Вынос мозга. На орбиту. В хорошем смысле этого слова

В 1987 году на совещании совета писателей-фантастов и приключенцев Ю.Медедев предложил писателям четвертой волны сочинить что-нибудь о загадке планеты Плутон, а не писать едкие социальные повести и памфлеты. Вот собственно, этим анекдотом и ограничивается тема девятой планеты в советской фантастике.

Мы же посмотрим книжку Питера Уоттса «Ложная слепота» (2006).

В 2082 году вокруг Земли прорисовались зонды инопланетян. 65 тысяч зондов сразу. Но тут же вспыхнули и исчезли. В облако Оорта, что далеко за орбитой Плутона, летит корабль. (Собственно, тема Плутона в книге этим и ограничивается — канадцам тоже не интересно писать про Плутон). Экипаж – сборная солянка: филолог из четырех расщепленных сознаний, чтоб ылучше дешифровкой заниматься, профессиональный воин с прорвой роботов, биолог, у которого вся лаборатория пристроена как протез к телу, с прямой и обратной связью, человек с синтетическим мозгом – наблюдатель от спонсоров. И сверху – реконструированный генетиками вымерший разумный примат, превосходящий современного человека по всем статьям. Он командир, он капитан корабля. На пути к трансплутоновым артефактам ничего не происходит потому что полумёртвый экипаж в анабиозе; читавшие «Я, Хобо» С.Жарковского и «Летящие сквозь ночь» Дж.Мартина будут удивлены совпадениями. Впрочем, идентичные начальные условия приводят к одинаковым результатам, об этом биологи давно сказали.

Встреча с кораблём инопланетян, но не совсем встреча и не совсем корабль. Переговоры по рации с инопланетчиками, оказавшиеся совсем не переговорами. Проникновение на чужой корабль, первый физический контакт. И всё опять же – совсем не так, как в традиции. Кажется, что Питер Уоттс вывернул наизнанку все привычные схемы первого контакта – ан нет, он просто с нуля строит Контакт, опираясь на современное представление о разуме и сознании, об антропологии и культуре и о милитарных играх.

Случаи, с которыми сталкиваются космонавты в книге Уоттса, настолько сложные, что уже недоступны пониманию человеческим разумом, сформированному в условиях саванны.

Вопросы, вопросы кругом одни вопросы: бобровая плотина и плотина в Голландии служат одной цели, кто определяет тут границы разума, чем социальные насекомые отличаются от горожан, которые выступают как «временно неразумные существа».

Для лучшего понимания «Ложной слепоты» настоятельно рекомендую прочитать книжку Оливера Сакса «Человек, который принял свою жену за шляпу». Это одна из немногих, выходивших на русском языке популяризированных работ по психиатрии, на которую ссылается автор в Приложении.

Уоттс в книге четко показал границу познания, предсказал хронологический срок достижения оного предела, в очередной раз озвучил формулу вирт.существования взамен реал.жизни, указал на мозговых подселенцев, решающих задачи и проблемы лучше, чем сознательное существо. Четко отделил «разум» от «сознания». Вот в этом одна из (обидных для человека) проблем, поднимаемых в книге: почему разум без сознания работает лучше?

Галактика населена десятками цивилизаций, живших на разных планетах — водоплавающие из кремниевых миров покрытых водой, гуманоидные и насекомообразные с сухопутных миров, поплавочные с газовых гигантов, какими-то разумными пылевыми облачниками и т.д. Межзвездная правительственная структура под именем Меркатория монопольно владеет в описываемый период сетью телепортационных порталов в звездных системах и продолжает расширять сеть, в обмен на установление своей власти в звездных системах, подключаемых к всегалактическому «телепортационному метрополитену». Для поддержания статус кво, Меркатория тормозит прогресс, запрещает искусственный разум, работы по исследованию телепортации, нанотехнологии, единственно только работы биологов легитимны и приносят здоровье с долголетием подопечным гражданам Меркатории.

В эту существующую миллионы лет барочно-избыточную и усложненную бюрократическую структуру вступает земное человечество и оказывается просто одной цивилизацией среди многих; никакого особенного толка от неё нет и быть не может, никаких необычных свойств эти вертикально передвигающиеся приматы не имеют и просто вливаются в галактическую семью рас и народов, так что никаким гелиоцентризмом тут не пахнет и антропофилам лелеять свои комплексы нет возможности.

На территории Меркатории периодически налетют с перифирии корабли запредельцев, да еще и религиозное тоталитарное Отъединение запланировало крестовый поход на неверных.

В звездной системе Юлюбиса через 300 дней конец света, захват мира мракобесами и ордами анархистов, а бюрократы Меркатории сваливают проблемы друг на друга, отмазываются от своей вины и ошибок, спорят какой метод разведки безопаснее и соответствует ли новая эффективная методика традициям клана наблюдателей..

На газовом гиганте Наскерон, который входит в солнечную систему Юлюбиса, миллиарды лет живут представители всегалактической цивилизации насельников – практически вечные, со сроком жизни с миллионы лет, странно- веселые юмористические существа со своеобразным чувством жизни и истинно аристократическим отношением к быстроживущим разумным культурам, к коим относятся почти все цивилизации населяющие Галактику, за исключением разумеется самих насельников, обживших за десять миллиардов лет 90% газовых гигантов всех звездных систем.

Книжка – про эту странную, нестандартную цивилизацию насельников, в которой войнами занимаются любители, нечто вроде симбиоза ВИФовцев и добровольных пожарных команд (а кто у вас воюет? Добровольцы. А кто командует ими? Никто, они сами как только почуют военную угрозу достают свои корабли и воюют. А кто содержит космофлот? Да сами они и содержат, им нравятся всякие блестящие хромированные пушечки), в которой инфантицид никого не удивляет по причине долгоживучести взрослых особей, в которой внеденежная экономика основана на рейтинговой системе уважения и одолжения, и в которой собирательство разнообразной информации от вымерших за миллиарды лет «быстрых цивилизаций» превратилось в манию сродни поголосного библиофильства. В одной из таких случайных библиотек в книжке «Алгебраист» человеком-наблюдателем Фессином Тааком найден намек на существование потайной сети никем не контролируемых телепортационных колодцев, и это ставит под угрозу существования сначала монополию Меркатории на межзвездные перевозки, это же интересует религиозных мракобесов для возможной взрывной своей экспансии по всему миру – но война ради этой информации только фон и оживляж для более углубленного описания мира насельников.

Книжка полезна еще и гуманистическим, правильным зарядом: толково описана природа жестокой власти Архимандрита Люсеферуса, предводителя воинствующего Отъединения (только победы, только завоевания, оправдывающее насилие с которым проводится индустриализация-модернизация угнетаемого общества), разъясняется важность судебного разбирательства над самосудом, а так же ставится примат науки над деструктивными не-культурными практиками.

Интересно как Бэнкс подогревает сюжет, откровенно волюнтаристки но изящно, с выдумкой и непременный юмором: каждые тридцать-сорок страниц то вводит нового живого инопланетного игрока, то расскажет интереснейшую историю из жизни галактики, то вытащит туза из рукава, то трём игрокам команды покажет красную карточку, а потом выдаст лотерейный билет с джек-потом, запустит кондуктора в переполненный автобус и отнимет проездные, и тут еще бог из машины а сверху вишенка. По карнавальной веселости и калейдоскопичности проносящихся мимо событий «Алгебраист» напомнил мне недавно читанную трилогию В.Гончарова «Психо-машина» (1924), по проработанности — Вернора Винджа книжку, и я не пойму отчего бы не переиздать смеха ради Гончарова сейчас..

«Я, Хобо» роман производственный, об этом говорили не раз, и в одном из слоёв книга действительно о производстве эдакого космического БАМа — тянут люди трассу, тянут телепортационную трассу из пересадочных станций как я понял. Описан самый опасный эпизод — и плечо уже несчастливое, тринадцатое, и расстояние пройдено уважительное, с метрополии не достать практически. Строят — _провешивают_ — трассу давным давно стартовав с огромным, но — конечным запасом сырья и материлов. Экономика! так мало учитывают фантасты экономику будущего, тут вот учтено, да так учтено что главн.герой именно из-неё и делает то что делает: космач-строитель вырывается назад в метрополию посмотреть кто же это такой добрый/злой отправил на смерть недрожащей рукой. Материалы-то кончаются, не все можно заново сделать, а каждая колония еще и стремится оставить себе, себе ресурсов побольше, отправив дальше по этапу людей поменьше и кораблей пожиже. В резульатет все описано с такоq дотошностью, таким сленгом, который мог быть у людей реально не видящих горизонта планетного, не вдыхавших сена свежего и кормящихся концентратами. Но у них своя богатеqшая и насыщенная жизнь людей, дело делающих и в процессе производства (строительства) кайф получающих. Космос, романтика непустого места, романтика простора. Ясно и то, что автор описывпает будни космачей без прикрас — стычки, споры, прочие подлянки. Больше опасностей, чем любования звездами, приключениями и не пахнет а пахнет смертью. Рассказы Ст.Лема о Пирксе — предтеча такого описания будней покорителей пространства в жестяных коробках.

Второй слой — это личная трагедия, оно же и приобретение нового качества персонажем. Очень неодиданно, но в рамках как раз предложенной профессиональной деятельности. Совсем третий пласт — это выход в обитаемые миры и встреча с запредельным — всё оказывается еще сложнее, чем представляется в традиции космической НФ. На этом месте прочитавшие шпыняют автору за переход от крепкой НФ — к мягкой фэнтези, но я вижу лишь каскадное усложнение смыслов новых действующих лиц романа, непередаваемых традиционными образами. Самое простейшее что видится в этом отрезке — джедаи «Звездных войн», но это только поверхностное, первое может быть впечатление....

Заранее надо сказать про экспериментальный язык — я например страниц пятьдесят просто въезжал, думал синтаксис и орфография нарочито сбиты от привычного стандарта. Но когда вживаешься в мир — язык получается органичным. Редкость у сочинителей. Как пример могу москвича Владимира Покровского и француза Бориса Виана вспомнить, они с письменным языком тоже смело обходились.

Теория строгого зонального деления нашей Галактики «Млечный Путь» в фантастической литературе, насколько мне известно, нова. Тем более свежим является подход, когда наиболее развитые цивилизации Вернор Виндж отнес к Краю Галактики, а не поместил их в Центр, где скопление звезд на несколько порядков выше — две тысячи звезд на кубический парсек (1 парсек равен 3,26 светового года). В классической нф мыслили примерно так: раз в Центре концентрация звезд в десять-двадцать тысяч раз больше, чем на хвостах ветвей, то, следовательно, встретить развитую космическую цивилизацию легче вблизи галактического ядра. А если учитывать фактор взаимодействия и соседской помощи, которую должны оказывать друг другу соседствующие разумные цивилизации (на альтруистической, коммерческой или колонизаторской основе — вопрос второстепенный), то и уровень научно-технического развития в Центре будет несоизмеримо выше, чем на окраинах.

В мире, построенном Винджем, наоборот, именно центр Галактики является самым отсталым регионом, а самыми развитыми — окраины.

В литературе есть косвенные подтверждения этой красивой гипотезе. При испытаниях атомного оружия военные столкнулись с программными отказами и ошибками в работе компьютеров, вызванными воздействием радиации. Зафиксированы случаи прямого сбоя в работе ЭВМ при активности Солнца. С 1978 года IBM всерьез проводит опыты с микросхемами оперативной памяти, с целью выяснения помехоустойчивости к космическому излучению.

Уровень отказов в компьютерах от воздействия космических частиц пропорционален объему оперативной памяти. При работе на компьютере с памятью 64 мегабайт мы встречаемся с необоснованными программными отказами не реже одного раза в месяц (речь не идет об ошибках в программах — человеческие ошибки встречаются чаще). Такой же компьютер, помещенный поближе к центру Галактики, вряд ли вообще будет способен работать: его будет глючить через каждые две минуты. Так что тонкая электроника способна приемлемо развиваться только вдали от звездных скоплений.

В настоящий момент не существует абсолютной защиты компьютеров от разрушительного космического излучения — помещая аппаратуру в пещеры или под воду мы лишь снижаем количество отказов, но не устраняем их полностью. Если же подняться в космос или переместиться к центру галактики, число отказов превысит возможности корректировки ошибок, и система окажется полностью неработоспособной. Что и описано в романе В.Винджа «Пламя над бездной». Ведь в мире, нарисованном Винджем, вся техника передовых цивилизаций Края Галактики густо замешана на электронике. Любая вещь имеет процессор — от поисковых систем в библиотеках до двигателей гиперпереходов на звездолетах, а управляемое человеком лазерное ружье смотрится анахронизмом.

Окраина Галактики, или, по астрономической терминологии, «гало», состоит из старых (с возрастом до 12 миллиардов лет), неярких звезд, так как у них чрезвычайно мало тяжелых химических элементов (которые разогревают звездный котел — источник жестких излучений). Активность звезд на Краю уже минимальна, в то время как в Центре процессы звездообразования пока еще в самом разгаре — отсюда и происходят всякого рода обильные потоки нейтронов, пионов, протонов, негативно влияющих на электронику.

Кроме того, хотя Солнечная система и находится на расстоянии 1/2 радиуса Галактики от Центра, мы расположены между двух спиральных ветвей, и львиная доля смертоносного (как для животного, так и для виртуального мира) излучения доходит до нас в ослабленном состоянии. Так что Земле в очередной раз фантастически повезло.

… он снабдил всю последующую мировую НФ удобным каталогом-шпаргалкой сюжетов и тем…

Станислав Лем

Отсутствие всякого попсового оживляжа, упрощение антуража вкупе с менторским тоном делают книги Степлдона непригодными для издания в обычных нф-сериях. Однако же и нф-ориентация автора не оставляет ни малейшей надежды на издание его книг в сколько-нибудь серьезных издательствах. Вот его книга и вышла где-то на маргинальных задворках, среди брошюр о “третьем глазе” и пособий по высшей магии, на дурной бумаге, с дикими опечатками и в безвкусном оформлении.

Стиль, конечно, далеко не сахар: межгалактические войны с покорением планет и взрывами звезд, сверхдревнейшие цивилизации, отстранено наблюдающие с нечеловеческим спокойствием на тотальный геноцид, — все это намечено пунктиром у Степлдона, простым, обыденным языком. Лексическое удушье автора? Переводчика? Несомненно, Степлдон проигрывает в эрудированности Станиславу Лему. Степлдон не изощряется в изобретении наукообразных неологизмов, и когда ему не хватает специфических терминов — переходит на поэтические метафоры. Его речь (в переложении переводчика О.О.Чистякова) выглядит такой же скучной и прямолинейной, упрощенной до примитивизма, как и язык, допустим, А.Э. Ван Вогта, а ведь в энциклопедии Клюта отмечается, помимо всех достижений Степлдона в создании современной космической философской системы, еще и великолепие языка и структурной логики. Право, не мог же человек, сочиняющий стихи, писать так жутко! Впрочем, Степлдон объясняет это несоответствие так: «В памяти автора этой книги, человека, остались лишь обрывки этого видения, которое так потрясло и взволновало его, когда он был космическим разумом. И все же я должен стремиться поймать это ощущение в очень непрочную сеть слов.» (с.253-254). «И хотя человеческий язык и даже человеческая мысль в силу самой своей природы не способны передать метафизическую истину, я должен ухитриться это сделать, пусть даже при помощи одних только метафор» (с.261). Может, в другом перекладе будет лучше, а пока мы видим только лишь «бесконечно жалкие и банальные слова» (с.253).

Речь Степлдона напоминает стилистику писателей, сравнительно поздно начавших литературную карьеру — лет эдак с сорока. (Фармер, например). Есть что-то от спешки, от стремления побыстрее высказаться, что ли. Отсюда и пунктирная манера повествования. Прав был Вл.Гаков, когда писал, что «для специалистов-филологов проза Стэплдона — ниже всякой критики, а для профессиональных философов его философия слишком “литературна”».

Итак, о чем же эта книга?

Стоя на холме, автор усилием воли отправляется в космическое путешествие по вселенной. «Судьба предоставляет мне возможность не только исследовать физические глубины вселенной, но и узнать, какую именно роль в звездном мире играют жизнь и разум.» (с.29).

В путешествие отправляется только разум человека, причем, как можно догадаться из дальнейших описаний, из органов восприятия у него имеются в наличии только аналоги человеческих глаз, причем изо всего обилия волн и излучений эти “виртуальные” глаза воспринимают только привычные человеческому глазу волны. Однако для широты картины Степлдон широко использует возможности телепатии — посредством которой главный герой вживается в новые миры, дабы изучать цивилизации изнутри.

Вот как Степлдон описывает коммунистическую идеологию на планете, максимально приближенной к Земле как по природно-климатическим условиям, так и по социальному устройству разумной расы, ее населяющей: «Коммунисты, тем временем, упорствовали в своем отрицательном отношении к религии. Но в двух крупных коммунистических странах официальное “безбожие” стало во всем походить на религию, за исключением названия. У него были свои учреждения, свои священнослужители, свои ритуалы, своя мораль своя система отпущения грехов, свои метафизические доктрины, которые, несмотря на весь их ярый материализм, являлись, тем не менее, суевериями. А вкус и запах божества были заменены вкусом и запахом пролетариата.» (с.62).

Степлдон несколько раз особо акцентирует внимание ни то, что “цивилизация” и “механизация” не являются синонимами, и что вслед за развитием техники следует рост заболеваний нервной системы. (с.67-68). Кроме того, он считал, что космос надо исследовать не физически, а телепатически! Степлдон даже не стал придумывать космических кораблей для дальних межзвездных перелетов: высокоразвитые цивилизации отправляются “в гости” к своим соседям по галактике на собственных планетах!

«Заповедь “Возлюби ближнего своего как себя самого” чаще всего вызывает у нас желание воспринимать ближнего своего, как бледную копию себя самого, и ненавидеть ближнего, если он не соответствует этому представлению» (с.98).

«На примере всех без исключения войн она видела — на первой стадии любое общество старалось лишить врага человеческих черт, внушая себе, что он — простейшая форма жизни. И все ради того, чтобы, убивая, не испытывать угрызений совести.» (Г.Бир, Смертельная схватка).

А вот что пишет Степлдон про патриотов: «Все идеи нации или класса, он, как и все его соплеменники, воспринимал безропотно и с фанатизмом. Стоило только ему увидеть какой-нибудь символ или лозунг его суперплемени, как переставал быть личностью и становился чем-то вроде тупого животного, способного только на стереотипные реакции» (с.98).

«Аристократы были также очень подвержены умственным расстройствам, в особенности, невротическому преувеличению собственной значимости» (с.107).

Про историю: общество «оглядывалось на прошлое с недоверчивым любопытством и с очень большим трудом могло разобраться в запутанных, позорных и, по большей части, глупых мотивах, толкавших на активные действия даже самых достойных из его предков.»

Кем только не населяет вселенную Степлдон: бегло описывает разумных кентавров, крабов, одноногих прыгунов, моллюсков-наутилусов, крылатых людей, медуз, пауков, рыб и даже растения… Люди-растения сразу же напомнили мне рассказ К.Саймака «Зеленый мальчик с пальчик» (1954), про разумное дерево, прилетевшее на Землю, и общавшееся с помощью телепатии.

Роман Создатель звезд — подлинный взрыв фантазии и “бесконечный фонтан миров”: на трех сотнях страниц перечислено слишком много типов разумных существ и способов их социальной организации, чтобы до конца века все оставшиеся фантасты смогли бы исчерпать эти кладовые. Может быть, именно поэтому Степлдона так высоко ценили Герберт Уэллс, Клиффорд Саймак, Артур Кларк, Станислав Лем и Джеймс Блиш.

Но все у Степлдона как-то мрачно, почти без юмора. Прочитав Степлдона, я понял, например, откуда растут Сексотрясение Лема, или его же Мир на Земле. Помните распыляемых мелких-мелких роботов из этого романа С.Лема? Похоже, что идея впервые озвучена именно Степлдоном, который придумал цивилизацию “композитов” — рассредоточенное разумное существо из мелких модулей. Например, разумная туча воробьев, или других, еще более мелких существ — например, насекомых. «Некоторые очень большие и сухие планеты были заселены насекомообразными существами: каждый рой или гнездо представляли собой состоящее из отдельных частей тело с общим разумом» (с.134). «Разумом в этих огромных мирах обладали не отдельные личности, а разумный “рой”. Подобно насекомоподобным, эти маленькие создания в отрыве от роя были лишь обычными, руководствующимися инстинктами животными, живущими только одним желанием — вернуться в стадо» (с.233).

Все цивилизации, по Степлдону, погибали от космических, технических или биологических катастроф (зачастую устроенных самими себе, как и атомная бомба), а выживали только те разумные расы, чей интеллект смог слиться в единый “мировой разум”.

А потом появился общегалактический сверхразум, объединяющий всех разумных существ Галактики в единый мыслящий организм.

Интересен экскурс по жизни Вселенной — история мира от Большого Взрыва и разбегания галактик до энтропийной смерти вселенной изложена в 10 главе. Эти несколько страниц вполне можно использовать как иллюстрации при популяризации теории звездной эволюции в популярной книжке по астрономии.

Массовое заселение космоса во времена утопической эпохи: планет с разумной жизнью со временем стало больше, чем звезд! (с.235).

Интересна теософская гипотеза о скучающем Боге и причинах, подвигнувших Его на акт Творения вселенной: «Мы вообразили, что вначале Создатель Звезд был одинок, но жаждал любви и общения, и потому решил сотворить совершенное создание — свою любимую» (с.202).

Кто знает, сколько еще долго придется ждать появления романа «Последние и первые люди», поэтому процитируем авторский пересказ содержания этой книги : «Мы видели Человека на его маленькой Земле, выбирающегося из мрака на свет, и снова возвращающегося во мрак. От эпохи к эпохе формы его тела менялись, как меняются очертания облаков. Мы видели его отчаянную борьбу с пришельцами с Марса; и спустя мгновение, в которое уместилось еще немало веков прогресса и упадка, мы видели как из-за неизбежности падения на Землю Луны, он был вынужден переселиться на негостеприимную Венеру. Мы видели, как еще через несколько миллионов лет, которые были всего лишь мгновением в жизни космоса, он был вынужден, ввиду неизбежности взрыва Солнца, бежать на Нептун, чтобы там, спустя еще несколько десятков миллионов лет, вернуться в обычное животное состояние. А затем он снова поднялся и достиг сияющих высот разума, но только для того, чтобы сгореть, как бабочка, в огне неотвратимой катастрофы» (с.210).

«Телепатическая связь с ближайшей галактикой была довольно надежной, но, как я уже говорил, было решено, что физические контакты между мирами будут просто бесценны для взаимопонимания и сотрудничества.» (с.215).

«И хотя “расширение” пространства уже отдаляло галактики друг от друга со скоростью, превышавшей скорость света, телепатия по-прежнему связывала меня с любой точкой космоса» (с.238).

Странно, как это Степлдон не стал использовать телепортацию?

Степлдон нарисовал нам три степени самосознания, по котроым прошел его герой: «от самосознания индивидуума к самосознанию мирового разума, а от мирового разума — к общегалактическому» (с.239). И если один из землян нашего, нынешнего уровня развития, смог пропутешествовать по Вселенной от звезды к звезде, от эпохи зарождения разума и расцвета цивилизаций до полного заката и угасания мира, смог общаться как с муравьями, так и со звездами, то остается надежда, что это будет под силу и всем остальным.

Петр Аркадьевич Столыпин идеализирован в последние годы чуть ли не как святой и мудрый правитель. Однако этот «саратовский душитель» стал причиной начала массового кровопролития. В России за весь девятнадцатый век было казнено людей меньше, чем в первый год внедрения трибуналов (19 августа 1906 года, закон о военно-полевых судах).

С 1826 по 1906 гг казнено 984 человека.

С 1906 по 1909 — 2353.

Россия, жалеющая каждого преступника, скорбящая о любом убиенном, вдруг захлебнулась потоками крестьянской крови. На виселицу попадали за такие провинности, за которые во времена более спокойные можно было получить все-го лишь несколько лет тюрьмы. “Столыпинский галстук” не такая штука, которая может окупиться “успехами” в экономике. В.Г.Короленко скупо и со злостью описал этот судебный террор в рассказе «Бытовая ошибка». Первая мировая война и последующий большевистский переворот вкупе с войной гражданской — лишь продолжение бессмысленной резни, начатой Столыпиным: вкусившие крови хотят пить ее досыта. В ХХ веке именно Петр Аркадьевич ввел в жизнь россиян легитимный массовый террор — после относительно спокойных десятилетий тихого девятнадцатого века.

На этом фоне злорадный оттенок приобретает крылатая фраза П.А.Столыпина, сказанная с трибуны Государственной Думы: «Дайте нам двадцать лет, и вы получите другую Россию».

Василий Щепетнев дал Столыпину двадцать лет — это в его власти, он — писатель-фантаст.

Что же мы получаем?

1933 год.

Вот уже девять лет идет война с Германией, где правят коммунисты. Вице-директором радио «Свобода» работает Троцкий, а посредственные пропагандистские передачи пишет муж Надежды Константиновны.

В монархической России Константин Фадеев живет как барин — на процентах с изобретения противогаза; Карл Густав Юнг перебрался в Москву. Босфор и Дарданеллы наконец-то российские, но за них приходится платить ежегодный налог кровью. Открыта вакцина от простуды, кори, коклюша и насморка [мечта Алисы Селезневой сбылась!], но аэроплавание по прежнему “плавание”: самолетов нет, а дирижабли наполняют не взрывоопасным водородом, а безопасным гелием. Трагедии «Цеппелина» не будет, но и в США президентом стал спортсмен-здоровяк Франклин Делано Рузвельт, больше пекущийся о своей внешности, нежели о национальной безопасности вверенной ему страны. А опасаться есть чего: Россия в союзе с Японией одолела гоминдановский Китай, теперь же запускает атомарную бомбу на Нью-Йорк.

Что же делает российский монарх? Как и положено, страдает гемофилией (несворачиваемостью крови), устал от политики и готов уступить все права на трон серым кардиналам.

Однако и эту сюжетообразующую развилку некоторые исследователи не склонны считать бифуркационной точкой российской истории, потому что к сентябрю 1911 года Столыпин уже успел истощить и свой реформаторский пыл, и доверие царской семьи. А в условиях политической смерти смерть физическая не играет значения. Сохранение всей полноты власти в руках Столыпина возможно при небольшом дворцовом перевороте, упоминания о котором отголосками встречаются в повести Щепетнева.

Недаром Нила Стивенсона называют «Артуром Кларком компьютерного века»: практически на каждой странице походя автором рассыпаны изумительные инженерные решения в области образования, вооружения, средств связи, медицины или развлечений.

Еще любопытней (интересней даже, чем техническая бижутерия) у Нила Стивенсона показан новая модель мирового устройства:

«Информационные технологии избавили культуры от необходимости владеть конкретными клочками земли; мы можем жить где угодно. Общий Экономический Протокол определяет, как это делать».

В двух словах этот ребус «Мир без границ» и не объяснить, у Стивенсона на это намеками и примерчиками аккурат полкниги ушло.

Например, одна из господствующих культур взяла себе для подражания Викторианскую Англию. Имя Александрины Виктории (годы жизни 19 мая 1819 – 22 января 1901, королева Соединенного королевства Великобритании и Ирландии с 1837, императрица Индии с 1876), ассоциируется сейчас с укреплением морального авторитета короны, экономической, военной и политической мощью Империи. Канонизировав лучшие черты английского XIX века в воспитании детей, военном искусстве и дипломатии, англичане конца двадцать первого века добились и аналогичного статуса на геополитической арене. У них даже новая королева опять Викторией зовется.

Кстати, «Алмазный век» уже не первый утопический экскурс в викторианскую Англию. Год назад у нас был переведен роман Брюса Стерлинга и Уильяма Гибсона «Машина различий» («The Difference Engine», 1991) (Екатеринбург, «У-Фактори»), где тоже антуражем использована сильно идеализированная, альтернативно-историческая Англия XIX века с паровыми компьютерами. А десять лет назад выходил совершенно нехарактерный для Гарри Гаррисона роман «Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!» («A Transatlantic Tunnel, Hurrah!», 1972) – опять же, прославляющий Великую Британскую Империю, сохранившую владения в Америке.

Особо стоит отметить перевод «Алмазного века». Современная переводная фантастика много теряет из-за спешки, но данный текст выверен в лучших традициях. Поразительно, что даже ирония, встречающаяся в тексте, совершенно не портит общую серьезную тональность произведения. Шутки органично вживлены в текст и воспринимаются как должное, а не как притянутый анекдот для оживляжа. Может быть, большая половина успеха этой книги у русского читателя – аккурат заслуга переводчицы Екатерины Доброхотовой-Майковой.

Игра в крестики-нолики подразумевает всего двадцать семь вариантов комбинаций.

Правила игры в шахматы позволяют сделать на стандартной доске сорок три тысячи различных ходов.

Современный человек живёт на планете где семь миллиардов индивидуумов группируются в двести государствах. Люди живут по установленным социологическим законам, и это тоже можно рассматривать как сложную игру с невероятным числом комбинаций.

Физика нашей вселенной сам состоит из набора законов и правил, что является с определенной точки зрения тоже игрой.

В такой системе мнить себя мастером Игр — опасная самонадеянность, выкрутиться из которой невозможно.

Примерно десятое тысячелетие нашей эры. Человечество давным-давно расселилось по Галактике. Связь со Старой Землей давно потеряна — да полно вам, была ли она, мифическая Земля, не выдумки ли это отсталых племен? За право называться Старой Землей спорит дюжина приличных планет (примерно как сейчас в Греции право называться родиной Гомера оспаривают до дюжины городов).

Люди, расселившиеся между звезд, колонизировавшие сотни планет, основали десятки разных цивилизаций, с уклоном, сообразно конкретным условиям и климатической обстановке, то в биологию, то в электронику, а некоторые — совсем уж оторвались от наших представлений о технике и творят прямо-таки чудеса своими машинами. Но еще существует уникальная цивилизация Кенг ХО — цивилизация торговцев, перелетающих со скоростью 0,3 скорости света от мира к мира. Какие цели преследуют торговцы? Да те же, что и их древнейшие финикийские или греческие предки — выменять новые технологии, привезти в другой мир, и попытаться реализовать их в обмен на новые изобретения. Бизнес, построенный на принципе, что каждая цивилизация на своем пике «обладает выдающейся наукой и иногда вносит колоссальные улучшения в то, что было лучшем до того. Чаще всего эти улучшения умирают вместе с цивилизацией». Мастерство торговцев — собрать все лучшее, и передать достижения другим мирам. Товар-деньги-товар’. «Местная цивилизация — изолированная ловушка» (с.405). Планеты гибнут, исчезают народы миры под ударами ядерных катастроф и биологических спазмов. Выживают только космические корабли, летящие от звезды к звезде в поисках новых и старых миров. Оседлые цивилизации вымирают, а торговцы Кенг Хо собирают технологические сливки и торгуют ими. Приберегая, впрочем, совсем уж изюминки для себя, только для внутреннего использования. Однако находится смельчак, знакомый нам по предыдущей книге Вернора Винджа, капитан Фам Нювен. Он лелеет свою мальчишескую мечту — создать межзвездную Империю. Старик Фам Нювен появляется в романе как эпизодический персонаж, но это ловкая маскировка автора — именно вокруг него развиваются главные события романа, именно этот галактический аксакал, собравший опыт нескольких тысячелетий, является движущей пружиной всей торговой цивилизации Кенг Хо, тайно направляя ключевые действия и поступки героев.

Мир, где корабли передвигаются с черепашьей скоростью, не может быть полновесной Империей — «Ни одно правительство не может править через световые годы». Пока корабль ползет среди звезд а экипаж спит в глубоком анабиозе, правительства и политические системы меняются, меняются приоритеты развития и технологии, а то и вовсе цивилизации рушатся, как карточные домики под напором ветра: атомные войны, эпидемии, тоталитарные и консервативные режимы, доводящие научно-техническое развитие до полной стагнации и деградации… Мало ли от каких напастей может загнуться хилый цветок разума! И тогда едва обжитая пару тысячелетий назад планета избавляется от налета цивилизации: двести лет назад тут были миллионные морские мегаполисы, а сейчас на диком материке едва наберется горстка дикарей, поклоняющихся культу карго.

Сложное испытание для торгового корабля — встретить цивилизацию, откатившуюся после техногенной или политической катастрофы к основам выживания. Но не менее тяжким экзаменом является встреча с неизвестной, чуждой расой. Вот именно с цивилизацией пауков и встречается экспедиция межзвездных торговцев Кенг Хо.

Вернор Виндж мастак затягивать события. Используя прием полифонии, он одно и то же происшествие норовит показать с нескольких точек зрения — с точки зрения обычного паука, паука-гения, нормальных людей и маниакально настроенных людей-захватчиков и т.д. В результате небольшая радиодискуссия минут на тридцать растягивается на такое же количество страниц мелким шрифтом.

Планета Арахна (мир пауков, возле которого тайно вертятся корабли людей) описана фантастически — тут тебе и «клетчатый цвет», образующийся при неустойчивых атмосферных явлениях, и отцы, вскармливающие на себе детенышей, и загадочные чесалки для глаз, и совершенно неописуемые в человеческих терминах анатомические выверты. Например, такие: чтобы послушать животом, они на полу «растянулись плоско, совсем без дуги схватывания» (с.343). Впрочем, этот перл можно свалить на неряшливость перевода — как и фразу «очнулся, лежа на голове» (с.537). А можно списать на фантастические обстоятельства фантастического мира.

Интересные наблюдения можно найти в романе про далекие-далекие просторы. Например, утверждение, что тирании не могут ужиться с компьютерными сетями (с.396). Казалось бы, какая связь с сегодняшним днем? Китайское правительство жестко ограничивает у себя интернет; на Кубе можно посещать только те сайты, список которых заверен «программистом в штатском»; миллионеры из Саудовской Аравии несколько лет назад выходили в Сеть через подставные швейцарские фирмы, используя сотовые телефоны.

Века, тысячелетия лжи и обмана выстраиваются для реализации грандиозных планов Фама Нювена — построить Империю и сесть во главе Межзвездного правительства, управляя всем Людским Космосом и потоками землян, расселившихся по Галактике.

Но самое поразительное — и это открывается только в конце книги, — что все вышеописанные события, все эти мегаломанские описания межзвездных перелетов, все жуткие планетарные катастрофы и тысячелетние путешествия происходят в крохотном сегменте Галактики, занимающего по площади едва ли несколько процентов карты звездного неба.

За более чем вековую историю вестерн прошел долгий путь в литературе и кинематографе, выработал тему до суха и начали появляться необычные и порой гениальные произведения, созданные на стыке нескольких жанров и выворачивающих традиции вестерна до неузнаваемости. В кинематографе к таковым можно отнести «Человек с бульвара Капуцинов» (когда дикие мачо перевоспитываются силой искусства), «Джанго освобожденный» (овеществленное правосудие руками угнетенных классов), а в литературе к таковым экспериментам можно отнести «Кони, кони» Кормака Маккарти (показывающего как буквально за полвека мир изменил аграрную экономичмскую составляющую ковбойского уклада жизни, но не смог изменить душу), а теперь вот еще и книжку Джо Р. Лансдейла «Дорога мертвеца». Неспешно начинается повествование о блуждающем пастыре позапрошлого века, странствующего на передовой Фронтира Западных штатов США. Нестандартно автор рассказывает о прошлом героя — во сне он умирает и несется по реке Стикс, по берегам которой проносятся наиболее значимые, важные в формирования личности героя сцены, строго по гештальт-психологии, модному в США направлению в психологии. Потеряв семью, любовь, смысл жизни, главный герой проходит через суровые испытания с нечистью чтобы обрести новый смысл существования, и этот закаленный в боях с потусторонним миром внутренний стержень героя не дает ему опуститься до уровня мародера, и он снова обретает своё окружение близких ему людей. Ведь книга-то по большому счету не о мастерстве уничтожения зомби, книга — о базовых ценностях, на которых построена культура. Духоподъёмная приключенческая книжка, как старый добрый вестерн.

В старенькой, 1976 года выпуска, «молодогвардейской» антологии американского фантастического рассказа «И грянул гром», в предисловии к рассказу Роберта Шекли «Потолкуем малость» составитель заявил, что «лингвистическая традиция в американской научной фантастике стремится показать колоссальные возможности и силы, скрытые в языке, слове, знаке». Можно подумать, ну какие там возможности, какая там глубина у такой узкоспециализированной темы. Ан нет. Может быть, вершинами фантастического жанра как раз и являются произведения, так или иначе показывающие скрытые возможности языка: «Роза для Екклесиаста» Роджера Желязны, «Честность – лучшая политика» Джона Гордона, «Пассажиры с пурпурной карточкой» Филипа Фармера, «Вавилон-17» Сэмюэля Дилэни, «72 буквы» Теда Чана, «Декрет об отмене глагола» Евгения Лукина, «Бубен нижнего мира» Виктора Пелевина… [Кстати, в журнале «Если» (№ 5 за 2003 год) напечатана статья Надежды Маркаловой «Языки, что владеют людьми» – как раз о лингвистической НФ].

Не перестаю удивляться, как Стивенсону удается так ловко сочинить увлекательный сюжет, да еще и намешать в него всяческой технической-фантастической мишуры, и притом чтобы книга все равно читалась запоем?

Да, есть там еще виртуальная Метавселенная, сильно-сильно напоминающая так полюбившийся фэнам Диптаун производства Сергея Лукьяненко. Только вот «Лавина» лет на пять раньше написана была.

«Ни разу за всю историю

человечеству не бывало так ясно,

что оно на распутье.

Одна дорога ведет к утрате

последних надежд и отчаянию.

Другая -- к полному вымиранию.

Дай бог, чтоб нам хватило мудрости

сделать правильный выбор»

Вуди Аллен «Шутки Господа»

О том, что мир не так велик и всем нам грозит в недалеком будущем перенаселение, задумывались уже в эпоху великих географических открытий. В XVIII веке Мальтус целый труд написал о том, что Земля не прокормит человечество. С тех пор значительно улучшились способы земледелия, машины облегчили труд фермеров, на научном горизонте маячит возможность появления полностью синтетической пищи. Все эти действия угрозу перенаселения отодвигают, но не искореняют совсем.

Джон Браннер написал роман о мире, в котором правительства уже вынуждены ограничивать рождаемость. Книга издана в 1968 году, и критиками чуть ли не единогласно причисляется к вершинным достижением англо-американской «Новой Волны» (к представителям которой относятся такие известные и самобытные авторы как Томас Диш, Харлан Эллисон, Брайан Олдисс, Майкл Муркок, частично Теодор Старджон, Филип Дик, Кристофер Прист и Роджер Желязны). Научная фантастика -- скоропортящийся товар. Однако, не смотря на то, что книге уже скоро 40 лет, роман и сейчас читается с большим интересом. По опросам журнала «Локус», «Стоять на Занзибаре» регулярно попадает в двадцатку лучших НФ-романов всех времен. В 1968 -- награжден «Хьюго», в 1970-м — «British Science Fiction Award»-1970 и «Prix Apollo»-1973; номинировался на «Nebula»-1969, «Locus»-1976 (11 место в категории «all time novel»), «Locus»-1987 (16 место в категории «all time sf novel») и «Locus»-1998 (20 место в категории «sf novel (before 1990)»).

Смею вас заверить, эти награды -- не просто дань уважения Браннеру или поощрение за общие заслуги перед жанром; этот роман действительно пробирает до самых последних синопсисов души. Хотя, казалось бы, чем еще можно удивить искушенного читателя XXI века.

Это отнюдь не замороженная классика, которая интересна только исследователям жанра (как, например, произведения Х.Гернсбека, К.Э.Смита, Д.Блиша или Э.Пенгборна), ибо роман вращается не возле биологических идей о клонировании, а вокруг социологических откровений, применимых к человечеству индустриальной эпохи. Некоторые концепции, высказанные от лица хулиганствующего социолога Чада С.Муллигана, весьма актуальны и сейчас.

Филип Дик. Око небесное. СПб. Амфора. 2000. Перевод Г.Белова. 300 стр. 8 т.э. серия «Новая коллекция». (мягкая обл.)

[Eye in the Sky, 1957]

Читайте этот роман, и вам откроется величайшая со времен изобретения налогов тайна — никакого единого реального мира не существует, а существуют лишь фантазмы, воплощенные в живую плоть прохожих и кровельное железо близлежащих построек представления людей об окружающем их мире.

После случайной аварии на научно-исследовательском комплексе «Мегатрон» группка экскурсантов из восьми человек потеряла в полном составе сознание и подпала под влияние неуравновешенной психики идиота-вояки Артура Сильвестра — единственному из посетителей «Мегатрона», сохранившему свое сознание и свое видение окружающей действительности. Если ему кажется, что все негры шаркают подошвами и плохо говорят на английском, то отныне все негры будут волочить ноги и шепелявить; если женщина придерживается радикальных взглядов в политике, то она неминуемо станет невысокой толстушкой.

«Неужели все эти люди не подозревали, что являются всего-навсего извращенной выдумкой чьей-то прожженной башки?»

Мир генерала Сильвестра — мир по Птолемею, в котором центром вселенной является земной шар, вокруг которого вращаются мелкие Солнце, Луна и планетки, а сверху на за всем пристально наблюдает око небесное — Бог, созданный фантазией генерала.

Вырвавшись из теократического мира Второго Бааба, мира, в котором физика занимается установлением телефонной связи с Богом, мира, в котором автомобили починяют молитвами, а проститутку в баре охраняет амулет из голеностопного сустава Магомета, восемь наших пострадавших экскурсантов попадают мир, нарисованный воображением миссис Эдит Притчет. Мир миссис Притчет — это слащавая Утопия, в которой все силы общества приложены для реализации художественного самовыражения человека, и где нет ничего, чтобы этому могло помешать: секса (как и различия между полами) не существует, равно как отсутствуют клаксоны у автомобилей, смог на улице и налоговые счета, крики младенцев и вообще мелкие дети, кошки, Азия вместе с Россией и политические новости. Верхом карьеры в этом розовом мире становится служба в лаборатории по приготовлению новых сортов душистых шампуней.

Но, занявшись отсеканием всего лишнего и вредоносного (в соответствии с ее, миссис Притчет, вкусами и взглядами), трудно свернуть с проторенного пути уничтожения окружающей реальности. Утопия, которая безжалостно отсекает все ненужное, неминуемо перерождается в кошмарную Дистопию. Очередной фантазм рушится, а наши горе-экскурсанты, избавившись от одного кошмарного мира, подпадают под обаяние очередного Творца, мисс Рейс:

«В длинном вельветовом пальто, с сумочкой, перчатками под мышкой, с экземпляром «Нью-Йоркер», купленном по пути, она могла показаться обыкновенной мелкой служащей, вернувшейся домой из конторы». И никто из посторонних прохожих не подозревал, что она — Бог, сотворивший параноидальный окружающий мир, в котором чудища живут в подвалах, чердаки стонут живыми голосами, ковер — это язык, готовый слизать человека, чтобы потом стены дома переварили тебя и выплюнули обглоданные косточки на крыльцо.

Был еще на пути следования наших героев бандитский мир гротескной Америки тридцатых — шикарные рестораны, стриптиз-бары и жалкие голодающие нищие, бредущие по грязным улочкам мимо баррикад, настроенных неграмотными злобными пролетариями — мир, рожденный подсознанием коммуниста.

Восемь человек попали в аварию, четыре разных мира пройдено. Повествование обрывается на пятом — в общем-то, вполне пока похожем на реальный. Только… Что будет после очередного пробуждения? Останется ли мир прежним, или вновь сорвется с нарезки и поскачет по извилинам искаженного сознания очередного Творца?

В июне 1986 года начался хобартовский разворот течения времени, мир стал неспеша схлопываться назад. Но жизнь продолжается, продолжается бизнес, продолжается политика, продолжается любовь я всякое такое прочее. Диак пытается вывернуться и создать непротиворечивую систему, в которой еду надо отрыгивать назад, сигарету вкуривать из дыма, и тут же одноврменно делать что-то, чего до того еще не было — устраивать личные дела, политические заговоры, водить аэромобиль, писать новости и т.п. Хобартовский реверс попрал привычные законы бытия и привычки: вместо «привет» говорят «пока», люди молодеют, мёртвые пытаются встать из могил и им помогают частные витальные фирмы устроиться в новом неприваычном обществе, где, например, Библиотеки заняты не накоплением, а искоренением информации. С оживлением одной из персон и начинается закрутовка романа — на небольшом кладбище просыпается Томас Пик, основатель секты юдитов, ставшей в описываемом 1998 году мощной религиозно-наркотической организацией той части Америки, что осталась под властью негритянского населения.

Надо сказать, что Джон Бойд, хотя и проходит по ведомству НФ, является, наравне с Тинто Брассом и Ф.Фармером, эдаким маркизом де Садом ХХ века, оригинально и с неизменным юмором решая проблемы секса, эротики и религии в тоталитарных, демократических и анархических моделях будущего.

Необходимое добавление: перевод 1996 года выхолощен, лучше ищите книжку 1992 года выпуска в переводе С.Иванова.

Если прав Борхес (а не доверять нобелированному книгочею у меня, недоучки, оснований никаких нет), что все сюжеты неоднократно повторяются и лишь слегка варьируются, то перед нами – любопытный коктейль из «Галатеи» и «Франкенштейна».

На волне интереса к клонированию живых организмов возросло любопытство читающей публики ко всякого рода искусственным созданиям в человеческом облике.

Издатели принялись переиздавать классического «Франкештейна» М.Шелли, перевели «Освобожденного Франкештейна» Б.Олдисса. Книга «Бедные-несчастные» — история жизни искусственно оживленной красавицы Беллы Бакстер с пересаженным мозгом младенца. Роман стилизован под дневник шотландского врача конца XIX века, напичкан всевозможными историческими комментариями и нашпигован иллюстративным материалом. Портреты персонажей, виды природы, схемы Глазго и т.п. приятные мелочи украшают книжку, оживляя фантастическую историю гениального хирурга, уже в девятнадцатом веке пересаживающего живые органы. Уэллс и Беляев неплохо проэксплуатировали выдумки о врачах-кудесниках, шотландец Аласдер Грей продолжает плодить слухи о мастерах в белы халатах.

Замечательное исследование жанра — Лем камня на камне не оставляет от коммерческой фантастики, отдавая должное, тем не менее, Ван Вогту, Ле Гуин, Брэдбери, высоко ценит Ф. К. Дика — его творчеству отведена целая глава.

Я категорически не пойму, почему её классифицируют как фэнтези? Это научная фантастика, там всё объясняется сторого в рамках позитивисткой реальности, без привлечения сверхъестественных сил. (в которые просто играют боолее развитиые земляне, прикалываясь над своими менн удачливыми подопечными — по типу как Артур Кларк говорил, что технология выского уровня в глазах несведущего всегда сродни магии.

Лучший роман всемирно признанного классика научной фантастики, в котором изящно переплетаются средневековая история цивилизаций Индостана, инженерный гений XXI века и вечная тяга человека к прекрасному звездному небу. Ни грана фальши, все изобретения либо нашли свое воплощение в реальной жизни (поисковые системы в компьютерных сетях, нанонити), либо будут воплощены в ближайшие десятилетия.

«Управление» — это аллюзии к Францу Кафке («Замок», «Процесс»). Такое же вязкое повествование про бюрократическую дурь и как регламентация развращает человека, а выжить в такой системе могут только пломбированные подонки либо совсем безмозглые и бессовестные типа шофера Тузика. Кажется что «Управление» кажется осталась в прошлом, и понять ее могут только жившие при СССР. Сейчас тоже есть забюрократизированные структуры, никуда это не делось. Но тут счастье наше в том что сейчас можно жить и расти вне тотальной бюрократии, и сводить общение с маразмом до минимума, а при советах человек так не мог, бюрократия и абсурдность обволакивала всё и всех.

Когда технология непостижима умом и неописуема словами, она воспринимается как магия.

Сильно далёкое будущее. Люди научились закупоривать свои планеты от внешних угроз и проблем, чтобы спокойно заниматься спокойными делами. Продвинутые ученые дошли-таки до реализации идей Николая Фёдорова об оживлении всех ранее умерших.

In memory yet green, in joy still felt,

The scenes of life rise sharply into view.

We triumph; Life's disasters are undealt,

And while all else is old, the world is new.

Название двухтомника — в первых строках стихотворения Азимова.

Очередная межиздательская реинкарнация великолепного проекта Гарднера Дозуа. Томик как всегда получился обширным по охвату направлений жанра НФ, глубоки по смыслу и неожиданным в некоторых своих проявлениях. Рассказы предсатвлены разные, но все они неизменно высокого уровня. И как это Дозуа удается держать планку год от года — ума не приложу.

Один из лучших рассказов о «внутренностях писательской кухни». Только очки не показывают, что написано между строк, а являют читателю то, что думал в этом момент автор, когда писал эти строки.

Сборник сатирических рассказов Сергея Казменко высмеивает извращенные экономические и внеэкономические конструкции, взращенные в Советском Союзе и свойственные любым государствам с плановой экономикой.

Сергея Казменко, используя не к ночи помянутый литературно-критичес-кий метод нарезки Берроуза-Мещеряко-вой, можно было бы назвать предтечей современных “инфоромантиков”, если б только не одно бы: сами инфоромантики называют себя так, потому что они являются «романтиками эпохи информации», а вовсе не потому что мастерски владеют информационными потоками. Казменко же вполне разбирался с информацией и дезинформацией, он написал огромное разнообразие произведений, обыгрывая всевозможные способы околпачивания.

Человек «живет в обществе и значительную часть своих мотивов черпает не из окружающего мира, а из информационной среды своего человеческого общества. Из той среды, которую так легко фальсифицировать.» (Повелитель марионеток, с.139)

Переписывание газет мы проходили — на память приходит 1984 Оруэлла. Сценарий документальной кинохроники тоже имеется в литературе — смотри Мост Ватерлоо Лазарчука. Теперь еще и предварительные съемки всех прямых эфиров и телетрансляций (рассказ Королевская охота) дополняют арсенал современных манипуляторов информационными потоками.

В рассказе Толчок нарисован мир всеобщего распределения и торжества талонной системы — после Шестьдесят пятого съезда и Трехсотлетия Октября труд постепенно превращается из тяжелой необходимости в жизненную потребность. Музейная редкость в шуточной форме пасквиля на коммунистическую мечту «От каждого по способностям — каждому по потребностям» ставит нелегкую дилемму. Что предпочтительнее: плановое общество несправедливого распределения или капиталистическая конкуренция с угнетением рабочих масс? Этот вопрос тем более сейчас звучит актуальнее, когда как бы в пику антиправославному Западу идет активное блокирование РФ с отсталыми и малоразвитыми диктаторскими странами.

В рассказе Эквилибристика показано, до какого абсурда доходят извращения плановой экономики: подлинной катастрофой для управленцев, транспортников и снабженцев становится не невыполнение плана, а буквально с неба свалившееся, deus ex machina, изобилие всевозможных дефицитных товаров. В рассказе Инспекция представлен утопический мир, колония, давным-давно потерявшая связь с коммунистической Метрополией, пошла по нормальному пути развития, максимально приближенному к Благоустроенной планете АБС: никаких начальников, сплошная идиллия свободного научного творчества с кибернетическими помощниками. Но вот к ним едет ревизор, способный покарать за излишнюю самостоятельность. И если в первом рассказе сборника — Королевская охота — группа царедворцев-распорядителей дурачит весь народ, то теперь уже все население планеты дурачит кучку тупоголовых чванливых ревизоров, выстраивая специально для отвода глаз потемкинские деревни и железные дороги в тундре.

И пусть действие рассказов происходит в далеких галактиках и на неизвестных планетах, родимые пятна социализма становятся от этого только еще отчетливее различимы — воистину, большие глупости хорошо видятся на приличной дистанции.

Отлично сделано, что про один из рассказов, который до этого печатался в периодике, внизу страницы мелким шрифтом указано место публикации. Сейчас уже никто ТАК не делает.

Один из самых сатирических романов про тоталитаризм, в котором едко высмеиваются родимые пятна социализма.

«Следующими в очереди безнравственных и развращающих российское юношество произведений искусства будут романы Филипа Дика»

Лев Пирогов «Экслибрис» № 241.

Про Филипа Дика долго загружают, что он де один из «основоположенников психоделической революции», соратник Тимоти Лири, и вообще один из зачинщиков чего-то реструктированного.

Гнуть на Дика можно все что угодно: основной истеблишмент романов его (проходящих по ведомству научной фантастики) не читает, а рассказов до недавнего времени сыскать было практически невозможно: десяток еще «советских» переводов да два странных эклектичных сборника времен «первоначального накопления издательского капитала».

Амфорский сборник «Сохраняющая машина» заявлен как «авторский сборник рассказов». Оригинальная подборка или нет, мне совершенно параллельно: впервые лет за десять читателю представлен корпус рассказов непревзойденного мастера по выворачиванию реальности наизнанку. Я не перестаю изумляться: как один человек мог наплодить целую гору сюжетов, ограничившись объемом в пару десятков страниц? Ридли Скотт, даже не читая первооснову «Бегущего по лезвию бритвы» (роман 1968 года «Снятся ли андроидам электроовцы?»), в 1982 году заложил по крайней мере на пару десятилетий эстетику всех последующих футуристических кинофильмов и породил типа киберпанковский антураж, горячо любимый Гибсоном, Стерлингом & K° (см. «Джонни-мнемоник», «Матрицу», «Тринадцатый этаж», «эКзистенЦию» и т.п.).

Следом за Р.Скоттом кинематографисты ринулись осваивать непаханую целину творческого наследия Ф.Дика. И теперь сюжет о шпионе, не подозревающем о своей сущности, будет гулять из картины в картину. Лучше всего, если внутри шпион окажется железным, аки робот Электроник, или даже с атомной бомбой внутри – тогда ваще ништяк и хорошие кассовые сборы. Понравилась киношникам именно эта (не самая, кстати, шокирующая) сюжетная находка Ф.Дика – так и будут вырабатывать жилу до подлегающей породы. Примером тому служат боевики «Вспомнить все» Верховена со Шварценеггером (снят по рассказу «Мы вам все припомним», We Can Remember It for You Wholesale, 1966, более известному в переводе В.Баканова под названием «Из глубин памяти»), «Крикуны» (в основе – антимилитаристкая повесть «Вторая модель»), а так же премьеры этого года «Пришелец» (реж.Г.Флидер) и «Особое мнение» (реж. С.Спилберг). Через два десятилетия и пяток картин красной нитью проходит одна и та же тугая мысль: «Что делает человека человеком?». Но все власть имущие, так и не найдя ответа, предпочитают этого типа человека замочить. Для его же блага.

Несмотря на всю загруженность преамбулы и мрачноватых интонаций, преобладающих в вышеозначенных фильмах, творчество Филипа Дика нельзя не рассматривать как сатирическое.

Классический рассказ «Мы вам все припомним», по которому снят в меру серьезный фильм «Вспомнить все» о противостоянии жестокой транспланетной корпорации и революционного подполья, имеет в первооснове юмористический рассказ, по тональности своей уместный может быть даже в достопамятном «Крокодиле», а никак не на страницах сурьёзного «Нового времени».

В любом диковском произведении есть всепроникающая ирония, низвергающая чрезмерно загруженные эсхатологические построения интерпретаторов.

Взять, к примеру, трагический рассказ о космонавтах, оставшихся без съестных припасов и консервов на обратную дорогу, и волею жестоких обстоятельств вынужденных съесть марсианское разумное существо (внешне мало отличавшееся от свиньи). Трагедия оборачивается фарсом: в результате гастрономических превращений разум инопланетянина плавно переселяется в тело одного из едоков (рассказ «Вкус уаба»).

Болезненные превращения происходят с произведениями классической музыки – Дик представил

Что будет, если произведения классической музыки трансформировать в ... зверей? Шубертовские произведения уподобились беспомощным овечкам, фуги Брамса превратились в насекомое типа сороконожки, а из произведений Вагнера родился жестокий зверь. Что не лишено исторических аналогий, между прочим.

Только человеку, плотно занимавшемуся классической музыкой, могли прийти в голову подобные извращенные ассоциации. Подобно тому, как самые жестокие насильники получаются из педагогов, так и Филип Дик, несколько лет кряду продававший виниловые пластинки с классической музыкой, мог нарисовать картину дерущихся между собой птиц, получившихся из произведений Моцарта и Стравинского, за которыми гоняется ужасный Вагнеровский зверь, накануне зарезавший невинную шубертовскую овечку.

Фантастику давно мучает тема контакта с инопланетным разумом, искусственным интеллектом или еще чем-нибудь неожиданным и возвышенным. Но мало кто осознает, что живущие бок о бок с нами живые организмы воспринимают деятельность человека как стихийное бедствие. В рассказе «Рууг» Дик показал, насколько нелепым кажется быт человека в глазах хотя бы даже обычной собаки, охраняющей помойку.

В новелле «Военная игра» серьезные эксперты разбирают до винтика импортные инопланетные игрушки, дабы не пропустить на Землю вредоносных микробов, заводных солдатиков-террористов или психотропную одежду. Спасая детей от угрозы физического воздействия, эксперты забывают об идеологической составляющей, и с чистой совестью дают зеленый свет новому варианту настольной игры «Монополия», в которой победителем становится человек, первым спустивший все свои богатства. Неплохая идеологическая бомба под капиталистический уклад жизни.

Керри Хэкетт, секретарь Питера Джариуса, возглавляющего парабиологическую корпорацию «Диаверде», бежит от домогательств шефа, завладевает новой разработкой своей фирмы и прячется в Южной Америке. Чудесное изобретение трансформирует тело своего владельца в любое животное существо, которое можно вообразить, и перестраивает органы тела для любых прикладных задач. Носитель этого биодевайса, в случае контакта с иностранцем, становится еще и полиглотом, отсюда и название романа. Не трудно представить, как именно улучшает своё тело сексуально озабоченная Керри, какие именно дополнительные органы она отращивает в неожиданных местах во время полового акта с многочисленными партнёрами во время своих скитаний по Баии (один из штатов Бразилии на побережье). Иной климат диктует соответствующую этику и тип поведения, поэтому распущенность в Бразилии превосходит европейские нормы, но даже на этом фоне приключения Керри Хэкетт нельзя не назвать экстравагантными. Например, разделываясь со своими мучителями, она отращивает себе фаллос отнюдь не для декоративных целей. Расправившись с местным мафиози-золотодобытчиком Реймоа, Керри под видом его дочери проникает в местный элитный бордель где и поглощает (в буквальном смысле этого плотоядного слова) всю местную развратную элиту — от преступников до полицейских, от католических клириков до казнокрадов-чиновников.

Написанный в жанре эротического рибофанка роман напоминает вывернутую наизнанку книгу «Жюстин, или несчастная судьба добродетели» маркиза де Сада, где привлекательная женщина проходит поочередно, по нарастающей, все круги извращений, причем всегда сама становится насильником. В финале роман неожиданно превращается в «Клон» Теодора Томаса и Кейта Вильгельма, впрочем, с оптимистическим финалом «Музыки, звучащей в крови» Грега Бира – с медленным, но неуклонным превращением каменных городов земли в зеленые экогенные джунгли.

Есть в литературе романы жанра “экшн” — динамичный сюжет, сплошное напряжение повествовательного ряда, активная жизненная позиция персонажей, стремящаяся раскрутить пружину читательского внимания на максимальные обороты. «Татарская пустыня» — роман анти-экшн. Если вам понравилась новелла Дж.Р.Р.Мартина «Мистфаль приходит утром», то роман Буццати не оставит вас равнодушным: та же картина ожидания отложенного чуда, заволакивающая жалкий человеческий разум мощь вселенских просторов, и горькое осознание ничтожности, ненужности и одиночества человека. Военный формализм доведен Буццати до абсурдного совершенства, паранойя томится в ожидании повода для геройства, задолго до войны люди гибнут из-за мелочей с единственной целью — стать Героями. Неважно, как ты жил, главное — красиво умереть. Эта парадигма пронзает остро отточенным клинком весь маг.реализм, Буццати тут не исключение. Ведь жизнь зачастую — это однообразная серая череда банальностей, доводящая своей монотонностью до полного и бесповоротного отупения кого угодно, будь он хоть семи пядей во лбу. Выжить человеку помогает только призрачная «иллюзия, что самое главное у него еще впереди».

Алан Лайтман – ученый-физик, работает в престижном Массачусетском Технологическом Институте и преподает там две, казалось бы, несовместимые дисциплины: физику и литературную стилистику. Еще Шкловский говорил, что у писателя должна быть настоящая профессия, через призму которой будет преломляться окружающий мир. Книжка Лайтмана в таком случае — очень показательный, положительный пример влияния профессии на художественный текст, так как первый роман сборника целиком построен на вольном изложении, интерпретации некоторых физических концепций, а роман второй – словно списан из жизни ученых.

Конечно, «Сны Эйнштена» – это не роман и не повесть в классическом смысле слова, а сборник сюжетных моделей различного восприятия времени представителями разных культур. Как будут вести себя люди в мире, где причинно-следственная связь не имеет значения? Как будет устроен мир, где каждый день повторяется снова и снова? Возможна ли жизнь на планете, где времени вообще нет ни под каким соусом или оно остановилось? Как начнет развиваться цивилизация, если каждый час будет иметь собственную протяженность? А если время потечет вспять, какую прибыль можно из этого извлечь?

Если нормально отвечать на все эти заковыристые вопросы, получится любопытная научно-популярная книжка о детерминизме темпорального восприятия, с необходимыми формулами и схемами. Лайтман пошел своей дорогой и описал все это в виде лаконичных художественных зарисовок, пейзажей «с натуры», делая доступным восприятию сложные идеи.

Один из описанных вариантов нелинейного, закольцованного, течения времени уже проэксплуатирован в масскультуре: кинофильмы «День Сурка», «Зеркало для героя», роман А.Столярова «Монахи под луной», но остальная дюжина вариантов настолько необычна, что даже у современных фантастов тяжело найти подобающие им аналогии. Сюжеты еще ждут своего художника.

Написанный восемьдесят лет назад под влиянием отгремевшей мировой войны (да-да, тогда она еще не имела порядкового номура) и опуса «Заката Европы» Шпенглера роман немецкого естествоиспытателя и врача-невропатолога Альфреда Дёблина наконец-то дошёл до российского читателя в обстоятельно комментированном переводе. Дёблин не рассказывает историю одного отдельно взятого человека, семьи, народа или страны, Дёблин замахнулся с эпическим размахом на многовековую историю целого земного шара, и поэтому равноправными персонажами его повествования, наряду с гражданами Европы, народами Америки и племенами Африки являются океанические течения Атлантики, ледники Гренландии, вулканы Исландии, степи Поволжья, а так же растения, птицы, звери и технические изобретения, неминуемо меняющие жизненный уклад человеческого общества на протяжении XXIII-XXVII веков. И будет грандиозная Уральская война, уничтожившая Восточную Европу, и романтические истории, и одного тирана даже намотает на колёса любви, но это всё обрамление для мегаистории.

Заселение Европы беженцами из Африки и Ближнего Востока, ассимиляция и растворение белых в «цветном десерте» толкает правителей-технократов, озабоченных своей безграничной властью, данной им машинами, под видом обеспечения безопасности (полукровки не разбираются в железе и ломают его случайно) ограничивают доступ к машинами, образованию и наукам. Закономерно происходит стагнация в развитии, и с этого момента незаметно прогресс меняется на регресс. Следующие поколения технократов-властителей уже не совсем понимают что и как устроено, и даже начинают уничтожение «излишних машин».

Какие-то изобретения вовсе не попадают до всеобщего пользования, например костюм-невидимка оставлен властьимущими исключительно для служебных, полицейских функций. Впрочем, элита уже на полном серьёзе задумывается о введении рабства. Идеологически это подкрепляется «учением о вегетативном существовании людей»: всё равно счастье недостижимо, давайте упрощаться и оглупляться. Словно поддерживая чаяния народа, власти начинают способствовать этому движению биологическим путём, через синтезированные продукты питания.

Наибольшей деградации социальный строй достиг в германских градшафтах (Дёблин так называет города-государства): консул Берлина Мардук разрушил промышленность под корень, сократил фабрики синтетической пищи, выгнал всех горожан в поле – заниматься сельским хозяйством. Вообще это очень показательный момент. Как только власти выгоняют горожан заниматься самообеспечением продуктами питания, так это однозначно свидетельствует о падении экономического развития до уровня неолитического хозяйства, ведь только на самой заре развития агробизнеса максимальное количество населения обеспечивало производство продуктов питания; чем более развита экономика, тем меньший процент населения занят в сельскохозяйственном производстве. Дёблин таким образом предсказал путь решения продовольственной проблемы в СССР, Камбодже и некоторых других странах соц.лагеря с неестественным экономическим укладом. Когда тирану Мардуку указывают на огрехи в управлении, он выдает вечную отговорку «Пусть я плохой, но всё же есть много такого, что гораздо хуже меня», забывая что все другие катаклизмы – не человеческого происхождения, а природные.

Когда Мардук решает расширить территорию за счет соседних градшафтов Гамбург и Ганновер, там на эти захваты пахотных земель смотрят сквозь пальцы, потому что все развитые страны имеют свои фабрики по производству синтетической пищи, и продовольственной проблемы у них нет вообще. Когда же немцы находят заброшенные угольные шахты, Мардук отказывается от электричества и становится эдакой самодостаточной энергетической сверхдержавой двадцать пятого века. Вот тут-то и начинаются массовые бегства по Европе, люди скитаются, пытаются вернуться в пасторальные времена и к древним способам ведения хозяйства, не у всех это получается, и властители Европы ищут место для переселения опасных неуправляемых народных масс, среди которых появляются то новые религиоэротические культы змеи, то секты молчунов, то обожествляются транссексуалы, то еще что-то странное и непонятное происходит в этих неуправляемых свободных общинах, само независимое существование которых намекает о ненужности традиционной верховной власти консулов и сенаторов. (Поразительно, но рецепт спасения Дёблин обозначил очень чётко: никакой узурпации власти, никакого ограничения в области информации и всеобщее образование спасут человечество как вид).

И вот чтобы слиться с природой и не отвечать за её землетрясения, засухи, наводнения, цунами и извержения вулканов, правители градшафтов решили на терраформирование: растопить ледяной щит Гренландии с целью отселения лишних людей на новый материк. Экспедиция из сотен кораблей и самолетов движется к Исландии. Планомерно специалисты взрывают все вулканы этого северного острова – Лейрхукр, Свальбард, Крабла, Трёлла-дюнгйа и разумеется всем нам известный по прошлогоднему несчастью Эйяфьядла-йокуль. Дёблин не предсказал цельнокрытых самолётов с герметичными кабинами, но предсказал невозможность ведения полётов в таких экстремальных ситуациях: миллионы тонн пепла застилают небо, день превращается в ночь, мешает летать – но не от того что моторы засоряются, а от того что кожа и носоглотка пилотов быстро забиваются острым вулканическим пеплом.

Исландия горит, остров расколот, магма вырывается фонтанами. Используя «турмалиновые полотнища» (аккумулятор, вбирающий в себя энергетику земного ядра), люди собирают мощности для грядущего оттаивания ледяной Гренландии.

Но проблемы образования дают о себе знать: всё идёт не так как запланировано, и горе-специалисты не справляются: гибнут тысячи моряков, гибнут лётчики, разбуженные земные силы пробуждают хтонических чудовищ мелового периода. Оживают древние окаменелости, обрастают плотью, которую генерируют из глины, оживают насекомые, птицы, мелкие зверушки. Оживают и динозавры. На спинах динозавров, выросших под действием турмалиновой энергии до километровых размеров, росли леса, там резвились животные поменьше, иногда леса горели от переизбытка энергии и динозавры валялись по земле, круша под собой города Скандинавии.

В страхе перед динозаврами градшафты уходят под землю и теряют всякую связь с наземным миром. Чем больше правящие семейства прятали технику, тем пышнее произрастали в народе суеверия. Монотеизм давно ушёл, вернулась вера в духов, гадания по сновидениям, рассыпанному песку и прочий мистицизм самого примитивного, первобытного толка. В строго соответствии с укладом подземной общины. Так люди и вернулись к рабству – причём на совершенно добровольной основе.

Так, рассматривая планету как живое существо, которое дышит, материки опускаются и поднимаются, вулканы выбрасывают отходы, на этом пепле растут деревья, леса собирают влагу в реки по берегам которых траву едят коровы а мясо ест человек, Дёблин встраивает человека в экосистему планеты и подчиняет людей неумолимым геологическим законам. В романе множество любопытных изобретений и предвидений, от межконтинентальных телетрансляций до оживления мёртвых, от хиппи до тектонического оружия, от спутников связи до биоморфов, от туристических шагоходов до сверхлёгких домов, но, будучи подчинённым процессу энергообмена, всё это обратится в тлен.

Все там будем.

Последний роман Курта Воннегута, уставшего за свою долгую жизнь шутить, прикалываться и смеяться над глупостями человеческого рода. Ему и раньше было несладко в жизни, даже не все родственники воспринимали Воннегута всерьез — например, тетка Элла Воннегут Стюарт не продавала в своем книжном магазине его книг, так как считала их «непристойной» литературой. Курту приходилось выкручиваться и делать вид, что он-де совершенно не при чем, просто пересказывает рукописи полусумасшедшего нищего графомана Килгора Траута.

Этот роман тоже в основном построен на пересказывнии рассказов Килгора Траута, чужих историй и собственных воспоминаний. Зачем люди сочиняют себе псевдонимы, помимо утилитарных целей уйти от налогов и разъяренных соседей? Прикрываясь чужим именем, как маской, можно позволить себе вольность стиля и свободу высказывания, персонифицируя себя-пишущего с неким абстрактным Траутом, перекладывая, таким образом, моральную ответственность на выдуманное лицо, существующее в воображении. Килгор Траут появляется почти в каждом романе Воннегута — то как один из главных персонажей, то в эпизодической роли.

Маска оказалась настолько привлекательной, что в 1975 году другой американский шутник и завзятый мистификатор, Филип Жозе Фармер, выпустил роман «Венера на половине ракушки», подписавшись «Килгор Траут»!

В последнем своем, мемуарном романе, Курт Воннегут не устоял против соблазна, и опять включил-таки одним из основных действующих лиц незабвенного Килгора.

Получилась не линейная мемуарная проза, а своеобразный сборник рассказов, черновиков и анекдотов, смесь фантастики, реальности и горькой сатиры — о том, как химические элементы на вселенском конгрессе приговорили человечество к смерти за всевозможные преступления; о том, как дятлы в Канаде прекратили долбить деревья ради личинок, а перешли на комаров и мошек; про какого-то двоюродного дедушку Карла Баруса, который мог бы получить Нобелевскую премию по физике, если б не ленился; про то, в каком возрасте и от чего умер брат; где и когда женились дети; почему пиво, сваренное дедушкой, получило премию на Парижской выставке 1889 года; почему в США вымер жанр рассказа; про своего литагента и привычки фронтового друга; про свои картины и «абстрактный экспрессионизм» вообще, и многое, многое другое… Книга наполнена всяческими приятными мелочами, из которых, собственно говоря, и складывается жизнь. Например, жизнь такого талантливого мастера и оптимиста, как Курт Воннегут.

Проза Воннегута насквозь афористична. Что ни предложение — то новый взгляд на обыденные вещи и устоявшийся миропорядок.

Самый главный афоризм в романе: «Святые — это люди, которые приносят пользу и поступают бескорыстно». Может быть, именно по бескорыстности скорбит Воннегут на закате жизни:

«Мое поколение в большинстве своем разочаровано».

«Художник я не местный, попишу и уеду»

уркаганский фольклор

Трогательные психологические триллеры Александра Щеголева запомнились мне еще года с 1992, когда в первом и единственном номере питерского журнала «Мир и Фантастика» был опубликован странный фрагмент романа «Любовь зверя». Потом были «Ночь, придуманная кем-то» (она же «Порномафия») и «Наркотик на закуску» (в девичестве «Инъекция страха»), мало кем замеченное кибер-фэнтези «Свободный охотник», и – после некоторого перерыва – успешная новеллизация фильма «Жесть». С «Жестью» вернулся автор, которого уже было начали подзабывать.. Жесть – самое то, слово-омоним, обозначающее совсем не холоднокатаный отожённый лист стали толщиной в треть миллиметра. Жесть в русском языке сейчас – сокращение от новорусского корявого «жесткачь», которое само является производным от привычного, но длинноватого в произношении (по нынешним темпам жизни!) слова «жестокость».

И вот зимой-весной 2007 года Александр Щёголев публикует в своём ЖЖ новый роман — «Ужасы любви. Поэма, украшенная кровью».

Жизнеутверждающая такая проза — учит жить беспринципно, подлаживаясь под неминуемые обстоятельства.

Дошло ли искусство выворачивать сюжеты наизнанку до полного апогея, или кто-то может ловчее Щеголева закрутить непротиворечивый детектив с минимумом действующих лиц?

Что же есть проза Александра Щеголева? Это — прежде всего — тренинг. Тренировка критических состояний человека, попавшегося на крючок совершенно неожиданно свалившихся на голову жестоких обстоятельств. К зиме можно готовиться, она придет, и это неотвратимо — об этом знают работники жилкомхоза и некоторые синоптики-старожилы… Но холод в отношениях с близкими людьми приходит без стука… Прощание со всеми и всяческими идиллиями. С верой в государство, партию и правительство и доброго, но мудрого царя, мы расстались не так уж и давно. Некоторым показалось мало этого идеологического вакуума, и они готовы воскресить хоть Ленина, хоть Императора – лишь бы свалить ответственность на «специального внешнего управляющего» и остаться в своей жалкой конуре; прислуживать кому-либо для них совершенно не тошно.

По поводу друзей, родных, работы, детей, жен, матерей, отцов и других родителей ни у кого из нас не должно остаться абсолютно никаких идеалистических иллюзий, — вот что нам говорит каждая новая жуткая повесть Щеголева, каждая страница его захватывающей прозы, каждая шокирующая строчка его лаконичного текста, вырезанная на белоснежной бумаге его остро заточенным пером. Когда начинают предавать кто-то из родителей — это объяснимо; когда предает супруга — это тоже объяснимо, пусть и на физиологическом уровне. Но этого мало. «Весь мир идет на меня войной, мама мы все тяжело больны мама я знаю мы все сошли с ума». Паранойя. Тихая паранойя. «Ну, что ты, в самом деле, так по себе сохнешь? Мир не перестанет вертеться, когда ты сдохнешь…».

Молодого кузнеца-повесу в художественной галерее «снимает» состоятельная дамочка, коллекционирующая.. фамилии художников-передвижников в своём паспорте! Она и Крамской была, и Серовй, и Суриковой.. На свою беду, кузнец носит фамилию Саврасов.

«Передвижники – моя слабость», – прошептала она мне после первого поцелуя.

Все это было так смешно, что через три дня мы поженились»

Но не в объятиях любящей супруги он оказывается, а сразу на хирургическом столе элитной клиники, где пациентом неведомо зачем отрезают ноги, отрезают руки. Эдакий обрубок, «самовар с краником в животе», подобно калекам из повести М.Веллера «Самовар», мобилизует все силы единственного своего оставшегося нетронутым органа – все силы ума калека Саврасов направляет на тонкую идеологическую обработку варварской семейки, на лёгкое внушение и нейролингвистическое программирование своих мучителей и истязателей. Цена победы с каждым шагом будет всё выше и выше, и с каждой главой обстоятельства будут усложняться до невозможности, но Автор любит своего персонажа, он подбрасывает ему краплёные карты, увеличивая «степень везения» до неприличия.

Уровень морально-нравственной деградация Саврасова дойдёт до низшей точки по шкале Кельвина, а потом опустится еще ниже, в Ад, и у чертей по коже побегут мурашки от его художеств. Ему самому придётся стать и палачом, и каннибалом, и за неимением хронометра наблюдать за течением времени по состоянию трупа: по изменениям в трупных пятнах, по интенсивности мышечного окоченения. Вязкое, обволакивающее сумасшествие: страх пробирается из романа – в голову читателя.

Формально все триллеры Щёголева элементарны, как кубики. Дано: замкнутое пространство, несколько персонажей. Надо замучить всех и если не победителем, то хотя бы просто живым выйти из смертельной мясорубки фирмы мулинекс (контекстная реклама проплачена, все права соблюдены). По этим лекалам скроены почти все предыдущие триллеры Александра Щёголева, по этому же принципу сделан и роман «Ужасы любви». Но в очередной раз описывать схватки пауков в герметичном объёме наверное надоело и самому автору. Чтобы не повторяться, или для усиления эффекта, автор вводит в психологический триллер микроскопические дозы мистики (главный злодей оказывается служителем Дьявола, а противостоящий ему Саврасов – служителем противоположной (неназываемой в романе) силы) и фэнтези (в финале озвучивается некое ранее существовавшее Предсказание, осуществляющееся на глазах изумлённой публики). Явленные в последнем романе А.Щёголева концепты «Бога из машины» и «предопределённости бытия» свидетельствуют о миграции автора от позитивистского взгляда на мир – к некоему стихийно-мистическому способу осмысления окружающего бытия. В такой трактовке способы воздействия Саврасова на своих лекарей-палачей выглядят уже не как научно обоснованные, практически существующие в реальности практики психологического воздействия и подавления окружающих лиц с ослабленным критическим мышлением, а всего лишь волшебством, свыше данным. К чему тогда было тщательнейшим образом выписывать химию процессов «любовного влечения», и механизмы нейролингивтического программирования?

Пугать и запугивать, страшить ужасами частной жизни и вседозволенностью проникновения спецслужб, занявшихся элементарным бандитизмом и крышеванием уже стало общим местом, но Александр Щёголев в очередной раз показал, что важно не ПРО ЧТО, а КАК написано. Скупые штрихи психологических портретов персонажей дают куда как более зримые, плотные образы героев, чем многостраничные описания, выходящие из-под пера иных авторов. Как он умудряется лаконично нарисовать целый мир – я не знаю, но каждый раз продолжаю удивляться этому неоспоримому аспекту мастерства Александра Щёголева.

Для чего же Александр Щеголев раз за разом изобретает и воссоздает такие экстремальные ситуации?

«Вообразить — значит, пережить». Если правы некоторые литературоведы (С.Переслегин, В.Рыбаков) в том, что фантастика учит приспосабливаться к меняющемуся миру, то проза Щеголева именно этой цели и достигает. Такая вот фантастика с оптическим прицелом и чуть смещенным центром реальности, бьющая по сложившейся в голове Читателя картинке действительности, наматывая клочки сознания на тугой ком никому не нужных стереотипов и догм.

«Зачем люди смотрят кино и читают книги? Полюбоваться насилием…»

И только потом приходит катарсис.

Книга написана Хайнлайном в 1938-39 гг., отвергнута для публикации парой издателей, и при жизни автора к печати более не предлагалась, вышла на английском только в январе 2004 году. В тридцатых годах двадцатого века увлечение конструированием моделей будущего мироустройства имело определенную популярность в большой литературе. Олаф Стэплдон в книге «Последние и первые люди» (1930) тезисно набросал историю развития человечества на 800 млн лет вперед, причем первые главы книги достаточно подробно рассказывают о политических дорогах ведущих государств планеты — именно по этим рельсам мир двигался и движется в XX-XXI веках. Олдос Хаксли издал роман «О дивный новый мир» (1932; любопытно что первая попытка издания русского перевода была предпринята журналом «Иностранная литература» в 1935 году), Герберт Уэллс сделал сценарий к фильму «Облик грядущего» (1936, реж. Уильям Мензес), Айн Рэнд написала короткую антиутопию «Гимн» (1938). В ожидании очередной грозной войны лучшие умы мира пытались что-то там раскроить на глобальной шахматной доске, переделать воспитание, экономику, мораль и нравственность человечество так, чтобы оно не скатывалось в очередную бойню.

Ровно так же молодой военный инженер Хайнлайн, не состоявшийся на политическом поприще (об этом подробнее сказано в замечательном двадцатистраничном послесловии Роберта Джеймса), сделал попытку высказать свои мысли о переустройстве мира в форме трактата, лишь слегка рядившегося в одежды художественного произведения:

Цитата:

«Экономические системы ничто, кодексы обычаев ничто, если они не помогают человеку следовать за своим сердцем в поисках самореализации, искать смысл вещей, создавать красоту, находить любовь».

И даже среди всего этого трёхсотстраничного антропологического, экономического, политологического и технического лектория нашлось-таки место для живого одноухого кота, путающегося там и сям на страницах книги.

«Если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что свобода ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей что ей не нужна вода»

М.А. Булгаков

.

Есть расхожее мнение, что цензура помогает творцам творить под гнётом лучше, сильнее использовать аллегории, выкрутасничать с метафорами.

Еще польза цензуры видится в том что умные мудрые специалисты будут ограничивать людей от пошлости и скабрезности

Примеры из истории показывают что всё это совсем не так. Ретивые исполнители начнут гоняться за фантомами, и стараться назапрещать как можно больше чтоб показать свою важность. В книжке Арлена Блюма кратенько рассказывается история становления цензуры в стране, она просто таки изобилует вопиющими примерами.

1701 — монахам в кельях запрещено иметь чернила и бумаги, писать разрешено только с разрешения начальства монастыря.

В 1721 году введена цензура печатных гравюр, портретов и лубочных листков.

В 1735 году за рукописную копию официальной оды Тредиаковского в честь дня коронации Анны Ионановны, посадили в острог двух священников Костромской губернии — ретивые исполнители просто не поняли латинское слово «императрикс», и на всякий случай арестовали смутьянов.

Павел I в Высочайшем повелении 1797 года предписывал вместо слова врач писать лекарь, вместо граждане — жители и обыватели, вместо отечество — государство, а слово «общество» вообще было запрещено, как и «республика».

С 1830 печатать сочинения можно только с подписью автора, анонимные публикации не допускались к печати.

В 1834 году московский митрополит Филарет жаловался Бенкендорфу на строку из Евгения Онегина

«и стая галок на крестах»

увидев в этом оскорбление святыни.

С 1837 года каждая журнальная статья рассматривалась двумя цензорами. Сверх того устанавливался контролер над цензорами.

За пропущенную крамолу цензора сажали на гауптвахту для разбирательства.

При попытке снять с себя обязанности цензора человеку грозили преследования в дальнейшей жизни.

Порой цензоры не пропускали в газеты заметки, одобренные к печати самим Николаем I.

Екатерина II на досуге писали пьесы под псевдонимом, и уже при Николае I в Симбирском театре запрещены были две ее пьесы — как пошлые и содержащие ругательные слова.

В 1847 Мусин-Пушкин, председатель СПб цензурного комитета, на собрании цензоров предложил им «совсем вывести романы в России, чтобы никто не читал романов».

1853 цензор Елагин не поверил что в Сибири ездят на собачьих упряжках и запретил книгу.

Цензор Ахматов запретил печатание учебника арифметики потому что в одной из задач помещен ряд точек — Ахматов подозревает какой-то умысел составителя.

Про советскую цензуру и так давно и все ясно, любопытны списки запретных тем, которые Главлит (основан в 1922) не пускал в печать. Списки были ежемесячными и ежегодными, как циркуляры. В 1920е запрещалось публиковать статистику о безработных, беспризорниках, сведения о санитарном состоянии тюрем, сведения об экспорте зерна, о самоубийствах на почве голода, сведения о партийном составе уголовных преступников, запрещено раскрывать само существование Главлита, и — sic! — не допускать в печать заметок о ремонте Большого Театра в Москве. Это вообще каким боком??

В 1922 «Конёк-Горбунок» запрещен как порнография.

На с.112-113 цитируется переписка подкомитетов Главлита по поводу запрета двух детских сказок в коих описываются классовые противоречия в пользу буржуазии. Одна сказочка — «Курочка-Ряба», вторая — «Белочка». Судя по тому что про белочку я не помню, ее таки успешно и наглухо запретили?

Диафильм 1941 года «Галоши и мороженое» (по рассказу М.Зощенко) изъять потому что в нём родители занимаются торговлей в присутствии детей.

В монографии Л.Добровольского «Запрещенная книга в России. 1825-1904» (М., 1962) зарегистрировано 248 названий. Плюс 14 названий не позволила включить в список цензура советская.

Для сравнения: за время существования СССР русских изданий, прошедших официальную цензуру но потом запрещенных, составляет около 5 тыс художественных произведений и десятки тысяч наименований книг общественно-политического характера.

Так как общий культурный уровень цензоров был крайне невысок (приводятся образцы записок с лютыми смысловыми ошибками), и самообразованием цензоры занимались из-под палки, то цензура в СССР работала по простейшему техническому принципу: изымались печатные издания в которых упоминались фамилии репрессированных — в любом контексте, в хвалебном, нейтральном, ругательном или просто в перечислении персонажей через запятую. Изымались даже книги, в выходных данных которых указывались типографии имени репрессированных лиц — например книга отпечатана в типографии имени Бухарина — всё, кранты, изъять. Таким образом счет шел на десятки тысяч брошюр любой разнообразной тематики.

Поэтому смешно и наивно выглядят мечты деятелей культуры о благоприятном воздействии цензуры на творчество — мол, «на оселке цензуры они оттачивали и совершенствовали своё мастерство, прибегая к эзопову языку и другим ухищрениям, цензура помогала воспитывать в читательской среде искусство метафорического чтения».

Ну да, а потом оказывается что корректор — однофамилец Берии, и весь тираж изымается.

В книжке есть немножко и про «Космическую Одиссею» Кларка (и про мировское издание 1970, и про Техинку-Молодеж 1984), есть и про переписку Джорджа Оруэлла с редактором журнала «Интернациональная литература» в 1937 году — из главлита пришла справка что Оруэлл троцкист(!) и печатать его нельзя. Этот ярлык троцкиста фигурирует за Оруэллом в секретных циркулярах до 1960х гг.

Радищев про цензуру очень хорошо написал еще в 1790 году:

«Ценсура сделана нянькою рассудка, остроумия, воображения, всего великого и изящного. Но где есть няньки, то следует, что есть ребята, ходят на помочах, от чего нередко бывают кривые ноги; где есть опекуны, следует, что есть малолетные, незрелые разумы, которые собою править не могут. Если же всегда пребудут няньки и опекуны, то ребенок долго ходить будет на помочах и совершенный на возрасте будет каляка. Недоросль будет всегда Митрофанушка, без дядьки не ступит, без опекуна не может править своим наследием. Таковы бывают везде следствия обыкновенной ценсуры, и чем она строже, тем следствия ее пагубнее».

Жанр: альтернативная криптоистория, пародия (на наш мир).

Похожие произведения:

Сомерсет Моэм «Второе июля четвёртого года (Hовейшие материалы к биографии Чехова)» (1994).

И.Эренбург «Необычайные похождения Хулио Хуренито» (1922)

А.Зданович, В.Измозик «Сорок лет на секретной службе. Жизнь и приключения Владимир Кривоша» (2007)

«Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков» (1738-1759).

В.Пелевин «Жизнь и приключения сарая Номер XII» (1991)

М.Москвина «Жизнь и приключения милиционера Караваева» (2007)

Биографическое описание жизни и деятельности Романа Арбитмана, сначала — преподавателя из Саратова, потом – преемника Бориса Ельцина на посту Президента Российской Федерации.

У Гурского, даром что детективщик, нет экономической подкованности Ю.Латыниной, филологической всеядности Р.С.Каца, эрудированной едкости Р.Арбитмана, мастерства стилизатора В.Сорокина (заметно в квелой попытке спародировать инфернальную логорею эзотерического параноика А.Проханова, с.141, 148), не помешала бы Гурскому и толика афористичности В.Пелевина... Впрочем, метод последнего заменяется перманентным цитированием фундаментальной работы японца К.Исигуры «Путь Арбитмана», изданной в заледеневшей Венеции в декабре 2008 года. К чести Льва Гурского, всякие праздные домыслы из жёлтой прессы о колдовстве и магических способностях Романа Арбитмана им воспринимаются критически, а религиозное визионерство особо рьяных деятелей он объявляет алкогольной интоксикацией (с.47), что оставляет исследование в целом в пространстве полезного, а вовсе не сиюминутного сенсационного чтения.

Хотя Лев Гурский и перепроверяет разноречивые факты биографии второго президента России, но местами повторяет ошибки журналистов – например, цитирует белиберду из русского «Ньюсуика», выдаваемую тамошней редакцией за астрономические факты (комета Галлея прилетела из звезд созвездия Кассиопеи, с.228).

Впрочем, для биографии важна фактографическая точность, а не домыслы, и живость подачи материала не играет для историка никакой роли, ибо художественный текст живет по своим законам (взять хотя бы естественно необходимый финал для книги – в жизни страны финала нет; или такой атрибут как «главный герой» – в реальности персоны и морально-нравственный облик меняют, и в преклонном возрасте уступают место героям помоложе, хотя жить не перестает и нянчит внучков треть жизни), и с задачей фактографической дотошный Лев Гурский справился – насколько это вообще было возможно, если учесть, что личность Романа Арбитмана, вроде бы публичного политика, тем не менее законспирирована была строже, чем обстоятельства жизни Гиляровского (популярнейший репортёр XIX-XX вв., от которого остались сотни злободневных статей в прессе и большой очерк о москвичах, но история не сохранила нам даже его имени!).

Гениальность подхода российского президента Арбитмана к вызовам времени биограф Лев Гурский видит в неординарности принимаемых им решений. Если постиндустриальные США увязли в войнах за сырьё (рецидив прошлого, индустриального мира), то второй президент России смело продавал и сдавал в аренду сырьевые месторождения, в угоду будущим поколениям развивая новейшие технологии, в том числе и энергетические – «лучше потерять еще пару нефтяных месторождений, чем превратить всю нашу молодёжь в “потерянное поколение”» (с.221). В то время когда национальные правительства бились с локальными проблемами своими силами, президент России Роман Арбитман не гнушался приглашать высококлассных специалистов из лидирующих стран мира – если не знающий русского языка иностранный футбольный тренер справляется с командой из одиннадцати человек, то уж министр внутренних дел Ури Геллер, специально приглашенный из Англии, справится со своими пятью заместителями тем паче.

В книге еще много будет камео (изображение реального исторического персонажа из нашего мира – в мире параллельном, но – в другой ипостаси). Шандыбин, например, иначе как куртуазный маньерист в том мире и не изъясняется – мне кажется, он там является достойным учеником своих родителей – Егора Гайдара и Ренаты Литвиновой.

Аналогичным образом филолог Арбитман вывернул мир вверенной ему России, и прочитал книгу истории 1990-2008 гг., используя вторые, третьи и четвертые словарные значения тех же самых слов, какими описывались знаковые события последних двадцати лет.

Например, глава «Ходорковский сел» – о том как нефтяной олигарх сел в кресло министра, город Курск затопило паводком, а Бесланский взрыв – о демографическом всплеске в этом районе.

Не только в выдумывании новых космических кораблей и в этнографически точном описании инопланетных рас состоит мастерство фантаста, но и в неожиданном взгляде на привычные явления, персонажи, понятия. Высший пилотаж постмодернистской игры словами тем более полезнее милитаристических боевичков.

Цитата:

«Всего за две недели на посту премьер-министра он смог решить многое, доселе почти нерешаемое. Он, например, добился уступок по долгам Парижскому клубу (в результате сложных алгебраических подсчетов европейские финансисты вдруг осознали, что это они должны России, а не Россия им: попутно премьером было найдено новое, чрезвычайно красивое доказательство великой теоремы Гёделя)» (с.142).

Действие романа происходит в самой середине XXI века. Соавторы просто пролонгировали нынешние «перегибы»: полностью легальное порно, биоморфизм человеческого тела как модные фенечки-бусинки, вымершие от болезней континенты (в данном случае не повезло Африке), индустрия развлечений помимо видеоряда обогатилась сенситивным наполнением, то есть наблюдатель помимо изображения и звука получает полный комплект других чувств (фантоматика Станислава Лема в действии).

Множество сюжетных линий, множество персонажей обоего пола и разных возрастов, разных стран и занятий, действуют там-сям, временами пересекаясь. Шокирующим выглядит новый вид экспорта, после полного истощения минеральных ресурсов — «дети вместо нефти». Это жестокий мир, Хаксли и не снилось.

Регистраторы нейтрино зафиксировали снижение потока, исходящего из термоядерной топки, сидящей внтури нашего Солнца. Звезда закономерно эволюционирует и вот-вот, к 3600 году, превратится в сверхновую. Человечество всё ещё не вышло в дальний космос, но примерно с 2500 года начинает запускать корабли-сеятели: генетический материал людей и некоторых растений и животных, техника на первое время, компьютеризированные школы для обучения первого поколения, библитека знаний. «Тысячу лет назад гении, желавшие лишь добра, переписали историю. Они прошлись по библиотекам Земли, решая что сохранить, а что оставить огню. Критерий был прост, но применять его оказалось не так легко. В память кораблей-сеятелей загружали только способствующие выживанию и стабильности новых миров произведения литературы и сведения о прошлом. Практически невыполнимая, терзающая душу задача. Со слезами отборочная группа отвергла Веды, Библию, трипитаку, Коран и основанный на них необъятный пласт текстов — художественных и нехудожественных. Несмотря на красоту и мудрость этих трудов, следовало оградить девсвтенные плаенты от их влияни. Древние яды религиозной ненависти, набожной чуши и веры в сверхъестественное, утешавшие бесчисленные миллиарды мужчин и женщин ценой их разума, оставили погибать на Земле» (с.100). «Почти все здравомыслящие люди согласились с жёстким вердиктом великого философа лукреция: все религии аморальны. Суеверия, порождаемые ими, приносят намного больше зла, чем добра» (с.175).

(Однако Мормоны и Дочери Пророка построили свои собственные корабли-сеятели, о судьбе которых ничего неизвестно).

Корабль-сеятель на планете новой зведзной системы разворачивает строительство и оживляет материал. Трагизм первых поколений благоразумно опущен Кларком в этой утопии, но намёки на нечто ужасное оставлены. Под самый занавес существования человечества под лучами угасающего Солнца отркыт-таки принцип квантового двигателя и построен единственный корабль с миллионом человек, ждущих в анабиозе пока «Магеллан» доставит их к планете Саган-2. По пути у космического автобуса прохудилась фронтальная защита (сделанная в виде щита изо льда и закрелпенная перед кораблем). Для ремонта и пополнения запаса льда «Магеллан» делает остановку на Талассе — малонаселенной водной планете, заселенной семьсот лет назад. Первая встреча наопоминает контакт-лайт: те же размышления о границах культурного и научного вмешательства, о разнице культур, о моральности и аморальности секса с инопланетными существами пусть и одного биологического рода. Кларк аккуратно всё это показывает по ходу дела, ведь надо морозильный заводик по производству экрана строить, и блоки транспортировать на орбиту, и некстати выясняется что шельф Талассы занят разумными омарами (привет доктору Зойдбергу ((Dr. John Zoidberg) из Футурамы), и еще неясно, как эти два вида будут конкурировать за дары моря — ресурс-то ограничен, столкновение возможно, и неизвестно, выживет ли стотысячная микроколония землян, пребывающая в эротическо-утопической пасторальной неге, будет сметена этими членистоногими или будет погребена лавой взорвавшихся вулканов — ведь острова в океане, занятые землянами — это просто часть молодой вулканической гряды. (Всё это остаётся за скобками восприятия, роман-то утопический, о том как построен небольшой мир на безрелигозных началах).

Начало ХХI века. Россия в пучине цивилизованного рынка, достигшего некоего предела своего развития. Хищные вещи века заманивают с неумолимостью электромагнита в ловушку сверхпотребительства и держат цивилизацию на коротком поводке сокращающихся ресурсов в псевдокомфорте: “Телевизоры, которые сами выбирают для тебя программы… По три автомобиля на семью. Дорог проложили: жми, не хочу… Куда, зачем? Никто не думает, не считает”.

Западные экологисты в США, Англии, Нидерландах периодически проводят так называемый Bay nothing day (День без покупок) под лозунгами типа: “Мы хотим показать людям, что можно быть счастливым, имея мало вещей”. Телевидение мало показывает такие антикоммерческие новости. Цивилизованные страны первого эшелона давно тратят на индустрию развлечений в несколько раз больше энергии, чем на производство. А впереди висят дамокловы мечи экологических, парниковых, энергетических и прочих катастроф.

“ Землю покрыла вонь городов,

Переиначив суть.

Рваный туман ядовитых болот

Гонит по небу ртуть.

Липкие пальцы сквозь телеэкран

Тычут нам наши места...”

(К.Кинчев, 1987 г.)

Десятки автономных анархических экопоселений уже давно существуют в Дании, Австралии, Океании, Латинской Америке и у нас в России. Теоретик зелёного анархизма Мюррей Букчин писал в одной из своих работ: “Анархистские представления о гармоничном обществе, прямой демократии, гуманной технологии и децентрализации общества не просто желательны, но и необходимы. Они относятся не к великим прозрениям будущего людей, они сегодня — предпосылка выживания человечества”. В XXI веке тоже найдутся любители сбежать в пампасы, подальше от парши цивилизации и гнёта Голема-государства.

Где-то в Сибирской глуши группа энтузиастов создаёт на базе пустующего городка Павловск-69 (при заброшенном в 1997 году секретном военном комплексе) сельскохозяйственную коммуну Леонидополь на 2,5 тыс. персон. Сплошная идиллия: чистый воздух, разумная достаточность, честное распределение и никакой торговли, подлинное равенство, братство и свобода. Самое безопасное место в мире — “по городу можно гулять хоть всю ночь, не опасаясь ничего. И оставлять двери открытыми. И открывать на любой стук и звонок, не спрашивая, кто там. Полицейскую службу несли две сорокалетние тётки”, которым совершенно нечем заняться. Жители города прилагают все усилия, чтобы сохранить свою природную среду, и сами определяют экологическое развитие своего поселения. Да, это верно, что со временем из ярых большевиков выросли остепенелые бюрократы, на следующей стадии превратившиеся в социал-демократов и либералов, а к 2016 году, в котором происходит действие повести, некоторые организации переродившихся коммунистов и вовсе стали напоминать общины раннехристианского облика, где стержнем всех действий человека непременно становится совесть и высокая этическая культура. (Правда, позволяющая иногда ради святого дела придушить старика подушкой, но, как говаривал Ральф Уолдо Эмерсон, “То, что у других грех, у нас с вами — эксперимент”). Но нигде не скрыться коммунизму — и вот уже в свете предстоящих выборов монарха готово решение о разгоне городка — правительству и патриархии намозолил глаза слишком безмятежный быт каких-то коммунистов-сектантов, и отшельников опять будут подводить под “тоталитарную секту”.

Однако не злые козни государственников ставят крест на вольном городе, а материализовавшиеся кошмары из тоталитарной фазы развития коммунизма вылазят из-под земли и цепкими когтистыми лапками держат своих потомков за горло и не дают вдохнуть вольный ветер свободы, дабы не было в дальнейшем соблазна строить Рай на грешной земле. “И пусть никто не покусится на Божеское”.

Лазарчук не просто создал прекрасный мир, в котором хочется жить, “как в романе Стругацких”, чтобы действительность не лупила кованной необходимостью по бренному телу, иначе это была бы утопичная повестушка; он методично разломал идиллию, чтобы у нас с вами прорезались те самые проклятые вопросы: почему нельзя в мире жить без “войны всех против всех”, почему Государство встревает грязными лапами в личную жизнь людей, почему, в конце концов, ты — должен отдать жизнь за Родину, а она — никогда?

Давненько я не получал наслаждения от чтения — книжка читается залпом, буквально запоем — и является ли причиной этому динамичность повествования, или удачно выбранный сюжет, затрагивающий всех жителей Земли (экологическая катастрофа ближайших десятилетий и мечты о неиссякаемых источниках безопасной энергии) — боюсь гадать.

Первую часть романа Александр Мирер написал без привлечения ходовых штампов из арсенала авторов бестселлеров: какие, к черту, любовные увлечения главных персонажей, предательства друзей и погони, когда история Эпохального Изобретения (оказавшимся на поверку Эпохальным Искушением), способного преобразить весь окружающий мир, читается увлекательнее? Чувствуется рука Мастера, писателя из раньшего времени. Сейчас так почти не пишут. Вторая же часть романа является просто попыткой закруглиться с «хорошей миной на лице»: тут тебе и амур, и погони, и прочие атрибуты детективчика, а машинки-невридимки, спасающие героев от неминуемой смерти, сыграли роль того самого «бога-из-машины» (который опускался в конце чуть ли не каждой средневековой пьесы, дабы разрубить узел накрученного сюжета). Зло не победило, но и добро что-то не восторжествовало…

Пособие по выживанию топливно-энергетического комплекса и нефтегазовой промышленности, получилось отнюдь не совсем правдивым: стоило ли магнатам тратить несколько $ миллиардов на подкуп конкурентов, если во сто крат дешевле было бы просто их убить, причем гарантия молчания в этом случае — безусловная?

Роман не охватывает “эпохальностью” — из этого ряда можно вспомнить «Мир на Земле» и «Футурологический конгресс» Ст.Лема, «ТП» — повесть самого составителя серии Виталия Бабенко, «Времена негодяев» Э.Геворкяна и уж конечно же «Катализ» Анта Скаландиса — роман о дубликаторе материи (его нельзя отнести к изобретениям, так как эта вещь попала в наш мир извне) полностью изменившим не только технологию мира, но и все стороны его жизни, начиная от сексуальных и кончая социальными. Повторюсь, «Мост Верразано» не охватывает окружающее так глобально, он лишь ставит проблему перед узким кругом лиц. Так вот, это изобретение так и останется частностью, эпизодом, о котором мало кто знает и уж тем более никто не воспользуется, когда нефть кончится и действительно прижмет. В истории не было такого случая, чтобы необходимое (и существующее уже) изобретение обнаружилось бы вовремя. Значительно позже — да, возможно, но уж никак не в критические моменты существования.

В книге 12 граней — как у общепитовского стакана. Я расскажу сначала об одной: за стакан водки можно пропить ударник для пушки, за дюжину бутылок — сотню снарядов, за глоток пива — с потрохами выдается месторасположение артиллерийского склада, и даже ночь, это “темное время суток”, наступает тогда, когда командиру крейсера страшно хочется выпить с богатым спосором…

«На кораблях Российского флота ночь наступает тогда, когда спущен флаг, а флаг спускается тогда, когда постановлено командованием и обычаем» (с.108).

С другой стороны, книжка очень сатирическая и политически заостренная:

Обкурившиеся коноплей матросы устанавливают социальную справедливость на всем пути следования легендарного крейсера «Аврора» — от Петербурга до Москвы. Легко и приятно навести шмон на продуктовом рынке захолустного городка, контролируемым двумя десятками бритоголовых братков во главе с паханом на задрипанном «Форде», лелея в руках маузер, а за спиной имея несгибаемую поддержку в виде шестидюймовых артиллерийских орудий. «И было это все похоже на советский фильм о революции, который после обрыва ленты и долгой, бессмысленной и яркой пустоты на экране под свист и топот зала, вновь запустили и озвучили, и зрители превратились в участников ожидаемого и требуемого действия» (с.301).

Легко и непринужденно рассуждать о повышении зарплаты представителям народного образования и учителям, голышом общаясь с милыми представительницами оной профессии, временно переквалифицировавшихся в жрицы любви.

Зайдя со стороны третьей, мы видим фантастический роман: тут тебе и путешествие по реке времени задом наперед, от энкаведистских заслонов на шлюзах судоходных каналов до пристреленного птеродактиля, скормленного судовым коком на обед членам команды, и олигарх Березовский манипулирующий массовым сознанием в особо крупных размерах…

С пятой точки зрения — эстонский беллетрист написал на русском языке едкую и ядовитую книжку, порочащую армию и флот, причем для пущей конспирации издало ее (книжку) украинское издательство, отпечатав тираж в белорусской типографии. Крепко достала Михаила Веллера армейская муштра на сборах, если даже в программу нового политического движения он вставляет следующие размышления:

«За шагистику и равнение подушек в казарме по ниточкам командир роты идет в тюрьму как за растрату государственных средств, отпускаемых на обороноспособность, а не на идеальное застилание коек и балет на плацу» (с.331).

Впрочем, внимательный читатель найдет в романе еще не один десяток шуток над Красной Армией и Военно-Морским Флотом.

Со стороны шестой, в книге много и откровенных дифирамб милитаризму, спецслужбам и в особенности — флоту, здравицы в честь которого произносятся на каждой странице. Неисправимой романтикой веет от этого р-р-революционного боевика.

С десятой стороны, это — очередной трактат на тему о том, “как нам дальше жить”, лишь для большей доходчивости преподанный в форме веселого и очень смешного романа. Вся судебно-правовая реформа легко сводится к долгожданному тезису о свободной продаже оружия, «поскольку народ несет священную обязанность в любой момент и по своему усмотрению устанавливать тот общественный строй и свободно избирать то правительство, которые необходимы для блага отечества» (с.418). Ведь если незабвенный зулус Чака (1787-1828) молниеносно наказывал преступника, то чем мы-то глупее?

В начале своей писательской карьеры Михаил Веллер говорил, что хотел бы «выпустить такую книгу, чтоб все рассказы в ней были разные». Теперь же он написал целый роман, в котором каждый читатель вычитывает то, что ему самому заблагорассудится.

Поэтому-то я и не стал раскрывать все грани этого хитового произведения культового писателя.

«К концу ХХ века в России перестали удивляться чему бы то ни было, события последних лет выбрали лимит удивления у электората» (с.223).

«Новая эсхатология»

Начало книги — чисто воннегутовский «Завтрак для чемпионов» (стеб над эсэсэсэром). Затравка сюжета тоже в духе черного юмора: главные действующие лица романа — человеки-обрубки без рук и ног, даже суровее, чем курсанты на костылях из зарайского краснознаменного летного училища имени Маресьева — творят государственные перевороты, вскрывают черные пятна истории, ну там и эротические сцены имеются… Анализ социума посильнее пелевинского; есть элементы самополемики — «Письмо» на страницах 78-84 есть ни что иное как экстраполяция веллеровских же идей из рассказа «Разбиватель сердец».

Потом все это обрубается и начинается вторая часть романа — справочник биохимика, скрупулезный путеводитель по животному миру и миру человека. Блестящий язык, хлесткие фразы: «это лошади телефонный номер набрать трудно», «умерший с голоду песец в науке не описан». Читается запоем, как, наверное, любое другое веллеровское произведение, но к чему всё это? Знаете, если не порнографическая сцена из Первой части (с.145-157), то часть Вторую можно смело рекомендовать читать младшим и средним школьникам как приложение к учебным курсам биологии, психологии и антропологии. Веллер ударился в просветительство, лавры Вольтера, Монтескье, Дидро, Даламбера, Морелли, Руссо и Гельвеция не дают ему спокойно написать большой роман без менторского тона и отступлений.(Но просветительство получилось еще одним образцом эсхатологического мышления ядерного века.) Впрочем, это я загнул. По сути, вся вторая часть книги и есть одно сплошное отступление от того, что ортодоксальные читатели привыкли просто называть литературой. Ведь первая половина романа так и осталась в подвешенном, незавершенном положении. Без финиша. К любопытным выводам подталкивает читателей Веллер: вся жизнь наша есть не что иное как подготовка к гибели Вселенной. У человечества одна цель — эдак через 10 миллиардов лет дать хороший толчок умирающей Вселенной.

Повесть зачинателя российского киберпанка, отлично вписывающаяся в хронологию старого цикла «Космика»: после войны России против Турции и Китая в 2012 — 2015 гг. Землю потрясли глобальные изменения, повлекшие за собой появление коммунистической Германии и выселение наиболее передовых землян на красный Марс, ставший оплотом социализма. Общественное устройство построено по проекту первого коммуниста, грека Платона. В центре — продвинутые коммунары-солариты, 24 часа в сутки занятые творческим трудом и развлечениями; второй круг — рабочие поселки, в которых пролы горбатятся на благо ученых, и третья зона — зона свободы от законов — приютила воров, хакеров, свободных старателей и гениальных ученых. Игра в греков зашла у коммунаров слишком далеко: ладно, если б они только спортом занимались по примеру эллинов, так еще и свой гиперкомпьютер назвали в честь Афины, и половую ориентацию в большинстве своем поменяли…

Повесть насыщена грандиозными картинами мира высоких технологий — тут тебе и нанохирурги, обитающие в теле человека, и клонирование человека с заданными свойствами, и битвы биоэлектронных компьютеров за передел сфер влияния. Место действия не ограничивается одной планетой — перед читателями мелькают плесневелые катакомбы зажравшегося столичного Красного Марса, отравленные серные душегубки колоний строгого режима на Ио, полные опасностей кластеры пояса астероидов, расплавленные металлические реки Меркурия, кишечнополостные коралловые города биоцивилизации симбионтов аммиачного подводного мира Европы…

Индекс многословия у писателя-фантаста Александра Тюрина чуть ниже, чем, допустим, у Льва Вершинина — число знаков текста на одну единицу романного времени зашкаливает за несколько абзацев. С одной стороны, писатель должен свободно пользоватьсяписьменной речью. С другой стороны, склонность к многословию, легко переходящая в самоупоение, когда писатель отключается от читателя, приводит к непрерывному монологу: начинается театр одного актера, где авторская речь едва отличима от реплик персонажей.

Тем не менее в российской фантастике эта работа — одна из немногих, всесторонне показывающая развитие будущих социумов под воздействием технологии.

«Доктор Будущее» — шальной роман Филипа Дика о хроновывертах. Мало кому из фантастов под силу выписать непротиворечивый сюжет на самую бредовую тему: нарушение причинно-следственных связей в ходе умышленного вмешательство в прошлое с особо тяжкими последствиями для аборигенов. «Доктор Будущее» — это не банальная петля «слетаю в прошлое — грохну дедушку», это целый каскад тонких взаимосвязей и мелких событий, соединенных в единый тугой узел неподатливой временной ткани. Две (или даже — три?) политические силы противоборствуют друг другу на полях сражений в середине шестнадцатого века, стремясь переиграть завоевание Америки и спасти индейцев. Отечественному читателю тема знакома по великолепным «Миссионерам» Л. и Е.Лукиных, «Искуплению Христофора Колумба» О.С.Карда и, отчасти, по роману А.Лазарчука «Все, способные держать оружие». Будучи написанным значительно раньше вышеприведенных произведений, причем написанным с типичным для пятидесятых годов XX века футуристическим азартом и верой во всемогущество НТР (однако с явно нехарактерной для той политической ситуации в Штатах реверансами в сторону социалистов), роман «Доктор Будущее» не смотрится как истертая до дыр прессформа: некоторые находки Филипа Дика, на мой взгляд, до сих пор мало кто вторично использовал. Например, хронодрага (или «темпоральный земснаряд») для хищнического вылавливания предметов из прошлого, или крысиный мозг в качестве дешевого счетного устройства на космическом корабле… Но все усилия противоборствующих сторон по деформации Прошлого — тщетны. На место уничтоженных персонажей XVI века приходят новые, однако уже через сто лет все различия нивелируются и сходят на нет: «Такое впечатление, будто у истории есть жесткий, неподатливый стержень», — восклицает в сердцах один из персонажей.

Вывод, к которому приходят бойцы невидимого темпорального фронта, оригинальностью не блещет, но несет сильный позитивный заряд: нечего менять плохое Прошлое, надо лечить Настоящее и строить лучшее Будущее.

Первый раздел книги под названием «Стругацкие: взгляд со стороны»– это исследование повестей Стругацких, «Пепла Бикини» и «Отеля «У погибшего альпиниста». Сравнивая три изданных варианта «Пепла..», Павел отдает предпочтение двум первым (журнальным) публикациям в силу их более документальности и романтичности.

«Отель «У погибшего альпиниста» разбирается по пяти изданиям – как дотошный редактор, Павел обкатывает вслух смысл и значения слов, эпитетов, прилагательных, выбирает из всех пяти вариантов издания повести наиболее точный и верный вариант. Эта двухсотстраничная работа наверное была бы интересна начинающим писателям для понимания как надо писать лучше и доходчивее, тут очень наглядно показано что синонимичные слова имеют оттенки смыслов и способны порой менять настрой от прочитанной фразы или иначе раскрыть ситуацию.

Особняком стоит статья «Дело о пришельцах» (стр. 76-110). Тщательно препарируя «Отель..» – с цитатами, с рассуждениями, с объяснениями мотивировок персонажей, Павел приход к неожиданным выводам, например что описываемый в книге отель содержится на средства инопланетян.

Второй раздел книги, «История советской фантастики», составлен из статей, опубликованных Павлом Поляковым в своём ЖЖ-блоге. Подобная фиксация на твердом энергонезависимом носителе не в новинку, известен например «Путь ёжика» Леонида Каганова, «Диалоги» Владимира Березина – когда наиболее интересные и ценные материалы, появившиеся в сети, дабы не сгинуть бесследно, фиксируются книжным изданием.

Про советскую фантастику 1960-70-х гг отмечает что резко увеличился возраст молодых писателей-фантастов: в 1960-е книжками дебютировало поколение рожденное в 1930е- первой половине 1940-х годов, то в 1970-е первые книжные издания заимели представители .. того же поколения 1930-х. Связано это обстоятельство с ухудшением политики в области книгоиздания, с разгоном редакции Жемайтиса в «Молодой гвардии», с общим экономическим положением в стране. В печать могли пробиться только очень настойчивые люди, со связями, знакомствами, опытом существования в административно-командном плановом хозяйстве, то есть люди с большим жизненным опытом.

Рассказывая об изданиях фантастики в семидесятых годах, Павел отмечает и переводные книги, не ограничивается одними лишь отечественными авторами.

Интересно послесловие Андрея Коломийца – на двадцати страницах он рассказывает историю омского фэндома, о КЛФ «Алькор», о свердловском конвенте «Аэлита», о ежегодном конкурсе «Великое Кольцо», о встречах с писателями (со встречи с Сергеем Павловым: «проявилось удивление по поводу неожиданной осведомлённости фэнов» в литературной жизни). Интересная деталь: выявление лучшего произведения года проходило в форме анкетирования читателей фантастики со всего СССР. Отпечатанные листочки со списком номинантов рассылались по всей стране по списку существовавших клубов любителей фантастики и по фэнам-одиночкам, но обратно приходило едва ли 10 процентов (с.381).

Сожжен в песках Иерусалима

В водах Евфрата закален

В честь императора и Рима

Шестой шагает легион

В «Бузулуцких играх» идеализированные римские легионеры гоняют самогонщиков и хулиганов, в то время как мающаяся от безделья милиция вооружается мухобойками. Караси, “ошалевшие от смены среды обитания”, пялятся на пришельцев из прошлого, не в силах понять: как же занесло случайной апрельской грозой отряд центуриона Птолемия Приста из века первого — в век двадцатый?

Честные и мужественные легаты попадают к нам, в забытый областным начальством мелкий райцентр, наводят идеальный порядок в жизни городка, искореняют преступность, и полностью удовлетворяют одиноких дамочек, а пьяницы и казнокрады, тупицы и партработники волею случая перемещаются в далекое прошлое… Но причинно-следственные связи при путешествии во времени никто не отменял, и, может быть, мы сейчас такими лентяями и потому и растем, что в предках наших оказались самые “отстойные” представители времен застоя?

Роман написан для малообразованных интеллигентных людей со склонностью к полиглотству, ведь герои произведения изъясняются на хохляцкой мове, воровской фене и божественной латыни, лишь изредка вставляя для связки слов русские нематерные выражения.

Власть находится в руках геронтократов-глобалистов, и поэтому важнейшей отраслью человеческой деятельности объявлена медицина: буквально все подчинено медикам, стремящимся окружающую среду стерилизовать, людей кормить выхолощенными и очищенными искусственными продуктами, а в награду за добропорядочные деяния на благо человечества индивидуум получает медицинское обслуживание.

Странный это рай, где запрещена реклама, говорящие собаки ведут телевизионные интеллектуальные диспуты, уничтожены эпидемии, а самой высокоразвитой страной стала Индонезия, наименее всего пострадавшая в эпоху глобальных эпидемий 2030-х годов (смотри график из книжки Форрестера).

– У государства есть враги?

– Конечно! Множество! Бесчисленные орды! Самые разные отказники, диссиденты! Амиши. Анархисты. Андаманцы. Автралийские аборигены. Несколько племен афганцев. Какие-то американские индейцы. И это только на букву «А».

Проблема омоложения занимала человечество с давних пор. Что только ни придумывали для продления существования одной отдельно взятой особи: и пересадка мозга (Р.Хайнлайн «Не убоюсь я зла»), и запись сознания на внешний носитель (А. и Б.Стругацкие «Свечи перед пультом» – новелла из романа «Полдень, XXII век»; в этой новелле, кстати, упомянут загадочный «метод Каспаро-Карпова» – не знаю как там насчет метода, а вот противостояние этих двух фамилий известных шахматистов явилось пророческим), и живительные переливания крови бессмертных (Дж.Ганн «Бессмертные»), и киборгизация организма (смотри тот же «Робокоп»), и таскание камня в гору (А.Гайдар «Горячий камень»). В «Священном огне» Стерлинг использовал метод, описанный Петром Павловичем Ершовым (1815-1869) в сказке «Конёк-горбунок» (1834) [обратите внимание, сколько лет было Ершову на момент написания сказки, и попробуйте найти хоть что-нибудь еще, им написанное]:

Коль себя не пожалеешь,

Ты опять помолодеешь.

Слушай: завтра на заре

На широком на дворе

Должен челядь ты заставить

Три котла больших поставить

И костры под них сложить.

Первый надобно налить

До краев водой студеной,

А второй – водой вареной,

А последний – молоком,

Вскипяти его ключом.

Вот, коль хочешь ты жениться

И красавцем учиниться –

Ты без платья, налегке,

Искупайся в молоке;

Тут побудь в воде вареной,

А потом еще в студеной,

И скажу тебе, отец,

Будешь знатный молодец

Стерлинг, естественно, наукообразил все эти квазифольклорные метафоры, но суть осталась именно такая: тело пациента расщепляют, растворяют, и заново выстраивают в специальном чане-биоконтейнере.

Героиня романа, Миа Зиеманн, во время операции потеряла всю наносную культуру поведения, десоциализировалась, испугалась нагромождений условностей, которыми окружен человек ее уровня и достатка, и бежала из этой противной геронтократической среды на волю, в Европу. Ее медики ищут, эксперимент продолжать, а молоденькая и похорошевшая Майа колесит по Европе, связывается с молодыми бунтарями, попутно выступая на подиуме.

Метаморфоза с героиней произошла во время операции омоложения, когда сознание пациента отделяется на несколько недель от ощущений тела. Не кома, но глубокий сон, и человек словно рождается молодым.

(Чем-то эти метаморфозы напомнили мне роман «Бедные-несчастные» Аласдера Грея, в котором взрослая девушка с чистым сознанием младенца ринулась прочь из пут цивилизации, и отправилась путешествовать по Европе. Сбежав, между прочим, от лечащего врача).

Смысл романа еще и вот в чем: старой женщине-бухгалтеру дали возможность прожить жизнь заново, в молодом теле. Она что, кинулась сводить балансы с утроенной энергией? Куда там, занялась искусством. Потому что на хрен не нужны здоровому (психически здоровому, естественно) человеку маразматические противоестественные системы ограничений свобод.

Очень полезная книга, важность которой почему-то с каждым годом растёт — несмотря на активную научную критику профанов и шарлатанов, рядящихся в историков, круг почитателей оных проходимцев растёт и ширится, стремясь закрыть своими многомилионными тиражами на полках магазинов и библиотек действительно важные и ценные научные издания специалистов.

«Двадцатый век не был так важен, как ты воображал, папа. Это был грязный век, дешевый и подлый. В ту самую секунду, когда он испустит дух, о нем все позабудут. В двадцать первом веке у нас не будет ваших пакостных проблем. Наши проблемы будут серьезными и сложными» (с.315).

Американцец Брюс Стерлинг не раз и не два бывал в России. Читал кое-что из нашей литературы. Пелевин его здорово зацепил, да так, что кроме прямых отсылок на его творчество встречаются чуть ли не калькированные сцены.

Пользуясь отзывами на роман Пелевина «Generation “П”», надо просто повторить все то же самое, что было сказано про пелевинский роман, но адресовать роману стерлинговскому:

«Zeitgeist» – производственный роман, в котором описано производство реальности поп-культуры. Для конспирации (дабы не посыпались обвинения в разбалтывании профессиональных секретов шоу-бизнесменов) в роман добавлена щепотка мистики – девочка, немного балующаяся полтергейстом, и привидение индейца, погибшего при испытании первой атомной бомбы. Для социальной остроты повсюду вмешиваются тайные правительственные, надправительственные, и антиправительственные организации (ультраправые турецкие «Серые волки», Курдская рабочая партия, армянская секретная партия освобождения Армении, Армия освобождения Косово, американская система информационной разведки «Эшелон»), истинно двигающие события этого мира. «Я – могущественный тайный владыка глубинной реальности современного мира», восторгается турецкий наркомафиози, заправляющий половиной нелегального бизнеса в стране. Для большего оживляжа приплетаются Березовский, Усама бен Ладен и Моника Левински.

Живая история движения клубов любителей фантастики (КЛФ) через историю конкретного КЛФ «Ветер Времени», а так как история КЛФ неотделима от событий в стране, описаны и конвенты в других городах. Атмосфера 1980-х передана отлично. Цветные фотографии присутствуют, но хотелось бы их побольше — и размером, и количеством.