции уровня: "Всякая симпатия способна зародить любовь, но опыт показывает, что у лиц разного пола больше всего этому благоприятствует родство религиозных чувств." Вот так. Факт последнего не способствует, а превалирует. Сходу и не вспомнишь, кто из великих фактор "родства религиозных чувств" ставил во главу угла. Момент социального объединения, сближения — одно дело, но вот дальше играют несколько иные факторы, но что уж там...

И вот такие диковинные мысли будут попадаться не раз.

Словом, на данный момент к книге остался интересе научного характера, плюс взыграла та самая нехорошая черта, которая заставляет человека подглядывать за всякими гадостями. Литература тех лет как не вызывала во мне отклика, так и... Читательский рай начнётся в следующем веке.

Бесконечный Филдинг всё не кончается. Ныне пребываю я в книге одиннадцатой из восемнадцати, составивших сей славный роман.

К сему числу выяснились ряд любопытных моментов. А. Автор любит слово "Фортуна". Б. Автор суров и может раз! и убить какого-нибудь второстепенного героя для целей остросюжетения сюжета и его драматизации. В первом томе чуть не умер один из главных героев, двух второстепенных — к праотцам, я решил уже, что к третьему тому в живых останется только один, максимум — полтора героя. И тут автор сбавил темпы. Затишье пред бурей в стакане?... В. Даже в те допотопные времена уже были... "нынешние критики" :) Вот только ради этих рассуждений стоит читать данный книг. Вчитайтесь же в:

цитата

...так как значительнейшая часть критиков в последние годы состоит из юристов. Многие из этих господ, отчаявшись, может быть, занять место на скамье в Вестминстер-Холле, расположились на театральных скамьях, где и принялись проявлять свои судейские способности и творить суд, то есть беспощадно осуждать.

Господа эти были бы, вероятно, чрезвычайно польщены, если бы мы ограничились этим сравнением их с одной из самых важных и почетных должностей в государстве, и мы бы так и поступили, если бы искали их расположения; но так как мы намерены обращаться с ними искренне и с прямотой, то должны им напомнить о другом должностном лице судебного ведомства, гораздо низшего ранга, с которым у них тоже есть некоторое отдаленное сходство, поскольку они не только произносят приговор, ной приводят его в исполнение.

Однако нынешних критиков можно с большой справедливостью и верностью представить также и в другом освещении, а именно: как публичных клеветников. Если субъект, сующий нос в дела других с единственной целью открыть чужие промахи и разгласить их всему свету, заслуживает названия клеветника, порочащего репутацию людей, то почему же критика, читающего книги с тем же злобным намерением, нельзя назвать клеветником, порочащим репутацию книг?

Мне кажется, нет более презренного раба порока, общество не порождает более отвратительной гадины, и у дьявола нет гостя, более его достойного и более ему желанного, чем клеветник. Свет, боюсь я, и наполовину не гнушается этого чудовища так, как оно заслуживает...

...многое из сказанного, вероятно, покажется ему слишком суровым в применении к людям, которые клевещут на книги. Так пусть учтено будет, что в обоих случаях клевета имеет источником один и тот же злобный умысел и одинаково не может быть оправдана соблазном. И мы не вправе сказать, что ущерб, причиняемый такой клеветой, ничтожен, если рассматривать книгу как порождение автора, как дитя его мозга.

и т.д. Этим спичем открывается 11 книга. Филдинг и ранее касался темы критиков, но тут ему окончательно похорошело, мысль пошла с песнями и плясками. И вот что удивительно, какую бы дурь не говори, а найдётся тот молодец, что и её достоин (А. Кузьменков — его Филдинг и напророчил, один в один описал за минусом образования юриста, тут образование вообще под вопросом стоит).

Одним Филдингом сыт не будешь. И, воспользовавшись кончиной первого тома "Найдёныша", я с радостью прочитал «Золото бунта, или Вниз по реке теснин» А. Иванова и «Людское клеймо» Ф. Рота.

За Иванова только остаётся, что порадоваться его "побегу из курятника", сиречь уходу из фэндома. Быть ему сейчас у ч е н и к о м (кто понимает о чём речь) и идти на дно вместе с Успенским, успевшим из лучшего сатирика, чьи работы Немзер относил к 30-ке лучших произведений 90-х, стать "писателем-фантастом" (сталкер на райской машине).

Иванов держит планку романа-предшественника («Сердце Пармы») и вновь рисует масштабную картину уже не просто освоения Сибири, а её... усмирения что ли русскими (термин условен, всё много сложнее). Автор пишет казалось бы приключенческий роман, но как и положено талантливому писателю, он рвёт рамки жанра, насыщая книгу сложными характерами (дихотомия "хороший — нехороший" оставлена Филдингу и Ко ), сплетает судьбы осваиваемой земли и людские (что мы видели и в прежнем романе), дотошно воспроизводит быт и работу сплавщиков (кстати, насколько знаю, в книге фигурируют и настоящие фамилии известных семей сплавщиков), топонимику, говор. Отдельной статьёй идут местные верования и старообрядческие толки (с великолепно воссозданными т.н. перетолками — представители разных староверческих конфессий собираются для обсуждения богословских вопросов), Иванов пропитывает действо языческой сказкой и суровым христианским миропониманием. Здесь нет лепета о религии, во что превращаются "философские" экзерсисы младших науч. сотрудников (они же писатели-фантасты в статусе учеников и возрожденцев), Иванов не агитирует и не "вентилирует" тему, он говорит разными устами, с опорой на то, как оно было в жизни, с пониманием вопроса и без советской генеральной линии. 7,5/10, если говорить языком цифр. Разноплановый приключенческий роман, одним махом накрывающий отечественные поделки застойных времён и вестерны про индейцев. На страницах гуляют живые люди и течёт настоящая река — Чусовая, дело в очередной раз испугалось мастера.

Рот. Читая Филипа Рота, создаётся впечатление, что он пишет один огромный роман о "потерянном" еврее. Взяв новую книгу, будто продолжаешь читать уже ранее начатую. «Людское клеймо» в этом плане выбилось из колеи. Первую сотню страниц никакого дежавю, но затем всё "наладилось" :)

Писатель Натан Цукерман (герой многих книг Рота) переезжает в провинциальный городишко, славный своим Афина-колледжем. Там-то он и встретит старого преподавателя античной литературы Коулмена Силка, фактически создавшего это учебное заведение, да и сам городок обновился во многом благодаря ему. Бодрый дедушка (71 год) только что похоронил жену. Её потерю он связывает с недавним увольнением из колледжа. Причина этого увольнения, точнее, причина скандала, поспособствовавшего увольнению, удивительна (для рассейского уха) — расизм. Однажды Коулмен:

цитата

В группе числилось четырнадцать человек. Перед несколькими первыми лекциями Коулмен проводил перекличку, чтобы запомнить их имена и фамилии. Поскольку две студентки из списка за пять недель не откликнулись ни разу, на шестой Коулмен спросил: «Знает их кто-нибудь из вас? Существуют они во плоти — или они духи?»

"И чё?" — спросит здоровый организм, незнающий вывертов толерантности. А вот "чё". "Духи" — так в своё время называли (обзывали) негров. Эти две студентки — негры чернокожие. Вот и поехала, вот и понеслась...

Добавим сюда половую связь профессора с уборщицей колледжа (34-летней мадам), её бывшего мужа (двинутый мен, отслуживший во Вьетнаме), общественное мнение, эхо "расистского" скандала и прямолинейность письма Рота (чем и ценен, без ретуши говорит о наболевшем) — получаем отдалённое представление о книге. Рот начинает копаться в человеке и тут уже сюжет отходит на второй план, а пытаться это пересказать — напеть Карузо по телефону.

Роман получил Фолкнера, есть экранизация с Хопкинсом и Кидман в глав. ролях.

И забыл сказать главное.

Буквально сегодня соприкоснулся с прекрасным =) И имя ему — «Бутыль серебра» Трумена Капоте. Этот рассказ больше всего напоминает истории Ганса Христиана Андерсена, только в нём нет фантастики, но эдакая сказочность, фоновая, присутствует. Лиричность, доброта, наивность и вера в чудо — этим славны многие истории Андерсена, всё это будет и в нашем рассказе, но! главное, что хотел сказать. Этот рассказ в своё время начитал Андрей Миронов и, вот тут начинается то самое прекрасное, о чём рёк выше. Милейшая штука вышла, вынужден был выставить высокий бал. Миракль получился, етить!
Рассказ залил на народ, за сказкой на ночь — сюда.

цитата PetrOFF

Везёт же Владимиру Пузию.