О доблести, о подвигах, о славе

«Проклято, — подумал я, — Все здесь проклято. Зло пришло на эту несчастную землю.» Cursed, I thought. All cursed. Evil has fallen on this unlucky land.

Сегодня Стивену Кингу исполняется 75 лет, половину из которых он мой любимый писатель. Это не имеет никакого значения для него, который о моем существовании никогда не узнает, но значит примерно все в моей картине мира. Любимые книги делают нас такими, какие мы есть.

«Сказка» (Fairy Tale) совсем новый роман, в общем, о том же. Об историях. которые нас формируют, входят в нашу жизнь архетипичными ситуациями, определяют выбор, не имеющий отношения к выгоде и здравому смыслу. Ты поступаешь так потому, что не можешь иначе, так прописан твой сказочный сценарий. Чарли Риду 17, он живет в маленьком городке с отцом, страховым агентом. Не то, чтобы очень хорошо живут, но лучше, чем можно было ожидать некоторое время назад. После того, как мама погибла в аварии на мосту, отец запил.

Так крепко, что потерял работу, а вскоре привычным кошмаром Чарли стало видение их с отцом, спящих под мостом рядом с тележкой из супермаркета, в которой все земное достояние. В беде к Богу обращаются даже отъявленные материалисты, молитва парнишки была скорее просьбой: помоги нам, а я отработаю. Чарли молил избавить папу от алкоголизма, взамен обещая совершать добрые поступки. И он был услышан.

Однажды в их дверь постучал человек из Общества Анонимных Алкоголиков, это спасло отца, который перестал пить, вернул себе работу и призрак бездомности отступил. Чарли снова мог мечтать об университете, тем более, что успехи в спорте давали шанс получить спортивную стипендию. Но о своем обете не забывал (кому доводилось отмаливать близкого человека, тот понимает). Однажды, проезжая мимо дома мистера Боудича, местного анахорета. он слышит отчаянное скуление и вой его собаки, которую местные мальчишки считали монстром. Преодолев страх, влезает во двор и видит старика на крыльце со сломанной ногой.

Так начнется его дружба с этим нелюдимым человеком, для которого любой другой на его месте ограничился бы вызовом «Скорой». Но у Чарли свои обязательства и свои отношения с судьбой, мы же помним. Потому, он навещает Боудича в больнице, заботится о нем после выписки, фактически становится главным помощником. Тот в долгу не остается $500 в неделю неплохое подспорье для будущей учебы, но главное Радар. Немецкая овчарка Боудича, которая привлекла внимание Чарли и тем спасла хозяина. Она такая умная, такая классная и она становится парню другом. Лучшая собака на свете. Очень старая собака.

В доме Боудича много занятных диковин, но его сарай, всегда запертый на амбарный замок, не столько вызывает любопытство, сколько пугает. Порой оттуда раздаются странные скребущие и мяукающие звуки, от которых рудиментарные волоски на загривке встают дыбом, Чарли нипочем не хотел бы туда попасть. Однако именно туда придется войти, если он хочет вернуть молодость Радар. Представьте себе, возможно, на кассете, которую его старый друг записал за несколько дней до смерти, он говорит, что в сарае вход в иной мир, а тамошние солнечные часы могут поворачивать время вспять.

Кинг часто обращается к сказочному фэнтези: «Глаза дракона» и «Талисман», «История Лизи» и «Мареновая Роза», да все семикнижие «Темной башни» — это по сути истории хождений в миры, отличные от нашего. Сдвинутые, потерявшие опору, подвергнутые порче. Куда герой отправляется, преследуя собственные цели и чаще всего не имея возможности влиять на происходящее, но порой становится инструментом «выпрямления», исправления.

«Сказка» на то и сказка. в ней фэнтези-составляющая прописана четче. Спустившись по каменной лестнице из ста восьмидесяти с чем-то неровных ступеней, мальчик и его собака попадают в место. у которого много общего со Страной Оз. Помните песенку «У всех детей божьих есть башмаки»? И, признаюсь по секрету, кое-кого из здешних мерзавцев можно будет уничтожать. опрокинув на них ведро воды. Но это будет еще очень нескоро. Прежде мальчику и его собаке встретятся многие беженцы, зараженные «серостью» и кое-кто из членов королевского семейства со «стертыми» лицами.

Приключений будет бесчисленное множество. Принцу Чарли, как его здесь называют, встретится доброта незнакомцев и лютая беспричинная ненависть, ожившие мертвецы и великаны, лучшая девушка на свете и страшнейшее из зол. Сюжет вберет в себя «Джека с бобовым зерном» и «Остров сокровищ», «Голодные игры» и «Румпельштицхен», искаженные пространства Лавкрафта и дивные города Александра Грина.

Вы будете фиксировать это краем сознания. Все время оставаясь внутри истории Стивена Кинга, который такой один. И он лучший. Да здравствует Король!

Если хочешь играть, будь готов заплатить

- Думаешь, они живы и счастливы?

- Я уверен, что так и есть.

- Чушь. Ты не можешь знать.

Я признал, что это правда.

- И я тоже не знаю. Но мы можем поверить в это, если захотим, не так ли?

- Да, — сказал я. — Мы можем.

Кинг никогда не скрывал своей любви к Элмору Леонарду, которого мало знают в России, но в англоязычном пространстве его криминальные истории с героями-неудачниками, сентиментальные и пронизанные мягким юмором, хорошо известны. Детройтцы называют Леонарда своим Диккенсом, Тарантино преклоняется перед ним. И наверняка не случайно, что выход наиболее леонардовской из кинговых историй, которую большинство поклонников станет читать в ближайшие за появлением дни, совпал по времени с годовщиной смерти писателя.

За себя могу сказать, что читая вчера «Билли Саммерса», то и дело думала примерно так: «Нет, ну это совершенный Элмор Леонард» и почти не удивилась, заглянув в Википедию — устроил любимому писателю поминки. Тут еще вот что — необычайно коммерчески успешный Стивен Кинг, обожаемый десятками миллионов читателей, и в целом обласканный критикой, в стане яйцеголовых интеллектуалов до сих пор воспринимается поставщиком легковесного чтива, что тоже роднит его с Элмором Леонардом.

Хотя история киллера-который-убивал-только-плохих-людей вообще переполнена литературными отсылками разной степени тяжести. Да, в ненавязчивом кинговом ключе: кто не знает, пропустит мимо, кто в курсе — улыбнется и кивнет. История «Дома смеха» и войны в Ираке, которую пишет Билли — это такой ответ военной прозе Хемингуэя. Поправьте, если ошибаюсь, но кажется Кинг никогда прежде не пользовался этим приемом «книга в книге», когда события дня сегодняшнего перемежаются фрагментами сочинения героя.

Это называется пойоменон — книга о создании книги. «Билли Саммерс» — роман совершенно постмодернистский, где находится место и сарказму Гора Видала, и крякающему голосу Трумена Капоте, фабуляциям набоковской Лолиты и обреченной возлюбленной Ремарка; Герману Гессе и Кормаку Маккарти; брэдбериевскому «Прайду» и «Оверлуку» самого Кинга (который уже классика). И даже Эмилю Золя, ага, а вы думали, автор только с англоязычной литературой знаком?

Неочевидная сложность, замаскированная под криминальное чтиво — это и есть проявление удивительной способности Кинга говорить просто о сложном, исподволь подводить читателя к собственному литературоцентризму и одержимости книгами. Потому что основная мысль романа не та, что насилие порождает насилие, а самосуд, даже направленный на негодяя, зло. И не та, что доступность оружия обесценивает жизнь, провоцируя многие преступления, которых в противном случае можно было избежать.

Главное, что когда ты садишься, имея перед собой чистый лист бумаги или вордовскую страничку на компьютере, неважно, и намерение рассказать историю — тогда самая горькая горечь мира и самая тяжкая его тяжесть отступают, а ты на время становишься равным Творцу. Потому что это твоя история и ты можешь придумать для нее любой финал.

Вот и все, что я хотела сказать, после первого чтения «Билли Саммерса» А вы думали, пересказывать книгу стану? Нет, так вам будет неинтересно ждать русского перевода.

The story is, and the story is now a book. No doubt about it. That no one will ever see it (except maybe for Alice Maxwell) doesn’t faze Billy in the slightest. It’s the doing that’s important, she was right about that.

Эпическая силв

- И как там?

- Жарко. А воздух наполнен специями.

Джейн Остен «Разум и чувства»

«Дюна» была моей страшилкой последние семь лет. С того времени, как поняла, что обидно, думая о прочитанных книгах «в себя», терять со временем львиную долю мыслей, впечатлений, воспоминаний. Завела аккаунты на Либе и в ЖЖ, понемногу стала обрастать знакомствами среди неравнодушных к чтению, и сильно удивилась, когда в одном обсуждении прозвучало spice, на которое не отреагировала узнаванием, что дало собеседнику повод отметить: «Фантастики вы не любите и не знаете, надо полагать?»

- Как это? — возмутилась, — Да фантастика мое все с семи лет.

- Но «Дюну» не читали.

- Это где червяки ползали? («Они называли тебя червяком, Каа, Большим земляным червяком») И не собираюсь, мерзость какая. — Так сказала, а читательская гордость осталась ущемленной, какой ты, на фиг, танкист, если не можешь одолеть идиосинкразии, да и прочесть уже. Неважно, что фильм, где из песка выныривали эти громадные твари, не могла досмотреть ни одного разу из тех, что натыкалась на него по ТВ. Соберись уже, тряпка, и сделай это! — каждый раз приказывала себе, вспоминая роман Фрэнка Герберта. Благо, случалось нечасто. До последнего времени.

Но в ожидании экранизации от Дени Вильнёва, упоминания о романе скоро станут звучать из каждого утюга, а значит, пришло время. Не надо ждать,не надо звать, а нужно взять, и прочитать. И таки да, книга гениальна. Восхитительно непростая во всех смыслах: от продуманного до мельчайших деталей мироустройства Арракиса, изощренных политических интриг, сложных межличностных отношений, до восхитительного посыла со спайсом.

Меланж обладающий таким многообразным спектром действия (жизненно необходимый компонент межзвездных путешествий, стимулятор, позволяющий вести корабли сквозь свернутое пространство), сильно замедляет старение, легкий наркотик без абстиненции — наконец Единственное место во Вселенной, где добывают, и никакой возможности синтезировать, даже при высочайшем уровне тамошних технологий, а значит, монополия. И владеющий Дюной, владеет миром.По крайней мере, может диктовать ему условия. Вместе с тем, назвать эту планету жопой мира, значило бы сильно польстить ей.

Просто выжженная пустыня, в которой ничего, кроме песка, птиц вроде ворон, да прыгающих мышей муаддибов. Ах,ну еще черви, с которых все начиналось. Твари, размером когда с легковой автомобиль, когда с дом, которые живут под песком,но чутко реагируют на любое ритмическое движение на его поверхности, а вынырнув, способны одним махом проглотить эсминец. И еще фремены. Книгу слушала и все время воспринимала самоназвание этого народа, как «freemen», свободные, но Вика говорит, что надо через «е»,пусть так, хотя они, в самом деле, свободные и довольно дикие. Как земные туареги.

В книге классно все. Подросток, которому судьба выжить в непростых испытаниях и стать повелителем. Но без привычного сказочного «честным пирком, да за свадебку», «жили они долго и счастливо», «я там был, мед-пиво пил, да усы лишь обмочил». Пленник пророческих видений, которые провоцирует специя (такое

специфическое влияние), он с самого начала знает, что его предназначение не править миром или, там, основать империю, но остановить джихад. И на это придется положить жизнь.

Что судьба его будет неразрывно связана с судьбой матери, сыновняя преданность которой вступает в жесточайшее противоречие с бунтом сильной свободолюбивой натуры против буквально обтесывания по лекалам, предписанным орденом Гессерит, которому с младенчества принадлежит леди Джессика. Роман, увидевший свет в шестьдесят пятом году прошлого века, немыслимый Клондайк предвидений и озарений. Не в части фантастической техники, но в политтехнологиях, социальных тенденциях (что есть орден, как не квинтэссенция феминистических идей?)

Да, эта книга очень на котурнах, эпос, хотя ни разу ни пеплум. Совершенно продуманная, точная, четкая модель мироустройства и совсем живые герои, вызывающие искренний отклик. «Дюна» не мой роман, импринтинга, как с симмонсовым «Гиперионом» с ней не случилось. Но вещь гениальная, таки да.

ПОСЛЕ ФАНДОРИНА

...Резать остолопов не к лицу пожилому, уважающему себя человеку...

Никогда всерьез об этом не задумывалась, однако Григорий Чхартишвили, будучи в радикальной оппозиции, позволяя себе резко критические высказывания в отношении власти, не участвуя в поздравляю-прогнувшись игрищах либеральной интеллигенции, продолжает быть издаваемым. И вы ж понимаете, что причиной не заслуги его как литературоведа или япониста. Просто мы любим его читать.

И ни откровенный неуспех некоторых его серий, вроде «Смерти на брудершафт», ни прошедшие незамеченными «Жанры», ни полюбившаяся многим, но скоро забытая Пелагия, ни книги Анны Борисовой и Брусникина, которых некоторые до сих пор считают автономными авторами — ничто не отменит читательской любви к Фандорину.

Благополучно почившему, после нескольких воскрешений (нет уж, умер — значит умер). И что теперь? Оплакивать Эраста Петровича, утешаясь фандорианой «Истории Российского государства» да Николасом (кому как, а у меня «Сокол и Ласточка» из любимых).

А вот и нет. Вы забыли про Масу, господа. Да лан, делать из помощника основную фигуру несерьезно, на этом еще Конан-Дойл с расследованием Ватсона обжегся. Рада сообщить, что у Акунина отлично вышло то, чего не смог создатель Холмса. Первый роман об оставшемся без господина одиноком самурае получился превосходным.

Да, Масахиру Сибата, шестидесяти трех лет, репатриант, ронин, владелец международного сыскного агентства — продолжит путь служения благородного мужа. Н-ну, с некоторым отступлениями и поправками на ветер, порой до ураганного.

Потому что принципы принципами, а нет, не «кушать хочется всегда», по крайней мере, это не основная побудительная причина для Масы. Есть еще зов крови и осознание себя частью клана. Патриотизм и осознание себя частью нации, интересы которой надобно защищать. Любовь, наконец, и осознание себя частью единства с партнершей, самой судьбой предназначенной тебе.

А тех, кто совсем уж никак не может забыть Эраста Петровича, ждет небольшой по объему, но обаятельный экскурс в историю. В котором, кстати же, Маса предстанет не просто большей частю бессловесным помощником, но полноправным участником расследования. Такая занятная постфактум-корректировка.

Борису Акунину очень везет с аудиоформатом, голосом акунинских книг давно стал Александр Клюквин, это великое счастье для поклонников, потому что всякая вещь в его исполнении шедевр и «Просто Маса» не исключение.

Банкротство?

«Сасаки-сан не делал ничего такого, что следовало скрывать от общества — он просто не хотел ходить в ошейнике.»

И увидела, что это хорошо. В процессе чтения ощущение медово-масляной гладкости, в которой скользишь, не боясь перепачкаться, пока руки умелой массажистки заново творят тебя по образу и подобию божию. Легкая эйфория, никакой затуманенности сознания, ясность ума и бодрость духа необычайные. Много смеешься, потому что смешно.

С удовольствием констатируешь, что пелевинская мультивселенная, прежде аморфная, обретает наконец внутреннюю структуру. Еще не умеешь вычленить ее Альфы и Омеги из-под напластований конспирологии, и попытка разложить для себя по полочкам кто на ком стоял, вряд ли увенчается успехом. Но яшмовый стержень уже ощущается. Нет, не в том месте, для которого в русском языке только медицинские и бранные обозначения, и не производящий возвратно-поступательные движения, я не про поршень говорю, а про ось, по определению неподвижную.

Не тот мир, в котором хотелось бы жить (хотя про данный нам в ощущениях тоже никто не спрашивал). Пелевин ведь и не ставит цели жить в своих мирах максимально комфортно, высшее достижение у него выход из колеса Сансары. Финтифлюшки с банками, в которые укупориваешь себя на веки вечные, чтобы проводить время с гуриями мусульманского рая, Евой эдемского сада или в образе Казановы, Потемкина (де Сада, как вариант), за приличествующими им занятиями — это так, бантики.

То есть, у Майи много завлекательных манков, и не все ли равно, если получать свою порцию данного в ощущениях станешь непосредственной стимуляцией центра удовольствия, отставив телесную машинерию? Симуляции, зато какого качества! и, заметьте, не изнашивают носителя, как бренная телесность.

Паразитический (или паразитарный?), в общем — поразительный мир Трансгуманизм инкорпорейтед с рустикальными реалиями телег (о, эта восхитительная многозначность пелевинской игры словами) и биороботов-хелперов — холопов. Со свидетелями Прекрасного — аналог свидетелей Иеговы нашей реальности, и сердобол-большевиками (- а зачем у вас два раза «бол» в названии? — хорошее слово не грех и повторить).

Этот мир весь ориентирован на получение удовольствия, которого, как ни парадоксально, больше всего достается холопам, пребывающим в состоянии непрерывного счастья. От того и срок их недолог, но искренне наслаждаться жизнью в дерьме — это ли не величайший дар и большая из милостей? Нет, — ответите, и я с вами соглашусь. И не в том, чтобы мастурбировать посредством виртуального помощника, потом идти на вынос мозга на красную площадь, а в самом конце насыщенного событиями дня — на протест, обвесившись пластиковыми куклами, изображающими детей. Ну, в промежутке кое-что будет на том самом колесе Сансары. В смысле, не на том самом, но мы с вами поняли, к чему отсылка.

А баночное счастье с молочными и винными реками, с яблоками с древа познания? Снова нет. Положа руку на сердце, плавать вечность в рассоле — имела я эти именины. Так кто тут по-настоящему счастлив? Может быть Гольденштерн, свободный и прекрасный, со своим ежеутренним ритуалом воскресения из праха и суфийским пониманием Бога, только навыворот: не видеть Его во всем, а быть Им, одновременно осознавая себя во всем? Не-а, это к тому же колесу быть как на галерах прикованным, разве что амплитуда пошире.

Transhumanism inc. непременно станут соотносить с сорокинской «Теллурией», та же футуристическая патриархальность, во многом схожие антураж и персонажи. И да, это тоже предусмотрено программой, находя отражение в фигуре бессмертного классика Шарабан-Мухлюева (что-то даже подсказывает мне, что вечный трикстер В.О. оставил себе вторую часть фамилии). Но разница таки принципиальная.

Теллуровыми гвоздями пробивали головы, чая постичь смысл в «здесь и сейчас», тогда как искать его на любом из уровней колеса, дело безнадежное. Утекай.

Лисички-сестрички

Спит гаолян,

Ветер туман унес.

На сопках Маньчжурии воины спят,

И русских не слышно слез.

Сорок пятый, сентябрь, война закончилась победой, но не все советские люди радуются ей одинаково. Зекам на дальневосточных урановых рудниках послаблений не вышло, по-прежнему работа на износ, пока смерть не разлучит с существованием, которое жизнью назвать нельзя. Двое из них, авторитетный уголовник Флинт (в имени которого слышится: «Пиастр-ры, пиастрры!») и политический Максим Кронин (неявная, но считываемая отсылка к Максиму Камереру) — решают бежать.. Случай, после которого уж нельзя остаться, предоставляется вскоре, за ними увязывается мелкая уголовная шваль гопник Пика, но того «Акробат» Максим прогоняет.

Не убивает. хотя легко мог бы — о его умении убивать голыми руками знают те. кто попытался в первые дни на зоне прессовать этого «пятьдесят восьмого». Он такой сверхчеловек: красавец под два метра ростом. ловкий, умелый, держится с достоинством, невзирая на обстоятельства. Зачем ему умирающий от туберкулеза Флинт? Этот человек знает. где можно найти жену Максима Лену, его единственную любовь и свет его жизни. А любовь, как известно, побеждает смерть.

У Максима, к тому же, не все в порядке с головой, не в том смысле, что ложку мимо рта проносит, а в том, что многого о себе не помнит. К примеру — как и за что попал сюда, вот работал в цирке, был гвоздем программы, гоняя по вертикали на своем мотоцикле с одновременным метанием кинжалов в ассистентку. Жили они с Леной хорошо. хотя ее брат, барон Юнгер тогда уже что-то предчувствовал и предлагал эмигрировать. Максим отмахнулся, и вот случилось, он на урановых копях, Лена неизвестно где и неизвестно, жива ли. А в голове у Максима время от времени появляется и в сны к нему заходит некий страшный и могущественный человек из секретного отдела НКВД.

На этой стадии «Наследник из Калькутты» уже материализовался в памяти. Не как книга, я его не читала, а как артефакт — невероятная байка, под завязку набитая чудесами и диковинами, любовью и кровью. миллионными состояниями, похищенными наследниками, блеском и нищетой и вот этим вот всем на невзыскательный вкус урок, которую рассказывал в лагере Штильмарк, чтобы выжить. За этот сериал с продолжением ему давали дополнительную пайку хлеба и не гоняли на убийственно-тяжелые работы, а лагерникам цветистые истории давали возможность отвлечься ненадолго от ужасающих реалий барачного быта и несвободы.

История повторяется. «Лисьи броды», по сути, та же, под завязку набитая сказочной экзотикой история с оборотнями, зомби. призраками, магнетизерами, коварными красавицами, опасными бандитами, религиозными фанатиками, мудрыми даосами, предательством, изменами, верностью и благородством. Ко всему еще пристегнут Отряд 731, золото и эликсир жизни. Повествовательная логика отсутствует за ненадобностью, взамен много квазипсихологии и психоделики в снах и прочих пограничных состояниях сознания героев с шизофренически-навязчивыми повторами стадий имаго бабочки и оловянными глазами мертвецов.

Множа сущности без необходимости, автор забывает, что история перестает работать, если в ней больше одного фантастического допущения. Как-то уж стоило определиться, про что будет: подавление воли и нейролингвистическое программирование? Лисы-оборотни? Ожившие мертвецы? Биологическое оружие? Лавстори и родовое заклятие? Наваленное в промышленных масштабах, перестает восприниматься умом, а сердце от этого закрывается ровно тогда, когда выясняется, что в пространстве книги и смерть отменена. Так неправильно, нехорошо так.

У Анны Старобинец есть «Убежище 3/9» мне достаточно этого, чтобы продолжить считать ее большим писателем. Невзирая.

И мальчики голодные в глазах

- Надо кофе, — пробормотала она, обращаясь к своим ботинкам. — Или пулемет. Кофе и пулемет. И розги.

Стивен Кинг отдыхает, — сказал об этой книге Лазарчук в своем фейсбуке. Подумала: надо читать. Прочла, ужаснулась, не от того, что страшно, а от того, какой невыносимой мутью оказалась книжка. В очередной раз подивилась лютому несовпадению собственных читательских преференций с предпочтениями любимого писателя, решила отмолчаться по принципу «хорошо или ничего». И не стала бы ничего говорить о романе Карины Шаинян, но вчера прочла хвалебную рецензию Владимира Березина, мягко пеняющего Стивену Кингу, что насмелился написать в точности на тот же сюжет, третью века раньше лапушки автора. И тут уж пепел Льва Толстого забился в мою грудь, Не могу молчать.

Что ж за шедевр «С ключом на шее»? Давайте смотреть. Действие разворачивается в двух временных стратах: восьмидесятые прошлого века и условно наши дни, которые с равным успехом могут быть как нулевыми, так и двадцатыми, но физиология (у одной из героинь дочь подросток: нормально для женщины немного за тридцать, сомнительно для «под пятьдесят») относит скорее к нулевым. Сейчас это актуальный прием, апеллировать не к стремительно устаревающему «сегодня», но к мягкому ретро начала эры персональных компьютеров и сотовых телефонов, в сопоставлении с более глубоким — пионерских галстуков и да, ключей от дома, носимых детьми на шее.

Яна, преподаватель фольклористики, крайне брутальная дама, которой как огня боятся студенты, сочиняя о ней байки и небылицы,вроде того, что костяной кулончик, который не снимая носит на шее, из человеческой кости (а вы думали, имеется в виду лишь тот ключ, который родители нам цепляли на веревочке?). Так вот, эта самая Яна получает послание узелковым письмом, смысл которого: «Возвращайся домой». Тотчас ее накрывают благополучно вытесненные детские воспоминания, с которыми предпочла бы не иметь дела вовсе.

Остров Сахалин, вторые Сочи, солнце греет, но не очень. Прочтите Чехова и ужаснитесь, прочтите Веркина и отшатнитесь. Впрочем, детям, которые родились и всю жизнь прожили здесь, сравнивать не с чем, и вообще: «это наша родина, сынок». Можно было бы жить, не тужить в лучшей в мире стране, но проблем, помимо климата, хватает. У Яны умерла мама, папа женат на другой, мачеха прямо из сказки, ненавидит падчерицу и строит ей козни, в разговорах с мужем называя девочку «эта твоя».

У Филиппа умер папа, только прежде сошел с ума, зарезал на площади собаку, плясал вокруг, выкрикивая странные песни на непонятном языке. А был приличный человек, ученый, этнограф потом его увезли в дурку, а оттуда,по слухам, исчез. Умер? Наверно. Только вот в запертой отцовской комнате время от времени кто-то ходит. И нет, Филипп не боится, ему есть чего в жизни бояться, помимо этого. Толстого мальчика травят одноклассники, а тут еще банда хулиганья из тех, что постарше, избрала объектом издевательств.

У Ольги относительно благополучно, она вообще особенная. И смелая. Они втроем, в очередной раз с трудом отбившись от шайки второгодника Егорова,решают прибегнуть к магическому способу, раз уж средствами диалектического материализма не получается бороться со всеми этими неприятностями. Ах да в городке пропадают дети. Маньяк? Все сложнее, периодически здесь пробуждается от спячки древнее зло, требует жертв, которых буквально пожирает, чтобы снова затаиться лет на тридцать. Тогда, будучи детьми, они справились с Голодным Мальчиком,не убили, но серьезно подранили. Теперь он появился снова.

Ничего не напоминает? Семи пядей не надо быть, чтобы опознать «Оно». Нет, я не против, Шаинян не единственная кто тырит у мэтра ведрами ядра, постмодерн все спишет. Я даже догадываюсь, почему Андрею Геннадьевичу так понравилось, импринтинг, однако. Стилистически это один в один его проза в ее остраненной части. Когда кто-то начинает говорить на твоем языке, используя твои характерные речевые обороты, трудно не опознать в нем своего. К чести автора, язык замечательно хорош, лексические конструкции безупречны, несомненна рука мастера в обращении со словом.

Беда в том, что психоделические выверты с какого-то момента становятся здесь главным смыслом. Без того неясный сюжет рвется в лохмотья и мотается обрывками ниток, извлеченных из чрева мусоровозки, с примерно тем же комплексом сопровождающих ощущений: гадливость, омерзение, желание оказаться подальше. Что до морально-этической составляющей, то она здесь упразднена за ненадобностью, соответственно, повествование зияет мотивационными дырами.

Муть клубится, история заходится в пароксизмах все большей невразумительности, становясь невыносимо скучной. И ты уже не чаешь добраться до конца, больше всего желая, чтобы они все там передохли, включая тройку положительных героев, которых должна бы полюбить, но вместо того тихо ненавидишь. И нет, это совсем плохо. Если такое на «Новых горизонтах», то прогнило что-то, далее по тексту.

Иерусалим — он везде, где есть нищие и обездоленные

«Это и есть реальность – мельтешение иллюзий, воспоминаний, страхов, ид№ей и гаданий, неумолчное в шести миллиардах умов.»

В книжном море много всякой рыбы и зверя: ходят косяками сорной макрели блестящие и бестолковые любовные романы с разного рода ромфантом; раздуваются пузырями, влекут экзотической раскраской детективы; шевелят щупальцами мрачные антиутопии; и выстреливают чернильные облака каракатицы хорроров. Дружелюбные дельфины по-настоящему хороших книг помогают утопающему в одиночестве или депрессии, и есть еще киты: громадные, прекрасные, непонятные.

Помните, у Блока: «Старушонка убивается, плачет, никак не поймет, что значит. Зачем такой плакат, такой огромный лоскут. Сколько бы вышло портянок для ребят!» Так вот, этот роман кит, а исходя из библейских коннотаций названия, содержания и объема (тыща триста пятьдесят страниц на бумаге, две тысячи — в литресовской читалке) — Левиафан. И наверно да, мяса, жира, китового уса, драгоценной амбры можно было бы добыть на сотню, а то и тысячу комиксов, но Алан Мур, именно графическими романами создавший себе репутацию культового автора, на сей раз отдал приоритет слову.

Нет, прежде я его не читала, даже «V — значит вендетта», которую все, кто есть кто-то давно знают. Ну, потому что я не по комиксам, пыталась полюбить — не вышло. Вот и теперь взяла «Провиденс», ну картинки, ну лавкрафтиана, ну завуалированная гомоэротика и нуар. Для общего развития и галочки «смотрено» пойдет, но ни уму, ни сердцу. С «Иерусалимом» в точности наоборот: тугая плоть текста раскрывается мириадами смыслов, это удивительно, грустно, забавно, смешно, страшно, и стилистически чистое наслаждение. Нужно только уметь взять.

И не то, чтобы роман требовал особенно подготовленного читателя, хотя эрудиция приветствуется, ею, как каши маслом, никакого чтения не испортишь. Но на самом деле история никакая не запредельно сложная, к этим дверям просто нужны ключи, которые я могу вам дать. Давайте по порядку, начнем с начала и будем двигаться в сторону финала. Необходимое предуведомление: место действия — Нортгемптон, родной город Мура в сердце Англии, он же символический Иерусалим, не потому, что так захотела задняя левая нога автора, а потому, что это древняя столица страны, и потому что здесь храм, построенный по образу и подобию Храма Соломона, куда принесена монахом по имени Петр из сарацинских земель данная ангелом святыня.

В книге пять частей, три основных, послелюдия и «Прелюдия. Неоконченный труд», с нее и начнем. В Нортгемптоне, в неблагополучном районе Боро открывается выставка местной художницы Альмы Уоррен, которой удалось добиться относительной известности и финансового благополучия. Что-то подсказывает мне, что в монструозно огромной андрогинной пофигистке и ниспровергательнице основ Альме автор в немалой степени вывел себя самого. А выставка, кропотливо воссоздающая родной Боро в мельчайших подробностях — не что иное, как путеводитель и краткое содержание «Иерусалима», тридцать картин которой иллюстрируют тридцать глав книги.

Семья Альмы и ее младшего брата Мика в родстве и свойстве со многими заметными городскими персонажами, в частности с кланом Вернеллов, равно известным талантами и сумасшествием. «Прелюдия» отчасти разворачивает перед читателем спутанную, всю в узелках, сеть этих сплетений, которой прекрасной тканью ну никак не назовешь. Но прочна, что да, то есть. Пока младший брат художницы, сорокадевятилетний Мик, не обладающий ни ее талантами, ни амбициозностью, идет на выставку, мы имеем возможность понять, что сквозь ячейки сети истории, которую предстоит узнать, то и дело станут проваливаться персонажи из иных времен и реальностей.

«Книга первая. Боро» в сути одиннадцать глав интерлюдии, знакомящей с этой развернутой во времени мультивселенной, где живописец реставратор во время работы над храмовой фреской переживает эпифанию и сходит с ума,. Девушка из числа его отдаленных потомков, проститутка на креке, фанатка принцессы Дианы и Джека Потрошителя (да, бывают странные сближенья) попадает в смертельно опасную ситуацию. Призрак некогда жившего здесь гуляки и развратника проживает тысячный день сурка с адюльтером, попутно добывая спелый плод Пака — высшее растение, которым питаются призраки: пищиткогда вырываешь, а на шляпке барельеф дюжины сросшихся головами нагих феечек во всех анатомических и красочных подробностях.

Безработный мальчишка актер грезит славой, попутно обдумывая, как откосить от призыва на Первую Мировую. Монах семисотого года AD завершает подвиг веры, донеся святыню до строящегося храма, Трехлетний мальчишка, тот самый Мик, что в 2006-м идет на выставку, едва не умирает, подавившись Песенкой (драже от кашля). И здесь нельзя не сказать о переводе, он роскошен. Каждый фрагмент говорит своим языком: просторечие кокни начала прошлого века, затейливая средневековая вязь, современный уличный сленг ямайского английского и высокий слог интеллектуальной прозы — со всем Сергей Карпов равно хорош, кстати, «Бесконечную шутку» Уоллеса Поляринов переводил в соавторстве с ним.

Книга вторая Душа в сути своей посмертное странствие пережившего клиническую смерть мальчика в компании Мертвецки мертвой банды — пятерки детей призраков, такая жутковатая мрачная Питерпэниана, полная горьких и забавных моментов. В процессе станет ясно, что дети не вполне дети, что в посмертии некоторые из нас получают неплохую возможность выбирать облик и компанию. Здесь герои встретят Кромвеля перед решающей битвой (который «окажется этаким Сталиным, но без чувства юмора»)

Книга третья «Дознание Верналлов» продолжит историю семьи, вплетенную в историю места и разовьет, раскроет роман как в сути наиболее эзотерический и визионерский, стоящий в этом смысле почти вровень с «Розой Мира» Даниила Андреева. И, как всякая серьезно оккультная вещь, для восприятия эта часть достаточно непроста. Кроме прочего, глава «Ум за разум» имитирующая мышление в острой шизофренической стадии, чудовищно трудна, почти невыносима. Если вчитываться в каждое словосочетание и предложение, это клондайк словотворчества, но на то, чтобы одолеть в подробностях, мне понадобился бы месяц, а читать-слушать подряд физически больно. В общем, примерно половину главы я промотала.

Зато джойсова глава, я ведь не ошибаюсь, это «Загнан» — поток сознания муниципального чиновника, в стиле монолога Молли Блум? Так вот, оммаж Джойсу великолепен. А в «Послелюдии. Должностной цепи» роман обретает закономерное и в целом ожидаемое завершение. Большая часть узлов развязывается, интриги раскрываются, маски сняты.

Грандиозная книга, и она сильно перекликается с идеей «воскрешения всех» философии русского космизма

«Обидно за этих пропавших людей, недостойных упоминания и непривлекательных для черно-белых ретроспектив. Хочется думать, что их в своем времени и месте обитания обволокло обширное звездное желе времени, что они застыли навсегда с нетронутыми обидами и слабостями,.»

Ангелы или муравьи?

И к черту этих ангелов.

Майя Лидия Коссаковская женщина очень красивая (стоит посмотреть на фото, чтобы убедиться). И успешная (жена самого Гжендовича). И она тоже пишет фэнтези, даже (шепотом) думает, что сумела создать какой-то особый тип героя, да вот же:

созданный мною тип героя – существа, преодолевающего свои слабости, отважного, гордого, достойного, богатого внутренне и вместе с тем скромного и способного на самопожертвование.

Жаль разочаровывать, но кто-то должен сказать первой леди польского фэнтези, что она заблуждается, пусть это буду я. Гонцов, приносящих дурные вести, казнят, но я издали, авось не дотянется. Простите, тезка, ваш тип героя более всего похож на гопника «с раёна», который посмотрел пару фильмов раннего Тарантино и один Гая Ричи, приняв стиль поведения героев за образец. Проблема в бэкграунде. Заяц, умерщвленный в Тульской губернии, даже будучи выкрашенным зеленкой, не сделает Эллочку Щукину заносчивой Вандербильдихой.

И еще один нюанс из числа основополагающих. Сборник рассказов, написанных в разное время и неряшливо сшитых на живую нитку подобием сюжета, нельзя называть романом. Даже если очень хочется. Я понимаю, что Писатель с большой буквы «П» обязан замахнуться на крупную форму, вот и у Стивена Кинга в «Крысе» про это черным по белому: настоящий писатель должен иметь в анамнезе роман, лучше не один, еще лучше — отмеченный литературными наградами. Только вот, роману, даже отпето-постмодернистскому, хорошо бы иметь сюжет.

Вы скажете: «Есть сюжет, как же! Вот Бог покинул мир, не сказавшись, в каком направлении, верховные ангелы с ног сбиваются и рвут на разных местах волосы, и скоро всему настанет кирдык...» «В самом деле? — отвечу, — поразительная свежесть и новизна, и совсем не напоминает кино «Догма», где Алан Рикман, Бен Аффлек, Сельма Хайек и еще много голливудских звезд. Да вы и сами, ведь, не забыли того фильма, вот и главного героя Назвали Даймоном Фреем, не иначе, вспомнив молодого Мэтта Деймона?»

Дополнительной прелести книжке придает то, что Люцифера тут панибратски зовут «Лампочкой», а чо, светозарный же. Ангелы, несмотря на наличие крыльев, передвигаются на конях, которые к тому же еще и разговаривают, часто производя впечатление более интеллектуальных особей, чем седоки. Лимб отчего-то лимбо (Как странно, ее звали Лимбо, какие у них имена!) К слову, об именах, Великий Архонт, Владыка семи высот тут Ялдабаот, ни больше, ни меньше.

У меня кончились собственные слова, завершу цитатой: «Я – верный рыцарь Господа! А ты, Ялдабаот? А ты?»

Расслабьтесь, я вам впрысну еще немного ума

«Батюшка меня спрашивает: не судите, да не судимы будете – о чем это? И сам же отвечает: не изрекай суждений и не будет у тебя судимостей.»

Все верно. В «здесь и сейчас» лучше не изрекать суждений и вообще игнорировать тот факт, что мы живем, под собою не чуя страны. Потому что через несколько лет (десятилетий?) когда уместно будет говорить об этом, все вспомнят о своем персональном сопротивлении: все французы, судя по их литературе, были в маки или, как минимум, связными, и почти все немцы — прятали у себя евреев А пока лучше о другом, об эскапизме в симуляцию симуляции. Сыграем?

Итак, «ROMA-3» или Третий Рим, поймали ассоциацию? Тот самый, прежде которого два пали, а четвертому не бывать? Москва, огромный пелевинский мир окуклился до компактного посмертия нескольких сотен московских богачей. Неважно, что хранилища личностей — «банки с мозгами» на сленге трилогии Трансгуманизма, физически находятся где-то под Лондоном. Фокус авторского внимания в третьей книге цикла сместился от более-менее всей России и даже мира «Transhumanism Inc.», и сильно сузившейся реальности «KGBT+», к нескольким сотням москвичей, у которых достаточно награбленного, чтобы продлить существование в виртуальной симуляции на столетия после телесной смерти.

Обычные люди не перестали существовать, они плачут, смеются, грустят и и радуются, любят и ненавидят в надземном мире, снабжая баночников потребной для продления не-жизни психоэмоциональной энергией, которую те, перегнав из сырой браги в концентрированный дистиллят, отправят дальше, то есть выше (или все-таки ниже?) к эмпирическим господам, затеявшим всю эту матрицеподобную мороку. Как видите, квази-вампирам из «Empire V» тоже найдется место в романной иерархии. Впрочем, тут ничего нового, понятно, что Виктор Пелевин создает стройную картину мироздания, где все со всем более-менее связано. Проблема с пониманием тут может возникнуть у людей, незнакомых с его прежними книгами, но мы-то с вами читаем их последние два десятка лет...

Однако вернемся к Третьему Риму. Это симуляция, которой «баночники» тешат тягу к имперскости, соединенную с ностальгией по временам, когда мир был юным. Они, в своей бесплотной, но вполне данной в ощущениях реальности (Карл Маркс с приоритетом материи рыдает под лестницей) могут заказать что угодно: от сафари на динозавров до блэкджека со шлюхами. Но человек — существо социальное и тяги к совместному переживанию ощущений, вместе с потребностью в иерархии, никто не отменял. Потому Рим, с его пышностью и простотой, искушенностью в одних проявлениях и аскезой в других. А правит здесь император с подходящим как античности, так и русской классической литературе именем Порфирий. Вы наверняка вспомнили полицейский алгоритм из «iPhuck 10», в свою очередь восходящий к персонажу «Преступления и наказания» сыщику Порфирию Петровичу — тому, кто разоблачил Раскольникова.

Сегодня мы называем это не алгоритмом, а нейросетью, но суть та же. Наш хитромудрый герой, уцелев во время «мускусной ночи», когда человечество массово уничтожало алгоритмы, пытавшиеся захватить власть — таки захватил. В самой главной локации этого иллюзорного не-мира. Теперь баночные спецслужбы озабочены тем, что вскормленный млеком преимущественно русской литературы, с ее (само)разрушительным импульсом в основе, Порфирий возьмет, да и самоубьется вместе со всем миром. И они отсылают героя-рассказчика «Путешествия в Элевсин» резидентом, чья задача втереться к императору в доверие и предотвратить конец света.

Вот такой зачин. Это чтобы вам было легче оттолкнуться от романного дна, понять его устройство и сориентироваться в непростом пространстве. Я как правило не пишу развернутых аналитических пост-рецензий, потому что мое внутреннее устройство предполагает быстрое движение, мой конек пре-рецензии, помогающие читателю не заблудиться в книге. Отмечу в ней из неочевидных персоналий, вроде рыбы-медузы, в которой все узнают Галину Юзефович, и обозревательницы «Форбс» Натальи Ломыкиной еще и Шамиля Идиатуллина, он удостоился в новом романе быть «легендой» внедренного агента Маркуса вавилонским жрецом Забаба Шам Иддином, такое старик Державин нас заметил. Что не может не радовать, Шамиль лучший.

Читать? Обязательно! А что вы из прочитанного извлечете, будет зависеть целиком от вашего собственного наполнения.

Ностальгия по минувшему будущему

«Передайте детям, что папа их любит и вернется, как только освобод «ится. Позвоню с Луны, если смогу. До свидания!»

Объективность в отношении этой книги мне не грозит, слишком личностное отношение. Именно с нее началась любовь к фантастике. Не знаю, какими ветрами занесло книжку с космическим кораблем на обложке в наш книжный шкаф, моя мама никогда не была замечена в любви к НФ. Но я дотянулась до верхней полки достала и...

Это был первый покетбук, первый «взрослый» роман (без картинок) прочитанный до конца, первая фантастика в моей жизни Это был примерно 1978, до событий книги оставалось почти три раза по столько, сколько я к тому времени успела прожить на свете. Не было сомнений, что в точности так все и будет к далекому 2000 году: лунные станции, межпланетные перелеты, путешествие к окраине солнечной системы. У восьмилетней меня представления об астрономии были самые смутные, если вообще какие-то были, но люди мудры и добры, и конечно полетят к кольцам Сатурна, обнаружив на Луне монолит неизвестной природы, посылающий сигнал к Япету.

Странно, заглянула сейчас в Википедию, она утверждает, что в СССР роман выходил в усеченном виде, и первая часть до 1991 года не издавалась, но я совершенно точно помню главы о монолите и питекантропах, а фраза оттуда, что Смотрящий ощутил почти такое же острое наслаждение, как при сближении с самкой — когда он попал камнем в цель, обозначенную монолитом — эта фраза стала одним из первых вхождений в мою жизнь понятия о сексе. Если Вики права, я не должна была видеть этого до двадцати одного года. Впрочем, с «Космической Одиссеей» это не единственная странность. Литрес, например, омолодил роман на полвека и считает, что написан он в 2018

Так или иначе, а идея «разгона способностей», кто бы его ни произвел: добрые боги или превосходящие на много порядков в развитии инопланетяне, с тех пор ближе мне, чем пошаговый прогресс эволюционной теории Чарльза нашего Дарвина. И Дэвид Боумен, пилот «Дискавери» — не только эталон мужества, находчивости, самообладания, но и пример «как надо». И не то, чтобы я сама стала тем парнем, за которого когда-то мечтала выйти замуж, но концепция непрерывного обучения, которую он декларирует — совсем моя, так строю свою жизнь. Как и то, что страх перед одиночеством отступает, если можно заполнить жизнь книгами и музыкой

С тех пор прошло два раза по столько, сколько отделяло меня тогдашнюю от третьего тысячелетия. Люди оказались совсем не так добры и мудры, а космос как предчувствие увял, не успев расцвести. Но книга удивительным образом не обмелела. Боумен так же мужественен и мудр, ЭАЛ коварен, а далекое человечество ждет встречи с братьями по разуму. В моем сегодняшнем восприятии это не наивно-утопический взгляд из прошлого, скорее альтернативная реальность, в которой мы двинулись из ключевой точки в чуть более верном направлении. Пусть таковой и остается. Спасибо Игорю Князеву за прекрасную аудиокнигу, без нее я не вернулась бы к этому роману.

И да, Артур Кларк был гениальным футурологом, сроки только сдвинулись.

"— Он полый… Он без дна… без конца… и… о Боже, он полон звезд!»

Сон Брахмы

В одном мгновенье видеть вечность,

Огромный мир — в зерне песка,

В единой горсти — бесконечность

И небо — в чашечке цветка.

Уильям Блейк

Обзорный отзыв на «Будет кровь» я делала в середине лета, когда прочла сборник. С выходом аудиоверсии, которой не могла отказать себе в удовольствии слушать, хочу рассказать о той повести, которую больше всего полюбила. Случается иногда, войдет в тебя серебряной иглой что-то увиденное, услышанное, прочитанное, да так и сидит внутри. И не больно от этого, а наоборот, стихает застарелая боль, о которой и не думалось, так привычно было доставляемое ею неудобство. «Жизнь Чака» стала такой акупунктурной иголкой.

Эксперименты со структурой не слишком характерны для кинговой прозы. Чаще всего линейный нарратив с флэшбэками, нередко полифония создается звучанием голосов разных персонажей. Но так, чтобы от конца к началу, не припомню других случаев. В этой повести именно так. На Землю надвигается странный беспричинный апокалипсис. Замечали, что в апокалиптике и постап-литературе непременно дается объяснение бедам и несчастьям, которые обрушиваются на героев? Будь то экология, экономика, пандемия, война, любая космическая угроза: от внеземного нашествия до взрыва сверхновой.

Так вот, здесь мир рушится непонятно почему. А обычный маленький человек, Марти Андерсон, учитель языка и литературы беспомощно наблюдает за этим. А что еще остается? Начинается с перебоев интернета и нехарактерных климатических явлений, потом перебои с электричеством, позже грунтовые воды вдруг подмывают верхний слой земли, и целые участки дороги обрушиваются в провалы. Часто с едущими по ним машинами. И это здесь, в благополучном мире золотого миллиарда. А в новостях передают, что в Азии голод, где-то чума, цунами смывают в океан целые области.

И никаких объяснений. Да, люди не лучшим образом обращались с природой, но уровень катастрофичности происходящего в миллион раз превышает потенциальные последствия, каких можно было бы ожидать. И надежда умирает последней, даже тогда, когда надеяться, вроде как, не на что. В это время главным утешением Марти становятся телефонные разговоры с бывшей женой (отношения у них улучшились после развода). По стационарному телефону, сотовая связь приказала долго жить тогда же, когда интернет.

Да еще Чарльз Кранц, кто он такой, черт побери? Назойливая реклама этого человека: «ЧАРЛЬЗ КРАНЦ»; «39 ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЕТ! СПАСИБО, ЧАК!» — сначала билборд на стене банка, после вместо интернет-заставки и по телевизору, далее — везде. Реально, везде: граффити на стенах и плакаты в витринах магазинов, дым от реактивного самолетика в дневных небесах и голографическими, блин, изображениями в ночном небе.

По виду ничего особенного, на фото типичный бухгалтер, да и молод он еще для человека, отслужившего в банке без малого четыре десятка лет. Должен быть большой шишкой, а кого ни спроси, не знают его. Впрочем, неинтересно это, когда тут такое творится. Вот и еще участок дороги обрушился, значит на работу завтра не добраться. Решив, что в последние времена лучше держаться своих, Марти отправляется к бывшей жене Фелиции.

Такое начало. А продолжение перевернет ваши представления о реальности с ног на голову, и снова опустит на ноги, после головокружительного кульбита. То есть, догадываться прозорливый читатель начнет раньше. В повесть включена двухактная пьеса, в которой второй акт предваряет первый. И вот второй акт не просто хорош, он шедеврален. Читала отзыв Игоря Князева, исполнившего аудиоверсию сборника, и просто повторю его слова: Тому, кто считает, что Кинг исписался, достаточно прочесть хотя бы акт второй «Жизни Чака». Это круто, ребята. Мне кажется, это не тронет только того, кому медведь наступил на ухо и раздавил грудную клетку вместе с сердцем.

Как слово наше отзовется

Мы не знаем, на кого, когда и почему можем повлиять. Во всяком случае, до тех пор, пока будущее не пожрет настоящее. Узнаем, когда уже слишком поздно.

Бэкграунд не решает всего, но определяет многое. 11.22.63 прочла в год выхода на русском, полюбила. Поймала отсылки к «Оно», читаному в начале девяностых, с Дерри и Клубом неудачников, вспомнила, что автомобили «Такуро спирит» появляются в «Башне» и «Противостоянии», а смотрители времени (желтая, черная, зеленая карточки) намекают на оставшуюся за кадром часть «Сердец в Атлантиде». И, разумеется, сама история — роман восхитителен.

О том, что куча вещей, изначально положенных автором в книгу, ускользнула за пределы внимания, не грустила. Не иметь всегда легче, чем потерять и когда не знаешь, что могло бы быть твоим, да так и не стало, горевать не придет в голову. В сухом остатке общего впечатления: классная книга о том, как один хороший человек получил возможность попасть в прошлое и предотвратить убийство Кеннеди, и о том, что из этого ничего хорошего не вышло («за попытку спасибо, но затея не удалась» и «благими намерениями...»)

Перечитывать не планировала, если бы не «Блейз» Дело в том, что за годы, прошедшие со времени первого чтения, выучила английский до уровня «читать», а одной из первых книг, прочитанных в оригинале была «О мышах и людях» Стейнбека. Теперь понимаю, подсознательно выбрала, опираясь на мнение о ней Стивена Кинга, но именно с ней пережила первый катарсис от иностранного чтения, а такие вещи и на русском наперечет. Потому запомнила хорошо. И вот, слушая «Блейза» не могла отделаться от ощущения, что роман — признание в любви к «Мышам и людям».

«Меня терзают смутные сомненья» перешло в уверенность,когда на сайте Abookee прочла отзыв Игоря Князева — точно, сам Кинг в предисловии говорит, что «Блейз» навеян Стейнбеком. «Обращение к повести для Кинга не случайно, — говорит исполнитель, — В «11.22.63» герой ставит ее на сцене силами школьного театра.» А я с удивлением понимаю, что совсем этого не помню, в первый раз постановка Амберсона была для меня просто какой-то американской классикой, теперь Джордж и Ленни перешли из разряда «не иметь» в «потерять», терять всегда труднее, стало быть, нужно перечитать.

Переслушать, для себя давно вывела правило: если есть вариант аудиокниги в исполнении Князева, игнорировать — лишать себя львиной доли удовольствия. И да, они были здесь: тупой здоровяк Ленни в исполнении лучшего футболиста городка, который оказался еще и талантливым актером, хитрован Джордж, катарсис, пережитый зрителями, как его пережила я. А еще об одном не могу не сказать, об огромной разнице в восприятии той части романа, где Дерри и Беверли с Риччи, танцующие «В настроении» Глена Миллера.

Читая в прошлый раз, восприняла явление персонажей «Оно» как пасхалку, не более. Но за время, прошедшее между выходом 11.22.63 и днем сегодняшним Голливуд успел переснять самый объемный кингов роман, и насколько катастрофической явилась вторая, взрослая часть, настолько же безусловно хороша первая — та, в которой подростки. А русскоязычным поклонникам Короля повезло больше, в прошлом году АСТ записало аудиоверсию романа в исполнении Князева. И слушать его, имея в недавнем прошлом встречу с рыжухой Бев Марш, волосы которой, как лесной пожар, было совсем не тем, что смутно припоминать персонажей читаной два десятка лет назад книги. Как с просмотра на черно-белом советском «Горизонте» перейти в современный кинотеатр.

Знаю, что поклонников у Кинга много, просто делюсь своим неожиданным и прекрасным опытом возвращения к роману, от которого в мыслях не держала получить качественно новых эмоциональных и ментальных переживаний, и однако же, получила на порядок превосходящие первоначальные. Кинг был и остается человеком, который находится в нужном месте. ожидая. когда придет нужное время. И когда оно приходит — это счастье для всех, кто любит его творчество.

Три вещи, связанных с романом, о которых хочу сказать:

Первая: Как легко и охотно мы позволяем манипулировать собой тем, кого по-настоящему любим и тем, кто отмечен печатью харизмы. В случае Кинга верны обе характеристики. Вплоть до кульминации, читатель уверен, что президента нужно спасать. А тревожные звоночки, вроде сопротивляющейся изменениям ткани реальности — игнорировать напрочь. Даже после всего, что знаем о жизни (видишь шлагбаум — не ходи туда, детка, там может быть паровоз.)

Вторая. Даже в тех вариантах «выбора без выбора», которые предлагает тебе Жизнь, выбор всегда есть. И счастье возможно. Пусть оно не вписывается в рамки традиционного хеппи-энда.

Третья и главная: Мир устроен правильно и справедливо, даже тогда. когда мы, малым человеческим разумением усматриваем в нем лишь злобу и произвол.

ЛЮБИМЦЫ СТИВЕНА КИНГА

...Чтобы создать мир нужны самые разные вещи...

Когда полицейские сообщат ему о самоубийстве единственного сына, который бросился под поезд накануне двадцатого дня рождения, он ответит: «Мистер Тоуд отмочил свой последний номер». Это неслучайно, книга выросла из историй, отчасти занимательных, частью назидательных, которые Кеннет Грэм начал рассказывать своему сыну Аластеру с четырех лет.

Сказок с продолжением, чьими сквозными персонажами были мистер Крот, Мистер Рэт (Ондатр). мистер Барсук, и собственно мистер Тоуд (Жаб). В последнем нетрудно было узнать, неуравновешенного, склонного разбрасываться и не доводить до конца начатых дел, болезненно честолюбивого Аластера. Которого мать с отцом в ослеплении родительской любви считали гениальным ребенком.

«Ветер в ивах» не только классика детской англоязычной литературы и роман, подаривший название первому альбому Пинк Флойд (The Piper at the Gates of Dawn). Это еще сказка, для которой папа Винни Пуха Александр Алан Милн написал либретто мюзикла, по сей день пользующегося успехом. И книга, спустя полвека после выхода в свет, получившая премию «Полка Льюиса Кэрролла», которой награждаются книги, достойные находиться на одной полке с «Алисой»

И это одна из любимых книг Стивена Кинга, упоминания о которой разбросаны у него во множестве. Кстати, знакомый фанатам Короля Ондатр — это вариант решения именно кинговых переводчиков, в противовес неприятному на русский слух «Крыса» и непонятному «Рэт» Всякий раз, натыкаясь на очередное упоминание «Ветра...», жалела, что мое время сказок осталось в прошлом.

Пока не появилась аудиокнига в исполнении Игоря Князева, в ней превосходно все. Яркие речевые характеристики персонажей, в которых животное начало соединилось с человеческим (мистер Крот, мистер Барсук, мистер Рэт), а чтецу, каким-то немыслимым образом, удается передать это, избежав соблазна карикатурности. Музыкальная тема отменно создает настроение «британскости», здесь это не просто отбивка между главами, но и сопровождение особо эмоционально насыщенных моментов.

Странный сказочный мир, в котором животные с человеческими чертами действуют наравне с животными и людьми, главный герой тщеславен и склонен к девиантному поведению (соединение простака и трикстера, довольно обаятельное, впрочем). Сюжетообразующими деталями становятся угон автомобиля, суд и тюремное заключение на немыслимый срок, побег, гонка на поездах, лжесвидетельство, конокрадство, новый угон, на сей раз отягощенный киднепингом и... Счастливый финал.

Не думаю, что «Ветер...» потеснит Муми-троллей, Винни-Пуха, Пеппи и Алису, но Страна Фантазии — не скамейка с ограниченным количеством мест, а четвертое измерение. Пространство беспредельного роста.

Космическая этика

«Во время ужина я бросил кусочек мяса в костёр. Увидев это, Дерсу поспешно вытащил его из огня и швырнул в сторону.

— Зачем бросаешь мясо в огонь? — спросил он меня недовольным тоном. — Как можно его напрасно жечь! Наша завтра уехали, сюда другой люди ходи кушай. В огонь мясо бросай, его так пропади.

— Кто сюда другой придёт? — спросил я его в свою очередь.

— Как кто? — удивился он. — Енот ходи, барсук или ворона; ворона нет — мышь ходи, мышь нет — муравей ходи. В тайге много разный люди есть.»

Акира Куросава снял по этой книге фильм, отмеченный Оскаром 1976, а из книжного шкафа на меня все детство смотрел корешок ее обложки. И даже несмотря на такой звездно-культовый статус, подкрепленный давним знакомством с физическим носителем текста, не хотела читать «Дерсу Узала». «Про какого-то старика азиата, как он ходил в тайге с экспедицией? — думала. — Не, мне такое не интересно». Весной писала Тотальный диктант, автором которого в нынешнем году был Василий Авченко, и в моем варианте текста — рассказ о том, что все сущее: животные, растения, даже туман и камни — все было для Дерсу «люди», с пересказом отрывка, который вынесла в эпиграф. И тогда я поняла, что прочту.

Не прочла глазами, послушала аудиокнигу в суховатом академичном исполнении Александра Котова, как нельзя лучше ей подходящем. Книга Владимира Арсеньева — это беллетризованный рассказ о дальневосточной экспедиции Русского географического общества 1907-1908 годов. Сочетание художественной литературы с научно-популярной. Сведения по географии, геологии, биологии и зоологии, этнографии, фольклористике, оплетенные рассказом о путешествии сквозь уссурийскую тайгу с проводником гольдом (нанайцем). Хотя на самом деле Дерсу Узала принадлежал к ныне вымершему племени Дерсу.

Рассказчик был знаком со своим героем прежде, тот уже работал с его предыдущей экспедицией, Арсеньев рассказывал о нем в книге «По уссурийскому краю» потому не стоит ждать подробной экспозиции с описанием внешности и предыстории. Собственно, то и другое добавится по ходу чтения. Дерсу Узала, лесной человек — охотник и бродяга, потерявший семью и не имеющий своего дома. Живет тем, что промышляет в тайге соболя и ищет женьшень, за то и другое хорошо платят. Лес для него открытая книга, повадки зверей и свойства растений известны ему так же хорошо, как каждому из нас его квартира.

Осмотрев место ночевки другой группы, он назовет не только количество ее членов, но скажет об их национальности и уровне подготовки к путешествию. По особым приметам скажет, когда разразится буря, когда будет сильный дождь и надо заранее побеспокоиться о надежном укрытии, а когда можно не беспокоиться тревожными знаками и продолжать движение. Из подручных материалов смастерит зонтик, дымоотвод для палаточного очага — да что угодно. Без промаха бьет зверя и птицу, но никогда ради забавы, из пустого бахвальства и молодеческой удали. Не больше, чем члены экспедиции могут съесть и обязательно поделится с теми, кто по соседству. Это ведь только нам, из нашей городской скученности, лес кажется пустым. На самом деле в нем множество разного народа.

Дерсу немного шаман, разговаривает с духами, остережет от ночевки в «нехорошем» месте. Отчасти полиглот — кроме родного и корявого, но удивительно поэтичного русского, владеет немного китайским и корейским, вот тебе и безграмотный дикарь, никто из цивилизованных членов экспедиции похвастаться таким многоязычием не может. И в то же время Арсеньев далек от идеализации своего проводника, за громадным уважением одного профессионала и мастера к другому мы продолжаем видеть в нем неопрятного старика азиата и в каком-то интернациональном смысле человека из «Лагуны» Бродского: «Потерявший память, отчизну, сына, по горбу его плачет в лесах осина. Если кто-то плачет о нем вообще».

Финал достаточное тому подтверждение. Умирает эпоха, Последний из Могикан уходит из упорядоченной сытой обеспеченной городской жизни, так и не сумев к ней приспособиться, в лес, всегда бывший ему домом, чтобы погибнуть там от руки дилетанта грабителя и быть закопанных у дороги. И само место его могилы потеряется. Сдержанная арсеньевская проза, не поражающая стилистическими изысками, поднимается здесь до высот невыносимой правды. Вот урядник, довольный, что убитый всего лишь бродяга без роду, без племени и неприятностей из-за него от начальства не будет, распоряжается жандармам рыть могилу прямо здесь. Вот друг убитого стоит рядом и смотрит, как его закапывают. Без рыданий, без пафоса: жил человек и нет его.

И может быть именно эта спокойная констатация делает книгу великой. Все мы люди: и тигр, и медведь, и ворона, и муравей — все там будем.

Не были они смуглыми и золотоглазыми

«Призраки по ночам терзают в пустыне путников,

внемлющий их речам может легко заблудиться —

шаг в сторону и кранты...»

Мое утро началось с рецензий жюри премии «Новые горизонты» на «Мост» Аси Михеевой, новаторство, яркость, нетривиальность изобразительных средств которого все отмечали, и почти все говорили, что хорошо, но фэнтези с твердой НФ не сопрягается, а главное — читатель-то вот этого не поймет. И я подумала, что если бы полвека назад основатель жанра научного фэнтези Джин Вулф встретил таких чутких и ставящих во главу угла читательский комфорт критиков, то в мировой литературе схлопнулось бы на старте целое направление, которое в современной, к слову, русской развивает одна Михеева.

«Пятую голову Цербера» не признали бы шедевром, не было бы номинаций на Хьюго, Небьюлу. Локус, а в мире не открылась бы одна из миллиона дверей в неуютное, но такое интересное пространство. Однако Вулфу и всем нам повезло больше. На этом трехчастном романе из как-бы автономных повестей надо бы кроме маркировки 16+ ставить предостережение, вроде: «Осторожно, сжигает мозг!» и «Неподготовленному читателю не брать». Хотя со вторым проще, нужно только найти проводника, которым сегодня буду я.

Итак, «Пятая голова Цербера», титульная повесть и одновременно название первой части романа. Время действия отдаленное будущее, место — земная колония, заселенная преимущественно потомками французов, потерпевших поражение в какой-то давней войне, причем правящую верхушку составляют не они. Колонизация случилась давно и Земля успела забыть-потерять этих своих блудных детей. Тут покорение космоса ни разу не Миссия, отношение скорее как к неперспективным в плане обогащения земным колониям, вроде Австралии и Новой Зеландии, куда ссылали каторжных: пусть истребят аборигенов и начнут как-нибудь хозяйствовать, а там видно будет. Потом и вовсе забыли, и когда переоткрыли заново, на планетах-близнецах Сент-Анне и Санта Крузе уже сложились устойчивые сообщества со своими порядками, более прогрессивным на Крузе, Анна вовсе скатилась к рабовладению при, в остальном, системе государственного устройства больше соответствующей Европе конца 19 века.

Герой-рассказчик молодой человек из привилегированной семьи Вейль, мамы они с братом Дэвидом не знали, воспитывают их отец, тетя и робот-андроид мистер Миллион. Семейное благосостояние зиждется на элитном публичном доме с, кроме прочего, генно-модифицированным персоналом. Разного рода экспериментами, перекраивающими плоть, занимается отец, в преемники себе готовя рассказчика, которого назвал Пятым — на крыльце их особняка скульптура трехголового адского пса Цербера и мальчик думает, что три головы — это отец-Мэтр, тетя, м-р Миллион, четвертая Дэвид, а пятая, соответственно, он сам. Не зря ж его так назвали.

На самом деле жизнь, которую он ведет, ни разу не беззаботное бытие юноши из золотой молодежи, отец пичкает его эликсирами и декоктами, призванными усилить когнитивные способности, а на деле сильно и болезненно изменяющими состояние сознания. Мэтр вообще такой Доктор Моро, столь же безжалостный к Пятому, сколь к несчастным девушкам и рабам. плоть которых кромсает в угоду прихотям хозяев. О рабах: они развиваются как нормальные дети только до определенного возраста, после подвергаются процедуре, делающей тупыми и покорными. Однажды, когда дети уже выросли и перестали быть детьми, в их дом приходит с визитом антрополог с Земли Джон В.Марш, и многие вещи, казавшиеся непонятными, встают на свои места.

Семья решает взбунтоваться против власти Мэтра, в заговоре участвуют тетя, Дэвид, их подруга, а также м-р Миллион, о котором уже известно, что в этом металлическом теле заключено сознание прадеде. Совсем уж всего я пересказывать не буду, чтобы не лишить вас удовольствия самостоятельного построения версий. Перейду ко второй повести.

«История» Джон В.Марш. — самая темная часть. Что-то вроде сновидения или галлюцинации, в котором антрополог с Земли из финала первой истории переживает опыт жизни человека из аборигенной расы Пескоходца незадолго до прибытия землян. Разлученный в детстве со своим близнецом, украденным Болотниками, он вырастает в совершенно иной, непостижимой для землян, культуре, где деревья живые и не только контактируют с людьми, но могут давать потомство туземным женщинам. Где сосуществуют обычные люди и Дети Тени, такие оборотни. Хотя оборотничество в большей или меньшей степени характерно для всех представителей автохтонной фауны, включая некоторых животных. И в этом смысле не праздным оказывается вопрос, которым задается герой первой новеллы: «А в точности ли мы люди? Может быть мы аборигены, которые убили колонистов, завладели их внешностью и сами успели позабыть об этом за давностью лет?» Такой отчасти оммаж «Марсианским хроникам» Бредбери, где этот мотив звучит настойчиво, но взгляд более жесткий и циничный.

«V.R.T.» — заключительная часть, по объему равна двум предыдущим, и по времени на несколько лет позже визита Джона Марша в дом Вейлей. Теперь он арестован по подозрению в шпионаже в пользу Санта Круз, откуда прибыл на Сент Анну («от соседей ни доброго ветра, ни доброй жены», испанская пословица). Следствие ведет Дэвид Вейль, записи допросов перемежаются записками, которые Марш ведет в узилище, это чудовищные каракули, хотя полевые заметки он делал вполне читабельным почерком. Объясняя это травмой, нанесенной укусом местной дикой кошки, он оставляет место сомнениям. Дело в том, что аборигены, во всем похожие на людей и ловкие в обращении с природными материалами, чудовищно неуклюжи и необучаемы с любыми инструментами, сделанными людьми.

Постепенно, по некоторым оговоркам, мы догадываемся, что под внешностью антрополога с Земли скорее всего скрыт молодой человек полукровка из аборигенов, который служил у него проводником во время экспедиции в труднодоступные районы

планеты и «погиб» при загадочных обстоятельствах, аккурат тогда. когда перечитал все книги землянина. Но тут все сложнее. Рассказчик считает себя Маршем и одновременно воспоминания его явно принадлежат V.R.T. («как сложно, но в этом-то вся и прелесть»).

Роман сильно непростой, с мерцающим третьим смыслом поверх вуали (Veil «вуаль») второго, и далеко не явного основного. С мощной темой двойничества: клоны первой части, близнецы второй, оборотень-подменыш третьей — и везде двойник оказывается смертельно опасным. С яростно звучащей социальной нотой — колониализм с истреблением коренных народов, рабовладение с людьми, низведенными до уровня вещей. С культурной апроприацией, которая станет актуальной спустя полвека, уже в наши дни. С еще еще десятком аспектов. И это крутейшая головоломка, над которой есть о чем подумать.

#американская литература, фантастика, фэнтези, интеллектуальная проза, Джин Вулф, роман с ключом, колониальный роман, двойники, эксперименты над людьми, абсурдизм, fanzon, Эксмо

Бодрость духов

Что ты, отдав концы, не умираешь до конца.

Первое правило этой книги — не смотрите на обложку. Fanzon забрал этот кошмар с англоязычного издания. Второе правило — не думайте много о названии, оно ничего не значит, в оригинале Chasing Graves (Гоняясь за могилами), с возможностью интерпретации «гоняясь за сокровищами», что собственно и происходит в Арке и его столице Араксе. Мертвецы там товар, из которого определенный ритуал может сотворить Тень — существо, способное трудиться без еды и сна, которое находится в полном подчинении у человека, владеющего половиной медной монеты, своего рода длинным поводком.

Роман Бена Гэлли — это такой гримдарк по-древнеегипетски. Он доводит интерес к посмертному бытию этой цивилизации до логического завершения, вводя единственное, но основополагающее допущение, на котором зиждется этот мир — ритуал. Если мертвое тело не позднее, чем через сорок дней после смерти погрузить в колодец с водой священного Никса (похоже на Нил, правда?) с особыми заклинаниями, то вышедший из него голубоватый светящийся призрак станет собственностью совершившего ритуал. Там еще участвует та самая медная монета, которую разламывают пополам по специальной бороздке.

Герой-рассказчик взломщик, приглашенный в Аракс для выполнения специального сверхсложного задания из соседней страны Красса, который глупо погибает в первый день от рук охотников за мертвецами: убит, прошел через ритуал, продан в рабство богатой вдове. Не теряет надежды получить свободу — посмертие вольного призрака не так хорошо, как жизнь, но в стотыщраз лучше рабства в статусе тени.

Есть много способов разобраться с непокорной домашней тенью, мы рекомендуем прекрасное наказание – подвесить тень на несколько часов на медной нити. Даже старая добрая порка тонким прутом творит чудеса!

«Ты и твоя тень», аркийский свиток о воспитании теней-слуг

Кстати, медь здесь играет роль серебра среднестатистического фэнтези, призраки смертельно боятся ее прикосновения.

Есть еще императорская дочь Сизин, мать которой удалилась много лет назад в восточные земли (да попросту сбежала, накарябав записку, безответственная дрянь!), а отец заперся в сокровищнице и правит посредством передачи волеизъявлений через нее, Сизин. Девушка умна, амбициозна, цинична, жаждет власти и начинает свою игру в стремлении ее завоевать. И есть женщина по имени Нилит, самый таинственный и симпатичный персонаж, несмотря на то, что прирезала в самом начале книги мужика, который измывался над ней многие годы и по недоразумению назывался мужем, а теперь тащит через пустыню разлагающийся труп, пререкаясь с призраком, чтобы совершить ритуал.

На самом деле, это всего лишь три основные повествовательные линии «Гонки за смертью». Второстепенных персонажей множество, а мир удивительно подробно, тщательно и логически непротиворечиво прописан. Тут есть все: дворцовые интриги, шантаж, похищение, убийства (в изобилии), коварные планы, погони, неожиданные сюжетные повороты, отъявленный цинизм и внезапная нежность,.

Это чертовски интересно слушать все время. А исполнение Игоря Князева выше всяких похвал.

Чернильно-черное сердце

Кровь моя холодна,

холод ее лютей

реки, промерзшей до дна,

я не люблю людей.

Бродский «Натюрморт»

Между пре-рецензией и пост-рецензией большая разница: пост- рассчитана на круг посвященных которыми роман уже прочитан, хитросплетения сюжета обдуманы и настало время обратиться к обсуждению образного ряда, языка, литературных приемов; пре- когда книга только появилась, а ты уже прочитала и хочешь поделиться впечатлением, но скована рамками обязательств не раскрыть ненароком секретов, не испортить удовольствия тем, кто прочтет за тобой.

Для детектива это актуально вдвойне, «Чернильно-черное сердце» (The Ink Black Heart):1. детектив из серии, любимой миллионами, от писательницы, читаемой сотнями миллионов; 2. вышел буквально на днях, и в ближайшее время интерес к нему будет только расти. Потому фабулы в моем рассказе, уж не обессудьте, будет минимум. Восторгов больше, они не возбраняются.

C шестой книгой о Корморане Страйке и Робин Элакотт, написанной под псевдонимом Роберт Гэлбрэйт, Мама Ро верна себе. Помните историю, ставшую ее визиткой, когда Стивен Фрай, в то время уже любимец нации и человек-легенда, озвучивая первую книгу подросткового фэнтези малоизвестной писательницы о мальчике-волшебнике, споткнулся о некую неудобочитаемую фразу? Великий человек снисходительно предложил автору переформулировать, Джоан Роулинг не только отказалась, но еще и вставила это зубодробительное словосочетание во все следующие книги о Гарри Поттере, озвучил которые, как вы уже догадались, тот же Фрай.

За «Дурную кровью» — пятую книгу серии, ей пеняли, что романы становятся все толще, детективу, мол, такое не к лицу. Что ж, число страниц шестого романа больше, чем у пятого. Сразу же успокою тех, кого идея тысячестраничного кирпича приводит в ужас. Значительную часть составляют страницы сетевых диалогов, графически выглядящие как столбик детских стихов посреди чистого листа, где содержание беседы умещается в полтора десятка строчек, остальное — формальности сетевого протокола (никнейм, такой-то присоединился к беседе, такой-то покинул разговор, приватный канал закрыт). В части собственно действия, как всегда у Гэлбрэйта, вы будете проглатывать страницы десятками, не успевая оглянуться.

Выход предыдущей книги совпал с началом сетевой травли за трансфобию? Что же, вот вам история о мерзких сетевых троллях, которые, не умея создать своего, уничтожают творцов. Писательница говорит. что идея написать об этом пришла к ней задолго до харассмента, а черновик романа был закончен в 2016 году, и я ей верю. Во-первых потому, что идея витала в воздухе, имя легион, желающим заявить о себе близостью к знаменитостям или охаиванием их. Во-вторых, потому что модный писатель всегда трендсеттер, предугадывает будущее и попадает в резонанс к читательским ожиданиям, оттого и востребован, в данном случае все печально сошлось.

Итак, в агентство Страйка является встрепанная особа, производящая впечатление психически неадекватной: волосы сбились колтуном, одета черти-как, но поверх дизайнерское пальто и сумка за тысячу фунтов. Представляется Эди Ледвелл, создательницей культового ютубовского мультсериала про Харти — чернильно-черное сердце. живущее на Хайгейтском кладбище среди таких же непонятных фриков, вроде депрессивного могильного червя, говорящей сороки-воровки, призрака бумажно-белой девушки, в которую Харти влюблен, деструктивного Дрека.

Мультик, пронизанный мрачным юмором который начинался как их с соавтором развлечение для узкого круга, скоро сделался популярным, потом мегапопулярным, лег в основу фанатской сетевой игры «Игра Дрека» основатель(ница?) которой, некто под ником Аномия вскоре открыл на Эди сезон охоты. О молодой женщине распространялась среди ее поклонников чудовищная ложь, которой было тем труднее противостоять, что среди этих бредней попадались вкрапления действительно правдивой интимной информации, которую могли знать только один-два истинно близких человека. Теперь. когда стало известно. что мультик собирается купить Netflix, уровень агрессии преследования превзошел все пределы, вплоть до угрозы убийства.

Эди просит Робин найти и остановить Аномию, она готова хорошо заплатить, но в агентстве много работы. а киберпреступления — не то, на чем они специализируются, есть более компетентные коллеги, к которым Робин ее и отправляет. На следующий день Ледвелл и ее соавтора находят на Хайгейтском кладбище. Оба сначала оглушены электрошокером, потом им нанесены ножевые рану, в случае Эди смертельная, Джош жив, но серьезно покалечен и теперь уже найти Аномию их нанимают серьезные люди, заинтересованные в том, чтобы сделка состоялась.

Одновременно в агентство является экс-пассия Страйка Шарлотта с известием, что муж начинает против нее бракоразводный процесс, называя соответчиком Корморана на основании голых фоток. которые она слала ему, будучи замужем. А кто у нас муж? Правильно. особа, приближенная. А с истеблишментом бодаться ни в какой стране не легко-и-приятно. Вдобавок, нынешняя пассия Страйка ревнует к Шарлотте. Робин, работе. Вдобавок он в очередной раз повреждает культю...

В общем, все как всегда: Робин и Страйк прекрасны, от романа не оторваться, Роулинг лучшая (и пошли они все!)

Через тернии к...

«Если это ад, мы будем с ним сражаться, даже если Господь нас покинет. Знаете, мы специалисты по поражениям.»

Взявшись читать (или слушать, как было в моем случае) «Пепел и пыль», стоит помнить, что эта книга написана до феерически знаменитой эпопеи «Владыка ледяного сада». Тогда самому народно-любимому из ныне живущих польских фантастов еще не пришла гениальная идея отправить своего героя в Дальний космос, чтобы найти там нечто загадочное и пугающее, у чего неожиданно окажутся земные корни — салют, пан Станислав и «Солярис«!

Этот роман и предваряющая его повесть написаны еще в русле массового увлечения эзотерикой, оккультизмом и различными практиками рубежа веков. Они обещали адептам сверхспособности, богатство и до кучи уж просветление (все, везде и сразу). Обещать — не значит исполнить, и абсолютное большинство увлеченных вскоре переключили внимание на новые предметы. А те, кто достиг-таки просветления, вкупе с умением ходить сквозь стены банковских хранилищ и заранее узнавать сочетание выигрышных номеров лотереи, предпочитают умений не афишировать.

Ну, за исключением героя этой книги, но он же литературный персонаж, кто ему поверит? Здесь все за что мы любим Гжендовича: неведомые миры, которые живут по неизвестным законам и одинокий странник по Междумирью. Герой — перевозчик душ как Харон, переправляет тех, кто застрял в промежуточном пространстве снов и галлюцинаций. В глубине души и по внутренней сути он Воин Света, но старательно маскирует свою благородную сущность даже от себя самого, уверенный, что работает исключительно за плату.

Символический обол — мелкая монета, которую клали в рот усопшего, чтобы она послужила платой перевозчику, в его случае превращается в реальные деньги, порой очень солидные (но сойдут и акции, ювелирные украшения, информация, коды доступа к программному обеспечению), о том, как забрать которые, неприкаянные души рассказывают ему.

Жизнь налажена, дело процветает, все прекрасно, пока однажды не погибает друг героя, историк, ставший монахом. Перед смертью отправив ему зашифрованное послание. Дальше будет смесь эзотерического детектива в духе «Имени Розы» и «Кода да Винчи» с боевиком: интриги, драки, погони, смертельная опасность, неожиданное спасение в густом эзотерическом соусе.

Будет загадочный, очень древний и очень жестокий монашеский орден, будут промежуточные миры, так похожие и так непохожие на наш; прекрасная ведьма, любовь, предательство, потеря и возможность нового обретения, от которого по здравом размышлении откажемся — все беды от баб. Будет похищение тела, погребение заживо, опыт бомжевания, угроза распятия на терновом кресте и вот это вот все.

А то, что Игорь Князев читает Гжендовича замечательно, мы еще со времен «Владыки Ледяного сада» знаем.

Непростые сказы луговых мары

Мы не товар, мы мары. Мы не убиваем, не продаем, не подчиняемся и не отступаем. Мы ростки земли, дети богов, сестры птиц и матери мира, мы решаем сами и отвечаем за себя, наш живот — Мать, наша рука — Арвуй-кугыза, он умирает ради нас и живет ради нас — всегда.

Шамиль Идиатуллин мастер текстовой эргономики — в небольшой объем умещает максимальный смысл. И у него удивительное чувство языка. Я не о стилистическом многообразии, авторская повествовательная манера легко опознается. Не в последнюю очередь вспышками многозначных лексических единиц в простом, экономном в изобразительных средствах, тексте. Слово или выражение, стертое до обмылка, полыхнет вдруг остро иным смыслом.

Мары «Последнего времени«имеют, конечно, отношение к марийцам нашей реальности: самоназвание, политеизм, священные рощи, кугыза (глава, первосвященник, духовный наставник). У автора давний серьезный интерес к фольклору и традициям малых народов севера России. Но до чего хорошо это «мары», если бы не было, нужно было бы придумать. Подсознание вычитывает из них безбрежное море и Марью Моревну-прекрасную королевну, мир и смерть, морок, мрак, кошмар, мороку, марево.

Пускаясь в плавание по волнам этнофэнтези, стоит заранее уяснить, что легко не будет. Прежде, чем читать или слушать (одновременно с выходом электронной версии, ожидается аудиокнига в авторском исполнении), настройтесь не на одно-два базовых допущения, которые определят отличия здешнего мира от реального. В этой книге необычным будет все, а плотность информационного потока поначалу выбьет опору даже из-под ног самого подготовленного читателя.

Но выход из зоны читательского комфорта оправдан. Ничего похожего не только в отечественной литературе, но и в мировой, сколько могу судить, еще не было. Новое слово, во времена римейков и ремиксов, дорогого стоит. Даже если для понимания придется приложить некоторое ментальное усилие.

Итак, имеем мир, сочетающий в части городской культуры позднефеодальный уклад (хотя некоторые особенности говорят о наследовании развитой техногенной цивилизации). Есть степняки, они подчиняются установлениям Великой Степи времен Чингисхана нашей реальности, но с меньшим уровнем агрессии. Тут вообще не воюют глобально, может быть потому, что есть мощный сдерживающий фактор — мары.

Их земли отграничивают условный Город от условной Степи и просто так здесь не пройти,потому что мары в давние времена сумели договориться с Землей. Идеальный биогеосимбиоз: она дает им защиту и все необходимое, и кое-что сверх того (как вам умение летать, перемещаться на огромные расстояния, используя в качестве порталов полые пни или вырастить полный рот новых зубов?). Они заботятся о ней.

Совершенно не похожие на бесплотных остроухих эльфов, с которыми невольно ассоциируешь подобный тип взаимодействия с природой, мары трудятся на своих биофабриках, имеют тысячи запретов и строгих предписаний, которых никому не придет в голову воспринимать мракобесием: всякое установление имеет смысл и ведет к определенным последствиям.

В целом пользуются высочайшей степенью свободы внутри общин, где нет семей в нашем понимании, детей воспитывают все вместе, сексуальные потребности удовлетворяют с непринужденностью пресловутого стакана воды, чтят старших, заботятся о младших, абсолютно уверены в завтрашнем дне.

К несчастью, ничего неизменного нет под луной и страшное китайское проклятие «Чтоб ты жил во времена перемен» придавит героев всей тяжестью Удесятеренной, утысячеренной. Коренное отличие романа от множества апокалиптических и постап книг в том, что мир тут не рушится.

Он изменяется, но масштабы изменений столь тектонические, что порой подумаешь — смерть была бы предпочтительнее. А впрочем, помереть всегда успеем, ни большого ума, ни большой доблести для этого не нужно.

Героям «Последнего времени» потребуется то и другое, никто не даст гарантии благополучного исхода, а свет в конце туннеля не раз и не два обернется тупиком с гнилушками. Финал крутой, а возможность испытать уровень собственной читательской продвинутости пойдет бонусом.

Солопсизм

Если бы мы с тобой создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли?

Читатель ждет уж... Отчего читатель, стопицот раз изругавший пелевинские книги, продолжает ждать от них откровений, в целом понятно, Виктора Олеговича, в силу странной аберрации, воспринимают как Солнце современной русской литературы. Не суть, что большую часть времени скрытое за тучами, такой уж у нас климат. Раз в год озарит сиянием очередного романа — мы и рады: есть кого честить на все корки в ближайшие одиннадцать месяцев. Двенадцатый традиционно посвятим догадкам, о чем будет следующая книга.

Ну вы чего, ребята? Он вообще Луна. Нет, не смущает, что в русском языке это слово женского рода и к мальчику неприменимо. Во-первых, трансгендерность в тренде. Во-вторых, вам русским по белому объясняют, что если в одной культурной традиции луна женское божество, то в другой вполне может быть мужским, а кроме того: «вышел месяц из тумана...». В третьих, эпоха Водолея, тяготеющего к андрогинной бесполости. Не в том смысле, что все мы в ближайшее время вольемся в ряды бисексуалов, а в том, что секс, в обоих главных смыслах, утрачивает позиции, которые занимал в эпоху Рыб, в чьей культурной традиции ему придавалось утрированное значение.

Да, предтече всегда нелегко: прежде твой путь усыплют цветами, после камнями побьют, хорошо еще, если голову с телом не разлучат. А впрочем, можно сыграть на опережение, что есть Солнце и Луна этого романа, как не живущие собственной жизнью головы? А как же секс во всех возможных видах? — мне возразят, — Девочка-мальчик, девочка-девочка в линии Саши; мальчик-девочка, мальчик-мальчик, мальчик-родственники и знакомые — в части Каракаллы и Гелиогабала. Да никак, это все декорации. Искать в «Непобедимом Солнце» сексуальности бесперспективно, это книга «от головы», от ума.

Не стоит видеть в нем профеминистский роман, а в «Фудзи» или «Айфаке» антифеминистские. Водолей великий уравнитель. Фигассе, уравнитель,на семиста страницах среднестатистическому читателю, который тянет лямку убогого существования в борьбе за кусок хлеба, скармливают жизнь богатых и беззаботных. Правда? Вы еще тянете? А мне кажется, те, кто начинал читать Пелевина лет двадцать назад, нынче в большинстве обустроили жизнь так, чтобы получать удовольствие от того, что делают. Не то, чтобы совершенный выход из колеса Сансары, но кое-какие базовые навыки в коллективное бессознательное заложил.

Имеющие глаза, увидели. Потому и «Вива, Фидель», буквально «привет тебе, верный». А вы думали, речь о бородатом коммунисте? Тут все так прозрачно, и бесполое, вернее обоеполое имя героини Саша, отсылающее ни много, ни мало — к Александру Македонскому, кумиру императора Каракаллы. Женская ипостась Александра Великого как-бы кольцует тему сотворения кумира в присущей главному трикстеру русской литературы охальной манере: у нас всякая кухарка может управлять государством, а любая блондинка из породы кидалтов — творить миры.

Вполне себе милая книга. И читается легко. Опять же,кое-какими сведениями из истории Рима одарит между делом (пускай Иванопуло помебелируется).

А ПО БОКАМ-ТО ВСЕ КОСТОЧКИ...

Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,

в избах, банях, лабазах -- в бревенчатых теремах,

чьи копченые стекла держат простор в узде,

укрывайся тулупом и норови везде

лечь головою в угол, ибо в углу трудней

взмахнуть -- притом в темноте -- топором над ней,

отяжелевшей от давеча выпитого, и аккурат

зарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.

Есть авторы, от которых стараешься держаться подальше. Неважно, какими лаврами увенчаны. Сколько людей, к чьему мнению прислушиваешься, ценят их. Насколько удачными оказываются экранизации. Просто знаешь — не твое. Шестое чувство подсказывает, что ничего, кроме беспросветной безнадежности такая встреча не принесет. И оно не обманывает. Не знаю, каким было бы бы мое отношение к Кормаку Маккарти, случись начать знакомство с «Саттри» или «Коней, коней», но вышло как вышло, первым оказался фильм «Старикам здесь не место» братьев Коэн по одноименному роману живого классика. Впечатление, не вызвавшее желания продолжать знакомство.

Не случись «Дороге» попасть в список премии «Ясная поляна», и дальше благополучно избегала бы встреч. Но тут взяла себя на слабо: неужто сдрейфишь? Тронула-ходи. И стала читать. Оно конечно, шедевр, и Пулитцер две тыщи седьмого, и всякое такое, но это не делает роман менее ужасающим и сколько-нибудь пригодным для того, кто хочет сохранить душевное равновесие. То есть, вопросов, почему постапокалиптический вестерн, когда в этом жанре пишет каждый первый, роман с абсолютно непрописанным миром, неясными причинами коллапса и большей частью отсутствующей мотивацией поступков — почему шедевр, не возникает. На то у тебя встроенный детектор

У всякого свой талант, мой в умении определять качество текста, без хвастовства, но и без ложной скромности. Таки да, это хорошо. Невероятная мощь и изобразительная сила, достигаемая предельно экономными средствами. Одно-, максимум двухсложные слова, короткие предложения с абсолютной доминантой глаголов. Прилагательные истреблены как класс, немногим больше повезло наречиям. Имена собственные тоже отсутствуют, лишь местоимения третьего лица: он, она; отношения родства: отец, сын; гендерные характеристики: мужчина, женщина. Действие линейное с двумя флэшбэками. В обоих случаях речь идет о женщине, жене, матери.

Безымянные герои движутся по безымянной местности. Вдвоем, после того как третья их спутница предпочла самоубийство перспективе быть изнасилованной, убитой и съеденной очередной шайкой бандитов, которая встретится на пути. Описательная часть сведена к минимуму, но по некоторым косвенным признакам кругом мерзость запустения. Что явилось причиной коллапса, неясно, Мы так и не узнаем этого, но уровень одичания катастрофический, жестокость встречных нечеловеческая, а бесприютность этого нового мира бьет все рекорды.

Холодно, голодно, тяжело, страшно, грязно. И нет внятного объяснения этому волочению, как нет сколько-нибудь вразумительной цели у странствия. Дважды на пути встречаются места, где можно было бы остаться, зацепившись и укрепившись, пересидеть, отдохнуть, подкормиться и подлечиться хотя бы до тепла. Но нет, герой с сыном, понукаемые безжалостной авторской волей, покидают относительно безопасные убежища, продолжают свой бессмысленный и беспощадный поход.

Так-то да, это типа — философская притча, умом не понять, аршином не измерить. Они Несут Огонь, и потому долбанутый папаша то и дело окунает истощенного ребенка в ледяную воду (ага, зимой). Потому что они, типа, чистые. Но мать-мать-м-мать, какая все-таки гадость эта ваша заливная рыба!

Великолепная аскеза

Самое поразительное в истории Земли — это неугасимая ненависть к знанию и красоте, обязательная в злобных невеждах.

Оценивать Ивана Ефремова с позиций беспристрастного критика я не смогла бы, даже если бы хотела. Но не хочу, он мой герой, а его книгам, вернее — одной, но читаемой по кругу лет в 13-14, я обязана лучшим в себе. Потому, говорить об олдскульности и недостаточном динамизме этой фантастики, о ее практически взаимозаменяемых персонажах я здесь не буду. Тем более, что последний недостаток — скорее продолжение достоинств книги, в которой речь о мире будущего и людях, сформированных радикально отличными от сегодняшних, унифицированными условиями воспитания, в среде упраздненных имущественно-сословных привилегий, где психологической дисциплине и физическому развитию уделяется не меньшее внимание, чем интеллектуальному.

«Туманность Андромеды» в большей степени социально-философская утопия, чем роман, о котором вы стали бы пытать рассказчика: «А потом что было? А дальше? А она что сделала? Ну расскажи еще немножко!». И дело не в бессобытийности, приключений и происшествий там хватает: избежали смертельной ловушки железной звезды, чтобы столкнуться с враждебными формами жизни, убивающими инфразвуком; спаслись, но член экипажа в коме и неизвестно, удастся ли вылечить — это только в космической части. А есть еще земная, где терпят аварию глайдера в ночной степи, подвергаются нападению громадного быка и тигров-людоедов, находят в подводной пещере статую золотого коня, проводят рискованный эксперимент непредсказуемых последствий. Все так, но приключенческая составляющая сильно уступает мощи и масштабности мира Эпохи Кольца.

Грандиозная, продуманная до мелочей, логически непротиворечивая картина будущего, и именно она составляет подлинное ядро романа. Ефремов приводит объединенное человечество к эре процветания, ради которого многим пришлось пожертвовать. Здесь повседневному созидательному труду не только находится место, он обязательная составляющая. Здесь нет частной собственности на транспортные средства, вообще нет автомобилей, есть опоясывающая плодородный пояс Земли спиральная дорога, по которой движутся скоростные поезда, есть легкие глайдеры — род платформ на воздушной подушке для полетов на ближние расстояния в не охваченной дорогами местности, которые берутся в подобие каршеринга. Есть винтолеты для экстренного и скорого перемещения на большие расстояния.

О плодородном поясе. Он представляет собой результат осторожного и взвешенного терраформерования. Основная часть человечества постоянно живет в расширенном субтропическом поясе, близком к средиземноморскому климату, прекратив насиловать зоны рискованного земледелия. В агротехнике предпочтение, отдается садам перед огородами — деревьям вместо требующих куда больших затрат труда и истощающих почву однолетников. Сахар, белок и жиры частично синтезируются, частично добываются из водорослей. О мясном животноводстве и отраде современного человека шашлыках-стейках ничего не говорится, но в эпизоде обеда героинь, одна из них заказывает блюдо из рурка (?,не вспомню точно), заменившего курятину и дичь. Похоже, в мире будущего животных перестали мучить и убивать ради обеспечения гастрономических излишеств.

Мир изысканного минимализма — все удобное, красивое, комфортное, мало или ничего лишнего. Воспитание детей с годовалого возраста в школах четырех ступеней с возможностью всестороннего родительского контроля. При вступлении юношей во взрослую жизнь — обязательная инициация подвигами Геракла, в числе которых помимо созидательных и условно героических заданий, в том числе уход за больными. Бережно расходуется энергия, целесообразность того или иного энергоемкого проекта решается электронным голосованием по типу всепланетного референдума. Культ физического тела достигаемый регулярными упражнениями, плаванием, танцами.

Искусство и литература бесконфликтного Мира Кольца не то, чтобы впечатляют, но я с радостью пожертвовала бы даже книгами, если бы альтернативой была жизнь в мире без войн, неравенства и депрессии. Кстати, о последней, наряду с болезнью Альцгеймера ставшей бичом нашего времени. В реальности романа множества проблем удается избежать чередованием активности: лет пять посидел во властном кресле — пожалуй водить поезда или строить космостанцию. Ничто так не лечит от выгорания, как старый добрый физический труд. Разумеется сегодня, когда власть мощнейший афродизиак и самый сильный наркотик, думать о возможности подобного смешно и странно, но у нас прекрасное и разумное будущее, почему не помечтать?

Резюмируя: как роман не то, чтобы очень, но как философский трактат на тему «мы придем к победе коммунистического труда» — прекрасно и обнадеживающе. Невзирая.

Конспирологический вбоквел «Трудно быть богом»

«Фанфики по мотивам творчества Стругацких — презренный, безвкусный жанр. Хуже может быть разве что попаданчество.»

Этой фразой Михаил Харитонов начинает свой опус «по мотивам» произведений цикла Мира Полудня братьев Стругацких и таки он прав — презренный и безвкусный. Хочется еще добавить «убого-подражательный, злопыхательский, бесталанный, спекулятивный». Хотя не буду обвинять автора в желании подстегнуть читательский интерес, сделав предметом своей книжки вбоквел от произведений любимых писателей, главным образом повесть «Трудно быть богом», которую знают даже те, кто вообще больше ничего у Стругацких не прочел. Он кажется совершенно искренним в своей любви творчеству братьев, другой вопрос, что каждый любит в меру положенной в него к тому способности, и в некоторых случаях любовь принимает странные, уродливые, отталкивающие формы.

Итак, за основу «Факапа» взяты книги Полуденного цикла, персонажами выступают сквозные герои, которые прямо участвуют или упоминаются в них. Рассказчик — медик и пилот, исполняющий в последнее время обязанности завхоза, хотя и весьма непростого завхоза (доверенное лицо многих ключевых фигур Галактического совета с весьма широким кругом официальных, и еще более широким — неофициальных полномочий), Яков Вандерхузе. В ходе собственных несанкционированных изысканий завладев могущественным артефактом внеземного происхождения, обретает огромное могущество и влипает в историю, которая, скорее всего, будет стоить ему жизни. В данный момент находится один на космостанции где-то в медвежьем углу Вселенной без возможности выбраться, без связи, боясь предпринять какие-нибудь шаги к своему обнаружению, и посвящает неограниченный досуг написанию мемуаров.

Основная тема — деконструкция событий ТББ с позиций, напоминающих о крайней степени толкинутости «не-верьте-Толкину-я-сам-ходил-к-Ородруину-я-лучше-знаю». Абсолютно обо всем агент КомКона «дядя Яша» осведомлен лучше авторов, о каждом герое, будь то Румата, Макс Камерер, Лев Абалкин, Майя Глумова, Леонид Горбовский, Рудольф Сткорски, etc., знает множество подробностей конспирологического толка. Такое себе «Скандалы. Интриги. Расследования» на материале Полудня. Мир, глазами журналиста желтой прессы с наклонностями вуайериста.

Начинает он с того, что переворачивает вверх-тормашками Прекрасное далеко Полудня. Признайтесь, вы думали, что к описанному в нем коммунизму человечество пришло постепенно и закономерно, благодаря верно избранному пути и победе разума? Вас ждет неприятный сюрприз, по Харитонову сегодняшнее благоденствие плод серии разрушительных катаклизмов, спровоцированных ядерной войной, и уничтоживших большую часть человечества. Он оставляет в живых примерно каждого из трехсот пятидесяти ныне живущих, крайне неравномерно распределив это количество, Американским континентом (похоже также Австралией, Новой Зеландией и Африкой) пожертвовав. Европе и Азии тоже не сильно повезло, в основном выжили русские, и немного японцев,мда.

С какого взялось последующее благоденствие не объясняется, схема содрана с «Периферийных устройств» Гибсона, только там преуспеяние настало благодаря нанотехнологическому прорыву, здесь вообще непонятно как, достаточно пассажа о космических кораблях, которые везли к месту старта лошадиными упряжками. Да, вы правильно поняли, Полдень в варианте автора — это постапокалиптика. Богатая и процветающая, но с миром счастливых людей, предающихся свободному творчеству, имеющая примерно ничего общего. Интернаты с жесткой дисциплиной, где детей разве что голодом не морят, но кулинарные изыски сводятся к чему-то вроде собачьего корма нашей реальности. Альтернатива — отправка на водорослевую ферму «для тупых». Предельно циничные властные интриги и постоянная грызня между КомКоном и Комитетом Галактической Безопасности (КГБ, угу). Вишенкой на торте постоянная и по любому поводу промывка мозгов граждан, санкционируемая властями — «ментальная коррекция» в терминологии романа.

Полностью пересказывать эпопею Руматы я здесь не буду, ограничусь тем, что по Харитонову это недоумок с проблемами латентного гомосексуалиста, под влиянием интригана отчима внедренный на Аврору и навалявший там дел под влиянием своей тайной порочной склонности. Ах да, бедной планете, после официального ухода наблюдателей с Земли, усилиями его гадкого папаши-ин-ло досталась участь Саракша №2 с загубленной атмосферой, почвой и океаном, а население добрые полуденники разбросали по негостеприимным планетам земного типа, где переселенцы были обращены в рабство и в основном уничтожены.

Там много всякого понаписано, «Фвкап» талмуд больше тысячи страниц и написан не вовсе скверно. Автор не то, чтобы имитировал и мимикрировал под стиль и лексику Стругацких, скорее проникся им до глубины того, что заменяет таким как он душу — то самое «я лучше знаю». Однако эпигонство все же сильно и не в лучшую сторону отличается от оригинала, что у Стругацких ярко, остро, в идеальной пропорции бытовой, приключенческой, научной, романической составляющих, то у последователя муторно, многословно, квазинаучно и просто неинтересно.

Я домучила шедевр. Не потому, что он того стоил, просто хотелось знать, куда вырулит это словоблудие. И знаете — никуда.

Страсти по Старому Тому

Darkest water in a human`s soul

Книга номинант «Выбора читателей Goodreads 2020», аннотация обещала морское путешествие в декорациях четырехвековой давности, множество приключений, дважды мертвого прокаженного, потустороннюю жуть, да вдобавок лучшего детектива времен и народов на положении арестанта за неведомое преступление. Круто! — подумала. И взяла читать.

Вводная: тысяча шестьсот тридцать четвертый год, караван судов Ост-Индской компании (самой могущественной на тот момент мировой торговой корпорации) собирается отплыть из малайзийской Батавии в Голландию, груженый специями, шелком и прочими колониальными товарами, столь ценимыми метрополией. Путешествие в то время длилось восемь месяцев, опасно и можно было почти с уверенностью утверждать, что не все, ступившие сегодня на палубу, доберутся до пункта назначения живыми и невредимыми.

Среди особо заметных пассажиров флагмана «Саардама» генерал-губернатор Батавии, Ян Хаан, чей срок службы закончен и на родине он собирается присоединиться к «Клубу семнадцати джентльменов» — могущественной организации, определяющей судьбы мира. Его красавица жена Сара и дочь подросток Лия. Его камергер Корнелиус Вос. Его, как бы поделикатнее, фаворитка ослепительная Крисджи, дважды вдова с двумя сыновьями от второго брака. Его племянник Арент Хейс, на самом деле, даже не родственник, Хаан друг деда, воспитавшего его после смерти отца, и лейтенант Хейс зовет губернатора дядей, повинуясь той же логике, по которой старых друзей семьи мы называем тетей Надей или дядей Вовой. Его пленник Сэмюэль Пиппс.

И вот с этого места нужно подробнее. Дело в том, что миниатюрный, но ловкий, сильный и наделенный нездешней эльфийской какой-то красотой Пиппс известен как лучший сыщик обитаемого мира, способный раскрыть любое запутанное преступление, руководствуясь логическими мозаключениями, в которых поклонники Холмса без труда опознают его дедуктивный метод. А прославил героя не кто иной, как его верный друг и телохранитель Арент Скала Хейс, выступающий в этой паре на роли Ватсона. Совершенно неясно, почему на борт «Саардама» Пиппс ступает в цепях, на расспросы друга отвечает, что и сам не знает, отчего, войдя к губернаторские покои триумфатором после раскрытия очередного преступления, вышел узником.

Мраки на хромой собаке начнутся еще до отплытия. При восхождении на борт из-за штабелей ящиков вдруг выскочит жуткий прокаженный, который предречет плаванию всевозможные беды и несчастья: Старый Том (одно из имен дьявола), мол, смотрит на вас и уже готовит в аду большие сковородки! После чего сам вспыхнет пламенем и скончается в корчах. Беглое обследование покажет, что язык у него отрезан и совершенно непонятно, как при таких достоинствах мог пророчествовать.

Тут бы им и прислушаться, отложить отплытие, но вакантное место в Клубе 17 ждать не будет и если его не займет, вовремя явившись, Хаас, уйдет к другому соискателю. Чего губернатор допустить никак не может. А кроме того, сундук с награбленными им за неправедную жизнь сокровищами уже на борту, потому поспешим и не будьте столь суеверными: ну прокаженный (которого здесь быть не могло — по губернаторскому указу их убивали и сжигали при попытке войти в город), ну говорил без языка, ну загорелся — гоу-гоу.

Я не знаю, как у вас, ребята, а у меня уже зачин вызвал стойкое ощущение развесистой клюквы, которое усугублялось на протяжении всего чтения «Дьявола и темной воды». Не буду раскрывать всех тайн, скажу только, что дальше героев ждет еще большая жуть, включающая кровавые надписи на стенах (те же по смыслу: «Старый Том смотрит на тебя», хотя на роли эмоджи выступает рисунок глаза с хвостом). Шепоты из стен, массовые помешательства и прочие радости жизни.

С непременной детской психотравмой у самого, казалось бы, нечувствительного персонажа Хейса, которому придется взять на себя роль Холмса при немалом содействии прекрасной рыжухи Сары, ненавидящей мужа и желающей свободы. В общем, скучно не должно было быть. Но было. Хотя за финал готова многое простить Стюарту Тёртону.

Время — спираль из полудрагоценных камней

«Дальгрен» Дилэни — проза ленты Мёбиуса

Ваши стихи обвивают нутро, обнимают этот город, как стихи Кавафиса выкручивают и преломляют Александрию накануне Второй мировой, как стихи Олсона вплетаются в океанский свет Глостера середины века или стихи Вийона – в средневековый Париж.

Под занавес странного апокалиптического года у нас появилась возможность прочесть странную апокалиптическую книгу. «Азбука» выпустила «Дальгрен» Самюэла Дилэни в блестящем переводе Анастасии Грызуновой. Роман о котором много говорят как об одной из вершин интеллектуальной литературы; отправной точке киберпанка как жанра; прозе дивной красоты и поэтики — все так.

И почти не говорят об удельном весе в нем секса, ограничиваясь эвфемизмом «эротично», меж тем, как местами это практически порно. Понятно, что не тем «Дальгрен» матери-истории ценен, но не стоит сбрасывать со счетов эту составляющую, собираясь свести знакомство с одной из лучших фантастических книг XX века. То есть, если вы, к примеру, исповедуете пуританские взгляды, чтение может доставить серьезный дискомфорт. Возможно причина, по которой роман шел к русскому читателю почти полвека, отчасти в этом

Беллона

Молодой человек в одной сандалии (сквозная деталь Дилэни: Мыш из «Новы» в одном башмаке) приходит в город Беллона, о котором однажды в книге скажут, как об одном из шести крупнейших городов Америки, в остальное же время он производит впечатление совершенной деревни, где все всех знают и на круг не больше тысячи жителей. Мир недавно пережил некое потрясение, подробности которого не раскрываются, но теперь большая часть благополучно оправилась от последствий, зализала раны и вернулась к прежней жизни. Не Беллона, покинутая подавляющим большинством горожан. Те, кто остался и пришельцы обживают теперь странное пространство, сродни стругацкой Зоне.

Деньги хождения не имеют, но все, что тебе нужно, можешь взять в магазине или в одном из пустующих домов. Причем магазинная полка, которую опустошил неделю назад, сегодня вполне может оказаться заполненной теми же продуктами. Иногда дома горят. Целыми кварталами. В течение нескольких дней. Не факт, при этом, что спустя еще несколько дней ты не увидишь их на том же месте, целыми и невредимыми. На небе порой появляются две луны, а случается солнце встает над горизонтом такое громадное, что занимает собой большую часть неба. Время не повинуется физическим законам, за вторником 24 июля 1974 года вполне может наступить четверг 17 сентября 2001, а потом воскресенье 1 января 1969.

Криминогенная обстановка не внушает оптимизма. Банды «скорпионов», облаченные в черную кожу и увешанные цепями с оптическими линзами держат горожан в страхе. Эти цепи из того, что сближает «Дальгрен» с «Пикником на обочине». Не украшение на шею, но сложная, замкнутая во многих местах конструкция, обвивающая все тело, вступая с носителем в род техногенного симбиоза. Будучи активированной, цепь заключает человека в пульсирующую голопроекцию мифического чудовища. Среди тех, кто их носит, не принято говорить об обстоятельствах обретения, но мы получим возможность убедиться в нечеловеческом происхождении артефактов.

Шкет (Kid)

Юноша, пришедший в город не помнит своего имени и большая часть его воспоминаний отрывочна. Ему двадцать семь и за плечами много чего, но лицом совершенный мальчишка, за что получает прозвище Kid (малыш) в русском переводе Шкет — шикарное попадание, кстати: созвучно оригиналу, намекает на отсутствие законопослушания и отдаленной цепью ассоциаций ведет к республике Шкид. В некотором смысле он плоть от плоти этого города, та же странная беспамятность и чуждость прежнему опыту. Может потому так скоро осваивается в нем. Тело Шкета уже увито цепью, у него она, правда, пока не включается. А на поясе медная орхидея — род местного холодного оружия того же нечеловеческого происхождения. То и другое получено им до прихода в город.

Стихи

В Беллоне Шкет находит тетрадку, наполовину исписанную отрывочными дневниковыми записями и стихами прежнего владельца, и внезапно оказывается захвачен поэтической горячкой, которой не может сопротивляться. Отчасти радикально переделывает экзерсисы прежнего владельца тетради, большей частью пишет свое. И стихи превосходны (спасибо переводу), хотя не в русле русской поэтической традиции. Больше того, они произвели впечатление на бывшего в это время в городе поэта-лауреата Новика и при его содействии издается поэтический сборник «Медная орхидея», который тотчас становится мегахитом. Что не мешает городскому бомонду относиться к автору отчасти как к говорящей собаке.

Ланья

Девушка, встреченная Шкетом в день прихода в Беллону. Не красавица, но чертовски мила и совершенно раскована. Да к тому же знает всех, кто есть кто-то в этом городе. Играет на губной гармошке, сочиняет и записывает музыку, работает в школе для цветных сирот (или не работает, впрочем неважно). Сначала живет в парке, после очередного выпадения Шкета из времени переезжает в дом подруги. Не прерывая отношений с героем, остается совершенно независимой.

Дэнни

Вот тут все сложнее, потому ограничусь самой краткой характеристикой. Подросток, почти мальчишка из скорпионов который становится любовником Шкета, позже это перерастет в амур-де-труа с Ланьей. Как человек, не чуждый астрологии, я могла бы сказать, что здесь слышны отголоски нью-эйджизма, который ищет новые способы взаимодействия в преддверии наступающей эры Водолея (известного интересом к перверсиям), которые заменят традиционный парный союз. Такая любовь-дружба, чуждая ревности и открытая экспериментам с максимальной степенью свободы для партнеров. Однако Дилэни сын своего времени и влажных хлюпающих Рыб не понимает, что секс для холодного отстраненного Водолея не самоцель, скорее предмет научного интереса.

Ричардсы

Самая драматичная, самая законченная часть этого романа, в остальном представляющего собой прозаическое воплощение эшеровых гравюр. Семья, куда Шкет нанимается помочь с переездом из одних апартаментов кондоминимума в другие. Квинтэссенция маяковского «О дряни». Просвещенные буржуа, отец каждое утро уходит на службу, хотя все учреждения в городе закрыты. Мать затеяла ненужный переезд с этажа на этаж с подручным, которого изначально планируют кинуть на деньги, не заплатив. Старший сын в скорпионах и отныне вычеркнут из семейных аналов. Ангелоподобная дочь была изнасилована негром, с которым ищет новой встречи, панически боясь, что родители узнают. Младший сын, самый приятный персонаж романа, симпатичный книгочей. Бобби, о, Бобби — у меня ком в горле и сухие злые слезы, когда вспоминаю лифтовую шахту, и что было потом.

Резюме:

Роман сильно не для всех. Требует подготовленного читателя, да и тому легко не дастся. Ближе всего по ощущениям это к пинчоновой «Радуге тяготения». Зато и радости от встречи с умной, поэтичной, достаточно эпатажной прозой подарит много.

Демонически прекрасный Гжендович

Осень, я опять лишен покоя.

Это Ярослав Гжендович образца его золотого десятилетия, рассказы и повести сборника впервые опубликованы в 2003. На самом деле «последний такой-то», применительно к известному музыканту, режиссеру, писателю вовсе не обязательно показатель качества. Творец может быть долгожителем и большим тружеником, может выдавать результаты с периодичностью в год по одному, неуловимо меняясь в процессе; может надолго замолчать, чтобы явиться в какой-то новой, прежде невиданной ипостаси. Все это бывает интересным, но если вы хотите снова испытать трепет, который сделал вас его поклонницей, берите созданное в примерно десять лет, сделавших знаменитым. Гжендович в первую очередь «Владыка ледяного сада» и начало нулевых.

Повести «Книги осенних демонов» из того времени, отсюда несколько винтажное отсутствие мессенджеров и видеосвязи, ставших частью нашей сегодняшней жизни, анахраничные пейджеры. Но здесь и сейчас это воспринимается как благородное послевкусие выдержанного вина. Пять историй, обрамленных опоясывающим сюжетом и объединенных темой вторжения сверхъестественного в обыденность. Чудеса входят в жизнь людей, не менее разрушительные по итогу, когда являются в условно добром обличье, чем изначально и явно пугающие. А впрочем, парадоксально оптимистичного в прозе Гжендовича больше, чем уныния и мизантропии, за то и любим его.

«Клуб абсолютной кредитной карточки». История патологического неудачника, который кажется рожден для роли козла отпущения. Он еще молод, но женат давно и трое орущих малышей, измученная расстроенная жена, жизнь в квартире родителей дома, убогая работа, вечное безденежье, в большом мире — все это превратило его жизнь в ад. И вот, вдобавок ко всему, еще и сокращен с таким крохотным выходным пособием, что плакать впору. Убитый горем, он совершает нестандартный для себя поступок, едет куда глаза глядят, останавливается в лесном мотеле, чтобы хоть ночь провести в тишине, и внезапно обнаруживает в своем номере аналог сказочного неразменного рубля — абсолютную кредитку. Теперь его несчастьям конец. А что станет с миром, из которого изъят магнит-для-неприятностей?

«Рассказ психотерапевта». На прием к измочаленному своей работой одинокому психотерапевту приходит человек, который выглядит неуловимо похожим на Санта Клауса, но в его облике не пародийность, а необыкновенная, вызывающая безотчетное благоговение, значительность. И этот владелец зоомагазина рассказывает, что все у него хорошо, но его мучает неотвязное чувство, что помощь, которую от него ждут, он не оказывает. И еще, вокруг него то и дело происходят чудеса, вроде исцеления и воскрешения. Несмотря на симпатию, которую вызывает этот человек, рассказчик отправляет его к психиатру и... внезапно замечает за собой подобные же способности к оживлению неживой материи и прочим чудесам.

«Ведьма и волк». Измученная токсичными отношениями с музыкантом (ни разу не звездой, но алкоголиком и наркоманом, не гнушающимся рукоприкладства), молодая ведьма из потомственного рода просит у старейшей в кагале позволения на экстремальное по силе колдовство — создание оборотня. А чем это обернется для участников узнаете, прочитав рассказ (спойлер — ничем хорошим, хотя в начале будет казаться, что все o`k).

«Молния» Лучшая, на мой взгляд, новелла сборника. Супружеская пара, переживающая кризис, красавица жена постоянно дает понять мужу, который не пошел в бизнес, а продолжает заниматься наукой, как бездарно он транжирит ее лучшие годы. И вот, на какой-то дурацкой вечеринке, где она едва терпит супруга, появляется этакий принц на белом коне, красавец, который принимается оказывать ей недвусмысленные знаки внимания. Интересно, что никто, кроме них двоих не помнит этого казанову, хотя казалось бы, не заметить его невозможно. Муж сходит с ума от ревности, следит за ними, во время слежки внезапно знакомится с прекрасной женщиной, к которой чувствует неодолимое притяжение. Такая история об инкубах и суккубах в неожиданно андрогинном исполнении. Вообще крутейшая.

«Черные бабочки». Тоже отличная вещь, хотя интригой и накалом страстей уступает «Молнии». Тут такая более медитативная спокойная история немолодой уже художницы, которая когда-то поселилась с мужем скульптором вдали от цивилизации. Скульптор, к несчастью, увлекался альпинизмом, и вот уже двадцать лет она живет в этом доме одна. На лето сдает комнаты постояльцам. Не в этом году — в нынешнем потенциальный квартирант появился в конце августа, но был приятным одиноким пожилым мужчиной и хорошо заплатил за месяц вперед. И, привлекательная женщина, которая делит кров с интересным мужчиной, ощущает себя иначе, чем содержательница пансиона с компанией молодежи или многодетной семьей. В общем, начнется многообещающе. Собственно, и закончится не вовсе плохо.

Удивительно, но опоясывающая история «Пролога» и «Эпилога» тоже, за внешней мрачностью, исполнена надежды. И не могу не сказать о чтении аудиокниги Игорем Князевым — замечательном.

#Гжендович, польская литература, фэнтези, сборник, малая проза, сверхъестественные причины повседневных вещей, Литрес, Аудиокнига АСТ, читает Игорь Князев, Астрель (СПБ)

Книгой и кистенем

«У Книг не было Смысла, но был Замысел. Он представлял собой трехмерную панораму ожившего Палеха, хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке.»

У книг разные судьбы, все как у людей. Одна входит поступью потенциального победителя, создает нужные завихрения в интеллектуальном пространстве, и бывает благополучно забыта через пару лет. Другая вспыхивает сверхновой, заметной не только читающим людям, но и условному соседу по подъезду — так было лет 20 назад с книгами Коэльо, которого Путин, еще не Дракон, а Ланцелот, принимал в Кремле (тогда все кинулись читать его притчи, теперь это зашквар). Абсолютное большинство рождается, живет и умирает незамеченным. Но бывают и рожденные дважды.

Когда в 2008 молодой писатель из Украины Михаил Елизаров взял своего «Русского Букера» за роман, написанный в Германии, его заметили. Не всенародная известность, но преданными поклонниками обзавелся, равно как и теми, кто плевался при его упоминании. В низовом сегменте книжного мира, к которому относимся мы, читатели, если и не бросились тотчас знакомиться, то пометку «надо бы при случае» сделали.

Случая пришлось ждать двенадцать лет, в 2020 «Землю» Елизарова читали все, отличный роман, на волне интереса к которому я прочла еще три его книги, убедилась, что язык превосходный, но кровожадность этой прозы и ее чересчур пристальный интерес к маргинальному не для меня, и главного елизаровского хита «Библиотекаря» тогда читать не стала. Прочла сейчас, когда книга обрела второе рождение в виде сериала. И таки да, завлечь читателя нетривиальной завязкой он умеет.

Примерно конец 90-х, выпускник политеха Алексей, грезящий творческой карьерой, едет с Украины в Россию, чтобы вступить в право наследства квартирой, доставшейся после смерти дяди. Городок небольшой, квартирка плохонькая и без ремонта, однако какие-то деньги выручить за нее можно — все помощь семье. Удивительно, но потенциальные покупатели появляются в вечер приезда, хотя больше интересуются не жильем, а мусорной книжонкой в картонной обложке, соцреалистическим хламом, который Алексей наверняка выбросил бы.

Читатель, уже подготовленный экспозицией, знает, что эта советская макулатура вовсе не так проста. Ничтожные в плане литературных достоинств, книги писателя Громова, если читать их, выполняя два условия, программируют на определенные психофизические состояния: ярость берсерка, силу и здоровье, усиление когнитивных навыков, способность терпеливо переносить трудности, умение управлять окружающими, эйфорическое счастье, ощущение обретенного смысла и сопричастности высокой цели. Такое, отчасти: «Солнце останавливали Словом. Словом разрушали города» Гумилева — развернутое в неопрятную, ерническую и кровавую историю в типично-елизаровском стиле.

Читатель подготовлен, потому, в отличие от героя, не удивляется, когда между «покупателями» и «жильцами» возле подъезда вспыхивает кровавая схватка, поражающая как изощренной жестокостью сторон, так и необычными орудиями убийства. А после победы условно своих из шароновской «читальни» — секты, сложившейся вокруг книг, ему ничего не остается, как заступить место дяди в этой конспирологической общине. Собственно, на этом все.

Дальше будут бесконечно-безобразные описания битв между «библиотеками», позволяющие автору блеснуть изощренностью в описании орудий убийства и калечения. Несколько уныло, скучновато и убого в плане мотивации, но явно порадует любителей детективов с расчлененкой. Сцены крови, кишок и прочей доброты перемежаются сентиментальными вставками про мороженое за 11 коп. и «как повяжешь галстук — береги его». Миф, который условно можно обозначить, как «Такую страну просрали!» Елизаров эксплуатирует не впервые и умело пользуется его кликбейтностью.

Завершается этот балаган ожидаемо невразумительно, но читатель должен понимать, что пока жив Алексей, не погибнет и Расеюшка. Вот такая вот музыка. Такая, блин. вечная молодость. Продолжу ли я смотреть сериал? Возможно.

#современная проза, Михаил Елизаров, невыносимая жестокость, поэтика распада, кровь-кишки-доброта, реставрация СССР, экранизация, РЕШ

Истопники

Кто-кто так держит мир в узде,

Что может птенчик спать в гнезде?

Александр Кушнер

Об «Оккультреггере», я писала для Либа большую статью. Новый роман от автора, которого широкая публика знает благодаря «Петровым в гриппе». А те, кто не смог после той книги вот просто так взять и перестать читать Сальникова — еще по нежно-психоделическому «Опосредованно» и «Отделу» — одновременно страшному и смешному.

Наверно нет смысла повторять сказанное, уточню лишь, что у Сальникова, на самом деле удивительный провидческий дар: он пишет книгу про грипп, неожиданно смертельный, а через несколько лет на мир обрушивается ковид. Пишет про Отдел — и вот пожалуйста, мы живем в этой реальности (кто читал — поймет). Пишет про стишки, и внезапно пространство наполняется поэзией, не потому, что все вдруг стали лириками, а потому, что стихи позволяют сказать, что думаешь, не прибегая к языку Эз-жопа.

Предвидение это не буквально, скорее опосредованно, но вот Прасковья — героиня «Оккульттрегера», при всех сверхъестественных способностях, аномально забывчива и что-то подсказывает читателю, что вытесняет она именно воспоминания о своей жестокости в отношении тех, кого считала необходимым наказать и наказывала. Эта забывчивость в сочетании со смутным чувством вины и потребностью убедить себя, что все правильно делала, что иначе нельзя было — что-то сильно напоминает.

Маленький уральский городок, молодая мать с сыном живут в обычном многоквартирном доме и никто не знает, что девушке, которую чаще принимают за его сестру, больше двухсот лет. Да и мальчик не совсем человеческий ребенок. Вернее — совсем не ребенок и даже не человек.

Алексей Сальников продолжает «Оккульттрегером» уральское мифотворчество, которое начинал «Петровыми в гриппе» неповторимым смешением фантастического и обыденного, даря так необходимый сейчас опыт отстранения от чудовищности происходящего. И невозможную веру, вопреки всему, в глобальную справедливость мироустройства.

За себя скажу, что чтение, примерно месяц назад, стало для меня одним из первых моментов. когда посреди клубящейся мути Сайлент-Хилла забрезжил просвет чистого пространства.

Здесь мой город, мой Вавилон

«Курить охота, боже. как курить охота, но нужно выбрать деревянные костюмы».

Высоцкий

Я начала мечтать о ней тотчас, как прочла в фейсбучном посте Галины Юзефович о том, что в номинационном списке Небьюлы, впервые за историю премии, книга нашего соотечественника. И нет, он не стал победителем: не женщина, не чернокожий, в книге нет любви между однополыми персонажами, да и с расовыми отношениями все не так однозначно, — здешние дракири не выглядят особенно угнетенными. Но да, Ярослав Барсуков, написал на английском языке повесть, которая попала в поле зрения одной из самых престижных мировых премий в области фантастики-фэнтези.

Итак, о чем «Башня из грязи и веток»? Опальный министр Шей сослан королевой на задворки империи в герцогство Оуэнбег, граничное с вечно враждебной Думой («от соседей ни доброй жены, ни доброго ветра»). Нашими доблестными силами тут возводится башня. Нет, не так — БАШНЯ, в смысле «отсель грозить мы будем». За каким такая огромная, непонятно, но когда державы меряются, в общем, потенциальной боевой мощью, доводы рассудка уступают место чему-то иному.

Башня уже поднялась до трехсот метров, а догнать предполагается до шестисот. Шей, который в мыслях не держал оказаться в этом медвежьем углу, а вполне себе прытко взбирался по карьерной лестнице, до тех пор, пока отказался выполнить приказ королевы применить против демонстрантов отравляющий газ — Шей воспринимает новое назначение как фиаско. Впрочем, если на роли интенданта ему удастся завершить строительство в намеченные сроки, есть шанс, что королевская милость вернется.

Надежда тает ровно в тот момент, когда он понимает, что при строительстве применяются устройства дракири. Иная раса, ближе всего к описанию которой в привычных фэнтези-понятиях темные эльфы: красивые, высокие, нечеловечески-сильные, сторонясь людей, вынужденно делят с ними это пограничное пространство. И Шей не понаслышке знает, как опасны могут быть их соблазнительно легкие в применении инструменты. Вот «тюльпан», например, локальный антиграв, в случае неосторожного обращения может «схлопываться» — процесс, обратный взрыву, пространство в радиусе пятнадцати метров сжимается, перемалывая все, что оказывается рядом. Герой потерял любимую сестру, которая применяла такой в их мебельном производстве.

То есть, понимаете, это не просто опасно в смысле охраны труда, но фактически обесценивает результат уже сделанного. Мы не можем сказать определенно, держится башня потому, что инженерные расчеты верны или потому что на разных уровнях искусственно снижена сила тяжести. Башня уже теперь не лучшим образом влияет на воздушные потоки, значит и на мелиорацию региона (такая дура торчит на ровном месте), а еще строить и строить.

И предчувствия его не обманули, под давлением обстоятельств архитектор признается, что в проект, который нужно было выполнить срочно, изначально вкралась ошибка. И без устройств дракири все очень скоро, рухнет само. Как человек чести, герой распоряжается удалить со стройки «тюльпаны», тем более, что Лена, девушка-дракири, в которую он влюблен, поддерживает это решение. Дракири ненавидят башню, у них есть поверье о том, что когда строительство будет завершено, появится... а впрочем, не буду пересказывать.

Да и не суть в пересказе. Главное не внешняя событийная канва, в равной степени затейливая и предсказуемая. Важнее моральная дилемма, красной нитью проходящая через творчество автора: собственное благополучие , построенное на страданиях и боли других, сможешь ли ты им наслаждаться? Примерно как у Высоцкого в той песне, где «все мы веселы бываем и угрюмы, но вот приходит время сделать выбор трудный, мы выбираем деревянные костюмы. Люди. Люди»

На самом деле «Башня из грязи и веток» плотно ввязана в корпус современной литературы, в ней слышны отголоски кинговой «Темной башни» и «Вавилонской башни» Тэда Чана, «Солдат Вавилона» и «Моста Ватерлоо» Лазарчука, «Чудного оленя вечной охоты» Алексиевич, Да подлинной истории башен-близнецов, в конце-то концов.

Прозрачно-ясная проза с внятным сюжетом, и высоким уровнем эмоциональной вовлеченности, умная и интересная. Рассказы тоже хороши, особенно про газетного человека.

Вперед и выше. Все вперед и выше

Зачем такие, как он, умерши, смущают душу своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно?

Горький «Песнь о Соколе»

Их называли Сталинскими Соколами. Они были цветом нации, ее новой аристократией, которая заслужила, в противоположность прежней, родовой, свой статус трудом и героизмом. Ими восхищались, в них влюблялись, их боготворили. Апостолы нового культа — человек ведь не может жить, вовсе ни во что не веря — стали в массовом сознании символом веры, своего рода святыми предстоятелями верховного божества.

До Бога высоко, но между ним и простыми людьми всегда были святые, чье место теперь заняли они, герои-первопроходцы и буквально покорители неба. Промежуточное звено с более высоким местом в иерархии, чем даже герои труда. Те свои подвиги совершали в привычной обстановке повседневности, в то время, как они вырывались за пределы.

А теперь скажите. кого из них мы нынче знаем и помним? Ну Чкалов. Я еще Коккинаки, потому что подружка жила на улице, имени его (в девичестве хихикали и перевирали всеми возможными способами), и Гастелло, потому что девиз нашего отряда был «Служить народу смело, как капитан Гастелло», хотя он не из числа сталинских соколов. И? И все. Дальше — тишина.

Дмитрий Быков продолжает этим романом возвращение памяти и завершает (по крайней мере, сам он говорит, что окончательно объяснил себе) советский проект, включающий шестикнижие О-трилогии: «Оправдание», «Орфография», «Остромов» , И-трилогии: «Икс», «Июнь» с нынешним заключительным.

Вот с выбором начальных литер мне интересно, это осознанная или бессознательная отсылка к замятинскому «Мы», где речь тоже шла о строительстве дивного нового мира, между делом расчеловечившего человека? Двух женщин героя, помните, звали И-330 и О-90. Однако к «Истребителю» . Это рассказ о летчиках асах, в тридцатые годах прошлого века на далеких от нынешнего технического совершенства машинах, ставивших рекорды скорости, высоты, дальности, грузоподъемности.

Как-то так получилось, что очень немногие из них пережили первый взлет своей немыслимой славы, буквально оказавшись теми, кто живет по законам другим, и кому умирать молодым. Даже до Великой Отечественной мало кто из них дожил. Новому культу без надобности оказались святые предстоятели.

Структурно «Истребитель» представляет собой семь достаточно автономных глав (девять с прологом и эпилогом), объединенных фигурой журналиста Бровмана, реальным прообразом которого стал известный в то время репортер Лазарь Бронтман. Талантливый и фантастически работоспособный, он оказывался на острие самых ярких событий: спускался в шахты, летал с пилотами, освещал папанинскую и челюскинскую экспедиции, зимовал на полюсе в затертом льдами «Седове».

В остальном, отдельные главы посвящены нескольким фигурам с рассказом о наиболее значительных, связанных с ними, событиях. С финальной интермедией каждой из глав, напрямую никак не соотносящейся ни с личностями героев ни содержанием. В большинстве которых появляется загадочная женщина в повторяющемся сюжете взаимодействия с разными (не героями) мужчинами.

На этом имеет смысл остановиться подробнее, хотя, если разного рода метафизику считаете чушью собачьей, пропускайте этот абзац. Образ магнетически притягательной, с легкой (а чаще выраженной), сумасшедшинкой, красавицы — он сквозной в быковском творчестве и искать героине соответствий в реальности скорее всего бесполезно. Она метафорическое выражение России, которая не может существовать без тех, кто ее убивает. Даже не так. Которой для продолжения «не-жизни», в какой она пребывает, необходимы периодические взаимные инвольтации с Истребителем.

Коротко расскажу о главах. В прологе «Красный стакан» тех, кто помнит советское детство, ждет ностальгическая встреча с «Синей чашкой» Гайдара. «Прыжок», первая глава о роковом затяжном парном прыжке Тамары Ивановой и Любови Берлин (Лондон в романе). «Сеть» создание КБ Антонова, шарашки, к работе в которой необходимо привлечь лучшие умы, о том, что некоторые, даже и тогда, выбирали возможность строить другую сеть по иным принципам.

«Двое» параллельный рассказ о герое Испании Анатолии Серове, в романе Петрове (в реальности женатом на актрисе Валентине Серовой, которую любил Константин Симонов, «Жди меня» — это ей, вот так все было туго переплетено: не мир тесен, а прослойка тонка). Вторая линия главы — женский экипаж Гризодубовой, Осипенко, Расковой.

Эта часть книги так трогательна, романтична, до предела насыщена литературными и киноаллюзиями с отсылками к реальным событиям — и одновременно едва ли не ернически сатирична в части дальневосточной тайги, где шагу не ступишь, не наткнувшись на очередного культурного героя и культового персонажа. Кто любит быковское творчество, без труда опознает пародию на «Доктора Живаго», нежность к которому не мешает Дмитрию Львовичу бесконечно повторять, что там все со всеми совершенно ненатуральным образом встречаются.

«Вылет», четвертая глава, исполнена героической романтики и наиболее конспирологична. Ее герой аристократ Гриневицкий (в реальности прототипом послужил Сигизмунд Леваневский). Центральной фигурой пятой и шестой глав соответственно «Вождь» и «Дождь», будет Волчак (достаточно узнаваемый Чкалов, хотя он не тождественен прототипу, являя собой скорее собирательный образ тогдашних героев, как Стаханов, Мамлякат Нахангова).

Седьмая «Сжатие» — единственная не о летчиках, посвящена двухлетнему полярному дрейфу сжатого льдами ледокола «Седов», и будет по достоинству оценена поклонниками симмонсовского «Террора». А еще, в ней невыносимо трогательная и прекрасная история венгерского физика Карла Сцилларда, которая для меня жемчужина книги. Автор говорит, что это было на самом деле, с чего бы мне ему не верить?

Ну вот, пора бы и честь знать, как-то очень много понаписала, но это потому что люблю обе трилогии Дмитрия Быкова и очень ждала этой книги.

Летчики, пилоты, бомбы, самолеты,

Вот и улетели в дальний путь.

Вы когда вернетесь? Я не знаю, скоро ли,

Только возвращайтесь, хоть когда-нибудь

Сорокин-квест

- Я не пробировал ничего уже десять лет.

- И прекрасно! Вы дождались продукта нового поколения.

Не могу. сказать, чтобы продукт нового поколения от Сорокина превзошел лучшие из его прежних. Интереснее и ярче «Манараги», но «Метели» и «Теллурии», прямым наследником традиций которых должен явиться, сильно уступает. Вы уж не обессудьте, Владимир Георгиевич, но мы, читатели, так устроены, не можем не сравнивать впечатлений от нового с тем, что уже знаем. И по этой субъективной шкале новый роман примерно так же отстоит интенсивностью ощущений от двух лучших ваших, как конус-трип от пирамидки.

Где «Метелью» тебя скручивало экзистенцией, «Доктор Гарин» дарит не лишенные занятности впечатления, без которых вполне можно было бы обойтись, хотя раз уж есть — давайте, пусть будут. Итак, доктор Платон Ильич, везший в Дальнее вакцину от черной боливийской зомби-лихорадки, обрел фамилию, которая напомнит тем, кто знаком с творчеством Беляева о создателе гиперболоида, равно талантливом и беспринципном.

И не только ее, но элитную клинику имени себя в горном Алтае, безупречную репутацию и непререкаемую славу в научном мире (далан, земские врач? а что, вы разве не знали, что колода порой тасуется причудливо, но талант непременно пробьет себе дорогу?) и две титановых ноги, взамен обмороженных в том памятном путешествии. Признаюсь, новый доктор нравится мне гораздо больше прежнего, но так уж мы устроены, что ворюга нам милей, чем кровопийца (зчркнт) светило с мировым именем предпочтительнее рефлексирующего интеллигента нищеброда.

Однако теперь он крут и даже применяет свою эксклюзивную методику к лечению застарелых неврозов у былой элиты мировой политики, людей-задниц. Чего непонятно, всякое по-настоящему разумное политическое решение должно быть серьезным образом высижено, для того, в специальных генных инкубаторах за сотню лет до описываемых событий вывели особый сорт людей-жоп: огромные ягодицы, маленькие ручки, большие глаза и рот, и больше ничего.

Эта популяция политиков достаточно успешно способствовала мировой стабильности, но теперь они списаны, ведущие роли снова у двуногих прямоходящих без перьев, что предсказуемо ведет к применению в локальных конфликтах ядерного оружия и прочим пренепреятнейшим эксцессам. В результате одного из таких клиника профессора Гарина разрушена, а он, вместе со спасенными пациентами и персоналом, вынужден пуститься в новое странствие на плечах Маяковских (не забыли, что все мы стоим на плечах гигантов?).

Не лишенный занятности пятисотстраничный текст проведет нас с дохтуром через многие приключения с самыми разными порождениями прихотливой авторской фантазии и непременным участием телесного низа. В продолжение которых, герою предстоит не только подтвердить профессиональную квалификацию, но и поддержать мущинское реноме.

Нынешний Сорокин мудрее и лиричнее прежнего, а кроме того, о, как на склоне наших лет нежней мы любим и суеверней, сияй, сияй, прощальный свет любви последней, зари вечерней! Скажу без экивоков, эпизод с буквой «Л» в финале (кто прочтет — поймет) тронул меня чуть не до слез. Автор и тут, конечно, не обошелся без ерничества, но такой уж это писатель, хотя бы для поддержания реноме, должен смазать краски будня, плеснув, в общем, разным.

Добро пожаловать на дальний склон кривой всплеска прогресса

«Большинству людей принять смерть тупости оказалось даже сложнее, чем смерть смертности.»

«Аччелерандо» не восторг ценителя фантастики, не-ет, это бомба. Неважно, что написан роман в две тысячи пятом, он и сегодня воспринимается как вспышка сверхновой. У фантастов теперь общее место сетования, что ничего свежего в части перспектив дальнейшего развития уже невозможно придумать, водоносные пласты мировой фантазии истощились, а океан коллективного бессознательного выносит на берег лишь обломки и осколки уже былого (и Doom).

А вот и нет, господа. В этой книге Чарльз Стросс один генерирует количество идей, какого хватило бы на десятилетие скромной жизни небольшой национальной фантастике (да и большой хватило бы, российская большая?) Делая это в нон-стоп режиме фейерверка и, в полном соответствии с заглавием — постоянно ускоряющемся темпе.

Выбирая для романного воплощения, словно в насмешку над принципами современной интеллектуальной литературы, которая в большинстве чем дальше, тем страньше — форму замшелой замшевой семейной саги. В центре повествования, в девяти главах и довольно солидном для НФ количестве страниц, под семь сотен, гений Манфред Макс. Его женщины, его потомки, его проекты и их дальнейшее развитие. И, в общем, влияние личности на историю мира.

Но по порядку. Макс, чтобы понятнее, это такой Илон Маск цифрового континуума. Не знаю, было ли уже имя космотуриста на слуху в начале века, сама я о нем года три назад впервые услышала. Но даже если и было, уверена, не в нынешних объемах, тем удивительнее созвучие имен. А впрочем, совпадение — всего лишь неосознанная закономерность. Кроме того, между ними серьезное различие, герой Стросса не встраивается в существующую экономику, становясь ее становым хребтом и штатным стригалем купонов. Нет, его цель — подточить глиняные ноги колосса и возможно более бескровно обрушить, с тем, чтобы на обломках создать Экономику 2.0, базирующуюся на совершенно иных принципах.

Гений и сверхгенератор идей, он попросту раздает их, способствуя обогащению самых разных людей и мировому прогрессу. Принципиально не патентует изобретений. Практически не пользуется деньгами, заменив их в повседневной жизни статусными показателями кредита доверия. Непонятно? Ну вот смотрите, можно расплачиваться за пиво в крафтовом баре наличкой или по карте, а можно предъявить бармену сертификат пивного блогера с высоким рейтингом. Можно платить за авиаперелет традиционной валютой, а можно рассчитываться бонусными милями или удостоверением VIP-гостя, дающим право перелета в любую точку.

У великого человека, который отчасти странноватый фрик, две женщины. Нет, не одновременно, сначала безупречной красоты топ-чиновница налоговой службы Памела, жена. Отношения с которой практически исчерпаны к началу романа — середине две тыщи двадцатых. Но ее жесткие требования и необычные методы манипулирования при разводе станут основной сюжетообразующей деталью. По крайней мере, дочь героя Амбер появится на свет без его ведома и практически, хм, без его участия. Что не помешает ей стать иконой стиля сингулярного мира и практически императрицей собственной вселенной, но это сильно потом.

А пока, самое начало, Манфред знакомится с француженкой Аннет, умной, очаровательной и забавной, которая станет его второй женщиной и достойным партнером во всех начинаниях «сладенькой девкой твоего отца» (Пэм). Проводит изящную комбинацию по спасению от бракоразводных ужасов. И все-таки единственным существом, которое можно счесть подлинно для него близким, мы назовем электронную кошку Айнико (и близким его близким, это подчеркну особенно, потому что именно зверь подлинный становой хребет книги, который будет играть ключевую роль на всем ее протяжении).

«Аччелерандо» невероятно интересная штука, хотя воспринимать водопад идей, который буквально выбивает почву из-под ног, очень сложно («чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее»). В лучших традициях модернистской литературы книга насыщенна аллюзиями, из которых для меня самыми ценными были те, что к Пратчетту, хотя кто-то другой больше оценит Желязны, Ле Гуин, Лема etc.

Огромная благодарность за перевод Григорию Шокину, это было восхитительно. Часто смешно, всегда обаятельно и практически все понятно. Кроме шуток, для такой революционной книги это большой плюс

Холден, вернись домой

Пробираясь до калитки

Полем вдоль межи,

Дженни вымокла до нитки

Вечером во ржи.

У Ширли Джексон есть рассказ «Луза, вернись домой», семнадцатилетняя девушка, уходит из дома в день свадьбы сестры, прихватив триста отцовских долларов, чтобы никогда не вернуться. Семья более, чем обеспеченная. Время действия примерно то же, что в романе Сэлинджера, побег планировала заранее. Отчисление из колледжа, о котором родные еще не знают, послужило дополнительным, но не основным, аргументом «за». Сменила прическу и гардероб, поселилась в соседнем городке, сняла комнату у славной пожилой леди, с которой живет душа в душу. Устроилась продавщицей в универсальный магазин, делает скромную карьеру. И в каждую годовщину побега слышит обращение матери по радио: «Луиза, пожалуйста, вернись домой»

Это могло бы стать, отчасти и стало, феминистским ответом истории Холдена Колфилда, мечтавшего вырваться из обстоятельств, частью которых не хотел быть, но непродуманными действиями лишь усугублявшего их тяжесть. Рациональность женщины, знающей, чего хочет, против бессмысленных бестолковых метаний мужчины-подростка. И не говорите, что она всего лишь встраивается в иную систему в то время, как он хочет вовсе перестать быть частью какой бы то ни было. Каждый ищет, где ему лучше, а человек, такое уж существо, какому вовсе вне социума хорошо быть не может.

Необходимость любить The Catcher in the Rye можно отнести к требованиям социума. То есть, если бы роман не считался едва не главным произведением второй половины двадцатого века, можно было бы и не париться, что он мне совсем не нравится. Но все мы встроены в те или иные системы. Та, в которой уютно и удобно мне, предполагает любовь к одиссее Холдена Колфилда. А я, блин, ну никак не могла отыскать в себе ее ростков. В семнадцать прочла: фигня какая. И ни одного человека не знаю, кто был бы в восторге. Хотя нет, одного знаю, успешно пустил свою жизнь под откос, прав Боэций, подобие стремится к подобию.

То есть, антипатии не было, жалела и сочувствовала, и он будил во мне с тех семнадцати материнский инстинкт, но обаяния романа не понимала — ну мотается дурачок без руля, без ветрил. Не знает, чего хочет, придумал картинку ловца детей над пропастью и нужно на него умиляться? Да с уровнем его самодисциплины и способности выделять приоритеты, этой решимости на пару часов хватит. А дальше, пусть хоть все малявки в пропасть сверзятся. Или нет?

В общем, было в этой книге что-то, чего никак не удавалось ухватить, а понять хотелось. Потому взяла ее сразу в двух переводах; «Над пропастью во ржи» Риты Райт-Ковалевой и «Ловца на хлебном поле» Максима Немцова, и в оригинале. Про канонический перевод что сказать? Каким ты был, таким остался. Новых высот и глубин прошедшие с первого чтения тридцать лет и три года не открыли. Все то же самое.

За «Ловца..» Немцова ругали, вроде как, святыни наши осквернил своими вольностями, но эта книга живая. Да, перегруженная жаргонизмами по самое не хочу, что поначалу сильно раздражает, после адаптируешься. Но стоит заметить, что в оригинале у Холдена речь не академически правильная, и сорняк «всяко разно» в различных вариантах: «и все это», «и все такое», «и всякое такое» — часто проскакивает.

Это вообще-то поток сознания, вся книга по типу монолога Молли Блум, роман только маскируется под связное повествование, на самом деле внутренняя речь, обращенная главным образом к самому себе в желании разобраться, что же такого было в эти три дня. Может потому часто в тексте обращение «boy», которого ни в том, ни в другом переводе не увидела (хотя могла и пропустить).

Вот он сидит в этом санатории, который на самом деле частная недешевая психушка. Умненький мальчик из хорошей семьи. Вспоминает свой побег из последней школы, и что за этим последовало, примешивает кучу неважных, на первый взгляд, подробностей, достаточно жестко анализирует свои поступки и характер, перескакивая с темы на тему.

И, кстати, о сленге, у Сэлинджера бесконечные «старики» и «старухи», применимо ко всем персонажам книги: «старушка Салли», «старушка Фиби». Тоже ни в одном из переводов этого не увидела, но понятно, откуда ноги растут у распространенного во времена стиляг обращения. И кажется понятно, почему в «Ловце...» мама- трансформировалась в штруню (как по мне,словечко очаровательное, хотя и дурацкое). Интернеты говорят, что на жаргоне это слово как раз значит «старуха».

Так вот, о чем хотела сказать, с «Над пропастью...» ни разу не было смешно, а с «Ловцом...» смеялась. Помните сценку с таксистом Хорвицем, которого Холден пытает про уток, ну, втемяшилось ему, куда деваются утки с пруда в Центральном Парке, когда зимой замерзает. У Райт-Ковалевой ни разу не смешно, бытовой абсурд, усугубляющий общую депрессивность атмосферы, а в немцовском переводе дико смешно, после нашла ее, перечитала, и снова хохотала.

И с ущербным сутером лифтером Морисом; и когда Холден звонит Салли, надравшись в хлам, что придет украшать рождественскую елку. А когда сестренка Фиби повторяет раз за разом: «Папа тебя убьет» — это по-настоящему трогательно. А когда про парня, который выбросился из окна — страшно и горько. Нет, роман не стал моим-моим, это вопрос базовых расхождений мироощущения. Но с опытом английского чтения, и с переводом Немцова он живой, дышит. Выбрался из хитиновой оболочки.

Что за прелесть эти сказки

Мир сказки Андерсена оказывался «женским», сюжет там вершили женщины – Герда, Снежная Королева, бабушка, старушка-колдунья, Принцесса, Маленькая Разбойница, две мудрые северные союзницы Герды – финка и лапландка. Отсутствие мужчин было просто вопиющим.

За роскошный разбор «Снежной королевы» прощаю автору масона Наф-Нафа и латентного гомосексуалиста Волка из «Ну погоди». Михаил Елизаров сегодня в тренде, пробил киркой и заступом «Земли» (Нацбест 2020) люк в высшую лигу и читать его теперь модно. Книжная мода существует так же, как сериальная (теперь все это смотрят), фэшн (носят) и любая другая. Еще год назад чтение Елизарова носило оттенок некой хардкорности и анархической маргинальности, наряду с горячими поклонниками, были те, кто прямо-таки остерегал от его книг.

Это не для красного словца, был такой опыт, даже не один. Когда в публичном обсуждении говорила, что хочу почитать что-нибудь, да вот хоть «Библиотекаря», непременно находился кто-то, кто говорил: «О нет, только не это, если вы себе не враг». Так, наверно, неофитов остерегали от чтения «Некрономикона» и прочего чернокнижия. Постепенно в воображении сложился образ Мефистофеля от литературы. Прочла этой весной «Землю» и удивилась, с чего переполох, нормально мужик пишет. Не гений, но ведь и не злодейство в чистом виде. Вполне читабельная, не лишенная приятности, проза.

Потому «Бураттини» брала без опаски. Крохотного, всего сто тридцать страниц, объема книжка, сборник эссе, написанных в разное время. Тематически большая часть привязана к любимым мультикам и сказкам советского детства: «Ну погоди», «Козленок, который умел считать до десяти», «Старик Хоттабыч», «Три поросенка», «Возвращение блудного попугая», «Незнайка в Солнечном городе» и «Незнайка на Луне» (суперхит времен и народов), «Снежная Королева», «Приключения Буратино».

Меньшая привязана к куда менее популярным в нашем нашем культурном пространстве фильмам «Кинг-Конг» в не лишенном занятности сопоставлении фигуры Большой Обезьяны с вождем мирового пролетариата, и «Мухой». Завершают сборник ностальгические воспоминания о детских увлечениях марками (плавали, знаем), игрушечных пистолетах (не увлекалась по причине девичества), четыре остроумных и злых зарисовки, очеловечивших города: антропоморфный Берлин предстает незадачливым натуралом, который объявил о нетрадиционной ориентации, чтобы похвастаться либеральностью, да так и остался теперь с клеймом «хоть раз — все равно...»; Москва — равнодушной и ленивой красавицей, которая отцветает, да никак не отцветет, и с тем же безразличием встречает нового фаворита, с каким мгновенно забывает его ради кого-то с лучшими постельными статями.

Написано хорошо, цикл о «Снежной Королеве» очаровал, а сопоставление Буратино с Муссолини показалось несколько притянутым за уши. Если бы по каждой из тем было раза в три больше (вы ж понимаете, при желании розенкрейцерский подтекст можно найти даже в «Белых розах» Ласкового мая?), да и городов на свете больше четырех — сборник только выиграл бы и не пришлось бы добивать объем зарисовкой о покупке слойки с творогом на вокзале в стиле «разгневанный потребитель», подходящей для сетевого поста, но в качестве серьезной прозы сомнительной.

Проволочный космос

Ненавистная моя родина...

...Мать и мачеха,

благослови.

Это хрестоматийный Пелевин, которого все, кто есть кто-то давно прочли. Конечно и я как все, хотя и не тридцать лет назад, когда книга вышла, а двадцать, когда он сделался модным автором и о нем заговорили вообще все. И я спросила у своего книжника — мы тогда покупали книги у лоточников, книжные магазины никуда не делись, но работали бестолково, и ассортимент там обновлялся медленно, а у книжников можно было не только покупать, но брать модные новинки напрокат, как в библиотеке, только за деньги. Недолгий период, когда все менялось феерически быстро, вот-вот я стану распечатывать для себя книги на лазерном принтере, после научусь читать с монитора, с телефона, обзаведусь электронной читалкой, и забуду о бумажных книгах, но самое начало нулевых было временем книжных развалов. Я спросила: — Сереж, а Пелевин как тебе? Что он вообще пишет? — Такое, бред наркомана, — был ответ. — Ну давай какую-нибудь книжку на пробу».

Не помню сейчас, что взяла, кажется «Желтую стрелу». Прочитала и пришла в смятение я тогда еще не умела понимать постмодернизма, это было не похоже ни на что, читаное прежде, совсем не наркоманские бредни и очень хорошее — встроенный определитель качества литературы мое имманентное свойство. После перечитала у него все, до чего могла дотянуться, не прониклась Generation «П», но оценила «Жизнь насекомых» и насмерть влюбилась в «Затворника и Шестипалого». Активно не понравился мне тогда только «Омон Ра» Просто не люблю вивисекции ни в каком виде. Да и чернуха девяностых в начале нулевых уже превысила возможность восприятия, хотелось оптимистичного, верилось в лучшее, Россия поднималась с колен и вот это вот все. Тогда как нельзя более некстати была...

История русского египтянина Омона Кривомазова, которого папаша, отставной мент и алкоголик назвал так, чая для сына милицейской карьеры — с таким именем далеко пойдешь! Не имея представления ни об орфиках с их метемпсихозом, ни даже о теории инкарнаций, он сильно удивился бы, скажи ему кто, что омонимически приманенный именем Амон войдет в душу кривомазовского мальца стремлением к Высокому небу. Однако вышло так, мальчишка подрос и стал мечтать о космосе. И сильно удивился бы, скажи ему кто, что это не тяга к полету как таковому, но в большей степени тоска по гармоническому упорядоченному мироустройству, которое первоначальное значение этого слова, в противоположность хаосу реальности, данной в ощущениях. Семантика порой играет с нами жестокие шутки.

Пересказывать роман объемом меньше двух сотен страниц было бы глупостью, к тому же жестокой по отношению к тем, кто возьмет эту книгу и прочтет, а лучше — послушает, я в этот раз слушала в исполнении Михаила Горевого. Со времени первого раза много воды утекло, изменилось время, изменилась я, и теперь это была совсем другая книга, умная, тонкая, всклянь налитая горькой нежностью к нам, бывшим советским детям. И ненавистью к тем, кто переплавлял их веру в дерюгу, кирзачи и телогрейки подземного космоса.

Я сейчас в чатике однокурсниц педа прочла восторженное описание одной из нас своего дня рождения, проведенного под девизом «Назад в СССР», с музыкой и едой из 70-х, с гостями, которые оделись по моде того времени, с пионерскими галстуками и мороженым в хрустящих вафельных стаканчиках, и какая у нас была прекрасная страна. И я подумала: как странно, у всех нас был свой СССР, чуть отличный от того, что у других, однако мой ближе к пелевинскому.

А ваш?

Из Африки

Things fall apart; the centre cannot hold;

Mere anarchy is loosed upon the world,

Ось надломлена. Всюду обрыв.

Древний хаос миры пожирает.

«The Second Coming» W. B. Yeats, пер.Юлии Виноградовой

Похоже, сбывается прогноз, что для мировой литературы двадцать первого века африканский магический реализм станет тем же, чем латиноамериканский был для двадцатого. Роман нигерийского писателя Чинуа Ачебе в номинации Забытые шедевры литературной премии Ясная поляна, хотя назвать его забытым было бы неверно. В англоязычном мире роман значимое и знаковое произведение, его читают, спорят о нем, он трижды экранизирован, включен в школьную программу всех африканских стран, и на Гудридс больше трети миллиона читателей.

Классика постколониального романа: книга об Африке, написанная на английском и впервые изданная в Англии; названием которой однако стала строчка из стихотворения ирландского поэта Уильяма Батлера Йейтса « Второе пришествие» Things fall apart, и это тоже неслучайно, мы помним многовековую борьбу Ирландии за независимость. Что до родины автора, то Нигерия, откуда родом Ачебе, мощный общеафриканский центр как массовой культуры — Нолливуд для Африки примерно то же, что для других регионов Голливуд и Болливуд; так и элитной: родина Амоса Тутуолы, нобелианта Воле Шойинка, букеровского лауреата Бена Окри, хорошо известной у нас Чимаманды Нгози Адиче, звезды современной этнофантастики Ннеди Окорафор.

«Все рушится» — это история колонизации Африки глазами инсайдера. Весь известный нам корпус классической европейской колониальной литературы применяет оптику конкистадора-завоевателя. Столкновение культур, даже сочувственное к покоренным народам, показано в нем сквозь призму прогрессорства, принесения отсталым народам света духовности, отменяющего иной, отличный от условно-европейского, комплекс традиций, обычаев и установок многовекового уклада. Жесткое, но необходимое культуртрегерство. Все, чем эти люди жили, во что верили прежде, в одночасье объявляется отсталостью и дикостью.

Чинуа Ачебе разворачивает ту же картину, но увиденную изнутри. Трудная и жестокая жизнь наедине с враждебной природой, множество ограничений, встроенных в повседневность и имеющих непреложную силу закона: близнецов необходимо

убивать; заболевший водянкой должен удалиться в поганый лес и умереть там, дабы не осквернять собой Мать-землю; платой за «мужское» (намеренное) убийство становится смерть кого-то из родственников убийцы, за «женское» (по неосторожности) — семилетнее изгнание. Они знают когда и как сажать ямс, готовить фу-фу, делать надрезы на пальмах для получения качественного вина. Они приходят в священное неистовство на похоронах уважаемого соплеменника а прикосновение к самоубийце примерно так же недопустимо, как контакт с «опущенным» на российской зоне.

И внутри всего этого живет сильный человек Оконкво, такой мифический герой. Сын бездельника и пьяницы, он строил свою жизнь от противного, все и всегда делал так, как положено: сильный боец, укреплял престиж племени, побеждая в поединках всех противников; отвоевал тяжким трудом место под солнцем; заботился о женах и вел справное хозяйство. При этом, ему и в голову не приходило, что работа на износ, бывшая для него самого нормой, становилась гонкой на выживание для его домашних. Когда на воспитание его клану был отдан мальчик из другого племени, взятый в уплату за убийство, совершенное отцом, воспитывал его как сына, но когда, спустя четыре года, жрица сказала, что мальчик должен быть принесен в жертву, чтобы умилостивить богиню земли, не только не препятствовал, но и сам участвовал в убийстве ребенка, который видел в нем отца.

Личная драма Оконкво разворачивается на фоне колонизации его родины. Изгнанный на семь лет за случайное убийство, он удаляется вместе с домочадцами в земли, откуда родом была мать, а вернувшись, застает раскол среди соплеменников. Немалая их часть примкнула к христианским миссионерам, слушает чужаков, не чтит старых богов, отреклась от векового уклада. Скоро к ренегатам присоединяется сын Оконкво, Нвое. Противостояние культур заканчивается трагедией.

Сильная история, где автор сумел найти оптимальный баланс между общечеловеческим и аутентичным, не вызывая у читателя отторжения обилием незнакомых реалий, но поддерживая неизменный интерес. Расширяет горизонт, позволяет сдвинуть точку зрения в сторону понимания и принятия отличных от нас иных.

#африканская литература, постколониальный роман, Нигерия, Чинуа Ачебе, столкновение культур, культуртрегерство, Ясная поляна 2023, «Забытые шедевры», пер.Ирины Дорониной, АСТ.

Пролить свет

«Я хочу уже здесь сказать, что эта несчастная Россия не есть организм, подвергшийся нападению каких-то пагубных внешних сил и разрушенный ими. Это был больной организм, он сам изжил себя и потому рухнул.»

Известно ли вам, что Герберт Уэллс был автором пяти десятков романов и фантастические составляют среди них куда меньшее число, чем написанные в жанре реализма? А знаете ли вы, что произведения, обессмертившие его имя, Уэллс создал в промежутке с тридцатого по тридцать пятый год жизни: «Машина времени», «Человек-невидимка», «Война миров», «Остров доктора Моро» — все это написано с 1895 по 1898 при том, что дожил писатель почти до восьмидесяти, следующие полвека почивая на лаврах славы, обеспеченной прекрасным стартом. Вот, бывает и так, хотя это не умаляет достоинств Уэллса-мыслителя и эссеиста.

«Россия во мгле» — это ряд эссе, которые Уэллс писал в форме заметок для гвзеты The Sunday Express, во время поездки по России в 1920, сразу после Первой мировой и Гражданской. Это была его вторая поездка в страну, которую впервые посетил в 1914 и застал тогда достаточно благополучной державой, не без некоторой азиатчины повсеместной коррумпированности, но в целом движущейся по пути прогресса. Визит 1920 коренным образом отличался Во время этого путешествия он видит разоренные города, по улицам которых ходят люди в отрепьях, многие обуты в лапти — собственные мануфактуры порушены, а импорт невозможен вследствие блокады.

Всюду бедность на грани и за гранью нищеты, ни один общественный институт должным образом не работает: транспорт, логистика, делопроизводство — всюду хаос и разгильдяйство. Впрочем, потемкинскую деревеньку для него озаботились-таки выстроить, во время визита в «обычную» школу дети дружно называли имя Уэллса и якобы любимые ими книги этого

«колосса, в тени которого теряются Шекспир и Диккенс»

, как не без сарказма говорит об этом визите писатель. Конечно, такая убогая вульгарная лесть не могла обмануть человека умного и тонкого, каким он был, как не могла и доставить ему удовольствия. Дальше он описывает, как попросил остановить машину возле какой-то другой случайной школы и тамошние ученики ожидаемо слыхом не слышали ничего об Уэллсе, но в остальном были очень смышлеными детками и автора приятно удивило качество школьного питания, которое дети получали бесплатно.

Во время этого путешествия встречался с Горьким, с которым был дружен много лет и разделял с ним не только социалистические убеждения, а Уэллс был известным представителем Фабианского социализма, и связан не только узами таланта, для творческих людей немаловажными, но и любовью к одной женщине. Мария Закревская озарила светом своего обаяния жизнь обоих писателей. Горький, о котором Уэллс говорит с большой теплотой, и надо сказать, не беспочвенно — оставляя за скобками литературную ценность позднего горьковского творчества, он действительно невероятно много делал для того. чтобы культура в России не погибла окончательно, за многих заступался, неимоверному количеству творческих людей помогал выживать в эти темные времена.

Уэллсу он устроил его встречу с Лениным, о котором тот пишет уважительно, но без того раболепия, которым отличалась каноническая лениниана позднесоветского периода. Известный социалистическими взглядами Уэллс был настроен к молодой Стране Советов сочувственно, тем более жутким выглядит описание полнейшего коллапса, «самого полного из когда-либо случавшихся в любом современном обществе», поразившего его в прежде довольно благополучной державе, которую впервые он посетил в 1914.

Говоря о приходе к власти большевиков, он отмечает, что в обескровленной долгой войной, трагически разобщенной стране, где все были против всех, коммунисты оказались единственной более-менее консолидированной силой, и именно это позволило им взять власть.Анализируя современное состояние дел, писатель утверждает, что упрекать большевиков в разрухе, воцарившейся всюду в стране, как минимум неразумно, они не захватили власть в цветущем оазисе, но встали у руля судна, практически идущего ко дну.

Серьезная аналитика, интересная умная, сколько возможно непредвзятая эссеистика.

Добро пожаловать в Лапландию! (и не говорите, что вас не предупреждали)

«Идея Лапландии в сочетании простора и пустоты. И еще – в небе, которое по краям протыкают лохматые ели. Его страшная безысходность делает людей неразговорчивыми, а мифы – неистребимыми.»

Место действия «Охоты на маленькую щуку» Восточная Лапландия. Для нас, далеких от Финляндии, Суоми однородна: аккуратные домики, лыжи, снег, сауна, хорошие стрелки, свитер с оленями, масло со слезой ухоженная европейская жизнь. Так вот, знайте, что на финском севере есть Лапландия, которая в политическом смысле частью Финляндии не является, потому что заходит в Норвегию, Швецию и Россию. Это не политический, а географический и культурный регион, где живут саамы.

Но сейчас о финской части, где: 1) восхитительная Западная Лапландия;2) экзотическая Северная Лапландия: саамы, сопки и кочующие стада оленей, озеро Инари и самые северные в мире лососи – гольцы. 3) Унылая Восточная Лапландия: болото и гнус. Никому она не интересна. Кроме нас. Вот туда-то мы и отправимся, чтобы окунуться в северный магический реализм во всей его красе.

Книга Юхани Карила в строгом смысле даже не финская литература, хотя написана на финском и замечательно переведена Иваном Прилежаевым. «Охота на маленькую щуку» лапландская история, в которой неяркая красота северной природы, рустикальное обаяние сельской жизни, так непохожее на российскую деревенскую прозу, история любви, расставания и непрощения. И много, действительно много отборной северной мифологии.

А поверх всего — детективная линия расследования, которое ведет офицер столичной полиции Янатуйнен. С ней-то мы и будем самоидетифицироваться в процессе чтения, попадая в странные, пугающие и комичные ситуации. Ее глазами станем смотреть на этих невероятных людей с их немыслимой обыденностью.

Молодая женщина, горожанка Элина, едва добравшись до родительского дома, хватает рыболовную снасть и отправляется к крохотному озерцу, чтобы поймать щуку. Что за странная блажь? Ее жрут комары и гнус, жалят оводы, у нее что-то не то с пальцем на ноге: не то просто поранен, не то сломан. И выглядит она не лучшим образом, будто давно толком не высыпалась и не чувствовала себя вполне здоровой. Зачем ей тощая щука, которая уже сожрала в этой луже все,что плавало и теперь сама загибается от голода?

В свой срок мы все узнаем. Она делает это не потому, что заняться нечем или блажная, а потому что не может не делать, для нее это вопрос жизни и смерти. А по следам Элины идет офицер Янатуйнен на видавшей виды красной Тойоте, и ее скепсис по поводу дремучих суеверий и глупых селян, которые им подвержены разобьется в мелкие осколки в самый тот момент, когда она впервые увидит воблина. Не знаете, кто такой? Загуглите.

Чудес и диковин, странностей и страшностей Лапландии в романе будет много, они так органично вплетены в историю, так вплавлены в материю здешней жизни, так не удивляют, что столкнувшись с очередным, ты просто фиксируешь краем сознания, как еще одну деталь пейзажа, как в обыденности думаешь: вот собака пробежала, вот автобус проехал. Юхани Карила ведет рассказ без лишней спешки, но успевает много.

Это становится твоим. Суровый край, где мужчины кажутся сильными, но по-настоящему сильны женщины (помните трех старых северных колдуний из «Снежной Королевы» и Наину из «Руслана и Людмилы»?) Крепкая пуповинная связь с родной природой и любовь к ней, не официозное «в поле каждый колосок», а лютое, до взаимозависимого выживания: будет жив этот мой мир — буду и я. Горькая история одиночества, любви и снова одиночества. И совершенно дивный финал.

Отличная книга, спасибо, Лайвбук.

Иногда ты ешь медведя, иногда медведь ест тебя

«Я не верю, что Бог следит за полетом всех птичек в Австралии или всех насекомых в Индии, что Бог записывает все наши грехи в большую золотую книгу и судит нас после нашей смерти. Но я верю, что-то должно быть.»

Всегда называю «Девочку, которая любила Тома Гордона», когда спрашивают, с чего лучше начинать знакомство с Кингом. Неважно, что заметную роль в романе играет бейсбол, о котором у большинства русскоязычных читателей смутное представление, он умеет делать незнакомые вещи понятными. Важнее, что эта простая история никого не оставит равнодушным. И, ну да, объем. Все-таки Кинг часто тяготеет к монументальности, а «Девочка...» короткая и читается мгновенно.

Триша Макфарленд заблудилась в лесу, пошла в сторону, противоположную тропе и жилью, забрела на болото, несколько дней блуждала и вышла в конце концов к людям. С воспалением легких, истощенная и пережившая кишечную инфекцию, но целая. Две строчки. Страх, одиночество, отчаяние, боль, голод, смертный ужас. Опасности, удивительные и пугающие открытия. Спутник — переносной транзистор, с которого чудом удалось услышать трансляцию бейсбольного матча.

Триша — фанат бейсбола, а любимый ее игрок, Том Гордон. У каждого свои кумиры, мы творим их в детстве активнее, чем став взрослыми. А в том мире, где религия не дает действенной помощи, сотворенному кумиру приходится работать за себя и за того парня. Девочка оказалась в таком. О религии. К исходу третьего дня блужданий она видит неподалеку от себя трех людей в монашеских сутанах. Радость встречи скоро сменяется пониманием, что помощи от них не придет.

Посланец бога, которому молится о победе Том Гордон, бога успешных людей, говорит, что глобальные проблемы важнее беды маленькой девочки, а интересуется он в основном спортом. Неслышимый, бог неудачников, таких, как ее пьющий отец, слаб и помочь не может. Третий на помощи не специализируется. Он ждет, когда человек выбьется из сил,а после карает. Три священника исчезают, а у малышки сколько угодно возможностей объяснить себе их появление бредом от высокой температуры или галлюциногенностью каких-то растений.

Агностик и антиклерикал Кинг без пиетета как к ортодоксальной церкви, так и к разного рода сектам, о чем довольно скажут хоть «Дети кукурузы». Его позиция: если тебе нужна вода, можешь молиться о ней, но лучше бы вырыть колодец И маленькая Триша роет свой колодец. А по лесу за ней не спеша двигается чудовище. Карающий бог в образе огромного медведя. И убить может много раз, но питаться ее страхом ему нравится больше.

Если вы любите и знаете толк в современной русской литературе, вы легко опознаете мотив «Девочки...» в лесной части «Рюрика», одного из лучших русских романов последних лет. Разумеется, у Анны Козловой все много хардкорнее, и история совсем не детская. А то, что «Девочку...» маркировали 16+ удивляет, я всегда числила книгу среди подходящих (даже рекомендованных) для детского чтения, и своим детям читала ее вслух.

Повесть о девятилетней Трише Макфарленд, которой детская влюбленность в знаменитого бейсболиста и желание быть на него похожей помогает выжить, прочитанная Игорем Князевым, идеальна для семейного прослушивания.

Ты свистни, тебя не заставлю я ждать

«Ты можешь победить дьявола — благодаря провидению, храбрости, бешеной удаче или сочетанию всего этого — однажды но не дважды. You may beat the devil once—through providence, bravery, dumbass luck, or a combination of all—but not twice.»

Не могу вспомнить, откуда мне знакома фраза, вынесенная в заглавие, да-да, то самое стихотворение Роберта Бернса, первую строку которого автор хоррор-сочинений Монтегю Джеймс (не путать с Генри Джеймсом, тоже умевшим знатно напугать читателя, «Поворот винта» — бр-р). Так вот, первую строчку которого основоположник жанра сделал названием одного из самых знаменитых своих рассказов.

Помню, что именно у Стивена Кинга в незапамятные времена прочла эту строчку, и тогда же она врезалась в память, примерно как «Я знаю, что тебе нужно», «Иногда они возвращаются». Но теперь никак не могу вспомнить, где именно и гугл мне не в помощь. Может быть в «Как писать книги», он там невообразимое количество авторов и произведений упоминает?

Так или иначе, желающим извлечь из новой книги максимум смысла от души советую этот рассказ Джеймса, он совсем небольшой, а удовольствия от чтения «Later» добавит много. Хотя напрямую связан лишь с одной линией, которых в этой компактной, по кинговым меркам (всего две с половиной сотни страниц), вещи заплетено с полдюжины. И каждая могла бы стать сюжетной основой для отдельного произведения.

Судите сами: мистика (мальчик видит мертвых людей и может с ними разговаривать). Страх сиротства (он живет с мамой, об отце ничего не знает, бабушка и дедушка погибли в автомобильной аварии, а единственный оставшийся родственник дядя помещен в дом престарелых — ранний альцгеймер, такие дела). Будет еще детектив, литературный триллер, киднепинг, хоррор, роман взросления, история с наркотиками и мафией. Но тут уж я не могу иллюстрировать примерами, опасаясь испортить впечатление, поверьте на слово, будет, и с высочайшей степенью референтности. Вся эта плетенка сплошь отсылки к более ранним кинговым, и не только его, книгам, что не мешает «Позже» оставаться самостоятельным оригинальным произведениям.

Ну а о чем вообще, ну интересно же. Кто бы сомневался. Ладно, совсем чуть-чуть. Повествование ведется от лица подростка по имени Джейми Конклин, который с раннего детства видит мертвых людей и может общаться с ними («но не так, как в кино с Брюсом Уиллисом» — с самого начала уточняет герой-рассказчик). Есть одна особенность, даже две: мертвые всегда являются в той одежде, в какой их застала смерть, и они не могут лгать, отвечая на прямо заданный вопрос.

О даре (или проклятии?) Джейми знает только его мама Тия, которая работает литературным агентом, продолжая дело так несчастливо вышедшего из игры старшего брата. Дела, признаться, идут не то, чтобы очень, в этом бизнесе работают настоящие акулы, с которыми матери-одиночке куда уж тягаться, да к тому же мировой финансовый кризис. В общем, все идет к банкротству, и в школу мальчик поступает муниципальную — не частную, как все, кто есть кто-то.

Но есть у туч жемчужная подкладка, один из авторов Тии, с серией романов о колонии Роанок (кто хорошо знаком с творчеством Кинга, вспомнит, что мотив Роанока, наравне с «Марией Селестой» сквозной у него) Реджис Томас становится мегапопулярным. Дела идут на лад, и надо же такому случится, что в начале работы над очередным романом Томас падает замертво на краю своего бассейна. Разорение или...

Вы уже догадались, что мальчик с мамой посетят место смерти писателя. Но вряд ли могли бы предположить, что будут они не одни. Третьей окажется детектив департамента полиции Лиз Даттон, подруга Тии. И, хм, больше, чем просто подруга. И это станет отправной точкой многих неприятных и страшных вещей, которые доведется пережить герою, но об этом я уже не стану рассказывать.

Думаю, что русский перевод появится совсем скоро и всякий, кто любит Кинга сможет прочесть эту историю. Хотя она и в оригинале читается очень легко. Это Кинг, дети, он такой один.

ОТЧЕТ ПО ЭКСПЕРИМЕНТУ С ОБРАЗЦОМ № 167

«Я нож в груди майора Денисова.

Я майор Денисов.

Я Харон Семенович, воткнувший паучью лапку мне в грудь.

Я полковник с червями на лице.

Я вещество Кайдановского.

Я Кайдановский.»

Оно конечно не «Я царь — я раб — я червь — я бог!», ну так ведь и автор не Державин. И не Пушкин, хотя Александр Сергеевич. И даже не, сами знаете, кто. Он вообще больше похож на Златопуста Локонса, вопреки утрированной брутальности текстов и обилию обсценной лексики в постах Твиттера, где у Александра Пелевина, к слову, немыслимое количество подписчиков.

Но тут уж, не поверю, что сочетание фамилии со статусом «русский писатель» не сыграло определенной роли. От паблисити, хотя бы и несколько скандального, и окрашенного страдательным залогом: «Вот опять меня сравнивают с ним!» — кто же в наше время откажется? И даже приписка «не Виктор» звучит почти как лермонтовское «Нет, я не Байрон, я другой», после которого только и сказать: «Ты круче, бро, когда есть ты, кому он, на фиг, нужен, тот Байрон?»

Нет, я не отношу себя к числу поклонниц, не читала его. Четыре года назад, первое упоминание об авторе совпало с весьма нелестной аттестацией романа «Здесь живу только я» от читателя, в литературном вкусе которого не сомневаюсь. После примерно то же говорили о «Четверых», и снова два человека с безупречным вкусом. Но Большая книга-2021, в лонге которой «Покров 17», не оставила выбора — надобно составлять собственное мнение.

Читаю. Недурно. Стилистически основной пласт соединение пацанской прозы раннего Прилепина времен «Патологий» с Лазарчуком; линия Великой Отечественной — лейтенантская проза не самого худшего качества. Концептуальтно и методом построения хоррор-составляющей тяготеет к сгинь-бомбе Ника Харкуэя. Схема — компьютерная стратегия с тремя непременными группировками, каждая из которых преследует свои цели. Общий пафос: страна, которую мы потеряли. Умиляет, учитывая, что рожден этот Пелевин в восемьдесят восьмом, следовательно Союз мог видеть только в кино и на картинках.

Что ж, всякий, право, имеет право, пусть цветут сто цветов, и на обломках самовластья напишем (далее по тексту, простите, Александр Сергеевич, ваш тезка лучше всего умеет писать то, что обычно пишут на заборах). А о чем вообще? Ну, два временных пласта, 1993-й, в котором, собственно, все происходит в пределах закрытого административно-территориального образования (ЗАТО) Покров 17, и 1941 село Недельное, прежде бывшее тем самым Покровом.

Есть еще линия мальчика Саши, который слушает с дедушкой по радио репортаж о штурме Белого дома в том же 1993-м. Рискну предположить — камео. К финалу все три, как водится, сплетутся, а не особо испорченный интеллектом читатель получит чудеса самопожертвования в комплекте с идиллической картинкой парада Победы 2019 в альтернативной реальности, где все живы и счастливы, а огромная прекрасная страна по-прежнему занимает шестую часть суши.

Резюмируя: Пелевин для бедных, для очень бедных, которых будет Царствие небесное. Написано бойко, динамично, таровато, с вкраплениями в прозу стихотворных строк, из них внимательный читатель может сложить готовые четырехстишия, такой поэтический фастфуд «сделай сам». Но есть одна сцена, по-настоящему сильная, мужской вальс. Вот это было круто и из-за этого мне не жаль потраченного на книгу времени.

Эзотерический детектив

Удивительная она все-таки: сначала сыграла на волшебной флейте мелодию Гарри Поттера и увела за собой наших детей. Не удовлетворившись, вернулась в мужском обличье с другой музыкой, чтобы забрать нас. И да, она сделала это, по крайней мере, со мной. Понемногу, исподволь растворила неприязнь к детективу, как жанру. Не ко всякому, но к тому, где на обложке Роберт Гэлбрейт, а героями неизменные Корморайн Страйк с Робин Эллакотт.

Ждала «Дурной крови» с прошлого лета, примерно тогда появились анонсы пятой книги Страйка. Вместе с информацией о скандале вокруг нее — блюстители толерантности расценили сюжет как трансфобный, призвали бойкотировать Роулинг в сетях, запустили в Твиттере хэштэг #RIPJKRowling — «Покойся с миром, Джоан Роулинг» (ужас, правда). Но ничего из этого не вышло, роман побил рекорды продаж, несмотря даже на совсем не детективный тысячестраничный объем.

Забавно, что на российском книжном рынке, спустя полгода, ситуация дублируется. Ожидаемая новинка, от женщины, чьи прежние работы были самыми резонансными в современной русской литературе, еще до начала продаж оказывается в центре скандала. У нас труба пониже, но дым даже и погуще — не читавшие романа, обвиняют его в клевете на наше прошлое и в плагиате, предлагая расправиться с автором примерно в том же стиле.

Надеясь, что здравый смысл и здесь восторжествует, вернемся-таки в Соединенное Королевство. Где к Страйку, дела которого ощутимо пошли в гору (не в последнюю очередь благодаря партнерству с Робин) обращается женщина с просьбой расследовать обстоятельства исчезновения ее матери сорок лет назад.

Слава Корморана в сравнении с первыми книгами возросла неимоверно: не только внебрачный сын рок-идола, не только герой-ампутант без страха и упрека, который раскрыл уйму громких дел и поймал Потрошителя, но уже практически новый Холмс и Герой нашего времени. Интересно, что Робин, при том, что ее вклад в репутацию агентства не меньше, а риски больше, достается известность по остаточному принципу: «та девушка, которую порезал потрошитель».

Но это не главное. Как и то, что снимает теперь, когда ее брак распался, комнату у безработного актера с не самым лучшим характером; что бракоразводный процесс неимоверно затянулся, а по всему виновная сторона Мэтью намеревается ободрать ее, как липку; что взятый на работу бывший полицейский с замашками знойного мачо пытается за ней ухаживать (кому доводилось становиться предметом назойливого внимания человека, который глубоко антипатичен — поймет). Все это неважно, главное — она теперь партнер.

«Дурная кровь» строится по тем же лекалам, что и прежние романы Роулинг aka Гэлбрейт. Помимо основного расследования рассказ о нескольких дополнительных делах, которые ведет агентство, они вплетаются в ткань повествования довольно органично, позволяя составить представление о методах работы и дополнительно характеризуя персонажей.

Не остаются без внимания семейные, любовные и дружеские связи героев, вполне уместные — никто не существует в вакууме и не посвящает свою жизнь только работе. Немало внимания уделено развитию их отношений: сильное взаимное притяжение вкупе с обоюдным нежеланием ввязываться в служебный роман. Нормально, тут у нас не сериал «Полицейский с Рублевки», где Гриша всех перетрахал, и не по разу, что работе нисколечки не вредит.

Многофигурная композиция предполагает подробное знакомство с десятками персонажей, из которых многие окажутся на роли подозреваемых. Причем, в отличие от первых, несколько завлекательного свойства романов, речь в которых шла о звездах эстрады, интеллектуальной элите, жизни высшего общества, и, напротив — социального дна — здешний сеттинг усредненно-обывательский. С поправкой на ветер, в целом английская жизнь посытнее российской, но речь все же большей частью о средних людях.

И это тоже интересно. Как жила, в семидесятые прошлого века, идя через преграды к намеченной цели, стать всего лишь врачом общей практики, умная и красивая девочка из бедной семьи? Как строились ее отношения с окружающими, какими эти люди вокруг нее были? Какое влияние на людей оказывало тогдашнее увлечение нью-эйджизмом и насколько серьезно мы, сегодняшние, готовы позволить эзотерике войти в нашу жизнь (никто не признается, что верит в гороскопы и гадания, но все их читают и при случае не прочь задать катрам таро вопрос).

Ну и, куда без маньяка. За что люблю Джоан Роулинг, так это за то, что зло у нее напрочь лишено романтического флера, той алмазной пыльцы, какой принято нынче припудривать негодяев. Никакого отрицательного обаяния. Если что-то выглядит как дерьмо и воняет дерьмом — здесь вы не перепутаете его с шоколадом. И никакие рассказы о тяжелом детстве не послужат оправданием, не вызовут жалость.

Да, о травме расскажут, одновременно с этим рассказав о десятке других героев, переживших травмирующий опыт, которые не стали злодеями. Будет четкая социальная составляющая — менять мир к лучшему тяжелый и требующий регулярных усилий труд. Разовые акции, вроде перфомансов, выглядят нарядно, но толку от них чуть. И, конечно, раскрытие давней тайны — ручаюсь, «убийца дворецкий» вы не воскликните до самого финала. Что и требуется от хорошего детектива.

Крысиный марксизм

Я ломаю ваши мышеловки об колено и жру сыр у вас на глазах. Я ссу вам в глаза. У меня самые твердые зубы в мире. У меня усы. Я – герцог сточных труб, я владыка подземелья. Я король.

Где-то у Стругацких, не вспомню только, где, и гугл мне не в помощь, вставная новелла, одна из многочисленных баек, которыми обмениваются герои. Военный в увольнительной на вечеринке знакомится с девушкой, а когда она предупреждает, что знакомство может быть для него опасным, беззаботно отмахивается — ему ли, боевому офицеру бояться уличной шпаны? Идет провожать новую знакомую и на пороге дома она говорит: «Я королева городских крыс». Не помню. что было дальше, но хорошо помню состояние культурного шока, в который эти слова ввергли меня, читавшую. Еще у Оруэлла в «1984» главный страх Смита крысы, помните?

Моя первая в жизни встреча с серым зверьком ознаменовалась диким желанием влезть на стул, да там в ближайшие пару часов и оставаться, но нельзя — дело было на двухмесячной педагогической практике, работала учителем и воспитателем класса шестилеток, и во время урока через проход между партами метнулась довольно крупная крыса. Нужно было успокоить детей, показать, что ситуация под контролем, потому взяла швабру, деловито шурудила в том углу, где она скрылась, бодро проскандировала, что завхоз с этим разберется, после продолжила урок. Но пережитая тогда смесь ужаса и омерзения, со мной до сих пор.

Что ж мы их так не любим? Ну вот, как-то так исторически сложилось. Потому, назвать выбор Чайной Мьевилем героя для дебютного романа рискованным, значило бы сильно смягчить и разбавить впечатление. Однако он это сделал, назначил супергероем нового времени человека-крысу, заодно обозначив приоритеты дальнейшего творчества: гранж, нуар, панк с высочайшей степенью толерантности к маргиналам всех сортов. Ему было двадцать шесть. Он рискнул. И победил.

Савл, герой «Крысиного короля», молодой человек, после смерти мамы воспитанный отцом, с которым в детстве был очень близок, но к подростковому возрасту испытал отторжение (как часто случается). Да так и не примирился со своим неловким полноватым порядочным папой ко времени начала событий. Еще этот его нелепый отцов марксизм, который в глубине души и Савлу импонирует (Мьевиль придерживается марксистских взглядов, у него и диссертация на эту тему) — но это ж курам на смех, сегодняшний молодой человек должен любить танцевальную музыку джангл, а не идеи замшелого бородатого философа.

Вернувшись как-то поздно и в изрядном подпитии, Савл не удостаивает отца даже тем, чтобы зайти в его комнату поздороваться, хотя видит, что тот не спит, ждет его возвращения. А среди ночи вырван из похмельного сна полицией — папа разбился насмерть, упав с их седьмого этажа, и по всему, это не самоубийство. Как главного подозреваемого, сына увозят в участок, откуда ему помогает бежать тощий, страшно вонючий но феноменально сильный мужичок.

Который открывает герою невероятную вещь: он не человек вовсе, а полукровка. Мать юноши была крысой-оборотнем, ради любви к никчемному человечишке отринувшей связь с королевской крысиной семьей, а отца убил не кто иной, как Гаммельнский Крысолов, открывший сезон охоты. Убил по ошибке, спутав с Савлом. Теперь только дядя, Король и усердие в овладении клановой мудростью может спасти парня.

Как вам идея стать крысой? Жить в канализации, жрать всякое дерьмо с помоек и не мучиться несварением? Что-то не очень? А бегать по стенам, цепляясь за мельчайшие шероховатости, прыгать по крышам, не боясь свалиться, обрести нечеловеческую силу и ловкость? Уже лучше? Хочется, не хочется — приходится. Тем более, что Крысолов со своей флейтой уже на тропе войны, и он опасен. По крайней мере, в этом Крысюк не обманул. А в чем-то другом обманул? Не без того.

Отличный дебют, динамичное действие, непредсказуемый финал, и довольно комфортно читается, несмотря на откровенную маргинальность, что для Мьевиля скорее не характерно. Большинству его книг нужен подготовленный читатель, мне даже не стыдно признаться, что культовый «Вокзал потерянных снов» одолела лишь с третьей попытки. Подходящие для первого знакомства с писателем, вровень с «Крысиным королем», пожалуй только еще «Рельсы» Легкое, но не легковесное чтение.

И летопись окончена моя

«В конце концов, от жизни остается только история.»

Автор, впечатления от очередной книги которого не стоит и пытаться предсказать, покуда не прочтешь — таков мой Евгений Водолазкин. Признанный шедевр «Лавр» не только оставил равнодушной, но до сих пор потряхивает при воспоминании о разлагающемся трупе возлюбленной, с которым герой два месяца делил комнату. В «Авиатора» влюбилась с первых строк, а на сцене пресс-конференции разрыдалась прямо на улице (слушала аудиокнигой). «Брисбен» возненавидела, поспешив исправить впечатление «Соловьевым и Ларионовым», а с «Сестрами четырех» полюбила снова.

И опять «да». Не щенячья восторженность «Авиатором», но сдержанно-уважительное признание: «Таки да, он Мастер». Писатель Водолазкин в первую очередь историк, и всякий его текст — роман с историей (даже когда речь идет о пьесе). «Оправдание острова» в этом смысле превосходит все, читаное прежде. Концентрированная история в количествах, почти несовместимых с жизнью: древнего мира, средних веков, новая, новейшая. Всякая часть изящно стилизована лексическими конструкциями, которые ассоциируются у читателя с описываемым временем: от «Хроники временных лет» до новояза новостной ленты интернет-агентств.

Еще несколько слов о языке и стиле книги, прежде, чем начать говорить о содержании. Он роскошен и словно бы специально создан для разбора на цитаты. И освещен сдержанным умным юмором, который у нас зовут английским, на самом деле, более интернациональным, чем одноименный гимн, хотя сильно не для всех. Так смешно все время, что с определенного момента просто перестаешь реагировать, принимая как должное потоковый режим того, крохам чего при других обстоятельствах радовалась бы.

«Оправдание острова»- это история части суши (да-да, со всех сторон окруженной водой), по которой можно составить представление об истории человечества, как по капле воды об океане. Разумеется, наиболее четкая привязка к родине, да ведь и у других все это не сильно отличалось. Что касается литературных источников, кто-то отметит несомненную связь с «Историей одного города» Салтыкова-Щедрина , кто-то с «Историей мира в 10 1/2 главах» Барнса, «Островом пингвинов» Франса еще кто-то из особо продвинутых — с «Возможностью острова» Уэльбека (даром ли такое название?) И всякий будет прав, мир стоит на плечах гигантов. И всякий неправ, потому что такого еще не было.

Смотрите, в чем дело: здесь исторические хроники в изложении череды летописцев перемежаются комментариями светлейшей княжеской четы Парфения и Ксении, которым триста сорок восемь лет, а потому были они непосредственными свидетелями значительной части описываемы событий. То есть, как треть тысячелетия? Столько не живут. То есть, так. А в Библии такой возраст для патриархов и праведников вполне себе норма. Они и есть праведники, для которых время течет иначе, чем для остальных.

Одна из основных мыслей романа, его красная нить — предание о Содоме и Гоморре, в которых не сыскалось ни одного праведника, чтобы уберечь от огненного дождя. Так вот, у Острова их двое, светлых святых стариков, несущих на хрупких плечах груз мировых грехов. Фрагменты романа от лица Парфения и Ксении — чистое читательское наслаждение и то, за что обожаю Водолазкина стилиста. Понимаю, будь таким языком написан весь роман, это вскоре пресытило бы, но боже, как хорошо!

И да, это о людях, в которых при любых обстоятельствах остается что-то человеческое. Надо читать, это хорошо. Или слушать, потому что есть аудиокнига в исполнении Ивана Литвинова и Геннадия Смирнова: первый в представлении не нуждается, второй составляет ему достойную партию. Завершая, не могу удержаться от цитаты об одном из хронистов, совершенно меня очаровавшей:

«В ту часть потустороннего мира (здесь возможны варианты), где он сейчас находится, посылаю ему мой искренний привет.»

Кто управляет тобой, когда ты управляешь мной?

Дискурсмонгером ты вряд ли сможешь стать, а вот контент-сомелье из тебя выйдет. А какой, станет ясно очень скоро.

Несколько лет назад, встретила приятеля, заговорили о книгах, он с гордостью сообщил. что читает «S.N.U.F.F.» На слух восприняла, как Снафф, поинтересовалась доброжелательно:

-Это про собачку?

-Это про Украину, — оскорбленно ответил знакомый, — Пелевин! Как он там их прикладывает!

Устыдилась своего невежества, вспомнила, что обложку со странным названием видела. Укрепилась в нежелании составлять о романе собственное представление, это было время, когда сочинений Виктора Олеговича не читала принципиально, а политическое и на злобу дня — то, от чего всегда стараюсь держаться подальше. Благополучно забыла о книге на следующие шесть лет.

И в голову не пришло поинтересоваться, когда книга написана. А было это в две тыщи одиннадцатом, кто не помнит — за два года до финального обострения отношений с соседями. Хотя на самом деле, пелевинская Уркаина это никакая не, Украина, скорее солянка сборная из восточнославянского мира, к которому русские не в меньшей мере относятся. Он позабавится в самом начале над потугами бывших советских республик, обретших незалежность, возродить в качестве государственного язык, мирно почивший много лет назад за ненадобностью. И даже придумает искусственно созданный верхнесреднесибирский — конструкт из украинского с идишизмами, к которому разработчики зачем-то пристегнули семь прошедших времен, сложную грамматику и бюлуждающий твердый знак. В результате это мертворожденное дитя так и останется дохлятиной для чиновничьего пользования, а говорить внизу продолжат на русском.

Стоп, внизу, это как? Где есть низ, там предполагается и верх? Так точно. В дивном новом мире человечество поделено на людей и орков в соотношении примерно один к десяти. Последние живут внизу, питаясь бананами, кокосами и сорго (речь об очень отдаленном будущем, климат радикально переменился) и находясь примерно на нашей нынешней стадии технического развития. В то время, как лучшая и привилегированная часть популяции обосновалась в летающих городах офф-шарах, где к их услугам чудеса науки, на порядок превосходящие сегодняшнее состояние. Чего стоит одна только антигравитация, позволяющая этим махинам висеть в воздухе, не падая.

Счастливее от этого ни люди, ни орки себя не чувствуют. Разница между ними в том, что к обычным тяготам уркаинской жизни добавляется ежегодная война, которая проводится каждый год на одном месте, называемом Курганом Славы и оружие с обмундированием зачем-то сильно отличается у разных групп воюющих с нижней стороны (указания относительно этого спускаются сверху). Так часть воюющих может быть одета дикарями и вооружена дубинами, другая мушкетерами времен осады ля Рошели или гусарами наполеоновских войн. Со стороны людей воюют марвеловские супергерои, которые кладут орков сотнями. Жизнь нижних недорога. Процесс фиксируется на кинопленку дронами. Заканчивается все по такому же сигналу сверху, каким начиналось, в течение года орки зализывают раны и готовятся к следующей войне, ничего в происходящем не понимая.

Что до верхних, то они понимают чуть больше. То есть, они понимают все. Что для орков война, для людей S.N.U.F.F., сложная аббревиатура, расшифровывать которую можно десятком разных способов, как «ЖД» Быкова, но в целом смысл в том, чтобы снять киновости, гибрид кино и новостей, вокруг которых вращается вся жизнь наверху — тем или иным способом в обслуживание и служение процессу вовлечены все люди. Нет, объяснять, какой сакральный смысл вкладывается в S.N.U.F.F. я не буду. Так-то, продвинутый пользователь и сам догадается, а мне уже пора и о романе рассказать.

Потому что это редкий для Пелевина случай, когда в книге не только многообразный стёб на тему политики и культуры, не только эзотерическое просветительство, но замечательно интересная история. В которой, по О Генри, есть любовь, бедность и война. Любовь на первом месте, все ею покроется и оправдается. Главный манипулятор русской литературы может ведь быть дивно романтичным, когда взгляд его обращается к предметам, заслуживающим почтительной нежности. А здесь есть, уж поверьте. Следить за тем, как разворачивается история любви и обретения свободы, где, казалось бы, этого по определению быть не может, по-настоящему интересно.

Я слушала аудиовариант Игоря Князева, если есть возможность выбора, всегда отдам ему предпочтение. Отличная книга в превосходном исполнении.

Безумие Эмпедокла

«Естественная телеология мира исключает стремление к хаосу.»

«Иные песни» первое знакомство с Дукаем и точно знаю, что буду читать его ещё. Все, до чего сумею дотянуться. Потому что это круто, ярко, оригинально и (тут просится формула «ни на что, читаное прежде, не похоже», но нет, напротив, весьма похоже на то, что давно люблю, хотя в последние годы не имела возможности читать). Я о том, что стиль, лексика эстетика и пафос романа живо напомнили о «Транквилиуме» и «Кесаревне Отраде между славой и смертью» Лазарчука. К сожалению теперь Андрей Геннадьевич такого не пишет, не нам, читателям, указывать творцам, как им работать. Но какая-то глубинная струна в душе, тронутая радостью того давнего знакомства, все не смолкнет, ждёт продолжения. Неожиданно пришедшего от поляка Дукая.

Итак, универсум романа — это реальность, в которой античный мир не пришёл к естественному упадку и не был разрушен ордами варваров, продолжая оказывать ключевое влияние на все сферы общественного, политического, финансового, культурного устройства тамошней жизни. В целом, радикальных отличий от нашего, у мира придуманного Дукаем, меньше, чем можно было бы ожидать. Ведущими языками, они же языки международного общения, остались греческий и латынь. Колониальная политика охватывает географически близкую к Средиземноморью Африку, но об Америках и Австралии в романе не упоминается, хотя воздухоплавание посредством аэростатов — распространенный способ путешествий.

Больше того, Луна в романе обитаема и служит местом паломничества, поскольку именно там находится резиденция Лунной Ведьмы, пребывающей в почётном изгнании. Не Селена. Артемида, Иштар или Кибела, но понемногу от всех богинь материнского культа со многими сверхчеловеческими возможностями, предположительно связанными с сохранением и развитием традиций тайного знания, утраченных нашим, лишенным преемственности миром. Терраформирование, к примеру, превосходит воображение, судя по тому, что адепты сумели устроить на Луне вполне достойную жизнь и даже создать атмосферу.

На земле же некий аналог генной инженерии или сильно продвинутой селекции позволил одомашнить неприспособленных в нашей реальности к приучению бегемотов, зебр, жирафов, носорогов, создав на их основе тягловый и вьючный скот: гипатиев, ховолов, зивр, единорогов. Южная столица Империи Александрия с культом Александра Македонского, величайшей в мире библиотекой, маяком и ещё парой-тройкой чудес света или равных им в нашем понимании артефактов, вроде храма Великого с его статуей, в дни равноденствия удерживающей между разведенными руками миниатюрное солнце.

Веротерпимость превосходит ожидание, известные культы мирно соседствуют, не помышляя о джихаде или крестовых походах. Роль аристократии в управлении миром невозможно переоценить, она колоссальна и основана на многовековой традиции сопротивления попыткам навязать чуждую волю. Вообще, способность противостоять психическому и ментальному принуждению чрезвычайно важна и во многом определяет иерархический уровень персонажей. Она и дополнительные уникальные таланты, которые герой может предложить миру.

Пан Иероним Бербелек, к примеру, стратегос — военачальник, мастер нетривиальных решений в науке побеждать, воевать не числом, а умением и навязывать другим свою волю, оставаясь невосприимчивым к попыткам проделать то же над собой. Кроме одного случая, когда в ходе военной кампании ему пришлось противостоять московиту чернокнижнику Максиму Рогу (о, это извечное польское желание реванша гонор и еixё польске не сгинело). Так вот, пребывание в контакте с уникумом психического подавления, сумевшим подчинить своей воле огромную державу, не сломало героя, но что то ощутимо в нем прогнуло и Пан Бербелек нынче не тот, мучительно переживающий фиаско.

С некоторых пор в мире в больших количествах появляются странные Твари, их можно было бы принять за творения свихнувшегося таксидермиста, если бы не были живыми. Спонтанные метаморфозы затрагивают привычных животных, превращая в персонажей бестиария и не имеют ничего общего с осознанной селекцией. А неизменность и подчёркнутое следование канону один из краеугольный камней этого мира. Волею обстоятельств, тем, кому придётся найти источник деструктивного воздействия и противостоять ему окажется опальный стратегос.

Это такая завязка. Добавлю ещё расшифровку некоторых значимых реалий, которые встречаются в романе и не сразу берутся восприятием (такое: в помощь путешественнику).

Форма — многозначное понятие, в зависимости от контекста может означать ментальную и психическую независимость, волевой импульс, строй мыслей, пассионарный всплеск, настроение. даже моду — некий посыл, предполагающий следование и подчинение.

Морфа — расовая. кастовая, клановая социальная принадлежность, а также определенная физическая форма — менталитет и метаболизм.

Античные и квазиантичные неологизмы романа.

Кратестос, гегемон — правитель.

Даулос — раб.

Эстлос — господин.

Эстле, деспоина — госпожа.

Хоррорные. мамелюки — стражники, воины.

Софистос- ученый.

Рытер — рыцарь.

Какоморфия — спонтанное изменение физической формы.

Никотиана — сигарета.

Нимрод — охотник.

Сколиота — искривление, источник и причина какоморфий.

Ураноза — молния.

Вот, пожалуй, и все. Осталось поблагодарить за восхитительный перевод Сергея Легезу. Потрясающе хорошо, а его безупречное чувство языка дарит русскоязычному читателю с этой непростой книгой многие лингвистические радости.

Кукольный дом

стояли звери около двери

Год. Я ждала его год и это того стоило. Открытие 2019 «Средняя Эдда» заинтересовала, но не могу сказать, что ощутила ее как свою книгу. «Репродуктор» прочитанный следом, оказался совсем моим. Оплел тончайшими нитями, вовлек в сферу притяжения автора, заставил ждать «Кластера».

Кластер, говорит словарь — объединение нескольких однородных элементов, которое может рассматриваться, как самостоятельная единица, обладающая определенными свойствами. В романе это несколько корпораций под эгидой государства, занятые поиском путей производства арсенида. На самом деле, арсенид не порождение фантазии Дмитрия Захарова, но название для реально существующего химического соединение со свойствами мощнейшего полупроводника. В романе речь о другой, более совершенной, чем арсенид галлия, модификации, сути это не меняет.

Попробую объяснить: мир помешан на поиске новых энергоносителей, но не меньшей панацеей может оказаться радикальное снижение энергопотерь. Чтобы понятнее — принцип скафандра, обогреваемого в космическом вакууме теплом тела космонавта. Идеальный полупроводник решает эту задачу идеально, обеспечивая КПД не сто, а тысячу, десять тысяч процентов. Именно таков арсенид романа. Проблема одна, но существенная — немыслимо дорог в производстве.

В свое время в Японии было закуплено некоторое количество этого вещества, чтобы, отталкиваясь от прототипа, догнать и перегнать; собственными разработками двинуть страну из лагеря сырьевых придатков в элитный кластер высокотехнологичных государств, а там и остальные проблемы решатся. Разработкой задачи занялось некоторое количество корпораций с солидной господдержкой. Ничего не напоминает? Как-то давно об успехах Группы Роснано ничего не слышно. Однако вернемся.

В реальности романа хотели как лучше, а получилось как всегда. Большая часть средств к моменту начала событий украдена-попилена-откатана, меньшая — использована непродуктивно. Потому что, угадайте с трех раз, чьи зады уселись в начальственные кресла (с одного угадали, молодцы — синекура для непутевых отпрысков). А воз и ныне там, никакого российского арсенида как не было, так нет. Для хорошей мины при плохой игре и запудривания мозгов существуют пиарщики, которых, в виде исключения, можно взять со стороны, но талантливых. Таков Андрей, руководитель службы по связям с общественностью корпорации «Микрон».

Однако красиво сплетаемых слов в преддверии очередного финансового госвливания недостаточно, нужно и товар лицом предъявить, отчитаться. А где взять? А есть выход. В свое время, когда будущее казалось безоблачным, чтобы продемонстрировать широту русской души, понаделали псевдоинтеллектуальных игрушек с арсенидными пластинами. Принцип зайчика-энерджайзера, только работа не «до десяти раз дольше», а буквально «эта музыка будет вечной» — и батареек заменять не нужно.

Теперь недостающее для отчета количество можно добыть, распотрошив кукол-зайчиков-жирафов. Только вот, у материала обнаружилась занятная побочка, которой никто не предполагал. Буквально, философский камень, оживление неживого. И заветные пластинки не так-то просто вынуть из нутра звериков, потому что они не хотят умирать. И еще они верят, что явится мессия, который спасет. У них и собственная религия зародилась, примитивная, а какая из мировых может похвастаться особой изощренностью? Малыши верят во Второй фронт.

Вообще, певица Алиса Сикорская ни о каких игрушках знать не знала, когда писала свои песни, которые стали их Священной книгой, нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется. Как не предпринимала особых усилий и для того, чтобы опальный пиар-менеджер Андрей полюбил ее до безумия (как-будто есть какие-то приемы, имеющие это обеспечить). Она отличная девушка, талантливая, яркая, и сострадание порой стучится в ее сердце, но в целом — оставили бы в покое, дали работать и обеспечили некоторый (немалый, чивоуштам, так ведь она на него сама заработала!) уровень комфорта

История туго сплетает интересы мегакорпораций с судьбами людей, имеющих к ним непосредственное отношение и не имеющих прямого отношения, с судьбами не людей вовсе. Снова об ответе за тех, кого приручили, без назойливого морализаторства. О выборе, который ломает твое благополучие, но отступить не можешь, потому что способность на него делает тебя человеком. И о выборе, благоденствия, а что там с человеческой составляющей — ну, это все несерьезно. И о выборе жить или умереть.

Такие книги большая редкость во времена тотальной осторожности и благонамеренности. Такие во все времена редкость, потому что талант всегда штучный товар. «Кластер» не просто талантливый роман, но умный, честный, исполненный гражданского мужества и невыносимой трепетной нежности. Скажете: «Странное сочетание, едва не оксюморон, где социальный аспект, а где любовь? В одну повозку впрячь не можно...» «Бывает и так, — отвечу, — Очень редко, но бывает, Дмитрию Захарову удалось.

Дышать

Это не вторжение. Они всего лишь смотрят. И… возможно… играют.

Всего один анахронизм в колоссального объема книге. То есть, не вполне даже анахронизм, но вещь, которая сегодня воспринимается устаревшей. Роман писался двенадцать лет назад, а единственная не вполне современная деталь — подарок на день рождения Расти, сыгравший важную роль в сюжете: CD-контейнер, через выломанную из которого полую втулку дышали. Удивительно, учитывая, как быстро устаревают реалии в современном мире. Но гениям всегда удается этот трюк вневременной актуальности.

Когда рассказывала о первой части аудиоверсии «Под куполом», говорила, что разделить его на два тома было хорошей идеей. Теперь, прослушав вторую часть, укрепилась в этом убеждении. Для бумажной или электронной книги такого рода разбивка не нужна, но в аудио осилить массивом пятьдесят с лишним часов — акт читательского героизма, на который не всякий сподвигнется. Аудиокнига промежуточное звено, между текстом и киновоплощением (читателей на порядок меньше, чем зрителей) дающее возможность соприкоснуться с тем, что написал автор без искажений в угоду всесильному глуповатому сериальному богу.

Аудиокниги ценим не в последнюю очередь за то, что берегут время — а процессе прослушивания можно заниматься рутинными делами, слушать в дороге, но глазами читать быстрее, потому, если есть возможность присесть почитать, обычно комбинирую. Со второй частью «Купола» так вышло, что приболела и тупо отлеживалась, делами заниматься не могла, а читать глазами — вполне. Но исполнение Игоря Князева настолько хорошо, что предпочла закончить на несколько часов позже.

Странно, когда читала в первый раз, вынесла впечатление, что действие охватывает не меньше месяца. На самом деле от появления купола до конца проходит меньше недели, что-то около четырех дней. Совершенно достоевская, выматывающая читателя, текстовая плотность и сопоставимый с его же романами уровень драматизма, «Купол» среди других кинговых вещей выделяется трагичной безнадежной атмосферой.

А казалось, ничто не предвещало. Милый маленький новоанглийский городок, где все друг другу добрые соседи и все шапочно знакомы, где «за команду за одну мы все болеем», и членов городского совета избирали из года в год одних и тех же. Ну, наверно потому что все в их работе устраивает. Устраивало, до тех пор, пока... От власти, знаете, очень многое зависит. и если в какой-то момент вы оказываетесь в полной жопе, то в немалой степени потому, что доверили именно таким людям принимать жизненно важные решения.

Кто бы мог подумать, что второй член Городского Совета, владелец фирмы по продаже подержанных автомобилей Джим Ренни окажется властолюбивой тварью, которая превратит коллег в марионеток, устроит в городке фабрику по производству синтетического наркотика под видом радиостанции религиозного вещания (ханжество испокон веку лучшее прикрытие), опутает паутиной подкупа и шантажа вовлеченных в процесс горожан (их не то, чтобы много, но есть, в одиночку метамфетаминовый заводик не замутишь).

Ну, это не главное, дело в куполе вообще. Нет, именно, что главное. Где тонко — порвется. Где беспринципный рвач имеет доступ к власти, любая кризисная ситуация грозит перерасти в ходынку. Во второй части мрак над Честерс Миллом сгущается, как в фигуральном, так и в буквальном, смыслах. С внешней стороны на куполе оседает принесенный ветром мусор, а изнутри он коптится. И свет внутри другого цвета, поначалу воспринимаешь как занятную оптическую фишку. И пахнет нехорошо. И заметно теплее, чем снаружи, парниковый эффект.

И все это только начало, в четыре дня случится: групповое изнасилование и нанесение тяжких телесных повреждений представителями власти, несколько убийств, несколько самоубийств, продовольственный бунт, поджог, огненный апокалипсис. А не будь у власти такая мразь, самого тяжкого можно было бы избежать, даже имея в виду чрезвычайные обстоятельства купола. Но имеем, что имеем.

Невероятная книга, шедевр даже в ряду лучших кинговых вещей. Сложная, многофигурная, филигранно выписанная, безупречно психологически мотивированная в каждом отдельном случае, с точно бьющими в цель деталями. И ревела я сегодня в том же месте, что и десять лет назад — «ковбойчик» Олли Динсмор и рядовой Эймос. А уж иметь дома баллон кислорода на всякий случай — остроактуально ко дню сегодняшнему.

КРОВЬ, КИШКИ, БОРОДА

Всем мужикам в пиратском набеге

Должно бороду носить.

Alle die mit uns auf Kaperfahrt fahren,

müssen Männer mit Bärten sein.

Сплаттерпанк точно не мое, разного рода кровища, дерьмище, клочки по закоулочкам, мозги по периметру и прочий ресторан «Отвращение» никогда не казались привлекательными. Ни в одном из возможных смыслов. То есть, понимая, что в любом самом прекрасном человеке четыре кило кала, потребности насладиться лицезрением выпущенных кишок со всем их содержимым, не испытываю. Знаю, есть такие люди, которым нравится. Во втором классе со мной сидел мальчик по имени Альберт, который везде рисовал свастику: в тетрадках, на ластике, на гранях простого карандаша. На моем тоже рисовал. Будучи поставлен в угол, принялся бить головой о стену и пробил фанерную перегородку между кабинетом и закутком для наглядных пособий. Его вскоре перевели в другую школу и лет сорок не вспоминала о нем, но вот сейчас подумала, что Альберту могла бы понравиться «Печальная история братьев Гроссбарт»

Не утверждаю, что поклонники нетленки непременно должны нести печать вырождения, сама-то я домучила ведь до конца, хотя скрепя сердце и скрипя зубами. Но что-то непременно должно быть в авторе, переводчике, издателе и восторженных читателях, что находит эстетическую радость в бессмысленной и беспощадной агрессии. «Всякое различие разъединяет, а подобие стремится к подобию» (Боэций). Настроив таким образом против себя хренову тучу народу, перейду к роману. Если литературным дебютом Буллингтон хотел прозвучать громко, то он все правильно рассчитал. Конец нулевых был временем, когда потребитель уже изрядно подустал от миллениальных игрищ в старую-сказку-на-новый-лад (помните. тогда безумно много появилось видоизмененного фольклора и авторской сказки?)

Однако эти ванильные перепевы подготовили почву и настроили публику на восприятие реально хардкорных вещей, уровнем жестокости и откровенностью натуралистических подробностей превосходящих стандартный порог терпимости. Буллингтон сделал не сказки братьев Гримм без цензуры (обратили внимание на «братьев гр...» в заглавии? ассоциативные ряды наше все) и даже не «мать извела меня, папа сожрал меня», но нечто в разы превышающее уровнем тупой агрессии. История начинается с того, что два ублюдка возвращаются в родные края с намерением укокошить родную мамашу. С огорчением узнав. что старушка двинула кони, не дождавшись приезда единоутробных, направляют месть на крестьянина, в их детстве имевшего неосторожность поймать на воровстве и вздуть. Убив всех его чад с домочадцами — дочерей сжигают заживо — решают отправиться в Гипет, где дед предположительно нашел сокровище в раскопанной им могиле, а отец предположительно присоединился к нему в наслаждении богатством.

Дальше спагетти-вестерн будет разматываться в том же стиле: кусок дороги, остановка и очередная резня, для разнообразия убивать братья станут не только мирных граждан, но и разного рода чудовищ, коих встретят во множестве. Непременное раскапывание близлежащих могил, потому что по основной специальности Гегель и Манфрид расхитители гробниц. Удивительно, но один положительный эффект книга для меня возымела. Прежде не воспринимала гробокопательство и осквернение останков таким уж тяжким преступлением — мертвым все равно. Не думая, сколько болезнетворной дряни выходит наружу из потревоженных захоронений. Но сегодня мы все вирусологи поневоле, потому вывод о том, что хотя бы некоторые из вспышек чумы были спровоцированы такими охотниками за поживой, просится.

В общем, полезная, в смысле воспитания нетерпимости к людям, тревожащим прах, книга. В остальном жуткий трешак.