Ещё одна неоценимая заслуга молодого Михалкова — "Три поросёнка". Это изложение чужого произведения, но — кто знает — может быть, благодаря именно михалковскому пересказу "Три поросёнка" стали любимой сказкой советских детей.

"Три поросёнка" — это старая английская сказка. В России она частенько издаётся в сборниках британского фольклора. Последние десятилетия "Три поросёнка" Михалкова печатаются с подзаголовком "По английской сказке". Это не так. Отличия сюжета михалковского рассказа от сюжета английской сказки вроде бы и незначительные, но для русского читателя существенные. А дело в том, что непосредственным образцом для Михалкова выступила не английская сказка, а довоенный мультфильм Диснея. Первое издание отдельной книжки имело подзаголовок: «Текст и рисунки студии У.Диснея. Перевод и обработка Сергея Михалкова». — М.-Л., 1936 (в 1937 году было уже третье издание с теми же атрибутами). Понятно, что отказ в подзаголовках от американского поп-культурного источника "Трёх поросят" в пользу английского народного фольклора был неизбежен уже во второй половине 1940-х гг.

Довоенных изданий у меня нет. Сканы с сайта аукциона: https://www.litfund.ru/auction/364/216/:

На картинках Диснея на двух поросятах — детские матросские костюмчики, волк в цилиндре (хоть и сильно потрёпанном). Третий поросёнок в рабочем комбинезоне. Переосмысление отрицательных и положительных персонажей по итогам американской Великой депрессии. Есть, кстати, и академические исследования сказки (откуда я почерпнул про Великую деспрессию): Ольга Мяэотс. СКАЗКА О «ТРЕХ ПОРОСЯТАХ»: ЭВОЛЮЦИЯ СКАЗОЧНОГО СЮЖЕТА В КНИЖКЕ-КАРТИНКЕ ХХ ВЕКА // https://cyberleninka.ru/article/n/skazka-....

В общем, первоначально михалковский текст планировался как подписи к комиксу — диснеевским раскадровкам (и от тогдашних критиков Михалкову досталось за многословие). А вот, поди ж ты — зажил рассказ Михалкова самостоятельной жизнью. Стали "Три поросёнка" русской народной сказкой (с обыкновенным камином в типичной каменной избе).

Слева направо: 1) С.Михалков. "Сказки". — М.: МИФ, 1993. Это перепечатка книги, выпущенной "Детской литературой" в 1988 году, за исключением "Похождений рубля"; 2) "Большая книга сказок, стихов и песен. Рисунки В.Чижикова. К 70-летию художника". — М.: АСТ, 2005 (фолиант на 790 страниц — позднее издательство стало дробить это собрание разных авторов на несколько книжек).

В издании 2005 года рисунки подверглись незначительным изменениям (слева — издание 1988/1993 г., справа — издание 2005 г.)

Но главное — в издании 2005 г. количество рисунков существенно увеличилось. Облик персонажей не изменился. Поросята — в детских костюмчиках по моде благородных семейств первой трети XX века. Волк — потрёпанный модник в канотье и с тросточкой. Тоже европейская мода начала века, следы которой могли сохраниться и в 1930-х гг. Думаю, Чижиков отсылает к персонажам Диснея — понимает и подчёркивает эту связь.

Освежим в памяти сюжет по картинкам Чижикова.

1) Беззаботная жизнь трёх поросят. Хорошие имена придумал Михалков: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Наф-Наф. Сразу же видна авторская переработка текста диснеевского мультика: там два поросёнка — музыканты, а третий работяга, и они носят длиннющие говорящие имена (Fifer Pig, Fiddler Pig, Practical Pig). Правда, в этом случае легче запомнить правильного поросёнка. Я вот в наших путаюсь — не смогу без подсказки вспомнить, кто из них положительный герой.

2) Ага, подсмотрел: Наф-Наф, оказывается предложил братьям строить дома. В этом эпизоде, кстати, видят творческий вклад Михалкова в диснеевское либретто.

цитата Ольга Мяэотс

Михалков усиливает морализаторское начало: желая подчеркнуть, что похвала труду искони присуща русской культуре, он подкрепляет свою позицию авторитетом признанного моралиста И. А. Крылова и вводит в свой текст узнаваемую перекличку с басней «Стрекоза и Муравей»: дело происходит осенью, и хотя Наф-Наф и призывает братьев «подумать о зиме», те не желают прекращать свои беспечные игры: «До зимы еще далеко. Мы еще погуляем»

Персонажи у художника Чижикова и так-то всегда одинаковые, а три поросёнка и вовсе неразличимые (близняшки ведь — из одного помёта). Чижиков, делая свои рисунки в конце 1980-х гг., выделяет Наф-Нафа с помощью запоминающегося аксессуара — кепки иностранного фасона. Можно ещё отметить: Дисней прямо нарядил ответственного поросёнка в рабочий комбинезон, а Чижиков надел на Наф-Нафа поло — наиболее строгую футболку из всех представленных на братьях.

3) Беззаботные братья строят себе домишки из соломы и прутьев (Чижиков рисует только дом из соломы).

4) Наф-Наф строит каменный дом (у Чижикова — кирпичный). Наф-Наф стоически переносит насмешки братьев — тем полнее будет его торжество потом.

5) Легенда поросячьего шансона: песня "Нам не страшен серый волк...". Вот он появился: у Чижикова — это пижон, внешне не имеющий никаких бандитских атрибутов.

6) Начинаются гонки за поросятами. Волк разрушает экологичные постройки силой своих лёгких. Необычное оружие, требующее большой артистичности. Наверное, поэтому Чижиков придал волку облик эстрадного певца куплетов.

7) Волк в овечьей шкуре. Перед разрушением второго домика (из прутьев) волк пытается применить хитрость — прикидывается овечкой. Для нормального сюжета мультиплицированной сказки ("дунул раз, дунул два...") этот эпизод лишний. Но для мультиков Диснея действуют другие законы: требуется не монотонность, а разнообразие приключений; поэтому надо накручивать эпизоды, в том числе из других произведений, да и хронометраж фильма надо вытягивать.

8) Последовательно громя жилища, волк загоняет всех поросят в каменный дом Наф-Нафа. И тут выяснилось, что волк действительно очень сообразительный — имеет разный арсенал средств нападения: раз не получилось сдунуть каменный домик и уже не пройдёт номер с овечьей шкурой, надо проникнуть в дом через трубу.

9) Дальше в тексте описывается, как Наф-Наф сдёрнул крышку с котла, где кипела вода, как волк упал из дымохода в кипяток, как он вылетел на крышу обратно через трубу, как убежал в лес. Чижиков рисует только последний эпизод.

10) Братья зажили дружно втроём в каменном домике Наф-Нафа.

В завершение текстологических изысканий. В 1990-х гг. Михалков добавил продолжение к сказке. Собственно, моё обращение к поздней сюите В.Чижикова в этом самом первом обзоре "Трёх поросят" обусловлено тем, что Чижиков — единственный, кто сделал рисунки к михалковскому последнему варианту сказки. В фолианте "Большая книга сказок, стихов и песен" 2005 года "Три поросёнка" даны в последней переработке. Вообще-то добавления были на злобу дня и явно не для детсадовцев. Надо бы возвращаться к привычному тексту. Но в "Лабиринте" недоумевают по поводу нового окончания в отзывах на книгу аж 2016 года. Неужели теперь будут печатать горький памфлет Михалкова как последнюю авторскую редакцию? Прощай, добрая сказка.

а) История заходит на второй круг. Наф-Наф требует продолжения строительства — тесно в одной комнате. Братья ленятся, но потом подчиняются. Дом расширяется до трёхэтажного.

б) Волк в это время попадает под влияние лисы (это уже типично русские сказочные мотивы).

в) А что-то нет согласия в поросячьем семействе: всё больше и больше конфликтов.

г) После очередной ссоры Наф-Наф хлопнул дверью и убежал в лес, братья тоже выбежали из дома. И вот результат:

цитата

Вернулись поросята из леса, а в доме уже волк с лисой живут. И никто до сих пор не знает, что стало с тремя поросятами Ниф-Нифом, Нуф-Нуфом и Наф-Нафом.

Новое окончание "Трёх поросят" выдержано в духе безысходных "Хроник смутного времени" В.Рыбакова: захват жилища, убийство жильцов... Говорили "Михалков — барин", а он оказался советским барином.

А, может, это было нехитрое осмысление Михалковым последствий распада Советского Союза?

Басня — жанр, пользующийся успехом у читателей. Юмористическое изображение говорящих животных с человеческими пороками — это всегда интересно. В русской литературе XX века басни Михалкова стали наиболее заметным явлением.

У меня оказалось совсем немного сборников михалковских басен:

1) "Коты и мыши". — М.: Советская Россия, 1978. Худ. Е.Рачёв; 2) "Лиса, Бобёр и другие. Басни". — М. Советская Россия. 1975. Худ. М. Митурич; 3) "Басни". — М.: Советский писатель, 1982. Худ. В. Чижиков.

Но многое нашлось в Интернете:

4) "Басни". — М.: Советский писатель, 1946. Худ. Кукрыниксы и А.Каневский. По-видимому, первое иллюстрированное издание. Не все рисунки подписаны, могут быть сложности с атрибуцией. Сканы взяты отсюда: https://shaltay0boltay.livejournal.com/70....

5) "Басни". — М.: Искусство, 1955. Иллюстрации к книге выполнены художниками киностудии «Союзмультфильм» А. Савченко, И. Знаменским, Б. Степанцевым, Т. Сазоновой. Определение авторства конкретного художника для меня затруднено. Книга с хорошими сканами представлена на Фантлабе: https://fantlab.ru/edition99332.

6) "Басни". — М.: Московский рабочий, 1963. Худ. А.Лаптев. Сканы взяты отсюда: https://kid-book-museum.livejournal.com/1....

7) "Избранные басни". — М.: ГИХЛ, 1953. Худ. В.Милашеский, Б.Ефимов и др.; 8) "Басни". — М.: ГИХЛ, 1957. Худ. Е.Рачёв; 9) "Басни". — Л.: Ленинградский художник, 1957. Худ. Е.Сидоркин; 10) "На мой вкус". — М.: Современный писатель, 1996. Худ. Д.Трубин. Все сканы из этих сборников взяты отсюда: https://trukhina.livejournal.com/38706.html.

Посмотрим некоторые из михалковских басен из числа наиболее известных. Часто они известны по выражениям, которые стали крылатыми (независимо от причины, по которой случилось массовое цитирование).

Басня "Две подруги". Мышь пришла в гости к Крысе, а та хвастается своими заграничными вещами, всячески подчёркивая их превосходство над советскими изделиями. Год написания — скорее всего, 1945-й (в 1946 году уже опубликовано в составе книги). Это ещё не официальная компания борьбы с космополитизмом. Пока это простая сатира (и даже не очень злобная) на тех, кто вывез трофейное барахло из Европы и тех, кто успел наобщаться с англо-саксонскими союзниками. Михалков не относился к числу шавок, которые лают по команде.

Ну а крылатой стала последняя строка басни "А сало... русское едят!". Думаю, основной оттенок, с которым цитируют эту строчку — насмешка, причём насмешка над творческим приёмами Михалкова. Этот мем — явление не политической, а литературной жизни. Но концовка в самом деле получилась эффектная.

1) Первый по времени рисунок из книги 1946 года (приписываю авторство Кукрыниксам, хотя их подписи нет — может, отрезали при репродуцировании). Картинка чисто повествовательная, но показывающая детали быта обеспеченных слоёв советской элиты (Мышь тоже не из барачных жильцов). Подход художников мягкий — обычное дело для 1946 года.

2) После-сталинская картинка из сборника, иллюстрированного детскими мультипликаторами. Приписываю картинку авторству всеми любимого Савченко, пусть это будет считаться его ранней манерой. Уравниловка времён Хрущёва ещё не наступила, мы по-прежнему видим жилище очень состоятельных советских руководителей (или успешных творческих работников). Атрибуты (зеркало, флаконы, пуфик) — те же, что и на рисунке 1946 года другого художника.

3) Интересно сравнить рисунок знаменитого художника Милашевского из книги 1953 года и очень известного в детской иллюстрации художника Лаптева из книги 1963 года. Милашевский совершенно неузнаваем (двадцать сталинских лет он наступал себе на горло), его стиль даже в сатирической басне — пышный сталинский ампир. Рисунок Лаптева — уже из новой эпохи книжной иллюстрации. Персонажи опять же: у Милашевского ещё очень состоятельная сталинская элита, а у Лаптева уже крысино-мышиный народ попроще (растёт благосостояние советского народа, но деревенское прошлое ещё даёт о себе знать). Как бы в 1963 году настоящая элита на поэтические вечера ходит, а не шмотки собирает.

4) У малоизвестного художника Сидокина — сатира из 1957 года: вещи уже не из поверженной Германии везут, а на рынках у спекулянтов перекупают. Впервые обращается внимание на то, что Крыса теперь выглядит современно на фоне простой советской Мышки (раньше всего-навсего богаче выглядела). Начинается парадокс советской сатиры времён Хрущёва и Брежнева: вместо презрения — зависть по отношению к осмеиваемым персонажам в заграничных тряпках.

5) У Рачёва — великого рисовальщика животных в человеческой одежде — два варианта иллюстрации к этой басне: из книги 1957 г. и из книги 1978 г. Ситуацию 1957 года Рачёв подаёт почти так же как Сидоркин: Крыса выглядит уверенно, у неё современная мебель, а серая Мышка заворожена импортными чулками. А вот ситуация 1978 года совсем иная: одеты и Крыса, и Мышь одинаково затрапезно (простые советские учителки). Видимо, никто и не сомневается, что они обе сало русское едят. Но хвастаются теперь западные идолопоклонники зарубежным абстрактным искусством. Этого у Михалкова нет, но для поздне-советского времени опасным признаётся увлечение современной западной культурой. Мышь по-прежнему заворожена.

6) Странный цикл иллюстраций получился у Мая Митурича. Митурич — мастер цветовых пятен, которые так празднично расцвечивали все его иллюстрации, не захотел придать эту праздничность михалковским басням. Получилось очень бесцветно. И по содержанию слишком тонко для жанра басни: просто беседа Крысы и Мыши без демонстрации положенных аксессуаров. Хотя видно, конечно, что Мышь благоговеет перед Крысой. Может, оно и правильно. Надо ведь не только картинки смотреть: хочешь узнать, что там за напряжённая беседа — почитай стишки.

7) Двое самых уравновешенных и добрых наших сатириков-иллюстраторов: Чижиков в книге 1982 года и Трубин в книге 1996 года. Про 1945 год, когда была написана басня, никто и не вспомнит. Актуальность сохраняется для всех времён. Чижиков доводит до предела поздне-советский контраст между кричаще-модной Крысой и чересчур традиционной Мышью. А вот у Трубина парадоксальное повторение ситуации смены эпох: новая русская Крыса из 1996 года, такая же неотёсанная как и жена советского директора из 1957 года, внушает всё такое же беспрекословное преклонение затрапезной Мышке.

Басня "Заяц во хмелю". Всё тот же 1945 год. Хотя ситуация не связана только с послевоенными реалиями. Заяц, неумеренно напившийся на банкете, расхрабрился и начал орать непристойности про Льва, в том числе и крылатую фразу:

цитата

Да я семь шкур с него спущу!

И голым в Африку пущу!..»

Дальше разбуженный Лев хватает хмельного Зайца. Но тот легко избегает расправы: говорит, что пил на банкете за Льва и его семью, и "как тут было не напиться?!". Лев снисходительно относится к пьяным (вот, кстати, черта свойственная времени написания басни), он отпускает Зайца. Михалков это объясняет тем, что Лев "обожал подхалимаж". В общем, концовка и мораль так себе. Мы эту басню любим за длинный смешной монолог пьяного Зайца. Это, конечно, тема не для Михалкова, а для титана другого уровня: безумству пьяных поём мы песню.

Смешная басня, но для художников все интерпретации оказались ограниченными.

1) Первые иллюстраторы, как взрослые, так и детские, выбрали сцену профилактической беседы Льва с Зайцем. Заяц протрезвевший и пристыженный. Интересно рабочее и домашнее одеяние Льва, который представлен полевым администратором среднего звена сталинских времён.

2) Собственно пьяного зайца представили на картинках Ефимов и Лаптев.

3) Полную картину дал Сидоркин: куражащийся Заяц на банкете и он же подхалимствующий в когтях Льва.

4) Статичные сцены у Рачёва в двух вариантах. Лев — кабинетный начальник. Из примет времени интерес представляет вузовский ромбик на лацкане пиджака Льва в 1978 году. Львиная морда у всех художников получается неэмоциональная.

5) Митурич неожиданно дал очень жёсткую картинку. Страшный Лев с запавшими глазами и омерзительный Заяц с человечьим лицом. Всё-таки очень странные иллюстрации. Как будто лиричный Митурич сам находился в бешенстве от того, что его заставили иллюстрировать сатирическую муть.

6) Весёлые Чижиков и Трубин рисуют оскаленного Льва и потешного Зайца. Но нам не страшно.

Очень известная басня "Лиса и Бобёр". Крылатых выражений из стихов не вышло, но ситуация жизненная. Молодая Лиса вскружила голову пожилому состоявшемуся Бобру. Тот бросает жену, но вскоре начинает тяготиться своей новой пассией. Возвращается к жене — отказ, бежит обратно к Лисе — а у той новый бобёр. Понятно, что тема вечная. Но считается, что описанная ситуация была крайне актуальна в сталинское послевоенное время: советские начальники, вознесённые из самых низов и спалившие в работе свою юность, были особенно падки на молоденьких вертихвосток, которым тоже надо было резко вознестись из болота.

Несмотря на животрепещущий сюжет, он очень прост психологически. У художников снова ограниченное поле деятельности.

1) Только два художника смогли выйти за очевидный вариант двойного портрета Лисы и Бобра. Неопознанный мною художник из книги 1953 года рисует беседу Бобра с Ежом (Бобр жалуется на Лису, а Ёж даёт совет возвращаться к старой жене-бобрихе). Сидоркин на страничной иллюстрации показывает нам последствия: жена Бобра не приняла, а Лиса успела найти замену. Формально именно из концовки должна быть выведена мораль: бобры, не надо суетиться!

2) Митурич сумел найти неожиданный ракурс: Лиса чешет Бобра одной лапой за ушком, а другой — по шейке

3) У остальных художников — дефиле счастливой пары. У немолодого грузного Бобра — немодные шляпа/шапка/"пирожок" и пальто (но с бобровым воротником). Обольстительная Лиса — стройная, грациозная и курящая (в 1946-м и в 1996-м).

Басня "Непьющий Воробей". В базе Фантлаба год создания/публикации этой басни обозначен как 1952-й. Значит, это из числа басен второй волны (но время всё ещё сталинское). Сюжет: Воробья на банкете стали корить за то, что он не пьёт — а ведь это подозрительно:

цитата

«Где ж это видано, не выпить за леса

И за родные небеса?!»

Заставили выпить штрафную. С непривычки Воробей упился до потери сознания. И навсегда приклеился ярлык: все за спиной Воробья шептали, что это "тот самый". Неожиданный поворот в антиалкогольной тематике. Но Михалков к 1952 году научился ещё и морали для басен писать! Окончание вот такое многословное:

цитата

Иной, бывает, промахнется

(Бедняга сам тому не рад!),

Исправится, за ум возьмется,

Ни разу больше не споткнется,

Живет умней, скромней стократ.

Но если где одним хоть словом

Его коснется разговор,

Есть люди, что ему готовы

Припомнить старое в укор:

Мол, точно вспомнить трудновато,

В каком году, каким числом…

Но где-то, кажется, когда-то

С ним что-то было под столом!..

Какой-то крик души Михалкова.

Ну а что художники? Иллюстраций меньше, поскольку выпадают все книги, вышедшие ранее публикации басни.

1) Лаптев в 1963 году нарисовал именно безысходную концовку: оклеветанный Воробей и пересуды за его спиной.

2) Рачёв рисует разудалую пьянку: в 1957 году он смеётся над упившимся Воробьём, а в 1978 году, скорее, сочувствует ему. С возрастом художники становятся мягче.

3) Некоторое оживление заметно даже на картинке Митурича: эту басню ему интересно иллюстрировать. Стоит обратить внимание на закуски: на тарелке уложена мышь. Или она тоже упилась и упала в салат целиком? Определённо, Митурич развеселился.

4) Чижиков напившемуся Воробью не сочувствует, но и пьянку не поэтизирует.

Михалков очень простой писатель. В молодости это была его сильная сторона. В зрелые годы он писал скучные, грубо сделанные вещи. Премированная сказка "Сон с продолжением" — из ряда поздних произведений.

К этой сказке я обращаюсь только потому, что к ней существуют две сюиты иллюстраций прославленных советских художников: В.Чижикова и А.Кошкина.

У Чижикова иллюстрации (15 штук) впервые были напечатаны в "Мурзилке" в 1983 году (№ 1-5), и неоднократно потом печатались в сборниках сказок Михалкова советского и пост-советского периода (у меня, например, книга от издательства "МИФ", 1993). Кошкин делал сюиту иллюстраций (30 штук) для первого отдельного издания сказки (1984).

Мне в детстве "Сон с продолжением" читать не пришлось. Лет 10 назад пробовал читать по случаю приобретения иллюстрированного издания для коллекции, но не смог дочитать — очень неудобно было за Михалкова. Вижу только, что главные герои — девочка и ожившая кукла-шелкунчик в образе прекрасного молодого человека с эполетами, а главный злодей — мышиный король. Гофман, да? А посвящена сказка Андерсену. Михалков был не чужд постмодернизма. Сюжет для нас не важен: сравниваем параллельные сцены двух художников.

Период пышного увядания советского строя — время настоящего плюрализма в книжной иллюстрации. Чижиков — это забавный карикатурист, осваивавший в иллюстрации европейское направление 1960-х гг., а Кошкин — это постмодернист, вглядывающийся в эпоху Возрождения. Где ещё они могли бы одновременно проиллюстрировать одно произведение?

1) Журавль, служащий в сказке средством передвижения, вынесен обоими художниками на заглавные листы.

2) Действие происходит в условном старинном европейском городе.

3) Главная героиня любит спать — потому что ей снятся волшебные сны. У Чижикова по инерции ребёнок, любящий спать, изображён карикатурно. А у Кошкина — сочувственно нарисована девочка, уходящая от серой реальности.

4) Девочка Люба во сне попадает в дом к мастеру игрушек (и его жене).

5) Доставшийся девочке Щелкунчик.

6) Всё, Щелкунчик очеловечился, оседлал журавля и забрал с собой советскую девочку Любу.

7) А, нет, не всё. В гостях у снежного короля и королевы. Кого-то ищут.

8) А теперь в гостях у красивых принцесс-сладкоежек.

9) А вот цель путешествия: красивая женщина Парлипа и безобразный Николас с летучей мышью на плече (имена персонажей мы узнали благодаря подписям под картинками Кошкина).

10) Как гласит подпись под картинкой, "Николас занёс над Мило изогнутый меч". О, имя Щелкунчика узнали — над ним меч занесён.

11) Конец мышиного короля (сидел на плече у злого Николаса). Летучая мышь с короной поражена детской туфелькой.

12) Конец сказки. Оказывается, туфелька не убила мышиного короля, а превратила его в обыкновенную мышь. И случайный кот эту мышку съел. Вот это фантазия у Михалкова! А Чижиков-то как обрадовался: коты — это его конёк. А Кошкин кошек не рисует — вот его форзац/нахзац.

Сюита Кошкина к этой сказке — одна из лучших в творчестве художника. Явное превосходство графической интерпретации над текстом. Помещаю все иллюстрации в одном файле pdf во вложении к этой статье.

У Михалкова было хорошее педагогическое чутьё: "Фома" — предвестник всех "вредных советов". Успех бешеный.

Стихотворение "Фома" в раннем детстве на многих произвело сильное впечатление. На меня тоже. Я долгое время был уверен, что слова взрослых "Фома неверующий" — это про михалковского персонажа. Наверное, Михалков рассчитывал именно на такой эффект (снижение пафоса библейского персонажа), т.е. в некотором роде стихотворение можно считать антирелигиозным. Поэтому, как я думаю, несмотря на нелюбовь советской педагогики к популяризации отрицательных персонажей, "Фома" Михалкова никогда не подвергался официальному шельмованию.

"Фома" — стихотворение, написанное двадцатидвухлетним Михалковым в 1935 году (в том же году, что и "Дядя Стёпа").

В отличие от Дяди Стёпы, персонаж по имени Фома не подвергался переоценке, текст стихотворения не менялся. Даже официальная советская критика иногда подчёркивала, что выдающиеся заслуги перед детской литературой были только у молодого Михалкова. Так вот, мне кажется, что именно "Фома" демонстрирует составляющие успеха молодого Михалкова. Это жизнерадостный чёткий ритм, калейдоскоп увлекательных эпизодов и минимум морализаторства.

Есть особенность и с точки зрения иллюстрирования... Художникам места для творчества здесь нет. Стихотворение настолько кинематографично, что художники покорно отрисовывают одни и те же кадры — ладно хоть, в после-сталинскую эпоху поощрялась оригинальность манеры рисунка.

Иллюстрировали "Фому", как и все стихотворения Михалкова многие художники.

1) Самым ранним из известных мне иллюстраторов, создавший полную сюиту, был К.Ротов (книга "Весёлые стихи", 1940).

2) Несколько раз обновлял свою сюиту Г.Вальк (книжка "Про мимозу", 1954, 1965, 1972, 1980). По обложкам очень хорошо видно, как, оставаясь узнаваемой, слегка менялась манера художника в соответствии с духом времени.

3) Отдельным массовым изданием выходило стихотворение с иллюстрациями Ю.Узбякова (1965).

4) Была книжка на украинском языке с иллюстрациями Г.Ясинского (Киев: Веселка, 1968). Героя зовут Хома (наконец-то, понял, что это за имя такое у гоголевского семинариста Хомы Брута — в архаичном русском языке нет звука [ф]). Возможно, художник этой книги — известный художник Г.Ясинский, манера которого ещё не сформировалась в те далёкие годы.

5) У Ф.Лемкуля есть несколько вариантов сюиты (сборники, иллюстрированные Лемкулем: "Детям" (1973), "Весёлый день" (1979) и сборник с иллюстрациями разных художников "Мы с приятелем", 1980).

6) Есть несколько иллюстраций из уже известного нам сборника с иллюстрациями позднего А.Каневского "Вчера, сегодня, завтра" (1976).

7-8) Пример советской книгоиздательской политики (московское отделение "Детской литературы"): подарочное — вытянутый формат — издание с иллюстрациями прославленного художника Б.Диодорова (1979) и стандартная книжка массовой серии с иллюстрациями малоизвестной художницы Е.Кольцовой (1977). А рисунки прелестные и там, и там.

9) Выпускались открытки, нарисованные В.Гинуковым (1980).

10) Современные иллюстрации В.Юдина в массовом издании "Лучшие стихи" (2016)

Как представляли себе художники Фому? Казалось бы, это должен быть противный мальчишка с неизбежными ассоциациями на библейского Фому. Библейские ассоциации в момент создания стихотворения, скорее всего, предполагались остро сатирическими (в духе воинствующих безбожников).

1) К.Ротов в довоенных иллюстрациях даёт карикатурный образ. Фома — забавный персонаж шуточного стихотворения.

2) У Г.Валька вариации на протяжении 25 лет.

а) Сначала, в 1954 году Фома — пухлый мальчишка (стандарт послевоенного времени) с капризным выражением лица (многое прощалось детям войны).

б) В 1965 году Фома похудел и стал более самоуверенным (это уже послевоенное советское поколение, в массе своей рождённое от образованных родителей).

в) В 1972 году всё такой же самоуверенный Фома демонстрирует рост благосостояния советских людей.

г) А в 1980 году Фома (очередное поколение), остающийся всё таким же модником, вновь пополнел и, вместе с детской припухлостью, снова стал больше капризным, чем заносчивым.

3) У Ю.Узбякова в 1965 году Фома — унылый туповато-ограниченный школьник. Отрицательные черты детского упрямства выходят на первый план. Ирония михалковского текста трансформируется в бичующую сатиру.

4) В украинском переводе не "упрямый Фома", а "упэртый Хома". Сочное слово "упёртый", видимо, изначально присутствовало в литературном украинском языке. А вот в словаре русского языка Ушакова (время написания стихотворения) "упёртый" в значении "упрямый" зафиксировано не было. В современных словарях русского языка "упёртый" как упрямый всё ещё помечается как простонародное (разговорное). Но теперь оно воспринимается как особая степень упрямства — "упрямый как баран". Упрямый Фома (библейский тоже) может признать заблуждение, упёртый — нет. Думаю, художник воспринимал "упёртый" именно в значении русского разговорного языка. Михалковский Фома вышел крайне неприятной личностью — он теперь ещё и озлобленный.

5) Ф.Лемкуль, в 1973 году уже пожилой человек, более снисходителен к детям: в начале стихотворения Фома у него улыбчивый ребёнок, который более дурачится, демонстрируя своё упрямство. Однако к концу стихотворения он тоже превращается в хмурого упёртого персонажа — девочки над такими смеются.

В чёрно-белом варианте 1980 года видно, как Фома стремится быть в центре внимания, специально озадачивая окружающих своим неадекватным поведением. Детское поведение, чуть-чуть выбивающееся из нормы.

6) А.Каневский, ещё один художник старшего поколения в 1976 году, тоже показывает разудалого Фому, довольного произведённым эффектом. Тут уже видится выдвижение новой концепции с обвинением в адрес родителей: ребёнок компенсирует недостаток внимания к себе. Вполне в духе тогдашней советской педагогики.

7) Молодая художница Е.Кольцова в 1977 году Фому не демонизирует — обычный подросток.

8) Б.Диодоров — мыслящий художник, который старался глубоко проникнуть в психологию персонажей (Пятачка из "Винни-Пуха", например). Соответственно, трактовки персонажей у Диодорова оригинальные. Фома в книге 1979 года — настоящий фанатик. Может, этот образ был навеян темой несгибаемых (упэртых?) советских диссидентов?

9) Мультяшный образ Фомы без особой глубины у В.Гинукова.

10) Современный Фома в исполнении В.Юдина. Говорит рэпом и подтанцовывает сам себе. Типичный ребёнок XXI века.

Михалков перечисляет странности Фомы. И первые из них — отрицание погодных условий. В дождь Фоме предлагают надеть галоши, он отказывается и гуляет без галош (редко какое довоенное детское стихотворение обходилось без упоминания этих резиновых изделий). В дождь без галош — это ещё простительно. Но совершенно безумными выглядят зимние прогулки Фомы.

цитата

Мороз.

Надевают ребята коньки.

Прохожие подняли воротники.

Фоме говорят:

«Наступила зима».

В трусах

На прогулку выходит Фома.

Что думают по этому поводу художники?

1) К.Ротов в 1940 году не вполне определился в своём отношении к этому эпизоду. На одной картинке (в тексте) у него гордый Фома, идущий под дождём, противопоставляется Фоме, умирающему от холода. Окружающие в этом случае онемели от ужаса — смотрят на Фому неверующего и сами не верят в то, что видят. А на другой картинке (страничной) Фома в трусах идёт по зимней улице, чванливо задрав нос. Окружающие глядят на него с иронией.

2) У Г.Валька в разных вариантах эпизод подан с некоторым равнодушием: Фома мёрзнет и, вроде бы, сам не понимает, зачем ему это надо. Окружающие довольно равнодушны к происшествию. В сравнении с рисунками Ротова становится понятным, что реакция прохожих может много прибавить к психологической трактовке эпизода.

3) Ю.Узбяков, у которого Фома был изначально представлен неприятным типом, развивает своё отношение к герою: Фома не кичится своим поступком, но прохожим его не жалко — у них на лицах написана неприязнь.

4) Г.Ясинский подаёт эпизод по-своему. Фома важно вышагивает по морозу, не заметно, что он страдает. Идущие вслед за ним тепло одетые взрослые и дети воспринимают прогулку Фомы как нормальное явление (для них это привычно). А на заднем плане группа малышей-детсадовцев смотрит на Фому заворожено (наверное, в первый раз такое увидели). В 1968 году Фома попал в мейнстримную струю — занимался "моржеванием". Допущение плюрализма быстро выводит Фому из маргиналов в кумиры (для малышей точно).

5) У Ф.Лемкуля тоже нет осуждения. Фома, гуляющий в дождь без галош, вызывает интерес у девочек (ну а зачем он ещё так делает?). А на зимнюю прогулку Фомы в трусах вообще никто не обращает внимания: приелось, несмотря на то, что Фома повышает ставки.

6) У А.Каневского столкновение поколений. И Фома явно смотрится выйгрышно рядом с примороженным дедком (а, может, и не дедком, но тем хуже).

7) И у Е.Кольцовой ведь тоже ординарная ситуация: Фома бодро вышагивает (мороз его не берёт), прохожий с лыжами (здоровый образ жизни) Фому одобряет, его жена-клушка осуждает, а их маленький сын поражен (он явно завидует Фоме). Реакцию собаки просчитать сложно.

8) У Б.Диодорова гордый Фома стойко переносит насмешки маменькиных сынков. Но уже не все дети его третируют, многие внимательно изучают политическую программу маленького диссидента Фомы.

9) Попытка В.Гинукова вернуться в 1980 году к представлению о стихотворении как о бесконфликтной шутке выглядит пресновато. Постмодернизм на дворе.

10) Показательная интерпретация у В.Юдина в рисунках XXI века. Сверстники Фомы рады развлечению — они пританцовывают рэп, извещают весь мир о том, что в трусах на прогулку выходит Фома. Ни осуждения, ни удивления, ни сочувствия. На телефоны не снимают (видать, рисунки сделаны до прорыва в массовой мобилизации), но почва для необратимых изменений в психологии уже подготовлена: чистая радость — какой инфоповод!

В скудную на литературу ужасов советскую эпоху эпизод со сном Фомы, где его заглатывает крокодил на реке Конго очень будоражил воображение малышей. Художники не упускали возможности поупражняться в дозволенном хорроре. Впрочем, у всех иллюстрации получились не страшные, а забавные. Психологизма тоже особого нет — крокодилы неэмоциональны. Комментировать нечего, а отснятые картинки выбрасывать жалко (все картинки кликабельны).

1) Худ. К.Ротов (1940)

2) Худ. Г.Вальк (1954, 1980)

3) Худ. Ю.Узбяков (1965)

4) Худ. Г.Ясинский (1968)

5) Худ. Ф.Лемкуль (1973)

6) Худ. А.Каневский (1976)

7) Худ. Е.Кольцова (1977)

8) Худ. Б.Диодоров (1979)

9) Худ. В.Гинуков (1980)

10) Худ. В.Юдин (2016)

Восхищаюсь краткостью Л.Кудрявцевой, которая дала запоминающуюся галерею образов Дяди Стёпы от Иванушки-дурачка до гламурного супермена (см.). Она настоящий учёный, отсекающий все избыточные аргументы в подтверждение намеченной концепции. Но мне всё равно было интересно сравнить первые знаковые сюиты иллюстраций к "Дяде Стёпе".

Иванушка-дурачок — это самый первый образ Дяди Стёпы в иллюстрациях А.Каневского в книжке 1936 года (вероятно, таково было первоначальное видение и Михалкова). Сугубо положительный плакатный образ — это иллюстрации И.Кеш-Проскурякова в книге 1949 года. Сравним все рисунки последовательно.

Вот эти книжки:

Издание 1936 года с иллюстрациями Каневского отсюда: https://kid-book-museum.livejournal.com/5....

Издание 1949 года с иллюстрациями Кеш-Проскурякова отсюда: https://shaltay0boltay.livejournal.com/54....

Пара слов про текст. Было четыре редакции. Первоначальный вариант (который опубликован в книжке 1936 года с иллюстрациями Каневского) был очень быстро переработан Михалковым: пара сокращений и добавление двух важных эпизодов обнаруживаются уже к 1940 году. Во время или сразу после войны текст дополнился эпизодом боевых действий и заменой краткой характеристики всей службы Дяди Стёпы (этот вариант даётся в книге 1949 года с иллюстрациями Кеш-Проскурякова). А потом (после 1949 года) эпизод боевых действий был вырезан автором — получилась каноническая редакция, которую печатают до сих пор. Так что в сегодняшнем обзоре первая и третья редакции текста. Количество эпизодов разное.

1) Жили-были

Прекрасные зачины молодого Михалкова: без раскачки, с ритмом, заставляющим бросить все дела и переключиться на стихи.

цитата

В доме восемь дробь один

У заставы Ильича

Жил высокий гражданин,

По прозванью Каланча,

Интересно, что первый иллюстратор Каневский (который сам читал стихи в первый раз) покорно следует за текстом: показывает улицу, дом, дверь в квартиру, но не самого Степана. А Кеш-Проскуряков, знающий стихи наизусть (для 1949 года это уже презумпция) сразу даёт портрет главного героя — для него интриги не существует.

2) Ботинки и штаны

Трудности с обувью и одеждой для негабаритной фигуры.

Каневский считает, что это уморительно. Кеш-Проскуряков рисует скучную примерку обуви — вокруг Степана крутятся дети, сочувствуют ему; читатели, видимо, тоже соболезнуют, может даже вздыхают об отдельных недостатках советской торговли.

3) Примерка одежды

цитата

Купит с горем пополам,

Повернется к зеркалам —

Вся портновская работа

Разъезжается по швам!

Иллюстрация Каневского к этому эпизоду показывает, что он воспринимал стихотворение как шутку, да ещё и усилил это восприятие своей карикатурной манерой. А у Кеш-Проскурякова в этом эпизоде лёгкая грусть: чуть-чуть разошлись швы; смеха это вызывать не должно.

4) Собаки-Еда-Сон-Книги

У Михалкова залпом следуют характеристики великана.

а)

цитата

Он через любой забор

С мостовой глядел во двор.

Лай собаки поднимали:

Думали, что лезет вор.

б)

цитата

Брал в столовой дядя Степа

Для себя двойной обед.

в)

цитата

Спать ложился дядя Степа —

Ноги клал на табурет.

г)

цитата

Сидя книги брал со шкапа.

Для Каневского это все — комичные эпизоды, из которых он не упускает ни одного. А вот у Кеш-Проскурякова этих эпизодов нет: зачем смеяться над Степаном, не надо этого.

5) Кино

цитата

И не раз ему в кино

Говорили: — Сядьте на пол,

Вам, товарищ, все равно!

Этот эпизод оба художника подают одинаково (с поправкой на разные манеры рисования).

6) Стадион

цитата

Но зато на стадион

Проходил бесплатно он:

Пропускали дядю Степу —

Думали, что чемпион.

Каневский рисует просто стадион: он разбавляет рисунки с главным героем рисунками с отвлеченными сценами. Кеш-Проскуряков не такой: у него нет ни одного рисунка без Дяди Стёпы.

6) Змеи и парады

Залп положительных характеристик Дяди Стёпы: он снимает воздушных змеев с проводов, поднимает детей на парадах, по утрам принимает душ и чистит зубы.

Интересно, что Каневскому эти эпизоды неинтересны (правда, эпизод со змеем на проводах у него вынесен на обложку). Наверное, Каневский решил, что такие характеристики не являются обязательными в логике шуточного стихотворения. Показательно, что Каневский отказался даже от иллюстрирования политически грамотной строфы:

цитата

И того, кто ростом мал,

На параде поднимал,

Потому что все должны

Видеть армию страны.

А ведь ни один иллюстратор, кроме Каневского, не рискнул проигнорировать эту строку. Кеш-Проскуряков, понятно, не проигнорировал.

4) Работа на заводе

Оказывается, в первой редакции Дядя Стёпа был пролетарием: работал на заводе, он был "слесарь и монтёр", как позднее указал Михалков ("Дядя Стёпа в Красной Армии", 1940). Каневский вновь чередует портреты главного героя с отвлечёнными картинками: вот путь на завод глазами Дяди Стёпы.

Во второй редакции (ещё довоенной) указание на работу на заводе исчезает. С тех пор мы ничего на знаем про занятия Степана до призыва на флот. Жизнь у него со второй редакции стала сплошным праздником.

6) На осле и верблюде

Михалков бывал очень небрежен в отделке своих стихов. Сделав прекрасную первую редакцию "Дяди Стёпы", во второй редакции он слабо согласовал некоторые изменения.

а) Вот в первой редакции у него была строфа про то, как

цитата

Всех томит июльский зной.

Нет ни тучки над Москвой.

Дядя Стёпа в летнем парке

День проводит выходной.

И в этом парке он катается на осле и верблюде. Это (зной в летнем парке и катания там же) рисует Каневский. А во второй редакции вводная строфа про выходной в парке исчезла. И получился такой текст: Дядя Стёпа чистит зубы, но на завод не идёт и выходного не ждёт. Он сразу едет на осле по центру Москвы — "по бульвару". Такая у него теперь работа. Кеш-Проскуряков вынужден рисовать именно такую последовательность.

б) Прыжок с парашютной вышки — довоенный аттракцион во всех ЦПКИО. В первой редакции на этом развлечения в парке заканчивались. Но во второй редакции военно-прикладной аттракцион был дополнен ещё и стрельбой в тире (это пришлось иллюстрировать Кеш-Проскурякову).

в) Во второй редакции всё никак не может Дядя Стёпа прекратить праздник: ещё и маскарад в парке поздно вечером (исторически-то это корректно, конечно: до войны маскарады на свежем воздухе были в порядке вещей). Сцены из второй редакции иллюстрирует только Кеш-Проскуряков.

7) Спасение утопающего

Настоящий подвиг: Дядя Стёпа спасает жизнь тонущему младшекласснику. Но рисует это только Кеш-Проскуряков, потому что в первом варианте этого эпизода не было.

Чем плохи продолжения удачных произведений — автору приходится действовать в уже заданной парадигме и оправдывать ожидания читателей. Получаются повторы ситуаций. Когда Михалков выпустил официально вторую часть Степаниады "Дядя Стёпа — милиционер", герою пришлось спасать бабку на льдине. Но там Михалков хотя бы резко изменил антураж: зима, а спасение происходит путём подхвата через перила моста.

8) Дядя Стёпа — семафор

В первом варианте были (и сохранились во всех последующих вариантах) общественно-полезные поступки (не подвиги). Это больше соответствовало первоначальной концепции добродушного Иванушки-дурачка. Вот предупреждение о повреждённом ж/д пути. Это тоже может быть подвигом, но только для пионеров (специальной медали как за спасение утопающих или за отвагу на пожаре за это не предусмотрено). Это только помощь машинисту, который и так обязан был заметить размытые пути.

Второй неофициальной частью Степаниады (о которой все постарались забыть) была постыдная халтура Михалкова "Дядя Стёпа в Красной Армии" (1940). Там эпизод с Дядей Стёпой-семафором тоже повторялся (остановка польского воинского эшелона).

9) Дядя Стёпа на пожаре

И участие в пожаротушении может быть подвигом, но Дядя Стёпа спасает не людей, а голубей. Это было хорошо нащупано Михалковым: уровень именно детской литературы без излишнего пафоса.

Понятно, что к таким шутовским подвигам в первом варианте надо было добавить душещипательное Спасение тонущего ребёнка, раз Михалков решил превратить Дядю Стёпу из весёлого нескладного простака в монумент "Рабочий и колхозница" для детей.

10) Медкомиссия

Сцена, появившаяся только начиная со второго варианта (поэтому Каневский её не иллюстрирует). Михалков наращивал общественно-политическую составляющую. Подробно перечислены роды войск, а Кеш-Проскуряков всё это подробно рисует.

В издании 1949 года Дядю Стёпу призывают в армию во время войны, причём, судя по наличию погон у комиссии — не ранее 1943 года (простительное упрощение).

11) Дядя Стёпа на войне

Эпизод из третьего варианта. Дядя Стёпа достаёт из воды фашистский флаг потопленной подлодки.

Мало кто из художников успел проиллюстрировать этот фрагмент (третий вариант просуществовал совсем недолго). Так что картинка Кеш-Проскурякова — редкость.

12) Дядя Стёпа вернулся

Понятно, что у возвращения Дяди Стёпы со срочной службы была совершенно разная атмосфера в довоенном и послевоенном варианте.

В 1936 году Дядя Стёпа так описывает свою службу:

цитата

Заходите! Сто историй

Расскажу вам про акул.

И про то, как в Чёрном море

Я двенадцать раз тонул.

В 1949 году (и до сегодняшнего дня) рассказ другой:

цитата

Про войну и про бомбежку,

Про большой линкор «Марат»,

Как я ранен был немножко,

Защищая Ленинград.

а) Дяде Стёпе дети, конечно, рады (так у Михалкова и написано). Но у Каневского они рады как дети — не отвлекаясь от своих дел. А у Кеш-Проскурякова дети побросали все свои дела.

б) Ходоки у Дяди Стёпы. 1949 год.

Быстро же Дядя Стёпа стал восприниматься как ум, честь и совесть дошколят.

В 1976 году Каневский сделал новые иллюстрации к "Дяде Стёпе" вот в этом сборнике":

Картинок стало поменьше:

Манера художника изменилась, стала мягче. Карикатурности стало поменьше. Картинки сделались подобрее. Впрочем, в 1976 году разухабистый и смешной Дядя Стёпа всё равно не был бы востребован. В каноническом позднем варианте "Дядя Стёпа" — вещица довольно безвкусная. Вообще непонятно, почему плакатный Степан Степанов считается культовым персонажем. Только потому, что читают в младшей группе детского сада?

Наверное, первый вариант текста "Дяди Стёпы", менее идеологизированный и менее назидательный, был бы предпочтительнее для современных детей (раз уж всё равно издают). Понятно, что с отказом от канонического варианта не получится, но хотя бы картинки для современных детей могли бы быть в манере раннего Каневского. Художники ведь способны своей интерпретацией освежить даже сталинский плакатный образ.