К сожалению, подобное встречалось очень часто – в каждой главе, чуть ли не в каждом абзаце.

В этом смысле официальный перевод от ЭКСМО за авторством В.Русанова, конечно, намного лучше – там всё (ну или почти всё) написано по-русски.

Помимо корявостей русского языка имеются в моём переводе и недочёты с английским – неправильно переведённые или вовсе пропущенные предложения.

Чтобы два раза не вставать, в качестве примеров таких недочётов буду приводить те места, где косяк есть и в моём и в официальном переводе.

Да, к слову, чем дальше я читал, тем яснее понимал, что всё-таки прозвище нашего девятипалого северянина правильно переводить как «Ягнёнок». Я где-то здесь писал, почему в первый раз решил оставить его Ламбом – и логика, которой тогда руководствовался, была вполне осмысленной, ведь и в официальном переводе он тоже сначала был Лэмбом. Но всё же персонажи слишком часто обращают внимание на несоответствие его прозвища и внешнего вида/поступков. И к тому же, Аберкромби проявил коварство – в трилогии «Эпоха Безумия» тоже фигурирует некий ягнёнок, отчего западные читатели после первой книги занервничали: а ну как тот же самый?

Зачем в Фанзоне редакторы переименовали Лэмба в «Кроткого» понять не могу. Уж лучше тогда было оставить Лэмбом. Но Ягнёнок был бы ещё лучше.

Возможно, имена Шай («робкая», «скромная») и Темпл («храм») тоже неплохо было бы перевести, но это не так принципиально, т.к. по тексту они обыгрываются буквально пару раз, и хороших прозвищ по-русски мне в голову не пришло.

Итак, косяки с английским:

У Ягнёнка в ухе имеется выемка (notch), по которой внимательный читатель узнает его с первых строк. Увы, я при переводе про это забыл, а в ЭКСМО предыдущие книги не читали:

The big old Northman fussed with the notch out of his ear.

В обоих переводах северянин «теребил мочку уха».

Lamb fussed at that notch out of his ear as he looked off south (Глядя на юг, Ягнёнок теребил ту выемку в своём ухе).

B: Ламб пропустил это мимо ушей, глядя на юг.

Э: Лэмб, глядя на юг, пропустил его слова мимо ушей.

Та же судьба постигла и Судьбы (the Fates):

Why do the Fates always take the best of us…?

Bydloman: Отчего Судьба всегда забирает лучших из нас…?

ЭКСМО: Почему несправедливая Судьба всегда забирает лучших из нас?..

She picked out a few things they needed–salt, vinegar, some sugar since it only came in time to time (Она выбрала самое необходимое – соль, уксус, немного сахара (его завозили лишь изредка)).

B: Она выбрала несколько нужных вещей – соль, уксус, немного сахара (его брали время от времени).

Э: Шай сделала кое-какие необходимые покупки. Соль, уксус, немного сахара – запасы, которые время от времени приходилось обновлять.

Темпл вспоминает уроки Кадии:

How conscience is that piece of Himself that God puts in every man. A splinter of the divine. One that Temple had spent long years struggling to prise out (О том, что совесть – это частица Бога, которую Он вкладывает в каждого человека. Осколок божественного. Осколок, который Темпл долгие годы пытался отыскать).

B: Насколько совестлива та Его часть, которую Бог вкладывает в каждого человека. Осколок божественного. Тот, на получение которого Темпл потратил долгие годы борьбы.

Э: Как совесть. Это часть того, что люди получают в дар от Бога. Частички божественной сущности. То, от чего Темпл долгие годы пытался избавиться.

В этом предложении я разобрался только после прочтения рассказа «Отчаянная» — там описано, как именно Шай убила Джега, и что перед смертью окровавленные поля шляпы закрывали ему глаза:

She closed her eyes and remembered Jeg’s face after she stabbed him, bloody hat brim jammed down over his eyes, pitching in the street (Она закрыла глаза и вспомнила лицо Джега после того, как зарезала его. Окровавленные поля шляпы закрывали ему глаза, и он всё кружился по улице).

B: Она закрыла глаза и вспомнила лицо Джега после того, как зарезала его; вспомнила кровь, залившую его глаза, когда он выполз на улицу…

Э: Она закрыла глаза и припомнила лицо Джега после того, как ударила его. Кровь хлынула с его лба, заливая глаза, он выполз на улицу…

He had gone from fighting for his country, to fighting for his friends, to fighting for his life, to fighting for a living, to… whatever this was (От сражений за свою страну он перешёл к сражениям за друзей, потом за свою жизнь, за деньги на выживание, за… за что бы он теперь не сражался).

B: Он ушел от сражений за свою страну к сражению за друзей, за свою жизнь, за выживание, за… за что бы то ни было.

Э: Он шел на войну за свою страну, за своих друзей, за свою жизнь, за выживание… не важно, к чему это привело.

Когда я переводил, не понял, что слово «hand» означает не только руку, но ещё и раздачу в карточной игре. И не только я:

Lady Ingelstad looked like she'd be killing the lot of them with her teeth before she saw a hand dealt (Леди Ингелстад выглядела так, будто загрызла бы их всех при виде первой же раздачи).

B: Леди Ингелстад выглядела так, будто загрызла бы большинство из них, прежде чем увидела раздающую карты руку.

Э: Леди Ингелстед выглядела так, будто готовилась загрызть насмерть всех этих бездельников, как только они приблизятся на расстояние вытянутой руки.

Практики играют в карты:

he said, rearranging his cards, as if that made his hand any less rotten (сказал он, переставляя свои карты, словно это могло исправить гнилую раздачу).

B: сказал он, тасуя карты, словно это могло сделать его руку менее невезучей

Э: Он перетасовал карты, как будто это могло сделать его руку более удачливой

Практик Вайл там ещё несколько раз переставляет карты в своей раздаче, а в обоих переводах – шевелит невезучей рукой.

Шай благодарит Корлин за то, что та мастерски перевязала ей руку, и та отвечает:

‘Why do a thing badly?' (А зачем хоть что-то делать плохо?).

‘I'm always amazed how some folk can't help oneself.' (Некоторые по-другому и не могут, вот что поразительно).

B: – А кто лечит плохо?

– Я всегда удивлялась, как некоторые не могут сами себе помочь.

Э: – А почему оно должно быть плохим?

– Всегда поражалась, что некоторые не могут сами себе помочь.

Темпл в бурю:

He crawled on hands and knees, hardly daring to stand in case he was whisked into the sky and dashed down in some distant place, bones left to bleach on earth that had never known men's footsteps. (Он с трудом поднялся на карачки, не смея вставать, чтобы его не унесло в небо и не бросило вниз где-то далеко, где кости потом будут белеть на земле, на которую не ступала нога человека).

B: Он с трудом встал на карачки, вряд ли надеясь встать, словно его засосало в небо и бросило вниз где-то далеко, на земле, на которую не ступала нога человека.

Э: Он полз на четвереньках, опасаясь выпрямиться, ведь – кто знает? – возможно, он вознесся на небо и теперь уносился в неизвестную даль, а его кости остались белеть на землях, где не ступала нога человека.

В обоих переводах пропущено предложение, когда Шай впервые видит Папу Кольцо:

Shy disliked him right off. Most likely jealousy. Nothing ever seemed to be the way she liked it, after all. (Шай он сразу не понравился. Скорее всего, из-за зависти. Ведь никогда ничего не происходило так, как хотелось ей).

Коска приказал схватить Савиана, а Свит сказал, что потрясён этим.

Коска:

‘You must be quite discomfited to learn you've been travelling with a mass murderer all this time.' Cosca grinned. ‘Well, two, in fact, eh Master Lamb?' (Конечно, кто угодно расстроится, узнав, что всё это время путешествовал с серийным убийцей. – Коска ухмыльнулся. – А точнее, с двумя, да, господин Ягнёнок?).

В обоих переводах пропущены слова о том, убийц на самом деле двое:

B: – Вы должно быть весьма расстроены, узнав, что все это время путешествовали с массовым убийцей. – Коска ухмыльнулся. – Ну, … э, господин Ламб?

Э: – Да, вы должны быть порядком озадачены, что все это время путешествовали в обществе убийцы сотен людей. – Коска ухмыльнулся. – Ну, а… мастер Лэмб?

Far ahead he could see horses scattering across the plateau, Sweet and Crying Rock no doubt further off with most of the herd (Далеко впереди он увидел рассеянных по равнине лошадей – а Свит и Плачущая Скала, наверняка, уже уехали ещё дальше с бо́льшей частью табуна).

Из обоих переводов сложно понять, что Темпл уже не видит Свита с табуном, а видит только несколько отсеявшихся лошадей:

B: Далеко впереди он видел лошадей, разбросанных по плато; Свит и Плачущая Скала уводили табун дальше.

Э: Он разглядел далеко впереди рассеявшийся по равнине табун. Кричащая Скала и Свит гнали большую часть лошадей в сторону Криза.

Шай кусает противника за нос, а в переводах почему-то бьёт его зубами по носу — из-за этого потом непонятно, откуда у неё во рту оказался кусочек носа:

She darted forwards and sank her teeth into his nose, biting, biting, her mouth salty with blood (Она бросилась вперёд и впилась зубами ему в нос, и кусала, кусала, а во рту стало солоно от крови).

B: Она бросилась вперед, ударив зубами по его носу; била, била, ее рот стал соленым от крови.

Э: Она дернулась, ударив зубами по носу противника. Еще, ещё и еще… Рот наполнила соленая кровь.

Lots in town and claims in the hills that men had killed for lost all value overnight (Места в городе и участки в холмах, за которые раньше люди готовы были убивать, за ночь потеряли всю свою ценность).

у ЭКСМО получилось так:

Отряды старателей оставались в холмах и не приносили в город золотой песок, лишая заведения дохода.

А я это предложение и вовсе пропустил…

В общем, первый блин восемь лет назад оказался комом — проблем там хватало как с русским, так и с английским языком. Надеюсь на понимание: я не переводчик, и на переводчика не обучался. Остаётся только надеяться, что за это время я всё-таки чему-то научился, и новая версия перевода лишена значительной части косяков.

Повторюсь ещё раз, официальный перевод от ЭКСМО за авторством В.Русанова — хороший. Если докапываться, то мелкие косяки там есть, вроде перечисленных выше. Из прочих традиционных минусов — авторы/редакторы перевода не читали или забыли предыдущие книги цикла, и потому не так переведены имена/названия, а также некоторые особенности или коронные фразы героев. После многочисленных редакций это свелось к минимуму, но полностью не искоренено.

Ну и, разумеется, нецензурные слова — а точнее их цензура. Здесь, на мой взгляд, подход применён максимально правильный — в том смысле, что если бы мне по каким-то загадочным причинам пришлось зацензурировать всю брань, я бы действовал примерно так же. В этой книжке подход намного лучше, чем в переводе "Героев", поскольку здесь сразу ясно, что имеется в виду на самом деле, и нет зубодробительной ахинеи, как в тех же "Героях". Но всё же, это цензура, и без неё было бы лучше.

А ещё перевёл на русский карту, посмотрите, какая красота (в новой вкладке картинка открывается в полном размере):

И обложку:

В общем, читайте оригиналы. А если нужна новая версия моего перевода, мой адрес tupoebydlo@yandex.ru

Переводчик постоянно вставляет какие-то свои фразочки, что-то додумывает за автора, заменяет целые предложения своими измышлениями, вставляет ненужные пояснения (словно считая читателей тупыми), добавляет свои шутки и очень любит хвастаться словарным запасом, используя редкие словечки вместо обыденных – причём, подчас, совершенно невпопад.

Конечно, любой переводчик не может перевести всю книжку дословно, и приходится проявлять фантазию, чтобы русский текст был благозвучным. Известны случаи, когда фантазия заводила переводчиков довольно далеко от оригинала, и в итоге получался новый шедевр. Например, есть мнение, что книжки А. Нортон в переводе Стругацких стали лучше, чем были в оригинале.

Но здесь не тот случай.

Например, Валлимир передаёт Форесту приказ пройти через болото:

Apparently there’s a path through those bogs to our west. (Через болота к западу от нас, по всей видимости, проходит тропа).

На что Танни вопросительно отвечает:

Sir? (Сэр?)

А в переводе почему-то получилось:

– Очень может быть, господин полковник!

(К слову, не понимаю, почему переводчик так не любит слово «сэр» – везде по тексту оно зачем-то заменено на «господин»).

Танни перед походом по болоту толкает своим новобранцам длинную речь, в ответ на которую они тупо смотрят на него. Поняв, что его слова пропали втуне, он решает плюнуть и выдвигаться:

«Never mind», he snapped. ‘This bog won’t cross itself. (Неважно, – бросил он. – Болото само себя не перейдет).

Переводчика такое не удовлетворило, и он решил, что пусть лучше Танни «успокоит» рекрутов «шуткой» про безжалостное болото, плюс заспойлерит дальнейшие события:

– Ничего, – успокоил капрал. – Болото, оно большое. На всех хватит. Если кто утопнет, оно плюнет и не поморщится.

Спойлеры, к слову, переводчик зачем-то вставляет неоднократно:

Скейл говорит Кальдеру:

Когда нибудь я отсюда уйду. Сгину в одночасье.

В оригинале: One day I might not be here (Когда нибудь меня здесь не будет).

Танни после похода по болоту:

«Низ его мундира сделался кургузым от гадкой жирной парши»

Если маслянистую болотную грязь (oily filth) с большой натяжкой ещё можно обозвать «паршой» (хотя зачем?), то уж как отяжелевший от неё (heavy) мундир мог сделался от грязи «кургузым» – мне решительно непонятно. Если кто не в курсе, «кургузый» означает «слишком короткий».

The bottom half of his coat was heavy with oily filth

Пройдя через болото, Танни говорит, что они оказались в нужном месте, и добавляет себе под нос:

– Нужном от слова «нужник». Мокрые, грязные, голодные и нищие.

Фраза про нужник – типичная «божья искра», в оригинале ничего похожего нет.

Что характерно – все вставленные переводчиком шутки (а их немало!) примерно в таком же духе. На мой вкус, Аберкромби шутит намного лучше. И к тому же, наверное, автору виднее, где нужна шутка, а где нет.

Байязовы адепты после нескольких выстрелов из пушек боятся продолжать:

The two old men clearly feared carrying on.

Продолжать старики побаивались: как никак, дело ответственное, а потому страшновато.

Зачем здесь переводчик решил пояснить причину страха стариков, мне непонятно. К тому же причину он понял неправильно – дело было не в ответственности, а они просто боялись, что ствол взорвётся.

Front and middle, boy!

Во главе и посредине, не жук чихнул!

Вот такой хрени, как «не жук чихнул» – зачем-то понапихано по всему тексту.

Кальдер после боя подъезжает к только что захваченному мосту:

Похоже, Старый мост … охранялся только для блезиру

С чего это вдруг северянин Кальдер вдруг стал думать с французскими заимствованиями, удивится читатель. Ни с чего, это переводчик в очередной раз выпендрился, а мост просто слабо охранялся.

It looked like the Old Bridge … had been only lightly held

Вообще, неуместных заимствований здесь полно. Если отвешивают поклон, то «куртуазный». Если стоят навытяжку, то непременно «во фрунт» (даже если речь о причёске). Не приказы, а «рескрипты», и т.д. Подобное могло быть уместным в «Войне и Мире» (хотя конкретно такого и там нет), поскольку описывается общество, в котором считается нормальным не только использовать иностранные слова в разговоре, а и вовсе страницами по-французски шпарить. А в мире «Первого Закона» такие слова выглядят, как бельмо на глазу – и к тому же переводчик зачастую не переводит ими английские слова, а вставляет дополнительно, для блезиру выпендрёжа.

Особенно забавна любовь переводчика к слову «гульфик». У Аберкромби герои при необходимости просто развязывают тесемку, или чешут, что нужно, прямо через штаны, но переводчику угодно, чтобы у них обязательно имелся гульфик. У северян. А вот единственный раз, когда Аберкромби использует это слово (codpiece), гульфик из перевода исчезает, вместе с шуткой.

Кальдер удивляется, что получит от мага всего лишь золото, и Байяз ему отвечает:

What were you expecting, a magic codpiece? (А вы что ожидали? Магический гульфик?).

В переводе: «А вы думали, философский камень?»

The wind was coming up keen, whipping drizzle in Calder’s eyes, sweeping waves through the barley and making him hug himself tight

Ветер остро хлестал по лицу промозглой моросью, тугими волнами проходил по ячменному полю; Кальдер зябко обхватил себя руками

«Промозглая морось» – это ерунда, всего лишь как масло масляное. А вот когда ветер «тугими волнами проходит по полю» – это уже близко к знаменитому «стремительному домкрату»… В моём представлении ветер может гонять волны (чем и занимается в оригинале), а тут налицо какая-то корпускулярно-волновая теория ходячего ветра.

Aliz’ eyes had gone wide, white showing all the way around, darting about as if looking for some means of escape

Взгляд округлившихся глаз Ализ метался, как затравленный зверек, но путей к отступлению не было

«Взгляд метался, как затравленный зверек» – читатель может подумать, что это у Аберкромби такие кривые метафоры, но нет, это исключительно изобретение переводчика. Конкретно зверьками взгляды и глаза мечутся по тексту неоднократно – но есть и другие изобретения...

With one great hand he caught the man’s wrist while the other closed around his neck, fingers almost meeting thumb behind his head, lifting him squirming off his feet, smashing his skull crunching into the wall, once, twice, three times, blood spattering across the cracked plaster

Одной лапищей он ухватил Салука за запястье, другой обхватил шею – так обычно обхватывают горлышко бутылки: четыре пальца руки смыкаются с большим, – поднял его, как дрыгающегося суслика, и с размаху шмякнул о стену – раз, и два, и три, – кровь хлестанула по треснувшей от ударов штукатурке

Зачем нужно было вставлять пассаж про бутылку, понять сложно. А уж «дрыгающийся суслик» и вовсе из ряда вон – божья искра переводчика сияла, как паяльник в… (простите, кажется, я тоже подхватил эту заразу).

Ганзул Белый Глаз мчится на лошади, и вдруг:

Лошадь под уздцы он взял с улыбкой

Я после этих слов долго смотрел на лошадей и на уздечки, но так и не понял, как можно, сидя на лошади, взять её под уздцы. В оригинале он натянул поводья (He had a smile on his wrinkled face as he reined in).

Our father was scared every day of his life. Kept him sharp.

Отец наш боялся всю жизнь, все дни напролет. Это держало его в ладу. То есть начеку.

Частый случай в тексте: как будто переводчику понравилось два варианта перевода, и он решил оставить оба.

Вот ещё пример. Зобатый после взрыва ничего не слышит:

Just that mad ringing.

«В ушах свербел лишь безумный, заполошный звон».

Не знаю, как звон может свербеть в ушах, и уж совсем непонятно, почему для перевода слова «mad» помимо «безумного» понадобилось приплетать ещё и «заполошный», который тут вообще ни к селу, ни к городу. Просто переводчику нравится это слово. Он после его ещё раз ввернёт:

Оба были забрызганы грязью от заполошной скачки (в оригинале всадник и лошадь забрызгались, поскольку мчались галопом, dashed with mud from a full gallop).

Неоднократно в книжке дороги и тропинки «ветвятся».

К северу ветвилась грязная полоса дороги.

Хотя в оригинале никакого ветвления не наблюдается:

The road curved off to the north (Дорога изгибалась к северу).

She’d stab him one way or another, that was a promise.

В том, что она его так или иначе вонзит, Финри не сомневалась – это был, так сказать, зарок.

Вот этих ненужных слов-паразитов «так сказать», «В смысле», «видите ли» и др. по тексту понатыкано очень много. Меня при прочтении сильно бесило.

Пожалуй, больше всех от «божьей искры» досталось персонажу по прозвищу Stranger-Come-Knocking.

Уже с первых слов переводчик всё переврал: «неимоверных размеров варвар; не приемлет все, что так или иначе связано с цивилизованностью».

На самом деле строго наоборот: «obsessed with civilization» означает одержимый цивилизованностью. Собственно, отсюда и его прозвище, которое полностью звучит как «Незнакомец-Входящий-со-Стуком». Ну, вежливый незнакомец.

Конечно, не все прозвища есть возможность перевести дословно, но «Стук Врасплох» – это вообще мимо кассы. Вариант из любительского перевода от lopuh21 – Входящий-со-Стуком – намного лучше. (К слову, вариант из «Эпохи Безумия» «Стучащий Странник» ближе к смыслу, чем «Стук Врасплох», но хуже Входящего-со-Стуком).

Входящий-со-Стуком разговаривает с Трясучкой о том, что ему нужны цивилизованные дети:

– Ты слышал. Цы- ве- ле- зованных, – не без труда выговорил сложное слово великан.

– Которые едят вилкой и все такое? Был я в Стирии, был в Союзе. Цы- ве… – как ты ее там назвал – далеко не все, что требуется в этой жизни, поверь мне.

В оригинале у Входящего-со-Стуком не было никаких проблем с выговариванием слов. А уж Трясучка с цивилизацией и вовсе прекрасно знаком – о чём сообщает буквально в этом же самом диалоге.

‘You heard me. Civilised children.’

‘Who eat with a fork and that? I been to Styria. I been to the Union. Civilisation ain’t all it’s made out to be, believe me.’

Не знаю, может, переводчика смутило, что у Аберкромби «цивилизация» написана через “s”, а не через “z” – ну так это оттого, что он британец, а не американец.

Часто фантазия переводчика значительно преувеличивает фэнтезийную составляющую.

Например, во время взрыва пушки:

Слуга Байяза отдернул стульчик с магом от чего то невидимого, да так молниеносно, что не потягаться и самому Горсту

Сульфур, конечно, не обычный человек, но всё же стул вместе с сидящим на нём Байязом не переставлял. Он просто выхватил летящий осколок:

He thought he saw Bayaz’ servant punch at nothing beside his master, his arm an impossible blur

Или Жужело регулярно втыкает меч в землю и начинает крутить:

Отца Мечей он воткнул в землю; … Жужело медленно крутил его и задумчиво любовался, как играют на крестовине рукояти отсветы костра.

Жужело, конечно, удивительно сильный человек – но не настолько, чтобы крутить воткнутый в землю меч. На самом деле он просто ставит меч в ножнах на кончик…

…and stood it on end … watching how the light moved on the crosspiece as he turned it round and round

В одном месте явно чувствуется влияние Булгакова, или даже Гарри Поттера (на переводчика, не на автора):

кто то из всадников полетел на собственной пике, как ведьма на метле

На самом деле лошадь попала в яму, и всадник, дёргаясь, высоко подлетел с пикой в руке (one flailing man flung high, lance still in his hand).

Как это часто бывает, переводчик не читал предыдущих книг, и, хотя за множество переизданий часть косяков исправили (большую часть имён, во всяком случае), но отголоски всё же вылезают.

Бек рассказывает о смерти своего отца, Шамы Бессердечного:

Девять Смертей вышел на поединок с топором, а мой отец с этим вот мечом. Щиты они перед схваткой откинули. Девятипалый одержал верх и отобрал меч. … – Ну и вот, а когда выиграл, Девять Смертей вспорол моему отцу живот

Тут речь о традициях поединков в Круге: бойцы выходят со своим оружием, но потом раскручивают щит, и победитель этого аналога орлянки может выбрать себе оружие, в том числе взять себе оружие противника. В данном случае выбирать оружие досталось Девяти Смертям, и он взял себе меч Шамы. А потом уж они сражались, и тем мечом он Шаме вспорол живот.

Доу потом об этой традиции вскользь упоминает, и без этого пояснения из уст Бека (или с таким переводом) его слова лишаются смысла.

Пропущенные предложения:

Доу шутит, почему он согласился на союз с Входящим-со-Стуком, и далее следует:

Тенвейз с Золотым расплылись в угодливых улыбках, а Кальдер углядел здесь и более глубокий смысл.

При этом в переводе не поясняется, какой именно смысл углядел Кальдер. А в оригинале он был:

If the Bloody Nine was still alive, maybe a man that size might stop him too (Если Девять Смертей все еще жив, то может быть такой огромный человек сможет остановить и его).

– Крест у него за это на спине вырежут, да и все, – облизывая после еды пальцы, сказал Стоддер. – Черный Доу, он как раз так и поступает с трусами и предателями.

К вырезанию кровавых крестов был склонен Бетод, а Черный Доу поступает с трусами не так, о чем в тексте неоднократно сообщалось. Здесь же пропущено предложение: ‘Get hung and burned, I reckon,’ piped up Colving (Я думаю, его повесят и сожгут, – пропищал Кольвинг).

He was the worst kind of soldier, the kind that dresses his incompetence up as flair

Вот он, наихудший тип служаки, некомпетентность которого, пуская пыль в глаза, рядится в одежды одаренности

Некомпетентность рядится в одежды, пуская пыль в глаза! Нарядная некомпетентность – это пять!

На деле просто, по мысли персонажа, служака свою некомпетентность выдавал за талант (как мне кажется, этот пример удачно подходит к характеристике переводчика).

По части цензуры иностранного мата здесь один из худших подходов, что я видел в жизни. «Язви их», «Драть его лети», «разъядри тебя в пупок» и прочая ахинея в том же духе, от которой зубы сводит. Нет, когда подобное встречаешь у Паустовского, раз-другой на весь текст, это нормально. Когда в классике русский набожный крестьянин ругается словами «язви его в душу» – этому верю. Но когда целую книжку из главы в главу подобное говорят деятели вроде Чёрного Доу, это вызывает недоумение. А в сравнении со словами, использованными в оригинале – это натуральная ахинея.

Причём, сам Аберкромби именно про такое и высказывался: «Если это слово означает ***, то почему бы так и не написать? А если оно значит что-то другое, то какого *** оно значит?»

Как и ЛПХ, эту книжку я перечитывал на компьютере, в Ворде, вместе с оригиналом, и поэтому в процессе чтения — чисто для себя — вносил в текст правки, просто чтобы представить, как она могла бы выглядеть, будь я редактором.

При первом прочтении я сделал более трёх с половиной тысяч подобных исправлений (и из них только около пары сотен связаны с нецензурными словами). Но потом решил глянуть ещё раз, и понял, что многое пропустил. В результате исправил еще почти с тысячу разных перлов. И уверен, что это далеко не всё.

До этого самым плохим переводом из прочитанных мной мне казался «Король Терний» Марка Лоуренса – но «Герои» уверенно вырвали очко у «Короля…»

В приложенном к этой заметке вордовском файле можно взглянуть на первую главу — там в режиме правки видны все мои исправления к официальному переводу. В приложенном файле epub — итоговый вариант первой главы.

Плюс — фантазия на тему британской обложки (сравнить с оригиналом):

И карты Долины Осрунга (сравнить с оригиналом):

(Если карту открыть в новой вкладке, то она откроется в полном размере)

Во избежание спойлеров остальные карты — в виде ссылок:

День первый

День второй

День третий

После битвы

Далее: "Красная Страна"

Ранее: "Лучше подавать холодным"

– Тетя Сефелина была такая же, все старалась доказать, что умнее всех присутствующих!

На самом деле она старалась доказать, что у нее самый большой хер («trying to prove she had the biggest cock in the chamber»).

«В крепости что-то горело» – там просто на горе у вершины горели костры («There were fires burning at the summit»).

Пропущено несколько предложений – незначительных, и очевидно, по случайности. Такое со всеми переводами бывает.

Например:

The sharp clicking of boot heels snapped from the walls as a man in a dark uniform paced towards them. (Раздался резкий стук каблуков, и к ним вышел человек в тёмном мундире).

И потому немного непонятно, как в следующем предложении Бенна понял, что «Гадюка Ганмарк тоже здесь».

Или пропущены слова Морвира: «I strongly caution you to touch nothing within the bank, however» (Категорически рекомендую не прикасаться в банке ни к чему).

Некоторые неточности чуть существеннее. Например, Шенкт дерётся с бандитами:

«Перевернувшись на лету, нож ударил громилу лишь рукоятью, но с такой силой, что значения это не имело. Тот завертелся на месте, подобно детскому волчку, и кровь из раны на груди хлестала во все стороны вслед за движением по кругу».

Помню, в ВК была долгая дискуссия на тему «можно ли с точки зрения физики так бросить нож – каким бы сильным ни был бросающий». Со всех сторон приводили множество аргументов, пока не выяснилось, что в оригинале это был топорик (hatchet).

Монца смотрит на картину с Орсо: «Словно художник знать не знал, что Орсо в том сражении оставался во главе войска недолго».

На самом деле «Orso hadn't come within fifty miles of the fighting» (Орсо и на полсотни миль не приближался к полю битвы).

«Каждой битве – свой час», – писал Столикус.

На самом деле он писал «One battle at a time» (По одной битве за раз).

Трясучка вспоминает битвы из ПЗ, где он сражался с Руддой Тридуба, Черным Доу, Ищейкой, Молчуном Хардингом:

«Да, конечно, то не жизнь была, а дерьмо, но какими же счастливыми казались сейчас эти дни… Когда рядом были хотя бы друзья».

Не припомню, что там рядом были его друзья. На самом деле «Least he hadn't been alone» (По крайней мере, он был не один).

Традиционная проблема состоит в том, что переводчик не видел предыдущих переводов, а редакторы не смотрят оригинал. Поэтому северная присказка «By the dead» (Клянусь мертвыми) в устах Трясучки превращается в «Чтоб я сдох». А «By the Fates» (Клянусь Судьбами) переводится то как «Силы небесные», то «О боги», то «Черт» – и это при том, что в этой книге прямо в начале впервые во всей серии поясняется, какими именно Судьбами клянутся граждане Союза и стирийцы…

Имя Шенкта здесь сокращают до «Cas», ни разу не называя целиком, и в переводе получилось «Кэс» – что логично, но неверно, поскольку из других книг мы узнаем, что звали его Казамир, как легендарного короля Союза. Причём, английские читатели уже по сокращенному имени смогли догадаться, что его зовут Казамир, и предположить, что он и есть тот самый легендарный король – по сокращению «Кэс» это, разумеется, невозможно.

Трясучка сбил с ног фермера, хочет припугнуть его сына и почему-то говорит:

«Я жить хочу, мальчик, потому так дерьмово и поступаю».

На самом деле: «I do this shit for a living, boy» означает «Малыш, я этим дерьмом на жизнь зарабатываю».

Рогонт говорит Монце:

«К Масселии я прибыл со всем своим войском, готовый защищать от вас великие стены и блокировать брешь в обороне Этриса».

Дело в том, что Этрис – это река. И герцог собирался блокировать Теснину Этриса, которая как раз возле Масселии: «and block the Gap of Etris».

Сцены секса и драк иногда немного сокращены – вырезан самый жесткач.

Ну и, разумеется, нецензурные слова. На мой взгляд (после внимательного сравнения оригинала с оф.переводом), цензура существенно притупляет впечатление от этой книги и искажает впечатление о персонажах. Сглаживает (а то и вовсе убивает) шутки, и подчас меняет смысл. В иных книгах герои ругнутся разок-другой мимоходом, и тогда от замены «fuck» на «о боже мой» мало что меняется. Но у Аберкромби герои ругаются много, и из контекста совершенно ясно, что здесь в большинстве своём не тот случай, когда слово «fuck» не надо переводить матом.

Эту книжку я перечитывал на компьютере, в Ворде, вместе с оригиналом, и поэтому в процессе чтения — чисто для себя — вносил в текст правки, просто чтобы представить, как она могла бы выглядеть, будь я редактором.

Всего я сделал чуть более тысячи подобных исправлений – по большей части это были мелкие неточности, наподобие описанных выше.

Из них со словом "fuck" связано не более пары сотен.

В приложенном к этой заметке вордовском файле можно взглянуть на первую главу — там в режиме правки видны все мои исправления к официальному переводу. В приложенном файле epub — итоговый вариант первой главы.

Плюс я сделал коллаж на тему британской обложки (сравнить с оригиналом):

И карту Стирии (сравнить с оригиналом):

(Если карту открыть в новой вкладке, то она откроется в полном размере)

PS. Любительский перевод за авторством lopuh21 местами более точен, чем официальный и лишён цензуры. Но по части русского литературного языка местами неплохо бы его подрихтовать напильником (последнее касается, наверное, большинства любительских переводов, и моих в первую очередь).

PPS. Напишите, пожалуйста, в комментариях, интересна ли вам эта моя деятельность — если да, то на очереди "Герои". Там с переводом всё НАМНОГО хуже.

Upd. далее: "Герои" и "Красная Страна"

Особенно мне понравились обличительные речи Чацкого о том, как ему тошно прислуживать. Конечно, имея триста душ, можно позволить себе разъезжать по свету и плевать на тех, кто служит. И не задумываться, что имение было нажито, вероятно, как раз прислуживанием.

Не менее "умным" выглядит общение Чацкого с Софьей. На момент пьесы ей семнадцать лет — то есть, когда он уезжал, ей было четырнадцать. Выходит, парень свалил от четырнадцатилетней девицы на три года, ей за это время практически не писал — и приезжает, думая, что она скакнет к нему в объятья.

Конечно, благодаря ловким афористичным текстам и общему нонконформистскому настрою, всегда модному среди молодёжи, Чацкий выглядит для зрителя д'Артаньяном среди пидарасов. Но, будем честны, умным его поведение не назовешь.

К слову, уже после прочтения наткнулся на письмо Пушкина Бестужеву, где он, среди прочего пишет о Чацком: "Все, что говорит он, — очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно. Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб."

Да, и ещё. Помню, в школе нас заставляли учить монолог "А судьи кто?" — и самое смешное, что заставляли те самые граждане, чья вражда к свободной жизни за древностию лет давно достигла апогея. Это я к тому, что фамусовы на самом деле отнюдь не глупы. И они не станут объявлять Чацкого психом — они поставят ему памятник и будут продавать подросткам наклейки с его портретом.

Кстати, неплохо бы смотрелось продолжение "Горя от ума" — что-нибудь типа "Тот самый Чацкий". Краткое содержание было бы такое: Фамусов, Скалозуб, Горичи, Хрюмины и Тугоуховские обсуждают открытие памятника Чацкому. Собираются издать конспекты его речей. Вспоминают его острый ум, весёлые шутки, и не знают, что он тайно живёт неподалеку, под видом простого садовника Мельникова. А когда он вдруг решает вернутся, все объявляют его самозванцем, порочащим память о великом Чацком, и в качестве доказательства предлагают прочесть какой-нибудь обличительный монолог. В конце все сидят за столом и кричат Чацкому:

— Присоединяйтесь, Александр Андреевич, присоединяйтесь!

И он присоединится, будьте уверены.

Айн Рэнд и литература

Для тех, кто не в курсе – книжка написана в форме производственного романа в духе соцреализма. Только вместо «соц-» здесь «кап-».

Честные и решительные герои с горящими взорами и пылающими сердцами борются с мировым злом на стройках капитализма во имя главного добра на Земле – личной выгоды. Самая умная, прекрасная, целеустремлённая женщина поочерёдно падает в объятья трём самым прекрасным, умным и целеустремлённым мужчинам в мире. И ещё они – самые богатые, принципиальные, бесстрашные, изобретательные и всё такое. Короче, атланты, на плечах которых держится мир. А тем временем адепты мирового зла – никчемные маглы бездельники, отринувшие разум – всячески угнетают наших несчастных мучеников-миллионеров, не ценят их, и тем самым неуклонно влекут великую Америку в тёмную пучину безумия. И тогда атланты под руководством Джона Голта удаляются на забастовку в новую Атлантиду – в тайную долину в горах под названием Ущелье Голта, чтобы, когда страна без них неминуемо развалится, все бездельники поняли, кого они потеряли!

Прошу прощения за этот накал пафоса – явно совершенно недостаточный, поскольку в книжке-то он невероятно, чудовищно высок. Вот, к примеру, втрое сокращённое описание первого взгляда героини на очередного будущего возлюбленного:

Дагни посмотрела на мужчину, стоящего подле нее на коленях, и поняла, что всегда готова была отдать жизнь, дабы увидеть это: лицо без следов страдания, страха или вины. Выражение лица было таково, что казалось: этот человек гордится тем, что горд. […] она никогда еще не воспринимала мужское тело так остро. Легкая ткань рубашки, казалось, не скрывала, а подчеркивала очертания фигуры; кожа была загорелой, тело обладало твердостью, суровой, непреклонной силой, гладкой четкостью отливки из какого‑то потускневшего, плохо обработанного металла, вроде сплава меди с алюминием; цвет кожи сливался с каштановыми волосами, их пряди золотились под солнцем, глаза светились, словно единственная не потускневшая, тщательно отполированная часть всей композиции […].

Положительных героев сложно различать, кроме как по именам, поскольку разговаривают и думают они абсолютно одинаково. Никчемным бездельникам (то есть всем вокруг) они обычно отвечают максимально односложно, как чужим надоедливым детям. Но иногда героев пробивает, и тогда они разражаются тирадой, кратко – страниц на пять-десять – излагая основные тезисы философии объективизма, изобретённого писательницей. Окружающие безмолвно внимают.

Главный атлант, Джон Голт, в конце вещает три часа (сорок страниц) без кофе-брейка.

Между собой герои в основном обсуждают различные аспекты объективизма на примерах из быта или работы, либо по-голливудски говорят о любви. Или совмещают то и другое. Например, типичный диалог возлюбленных:

– Тебе все еще нужны доказательства того, что я всегда жду тебя? – она послушно осталась в кресле. В голосе не слышалось ни нежности, ни мольбы, только радость и игривость.

– Дагни, почему ты единственная женщина, которая в этом признается?

– Потому что другие женщины не уверены в том, что они желанны. Я уверена.

– Мне нравится твоя самоуверенность.

– Уверенность в себе – только часть того, о чем я говорю, Хэнк.

– А что остальное?

– Уверенность в моей ценности и в твоей.

… и так далее в том же духе.

Все антагонисты – клинические идиоты, которые двух слов связать не могут. Когда атланты задвигают свои сомнительные тезисы, возразить по существу им никто не может, все ответы выглядят примерно так:

– Если вы сможете опровергнуть хоть одно из моих заявлений, мадам, я с благодарностью вас выслушаю.

– О, я не могу вас опровергнуть. У меня нет ответов, мой разум устроен не так, и я не чувствую в ваших словах правоты, поэтому знаю, что вы не правы.

– Откуда вам это известно?

– Я это чувствую. Я руководствуюсь не умом, а сердцем.

Более того, антагонисты даже думают в таком же ключе, когда повествование ведётся от их лица, чтобы читатель понимал: именно такой образ мыслей, с упором на чувства, а не на логику, и причиняет этим бездельникам постоянные страдания, наполняя их никчемные жизни гулкой пустотой.

В общем, с точки зрения литературы тут говорить не о чем. Все персонажи – чёрно-белые. Прекрасные и мудрые положительные герои словом и действием доносят до читателя блистательные мысли писательницы, а гадкие и тупые антагонисты своим идиотизмом оттеняют героев. Жизни и в тех и в других не больше, чем в тележке, на которой автор подвозит ворох своих рассуждений.

Айн Рэнд, говорят, вдохновлялась Виктором Гюго – и по желанию нагнать романтического пафоса это очень заметно. Вот только у Гюго все персонажи живые и разные, со своими переживаниями, и плюс есть чувство меры. А у Рэнд все герои до мозга костей рационалисты-индивидуалисты и постоянно задвигают телеги о разуме и о своём презрении к дуракам, которые руководствуются чувствами – но потом вдруг на несколько страниц включаются их страстные диалоги или мысли о высокой любви. Смотрится это так же неестественно, как попытка Шелдона Купера из «Теории Большого Взрыва» улыбнуться – только там это сделано для усиления комического эффекта, а здесь на полном серьёзе.

Лучше всего у автора получаются описания любви к труду, и герои рассуждают об этом с таким вдохновением, что хочется им верить. У нас, к примеру, такие же энтузиасты своего дела описаны у Стругацких в повести «Понедельник начинается в субботу». Но у Рэнд они зачем-то пристёгивают обязательный пассаж деньги и про личную выгоду, а потом ещё выводят заключения о том, какие они мученики, и как их не ценят. Из уст миллионеров, имеющих все возможности для самореализации, это выглядит максимально странно.

Айн Рэнд и коммунистическая идеология

Некоторым у нас почему-то кажется, что «Атлант…» доказывает несостоятельность коммунистической идеологии. Но так кажется, наверное, только тем, кто о содержании коммунистической идеологии узнаёт из книг Айн Рэнд.

Типичный приём полемики с марксизмом в «Атланте…»: взять всем известный принцип, извратить до полного идиотизма, и уже идиотизм мастерски разоблачить. Например, популяризированный Марксом «От каждого по способности, каждому по потребности» Айн Рэнд считает «вопиющим злом» и преподносит так:

Мы намеревались воплотить в жизнь благородный исторический принцип: от каждого по способности, каждому по потребности. На нашем заводе все, начиная с уборщицы и кончая президентом, получали одну и ту же зарплату – необходимый минимум. Дважды в год мы проводили собрание, на котором каждый излагал свои нужды. Мы голосовали по каждому пункту, и решением большинства устанавливали потребности и способности каждого. Доход завода распределялся соответствующим образом. Премии устанавливались по потребностям, штрафы – по способностям. Те, чьи потребности общим голосованием были сочтены самыми значительными, получали больше всех. Те, что производили меньше, чем могли согласно голосованию, подвергались штрафам, которые им приходилось выплачивать за счет сверхурочной работы.

Ни одному марксисту такой маразм не пришёл бы в голову. Я не марксист, и то от таких заходов только пот утирал ушанкою. Но, судя по отзывам, многие у нас отчего-то считают, что данный принцип заключается именно в этом.

Маркс полагал, что при коммунизме люди будут работать не под гнётом необходимости, не от страха, а из любви к своему делу и по велению сердца – прямо как рэндовские атланты в Ущелье Голта. Через это их способности будут раскрываться на полную катушку, производительность труда достигнет небывалых высот, и тогда каждый сможет пользоваться любыми благами – поскольку их будет хватать абсолютно всем, со всеми их потребностями. Причём, пока коммунизм не наступит, предлагалось использовать другой принцип: «От каждого по способности, каждому по труду», что и применялось в СССР.

А распределять ограниченные блага исходя из того, кто громче кричит о своих потребностях, в здравом уме никто не предлагал (кроме Айн Рэнд).

До простых американцев в 1950-х особенности марксизма, вполне возможно, и не долетали, но Айн Рэнд – она же Алиса Розенбаум – до 1924 года жила и училась в Питере, и отлично знала, что имел в виду Маркс, которого она, по её же словам, изучала. А значит, подменяла понятия осознанно, чтобы её идеи на фоне выдуманного ею же идиотизма выигрышнее смотрелись в глазах непросвещённых читателей. Впрочем, даже сама Айн Рэнд называла свою книжку антикоммунистической пропагандой, а для пропаганды подмена понятий не грех, а добродетель. Не нужно только думать, будто таким способом можно что-либо доказать.

Айн Рэнд и экономика

Конечно, «Атлант…» стал популярен в Америке не только благодаря нападкам на коммунистов. Да, пепел трижды отобранной папиной аптеки стучал в сердце Алисы, плюс роман писался в самый разгар Маккартизма, но всё же, надо полагать, заокеанские проблемы волновали американцев значительно меньше собственных. А у них в ту пору как раз не так давно отгремели реформы «Нового курса» Франклина Рузвельта, которые понравились далеко не всем. И в первую очередь промышленникам – ведь именно им удобнее всего ассоциировать себя с волшебными атлантами из романа.

Принцип высмеивания реформ Рузвельта примерно такой же, как и высмеивания марксистов: реальная мера извращается до полнейшего абсурда, протагонисты о ней в ужасе узнаю́т, и единственные из всех людей сразу же понимают все кошмарные последствия. А внедрённая мера, разумеется, именно к предсказуемому краху и приводит. При этом правители не слетают немедленно с постов, а продолжают изобретать новые маразмы.

Например, в книге вводятся ограничения на производство стали, чтобы «гарантировать средства к существованию» другим заводам, неспособным произвести такое количество. С такой мотивацией эта мера выглядит верхом идиотии, убивающей самых сильных производителей. В реальности же «Новый курс» был ответом на Великую депрессию – самый крупный кризис перепроизводства – и квоты были одной из мер, при помощи которых из неё пытались выкарабкаться.

Конечно, усиление госрегулирования экономики, ограничение конкуренции, минимальные зарплаты и прочие реформы Рузвельта могли казаться кому-то глупостью, а некоторые глупостью и были – ведь с подобными кризисами никто раньше не сталкивался, так что ошибки были неизбежны. Но то, как Айн Рэнд изображает их в романе – это просто какая-то клоунада в духе «Аншлага».

Ну и вообще, экономическая теория, за которую ратует Айн Рэнд в романе (невмешательство государства в дела бизнеса, «невидимая рука рынка» и всё такое) к моменту его выхода уже сильно устарела, а практическая экономика в нём – чистое фэнтези, причём, как в вымышленной антиутопической Америке, так и в утопической Атлантиде. Хотя и с грамотной терминологией – чувствуется, что Айн Рэнд не раз «принимала ванну, почитывая журналы, посвященные проблемам политэкономии».

Айн Рэнд и философия

Помимо вышесказанного, кому только в книжке не прилетело – христианам, гегельянцам и кантианцам, материалистам и идеалистам, и всем кому ни попадя – но методы те же: почти никакой полемики с настоящими идеями, только их подмена каким-то вымышленным идиотизмом с последующим разоблачением, либо просто пинок мимоходом.

Например:

Те, кто говорят, что человек не способен воспринимать реальность не искаженной его органами чувств, имеют в виду, что не хотят воспринимать никакую реальность, не искаженную их чувствами. «Вещи как они есть» – это такие вещи, какими их воспринимает ваш разум. Оторвите их от разума, и они станут «такими, как их воспринимает ваше желание» – как тебе такое, Илон Маск Иммануил Кант? Вся «Критика чистого разума» повержена одним плевком!

Ну и конечно, то, ради чего всё затевалось – философская концепция упоротого индивидуализма, которой автор дала название «объективизм». Здесь мы имеем довольно спорную попытку скомпилировать ряд идей материализма, ницшеанства и прочих учений, и обосновать мысль, что эгоизм, личная выгода и деньги – это и есть высшее счастье.

Программная сорокастраничная речь Джона Голта в конце на беглый взгляд кажется не только беспросветно занудной, но и логикообразной, и в ней много умных слов. К сожалению, я взял карандашик, чтобы почитать вдумчиво, и чуть не выколол себе глаз – рука постоянно тянулась к фейспалму.

Плюс переводчик постоянно путается в понятиях, и потому приходилось через абзац лезть в оригинал. Например, ключевой для автора тезис «existence exists» в пределах нескольких страниц переведён как «жизнь существует», «существование есть» и «реальность существует». А слова «mind», «reason», «rational» в одном предложении одинаково переведены как «разум», вопреки контексту.

Так и читал – фейспалм/ляп перевода/фейспалм/ляп...

И, наверное, тут даже обсуждать было бы нечего, но благодаря таким пропагандистским приёмам, как подмена понятий, постоянные повторения, выставление оппонентов идиотами и приписывание им вымышленного мнения с последующим разоблачением, есть читатели, которые восприняли идеи Айн Рэнд всерьёз. Собственно, книга построена таким образом, что любые рассуждения, кроме идей автора, изображены полным бредом, и за счёт этого на их фоне идеи автора выглядят относительно здраво. А для тех, кому что-то непонятно, всё самое важное повторяется и разжёвывается много раз.

Айн Рэнд и пророчества

Интересно, как история посмеялась над идеями Айн Рэнд. В книжке напророчено мрачное будущее капитализму, в котором проводятся социалистические идеи, но в жизни вышло всё наизнанку. «Социалистические» реформы Рузвельта не привели Америку к Апокалипсису, а часть из тех мер, которые Айн Рэнд высмеивает в книжке, действуют и по сей день. Зато в то самое мрачное будущее попало социалистическое государство, к которому кривыми руками прикрутили капиталистические методы.

В книжке имеется страна с работающей капиталистической системой, которой начинают делать инъекции социализма идиотизма – и в итоге всё, разумеется, летит в пропасть. В СССР всё произошло как в книге, только наизнанку: имелась работающая социалистическая система, благодаря которой страна стала по меньшей мере второй экономикой мира, и ей начали постепенно делать инъекции капитализма. Прибыль, рентабельность, хозрасчёт, и вот это всё. Конечно, у нас действовали не такие дятлы, как в романе, и потому сначала всё работало отлично, но всё же после этих мер к 80-м годам система начала буксовать. Тогда к власти пришли некомпетентные идиоты – в точности как в книжке – и решительно усилили накал капитализма идиотизма. Как же президент Томпсон напоминает Горбачёва! «Невысокий человек в мятом полотняном костюме, похожий на тёмного дельца». Страна на всём ходу помчалась к пропасти.

А потом власть захватили жадные эгоисты, которых так превозносит Айн Рэнд, всё развалили, и грабили ещё почти десять лет. Здесь мне возразят, что у нас рулить стали Мейгсы и Бойли – но вы спросите у них, и окажется, что именно они-то и есть те самые атланты, на чьих плечах Россия удержалась. В их глазах Ходорковский был бы Мидасом Маллиганом и Эллисом Уайэттом в одном лице, а Березовский – святее Джона Голта. Даже Чичваркин, добывая золото из контрабасных телефонов, наверняка не раз представлял, что он – сеньор Франсиско д’Анкония. Чубайс уже говорил, что мы должны быть благодарны бизнесу, и от этих слов объективно несёт чем-то рэндовским.

Как бы то ни было, ударные дозы капитализма вогнали Советский Союз прямиком в айнрэндовский ад. Посмотрите, ничего не напоминает?

Пачки обесцененных бумажных денег в карманах людей становились все объемистей, но покупать на них можно было все меньше и меньше.

Когда толпы голодающих людей громили склады на окраинах городов, ничего нельзя было поделать.

…заводы закрываются: одни из‑за того, что не получили сырья, другие потому, что их склады полны товаров, которые невозможно вывезти.

…старые предприятия‑гиганты, наращивавшие мощь, следуя целенаправленным, перспективным курсом, брошены на произвол судьбы, которую невозможно предвидеть. …лучшие из них, самые крупные, давно сгинули, а та «мелочь», что осталась, силилась что‑то производить, отчаянно стараясь соблюдать моральный кодекс этого времени, когда производство просто невозможно

Эти люди заключали сделки с дошедшими до отчаяния промышленниками на предоставление транспорта для лежащих на складах товаров или, не получив требуемых процентов, когда завод закрывался, договаривались о покупке по бросовым ценам, десять центов за доллар, и срочно везли товары во вдруг нашедшихся вагонах туда, где торговцы тем же продуктом обрекались на заклание. Эти люди следили за заводами, дожидаясь последнего вздоха доменной печи, чтобы наброситься на оборудование, и за брошенными железнодорожными ветками, чтобы наброситься на товарные вагоны с недоставленным грузом.[Сколько у нас было таких «эффективных менеджеров!»]

Завод национализировали как собственность дезертира. [У нас, напомню, был обратный процесс под названием «приватизация» и «залоговые аукционы», а вот результат – как в книжке]: [Очередной управляющий] однажды утром исчез, распродав темным дельцам из Европы и Латинской Америки почти все краны, конвейеры, запасы огнеупорного кирпича, аварийный электрогенератор и ковер из бывшего кабинета Риардена.

…город внезапно исчез, словно земля разверзлась и поглотила его. Они не сразу поняли, что несчастье достигло электростанций – и огни Нью‑Йорка погасли. [Сразу вспоминаются наши веерные отключения].

Впрочем, история ничему не учит, и «Атланта…» некоторые до сих пор рассматривают как здравое доказательство несостоятельности марксизма, коммунизма, а так же любых мер по госрегулированию экономики, которые кажутся читателям «социалистическими». Например, прошлый всплеск интереса к книге был в Америке в 2008-м, на фоне критики Обамовских антикризисных мер.

Итого

В общем, если хочется почитать хорошей американской литературы – это не к Айн Рэнд. За интересной философией тоже лучше обратиться куда-то ещё. А вот если нужно прополоскать мозги подростка т.н. «американской мечтой» – то данный пропагандистский шедевр подходит идеально.