Я — это ты, ты — это я...

«Мы столкнулись с беспрецедентной ситуацией. Два дня назад на нашей территории сел самолет рейса «Эр Франс». Но этот самолет уже приземлялся три месяца назад.

– Правда? Один и тот же самолет частенько приземляется по нескольку раз, – говорит глава Китая, с трудом подавляя смех. – Особенно если это регулярный рейс...»

Но в этом случае ситуация действительно экстраординарная. Три месяца назад уже приземлился тот же самый самолет с тем же экипажем, списком пассажиров, вещами в багажном отсеке и наружными повреждениями машины от попадания в грозовой фронт. Даже крохотное пятнышко кетчупа на ковровом покрытии салона то же самое. Но по порядку.

Несмотря на то, что у романа все признаки нескучного жанра, Эрве ле Теллье вовсе не мейнстримовый автор, а вполне себе creme de la creme французской интеллектуальной литературы, и наиболее известный на данный момент автор, работающий в ульпианском направлении. Названное в честь римского патриция Ульпиана, одного из основоположников юриспруденции, который трактовал право как средство достижения гармонии интересов и улаживания столкновений, ульпианство в значительной степени литература самоограничения, род интеллектуальной игры, в которой автор следует изначально заданному условию.

Чтобы понятнее, видными представителями этой группы были Итало Кальвино с культовым «Если однажды зимней ночью путник» (Se una notte d'inverno un viaggiatore) — сотня оборванных историй без начала и конца; и Жорж Перек, наиболее известный роман которого «Исчезание» (La Disparition) в оригинале написан без самой употребительной литеры «е». Мировую известность ле Теллье принес ульпианский роман «У страдающих амнезией ничего, что стоило бы помнить» (Les amnésiques n'ont rien vécu d'inoublable) — тысяча микрорассказов, каждый из которых начинается фразой» «Я думаю, что...»

На «Аномалии», удостоенной Гонкура 2020 также отпечаток интеллектуальной ульпианьской игры. Первая половина — по сути «роман романов», экспозиция персонажей, где каждая следующая глава написана в отличном от предыдущей стиле: триллер, любовный роман, психологическая литература, фантастика, мистика, драма. Безжалостный киллер; умирающий от рака больной; нигерийский рэпер гей (справочно: Нигерия одна из самых гомофобных стран мира); начинающая актриса; дама киноредактор; влюбленный архитектор; преподаватели Принстона, он и она, оба занимаются математикой, но разными направлениями; женщина с шестилетней дочкой. Что между ними общего?

Все они сядут в марте 2021 на самолет Эйр Франс рейсом в Нью-Йорк, все попадут в неожиданный, словно бы ниоткуда возникший грозовой фронт, опасный даже для 747 Боинга, но самолет благополучно приземлится... один раз в марте, второй в июне. Па-растите? Да-да. Полное впечатление, что каким-то сверхъестественным образом каждому, кто летел этим рейсом, придан свой близнец. Только они не близнецы, а те же самые люди.

Дальше все завертится. Будет не только интересно, но также и иронично, со множеством отсылок к шедеврам мировой литературы и кино. И Ле Теллье предложит совершенно нетривиальное решение для участников ситуации. А какое — не скажу, но такого меньше всего ожидаешь.

Это интересный, умный, глубокий роман, который определенно стоит иметь в читательском активе.

...ибо я един со всем

»- Если я открою холодильник и возьму себе пива... так это из-за того, что какой-то колибри порхает в Бразилии, а какой-нибудь тюлень занимается акробатикой в Антарктиде?

— Нет: не «из-за», а «вместе с». Твое поведение переплетено с поведением других видов. Всякий раз, когда тюлень или колибри совершат подобное действие, ты сдвинешься с места и возьмешь что-нибудь в руку: банку пива, палку, авторучку... или просто сожмешь ладонь, если рядом с тобой нечего ухватить.»

Хосе Карлос Сомоса потому что один из ведущих современных испаноязычных авторов мейнстрима. Потому что его «Клара и тень» оказалась роскошной. Потому что нашла автора, с которым можно практиковать испанское чтение. Небольшое литрическое (опечатка, но удачная) отступление. Читать на испанском люблю, с ним, в отличие от английского, у нас интуитивное понимание, но английского на порядок больше и трудно найти интересную новинку, какая не была бы тотчас на него переведена.

А тут такой интересный автор с совсем скромным рейтингом на Goodreads. Стало быть, загребущая англосаксонская лапа не дотянулась пока, берем на заметку, для начала прочитав из его двенадцати романов те четыре. что есть на русском, спасибо Азбуке. Итак, «Кроатоан», апокалиптика от мастера социальной фантастики и детектива.

Несколько человек, включая любимую бывшую ученицу, бывшего любовника, бывшую любовницу и другого бывшего любовника, спустя два года после самоубийства на почве депрессии, получают от знаменитого ученого этолога послания, в которых одно слово. То самое, найденное вырезанным на дереве после исчезновения всех членов колонии Роанок. И кое-какие, не изобилующие подробностями, указания: найди того-то,поезжайте туда-то.

Стоп, непонятно. А я на что? Сейчас объясню. Мандель был этолог с мировым именем и одновременно человек довольно распущенный в личных отношениях. К тому же бисексуал, отсюда такое изобилие. Теперь кто такой этолог. Это ученый, который занимается изучением инстинктивного поведения животных. Люди, к слову, тоже животные. А также рыбы, птицы, рептилии, насекомые, членистоногие, кольчатые и чешуйчатокрылые.

И вот, красотка Кармела, этолог едет к художнику Нико, бывшему полицейскому и гомосексуалу. А потом они должны найти Фатиму, поэтессу и наркоманку, в данный момент содержащуюся в той же психиатрической клинике, где в свое время лечился Мандель. А после встретиться с Логаном, это такой экофашист (среди поклонников Природы тоже встречаются ударенные всей головой о секс-наркотики-насилие).

В мире, тем временем, начинают твориться странные и страшные события. Повинуясь некоему импульсу кончают самоубийством члены семьи, приехавшей на пикник. Стая голубей прицельно испражняется на окна многоэтажки. Люди массово выбрасываются из окон и толпами сигают в воду с набережных. И вообще все неясно, пугающе, а Мандель, к тому же, как выясняется, заранее знал о месте-времени событий.

Дальше — больше. Люди, слипшиеся в единую биомассу, этакий человейник, управляемый коллективным разумом (достаточно скверно и безжалостно). Такую апокалиптику я прежде уже читала у Лазарчука («Солдаты Вавилона» 1994) и Кинга («Мобильник» 2001). С той разницей, что у Сомосы вместе с людьми в этих вакханалиях хаоса принимают участие животные. Роман, на самом деле, неплох, а идея такого деструктивного союза биосферы с ноосферой и вовсе яркая, свежая, никем прежде не разработанная (тут могу ошибаться, всего знать нельзя, пусть с оговоркой «никем заметным»).

Но по моему читательскому ощущению Хосе Карлос Сомоса все-таки невероятно хорош с камерными произведениями в эстетствующем антураже. В масштабной апокалиптике с кровью, грязью, дерьмом его дар проигрывает. Управлять многофигурной композицией, удерживая читательское внимание, «Кроатоану» не удается. Потому линия спецназовцев всю дорогу воспринимается скорее досадной помехой, чем двигателем сюжета, и шестерка беглецов от сумасшествия не становится группой, за которой интересно следить.

Возьму на себя смелость посоветовать отличную книгу на эту тему. Российскую. не переводную. «Последние станут первыми» Елены Арифуллиной. А сама продолжу читать Сомосу.

Искусство бесчеловечно

«Самое худшее в аду — не знать, не находишься ли ты в нем уже сейчас.»

Помните, в начале ковидного 2020-го из небытия возникла группа Изоизоляция с бомбическими композициями, воссоздающими шедевры мировой живописи из пакетов гречки, рулонов туалетной бумаги и прочего подручного скарба. Все мы с удовольствием смотрели, лайкали, смеялись. Чтобы забыть о мимолетном развлечении, чуть только жизнь наладилась. Все это так и осталось доморощенным балаганом с переодеваниями в попытке совладать с экзистенциальным ужасом.

Мир «Клары и Тени» альтернативная реальность, близкая к нашей. С той разницей, что индустрия досуга двинулась в нем не по демократичному пути общения и развития коммуникаций: соцсети, мессенджеры, чаты, но по более изощренному и эстетскому — гипердраматического искусства. На поверхностный взгляд может показаться, что это что-то вроде бодиарта, доведенного до логического завершения, но на деле гипердрама имеет с ним общего лишь то, что художник работает с человеческим телом.

Что у нас было забавным и тоже скоро забытым курьезом современного искусства, в мире «Клары и тени» устоявшаяся прибыльная и престижная реальность, а известные художники и картины существуют там в атмосфере уважения, восхищения, преклонения, какой у нас окружены знаменитые актеры и модели. И картины? Да-да, я не оговорилась, живые люди, тела которых становятся артефактом, когда художник делает из них картины. Со всем комплексом сопутствующих процедур: предварительная подготовка холста, грунтовка, письмо.

Прежде долгое обучение специальным техникам, позволяющим часами оставаться в заданной позе, сохраняя неподвижность. Жесточайшая самодисциплина и суровые физические упражнения Эпиляция всего тела, кроме головы. Прием ингибиторов телесных выделений и чувствительности. Изменение цвета кожи, радужки глаз. Возможны даже манипуляции с телесными отверстиями и слизистыми оболочками. То есть, когда ты картина (объект), ты почти перестаешь существовать как индивид (субъект).

Стойте, но как такое возможно, ведь не может человеческое существо совсем отказаться от своей природы? А совсем и не нужно, картины экспонируются по шесть-восемь часов с перерывом, после возвращаются к себе и могут вести более-менее нормальную жизнь. Хотя, разумеется, если ты лимонно-желтого или пурпурного цвета, вряд ли сама захочешь тусить. Та же система действует при покупке. Полотно переезжает в дом коллекционера на оговоренный контрактом срок и служит украшением интерьера в определенные часы. Если картина особенно ценная, к ней приставляются охрана.

Бред какой-то. Ну, а им может показаться бредом наша зацикленность на маленьких прямоугольных коробочках. Просто сдвинутый, относительно привычного, вектор преференций, мы здесь любим общаться и обмениваться информацией (вербальной, текстовой, видео) они там более самоуглубленны и созерцательны. Если тебе повезет быть написанной знаменитым и модным художником, пара месяцев работы может обеспечить безбедное существование на дальнейшую жизнь, без необходимости ужиматься и отказывать себе в одежде от Дольче. Это не говоря о славе и почете, не забывайте, в мире книги гипердрама невероятно престижна.

И вот, накануне выставки величайшего художника Бруно ван Тисса, кто-то чудовищно жестокий начинает похищать и зверски убивать его картины. Ясно, что это серия, как ясно и то, что маньяк не собирается останавливаться. Кто следующий и удастся ли защитить-спасти живого человека, одновременно являющегося арт-объектом? Клара Рейос полотно и она больше всего на свете хотела бы стать шедевром, написанным гением. В жизни всегда есть место чуду, великий живописец замечает девушку и выбирает на роль Сусанны в деконструкции рембрандтовой «Сусанны и старцев»

Разумеется, она не знает о похищениях и убийствах, а и знала, это ее не остановило бы, Клара служит искусству. Хосе Карлос Сомоса создает поразительно точный, четкий и детально прописанный мир, прорастающий из сферы искусства в обыденность той реальности, о которой рассказывает. Это ярко, мощно, необыкновенно и, парадоксальным образом, узнаваемо. Мой книжный год начинался «Кларой и солнцем» Исигуро, где вещь оживала, заканчивается «Кларой и тенью», где живое становится вещью, и я бы не хотела искать какого-то символизма, скажу только, что обе прекрасны.

Удивительная захватывающая и страшная книга. Редчайший случай, когда соединение двух жанров, традиционно причисляемых к низким: фантастики и детектива — становится под рукой мастера большой литературой.

Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем

«Покажи капитализму фак. Ты же сильный. Делай зарядку, читай труды Ленина, дыши полной грудью. Я в тебя верю.»

Призрак Коммунизма , слухи о кончине которого оказались сильно преувеличены, вновь бродит по Европе. И что характерно, при содействии все людей достаточно молодых, никаких проверенных кадров, членов партии с 1905 года. В фантастике/фэтези имея опорой «нового странного» Чайну Мьевиля, в современной фем-прозе самый громкий дебют десятилетия Салли Руни, российская литература не осталась в стороне, у нас идеи марксизма-ленинизма проповедует один из многообещающих молодых писателей Булат Ханов.

Он фигура интересная: подрабатывает репетиторством по скаю, будучи номинирован «Форбсом» среди «самых перспективных россиян в возрасте до 30 лет»; выпускает четвертую сольную книгу, это не считая участия в жанровых сборниках, побеждает в литературных конкурсах. Претерпевает трансформации, за которыми довольно интересно наблюдать, как за прогрессом всякого умного серьезного человека, ищущего своего пути.

Оппортунизм «Непостоянных величин», нигилизм «Гнева», анархия «Развлечений для птиц с подрезанными крыльями» и вот теперь марксистско-ленинский «Ибупрофен». Почему, кстати, такое название? Ну, на самом деле, потому что в наши ковидные времена этот болеутоляющий жаропонижающий и довольно недорогой препарат назначают в качестве противовоспалительного при начальных симптомах. Потому что герои Ханова и прежде часто покупали его «от-головы». Потому что никто не отменял семантики и ассоциативных рядов, наконец, и если название какого-то лекарства созвучно разговорному слову для полового акта во всем многообразии значений, то не воспользоваться возможностью обыграть это глупо, господа присяжные.

Десять рассказов, разных по тематике, объему, жанровой принадлежности объединяет место и время действия: Россия, недалекое будущее, что-то около 2028 года. Радикальных изменений в плане технического прогресса не произошло, роботы, вопреки опасениям, не заменили людей повсеместно. Ну, потому что дороги и требуют бережного отношения, а к людям, особенно занятым на непрестижной низкооплачиваемой работе, можно относиться как к расходному материалу.

В остальном все то же: президент прежний, министр Культуры Дудь, гайки только закручены туже, а спецслужбы совершенствуют наблюдающие за двоемыслием алгоритмы. Открывающий сборник рассказ «Когда свет заполнит все» в общем, об этом. Жесткий, трагичный, оставляет сильное впечатление. «Шавкат» о рабочих-гастарбайтерах.

«Вместо всего хорошего» о сидящей на антидепрессантах девице. «Фатальная стратегия» квест, подтверждающий невозможность вновь войти в ту же реку. Набоковско-бунинская «Женечека», кошмар эколога «Улица Инвазивная», не беззлобный стеб на тему повесточки «Сын мой» и «Дороти», которая явно не в Канзасе, отрезанная заботливым оберегающим ее отцом от всех проявлений реальной жизни, зарабатывает малую копеечку на содержание себя и папы на онлайн бирже из-за монитора в хрущовке. Хоррор «Доктор Врач» и дурацкий, но забавный «Пока классы спят» о привнесении идеологической борьбы в нестройные ряды пользователей порносайтов.

Все разные и все об одном. За свои права надобно бороться. Рот фронт, товарищ!

И все осветилось

«Юмор — единственный правдивый способ рассказать печальный рассказ.»

Так и есть, о вещах грустных и страшных настолько, что сознание отказывается их воспринимать, можно рассказывать разными способами, но если важно не просто сказать, а быть услышанным, совершенная серьезность не самый удачный. Люди избегают информации, которая может надолго выбить из колеи, нарушить душевное равновесие, заставить страдать. Сострадание и сопереживание провоцируют эмоциональный дискомфорт, который мы готовы принимать в специально отведенное для этого время: «Это тяжелый фильм/книга, я так плакал(а)», — раз в полгода-год. В остальное время развлеките нас.

Пусть фраза в эпиграфе не кажется самой изящной, это намеренный прием, связанный с особенностью структуры книги. Эпичные, серьезные, драматические и невыносимо больные фрагменты из истории еврейской деревни Трахимброд на Украине аккуратно обернуты и проложены здесь комичными эпизодами эпопеи американца, приехавшего поклониться могилам предков. И его украинского русскоговорящего гида, который сам себя считает еще и англоговорящим, каковая уверенность служит источником многого веселья для читателей.

Потому что эффект испорченного телефона, напрямую связанный с разного рода трудностями перевода, веселит нас едва ли не наравне с оскальзыванием на банановой кожуре или даже словом «жопа», которое почему-то вне конкуренции в юмористическом жанре. Американцу Джонатану Фоеру (совпадение имен автора и героя — одна из необычностей книги) прежде нужно разыскать родные пепелища. Зздесь идиому стоит понимать буквально. Во время войны немцы сначала превратили еврейскую деревню в гетто, согнав туда иудеев со всех окрестных городов, а потом убили всех. И вот, в начале двадцать первого века внук единственного выжившего приезжает, чтобы разыскать женщину, которая спасла тогда его деда.

А поскольку ни русским, ни украинским он не владеет, то решает воспользоваться услугами частной конторы «Туры наследия», специализирующейся на организации сопровождения с трансфером и переводом для еврейских эмигрантов. Отец, глава семейной фирмы, перманентно в объятьях зеленого змия, потому везти туриста на раздолбанных фамильных жигулях выпадает дедушке (слепому) и семнадцатилетнему внуку Саше, который мечтает уехать в Америку, закончить там бухгалтерскую школу, преуспеть и зажить достойной своих амбиций жизнью, прячет неуверенность в себе за бравадой,любит прихвастнуть, выдавая желаемое за действительное, и, в общем, тот еще словотворец.

Их уморительно смешные дорожные приключения, а после не менее забавные письма, которыми Алекс пишет Джонатану, занимают значительный объем толстенького шестисотстраничного тома, и да, это необходимо, потому что без такой перебивки трагедия Трахимброда была бы невыносима. И здесь нельзя не сказать о восхитительном переводе Василия Арканова, он и с первой книгой Фоера «Жутко громко и запредельно близко» был хорош, но там не было таких семантических игр, основанных на неверном словоупотреблении самоучки, сначала раздражающем, а после обретшем странное очарование.

И этими двумя линиями «Полная иллюминация» не исчерпывается.Потому что по сути это еврейская книга, вмещающая историю Трахимброда от начала до конца в совершенно макондовом стиле «Ста лет одиночества» с поправкой на национальный и географический колорит. История прекрасной Брод образец украино-еврейского магического реализма, достойный восхищения. Но и это еще не все, линия фриковатой семьи Алекса, которая поначалу кажется решенной в исключительно фарсовом ключе, внезапно взрывается высокой трагедией и ты, читатель, просто не знаешь, куда смотреть, что запоминать, чему отдать предпочтение.

Все хорошо в этой книге и замечательно, что я наконец прочла ее. Чего и вам желаю.

Бразильская Бахиана

Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам

Суда уходят в плаванье к далеким берегам.

Плывут они в Бразилию, в Бразилию, в Бразилию.

И я хочу в Бразилию, к далеким берегам.

Фармаколог Марина Сингх отправляется в Манаус, штат Амазонас не из Ливерпуля, а из североамериканского штата Миннесота, где работает в фармакологической компании Фогель, занимаясь статинами, препаратами, снижающими уровень холестерина. Если вам за пятьдесят и вы регулярно едите мясо, то принимать таблетку Розувастатина в день, как пьют витамины, вам скорее всего посоветует терапевт для снижения риска сердечно-сосудистых заболеваний. И что там, в Бразилии интересного с этой точки зрения?

С этой ничего, командировка Марины не связана с ее профессиональной деятельностью, вернее — связана опосредованно. Там, в джунглях Амазонии ведет чрезвычайно важные для Фогеля исследования профессор Эника Свенсон, гинеколог с мировым именем, Марина училась у нее и проходила ординатуру, и решение оставить гинекологию ради фармакологии не в последнюю очередь обусловлено травмирующим опытом сотрудничества — гении, они в непосредственном взаимодействии могут быть чудовищами.

Так вот, в джунглях Амазонии есть племя, женщины которого сохраняют фертильность до глубокой старости. Спокойно рожают и в шестьдесят, и в семьдесят здоровых детей. А теперь представьте, что на рынке появился препарат, обеспечивающий возможность отсроченного деторождения в мире, где учебой и построением карьеры женщине приходится жертвовать в угоду тикающим биологическим часикам. Не говоря о том, что подождать лишний десяток-полтора лет — значит обеспечить своему малышу более осознанное материнство, серьезную финансовую базу, лучшее образование. Прощай мучительное ненадежное ЭКО, здравствуй свобода выбирать возраст и условия!

Но препарата пока нет, а несносная профессор Свенсон, исследования которой Фогель финансирует, оборудовав ей по космическому бюджету лабораторию в сельве, не выходит на связь. Спутниковым телефоном она не пользуется, на письма не отвечает, в Манаусе, где фирма содержит для нее роскошные апартаменты, появляется раз в несколько месяцев. Мистер Фокс, глава компании, отношения с которым у Марины некоторое время назад вышли за рамки служебных, отправил туда эмиссаром ее коллегу и друга Андерса Экмана для выяснения подробностей и чтобы попытаться ускорить процесс. И вот, приходит письмо, где Свенсон сообщает, что прибывший ученый скончался от лихорадки и похоронен в джунглях.

Отец троих детей, любимый и любящий муж, единственная опора семьи. И нет, Марина не согласилась отправиться бы по его следам с той же миссией, если бы мистер Фокс был просто ее работодателем. Но тут все сошлось: просьба любимого человека, долг дружбы в отношении Андреаса, мольба его убитой горем жены разузнать о родном человеке, который уезжал здоровый и полный сил, а теперь его зарыли где-то как собаку.

И вот Марина едет. О, что за книга это «Предчувствие чуда«! В ней все: беспокойство, причиняемое оседлому человеку необходимостью покинуть привычный комфорт; неприятный опыт потери вещей и отсутствие возможности объясниться на незнакомом языке; комплекс ощущений свободного индивида с чувством собственного достоинства, неожиданно оказавшегося в роли докучливого просителя; муки от тропической лихорадки и момент, когда соглашаешься выпить любую мерзость из рук шамана с рынка, лишь бы прекратить.

И это она еще до джунглей и племени не добралась. А уж что там будет, мамочки мои. Смерть в тысячах обличий, над головой, под ногами («к деревьям тоже не прислоняйтесь, я раз прижался и меня укусил муравей-пуля, неделю валялся в постели и боль была такая, что до сих пор помню») Добрые дружелюбные лакаши по-доброму и дружелюбно лишат ее и тез крох имущества, которыми успела обзавестись в Манаусе взамен потерянного багажа. Два дерюжных платья да резиновые шлепанцы останутся ее земным достоянием.

А нужно выяснить, что произошло с Экманом, узнать о реальной стадии разработки препарата, разобраться, чем в действительности занята лаборатория, потому что, похоже, ученые здесь не только и не столько с проблемой возрастной фертильности работают.

Энн Пэтчетт умеет в остросюжетное и в сентиментальное, в морально-этические проблемы и в социальную прозу. С этой книгой, такое ощущение, что она умеет вообще все, и если вы успели познакомиться с ней только по «Бельканто», отбросьте сомнения, «ПЧ» качественно иная вещь. А эпизод с анакондой так вообще огонь. И финал чудо как хорош.

Апология гомицида

Они нарвались,

Они нарвались,

Мы не хотели их убить.

Но даже если

Мы их убили,

Кто может нас в этом обвинить?

Cell Block Tango

Помните, на балу сатаны из «Мастера и Маргариты», к Марго подходит засвидетельствовать почтение женщина с зеленой повязкой на шее и в испанском сапоге, и Коровьев объясняет ей, что это госпожа Тофана, широко известная в узких кругах неаполитанок, которые желали избавиться от надоевших мужей. Госпожа давала даме флакон особой воды, она вливала мужу в суп, тот съедал, благодарил за ласку, а через день прекрасная неаполитанка была свободна как горный ветер. Госпожа кончила плохо, но след в истории языка оставила, «аква тофана» стала одним из эвфемизмов для яда.

А теперь скажите, служит ли этой даме достаточным оправданием, что убивала она в основном мужчин? А как же заповедь «Не убий»? Ребята, да вы охренели, если готовы оправдывать убийство по половому признаку. Однако, судя по отзывам, моральная сторона вопроса представляет наименьшую из проблем. Саре Пеннер сетуют на скуку, и книга действительно скучна; на отсутствие логики в поведении персонажей, и они, в самом деле, ведут себя по-идиотски; на недостоверность интриги — и да, найти в центре Лондона 21 века целый магазинчик из девятнадцатого просто толкнув малозаметную дверь, нонсенс.

И еще на кучу ляпов. на которых я здесь подробно останавливаться не буду. Каждый, имеющий глаза, увидит (или не увидит). Расскажу немного о книге, что-то же есть в ней, что заставило читателей Goodreads написать 16 723 ревью, а к моменту, когда я закончу свое, будет на десяток больше. Итак, молодая женщина Кэролайн собирается провести десятую годовщину счастливого брака в Лондоне. С мужем, разумеется, и в счастливых попытках зачать на отельной перине их первенца. Что так нескоро? Они разумные люди, и до тех пор, пока Джеймсу не предложили место младшего партнера в его фирме, обзаводиться малышом было экономически нерентабельно. А теперь в самый раз.

И надо же было накануне поездки найти переписку мужа, недвусмысленно подтверждающую его связь на стороне. Кэролайн едет одна, а поскольку девушка она благоразумная, то ни в какие тяжкие не пускается, тихо-мирно идет к Темзе и принимается ковыряться в мусоре (развлечение гордо зовется мадларком и основано на старинном принципе «что нашел — берешь себе»). И таки-да. находит синий флакон, который изменит ее жизнь.

Одновременно вводя в повествование вторую сюжетную линию, аптекарши Неллы, которая содержит в Лондоне девятнадцатого века лавку, помогающую женщинам избавляться от скверных мужиков. Не обязательно мужей, иногда на роль жертвы сгодится брат, который хочет (вот же гад!) заграбастать все наследство, не поделившись с сестрой. Она такой не сразу стала, догадайтесь с трех раз, кто виноват. С одного догадались? Молодцы. Ну конечно мужчина, девочки. И ведь что удумал, мерзавец, обратил против нее секреты ее собственного искусства, которые вызнал, прикинувшись влюбленным.

Есть еще третья героиня, милая крошка Элайза двенадцати лет, с которой мы знакомимся, когда она собственными ручками готовит хозяину отравленный ужин и страсть как хочет поступить к Нелле в обучение, дабы овладеть всеми секретами мастерства. Причем Элайза такая хорошая девочка, что к ней тотчас привязываются буквально все тетки в этом романе: эта самая Нелла, госпожа, чьего мужа крошка уходила, и даже одна очень скандальная леди (из высшего общества, а вы как думали).

Не буду портить от встречи с романом, вы ведь теперь наверняка захотите прочитать? Но мне хотелось бы узнать, вы тоже думаете, что подробный журнал с именами-датами клиенток и описанием способов, какими те травили ближних — это чересчур? А как вам рассылка ядов в фирменных флаконов с логотипом и адресом заведения?

Стихийное

Lest me forget how fragile we are.

Sting

Что Микаэль Ниеми талантище, было ясно уже с «Популярной музыкой из Виттулы», веселой, грустной, страшной, уморительно смешной истории взросления двух мальчишек из бедных семей в социально-неблагополучном районе Северной Швеции. И если вы думали, у них все и везде одинаково шоколадно, то вот, пожалуйста, так было в семидесятые. И стокгольмцев, кстати, там недолюбливают, считают избалованными бездельниками в точности как у нас москвичей. Говорю же, у шведов много с нами общего. Но прошлогодний (или уже позапрошлогодний?) роман «Сварить медведя» скорее разочаровал. Нет, ясно, что Ниеми не автор одной книги и на смену пацанскому задору пришло зрелое мастерство, но трагичная атмосфера тупиковой безысходности не самое духоподъемное чтение из возможных и не то, ради чего обычно беру книгу.

Потому «Дамбы», на которую внезапно обрушился вал читательского недовольства (реакции все равно отслеживаем, оценки смотрим), боялась. Настолько, что купленная в июле, она пролежала у меня в читалке до декабря, живым укором склонности к прокрастинации. Пока вчера не с казала себе: «Соберись, тряпка, и сделай это!» И... проглотила за вечер, с тем уровнем эмоциональной вовлеченности, какой заставляет то и дело восклицать: «Вот же гад», «Ой, мамочки» и хватать ни в чем не повинных членов семьи, объясняя им перипетии очередной заковыристой ситуации. Нудно, потому что как Ниеми я не умею, а и умела бы, за те полминуты, какие согласны были уделить, цельной картины не создашь.

Итак, Швеция, наши дни или чуть раньше. Осень выдалась какая-то уж совсем дождливая, ни бабьего лета, ни ягод собрать, ни порыбачить — как в песне про полгода плохая погода. И если бы неприятности этим ограничились, то хрен бы с ними, с рыбалками-грибалками, но аномальное количество осадков переполнило реку и размыло плотину ГЭС, а для районов, расположенных ниже уровня водосброса, это катастрофа. Не как бывает при сезонных наводнениях от разлива рек, которые показывают по телевизору, когда цокольные этажи домов затоплены и легковушки по капот в воде, но стихийное бедствие, сопоставимое с цунами или селем, когда вал воды, смешанной с грязью, камнями, бревнами мгновенно поднимается и поглощает все на своем пути. Сминая,ломая,калеча.

И вот здесь автор оказывается невероятно хорош. Уровень достоверности его персонажей, мотивированности и внутренней правды их поступков, силы воздействия, эмоциональной вовлеченности сопоставим с тем, что Кинг сделал в «Противостоянии». Собственно, Ниеми и схему взял ту же: множество локальных историй, соединяясь, создают эпическую картину. С той разницей, что он по-шведски экономен в средствах и масштабное действо умеет создать на малых энергиях, не полостной операцией, а лапароскопией.

Все эти люди: трудяга вертолетчик Винсент, его бывшая жена Хенни со своим новым богатым алкоголиком, их беременная дочь Лависса в плавучем доме, водитель Сааба премиум-класса, тезка чемпиона мира по плаванию, несчастный муж женщины в глубоком альцгеймере, и тот мерзавец, что кидал камни, и художница со своим Адонисом — все они живые, плотные и плотские, всем сопереживаешь, да что там — становишься на время каждым из них. Ах, еще же София, которая спешила спасти дочь.

Какая мощная, захватывающе интересная, какая прекрасная и страшная книга.

Русь, Степь... Памир

Наш путь стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

В этом году совсем не читаю номинантов самой фантастической из литературных премий. Заглянула в списки, знакомы только «Оправдание острова» Водолазкина и «Рассказы пьяного просода Нади Делаланд. Подавляющее большинство произведений не на слуху, но это у Новых горизонтов всегда так. И все же не могу не задаться вопросом, отчего не номинированы «Смерти.net» Татьяны Замировской и «Кошки не всегда молчат» Алекса Гарра, где ваши глаза, господа номинаторы?

Но здесь и сейчас о романе Тимура Максютова, который не вошел в короткий список, однако и незамеченным не остался. Мне о нем рассказало читательское сарафанное радио, а это, в мире, где интерес к книге создается и подогревается рекламными акциями разной степени тяжести, кое-что значит. Откровенно говоря, опасалась читать Максютова, брутальный такой красавец, с металлом профессионально связан (в Рассеюшке писательством семью не прокормишь) — ну, как напишет чего-то, слишком маскулинного для моей трепетной души?

И не могу сказать, что напрасно боялась, «Чешуя ангела» действительно в высшей степени мужской взгляд на вещи, на мир, на жизнь. Теста Бекдел не пройдет совершенно точно: в линии современности женских персонажей два,и встретившись, они тотчас принимаются говорить о мужчинах. В реминисценции тоже: мама и бабушка, которые кроме папы говорят еще немного о политике.

Ну и чего ты привязалась со своим феминизмом? Это вообще фантастика. Что с того? Кто сказал, что в фантастическом произведении не должно быть достоверных женских образов? В мировой жанровой литературе давно уже авторы-женщины задают тон, и к феминизму это имеет довольно опосредованное отношение — просто изменилась жизнь. Вы в самом деле думаете, что в двадцать первом веке может существовать секретарша, которая ишачит на босса в режиме 24/7, совершенно забросив рожденную от него же дочь, причем сам он о своем отцовстве восьмой год не подозревает. Женщина умная, красивая, суперпрофессионал, при том лишенная амбиций до такой степени, что довольствуется зарплатой, которой не хватает на покупку ребенку телефона (уж не говорю о найме человека, который присматривал бы за девочкой, пока она каждую копейку на покупку для начальства цацки от Живанши откладывает). Окститесь.

Что до рептилоидов, незримо правящих миром, то об этом нам еще Лазарчук с Успенским рассказали стопицот лет назад, а прежде Шварц, а еще раньше народные сказки (а Садуллаев победой на Ясной поляне укрепил в убеждении). Однако то, как это обыграно в «Чешуе ангела» не только чистый восторг, но еще и довольно непростая концепция дуализма. Вообще часть памирской экспедиции самая яркая, насыщенная и интересная в книге, хотя мне странно объединение тюркской идеи с иранской, это совершенно разные культуры. И вот кстати вспомнилось: в «Исландии» Иличевского герой тоже сталкивается в памирской экспедиции с различными сущностями, среди которых драконоподобный заяц. Это к тому, что когда приходит время идей, они влетают в разные головы.

Книга хорошо написана, все сюжетные линии аккуратно сведены воедино, а несколько чрезмерная сентиментальность в части детства Толика-Тополька оправдана его дальнейшей судьбой сверхчеловека, который с радостью отдал бы свою суперпауэ за возвращение в рай детства.

Ровное и веселое счастье быть

«Читатель читает не ту книгу, которую написал писатель, а свою собственную. Подтверждений тому существует множество.»

Боже, как это хорошо. И как славно, что я взялась читать книги из короткого списка премии Нос, хотя «Трех персонажей в поисках любви и бессмертия» еще прежде видела в лонге Ясной поляны. Напрасно говорят, что теперь литературные премии утратили авторитет и большую часть смысла, оставшись инструментом финансового поощрения писателей. Неправда, читающие люди по-прежнему ориентируются в книжном море на сотню произведений которые эксперты сочли достойными номинации.

И коль скоро книга Ольги Медведковой, которая родилась в Москве, последние тридцать лет живет во Франции и пишет на французском, как научные работы, так и художественную прозу — коль скоро ее русская книга в двух премиальных списках, то это уже must read. Хотя на самом деле никто никому ничего не должен, единственная причина, по которой стоит читать — для радости. Ее с этой книгой гарантировано получите.

Три повести, время и место действия разные, никакой связи между героями по родству, профессии, интересам, сословно-имущественному положению, интеллекту, темпераменту. Стилистически сильно различаются, всякая написана своим языком с собственными лексическими особенностями. Там даже время движется по разному: медленно, рывками, с видимым усилием в первой истории; порхающей бабочкой во второй; фонтанным коловращением текучей воды в третьей. То есть, я не назову ни одного параметра, по которому их можно было бы объединить, кроме вынесенного в заглавие желания любви и бессмертия.

Одно все-таки есть. В жизнь каждого из трех персонажей, размеренную и подчиненную собственному ритму, вторгается однажды нечто, что освещает новым светом, раздвигает границы, дарует радость, о какой прежде помыслить не могли. После чего все в ней кардинально меняется. Разумеется, к лучшему. Хотя способы достижения, как уже было сказано, радикально отличаются.

Вот юная принцесса, и если вы подумали о ком-то в фижмах и кружевных панталончиках, кто топает капризно ножкой: «Папочка, я хочу это!» — вы сильно ошиблись. Средневековая девочка-маугли, с той разницей, что росла не в лесу, а в замке. Родителей не знала, никогда ничему не училась, и никого-то у нее близкого в целом свете. Вот разве что нянька, лопочет всякие народные глупости, да Чибис второй — попугай. Про «не училась» — не вполне так, с самого детства ее тренировали подолгу неподвижно сидеть или стоять, глядя поверх голов и не меняя выражения лица.

Натаскивали, как дрессируют служебных собак, в чем преуспели, во время престольных праздников перед народом часами не меняет позы, ни один мускул в лице не дрогнет, а единственное развлечение. какое себе позволяет — провести языком по зубам с внутренней стороны. Страшно так жить? Это еще не самое страшное. Хуже вернуться к такому существованию, познав, что где-то есть лазурные небеса, жасмин в цвету, вкусная еда, не пережеванная предварительно служанкой — дружба, наконец. Хотя вы правы, страшно.

Вот французский городок, XVIII век, умница вдова издателя, ведет после смерти мужа его бизнес и недурно справляется. Она с детства к этому приставлена, батюшка тоже по книжной части, а Туанетта первые свои карманные деньги зарабатывала, вычитывая у него гранки на предмет опечаток. Жаль,конечно. супруга, хорошим был господин Берто, но теперь она сама себе хозяйка, обеспечена неплохо, не клята-не мята, держит популярный в городе салон, поддерживает связи с нужными людьми, виртуозно лавируя меж поклонниками: особенно не обнадеживая, но и вовсе не лишая надежды.

И откуда на ее голову свалился заказчик с нотным альбомом органной музыки. Хочет издать, что ж, смету она составит, но в долг печатать не станет. Этот аббат с его мальчишескими повадками, с его невероятной музыкой, с его... Ах, да что о том думать, он священнослужитель и принадлежит церкви. Или все-таки можно подумать, особенно когда с детства к тому приучена и опыт разрешения текущих вопросов имеешь?

А вот Павел Некревский, сын польского эмигранта, обедневшего аристократа, (поляки практически все аристократы, знаете ли). Полиглот, владеет пятнадцатью языками, блестяще образован. Да, Оксфорд дорог, но в Англии серьезные традиции благотворительных стипендий для одаренных детей. И да, трудится над переводом, ни много, ни мало — перевода «рукописи 322». Это, чтобы вы знали, примерно как «Илиада» для народов германской языковой группы. О, да, это прославит его имя в веках, ежели доведет до конца.

Место ему хорошее приискали, составлять каталог частной коллекции произведений искусства одного итальянского богача. Да не где-нибудь, а в Священном городе. Вот только Павел, как эксперт, видит, что не все вещи в собрании подлинные, а такого рода информация вряд ли обрадует хозяина. Дилемма, однако. Делать свою работу честно — почти наверняка лишиться синекуры, и возможности обеспеченного ею труда над переводом. А так хочется жить под этим прекрасным италийским небом. И хочется жить хорошо.

Отличная книга. Я вымораживалась с принцессой Ивонной, сначала хохотала потом немного всплакнула с вдовой Берто, тихо млела с Некревским.

«А кажется нельзя этого получить, так мне лучше умереть. Нет, чтоб подумать: раз нельзя, значит невозможно.»

Бароны, бабочка, гроза

«Какое прекрасное место,

чтобы прийти сюда однажды ранним утром,

утром ранней осени.»

«Маяк на Хийумаа» — сборник, в который вошло несколько историй, связанных с работой над романом о бароне Унгерне, автобиографическая зарисовка времен ранней юности, рассказы девяностых-нулевых и фрагмент романа «Филэллин». Не читала «Самодержца пустыни», мне до сих пор трудно на него решиться, есть вещи которые физически больно воспринимать, так было с «Зимней дорогой» после которой некоторое время ощущала себя совершенно разбитой, перенеся, как это часто бывает, недовольство собственной недостаточной адаптивностью на автора.

Потому о Романе Унгерне и теперь знаю примерно ничего — тот кусок из пелевинского «Чапаева и Пустоты», где костер посреди Ничто и разговоры о внутренней Монголии. Понятно, что когда имеешь представление о предмете, то и рассказ о связанных с ним событиях окажется много интереснее. Но поскольку рассказчик Леонид Юзефович отменный, получить удовольствие от истории встречи в Германии с баронским кланом не помешал мой минус нулевой потенциал.

Как это все-таки странно, современный мир, казалось бы, упразднивший сословные предрассудки, а вот поди ж ты, они существуют. Так а что с маяком? А вот титульный рассказ как раз об этом. О том, как предок баронов Унгерн Отто-Рейнголд-Людвиг заманивал в бурные ночи фальшивыми маяками корабли, которые разбивались о прибрежные скалы, а после с подручными грабил их (помните «Трактир «Ямайка» Дафны дю Морье?) А после был осужден и сослан в Сибирь. И о том, как непросто бывает выяснить истину. Кем он все-таки был, злодеем или честным человеком, оболганным завистниками? Теперь уж не узнаешь.

«Полковник Казагранди и его внук», «Поздний звонок» и «Убийа» — три следующих рассказа тоже об историях, связанных с событиями и персоналиями романа. Встреча с внуком одного из героев, который заехал к писателю накануне эмиграции в Австралию. Звонок от внука другого человека, упомянутого в романе и неожиданные подробности о нем. История еврейской девушки, спасенной унгерновским офицером от казни, но после отравившейся стрихнином, не в силах жить с воспоминаниями о смерти родных, виновником которой был ее спаситель. Во мне болезненно отозвалась история побега супругов Ружанских, такое: пусть-пусть-пусть им удастся...

«Солнце спускается за лесом» сентиментальная история о юном студенте, который кормит борщом постучавшегося в дверь реабилитированного латышского стрелка и отдает ему все свои деньги. Во мне нет этого уровня сострадания, невольно прилагаешь ситуацию к себе, и нет, я бы побоялась впустить в дом незнакомого бродягу. Завершающий сборник «Филэллин» — это такой внутренний монолог моего любимого в романе персонажа, на самом деле, очаровательный.

Три чудесных рассказа. «Бабочка» о приятельских посиделках двух русских ученых с американским коллегой в лихие девяностые, и о том, как жена хозяина, ушедшего провожать гостей, чувствует чье-то пугающее присутствие за дверью. «Колокольчик», о деревенском доме, который проштрафившийся супруг покупает для семьи как дачу, о детском доме по соседству,об относительности страдания и счастья. Юзефович как-то так умеет, чтобы и смешно, и грустно, и горько, и сладко.

И самая моя большая любовь «Гроза», про лектора, который приходит в школу со всеми этими страшилками «маленький мальчик попал под трамвайчик», ну, вы помните, сами учились, такое всегда в сентябре бывает. Это немыслимо хорошо, печально, безумно смешно. Комедия, трагедия, фарс — все вместе . Это надо читать.

Скрипка и немножко нервно

«Не сходи с ума, строго говорю я себе.»

Но она, похоже, сходит. Молодая учительница с говорящим именем Кассандра (помните, той, троянской никто не воспринимал всерьез), тяжело переживает случай, невольной участницей которого ей довелось стать. Возвращаясь грозовой ночью с вечеринки по случаю окончания учебного года, решила срезать путь до дома по короткой лесной дороге, хотя и обещала мужу не делать этого — ночной лес в ненастье может оказаться опасным.

В придорожном кармане стояла машина с сидящей за рулем женщиной, которой Кэсс не разглядела за потоками ливня. Она остановилась чуть впереди, помигала фарами, посигналила, решив, что если машина незнакомки сломалась, та переберется в ее авто — людям надо помогать. Но женщина продолжала сидеть в своей машине, а добираться до нее под потоками ливня, чтобы услышать, что помощь уже спешит, героине не хотелось.

Она уехала, досадуя, а на следующее утро узнала о жестоком убийстве автомобилистки на лесной дороге. В новостях сообщили, что Джейн такая-то осиротила двух маленьких дочерей, отчего Кэсс почувствовала себя совсем скверно: вот же я гадина, не пожертвовала толикой комфорта, не помогла, а ведь она могла бы остаться в живых! Но одновременно с этим в душе поселяется страх. Что, если убийца в тот момент был в машине вместе с жертвой. Что, если сочтет ее неудобным свидетелем и тоже устранит?

Жизнь в уединенном коттедже, где мобильник принимает только на втором этаже, с точки зрения безопасности, не самая защищенная, а чувство вины и боязнь осуждения не позволяют Кэсс откровенно рассказать о своих переживаниях мужу, подруге или полиции. Да тут еще начинают происходить странности, питающие ее глубинный ужас перед ранней деменцией — именно это стало причиной ухода из жизни ее совсем еще молодой матери.

После смерти отца, когда мама начала стремительно деградировать, Кэсс пришлось пережить очень непростой период, уволиться с работы ради того, чтобы ухаживать, и как же она удивилась, когда узнала о сумме наследства. Папа, оказывается, оставил вдове, которая продолжала вести чрезвычайно скромную жизнь, очень приличный капитал. И теперь Кассандра может вовсе не работать. А еще, теперь в ее жизни есть Мэтью, любимый муж, лучший мужчина на свете, нежный, заботливый, любящий.

Жить бы и радоваться жизни с мужем в новом доме. Только вот, эти вещи, о которых она умудряется напрочь забывать, хорошо, что лучшая подруга Рэйчел напоминает и подробно рассказывает, при каких обстоятельствах делала то или иное. Не первые ли это звоночки ранней деменции? Не наследственное ли? И вот, что я вам скажу, господа, когда с третьей страницы ты говоришь себе: ага, есть такой, такой и такой персонажи, есть большие деньги, значит все будет происходить так и так. А потом это в точности так и так происходит — это не триллер вовсе, а штамповка.

Зато Б.А. Пэрис недурно обыгрывает страх золотого миллиарда перед ранним альцгеймером и финал уж очень хорош. Вам понравится.

Прочесть про честь

Я держу тебя за руку.

и все расплывается.

успокой меня заново.

мне ужасно нравится.

как ты выглядишь в этой

нелепой шапочке.

Все смешалось в мире Аси Михеевой. Кто эти женщины и как они связаны, есть ли между ними вообще какая-нибудь связь? Вот симпатичная независимая брюнетка, из тех, о ком говорят «свой парень», в подключичной ямке у нее непременно татуха, в бильярд любого обыграет, пьет пиво в пабе наравне с парнями, но работу знает круто. А тому, кто пытается ей помешать делать свою работу, нет, не придется худо, а... в общем, она сумеет сделать так, чтобы все было правильно: и волки целы, и овцы сыты.

Вот молодая вдова, пробирается по сталкернутым местам сквозь орды брутальных мужиков с малышом сыном и пасынком-подростком. Когда они начинали свой адов путь, пацанов было двое, но вся эта публика вокруг отчего-то пытается уничтожить членов маленького отряда, второго парнишку потеряли. Похоже, женщина знает, почему за ними охотятся, неспроста назвала сына Фенриром.

Вот пожилая санитарка Алексеевна, возится чего-то с этим башкиром, дополнительные дежурства берет, выхаживать его пытается. А чего возится, ясно же, что не жилец. Она знает кое-что, чего не объяснишь всем этим людям, которым ясно. Она и пытаться объяснять не станет. Это знание только для них двоих.

Вот пышноволосая хромоножка на мосту, держится спокойно и уверенно, этот ее уверенный вид любого обманет. Любого, кроме того, кто видит — она не понимает, что это за место, как тут оказалась, да и кто она такая, похоже. не помнит. А еще, у нее нулевой магический потенциал в этом стимпанковом, пропитанном магией, как губка мыльной пеной, мире. Однако для незаметного старичка ее появление здесь ответ на его молитвы, наконец-то есть кто-то, кто сможет кормить и купать двадцать шесть младенцев, которым сорок шесть лет. Нет, не на всех, а каждому.

«Родители королей» про войну, интриги, сострадание и странную магию, да. Но главное — это о любви. Как такое может быть? Может, эта небольшая книга первая часть «Моста», о второй части «Карты Моста» здесь. А про третью расскажу, когда все три выйдут под одной обложкой. Анонс: Уже скоро!.

Сновидческое

Хоть поверьте. хоть проверьте,

Но вчера приснилось мне,

Будто принц за мной примчался

На серебряном коне.

Новая корейская волна донесла до нас очередной хит — очаровательный янг-эдалт, связь которого со Страной Утренней свежести отслеживается лишь на уровне традиционных паттернов поведения, вроде трудоголизма, почтения к старшим членам семьи, культа образования. В остальном вполне себе интернациональная сказка, где даже имена героев усредненно англофицированные. Не могу не сказать о дивной работе переведшей эту книгу Людмилы Михаэску которая подарила героям говорящие имена, одновременно восточно-азиатские и русские, вроде мастерицы создания снов Доутра Сонадзаки.

«Магазин снов мистера Талергута» перенесет вас в Город Снов, где бывал каждый, но не каждый отыщет туда дорогу сознательно. Здесь можно купить сон на любой вкус в специализированном магазине, а можно заказать совершенный эксклюзив мастеру сновидений. Здесь мелкие гоблинчики ноктилуки (νύχτα — ночь, look — взгляд) набросят на вас ночную сорочку или пижаму в случае, если вы имеете обыкновение спать нагишом — не ходить же в таком виде по улицам Сонного города!

Здесь многое как в дневном мире, но еще больше всего, непохожего на него. Вы сможете убедиться в этом вместе с юной продавщицей лучшего городского магазина снов Пенни. Южнокорейская писательница Ли Мие рассказала обманчиво простую историю о самоотверженной любви родителей, готовых на все, чтобы детям досталась лучшая доля,чем их собственная. О том, сколь многих простых вещей, которые ничего не стоили бы нам, мы не говорим и не делаем для близких людей до того, как станет слишком поздно. О полетах во сне и наяву. Да о том, что если хочешь добиться успеха, необходимо высыпаться — в конце-то концов.

Добрая мудрая сказка, забавная, грустная, радостная. А в исполнении Игоря Князева — так просто семь с половиной часов чистого счастья. Не устаю поражаться, как ему удается эта магия создания зримого образа, имея инструментом один только голос.

Кукольный дом

Жизнь для него — такой же тяжкий груз,

Как муравью крыло пчелы умершей,

Которое он тащит на себе.

Джузеппе Унгаретти.

Лауреат Гонкуровской премии, автор дюжины романов и полусотни опубликованных трудов по литературе, искусству, философии Паскаль Киньяр фигура для французской литературы знаковая и значимая. Интерес к творчеству и количество посвященных ему работ, ставят Киньяра в один ряд с такими культовыми персонажами как Морис Бланшо и Жорж Батай. А сам о себе говорит: «Мною жанры закончились» (Еn moi tous les genres sont tombés)

Путь в литературе начал эссе о Захере Мазохе, Гонкур 2002 за «Блуждающие тени» (Les Ombres Errantes) вошел в историю премии как скандальный и рассоривший академиков, а фильм «Вилла Амалия» с Изабель Юппер снятый по одноименному роману режиссером Бенуа Жако (да-да, тем самым, что этим летом сделал «Сюзанну Андлер» с Шарлоттой Гензбур), так вот, экранизация добавила к его имени гламурного кинематографического шика, сделав авторитет в кругах интеллектуальной элиты непререкаемым.

«Лестницы Шамбора» ( Les Escallers de Shambor) четвертый роман Киньяра, который относят к числу наиболее ярко характеризующих его творчество, написан в 1989, в благословенные времена до Евросоюза, глобальной сети Интернет и ее локальных соцсетевых ответвлений — до всех этих вещей, совокупно сделавших границы прозрачными а благородное искусство пускания пыли в глаза массовым. Во времена, когда пластично страдающие за изысканными занятиями в роскошных интерьерах марионетки еще могли производить впечатление если и не живых, то хотя бы занятных. Итак, вот он, Эдуард Фурфоз.

Хотели бы вы зарабатывать на жизнь, занимаясь любимым делом? И недурно зарабатывать: четыре магазина в крупнейших европейских городах, постоянные поездки и перелеты между столицами, жизнь в номерах дорогих отелей, завтраки, обеды и ужины в ресторанах, любовь прекрасных женщин. Сноситься (не сношаться) со своими агентами посредством языка цветов: присылают ему, к примеру, букет из одной красной гвоздики, одиннадцати дельфинумов и девяти белых тюльпанов, а он уже знает, что сделка предполагается в районе сорока пяти тысяч долларов, встреча назначена на одиннадцать утра в отеле «Франция».

Охренеть, какая конспирация, кто же он? Французская инкарнация Бонда? А вот и нет, такова реальность торговца игрушками. Не простыми, а старинными, редкими, ценными, из числа тех, что могут выставляются на аукционах вроде Сотбис и Кристис и покупаются коллекционерами за безумные деньги. И, как в любом серьезном бизнесе, здесь создаются коалиции, плетутся интриги, творится предательство, совершаются благородные поступки. В погоне за очередной диковиной Эдуард пересекает границы стран и преступает моральные запреты. Жить ему не скучно и довольно прибыльно, только вот очень холодно.

Герой постоянно мерзнет, лишь в окружении виньеток, бонбоньерок и портьер своей набитой антиквариатом квартиры ощущая себя в тепле. Он мог бы сказать о себе словами Бродского: «кровь моя холодна, холод ее лютей реки, промерзшей до дна. Я не люблю людей». Но не скажет, единственным стоящим поэтом современности считает какого-то дядьку, о каком я слыхом не слыхивала. Он меняет женщин как перчатки, с поразительным бесчувствием разбивая им сердца. Он, имеющий не только родителей, но еще и восемь родных братьев и сестер, по-настоящему близок лишь со своей престарелой эксцентричной теткой, которую, в свою очередь, интересует лишь защита и охрана ловчих птиц.

А почему «Лестницы Шамбора»? А потому что это замок, где две спиральные лестницы, по преданию сконструированные самим Леонардо да Винчи, особенность которых в том, что люди, параллельно поднимающиеся по ним, все время видят друг друга и порой сильно сближаются, но все же не на расстояние вытянутой руки. Если захочешь дотянуться до другого, это может стоить тебе жизни. Такая метафора вселенского одиночества.

Игры джентльменов

»- Я — черный камень размером с кухонную плиту. Каждое лето меня омывают в потоке и поют надо мной. Я — колея и вода в колее, и медоносные пчелы. Раз уж тебе так приспичило знать.»

Как-как-как это возможно, чтобы Питер Бигл в переводе Сергея Ильина до сих пор не был издан в России? И однако, с двухтысячного года, когда объездила все книжные своего города в поисках любой книги Бигла, так и не найдя — ничего не изменилось. Российские книгоиздатели переживали взлеты и падения, продолжая выпускать горы книг. Успели повзрослеть тогдашние младенцы, творят теперь чудеса при помощи смартфонов, но читать предпочитают на бумаге. Расцвела интернет-торговля с доставкой хоть до двери. А Бигла по-прежнему не сыскать.

О переводе не случайно сказала, Сергей Ильин алмазный фонд, кто прочел хотя бы одну, переведенную им, книгу, не захочет альтернативы, сколь бы ни была хороша. Просто в каждой профессии есть люди талантливые и добросовестные, есть даже модные и распиаренные, а есть гении, Ильин из них. Понимаю, что бигловы книги он делал во времена дикого капитализма девяностых, когда святость авторского права была у нас понятием абстрактным, и сегодня с публикацией этого варианта могут возникнуть сложности, но роман немыслимо хорош.

Что за роман? «Архаические развлечения» (The Folks of the Air) Трудно удержаться от того, чтобы начать возносить осанну с использованием превосходных степеней, но я попытаюсь. Итак, Америка середины восьмидесятых, университетский городок с говорящим названием Авиценна в Калифорнии. Сюда, в лоно альма матер по приглашению друга, ныне преподающего в здешнем колледже, приезжает бывший студент Джо Фаррелл. Он не по научной части, такой бродяга и на все руки мастер, хотя большей частью повар ради заработка, а для души играет на лютне.

Кто читал рассказ «Лила-оборотень» вспомнит этого парня. Он знает, что Бен живет с женщиной старше себя, но оказывается не готов к тому, что Зия, как бы покорректнее, едва ли не старуха. Грузная, привлекательности ни на грош, обхождением не очаровывает и вообще что-он-в-ней-нашел-? Однако не наше дело обсуждать и осуждать выбор друзей, тем более тех друзей, которые предоставляют кров. Подразумевается, что это ненадолго, но само собой выходит, что Фаррелл становится третьим обитателем дома Зии. Четвертым, если считать престарелую овчарку Брисеиду.

Постоялец он необременительный: тотчас устроился в кафе, покупает продукты и готовит разные вкусности, собаку выгуливает, музицирует по вечерам, услаждая слух хозяев — так все и идет. Постепенно выбор друга становится Фарреллу более понятен, в этой женщине, впрямь, что-то необыкновенное, сила, харизма, неожиданная царственность. А вскоре герой оказывается допущен в круг посвященных, чей досуг отдан ролевым играм с реконструкцией рыцарских и куртуазных обычаев средневековья, которыми увлекаются в Авиценне представители интеллектуальной элиты, ну знаете, одежды, манеры, оружие — вот это все.

И буквально на первой такого рода вечеринке становится случайным свидетелем ритуала, посредством которого девочка-подросток Эйффи вызывает из потустороннего мира некое существо, принявшее облик красивого юноши. То есть, кто другой попытался бы подобрать явлению Никласа Боннера рациональное объяснение. но Фарреллу приходилось уже сталкиваться со сверхъестественным, некоторые люди более открыты таким вещам, и он всерьез напуган. Ну, потому что забавляться призывом демонов примерно так же безопасно, как играть со спичками во время сильной засухи.

В чем леди и джентльмены. предающиеся архаическим развлечениям, скоро убедятся. Но пока привычка к рациональному мышлению заставляет отмахиваться от предупреждений и закрывать глаза на очевидное. К несчастью для участников. К счастью для читателей. Потому что это потрясающе интересная история. Остроумная, мудрая, волшебная, поэтичная, простая и сложная, с горечью хинина во вкусе и медовой сладостью в послевкусии. И таки да. Питер Бигл гений, Сергей Ильин тоже был гением.

Ну сделайте же это, господа издатели, есть еще дивная Песнь Трактирщика (The Innkeeper's song), чтоб умный добрый наш народ знал Питера Бигла не только по «Последнему Единорогу». Внакладе не останетесь.

Зеркальный лабиринт

Что в имени тебе моём?

Астерион-Тесей, Тесей-Астерион.

Когда Астериону тесно,

Тесею страшно.

Роман в коротком списке премии НОС 2021, это литературный дебют Артема Серебрякова. Непростая, необычная, многосоставная вещь. Именно составная, не многослойная, когда под обманчивой простотой очевидного значения скрыты более сложные глубинные. Здешнее повествование распадается на несколько тематических пластов, срастись и сплестись у которых в единое целое не получилось.

Литература травмы, ненадежный рассказчик, социальная и протестная проза, киберпанк и биопанк, психоделика, триллер, мифологические аллюзии на уровнях от едва уловимого до лобового столкновения, механизмы памяти с терапевтическим потенциалом замены болезненных воспоминаний радостными, но и возможностью манипуляции сознанием, инцестуальная тема, стилистические игры — трудно избавиться от впечатления, что этого чересчур много для книги, объемом менее трехсот страниц.

Многозначность не самого употребительного слова, вынесенного в заглавие, не раз будет обыграна и все его значения: «свищ, отверстие в теле», «флейта», «фальцет» — отразятся в повести. У «Фистулы» есть еще одно, терапевтическое значение — вживленная в предплечье трубка, соединяющая вену с артерией для облегчения гемодиализа, и вот этот смысл отыгрывает лучше всего. Усиление кровотока созданием искусственного канала между пульсирующими живой кровью сосудами, в целом остается конструкцией для экстренной помощи, не для жизни.

О чем книга? Молодой и явно малообеспеченный мужчина приезжает в провинцию к старшей сестре, общение с которой оборвалось несколько лет назад. Оба они росли в проблемной семье с наркоманами и алкоголиками родителями, оба сумели вырваться, преодолев инерцию среды. Блестящая студентка университета Ариадна, четырьмя годами старше, неожиданно объявила, что выходит замуж, оставила учебу, переехала в провинцию, все эти годы брат ничего не знал о ней. И вот, находит уездной барыней: особняк с парком и озером, муж-депутат, изуродованные силиконом губы, сын в частной гимназии, берет уроки игры на флейте (да-да).

До этого места время действия книги ощущается как вполне себе нынешнее, а основная тематика как литература травмы: детские болезненные воспоминания вспыхивают с новой силой от того, что подозрение героя: сестра глубоко несчастна со своим брутальным супругом, боится его, живет с ним только ради ребенка — перерастают в уверенность. Есть еще один нюанс, о котором, думаю, можно сказать, поскольку он упомянут в аннотации: рассказчик питает к сестре не совсем братское чувство. Хотя вот тут из читателя прямо-таки рвется Станиславский. Да неужели? Такая обсессия и девять лет спокойно жил, не имея представления о предмете страсти. Тут уж, воля ваша, профессор, это вы нехорошо придумали.

Так или иначе, поездка с зятем и племянником на следующий день в город переносит нас в далекое киберпанковое будущее, с простыми горожанами, которые срослись со своими гаджетами, с подавлением протестной акции посредством ультразвукового удара, с посещением интерактивного голографического театра (салют «Алмазный век» Стивенсона и «Жестяной бор» Лазарчука); к биопанку чудовищного живородящего мясокомбината — а вот это уже совершенно роскошно сделано, стилистически несколько сорокински и не без оммажа «Онегину» в эпизоде «наедине с монстром», но потрясающе и самобытно. Со всеми этими людьми-светлячками и мясом-мясом-мясом в самых разных видах из разных мест, с живым, которое рождается лишь для немедленного умерщвления.

И все хорошо, читается с неослабевающим интересом, автор умеет захватить и удерживать внимание, но по прочтении читатель недоумевает: что все-таки случилось с героями, в чем смысл, что мне хотели сказать этой книгой? Дай ответ. Не дает ответа.

Акбар, Маккиавелли и Америго Веспуччи в поисках любви

«Религию можно изменить, реформировать, быть может, даже обойтись без нее. Но веру в колдовство победить невозможно.»

Он исподволь, тихой сапой, по-восточному коварно входит в твою читательскую душу, сначала видишь изрядно снобскую смесь гламура с экзотикой, у меня так было с «Землей под ее ногами», потом думаешь: «Ну за что-то же дали ему Букер Букеров» -, читаешь «Детей полуночи», говоришь себе: «Это да, это вещь, теперь понимаю, но не мой писатель, больше не стану читать.» Наивная, забыла что коготок увяз — всей птичке пропасть, а восточные сказки Салмана Рушди уже внутри, и отныне нить с золотым крючком, всаженным в твое сердце, станет время от времени натягиваться, и вот уже полдюжины его романов прочитано, десяток, а ты все не остановишься. Попалась.

«Флорентийская чародейка», на самом деле, всего лишь девятая моя книга Рушди, но да, перестать читать его, когда уже подсела, так же трудно, как жестокому Шахрияру прекратить слушать сказки мудрой Шахерезады. В них все, что мы любим: коварство и любовь, могущественные правители и непобедимые воины, прекрасные девы и хитроумные плуты. дворцы и хижины, благородство и подлость, взлеты и падения. Язык цветист, может даже чересчур, приключения неправдоподобны (так ведь сказка).

Места действия романа Индия и Италия, точнее — столица империи легендарного шаха Акбара Фатехпур-Сикри и Флоренция, далее везде. Константинополь, который как раз в это время становится Стамбулом, Самарканд, откуда родом героиня прекрасная принцесса Кара-Кёз, борт шотландского брига и корабли Америго Веспуччи, отплывающие к берегам Нового Света. С героями тоже полный порядок. Кроме Акбара и Америго еще и Никколо Маккиавелли — да-да, тот, что написал трактат «Государь» и обогатил мировую политику термином маккиавеллизм.

И как это все сосуществует в одной плоскости? Ну, у кого другого не вышло бы впрячь в одну повозку быка и трепетную лань, но это Рушди, величайший из сказочников современности. А потому история величайшей красавицы времен и народов Кара-Кёз, умной, самостоятельной и независимой, которая в обществе своей служанки-двойника и подруги (и не только, хм, подруги) Зеркальца осветит сиянием божественной прелести всю обитаемую вселенную, меняя мужчин и все время безошибочно ставя на победителя. Но не из коварства и корысти, а в стремлении защитить себя и свое достоинство, не позволить мужскому миру растоптать себя, и кто ее осудит, тот не я.

Так вот, эта сказка будет замечательно интересной, а мотив созданного из ничего, вымечтанного человека в «Кишоте», оказывается, уже был опробован Мастером с «Флорентийской чародейкой.

Биг Сур и апельсины Генри Миллера

«Я принялся умолять Музу не заставлять меня писать все те «грязные» слова, все те скандальные, скабрезные строки, объясняя ей, что скоро, подобно Марко Поло, Сервантесу, Беньяну мне придется писать свои книги в тюрьме или у подножия виселицы...

Надобно иметь смелость, чтобы признать своею драгоценность, что тебе преподнесли на блюдечке.»

Этот фрагмент относится не к благостно-гармоничному периоду жизни на Биг Суре, он приоткрывает дверь в творческую мастерскую Генри Миллера периода работы над прославившей писателя Парижской трилогией («Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога») — скандальной, эпатажной, эксгибицонистской. Тех книг, за которые я опасалась браться. Н-ну, потому что говорение матом о непристойностях не нахожу привлекательным, даже голосом великого мастера.

Так или иначе, он имел смелость принять то, что Муза преподнесла на блюдечке, мир распростерся у его ног, а слава раскрыла ласковые объятия, что не означало решения всех финансовых проблем, но на домик в калифорнийском Биг Суре, где можно было поселиться в уединении, дабы на лоне природы размышлять о тщете сущего и всякое такое — в общем, хватило.

Про уединение, главным образом, фигура речи, потому что жизнь с детьми и женой, тридцатью годами моложе себя, его изначально не предполагала, а бешеная популярность, которую эта местность снискала, благодаря решению Миллера поселиться в ней, не оставила надежд на тихую рустикальную жизнь. Двадцатый век явил не единственный пример сонного местечка, которое становится колонией интеллектуалов, когда дает приют властителю дум. Франсуаза Саган привлечет толпы в деревню Авалон Сюр Мер, а на Кейп Код, вслед за Куртом Воннегутом, устремятся все, кто есть кто-то.

Но здесь и сейчас у нас «Биг Сур и апельсины Иеронима Босха». Гений разрывается между желанием творить нетленку и необходимостью поддерживать реноме, принимая толпы посетителей и отвечая на тонны писем со всех концов света. Между поздней нежностью к дочери и разочарованием в молодой жене, которая откровенно подбешивает. Между прекрасной зрелостью своего таланта и окончательно переставшей посещать Музой.

o-r.jpg

Едва ли не с большим интересом, чем к писательству, рисует свои акварели, опровергающие тезис о талантливом человеке, непременно талантливом во всем. Отбивается от фриков, то и дело являющихся под слоганом «я к вам пришел навеки поселиться», и пишет эту замечательную штуку, с жанром которой затрудняюсь определиться: мемуары, автобиография, эссе, философский трактат? Отовсюду понемногу.

Книга достаточно четко структурирована делением на три части. Первая «Апельсины тысячелетнего царства» — это такая декларация близости к природе и прекрасной свободы вырваться из лабиринта крысиных бегов за успехом, которую выбирает в наше время мыслящий человек. Хотя бы даже для достижения пришлось смириться с отсутствием многих материальных благ, без которых современник автора из золотого миллиарда не мыслил своей жизни: большой комфортабельный дом, машина последней модели, престижный досуг.

Вторая, разбитая на главы «Покой и уединение: попурри» совершенно очаровательна. О коллегах по писательскому цеху, менее талантливых, а чаще — менее удачливых, чем автор, чьи имена были бы сегодня забыты совсем, когда бы не упоминание в этом опусе. О сбежавшей жене и о детях, которым некоторое время пытается стать идеальным отцом, но вынужден признать, что совместить родительство с творчеством не под силу даже ему. О святой женщине Джин Уортон, и эта глава не просто хороша, она эталонна, она заставила меня влюбиться в Миллера. Воспоминания о написании тех самых скандальных книг: как все тогда происходило, о диктовавшем голосе, который не давал поесть или сходить в сортир. О дарах от почитателей.

«Потерянный рай», третья часть, взявшая едва ли не половину от общего объема книги, она совсем не моя. Подробное и страшно обиженное описание знакомства с французом астрологом Конрадом Мориканом, в чьей судьбе писатель принимал деятельное участие, перевез из Франции в Калифорнию, поселив в своем доме, а в ответ на добро получил капризы и черную неблагодарность. Приходя к выводу, что все на свете астрологи таковы, а древнейшая из наук аццкий сотонизм. Нет, дорогой Гений, все не так, астрология наука прогнозирования тупиков на ранней стадии прохождения, а среди астрологов встречаются бескорыстные, благородные и по-настоящему великие люди. Может вам просто не стоило связываться именно с этим человеком?

Как бы то ни было, книга прекрасна, а Генри Миллер отныне реабилитирован в моих глазах. Что и требовалось доказать.

Не обокрасть детей

«Большинство людей согласны творить всемирное благо, пока это не требует от них личных затрат.»

Думаю, я не одна такая, кто помнит Джонатана Сафрана Фоера только по роману «Жутко громко и запредельно близко». Такой сплав органичного целого из трагедии 11 сентября, холокоста, аутизма, семейной саги, Нью-Йорка с его фриками и общественным транспортом, и еще кучи разных вещей. Удивительно, как легко вспоминается эта книга, хотя минуту назад казалось, что только и помню из нее «Да» и «Нет», на ладонях человека, утратившего способность говорить. Два слова, посредством которых он общался с миром. И удивительно светлое, спустя много лет, ощущение, вопреки горечи большинства тем.

Признаюсь, с этой книгой рассчитывала на нечто подобное. И нет, «Погода — это мы» не художественное произведение. В прежние времена подобные вещи проходили под грифом «роман-предостережение» и касались главным образом угрозы ядерной войны, сегодня не то, чтобы неактуальной,но появление множества дополнительных факторов, не в меньшей степени угрожающих жизни на планете, отодвинуло этот вариант коллективного самоубийства популяции на задний план.

На самом деле, ковид, официально назначенный главным источником страха и трепета современности, не отменил глобального изменения климата и влияющих на него антропогенных факторов. Вот разве что самолеты в локдаун почти не летали, и многие познали прелести работы на удаленке, то есть, выбросов СО2 от сжигаемого высокооктанового топлива было чуть меньше. Но, я сейчас неожиданную вещь скажу, которую прочла у Фоера: основной источник загрязнения окружающей среды не наш транспорт и даже не промышленность, а... наши привычки в еде.

Беспрецедентная за историю человечества сытость обусловлена появлением промышленного животноводства, не существовавшего до 1960-х. То есть, до того животные, предназначенные в пищу, выращивались на открытых пастбищах в количествах, безопасных для окружающей среды. Сегодня 59% сельскохозяйственных земель, пригодных для земледелия, люди используют для выращивания кормов. Треть всей пресной воды, потребляемой нами, идет на нужды животноводства (и лишь одна тридцатая для личных нужд), 70% производимых в мире антибиотиков используется в животноводстве, ослабляя их эффективность при лечении человеческих болезней. На каждого живущего на Земле приходится в среднем тридцать сельскохозяйственных животных.

Еще раз, если не понятно: наша любовь к мясу и желание поглощать его на завтрак, обед и ужин истощают ресурс планеты в большей степени, чем промышленность и транспорт, а метан, выделяемый из навоза, и выдыхаемый животными углекислый газ в сочетании с вырубкой лесов (легких планеты) под пастбища, уничтожают озоновый слой. Это чисто утилитарный и довольно циничный подход к проблеме, не затрагивающий темы условий, в которых содержатся животные.

Нет, он не призывает всех тотчас обратиться к веганству, да это было бы и невозможно. Фоер говорит о том, что мы реально можем сделать. Каждый из нас, и это не потребует серьезных жертв. Отказаться от пищи животного происхождения до ужина. Позволять ее себе только вечером. Почему ужин, а не завтрак, к примеру? Потому что он самая приятная трапеза для абсолютного большинства. И еще, думаю, определенная доля лукавства в этом есть — в основном мы не переедаем на сон грядущий.

Человеческая природа тоже ведь жестоко мстит за избыток высококалорийной пищи в рационе. Ожирение, сердечно-сосудистые заболевания, диабет, болезни суставов, печени и поджелудочной железы напрямую связаны с поглощением большего количества, чем можем усвоить.

Иногда нужно, чтобы кто-то пришел и сказал не самые удобные вещи, которые заставят задуматься над отдельным аспектом бытия. Может быть послужат к значительному улучшению качества сегодняшней жизни и позволят оставить следующим поколениям цветущую землю.

Грустная история девушки Велкин, толстушки с необыкновенно легкой походкой (говорили, у нее кости полые внутри) и о желании вырваться из круга, очерченного серой обыденностью посредством употребления, назовем это небом. В небе так хорошо парить вне времени и пространства... до поры, до времени. А когда оно приходит, небо догоняет тебя и шваркает со всей дури оземь.

Любовь и смерть в антураже археологических раскопок. Есть странная девица, которая должна бы держаться почтительно и быть на подчиненных ролях, а вместо этого держится удивительно дерзко и к ее авторитетным суждениям прислушиваются серьезные ученые — у нее чутье, Магдалена словно бы заранее знает, где надо копать. Есть прибившийся к археологам разнорабочий, который называет себя Антеросом и держится не менее, если не более раскованно. И лишь в самом конце ученые свяжут его имя с ипостасью Эроса, которая знаменуется равнодушием объекта любви. Но изменить что-нибудь будет уже слишком поздно.

Ах ты, кожа моя, кожа

«мои пра-пра-прародители были рабами,

я из кожи вон лезу, чтобы от них отличаться,

хожу в офис на работу,

...она — основная доступная мне форма рабства»

«Кожа» замечательно сильная и стильная декларация интерсекфеминизма (напомню интерсекциональный феминизм борется не только за права женщин, но против всех видов дискриминации, включая классовое, кастовое, расовое, семейное насилие). Мне не встречалось более яркого и цельного высказывания на эту тему не только в отечественной, но и в зарубежной прозе, которой читаю немапо (не могу не вспомнить нашумевшей «Силы» Наоми Алдерман, в сравнении с этой книгой откровенно слабой, извините за каламбур).

В «Пилотных словах» вступления Евгения Некрасова, возможно вспоминая претензии к Дженин Каминс по поводу «Американской грязи», какое-де имела право писать о мексиканских нелегальных мигрантах, не будучи одной из них. Так вот, писательница говорит о том, что право писать о русских крепостных крестьянах есть у нее в силу происхождения. Что до права писать о чернокожих рабах Америки — его дает общность рабского опыта.

И да, это невероятно круто. Ну, хотя бы потому, что провести параллли между положением русских крепостных и американских чернокожих рабов приходило в голову многим, но взять и поставить знак равенства — такого еще не было. И, как в случае всех гениально-простых вещей, увидев раз, развидеть уже не сможешь.

Я не могу сколько-нибудь подробно рассказать, каким образом это ей удалось, не испортив вам предстоящей радости от чтения/прослушивания, в книге очень плотно все упаковано, и она, несмотря на декларативность, в первую очередь замечательно интересная история. Могу лишь сказать, что Россия романа не вполне наше многострадальное отечество — говорящие зайцы и медведи действуют здесь наравне с людьми,

И совсем немного о стиле. Я уже говорила, рассказывая о «Домовой любви», о намеренно остраненном, восходящем к Андрею Платонову языке. Так вот, в «Коже» — это звучит как если бы платоновским языком составлялись юридические документы. Не самое удобное для восприятия чтение, но оправданное контекстом и такого вы еще не читали. Точно.

Любовь к электричеству

Слишком рано для цирка,

Слишком поздно для начала похода к святой земле...

...Но электричество смотрит мне в лицо

И просит мой голос.

Аквариум «Электричество»

Впервые герой-рассказчик встречает человека, чья жизнь роковым образом переплетется с его собственной, шестилетним. Чарльз Джейкобс священник и он любит электричество. То есть, настолько сильно, что оснащает моторчиком фигурку Иисуса, которая благодаря глуповато-наивной бонификации движется над поверхностью Мирного Озера, иллюстрируя сюжет хождения по водам. Ну, вы помните. Продемонстрированное впервые, производит неизгладимое впечатление на детскую часть паствы, в шестьсот сорок восьмой китайский раз ничего кроме скуки не вызывает, у самой продвинутой части аудитории — стойкий рвотный рефлекс.

Но в целом к преподобному Джейкобсу прихожане с пиететом. Он и его семья, красавица жена (в нее чуть влюблены мужчины городка, как в самого референта женщины) и сын, одним своим присутствием способный смягчить и высветлить (есть люди с таким врожденным умением, Мори из них) любую атмосферу. Прихожане любят свою церковь и тех, кто наполняет ее живым светом. А электрический пунктик Преподобного сослужил как-то добрую службу брату рассказчика. Он потерял голос в результате травмы и пережил полной мерой одиночество, отторгнутость, отчаяние от осознания: ты не как все, ты внезапно стал изгоем.

Так вот, сконструированный Джекобсом электростимулятор, что-то вроде физиотерапевтического шарфа, возвращает возможность говорить за один сеанс. Господь явил чудо. Я без иронии, вслед за другой героиней книги, скажу: человек может верить или не верить, чудеса исцеления дарует Бог. И тут мы со Стивеном Кингом на разных позициях (мы с вами по разные стороны баррикад, как сказала мне налоговая инспектриса много лет назад, баррикады — радикально, пусть будут разные точки зрения).

А потом случится катастрофа, пастор утратит веру и после возмутительной речи с амвона, произнесенной убитым горем человеком в крайней степени отчаяния, которая войдет в городскую историю под именем ужасной проповеди, община изгонит его. И единственным, кто придет проститься с опальным священником, станет Джейми Мортон. Который вырастет, станет рок-музыкантом, едва не пустит под откос свою жизнь, но сумеет вернуть ее в правильное русло. Вернее, в этом ему поможет священник-расстрига из прошлого.

Ярмарочный шарлатан и телепроповедник, маньяк-ученый и злобный старик, использующий людей как расходный материал — на протяжении книги Джейкобс будет представать во многих ипостасях, всегда даруя страждущим исцеление, но парадоксальным образом, с каждым появлением представая все более отталкивающим. «Возрождение» не только самая антиклерикальная из кинговых книг, она еще и рисует мрачнейшие перспективы посмертия. Но тут я в домике — у нас есть булгаковский антидот «каждому по вере».

Первый раз я прочла Revival сразу после выхода, за год до появления книги на русском, не уловив многих нюансов и аллюзий. Сейчас, с аудиокнигой в блистательном исполнении Игоря Князева очевидны множественные отсылки к «Что-то страшное грядет» Брэдбери в ярмарочном эпизоде, Солнечному дому преподобного Гарднера из «Талисмана» самого Кинга в части преподобного-с-кольцами, и конечно к «Франкенштейну» Мэри Шелли в заключительном эпизоде (девичья фамилия матери Мэри Фэй, имя ее отца, Джейкобс восклицает: «Она жива!»

Пересечений с «Великим богом Паном» Артура Мейчена я, как и в первый раз, не увидела, хотя считается, что Кинг в значительной степени вдохновлялся им при написании этого романа. И не могу не сказать о своем эпизоде-фаворите в аудиокниге. Тот момент, когда Джейми, излеченный от наркозависимости, приходит в себя, раз за разом повторяя: «Что-то случилось». Во-первых, живо вспомнила «Something happened» семилетней давности, а во-вторых, это крутейше сделано в русской аудиокниге.

Все псы попадают в рай?

«Страшные муки идут своим чередом

В каком-нибудь закоулке, а рядом

Собаки ведут свою собачью жизнь

У.Х.Оден»

Боже, благослови прогресс: мобильную связь, интернет, социальные сети, Zum-конференции — все, что дает нам возможность быть вовлеченными в общение, оставаться на связи и отдаленно решать рабочие вопросы. Боже, благослови муниципальные ветслужбы, которые прививают и стерилизуют бездомных животных. Всякий раз, как слышу стоны по поводу свертывания космических программ, типа «Прости нас, Юра, мы все про..али», и вот, мол, середина двадцатого века обещала прорыв человечества в дальнее внеземелье, а начало двадцать первого обернулось идиотами, глядящими на маленькие коробочки в руках — каждый раз думаю: вы чего, ребята, все ж правильно. Прежде научимся в своем доме жить без войн, наведем в нем порядок, а уж потом и о космосе можно будет подумать.

Долгое вступление к тому, что ситуация, описанная в романе, сегодня была бы невозможна. Это великое счастье. Я прочла его четверть века назад и смертельно боялась перечитывать. Как выяснилось, даже финал неправильно запомнила. Потому что да, такое страшнее выдуманных чудищ. Внезапно, без объявления войны, попасть из своей уютной жизни в положение пленницы осаждаемой монстром железной коробки. Мучиться жаждой, напрасно надеяться на спасение, а главное — видеть, как умирает твой ребенок и никак ему не помочь.

«Куджо» для меня одна из самых страшных кинговых вещей. Удивительно, но роман, изданный сорок лет назад, не утратил актуальности и сегодня, когда жизнь радикально переменилась. То есть, соотносить с современным положением вещей ты будешь позже: а если бы Донна забыла сотовый? Ну и что, Черити и Брэтт непременно переполошились бы, что муж-отец не выходит на связь. Да и Вик, не имея сведений о жене с сыном, куда раньше нашел бы способ попросить кого-нибудь заглянуть к себе домой. Ему, кстати, и уезжать не было бы необходимости, зачем, когда такого рода вопросы можно решить в зуме?

Это все после, а начиная читать, погружаешься в реальность книги мгновенно и неотвратимо: в этом «здесь и сейчас» все так, только так, и не может быть иначе. Основную линию пленников бешеного пса, оплетают и дополняют безупречно выстроенные вспомогательные: отца с его серьезными рабочими проблемами и хозяйки сенбернара, всеми способами стремящейся оградить сына от разрушительного влияния алкоголика папаши.

Внезапно поняла, что книга написана Стивеном Кингом в тридцать четыре года. Молодость, даже по меркам сегодняшней юно-рьяной литературы. При этом такой зрелый уровень прозы, которую уже теперь можно оценивать как классику, и не только жанровую: сюжет, структура, стиль, образы — все идеально.

Я говорила, что боялась перечитывать, но послушать решилась. У аудиокниги то неоспоримое преимущество, что самыми пугающими дорогами можно пройти не в одиночестве. А возможность послушать роман в исполнении Игоря Князева станет подарком всем поклонникам хорошей литературы.

Подменыш

«Она слышала о женщине, у которой забрали ребенка, а вместо него оставили какого-то убогого.»

И каждая из нас слышала что-нибудь подобное, и запомнила, не отдавая себе отчета. Истории об украденных детях плещутся в темных водах коллективного бессознательного даже и тогда, когда ты далека от любой мистики, а сказки позабыла вместе с косичками и болячками на сбитых коленках. Разве что, подменыши не восточнославянская тема, скорее западная, наша нечисть деток крадет, не оставляя ничего взамен: баба-яга, серенький волчок, гуси-лебеди.

Так или иначе, страх потерять ребенка знаком каждой матери, а тревожная настороженность, сопровождающая начало материнства, в куда большей степени норма, чем рекламная картинка, где единственной заботой мамы становится наличие молочной смеси и памперсов в достаточном количестве. «Милые детки» о том, как на самом деле.

Он кричит от голода, а у тебя еще нет молока, описался — а ты не умеешь перепеленать, и так три дня в роддоме, а потом дома все то же, с той разницей, что молоко пришло, его много, и надо сцеживаться, потому что ребенок всего не выпивает, а оставишь — будет мастит. Ладно, у героини этой проблемы нет, двое все высасывают. Но и кричат вдвое громче, и спать совсем не дают. Женщина не только становится более уязвимой с этим новым опытом, но сама ткань реальности словно бы истончается, позволяет иным мирам дотянуться до нее.

История Мелани Голдинг в том числе об этом. В придачу к смертельной усталости, тревоге, одиночеству, идущим об руку с радостью материнства, ты становишься еще и до смешного суеверной. Не оттого, что враз глупеешь, а потому, что воочию видишь действенность вещей, которые в прежней жизни сочла бы дичью и глупостью.

Действительно ли к Лорен приходила та мерзкая женщина или это галлюцинаторное порождение болезненной психики. Нам проще и приятнее списать все на совпадения: камера? — да как-то отключилась; голос? — это она сама с собой так разговаривает; соседка тоже слышит пение детей? — так шизофреничка; скелеты матери и младенцев в затопленной деревне? — ну. просто какие-то скелеты; женщина Виктория, которая сорок лет назад пережила подобное? — о чем вы, у нее альцгеймер. Имена еще эти, Бишоп и Селвер — ну, как-то так.

Нам проще и удобнее задраить наглухо форточку, из которой сквозят ветра иных миров с запашком тухлой рыбы и речной тины. Не было и нет, а то, что тетка в психушке, значит там ей и место. Книга достаточно феминистская, и да, почему бы не поговорить о трудностях, с которыми сталкивается женщина после родов в таком вот формате остросюжетного мистического триллера?

Читается так, что невозможно оторваться, местами по-настоящему жутко. Есть тайна, есть расследование, есть обаятельная полицейская и не менее привлекательная журналистка. И есть предельная эмоциональная вовлеченность. От души рекомендую. А еще, я хотела бы знать, вы-то как думаете, было или нет?

Камиройцы не киммерийцы, несмотря на созвучие. Скорее уж варварами в сравнении с ними выглядим мы. Их школьники говорят на множестве языков, могут вылечить почти любую болезнь, построить школу или небоскреб, а причина в замечательно продвинутой системе школьного образования. Не исключающей, впрочем, казней нерадивых учеников. Такое себе: Колхоз — дело добровольное...» Далее по тексту.

Очаровательно олдскульная история о полностью сегодня забытом прототипе телевидения из 1870-х, работавшем на керосине, о его изобретателе, бывшем одновременно талантливым менеджером , сумевшим наладить вещание на несколько десятков приемников в разных странах, писать сценарии мыльных опер, выступать в них режиссером. И о его ведущей актрисе, бессменной (почти).

Можно вывести нехитрую мораль про «так проходит слава мирская», «клятвы лгуньи», «отольются кошке мышкины слезки», «на всякого мудреца довольно простоты». Можно увидеть протофеминистское послание. А можно понять, что стало предтечей Radiance Кэтрин Валенте.

«Матушка Эвремы» — это такая апология аспергеров. Не секрет, что гении в быту бывают невыносимы, а порой производят впечатление дурачков. Что не мешает им добиваться в современном мире результатов, несопоставимых с достижениями нормальных во всех отношениях компатриотов. Герой с говорящим именем Альберт яркое тому подтверждение. В общем, не стреляйте в пианиста...

«Страну больших лошадей» лучше всего поймет и оценит лингвист, хотя в принципе — любой, кто изучал когда-нибудь языки самостоятельно (больше одного). Два инженера англичанина исследуют пустыню Тар и внезапно один из них начинает говорить на местных диалектах, сам он воспринимает свой неожиданный прорыв как «вспомнил». Рассказ немало перекликается с «Не бродить уж нам ночами» Брэдбери, хотя в целом более гуманный и абсурдистский.

«Девятьсот бабушек» считается одним из лучших рассказов Лафферти, название даже стало заглавием самого известного из его сборников. В основе соединение развернутой метафоры о бесчисленных поколениях предков, которые стоят за каждым из нас с законом перспективы, согласно которому по мере удаления объекты уменьшаются.

В реалиях рассказа человечество практически на уровне стругацкого Полудня с поправкой на ветер американской бизнес-модели: свободное путешествие по галактике не исключает извлечения коммерческой выгоды из обнаруженных в ходе поиска планет. И вот, на далеком астероиде обнаруживается цивилизация, члены которой не умирают. То есть, совсем.

В то время, как большинство членов экспедиции озабочены более всего вопросами, так ли это и если да, то как им удается, одному из членов экипажа Серану (салют, Сирано де Бержерак и Серен Кьеркегор) больше всего хочется понять, как все началось. Откуда есть пошла... и всякое такое.

А что уж из этого вышло — в рассказе.

Три сказки о шелни, это такие маленькие гоблинчики, уродливые, но не отталкивающие, а милые, потому что в них совсем нет злобы. Больше всего похожи на малый народец из ирландских сказок, с ними и общаться можно только говоря в рифму, как с теми.

Действие на чужой далекой планете, исследовательскую экспедицию на которую финансирует концерн по производству консервированных продуктов — вроде как, всем хорошо: ученые собирают сведения, не заботясь о материальных трудностях, промышленники создают положительный имидж меценатов. На деле все не так, пока этнографы изучают маленьких шелни, скоки и лягух (видимо названных так за сходство с земными земноводными) коммерсанты налаживают линию по производству... консервов из аборигенов.

Пронзительно печальная трагическая история геноцида и девушки-исследовательницы Холли, решившей разделить участь народа. с которым сроднилась.

Хороший, умный, злой... мальчик

«Каждый год я говорю вам: «Голосуйте за меня.»

Каждый год слышу в ответ: «Тебя нет в избирательном бюллетене.» Друзья, ну вы же не дети... Нет в бюллетене — так впишите»

Ну, по крайней мере, в одном месте вы можете отдать свой голос за автора, не прибегая к сомнительным манипуляциям с бюллетенями. Премия НОС открыла читательское голосование за книги своих номинантов с возможностью прочесть их безвозмездно (то есть даром). Налетай-торопись!

Сборник малой прозы драматурга Валерия Печейкина, который в коротком списке, — это такие очень компактные рассказики, больше всего похожие на сетевые тексты: ударное начало, энергичная сердцевина на злобу дня, яркий финал, часто с панчлайном. Отменный литературный язык не исключает использования ненормативной лексики в эстетской манере новой русской интеллигенции. Идеальный формат для репостов и обсуждений. Думаю, не ошибусь, если предположу, что большая часть начинала жизнь фейсбучными постами.

Мне пока не довелось читать пьес автора, курирующего, между прочим, в Гоголь-центре программу «Гоголь+« (про «смотреть на театре» не говорю, это наверно надо жить в москвах), думаю, что теперь непременно прочту, мне нравится, как он пишет. Ох нет, начала «Мою Москву» и это слишком сорокински, если вы понимаете, о чем я. Ну. то есть, я-то дочитаю, нас таким не напугаешь, но беременных и слабонервных просьба удалить от экрана. Однако теперь не о драматургии Печейкина, а о его «Злом мальчике.»

В сборнике тринадцать разделов, символическое число, под каждым тематически объединено несколько рассказов. «Сложная фамилия» — воспоминания о ташкентском детстве драматурга. Ностальгические, забавные, саркастичные и милые, невзирая. «Кукуха поехала» — салют, самоизоляция, о том, как ощущает себя экстраверт, лишенный возможности непосредственного общения. «Неправильное кино» ожидаемо о российском кинематографе, точнее о том, что пытаются за него выдавать, но остановимся уж на том, что всякая нация достойна своего кинематографа.

Вряд ли есть смысл каждый из разделов освещать подробно, куда проще прочесть и порадоваться. Потому что в целом это довольно позитивное чтение. Хотя трагичные ноты имеющий уши не раз и не два услышит. Печейкин открытый гей, а в условиях нашей дремучей патриархальности каминг аут требует немалого мужества. Нарочитый цинизм в этом случае не отталкивает, а воспринимается своего рода защитной оболочкой. Некоторые рассказы из раздела «Бедная Настя» эмоционально вовлекают на уровне, сопоставимом с «Мы умели верить» Ребекки Маккой, одной из лучших книг этого года.

И несколько слов о заглавии. Знатоки русской классики непременно вспомнят одноименный чеховский рассказ, такая уж у Антона Палыча планида — вдохновлять современных авторов на литературный подвиг, в том числе названиями произведений (Акунин подарил нам свой вариант«Чайки», Веркин «Острова Сахалина», «Трех сестер» склоняли немерено). Теперь вот «Злой мальчик», история мелкого шантажиста, чей звездный час бесславно закончился, когда влюбленный молодой человек набрался-таки храбрости посвататься к его старшей сестре. Хотя, кажется, внутреннее наполнение этого эпизода ближе «Моей Москве»

И потом оба они сознавались, что за всё время, пока были влюблены друг в друга, они ни разу не испытывали такого счастья, такого захватывающего блаженства, как в те минуты, когда драли злого мальчика за уши.

Скандинавский психопат

«Алло, Хьюстон, у нас проблемы.»

Стефан Анхем главный специалист по изобретению наиболее затейливых способов умерщвления, на фоне достижений которого привычный скандинавский детектив с расчлененкой выглядит добропорядочным и патриархальным. Такого разнообразия чудовищных умертвий, как в его культовой серии Фабиана Риска нет и у мэтров сплаттерпанка, вроде Клайва Баркера.

В пятой книге инспектора Риска продолжают причудливо сплетаться нити уходящие в прежние части и если в детективе вы цените в первую очередь возможность неспешного погружения в экспозицию с кропотливым распутыванием узлов, стоит начать с четвертого «Мотива Х». Однако если в остросюжетной литературе триллер для вас важнее детектива, беритесь за чтение смело — леденящих кровь деталей будет много, а необходимые подробности предыдущих дел несложно восстановить из контекста.

Имеет смысл сказать несколько слов о заглавии. В англоязычной и шведской версиях преемственность четвертой и пятой книг обыгрывается омонимичностью «Х» как икса и десятки, обозначаемой той же латинской «Х», отслеживаясь на уровне названия и графического оформления: «Motiv X»-«X Ways to die». В русском варианте, в силу некоторых особенностей нашего восприятия, этот мессендж не считывается автоматически и дополнительный бонус утрачен, однако стоит иметь в виду, что «Мотив Х» и «10 способов умереть» тесно связаны.

Итак, чудовище-маньяк продолжает серию преступлений, мотив которых не поддается определению: среди жертв мужчины, женщины и дети, разного возраста, расы, статуса и имущественного положения. Не повторяется ни орудие преступления, ни способы, которыми психопат убивает. Одновременно с этим, в полиции Хельсингборга орудует свой циничный и жестокий оборотень в погонах, и подозрения нашего героя давно переросли в уверенность, но для суда ее недостаточно, нужна доказательная база, а с ней пока не получается.

А тут еще и дома ой как неладно. Сын Тео, который незадолго до этого по незнанию, из желания выглядеть круче и понравиться любимой девушке, а больше по склонности к подростковому бунту оказался втянут в жестокое преступление, уступает настояниям Фабиана и отправляется в полицию, чтобы дать показания. Дальнейшего развития событий не предполагал ни он сам, ни опытный инспектор Риск.

В общем, все очень круто, кругом нечеловеческая жестокость, кровь-кишки-доброта в объемах, превышающих возможности восприятия. Что не мешает герою привычно и много рефлексировать на тему: «что я делал не так, где ошибся в построении семейных отношений?» В рискованные авантюры полицейские по-прежнему пускаются в одиночку, что позволяет преступникам глумиться над ними всеми возможными способами и калечить почем зря. Начальница отдела Тувессон по-прежнему балансирует на грани очередного запоя. Датская полиция в лице Кима как-его-там все так же чинит всяческие препятствия, не забывая присвоить себе лавры, а моей лапочки полицейской Дуни Хугер все еще практически не показывают.

НО! Судя по тизеру шестой книги, в следующей части основным действующим лицом будет Дуня. Восстанет из пепла в таком монте-кристовом духе и тогда держитесь все злодеи незалежной Скандинавии! Жду-жду. И конечно, главная причина по которой я, не будучи поклонницей жанра, следую тропой Анхема уже шестой раз — аудиокнига, прочитанная Игорем Князевым. Она великолепна. Но это как всегда

Дивная вещь, снова о малом объеме, вмещающем необъятное количество предметов и об иных (чужаках, пришельцах), превосходящих людей по всем параметрах, но отчего-то находящих интерес во взаимодействии с ними — у Лафферти эти темы из сквозных. Но этот рассказ еще и очаровательно живой веселый, забавный и он отчасти предвосхитил сегодняшнюю разницу поколений, где основное отличие не идеология, а умения: семидесятилетние выучились включать телевизор и пользоваться пультом, пятидесятилетние недурно владеют компьютером, а тридцатилетние творят миры посредством телефона.

«А это я делаю вторым моим языком»))

А это о путешествиях во времени с утрированным, доведенным до абсурда брэдбериевским эффектом бабочки — не той, классической, которая помавает крылышками в Южной Каролине, а над Тихим океаном, благодаря череде сложных взаимодействий, зарождается Тайфун, а той, какую случайно раздавишь, глядь — у власти фашисты и орфография кривая.

Герои со своей страстью исправлять действительность доводя до идеала, добиваются — ну, не буду спойлерить. А рассказ еще и о том, что лучшее — враг хорошего.

Ах, какая прелестная вещица об утопии, построенной на одной, отдельно взятой Земле посредством ее рельсификации. Занятно, что тема поезда занимает многие выдающиеся умы мировой фантастики-фэнтези. Кто-то демонизирует поезда, как Стивен Кинг с Блейном Моно, другие видят в них неизбежность перемен — Чайна Мьевиль с «Рельсами» и «Железным Советом». Лафферти поет железным дорогам осанну, его мир, избавленный (почти) от автомобилей, которых там отстреливают как бешеных псов, его мир процветает. Поезд как воплощение духа общности, сотрудничества и достойной умеренности в противоположность эгоистическому индивидуализму автомобиля. Есть, над чем подумать. Особенно когда торчишь в пробке, в которой каждое третье авто размером с вагон везет одного пассажира.

«Ни острова из камней в небесах» — это такая пикареска с идеей летающего острова в основе. То есть, изначально — о побежденной гравитации. И снова Лафферти не первый, кто привнес в мировую фантастику сеттинг, его еще Свифт в «Путешествиях Гулливера» использовал, а в новейшей русской литературе Виктор Пелевин со S.N.U.F.F ом и Андрей Рубанов с «Финистом — Ясным Соколом» обновили. Но Лафферти — это не «о чем», а «как», и «что из этого получается». А получается почти по Козьме Пруткову: «если на клетке слона видишь надпись «Буйвол», не верь глазам своим.

Забавная и грустная новелла о нежелании воспринять сколько бы ни было эмпирическое знание, если оно противоречит основной парадигме.

Я с таким впервые столкнулась у Клиффорда Саймака в «Необъятном дворе» (1958), одном из первых вообще фантастических рассказов, прочитанных в жизни. А потом, уже в девицах, прочла «Мастера и Маргариту», где московская квартира посредством четвертого измерения была раздвинута до размеров небольшой автономной вселенной. Потому приписывать Лафферти первенство в открытии феномена малого пространство, вмещающего огромные просторы, не стану. Мне кажется, «Узкая долина» не «про что», а «как», «каким образом». И вот как раз то, как творится магия пространства на стыке ирландских суеверий и магией коренных американцев — это и есть главное содержание рассказа. И в нем же его очарование.

Не помню, когда прочла этот рассказ. Лет семи, наверное. С чувством: «Это важное!», которое не идентифицировала четко и словами не формулировала, что не мешает ему оставаться неизменным критерием оценки, отличным от «нравится-не нравится». Хотя, понравилось, чего уж там. Едва не первая книга жанра в жизни, сборник американской фантастики в мягкой обложке, И такая невероятная удача, россыпь ярчайших имен: Азимов, Кларк, Шекли, Гаррисон. Каждый по-своему хорош и мир мой уже не был после прежним, но помню лучше всего один этот рассказ.

Все не так, все, минуя социально-одобренное и при том неуловимо родное. Поди разберись, как такое может быть. Одинокий деревенский механик-самоучка «Мастер на все руки» вывеска у дома. А свой быт довести до ума руки не доходят. Приемник сломанный стоит, плитка электрическая начинает греться только после того, как пнешь ее пару раз. Да он бы мог, но неинтересно это все. Вот уж совсем сломается, тогда и починим. А интересно разъезжать по округе и выменивать вещи. По большей части то, чем он занят — мена, не торговля: «Продажа старинных вещей. Не хотите ли что-нибудь обменять?» — гласит вторая запись на той же табличке. Маклер. Всей родни — пес Таузер (ага, Тузик значит, подумала).

Странные вещи, которые начинают происходить вокруг и внутри собственного дома, принимает с удивлением, но они не сокрушают его систему мироздания, не заставляют предположить в себе психического заболевания. Просто так есть, разберусь с этим позже. А вещи удивительные. Внезапно идеально заработало все, что на ладан дышало. Привезенный н-ный раз в ремонт допотопный телевизор начинает показывать цветным, с такой картинкой, что дух захватывает (чуть изменена схема, да в разных ее местах беспорядочно натыканы матово-белые кристаллы, занятно, если учесть жидкокристаллическую природу экранов современных гаджетов, правда?)

Дом оказывается проложенным по контуру неким материалом, который ни молоток. ни сверло не берут. Таузер что-то раскапывает в лесу неподалеку. Похожее на большое яйцо из того же материала. А после одна из стен дома исчезает и за нею вместо нашей реальности оказывается нечто, похожее не каменистую пустыню. К тому времени деревенский дурачок и слуга «за все» самого зажиточного деревенского хозяина Бизли нрапросился пожить к герою. Между прочим, всегда уверял, что умеет общаться с Таузером (да пусть мелет, кто к его словам серьезно относится).

Никакого смысла пересказывать, он короток и прочесть такое в радость. Но «жизнь, которой хотела бы жить»: самостоятельно, вне социума, насколько возможно, радуясь своими радостями, которых не сможет разделить ни одно человеческое существо из находящихся рядом — все оттуда. И с того же рассказа: мне не нужно чужого, но за свое готова противостоять, если понадобится, даже и целому свету. И оттуда: нет ничего зазорного в торговле, когда и если у тебя лежит к этому душа. И то, что вспыхнет сверхновой в «Форрест Гампе»: никогда не стоит относиться к людям пренебрежительно, сколь бы превосходящшим по интеллекту ты себе не казался.

И тогда весь мир, возможно, станет твоим необъятным двором. А фамилия писателя правильно произносится как Симак.

Рассказ, который «букву» современного мира, вроде электронных денег, и мгновенных переводов посредством мобильного телефона напрочь игнорирует, но дух передает довольно точно. И от того предельно ускоренный в сравнении с полувековой давности, универсум выглядит изрядно гротескным и олдскульным. Однако сама по себе идея невероятно ускорившегося мира, в котором не «утром в газете — вечером в куплете», а после полуночи автор пишет философское эссе, к часу ночи становится всемирно признанным гуру, к двум основывает собственные школы, к пяти развенчан а к утру напрочь забыт — эта идея довольно точно отображает нашу реальность.

Отличное эссе от Нила нашего Геймана, одновременно признание в любви к Лафферти и рассказ о нем для нас, простецов, которые о мастере до сей поры представления не имели. Здесь вы впервые с начала книги услышите об оригинальности великого писателя, и это еще не вызовет нервного тика, как при упоминании о том же в следующие стопицот раз в предисловиях сборника, предваряющих каждый рассказ. Умно, емко, информативно, доброжелательно.

Медвежьи услуги

«Таня научила зверя плясать вприсядку. Плясун из него вышел лучше, чем из Тани. Хуусконен пел казацкие песни, под ритм которых Черт и Таня танцевали, русские женщины всегда славились своим танцевальным мастерством.»

Забавно, считала Арто Паасилинну автором двух книг: «Год зайца» и «Лес повешенных лисиц», ту и другую нежно люблю, иногда думала, что вот такие книги о животных я, не замеченная в большой любви к жанру, могла бы читать, жаль, что так мало пишет финский автор. А оказалось в точности наоборот: публикует в год по книге к осени (совсем как наш Пелевин), ему часто пеняют на однообразие, но тридцать пять романов, переведенные на сорок языков и миллионные тиражи говорят сами за себя, потому на родине его называют инструментом привлечения интереса к современной финской литературе.

Животные и отношения, которые складываются с ними у героев вызывают смешанные чувства. С одной стороны восхищения с другой — собственной неполноценности. Не приходилось наблюдать в своих питомцах такого интеллекта, каким блещет у Паасилинны каждые первый зверь. Хотя я и в странствия, где спутником был бы заяц или медведь, не отправлялась. Может как раз эта готовность отринуть радости комфортной жизни, пуститься во все тяжкие, не в значении одноименного сериала, а в смысле реальных тягот бездомного кочевья — может она и обеспечивает глубинный контакт со зверем?

Не знаю, и на собственном опыте не испытаю, мне другой вид эскапизма ближе — в очередную историю с возможностью опосредованно прожить многие жизни, непосредственно не соприкасаясь с необходимостью баюкать в берлоге медвежонка или подтирать за ним дерьмо по всему дому. Но идея медведя, живущего среди людей, приводит в трепет. Дикому зверю в социуме не место, каким бы ни был умненьким и дрессированным, а когтей, клыков и медвежьей силищи никто не отменял, и ты не знаешь, что может привести его в ярость. А вы как думаете?

Но это в жизни, а в книге — пусть будет. Хотя история и в книге с того началась, что медведица с медвежатами забрела в кухню, напала на повариху, погибли обе, а одного из осиротевших медвежат паства подарила священнику на полувековой юбилей. Фигассе, подарочек, подумала пасторша, однако Хуусконен к зверенышу сильно привязался и на неявный ультиматум: «Я или он, « ответил: «Он», хотя так же неявно. Поэтапно съехав сначала из супружеской спальни на диван в гостиную, где медвежонок спал у него в ногах, а после и вовсе на участок одной вдовы. которая позволила выстроить на своей земле берлогу.

Конечно, пастор Хуусконен был с чудинкой, нормальному священнику разве пришла бы охота возиться со зверем, как с малым дитем? Хотя, с другой стороны, когда жизнь явно уже к закату; дети выросли, живут отдельно; ты не нужен им, жена считает дураком и неудачником; веру, что должна бы служить опорой, утратил. И вдруг появляется живое существо, которому ты необходим, хотя бы даже и медвежонок. Тогда и жизнь обретает новый смысл.

По крайней мере, у пастора-расстриги именно так получилось. И оказалось, что жизнь может преподнести много сюрпризов, и есть в ней место подвигам, путешествиям, любви молодых женщин, беспробудному пьянству, голосам из космоса (не как следствию пьянства, а как хобби).

Обаятельный плутовской роман об обретении счастья, дружбы, любви и радости, когда, казалось бы, уже и мечтать ни о чем не стоит.

Не только о воде

"– Так вы местный, что ли?

– Не дай бог. Питерские мы.

– Это сейчас не актуально, – отметил Денис.

– Это всегда актуально, – веско возразил Михалыч»

Боже, какая прелесть! Ну почему не прочла прежде? Потому что начало настраивает на то, что речь пойдет о политике и кадровых вопросах, а к политике питаю стойкую идиосинкразию. Но к этому автору у меня уровень читательского доверия, который позволяет есть из его рук любое блюдо, зная — плохим не накормит. На всякий случай, политики будет по минимуму, вот в самом начале, и потом в самом конце. А чего по максимуму? Ой, чего только не будет. Непременная утопия, с которой у Шамиля Идиатуллина взаимная склонность: он ее любит, она ему отлично удается; почти шпионский триллер; будет хоррор, который шевельнет рудиментарные волоски вдоль позвоночника; и фантастика; и остросюжетный боевик; и неожиданная, но действенная проповедь веганства (мне, отчего-то, кажется, что эпизод с коровой спонтанный, не запланирован заранее, хотя с точки зрения сюжета он безупречен — двигает тремя способами, в полном соответcтвии с теорией).

Не многовато для небольшой по объему повести? В самый раз, Шамиль Шаукатович мастер плотного текста в котором всякая вещь на своем месте, а вместе (простите за каламбур) они отменно взаимодействуют. Итак, федеральный инспектор получает от руководства приказ срочно подобрать кандидатуру для дальнейшего продвижения; вспоминает об опальном чиновнике, сосланном в район — обычный среднестатистический район Татарии: есть нефть, но с водой большие проблемы; и построившем там мини-коммунизм. Но при этом Насыров, тот самый дядька, упорно не желает являться в Казань пред державные очи главы республики, присылает на совещания замов, с которыми президент говорить отказывается, обстановка изрядно накалена и абсолютно неясна. Фронда или действительно так болен? И что за болезнь? Потому что, вы ведь понимаете, государству нужны здоровые мужи на страже его интересов.

Федеральный инспектор Денис Сайфиев отправляется в инспекционную поездку, ну и так, переговорить с кандидатом. Вообще, это о воде. Потому что без воды и не туды — ну, вы помните. И потому что человеческий организм на восемьдесят процентов состоит из воды.И не только человеческий. Еще это о смене эпох, которая несет с собой революционные изменения, хотя все мы предпочли бы эволюционные, да кто ж нас спросит о наших преференциях? И о том, что не стоит так уж цепляться за видимость — она устарела и не отражает сути. Ну, а если кто узрит только политическую сатиру, что ж, я не против, каждый в меру своего понимания. Одно могу сказать точно — я провела с этой повестью чудесный вечер и отложила со словами: «Какая прелесть»

Суровая проза жизни, нежная поэзия смерти

»- Просто закройте глаза, — сказала стюардесса, привычно улыбаясь бледными, наверно от помады, губами, — Это недолго.»

Я не знаю другого писателя, который бы так легко, ненатужно, так естественно генерировал афоризмы. Не абы-какие, а умные, забавные, парадоксальные, многозначные. И он не чахнет, как князь-Кащей над златом, не откладывает, чтобы во благовремение вставить в какую-то из книг, раздаривает со стрельцовской щедростью, прямо в фейсбучной ленте, словно зная — на все хватит.

Хватает, уникальный стиль, энергичная проза с высочайшей иммерсивностью («измененная реальность», «погружение» и «эффект присутствия», кто пока не знал этого красивого слова). Крупную форму люблю у него, малую просто обожаю. Сборник «Все как у людей» — это в основном рассказы, две небольшие повести и целая куча микрохорроров (такие коротенькие, на одно-два предложение ужастики, очень атмосферные, а некоторые прям жуткие).

«Светлая память». Что, если однажды утром, чуть не угодив по дороге на работу под самосвал, ты вдруг обнаружишь в себе невиданные прежде способности, целый кластер superpower, который заставит усомниться, а на самом ли деле ты, девушка Женя, принадлежишь к человеческому роду? И нет, это не про супергероев, все гораздо круче. Страшнее, печальнее, счастливее.

«Я наберу». Не можешь дозвониться маме. То есть, совсем никому не можешь, потому что города твоего детства как-бы больше нет. И не было никогда. Мир сдвинулся, что-то в нем необратимо изменилось, и уже не будет прежним. И ты уже не будешь прежней. Лишенная корней, голову тоже не то. чтобы сохраняешь.

«Дедовский способ» Новогодний рассказ: праздник умер, праздника больше нет. И вдруг совершенный ренессанс после десяти минут чтения. Как такое возможно? Поди разбери. И я хочу дожить до мира, который в «Дедовском способе». Только пусть, если мысль действительно материальна (а я в это верю), она материализуется таким способом. С настоящими елочными игрушками.

«Эра Водолея». Человеческий организм на восемьдесят процентов состоит из воды.И не только человеческий. Утопия, с которой у Шамиля Идиатуллина взаимная склонность: он ее любит, она ему отлично удается; почти шпионский триллер; будет хоррор, который шевельнет рудиментарные волоски вдоль позвоночника; и фантастика; и остросюжетный боевик; и неожиданная, но действенная проповедь веганства.

«Кареглазый Громовик» О писателе говорит не его умение написать роман, роман при некоторой доле везения наваляет любой графоман. Тот. кто может сделать короткий рассказ, который ударит тебя под вздох, заставив воздух ртом глотать, как выброшенная на берег рыба — вот это писатель. Это скручивает хичкоковским тревожным ожиданием, когда все еще кажется лучезарным. Отмерено добавляет напряжения водой в клепсидре: кап-кап-кап. Врывается неожиданным финалом.

«Обмен веществ» Вот зачем героем рассказа сделал Иблиса? Кто такой этот Иблис? По сути — Люцифер, падший ангел, некогда бывший любимцем Аллаха, но возгордившийся и за то поверженный в прах. С той ключевой разницей, что Сатана христианской легенды наказан за желание стать равным Богу и бунт, а в исламе Иблис на Творца не посягал, но отказался пасть ниц и поклониться Адаму, созданному Аллахом по своему образу и подобию. То есть, как бы понятнее, отчего такая нелюбовь к нам, неразумным (глина, глина!).

«Принцесса — это праздник», на самом деле погремушка, «Микрохорроры» быстрей прочтешь их, чем о них, «Коллектор» — единственная совсем не моя вещь сборника, хотя возможно она окажется вашей. Шамиль мастер, Браво, Браво!

Дожить бы...

"— Это свитер, с оленями, в ваше время их космонавты носили, – снисходительно объяснила Маечка и, просияв оттого, что вовремя вспомнила, добавила: – На рок-концерты.

— Где Сталин и динозавры»

Это за крупную прозу я Шамиля Идиатуллина люблю, а за рассказы просто обожаю. Вот как он это делает? Р-раз и новогоднее настроение с непременным ожиданием чуда, с уверенностью, что все будет хорошо — то, самое, которое почитала почившим в бозе где-то между серединой и концом восьмидесятых прошлого века — вдруг снова со мной. Десять дней назад смотрела на веселившихся с усталой обреченностью звезд телевизора, думая: Праздник умер, праздника больше нет. И вдруг совершенный ренессанс после десяти минут чтения. Как такое возможно? Поди разбери.

Просто он редкий Мастер Утопии в мире анти- и дистопий, просто он может, это еще по «СССР» было понятно. И я хочу дожить до мира, который в «Дедовском способе». Только пусть, если мысль действительно материальна (а я в это верю), она материализуется таким способом. С настоящими елочными игрушками.

О своих

Это повторяется. В крупную прозу Шамиля Идиатуллина вхожу медленно и постепенно, всякий раз внезапно обнаруживая, что провалилась с головой. Просто такая особенность воздействия одного отдельно взятого автора на меня как читателя. С объемным романом особо не задумываешься, на каком этапе случилось слияние и поглощение. Но с короткими, на несколько страниц, рассказами, в точности то же. Начинаю с дистанции: не мое, не про меня, неблизко.

Ну каким она ко мне боком, эта девочка из офисного планктона со своими дедлайном-отчетом-презентацией. С амбициями провинциалки из какого-то Зотова Сарассовской области (салют, «Бывшая Ленина»), торящей дорогу в Большом городе. С женихом, которого держит в черном теле, лишая своего белого, пока отчет не сдан — работа важнее.

Дистанция, дистанция, а потом р-раз — и не можешь дозвониться маме. То есть, совсем никому не можешь, потому что города твоего детства как-бы больше нет. И не было никогда. Мир сдвинулся, что-то в нем необратимо изменилось, и уже не будет прежним. И ты уже не будешь прежней. Ты, не та девочка, которая дедлай-планктон-карьера. Случилось.

И нет, это не история о том, как мы склонны загоняться вещами, имеющими десятую степень значимости, не останавливаясь перед тем, чтобы рискнуть или пожертвовать действительно важным. Но о том, что главное — знать: с твоими все в порядке. О том, что, лишенный корней, голову тоже не то. чтобы сохраняешь. Ну для меня, по крайней мере.

Ты ушибся, сынок

«И матери сердце,упав на порог,

Спросило его: Не ушибся, сынок?»

Помните историю Козетты из «Отверженных»? Помните. как маленькая девочка, в жизни которой не было ничего хорошего, замирала перед витриной деревенской лавки, в которой выставлена была небесной красоты кукла? Ясно, что ей до куклы, как до Луны пешком, такую даже богатые Тенардье своей дочке не купят. Невозможность обладать вожделенной куклой становилась для юного читателя последней, самой горькой каплей в череде бед и горестей девочки. Потому что каково это, вставать в пять утра и таскать на голодный желудок тяжелые ведра, никто из нас не мог на себя примерить. А день за днем мечтать о гаджете который поднимет твой престиж на недосягаемую высоту, но даже не это главное. Главное — диковинная вещь-гаджет-электронный друг сам по себе заменит любую компанию и нипочем не надоест. Каково мечтать, да так и не удовлетворить мечту, каждый знает. Кроме тех, чья фамилия в детстве была Ротщильд.

У мальчика Даньки фамилия другая. И живут они с мамой. Одной только мамой, без отца, на окраине, в обычной замызганной многоэтажке с кошачьим запахом в подъезде. И в школе у него не очень. А вокруг жизнь, такая же, как наша, в которой папы вредных девчонок катаются на джипах и собираются второй для матери брать. А потом и эта девчонка на такой же сядет. Но что такое их паршивый джип, когда в мире есть Громовики! Не знаете, что такое? Н-ну, я тоже, если честно, не вполне. Скорее всего, что-то вроде робота с дополнительным расширенным функционалом: баритональным басом отвечать на залитые в память простые вопросы ребенка, размахивать световым мечом, производить сверкание и громыхание, спасать Мир при необходимости. Тамагочи в человеческий рост. Могу и ошибаться, но я так это вижу,

Даньке больше всего нравится кареглазый. Бывает еще с синими и зелеными глазами, но это не то. Хотя мечтать о своем Громовике для него все равно, что Козетте о прекрасной кукле — безнадежно. И вот, та-дамм! Мама говорит, что Кареглазый Громовик у Даниила будет. А она у него такая, мама, умница и красавица. И с характером. Сказала — сделает. Хотя он боится верить своему счастью, боится, что все в последний момент отменится. И еще эти неинтересные разговоры о том, как он будет жить у бабушки, когда вернется из чудесного места, где живут Громовики. Слезы эти, остановившийся, в одну точку устремленный мамин взгляд Эти взрослые так и норовят испортить самое чудесное в мире приключение...

О писателе говорит не его умение написать роман, роман при некоторой доле везения наваляет любой графоман. Тот. кто может сделать короткий рассказ, который ударит тебя под вздох, заставив воздух ртом глотать, как выброшенная на берег рыба — вот это писатель. Я почти пять лет искала этот рассказ. Ну, не то. чтобы прям годами долгими, дворами темными, но периодически принималась, с тех пор, как прочла в ЖЖ Шамиля Идиатуллина пост о том, что этот текст номинирован в каком-то литературном конкурсе. Возможно, причина перманентных неудач в том, что запомнила слово в заглавии с одной лишней литерой «громовник»? Не знаю, с определенностью могу сказать только, что стоило эти пять лет ждать встречи, потому что он потрясающе хорош.

Это так скручивает хичкоковским тревожным ожиданием, когда все еще кажется лучезарным. Так отмерено добавляет напряжения водой в клепсидре: кап-кап-кап. Так взрывается неожиданным финалом. Браво, Шамиль! Недаром вы один из моих любимых писателей.

К-роа-тоан — Роа- нок

»- А сколько сторон на самом деле у круглого здания?

- Две, — ответила она, — внутренняя и внешняя.»

И на любую ситуацию можно посмотреть с двух сторон: с внешней и с внутренней, с женской и мужской; с точки зрения того. кто может нести ответственность, а может отказаться и с позиции того/той, кто отказаться не может.

Харлан Эллисон, известный как ниспровергатель устоев и мастер эпатажа (на самом деле, число ниспровергателей в литературе ХХ века несовместимо с жизнью и чтобы выстоять, устои должны были обладать беспримерным запасом прочности), так вот, Эллисон не оставил по себе ни одного произведения крупной формы. Он специализировался на рассказах, которых написал больше двух тысяч. И уж тут-то взял все возможные жанровые премии. Красава, чо.

Я из всего его наследия прежде читала только «Парня и его пса», надолго оставшись под впечатлением. Такой постап, где единственный выживший нормальный парнишка, пробирается сквозь кишащие мутантами земли в обществе своего пса, с которым у него род телепатической связи и они не раз спасали друг друга. Так вот, этот пацан встречает девушку. Нормальную девушку в сдвинувшемся ненормальном мире, прикиньте. И у них начинается любовь. А кончается все... в общем, просим увести детей от экранов.

В этом смысле «Кроатоан» не настолько шокирующая история. Да вообще незатейливая. У мужика-ходока периодически возникала необходимость в прерывании нежелательной беременности для какой-то из его подруг. Есть такой сорт донжуанистых самцов, которым дают чаще и в целом охотнее, чем абсолютному большинству собратьев. И то ли был он в деле обольщения так хорош, то ли по другой какой причине, но сумел обаять даже медсестер из центра планирования семьи (эвфемизм для абортария). Девушки делали аборты его женщинам, а случалось, что и друг другу от него.

Но всему когда-то приходит конец, и наш знакомец, встретив по-настоящему хорошую женщину, решает остепениться. Все, больше никакого промискуитета, отныне она для него одна. Что до детей, то нет, их не нужно, нам так хорошо вдвоем, зачем все портить? Любимая обещала позаботиться о контрацепции. И не сдержала обещания. Девочки из Центра планирования, проклиная безответственность приятеля, сделали операцию на дому, маленький пластиковый пакетик с «результатом» он благополучно спустил в унитаз.

Не подумав, что для любимой это их общий ребенок, которого нужно предать земле как подобает. Следующие несколько часов он проведет в городской канализации, разыскивая пакетик, хотя убей — не могу вообразить как это вообще возможно. Важнее, однако, не то, что герой делает, а то, кого он встретит и чем все это обернется.

Так-то по созвучию заглавия рассказа с названием деревни Роанок, из которой однажды бесследно исчезли все жители, причем печи в домах еще топились, чайники на плитах вскипали, а каша на столе была теплой. Так вот, по созвучию можно догадаться, что кто-то навсегда потеряется в финале. Но убей — не понимаю, каким боком ко всему этому аллигатор-альбинос из канализации как в пинчоновом «V»

Толстоевский-стрим

«мой мозг просто горит в огонии!!!»

Это бомба, товарищи. Спросите меня зачем нужны соцсети, и я отвечу: затем, чтобы разместив пост о литературной премии, открывшей в своей библиотеке доступ к произведениям номинантов, получить комментарий: «Спасибо за информацию, я давно нацелилась на «Стрим«Ивана Шипнигова». И, не имея до того ни малейшего представления ни о книге, ни об авторе, тоже взяться читать.

Поначалу оторопев от лексики и гадая, неужто так оскудела редакторами и корректорами земля русская? Понемногу начать догадываться, что дело в стилистическом приеме имитации просторечия. Догадка перерастет в уверенность, когда в начале очередного абзаца встретишь красивое слово «вообщем». И тогда начнешь смеяться. Не-ет, не смеяться, хихикать, хохотать, гоготать, рыготать, ржать. Практически безостановочно.

Что ж они там такого смешного делают? В том-то и дело, что ничего. Источник веселья лексика, и вот тут стоит уточнить, я не принадлежу к числу людей с особенно тонкой нервной организацией, но все, что касается работы со словом занимает меня необычайно. От хорошего текста получаю удовольствие, сравнимое с доставляемым гурману изысканным блюдом, меломану прекрасной музыкой, а сластолюбцу качественным сексом с объектом долгого вожделения. Просто такой талант, в каждого положен свой, в меня — оценивать написанное. И заявляю со всей ответственностью: это немыслимо хорошо.

Сюжет незамысловатый и, задайся целью пересказать, воображения не поразит. Отчасти «Бедные люди», «Идиот», «Преступление и наказание» Достоевского, частью «Анна Каренина» с «Войной и миром» Толстого, «Невский проспект» и «Записки сумасшедшего» Гоголя, довольно много «Бесприданницы» Островского — все в антураже сегодняшнего спального района. Сказать о героях, что они простоваты, значило бы сильно польстить. На самом деле, Наташа и Леша являют собой человеческий аналог амебы (хотя оскорбились бы подобной аттестацией). Они снимают на паях московскую двушку, изредка пересекаясь в местах общего пользования, и до определенного времени никаким образом не взаимодействуют.

Продавщица обувного бутика Наташа красотка, нацеленная на поиск богатого покровителя. Бухгалтер Леша, как бы поделикатнее, в общем, лошпед: зарабатывает смешные, по московским меркам, деньги, львиную долю отдает за аренду, мизерный остаток оставляет в демократичной «Пятерочке», гордится собственной практичностью и о высоком до поры не помышляет. Пока, в привычном заблуждении российских мужчин, что всякий из них сам по себе лучший подарок любой женщине, не решает пригласить соседку на свидание.

То, как Наташа расценит неожиданный интерес, вызовет первый, хотя далеко не единственный, взрыв смеха, станет двигателем сюжета и введет в повествование Настю. Филологическая дева в классическом изводе: окончила филфак, работает копирайтером в турагентстве и ужасно надоела родителям, которым жить с дочерью кидалтом под тридцать от знакомых неудобно. В общем, случится так, что кубанская краса Наташа станет снимать квартиру в руммейт с мышкой серой-несмелой Настей, это послужит причиной многих коллизий, пересказывать которых я не буду, да и не они здесь главные.

А что? Язык. Главный герой «Стрима» великий, могучий, правдивый свободный, который один был нам опорой, далее по тексту. Шипнигов немыслимо хорош с языком — правда. Но это далеко не вся правда. Он не только создает посредством внутреннего монолога героев зримые живые образы, он рисует, пользуясь этим инструментом, картину реальности. Да, несколько иллюзорной и субъективированной но кто из живущих может с уверенностью утверждать, что обладает полным и целостным знанием о мире?

Самое время сказать об основном приеме. Это поток сознания, оформленный как письменная речь с сохранением синтаксиса и орфографии говорящих. То есть, формат аудиокниги противопоказан, в нем это потеряло бы половину обаяния. Недалекий и напрочь лишенный брутальности Леша; маскирующая неуверенность в себе бредом о самодостаточности Настя; Наташа, которой этой самой уверенности отсыпано с избытком, но уровень общей культуры в районе полуподвала; квазифеминистка Вика; совершенный Свидригайлов Владислав Эдуардович; пенсионер Владимир Георгиевич, неуловимо похожий на Макара Девушкина.

Так всего не расскажешь, это надо читать. Это НАДО читать.