Присовокуплю-ка и я свои пять копеек к дискуссии о выпадании этого рассказа из «канонического» (без «Фиаско») цикла произведений о пилоте Пирксе.

Насколько понимаю, главное желание Лема состояло в том, чтобы написать рассказ об альпинизме. А в Солнечной системе ближайшего будущего, кроме как на Земле, альпинизмом заняться будет больше негде. Нет, конечно, можно надеть и скафандр, но это будет как-то не то. Поэтому Лем и переместил действие на планету другой звёздной системы, хотя это и идёт резко вразрез с общей идеологией всего цикла.

На мой же взгляд, гораздо гармоничнее получилось бы, если бы Лем отправил пилота Пиркса в самый обычный отпуск, да хоть — в польские Татры, где Пиркс участвовал бы в поисках робота из близлежащего лагеря каких-нибудь условных геологов.

Ну да ладно, где мы, чтобы раздавать такие советы? И кто пан Станислав, написавший отличный рассказ о горах?

В отзывах пишут, что неизвестно точно, занимался ли Лем альпинизмом. Однако «Солярис» он писал в Закопане (это указано в подписи после текста), так что с горным туризмом он был как минимум знаком.

А рассказ действительно здоровский — настолько ярко передаёт атмосферу, что читая его, я вдруг остро пожалел, что в текущем отпуске так и не выбрался в поход в расположенные под боком Уральские горы.

Вообще, тема эта в научной фантастике уже давно стала архетипической, и я некоторое время назад стал даже коллекционировать причины, по которым человечество, в силу своего раздолбайства и равнодушия, упускает или игнорирует контакт с инопланетной цивилизацией.

Самым старым, вероятно, является рассказ Айзека Азимова «Место, где много воды», в котором недалёкие полицейские не могут понять, что перед ними появляется пришелец.

Писатель в рассказе Ильи Варшавского «Утка в сметане» общению с представителем иной цивилизации предпочитает блюдо, название которого вынесено в заглавие.

Евгений Шатько и «Упущенная галактика» — автор менее известен, зато его рассказ должны помнить многие — по причине мультипликационной экранизации. Лесник, которого озвучивает сам Лев Дуров, считает, что не стоит беспокоить начальство ради такого пустяка, как встреча с инопланетной высокоразвитой цивилизацией.

Есть ещё несколько рассказов, которые можно добавить в «Похожие произведения» с этим вот творением Станислава Лема.

Если же по существу именно этого рассказа, то, как мне показалось, пан Станислав решил несколько разбавить цикл абсолютно серьёзных произведений о пилоте Пирксе такой вот, можно сказать, юмореской. Следует признать, что получилось очень даже забавно, а главный герой вновь остался без своей медали — в этот раз, впрочем, вполне заслуженно, ибо допустил известную долю должностной халатности.

Другим мотивом рассказа следует считать его нарочитую обыденность. Космос во времена взрослого Пиркса перестал быть явлением исключительным, требующим повышенной ответственности и внимания. Космос теперь — это банальная повседневность, в которой вполне себе существуют такие вещи, как наплевательство, пьянство и прочее раздолбайство. Лем как бы говорит читателю: да, когда-нибудь и так тоже будет!

Из шести прочитанных мною произведений о бравом пилоте Пирксе этот рассказ, пожалуй, самый приключенческий: погоня за мятежным роботом с засадой и перестрелкой — и всё это на Луне. Вообще, Пирксу очень везёт оказаться в нужном месте в нужное время — везёт на приключения. И диву даёшься, насколько доблестно он справляется со всеми передрягами, можно сказать — настоящий крепкий орешек!

Если же не иронизировать (вполне по-доброму, между прочим), то перед нами — классно написанный рассказ с реалистично отрисованной Луной и стремительным развитием событий. Философская дилемма с драматической развязкой на последней странице рассказа придаёт произведению дополнительного шарма. На самом деле, при всей моей сентиментальности, сочувствия робот у меня почти не вызывает — подчиняясь законам классической литературы, уже к середине повествования я навсегда и бесповоротно отнёс этого робота к персонажам отрицательным — ведь он убил нескольких мирных граждан. Своим поступком он сам себя заклеймил, и это уже не исправить.

Но всё же я написал «почти» — ведь загнанное толпою вооружённых людей существо в любом случае сострадание вызывать будет. И здесь Лем умело играет на психологических противоречиях, наглядно демонстрируя, что не только Пиркс, но и читатель — тоже человек, а следовательно, ничего человеческое ему не чуждо.

Большой ошибкой с моей стороны было прочитать описание рассказа в статье на Википедии. Однозначно — читать аннотации к таким произведениям ни в коем случае нельзя! Ведь загадка, интрига, подобная удачно закинутой приманке, должна держать читателя в напряжении, выливаясь в финале в трагическую историю.

Рассказ очень сильный и мастерски построенный в плане композиции. Следует также отметить полное междустрочной иронии начало, после которого настраиваешься на какой-то несерьёзный лад — тем неожиданней дальнейшее развитие событий.

Правильно ли сделал Пиркс, отправив старого робота в утиль? Сложный вопрос.

С точки зрения науки и профессиональной этики — конечно же, нет, ведь феномен обязательно нужно было исследовать, а разгадка тайны гибели корабля, вполне возможно, дала бы специалистам ценный материал. Кто знает — может быть, спасла бы впоследствии других космонавтов.

С психологической же точки зрения действия Пиркса вполне понятны любому обывателю — избавиться от хранителя загробной тайны, от проводника в потусторонний мир, от робота-приведения. Кто из нас на месте Пиркса поступил бы по-иному?

Несмотря на джентльменскую сдержанность, всё же неожиданно эмоциональный для Лема рассказ. Больше похоже на Брэдбери вообще или на рассказ «Калейдоскоп» в частности.

Технически это пересказ многочисленных историй про «Титаник» с его «на верхней палубе играет оркестр и пары танцуют фокстрот», если так можно выразиться — космическая адаптация. Ну и, собственно, название роскошного межпланетного лайнера у Лема не то что намекает — всё названо своими именами. Или, если хотите, это отсылка к знаменитому и таинственному роману Робертсона «Тщетность».

Если же отбросить аллюзии и говорить об эмоциональной и этической составляющей, то рассказ Лема, безусловно, сильный. Затрагивает извечные проблемы: пир во время чумы, ответственность капитана за вверенный ему экипаж, морской кодекс морали.

Рассказ очень понравился, хотя и полон бросающихся в глаза технических ляпов — имею в виду, кстати, вовсе не анахронизмы вроде стрелочных спидометров. Докапываться до архаически выглядящих сейчас технических решений, которые были актуальны во времена написания рассказа, считаю делом бессмысленным и даже недостойным — садясь за чтение, каждый должен принимать во внимание, когда было написано то или иное произведение. Я же имею в виду технические неточности, которые должны были быть известны самому Лему, так сказать — неточности, не зависящие от времени написания.

Вообще, мысль о том, что Пиркс имеет дело с оптической иллюзией, возникла у меня почти сразу. Чуть позже, однако, меня смутило, что он определил расстояние до загадочного объекта при помощи оптического дальномера. Поэтому идею с оптической иллюзией мне пришлось отбросить. Каково же было удивление, когда оказалось, что я был прав! В рассказе как-то не совсем явно было указано, что оптический дальномер Пиркс направляет на телевизионный монитор, в то время как я думал, что он «стреляет» им через самый обычный иллюминатор. И в этом главный технический ляп рассказа — ведь если бы Пиркс направил оптический дальномер на монитор, то показанное прибором расстояние составляло бы несколько десятков сантиметров, а никакие не километры. И сделать скидку на время написания произведения здесь не получится, ведь принцип работы прибора Лему должен был быть известен.

Но это я уж так... Вовсе не придираюсь, не в упрёк автору и его произведению. Даже такие недоработки, которые Лемом, как мне кажется, могли быть допущены сознательно, не в силах испортить впечатление от рассказа, основная идея которого — не в конкретных деталях, а в обобщении: новые технические средства, новые условия, в которых человеку придётся работать в будущем, в космосе, таят в себе опасности, в том числе — в виде новых психологических эффектов, которые человеку предстоит испытать на себе, исследовать эти эффекты, найти технические решения, при помощи которых можно будет нейтрализовать негативные последствия этих эффектов.

Задача по художественному воплощению этой идеи в данном рассказе выполнена на все сто, и пусть дальномеры останутся просто забавным артефактом. Поэтому второе открытие Пиркса — о том, что порождённые новым сложным оборудованием визуальные эффекты способны вызвать у человека непредсказуемые неврологические состояния — смотрится в рассказе более чем уместно, логически продолжая развитие поднятой темы.

Вообще, цикл произведений о пилоте Пирксе мне нравится всё больше и больше, кажется, я начинаю входить во вкус и, прошу прощения за тавтологию, рассказы о Пирксе приходятся мне по вкусу.

И даже немного жаль, что предыдущий в цикле рассказ («Условный рефлекс») прочитан был мною урывками, с паузами, без должного внимания к деталям, что не позволило мне по достоинству оценить его интереснейшие технические подробности. Видимо, в будущем необходимо будет найти для этого рассказа пару часов свободного времени, чтобы перечитать его заново в спокойной обстановке.

Говорят, что инструкции по технике безопасности написаны кровью. Но это ещё полбеды. Ведь мало предусмотреть все технологические особенности отдельного элемента производственного процесса — особенности, в которых могут быть скрыты опасности. Необходимо предугадать комплексные ошибки, которые могут возникнуть при эксплуатации всего парка технических средств в связке между собой. Да ещё и учесть специфичность условий другой планеты.

Яркий пример рокового наложения друг на друга ошибок из категории человеческого фактора — авиакатастрофа на Тенерифе в 1977 году, когда в столкновении двух Боингов 747 погибло почти 600 человек.

Непросто предусмотреть заранее маловероятное стечение обстоятельств, кажущееся на первый взгляд незначительным. Вот и в этом рассказе Станислав Лем исследует тему таких совпадений (правда, скорее всё же технического характера), в результате которых на лунной станции гибнут двое учёных, а официальное расследование комиссии не может вскрыть истинных причин трагедии.

Отличный рассказ, который после «Соляриса» показался немножко неожиданным.

Во-первых, никаких чудес и непонятностей, всё железобетонно-научнофантастично. Во-вторых, лирика здесь проста и даже, можно сказать, наивна, никакой вычурности Криса Кельвина, а более чем понятные переживания подростка-курсанта. Ну, и в-третьих, никакой упадочности, никакого, если хотите — декаданса, в плане ущербной природы человека в этом произведении нет, скорее даже наоборот — рассказ пропитан тягой к космосу, чувствуется запах пыльных тропинок далёких планет, и где-то фоном звучит знаменитейшее «Поехали!»

Не уверен, что правильно всё понимаю, но читая рассказ, я воспринимал его именно как вступление к циклу произведений о пилоте Пирксе, как пролог, в котором читатель знакомится с главным героем. Ну, что ж, вступление, на мой взгляд, удалось. Теперь не терпится продолжить чтение о приключениях Пиркса, который с первых страниц производит впечатление симпатичнейшего молодого человека.

Совсем небольшой по объёму отрывок, который, однако, содержит в себе весьма ценную идею.

В тексте приведены мысли авторов о судьбе человека будущего. Правильнее будет сказать, что авторы предостерегают от восторгов по поводу стремительных темпов научно-технического прогресса.

Прогресс-то имеет место. И не только имеет место, но сулит нешуточные и радужные перспективы — ведь в будущем человек избавится от подавляющего большинства забот о хлебе насущном. Многие утописты прошлого рисовали нам лазурное, прекрасное общество, в котором счастливые граждане, у которых теперь стало много свободного времени, все как один обратились к сфере духовного: общество состоит из поэтов, художников, композиторов. Ну, на худой конец — из конструкторов, изобретателей, инженеров.

Ага, конечно. Уже сегодня можно наблюдать, что человек свободный обращается почему-то не к духовному, а к самому обычному, сермяжному материальному. И кажется даже, что чем свободнее в плане повседневных забот человек, тем в более отвратительные клоаки плотских наслаждений он себя повергает.

А чё такого? Потому что могу. У нас общество свободное, денег у меня хватает, чего привязались?

Так ведь, да?

В статье авторы проводят аналогию с тёмным средневековым рыцарем, попавшем в наше сытое и высокотехнологичное время. Неграмотному рыцарю, воспитанному в братоубийственном и бесполезном мордобое возле смердящей помойки, возможно, простительны его заблуждения, когда он недоумевает, почему мы, вооружённые по последнему слову ракетной техники, не пускаемся в очередной крестовый поход за гробом господним.

А простительно ли нам быдловатое потребительство и Эллочкино мещанство, когда мы упиваемся алиэкспрессовскими айфонами?

Интересное интервью, а точнее — ответы на заготовленные заранее вопросы анкеты. Текст можно считать программным для творчества Стругацких, в тезисной форме представлены проблемы, которыми занимались авторы в 60-е: проблема мещанства, воспитательная составляющая в системе образования, проблема маленького человека-технаря, взращённого под конкретные сугубо прагматические задачи общественной системы.

Проблема прагматического образования особо интересна, оригинально и очевидно описана её связь с общим этико-нравственным состоянием социума. Никак не могу вспомнить, в какой из книг АБС почти в таких же выражениях, но гораздо более подробно развернули эту тему. В голову почему-то упорно лезет «Пикник на обочине», но кажется, что я ошибаюсь. Мне кажется, что это было в каком-то другом произведении.

В общем, любопытное интервью, которое должно заинтересовать не только поклонников творчества Стругацких.

Писать отзывы на произведения столь известные и даже легендарные — дело гиблое. Настолько, что и начинать не хочется. Ибо, во-первых, добавить что-то новое к почти трёмстам уже существующим отзывам крайне сложно (если вообще возможно). А во-вторых, по крайней мере — у меня, взор, что называется, зашорен, мнение и впечатление о романе уже давно скрыто под наслоениями мнений других высказавшихся, в том числе — в профессиональных критических материалах.

В очередной раз перечитав «Солярис» в прошедшие три дня, я так и остался в плену этих самых наслоений и стойких впечатлений из прошлого. Как ни старался в этот раз абстрагироваться от пройденного, всё равно читал как что-то уже давно знакомое, и ничего, похоже, с этим не поделаешь. Лишь позавидовать можно тому, кто ничего о романе не знает, не слышал о фильмах Тарковского, хотя таких на этом сайте, наверное, нет.

Если вкратце и по существу, отбрасывая толстый пласт философии, то очевидно, что в книге две мощные составляющие.

Первая находится в области принципиальной невозможности контакта между человеком и любым другим (разумным) существом — идея эта для Станислава Лема была одной из центральных, он строго и последовательно продвигал её в своём творчестве. И «Солярис» тут, наверное, можно назвать программным произведением — могу ошибаться, но мне кажется, что именно в «Солярисе» идея выражена наиболее ярко, категорично, об этом размышляют герои романа, и можно сказать, что приходят к выводам более чем однозначным.

Второй вопрос относится к области лирики, и он тоже животрепещущий, но в большей степени дискуссионный. Как, собственно, и должно быть — эмоции ведь. Цена личного счастья, такого уютного, такого домашнего, такого желанного, такого... маленького? Если Кельвин в начале книги подходит к вопросу строго, с точки зрения научной этики и здравого смысла, то уже к середине мучается дилеммой, а ближе к концу меняет своё мнение на 180 градусов.

Я вот тут задумался: а как бы на его месте поступил я? И ответ меня несказанно удивил.

Лет десять назад, когда мне было 30, я скорее всего вооружился бы микроскопом, аннигилятором и, что называется, в бой!

Сегодня же — и без всякого стыда, между прочим — послал бы Сарториуса и Снаута куда подальше, отгородился бы от них, залёг бы навсегда в изолированном отсеке вместе с Хэри. А там — будь что будет, вдвоём что-нибудь придумаем.

Неожиданное и даже смелое признание, правда? Предпочесть человечеству творение инопланетного разума. Но видимо, возрастная усталость и приобретённая с опытом апатия вносят свои корректировки в мировоззрение. И это данность, которую нужно принять.

Вероятно, мысли такого же порядка одолевали Тарковского, переиначившего открытый, но научно-прагматический финал Лема в уютно-эскапический финал своего фильма.

Очень интересная книга, которую я приобрёл в конце прошлого года, когда решился на перечитывание моей библиотеки братьев Стругацких, состоящей из разношёрстных изданий, однако включающей в себя почти полное собрание художественных произведений.

Увлекательное получилось путешествие — длиной в 4 месяца, и после каждого прочитанного произведения я обращался к «Комментариям», дабы ознакомиться с историей его создания. Строго говоря, не совсем так, конечно, ибо не ко всем произведениям есть «Комментарии к пройденному», однако оставим именно так — ради красного словца.

Остался непрочитанным, правда, ещё сборник публицистики «Улитка на склоне столетия», однако читать целую книгу статей и интервью разом мне показалось не совсем целесообразным, поэтому публицистику АБС оставим на потом, думается, интереснее будет обращаться к ней периодически, с перерывами на художественные произведения.

Если же читать «Комментарии к пройденному» как отдельную книгу, то, как мне кажется, восприниматься она будет несколько по-иному, и не только как книга воспоминаний писателя, полная автобиографических подробностей и цитат из официальных документов. Вероятно, можно воспринимать её ещё и как своеобразный памятник эпохе — памятник, воздвигнутый писателем, который с этой эпохой был в весьма сложных отношениях.

Ну, и разумеется, никто не отменял трактовку этой книги в сугубо практическом смысле. Учебник для современного писателя, для человека, вступившего на тернистый путь литературы. Учебник, полный мудрых советов и здоровой самоиронии.

Часть «Комментариев к пройденному» — небольшое пояснение к собранию статей, интервью и эссе братьев Стругацких. В статье Борис Натанович представляет читателю выжимку из основных идей, содержащихся в текстах.

В публицистике АБС довольно много творений по теории литературы. Или правильнее будет сказать — по теории фантастики и её месту в так называемой большой литературе. Авторы, разумеется, ревностно болели за фантастику и во многих своих статьях неопровержимо доказывали, что фантастика, прежде всего, конечно, научная и социальная, — это не пасынок настоящий литературы, а наоборот — достойный представитель, равный среди равных. Более того — те преимущества, которые даны фантастике, позволяют выразить идею гораздо ярче, чётче, объёмнее.

Разумеется, если речь идёт о хорошей фантастике, то есть о хорошей, качественной книге.

Сборник получился очень сильным, и незаслуженно странным мне кажется небольшое количество отзывов и оценок на произведения из данной книги. Яркий контраст по сравнению с первым сборником автора. Контраст, который можно объяснить, разве что, тем, что с момента выхода первого издания «Выдоха» прошло не так уж много времени — полтора года.

Сравнивать сборники между собой мне не хочется, обеим книгам я выставил более чем заслуженную десятку, средний балл моих оценок по произведениям в обоих случаях так же стремится к 10.

По ощущениям же тоже не могу определить, какая книга лучше. Точнее — кажется, что «История твоей жизни» лучше, однако связано это, скорее всего, с тем, что её я прочитал дважды — лет восемь назад и сейчас. А «Выдох» в силу его небольшого возраста прочитал только сейчас. Учитывая, что Тед Чан пишет произведения, которые с первого раза в полном объёме понять сложно, а следовательно, его книги в обязательном порядке нужно перечитывать не единожды, думается мне, что при повторном, вдумчивом и неторопливом прочтении произведения из сборника «Выдох» покажутся более знакомыми, понятными, и предвзятая оценка (основанная не на среднем арифметическом оценок произведений по сборникам) у меня выровняется.

В целом же, книгу рекомендую самому широкому кругу читателей. Призываю лаборантов восполнить возникший вдруг пробел по отзывам и оценкам произведений этого сборника!

Хочу предупредить читателя, решившего познакомиться с этим произведением: повесть получилась очень сложной, даже по меркам Теда Чана. У меня, например, осилить идею с первого раза, похоже, не получилось, и это приводит к необходимости вернуться к книге вновь, через некоторое время.

Сложности в понимании вызвала даже не столько научно-фантастическая составляющая, которая заключается в оригинальной трактовке многомировой интерпретации (или копенгагенской? тут вот плаваю в терминологии) квантовой механики. В этом вопросе ясность более или менее наблюдается — автор подробно, на пальцах разъяснил суть происходящего.

Гораздо запутаннее показались не эти самые кванты, а логические выкладки на последних страницах повести — увязать многовариантность личностей героев в множестве параллельных миров с морально-этическим посылом автора у меня как-то не получилось.

Вообще, мне показалось, что произведение какое-то... не совсем законченное, что ли? Очень бодрое начало с многообещающей завязкой, череда идей переливается в совсем не свойственные для творчества Теда Чана интриги аферистов (и даже с убийством). Не успеваешь отойти от удивления, как на голову сваливаются умопомрачительные логические рассуждения об этических следствиях из многовариантности существования в множестве миров. Пробраться через эти дебри мне не удалось, поэтому составить объективное мнение о произведении и порассуждать на поднятые темы, к сожалению, не получится.

В отзывах на произведения Теда Чана нередко можно встретить мнение о некоторое незаконченности его творений, и я с этим не согласен. Почти все его повести и рассказы, на мой взгляд, очень гармоничны и даже совершенны. Почти все, но кроме этого.

И даже жаль становится, что именно этой повестью завершается второй его сборник, а следовательно, и всё написанное на данный момент. Смазанная концовка, я бы сказал. Но ничего уж тут не поделаешь — читателю остаётся лишь терпеливо ждать новые произведения любимого автора.

Во втором сборнике полного собрания художественных произведений Теда Чана (на сегодня это две книжки формата пакет-бук, но зато какие!!!) мне осталось прочитать ещё одну повесть («Тревожность...»), однако полный мозговынос, который я получил от «Омфала», позволяет предположить, что этот рассказ — самый лучший в активе автора на данный момент. Очень хочется, чтобы Тед Чан на этом не останавливался, искренне надеюсь, что всё ещё только начинается, но в то же время отдаю себе отчёт в том, что следующий сборник выйдет, наверное и к сожалению, не раньше, чем лет эдак через 8-10. Бывают, конечно, ещё неофициальные переводы...

Впрочем, я отвлёкся. Поживём — увидим.

Итак, что же мы видим в этом рассказе?

А видим мы как всегда мастерски смоделированный автором непротиворечивый, гармоничный мир, построенный на этот раз на допущении, что вселенная была сотворена Господом Богом. Имеются даже не вызывающие сомнений выкладки учёных с точной — до года — датировкой акта творения — 8 912 лет назад. Все научные данные неопровержимо свидетельствуют о том, так оно и было, и автор тут не скупится на доказательства, словно бы сам искренне во всё это верит.

Здорово, правда? Но и это ещё не всё! — с интонацией матёрого продавальщика из «Магазина на диване» зазывает Тед Чан и, в отличие от телепродавца, выдаёт-таки действительно реально стоящую вещь, а именно — научное открытие, которое переворачивает в описываемом мире всё с ног на голову. Нет, это вовсе не доказательство несостоятельности креационизма, как вы уже подумали, нет, всё тут намного сложнее, и дабы не спойлерить, продолжать не буду.

А заострю-ка я лучше внимание на одном аспекте, который меня заинтересовал, пожалуй, больше других. Речь идёт о научной теофилософии описанного мира.

Если я всё правильно понимаю, в нашем мире первичной наукой была философия, которая с ростом дифференциации научных знаний вынуждена была ветвиться на специфические дисциплины: биологию, физику, астрономию и т. д. В ту пору религия ещё занимала весомые позиции, поэтому главную скрипку в философии играла теология. Однако со временем картина мира принялась стремительно меняться в сторону научности: Ньютону ещё пришлось помучиться с теологическими изысканиями, а вот во времена Дарвина на кострах за это уже не жгли.

Вопрос, занимался ли Ньютон религией из-под палки, из соображений лояльности существующему строю или же по собственному, глубоко внутреннему и искреннему убеждению, в нашем мире является дискуссионным. Однако в мире «Омфала» он не вызвал бы сомнений. Ведь имея неопровержимые научные доказательства акта божественного творения, каждый учёный в этом мире занимается не только сугубо специфическими научными изысканиями, но и должен все эти изыскания, а особенно — их результаты, как-то увязывать с теологической картиной природы. Главная героиня рассказа формулирует суть такого подхода в двух ключевых принципах: кроме привычного нам вопроса «как это устроено?», она в обязательном порядке ставит перед собой вопрос «почему это устроено именно так?» Какова роль данного процесса или явления в божественном замысле?

«Тяготение» — сказал бы Ньютон, «эволюция» — сказал бы Дарвин, «относительность» — сказал бы Эйнштейн. Но в мире «Омфала» этого мало. К любому понятию вроде тяготения, эволюции и относительности главная героиня рассказа должна добавить ответ на вопрос «в чём смысл?» — императив мира, в котором естествознание является частью научной теологии.

Как и рассказ «Запатентованная «Автоматическая няня» Дейси», данное произведение написано автором как бы на заказ (в качестве текстового наполнения видеоинсталляции двух современных художников) и к числу лучших произведений Теда Чана не относится.

Впрочем, не стоит так уж строго судить этот небольшой рассказ, поскольку он явно небезынтересен, прочитать в любом случае стоит. Хотя думается мне, что если бы Тед Чан всерьёз взялся за тему парадокса Ферми, читателя ожидало бы нечто куда как более потрясающее. Парадоксы в его творчестве имеют очень неординарные решения, читать такие произведения — непередаваемое удовольствие. Парадоксы в творчестве парадоксального автора — да, примерно так.

Опять же, рассказ интересен ещё и необычной для Теда Чана лиричностью. Не лиричностью даже, а скорее душещипательностью — этакая грусть от автора почти всегда не эмоционального. Что-то близкое по лиричности можно встретить, разве что, в «Жизненном цикле программных объектов», «Истории твоей жизни», а также на последних страницах рассказа «Купец и волшебные врата». И это, безусловно, ещё одна причина, по которой стоит прочитать «Великое безмолвие».

Добрый, но неимоверно грустный рассказ о контакте, которого никогда не будет.

Одна из главных тем в творчестве автора — тема влияния языка на сознание его носителя. И этот рассказ целиком посвящён этой теме. Возможно, его следует считать квинтэссенцией лингвистических идей Теда Чана, поскольку тема тут раскрыта на все сто, с пространными авторскими отступлениями и недвусмысленной расстановкой точек над i.

Сюжет включает в себя две линии, развитие которых параллельно по отношению друг к другу, без пересечений. А вот с точки зрения идеи одна из линий, история журналиста из недалёкого будущего, логически вытекает из другой составляющей — истории с просторов африканских саванн.

Тед Чан умело проводит эту смысловую параллель — столкнувшийся с европейским миссионером неграмотный африканский мальчик в процессе своего образования с удивлением обнаруживает изменения в собственном мировоззрении, которое всё дальше уходит от традиционных клановых устоев. Примерно такие же эволюции претерпевает личность второго главного героя рассказа — журналиста, обитателя городских джунглей нашего недалёкого будущего. Наш журналист анализирует изменения, которые происходят в повседневной жизни под воздействием неукротимого технологического прогресса.

Если широкое распространение письменности в основном вносило корректировки на уровне социума, фиксируя детали общественно значимых событий, то развитие онлайн-технологий изменяет уже отдельно взятую личность, превращая её в своеобразного киборга с совершенной памятью, из которой уже ничего не выкинешь.

Естественные механизмы психики — покрывающие воспоминания, вытеснение осознанных впечатлений в подсознательное — в современном мире во многом уже не работают. Эффекты глобальной деревни стирают грань между сугубо личным и информацией, находящейся в общественном достоянии. Любой чих, за который человеку может быть стыдно и который он стремится во что бы то ни стало забыть, теперь будет находится на дисковом пространстве бездушной машины — навсегда, во веки веков.

А радужные детские воспоминания и домысливания, фантазии, сгенерированные защитными механизмами нашей психики, теперь будут открываться во всей своей реалистичности — серой, обыденной, невзрачной, а может быть, даже неприглядной или отвратительной.

Выдержит ли наша психика подобные изменения? Останется ли человек таким же, какой он есть сейчас?

Думаю, что нет.

Рассказ не особо впечатлил. Хочется предостеречь лаборанта, решившего прочитать это произведение: не ожидайте от него слишком многого, это — далеко не лучший рассказ Теда Чана.

Из авторских комментариев и отзывов лаборантов узнал, что рассказ является частью межавторской антологии и написан, как признаёт сам Тед Чан, уже на заданную тему, поэтому, строго говоря, сам Тед Чан автором идеи как бы и не является, а лишь описывает вымышленное изобретение, изображённое художником. Ну, вот как-то так.

Из достоинств я бы выделил отличную стилизацию под Викторианскую Англию, что у автора всегда хорошо получается (это я про стилизации вообще, а не только про Викторианскую Англию). Также можно сказать, что сюжет перекликается с сюжетом другого произведения — «Жизненный цикл программных объектов» и в некотором смысле является перевёртышем, историей наоборот, хотя общий посыл в обоих случаях вроде как одинаков: яблоко от яблони недалеко падает, или с кем поведёшься — от того и наберёшься. Ну, это, конечно, если уж совсем упрощать.

Читать или не читать? Ну, разумеется, стоит! Ведь рассказ, который читатель считает слишком примитивным для Чана, выглядел бы очень достойно, если бы вышел из-под пера большинства других современных авторов.

По форме реализации и общему духу повесть напомнила мне другое произведение Теда Чана — «Тебе нравится, что ты видишь?» Причём НФ-идеи обоих произведений никак не пересекаются, речь идёт исключительно о форме повествования: репортаж-отчёт, хроника развития событий с доскональнейшим разбором множества нюансов проблемы через рассуждения и действия героев. Да, и ещё: личное мнение по затронутой теме автор в обоих случаях высказывает не со страниц самого произведения, а в комментариях к нему, да и то — неявно.

Пожалуй, ни у кого не встречал столь объёмного, красочного и исчерпывающего разбора проблемы искусственного интеллекта. Этой повестью Тед Чан, на мой взгляд, вообще хоронит тему, потому что после этого произведение по данной теме добавить что-либо будет очень-очень сложно, если вообще возможно. Любое последующее произведение по искусственному интеллекту будет казаться вторичным, наивероятнейшей реакцией читателя будет что-то вроде «так ведь это уже было у Теда Чана».

Не совсем понятно, почему многие считают данную повесть сухой, а героев картонными. На мой взгляд, правильнее говорить о своеобразии стиля, уходящего традицией ещё во времена Хемингуэя. Дядя Хэм, между прочим, тоже был скуп на эпитеты, да и многословными его героев назвать трудно. Внутренний мир передан через не всегда адекватные диалоги и решительные действия персонажей, однако ж у читателя сомнений в достоверности не возникает, а психологизм ситуации отрисовывается ярко, чётко, объёмно. И в этом внимательный, желающий разобраться в ситуации читатель наверняка найдёт сходство прозы умницы Теда Чана с творениями старины Хэма. Да и вообще — насколько уместными в современной повести о программистах будут обороты вида «она рыдала горькими слезами»?

Аспекты проблемы ИИ, как я уже упоминал ранее, в повести многочисленны и разобраны более чем досконально, поэтому затрагивать каждый из них мне представляется делом неблагодарным — гораздо интереснее будет ознакомиться с ними на страницах самого произведения — уверен, не пожалеете. Посему упомяну лишь один, на мой взгляд — центральный, хотя в явной форме в тексте не обсуждаемый. Кстати, не озвучивать самое главное — одна из особенностей автора, этакая фирменная фишка.

Проблема самосознания и личности объекта, наделённого искусственным интеллектом. Тысячу раз затронутая в научной фантастике тема, однако только у Теда Чана наконец показанная в истинном ракурсе, который кому-то может показаться неожиданным. Посредством копирования виртуальных ИИ-существ автор разворачивает перед читателем вереницу абсолютно идентичных между собой личностей. Кроме того, описана возможность отката искусственной личности к некоему промежуточному состоянию, точку восстановления (чекпойнт) выбирает при этом тренер-админ, курирующий развитие объекта. Понятно, что тренер выступает в данном случае уже даже не в качестве психохирурга, а в качестве творца, решающего, какой будет эта личность. Однако гораздо интереснее тут вопрос: какую из личностей тренер будет любить больше? И как он будет относиться к копии своего любимого питомца? Будет ли он вообще считать копию полноценной личностью?

Ведь как ни крути, человек — существо эмоциональное и привык одушевлять объекты окружающего мира. Соответственно, каким бы материалистом человек ни был, он будет подсознательно наделять другое существо, к которому испытывает эмоциональную привязанность, некими метафизическими свойствами, которые в обиходе принято называть душой (не следует здесь воспринимать этот термин в религиозном контексте). Так какую же из двух копий в таком случае тренер будет воспринимать в качестве настоящей, исходной, «аутентичной» личности? Умом, конечно, он понимает, что оба объекта стопроцентно идентичны, а вот как насчёт эмоционального, духовного уровня?

Герои повести единодушны во мнении: продажа копии любимого существа кажется им кощунством. А посему возникает резонный вопрос: так ли рационален и материалистичен в своих воззрениях современный человек? Готов ли к общению с искусственным разумом даже технически подкованный специалист, отдающий себе отчёт в том, что имеет дело не с живым существом, а всего лишь с последовательностью ноликов и единичек?

Ещё один рассказ на излюбленную автором тему — тему свободы воли. На этот раз, если я всё правильно понял, Тед Чан объясняет отсутствие свободы воли процессами, происходящими в глубинах человеческой психики.

Вообще, есть мнение, что мы стоим на пороге большого открытия, которое перевернёт наши представления о человеке, о разуме, о сознании. Ведущиеся в этой области исследования пестрят странными результатами, назревает некая революционная ситуация в психологии, когда верхи не могут, а низы не хотят. Под верхами здесь следует понимать главенствующую структуру психики — сознание (фрейдовское «Я» или «Эго»), под низами — подсознание (у Фрейда — «Оно»), проблески которого мы привычно называем интуицией, а Фрейд, кстати, отождествлял с ним, с бессознательным, животные инстинкты — это с одной стороны, с другой же признавал за бессознательным могучую, в том числе — житейскую, мудрость.

Есть ещё «Сверх-Я», выполняющее роль полицейского, призванное не допускать нелегитимный обмен данными между Я и Оно. Но судя по тому, что исследования в области принятия решений и свободы воли успешно ведутся и дают любопытные результаты, Сверх-Я в последнее время как-то подозрительно часто допускает ошибки. Меняется научно-этическая парадигма окружающего мира, а может быть человек перешагивает на следующую ступеньку эволюционной лестницы — пока не понятно, поживём — увидим.

Если трактовать результаты исследований прямолинейно, то получается, что подсознательное (или та самая структура, в которую мы вкладываем это понятие, но о которой имеем довольно смутное представление) на самом деле и решает за нас, что нам делать. А сознание лишь констатирует свершившийся факт: да, выбор был сделан. Оно как бы говорит: решение было принято, и теперь это — данность. При этом сознание обманывает нас. Да-да, именно так — нас, поскольку отождествлять себя только лишь с сознанием теперь уже не приходится, мы — это совокупность всех структур психики, даже если не утруждаемся с пониманием их природы. Так вот, сознание обманывает нас, а может быть, даже обманывается — обманывает самого себя в том плане, что, мол, это Я приняло решение.

И это сродни той самой революционной ситуации, когда напыщенные монарх, не обладающий на самом деле реальной властью, не поддерживаемый широкими слоями населения, уже не может продолжать вести себя подобно хозяину жизни и хозяину страны. Могучая сила, широкие массы в виде подсознательного, получив доступ к результатам исследований (исследования здесь можно отождествлять с просветительской деятельностью сочувствующей интеллигенции), не хочет жить по-старому. Подсознательное жаждет решительных перемен и с обличающими транспарантами выходит на площадь: мы вас кормим, делаем большую часть работы, а вы нас называете животными!

В результате психика человека претерпевает необратимые изменения, как в рассказе Теда Чана, превращая человека в ходячий овощ. Возможен, впрочем, и другой вариант — если продолжать использование политологической аллегории, так сказать, мягкий переход к «конституционной монархии». Однако для этого необходимо будет признаться перед самим собой: сознание — ничто, это лишь забавная безделушка, украшение вроде английской королевы, уничтожать её не за что, но и признавать в качестве лидера неправомерно.

Отличнейший рассказ, в котором в простой, доступной форме объясняются такие понятия, как энтропия и тепловая смерть вселенной. В одном из отзывов написано, что описанная Тедом Чаном вселенная родилась не из Большого Взрыва, а из Большого Выдоха. Другой рецензент сравнивает этот мир с заводским цехом, в котором происходит некий производственный процесс.

И то и другое в рассказе имеет место быть, подводя читателя к мысли об изолированности описанного мира-системы. Система в данном случае абсолютно изохорная по отношению к другим, гипотетически существующим системам. А внутри этой изохорной системы мы наблюдаем две другие изохорные подсистемы, обменивающиеся между собой веществом, в результате чего каждая подсистема, к удивлению местных жителей, изобарной уже не является. В общем, великолепный материал для того, чтобы вспомнить школьный курс термодинамики в части изопроцессов.

И это позволяет считать рассказ не только научно-фантастическим, но и научно-популярным, познавательным, художественная составляющая в котором призвана прежде всего оживить выдвинутую научную идею. Помнится, Айзек Азимов в своё время писал подобные произведения, прежде всего — на биохимическую тематику. Так вот, «Выдох» можно смело ставить в один ряд с творениями классика, а Теда Чана — считать достойным продолжателем. Ведь помимо «Выдоха» у автора есть ещё, например, геометрически выверенная «Вавилонская башня», математически просчитанное «Деление на ноль» или полная лингвистических изысков «История твоей жизни».

Однако вопреки большинству отзывов к «Выдоху» всё же не следует считать рассказ сухим и лишённым поэтики. Идеалистический мотив в произведении есть и ярко выражен в последних абзацах. Как и во многих других произведениях, Тед Чан постулирует, что важен не результат, а сам процесс жизни. На этот раз он находит его в радости познания — радости безграничной и многообещающей, радости, манящей в прекрасные дали.

На всё воля Аллаха! — не единожды восклицают герои этого рассказа, который состоит из четырёх связанных между собой историй, изложенных в трёх «повестях», и такая форма сама по себе уже является свойственным Теду Чану парадоксом.

На всё воля Аллаха! — многократно провозглашается со страниц этого искусно стилизованного под восточные сказки произведения, богато сдобренного автором витиеватой арабской вязью, сквозь узоры которой пред читателем предстаёт такой простой смысл. Простой, и мы даже интуитивно его понимаем, однако умом, сознательно постичь и принять не всегда получается.

На всё воля Аллаха! — говорят мудрые восточные люди и своими действиями доказывают очевидную для них истину: решения и деяния Всевышнего переиначить невозможно. Так же как невозможно исправить прошлое или будущее.

Вообще, рассказ этот на идейном уровне, как мне кажется, довольно отчётливо перекликается с другим произведением Теда Чана — с повестью «История твоей жизни». Гептаподы в «Истории» лишены свободы воли — такова их суть. Они легко обозревают и прошлое, и будущее, одновременно с этим через свои действия они вершат то будущее, которое им и так известно. С нашей точки зрения, каждый первый представитель нашей цивилизации по меньшей мере задумался бы над тем, чтобы хоть каким-то своим деянием попытаться воздействовать на предначертанный ход событий. Пусть в совершенно ничтожной степени, но оставить в истории хоть что-то, пусть это будет всего лишь «Киса и Ося здесь были». Однако гептаподы и помыслить таким образом не могут — это что-то им совершенно недоступное, что-то, видимо, противоестественное им, их логике, их убеждениям.

Читая «Историю твоей жизни», я никак не мог постичь мировоззрение гептаподов, силился представить себе какую-либо конкретную ситуацию, которая проиллюстрировала бы мне систему их понятийных координат. «Купец и волшебные врата», на мой взгляд, предлагают читателю несколько таких ситуаций, в другом, разумеется, разрезе, что называется — под другим соусом.

Герои этого рассказа неоднократно пытаются изменить свою жизнь посредством путешествий во времени. Цели их сугубо эгоистичны и вполне прагматичны: богатство, успех, любовь. Однако ни у одного из них ничего, в общем-то, не получается. Исходные условия так и остаются неизменными, как бы ты ни старался. По их мнению, Всевышний заранее предусмотрел в своём генеральном плане их действия, совершённые в прошлом таким образом, что сами эти действия стали причиной, побудившей объект на совершение этих действий.

Круг замкнулся. На всё воля Аллаха! — в тысячный раз повторяют наши герои, но искушённый читатель видит в хитросплетениях арабского орнамента нечто иное: разумеется, это не судьба, не стройный, исключающий неопределённость план Всевышнего, а детерминизм, обусловленный устройством самой Вселенной. Подобно квантовой запутанности, которая нам кажется исключительно умозрительной, или вызывающей интуитивное отторжение теории относительности, темпоральная структура Природы, как выясняется, тоже подчиняется трудным для понимания, но строго выполняемым законам. Незыблемость пространственно-временного континуума — следствие теории «твёрдого», неизменяемого времени. И этот рассказ красочно и объёмно иллюстрирует эту теорию.

Рассказ, который на самом деле по всем признакам является небольшой повестью, интересен прежде всего тем, что содержит большое количество решений знаменитого пари Паскаля. Вариантов решения в описанном Тедом Чаном мире — множество, каждый из них рассматривается подробно, с трактовками, вполне логичными объяснениями и строго в рамках теории игр.

Вера в бога, по Теду Чану, относится исключительно к области рационального, герои повести рассуждают прагматично, так, чтобы не остаться, что называется, в минусах, будто бы речь идёт о выборе страховой компании или банка для размещения вложений. А по-другому в представленном автором альтернативном мире не получается, ибо бог, ангелы, ад и падшие души там — самая настоящая объективная реальность. Не так, как у нас — с извечным ожиданием эфемерного чуда и туманными пророчествами. Ангелы, которых здесь так и хочется назвать агентами бога, являются людям с завидным (или незавидным?) постоянством, верша непонятные для обывателя, но более чем реальные чудеса — как положительные в виде даров, так и отрицательные в форме разрушений с жертвами и увечьями.

Доходит даже до того, что свидетели пришествия, не получившие даров или увечий, впадают в недоумение и сомнение: а что же это, собственно, было? К чему это всё было, если я не получил ни дара, ни лишений? У того вон позвоночник вылечили, этому глаза выжгло, эй, ребят, а как же я?..

Таким образом бог, его спутники, его проявления из чуда, из чего-то тонкого и потустороннего превращаются в серую обыденность, в суровую, неожиданную, но реальность. Поэтому и человек относится к явлениям сугубо прагматически. Вера и выбор пути в таком мире — это насущная задача, которую нужно решать здесь и прямо сейчас, а не как у нас — когда-нибудь потом, авось и обойдётся как-нибудь.

Однако, как и в нашем мире, бог в этой повести так и остаётся существом непостижимым. Его цели, задачи и вообще суть так и недосягаема для понятийного аппарата человека. Здесь, как и у нас, сложно выбирать, поскольку, как ни крути, возможны варианты. И лазейки — подобно написанным мелкими буквами дополнительным условиями к кредитному договору или дыркам в несовершенной бюрократической системе, пролезть в которые (дырки) можно посредством лайфхаков.

Но это вовсе не значит, что результат всегда гарантирован. Главный герой, вот например, сделал всё правильно, неукоснительно выполнил инструкции таких вот лайфхакеров, однако ж задуманной цели не достиг. Поставил на карту всё, но оказался в итоге в чудовищном проигрыше, и проигрыш никогда не исправить, не вернуться, не откатиться к предыдущему сохранённому уровню, как в компьютерной игре. И остаётся главному герою лишь гадать, предполагая, что пути господни неисповедимы.

На первый взгляд может показаться, что всё же ничего нельзя утаить от всесильного и справедливейшего бога, что бог заметил недобросовестные попытки главного героя взломать его, бога, систему и при помощи незадокументированных возможностей пролезть в рай. Однако на самом деле, как это можно допустить из контекста повести, богу просто всё равно. Скорее всего он даже не удостоил своим вниманием старания главного героя, не счёл нужным вникать. Да и вообще — не слишком ли самонадеянно предполагать, что ангелы являются на землю с целью кого-то облагодетельствовать, а иного — покарать?

И кто они такие — эти самые ангелы? И какова цель их визита на землю? Быть может, их пришествия — повседневная обязанность вроде нашего похода в магазин за хлебом с мимолётной раздачей мелочи попрошайкам и пинком зазевавшейся кошке? А сами они — ангелы — всего лишь недобросовестные, безответственные и некомпетентные офисные клерки на побегушках у престарелого, потерявшего бдительность и в общем-то безразличного босса?

Ключ к пониманию повести, на мой взгляд, следует искать в абзаце, в котором главная героиня делится своими соображениями по поводу истории возникновения разума у людей и гептаподов. В этом небольшом отрывке Луиза Бэнкс предполагает, что наши предки и предки пришельцев видели одну и ту же Вселенную, один и тот же физический мир, однако изначально воспринимали его по-разному. Если люди искали причины и следствия, а значит шли из прошлого в будущее, признавая однонаправленность течения времени, то гептаподы видели всю картинку сразу: не причины, не следствия, а однородность времени, то есть прошлое и будущее для них были, есть и будут равнозначными величинами. Время для них прозрачно, как горное озеро, на дне которого, сквозь кристально чистую воду гептаподы видят камешки-события. События, когда-либо происходившие, события, которые когда-то там случатся. При этом не видя принципиальной разницы между первыми и вторыми.

Изначально. Изначально — это здесь ключевое слово.

А язык, как вторичный атрибут начинавшей складываться культуры, лишь отразил мировосприятие людей и гептаподов. Различия в наших языках иллюстрируют различия в наших философиях, мировосприятиях.

Однако Луиза Бэнкс подробностей из истории появления гептаподов как биологического вида не сообщает. Не рассказывает она также о их эволюции, о развитии их научных и философских знаний. Не говорит она, в конце концов, и о том, на основании каких сведений сделала вышеуказанные умозаключения, поэтому читатель волен здесь домысливать сам. А может также и усомниться в правильности выводов главной героини, подискутировать на эту тему.

Даже в серьёзной ксенофантастике довольно часто встречается идея о том, что природа разума, его суть, а следовательно, и мировоззрение его обладателя — всё это изначально должно иметь схожие признаки. Утверждение это, разумеется, далеко не бесспорно, на роль аксиомы не претендует, однако если всё же взять это предположение в качестве отправной точки, то легко прийти к выводу о том, что предки гептаподов и наши с вами предки имели во многом похожие мировосприятия. Различия обуславливались, видимо, особенностями биологии обоих видов, экологическими, природно-климатическими и некоторыми другими условиями существования, которые с большой долей вероятности не могли породить наблюдаемые Луизой Бэнкс различия между мировоззрениями гептаподов и людей сегодняшних.

Язык, как один из главных элементов культуры, не только отражает философию его обладателя, но и, бесспорно, накладывает отпечаток на его сознание, обуславливает мировоззрение носителя.

В то же время не менее очевидным фактом является и стихийность хаотично развивающейся культуры, особенно — на ранних этапах развития разумной расы. Условно говоря, развитие культуры, а следовательно, и языка, подобно путешествию вслепую по бесконечным коридорам с бесконечным множеством дверей. Попасть при этом «не в ту» дверь — очень легко, а вот вернуться обратно практически невозможно. Да и не задаётся наш умозрительный путешественник такой целью — строго следовать в определённом направлении.

Причина, по которой язык человеческий в незапамятные времена «свернул не в ту дверь», не ясна, рассуждения о таких причинах не входят в текущий контекст. Да и не известно точно, человек ли «свернул не в ту дверь» или это гептаподы ошиблись.

Но весьма вероятно, что случайно возникшая когда-то давно причинно-следственная логика и порождённое ею восприятие однонаправленности времени по каким-то причинам были намертво закреплены в человеческих языках. Благодаря неизвестному нам фактору новые лексические и смысловые конструкции вытеснили из языков формы альтернативных философий. Понятия типа «судьба», конструкции вроде «на всё воля божья» сегодня кажутся архаичными и зачастую используются в ироническом ключе. А между тем, именно эти фигуры речи несут в себе отголоски почти потерянных современным человечеством философий, суть которых довольно близка мировосприятию гептаподов.

Продолжая мысль, легко предположить, что религиозные воззрения с их практически обязательным детерминизмом и были обусловлены тем самым изначальным мировосприятием наших далёких предков. Земные религии, разумеется, со временем трансформировались в оригинальные философии, с уже модифицированными атрибутами. А философия человека, вероятно — под воздействием бурного потока стихийно развивающейся науки, стала тем, что мы с вами можем видеть сегодня.

Возникшие единожды в этом русле словоформы, синтаксические конструкции, смысловые коннотации продолжали, продолжают и, вполне вероятно, будут продолжать своё воздействие на мировосприятие их носителей подобно тому, как незамеченная корректором опечатка в элементарном правиле, попав в миллионы букварей, привьёт миллионам детей ошибочное понимание этого правила.

Как-то раз на просторах СМИ встретил оригинальное перефразирование знаменитой сентенции — «Красота пасёт мир». Авторство изречения мне не известно, в голову почему-то упорно лезет Павел Глоба. Если это действительно сказал он, то, пожалуй, это единственное, в чём я с ним согласен.

Так вот, афоризм этого привожу здесь по той причине, что он, афоризм, очень даже подошёл бы в качестве эпиграфа к повести Теда Чана. Повести, в которой автор глубоко, дотошно, основательно, по полочкам раскладывает умопомрачительное количество аспектов такой философской и социально-психологической проблемы, как влияние внешнего вида человека на его жизнь в обществе — «внешнизм» в терминологии героев произведения.

Именно проблема — ведь речь идёт вовсе не о решаемых житейских пустяковинах, это не одёжка, по которой встречают, и не ум, по которому должны провожать. Речь идёт о глобальной парадигме нашего общества, об особенностях человека как биологического вида разумных существ. Внешняя привлекательность человека, по Теду Чану, представляет собой неоспоримое и существенное, а зачастую даже основополагающее преимущество. Преимущество обладателя этой самой привлекательности перед остальными членами социума.

Привлекательность, возведённая в культ, привлекательность, переросшая в самоцель, привлекательность, ставшая основным достижением жизни человека, когда все остальные аспекты — образование, брак, карьера — приравниваются лишь к приятному бонусу.

На самом деле, конечно же, всё намного сложнее и аспекты проблемы своим количеством уходят в бесконечность, перечислять их все в данном отзыве бессмысленно — гораздо продуктивнее будет прочитать саму повесть.

Выбранное автором композиционное решение, на мой взгляд, более чем удачно: повесть представляет собой стенограмму документального фильма, построенного исключительно на многочисленных интервью участников событий. Авторский текст сведён к абсолютному минимуму справочного характера. Критикам такой формы построения повести могу посоветовать: попробуйте прикинуть в уме, какого объёма должно было бы получиться это произведение, если бы автор реализовал каждый аспект рассматриваемой проблемы в форме отдельной сюжетной линии. В таком случае, как мне кажется, у читателя появились бы претензии по завышенному объёму произведения, а тут — всё кратко, сжато, ёмко. К тому же стилизация под документальный фильм-сборник интервью, на мой взгляд, облекает текст в оболочку убедительной реалистичности.

В заключение отзыва хотел бы обратить внимание читателя на один, возможно, не такой очевидный, однако крайне важный нюанс. Следует признать за автором глубокое чутьё в области психологии человека, а также доскональное понимание и практическое применение социальной инженерии. Приведённые в тексте интервью отражают пестроту мнений по затронутому вопросу. Каждый участник событий обладает своим видением ситуации, живой логикой и очень даже убедительными аргументами. При этом в большинстве случаев пары мнений озвучивают диаметрально противоположные позиции высказывающихся. Автор очень умело конструирует структуру развития идеи, оставаясь при этом в тени. Проникнувшись уважением к проделанной работе, читатель невольно признаёт авторитет автора и силится отыскать в тексте намёк на авторское видение ситуации, априори признавая мнение автора весомым, если не наиболее верным.

Тед Чан высказывает личное мнение в комментарии к повести. Высказывает бегло, я бы даже сказал — небрежно. Однако перечитывая свой уже написанный отзыв, я с удивлением (быть может, даже с неприятным ощущением) вдруг осознал, что этих двух строчек в комментарии автора к повести хватило для того, чтобы я так неприязненно прошёлся по проблеме внешней привлекательности в начале отзыва.

Таким образом Тед Чан, всю дорогу обличая манипуляторов от рекламы и общественных организаций, сам в итоге тонко, мастерски подвёл ситуацию к тому, чтобы манипулировать мнением читателя. Подобный кульбит мне кажется этаким троллингом-предостережением от автора.

Или, быть может, я, подобно некоторым героям повести, комплексую по поводу своей внешности? Хм, в свои-то сорок с лишним? Хотя, вообще-то, следует призадуматься: а нравится ли тебе то, что ты видишь?

Небольшой рассказ, написанный в стиле научной очерка, которым он, собственно, и является — это прогноз развития человечества и науки для журнала Nature.

Многие заметили, что идея схожа с гораздо более развёрнутой идеей повести «Волны гасят ветер» Стругацких — апатичные и непонятные традиционному человечеству металюди-людены.

Однако ни в одном из отзывов не подмечено, что второй аспект идеи отчётливо перекликается с одним из мотивов романа «Ложная слепота» другого интеллектуала от современной научной фантастики Питера Уоттса. Можно предположить, что Уоттс подхватил и блестяще развил сделанное Чаном предположение о том, что в будущем с его экспоненциальным развитием науки и техники понадобятся специальные люди — интерпретаторы, «переводящие» с высокого языка науки на наш с вами нижегородский.

Причём у Уоттса синтет — это профессия, а у Чана — «расовая принадлежность»: за роль «переводчика», как утопающий за соломинку, ухватилось всё традиционное человечество, чтобы хоть как-то вписаться в новую высокотехнологичную и наукоёмкую реальность.

Интересный прогноз, поданный с неожиданного ракурса, — как говорится, представь себе, что ты — Сири Китон.

Потрясающая повесть, в которой научно-фантастические идеи откровенно доминируют над хитросплетениями сюжета и прорисовкой характеров героев. Это такая условность, которую нужно либо принять, либо признать, что Тед Чан — не ваш автор. Если читатель выбирает первый вариант, то в награду получает великолепное по изяществу устройство альтернативного мира с элегантными научным решениями — возведёнными в ранг аксиом заблуждениями из науки нашего мира. При этом изображаемый автором мир продуман до мелочей и не вызывает ощущения неправдоподобности, автор тщательно проработал материал, увязывая одну концепцию с другой.

Если поначалу каббалистические изыскания главного героя воспринимаются лишь в качестве аналога нашего программирования — этакая альтернативная робототехника, то чуть позже автор неожиданно для читателя применяет кибернетический аппарат на биологию. Кибернетика в мире Теда Чана используется не только для расшифровки (так сказать) генома, но и для практического моделирования новых живых существ — и ещё как используется! Разработанные главным героем методы позволят предотвратить заложенный природой останов. Многие тут в отзывах пишут о божественном детерминизме, однако я ничего такого в этом произведении не увидел. Даже намёков нет, а упоминание бога где-то уже в конце повествования явственно метафорично.

Подобно учёным из нашего Нового времени, технические возможности которых зачастую обгоняли полёт научной мысли, учёные Чановской Викторианской Англии действуют во многом на ощупь. По большому счёту эмпирики, вынужденные методом проб и ошибок, трудоёмким перебором кода искать решение, они строят умозаключения одно другого противоречивее, однако всё же подводящие теоретические основы под полученные опытным путём результаты.

И эти же самые результаты Тед Чан не без успеха увязывает с тамошней термодинамикой, нарушающей принятые в нашем мире начала. При этом термодинамика в этом мире трактуется весьма метафизически, на стыке с такими философскими категориями, как логика, порядок, причинность. Согласен, наша термодинамика, благодаря усилиям её апологетов, также претендует на доминирующую роль в физике. Однако у Теда Чана термодинамика уже почти стала Теорией Всего — стройным и непротиворечивым учением, создать которое в нашем мире (к сожалению или к счастью?) не удалось.

Вряд ли, конечно, я своим косноязычным и не претендующим на точность отзывом смог передать и десятой доли изящества и очарования изображённого автором мира, но уж как получилось.

Как мне кажется, творения Теда Чана следует читать как минимум дважды с достаточным перерывом по времени. Во-первых, такой подход поможет осмыслить предлагаемые автором идеи, понять их, усвоить и по достоинству оценить. Во-вторых, возвращаясь к произведению, читатель уже будет знать, чего ждать от него, а чего там точно нет. Вдумчивое перечитывание уже знакомого текста позволит заострить внимание на самом главном — на крайне насыщенной научно-фантастической составляющей. Я вот, например, впервые прочитав эту повесть почти десять лет назад, впечатлён, честно говоря, не был — слишком тугоплавкой и наукоёмкой мне тогда показалась эта повесть. Перечитав повесть сегодня, я с удивлением нашёл её просто великолепной и, поддавшись восторгу, исправил свою проставленную когда-то давно оценку.

Да блин, вот хоть убей, но объяснение логики некоторых лаборантов для меня, похоже, так и останется задачей неразрешимой. Парадоксальное поведение — вот другого тут не скажешь — неразрешимый парадокс, подобный тому, с которым столкнулась главная героиня этого рассказа.

Прочитав «Деление на ноль» и не поняв некоторых математических выкладок, я, как честный человек, полез за разъяснениям в отзывы. Сказались моя слабоватая подготовка в области точных наук, а также, как выяснилось из тех же отзывов, перевод, грешащий неточностями.

Однако больше меня удивило и даже поразило то, что каждый второй лаборант, вооружившись своими якобы знаниями, посчитал своим долгом высказать своё «фи» в адрес автора о том, что, мол, такой-сякой автор плохо знает математику и не разобрался в теоремах Гёделя. А в следующем своём отзыве этот самый каждый второй лаборант принялся нахваливать очередной супершедевр из области попаданческой, так сказать, фантастики. Надо полагать, что неполнота, разумеется, у Гёделя и Теда Чана, а вот у попаданцев, понятное дело, всё чётко, продумано, логически непротиворечиво. Вы серьёзно?

Думается мне, что математика считается царицей наук в том числе и потому, что наука эта настолько изысканная и кабинетная, что вправе называться (почти?) абстрактной. А потому — очень сложно отражаемой в прочих искусствах, а уж тем более — в литературе. Научной фантастики, основанной на фантдопущениях из области естественных наук, — много. По вполне понятным причинам в фантастике большинство авторов предпочитают допущения из биологии, физики, астрономии. А вот кто-нибудь из уважаемых лаборантов может так запросто, навскидку назвать с десяток произведений, сюжет которых выстроен на фантдопущении из области математики? Лично мне при таком вопросе кроме «Математика и чёрта» в голову почему-то больше ничего не приходит.

Уже за один этот факт данному рассказу, на мой взгляд, стоит выставить баллов 8. Моя же оценка обусловлена ещё и тем фактором, что Тед Чан не только взялся за тему сложную и, как выяснилось из отзывов, неблагодарную, но и реализовал эту тему на более чем достойном уровне. Даже если не учитывать дотошно точное, математически выверенное построение рассказа с оригинальной и абсолютно оправданной нумерацией глав, то у данного произведения, как мне показалось, достаточно и других плюсов. Очень ярко и точно передана личная драма главной героини-профессорши, похоронившей своими исследованиями любимую науку, которой посвятила всю жизнь. Не менее драматично изображён и её муж с его искренними и безуспешными попытками поддержать супругу. А финальное лирическое противоречие, выстроенное по всем канонам математической логики, выглядит убедительно и вызывает у читателя так не хватающее герою сопереживание.

Однако попаданческая, с позволения сказать, литература, насколько я понял, куда как качественнее и реалистичнее. Предлагаемые в её рамках допущения, надо полагать, натяжками не грешат, а герои выписаны так, что Чехов и Достоевский уже давно завистью истекли.

О вкусах, конечно, не спорят, однако, как мне кажется, умением отличать серьёзную продуманную литературу от очередной кустарной поделки-однодневки начитанный лаборант всё же должен обладать.

PS. Хотелось многое написать по существу, о сути самого произведения, однако обида за недостойно поруганный рассказ выдающегося автора как-то плавно переросла в бурю праведного сарказма, который высосал все силы из благодарного и восторженного читателя.

Тут вот в отзывах многие упрекают автора в том, что главный герой рассказа и его визави — люди, вследствие медикаментозного вмешательства получившие интеллектуальные сверхспособности, — не могут между собой договориться, вступают в прямой и недвусмысленный конфликт, в результате которого один из них погибает. Ну, не совсем погибает, но что-то около того. И, мол, это оплошность автора в том плане, что такие сверхлюди должны были договориться и жить в мире и согласии.

И такого характера критика лично у меня вызывает, если честно, недоумение: а чего бы это вдруг? С чего это все решили, что повышение когнитивных способностей обязательно должно привести к повышению гуманизации индивида? История двадцатого века говорит как бы об обратном. Агрессивные и кровожадные сильные мира сего, например, зачастую были людьми далеко не глупыми, варварское по своей сути оружие массового поражения было изобретено тоже вовсе не дебилами.

У Теда Чана в тексте напрямую это не проговаривается, однако один из аспектов рассказа как раз таки и можно трактовать в том смысле, что интеллект и этика — понятия не тождественные, а улучшение понятийных способностей вовсе не ведёт к моральному совершенствованию человека. Можно вспомнить также избитую тему социальной фантастики: духовное развитие человека очень часто не поспевает за полётом научно-технический мысли. Ну, а в данном случае двое обывателей получили интеллектуальные сверхспособности, однако так и остались обывателями. Пусть один из них провозглашает о своей аполитичности и социальной инертности, а другой грезит идеями усовершенствования человеческого общества, однако ж в итоге поделить этот мир на двоих они не смогли. Полмира каждому из них оказалось мало.

Второй момент, на котором тоже часто заостряют внимание в отзывах, — это изобретение главным героем собственного языка. Идея эта кажется несуразной, потому что кроме главного героя этим новым языком никто не владеет, а в планах главного героя нет, во-первых, желания делиться своими знаниями, а во-вторых, учить кого-либо этому новому языку. Спрашивается, зачем тогда нужно было этот язык изобретать?

Действительно, а зачем? Кажется, что изобретать язык для общения с самим собой — как-то глупо. На первый взгляд ответ напрашивается сам собой: незачем! Не нужен ему этот самый язык.

Однако на второй взгляд следует вспомнить, что читаете вы всё-таки произведение Теда Чана, лингвистическая тема в творчестве которого занимает особое место и проработана подробно, тщательно, вдумчиво. В той же «Истории твоей жизни» Тед Чан доказывает, что язык, сама его структура накладывает на носителя этого языка неизгладимый отпечаток. Можно даже сказать, что язык влияет на мировоззрение носителя, формирует его мировоззрение. Ну, и наоборот, естественно, тоже — глупо ожидать от гопника из подворотни чудес словесности.

Главный герой рассказа прямо указывает на то, что его когнитивному аппарату тесно в рамках известных ему языков, нужны новые средства выражения, обработки и хранения приобретённой им информации. Чтобы оперировать терминами, их системами, необходимо иметь соответствующий инструментарий, а его, как утверждает главный герой, в известных ему языках нет. Поэтому он и вынужден изобрести новый язык, один символ из которого может вместить в себя целую страницу английского текста. Ну, и дело тут, разумеется, не только в количественном выражении, а и в качественном тоже.

И наконец, третья составляющая, также подвергнутая критике в отзывах к рассказу, — это активно применяющийся в рассказе язык тела и жестов, а также воздействие на психику человека при помощи скрытых визуальных и звуковых символов, которые воспринимаются на уровне подсознания. Здесь вот тоже не совсем понятно, почему некоторые из рецензентов приписывают вполне реальной методике чуть ли не магический смысл, который в данном рассказе ну уж вообще никак не уместен.

А между тем Тед Чан не выдумывает тут ничего принципиально нового. Помнится, несколько лет назад, если не ошибаюсь, японские мультипликаторы крайне неудачно подобрали видеоряд в одном из своих творений, в результате чего у некоторых зрителей случились нервные припадки. Также общеизвестным является тот факт, что инфразвук при определённых условиях может вызвать у человека приступы немотивированного страха. Не означает ли это, что можно подобрать параметры индивидуально под вполне определённого человека с тем, чтобы вызвать у этого человека вполне предсказуемую реакцию? Что же касается языка тела и жестов, то общепринятое мнение об этой методике обусловлено, вероятно, изрядно подмоченной репутацией так называемого НЛП. Однако при этом считается, что так называемые открытые жесты и доброжелательные улыбки продавцов способствуют успешным продажам.

Вот и думаешь после этого: а нет ли здесь противоречия? И, собственно, кто в таком случае громче всех кричит о неэффективности НЛП?

Долго сомневался, проставляя галочки в жанрово-тематическом классификаторе: мягкая это НФ или твёрдая (в итоге поставил и то, и это), история нашего мира или альтернативная история (в итоге поставил и то, и это). Начал читать отзывы к рассказу — и тут-то до меня наконец дошла суть моих сомнений.

Представьте себе вавилонского Жюля Верна. Живёт себе этакий здравомыслящий и критически воспринимающий реальность вавилонянин, в душе своей — пламенный идеалист-романтик, а по роду деятельности — инженер-прагматик. Представили?..

Так вот, авторство этого произведения и принадлежит такому вот вавилонскому Жюлю Верну, который описывает потрясший его воображение великий инженерный проект, реализующийся на его глазах.

Описывает его он строго технически, с множеством подробностей. Не оставляет без внимания и социально-психологические аспекты. Рискну предположить, что на момент написания рассказа Вавилонская башня достроена ещё не была, поэтому автор имел простор для фантазии, а правильнее будет сказать — простор для научно-фантастического прогнозирования. Отсюда — гениальные в своей точности описания растущих вниз, к солнцу, растений, мировоззрение обитателей башни, родившихся в ней и не испытывающих никакого интереса к жизни в Вавилоне.

Но не забываем, что автор наш — романтик, по этой причине и позволяет себе восторги относительно духа, царящего на великой стройке: помыслы и мотивация строителей целиком и полностью в области идеального — познание Творца, его замысла, познание Мироздания.

Не забываем также и то, что автор наш оперирует доступным ему космологическим инструментарием, однако можно ли упрекать его в этом? Ведь его плавающие в небосводе звёзды — это допущение того же рода, что обходящийся без наземной технической базы «Наутилус» Жюля Верна или его же путешественники с Земли на Луну, которые, как оказалось, должны были погибнуть от перегрузок. Упрекать Жюля Верна в физико-технических ляпах никому, слава богу, в голову не приходит, поэтому упрекать вавилонского автора в его неточностях тоже, уверяю вас, не стоит. Ошибся он, в сущности, не так уж и сильно)))

Короткий отрывок на два абзаца, в котором автор декларирует будущие задачи научной социальной фантастики, изображающей грядущее общество.

Прекрасное послезавтра — такое манящее и радужное: проблема удовлетворения материальных потребностей человека уже давно решена, человек будущего всецело обращён к миру духовных потребностей. История замерла, прогресс встал? Раз нет борьбы, стремиться больше не к чему?

Вовсе нет. Аркадий Стругацкий провозглашает, что борьба всё равно будет, но это будет борьба хорошего за право стать лучшим. Оптимистично и прекрасно, как и всё в Мире Полудня.

Статья является «исследованием-декларацией» (по выражению самих авторов). Главная идея — ответить на предвзятое отношение необъективных критиков к жанру научной фантастики. Ну, и соответственно, к самим писателям-фантастам. Статья изрядно сдобрена интеллигентной иронией, присущей Стругацким. В то же время — это именно ирония, вполне доброжелательное отношение, без тени негатива, что тоже свойственно ранним Стругацким. Статья написана в 61-м или 62-м году, то есть на заре их творческого пути, хотя братья на тот момент уже написали несколько повестей и рассказов. Ну, и надо полагать, уже успели наслушаться в свой адрес от критиков.

По сегодняшним меркам статью можно назвать своеобразным троллингом — критикой критики, а точнее — критикой критиков. Но всё, разумеется, в рамках честного спора, в рамках приличной дискуссии.

В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий рассказывает о том, что ещё с начала 60-х, то есть практически с момента образования знаменитого творческого союза, братья мечтали написать пьесу. При этом даже имели место отдельные попытки, однако, по мнению БНС, каждый раз получалось «не то».

Единственная пьеса, которую БНС считал полноценной и удавшейся, — это «Жиды города Питера». По этому же поводу Борис Натанович с грустной иронией замечает, что, видимо, сама судьба решила так, что именно пьеса станет последним совместным произведением АБС.

Работа над пьесой была закончена весной 90-го, за год с лишним до ГКЧП. По мнению многих, в пьесе дан довольно чуткий прогноз грядущего переворота — прежде всего, разумеется, в социально-психологическом смысле, а не в политическом, ибо политическая конкретика в тексте практически не представлена.

В статье об истории создания пьесы Борис Натанович приводит цитату из песни «Перемен» Виктора Цоя, который стал не только кумиром тогдашней молодёжи, но и самым настоящим рупором её идей.

С позиции же сегодняшнего дня истинное пророчество и откровение обнаруживается в самой последней строчке этой песни: «И вдруг нам становится страшно что-то менять». Тревога ожидания не до конца продуманного поступка? Страх ответственности перед будущим? Прозорливый взгляд из одной эпохи в другую, последующую за ней? За что боролись, на то и напоролись?..

Заканчивает же свою статью Борис Натанович признанием того, что пьеса «Жиды города Питера» сохраняет актуальность и по сей день. И надеется на то, что произошедшие в августе 91-го события в будущем не повторятся.

Сильная пьеса, хотя и не относится к числу лучших произведений Стругацких. Захватывает, читается с интересом, хотя и вызывает некое неприятное ощущение.

Впервые прочитал лет пятнадцать назад и тогда нашёл эту пьесу излишне конъюнктурной, слишком уж на злобу тогдашнего дня. Перечитав сегодня, с удивлением обнаружил, что не такая уж она и конъюнктурная. И в то же время — отражает реалии и страхи дня сегодняшнего. Наверно, не ошибусь, если скажу, что отражённая в произведении проблема — вне времени. Само время, прошедшее со дня написания, указывает на то, что поставленные в произведении вопросы — вечные.

Это одна из отличительных черт Стругацких — выйти за рамки жанра, подняться над ситуацией и обратиться к чему-то большему, а не просто раскрыть определённую (а потому — ограниченную) тему. Как научная фантастика была для авторов лишь фоном, на котором разыгрывалась драма психологическая, трагедия социальная, так и в этом произведении дух того неспокойного времени — лишь средство для того, чтобы обнажить некоторые, не особо лицеприятные свойства человеческого существа.

Лично мне показалось, что у этой пьесы много общего с другим произведением Стругацких — с написанной за двадцать лет до этого повестью «Второе нашествие марсиан». И там и здесь люди в бессилии и без единого выстрела смиряются со своей участью, навязанной им извне. Да, да, внешней силой можно считать не только явных чужаков абстрактных марсиан, но и государство тоже — ведь как ни крути, любой человек рассматривает в качестве своей крепости свой дом, семью, а «правительство живёт на другой планете, родной».

И если во «Втором нашествии» людей с потрохами покупают, то в «Жидах» и этого не нужно — есть лишь повестка, которую вручают... Ну, и, собственно, всё. А уж идти или не идти — так вопрос, как правило, не стоит: как говорится, «я, например, если в гости зову, ко мне на всех четырёх поспешают».

Повестка. Явиться. Без объяснения причин. Просто — явиться.

Сторонникам формалистического подхода и любителям навешивать ярлыки можно предложить лишь один вопрос: а, собственно, что-то особо принципиально поменялось со времён написания этой пьесы? Разве сегодня гражданину не могут так же принести, образно выражаясь, подобную повестку? И сильно ли будут отличаться ответные действия условного нашего формалиста и ярлыконавешивателя от тех, которые предприняли герои пьесы?

Вот рассуждая в таком вот ключе и приходишь к выводу, что произведение это — не такое уж и конъюнктурное, не такая уж саркастическая однодневка. К сожалению.

Рассказ понравился, хотя он и явственно ранний и не совсем «стругацкий». Но мы уже вчера договорились, что будем абстрагироваться от авторства того или иного раннего произведения.

Между прочим, больше запомнилась концовка рассказа — похоже на «Упущенную галактику» Евгения Шатько, по которой много позже был снят одноимённый мультфильм. Ну, помните, конечно — там ещё лесника озвучивал Лев Дуров.

Судя по датам, впрочем, первоисточником следует считать «Первых людей».

Рассказ — не совсем рассказ. Скорее зарисовка, которую приятно прочитать. Фантастика или нет, в принципе, не особо важно. Главное — читается с интересом. Я только из комментариев понял, что таинственный незнакомец в рассказе — это первый астронавт, вернувшийся с Луны. А может быть, и нет. А может, это пришелец, например?

Многие тут пишут, что рассказ этот ни о чём, без начала и конца. А в одном из отзывов написано, что это рассказ-приглашение, анонс чего-то такого интересного и будущего. И тут мне пришло в голову, что этот небольшой текст очень интересно и уместно смотрелся бы в качестве вступления к какой-либо книге Стругацких — например, к сборнику рассказов из Мира Полудня — самое то. Действительно — приглашение в наше интересное время.

А мне рассказ понравился. Думается, что причина большинства отрицательных отзывов и вздохов разочарования кроется в изначальном настрое, с которым читатель подходит к этому рассказу. Ведь это же Стругацкие, ведь это же должна быть социальная философская фантастика. И даже большую часть времени думаешь, что рассказ и в самом деле научно-фантастический. А тут — в самом финале — бац! Оказалось, что это — абсолютный реализм, рассказ о хитроумной авантюре!

На мой взгляд, не стоит так уж расстраиваться! Наоборот — совершенно неожиданный поворот следует рассматривать как этакий сюрприз, переворачивающий всё с ног на голову. И нужно понимать, что авторы в начале своего творческого пути экспериментировали с разными жанрами, пробуя себя на различных полях. Могло ведь как-то обернуться так, что Стругацкие выбрали бы в качестве своей основной стези именно реалистическую прозу...

Раннее произведение Стругацких — такой характерный рассказ с ярко выраженной научно-фантастической идеей. Я бы даже сказал, что произведение больше даже научно-популярного характера, раскрывает и иллюстрирует передовые по тем временам воззрения в области кибернетики. Интересный рассказ, читается с удовольствием. Тем более — такой тёплый ламповый робот.

Идеи, как я уже указал выше, по тем временам передовые и в то же время не потерявшие актуальность и по сей день. Может быть, озвученная в рассказе проблема искусственного интеллекта сегодня стоит даже острее, чем полвека назад. Ибо с тех пор продвинуться на качественно новый уровень так, к сожалению, и не получилось. Иными словами, сформулированная во времена написания рассказа проблема не решена до сих пор.

Свобода выбора, творческое начало — такие категории пока всё так же недоступны для ИИ. Смогут ли нейросети преодолеть этот барьер — пока сказать трудно. Поэтому-то проблема ИИ сегодня кажется даже более актуальной — в том плане, что столько времени прошло, а воз и ныне там...

Последнее произведение Стругацких и, увы, наименее понравившееся и запомнившееся. Как это ни печально, но совсем не впечатлило. Много аллюзий на предыдущие поздние произведения: «Дьявол среди людей», «Поиск предназначения» и другие.

Вообще, все поздние творения АБС можно было бы объединить в некий единый цикл, и заглавным произведением можно было бы поставить «Отягощённых злом» — с него, на мой взгляд и начинается особый, финальный этап творчества писателей. Этап преимущественно сольный и, к сожалению, не самый удачный.

Если «Хромую судьбу» вполне заслуженно и правомерно можно назвать романом-итогом, романом-эпилогом, то последующие вещи — это как бы произведения-послесловия, вольные продолжения прошлых идей. Продолжения эти вовсе не следуют логически из предыдущего опыта, это не дальнейшее развитие идеи, а некий вираж в сторону, ответвление далеко не ортодоксальное, а скорее уж парадоксальное, если можно так выразиться. Последние сольные романы обоих братьев («Дьявол» и «Бессильные») читаются вообще с изрядной долей удивления — постоянно ловишь себя на мысли: а действительно ли я читаю именно произведения АБС? Пожалуй, лишь знакомый и богатый стиль, великолепный и интеллигентный юмор свидетельствуют о том, что произведения эти принадлежат перу знаменитых авторов. В остальном же — будто письма с другой планеты.

Я не хочу сказать, что книги эти плохие, вовсе нет. Не хочу сказать это и не уверен, что считаю, что эти книги плохие. На самом деле, в определённом смысле произведения эти очень даже сильные, а кто-то может даже сказать, что — сильнейшие.

Они — не плохие, они просто другие. Из другой эпохи, из другой идеологии, отражение совсем другой, сами понимаете, жизни.

Сложный, тяжёлый и типичный для поздних Стругацких роман. Наряду с «Беспокойством», «Улиткой на склоне» и «Отягощёнными злом» этот роман уходит в мою подпапку непонятых произведений АБС. Хотя первые два произведения поздними и не являются.

Читатель, конечно, привык к тому, что произведения Стругацких, как совместные, так и сольные, — это не развлекалово и не семечки, привык, что вопросов после прочтения остаётся гораздо больше, чем ответов. За то читатель и любит творчество великих авторов — за то, что их книги заставляют задуматься, они многослойны и многовариантны, практически каждое произведение трактовать можно по-разному. Привычно, что заботу о выводах авторы целиком и полностью переносят в зону ответственности читателя. Однако в этом романе, как мне показалось, такой подход излишне гипертрофирован. Понятно, что ответ на поставленный в произведении вопрос должен искать читатель, читатель согласен с этим, начиная читать очередную книгу Стругацких, читатель к этому готов, он жаждет этого. Однако как быть с поиском ответа, если сам вопрос в тексте произведения нащупать не получается? Или же это такая особенность этого романа? Производная от производной, новый уровень, открытый Борисом Стругацким на последнем этапе своего творческого пути? Подобно главному герою романа, ищущему всю жизнь собственное предназначение в жизни, читатель романа должен всю дорогу искать поставленный в произведении вопрос?

Сложно сказать, но возможно, так оно и есть.

Жил себе человек, всю жизнь искал смысл своего существования, видел результаты деятельности того, кто ведает его судьбой или даже судьбой всего сущего. Искал подсказки, знаки свыше. И вдруг в одночасье всё встало вверх дном — оказалось, что жизнь его является лишь вспомогательным элементом жизни, по всей видимости, гораздо более важной, чем его жизнь. В этом и есть его трагедия?

Затрудняюсь с ответом, как-то слишком уж неявно обозначено всё это в несколько сумбурной концовке романа.

PS. Существующая на данный момент аннотация за авторством Яны Завацкой, на мой взгляд, крайне слабо соотносится с основной идеей романа, да и представленные в ней факты и описания спорны и неоднозначны. Пытался я тут сочинить собственную аннотацию, но как-то не сложилось: вероятно, потому, что мне самому тяжеловато сформировать какое-либо представление об этом романе. Поэтому было бы неплохо, на мой взгляд, если бы кто-нибудь из прочитавших роман лаборантов составил бы более адекватную аннотацию.

Небольшой юмористический рассказ-пародия на произведения Ильи Варшавского. Так как с творчеством Варшавского я почти незнаком, рассказ мне показался очень схожим со многими вещами Станислава Лема: излюбленная лемовская форма научной дискуссии, кибернетика и самый главный вопрос о существовании человека, его предназначении.

Написано легко, с приятным юмором, побуждает ум к разминке.

В обсуждении тут многие пишут о глубоких философских смыслах, однако я бы не стал заходить так далеко — всё ж, рассказ юмористический, вряд ли автор рассчитывал на что-то большее.

И ещё одна проба пера молодого автора, ставшего впоследствии классиком отечественной фантастики. На этот раз проба пера в жанре исторической прозы: 37-й год, репрессии, война в Испании...

Как тут уже писали ранее, что-либо новое из рассказа почерпнуть вряд ли получится. Но написано хорошо, психологизм прописан очень глубоко и чётко. Стиль явно хэмингуэйвский, в части испанских подробностей источник вдохновения угадывается. В общем, я бы сказал так: этакая «Пятая колонна» по-советски.

Проба пера начинающего на тот момент автора в жанре мистической прозы. К этому жанру впоследствии Борис Стругацкий не возвращался, и слава богу, что дело закончилось на этом вот эксперименте.

С точки зрения законов жанра рассказ, на мой взгляд, вполне удался. Тот факт, что начинается он практически на полуслове и тем же, в общем-то, заканчивается, без каких бы то ни было разъяснений, читателя смущать не должен. Насколько понимаю, в рамках мистической литературы подобное построение сюжета вполне приемлемо.

Читая рассказ, с удивлением обнаружил, что он является парным к написанному за два года до него рассказу «Затерянный в толпе». Это такой рассказ-перевёртыш, производная от первого или дополнение к нему. Или даже правильнее будет сказать, что это недостающее звено, и это делает в итоге оба рассказа дилогией.

Фантидею раскрывать тут не буду, дабы не разрушать интриги. Тем, кто незнаком с этими рассказами, настоятельно рекомендую прочитать, причём прочитать именно в такой последовательности: сначала «Затерянный в толпе», затем — «Кто скажет нам, Эвидаттэ?..»

Фантидея не сказать чтобы так уж нова, однако реализация, ракурс зрения придают этой паре известное изящество. Заряженное в первом рассказе ружьё неожиданно выстреливает во втором, повергая читателя в приятное недоумение. В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий указывает на связь между этими двумя рассказами, однако тут же низвергает и тот и другой на уровень плинтуса, и на мой взгляд — зря. Да, оба текста не идеальны, требуют доработки, финальной шлифовки, приведения к общему знаменателю, после чего, думается, читались бы просто на ура. К сожалению, доработка по понятным причинам уже никогда не состоится, так же как некому теперь дать общие разъяснения по логике происходящего и по механике НФ-составляющей. А жаль, ведь можно было бы написать третий рассказ цикла, где были бы поставлены все точки над i.

Впрочем, существуют интересные проекты вроде «Времени учеников» или группы «Людены», которые могли бы восполнить пробел, хотя бы на основании черновиков или дневниковых записей. А может быть, это уже было сделано, просто я ничего не знаю — как бы, надо полагать, не один я такой умный. Ну, и опять же, тут в голову пришло, что, в принципе, никто не мешает, например, мне дописать продолжение, где мог бы изложить своё видение относительно предложенной автором загадки.

Резюмирую же своё выступление рекомендацией обратить внимание на эти два рассказа, которые, на мой взгляд, выглядят очень даже достойно — незаслуженно забытые ранние творения Мастера.

Да-да-да, это очень ранний и «зелёный» вариант начала повести «Страна багровых туч», тут есть над чем посмеяться и чему умилиться. Интерес вызовет, наверное, только у поклонников творчества авторов, остальным читать не обязательно. По всем признакам я принадлежу к числу поклонников, поэтому мне отрывок понравился, несмотря на то, что космонавты там ходят в шапках-ушанках. Ну и ладно — в середине 50-х, думается мне, мало кто мог представить себе, как всё это будет выглядеть. Да ещё и описать так, чтобы спустя десятилетия текст не выглядел жутким анахронизмом.

Дауге в этом варианте, как и в некоторых других черновиках, носит фамилию Вальцев, а Быков здесь имеет фамилию Громыко. В паре мест его фамилия соседствует с упоминанием имени-отчества начальника космодрома — Андрея Андреича, что создаёт забавную аллюзию на будущего министра иностранных дел СССР, который в ту пору был первым заместителем министра. Впрочем, это, разумеется, совпадение да и вообще мелочь, просто в глаза бросилось.

Вполне обычная для ранних Стругацких твёрдая научная фантастика с железобетонным обоснованием, однако меня рассказ впечатлил несколько другим своим аспектом — необычным для авторов (в данном случае — для Бориса Натановича) лиризмом.

Я только начал знакомиться с сольным творчеством младшего из знаменитейших братьев и, если честно, был немного удивлён этими вот последними строками рассказа, в которых с неизмеримой, очень такой человеческой грустью или даже тоской рассказывается о дальнейшей судьбе несчастного человека, оказавшегося не в своём теле не в своё время. Или, быть может, даже не в своём мире. После жёсткого, я бы даже сказал — жестокого, а местами и циничного «Дьявола среди людей» АНС читать такое несколько удивительно и, безусловно, приятно.

Понятно, конечно, что сравниваю несравнимое: ведь речь идёт о двух произведениях из разных эпох, разнесённых тремя десятками лет по времени и головокружительной эволюцией мировоззрения. Да и в конце концов, как ни крути, авторы у этих двух произведений разные, а у позднего БНС, насколько знаю из отзывов, цинизма и постперестроечной кутерьмы тоже хватает, однако в данный конкретно взятый момент рассказ для меня сыграл именно на контрасте. Сыграл в положительную сторону.

Да и вообще, сейчас вот попытался припомнить в целом у АБС какое-либо произведение, которое заканчивалось бы вот так, словами в духе «а он всё смотрел с грустью вдаль», и ничего на ум не пришло. Так что, можно констатировать, что рассказ и в самом деле для Стругацких необычный.

М-да, отзыв получился какой-то не особо информативный, не столько предметный — о самом произведении, сколько сравнительный. Поэтому прибавлю, что вообще-то рассказ понравился, рекомендую широкому кругу читателей.

Довольно простая для Стругацких повесть с прямолинейным, в общем-то, сюжетом. Практически с самого начала у читателя появляются подозрения, которые к середине книги подтверждаются, всё встаёт на свои места, а ожидаемый от Аркадия Натановича финальный «кульбит» не происходит, вместо этого имеются три варианта эпилога, и они, как мне кажется, не совсем к месту.

Нет в повести и ожидаемой мощной моральной или социальной составляющей. Конфликт есть, однако его суть вполне понятна. Общество, позволившее себе докатиться до того, что в нём, в обществе, ломают человека настолько, что он превращается в такого вот дьявола... В общем, вывод напрашивается сам собой: такое общество достойно тех действий, которые предпринимает в ответ порождённый им дьявол — мне как-то ближе определение «волчонок» — существо, порождённое этим обществом и им же, обществом, изуродованное до ужасающей степени.

Простая, в общем-то, повесть в техническом плане и в плане содержания, однако как же непроста она в интерпретации! Думается, что в начале 90-х, когда произведение было написано и опубликовано, смотрелось оно как одно из многих, порождённых этим самым обществом. Как мне кажется, тогдашний здравомыслящий читатель должен был рассуждать примерно так: ну да, всё правильно, я так и думал, вот и уважаемый мною Аркадий Натанович так же считает. Подтверждение того, что всё у нас плохо и неправильно все мы жили, — очередное в бурном и обильном потоке подобных ему.

Сегодня же... Перестройка и порождённый ею мутный поток обличений, постперестроечная вольница, граничащая с беспределом, в агонизирующих умах — в общем, всё это далеко в прошлом, всё это уже забыто, пережито и, если и вспоминается сегодня, то как правило, с трудом и даже, может быть, стыдом. Выглядит это глубоким анахронизмом, но как ни крути, это часть нашей истории, от которой никуда не деться, никуда не сбежать. И обличительные произведения тех лет, и как бы мимоходом вставленные хлёсткости — это тоже часть нашей с вами истории, поэтому обличать обличителей... Ну какой в этом толк? Об этом столько написано, столько сказано, столько вымучено, столько пережито, что стоит, наверное, уже как-то попроще к этому относиться. Поэтому, читая эту повесть, страницы с десятой поняв, с чем имею дело, я решил абстрагироваться и просто читать — читать сильный в эмоциональном и изобразительном плане текст классика, пусть даже произведение нельзя назвать одним из лучших у АБС, да и у АНС, в общем-то, тоже.

И напоследок хотел бы добавить о навязчивой, явной и обоснованной ассоциации, которая преследовала меня всё время чтения повести — об ассоциации с фильмом «Цареубийца» Карена Шахназарова. Фильм этот был снят в том же переломном и катастрофическом 1991 году, в котором был написан «Дьявол среди людей». Кроме чисто внешнего технического сходства — два врача, обсуждающих странного пациента, то ли безумца, то ли действительно наделённого потусторонним, зловещим и нечистым — оба произведения очень близки по сути и атмосфере: бытовая и духовная безысходность, социальная катастрофа, мировоззренческое крушение, беззащитность перед чем-то чёрным, непознаваемым и неотвратимым...

Очень сильная повесть. О временных петлях написано много. И много фильмов снято на эту тему. В каждом из произведений есть своя соль, есть свой смысл, есть свои герои со своим мироощущением и со своей мотивацией. Если отбросить откровенно приключенческие и развлекательные вещи, то найдётся немало интересных и поучительных историй, наполненных смыслом. Однако историю о таком узнике временной петли я, пожалуй, не встречал. Узник-философ, временной путешественник, сложивший руки перед роком детерминизма, смирившийся со своей судьбой и принявший роль наблюдателя. Да, иногда он помогает окружающим, участвует в судьбе близких, но, как это указано в тексте, глаза его холодны — страшные, мудрые и тоскливые глаза обречённого человека.

Обыватель считает, что попадание в хронопетлю — это дар, это великие возможности. Вполне себе может быть, что у кого-то и получилось бы эти самые возможности реализовать. Наделённый же должным воображением человек должен понимать, что это мученье, что это проклятье. И Аркадий Стругацкий с этим выводом соглашается.

Сюжет повести подчёркнуто схематичен, прост и донельзя краток. С первых строк тайна захватывает и сулит интереснейшее развитие сюжета и идеи. Промчавшийся с азартом через следующие сорок страниц читатель рискует оказаться в недоумении: и всё?!

Возможно, у АНС не хватило терпения реализовать идею во что-то большее по объёму, возможно, имело место выгорание и потеря интереса к самой идее. Однако мне больше нравится озвученная здесь ранее точка зрения о том, что это такой вот своеобразный писательский приём: кратко, ёмко, быстро. И чтобы читатель не успел переварить замысел автора, чтобы текст не успел до конца уложиться в голове, оборвать повествование буквально на полуслове, в самый разгар событий, дальнейшее развитие которых вообще-то сулило бы немалые перспективы в сюжетном плане. Сорвать едва назревающий плод с той целью, чтобы читатель сам поучаствовал в его последующей судьбе. Мол, дальше, ребят, уже сами. Сами делайте выводы, ищите смыслы те, которые вам ближе.

Ну, и конечно, в голове постоянно всплывает история Льва Федотова (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A4%D0%B5%D0%B4%D0%BE%D1%82%D0%BE%D0%B2,_%D0%9B%D0%B5%D0%B2_%D0%A4%D1%91%D0%B4%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B8%D1%87) — Никита Воронцов упорно и убедительно ассоциируется со знаменитым пророком из Дома на набережной. Год рождения у обоих, кстати, совпадает — 1923, место рождения обоих — Москва.

Могли ли АБС в своё время знать о загадочном подростке, детально предсказавшем ход войны? Судя по данным Википедии — да. В 1977 году о дневниках Льва Федотова со страниц советской печати рассказал писатель Ю. В. Трифонов. В «Комментариях к пройденному» Борис Стругацкий пишет, что «человек, проживший много жизней» появляется в творческом дневнике АБС во второй половине 1979 года. Это небольшое сопоставление по меньшей мере не противоречит гипотезе о том, что прообразом Никиты Воронцова мог быть Лев Федотов. Разумно предположить, что любопытные Стругацкие, интересовавшиеся загадочным и происходящим вокруг, знали о таинственном подростке. Так что, идея «бессильного знания» вовсе не фантастична, далеко не абстрактна.

Интересная, живая статья, посвящённая двум «детским» произведениям Стругацких — «Экспедиции в преисподнюю» и «Повести о дружбе и недружбе».

Как я заметил, в предыдущих предисловиях и послесловиях к книгам «Миры братьев Стругацких» автор делал упор на собственные трактовки и прочтения известных всем произведений. И эти альтернативные интерпретации зачастую были уж очень оригинальными. Настолько, что изначальный замысел Стругацких, как мне кажется, переворачивался с ног на голову. Хорошо это или плохо, судить не берусь. Безусловно, и такие критические литературоведческие материалы имеют право на существование. Я бы даже сказал больше — они занимают вполне законное и достойное место в литературе о Стругацких. И конечно же, востребованы со стороны читателя.

Так вот, касаемо именно этой статьи, то тут уважаемый автор, на мой взгляд, отходит от привычного ему амплуа, предлагая читателю вполне, если так можно выразиться, академическую точку зрения, в общем-то не выходящую за рамки общепринятых привычных оценок. Я бы даже сказал, что в статье речь идёт не столько об означенных произведениях, сколько о детской литературе вообще — автор глубоко анализирует такие понятия, как книги о детях и книги для детей.

Любопытный материал, который будет интересен не только поклонникам творчества Стругацких, но и всем, кто интересуется теорией литературы.