В народных сказках часто встречаются противоречия, нестыковки, путаница; кажется, что рассказчик забывает, что он говорил пару минут назад. После обработки таких сказок кем-либо из собирателей фольклора таких небрежностей становится меньше, а иногда они полностью исчезают. Некоторые авторские сказки скандинавских писателей, собранные в этой книге, написаны так, что кажутся стилизованными под народные, т. е. они столь же неаккуратно слеплены. Приведу несколько примеров.

Сирус Гранер «Сказка о четырёх троллях и маленьком пастушке Петере».

Тролли эти были великаны. «Один шаг исполинского тролля покрывал расстояние в двенадцать миль.» «В старом домишке в самом глухом уголке леса» жила мудрая ведьма Уггль-Гуггль, к которой тролли-великаны пришли за советом. Случайно пришли почти в одно и то же время, но каждый из них не хотел, чтобы другие знали о его визите. Ведьма прячет четырёх великанов по очереди, одного на чердаке, другого в погребе, третьего в печи, четвёртого в сарае на заднем дворе. Автор сказки мог бы сообщить читателю, что ведьма сумела на некоторое время уменьшить габариты своих гостей до нормальных. Обыкновенное, тривиальное колдовство, какого полным полно в литературе и фольклоре. Но он забыл, что рассказывает про великанов и понёс вышеописанную ахинею.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Агнета и морской царь».*

Во-первых, он не морской. Это мелкий царёк озера и реки, вытекающей из него. Почему всё же «морской», это вопрос к переводчику. Но не это главное. Автор сказки женщина. Странно, что она не понимает, какое действие на невинную девушку может оказать постоянно ходящий голым по дну озера её жених, от него даже святые на иконах отворачиваются, когда в конце сказки он входит в церковь.** Кроме того, он с самого начала обманул её, сказав, что под водой цветок липы будет своим ароматом напоминать ему о ней. Немного позже она обнаружила, что цветы под водой не пахнут. Но автор ничего не говорит про этот неприятный обман. Со временем (семь лет прошло) контроль царька над женой стал слабее и она вдруг услышала звон колоколов. И ... в итоге вернулась домой. И когда она вышла на берег (после 7 лет под водой), то обнаружила, что «солнце светило намного ярче, чем ей было привычно». А ведь когда царь соблазнял Агнету, он ей сказал, что солнце «светит сквозь воду вдвое ярче». В этом обмане не было необходимости. Это просто автор сказки забыла, что она наплела несколько страниц назад.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

Хелена Нюблум «Кольцо».

Это очень хорошая сказка. Если говорить штампами, чего я не люблю, она светлая, добрая и оптимистичная. Принц ищет владелицу скромного маленького колечка. По пути останавливается в большом дворце, хозяйка которого «рано овдовела, но всё ещё была молода и красива». И «выглядела изысканно, как королева». «Однако руки у благородной леди оказались на удивление большими, красными и грубыми.» Они «больше подошли бы кухарке.» Зачем нужна вся эта чушь про грубые руки богатой и знатной дамы, у которой достаточно слуг? А что было бы, окажись кольцо ей впору? Путешествие принца закончилось бы в её дворце. И вся доброта и оптимистичность и злой тролль в сказке не появились бы. Автор не нашла естественного выхода из сложившейся ситуации и остановилась на этой, далёкой от любой правды (как жизненной, так и сказочной), детали облика красивой хозяйки.

В авторских сказках русских писателей мне такого неуважения к читателю не встречалось.

*) Вопрос к переводчику. Если этот «юноша» величает себя царём, то почему в той же строке (!) называет своё владение королевством? Даже в сказке у короля королевство, а у царя царство.

В авторских сказках русских писателей, где нет переводчиков, мне такого неуважения к читателю не встречалось.

**) Тут претензия у меня, скорее, к иллюстратору. В переводе о странной манере скандинавского водяного одеваться ничего нет. Возможно, в оригинале об этом что-то говорится. Неужели Бауэр заставил бы мужчину появиться в церкви во время службы обнажённым, если бы в сказке такого не было? Нет у меня ответа. Но парень (возраст в сказке не имеет значения и царь-король на несколько сотен лет старше Агнеты) красивый, сложен, как олимпийский чемпион по плаванию.

Об этой сказке уже написано всё, что только возможно, хорошее. И всё, что только возможно, плохое тоже. Но это плохое настолько очевидно притянуто за уши методом высасывания из пальца, что даже возражать не хочется. А хочется наплевать и забыть.

Не помню, написано ли хоть что-нибудь об иллюстрациях к Салтану. Тема интересная, попробую. Несколько слов будет и о самой сказке (о тексте). Без этого никак.

Иллюстрации Билибина к Салтану не менее замечательны, чем сама сказка. На первой же картинке художник ответил на вопрос о том, как и почему царь оказался недалеко от окна, за которым пряли и беседовали три девицы. Всё предельно просто — он выгуливает собаку. Для этого существует на псарне специальная служба, но собака эта не охотничья, с ней царь гуляет лично, понимая, что от слишком долгих посиделок на троне может произойти только вред для организма. Этот пёс присутствует ещё на двух иллюстрациях. Он провожает царя на войну. Потом сидит у ног царя, принимая вместе с ним гостей-корабельщиков. Между прочим, эти мореплаватели, будучи уже хорошо знакомы с князем Гвидоном, признаются, что они не брезгуют контрабандой: «Мы объехали* весь свет, Торговали мы недаром Неуказанным товаром;». Понятно, что на острове Гвидона пока ещё нет таможни, а функция взвода богатырей чисто военная. Так или иначе, для Гвидона эти купцы, торгующие «булатом, чистым серебром и златом», просто находка. Но, бог с ней, с экономикой. Забавы ради я проверил количество нарисованных Билибиным витязей. Их оказалось ровным счётом тридцать три! Не поленился художник. Тридцать четвёртый — бородатый командир этих подводников дядька Черномор. Судя по его имени, этот отряд дислоцировался на Чёрном море, и по просьбе любимой сестры сменил место службы. Нарисована эта иллюстрация, как и все остальные, в 1905-м году.

На последней картинке царь и его сын беседуют за пиршественным столом, уставленным красиво расписанными бутылками и ковшами. Перед царём лежит рог, но пьют они с Гвидоном из бокалов. А самое-то интересное тут не на столе, а на полу перед столом. На ковре сидит порядком наклюкавшийся рассказчик, тот, который «там был; мёд, пиво пил — И усы лишь обмочил.» Насчёт усов («лишь») художник явно сомневается, и об этом свидетельствует поза рассказчика. Перед ним сидит кот, которого, как и собаки, у Пушкина нет. Пока это ещё самый обыкновенный кот (его приняли на службу князь Гвидон и его молодая жена, т. к. во дворце появились мыши), но судьба его уже решена. Правая рука сидящего на ковре человека протянута вперёд и чуть согнута в локте. Немного опущенная кисть руки с вытянутым указательным пальцем направлена на кота. Этот жест знаком любому образованному любителю живописи, а художнику и подавно. Откуда он? А это жест Иисуса Христа с картины Караваджо «Призвание апостола Матфея». Рассказчик выбирает кота, указывая на него (палец Иисуса немного согнут, но эта мелочь ничего не меняет), призывает его, если хотите, стать новым рассказчиком сказок Пушкина. Апостолом Пушкина? Почему бы нет? Ведь рассказчик — это и есть Пушкин. Этому коту суждено отныне ходить по златой цепи вокруг дуба на Лукоморье и то заводить песню, то говорить сказку.

Этой остроумной аллюзией Иван Яковлевич завершает цикл иллюстраций.

PS. Остров Буян похож в плане на ящерицу. Тут у меня комментариев не будет. Возможно, художник имел в виду какой-то конкретный остров, о котором ему мог рассказать отец — врач и военный моряк. Может быть это остров Робинзона Крузо? Надо будет проверить.

*) У Пушкина именно объехали, «едет флот царя Салтана». А «Лебедь белая плывёт». Тут не только юмор — должен же как-то фундаментально отличаться способ передвижения кораблей от способа передвижения лебедей. Это хорошая идея, и если бы я сочинил сказку с кораблями и лебедями, то корабли мои тоже бы ехали, а лебеди плавали.

Мальчик действительно очень добрый. Делится своей едой с маленьким Иисусом, сидящим на руках Богородицы. Так в переводе Эльвиры Ивановой, никакого измождённого святого у неё нет и в помине. Постепенно люди стали замечать, что Младенец Иисус полнеет, поправляется. Это полная ересь, поскольку на всех изображениях Богоматери с Сыном он выглядит нормальным здоровым ребёнком, который может начать полнеть только в результате нарушения обмена веществ. Младенец благодарит мальчика и приглашает его на небесную свадьбу (название этой легенды у Ивановой «Небесная свадьба», хотя никакой свадьбы в ней нет). Что произошло после того, как обрадованный мальчик принял это приглашение? Конечно же мальчик умер в ближайшее воскресенье (после причастия; пастор всё понял и совешил положенный обряд). В переводе под редакцией Полевого (он носит название «Мальчик в Раю» и там вообще нет слова «свадьба»)* мальчик действительно подкармливает деревянное изображение святого с измождённым лицом и очень худого, приняв его за Боженьку. «С особенным удовольствием приметил он, что пища, приносимая им, исчезает, а тощее изображение святого начинает полнеть, и даже щёки его покрываются румянцем.»** Мальчик, разумеется, не понимает, что святой не должен выглядеть, как довольный жизнью бюргер. Но святому это ясно, как божий день, и в следующее воскресенье он приходит за мальчиком, чтобы в благодарность за доброту и заботу взять его на небо. Не каждый ребёнок поймёт, что не следует переходить в милосердии некий предел, чтобы не умереть гораздо раньше срока. Так что читать это детям лучше всего вслух и с комментариями. Надо помнить, что божественная справедливость непостижима для простых смертных.

Эти два перевода настолько раличаются в важных деталях, что кажутся сделанными с разных вариантов оригинала. Трудно представить, что переводчик может допускать столь крупную отсебятину. Представить трудно, но так бывает. Пример — переводы Гатцука, во многих случаях радикально отличающиеся от оригиналов. Но какой перевод именно этого рассказа должен считаться верным? Ответ очевиден — это перевод с названием «Мальчик в Раю». Предположение о разных вариантах оригинала я сразу отбрасываю. Вариант был один, тот, где мальчик кормит взрослого святого (это, вероятнее всего, отшельник, умерщвлявший плоть). Мальчик не мог пожалеть младенца, который выглядит (причём, всегда и везде) куда лучше самого мальчика, а перевод Ивановой это её собственное сочинение (случай у неё не единственный), противоречащее здравому смыслу и не заслуживающее доверия.

*) Этот же перевод в двухтомнике издательства Лексика (1997 год) назван всё-таки «Небесная свадьба». Предполагаю, что по недоразумению. Азадовский обоснованно избрал компромиссный вариант, переведя название этой легенды «Небесная радость» (см. ЛП «Детские и домашние сказки» в двух томах).

**) Это ещё более вредная явно протестантская ересь, и, если этой легенде много сотен лет (согласно комментарию во втором томе ЛП, она известна с 12 века), то уж в католических государствах Инквизиция должна была вырвать её с корнем.

Давно такого двойного сюрприза не встречал. Первый это название рассказа, принятое на ФЛ. Кто-то, называющий себя переводчиком, знает английский на два балла, а выбравшие этот вариант для страницы ФЛ, рассказ не читали. Неприятно писать отзыв на рассказ, названный здесь в результате ну, прямо таки демонстративно глупо. В русском языке есть слово «травелог», что означает рассказ о путешествии, путевой очерк. И я пишу отзыв на рассказ «Человек, который путешествовал слонами» и, к сожалению, приходится писать его на этой странице. Герой рассказа никогда в жизни ничем не торговал. Он и его жена только путешествовали, играя в путешествующих слонами. TRAVELED значит путешествовал.

Второй сюрприз это очень прозрачное указание в финале на место, где Джон гуляет по ярмарке и ест сахарную вату за счёт фирмы. И сосиски собаке за счёт фирмы. Типичный американский халявщик, всю жизнь мечтавший о жизни бесплатной, не имевший ни дома, за который надо порядочно потрудиться, ни детей, которые могли бы обойтись ещё дороже. И в загробном мире ему кажется, что его покормят даром. Где-то Джон работал, вероятно, кем-то не особенно нужным, и не смог даже купить в кредит автофургон (да и зачем им фургон? складывать покупки? так они с Мартой покупателями были только потенциальными). И не на этой ли теме (теме отсутствия детей) они с женой окончательно свихнулись? Какая ферма, какие кролики — это же вкалывать надо до седьмого пота! Лучше путешествовать ... слонами! Финансирование «заслуженного отдыха» Джону такую возможность давало, если не нужно было платить за бензин.

Патриотический пафос рассказа просто бросается в глаза, он слишком красочен, приторно-навязчив. И... фальшив. Это не что иное, как насмешка над пустой видимостью американского благополучия, апофеоз которого тоже ведь разворачивается во всей красе там же — на том свете.

Хайнлайн оказался хорошим пророком в своём отечестве.

Настоящую же Америку (ту, что на этом свете) он очень красочно и совершенно другими цветами расписал в повести «Странная история мистера Джонатана Хога». Эти строки звучат, как реквием.

«Следить за речами философов древности в современных декорациях и под соусом доброй иронии — другого подобного в нашей литературе просто не было и нет.»

Из отзыва

«Так выпьем же за диалектику!

За диалектику всем было пить не привыкать.»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

«Вот ты и смотри, Сократ, ...»

Колупаев «Сократ Сибирских Афин»

Немалое мастерство автору потребовалось (к вопросу о мастерстве я ещё вернусь), чтобы слушателям было почти невозможно понять, что им читают (если предположить, что чтец не предупредил их заранее), — какой-либо из «Диалогов» Платона (ну, скажем, «Критон») или пародию на него. Вот отрывок из такого диалога (Часть первая, Глава двадцать восьмая):

«— Милый Критон, — ответил Сократ сокрушённо, — разве тебе неведомо, что к любому делу большинство людей непригодно и ничего не стоит, серьёзных же людей и во всех отношениях стОящих очень мало. Не кажутся ли тебе прекрасными делами художественная гимнастика, честная торговля, свободная журналистика, военная стратегия?

— Конечно, кажутся.

— Ну, а разве ты не замечаешь, что большинство людей, берущихся за эти дела, достойны лишь презрения?

— Да, клянусь Зевсом, ты говоришь сущую правду.»

Ну и зол же был автор на окружающую его действительность в последние годы ХХ века! Ведь так оно и было тогда. Какие-то люди, занимавшие высокие посты и совсем недавно носившие в карманах партбилеты, разрушали нашу армию и флот, разворовывая матчасть, публиковали в СМИ разнообразную клевету на порядочных людей, торговали оружием и наркотой? Ладно, не спорю. Но причём тут художественная гимнастика? При чём тут Ирина Винер, Алина Кабаева, Ляйсан Утяшева и многие другие прекрасные наши тренеры и спортсменки? Почему из огромного количества видов спорта автор ужалил устами Сократа самый красивый из них? Не отношения ли с прекраснозадой обобщённой (или коллективной) Каллипигой послужили тому причиной? Может быть, это надо считать доброй иронией? Ну, как говорят мои знакомые академики, — тут всё В ЗАВИСИМОСТИ. Короче говоря, если автору надо было, чтобы читатель на него по-крупному рассердился, то он мог бы и остановиться на достигнутом. Но не останавливается, продолжая во множестве генерировать разнообразные глупые шутки* и образцы словоблудия типа 16-й главы первой части.

Хотя это и нечто необычное, но читать подряд трудно. Впечатление такое, что автору постоянно хочется покрыть густым матом то, о чём он пишет с несколько недотягивающим до остроумия юмором. Ему не до смеха, но он пытается эту эмоцию как-то изобразить, и очень часто это заканчивается неудачей.

Невозможно не процитировать ещё один отрывочек из 27-й главы второй части, где идёт совершенно не пародийный, если не учитывать его полнейшую неуместность, разговор о насущном, близком к жизни (это всё та же очередь за хлебом, но он уже кончился). И вдруг, как гром среди ясного неба:

« — А кибернетика и генетика — дерьмо, — уже разогреваясь возвестил тот же голос.

— А как же! — обрадовался я. — Дерьмо и есть!

Тут все начали обсуждать свойства дерьма и сошлись на том, что кибернетика и генетика — дерьмо именно собачье, а не, к примеру, коровье. Я было чуть не предложил человечье, и вовсе не из-за его качества, а только из-за количества, но вовремя одумался. Может, диалектическое говно выше, чем деидеологизированное собачье?»

К чему это всё опять вспоминать? Можно было найти кучу более злободневных поводов, чтобы поговорить о сравнительных характеристиках дерьма. Все эти глупости о генетике с кибернетикой уже всем надоели, уже давно (я говорю сейчас о времени написания книги) всем ясно, где было дерьмо, а где наука, и вот опять! И совершенно не к месту. Как будто автор сам об этих вещах только вчера узнал. Вот уж действительно мудрая книга!

Не спасает даже постоянное поглощение дикого количества алкоголя всеми героями этой фантастической пародии. Не пьёт, пожалуй, только Ксантиппа, и дети. Автор же, напившись до бесчувствия, падает в бассейн, где самое место для воспоминаний о его работе в дельфинарии. Межеумович так и вовсе не просыхает, время от времени провозглашая что-то вроде вот этого:

« — Кончилась сраная Перестройка! — воскликнул материалистический Межеумович. — Да здравствует развитой социализм, от которого и до коммунизма рукой подать!»

Сократ, способный пить сколько угодно без последствий, почему-то называет формулу Е = mсквадрат фитцджеральдовской, не возражая при этом против авторства Эйнштейна. Это, видимо, тоже шутка. Надеюсь, только я её не понял.

Заканчивая, обращусь ещё раз к вышеупомянутому диалогу Платона «Критон».

Цитирую Платона «Избранные диалоги» ХЛ, 1965 г. перевод Михаила Соловьёва:

Критон Сократу: «В твоём распоряжении моё имущество, и я думаю, его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не надо тратить моего достояния, то здесь есть чужеземцы, которые готовы за тебя заплатить; один из них — Симмий фиванец — уже принёс необходимые для этого деньги. То же самое готов сделать Кебет и ещё очень многие.

[...] Что касается меня, так мне стыдно и за тебя и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это произошло с тобой по какому-то малодушию с нашей стороны. [...] Вот ты и смотри, Сократ, как бы кроме беды, не было бы и позора для нас с тобой. Всё-таки подумай, — впрочем, думать уже некогда, а нужно решить, решение же может быть только одно. ... Право, Сократ, послушайся меня и ни в коем случае не поступай иначе.»

Теперь несколько строк из Колупаева:

« — Ты, Сократ, можешь вполне располагать моим имуществом, и я думаю, что его будет достаточно. Если, наконец, заботясь обо мне, ты думаешь, что не нужно тратить моего имущества, то вот твои иноземные друзья, которые здесь, готовы помочь. Один уже здесь — Симмий из Сибириса. (Колупаев очевидным образом ухудшил перевод Соловьёва — примечание моё). [...] — Что касается меня, Сократ, то мне стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, если станут думать, что всё это случилось с тобою по какой-то скаредности с нашей стороны. Вот ты и смотри, Сократ, как бы всё это не оказалось не только вредным, но и позорным для нас с тобою. Однако, подумай. Вернее, впрочем, что и думать-то уже некогда, а нужно решать. И решение может быть только одно. Но умоляю тебя всячески, Сократ, послушайся меня и ни в каком случае не поступай иначе.»

(опять хуже, чем у Соловьёва)

Такое же сопоставление я мог бы привести ещё одно (а может и больше, но одно точно), но желающие могут это сделать самостоятельно при наличии в библиотеке сочинений Платона, а цитаты довольно большие.

Есть ещё один древний оратор, который в отличие от Сократа, выдуманного Платоном, существовал на самом деле. Это Исократ (возможно, Платон просто немного упростил имя этого человека), и его Колупаев тоже цитирует в своей книге, без ссылок, разумеется, но при этом более тщательно меняя перевод. Приведу два отрывка из речи Исократа «Панегирик» в переводе К. М. Колобовой (человек, интересовавшийся античными ораторами, мог найти этот перевод в приложениях к журналу «Вестник древней истории» за 1965 — 1969 годы).

Отрывок первый:

«Такая война лучше мира, она скорее похожа на священное посольство, чем на поход; она полезна и для тех, кто стремится к мирной жизни и кто мечтает о войне. Одни могли бы спокойно извлекать пользу из своего добра, другие — приобрести большие богатства за чужой счёт.»

Отрывок второй:

«Мы даже не доставим неприятностей городам, производя у них набор воинов, что теперь, при нашей войне друг с другом, для них в высшей степени тягостно: ведь гораздо меньше будет желающих остаться на родине, чем таких, которые предпочтут принять участие в походе. Какой юноша, какой старец настолько равнодушен к славе, что не захочет вступить в это войско, возглавляемое афинянами и лакедемонянами, в войско, которое собирается ради свободы союзников и отправится в поход по воле всей Эллады для отмщения варварам? А какие молва, память, слава должны стать уделом людей, отличившихся в великих делах, и при жизни, и после смерти!»

Теперь соответствующие места из «Сократа Сибирских Афин» (говорит Исократ, часть первая, глава семнадцатая.)

Первый отрывок:

« — Это единственная война, которая лучше, чем мир! — гремел оратор. А ведь на вид-то был уже совсем стар и немощен. — Похожая больше на лёгкую прогулку, чем на поход, она выгодна и тем, кто хочет мира, и тем, кто горит желанием воевать. Те смогут открыто пользоваться своим богатством, а эти разбогатеть за чужой счёт.»

Второй отрывок:

«Нам даже не придётся обременять города воинскими поборами: желающих отправиться в этот поход будет гораздо больше, чем тех, кто предпочтёт остаться в доме. Найдётся ли кто-нибудь столь равнодушный, будь то юноша или старик, кто не захочет попасть в это войско с сибирскими афинянами во главе, снаряженными от имени Сибирской Эллады, чтобы союзников избавить от рабства, а персов заслуженно покарать? [...] А какую славу стяжают при жизни, какую посмертную память оставят те, кто отличится в этой войне!»

Для такого способа сочинения художественной литературы мастерства, на мой взгляд, требуется уже значительно меньше, чем может показаться неподготовленному читателю.

Интересно, что в комментариях кандидата философских наук доцента С. В. Буренкова пояснению принципа цитирования автором Платона (об Исократе и говорить нечего, знает ли вообще о нём этот комментатор?) места не нашлось. Такой принцип цитирования, без ссылки на источник, имеет неприятное название, которое не хочется здесь приводить. Всё же книга не из одних глупостей и левых цитат состоит, она большая и достоинств в ней тоже немало.

*) Тут можно привести много примеров. Вот парочка:

« ... воздух — это очевидно, тут и припоминать нечего — есть испарение и расширение воды; мало того, сам огонь не может быть зажжён, не может сохраняться и поддерживаться без помощи и содействия влаги. Я видел также, что те жидкие масла, при помощи которых поддерживается трепетная жизнь пламени и огня, являются своего рода состоянием зрелости и сгущения воды.»

Это мне напомнило не менее идиотскую, но серьёзную, не пародийную физику воздуха из «Орды встречного ветра». У Колупаева приведённый «размышлизм» об огне (как он отличает огонь от пламени, осталось его секретом) даже и на пародию не похож.

А зачем «Диалектику природы» «Отца и Основателя» называть «Дианетикой природы»? Это и на пародию не похоже, и на шутку. Несколько ближе к шутке, правда, на мой юмор, не остроумной, располагается название работы другого «Отца и Основателя» (тоже с неназванной фамилией) — «Материализм и эмпириокретинизм». Автор в это время стоит в огромной очереди за хлебом, люди, как обычно в такие моменты, обсуждают философские и физические проблемы пространства и времени, хлеба может не хватить на всех (и он действительно скоро кончился); так что голодному автору просто не до шуток. Древнегреческую Трою он переименовал как-то совсем уж непредсказуемо и даже, на мой взгляд, не совсем прилично — в Пердячинск. Ну, хоть Новотроицком бы назвал. Сибирский юмор, однако ...

И такова вся книга. Кажется, она целиком написана в огромных очередях то за хлебом, то за водкой.

«Но что такое рыцарь без любви

И что такое рыцарь без удачи?»

Юрий Ряшенцев

Если представить Кама Сутру в виде десятисерийного фильма, то в рассказах, включённых в эту книгу, десятой, самой интересной и полезной серии, найти не удастся. Причину автор честно называет — «я очень брезглив». Он почему-то разделяет брезгливость от острого обоняния, хотя в данном случае оснований для этого разделения, на мой взгляд, не существует, — не столь важно, что конкретно ему мешало. Это важнейшее признание автор делает в одном из лучших эссе, посвящённом весьма загадочной женщине по имени Мириам. Ему не удалось преодолеть этот свой недостаток (а недостатком является избыток любого человеческого качества, в том числе и доброты) даже с этой «на редкость чистой душой и телом женщиной». Именно брезгливость помешала Ивану Антоновичу ещё в очень молодом возрасте принять молчаливое предложение Лизы с Галерной улицы, и вместо того, чтобы заняться нужным ей делом, он любовался отражениями и запоминал скульптурные «формы человеческих тел в страсти». В результате Лиза, переехав куда-то с Галерной, не оставила ему адреса.

Будь в книге «десятая серия», это превратило бы её в выдающийся философско-физиологический трактат о любви во всех её проявлениях. Кама Сутра могла бы нервно курить в сторонке.

Иван Антонович честно пишет о том, что он с женщинами делал, и столь же честно не пишет о том, чего он с ними не делал. Из рассказа об Ирине «Последняя богиня» видно, что иногда (и, возможно, не так уж редко и не только с ней) он бывал далеко не на высоте, вёл себя, как неопытный любовник, причиняя партнёрше неудобства. Причиной этого была всё та же брезгливость, кажущаяся особенно неуместной в отношениях с «богиней».

Но быть благородным рыцарем брезгливость не мешала, и он спас (вытащил из крайне неприятных жизненных ситуаций) четырёх девушек — Люду, Сахавет, Зину-Зейнаб и Ирину. Пятой могла бы стать Мириам, и Ефремов думал об этом, пытался её найти. Наверняка справлялся в Академии, где она его видела (что она там делала? может быть раньше училась в Пединституте?). Женщина, очень тщательно скрывающая о себе даже самую пустячную информацию, не могла, конечно, сразу назвать свои настоящие имя и фамилию. Естественно, поиски Мириам Нургалиевой, были обречены на неудачу. «Ты не знаешь многого из нашей жизни» — говорит она Ефремову в Москве, где, как ей, очевидно, известно, она находится в безопасности. Умудриться приехать в Москву, находясь под строгим контролем («меня решили привести к покорности»), — это кажется невероятным. Рискну предположить, что Мириам была сотрудницей органов Госбезопасности, у которых в годы войны хватало работы в крупных центрах эвакуации советской интеллигенции, одним из которых был Фрунзе.

Зачем автор написал о Валерии, неясно. Здесь загадочно всё — и судьба её и любовные отношения между ними, о которых не написано ничего. Не узнал ли Иван Антонович от Валерии нечто такое (о «страшной России», например), что не решился доверить это бумаге? Под «определение служения и восхождения» (см. главу «От автора») связь с Валерией не подходит. Видимо, хотел написать, но так и не собрался.

О письмах сказать можно лишь то, что в них нет ничего особенного, просто кое-что добавляют к облику писателя. Ну и рассказывают, хотя и совершенно не в русле основного повествования, о его третьей жене.

Интересный факт. Загадок в книге так много, что одна из них вылезла на обложку. Это инициалы издателя Юхневской. Эту тайну мне раскрыть не удалось. Может быть, недостаточно внимательно читал. Кому удалось, сообщите, пожалуйста.

Васечкин «получил пять по математике, изумив одноклассников своими познаниями в дробях». Удивительно не это, а то, что Васечкин-старший накануне дал учительнице пятьсот рублей «только бы сыночку поставили очередную пятёрку». Очередную! Ясно, что Васечкин-младший не из тех учеников, за отличные оценки которых надо платить учителям. Во всяком случае с математикой дело обстоит именно так и никак иначе — одноклассникам способности Васечкина не кажутся неожиданными. Так зачем отец делает эту невероятную глупость? Привычка бывалого коррупционера? Пусть так, но зачем он посвящает в это уголовное дело ребёнка? Он идиот? Но тогда микрорассказ из реалистического превращается в фантастический, поскольку именно таков уровень этого идиотизма. И, наконец, причём тут совесть, принявшая в рассказе облик Червя Сомнения? Учился-то Васечкин нормально. И ещё вопрос. После головомойки, устроенной Васечкину-старшему женой, мальчик принимает довольно странное решение — отныне он «всегда будет всё делать сам, в том числе и учиться ... И сдержал слово». Это надо понимать так, что он сам себя будет (почему будет, он же сдержал слово) кормить, лечить и одевать? Что ещё должен делать школьник младшего класса САМ кроме, как учиться? Чистить зубы, да на горшок ходить ...

Микрорассказ вместил в себя столько ерундистики, что лучше бы это была повесть, тогда, может быть, что-то прояснилось бы.

Многоплановая микронеудача автора.

В тридцатом томе много интересных интервью, взятых разными людьми у Бориса Стругацкого. Он выступает в них, как мудрый наставник, Учитель с большой буквы. Я всегда соглашался с его мыслями и ставил высшие оценки (на сайт пока не все занесены), но вот читаю интервью Губарева «Теорема сотворения».

«Жуком в муравейнике» мы пытались доказать теорему: если в стране существует тайная полиция — неизбежно будут умирать невинные люди. Даже если работать в этом ведомстве будут самые достойные и нравственные сотрудники. Человек, который, переходя улицу, смотрит сначала направо, в затем, дойдя до середины, налево, в городе с достаточно сильным движением долго не проживёт.»

Предположив, что дело происходит не, например, в Лондоне, а в Ленинграде и представив себе такого пешехода, я бы первым делом заподозрил, что он самоубийца или, на худой конец, сбежал из психушки. Он, разумеется, не совершает ничего противозаконного, всего-навсего нарушает правила, очень простые правила. Где в этой странной метафоре тайная полиция? Её символизируют Правила уличного движения? Но они только для психов тайна. Так что хотел этим сказать БНС?

Мне показалось, что он тут опроверг самого себя. Этот пешеход не совсем сумасшедший, он принадлежит к близкой к сумасшедшим категории людей — он самоубийца. Именно как самоубийца ведёт себя в «Жуке ...» Лев Абалкин, что с точки зрения сотрудников тайной полиции весьма подозрительно — а не управляет ли его поведением некая посторонняя сила? Так что теорему о невинных людях АБС не доказали в предлагаемом Борисом Натановичем виде. Они доказали только то, что в описанной в повести ситуации вопрос о виновности или невиновности погибшего отступает на второй план, а сотрудники тайной полиции выполняют свой долг так, как они его понимают (см. слова Сикорски о запахе серы). А понимают они этот долг абсолютно правильно.

Губарев на этом тему закрыл, и неизвестно, согласился ли он с таким «доказательством». Но важно вот что: БНС не говорит, что они теорему доказали, они её только «пытались доказать». Просто Борис Натанович не хочет признать, что в этой повести правда жизни оказалась сильнее ложного постулата, — а это свидетельство таланта её авторов, — но говорить об этом неловко.

Эта сказка могла бы войти в состав гипотетической «хрестоматии по ненавязчивому воспитанию», если такое издание когда-либо будет осуществлено. Тринадцатилетний Улле вовсе не так уж глуп, как о нём думают. Но «тормоз», как назвали бы его наши современники, он редкостный. В то же время он способен размышлять о том, что говорят о нём люди, а это вселяет надежду. Ему приходит в голову вопрос, который настоящий дурачок никогда бы себе не задал: «Неужели я такой глупый оттого, что не умею читать?». Ради этого вопроса и написана Альфредом Смедбергом* вся сказочная история, которая, как мне кажется, привела бы в восторг самого Андерсена. Тут-то и пригодился подарок королевы фей**. Не зря мудрая королева подарила Улле семь желаний. Она предвидела, что бОльшую их часть он растратит впустую. Но вот произнесено (пусть мысленно) ключевое слово — ЧИТАТЬ. Дальнейший жизненный путь Улле с этого момента будет освещён (или освящён) светом этой вспышки. И он вырастет «мудрым, добрым и полезным человеком».

Те читатели, которые тоже умеют размышлять и уже давно идут в направлении указанном королевой, могут задать себе вопрос, — а кто же тот могущественный властитель, который наказал (!) королеву фей, превратив её в лягушку на такой большой срок — на целые сутки? Это на первый раз, вероятно; за следующий подобный проступок он бы осталась в лягушачьей шкуре до подбора стрелы какого-нибудь скандинавского принца. Кто же так уважает и защищает лягушек? Да и не только их, наверно? Придётся вспомнить биографию Василисы Премудрой.

Очень полезная сказка.

*) О Смедберге никакой информации не нашёл, кроме дат рождения и смерти 1850-1925. Вероятно, надо искать на шведском языке.

**) В аннотации фея названа эльфой. Может быть, феи и эльфы это очень близкие разновидности мифических народностей, а может быть эльф это и есть фея, но мужского рода. Это пробел в моём образовании. В русских сказках тоже есть феи, но они называются хозяйками (Медной горы, например). И впервые встречаю такое написание. Эльфов женского пола обычно называют эльфийками. Интересно, кто придумал термин «эльфа».

Эту толстую книгу хвалят за тонкий юмор. Присоединяясь к хору, приведу два примера:

»... дом мистера Лассельса на Бретон-стрит* считался одним из лучших в Лондоне. Он изумлял тем совершенством, какого может достичь лишь очень богатый и незанятый человек, посвятивший бОльшую часть времени собиранию картин и скульптур, а бОльшую часть душевных сил — выбору мебели и обоев. Лассельс обладал безупречным вкусом ...».

«Он пробормотал что-то о честном выражении лица мистера Норрелла.

Йоркских волшебников такой ответ явно не удовлетворил (а если бы они имели честь самолично лицезреть мистера Норрелла, этот довод убедил бы их ещё меньше).»

Как выясняется по ходу повествования, Герберт Норрелл действительно довольно глупый и к тому же чрезвычайно вредный мистер. В конце, избавившись от влияния плохого человека, мистер Норрелл исправляется.

Тема юмора Кларк достойна отдельного исследования. Мне же в этом далеко из ряда вон выходящем романе показался в большей степени заслуживающим внимания его сатирический уклон. Начну с маленького вступления, к сатире отношения не имеющего.

Самым приятным для меня сюрпризом было ясное, хотя и малозаметное указание на местонахождение описываемой автором части большого альтернативного мира. Это одно из отражений Амбера во времена правления короля Оберона. Джон Аскгласс называет себя сюзереном этого могущественнейшего повелителя светлой части веера миров.** В главе 34 джентльмен с волосами, как пух на отцветшем чертополохе (очень неприятный тип, как постепенно выясняется, настоящий злой волшебник, просто изверг) приводит Стивена в некий город на краю пустыни. Попасть в это место пешком можно только тем способом передвижения, которым пользуются герои Хроник Амбера. Собственно говоря, хотя Амбер и невообразимо далёк от мест, где происходит действие романа, этот лёгкий но многозначительный поклон Сюзанны Кларк в сторону Роджера Желязны пришёлся мне очень по душе. С Амбером роман Кларк связан ещё одной незаметной ниточкой, о которой скажу позже.

В остальном действие романа никак с Амбером не связано. Главное здесь — это постоянные насмешки автора над всем английским обществом начала 19-го века (от оборванца, старающегося казаться чародеем, до министров и членов королевской семьи и, страшно сказать, самого короля Георга), которые рикошетом замечательно метко попадают в кое-какие современные, с позволения сказать, лица, в виде пощёчин.

Издевательства над английской армией мне понравились больше всего. Эти эпизоды до такой степени напоминают правдивые рассказы барона Мюнхгаузена, что начинаешь представлять, как Сюзанна Кларк пишет свой роман, а перед ней на столе лежит небольшой томик Распе, куда частенько заглядывает. Короткий отрывок приведу полностью:

«Проведя рекогносцировку, полковник Виккери выяснил, что в лесу полным-полно французских солдат, готовых обстрелять британскую армию. Офицеры обсуждали, что делать, когда появился лорд Веллингтон. «Полагаю, мы могли бы обойти лес, — сказал Веллингтон, — но это долго, а я спешу. Где волшебник?»

Кто-то ушёл и привёл Стренджа.

«Мистер Стрендж, — сказал лорд Веллингтон, — думаю, вам не составит труда переместить несколько деревьев. Пожалуйста, уберите лес!»

Стрендж сделал, как было приказано, и перенёс лес на другую сторону долины. Французы остались на голых камнях без всякого прикрытия и быстро сдались.»

Стрендж быстро и точно выполнял и другие аналогичные поручения Веллингтона — менял русла рек так, чтобы англичане оказались в лучшей позиции, чем французы; строил за одну ночь дороги «римского образца, с хорошими канавами на обочинах для стока воды и плотно подогнанными плитами на поверхности» (дороги и многочисленные наколдованные мосты исчезали через час после того, как по ним проходил последний солдат английской армии); перенёс однажды на несколько миль целый город (Памплону), т. к. Веллингтону не хотелось исправлять ошибку на карте (эти два деятеля привели местность в соответствие с картой).

Всё это сплошная сатира и немного юмора. Веллингтон побеждал французов отчасти, конечно, потому, что в Испании не было Наполеона (Сульт, Мармон, Массена и другие генералы допускали грубейшие промахи), но, главным образом, по причине поддержки англичан испанскими партизанами; не нужна была испанцам французская культура, они предпочитали жить в дикости, но оставаться свободными***(и чтобы на их троне не сидел бездарный брат Императора). Примерно такая же мистерия происходит и в 1815 году при Катр-Бра и Ватерлоо, где магическая активность Стренджа становится ещё более масштабной, чем в Испании. Зачем автор делает из Веллингтона идиота (хватило бы и его просто фантастической недальновидности в первом разговоре с волшебником), не очень-то понятно, ведь даже французские офицеры в своих воспоминаниях о пиренейских сражениях пишут о его действиях с уважением.

Вот многозначительное свидетельство маршала Сюше из последней главы его мемуаров (речь идёт о военных действиях 1814 года):

»... ход событий ускорился. 8 сентября пала крепость Сан-Себастьян и подходила к концу оборона Памплоны. 7 октября армия под командованием лорда Веллингтона форсировала Бидассоа, овладела позицией при Круа-де-Букет и у форта Байонет, перенеся во Францию театр военных действий, естественной границей которого до сих пор являлись Пиренеи.

Это полностью изменило ситуацию, и наступление французских армий в Испании сделалось совершенно невозможным.»

Не менее важно, как мне кажется, свидетельство самого Наполеона. Приведу маленький отрывок из книги Эндрю Робертса «Наполеон: биография»:

«На страницах Le Moniteur Наполеон мог называть Веллингтона «сипайским генералом», но в частных беседах он восхищался решительным применением англичанином тактики выжженной земли при отступлении к линиям Торриш-Ведраш. Наполеон сказал Шапталю: «В Европе лишь Веллингтон и я способны на такое. Но разница между нами в том, что Франция ... меня осудит, а Англия [его] одобрит.» Это было правдой: Веллингтона, как правило, не критиковали за применение в Португалии тактики выжженной земли, а Наполеона, примерно так же действовавшего в Палестине и Пруссии, а впоследствии в России, сурово осуждали.»

(Жан-Антуан Шапталь — учёный и государственный деятель, написавший воспоминания о Наполеоне)

Когда Стрендж проникает в сны пленных неаполитанцев, на помощь автору приходит Льюис Керролл. «Одному солдату снилось, что его преследует Жареный Бараний Окорок****. Загнанный на дерево, бедолага плакал от голода, а Бараний Окорок кругами носился внизу, угрожающе тыча в сторону несчастного выпирающей костью.»

«Другой во сне шёл по лесу и неожиданно встретил покойную мать. Она рассказала, что только что заглянула в кроличью нору и увидела там Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя. Солдат спустился в нору и увидел Наполеона Бонапарта, короля Англии, папу римского и русского царя, которые оказались одним толстяком-великаном с ржавыми железными зубами и глазами как тележные колёса. «Ха! — ухмыльнулось чудище.- Ты что думал, мы разные люди?» Потом великан сунул руку в кипящий котёл, вынул оттуда младенца (в котором спящий узнал своего малютку-сына) и проглотил.»*****

Для Стренджа эти сны оказались малосодержательными, но для читателя это опять приятная встреча со старыми знакомыми из разных сказок. Второй сон имеет абсолютно ясное истолкование практически в любом историческом периоде. Разве только применительно к настоящему времени мне этот сон кажется верным отражением жизни не полностью, а где-то примерно процентов на семьдесят шесть.;-)

Английский джентльмен в изображении Сюзанны Кларк выглядит так:

«Есть особая порода джентльменов, которая встречается исключительно в Лондоне. Их главное занятие — одеваться дорого и по моде; жизнь они проводят в праздности, азартных играх и пьянстве, по несколько месяцев кряду живут в Брайтоне и на других модных водах. Порода эта достигла своего совершенства в Кристофере Дролайте. Даже лучшие друзья признают, что он не обладает ни одним хорошим качеством.»

»... тишину он заполнял собственной болтовнёй, а к недружелюбным взглядам привык и давно не обращал на них внимания.»

Мадам Кларк права во всём, кроме одного — таких типов полно было в любой европейской столице, а в Петербурге и в Париже уж никак не меньше, чем в Лондоне. Было и есть сейчас.

Теперь несколько слов о королях и императорах.

Вот крайне неприглядное описание английского короля.

«Безумие короля усугублялось слепотой. Радужка была затянута мутно-голубой плёнкой, белки глаз напоминали цветом скисшее молоко. Тронутые сединой волосы грязными прядями свисали вдоль дряблых, в сетке лопнувших сосудов, щёк. С безвольных губ стекала слюна. Белая борода была почти такая же длинная и неухоженная, как и волосы. Король ничуть не походил на те портреты, которые доводилось видеть Стренджу, ведь их писали в то время, когда его величество пребывал в здравом рассудке. В своём нынешнем облике, со спутанной бородой, с растрёпанными волосами, в длинном пурпурном халате король походил на трагического старика из шекспировской драмы, точнее, сразу на двух трагических стариков: безумный и слепой, он был Лиром и Глостером в одном лице.»

Если в этом портрете первого лица великой страны не содержится намёка на нынешний уровень её «величия», то я ничего не понимаю в литературе. Разве нынешняя Британия не напоминает целый дом, населённый толпой трагических и трагикомических стариков, называемый домом престарелых? А вокруг этого дома ещё бегает и кривляется толпа джентльменов типа Дролайта. Печальная карикатура на бывшую великую империю.

Вернусь к Амберу. У Георга III было 15 детей. Причём, девять сыновей, девять английских принцев. У короля Оберона столько же, если считать законных (но так и надо считать, что же это за король, если у него нет незаконных отпрысков) и не считать двух, которые умерли задолго до событий романа. Девять принцев и четыре принцессы — Фиона, Флора, Льювилла и Дейрдре. Не имел ли в виду семью Георга Желязны? Сомневаюсь в этом, но совпадение очень показательное. Стоит только сравнить могучих и симпатичных принцев Амбера с деградирующими английскими принцами, по поводу которых в романе Кларк мельком проскальзывает сожаление о том, что последние пока не повешены (подразумевается, что стоило бы). Желязны может быть и не думал о сходстве и различиях семейств Оберона и Георга, но Кларк определённо имела всё это в виду, поскольку, повторяю, Английское королевство в её романе это одно из отражений Амбера.

В снах, посылаемых Стренджем Александру I семь ночей подряд, Наполеон «превращается в волчицу и съедает сначала кота русского императора, потом его собаку, затем коня и, наконец, его прелестную любовницу-турчанку. Потом волчица принимается за друзей и родственников императора ...» Здесь автор, посмеиваясь над русским императором, не только отдаёт должное британской разведке, знающей о нём всё (от былого могущества у лордов только разведка и осталась), но и тонко оскорбляет французского императора (а, следовательно, и Францию) представляя его в образе волчицы, а не волка, и намекая таким образом на нелегитимность его правления и на то, что думал по этому поводу Александр.******

И, наконец, нечто удивительное, написанное Сюзанной Кларк об английском правительстве начала 19 века. Только ли об английском? 19 века? Посмотрим:

«Не то чтобы министры страдали тупостью, — напротив, среди них встречались блистательные умы. Не были они поголовно мерзавцами — среди них попадались безупречные семьянины, любящие детей, музыку, собак и живопись. И всё же кабинет был настолько непопулярен, что, если бы не речи министра иностранных дел, вряд ли удалось бы провести хоть один вопрос через палату общин.

Министр иностранных дел был несравненным оратором. Как бы низко ни стояло правительство в общественном мнении, стоило министру иностранных дел заговорить — ах! насколько в ином свете всё представало! Как быстро всё дурное оказывалось виною прежнего кабинета (ужасных людей, совмещавших общую тупость с коварством умыслов). Что касается нынешнего кабинета, со времён Античности мир не видел мужей столь добродетельных и столь оклеветанных врагами. Все они мудры, как Соломон, благородны, как Цезарь, бесстрашны, как Марк Антоний; никто более министра финансов не напоминает Сократа своей честностью. Увы, несмотря на все эти добродетели и дарования, министрам никак не удавалось добиться успеха в борьбе с Францией, и даже самый ум их вызывал нарекания.»

Ну, что же — убедительно, остроумно, современно (см. выше о пощёчинах рикошетом). Читая этот роман, я постепенно пришёл к выводу, что Сюзанна Кларк это британский Салтыков-Щедрин. Но, чтобы в этом романе понимать всё, надо быть англичанином, да ещё хорошо образованным. Мне осталось неясным, почему сэр Уолтер Поул получил бутылкой мадеры по голове именно от Ричарда Бринсли Шеридана, комментарий мне кажется неполным, да и было ли такое в жизни Шеридана? Если не было, зачем это выдумано? Не могу объяснить, зачем в романе описывается набросок, сделанный Гойей (Стрендж в окружении мёртвых неаполитанцев), и отсутствующий среди его работ. В смысле, ничего похожего мне найти не удалось. Комментария к этому в книге нет. Возможно, детали такого рода (упоминания Шеридана, Гойи, Крукшенка и других реальных лиц) нужны для более прочного вплетения фантастики в реальность. Но для чего автору было нужно, чтобы Мария Авессалом (дочь то ли волшебника, то ли прохиндея Грегори Авессалома из 16-го века) дожила до 145-и лет?

Повторяю — тут надо родиться в Англии и быть «представителем холодной, бездушной расы» (мысль Стивена, стр. 791). Тогда многое в романе будет звучать совершенно иначе, в том числе и слова джентльмена с волосами и т. д., обращённые к Стивену: «Британские законы! Тьфу! Что за ерунда? Я думал, ты уже понял, что британские законы придуманы для жалких людишек!»

*) Или Брутон-стрит, в романе (изд. 2016 г.) эта улица называется по-разному.

**) В Англии некоторую часть бескрайних владений этого короля принято называть Страной Фей, в России к миру Амбера можно применить определение «веер миров», введённое в оборот Василием Головачёвым.

***) Вот как Кларк описывает испанских партизан. Саорниль — личность реальная.

«Саорниль и его люди и впрямь были самыми отъявленными головорезами, каких только можно себе представить: вонючие, небритые, с саблями и кинжалами за поясом, с ружьями за спиной. Их одежду и конские попоны украшали жуткие образы: черепа с перекрещенными костями, пронзенные кинжалами сердца, вороны, выклёвывающие глаза, виселицы, распятия на повозках и прочие приятности.»

Очень похожие люди и в настоящее время ходят в союзниках у британцев. А были ещё басмачи.Традиция?

****) В переводе Демуровой это Бараний Бок, в переводе Орла — Баранья Нога. У Сюзанны Кларк четверо переводчиков и все (или большинство) предпочитают видеть на столе баранину в более конкретном исполнении — в виде жареного окорока.:-)

*****) Зачем автору понадобилось два раза перечислять всех четверых? Чтобы читатель вник в этот образ как можно глубже? Или чтобы подчеркнуть его историческое общемировое значение? Но куда уж глубже тут вникать, и стоило ли так примитивно подчёркивать значение того, что абсолютно ясно с первого раза.

******) См. историю королевы Изабеллы, жены Эдуарда II, и роман Мориса Дрюона «Французская волчица».

Эта история на сказку совсем не похожа и, как сказка, не воспринимается. Это скорее магический реализм. Любопытные выводы можно сделать из этого маленького шедевра. Тролли когда-то были более культурным народом, но, будучи вытесненными человеком, деградировали в дремучих лесах. А ведь изобрели же их предки стиральный порошок, который потомки считают волшебным. Людям до подобных открытий ещё предстоит долгий путь, на дворе глубокое средневековье. Хотя уже применяется динамит, ну, так это же магический реализм, так что с добычей полезных ископаемых нет проблем. Кофе, правда, они пьют постоянно, как будто это чай! Видимо, торговый путь из варяг в греки работает исправно, да и деньги у северных жителей водятся. Теперь вот медь* нашли, значит, дела пойдут ещё лучше.

Инге, главной героине рассказа, с одной стороны повезло. Выйти замуж за тролля для неё было как Дюймовочке стать женой крота. К счастью, этого не случилось. Но и за любимого человека она тоже не смогла выйти. Егерю она сразу резко отказала, потому что «гораздо больше хотела бы выйти замуж за лесничего». Но королева тут же назначила на эту должность егеря (лесничий был назначен министром природных ресурсов, о чём история умалчивает, но не на пенсию же его отправили, до этого ему ещё далеко), и девушка уже не могла пойти против воли своей повелительницы. Всё это чистый реализм.

Теперь несколько слов об иллюстрациях, ради которых (на 80%) и покупаются книги СЗКЭО. На стр. 11 изображён очень странный дом с двумя многоэтажными корпусами (сараи? холодильники для припасов? и почему такие заросли на крышах?) и скромной избушкой между ними с нереально огромной печной трубой. Не тот ли это дом, в котором поселились троллиха и её сын? Троллиха (рассмотреть её невозможно, её даже найти на картинке получается не сразу) как будто не к дому направляется, а собирается пройти мимо. Это плохая иллюстрация, непонятная и слишком тёмная. На стр. 13 иллюстрация получше, но фигуры троллей всё же мелковаты.** А вот подпись под картинкой читается легко и сразу понятно, что она сюда попала по чьему-то недосмотру. Это легко исправить с помощью карандаша, но меня этот троллинг уже начинает раздражать (см. сказку о мальчике, который ничего не боялся). А ведь я ещё далеко не все сказки прочитал, и не ждут ли меня впереди аналогичные сюрпризы?

*) Замечание первое — в аннотации золото, может быть, она написана к другому переводу. И второе — в аннотации тролли воруют у людей вкусную еду. Воруют они только запах этой еды. Автор аннотации оклеветал бедных человекообразных. Уверен, что в оригинале этого нет и в переводах тоже.

**) Спасают сказку (и авторитет художника) остальные три иллюстрации, особенно хорош старый тролль.

Сказка умная и вызывающая очень прозрачные ассоциации с современной жизнью. Вежливая дипломатия хорошая штука, но, как известно, доброе слово плюс кольт сорок пятого калибра (или, на худой конец, автомат Калашникова) действуют несравнимо эффективнее, чем одно только доброе слово. Тролли понимают только силу. Правда, Косматый мишка, выступающий в сказке в роли кольта, сам недалеко ушёл от троллей. Интересно, что к ведьме, заставившей его неподвижно сидеть с не закрывающейся пастью, мишка претензий не имеет, вероятно, между ними подписан какой-то союзный договор, или ведьма просто умеет больше, чем сообщает читателю рассказчик. Сторожевой пёс, стороживший, видимо, что-то в дремучем лесу (он здесь назван Сторожевым авансом, скоро он им станет на самом деле), ничем не мог помочь мальчику, но эпизод с лечением его раненой лапы полезен для понимания процесса одомашнивания диких собак или волков. Процесс этот шёл примерно в одно историческое время везде, где жили люди, и складывался из подбора детёнышей, оставшихся сиротами, прикармливания взрослых зверей в голодные времена и вот такого оказания неотложной помощи, какое описано в сказке.

С сожалением заметил, что иллюстратор не нарисовал ни Косматого, ни Сторожевого, ни корову Лили. Из животных во всей книге нет никого, кроме лошадей, лося и огромной змеи. Зверей изображать художник явно умеет, но почему тогда он к этой сказке не нарисовал мальчика на спине коровы, как в тексте, а заменил корову лошадью?! Да и мальчика заодно переодел в костюм принца из другой сказки (про Дага и Дагу)! После длительного ночного раздумья, у меня сложилась следующая версия.

В книге сказок о гномах и троллях вполне допустим некоторый троллинг. Но он, конечно, не дело рук художника. Ему бы такое в голову не пришло. Другое дело — издатели. Устроили читателям повод поломать голову над небольшой головоломкой. Зато напечатали весь тираж быстро, поскольку обошлись без контрольного проверочного экземпляра. Точно такая же история только в гораздо больших масштабах имеет место в дополнительных томах Ладомира к Сказкам братьев Гримм и Декамерону. И это по ценам в сто раз большим! А ведь в этих произведениях троллей нет и быть не может. Но мастера толстого троллинга есть везде. Они могут даже на обложке своего издания поместить иллюстрацию к сказке ДРУГОГО автора (не того, чьи сказки находятся в книге). Вот это настоящие профессионалы троллинга!

В целом же качеством издания СЗКЭО и работами Йона Бауэра я удовлетворён. И если бы варвары из Вайлдберриза (практически без упаковки прислали) не повредили угол переплёта, на моей улице был бы настоящий праздник.

«данный цикл меня сильно разочаровал и, если честно, очень не понравился и вызвал массу негативных эмоций. В основном из-за того, что авторы всяческим образом высмеивали такие понятия как честь, благородство, стремление к добру и гуманизму.

Не знаю что другие нашли юмористического в этом цикле, лично для меня в любых юмористических произведениях не должно быть никаких убийств и жестокости.»

Из отзыва Милтин

Действие цикла происходит в космосе, но это совсем не тот космос, в который мы попадаем в романах Стругацких, Азимова, Головачёва, Артура Кларка, Хайнлайна и т. д. У названных и им подобных настоящих фантастов космос кажется настоящим, полным тайн, очарования и опасностей. Космос Громыко это просто балаган, перенесённый с Земли «на небо» для привлечения малолетних читателей. Балаган, как и положено, наполнен клоунами, не имеющими ничего общего с героями-космопроходцами. Кого-то восхищает юмор этого опуса. А если отбросить юмор, что останется от этого толстого тома? Да ничего, пустое место. За настоящим юмором обращайтесь, пожалуйста, к Станиславу Лему, к Сюзанне Кларк, к Владимиру Санину, к Александру Покровскому... Неожиданный ряд имён, но это первые, кого вспомнил. Что же касается фантастики, то боюсь, как бы чтение такого мусора не отбило у человека охоту к чтению литературы, называющейся фантастической по праву.

Стараюсь читать хороших авторов, писофантолухи попадаются мне редко. Приведу несколько примеров для прояснения вопроса — кто есть кто для меня лично. У нас это Андрей Ангелов (но не весь), Юрий Петухов (тоже отчасти), Снежана Тиге (её рассказ «Эльфийская охота» вообще ни в какие ворота). Сюда (в эту же кучу) я сваливаю и Носовского с Фоменко, поскольку вся их новая хронология это тоже всего лишь дешёвое фантастическое разводилово.* Из англоязычных назову несколько человек представленных Харланом Эллисоном в «Новых опасных видениях» (Харлан и сам не далеко ушёл от этой группы). Это Леонард Ташнет, Аль Парра-и-Фигуереда, Джон Хейденри, Эвелин Лиф, Кен Маккалоу ... пожалуй, достаточно.

Знакомство с этой книгой пополнило мой список фантописолухов Ольгой Громыко. Но люди хвалят другие её вещи. Поэтому крест на ней я пока не ставлю.

*) Добавлю Глуховского и Панова. Не сразу вспомнил, так как давно не держал в руках, а среди моих книг подобное чтиво не водится.

Отзыв на этот литературный памятник я написал уже давно, а сейчас решил дополнить его отзывом на другое издание этого замечательного произведения. Именно на издание, увидевшее свет благодаря издательству Октопус в 2018 году.

Вот этот отзыв.

«Он заплакал нежно и сказал:

- Давно уже я жду вашего прибытия!»

Мэлори «Смерть Артура», глава XVII

Это уникальное издание в переплёте из коричневой, с позолоченным рисунком, пупырчатой кожи (или отличного заменителя) с отлично подобранной цветовой гаммой иллюстраций — крупные чёрно-белые шедевры Бердсли в красно-коричневых обрамлениях с белым растительным орнаментом. Иллюстрации меньшего размера, белые на красно-коричневом фоне, тоже очень хороши.

Книгу слегка портит чуть смещённый влево золочёный узор на корешке, смещение особенно заметно по положению четырёх горизонтальных полосок; но это терпимо.

То, что нетерпимо, находится внутри, под крышками переплёта. Та самая ложка дёгтя (здесь — целая поварёжка !) в бочке мёда. Надпись на титульном (титульном, Карл!) листе гласит:

СЭР ТОМАС МЕЛОРИ

Увидя это, я «нежно заплакал» и сказал ... К сожалению, не могу процитировать самого себя, не нарушая правил сайта.

На стр. 5 крупным красным шрифтом напечатано нечто вроде развёрнутого подзаголовка. В нём четырнадцать строк, двенадцатая выглядит так — «ПЕРЕВЕДЕНА НА РУССКИЙ ЯЗЫК ИННОЙ БЕРНШТЕЙН». Правильно. И что? А то, что на стр. 800 фамилия переводчика выглядит несколько иначе — Берштейн. Опять обидели человека!

Что касается опечаток, то здесь у меня нет замечаний, поскольку я заметил всего одну (!) на весь огромный том (стр. 101). Интересно, как она сумела просочиться в текст, взятый из ЛП 1974 года, где её нет? Там, по-моему, их вообще нет. Это удивительно, но я читаю и перечитываю эту элпэшку давно и ни одной опечатки не встретил. Ну, как-то сумела, это вопрос скорее к типографии, а не к издательству. К тому же риторический.

Последнее замечание.

Если уж Октопус перепечатывал текст ЛП, где фамилия художника имеет окончание лей (Бердслей, и в русской транскрипции так принято, например Маколей, Финдлей, Веверлей), то почему в этом кожаном кирпиче художника зовут Обри Бердсли? Зачем поменяли, ведь если ориентироваться на авторитетное издательство «Наука», так уж без исключений? Или недостаточно авторитетное?

Но фамилия допускается и в этом написании, а издание всё равно уникальное, я только предупредил о некоторых особенностях этой уникальности.

Всё сильнее с каждым часом,

Возникает толкованье!

Вот гремит уж общим гласом,

Стало общим клеветанье.

Вот, как буря, разразилось,

Загремело, покатилось

Загремело, покатилось

Неудержанной волной.

Гул сильней всё нарастает,

Гул сильней всё нарастает —

В ужасе трепещут люди!

И, как бомба разрываясь,

И, как бомба разрываясь,

Клевета всё потрясает,

Клевета всё потрясает,

И колеблет мир земной.

Тот же, кто был цель гоненья,

Претерпев все униженья,

Погибает в общем мненье,

Пораженный клеветой,

Да, клеветой!

Ария дона Базилио

Язык романа действительно на редкость красочный (и без кра тоже). Кажется, только так и можно описать падение человека (Кошше) с высокой скалы с приземлением (приводнением) в месте, очень далеко («на сотни лиг») отстоящем от основания утёса. При этом всё по науке — смещение в пространстве приводит к временнОму сдвигу, и через небольшое время Кошше проносится на самокате мимо уже известной читателю пары всадников, т. е. мимо себя и Хейдара, напрвляющихся в землю народа мары. Но, зачем это понадобилось автору? Или не ему, а кому-то из умерших марыйских богов? Может быть понадобилось для того, чтобы Кошше оказалась на корабле среди людей, предназначенных в жертву? Но кому их жертвовали? Если марыйским богам, так они уже умерли, если своим, варяжским (Хейдар — варяг, или русь) или вельдюрским богам, так они в среднем течении Юла пока ещё не появились. Одного только сочного (и с кра тоже) языка маловато, добавить бы ясности в этот язык. Очень бы не помешало.

Вот же, например, в прологе, когда при виде маленького Кула* старик говорит: «Тиде йоча». Старик — мары, но маленький кучник (кучники — степной народ), не знающий языка мары, понимает — старик сказал «это ребёнок». И читатель понимает, что тиде означает, очевидно, дети, а второе слово по такому же правилу надо читать «очай», что означает «глазей» (смотри очами). Эсперанто, а это несомненно он, вполне мог существовать в древние времена развитого самокатостроения**. Вот так бы и дальше, но нет — эти два слова на эсперанто в книге первые и последние.

Есть, правда, ещё одно слово, но тут я сомневаюсь насчёт эсперанто. Это слово — орт. Согласитесь, без невероятного, потрясающего Махися книга была бы намного скучнее. Это очень ловкий увалень, страшноватое, но добрейшее существо, ничего не имеющее общего с человеком. Ростом нам они по грудь, вместо крови в жилах ртуть. К тому же Махись очень крутой профи, т. е. настоящий профитролль. Орт (википедия исправляет «опечатку» и уводит далеко в сторону) может быть разновидностью тролля. Если читать по вышеописанному методу, то получится тро (трудно произносимое лль заглохло и отпало). Но это только гипотеза. Автор безусловно лучше меня разбирается в мифических существах, в частности, в троллях. Поэтому Махись получился у автора просто гениальным созданием, добавление которого сделало бульон романа существенно более вкусным. Махись помогает Кулу, когда тот помогает мары, но будет ли Махись помогать Кулу, переродившемуся (а правильнее — выродившемуся) в кучника, ставшему Аколом? Думаю, не будет. Можно ли быть на стороне того, кто пригвоздив кисть руки человека к дереву, любуется делом рук своих, глядя на висящего на стреле орущего человека? Акол стал таким кучно стреляющим из лука кучником (а его всегда тянуло в сторону степи, которая была его «лесом» из поговорки), и его путь разойдётся с путём справедливого профитролля.

Вернусь к языку книги.

В общем, не приветствую я такую прозу. Но коль скоро она такая, то и Смысл должен соответствовать ей, быть высоким, справедливым и ясным. А он не только не высок и не ясен, но и не справедлив. На последней странице, как подведение итогов, декларируется точка зрения Кула (ставшего только что Аколом и зараз же автором). «И совсем не надо было всматриваться в копошение в сосновом бору на восходной стороне. Не было ни знамён, ни вымпелов у народа, отказавшегося от собственной земли. Народ без достоинства не заслуживает внимания.» Это мары отказались от собственной земли?! Вот это клевета! Та, что «как бомба, разрываясь, ... колеблет мир земной». Да на протяжении всей книги автор никаких сомнений не оставлял в том, что это не народ мары отказался от своей родной земли, а это земля вышла из какого-то, скорее всего, священного договора с народом. Причём внезапно вышла, чего в природе быть не может, даже в фантастической. Вся база произведения буквально за уши притянута. И вот оно получило «достойное» завершение — мары «народ без достоинства». Или последнюю страницу написал другой автор?

Но и степняки на этой земле жить не смогут. Природа здешняя не подходит для «куманской конницы», — всех коней быстренько съедят бурые и серые.

*) Не путать этого Кула с тем, которого вспоминает Кошше («Какого Кула, мучительно подумала она»), заодно с каким-то сипатым и каким-то Тотыком (кто он и где он — неизвестно), у которого она и Кул были рабами. Кул из пролога ни у какого Тотыка не служил.

**) В книге мне встретилась ещё одна примета этой древней эпохи. Арвуй-кугыза, помолодевший лет на семьдесят, жалуется на простату. Мары не изготавливают самокаты и безлошадные кары, им это не нужно, но они знают анатомию и функции внутренних органов человека. Уже одно это наводит на мысль, что автор много чего оставил недописанным, а зря.

»... я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил!»

В. Ерофеев «Москва — Петушки»

«Зачем крутится ветр в овраге,

Подъемлет лист и пыль несёт,

Когда корабль ... «

А. Пушкин «Египетские ночи»

Начну с окончательного приговора:

Если совсем коротко, это смесь псевдонаучной и псевдотехнической болтологии с Одой Тупому Упорству. Людей, конечно же, очень жалко, особенно женщин.

Теперь подробнее.

Среди вышеупомянутой смеси встречаются попытки философских объяснений отношений между людьми и явлений природы очень похожие на пародирование современных французских философов. Мне эти отрывки напомнили одновременно Ролана Барта и Жан-Люка Нанси. В книге несколько таких чрезвычайно тяжело читаемых абракадаброобразных отрывков (довольно протяжённых абзацев), цитировать их просто не имеет смысла.

В книге масса загадок, которые на самом деле есть не что иное, как легко разоблачаемые фокусы. Например: способ передвижения парусно-винтового корабля и работы «ротофрезерного» (аналогии с ротовирусом здесь нет) станка (этот способ запатентован в нашем мире бароном Мюнхгаузеном*, но мир Встречного ветра устроен как-то иначе); загадка ледников по сторонам долины (этому есть естественное объяснение — огромные полярные шапки планеты, ось вращения которой перпендикулярна плоскости эклиптики**), где живёт всё человечество (между прочим, у них есть компас, и, следовательно, магнитные полюса у планеты); парадоксальное, невозможное отсутствие на большей части самОй этой долины океана шириной около шести тысяч километров и длиной не менее 25 тысяч, куда стекают реки с ледников; абсолютная невозможность попадания последнего члена Орды в то место, куда он попал на нулевой странице книги. И т. д. Жители этой Земли не знают ни того, что она почти шарообразна (имея небольшой дефект этой шарообразности, и даже довольно близкий и почему-то недосягаемый горизонт им ни о чём не говорит), ни того, что она вращается и какова её форма, хотя некто, скрывший своё имя, написал в одной из книг (вот только библиотеку, где она хранится, никто не посещает) уже давно, что никакого Верхнего Предела не существует (а это не может не наводить на мысль об отсутствии также и Нижнего Предела). Но вера в существование Верхнего Предела — это местный религиозный культ, а в его (предела) достижении для многих содержится смысл жизни. Есть и более сложные фокусы-загадки. Одна из них — использование шлиф-машины для резки чего-либо (члены Орды режут этим устройством слежавшийся снег); в нашем мире режут другими инструментами, а шлиф-машиной только выравнивают поверхности отрезанных деталей. Или такой вот казус:

Цивилизация, вооружённая паровыми двигателями (и даже знающая, зачем такой двигатель может понадобиться в ванной???), умеющая не только производить высоколегированную сталь, но и получать из неё различные прокатные профили и делать из них разнообразные конструкции, например, подъёмные краны (стр. 97) (кстати, как это возможно без сварки?) ... как такая цивилизация умудрилась не изобрести железную дорогу?? Которая могла бы проходить по туннелям, поскольку ветер на поверхности земли иногда невероятно силён.

А как эти люди, особенно сообразительные фреольцы, прошли мимо открытия Кориолисова ускорения (что привело бы к революционным переменам в картине мира) при том, что у них применяется гироскоп (!), ведь они же ходят зигзагами вдоль экватора, часто переливая вино (виноград где-то выращивают в таком-то климате? Вероятно, там же, где и амарант, из которого делают паркет) из бочонков в бутылки через воронку? Видимо, причина в том, что прекрасная Кориолис не входит в состав экипажа «Физалиса», она всего лишь фаркопщица (где комментарий, ребята!) в Орде.

Самое время процитировать один особенно понравившийся мне разговор:

«Эрг замолчал и уставился в пустоту, что на него было совсем не похоже.

— Ты ещё что-то хочешь сказать, Эрг?

— Да, но только вы пообещайте ...

— Никому не говорить?

— Ни Пьетро, ни Голготу, ни даже Фиросту. Никому.

Мы с Ороси тут же, не сговариваясь, плюнули в знак подтверждения.»

Кто перенёс на героев книги собственную оригинальную привычку — автор или переводчик — очередная загадка. Или дело в том, что для Дины Мартен-Буйе русский язык не родной? Скорее последнее, т. к. в книге подобные перлы встречаются не редко.

Долго пытался понять, что означает название 4-й главы «Крепость остова» где Караколь представляет Орду экипажу «Физалиса». Все попытки остались безуспешными.

После остановки корабля (он из дерева) идёт «информативная» фраза: «Дерево заревело на травяном ковре ...». Почему дерево ревёт??

Но есть и нечто ещё более любопытное. «Каркас тела» Голгота (это главарь Орды, бывший малолетний преступник и крайне безжалостный тип; и ещё толстый скалолаз, умеющий разговаривать с трупами — очередные два фантдопущения автора) «весь согнулся под турбулентностью кильватера». Это когда корабль уже стоит на траве. Но через 4 страницы читатель узнаёт, что фреольскими спецами турбулентность в кильватере устранена, на что у них ушло двадцать лет. Здрассьте, мы ваши дядя Ален и тётя Дина! Ну, ладно, пусть устранена. Но разве турбулентность в кильватере устранима хотя бы теоретически? Практически разумеется нет, раз здоровяка Голгота она так корёжит даже после остановки корабля:-))).

Но, повторяю, мир очень не похож на наш (за исключением флоры и фауны*** и, пожалуй, жестокости), многое нуждается в комментариях, которые издатели посчитали излишними. В итоге «катабатический поток», «теллурическое потрясение», «срезание углов прицела» при стрельбе из арбамата, «послеобеденные обвалы», «гистерезисная паника»,«диакритика» (её можно читать наряду с пунктуацией), «четвертной по молнии», неотразимость пули при «выстреле по кривой»****, детёныши кроликов в следующей фразе уже зайчата (особенность тамошнего животного мира?) ... и т. п. словоблудие остаётся на совести людей, чьи имена и фамилии приведены на страницах минус 8 и минус 9.

Как это ни странно, в книге не всё плохо! Вторая половина главы «Альтиччио» (плюс начало следующей главы) на удивление хороша. Почему? Думаю, что здесь автор был в своей стихии. Он ни бум-бум в технике и науке, но прекрасный филолог. Другая причина аналогична — сочинитель русского варианта тоже талантливый литератор и филолог. Это ведь не перевод, — все эти палиндромы, слоговые соло, перебежный стиль, заключительный эскалетр (начало следующей главы), — всё это сочинено кем-то (неизвестно, кем, но для этого человека русский язык родной) на русском языке, уверен, что не хуже, чем в оригинале. Даже каррарский мрамор (стр. 332) пошёл в дело! Где-то там есть Каррара!

Тут я говорю — браво! Жаль только, что эти филологические шедевры не имеют никакого отношения к сюжету романа.

Несколько строк на близкую мне тему, которая почти никого из отзывистов не интересует. Это тема боевых искусств. Она, по-моему, стоит отдельного разговора.

Самый интересный и самый причудливый персонаж — Тэ Джеркка. Это не просто мастер высшей категории, но ещё и добрый (так и тянет написать — волшебник) человек, спаситель Орды от самого необычного в романе природного феномена, называемого Дубильщиком. Если бы не вмешательство Тэ, погибли бы все, возможно, за исключением Эрга. О фантастическом дыхании этого «старика» мне просто нечего сказать, кроме одного — это очередное фантдопущение автора, без которого вполне можно было бы обойтись. Зачем нужно было превращать хорошего человека в какой-то ходячий то ли компрессор, то ли вентилятор? Напрасно автор это сделал, испортил замечательный образ.

Эрг Махаон, воспитанник Тэ, защитник Орды и в существенно меньшей степени человек, чем его Учитель. В Эрге явственно проступают черты робота, зацикленного на победе и защите. В момент страшной опасности, грозящей погубить всех, он ведёт себя, как андроид, у которого в голове не мозг, а мощный процессор. Вместо того, чтобы простейшим и естественным образом пополнить понёсшую большие потери Орду ещё одним защитником, он вступает в бой с самим собой (и этот противник оказывается пострашней Силена), т. е. организует собственное самоубийство, красивое но страшно глупое. Он не знает трёх Законов Азимова и приносит своим поступком огромный вред тем, кого обязан защищать.

Последний в этом коротком списке — Силен. Редкий, но и в нашем мире встречающийся феномен — сочетание высочайшей степени мастерства (молния, как и Тэ Джеркка) с полнейшим отсутствием морали. Если совсем коротко, то Силен обыкновенный подлец. Интересна его манера вести бой. В его действиях немалое место занимает чистейшая показуха. Это видно из эпизода, в котором он ударом ноги ломает Эргу нос, — перед завершающим ударом Силен долго и совершенно бессмысленно кувыркается в воздухе. Ему, вероятно, кажется, что таким маневрированием он сможет притупить бдительность противника. И он достигает своей цели, но энергии на это тратит раз в десять больше, чем требуется. Кроме того, действовать ногами на уровне выше пояса противника столь высокого класса, как Эрг, очень рискованно. Это тактика неопытного бойца, тут автор немного недодумал. Эрг боец очень быстрый и очень сильный, с отличной реакцией, такой может и перехватить ногу, и это будет означать конец поединка. Силену просто повезло, но не надолго. Эрг, очевидно (и в книге об этом сказано), устал, но за несколько спокойных мгновений в самом конце боя сумел частично восстановить силы и одержать очень эффектную победу.

*) Как известно, барон оформил патент на изобретение остроумного метода вытаскивания самого себя вместе с конём из болота.

**) Раз уж зашла речь об астрономических характеристиках, то вот интересная деталь — тамошняяя луна обращена к Земле всегда одной стороной:-[. Что хотел сказать этим автор? Он этим что-нибудь прояснил для читателя?

***) Я думаю, всем ясно, почему в огромном болоте-озере не водятся анаконды и крокодилы. Предсказание мудрого Тэ Джеркка о последней Орде должно сбыться.

К флоре и фауне у меня нет претензий. Звери похожие, трава зелёная (это есть в тексте). Вывод — основа жизни фотосинтез, воздух состоит из кислорода и углекислого газа. Но претензии есть к другим фундаментальным основам этого мира. Умная Ороси говорит, что «вода — замедленная и загустевшая форма ветра» и «когда ветер сжимается ещё больше, то он превращается в стекло или, как говорят аэрудиты, в хрусталь ...» и «Когда же ветер достигает крайней сжатости, хрусталь превращается в алмаз.» Ничего не зная о химических элементах, не зная ни формулы воды, ни формулы хрусталя (разновидность кварца), ни, очевидно, структуры алмаза, люди рассуждают об устройстве природы в целом. Звучит, как пародия на науку (стр. 149-148). В нашей истории нечто подобное тоже было, но не в те времена, когда уже были изобретены паровая машина, гироскоп и способ получения легированной стали. Зачем здесь (в этой книге) представлено столь идиотское смешение эпох, которого не может быть? Вот мой главный вопрос и наиболее существенная претензия к автору.

****) В книге поразительное количество фантдопущений, граница которых с глупостями иногда практически не различима. Одно из них (кроме уже упомянутых) это маленький каракольчик, родившийся у Ороси от двух мужчин (что от обоих, это она вешает на уши Сову Шевченко:) Строчнису). Этот сов. человек в конце совсем уже близкий к помешательству, — начинает называть умершую Ороси (Мацукадзе Меликерт, между прочим; как возникли эти украинско-грузинско-армянско-прибалтийские аллюзии?) Каллироей, которая давно погибла. Малыш (или малышка) очень быстро теряется, поскольку автор не имеет ни малейшего представления о том, что с ним делать. Причём, очевидно, что этот ребёнок у Караколя не единственный, — трубадур пользовался огромным успехом у женщин. Жаль, что ничего не известно о судьбах этих автохронов.

PS. Продолжение см. в моей АК.

«Казус Вагнер» одна из самых интересных работ великого философа, позволяющая вывести некоторое суждение (не бесспорное, конечно) о его философии в целом. Она полна неожиданностей, их там куда больше, чем на улице в одном старом фильме. Первая неожиданность:

«Вагнер — великая порча для музыки. Он угадал в ней средство возбуждать больные нервы, — для этого он сделал больною музыку. Он обладает немалым даром изобретательности в искусстве подстрекать самых истощённых, возвращать к жизни полумёртвых. Он мастер в гипнотических приёмах, он валит даже самых сильных, как быков.»

«Искусство Вагнера больное ... [ ... ] ... выбор его героев и героинь, если посмотреть на них как на физиологические типы (— галерея больных! —) ... «

Я люблю германскую мифологию, и не могу быть равнодушным к её музыкальному воплощению. И вот оказывается — «порча», «больные».

Вот что, по мнению Ницше, мог бы сказать сам Вагнер (точнее, принявший облик учёного музыканта его УСПЕХ):

«Мы знаем массы, мы знаем театр. Лучшие из сидящих там, немецкие юноши, рогатые Зигфриды и другие вагнерианцы, нуждаются в возвышенном, глубоком, побеждающем. Всё это мы ещё можем. И другие, также сидящие там, образованные кретины, маленькие чванливцы, Вечно-Женственные, счастливо-переваривающие, словом, НАРОД, — также нуждаются в возвышенном, глубоком, побеждающем. У них у всех одна логика: «Кто сшибает нас с ног, тот силён; кто возвышает нас, тот божествен, кто заставляет нас что-то чуять, тот глубок». Решимтесь же, господа музыканты: будем сшибать их с ног, будем возвышать их, будем заставлять их что-то чуять. Всё это мы ещё можем.»

Здесь главное — это представление (тоже неожиданность) образованного музыканта о народе, как о стаде счастливо-переваривающих кретинов. Такое представление свойственно не только музыкантам, оно широко распространено среди начальников чуть выше среднего уровня и является следствием неосознаваемого ими комплекса неполноценности. Не судит ли философ о музыканте по себе? Нельзя исключать и это.

Так что же, согласно Ницше, великому композитору был присущ этот комплекс? Ну, во всяком случае, из того, что музыку он писал героическую и воспевал героев, нельзя сделать однозначный вывод, прав Ницше или нет.

Иногда кажется, что Ницше просто эпатирует читателей. А как иначе понимать вот это:

«Что такое для НАС раздражающая суровость увертюры к Тангейзеру? Или цирк Валькирии? Всё, что из вагнеровской музыки стало популярным также и вне театра, обладает сомнительным вкусом и портит вкус. Марш Тангейзера, по-моему, возбуждает подозрение в мещанстве; увертюра к Летучему голландцу — это шум из ничего;»

Это не словоблудие ли? В серьёзном философском эссе? Думайте, что хотите. А почему бы и нет? Ведь Ницше может сказать нечто умное, а на соседней странице заявить о том же нечто совершенно невразумительное и недоказуемое. Вот пример:

«Вагнер ... отбросил все законы, говоря точнее, всякий стиль в музыке, чтобы сделать из неё то, что ему было нужно, — театральную риторику, средство выражения, усиления жестов, внушения, психологически-картинного.» (перевод немного корявый, ничего не поделаешь).

Хорошо, думает читатель, значит такова музыкальная истина в музыкальной драматургии Вагнера. Кстати, Ницше называет его без иронии «изумительнейшим гением театра». И на следующей же странице — удивительное заявление:

«Музыка Вагнера никогда не является истинной. Но ЕЁ СЧИТАЮТ ТАКОВОЮ — и это в порядке вещей.»*

При этом философ ссылается на великого актёра Тальма, считая Вагнера прежде всего актёром. Но Тальма не был авторитетом в области оперной музыки.

Что тут можно ответить. Скажу, что думаю. Философия Ницше никогда не является истинной. Но многие её считают таковою. И это, к сожалению, тоже в порядке вещей.

*) Чем же был так недоволен Ницше в музыке Вагнера? Думаю, просто не понимал её, как это часто случается с музыкой композиторов-революционеров. Музыкальных революционеров. Вагнер был хорошим писателем-фантастом, он сам писал либретто для своих опер, где действуют боги, герои и мифические существа.

А либретто это и есть литературное переложение легенды для постановки её на оперной сцене. Для решения своих специфических драматургических задач Вагнеру была нужна особая музыка. Вот, собственно, и ответ на все вопросы Ницше к композитору. Не зная ответов, он их придумал и сделал это крайне неудачно, превратив по ходу работы казус Вагнер в казус Ницше.

На вопрос Вольтера — «Кого из итальянских поэтов вы ставите выше всех?» — Казанова отвечает — «Ариосто. Я не могу сказать, что люблю его более прочих. Он для меня единственный.» «Но других-то вы всё-таки знаете?» — спрашивает Вольтер. «Полагаю, что прочёл всех, но все они бледнеют рядом с Ариосто» — резюмирует Казанова.*

Триандафилиди совершил подвиг, создав полный перевод Роланда, и сделал это красиво. Мне кажется этот перевод удостоился бы похвалы самого Пушкина, чей перевод двенадцати стансов из песни 23 до сих пор был, на мой взгляд, лучшим Ариосто на русском. У Пушкина не было времени на подобные деяния, он сам был российским Ариосто, и в результате мы получили «Руслана и Людмилу».

На этом обсуждение поэтической темы я закончу и перейду к теме, пожалуй, не менее интересной, хотя и второстепенной, — выбору иллюстраций для оформления обложек трёхтомника.

Третий том украшает эффектный эпизод штурма Бизерты, когда соратник Роланда Брандимарт оказывается в одиночестве на верху городской стены. Это действительно иллюстрация из третьего тома. На томе втором иллюстрация ещё более удивительная — апостол Иоанн и английский граф Астольф едут (или летят) в запряжённой лошадьми повозке на Луну. Луна здесь очень похожа на то, что мы знаем о ней сейчас. Очевидно, Гюстав Доре имел о нашем спутнике вполне адекватное для своего времени представление. Против этих двух иллюстраций возражений у меня нет, кроме одного — полёт на Луну состоялся в поэме в третьем томе, почему издатели поместили эту картинку на обложку второго, неясно. Так или иначе, отсутствие главного (и, что очень важно, заглавного) героя на втором и третьем томах вещь допустимая. Но первый том каким-то образом тоже оказался без Роланда на обложке. Это, как минимум, неожиданно и противоречит общепринятой практике. Если издают, например, Дон Кихота, то он на обложке первого тома, как правило; если цикл Купера, то на обложках тоже, как правило, Натаниэль Бампо; и т. д.

Выбор иллюстрации для обложки первого тома вообще кажется мне необъяснимым. Глядя на неё любой человек, не очень хорошо знающий поэму, а таких подавляющее большинство, решит, что перед ним один из подвигов Роланда. Трудно поверить, что эта иллюстрация помещена здесь сознательно. Определённо, тут зарыта собака. Но какой породы?

В первом томе почти рядом находятся две иллюстрации. На одной Руджер, сидя на гиппогрифе, сражается с морским змеем, спасая Анджелику. На другой Роланд совершает гораздо более трудное действо, заталкивая тяжеленный якорь в глотку чудовища. И, поймав таким образом «рыбу на крючок», вытаскивает её на сушу (Роланд был настоящим богатырём, подобным античному Гераклу). И вот мы видим на обложке первого тома не сражение Роланда за Олимпию, что было бы абсолютно верным решением, а сражение Руджера за Анджелику. Такое впечатление, что причиной этого выбора была именно Анджелика, Катайская принцесса и одна из главных героинь поэмы. Но это же абсолютно неверный подход! В результате которого трёхтомник остался вообще без главного героя на обложках. Места ему не хватило. Думаю, всё проще, и объяснение необъяснимого лежит на поверхности. Две иллюстрации оказались перепутаны. Чтобы узнать, что Роланд никогда не летал на гиппогрифе, надо было кое-какие места поэмы прочитать. Поленились, и вот она полноценная галоша (это такая собака редкой породы;-)). Да и Брандимарт, что-то (внутренний голос?) подсказывает мне, перепутан с Роландом — приняли неистового Брандимарта (а он такое там творит на стене Бизерты!) за неистового Роланда, который тоже участвует в штурме, но ничем среди прочих рыцарей не выделяется.

Давно уже сказано одним великим человеком — «ТщательнЕе надо работать». И добавить к этому мне нечего.

PS.1 Издательство ПБ не представило этот трёхтомник Книжной Палате. Результат таков — книга отсутствует даже в крупнейших библиотеках (ГПБ, БАН, Маяковка в Петербурге; Ленинка в Москве). Не хотели, чтобы их продукцию люди могли читать бесплатно. Таким образом эти товарищи очень сильно сократили количество читателей перевода Триандафилиди. А тираж всего-то 200 штук (!). Благодарен ли им переводчик за то, что они работают на себя, а не на какого-то там дядю-читателя?

*) Цитирую по изданию: Джакомо Казанова «Любовные и другие приключения» (Амфора, 2006). Очень хороший анализ поэм Боярдо и Ариосто можно найти в работе К. С. Льюиса «Аллегория любви», глава VII «Королева фей».

В этом стихотворении многие сополники (это по аналогии со словами: сограждане, собутыльники, сопельменники, т. е. те, с кем ты вместе ел пельмени, и т. п.) увидят половину собственной биографии. Привести его целиком труда не составит, а читателям обоего пола не надо будет тратить время на вытаскивание с полки третьего тома собрания сочинений. Вот оно:

Каков я прежде был, таков и ныне я:

Беспечный, влюбчивый. Вы знаете, друзья,

Могу ль на красоту взирать без умиленья,

Без робкой нежности и тайного волненья.

Уж мало ли любовь играла в жизни мной?

Уж мало ль бился я, как ястреб молодой,

В обманчивых сетях, раскинутых Кипридой:

А не исправленный стократною обидой,

Я новым идолам несу мои мольбы ...

Хотя уже не жду подарка от судьбы.

Конечно же отклик в душе и в памяти каждый почувствует, как почувствовал ваш покорный слуга.*

Стихотворение приведено мной с небольшим подвохом. Интересно, многие ли поймут, в чём он, прежде, чем закончится длительный процесс лазания по полкам, вытирания с книги пыли и бесполезных поисков нужной страницы. Бесполезных потому, что вы не сразу поймёте, что достали не тот том. Поэтому лазать и вытирать не нужно. Стихотворение без подвоха мгновенно выдаст интернет.

*) У Пушкина подобных, находящих весьма предметный отклик в душах, стихотворений довольно много. Прочтите, например, «Дорожные жалобы».

Главные приёмы любой сказки это, во-первых, небывальщина, а, во-вторых, волшебство. И, разумеется, комбинации из волшебства и небывальщины. То и другое может принимать самые разнообразные, самые причудливые формы.

Датская сказка «Всем починяльщикам починяльщик» обходится на словах без волшебства, то есть четыре брата поступают в разные учебные заведения и осваивают разные специальности, но из них две не использовать волшебство никак не могут. Старший брат, учившийся думать (отец называет его Разумником), достиг уровня абсолютного знания — он знает всё, без преувеличения. Всё и точка. Начиная с простого указания, на каком дереве в лесу находится птичье гнездо и кончая местом, где находится пропавшая принцесса (что совершенно исключено без магии)*. Он же предлагает план спасения принцессы, представляющий из себя вышеупомянутую комбинацию просто небывальщины с небывальщиной, приправленной волшебством. Второй брат становится Воровских Дел Мастером. Как с очевидностью следует из сказки, эта профессия не считается чем-то из ряда вон выходящим. Она столь же обыкновенна в обществе, к которому принадлежит рассказчик, как Стрелок** (этой профессией в совершенстве овладел третий брат), Разумник, или Починяльщик, на которого выучился младший брат.

Есть в тексте сказки один особенно поразительный абзац, и его невозможно не привести полностью.

«Ремесло-то своё сыновья превзошли, каждый в своём деле мастером стал, да вот беда: работы им никакой не находилось. К Разумнику никто за советом не шёл, в Воровских Дел Мастере никто не нуждался, Меткий Стрелок и Всем Починяльщикам Починяльщик тоже не знали, к чему руки приложить. И вот прослышали они, что у короля английского дочь пропала и объявлено было: кто принцессу отыщет и домой воротит, тот её в жёны получит да полкоролевства в приданое возьмёт. И порешили четверо братьев в Англию отправиться, счастья попытать.»

В каком государстве и в какие времена могла сложиться такая политическая и экономическая ситуация (а сказка не может хоть в какой-то степени не отражать жизнь), при которой люди, владеющие в совершенстве нужнейшими специальностями (а Разумник — тот вообще учёный энциклопедист, покруче всех французских просветителей вместе взятых), оказываются никому не нужными? Ответ однозначный — не могло этого быть нигде и никогда, — и это самая небывалая небывальщина во всём мировом фольклоре. И тем более такое не могло иметь место в Датском королевстве, где «подгнило что-то» ещё во времена Гамлета, а ко времени появления этой сказки (а я датирую её примерно 15-м или 16-м веками***) процесс мог только ускориться. Родную страну надо выручать, а парни искать работу в Англию едут.

В финале читателя ожидает ещё один «неожиданный сюрприз». Английского короля рассказчик выставляет не просто идиотом, а прямо-таки королём идиотов. Этот двойной король, выслушав историю спасения дочери, принимает судьбоносное решение — отдать её в жёны Всем Починяльщикам Починяльщику. Для простого человека из народа человек, умеющий «починять примуса» представляет собой, без сомнения, куда большую ценность, чем какой-нибудь яйцеголовый интеллигент. Но в сказках очень часто встречаются ситуации, когда рассказчик умеет мыслить так, как это подобает монарху. Очевидно, это не датский рассказчик позднего средневековья. Дания ещё довольно долго ожидала появления человека, который в этом смысле на сто процентов реабилитировал страну. И этим человеком стал великий сказочник Ганс Кристиан Андерсен.****

*) Это место где-то далеко в южных морях. И там идут какие-то боевые действия, судя по тому, что замок, где содержится принцесса, горит, испуская огромный столб дыма. Имеет ли это представление какую-нибудь связь с похищенной, — об этом молчок. У сказочника явно слабовата фантазия.

**) В сказке есть одна неясная никому деталь. Стрелок поражает дракона выстрелом из ружья (так в тексте — «держи ружьё наготове»). Но на картинке Пивоварова он стреляет из лука. Предполагаю, что здесь художник исправил ошибку переводчика (а, может быть, даже и самого рассказчика), понимая, что в мире магии и драконов никаких ружей быть не может (пуля поразит стрелка и на этом стрельба закончится).

***) Что означает эта датировка? Думаю, что примерно к этому времени сюжет этой (и многих других) сказки приобрёл современный вид.

****) Предвижу контраргумент в виде сказки «Новое платье короля». Я мог бы возразить, но здесь не место для анализа творчества Андерсена.

Удивительнейшая история трёх сестёр из крестьянской семьи. И кто же они? Убийцы, воровки, бездельницы, грубиянки, подлые гипнотизёрки. Родителей убили, короля обокрали, головы задурили не только королевскому советнику, но и самому королю и принцу заодно. В итоге неплохо устроили свои судьбы, удачно выйдя замуж.

Самое смешное во всём этом (а ведь и правда — сплошная смехота), что это народная исландская сказка. Где в соответствии с фольклорными традициями обыгрываются надежды и чаяния (пардон за штамп) простого народа, в частности, обыкновенных простых и наверняка неграмотных деревенских девушек. Можно понять, почему в этих сказках такие ужасные тролли, трётли и скессы — попробуй-ка придумай кого-то пострашнее местного простонародья.

А что если это самоирония (которая, например, у братьев Гримм иногда бывает совершенно явной)? Но какая-то она здесь малозаметная, настолько мало, что от однозначного ответа на этот вопрос я воздержусь.

Справедливости ради надо заметить, что в этих сказках иногда встречаются и добрые скессы (см. сказку «Йоун и скесса»). Да и злыми они бывают только для тех, кто их боится. Ведь скесса это всего-навсего огромная и невероятно безобразная старуха. Молодых скесс не бывает.

Этот анекдот азербайджанского происхождения даёт не знающему языка читателю неплохое представление об этом языке, как о богатом и выразительном. Но как относится к родному языку будущий молла и эфенди?

На вопрос учителя — В каком падеже слово «проза»? — Насреддин отвечает, что это неопределённое наклонение. И такой ответ он дал потому, что не хотел говорить, что это «прошедшее время», т. к. постеснялся затягивать время и напрасно беспокоить учителя. Насреддин вообще не знает, что такое падеж? Не может такого быть, ведь в своём ответе он перечисляет чуть ли не все грамматические категории языка — род, число, залог, наклонение. При этом создаётся впечатление, что он путает понятия «падеж» и «время». Какое может быть время у слова «проза», у существительного? Вывод может быть только один — парень издевается над учителем ради самого процесса издевательства, это доставляет ему удовольствие. Он просто оттачивает на учителе своё остроумие. На традиционное уважительное отношение к учителю на Востоке в этой истории нет и намёка. Похоже, что к родному языку он относится не лучше.

Как такой мальчик превратился в одну из самых популярных исторических фигур всей Средней Азии и Ближнего Востока, одному Аллаху известно.

В этом варианте Тимур запретил своим подданным произносить слово «мир», но сам произнёс привычное приветствие. Этим не преминул воспользоваться мудрый Насреддин. Но есть и другой вариант этой истории, не переведённый с узбекского. Тимур запретил не слово «мир», а путь к миру, переговоры о мире. Насреддин влез в это дело и поплатился за свою смелость несколькими годами тюрьмы. Правда, рассказывают, что он не отсидел весь срок. Тимур вскоре вернул его ко двору, т. к. вокруг него уже совсем не осталось порядочных людей.

Вариант анекдота, приведённый в книге «Двадцать четыре Насреддина» вообще не заслуживает доверия по очевидной причине. Словосочетание «Салам алейкум», самое распространённое приветствие в местах, где жил Насреддин, как раз и означает «Мир вам» или «Мир вашему дому». Казнить за такое мог придумать только сумасшедший. Так что второй вариант становится единственно возможным.

В этой истории (№941) Тимур называет Насреддина «Афанди». В истории (сознательно не использую термин сказка, все истории в книге — анекдоты) №942 (и не только в ней) это фамилия (героя зовут Насреддин Афанди). В предисловии этому даётся объяснение, которое кажется мне неудачным. Если Афанди это слегка искажённое обращение «эфенди», то его не следовало бы превращать ни в имя, ни в фамилию. Вот что говорит об этом Википедия:

«Эфе́нди (перс. آفندی‎, араб. أفندي‎, тур. efendi, тат. әфәнде, әfәnde — господин, повелитель, от новогреч. αφέντες — правитель, начальник) — титул и офицерское звание в Османской империи и некоторых других странах Востока в XV—XX столетиях.

Вначале форма «эфенди» использовалась также как вежливое обращение к знатным особам вплоть до султана, заменив в этом смысле термин «челеби». Начиная с XIX века как к эфенди обращаются к членам семьи султана, духовным авторитетам, чиновничеству — титул «эфенди» ставился у них сразу за именем (например, Анвар-эфенди). Форма «эфенди» применялась также при обращении к женщинам — «ханым-эфенди» или к мужчинам — «бей-эфенди», иногда к иностранцам и немусульманам. Эфенди считались в Османской империи также все грамотные граждане, в отличие от неграмотных ага. (изначальное значение слова αφέντες — человек, который может в суде защищать себя сам).

В военной иерархии Османской империи воинское звание эфенди примерно соответствовало европейскому званию лейтенант. Далее следовали звания «ага», «бей» и «паша». Воинское звание эфенди было отменено в Турции правительственным указом от 29 ноября 1934 года, а в Египте — в 1953 году. Звание эфенди носили до 1918 года также туземные офицеры колониальных войск в Германской Восточной Африке.

В современном суфизме дервиши некоторых тарикатов используют титул эфенди, обращаясь к своим шейхам.

У народов Северного Кавказа так называют муллу.

В современной Турции — вежливое обращение, наподобие английского «сэр».»

Высшую оценку этому сборнику я дал за иллюстрации (всего их 33) и за буквицы в заглавии каждой сказки т. е. за великолепную работу Пивоварова. А сказки здесь настолько разные, что оценить их скопом оказалось невозможно.

Вот шведская народная сказка «Свинопас», смесь одноимённой сказки датского сказочника Андерсена и сказки немецких братьев Гримм «Король Дроздобород». Тут меньше десяти не поставишь, т. к. это неплохой коктейль.

А вот исландская сказка «Грим приёмыш епископа». Гриму и его собаке пришлось на горном озере убить трёх братьев и их отца без всяких на то оснований. Они вынудили Грима это сделать. В сказке нет даже намёка на причину такого поворота событий. Объяснить всё тем, что горные жители от скуки со временем сходят с ума, можно, но такое объяснение всё же кажется слишком искусственным, а сказка из-за этого не заслуживает оценки выше четвёрки.

Сказку (тоже исландскую) «Горвёмб» можно охарактеризовать как совершенно бессвязную. Кто такая Горвёмб? Требушина. Тут большой знак вопроса. Пивоваров изобразил её в виде лягушкоподобного уродца. Правда в конце она превращается в красивую девушку, но только под утро, а как король сумел заставить себя лечь с ней вечером в одну постель ... это ещё один большой вопрос, видимо хорошо выпил за свадебным столом. Другой герой этой сказки некий старик, вероятно, опытный акушер, который одного за другим выбрасывает трёх новорождённых (по ребёнку в год) детей королевы за окно. Зачем ему это надо и почему король не удавил его после первого же раза, — всё это так остаётся в густом тумане. Есть какая-то связь между стариком и Горвёмб, но тут даже и гадать бесполезно. История об этом умалчивает.

Датская сказка «Волк». Едва ли это простой волк, ведёт он себя как достойный потомок самого крутого волка в мире — Фенрира. За несколько дней он съедает последовательно семь овец, жеребёнка, пастуха, работника, служанку, хозяина и его жену, собаку и кошку. И если бы кошка с собакой в волчьем животе не повздорили из-за тесноты (других причин для ссоры как будто не было), то дело кончилось бы совсем плохо. Меня так поразила творческая наглость рассказчика, что я и эту сказку натянул на десятку.

Есть в книге и настоящие, полноценные, я бы сказал — добротные сказки. Их мало и «Замухрышка» одна из них*. Тут много чего намешано. Злой тролль, от которого довольно трудно уйти, без волшебного коня (а он заколдованный принц) тут не обойтись, есть и погоня с бросанием назад разных предметов, превращающихся в препятствия (как в десятках сказок разных народов), есть в этой сказке и принцесса, замечающая у Замухрышки золотые кудри, которые он прячет под шапочкой. Но здесь она только подумала, что он не тот, за кого себя выдаёт, он спрятался и эпизод на этом закончился. Но в одной из сказок братьев Гримм принцесса стаскивает с его головы эту шапочку (и делает это даже не один раз), что запечатлено на очень живой иллюстрации Рэкхема (у меня она есть во втором томе сборника издательства «Наше завтра» 2022 года, стр. 253**). Я хочу сказать, что шведская народная сказка «Замухрышка» и сказка братьев Гримм «Железный Ганс» это при некоторых несовпадениях одно и то же.

Всего в книге 108 сказок (и 108 очень замысловатых буквиц — огромная работа проделана художником), обо всех не расскажешь. Думаю, что почитать этот сборник смысл есть, а тем, в чьей библиотеке он пока отсутствует, надо всего лишь зайти на АЛИБ. Всё таки тираж первого издания 30 тысяч.

*) Другой пример — норвежская сказка «Кари замарашка», которая есть не что иное, как скандинавская Золушка. Только с добавкой Чёрного быка и его леденящих душу сражений с многоголовыми троллями.

**) В доп. томе ладомировского издания «Детские и домашние сказки» она тоже есть, но очень маленькая, меньше, чем на четверть страницы. Ещё одна мелкая недоработка, имя коим легион.

Чудесное наблюдение, отличный рассказ. Девочка просто прелесть. Таких и сейчас сколько угодно. И ведь читает много и неплохих авторов, в их числе Тургенев, Ломоносов и Дюма. Мещерский тоже очень был тогда популярен и для молодых женщин и девушек полезен. Знакома она и с баснями Крылова. Очевидно, дома неплохая библиотека. И в институте тоже.

А в математике эта умница ни в зуб ногой.

Своё будущее, в котором не будет нужды даже в арифметике, она в общих чертах представляет, что видно из одного примера на «Согласование слов» — «Родители выдают девиц замуж за военных, которые имеют состояние и свой дом». Наденька уже не маленькая, вероятнее всего она выйдет из института благородных девиц не позже, чем через год. Значит ей примерно 13 лет. Она пишет без ошибок, но довольно косноязычна; умение нормально выражать свои мысли на бумаге приходит со временем к людям, которые много читают, к тому же ей ещё предстоит год (если не два) учёбы. Писать она научится, а что до математики ... Тут тоже всё в порядке, без этой науки она легко обойдётся, имея состоятельного мужа. Кстати, по задаче видно, что уровень преподавания арифметики в институте был достаточно высок (для домохозяйки умение решать такие задачи это просто предел мечтаний). Но, очевидно, что Наденька совсем не понимает задачу. Если бы понимала, то не начала бы рассуждать с абсолютно бессодержательной фразы («нужно сперва узнать, кто из них больше всех взнёс ...» и т. д.), а просто разделила бы сумму прибыли на части, соответствующие заданной пропорции т. е. 70 : 50 : 35, что тоже надо уметь.

В наше время в наших школах даже в старших классах трудно найти девочку, которая могла бы справиться с такой задачей (мальчика такого найти чуть полегче). Причина проста — учат решать примеры, а не составлять их по условиям задач, т. е. превращать слова в математические выражения. Соображать не учат. Из рассказа видно, что методика преподавания арифметики (математики) в средних школах (а женский институт второй половины 19 века это аналог теперешней средней школы) практически не изменилась.

Неизвестно от кого родила королева ребёнка, который был человеком во всём, кроме головы. Голова у него была ослиная. Но раз король признал его своим сыном, значит он — королевич. Но не это главное в сказке. Главное самую малость скрыто от читателя. Ослик выучился игре на лютне, стал отличным музыкантом* ... но не только. Он превратился в человека в ослиной шкуре. Итак, искусство и талант могут превратить осла в человека. Ослик сначала не знает, что он уже человек, и, увидев своё отражение в воде (зеркал в этой стране делать ещё не научились) сильно огорчается и уходит из дома. Окончательное превращение происходит, когда он понимает, что влюбился. Только человек на это способен. Ослам такого чуда природа не даровала. Он устраивает небольшую проверку своей невесте — смотрит, как она отнесётся к воле отца-короля. В сказке об этом нет ни слова, значит внутрисемейного конфликта не случилось, а ослик понял, что невеста будет послушной женой. Сюжет «красавица и чудовище» здесь присутствует в виде очень слабого отголоска.

Когда сожгли ослиную шкуру, принц немного струхнул, — он ведь обманул короля. Но всё обошлось и юноша в недалёком будущем стал королём двух королевств.

Окончательный итог таков — талант может превратить осла в человека в ослиной шкуре, но только любовь позволяет окончательно решить шкурный вопрос.

*) Музыканты среди ослов не редкость. Примерно в это же время один осёл играл в бременском квартете. Ещё один такой же квартет существовал в России (осёл, козёл, мартышка и косолапый мишка).

Сказка «Русалка» («Ундина» по Петникову; «Русалка» по Ивановой, Полевому и Бутромеевым; «Водяница» по Азадовскому, это его вклад в вереницу переводов) производит впечатление сильно сокращённого пересказа, какой-то более похожей на привычно построенную, подобной истории. Куда-то исчезло упоминание о том, как родители искали пропавших детей и не нашли. У этих брата и сестры определённо не было родителей вообще, и им было совершенно безразлично, около какого колодца играть — в конце сказки дети оказываются очень далеко от того колодца, в который они упали в её начале. Эти дети владеют магическими артефактами — щёткой, гребешком и зеркалом, — благодаря которым они сумели спастись. Их этому в сказке (кратком пересказе) никто не учил. Так что это очень непростые ребята.

Теперь несколько слов о Водянице. В комментарии к этой сказке говорится следующее: «Водяница — одно из самых злобных существ в германской мифологии. В отличие от лесных, горных и домашних духов, этот дух воды никогда не помогает людям, а лишь вредит. Якоб Гримм пишет («Германская филология», т. 1, стр. 462-463), что водяные и водяницы не только топят человека, но и убивают себе подобных, если те провели какое-то время среди людей.» Водяница из анализируемой сказки ходила в церковь (!). На иронию это как-то мало похоже (здесь я не могу согласиться с комментарием к сказке, — значит знала, как туда пробраться), и возникает вопрос — почему эту водяницу до сих пор не убили свои? Ну, очевидно же, что сказка сильно урезана в пересказе.

Странно выглядит немецкое название этой сказки — «Die Wassernixe». Здесь же, в комментарии, сообщается, что «женский водяной дух в германской мифологии, который топит людей в реке и похищает детей, чтобы воспитать из них себе подобных ... называется Nix (нем. — «водяной»).» (цитата не точная, но это несущественно). Следовательно, название сказки должно переводиться так — «Водяной дух из воды» (вариант — «Женский водяной дух, живущий в воде»). Если нет, зачем тогда перед nixe стоит wasser, зачем дух назван дважды водяным? Превратности немецкого языка?

В заключение, с позволения фантлабовцев, в котором я уверен, хочу выразить благодарность посетителю MAGNUSy за предоставление информации о ладомировском двухтомнике. Только из его описания можно узнать, чьи иллюстрации, кроме Крейна, помещены в этом издании.

Сексуально озабоченный художник Дима, познакомившись в поезде с девушкой, на следующий день в её квартире залезает ей под юбку (сукин сын симпатичен и остроумен, чем и берёт), но у неё бдительная мамаша. Скандал запускает причудливую цепочку событий, в результате которых другая девушка (с ней Дима, покинувший с позором негостеприимную квартиру, сразу же познакомился), готовая уже лечь с ним в постель, вместо этого погибает под автомобилем (всё происходит в течение одного дня).

Дальнейшие действия Димы запускают ещё одну цепочку событий, которая завершается открытием лекарства, спасшего человечество от самой страшной эпидемии.

Историк из будущего рассматривает другой вариант — вторая девушка не погибает и становится женой Димы. Всё равно в конечном счёте необходимое лекарство изобретает тот же самый человек, что и в первом варианте, т. к. в жизни Димы появляется, как уже можно догадаться, третья девушка, с которой он изменяет жене.

Пользуясь терминологией Азимова, Минимально Необходимое Воздействие (МНВ), способное изменить ход истории в данном случае историку найти не удалось. И понятно, почему. Речь ведь идёт о судьбе всей цивилизации, и вполне возможно, что МНВ такой силы просто не существует.

Способ исследования вариантов прошлого заслуживает особого разговора. Это работа с усовершенствованным изобретением Стругацких, которое названо ими «Великий КРИ» (в романе это название не упоминается, но догадаться можно на счёт раз). Исследователь вариантов Диминой жизни использует КРИ на всю катушку, заглядывая по ходу работы к молодым людям под одеяло и сравнивая происходящее там у Димы с его женой с тем, что вытворяет с Димой его более искушённая любовница. Рыбаков, таким образом, нашёл КРИ такое применение, на которое АБС даже и не намекали.

Написан роман, конечно, очень хорошо. Рыбаков, как прозаик, не слабее АБС, а иногда (диалоги, психологические портреты) очевидным образом своих предшественников и учителей опережает.

Вернусь к работе историка из далёкого будущего. Такое применение КРИ, которое допускает Рыбаков, мне кажется аморальным и недопустимым, но, возможно, это будет разрешено очень ограниченному кругу лиц при наличии убедительного обоснования. Об этом автор тоже ничего не пишет, но надеюсь, что он тоже так думает. Но я всё равно эту методику не одобряю, и поэтому с удовольствием сообщаю читателям (и автору романа), что в просмотре второго варианта (с любовницей Димы, подбрасывающей ему наркотик) КРИ ошибся (или это автор ошибся?). Дима не попадёт в тюрьму по той простой причине, что у него будет в суде адвокат, который попросит обвинение предъявить отпечатки Диминых пальцев на полиэтиленовых пакетиках с героином. Прокурор сядет в галошу, т. к. Дима к этим пакетикам не прикасался. Конечно, это не повлияет на главную последовательность (или мировую линию, кому что больше нравится), но зато Дима проживёт долгую и счастливую жизнь со своей умной женой. Диму всё-таки жалко, художник-то он замечательный, а что не знает числа ПИ до десятого знака, это не так уж страшно.

О трудностях перевода «очень простого» стихотворения

В этом сонете нет чисто стиховых загадок (англо-латинских компаундов, например), как во многих других сонетах, которые из-за них непереводимы в принципе. Загадка тут одна — кто это написал, кому и о ком. Или о чём. Александр Скальв считает, что в сонете 87 речь идёт о стихах*, Сергей Степанов же полагает, что граф Рэтленд (автор сонета) «разыгрывает» здесь перед своей женой Елизаветой сцену «разрыва».** Мне кажется (и это же следует из нижеприведённого перевода Козаровецкого), что Степанов тут ошибается, и это не Рэтленд пишет жене, а она ему (из оригинала нельзя сделать однозначный вывод). В этом случае доля розыгрыша становится заметно меньше. Возможно, произошла небольшая размолвка. Но для перевода сонет сложен просто в силу запутанности ситуации.

Лучший способ объяснить, в чём там дело, — дать прозаический перевод. Вот этот перевод, сделанный Владимиром Козаровецким, одним из тех, кто перевёл все 154 сонета (в стихах, разумеется). Это не дословный перевод, например, очень важное слово «король» (оно говорит о ценности дара) в нём отсутствует.

Прощай! Твоя любовь была мне слишком дорога, чтобы мне владеть тобой, и, весьма возможно, ты знаешь себе истинную цену: привилегия твоей высокой цены и даёт тебе свободу, тем более что моя доля в тебе была ограничена; да и как я могу обладать даже этой малостью, как [правильнее «если» (примечание моё)] не в качестве твоего подарка, и чем мне удалось заслужить право на такое богатство? Поскольку оснований для такого прекрасного подарка во мне нет, патент на владение подаренной мне доли должен быть возвращён. Всё-таки, видимо, тебе, даря себя мне, и в голову не приходило, какова твоя ценность, — или тебе довелось ошибиться во мне; теперь же, при новом, более правильном подходе, твой дар, увеличившись на сумму имевшей место недооценки, возвращается обратно.

Похоже на постановление арбитражного суда, а суду эмоции противопоказаны (король он, видите ли!). И изложить это в стихах (в 14 строках!) на первый взгляд не представляется возможным.

Вот что получилось у Андрея Ставцева:

Прощай, тобой владеть как ценным кладом

Я недостоин, цену знаешь ты,

Свободен путь, меня не будет рядом,

Мои права — ничтожные мечты.

Владеть тобой без твоего участья

Я не смогу, ничем не заслужив

Свободный дар любви. Патент на счастье

Владенья обнулён — поскольку лжив.

Себя даря и ценности не зная

Таких даров, так ошибясь со мной,

Теперь вернее судишь прозревая, —

Подарок возвращается домой.

Тобой владев, я спал и мнил — король я!

Проснулся нищий, отрезвлённый болью.

В целом перевод неплох, и, что речь здесь идёт о стихах, — ну очень сомнительно. Но сомнительно также и то, что всё это говорится всерьёз. Если принять гипотезу Степанова о двойном авторстве сонетов, то в супружеской паре Роджер Мэннерс — Елизавета Сидни лидером был конечно же граф. Получается, что предположение Степанова о розыгрыше имеет основания. Розыгрыш, т. к. в реальности всё было наоборот — не она ему была подарком, а он ей, и оба это понимали.

По переводу Ставцева у меня есть только два существенных замечания. Переводя такого мастера словотворчества («логодедала») как Шекспир, надо особенно бережно обращаться с собственным языком, соблюдать правила, не уродовать слова без крайней необходимости и смысла. Строка «Тобой владев, я спал и мнил — король я!» просто глаз режет. Не только двумя «я» (почему бы не написать «Тобой владея, спал и мнил — король я!»). Вообще надо поменьше якать без крайней нужды. Но, главное, это деепричастие «владея». Форма «владев» не употребляется (ср. потев, жалев, желав, гнив, валяв и пр.). Правильно — владея, жалея, желая, гния, валяя и т. п.). Ситуация меняется при наличии приставки (пожалев, овладев, вспотев, сгнив, поваляв); так язык устроен (всё дело в виде глагола — совершенный он или несовершенный), и его надо чувствовать, тогда и правила можно не помнить (это не всегда работает, но довольно часто).

При переводе таких сложных стихотворений с гораздо более краткого английского языка, важно не затемнить смысл, стараясь сохранить форму. Этим и страдают многие переводы сонетов Шекспира. Андрею удалось смысл не потерять. Кто кому там возвращает дар любви до конца не ясно даже из подстрочника. И не зря не ясно — такого в действительности и не было, они любили друг друга до самой смерти.

В своей пародии на перевод Андрея за смыслом я не очень следил. Главной моей целью было показать, что правила лучше соблюдать, чем наоборот.

Я был ли прав, себя жалев

(Конечно прав, отнюдь не лев),

Когда я мнил, тобой владев,

Что мне других не надо дев?

Теперь творя, едя иль пья,

Чешась об угол, как свинья,

Иль деньги пряча от ворья,

Дев не желаю вовсе я.

На счастье обнулён патент

И я, к несчастью, импотент.

Пусть я ещё интеллигент,

Но прерван мой ангажемент.

И не желав уж больше девок,

Я не ходок теперь налево.

*) Не он один так думает. Два русскоязычных американца, Владимир Гандельсман и Анатолий Либерман (каждый перевёл все сонеты), считают, что речь идёт о поэтическом даре одного поэта, который незаслуженно приписывается другому, и это недоразумение должно быть исправлено. Но актёр Уильям Шакспер не мог написать ничего подобного, обращаясь к истинному автору сонетов. Это мог сделать только кто-то равный по происхождению, а таких людей с сопоставимым талантом рядом с графом Рэтлендом как будто не было.

Но это отдельная и очень сложная тема.

**) Подробнее см. С. Степанов «Шекспировы сонеты, или Игра в игре» СПб, Амфора, 2003;

Александр Скальв «Сонеты. За кулисами сонетов Шекспира». Новосибирск, 2015 г.

Степанов и Ставцев перевели так, как если бы это мужчина пишет женщине.

По большому счёту люди ничего с чёртом поделать не могут. Сатана там (среди людей) как правил бал, так и по сию пору правит. Вот и отыгрываются люди в сказках. Ну где же можно встретить такого глупого чёрта, который знает, как сделаться маленьким, но не знает, как мгновенно перенестись в другое место, где можно будет снова стать большим? Только в сказке можно встретить такого чёрта. Ни бельмеса не смыслящего в магии. А где можно встретить такого честного чёрта, который, дав клятву, выполняет её? Только в сказке, т. к. нарушение обещания это фирменный трюк нечистой силы.

Сказки о хорошем чёрте сочинялись исключительно от сознания собственного бессилия. В том числе и в Исландии, где люди живут на крышке котла, и откуда до Ада рукой подать.

- Щас спою на площади — они мне сами весь золотой запас принесут, от городской казны до воровского общака. А потом пойдут и в Либаве утопятся, всем городским советом вместе с необходимыми документами.

— Ишь ты. Правда так можешь?

— Запросто. Аж самому страшно.

Варка единственный из учеников Луня тоже крайн (по матери). Поэтому он достиг такого могущества. Это массовый гипноз, чем-то вроде этого владели пони из романа Михаила Харитонова «Золотой ключ», поэтому их власть над электоратом была абсолютной. Остальных «птенцов-подкидышей» господин Лунь такому не научил, возможно, по причине отсутствия у них волшебной красоты голоса. Но научил он их многому (а они талантливые ученики — сами научились проходить колодцы-порталы без ключа)*, если они вшестером навели относительный порядок на огромной территории, где люди начали умирать от последствий длительной войны. «Война прекратилась сама собой, — говорит Варка, — Слишком мало таких, кто ещё способен держать оружие. В иных местах и хлеба никто не сеял. Пустые поля. Пустые деревни.» Дальше происходит такой разговор.

— Разве нас это касается? — поинтересовался Илка. — Земля-то не наша.

— Не наша.

— Скажем князю, тот поставит на границе заслон, чтоб заразу больше не заносили, — и всё.

— Что ж, это разумно и справедливо. Они вели себя хуже скотов, они виновны во всех мыслимых и немыслимых грехах. Пусть они вымрут. Все. Правда, заслон не поможет. Это носится в воздухе. Проклятие, которое ничего не знает о наших границах. Оттого, что мы будем удерживать за кордонами несчастных, нуждающихся в помощи, ненависть только усилится. Они умрут, проклиная нас. Злоба затопит Пригорье. Сначала умрут те, кого мы считаем чужими, а потом и свои, те, кого мы хотели бы защитить.

Последний монолог произносит господин Лунь, бывший некогда Крысой, близкий родственник славянского божества по имени Сварог, учитель чем-то напомнивший мне пропившего глобус географа. Но это и слова автора книги, звучащие весьма своевременно. А как называются города и сёла в этих землях? — Трубеж, Язвицы, Липовец, Кременец, Заозерск, Сенеж, Бренна, Пучеж, Раменье, Быстрицы, Броды, Коростень ... Интересные названия. В Бродах я был в командировке, в Коростень ездил в гости. Сенеж — посёлок в Московской области. А имена! Таисья, Антон, Филипп, Фома, Хелена, Ивар, Валшек (Валх), Петра, Илана, Илия, Витус, Анджей ... Очевидный славянско-прибалтийский набор. Конечно, всё это не спроста появилось в этой детской книге только для взрослых, которую, если верить аннотации, психологи дают детям, нуждающимся в помощи. В чём я сильно сомневаюсь. Почему сомневаюсь? Главное вот что — учеников-то Крыса-Лунь выбрал совершенно случайно (кроме одного), а Жданка — та и вообще не ходила в школу. Случайно появился в коллективе и Липка. Илка вообще в этой компании не должен был оказаться, была бы отборочная комиссия, не прошёл бы точно. Ланку Лунь просто пожалел. Возможно, разглядел нечто в Фамке, и она оправдала надежду. Так что подбор кандидатов на должность бога был произведён максимально неправильно, не целенаправленно , следовательно результат вызывает очень большие сомнения. Из любого, случайно попавшегося под руку воспитанника, волшебник получиться не может.

Любопытное обстоятельство — в романе нет Сил Зла. Всё зло мира сосредоточено в людях, демонам и злым духам здесь нечего делать.

Жаль, что книга полна небрежностей, перечитывать написанное у автора явно не было времени. Вот и появляются у Луня крылья, когда ему кажется, что Жданка в опасности, а потом их опять нет, как не бывало. Чем не ляп? Или вот Илка, спасая Варку от самоубийства, почему-то начинает его душить (??). И масса других непонятных моментов, в основном это разные неуместные в контексте слова.

А прекрасные мудрые крайны так и не спустились с гор. Да они и знать-то ничего не хотят. Вот и приходится обычным детям учиться трудной профессии — быть богами. А если бы не нашёлся случайно Учитель?

*) Научил снимать боль, выращивать на камнях цветы, управлять погодой, защищать товарища силой мысли, делать метательные ножи из воздуха ... Очень неплохая школа!

В сборнике Скандинавские сказки 1982 года издания (и в переиздании 2017 года) эта сказка находится в разделе Датских сказок. В книге «Детские и семейные сказки» братьев Гримм она называется «Медвежья шкура» (пер. Э. Ивановой). В сборнике изд-ва Алгоритм «Настоящие сказки братьев Гримм» (книга красивая, но плохо подготовленная, о ней я уже писал) название этой сказки «Медвежатник», хотя в тексте герой (демобилизованный солдат, но отнюдь не вор, специализирующийся на вскрытии сейфов) именуется только неуклюжим словом «медвежник». У Алгоритма даже переводчик не указан, «перевод с немецкого» и всё (впервые такое встречаю! трудно поверить, но это факт). Но не буду здесь перечислять другие переводы этой сказки, замечу лишь, что перевод «Медвежатника» практически идентичен переводу Ивановой.

Датская сказка переведена Еленой Суриц и отличается этот датский вариант от немецкого интересным разговором между солдатом и дьяволом, который очень не хотел признавать своё поражение, но солдат оказался очень умным и дьявола переспорил.*

К чему всё вышесказанное? А вот ещё одна сказка братьев Гримм «Чёрт с тремя золотыми волосками». Хорошая сказка, остроумная. Но полной неожиданностью для меня стало то, что датская сказка «Пер богач» (пер. Т. Величко) это в сущности то же самое (!). Отличия, конечно, есть. У братьев Гримм мальчик родился в рубашке, и король бросает новорождённого в реку, положив его в ларец. В датской сказке богач выкалывает младенцу оба глаза и бросает его в заросли в густом лесу (кто сказал, что сказки Гриммов жестокие? Это не справедливо). Ну, и ещё у чёрта в датском варианте нет золотых волос (хотя есть не менее добрая бабушка), которые и в немецком не очень нужны.

И как это понимать? Почему все остальные скандинавские сказки не похожи на немецкие, а с датскими сказками всё наоборот? Ответ, по-моему, очевиден, стоит только посмотреть на карту. Дания не скандинавская страна, а естественная часть Германии. И заметно, что, чем дальше на север, тем страшнее сказки, что, в общем, тоже естественно.

*) Если очень коротко, то сказка о том, что стать богатым (не по рождению), ничего не умея делать, можно разве только с помощью нечистой силы. И даже при этом надо быть ещё умным и добрым человеком. Так что пропасть между бедностью и богатством непреодолима. Мудрая сказка.

Книжная полка Вадима Левенталя пополнилась ещё одним замечательным изданием с не менее замечательной рекламой (прочитал — купишь обязательно) на задней крышке переплёта. «Факап» это, как мне кажется, подведение итогов, т. е. сочинять что-то ещё по мотивам мира Полудня теперь не имеет смысла. Все события, описанные АБС, получили объяснения (за исключением некоторых второстепенных, например, — куда пропал Сикорски, что «вытворил» Жилин после спасения людей на Аляске и т. п.); коммунистическое общество мира Полудня стало гораздо понятнее, т. к. у Харитонова коммунизм далёк от идеального и, следовательно, невозможного. То же можно сказать и об отдельных персонажах цикла Стругацких. По-моему, это самая большая удача Михаила Харитонова (которого дальше я буду называть Константином Крыловым) — так интересно и абсолютно непредсказуемо рассказать о судьбах старых знакомых: Николая Званцева (это же какую надо иметь фантазию, чтобы превратить его в барона Пампу!), Жени Славина (наш современник, сначала врач потом журналист становится одним из руководителей Земли далёкого будущего, знай наших!), Антона-Руматы (написавшего книгу о работе прогрессоров на Авроре и снявшего об этом чёрно-белый 177-и минутный* фильм), Якова Вандерхузе (улетевшего в будущее с любимой женщиной, подальше от всех этих нескончаемых факапов и, главное, от Горбовского**, Комова и прочих смотрящих за человечеством).

Одна интересная деталь — время действия событий романа. Яков пишет свой мемуар незадолго до посещения Абалкиным Музея Внеземных Культур, куда он приходит за детонатором. А появляется Лёва на Земле вскоре после старта «Призрака» с Яковом и Сашей на борту.

И очень важны сны Вандерхузе, где он стреляет из «Герцога» по человеку, слегка отклоняющему пули. Что будет, если ключ-детонатор откроет замок-человека? Ответ в романе (это мнение его автора) очень близок к тому, который дал в своём отзыве на «ЖвМ» ваш покорный слуга.

Прежде чем перейти к ошибкам Константина, не могу не упомянуть о происхождении биологических родителей Якова Вандерхузе. Его отец «погиб под Донецком в две тысячи пятнадцатом дополуденной эры. Донецк — это не который ЕН-60654-3, а на Земле был такой город ... А вот мамина яйцеклетка как раз из Донецка ЕН-60654-3. Интересно, кто-то пошутил так, соединяя гены, или случайно вышло? В любом случае, результатом я удовлетворён.» Ну, что тут скажешь! Молодец Константин.

А ошибок я вижу две. Самая крупная это злоупотребление в счастливом будущем процедурой выборочного принудительного стирания памяти. Кто же возьмётся руководить секретными работами при такой перспективе? До какой степени нужно не верить людям, чтобы нельзя было ограничиться подпиской о неразглашении? Правда, если речь шла бы о неприятных, мешающих жить воспоминаниях, то в некоторых случаях, такая операция могла бы принести пользу.

Вторая ошибка это список фашистов (стр.285). Я там увидел только одного — Гитлера. Фантастический персонаж аль-Махди (настоящее имя Андреас Шольце) — обыкновенный религиозный фанатик, одержимый манией уничтожения неверных. Савонарола из этой же когорты. Но какой же фашист Рейган? Или Хомейни? Это скорее защитники национальных интересов, понимаемых иногда, конечно, слишком широко. Но почему-то нет в списке Муссолини. Да и многих других «достойных» кандидатов нет. Зато Дугин присутствует. Чем-то лично не угодил философ Александр Дугин философу Константину Крылову? И за это включён последним в один ряд с Гитлером?!

А в остальном, почтенный мой читатель, всё хорошо, всё хоррошо!***

Кроме одного — жаль, что такое прекрасное развитие человечества, расселение его по Галактике, так печально закончилось. По какой-то дурацкой причине состоялся самый грандиозный факап — сработала система «Посев». И где теперь Земля (она есть где-то во Вселенной и Солнечная система при ней, так что ещё не вечер), где пишущий об этом событии голован Маркос Вульф из рода Итрч-йенци, известно разве только лаксианам.

*) Это в точности равно длительности фильма Алексея Германа.

**) То, что Горбовский происходит из хорошей тагорянской семьи, мне кажется неплохой шуткой Константина. Братьям понравилось бы.

***) Таки есть одна бяка из тех, которые мне особенно неприятны. Яков остроумно отвертелся от опечаток в своём тексте — не работала клавиша стирания. Ладно, но позже она заработала, и надо было найти время на проверку. В итоге на стр. 425 мы можем полюбоваться самой грубой опечаткой, какая только возможна в этом контексте — дон Румата назван доном Рэбой. Это Издательскому Дому «Городец» узелок на память.

Очень далеко к северо-востоку от залива Работорговцев, на краю известного мира, находится обширная лесная область под названием Моссовия. Так что даже мир Льда и Огня без России не обошёлся. В книге «Мир льда и пламени» эта область называется Моссови. Вообще, может показаться, что сборник карт это приложение к упомянутой книге мейстера Янделя, посвящённой королю Томмену. Но это не так. Слишком много различий в географических названиях, хотя очень плохо пропечатанные фрагменты этих карт в книге есть. Соториос (неизведанный материк, аналог Африки) у Янделя называется Соторос, озеро Источник мира* Яндель называет Чрево мира, Нефритовое море (на карте) в книге называется Яшмовым, Синий Дол на картах отсутствует совсем, что, уверен, может произвести неприятное впечатление на уважаемого сира Барристана Селми и т. п. А ведь география наука точная.

Карты должны быть ориентированы на труд почтенного мейстера Янделя. Не наоборот, разумеется. Но карты эти, очевидно, лепились на скорую руку. Вот самый вопиющий пример такого отношения к делу.

Городу Квохор мейстер Яндель посвящает одну главу, где в частности сообщает, что город этот основан в древности поклонниками Чёрного Козла (тёмного божества, требующего ежедневных жертв, в т. ч. человеческих). В главе «Земли за Костяными горами» кратко рассказано о городе Каякаяная (построен из чёрного базальта, чугуна и жёлтых костей, все воины — женщины, из ста мужчин девяносто девять — кастраты, сотый — племенной). Понятно, что это совершенно разные города и разные культуры, да и расстояние между ними не меньше, чем между Староместом и Винтерфеллом. На карте же Известного мира на месте Каякаянаи можно увидеть второй Квохор (!) (на карте Восточных земель всё же дано верное название). Как такое могло случиться? Моё предположение таково — во время работы составитель карт сэр Джонатан Робертс думал о чём-то постороннем и крайне вредном, о чём-то типа Белой Обезьяны или (да поможет ему Рглор!) о Чёрном Козле. И карты оказались жертвой, принесённой на алтарь кого-то из этих двоих (не помню, требует ли жертв Белая Обезьяна, пусть специалисты меня поправят).

Самый крупный недостаток этих карт — отсутствие масштабов, несмотря на частые сообщения в книгах Мартина о расстояниях в лигах между различными пунктами (достаточно указания длины Стены). В итоге книга без календаря получила в качестве приложения карты без расстояний! По заслугам бонус, это справедливо.

Но положительный эффект это издание безусловно производит. Выглядят карты привлекательно. Представление о мире Мартина получить можно и довольно хорошее. Маршруты (чаще всего вынужденные**) путешествий героев показаны верно, даже сложное путешествие Бриенны Тарт.

Планы Королевской Гавани и Браавоса можно было бы сделать более подробными, в цикле для этого материала с избытком. Но, что есть — то есть. И на том спасибо.

*) На другой карте это же озеро фигурирует под названием Исток мира, и это уже безобразие. Есть и другие разночтения — на одной карте так, а на другой этак. Какая уж тут точная наука!

**) А кто там путешествует добровольно из тех, чьи странствия подробно описаны? Сэм Тарли по приказу Джона Сноу; Бриенна служит сначала Кейтилин Старк, потом Джейме; Тирион то в бочке, то как пленник Мормонта — тут и говорить нечего; Виктарион тоже сначала выполняет приказ и несколько позже начинает думать о себе; Квентин пускается в безнадёжную авантюру по приказу отца; Дейенерис всё время от чего-либо спасается (читатель устаёт от ожидания, когда же, наконец ей улыбнётся длительное счастье); Санса и Арья тоже так или иначе бегут от крупных неприятностей.

Интересное интервью. И подходящий день для отзыва не него. Для тех, кто пока мало знает о братьях Стругацких, прочитать будет очень полезно. И не только для них. Мне казалось, что я о них знаю много и понимаю их творчество (ну, хотя бы на 90 процентов), но то, что Максим Каммерер «Обитаемого острова» был Павкой Корчагиным завтрашнего дня, — это оказалось для меня неожиданностью. Никогда не приходила в голову такая аналогия. И почему-то мне казалось всегда, что авторы отрицательно относятся к финальному выбору дона Руматы, но Аркадий Натанович говорит, что они его не осуждают. Понимают, стало быть. И даже рассматривали вариант выхода Антона в его последний бой с «атомными бластерами» в руках. Всё это звучит весьма современно. Снова бой с «духовным ожирением и тупостью, ведущим к жестокости». И снова сделавший выбор Румата крутит меч над головой со скоростью вертолётного винта, не решаясь взять в руки что-то более понятное противной стороне. Может быть боится осуждения потомков. И, как в том Арканаре, труден и мучителен путь его мысли. Проблемы-то «арканарские», наследственные, всё те же — угрозы молодёжи и природе со времени интервью только выросли, да и внутреннего врага у Руматы — Антона не было. А теперь есть, и трудно ответить, не страшнее ли он внешнего — пресмыкающегося перед фашизмом западного обывателя, духовно ожиревшего и сильно отупевшего за последние 50 лет.

Стихотворение написано в 1915 году. Надо быть в хорошем смысле наглым, чтобы осмелиться что-то сочинить в стихах о Петербурге, зная вступление к поэме «Медный Всадник». Борису Леонидовичу 25 лет и поэтическая наглость (в хорошем смысле) ему свойственна. Но хорошо ли получилось?

Второе четверостишие

«О, как он велик был! Как сеткой конвульсий

Покрылись железные щеки,

Когда на Петровы глаза навернулись

Слезя их, заливы в осоке!»

вызывает единственный вопрос — почему у Петра «щеки» (щёки, вероятно) железные? Не нашлось другого эпитета? А не подумал поэт, что такие щеки могут и заржаветь от текущих по ним слёз? Слово «железные» даже и в переносном смысле тут не подходит, поскольку тогда у царя и все остальные части лица можно назвать железными (уши, например), а это чушь — железным у Петра был только характер, воля. И это было бы понятно любому читателю. Но железные щеки!? Здесь же речь идёт не о памятнике Петру, а о живом царе, осматривающем устье Невы.

Ещё более странно выглядит третье четверостишие

«И к горлу балтийские волны, как комья

Тоски, подкатили; когда им

Забвенье владело; когда он знакомил

С империей царство, край с краем.»

Если человеком овладело забвенье, то он не сможет познакомить ни царство с империей, ни, тем более, край с краем, т. к. краёв этих порядочное количество.

Ведь это одновременно происходит — забвенье и ознакомление? Разве не так в стихотворении?

Немного позже появляется толчёный графит

«Волны толкутся. Мостки для ходьбы.

Облачно. Небо над буем, залитым

Мутью, мешает с толченым графитом

Узких свистков паровые клубы.»

Откуда в петербургском воздухе толчёный графит? Что там происходило за два года до Октябрьской революции? Стихотворение явно не предназначено для простого любителя поэзии, живущего в Петербурге сто лет спустя. И никаких пояснений, а ведь передо мной издание 1965 года, БПБС.

Далее поэт говорит о повышении уровня воды в Неве, рейсфедер «северным грифелем наносит трамваи» (рейсфедер это инструмент пишущий тушью, а не грифелем; интересно, что этот рейсфедер всадника медного унаследовал от всадника «ветер морей», — сомнительный образ, т. к. Пётр-всадник — это одно, а Пётр-мореплаватель — другое, это два разных Петра). И вдруг такое

«Попробуйте, лягте-ка

Под тучею серой,

Здесь скачут на практике

Поверх барьеров.»

Можно догадаться, почему предлагается лечь, — город под тучами лежит столетиями, ну вот и вы попробуйте (это такая шутка), но кто скачет и куда? о каких барьерах идёт речь?

Пути поэтов вообще неисповедимы, но чтобы до такой степени!

Ещё одна неясность и будет на моей улице праздник.

Последняя часть. «Оттепелями из магазинов веяло ватным теплом.» «Капала медь с деревьев.» Тоже темна вода во облацех, но самое удивительное в предпоследнем четверостишии

«Вот как бывало в будни.

В праздники ж рос буран

И нависал с полудня

Вестью полярных стран.»

Подмечена любопытная метеорологическая закономерность — по праздникам после полудня почему-то начинался буран. Много говорили и говорят о плохом нашем климате, но такую претензию впервые встречаю. Видимо, не везло москвичу Пастернаку с приездами в праздничный Петербург. Так город платил поэту за его нелюбовь к себе.

А вот и обещанный праздник литературный. Это самое начало стихотворения

«Как в пулю сажают вторую пулю

Или бьют на пари по свечке,

Так этот раскат берегов и улиц

Петром разряжен без осечки.»

И это хорошо. Я бы только переставил слова в последней строке — Разряжен Петром без осечки (так лучше звучит). И кажется, что все силы ушли у человека на этот почти шедевр, а над всем остальным пришлось долго мучиться. Ну вот, «что-нибудь» и получилось.

Эта статья — просто образец пустопорожней наукообразной болтовни. Автор выдумывает некий тезис, после чего начинает на его основании прогнозировать будущее Вестероса (или даже всего мира ПЛиО). Пример: «Считается, что фактическая монополия корпорации мейстеров на знание ограничивает циркуляцию идей и тормозит прогресс. Вот только никакой монополией мейстеры, если приглядеться, не обладают.»

Вот так пригляделся! Да мейстеры сидят на своих знаниях, как собаки на сене, даже детей знатных родителей, у которых состоят на службе, они ничему не учат, кроме элементарных основ (читать, писать, считать). Единственный случай, когда мейстер выступает в книге в роли учителя взрослого человека, это случай обучения Давоса Сиворта, — десница короля не может оставаться неграмотным. Как же! Станут мейстеры распространять более существенные знания, подрубая этим сук, на котором довольно прочно сидят. Не дождётесь! Да и магия в этом мире сильнее знаний, что убедительно доказано поражением мейстера Крессена в поединке с Мелисандрой, жрицей бога Рглора.

О магии анализируемого им мира автор статьи имеет довольно слабое представление, считая, что она имеет там «довольно ограниченное значение». Насчёт драконов ему почему-то «не очень понятно, магические они создания или просто особенность местной фауны, как лютоволки на Севере или утконосы в Австралии.»* Но как раз лютоволки-то и есть порождение сверхъестественных сил, это следует из всего их поведения, из их иррациональной связи с детьми Старков (Бран может видеть мир глазами своего волка, Арья — глазами своего). А драконы это именно фауна, просто очень редкая, и ведут они себя, как прирученные звери, не меньше, но и не больше.

Что касается «довольно ограниченного значения» магии, то через несколько страниц встречается следующая идея автора: «В мире Мартина циклы долгих зим и лет, судя по всему, имеют магическую природу: люди по-прежнему меряют время годами, то есть нормальный** солнечный цикл им как минимум известен.» Это означает, что вся жизнь всех людей на всей планете определяется магией! Где тут больше болтологии, — в первом утверждении или во втором, полностью опровергающем первое? Больше всего мне нравится словосочетание «судя по всему» — неопровержимый аргумент!

Вот ещё одна поразительная идея из статьи. «Вестерос очевидным образом подошёл вплотную к эпохе огнестрельного оружия.» После этого начинается почти трёхстраничное изложение элементарных сведений из земной истории на тему о влиянии на развитие цивилизации революции в военном деле. Автор даже договаривается до возможности изобретения паровой машины в Винтерфелле! «Север первым окутается дымом заводских труб и станет локомотивом вестеросского модерна». Это просто какой-то кошмарный сон северянина! Восемь тысяч лет, стало быть, Вестерос шёл к этой эпохе без каких-либо результатов, и вот, наконец, подошёл. Вот это прогресс! Вот это темп! Да и появись в таком насквозь пронизанном магией мире что-либо похожее на стрелковое оружие, тут же будет наложено соответствующее заклятие, и всё это новое умрёт в зародыше. А вот холодное оружие и доспехи это часть культуры, очень важная и по возрасту значительно более древняя, чем магия, и справиться с этим фактом радикально магия не может, всё, на что она способна, это заколдовать какой-то отдельный предмет, меч, например, или кинжал. Короче, говоря, магия неспособна коренным образом изменить мир, частью которого является она сама.

Примерно таков же он (прогресс) и в банковской системе. Утверждение автора, что «долговые, страховые и прочие финансовые инструменты будут развиваться всё быстрее и распространяться всё шире», ни на чём не основано, в книге нет никаких признаков ускорения прогресса в области финансов.

Обидно, что подобные опусы, источником коих является не столько голова, сколько палец (способ извлечения информации из пальца широко известен), появляются в печати. И не таким уж плохоньким тиражом — 3000 экземпляров.

*) Фраза выглядит «маловысокопрофессионально», т. к. в мире ПЛиО нет Австралии.

**) Нормальный для кого?

[b]«Бесспорно одно: писатель-реалист не несёт ответственности за характеристики общей, например, причинно-следственной, структуры реального мира; оценивая его произведение, мы не ставим во главу угла структуру реальности, с которой его произведение всё же в какой-то мере взаимодействует.

Зато писатель-фантаст отвечает и за мир, в реальность которого вписал сюжет своего произведения, и, кроме того, за само действие, развёртывающееся в его повествовании, так как он, по сути, создаёт и то, и другое.»[/b]

С. Лем «Фантастика и футурология»

[b]«Персонажи все [u]очень убедительны[/u], но взгляните, о други: они [u]взяты не из жизни[/u]. В реальности вы никогда не встретите Тириона, или Теона, или Недда. Женщины не бывают такими, как Серсея, они чуть сложнее. Герои Мартина — это не люди, а персонификации различных пороков»[/b]

Из отзыва

Есть смысл начать с другой цитаты из того же отзыва: [b]«сцена казни Неда. Одной этой сцены достаточно, чтобы навсегда избавиться от романтизма.»[/b] На самом деле ничего особенно ужасного в этой сцене нет, палач сделал свою работу профессионально. Куда неприятнее сцена, когда Теон Грейджой принимает на себя обязанность палача. А главное в другом — Нед не должен был умереть. На этот счёт был другой уговор, который неожиданно для всех был нарушен мальчишкой-королём, придурком и садистом. И причём тут романтизм? Зачем привлекать сущности сверх необходимости?

Перейду теперь к собственным наблюдениям за литературно-психологическим феноменом, называющимся ПЛиО.

Как уже давно всеми замечено, [b]«на проклятом острове нет календаря»[/b]. Кто-то там взял да и отменил понедельники и не только. Да «остров» (в смысле планета) и названия-то не имеет. Где ещё такое встретишь в фантастике? Многих это никак не колышет, но мне кажется ненормальным постоянное упоминание возраста множества детей и некоторых взрослых («девочка-призрак» из Браавоса — 36 лет, мейстер Пицель — 84 года) в годах (и хронология Таргариенов приведена в годах), при том, что совершенно непонятно, что в этом мире называется годом. Луна там есть, беременность длится 9 лун, как на Земле, нападение на Ров Кейлин Робб собирается совершить в момент празднования нового века (!), когда враги как следует напьются, но, хотя мир Льда и Огня имеет с Землёй очень много общего*, как там измеряется время — тайна сия велика есть. Не придумав на эту тему ничего от слова совсем (ребёнку даже мейстер не может объяснить, когда тот родился (см. разговор Лювина и Брана в «Битве королей»)), автор поставил себя в слегка дурацкое положение, т. к. затруднения у читателя по ходу чтения возникают постоянно. Ведь у всех людей есть возраст, а тут понятие возраста всю дорогу обходится, причём иногда довольно таки неуклюже.

Очень коротко скажу о самом существенном отличии мира ПЛиО от Земли, кроме того, что, судя по различной длительности времён года, эта планета находится в системе двойной звезды. Отличие это заключается в плотности магической ауры. Это мир насквозь пронизанный магией, просто она практически почти забыта в Вестеросе. В одном из отзывов встретил интересное мнение — в мире Мартина «присутствует магия, но в очень разумных пределах, никаких волшебных палочек и ковров самолётов». То есть ходячие мертвецы, мгновенное изменение собственной внешности Якеном Хгаром (может быть, кто-нибудь помнит «Открытие себя» В. Савченко, очень похоже), жестокие ритуалы, с помощью которых вызываются демоны, рождение женщиной всепроникающей тени, которая убивает назначенную ей жертву, — всё это в разумных пределах. Что ж, у каждого свой разум и свои пределы, и с этим мнением я согласен. Между прочим, этой плотной магической аурой объясняется отсутствие технического прогресса** на планете, в частности отсутствие артиллерии и стрелкового оружия (это в непрерывно воюющих государствах!). Как известно ещё из «Дороги доблести» Хайнлайна и «Хроник Амбера» Желязны, в магических мирах порох изобрести невозможно.

Есть и ещё одна странная особенность природы этого мира — отсутствие вулканов. Без них мир выглядит не так весело, как наш и, что гораздо важнее, выглядит неестественно да ещё при наличии подземных запасов горячей воды. В какой-то мере природные вулканы заменяют летающие вулканы — драконы. Но для них наступил длительный перерыв. Проявят они себя в полной мере только в ненаписанных частях цикла. Надеюсь дожить. А ведь хорошо, что у нас нет драконов. В скверике на скамейке книгу раскрыть боишься — то голуби, то чайки ... Анекдот вспоминаю: Горький (получив на шляпу) — Ленину: [b]«Какое счастье, Владимир Ильич, что коровы не летают!»[/b]

Что мне показалось в ПЛиО наиболее неприемлемым, так это манера автора убирать из повествования персонажей, которые мешают ему (повествованию) развиваться задуманным образом. Делает он (автор) это настолько искусственно, что белые нитки, которыми в этих местах скреплены куски сюжета, видны невооружённым глазом. Надо было избавиться от волчицы Леди — и Эддард Старк убивает её, прекрасно зная, какое значение имеют эти волки для его детей, и зная также, что зверь ни в чём не виноват. А ведь объяснить ситуацию королю Роберту не составило бы труда. Какой же Эд после этого десница? Впрочем, десница он никудышный, что понятно по его поведению в случаях, требующих самого минимального умения управлять людьми. Эта его повёрнутость на справедливости и чести так или иначе довела бы его очень скоро до могилы, а неожиданная смерть короля с очевидностью означала, что теперь его конец не за горами.

Другой аналогичный случай — это совершенно непродуманное удаление Сирио Фореля. Читатель вынужден расстаться с этим мастером боевых искусств и замечательным воспитателем в таких декорациях, когда нет никаких причин для этого расставания. Из текста не следует, что Сирио убит, мёртвым его никто не видел. Когда Арья убегает, в распоряжении Сирио остаётся несколько лежащих на полу мечей тех солдат, которых он только что чрезвычайно эффектно уложил, не имея в руках ничего кроме палки. А ещё огромное преимущество перед закованным в латы рыцарем в скорости передвижения. Но если бы Сирио и Арья ушли вместе, то девочка не попала бы в отряд новобранцев, направляющийся на север к Стене, не встретила бы сына короля Роберта Джендри, лоратийского мага Якена Хгара и многих других колоритных персонажей ... и, вероятнее всего, попала бы всё равно в Браавос (а она туда попала), поскольку это родина Сирио Фореля (а заодно и Венеция мира ПЛиО). Есть одно косвенное подтверждение смерти Сирио — в «Пире стервятников» первым мечом Браавоса считается другой человек, Кварро Волентен.

Третий такого рода случай это смерть кхала Дрого от не особенно опасной раны. Ну, как-то не вписывался этот дикий суровый воин в планируемую судьбу Дейенерис. А сир Джорах Мормонт ещё был нужен, и потому не только не умер от сильнейшего удара аракхом (лезвие застряло в кости!), но Дени вылечила его так, что он даже и не хромал.

Четвёртый маловероятный эпизод — Жиенна Вестерлинг укладывает раненого (и совершенно не знакомого ей) Робба в собственной спальне. И там его лечит. Ну, а как иначе подстроить Кровавую свадьбу? Тут думать пришлось бы.

Но талант в землю не зароешь. Понятно, что такой огромный цикл невозможно написать идеально. Несмотря на крупные и мелкие промахи (например, крайне невнятно в «Игре Престолов» описаны обстоятельства, при которых был ранен кхал Дрого; в разговорах героев попадаются реплики, не связанные с контекстом и т. п.) и кучу мелких недостатков (типа перепутанных имён действующих лиц второго плана, например, Боуэн Марш в «Буре мечей» становится Боуэном Муршем***; там же упомянут какой-то Мейегор детский, хотя среди Таргариенов есть только Мейегор Жестокий), написан он прекрасно. Шекспировские страсти, сопровождаемые мастерскими диалогами, описаниями битв (с элементами небывальщины, а как же иначе) и поединков (здесь, как говорится, без дураков, всё по высшему разряду; «все мы вышли из доспехов Мэлори», но сам он при этом нервно курит в сторонке); очень свободно автор чувствует себя при изображении сексуальных сцен, для чего требуется особое умение далеко не каждому писателю свойственное. Мартин предстаёт и как выдающийся мастер словесного портрета. Уровень описания внешности и манер (поведения) героев книги (что особенно важно — всех без исключения, в этом смысле для автора герои не делятся на главных и второстепенных) не ниже лучших классических образцов мировой литературы (неплохой, в целом, перевод****, видимо, соответствующий оригиналу). Очень хороши великаны, проезжающие мимо Джона Сноу верхом на мамонтах. Что-то подобное можно увидеть на рисунках Петара Месселджии в его «Книге великанов». Правда, мамонтов у Петара нет.

Несколько слов о шкале морали. В ПЛиО она представлена целиком, т. е. в диапазоне минус бесконечность + почти она. В самом низу исчадия ада в человеческом обличье Григор Клиган, Рамси Болтон, Варго Хоут, а положительную половину шкалы (там много народу, перечислять нет надобности) возглавляет, вероятно, в соответствии с авторским чувством юмора не кто иной как ... Бес (глаза у него такие же, как у Воланда, и не может же такого быть, чтобы ДМ не читал МиМ). А задавал ли кто-нибудь себе вопрос — почему Тирион карлик? Да потому, что имей он внешность Джейме, он был бы состоявшимся идеалом, что невозможно. Это вниз по той шкале путь абсолютно свободен, а вверх ... где-то очень «высоко», как в азимовском «Конце вечности» существует непреодолимый барьер. Там при строго объективном анализе как раз и «возвышается» эта уродливая фигура. Очень умный и решительный, никогда не теряющий самообладания и самокритичного чувства юмора, дипломат и стратег, иногда берущий на себя ответственность за своевременное (не ожидая божьего) воздаяние некоторым потерявшим чувство меры лицам по их делам, — вот кратчайшая, на мой взгляд, характеристика этого человека. Если бы в мире Мартина возможно было нечто вроде Ренессанса, то Тирион пришелся бы этому времени в самую пору. Мы называем примерно таких людей из нашего мира титанами Возрождения. Хотя не с каждым из них я бы пошёл в разведку. А с Тирионом пошёл бы.

И с Давосом тоже. Он где-то близко к Тириону на той шкале.

Отдельного разговора заслуживают две удивительные девочки — Дейенерис и Арья Старк. О первой надо писать отдельно — её судьба это книга в книге.

Несколько слов о второй и я заканчиваю. Неясно, на каком положительном уровне она в начале, как мне кажется, довольно высоко, но движется она по мере прохождения своих невероятно тяжёлых университетов в направлении Якена Хгара. К моменту отплытия в Браавос на её счету три трупа, хотя винить её за это невозможно. Когда она выполняет первое серьёзное задание (совершает нераскрываемое убийство), Добрый человек говорит: [b]«Тебе ещё многому нужно учиться, но ты, я вижу, не безнадёжна».[/b]

Итак, моя однозначная рекомендация — не следует проходить мимо фэнтези, не уступающего лучшим образцам обычной литературы. Это редкое явление. Знаю кроме ПЛиО только одно такое произведение — «Хроники Амбера».

*) Это общее — определённо состав атмосферы и набор химических элементов (а если говорить о культурном сходстве, то, например, в Вестеросе семь — священное число, но культура (книги, архитектура, скульптура, музыка, религия и наука) — всё это отдельная тема), флора (с небольшими различиями) и фауна тоже с некоторыми различиями (например, за стеной, далеко на севере сохранились мамонты). Некоторые из этих различий особенно удивительны. Это, конечно, лютоволки, происхождение которых явно не обошлось без вмешательства высших сил (шесть волков, подкинутых детям Старков, обладают способностью понимать человеческую речь, могут выполнять очень непростые приказы и способны при первой встрече распознать человека, замыслившего зло против хозяина); другой пример — наличие теплокровных земноводных (если это не ляп ДМ), способных существовать при температуре ниже -20 градусов (следопыт из Дозора отмечает, как нечто необычное, отсутствие в лесу лягушек, когда плевок замерзает, не долетев до земли).

Общего очень много. Но что при этом кажется абсолютно необъяснимым, — это генетические законы (а, точнее, отсутствие таковых), лежащие в основе биологии изображённого ДМ не менее многообразного, чем земной, мира. Я имею в виду следующее.

[b]«Чтобы сохранить в чистоте королевскую кровь, в доме Таргариенов нередко предпочитали, придерживаясь валирийского обычая, выдавать сестру за брата.»[/b] («Игра Престолов»; Валирия, между прочим, приказала долго жить, но, вероятно, по другим причинам). «Безумный» король Эйерис Таргариен, отец принцессы Дейенерис, был женат на своей сестре Рейелле. О Дени я с удивлением прочитал такое: [b]«Визерис часто повторял, что Таргариенов никакая зараза не трогает, и это, судя по всему, было правдой. Дени случалось мёрзнуть, голодать и бояться, но она никогда ничем не болела.»[/b] («Грёзы и пыль»; Визерис, брат Дени, пошёл в отца, но чокнутым стал просто из-за слишком долгого ожидания своего счастливого часа). Пусть Таргариены не всегда женились на сёстрах, но, как сказано выше, делали это нередко. В нашем мире такая практика неминуемо приводит к вырождению рода, рождаются слабоумные, или уроды, или то и другое вместе. В мире ПЛиО, у таких родителей (и прародителей) появляются на редкость здоровые дети (дети близнецов Джейме и Серсеи тоже вполне здоровы, мелкие отклонения Джоффри не выходят за допустимые рамки), организм которых содержит что-то вроде «бактерии жизни», открытой на Пандоре доктором Мбогой в другом мире. После этого существование живых лягушек при сильном морозе уже не кажется чем-то совсем уж невероятным.

**) Строго говоря, технический прогресс в этом мире есть, но для восьмитысячелетнего развития общества он просто микроскопический. Всего-то и научились, что выплавлять бронзу и сталь, да изготавливать различные виды стекла (в Винтерфелле застеклённые окна, теплица, называемая [b]«стеклянным садом»[/b]). Применяются насосы, прокачивающие горячую воду для отопления комнат Винтерфелла (с водяным приводом, другого способа нет). Но профессия стеклодува там неизвестна, в противном случае хоть изредка люди пили бы и ели не из металла.

Всё это ещё можно допустить. Но есть и такое, чего допустить здравый смысл не позволяет.

Микроскопический? — спросит кто-нибудь ехидно, — а как тебе золотой зуб Даарио Нахариса? Тут мне нечего ответить. Такой уровень протезирования можно счесть чудом. Может быть в восточных землях практикует какой-то маг-стоматолог-протезист. Автор снова, в который уже раз, оставляет читателя с разинутым от удивления ртом.

Ещё мейстеры смотрят на луну через подзорные трубы. Как при этом объяснить отсутствие микроскопов и телескопов — ещё один вопрос к мейстеру Джорджу Мартину.

И, наконец, напалм, или [b]«дикий огонь»[/b]. В Википедии говорится следующее: [b]«В США был разработан на основе полистирола новый напалм — так называемый «Напалм-В», [u]прилипающий даже к влажным поверхностям[/u]. Напалм-В характеризуется более высокой интенсивностью и температурой горения (1200°..1500 °C против 900 °C у обычного напалма). При хранении стабилен (не расслаивается). Напалм-В состоит из 3 компонентов: загуститель (полистирол), растворитель (в оригинальной версии бензол) и разбавитель (бензин). Все компоненты тщательно перемешиваются и запаковываются в герметичные ёмкости.»[/b]

Тирион при защите Королевской гавани использует именно такое вещество, отнюдь не простой и давно известный «греческий огонь». Вывод — так называемые [b]«пироманты»[/b] мира ПЛиО в области химических технологий достигли невероятных высот, добравшись до достижений нашего 20-го века. Другой вывод — автор иногда договаривается в своём цикле до полного абсурда, совершенно не следя за базаром. Простят ли его Семеро богов Вестероса!?

***) Но это, вероятно, несогласованная работа переводчиков.

Или вот такой казус. Девиз Дома Старков — [b]«Зима близко»[/b]. Интересно, как он воспринимается весной? [b]«Не бывает Север крайним»[/b] — на это я бы предложил Эддарду девиз заменить, дав ему послушать Кола Бельды.

Встретилось и ещё одно тёмное место (или очень тщательно затемнённое). Когда Вонючка (т. е. прикидывающийся Вонючкой болтонский бастард Рамси) показывет Теону Грейджою подобранную во дворе Винтерфелла пряжку Брана, Теон заявляет, что ему всё понятно (это при том, что собаки не нашли обратные следы беглецов, хотя они были более свежими), после чего убивает детей на ферме и принимает все возможные меры, чтобы этих детей все сочли за братьев Старк. Хоронить убитых детей в усыпальнице Старков Теон категорически отказывается. Стало быть, знает, что Бран и Рикон живы и знает, где они находятся. Это и есть то, что он понял. Теон часто вспоминает эти события впоследствии и всегда говорит, что не убивал своих названных братьев. На вопрос, почему Теон принял такое странное решение, ответа я не нашёл.

****) Есть у меня одно несколько необычное замечание по переводу одного места в «Игре престолов» (переводчик Ю. Р. Соколов почему-то ограничился только этим томом). Тирион знакомится с Шаей. Она говорит: [b]«Мать назвала меня Шаей. А мужчины зовут ... нередко.»[/b] Следующая фраза такова — [b]«Бронн расхохотался, и Тирион тоже улыбнулся.»[/b] Что их рассмешило? Ну, так же нельзя переводить! Думай, придумаешь — посмеёшься. Либо в оригинале нечто непереводимое, либо переводчик слишком стеснительный для этого цикла. Скорее первое. А если так, то переводить прозвище Шаи можно и нужно совершенно общеизвестным словом, которым иногда люди, умеющие пользоваться гаечным ключом, называют маленькую (а Шая маленького роста) шайбу. Это слово... Если выражаться предельно кратко, оно из тех, к которым относится известная строка из известной песни — [b]«это слово каждому знакомо, с ним везде находим мы родных»[/b]. С двумя точками в середине оно выглядело бы лишь на самую чуточку неприлично и было бы допустимым при любых ограничениях.. А так, как в книге — выглядит куда неприличнее. Это не что иное, как презрительное, свысока, отношение к читателям.

Примечание.

Оставляю знаки выделения текста, т. к. в отзывах они должны работать так же, как в авторской колонке. Это нужно сделать.

Дополнение, написанное в ноябре 2023 года.

Прочитав цикл второй раз (пропуская различного рода непотребства, что сильно ускорило процесс), чтобы получше представить окончательную позицию этой кайвассы на нескольких досках, попытаюсь подвести итог в виде энного количества вопросов. Или предположений, что то же самое.

Первое предположение возникло у меня, когда я узнал, что Петир Бейлиш, параллельно с подготовкой выгодного брака своей приёмной дочери, написал более ста писем во все концы света (думаю, не только Вестероса). Вернуть Сансе Винтерфелл — задача очень скромная и, надеюсь, попутная. Петир метит в короли, что было бы идеальным вариантом для этой уставшей от войн территории. А Санса разве не наилучшая кандидатура в королевы? Для меня ответ очевиден несмотря на то, что она жена Тириона. Гениальный лорд Бейлиш решит и этот вопрос, договорившись с Золотыми Мечами с помощью Тириона, а с Тирионом с помощью Золотых Мечей. Что касается Серсеи, то ей ничто уже не поможет, даже чудовище в латах, сотворённое Квиберном. Мне, кажется, я (как Киван Ланнистер и ещё кое-кто из рыцарей) знаю, кто таков этот Роберт Сильный (почему не Стронг, не мудрствуя лукаво?), но не скажу.

Есть у меня надежда на удачу миссии Давоса. Хотя, как ему удастся вывезти Ошу (если она ещё жива) и мальчика из страны людоедов, — этого хватит на целую повесть. Или на пару абзацев, — на всё воля автора.

Не решён пока треугольник Кейтилин Старк — Джейме — Бриенна. Кажется последней удалось обмануть поверившего ей джентльмена. Верю, что он выкрутится, и поможет ему ещё один из многочисленных роялей в кустах, разбросанных щедрой рукой автора по всему повествованию.

Будущее Дейенерис туманно. Мне кажется, климат Вестероса вреден для неё и для её летающих «детей». А с такими преданными ей рыцарями как Барристан Селми и Даарио Нахарис она может стать самой могущественной правительницей Востока. К слову, замечу по поводу драконов — автор совершенно не разбирается в устройстве и функционировании их организма*, следовательно не сумеет найти им место ни в какой части мира, ни на Востоке, ни на Западе. Возможен вариант включения драконов в Дозор, т. к. ожившие мертвецы боятся огня, и есть основания считать, что иным огонь тоже не по вкусу.

Ещё вопрос — зачем архимейстер Староместского университета с удивительной поспешностью отправился в сторону драконов? Предполагаю, что цели у него исключительно исследовательские. Не забудет ли о нём Мартин? О событиях в Староместе он точно не забудет. Ведь там замешивается обладающее абсолютно непредсказуемыми свойствами варево — в университете неожиданно появляется весьма зловещая фигура (впрочем, «зловещесть» её зависит от того, у кого она состоит на службе). Даже те, кто прочитал цикл всего лишь один раз, наверняка догадались, о ком я говорю. Этот человек долго и упорно, с приключениями, не уступающими приключениям Тириона, шёл к своей цели, попутно направив на истинный путь (или наоборот — сбив с него? Пока не ясно) Арью Старк**. Дорогу осилит идущий. И он осилил. И не его ли деятельность (и тех, кто им руководит) сыграет огромную, если не решающую роль в судьбе всего Льда и всего Огня?

О появлении в Волчьем лесу представителя браавосского банка можно сказать следующее. Банк считает Станниса законным претендентом на престол (веря при этом в могущество Мелисандры) и предлагает ему заключить договор, согласно которому банк оплачивает нужное королю количество наёмников*** (можно, например, перекупить всё тех же Золотых Мечей), король же возвращает банку долг из доходов от завоёванного Вестероса в течение ближайшего астрономического года (зимой страну не очень-то пограбишь). Если не это срочное дело, зачем предпринимать столь дальний и опасный вояж?

В заключение не могу пройти мимо самого злободневного на мой взгляд эпизода всего цикла. Это сказка, которую распространяют Фреи (см. приём королевского десницы Давоса лордом Мандерли), о событиях, произошедших на Красной свадьбе — все Старки оборотни, они вдруг превратились в волков и напали на гостей, поэтому их пришлось убить. Информационная война велась всегда, хотя ни в одной мифологии никогда не существовало бога информационной войны. Бог обычной войны, наоборот, был у всех народов, но он не занимался грязной работой. Бог войны информационной появился только в 20-м веке в образе человека по фамилии Геббельс. Правда, это скорее демон, а не бог. Сейчас появились ещё более страшные порождения преисподней, превзошедшие немецкого доктора. Примеры их «творчества» приводить не буду, они всем известны и масса людей делает вид, что верит этим измышлениям. Я не включаю в эту массу клинических идиотов, которые не делают вид, а верят на самом деле.

*) Вывод основан на эпизоде с попыткой укрощения Дрогона. Выдернув из тела дракона копьё, которое торчало там несколько минут, Дени заметила, что его металлический наконечник был оплавлен. Из этого следует, что в крови дракона плавится сталь, а из этого вытекают уже такие немыслимые следствия, что с ними не справится никакая, даже фантастическая био и физиология. Если подобное существо и сможет хоть где-нибудь и как-нибудь жить, то более подходящих районов, чем у Стены и сколь угодно севернее, для него не найти («Нам бы сюда одного, для тепла» — шутка Джона Сноу).

**) Арья в близком будущем (вероятно, к следующему лету) заметно приблизится к уровню мастерства среднего многоликого. И если она будет помогать царствовать своей сестре (а Якен не станет мешать), обстановка в Вестеросе начнёт быстро стабилизироваться.

***) С Джоном Сноу договор уже заключён. Убить Джона, когда Мелисандра неподалёку, «братьям» из Дозора не удастся. Но как Станнису взять верх над двумя Болтонами? Отряд Мандерли должен перейти на сторону более законного короля.

Прошло сорок пять лет. Промежуточный итог не радует. Надежда авторов на то, что «народы мира сумеют наконец обуздать алчность военно-промышленных комплексов» не кажется мне искренним высказыванием. Они же не могли не задавать себе простого вопроса — а что должны сделать невооружённые народы для обуздания алчности? Произнесение такого рода публицистических штампов объяснялось тогда просто — противоположная идея и даже попытка «воздержаться при голосовании» привели бы к невозможности поехать в Болгарию в следующий раз.

По всем остальным позициям очевидно, что авторы просто плохо информированные люди. Ну, так они же писатели, а не разведчики-нелегалы или дипломаты. Фашизм никуда не пропадал и сейчас укрепился до такой степени, что мирным путём с ним уже не справиться. В воспитании молодого поколения ведущие европейские и американские т. н. демократии сделали огромный (и не решающий ли?) шаг назад, начав превращение самих себя в ЛГБТ-демократии. О взаимодействии научно-технического прогресса с мировой экосистемой тоже ничего хорошего сказать нельзя. Кстати, что это за «космические исследования Мирового океана»? Это так болгарская газета исказила слова братьев Стругацких, или товарищ, подпись которого там присутствует, подготавливавший текст к публикации?

Кончается интервью совсем уж унылым слоганом, напоминающим одну печально известную программу одной потерявшей власть партии — «мы надеемся, что подавляющее большинство народов земного шара будет жить при коммунизме». Но это сейчас так воспринимается, а тогда кто мог предвидеть, что до крупнейшей социально-политической катастрофы второй половины ХХ века осталось всего 14 лет ...

До начала чтения, пролистывая книгу и иногда задерживаясь на некоторых страницах надолго (в самом деле читать, как пишет переводчик, можно с любого места; впоследствии выясняется, что это даже полезно для понимания текста), я наткнулся на удивительный, гениальный финал шахматной партии, потом на пазл из 179-и строк, назначения (или смысла) которого так и не понял*, потом на длиннейший перечень запасов в подвале, обнаружив в нём ошибку, сознательно допущенную автором, о таких сюрпризах тоже предупреждает переводчик в послесловии, потом прочитал несколько сюжетов, в частности о Бартлбуте и его грандиозной «игрушке», потом решил три задачи из 85-й главы, после чего начал читать сначала, придя к выводу, что ничего подобного мне пока не попадалось, и познакомиться поближе смысл есть.

Задачи и головоломки в художественной литературе встречаются нечасто. Вот одна из доступных для решения головоломок из книги Перека: «Пруденции 24 года. Сейчас ей в два раза больше лет, чем было её мужу, когда ей было столько же лет, сколько её мужу сейчас. Сколько лет её мужу?»

На первый взгляд — абракадабра, соответствующая имени молодой дамы, но это только кажется, условие сформулировано максимально точно. Не буду приводить здесь ответ (зачем лишать людей удовольствия найти его самостоятельно), скажу только, что задача станет существенно проще, если заменить мужа на брата (это маленькая подсказка).

Задача про брата трёх русских элементарно проста, неясно только, причём тут русские? Все они умерли, и от этого попахивает русофобией. Четверо мёртвых русских. Почему не соотечественников автора? Или американцев, например, их же больше ... Загадка, между нами, не особо умная, ну и чёрт с ней.

На представление числа 120 четырьмя восьмёрками у меня ушло минут пятнадцать, т. к. кое-что из арифметики вспомнил не сразу. Решение красивое, рекомендую эту задачу школьникам старших классов. Интересно, что в книге указан мимоходом путь к решению этой задачи, но гораздо раньше, в 15-й главе.

Теперь несколько слов о запрограммированных ошибках. Одна из них в рассказе о трёх людях, умерших в 13-м веке и похороненных на бенедиктинском кладбище в Петербурге слишком очевидна и вряд ли стоит упоминания (бенедиктинское кладбище если и существовало в Петербурге, то, вероятно, тогда же, в 13-м веке и закрылось, ввиду отсутствия бенедиктинцев :). Гораздо интереснее содержимое подвала Альтамонов, где «продумано всё: запасы припасы, чтобы продержаться в случае кризиса, выдержать блокаду, пережить войну.» Трудно рассчитывать на нормальное электроснабжение в войну или блокаду, тем не менее в подвале запасены готовые блюда, например, пельмени, баранье рагу, рагу из птицы, телячье рагу. Да и нет в тексте ни намёка на присутствие в подвале холодильников. Вот и задумывается склонный к задумчивости читатель, а в каком же состоянии окажутся годами хранящиеся в подвале пельмени к началу новой войны в Европе? И не пахнет ли в этом подвале телячьим рагу под белым соусом десятилетней давности? Но ошибка ли это? Просто развлекается человек, катит в гору тяжёлый камень, но, в отличие от Сизифа, закатив его на вершину, с гордостью озирает окрестности и спускается в долину за новым камнем. Каждый камень — новый рассказ (книга имеет многозначительный подзаголовок — «романы»). Получился неплохой сборник рассказов.** А жизнь и деятельность Бартлбута, на фоне которых проходит перед читателем всё остальное действие, — вот уж точно сизифов труд. Объехать мир, запечатлеть его на акварелях, разрушить и вновь восстановить их, чтобы потом уничтожить — что это, если не род сумасшествия?

Но я отвлёкся. Настоящей сознательной ошибкой при описании подвала Альтамонов я считаю отсутствие среди припасов сигарет и вообще табачных изделий. Хотя есть спички и кремни для зажигалок. Отсутствие лекарств (есть только аспирин) не ошибка, т. к. у них есть не очень большой срок годности, но вот отсутствие йода (или зелёнки, или перекиси) притом, что бинты и вата присутствуют, настораживает, и, похоже на то, что эта ошибка не запрограммированная, просто автор про йод забыл. Но зато не забыл о средствах по уходу за паркетом и хрусталём, что, разумеется, неизмеримо важнее в случае кризиса или войны.

Описания других подвалов куда менее интересны за исключением склада инструментов, где тоже есть ошибки, скорее всего сознательные. Слишком уж часто автор детально описывает кучи самого разнообразного хлама, и трудно избавиться от мысли, что делается это ради хорошего построчного гонорара.

Иногда кажется, что Перек плохо представляет то, о чём пишет. Вот пример. В комнате консьержки стоит пианино, на нём плетёная колыбель, «где, сжав кулачки, спит младенец, которого Женевьева Фульро (шестой этаж справа) оставляет консьержке ежедневно в семь часов утра и — вернувшись домой, приняв ванну и переодевшись — забирает не раньше восьми вечера.» Тринадцать часов консьержка с младенцем, причём в её обязанности входит замена перегоревших пробок в вестибюле (и не только в нём, очевидно), выгул и кормление собак уехавших в отпуск жильцов (и не только собак, а ещё и золотых рыбок; о кошках автор не упоминает, как будто их в этом большом доме никто не держит). Кроме того консьержка разносит почту по квартирам, поливает цветы, если хозяев нет продолжительное время, снимает показания счётчиков, если об этом просили хозяева. Не знаю, кому как, но мне кажется очевидным, что у автора не только никогда не было маленьких детей, но он даже отдалённо не представляет, что это за труд — ухаживать за младенцем.

В общем вся эта книга ещё один вариант игры в бисер — занятия распронаибесполезнейшего, и даже переходы из комнаты в комнату ходом коня книгу никак не оживляют, поскольку читателю это безразлично, на это просто никто не обращает внимания. В книге равное внимание уделяется людям и вышеупомянутым кучам хлама (вплоть до содержимого помойного ведра), описывается всё одинаково тщательно и уважительно. Тянется современная литература к уровню классики, тянется, но бесполезное это дело, легче бегемота вытащить из болота.

*) Некоторые строки мне удалось найти в тексте, но разложить по книге все строки (в которых, между прочим, много ошибок орфографических и смысловых, поскольку точная подгонка этих строк под ширину страницы дело иногда безнадёжное) представляется мне почти невыполнимой задачей. Может быть в этом и состояла цель автора — предложить читателю занятие немного напоминающее то, чем занимался много лет Бартлбут.

**) Среди них встречаются очень интересные. Например, глава 22, где рассказывается об одном весьма остроумном и крупном мошенничестве; Остап Бендер нервно курит в стороне. Глава 25 о фантастических приключениях Марселя Аппенццелла на Суматре. Глава 31, где расследуется двойное убийство и где число 314 (без запятой и это не опечатка) почему-то названо числом ПИ, что похоже на запрограммированную ошибку. В главе 84 рассказывается о том, как молодая женщина отомстила трём бандитам, убившим её мужа. Последнего из них она уничтожила с помощью взрывного устройства, которое сработало, когда тот вошёл в комнату, где лежал труп его приятеля. Дело было в США. Приобрести и использовать мину-ловушку в этой стране запросто мог любой человек, надо — значит надо.

Эта солянка показалось мне попыткой продемонстрировать высший пилотаж в области словотворчества. Но, чем дальше в лес, тем толще оказывались партизаны. «Что это было за судно ... Крутобойкое, мощнореее, с ювелирно подогнанным рангоутом, шпангоутом и такелажоутом.» Достижение Михаила Харитонова «длинношеееед» тянет на медаль более высокой пробы.* А «такелажоут» откровенно слабоват. Встретился мне в анализируемом тексте и технический монстр — истребительный дирижабль, тоже своего рода такелажоут, только из области авиации.

Иногда, конечно, автор достигает и некоторых заметных высот в словесной игре, этакая Ярмолкуозность начинает проглядывать и даже Франтишекачественность отформачивания слов, но такое случается редко. Куда чаще появляется нечисть вроде пюигра и пюигрицы с выводком пюигрят, корротов (подземных винтообразных зверей), кауров, умеющих втягивать рога, крапчатых мусс-танков и прочих звероподобных образин, способных брать в руки палки и сходиться стенка на стенку. Такие отходы творчества могут появляться в рабочих записках многих поэтов и писателей (достаточно вспомнить записные книжки Ильфа), но они, видимо, не считали возможным выставлять эту кухню на суд читателей. Кроме тех продуктов, которые были необходимы для реализации замысла.

Изобретение негуманоидной цивилизации — помойных эльфов — тоже как-то не кажется заслуживающим похвал. Неожиданно, конечно, ведь эльфы и помойка («отбросы и сгнившая мерзость») вроде бы несовместимы. И результат не замедлил себя ждать, он заэльфопомоился через несколько страниц после начала Люпусария (он же Дружбарь) в статье «Пьяная колыбель», которая представляет собой отвратительную шарликариэбдокатуру на известнейший евангельский сюжет. Недалеко от «городского помоища» в «стойле среди новорождённых упсят и кукурувят они [помойцы] нашли смешную и трогательную животинку. Была она безволоса и тянула ручки к пьяным и помойным изо всех сил эльфам.»** Зачем «наряжать» волхвами порождения помойки? И заставлять Христа тянуть к ним руки. Разве это не то же самое, как если бы человек, только что основательно порывшийся в мусорном ведре, начал немытыми руками перелистывать Библию?

А напоследок я скажу ..., что даже и по части абсурда (а он старается быть ужасающим, но тщетно) книга уступает произведениям таких мастеров, как Хармс (много чего), Введенский («Ёлка у Ивановых»), Сорокин (тоже много чего можно назвать), Перек («Жизнь способ употребления»), Фернандо Аррабаль (пьеса «Лабиринт»)... и т. п. (я, мягко говоря, не эксперт в этом жанре, знаю лишь то, что понаписано там чего только не). Абсурд кажется игрушечным, когда его генерируют существа абсурдные от природы (игрушечные), для них он и есть способ существования, естественная среда. Если же это происходит с людьми, то и выглядит оно гораздо значительнее и страшнее, или смешнее, в зависимости от сюжета.

*) Интересно, что это слово допускает расширение до бесконечности. Как будет называться зверь, поедающий длинношеееедов?

**) Почему эльфы в этой сцене не просто помойные, а помойные изо всех сил? Объяснить не сумел, не хватает фантазии.

Необычный для Азимова рассказ. Необычный, как для психолога, каковым обязан быть хороший писатель (и Азимов был неплохим психологом, судя по всему его творчеству), так и для робопсихолога, в качестве которого он выступает в своих рассказах под именем Сьюзен Келвин. Необъяснимый с точки зрения психологии поступок матери мог бы стать понятным, если бы несчастный отец её не убил и была бы проведена психиатрическая экспертиза. Без которой её сумасшествие останется в материалах происходящего следствия в качестве рабочей гипотезы (отец погибшего мальчика сидит в тюрьме и рассказывает всю историю офицеру полиции).

Что же до психологии роботов, то здесь всё несколько сложнее. Братишка совершил нечто абсолютно невозможное — нарушил Первый закон роботехники (Робот не может ... своим бездействием допустить...и т. д.). И чем это чревато для «Ю. С. Роботс»? Трудно представить, как эта компания сумеет избежать банкротства. Но обо всем этом в рассказе ни слова. Вот где загадка! Азимов не забыл, разумеется, придуманные им самим три (а к этому времени уже четыре!) закона роботехники (я имею в виду точные формулировки, сами законы в рассказе только упоминаются, чтобы читатель не сомневался в их существовании). Это невозможно даже для семидесятилетнего человека (рассказ датируется 1990-м годом), продолжающего литературную работу. Значит, сделал вид, что забыл? Получилось, что трагическая коллизия рассказа основана на недопустимой предпосылке, на попытке ввести читателя в заблуждение (дважды прочитал отзывы и пришёл к выводу, что попытка удалась), переключив его внимание на нечто как будто бы более существенное. Сравнить трюк, проделанный Автором в этом рассказе, можно с размахиванием перед мордой быка мулетой — бык бросается на кусок материи, а тореро красиво отходит в сторону, провожая быка насмешливым взглядом. Не желая казаться быком, которого мне всегда жалко (я не любитель корриды), я сначала оценил этот рассказ не очень высоко.

Но потом начал думать. А что если задача, заданная автором в этом рассказе имеет решение? Попробуем разобраться, но сначала маленькое замечание по поводу веса Братишки. Полутонный, как тут кто-то предположил, «ребёнок» мог бы оказаться опасной игрушкой. Надо учитывать, что титановый скелет намного легче обычного, из костей. У братишки «внутре»... нет, не неонка... у него сердце атомное, и оно вместе с «кровеносной» системой охлаждения как раз и вносит основной вклад в вес конструкции. Электроника и «нервная система» — начинка не особенно тяжёлая. Поэтому вес Братишки с учётом покрытия, наполнителя и одежды вряд ли превышает 80 кг. Отец говорит, что Братишка был намного тяжелее Чарли. Ну, так ему казалось. Конечно, он был потяжелее, чем десяти или одиннадцатилетний мальчик даже и крупный, но едва ли мог весить больше среднего взрослого человека. Всё равно он был тяжеловат для пожилой женщины, которой трудно было подняться с кресла без посторонней помощи.

А теперь я буду опровергать самого себя (т. е. собственную идею насчёт трюка а ля коррида).

Кое-кто додумался до того, что Джози вытащила тяжёлого робота из огня. Как это она справилась?! Неужели так сложно представить, что на самом деле произошло? А всё очень просто. Джози вбегает в горящий дом, натыкается на Братишку, который, естественно, ищет своего брата. Джози приказывает роботу, которому дым и огонь не мешают выполнять свои обязанности, выйти из дома. Если робот нарушит этот приказ, то может быть принесён вред человеку (самой Джози). Брата Чарли робот пока не нашёл и не знает, как тот себя чувствует. Поэтому он выполняет приказ Джози. Не она его, а он её выносит из горящего дома. Но почему он не бросается обратно спасать Чарли? Причина может быть только одна — Джози его обманула, сказав, что Чарли в доме нет. Тут одно из двух — или сама так считала, или действительно тронулась умом, не соображая, что роботу пожар не страшен. Моё первоначальное предположение о нарушении роботом Первого закона, конечно же ошибочно. Такого не могло быть и Азимов не мог этого не понимать.

Таким образом загадки, связанной с психологией роботов, больше не существует. Ну, а что касается психологии человека, да ещё и женщины, то здесь Азимов правильно сделал, убрав Джози со сцены. Эта задача едва ли под силу и самому Господу Богу.

Так что рассказ не очень прост, он требует от читателя того, что я называю активным чтением или, проще говоря, умения поставить себя на место любого из героев произведения.

- ..., я любил его, сильно любил ...

- Вот приедем домой, я покажу вам дневник, где записал, как я плакал, когда закончил повесть смертью Базарова» — с волнением рассказывал Тургенев.

Из сборника «И. С. Тургенев в воспоминаниях революционеров-семидесятников», «Akademia», М.-Л. 1930. (запись П. А. Кропоткина)

Влияние образа Базарова на формирование молодых русских учёных сравнивалось с преобразовательской деятельностью Петра I. Не мне спорить с Тимирязевым (это он высказал такую мысль), ему виднее. Но то, что Базаров в романе привлекает наибольшее внимание читателя, как и то, что роман вообще написан исключительно ради изображения этого героя (остальные, за исключением Анны Одинцовой, — свита, играющая короля) — всё это становится ясным с первых же страниц. Об этом романе исписаны тонны бумаги, по нему отсняты тысячи километров киноплёнки, защищён не один десяток диссертаций. Не хочется повторять то, о чём написали уже сотни людей. Поэтому поставлю себе очень скромную задачу — собрать в одной статье все главные афоризмы Базарова и сопроводить их краткими комментариями.

Но начать есть смысл с утверждения, которое может показаться кому-то ложным, а мне представляется очевидным. А именно, я утверждаю, что главной чертой характера Базарова является доброта. Нигилизм — это мировоззрение, не мешающее быть добрым. Но это не та любовь к людям, о которой говорил Христос. Базаров желает добра только тем, кто работает, трудом своим добывает хлеб насущный. И дети, обладающие безошибочным чутьём на доброту, охотно общаются с ним. Не важно, какие дети — это и почти грудной младенец, который мало к кому идёт на руки без возражений, и деревенские мальчики примерно семи лет и чуть старше («дворовые мальчишки бегали за «дохтуром», как собачонки.»).

Ну и, наконец, афоризмы. Вот самый длинный из них из разговора с Павлом Петровичем:

»... мы догадались, что болтать, всё только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведёт только к пошлости и доктринёрству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и чёрт знает о чём, когда дело идёт о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдёт нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.»

Эта замечательная апология нигилизма звучит местами просто дьявольски современно, а Базарова характеризует, как человека убеждённого в своей правоте и умеющего очень доходчиво облекать свои мысли в слова. Совершенно ясно, что этому человеку часто приходится дискутировать в различных аудиториях, и что он давно уже научился не лезть в карман за словом.

Отойду чуть в сторону от основной темы, в сторону собственно авторского текста романа, который, разумеется, далеко не всегда имеет отношение к Базарову. Вот характеристика крупного чиновника Матвея Ильича Колязина:

«Он был ловкий придворный, большой хитрец и больше ничего; в делах толку не знал, ума не имел, а умел вести свои собственные дела: тут уж никто не мог его оседлать, а ведь это главное.»

Если бы это был перевод, я бы подумал, что переводчик здесь оказался не на высоте. Не зная толку в делах, не имея ума (!), невозможно грамотно и с выгодой вести какие бы то ни было дела, не важно, собственные или чужие. Да и быть хитрецом и при этом глупцом ... как минимум проблематично — глупец, пытающийся хитрить, обычно выглядит не только смешно, но и ещё глупее. Это к вопросу о том, насколько гениален Иван Сергеевич, когда речь идёт не о пейзажных зарисовках, где ему почти нет равных по таланту.

Справедливости ради, надо заметить, что Тургенев очень редко напускает столько туману, например, портрет Евдоксии Кукшиной в главе XIII очень точен и остроумен.

Однако, вернёмся к нашим баранам, или, точнее, к одному из них.

Вот что Базаров нес.. , прошу прощения — говорит Анне Сергеевне Одинцовой:

»... изучать отдельные личности не стоит труда. Все люди друг на друга похожи как телом, так и душой; у каждого из нас мозг, селезёнка, сердце, лёгкие одинаково устроены; и так называемые нравственные качества одни и те же у всех: небольшие видоизменения ничего не значат. Достаточно одного человеческого экземпляра, чтобы судить обо всех других. Люди, что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждою отдельною берёзой.»

У присутствующей при разговоре Кати эта тирада вызывает недоумение. Может быть, это авторская ирония (иначе говоря, маленькая шпилька Тургенева в адрес Базарова)? Или это уж слишком тонко? Точный ответ на этот вопрос дать невозможно, но по мере чтения такое подозрение только укрепляется, т. к. буквально в пределах той же страницы (глава XVI) Базаров практически полностью опровергает только что им сказанное. У читателя остаётся впечатление (как это и произошло со мной), что Базаров в этой сцене порядком заехал не в ту степь и сам это осознаёт.

Вот ещё одно, на этот раз, вполне здравое суждение Базарова:

«Нравится тебе женщина, — старайся добиться толку; а нельзя — ну, не надо, отвернись — земля не клином сошлась.»

Тут по существу не поспоришь, я, пожалуй, поддержал бы и более сильный тезис Базарова, —

«человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец.»

Больший интерес у меня вызвало выражение «земля не клином сошлась». Базаров тут ни при чём, вероятно, в середине XIX века свет ещё не успел занять в нём место земли. Как и почему произошла такая замена, филологи, думаю, знают.*

Ещё несколько изречений Базарова, мимо которых просто невозможно пройти.

«Человек всё в состоянии понять — и как трепещет эфир, и что на солнце происходит; а как другой человек может иначе сморкаться, чем он сам сморкается, этого он понять не в состоянии.»

Можно не комментировать. Браво!

«Решился всё косить — валяй и себя по ногам!»

Тоже отлично сказано. Услышал ли это Тургенев от одного из прототипов своего героя или сам придумал, всё равно — «Умри, Денис! Лучше не напишешь.»

»... в чемодане оказалось пустое место, и я кладу туда сено; так и в жизненном нашем чемодане; чем бы его ни набили, лишь бы пустоты не было.»

Нарушает иногда Евгений Васильевич свои же установки — начинает говорить красиво. Так ведь умеет же, собака!

Пора уже прекращать испытывать терпение читателя. Поэтому на закуску два последних афоризма.

Первый — это остроумная характеристика всей нашей нации:

«Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения.»

Заслуженно крылатая фраза, известная каждому. Сейчас это звучит, как шутка нигилиста, в которой была изрядная доля правды. Большевики попытались исправить это положение, но потерпели крах на ближайшие (после революции) 70 лет. Что происходит сейчас с мнением русских о самих себе? Пока мало информации для выводов, но тенденция положительная.

А второй — это одна из тех великих аристотелевского масштаба сентенций (так Тургенев-то, выходит всё-таки, гений!), с которыми знаком, без преувеличения, любой хомо сапиенс —

«Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.»

Надо только правильно понимать это правило, надо понимать, что и в мастерской можно соорудить красный угол, где будут находиться «иконы», символизирующие нечто неприкосновенное, а, проще говоря, не следует соваться со свиным рылом в калашный ряд. А что же следует делать работнику? А учиться следует. Всю жизнь. Только такие люди сумеют построить рай на Земле.

*) Производить «раскопки» по этой теме я не стал. Обратил внимание лишь на следующее обстоятельство — в произведениях Александра Николаевича Островского (современника Тургенева) и Антона Павловича Чехова (творившего существенно позже) это выражение уже со светом. А в старину оно звучало с землёй. Может быть, это изменение связано с освобождением крестьян в 1861 году, или с развитием физики... Свет стал как-то понятнее (раньше не представляли, как это так — свет и вдруг клином), а про землю лишний раз вспоминать не хотелось, неловко стало. Но, может быть, это всё полнейшая чушь, ведь молодой, прогрессивно мыслящий, изучающий физику Базаров употребляет более старую формулу. Флуктуации переходного периода в разговорной речи?

А вопрос-то занимательный, и, кажется, далеко не бессмысленный.

»... я превосходно знаю, как преследовать, как настигать, следить, подсматривать и подслушивать, таиться и прятаться, как ломать на пути препятствия, подкрадываться, обманывать, кружить и сжимать петлю кругов, причём, исполняя всё это быстро и безошибочно, я становлюсь орудием неумолимой судьбы, и это доставляет мне радость, которая наверное, с умыслом была вписана пламенем в моё нутро».

Станислав Лем «Маска»

«Я обожала готовить, особенно для отца»

Кристофер Триана «Озверевшая»

Ещё один палач в облике прекрасной девушки. Разница между королевским скорпионом и Ким Уайт только в степени безжалостности, — лемовская машина в ходе преследования жертвы меняет своё отношение к ней на противоположное, превращается в защитницу; Ким вообще не знает жалости и действует именно как стопроцентная машина-убийца со сложной самообучающейся программой, позволяющей издеваться и убивать с выдумкой, расстановкой и наслаждением.

Конечно, это фантастическое допущение — шестнадцатилетняя красавица абсолютно лишённая души, не имеющая понятия даже о привязанности, не говоря уже о любви. Вероятно, причина в ранней смерти матери и отсутствии настоящего интереса к её жизни со стороны отца, которому было достаточно того, что дочка не дура и умеет вкусно готовить. Но для полного расчеловечивания недолгого присутствия мамы и равнодушия отца (он для девочки не более, чем источник материальных благ) всё же мало. Героиня Трианы в сущности новый Маугли — такое ощущение, что она негуманоид, до такой степени в ней не осталось ничего человеческого. Да ещё и дурак учитель. По большому счёту он ещё хуже своей ученицы, как и всякий растлитель малолеток.

Вот, собственно, и всё, что можно сказать об этой книге конструктивного. Ну, разве что обращают на себя внимание постоянные напоминания автора взрослым — не позволяйте детям смотреть порнографическую и садистскую кинопродуцию. Автор и не пытается скрыть эти свои призывы, и книга эта почти непрерывный крик о помощи, — ведь не об одной девочке должен подумать читатель, а обо всём постепенно звереющем обществе.

И где эту книгу держать? В сейфе вместе с охотничьим или боевым оружием? Она же пострашнее будет для детей до двадцати пяти лет, чем дурацкий охотничий нож (тридцать дюймов в длину и четыре в ширину; так в тексте на стр. 282)*. Так что мой совет всем собирающимся это читать и не имеющим надёжного книгохранилища — книгу перед прочтением сжечь. Зачем вообще нужно читать ещё одно дополнение к известному труду Рихарда фон Крафт-Эбинга «Преступления любви. Половая психопатия»?

*) Это почти 90 см. вместе с ручкой. Весить этот монстр должен как двуручный меч средневекового рыцаря. Не могу оставить этот «охотничий нож» без внимания, т. к. очень плохо переношу глупость как авторов, так и переводчиков.

Это короткое стихотворение заслуживает того, чтобы привести его полностью.

Спасти желая Гоминдан, / Банкиры-торгаши / Бросали деньги в старый чан — Бездонный чан-кай-ши. / Но всё, что дали янки — / Орудия и танки, / И банки молока, / Табак, автомобили, — / В боях перехватили / Народные войска. / Теперь бездонную лохань / Прибило к острову Тайвань, / И там её останки / Чинить собрались янки. / Но, дядя Сам, ты свой карман / До дна опустоши, / А не спасёшь дырявый чан, / Бездонный чан-кай-ши. / Как ни старайся, всё равно / Не будет дна у чана. / Быть может, он увидит дно, / Но только — океана!

Комментировать это с одной стороны просто, с другой же стороны тут могут встретиться некие «подводные камни», которые непонятно, как обойти.

Американцы не просто по дружбе помогали Генералиссимусу. По дружбе они ничего и никогда не делали. Цель «банкиров-торгашей» состояла в сохранении американского влияния на весь Китай, для чего они попытались найти возможность примирения националистов Чана с китайской коммунистической партией и выработать какую-либо форму совместного управления страной при общем руководстве Чан Кайши. Ничего не получилось. Возглавлявший посредническую миссию генерал Джордж Маршалл писал в своём отчёте — «Главное препятствие к заключению мира состоит в глубокой, всепоглощающей подозрительности, с которой относятся друг к другу Гоминьдан и Коммунистическая партия Китая. Каждая сторона готова говорить только о своих опасениях» (цитирую по книге Джона Кея «Китай: От Конфуция до Мао Цзедуна»). Американцы, как обычно, плохо разбирающиеся в реалиях тех мест, куда они с упорством, достойным лучшего применения, совали и суют свой нос, серьёзно недооценивали воздействие на коммунистов грандиозного предательства Чан Кайши в 1928 году, когда чанкайшистами (при поддержке китайской мафии — т. н. Зелёной банды) были расстреляны сотни и арестованы тысячи коммунистов, возглавлявших и просто работавших в различных подразделениях профсоюзов.* Простить эти репрессии коммунисты не могли.

В конце концов КПК, опиравшаяся на подавляющее большинство рабочих и крестьян, силами Народно-освободительной армии захватила весь юг страны, а Генералиссимус при помощи своих американских покровителей сбежал в 1949 году на Тайвань. Но, разумеется, не один, а в сопровождении примерно миллиона своих солдат, причём туда заранее (в 1948) были перевезены из Императорского дворца в Пекине сокровища искусства (в том числе старинные рукописи), короче говоря, всё то, что этот негодяй успел награбить. На острове он и умер в 1975 году, передав власть своему сыну.

В стихотворении есть одна, казалось бы, мелочь, но хотелось бы понять и её. Это слова «дядя Сам». В интернете** это стихотворение приведено со словами «дядя Сэм», что не вызывает вопросов. Особенно у людей, помнящих массу карикатур на этого дядю в журнале «Крокодил», читателем которого был почти без преувеличения весь советский народ. И возможна ли такая опечатка во втором томе собрания сочинений Самуила Яковлевича Маршака, вышедшем из печати в 1957 году? Думаю, что это не опечатка, а просто такой оригинальный юмор автора. Он ведь сам дядя Сам т. е. Самуил (Сэмюэль по-английски). Маршак и Марк Твен тёзки, тут не поспоришь. Видимо Маршаку понравилась такая переделка общепринятого прозвища, хотя какой в этом смысл, трудно сказать. Литература вообще страна загадок, страна Литературия. Дядя Сам — одна из таких загадок. Буду рад, если кто-то найдёт правильный ответ.

*) Здесь появляется первый камень преткновения. В это время сын Чана Николай Владимирович Елизаров уже учился в СССР (приехал в 1925-м, вернулся на родину в 1937-м). Видимо, у его отца были какие-то козыри на руках, позволившие ему пойти на это преступление. Предполагаю, что он каким-то образом сумел ввести в заблуждение советское руководство, т. к. примерно с 1927 г. Коля находился в России уже фактически на положении заложника.

А может быть и проще всё было. У Сталина то коммунисты китайские ходили в друзьях, то Гоминдан, слишком сложной была обстановка в Китае, мнения экспертов часто не совпадали. Так что, вполне возможно, что Чан в момент обострения противостояния с КПК был другом Отца Народов.

**) В Википедии сразу натыкаешься на пять тысяч картинок про дядю Сэма.

«Нам угрожает Раша. — Да? ... — произнёс я. — Должен сказать, что совершенно ничего не понимаю. Очевидно, ваша логика совершенно отлична от земной.»

Лем «Путешествие двадцать шестое»

Написанное вскоре после первых испытаний термоядерного оружия это остросатирическое произведение поражает точностью прогноза, подтверждённого практикой с тех пор многократно. Как бы ни относился ко всей этой проблематике Лем (эта ужасная Раша «угрожала» и его родной стране и продолжает это делать), он оказался по Гамбургскому счёту прав. Раша угрожает этим баранам (армия которых всё больше начинает напоминать армию Александра Македонского) в Прибалтике, на Чёрном, Балтийском и Баренцевом морях, в Сирии, в Венесуэле ... вообще в любой точке земного шара, причём, угрожает тем сильнее, чем ближе эта точка к границам ... не Мерки, как ни странно, а самой Раши. Ну, ясно же, что так угрожать удобнее, прямо из собственного дома, никуда и выходить не надо. Современный диалог между Рашей и Меркой кажется списанным со страниц этого замечательного рассказа.

«С одной стороны дороги глубокий широкий обрыв с крутым подъёмом, который вверху кончается садом. С другой стороны дороги раскинулись высокие стены дворца.» Этот непредставимый пейзаж с «глубоким» обрывом, «вверху» кончающимся садом должен дать читателю представление о месте, где происходят страшные вещи. Но не даёт. Больше того — прохожему кажется, что рыдающая, «сидя на корточках у откоса», женщина «хочет лишить себя жизни, броситься в воду». В какую воду? Где там вода, если обрыв (глубокий, если смотреть на дорогу сверху) имеет крутой подъём к расположенному на его вершине саду?

Кто здесь проявил чудеса профессионализма — автор или переводчик? Вопрос риторический.

В сухом остатке здесь мы получили не только плохо написанную, но и совсем нестрашную страшилку. Нестрашную из-за примитивности поведения то ли демонов, то ли людей, пожелавших напугать неравнодушного человека.

Все недостатки этого издания перекрываются высочайшего качества иллюстрациями, где что ни мужчина, то урод, а что ни женщина, то уродина. Ну, ладно, там, самураи, лица которых явно сделаны такими с большой долей юмора, но женщины-то и девушки-японки красавицы через одну! Вероятно, таков японский идеал женской красоты, бесконечно далёкий от европейского. Как хорошо, что внешность японок настолько далека от идеала!

Чрезмерно запутанная детективно-историческая игра — вот самая короткая характеристика этой книги. Самым замечательным эпизодом мне показался самый из всех непредсказуемый — переход Ивана Грозного в одиночку через границу Московии (т. е. начало возврата государства к нормальной жизни) в обмен на позволение Борису Годунову бежать на Запад. Чрезвычайно эффектная сцена. Напоминает слегка возврат Крыма, и повторение такого финта в ближайшем будущем едва ли возможно.

А вот то, что Никита Серебряный не был казнён вместе с Курбским, кажется неубедительным. Те, кто отправлял его с таким провальным заданием в Московию, были уверены, что видят его в последний раз, и были правы, почему и страшно удивились, узнав, что ошиблись.

Как и в любом детективе здесь в сюжете есть свои плюсы и свои минусы, и первых всё-таки существенно больше, чем вторых. Рассуждать о книге в этом плане не так уж интересно, да и написано коллегами уже немало. Моё внимание привлекли некоторые моменты, вызвавшие у меня серьёзные претензии к авторам. Таких моментов два, о них и пойдёт речь ниже.

Итак, цитата номер один.

— Да я не об этом! — досадливо поморщился Холмс. — Позволю себе такое сравнение. Представьте себе, что вы живёте в прекрасном доме. И вдруг узнаёте, что предыдущий его владелец — маньяк, который в спальне душил своих жертв, на кухне расчленял их, а потом, в столовой, пожирал — в сыром виде, макая нарезанную ломтиками человечину в ворчестерширский соус. Сможете ли вы и дальше спокойно жить в таком доме? Сидеть за столом, в который въелись пятна человеческой крови?

— Холмс, — устало сказал Ватсон, — в Афганистане я занимался полевой хирургией, бросая в ведро ампутированные конечности. И у меня не всегда было время на посещение офицерской столовой. Пятна человеческой крови на обеденном столе, говорите? Вот после вскрытия гнойного абсцесса ...

— Не продолжайте, я понял. Я выбрал неподходящее сравнение, — вздохнул сыщик. (конец цитаты)

Намёк на то, что Ватсон в Афганистане не брезговал человечиной (если ещё не началось загноение), более чем прозрачен. Не уверен, что все поклонники этих двух самых популярных в мире литературных героев, придут в восторг от этого чёрного юмора. На мой взгляд это перебор, и это некрасивый намёк.

Второй намёк ещё хуже — он одновременно и гнусный и глупый.

Последняя фраза книги такова.

— Слушай, как ты сказала: «Эммануэль»? Ч-чёрт, а мне нравится, как звучит! (конец цитаты)

В книге хватает притянутых за уши глупостей, абсолютно не имеющих отношения к сюжету. Это, например, встреча Бонда на корабле, плывущем в Англию, с принцем Гамлетом (впрочем, не названным по имени) в компании с Розенкранцем и Гильденстерном; это и появление в Лондоне 16 века Григория Распутина; это и афроамериканка (задолго до появления в недавно открытой Америке как белого населения, так и африканских рабов) — жена Квартирмейстера (кто это, так и остаётся неясным, но это не Годунов — его должность в Индии называется иначе; возможно, это Джон Сильвер); ну и, наконец, эти выданные Ирине перед отплытием «документы прикрытия на какую-то «Эммануэль» (говоря об этом мужу, Ирина «многозначительно» улыбается). Больше подобного идиотизма не припоминаю, но и этого достаточно. Князю Никите кажется, что Эммануэль хорошо звучит, потому что он не знает о написанной в 20-м веке книге Эммануэль Арсан. Ирина, похоже, знает, в чём тут соль, но её наверняка ввели в заблуждение насчёт того, зачем летела настоящая Эммануэль в Индию, а что она вытворяла в самолёте, и вовсе утаили. Чего только не поведал людям далёкого прошлого этот утечконоситель в образе попугая! Вся коллекция глупостей, кроме встречи с принцем Датским, скопилась по воле авторов (или одного из них!? понятно, которого) в коротком эпилоге. Можно было бы и немного подумать, прежде чем публиковать его в таком виде. Обычные-то глупости можно простить, но гнусный и глупый намёк на поведение Ирины во время многонедельного путешествия из Лондона в Индию непростителен, как и вообще любой гнусный и грязный намёк.

Есть в книге ещё пара интересных (очень коротких) замечаний, на которые, по-моему, невозможно не обратить внимания.

Вот первое из них. Начало главы 34-й: «Пройдёт много лет, и полковник Вологдин, стоя у стены Знаменки в ожидании расстрела, вспомнит тот далёкий вечер, когда отец Евлампий ...»

Дело даже не в том, что никакого отца Евлампия в главе 34 найти невозможно, а в том, что именно в этой главе (в данный момент, а не через несколько лет) полковник Вологдин ожидает расстрела, но происходит «чудо», и он становится генералом. С какой стати он через несколько лет снова будет приговорён к расстрелу? И кем? Иваном Грозным!? Полная и очевидная чушь. Видимо, эту начальную фразу просто забыли удалить, что-то замышляли, не прошло, а следы остались. Поспешишь, людей напрасно озадачишь. Бывает, однако.

А вот второе. Начало главы 9-й: «В церкви был смрад и полумрак, дьяки курили ладан.»

Много лет назад в одном из выпусков «Встречи с песней» Виктор Татарский сказал, что тут ошибка Владимира Семёновича — не дьяки, а дьяконы этим занимаются. С тех пор я так и думал. И вдруг выяснилось — ошибся не Высоцкий, а Татарский. Выяснилось, благодаря вот этой весьма оригинальной книге. У Высоцкого же яснее ясного: «В церкви смрад и полумрак,/ Дьяки курят ладан.../ Нет, и в церкви всё не так,/ Всё не так, как надо!». Конечно, не так, раз дьяки там хозяйничают, т. е. чиновники (из МВД, наверно). И в церкви уже ничего святого, как в кабаке.

На этом заканчиваю. Читать книгу, конечно следует безотлагательно. Только, где найти (а желательно на бумаге)? Мне это удалось с трудом, т. к. поезд уже, считай, ушёл, а он короткий, всего-то каких-нибудь пятьсот «вагонов».

Чтобы написать такое осенью 1945 года, надо было знать о предстоящем (начался 20 ноября) Нюрнбергском процессе. Информированным человеком был военный корреспондент, подполковник Михалков. Здесь он предупреждает, что может произойти, если суд поверит нацистским главарям, а такая опасность в 1945 году, очевидно, существовала. И многие, отсидев положенное и выйдя на свободу (что и было равнозначно выговору), разъехались по всему миру и взялись за старое, присоединившись к тем, кто успел во-время сбежать ещё в самом конце войны.

И как же возросло их поголовье за 75 лет!

Дать исчерпывающую оценку книге в целом очень трудно, для этого надо хорошо знать историю американской фантастики. Попробую дать оценку не полностью исчерпывающую, и да поможет мне ... Станислав Лем!

Два замечания приходят в голову задолго до того момента, когда перелистываешь, наконец-то, последнюю страницу. Во-первых, это сборник не просто лучших фантастов 70-х годов (так написано на 4-й странице книги), а лучших англоязычных фантастов, не только американских (два автора даже никогда не были в США). Так что вышеприведённый комментарий (фантлабовское описание издания) здесь присутствует не напрасно. Без добавления слова «англоязычных» претензии составителя могут показаться совсем уж необоснованными. Во-вторых, этот 1072-х страничный том удивительно бедно иллюстрирован — ровным счётом одна (1) полностраничная картинка к очень неплохому и не менее оригинальному рассказу Пирса Энтони «В коровнике» (из новорождённых девочек выращивают «коров», и человечество питается их молоком — страшный рассказ). В антологии масса рассказов имеют художественную ценность близкую к нулю, или даже ему равную, и иллюстрировать их едва ли пришло бы кому-то в голову. Но есть и очень достойные вещи. Повесть Урсулы Ле Гуин «Слово для леса и мира одно» наверняка выходила с иллюстрациями, но почему-то издательство «Подсолнечник» не представило в сборнике хотя бы две-три из них. Рассказ Чеда Оливера «Царь горы» тоже можно было бы снабдить иллюстрацией, трудно поверить, что их не существует вообще.

О появлении в антологии повести Ле Гуин необходимо сказать особо. Казалось бы, нет никакой нужды включать в антологию произведений малоизвестных (за небольшим исключением) авторов шедевр давно уже признанного мастера. Тогда спрашивается — зачем? В предисловии есть такие слова составителя антологии: «Надо ли, сказал он*, начинать с наблюдения, что она — несомненно самый элегантный писатель в НФ-мире? Возможно. Помимо всех прочих причин, конечно, можно подробно остановиться на суждении, что неким людям в этой жизни дар элегантности и стиля просто даётся; и на их фоне все остальные похожи на садовых слизняков. Находиться в обществе Урсулы в течение сколько-нибудь продолжительного времени — опыт превосходный, но у каждого создаётся впечатление, что он сам и все остальные в комнате находятся на уровне баскетбольной** команды страдающих параличом нижних конечностей, а наставником в команду прислали Фреда Астера.»

Так что, ответ очевиден — повесть Урсулы именно для того и находится в антологии, чтобы читателю стало ясно, кто в американской фантастике Фред Астер, а кто — команда паралитиков. Но был ли очевиден ли этот ответ самому составителю? Не факт. В только что приведённом отрывке он пишет именно о личной элегантности Урсулы Ле Гуин (мне кажется, что слова «элегантный писатель» в данном контексте не относятся к её книгам; описывается писательская вечеринка по поводу вручения премий), о её личном обаянии, как человека и женщины. Он, по-моему, был очень далёк от мысли, что эту зарисовку кто-то приложит к его антологии.

Интересно, что сам Харлан Эллисон в иерархии американских фантастов того времени занимает примерно среднее (несколько ближе к вершинам, конечно) положение между «садовыми слизняками» и мастерами жанра. Он из тех, кто способен отличить хорошее от плохого, а это уже не мало. У Станислава Лема в «Фантастике и футурологии» есть очень тонкое и остроумное рассуждение об американской фантастике. В этом рассуждении упоминается всего одна фамилия, и эта фамилия — Эллисон. Вот что пишет Лем: «Тому, кто хотел бы вступить в джунгли американской фантастики самостоятельно, я могу предложить десять практических советов, запоминание которых достаточно успешно охранит от разочарования как ощущения того, что время потрачено на чтение произведений, совершенно не имеющих ценности.» Четвёртый из десяти советов таков: «4. Фамилии некоторых персонажей придуманы с нарушением парадигматики создания имён языка, из которого их берёт автор, — например, «Алекси Андрей» — это фамилия поляка, «Колбеншлагг» — фамилия немца (оба примера взяты из новелл Харлана Эллисона) и т. п.» Далее Лем пишет: «Признаком особенно тяжкого предсказываемого бессилия я считаю появление фамилий, сконструированных с нарушением парадигматики создания имён. Ибо этот симптом «в одной упаковке» одновременно сигнализирует о том, что а) пишущий вообще не знает языка, из которого заимствует (то есть пытается перенять) парадигматику возникновения имени; б) действует с наглостью, которая должна заслонить его невежество (не само невежество является тут грехом, а небрежность и лень — ни один серьёзный автор не станет выдумывать фамилий людей неизвестной ему народности, а возьмёт их из соответствующих источников); в) у пишущего есть склонность к ксенофобии (персонажи, снабжаемые особенно «экзотичными» для англосакса фамилиями, обычно принадлежат к «чёрным»; поэтому из-за собственного незнания некоторого положения вещей, здесь — фамилий, автор создаёт объективный коррелят негативного поведения личностей, а это, кроме халатности, свидетельствует также об умственном убожестве).» Кроме этого Лем, анализируя рассказ Эллисона «Мародёр в городе на краю мира», приходит к выводу, что «этот очень длинный рассказ совершенно напрасно встроен в фантастический мотив (путешествие во времени) и перенасыщен весьма скрупулёзными описаниями кровавой резни, изобилующими плюс ко всему латинской анатомической терминологией. Тут мы имеем дело с таким типом «эскалации действий», который фактически приводит к инфляции, чего научная фантастика, увы, не понимает;». Проще говоря, Лем доказывает, что фантастика в исполнении Эллисона не стоит времени, потраченного на чтение.***

Составленная Эллисоном антология в значительной части её объёма может служить подтверждением вышеприведённой характеристики его собственного творчества. Это не противоречит тому факту, что в антологии есть и вполне достойные вещи, ведь в противном случае она вообще не пользовалась бы спросом. Я сам попался на эту удочку. Увидев в оглавлении повесть Ле Гуин и рассказ Воннегута, понадеялся, что всё остальное в антологии, как минимум, не намного хуже. Надежда не оправдалась; единственное достоинство этой книги — это предисловия составителя и послесловия авторов, показывающие «из какого СОРа растут, не ведая стыда» эти англоязычные фантастические и реалистические «новые опасные» СОРняки.

*) «Сказал он» — это одна из особенностей перевода рецензируемой книги. Она содержит массу различного рода переводческих перлов. В данном случае выходит, что Эллисон так пишет сам о себе, чего, разумеется, не может быть.

**) Баскетбольная команда — это уже неудачная идея самого Эллисона, поскольку Астер не был баскетболистом. Лучше было бы сравнить «всех остальных в комнате» с группой желающих научиться танцевать.

***) Досталось, однако, парню от Мэтра по полной программе. И, что важно, всё это до адресата дошло. Мне даже стало его немного жалко. До других ведь тоже дошло.

Очередной нефантастический опус в «легендарном сборнике лучших фантастов 1970-х». Но элементы фантастики здесь имеются. Приехав после утомительного рабочего дня домой, журналист (его имя Блейк) застаёт в одном из плетёных кресел молодую и очень красивую женщину (её зовут Мери Селандер) с зелёными глазами. Начинается разговор.

— Привет, я вторглась на чужую территорию, — сказала она. Она говорила низким голосом, растягивая слова. Это несколько сбивало с толку.

— Если только вы не лжёте. Мне не нравится нарушитель, который утверждает, что он телефонист.

— Я укрою все ваши телефоны кожей зебры, если вы позволите мне остаться на минутку.

— На две, если хотите.

Очевидно, что здесь либо что-то не так с переводом*, либо они оба несут чушь. Причём тут телефонист? Если она телефонист, то она на своей территории что ли? А кожа зебры явно имеет какой-то переносный смысл, русскому читателю непонятный, что совершенно не заботит переводчика. В общем, вполне себе фантастическое начало.

Дальше в лес — больше дров. В смысле растёт количество фантастики. На следующий день эта красавица Мери опять приходит в гости к журналисту (они уже познакомились более основательно, т. к. он провёл вечер в доме этой дамы; она и её муж — его соседи). Приходит трезвая, опять же в его отсутствие (в этом весьма фешенебельном районе можно не запирать входные двери) и, раздевшись, ждёт хозяина дома на его кровати. Казалось бы, ну и что здесь необычного? А вот что. Любая нормальная женщина, и даже такая, слегка сдвинутая по фазе, как Мери, должна понимать, что интересный холостой мужчина может вернуться домой не один. Да бог знает, с кем он может появиться. Поэтому поступок Мери — чистейшей воды фантастика, а в реалистическом произведении — обыкновенная глупость.

И ещё один эпизод, не менее фантастический, и, следовательно, не менее глупый. На следующий день журналист едет на некие учения американских вертолётчиков. Там должно отрабатываться применение напалма против вьетнамской армии и мирных жителей, каковое применение прикрывается лицемерной болтовнёй о спасении жизней (чьих!?). Вообще-то главная тема рассказа это варварское ведение войны во Вьетнаме, и Мери одна из активных противников этой войны, но речь не об этом. Мери уговаривает (он отказывается, она таки уламывает) журналиста взять её и её собаку-хаски (её имя Биск, сокращение слова бисквит) с собой, посмотреть как работает американская авиация с макетом вьетнамской деревни. Мероприятие, как становится ясно из дальнейшего, строго засекреченное. Ему ничего не стоило сказать это ей, сказать, что у неё нет пропуска, что её не пустят на полигон, просто высадят из машины. Но он её берёт (вот, наконец, долгожданная обещанная мной глупость), поскольку иначе не могло бы в рассказе быть душераздирающей сцены в финале рассказа, очевидно, необходимой для того, чтобы неодобрение американскими избирателями внешней политики президента возросло в наибольшей степени. Для подготовки этого страшного финала автору пришлось несколько раз ставить своих героев в невозможные в реальности ситуации, но глупость не может превратить реализм в фантастику. В результате ни реализма не получилось, ни фантастики.

Эллисон в предисловии признаёт, что правила здесь нарушены. но «к чёрту правила. Речь идёт о шедеврах!». Он имеет в виду и второй рассказ Вольфа «Девушка с быстрыми движениями глаз», рассказ очень ироничный, действительно чуточку (меньше даже, чем на длину мини-юбки его героини) фантастический, но без глупостей, и намного превосходящий «Позицию бисквит». Ну, делать нечего, ради второго рассказа, первый можно, пожалуй, простить.

*) А с переводом вполне может быть что-нибудь не так. Вот пара примеров.

1.«Блейк наклонился поближе к собаке, которая теперь сидела, как на троне, улыбаясь, как в цирке, и сказал: «Хорошая девочка, Биск, хочешь бисквит?»

Биск обезумела с ума. ... .»

Немного не по-русски.

2.«Вы случайно не читали статью о том, что вьетконговцы вышибли огнемётами всю деревню Даксун, людей вместе с вещами?»

Может быть, не вышибли, а выжгли?

«В общем, нет, на мой взгляд в этом рассказе ничего цепляющего, ничего приятно-щекочущего, ничего ценного — ничего того, что могло бы оставить приятное послевкусие и улыбку удовольствия, которые могут подарить только по-настоящему хорошие книги.»

Снежана Стародубцева (из отзыва 30 ноября 2010 г)

«Очень тронул рассказ, взялась читать и проглотила минут в десять. Поверить не могла, что в конце сборника, который я читала, мне подвернется такой алмаз.»

Марина Румянцева (из отзыва 22 марта 2018 г)

Рассказ, написанный примерно за два года до рождения Альберта Эйнштейна, содержит космологическую идею, кажущуюся абсолютно невозможной в это время. В космосе существует другая звезда, около которой есть планета в точности похожая на Землю, но с другим населением. Там не произошло грехопадения, и размножившееся человечество продолжает жить в раю. Это не противоречит современным научным взглядам на устройство вселенной. Если назвать «лоскутом космического одеяла» сферу в космическом пространстве радиусом 41 миллиард световых лет (это размер «современного космического горизонта»), то можно подсчитать число различных конфигураций частиц внутри этого объёма (число частиц конечно, следовательно, конечно и число вариантов их взаимного расположения). Это приблизительное число записывается в виде единицы с количеством нулей, равным десять в сто двадцать второй степени. Из этого следует вывод: «ограниченное количество компоновок частиц гарантирует, что при достаточном числе лоскутков в космическом одеяле, то есть при достаточном количестве космических горизонтов, компоновки частиц, сравниваемые по-лоскутно, обязаны где-то повториться. Даже если бы вы могли выступить в роли космического дизайнера и попытались бы сделать так, чтобы каждый лоскуток отличался по дизайну от всех предыдущих, то в достаточно большом пространстве у вас закончатся свежие идеи, и вы будете вынуждены повторить вариант одного из предыдущих дизайнов.» А из этого, в свою очередь, следует «что, если известные нам конфигурации частиц повторяются в другом лоскутке — в другом космическом горизонте, — то этот лоскуток будет во всём похож на наш. Это означает, что если вселенная простирается бесконечно, то вы не одиноки в своей реакции (какой бы она ни была) на эту точку зрения об окружающей действительности. В глубине космоса существует множество ваших точных копий, ведущих и чувствующих себя точно так же как вы. И не существует никакого способа сказать, какая из них — это действительно вы. Все копии физически и, следовательно, ментально тождественны.»

Все цитаты я привожу по книге Брайана Грина «Параллельные миры и глубинные законы космоса», М. 2013. Вот что такое гениальное озарение! Разве после этого Фёдор Михалыч не заслуживает титула величайшего русского фантаста 19-го века? Между прочим, до выхода в свет «Машины времени» Уэллса, знаменующего начало современной фантастики, остаётся немногим менее 20 лет. Как же сильно опередил время Достоевский!

Есть в этом гениальном рассказе ещё одно очень любопытное научное предвидение. Пришелец, оказавшийся на чистой планете, где нет болезней и, соответственно, иммунитета против любой из них, по прошествии недолгого времени в результате тесных контактов заразил всё население самым страшным из инфекционных заболеваний — злом. И благополучный мир постепенно превратился в совсем уж точную копию Земли. Та божественная сущность, которая доставила смешного человека в райский мир, неужели не предвидела возможных последствий!? А если предвидела, то не было ли это существо самим Дьяволом? В таком случае Бог потерпел очередное поражение в борьбе с Нечистым, и поражение крупное, поскольку от проповеднической деятельности вернувшегося на Землю героя рассказа толку, очевидно, не будет. Правда, девочку он разыскал. И на том спасибо!

О девочке невозможно не сказать ещё несколько слов. Всему в рассказе я верю, и тому, что твёрдо решил застрелиться (сильнейшая депрессия, плюс полное безделье) и тому, что приснилось ... Не верю только одному, — что можно затопать ногами и заорать на ребёнка, который просит помощи, и прогнать его с глаз долой (то есть ты, конечно, герой, чуть ли не как Александр Македонский, но зачем же стулья ломать?). Вот тебе и смешной человек.

Вроде бы обо всём остальном написано в других отзывах. Надеюсь, мои скромные дополнения будут благосклонно приняты и по достоинству оценены.

Рассказ специально написан так, чтобы его было почти невозможно читать. Он скучен, как средневековый учебник схоластики. Иски, постановления, встречные иски, обвинения частных лиц и организаций, иногда откровенно дурацкие, абсурдные. Такое трудно переводить, и возникает впечатление, что переводчик с трудностями справился неудовлетворительно. Американская судебная система работает (и работала в 70-х годах прошлого века) совсем не так уж плохо, как это представлено в рассказе, хотя здоровый смех ей, разумеется, не повредит. И не крючкотворство судей и адвокатов загубило хорошее дело. Это произошло в результате стихийного бедствия, так что весь пафос рассказа слегка обнулился, пар ушёл в свисток.

В предисловии приведён внушительный список произведений Леонарда Ташнета. Толку от этого списка ноль, поскольку ничего не переведено на русский (или редактор не потрудился разыскать эти переводы). Если представленный рассказ лучший в творчестве автора, то это ещё один символический гвоздь в крышку символического гроба ( который я постепенно сколачиваю) для антологии лучших фантастов, составленной Х. Эллисоном.

В предисловии Харлан довольно странным образом похвалил автора рассказа, заявив, что у него «нет никаких сомнений, что Терпсихора Ташнета — мицва.» Может быть доктор медицины Ташнет действительно трудится в соответствии с иудейскими заповедями и делает добрые дела, но он не балетмейстер, не солист балета и не композитор, и не покажется ли (или показалась уже довольно давно) ему Терпсихора в таком контексте несколько неуместной? Мне пришла в голову совсем уж дикая мысль, — а не считает ли мистер Эллисон слова «муза» и «Терпсихора» синонимами? Может быть, он просто не в курсе, что кроме Терпсихоры есть и другие музы ...

Бова какой-то странный для писателя-фантаста человек. Берётся писать о работе человека в открытом космосе, ничего в этой работе не понимая. Рассказ написан 1972 году через 6 лет после первого выхода Леонова в скафандре с автономной системой жизнеобеспечения. Но скафандры героев рассказа соединены со станцией какой-то «живительной пуповиной». И если её разрезать, то больше двух минут не проживёшь. Очевидно, это воздухопровод, но задумывался ли автор хоть на секунду, что произойдёт с этим воздухом по пути от шлюза к скафандру? Похоже на то, что автор даже не знает, что такое абсолютный ноль.

Другая нелепица вот в чём. Рядом со станцией летит не пристыкованный к ней довольно массивный блок питания. Это уже чушь, т. к. идеально уравнять скорости двух объектов невозможно, они будут медленно сходиться или расходиться. Астронавт соединяет два объекта кабелями («Ему не нужно было физически соединять оба объекта, лишь протянуть между ними пару силовых кабелей»). Нетрудно представить, что при маневрировании станции эти кабели будут оборваны в три секунды.

Третья ересь поменьше, но для пишущего о работе вне корабля всё рано ужас, ужас, ужас. Фотокорреспондент (это очень красивая женщина, с которой у астронавта состоялся в невесомости сексуальный контакт, не описанный в рассказе никак и не зафиксированный документально; это то же самое, как если бы ничего не было) упускает из рук фотокамеру и её товарищ эту камеру подхватывает, сама она не может дотянуться. Так подготовлен полёт специалистами из НАСА, они не предусмотрели привязку камеры к скафандру. Не работал ли в НАСА консультантом-преподавателем сам Бен Бова, и не занимались ли там подготовкой полётов слушатели его лекций?

В общем, если без шуток, рассказ очень слабый как в техническом плане, так и в психологическом. Он в сущности ни о чём, он даже не может считаться фантастическим, поскольку во время его написания (очень странная дата — 1972 год) в его сюжете уже не было фантастики, были нормальные трудовые будни советских и американских космонавтов.

Рассказ даже при втором чтении воспринимается, как набор мало или почти совсем не связанных между собой обрывков. И, пожалуйста, не говорите мне, что рассказ заслуживает принятия в трёх чтениях. Я его отклоняю после двух. Какая связь между знатной туристкой Лизой Штайнберг и выдающейся садисткой Эльзбет Циммерман? А Харча Авицеброн, сбежавший некогда из Испании (из Интербригады он сбежал, что ли?) и художник Перучо, путешествующий вместе с Лизой ( вопрос Лизы, обращённый к Перучо: «Значит, вы с Эльзбет стали любовниками ...») — это не одно и то же лицо? Туман нагнетается не только этим, но и полубессмысленными фразами вроде «старый дом состояний, разбившихся о рифы» (какой дом?, какие состояния?, какие рифы?), или о туристке Лизе «учредительница Фонда по реставрации старого острова...» (какого острова? зачем его реставрировать?). Рассказ явно написан человеком, поверхностно знающим историю нацистских концлагерей, и полагающим, что перечисление восьми названий самых известных из них может служить основанием для выбора названия рассказа, кроме этих названий никакого намёка на «Книгу мёртвых» в тексте нет. Автор, не знакомый с воинскими званиями, принятыми в эсэсовских частях, берётся за тему концлагерей, да ещё определяет при этом рассказ, как антипорнографический. Удивительное смешение несопоставимых тем и искажение масштабов их общественной значимости.

Эллисон утверждает, что «Аль Парра — один из тех, кто брал уроки у Борхеса и прочих гениев из Латинской Америки», а его рассказ, представленный в антологии называет «настоящим сокровищем, открывающим то, что я считаю настоящей «Новой волной» литературы.» Где в этом сокровище хотя бы следы Борхеса, у которого я что-то не припомню подобной бессмыслицы, да и вообще Борхес и бессмыслица — две вещи несовместные. И, ладно, пусть это новая волна литературы, но фантастика тут при чём? Лагерь Обервайлер он, видите ли, придумал, с полковником СС во главе! И этот позорный опус напечатан под одной обложкой с замечательным фантастическим рассказом Чеда Оливера «Царь горы«! Поистине неисповедимы пути разного рода составителей и редакторов, особенно тех, кто, как Эллисон, обладает (или обладал) несколько необычным чувством юмора.

В предисловии к этому рассказу, открывающему сборник, Эллисон даёт ему такую характеристику: «... сюрреалистическая миниатюра, которая неким образом совпала с намерением и целью всей книги, став её краеугольным камнем...». Из этого можно понять, почему в книге так много откровенно слабых произведений, но тогда как сюда попала повесть Ле Гуин «Слово для леса и мира одно»? Может быть, для сравнения, чтобы читатель не подумал, что американская фантастика дышит на ладан? Гадать бесполезно, но следует учесть то обстоятельство, что составитель сборника был большим шутником (одну из своих шуток, не слишком высокого уровня он учинил как раз в отношении Урсулы, в сборнике эта история изложена подробно).

Итак, «сюрреалистическая миниатюра», показавшаяся мне образцом наипустейшего словоблудия, причём ещё и совершенно не остроумного, скучного и серого, как осеннее небо в пасмурную погоду. Наукообразная болтовня, заполненная сверх меры именами знаменитых писателей и философов. Кого только тут нет! Энакреон (так в тексте), Набоков, По, Борхес, Юм, Беркли, Йейтс, Сервантес (представленный как Мигель Сааведра де Сервантес), Селин, Джойс, Кэрролл, неизвестный мне Неймс Бойс, «матомный остряк, расщепляющий слоги реальности» (чёрт знает, что это за словесный понос, чёрт и, возможно, переводчик Голикова). Упоминается даже Шерлок Холмс. И это всё на трёх страницах! Не обошёлся Хейденри (в содержании названный Хейдерни, что мне показалось вполне уместной сюрреалистической добавкой типографии) и без Шекспира. Это же их всё, поэтому куда же без? Отрывок о Шекспире заслуживает быть приведённым полностью, но ... надо же что-то оставить за рамками отзыва, чтобы заинтриговать читателя. Скажу лишь, что болтун Хейденри/Хейдерни приписывает древнегреческому поэту «Энакреону» любопытное открытие (это гипотеза, подкреплённая очень вескими доказательствами) в области шекспироведения (не следует верить аннотации*, в рассказе речь идёт не о написании Шекспиром 46-го псалма, а о его переводе). Но моё внимание куда больше привлекло значение вероятности, которое (уменьшенное почему-то её автором в тысячу раз, видимо, сбился при подсчёте нулей, даже и тут нельзя верить) можно увидеть в аннотации (литературоведческими мистификациями меня удивить трудно). Вопрос о происхождении глупостей такого рода не имеет однозначного ответа. Если переводчик видит в оригинале что-нибудь вроде 2 х 2 = 17 (даже не 5, а 17), то он может сделать сноску и написать в примечании, что здесь у автора очевидная ошибка. В данном случае переводчик либо сам сделал ошибку при переводе, либо не видит здесь предмета для спора с автором, и, следовательно, столько же понимает в теории вероятности, сколько понимает в ней автор. Тот самый случай, когда автор и переводчик подходят друг другу, как два сапога, т. е. составляют идеальную пару, а вина за ляп ложится на них поровну, чтобы никому не было обидно. Мне могут возразить, что эта вероятность тоже элемент сюрреализма. Но, это не так, поскольку автор преподносит это значение вероятности в качестве доказательства гипотезы «Энакреона», полученного на компьютере из Тлёна (это, по-видимому, место жил и работал «Энакреон»).

Эллисон, как мне кажется, всё-таки не воспринимает Хейденри всерьёз, иначе он бы не привёл в своём предисловии издевательскую фразу редакторов какого-то журнала об этом «писателе». Вот эту — «в настоящий момент Джон Хейденри работает над знаменитым романом».

*) Привожу копию аннотации — «Мог ли Шекспир написать псалм 46 Библии? Вероятность 4600000 к 1»

То, что этот рассказ не что иное, как политический памфлет, сомнений не вызывает. Но какой же он вымученный! Всё можно довести до абсурда, но пример выбран автором очень уж неудачно — доведены до абсурда (помимо всего прочего) правила и условия автомобильного движения (этим содержание практически исчерпывается, есть ещё небольшая бытовая зарисовка и описание демонстрации протеста). А дорожная полиция (она действует, «никуда от них не денешься») тоже, как водители, не имеет права пользоваться тёмными очками или любыми другими светофильтрами? В рассказе эта полиция появляется в сумерки, может быть, подразумевается, что днём они не работают? А светофоры на перекрёстках имеют три белых сигнала? И дорожные знаки, очевидно (!), теперь белого цвета на белом фоне. Наверняка, если уж все дороги белые, все машины белые, все здания белые ... В рассказе не говорится только об одном, немаловажном для Америки обстоятельстве — о цвете кожи чернокожих, краснокожих и прочих не белых американских граждан. Автор до того замучилась с сочинением чего угодно назло очень строгому руководителю семинара*, что забыла о расовом составе населения собственной страны. Надо было для полноты картины сообщить между делом, что согласно «Белым Законам» (так называется источник царящего кругом абсурда) всех небелых перекрасили, кроме полиции, где масса чёрных, которым в виде исключения разрешено ношение белых масок.

Задумка была неплохая и верная, так как абсурд это оружие памфлета, но история написания рассказа и он сам приводят к простейшему, как мычание, выводу — ничего хорошего нельзя написать просто кому-то назло, да ещё и наспех, за одну ночь. Итог — рассказ выглядит недописанным, местами глупым. При более тщательной проработке сюжета абсурдность происходящего в рассказе могла бы стать гораздо более многообразной, яркой (хотя и белой) и остроумной. Будь я руководителем того семинара, Эвелин помучилась бы ещё неделю-другую.

*) Цитата из послесловия Эвелин Лиф — « ... сначала я взяла простой лист белой бумаги и написала себе указание. Оно было таким: БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ, ХАРЛАН ЭЛЛИСОН. Каждый раз, когда я готова была сдаться, я смотрела на эти слова и решительно возвращалась к пишущей машинке. Посреди ночи я добавила строчными буквами: «Я собираюсь сделать это». И следующим утром я закончила «Все простыни белые». Эллисон в предисловии приводит эту записку (указание) в таком виде, что процитировать её здесь невозможно, т. к. цензура на ФЛ гораздо злее, чем в издательстве «Подсолнечник».

Совершенно мерзкий, если говорить о сюжете, никчёмный рассказ, написанный в очень живой, раскованной манере, очевидно, с целью хоть как-то прикрыть, приукрасить дебилизм происходящего. Описано специфическое развлечение учеников медицинского колледжа — откармливание клеща (кликуха Чак Берри, сокращённо Чакбер), снятого с собачьего уха, до размеров арбуза. Никакого отношения к фантастике рассказ не имеет, это «чистейший» реализм*. Сам Маккалоу называет историю клеща правдивой, и это заявление кажется серьёзным, как вообще всё авторское послесловие. Составитель пытается объяснить в предисловии свой выбор этого автора для антологии: «...У него есть литературное чутьё, отточенное до поэтического совершенства ...». Но тут же следует плохо скрытое извинение перед читателями: «Поскольку это будет первая публикация Маккалоу в издании для широкой публики, то я наверное, проявляю чрезмерную самонадеянность, объявляя его таким уж чудесным и поразительным.» Эллисон даёт Маккалоу следующую краткую характеристику: «Поэт, разнорабочий, эстет, музыковед, писатель, безцемц**.» Прочитав рассказ, читатель вне всяких сомнений согласится с последним определением, а прочитав прилагаемую к предисловию автобиографию Маккалоу, все остальные определения сочтёт неоправданными преувеличениями, кроме, разве только, слова «эстет».

Тут спорить трудно — эстет он и в Африке эстет, а уж в Америке тем более. Если бы таких рассказов в антологии было хотя бы два а не один, я бы усомнился в справедливости её премирования Хьюго в 1972-м году и Локусом в 1973-м. А кому-то ведь и одного может хватить.

*) Слово чистейший пишу в кавычках, т. к. история в буквальном смысле довольно грязная.

**) Это слово — вклад работников (разнорабочих) типографии издательства «Подсолнечник», вклад достойный рассказа. Из предыдущего и последующего текста можно догадаться, что это означает «безумец».

Это жизнерадостный порнографический эпизодик из жизни эльфов и орков, и что заставило составителя и ответственного редактора включить его в неплохой в целом сборник, — на этот вопрос ответа у меня нет. Зачем нужно было портить книгу и позориться самим? Ждите ответа, ждите ответа, ждите ответа... Ждём-с.

«Самый реальный сценарий встречи с внеземным разумом — его просто уничтожат»

asb, 8 ноября 2006 г.

В рассказе, как это почти всегда бывает у хороших писателей, не всё говорится прямым текстом. Экипаж патрульного катера видит не космический корабль, а его обломок, похожий на окончание одной из «спиц» колеса. Это видно и на иллюстрации Роберта Авотина. Чуть раньше было рассказано о сигнале бедствия, посланном с терпящего аварию звездолёта, прилетевшего из окрестностей центра Галактики. Корабль находился в полупарсеке от Солнца, сигнал бедствия был пойман два года назад (а он шёл до нас чуть больше полутора лет, точнее 1,63 св. года*), на расшифровку понадобился год, но это не важно. Итак, по грубым подсчётам выходит, что если караван встретился с обломком** того самого звездолёта, то летит этот обломок порядка трёх с половиной лет.

А мог ли он, даже идя навстречу Солнцу, преодолеть за это время полпарсека? При скорости 100км/секунду (плюс 20 км солнечных = 120км) — нет, не мог. Поняв это, я испытал чувство глубокого разочарования. Неужели Михаилу Пухову, столь парадоксально, нестандартно мыслящему фантасту, не пришёл в голову такой интересный вариант? Ведь было бы здорово, если бы напрашивающаяся, чуть ли не очевидная связь двух весьма неординарных событий, могла быть хотя бы приблизительно подкреплена расчётом. А может быть Михаил так и задумывал, но сам ошибся в какой-то из количественных характеристик, которых не зря же столько рассыпано по тексту? Если так, очень жаль. Рассказ превратился в обломок шедевра. Правда ситуация с этим превращением обратная по отношению к сюжету. Рассказ я бы сравнил с тем большим и красивым звездолётом, от которого оторвалась встреченная патрулём маленькая, но ещё на многое способная частица могучей цивилизации.

Похожий рассказ есть у Лема. Пиркс видит пролетающий чужой звездолёт, давно погибший, но сделать ничего нельзя, и ценнейший для исследователей артефакт теряется безвозвратно. У Пухова люди вынуждены уничтожить пришельца, но совершенно ясно, что он никем не управляется, и жалеть тут некого. Никакой встречи с внеземным разумом в рассказе нет. Но не слишком ли много внеземных устройств оказывается примерно в одно время (по меркам Галактики) поблизости от Солнца? Сразу два, что весьма маловероятно. И это снова приводит к тому же выводу — обломок, по замыслу Автора, не мог не принадлежать погибшему кораблю.

*) В парсеке 3,26 св. года.

**) Техника на обломке работает, только принцип защиты от метеоритов (а ему не отличить искусственный снаряд от природного) там другой, что-то вроде пространственного переноса встречного объекта.

Сказка для братьев Гримм нетипичная, в чём-то похожая на те сказки, где рассказчик скоро забывает, с чего начал (в данном случае сюжет очень быстро расстаётся с жаворонком навсегда), а в чём-то совершенно из ряда вон выходящая. Я имею в виду очень неожиданное смешение в этой сказке двух, казалось бы, несовместимых сюжетов, которые можно обобщённо поименовать так — «красавица и чудовище» (вариант — «аленький цветочек») и «финист — ясный сокол». Как только замаячил впереди благополучный конец первого сюжета (чудовище оказывается прекрасным молодым человеком), тут же без какого-либо вразумительного перехода начинается история девушки, нашедшей после долгих странствий своего забывшего её Финиста (а тем временем подрастает их сын, в сказке не участвующий). Подарки невесте за позволение переночевать в комнате жениха, снотворное, выливаемое на пол..., наконец, он узнаёт в девушке свою жену и они улетают на грифе через Красное море туда, где растут леса и где когда-то был найден совершенно позабытый к этому моменту львиный жаворонок. Только помогают жене «Финиста» в поисках не три Ивана, а южный ветер (вероятно, ночной Зефир).

Это неуклюжее соединение несоединимого с помощью белых ниток выглядит крайне наивно, но интерес к сказке тем не менее не ослабевает по мере чтения, скорее всего из-за невероятной наглости рассказчика, чувствующего себя в мировом фольклоре, как дома. При этом упоминание в самом конце сказки о каком-то колдуне, который то ли разучился колдовать (ничего не делает ни плохого, ни хорошего), то ли вообще самозванец, типа Гудвина, выглядит довольно странно, впрочем, так и должен выглядеть ещё один ненужный для сюжета персонаж. Слава богу, что этому рассказчику не пришло в голову приплести сюда же ещё какой-нибудь бродячий сюжет, например, «спящую красавицу» (в сказке никто не засыпает ни на сто лет, ни даже на неделю).

Сказка, пожалуй, не совсем детская, но вполне домашняя, читать её надо, чтобы получить более полное представление об этом выдающемся собрании сказок.

Борис Соколов искренне старается донести до читателя свою правду о Сорокине. Но не всегда удачно. Вот что Сорокин говорит о себе: «Я лишь использую различные стили и литературные приёмы, оставаясь вне их.» Далее Автор пишет: «После знакомства с текстами Сорокина создаётся впечатление, что им же могла быть написана и вся предшествующая русская литература.» Это верно, и так подражать литературному стилю 19 века писатель может только при одном условии, — если он эту литературу любит и правильно её понимает. Иначе будет заметно, что это пародия, а о текстах Сорокина в классическом стиле («Роман», например) этого не скажешь. Но неожиданно Автор соглашается со следующим утверждением Сорокина: «Искусство во все времена было не зеркалом, а мутным стеклом, это попытка человека как раз не увидеть себя. Это был тот наркотик, на котором человечество сидело в блаженном неведении, в непонимании себя и нежелании понять себя.» Литература здесь включена в понятие «искусство», просто цитата приведена Соколовым не полностью. Выходит, согласно Сорокину, Достоевский, Чехов, Толстой, Лесков (а до кучи и Бальзак, и Мопассан, и Диккенс ...) и т. д. навевали человечеству золотые сны? Следовательно, Сорокин русскую классическую литературу не понимает, а раз так, то и любить не может? Противоречие налицо.

На мой взгляд Сорокин создаёт совершенно особую литературу, в которой безобразное и прекрасное смешиваются в невероятном постмодернистском винегрете, но которая тем не менее всё-таки покоится, как карлик на плечах великана, на русской и советской классике. Почему же Сорокину так хорошо удаются пародийные и вместе с тем эпатажные тексты («Норма», «Тридцатая любовь Марины», Лёд», «Голубое сало»)? Ответ прост — талант такого масштаба может всё.

Очень интересно следующее замечание Соколова: оказывается лучшие советские писатели в представлении Сорокина это Павленко, Шевцов, Немцов, Шпанов («я предпочитаю писателей второго, даже третьего порядка, но зато цельных ...»), а лучшими фильмами он считает «Падение Берлина» (!) и «Кубанские казаки»(!)*. Не сомневаюсь, что эти слова Сорокина не что иное, как розыгрыш, удачная попытка подшутить над доверчивым критиком.

Да, обманул Владимир критика и не один раз (и не его одного). Конечно же Георгиевич не дурак и конечно же русский человек, и литература для него не просто буквы на бумаге, это он так прикалывается. Не зря же он «настаивает, что творить начал под влиянием травм, нанесённых его психике в детстве.» Вот это уже куда ближе к истине (т. е. к тому месту, где зарыта собака), и это можно понимать и так, что если бы не творчество, вполне бы мог угодить в психушку.

Сорокин, как мне кажется, пишет всё лучше, его психика вступает в некое более стабильное и эффективное взаимодействие с действительностью. Свидетельство тому замечательный сборник рассказов «Сахарный кремль».

*) С отмеченной Сорокиным цельностью (это он говорил не только о литературных произведениях) этих кинокартин можно согласиться, только как с цельностью примитива.

Эту историю и сказку «Музыкант-чудак» (название в переводе Азадовского) надо печатать в сборниках рядом и отдельно от всех прочих сказок. Обе сказки непостижимым, мистическим образом предсказывают исторические перипетии в судьбе немецкого народа. Там речь идёт о музыканте-живодёре, которого любит и защищает простой работяга-дровосек. Здесь обыкновенный ремесленник совершает бессмысленное с особой жестокостью убийство* бедного еврея с целью грабежа. Что-то этот сюжет напоминает и, уверен, не только мне. А уж немцу тем более. Может быть и эту «детскую и домашнюю» сказку изучают в немецких школах особенно внимательно... Через не слишком большой промежуток времени после убийства портной проболтался о давнем своём преступлении жене**, та незамедлительно донесла всё до кумы, что автоматически означало распространение информации по всему городу в соответствии с известной поговоркой — что знают двое, то знает и свинья. Последовал маленький «нюрнбергский процесс», и портной был повешен. Конечно, здесь (в сказке) всё намного проще, чем в жизни. Здесь преступник один, а законы всё-таки действуют. В действительности, как всем известно, пришлось отправить на тот свет огромное количество людей, прежде чем у миллионов немецких «ремесленников» и «дровосеков» открылись старательно закрываемые в течение многих лет глаза.

*) Тут есть нюансы перевода. У Полевого и у Эльвиры Ивановой портной избивает еврея «до полусмерти». Тот сразу же умирает, успев произнести всего несколько слов, которые и стали заглавием сказки.

У Азадовского и у Гатцука это лицемерное «до полусмерти» отсутствует. Кстати, перевод Азадовского характеризуется в аннотации к ладомировскому изданию, как максимально соответствующий духу и стилю оригинала.

У меня на немецком есть только скромное Берлинское издание 1958 года (всего 113 сказок, эту почему-то не включили), правда с отличными иллюстрациями Карла Фишера.

**) А почему проболтался? Солнечный луч отразился от кофе, налитого в блюдечко. Это напомнило портному о предсмертных словах забитого им еврея. Но, какой же дурак пьёт кофе из блюдечка?! Пил бы, как положено, из чашки, — жил бы и дальше припеваючи. Может быть, таковым и должно быть верное понимание этой сказки? Проверять, что пьёт портной из блюдечка в оригинале, я на буду, т. к. по большому счёту это не важно, солнце способ найдёт. Но, не могу не отметить интересное обстоятельство — в переводе Гатцука жена подаёт портному чай.

ЭШАФОДАЖ ЛЮБОВНОГО РОМАНА

«Насчёт «Карениной». Уверяю вас, что этой мерзости для меня не существует и что мне только досадно, что есть люди, которым это на что-нибудь нужно.»

Л. Н. Толстой (из письма В. В. Стасову, 1881 г.)

Приступая к этой работе, я опасался попасть в неловкое положение, сделав какое-либо литературоведческое открытие, которое кем-то из известных учёных давно уже введено в научный оборот. Познакомился с монографией Б. М. Эйхенбаума «Лев Толстой. Семидесятые годы.» Анализа романа там нет, Борис Михайлович рассказывает историю написания и переписывания романа и об отношении к нему современников, родственников графа и его друзей. Ни о каких особенностях текста романа Эйхенбаум не сообщает, но не мог же он не заметить в романе тех крайне любопытных моментов, мимо которых, по-моему, просто невозможно пройти. Например, можно было бы показать мастерство Толстого, как сатирика и даже юмориста. Беседа двух лекарей у постели больной Кити, описание различий московской и петербургской жизни (XX глава седьмой части), остроумнейшая характеристика Степана Аркадьевича Облонского — все эти страницы достойны пера самого короля русской сатиры Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина. Приведу здесь один пример тонкого юмора, который становится заметным только при чтении этого отрывка вслух. Ручаюсь, что этого читатель не найдёт ни у кого, кто написал о Толстом хотя бы несколько строк. Речь идёт об обмене репликами между Кити и Вронским на балу в XXIII главе первой части: «Кити чувствовала себя раздавленною, и лицо её выражало это. Когда Вронский увидал её, столкнувшись с ней в мазурке, он не вдруг узнал её — так она изменилась.

— Прекрасный бал! — сказал он ей, чтобы сказать что-нибудь.

— Да, — отвечала она.»

Вы услышали? Кити сильно раздосадована и обижена на Вронского, и совместно ими произнесённое, относящееся со стороны Кити не только к собеседнику слово «балда», — это блестящая находка Автора.

Ничего подобного у Эйхенбаума нет и в помине*, но зато он приводит очень интересный отклик на роман одной умной женщины: «Сегодня опять некогда говорить об «Анне Карениной», но, умоляю Вас, дайте нам поскорее продолжение и конец. Вы не можете себе представить, как все заинтересованы этим романом ... Здесь прошёл слух, что Анна убьётся на рельсах железной дороги. Этому я не хочу верить. Вы не способны на такую пошлость.» Это из письма Александры Андреевны Толстой, двоюродной тётки Льва Николаевича. Именно так воспринимали Анну Каренину многие современники — как безнадёжную истеричку, не сумевшую взять себя в руки и сделать единственно возможный для всех выбор между сыном и любимым человеком. Не мстя никому, поскольку право на месть имеет только Господь (см. эпиграф к роману). И правильно воспринимали, просто Александра Андреевна не сразу поняла, что эта пошлая гибель есть наказание осуждённой Толстым его героини. Толстой относится к Анне в целом хорошо, хотя и осуждает её за неспособность (нежелание) найти выход их тупика, т. е. элементарно последовать советам Долли, Стивы и самого Вронского. А вот последний Толстому очевидно не симпатичен. Подтверждений этому в романе много, например, сравнение Вронского с лягавой (так в тексте, глава XXX, часть 7) собакой, хорошо, что хоть с умной (в другом месте)). Самое очевидное — трагический эпизод на скачках. Произошедшее с Вронским основано на реальном инциденте, когда князь Д. Б. Голицын сломал позвоночник своей лошади. Но Вронский накануне скачек, в отличие от Голицына, не пил, поэтому описанное в романе целиком является результатом его плохой подготовки, как наездника. Сесть на спину лошади в момент её приземления после прыжка через препятствие — это нонсенс даже для начинающего жокея, а для гвардейского офицера просто позор. Толстой как будто бы ставит Вронского по некоторым чертам (ума, характера) не намного выше лошади и выражается это в романе весьма необычным способом. Я сейчас приведу несколько маленьких цитат. «Вронский покатился со смеху. И долго потом, говоря уже о другом, закатывался он своим здоровым смехом, выставляя свои крепкие сплошные зубы, когда вспоминал о каске.»; (конец первой части). «И признаюсь, — сказал он, улыбкой выставляя свои плотные белые зубы, — я в эту неделю как в зеркало смотрелся, глядя на эту жизнь ...»; (глава III, часть четвёртая). « — Всё пройдёт, всё пройдёт, мы будем так счастливы! Любовь наша, если бы могла усилиться, усилилась бы тем, что в ней есть что-то ужасное, — сказал он, поднимая голову и открывая улыбкою свои крепкие зубы.» (глава XXIII, часть 4). «Как я рад тебя встретить! — сказал Вронский, выставляя дружелюбною улыбкой свои крепкие белые зубы.»; (глава VII, часть пятая, встреча с Голенищевым в Италии). «Вронский, сняв серую высокую шляпу, подошёл к Долли. — Вы не поверите, как мы рады вашему приезду, — сказал он, придавая особенное значение произносимым словам и улыбкой открывая свои крепкие белые зубы.»; (глава XVII, часть шестая). Как говорится, — в здоровом теле здоровые зубы :), не зря же лошади оцениваются в большой мере по зубам. Но вот Анны уже нет, Вронский едет на войну с турками. Провожающая его мать говорит Кознышеву: «Вы, пожалуйста, поговорите с ним, мне хочется его развлечь. Он так грустен. Да на беду ещё у него зубы разболелись.» На следующей странице: «... он сделал нетерпеливое движение скулой от неперестающей ноющей боли зуба, мешавшей ему даже говорить с тем выражением, с которым он хотел.» Это не всё, в конце главы V последней части, вспоминая Анну, он «перестал чувствовать боль зуба, и рыдания искривили его лицо.» Бывает ли такое — потерял конь наездника, и от горя у него начали портиться зубы? Толстой хорошо разбирался в лошадях, ему виднее. Я же приведу ещё одну цитату, проливающую достаточно яркий свет на отношения Анны и Вронского и оставшиеся в прошлом отношения Анны и Каренина. «Я несчастлива? — сказала она, приближаясь к нему и с восторженною улыбкой любви глядя на него, — я — как голодный человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно, и платье у него разорвано, и стыдно ему, но он не несчастлив.» И утолившего её голод так жестоко наказать! Женщины в такой ситуации ведут себя всегда одинаково — следуют за любимым человеком хоть на край земли, хоть за край. Ах, сын! Да вырастет он очень скоро и поймёт маму. Или не поймёт, будучи воспитан Алексеем Александровичем. От тебя, Аннушка, здесь ничего уже зависеть не будет. Так был ли Толстой таким уж замечательным знатоком женской души?**

Теперь о разных интересных находках в тексте романа. Надо сказать, Толстой был странным человеком. Вот что записал о нём однажды в своём дневнике Пётр Ильич Чайковский: «Между прочим, он любил отрицать Бетховена и прямо выражал сомнение в гениальности его. Это уже черта, совсем не свойственная великим людям: низводить до своего непонимания всеми признанного гения — свойство ограниченных людей.» Ну, это причуды гения. Бывает. Пётр Ильич и сам не без того был. Но с русским языком Лев Николаевич обращался крайне небрежно. Вот что это такое (о Вронском)? — «Честолюбие была старинная мечта его детства и юности, мечта, в которой он и себе не признавался...». А это (об Анне)? — «Она была совсем не та, какою он видел её первое время. И нравственно и физически она изменилась к худшему. Она вся расширела [курсив мой] и в лице её, в то время как она говорила об актрисе, было злое, искажавшее её лицо выражение.» А тут очень редко встречающаяся характеристика внешности мальчика (в таком контексте не попадалось никогда) — «... не Серёжа, а целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого [курсив мой] мальчика в синей курточке ...». Информация о втором ребёнке Анны могла бы заинтересовать врача-педиатра: «Чернобровая, черноволосая, румяная девочка, с крепеньким, обтянутым куриною [курсив мой] кожей, красным тельцем, несмотря на суровое выражение, с которым она посмотрела на новое лицо, очень понравилась Дарье Александровне...» (глава XIX, часть 6); ну что за дети такие — мальчик широкий, а восьмимесячная девочка похожа на бройлера. По мере чтения романа становится очевидным, что, если речь идёт о вопросах философских, психологических, социальных, Толстой тщательно работает над текстом, всё остальное — только обрамление для его мыслей, и в этом обрамлении куча небрежностей. Такой уж у него особый род гениальности. Последнее такого рода замечание касается большой квартиры Вронского в Петербурге на Морской улице. Толстой (не Вронский, это не прямая речь) называет эту квартиру «трёхлетней». Как это надо понимать? Это его собственная квартира, купленная три года назад? Или дом построен три года назад и тогда это возраст квартиры? Если так, то я живу не очень далеко от Морской (от них обоих) в 45-летней квартире. В сериале Карена Шахназарова, к разговору о котором я сейчас перейду, Вронский живёт в Петербурге не в какой-то там квартире, а, как и подобает графу, в полноценном двухэтажном особняке, каких много на набережных Невы и на прилегающих к ним улицах.

Итак, сериал 2017 года. Тем, кто его не видел, читать дальше почти бессмысленно. Но посмотреть его надо. Левина сценаристы ликвидировали, «как класс» (а ведь ему в романе уделено едва ли не больше места, чем Вронскому), в связи с чем происходящее в фильме местами сильно отличается от тех же самых событий романа. Например, о том, что Анна пишет книгу, Стива рассказывает Левину, когда везёт его в гости к Анне, живущей в это время с Вронским в гостинице, в Москве. В фильме об этом же Стиве рассказывает Вронский, когда приводит его в свой особняк в Петербурге. Вот тут-то и зарыта собака. Почему в фильме финальные сцены разворачиваются не в Москве, как у Толстого? Почему карета с адским кучером везёт Анну к месту её гибели среди петербургских декораций, нисколько не изменяющихся на всём долгом пути? Что не изменяющихся, понять можно — дорога в сторону ада и должна быть такой однообразно-страшноватой. Но почему Петербург, а не Москва? Тоже из-за отсутствия Левина? У Толстого Анна говорит Вронскому (разговор после болезни дочки, глава XXXII, часть 6): «Если ты поедешь в Москву, то и я поеду.» В фильме она, тыча пальцем Вронскому в грудь, говорит голосом, не допускающим возражений, что поедет с ним в Петербург. В результате место гибели Анны перенесено с всем известной станции Обираловка Нижегородской железной дороги (теперь город Железнодорожный) в какое-то неназываемое место под Петербургом. Из-за этого пришлось переселять в Петербург Облонских, они обустраиваются в старом доме тётки, как сообщает Вронскому Стива. Может быть, Стива должен служить в Петербурге из-за того, что стал камергером (этого нет в романе)? Но сценаристы должны были бы знать, что в семидесятых годах 19 века камергер не обязательно должен был находиться при Дворе. Видимо, не знали и искусственно создали (за уши притянули) причину переезда семьи Облонских в столицу. Но изначально зачем всё-таки понадобилось так круто менять написанное Толстым (то есть, повторю, зачем надо было Анну и Вронского отправлять в Петербург?). Возможно, существует какое-то объяснение, я не читал и не слышал. Убеждён, что это глупость. В романе мать Вронского постоянно живёт в Москве (имение у неё под Москвой), в Петербург она ездила в гости к старшему сыну Александру (фильм начинается с возвращения графини в Москву). Видимо, она часто бывает у Александра, это следует из описания обстоятельств поездки Анны в театр (после возвращения из Италии), — Вронский в нерешительности, он беспокоится за Анну, понимая, что в театре ей непоздоровится. Вот эта сцена: «Вронский, оставшись один, встал со стула и принялся ходить по комнате. `Да нынче что? Четвёртый абонемент ... Егор с женою там и мать, вероятно. Это значит — весь Петербург там. [ ... ] И зачем она ставит меня в это положение?` — сказал он, махнув рукой.» (глава XXXIII, часть 5; какой-такой Егор? Не Корсунский же? Вот это очень похоже на промах Толстого, если одновременно Вронский думает про мать, то должен назвать имя брата — Александр). Там же, в романе, Вронский во время самоубийства Анны находится в подмосковном имении своей матери, куда он поехал просто потому, что сильно разозлился на Анну (достала и сыграно всё прекрасно****) и куда, между прочим, и хотела неожиданно приехать Анна, да не доехала. Сценаристы решили (не из-за этого ли эпизода с театром ?), что это ляп Толстого — имение матери под Питером, а Вронский очень быстро оказался на Обираловке. В романе нет ни слова о том, что графиня Вронская меняла место жительства, но говорится другое — что у отца Вронского, графа Кирилла Ивановича, было несколько имений (годовой доход до 200000 рублей). Одно из этих имений, доставшееся графине по наследству, могло находиться под Москвой, другое (где живёт Александр Вронский с семьёй) под Петербургом (такие мелочи Толстой опускает, надеясь, что у читателя есть голова, а может быть он просто забыл об этом сообщить). В подмосковное она и переехала (она могла какое-то время жить с семьёй старшего сына), рассердившись на Алексея за его связь с Анной (она даже перестала давать ему 20000 рублей, и Вронский срочно пересматривает свои расходы, в связи с уменьшением доходов почти вдвое). В конце концов Алексею Кирилловичу удаётся выбить из мамаши некоторую сумму, сообщив ей, что он и Анна уедут в Воздвиженское, перестав мозолить глаза светскому обществу. И до этого тоже не трудно додуматься. В дни, непосредственно предшествующие самоубийству, Анна и Вронский находятся в Москве. Выходит, что это сценаристы вЛЯПались, перенеся последние часы жизни Анны в Петербург. Сценарий мог бы не содержать той многочисленной ахинеи (этим словом я называю все существенные и ненужные исправления романа, мне такое определение представляется вполне адекватным), которая в нём есть, если бы его авторы не стремились хоть как-нибудь да переделать написанное Толстым. Следы аналогичной трудно объяснимой деятельности (творческой, видимо?) присутствуют в разной степени во всех трёх отечественных экранизациях «Анны Карениной».

Надеюсь, это сравнение сериала и романа будет полезным для читателей. Кто-то заглянет в книгу, кто-то пересмотрит сериал. Можно сразу три последние серии, этого будет достаточно для предварительных выводов. Мне кажется, существует порядочное количество народа, хорошо знающего и любящего этот роман Толстого. Думаю, у многих глаза, как у меня, не раз лезли на лоб при просмотре киноверсии. Вот и попытался разобраться заодно с изложением своих мыслей о самом романе. Если у кого будут возражения, пишите. Где-то я мог ошибиться, что-то пропустить. С удовольствием исправлю ошибки.

Не уверен, что нужно это делать, но на всякий случай объясню, откуда я взял слово «эшафодаж». Из романа «Анна Каренина», где оно мне встретилось впервые в жизни. Толстой удачно употребил это слово, описывая неописуемую причёску одной из многих знакомых Анны. Если кто-то помнит, как её зовут, значит этот человек внимательный читатель с очень хорошей памятью. Этот персонаж должен быть упомянут в путеводителе по роману. У меня пока нет этой книги, а когда появится (а иначе, как в неё заглянуть?), допишу здесь несколько слов.

*) А у него могло бы быть такое, например, наблюдение. Сестёр из «Хождения по мукам» как зовут? Даша и Катя. А сестёр Облонских? Правильно, Катя (Кити) и Даша (Долли). Их средняя, Наталья, практически не является действующим лицом романа. Так что в трилогии это очевидный привет дальнему родственнику, что, без сомнения, замечают многие читатели.

**) Кое-что в этой области он всё же понимал. Вот что Кити говорит Левину перед свадьбой. «Кити не только уверила его, что она его любит, но даже, отвечая на его вопрос, за что она любит его, объяснила ему за что. Она сказала ему, что она любит его за то, что она понимает его всего, за то, что она знает, что он должен любить, и что всё, что он любит, всё хорошо. И это показалось ему вполне ясно.» Похоже, что создатели фильма «Доживём до понедельника» внимательнейшим образом читали «Анну Каренину».

***) Мне в общем понравилось исполнение роли Анны Лизой Боярской. Но женщин с таким типом красоты в то время не было. Сужу по огромному количеству портретов, которые есть в моих книгах и альбомах и, разумеется, в музеях. На роль Анны больше, по-моему, подошла бы по внешности Анастасия Макеева (княгиня Бетси Тверская). Очень красивая и «соответствующая». То, что она примерно на десять лет старше Карениной, совершенно не заметно. А Максим Матвеев идеальный Вронский, Лановой на втором месте.

Вообще, если бы Обираловку не отправили вслед за Левиным, отличный был бы сериал. Вот одна из интересных идей (не буду здесь ничего говорить о главной из них и, на мой взгляд, очень продуктивной — встрече полковника Вронского с Сергеем Карениным на японской войне) — в самом конце фильма до Вронского почти дошло, в кого вселилась душа Анны, почему ему кажется, что она где-то рядом, хотя прошло тридцать лет.

Вместо удивительного кейптаунского Музея Космозоологии читатель оказывается в какой-то конторе, где хранится всё подряд. Почему тележное колесо из неизвестного материала (тут вспоминается некая Зона и очень осторожно бегающие по ней сталкеры), глаз-предсказатель* и живой человекоподобный малыш (ребёнок ли это? и почему дед не одел его потеплее, не надо было бы носить в корзине?), оказываются в одной организации? Возможно, просто потому, что экспонатов пока маловато, но всё равно как-то странно это выглядит. Но главное не это. Главное то, что автор придумала нечто такое, чего хватило бы на приличного размера повесть, но я не могу себе представить фантаста, обладающего воображением, способным связать эти три артефакта какой-то единой сюжетной линией. Разве только Уайт мог бы взяться за такую задачу — мальчику и глазу в Космическом госпитале точно нашлось бы место, а у госпитальных каталок именно такие колёса. Но при полном отсутствии Уайта и явном присутствии Стругацких так и напрашиваются странники, от которых можно ждать чего угодно и о которых ровным счётом ничего не известно, а кем в таком разрезе может оказаться новый экспонат, страшно даже подумать, поскольку Экселенц безнадёжно опоздал.

Пришлось закончить рассуждениями на тему любви, поскольку дальнейшая перелицовка Стругацких принесла бы рассказу скорее вред, чем пользу.

*) Кто-то в рассказе удивляется способностям глаза, который ничего не видит, но и человеческий глаз ничего не видит, только световые волны воспринимает, а «видит» мозг; так, может быть, это глаз-мозг?

Эта история придумана человеком, мечтающим разбогатеть. Как Али-Баба или водолаз, нашедший на дне океана полный золота испанский галеон. Автор считает, что он этого достоин, на что в повести можно обнаружить довольно прозрачный намёк. Одного из героев, юношу очень положительного, зовут Михайло Васильевич Светоч. Эта искусственная фамилия (но, всё же хорошо, что не Ломоносов) сразу заставляет вспомнить героя повести Вадима Шефнера «Девушка у обрыва, или Записки Ковригина» гениального изобретателя Андрея (!) Светочева, совершившего технологическую революцию в строительстве. Заметно в повести и другое сопоставление, с другим гением — писателем, герой которого с таким же удовольствием издаёт неприличные звуки и портит воздух, как герой «конины» Джордж Гейзер. Постоянно испражняющийся и пукающий, этот парень — прямой, хоть и сильно измельчавший в обоих смыслах, потомок Пантагрюэля, и, возможно, Автору повести кажется, что между его героем и героем Рабле есть некая идейная связь. Ведь и последствия стараний того и другого сопоставимы: Пантагрюэль породил более ста шести тысяч маленьких человечков — карликов и уродцев обоего пола (не так уж и много), а грязевой гейзер выкладывает какашками свои инициалы (вначале-то, как известно, было слово, да и сумел бы отмочить такое Пантагрюэль? Кто знает ...), в которые вляпывается профессор. Если так, то Автор ошибается — идейная связь если и существует, то не между Гейзером и Пантагрюэлем, а между Гейзером и теми карликами и уродцами. ИМХО, так сказать.

В повести плохо всё — не только содержание, но и стиль и орфография. Зачем Автор так торопится, ведь он может и лучше? Правда, надо сказать, хуже он тоже может. Вероятно, как пойдёт, так и пойдёт, работать над текстами некогда. Вспоминается простая, как мычание, частушка, принадлежащая перу всё того же незабвенного Шефнера: «Нужны, нужны мне денежки / Повсюду и везде, / Мне требуются денежки / На суше и в воде!»

Этот шванк-шедевр можно считать предком современного детектива. Отличается предок от потомка, как каменный нож эпохи палеолита от складного ножа с набором из двадцати инструментов. Доктор подшутил над неграмотным крестьянином, тот сделал всё, «как доктор прописал», и превратился в авторитетного, уважаемого специалиста, причём, отнюдь не в области медицины. Врачом он поработал не долго, не успев, очевидно, за это время никого залечить до смерти, и вдруг, неожиданно для себя, оказался очень способным сыщиком. Сказка, в которой нет ни одного признака этого жанра — ни волшебства, ни заколдованных замков, ни говорящих зверей, вообще нет ничего сказочного, кроме, разве что, сказочной глупости её героев... Чему может научить этот анекдот? Тому, что без малейших усилий можно не то что рыбку вытащить из пруда, но даже и разбогатеть? В связи с этой сказкой в послесловии В. Неустроева к минскому изданию 1957 года говорится об инстинктивной тяге «угнетённых людей труда» к знаниям (!). Какие там знания?! Крестьянину всего лишь захотелось так же вкусно есть и пить, как это делает доктор, которого он случайно застал за обедом. Рассказчик едва ли представляет себе, каких усилий требует профессия врача и как трудно им стать, и наверняка плохо понимает разницу между врачом и следователем по уголовным делам. Возможно, единственная мораль, вытекающая из этой истории — это намёк на то, что только круглый идиот может назвать себя всезнайкой. Вот только слишком уж всё тут серьёзно, ведь переодетый врачом крестьянин в самом деле решает трудную задачу — разоблачает воров и возвращает ограбленному человеку украденные деньги.

Одновременно с этой никчёмной историей случилось мне прочитать историю (и это настоящая сказка) о молодом человеке, овладевшем редчайшим знанием — он научился понимать язык собак, птиц и лягушек («Три языка»). Ничему он научиться не мог, способностей не было. А был божий промысел — человека, обладающего уникальными знаниями, можно избрать на самую высокую должность в мире, каковой является в представлении рассказчика должность Папы Римского. Неустроев (предполагаю, что это профессор филфака МГУ Владимир Петрович Неустроев, умерший в 1986 году) пишет: «Подлинного дурака, единственного сына старого графа жизнь ничему не может научить. Бесплодность его «учёбы» народная мудрость клеймит уничтожающе: он научился по-собачьи лаять, по-птичьи беспечно петь и по-лягушачьи квакать. Этих знаний оказалось вполне достаточно для того, чтобы в Риме именно его избрали папой. Так в сатирическом гротеске сказка объединяет непривлекательные образы дворян и попов.» Такой была почти вся советская литературная критика — тупой и демагогической. И ведь искренне писал профессор, верноподданнически, иначе разве стал бы он передёргивать, утверждая, что парень научился лаять и квакать, рискуя навлечь на себя подозрение (переходящее в уверенность) читателей в том, что сказку он не читал.

Итак, с позиций марксистско-ленинского литературоведения «Доктор Всезнайка» произведение о реализации инстинктивной тяги к знаниям, а «Три языка» — сатира на неучей, дворян и церковников. На самом же деле всё ровно наоборот — к сатире ближе первое (если бы не крайняя серьёзность, о чём сказано выше), а во втором сатира и рядом не стояла. Ещё раз подтверждается истина — братья Гримм, не важно — хороша или не очень рассказанная ими история, оказались нашими современниками именно сейчас, в 21-м веке.

Владислав Женевский в отзыве на «Абсолютное оружие» писал: «Шекли пользуется космическо-полётной тематикой исключительно как маской, позволяющей серьёзным размышлениям придать вид захватывающей и поучительной истории». Очень точное и бесспорное замечание. В этом рассказе сделана попытка максимально приближенного к реальности (фантастической, разумеется) изображения безвыходной ситуации, в которой оказались американец и русский — два мужественных и опытных работника Корпуса Освоения Иных Миров. Легко представить, что увидит на месте их базы экипаж спасательного корабля (так в тексте — спасательного; непонятно, почему не просто рейсового со сменщиками, ведь никто не собирается их спасать). Увидит он практически ровное место с остатками фундамента...Задача перед двумя исследователями стоит почти не разрешимая, но не это главное в рассказе. Очень обидно за человечество, за бездарных учёных и ещё более бездарное руководство Корпуса Освоения, пославшее на планету, обследованную всего лишь роботом-спутником, двух хороших парней на верную смерть. Эти горе-начальники построили станцию, не поставив перед собой элементарнейшего вопроса — а не бывают ли здесь ветры сильнее семидесяти миль в час (выяснили только, что слабее не бывают) и какова их максимальная скорость. Впрочем, как строилась станция, Автор не сообщает. Может быть её соорудили роботы под тем же бездарным руководством.

В рассказе отсутствует фирменный юмор Шекли (если не считать мрачных шуток ГГ). Таких произведений у Шекли немного, к тому же в описываемой ситуации вообще не до смеха. Читателю приходит в голову естественный вопрос — зачем Автору понадобилось выставлять земных исследователей такими тупицами? Ведь если в Корпус и попали бы по ошибке подобные люди, их давно бы уже выгнали.* Рассказ, конечно, можно рассматривать, как рассказ-предупреждение, но на слишком уж шатком фундаменте он основан. Если можно назвать фундаментом чью-то непроходимую дубиноголовость. Если бы он был написан человеком с инженерным образованием, то я бы назвал такого инженера никуда не годным троечником. Есть в рассказе одно свидетельство, говорящее об именно таком уровне подготовки. «Клейтон мельком глянул на индикатор. Сто семьдесят четыре [мили — mr_logika] в час! Не может этого быть! Впрочем, и в земной стратосфере реактивная струя бьёт со скоростью двести миль в час». ГГ сравнивает скорость ветра со скоростью реактивной струи, которая кажется ему близкой к показаниям датчика скорости ветра. Ни один нормальный технарь скорость ветра, пусть даже и чудовищно высокую, не стал бы сравнивать с реактивной струёй, ему бы такое и в голову не пришло. В действительности скорость реактивной струи на порядок выше.** Но если этот ляп принадлежит тому же Автору, что и весь рассказ (я допускаю, что Шекли мог быть введён в заблуждение каким-нибудь недобросовестным консультантом, но это маловероятно), то не лучше ли было бы ему работать в своей обычной манере — побольше юмора, побольше пародии и поменьше технических подробностей?

Мой вывод таков — история действительно захватывающая и поучительная и маска удачно выбрана, но Шекли здесь немного не в своём репертуаре.

*) Возможно, это как раз и есть такой случай, после которого кое-кто не просто лишится работы, но и присядет на приличный срок.

**) Реактивный самолёт при такой скорости струи мог бы двигаться по дорожкам аэродрома даже и против не слишком сильного ветра, но кому нужен такой самолёт?! Вопрос о том, какие специалисты изучали планету и строили на ней станцию, отчасти проясняется. Но Клейтон в их число не входит. Очевидно, что он понятия не имеет о реактивных двигателях, но к нему и претензий быть не должно, у него просто другая специальность. Но, с другой стороны, профессионал такого высокого уровня с таким ограниченным техническим кругозором — это, согласитесь, нонсенс.

PS. В классификаторе пункт «контакт» не отмечен почти никем, хотя это в рассказе очевиднейшая вещь. Наоборот, пункт «стихийные бедствия/природные катаклизмы» встречается почти у всех. Но нельзя применять к инопланетным природным явлениям земные шкалы. Сильные ветры на планете нормальное явление весь год, а ещё там бывает сезон бурь. Местный житель по имени Сманик так и говорит: «Лето кончилось. Теперь надо искать спасения от ветра, от сильных зимних бурь.» Так что катаклизм весь впереди, а кратковременное усиление ветра чуть не окончившееся гибелью одного из наблюдателей определяется Смаником как умеренное. «Ничего опасного, но немного неприятно для прогулок под парусом.»

Мужчине удалось почти невозможное — донести женщину до лестницы бегом, «не ослепнув и не оглохнув» после того, как шоссе вдруг встало «на дыбы». Он не дал ей «сгнить вместе со всеми там, внизу.» Там. Где сейчас угадывалась далёкая «земля, сплошь затянутая жёлтым дымом», а «в чудовищной, чуть туманной дали догорало оранжевое зарево.» Они добрались до цели — «мотающегося посреди неба» ветхого досчатого настила, на котором только «чудом» могли разместиться два человека. Последняя фраза звучит, как заключительный аккорд похоронного марша: «Только держись подальше от края.»

Но, главное, сумели перед смертью подышать ещё чуть-чуть чистым воздухом большой высоты и увидеть звёзды.

Как же запуган должен быть человек, видящий такие сны? Неудивительно, что многие не выдерживали постоянного нервного напряжения и в ожидании атомного апокалипсиса сходили с ума. Гонка вооружений вещь неприятная. К сожалению, она продолжается. Ну, деваться некуда, будем жить, будем возделывать свои сады.

Автору за этот рассказ, который жена назвала «конфеткой» (чувство юмора у неё на высоте — ужас упакован в красивый фантик из слов) досталось от литературных ветеранов. И поделом — сам дрожишь от страха, — пожалуйста, но людей-то зачем пугать своим убийственным оптимизмом?

Исключительно интересная, насыщенная до предела малоизвестными обывателю сведениями, книга. Правда и ничего, кроме правды о жизни непризнанных республик. Не об Украине.

Обязательно читать всем антифашистам. No pasaran!

«Антис (помпил. Antis; также Нефил (гематр.), Бахадур (вехден.), Н`куйя (вудун.), Велет (брамайн.), Исполин или Полоник (старосузд.) и т. д. — человек, от рождения наделённый способностью к переходу в изменённое, расширенное состояние (по К. Челковцеву) и, как следствие, — к выходу в открытый космос без средств защиты и перемещению со сверхсветовыми скоростями без использования РПТ-маневров.»

Г.Л. Олди «Ойкумена»

«Коллективный антис, надо же!.. вертикаль, клянусь вечным огнём, явная вертикаль...».

Г. Л. Олди «Ойкумена»

Первым был Ван-Вогт. В рассказе «Чудовище» (1948 год) его антис шутя расправляется с чудовищами, переходя в расширенное состояние без ущерба для окружающих. Антисы Ойкумены этой технологией владеют. Стругацкие, читавшие, конечно, Ван-Вогта, написали в 1984 году повесть «Волны гасят ветер», где предсказали появление антисов (назвав их люденами) на Земле. Это происходило в результате активации в мозгу человека третьей сигнальной системы, с чем Олди полностью согласны. Они даже попытались при помощи остроумной аналогии объяснить то, для чего в нашем языке пока нет слов, — действие этой третьей. «Первая сигнальная система — реакция на раздражитель. Ожог, боль, и ты отдёргиваешь руку от горячего утюга. Вторая сигнальная система — реакция на речь. Раздражитель заменяется его словесным обозначением. «Горячо!» — кричит жена, и ты отдёргиваешь руку, не коснувшись утюга. ... [...] ...«Горячо!» — кричит нечто, не имеющее ни языка, ни горла, ни голосовых связок, и мы уходим в волну раньше, чем разящий луч, несущийся со скоростью света, коснётся хрупкого, слабого человеческого тела...». Всё повествование крутится вокруг темы антисов. Знакомство Тартальи с Папой Лусэро Шанвури, необычная татуировка с втиранием неизвестного порошка (что это за порошок, выясняется гораздо позже); цель весьма рискованного опыта над собой, осуществлённого помпилианкой Юлией Руф; эксперимент профессора Адольфа Штильнера по передаче расовых признаков при зачатии; теоретические работы Айзека Шармаля; разговор Фаруда Сагзи с Нейрамом Саманганом в доме Мансура Гургина*, когда антис объясняет, почему** он возвращается в малое тело и что делают антисы, чтобы не забыть навсегда дорогу назад. А почему эта опасность (забыть) существует? Авторы предполагают, что существование в виде волнового (или полевого) организма даёт такие возможности восприятия космоса, что впечатления человека, находящегося в малом теле не идут ни в какое сравнение с его космическими ощущениями. Это происходит и с людьми, превратившимися в люденов. Примерно это же происходит у Саймака в «Городе» — никто не хочет возвращаться с Юпитера на Землю, забывают родные края начисто.

Несколько соображений по поводу расы помпилианцев. Если предположить, что древние римляне во времена расцвета своего рабовладельческого государства вышли в космос и заселили несколько землеподобных планет (а что тут необычного, летают же у Пола Андерсона викинги-космонавты), то культура, подобная помпилианской, основанная на ментальном подчинении рабов, могла бы возникнуть эволюционным путём (правда, три тысячи лет для этого срок явно недостаточный).*** Всё как в Римской империи плюс рабовладение, как неотъемлемая сущность помпилианцев (стр. 97). Безусловно, это не что иное, как глобальное социально-юмористическое полотно Авторов, в которое они вложили своё отношение к любой разновидности расизма и массового манипулирования сознанием. Плата за это высокая — помпилианцы лишены третьей сигнальной системы и в создании коллективных антисов обречены на вспомогательную функцию «коммутантов» (ключевая часть этого слова — мутантов; мутанты именно они, а не те, кто эту систему имеет). Так что вся помпилианская тематика в книге имеет непосредственное отношение к антисам.

По-моему, очевидно, что «Ойкумена» выросла из зёрен, содержащихся в повести «Волны гасят ветер». Одно из них — идея вертикального прогресса. (Кстати, в книге есть прекрасный пример прогресса горизонтального — это раса киноидов, история Марийки Геджибош и её родителей; почему все киноиды, судя по именам и фамилиям, происходят от чехов, поляков и других славянских народов Восточной Европы? — риторический вопрос к Авторам.) О вертикальном прогрессе рассуждает «пенсионер галактического значения» (одна из тех шуток Авторов, без которых трилогия стала бы немного лучше; это нижний уровень юмора «Ойкумены»), бывший повелитель вехденов Кобад IV.

В связи с помпилианцами у меня есть ещё два риторических вопроса. Помпилианка Юлия Руф называет антисов Исполинами, то есть по старосуздальски. Почему она пользуется именно этим словом, хотя никогда не бывала на Сечене, где, если моя догадка верна, говорят на старосуздальском языке? Скорее всего, она так говорит по причине рабочих контактов с профессором Штильнером, чей исследовательский евгенический центр расположен на Сечене.

Второй вопрос касается названия помпилианской торпедной галеры — «Муций Порсенна». Вроде бы у помпилианцев всё очень серьёзно в области традиций, имена абсолютно староримские, консулы сохранились, трибуны, центурионы, встречается даже сетка ретиария (!) и т. п. А как же быть с этой странной смесью имени национального героя римлян с именем царя вражеского племени этрусков? Это юмор, ошибка помпилианских историков, или это ляп? Я придерживаюсь последней версии, на юмор и ошибку историков оно как-то не похоже.

Есть ещё сомнение насчёт термина «семилибертус». Если это значит «полусвободный», то на латыни будет по другому. Автоматический переводчик инструмент доступный каждому клиенту интернета. Я бы написал «демилибертус» (если уж пользоваться вульгарной латынью) по аналогии со словом «демисезонный».****

Отдельная тема — планета Сечень. Вопрос связан с единожды мельком упомянутым старосуздальским языком. На Сечене живёт граф Аркадий Викторович Мальцов, отставной бомбардир-майор, богатый помещик-крепостник (с. 181), владелец «Горлицы», гибрида прогулочной яхты с боевым космическим крейсером. На этой планете когда-то практиковалось наказание, называемое «высечь на конюшне» (не отсюда ли Сечень?). Местные жители называют силовую сетку для переноски мелких вещей по старинке — авоськой. На Сечене в ходу поговорка «от сумы, да от тюрьмы не зарекайся», очень знакомая, и образное выражение «лезть впереди родного отца в реактор». Последнее свидетельствует о прогрессе, когда-то вместо реактора было пекло. Вероятно, крепостные крестьяне по старинке продолжают пользоваться этим словом, реактор же в ходу у людей типа графа Мальцова, от которого Борготта и услышал модифицированную реплику. Пейзажи Сеченя стопроцентно российские. Россия здесь вызывает в памяти страну, изображённую Рыбаковым в романе «Гравилёт «Цесаревич». Так что же, Сечень это Россия? Наверняка, хотя частички России Авторы разбросали по Галактике — в другой такой частичке родился и был захвачен в рабство несостоявшийся директор кукольного театра Яша Буранчик, погибший очень скоро вместе с галерой «Муций Порсенна».

Книга очень сложно сконструирована, достаточно сказать, что между эпизодом, когда Борготта помогает легату произносить торжественную речь в военно-космической школе и моментом переноса (по ходу дела с участием в сражении) Тумидуса и Борготты на «Герсилию» (и попаданием всей компании в Шеол) проходит всего лишь один месяц (!). А сколько случается за этот месяц событий, перемежающихся воспоминаниями Борготты ..., эти воспоминания и события занимают более семисот страниц! Иногда кажется, что авторы пишут быстрее, чем думают. Непонятно, например, почему антис новорождённый ребёнок возвращается в малое тело без проблем, а он же взрослый в состоянии «овоща» делает это со страшными последствиями (масса разрушений и много погибших людей). Непонятен также ход мысли Авторов, приписываемый ими трубачу Бежану, когда, разрушив памятник Мансуру, тот якобы выбирает следующую цель — Борготту или Самангана. Авторская ремарка такова: «Это не имело существенного значения». Очевидно, что имело. Антис ещё бежал по склону воронки, Борготта ждал (Фаруду он отвечает: «Ещё немного. Пусть он выберется из воронки.»). Стрелять в Борготту не имело смысла, а выстрел в Нейрама должен был решить проблему радикально — все окружающие погибли бы. Другая странность в этом эпизоде — разговор Фаруда с самим собой после того, как он выстрелил в Борготту, уже ставшего частью антиса (с. 857). Скорость написания этого отрывка явно превышала скорость человеческого мышления, которая превышает световую. Фаруд «долго» не может решить, уйти ему с антисом и остальной компанией или остаться и погибнуть. Но решать это надо было до выстрела. Антис (а он пока не способен рассуждать) не станет забирать с собой того, кто этот выстрел уже произвёл. Зачем спасать убийцу, который может и повторить попытку при первом удобном случае?

В самом конце книги Авторы задали читателю ещё одну задачу, причём, непонятно, сознательно они это сделали или это результат дикой суматохи, царившей на Шеоле (и в головах Авторов) перед стартом второго в истории коллективного антиса. Почему в его составе оказалась собака с непредсказуемым поведением (Марийка Геджебош), это понятно, но куда она потом делась? В эпилоге вместо неё в коллантисе уже присутствует гитарист Заль, получивший в последней драке тяжёлые повреждения от этой милой девушки-киноида. Почему Тумидус отказался покинуть Шеол вместе с Борготтой и его пенетратором? Без помпилианца коллантис невозможен, а Юлия хотя и помпилианка, но не совсем полноценная, обезрабленная. Можно предположить, что тут тоже не обошлось без личного пенетратора Борготты. И главное — в коллантисе, стартовавшем с Шеола, нет никого с третьей сигнальной системой! Ещё одно открытие? Наконец, полной шизой кажется реплика-вопрос Борготты (его вроде как осенило): «Хлестнём по третьей сигнальной?» (с.944). Хлестнём, видимо, болью, но где там система, по которой надо хлестать?? В эпилоге коллантисы тоже обходятся без составляющих с третьей сигнальной. Это начало новой фазы вертикального прогресса? Или продолжение горизонтального?

В итоге впечатление от прочитанного остаётся изрядно подпорченным. Итог-то очень уж неожиданный. Всё, что касается вертикального прогресса, третьей сигнальной, оказывается напрасным мудрствованием, поскольку двигателем прогресса остаются всё те же старые, добрые законы диалектики — закон единства и борьбы противоположностей, перехода количества в качество (не отсюда ли ноги коллантисов растут?) и закон отрицания отрицания (прошу прощения за напоминание таблицы умножения инженерам). Получилось что-то похожее на «если бы парни всей Земли вместе собраться однажды смогли, вот было б здорово, вот это был бы гром...», или уж совсем просто — «пролетарии всех стран соединяйтесь!» (пролетарии они ведь имеют различный цвет кожи на разных «планетах Галактики»).

Но всё искупают герои, живые люди (совсем не куклы), очень яркие личности. Особенно хорошо получились дети. Их в книге всего пять (детский сад Шеола не в счёт и актёры театра Борготты в детском возрасте тоже), два из группы главных героев и трое появляющихся на короткое время. Читавшим книгу понятно, о ком я говорю и за что мне хочется сказать Авторам отдельное спасибо.

Не сказал я пока ещё об одном очевидном и никем не замеченном факте — с появлением антисов/люденов оказывается решённой проблема телепортации, а появление коллантисов сделает ненужными пассажирские межпланетные и внутренние перевозки. Останутся только грузовые звездолёты, управляемые автоматами, что приведёт к прекращению патрулирования пространства боевыми кораблями — некого будет защищать от прожорливых флуктуаций. Огромное количество космических кораблей станет экспонатами исторических музеев. Вот это всё и станет главным достижением вертикального прогресса. Надеюсь, в продолжениях этого цикла вселенная станет более гостеприимной и почти полностью безопасной для человека.

*) Здесь невозможно пройти мимо одной удивительной способности вехденов (Фаруд, бывший борец, судья планетарной категории — вехден, Хозяин Огня; антис Нейрам — тоже вехден). Вехдены народ горячий в прямом смысле слова — «насекомые сгорали на подлёте к любому вехдену.» (с.537). Бороться между собой они могут, но как они борются на соревнованиях (в книге упомянуты чемпионаты Галактики по вольной борьбе) и тренировках с представителями других рас, имеющих нормальную температуру тела? Чтобы не обжечь противника, вехден должен обладать способностью снижать собственную температуру. Вероятно, так оно и есть. Но, к сожалению, Авторы об этой способности вехденов ничего не говорят.

Интересная фигура этот Фаруд, исбахбаз вехденской службы расовой безопасности, работающий на Помпилию (что кажется невероятным), заслуженный мастер спорта по вольной борьбе. Борготта называет его бахбазом, немного сокращая его воинское звание, соответствующее полковнику. Фаруд Сагзи, Бахбаз. В памяти Борготты он может зафиксироваться в виде аббревиатуры ФСБ. Это удобно и для читателя.

**) Как антис это делает, об этом Авторы вскользь сообщают совсем в другом месте книги, где рассказывается об истории рождения Нейрама Самангана. «Механизм возвращения антисов из большого тела в малое известен, хотя и слабо изучен. Переходя из волнового состояния в корпускулярное, антисы восстанавливают физический облик по матрице, предшествовавшей последнему выходу.» Действительно проблема — как изучать этот механизм, если среди антисов нет специалистов по теории поля, а становиться объектами исследований у них желания не возникает? Отсюда и результат — идёт тысяча двести семьдесят четвёртый год космической эры (в повести «ВГВ» действие происходит в «окрестностях» сотого года), а проблема так и остаётся «слабо изученной», а если честно — не изученной совершенно.

По поводу матрицы пару слов. Разгуливая по галактике, антис рискует потерять матрицу (Нейрам и Папа Лусэро попадают в трудные положения, особенно первый), и тогда он может навсегда проститься со своим малым телом. Думаю, что при уходе в волну копия матрицы предаётся автоматически в некое Хранилище АнтисМатриц (сокр. ХАМ), а при возвращении антиса в малое тело эта копия не уничтожается, что позволяет антису воспользоваться более ранней копией (Нейрам неосознанно использует этот вариант, когда переносит себя и ещё несколько человек с Михра на «Герсилию»).

Мне кажется, что здесь следует упомянуть и гипотезу профессора Мулдашева, о том, что человек изначально представлял собой полевую структуру, но постепенно сгустился. До сих пор не знаю, была ли эта идея шуткой известного офтальмолога. Его книга, посвящённая вертикальному прогрессу, идущему как бы в обратном направлении, написана абсолютно серьёзно.

***) Цитата из «Ойкумены»:

«В процессе эволюции, совершавшейся в условиях консервации рабовладельческого строя, уроженцы Помпилии приобрели оригинальную психофизическую особенность: они научились ставить клеймо. Клеймённый хозяином раб — захваченный силой, купленный на рынке, переданный в рабство по суду, за долги или иным законным способом — становился чем-то вроде части тела хозяина. Владелец мог использовать своё «двуногое имущество» любым способом, вплоть до перекачки нужного количества жизненной энергии раба в механические движители.

Галеры помпилианцев летали на рабах.

Колесницы помпилианцев ездили на рабах.

Их заводы и фабрики также работали на рабах.»

Зато помпилианские «зелёные» могли спать спокойно.

О Помпилии можно говорить много и долго. Встречалась ли когда-либо в фантастике такая идея, да ещё столь блестяще развёрнутая — существование целой человеческой расы, превратившейся в нелюдей, паразитирующих на всём остальном населении Галактики, способных за три года высосать из любого человека всю жизненную силу, доведя его до состояния робота? Если помпилианцы кого-то не трогают, то только потому, что те способны дать им по зубам.

Почему, например, в книге нет названия столицы (главного города Помпилии, родины расы помпилианцев) этого государства, где располагается резиденция императора и сенат? Вопрос простой. По той же причине нет в книге и названия столицы Борго, хотя это очевидное производное от нашей Италии. Помпилия это обезглавленный Рим.

Почему кукольный театр маэстро Карла Марии Родерика и так далее не гастролировал на Помпилии (система Нумы, созвездие Волчица) и Октуберане (созвездие Семи Холмов), Юниусе и Фебруаре, Квинтилисе и Мае? Ответ, по-моему, тоже очевиден — боятся. Вся Галактика боится помпилианцев и не может им доверять. Уж лучше быть киноидом.

Сравнение с современным положением на нашей планете приходит в голову на счёт раз, но развивать здесь эту тему я не собираюсь.

****) В книге много и других незнакомых слов и выражений, которые не имеют перевода или комментария.

Примеры: «эмитор сферы» (гибрид эмиттера и имитатора?), «пять лет в бочках с солерой». Есть и ещё, но дело не в конкретных непонятках, а в том, зачем они нужны в тексте и кому. Никому и ни зачем, IMHO.

Встретилось любопытное название планеты «Хейфиц -2», что означает вторую планету в системе звезды Хейфиц. Похоже, что таким образом Авторы увековечили кого-то из друзей. А, может быть, имеется в виду режиссёр Иосиф Ефимович Хейфиц? Так и я бы в честь этого человека назвал его фамилией, как минимум, малую планету.

Номера страниц даны по изданию в серии «Мир фантастики», Азбука, 2019.

«Боливар не выдержит двоих.»

О`Генри «Дороги, которые мы выбираем»

Детские и семейные сказки иногда оборачиваются красивыми лекциями по историческому материализму. Братья Гримм, однако!

Итак, коротко и по сути.

Рабочий класс ещё очень политически незрелый. Все угольщики работают сами по себе, не имея связи с себе подобными. Цель их примитивна и ничем не отличается от цели первобытного человека — работать надо, чтобы хорошо поесть. Любой наглый и бессовестный люмпен в два счёта обведёт такого бедолагу вокруг пальца, что и проделывает младший из трёх нищих братьев, обманув и обобрав работяг, буквально вынув у них изо рта последний кусок. Хороший, если честно, кусок, ну так собственность, когда её нечем защитить, всегда меняет собственника. Так хитрый негодяй, обманывая простой народ, прокладывает себе путь к власти.

Из этого краткого и ёмкого изложения сути периода первоначального накопления и состоит половина этой совершенно особенной сказки. А во второй её половине происходит буржуазная революция. Акула Додсон, расстреляв прямой наводкой армию роялистов, захватывает власть и женится на дочери короля, а после подавления двух подряд роялистских мятежей устанавливает единоличную власть в государстве, т. е. становится диктатором. Всевышний на его стороне — от звуков его волшебного рожка, как от Иерихонской трубы, рушится всё кругом — «... попадали стены и укрепления, города и деревни обратились в груды развалин, и под ними погибли и король, и его дочка.» Приходит конец монархии. Интересно, что этот так называемый Всевышний был на стороне бессовестного ублюдка с самого начала, поскольку такие ключи к благополучию, как скатерть-самобранка, никому не даются в руки случайно, а исключительно с божьего соизволения.

Можно ли детям читать эту всемирную историю, изложенную под видом сказки? Это родители пусть сами решают. Им же потом отвечать и пожинать плоды.

Параллели с Наполеоном здесь сознательные, хотя он, разумеется, не люмпен. Но, если младший брат из сказки не дурак, то есть надежда, что государство при его правлении достигнет вершин могущества и народ станет жить лучше, как это произошло в начале 19 века во Франции. И если бы уязвлённые европейские монархи не своротили, как сказал Герцен, «колесницу истории с большой дороги по ступицу в грязь», нынешняя Европа была бы совсем другой.

Рассказ ставит очень серьёзные и глубокие вопросы перед верующим человеком. Об этом уже написано достаточно, повторять не буду. Интересно посмотреть на этот рассказ под совершенно другим углом. И не окажется ли в результате, что и глубина и серьёзность затронутых в рассказе проблем не более, чем иллюзия?

Астрофизик-иезуит, от лица которого ведётся повествование, сделал открытие — обработав полученные экспедицией данные, он узнал «в каком году свет исполинского аутодафе достиг нашей Земли.» Иначе говоря, он узнал год рождения Христа. Но вряд ли можно было произвести такой расчёт с точностью до дня, расстояние от вспыхнувшей звезды до Земли слишком велико (3000 световых лет), а расчёт очень сложный, надо же учитывать движение Солнечной системы. Завершается рассказ вопросом учёного, на который Создатель никогда не ответит: «...о, Всевышний, в твоём распоряжении было столько звёзд! Так нужно ли было именно этот народ предавать огню лишь затем, чтобы символ его бренности сиял над Вифлеемом?» Точное место, где зарыта собака, находится мгновенно — учёный узнал, в каком году сверхновую увидели на Земле, но, по желанию Автора, этот год от читателя скрыл. И сделано это далеко не просто так. Кларк добился желаемого эффекта — рассказ действует на читателя, как хорошая религиозно-философская притча, но сделал он это, применив негодные средства, а, если уж называть вещи своими именами, элементарно своего читателя обманув. Любому, читавшему Новый Завет, известно, что, когда волхвы шли из Иерусалима на юг к Вифлеему, «звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними» (Матфей). Это была в прямом смысле путеводная звезда, и она привела волхвов к месту рождения Христа. Предположение о том, что этой звездой была комета Галлея, было выдвинуто ещё в 1907 году астрономом из Гамбурга А. Стецелем. Кларк мог этого не знать, т. к. едва ли его интересовал вопрос точной датировки рождения Сына Божьего. Но есть нечто, чего писатель не мог не знать, а именно — того, что сверхновая сияла на небе, никуда не смещаясь, как и полагается всем так называемым неподвижным звёздам, и никому не указывала направления движения.* Наличие путеводной звезды это, пожалуй, основная опора при попытке установить точную дату рождения Иисуса. Кларк, сочиняя свой рассказ, наверняка знал, что принятая в настоящее время дата его рождения неверна (достаточно того, что Иисус родился в годы правления царя Ирода Великого, умершего в 4 году до н. э.), но не зная точной даты, не стал вкладывать её в уста своего героя. И правильно сделал, потому что ошибся бы в любом случае. Но главное не в этом, а в том печальном факте, что такой глубокий рассказ построен на ошибке** — никакая сверхновая не могла кого-то куда-то привести, и тем более двинуться на юг (ведя за собой волхвов, посланных царём Иродом для проверки слуха о рождении «царя иудейского»), побывав в созвездии Льва как раз в те дни, один из которых должен был позже получить имя Рождества Христова. Должен был, но не получил, слишком много времени прошло до 607 года н. э. когда папа Бонифаций IV утвердил ошибочную дату, предложенную папским архивариусом Дионисием Малым в 525 году. Священник из рассказа всё-таки астрофизик, и он никоим образом не может считать сверхновую звезду путеводной, он же и Библию должен знать не хуже астрономии. Да и как можно расценивать вышеприведённое выражение астрофизика (!) «символ ... сиял над Вифлеемом» применительно к одной из звёзд Млечного Пути, сиявшей совершенно одинаково для всех жителей северного полушария Земли? Такое мог выдать только дилетант, плохо знакомый даже с азами астрономии.

*) Весной 5 г. до н. э. в течение 70 ночей в тех же местах и тоже на востоке можно было наблюдать сверхновую в созвездии Козерога, но эту звезду по понятным причинам никто не воспринимал, как некий указатель свыше. Не об этой ли звезде идёт речь в рассказе? Сведений о других новых в этот период древние астрономы не оставили.

**) А если это не ошибка, а сознательное вождение читателя за нос? Тогда грош цена всем мудрым и местами излишне пафосным рассуждениям Автора (или, что то же самое, его героя учёного иезуита).

Истина, как почти всегда, находится где-то между крайними вариантами — ошибкой и сознательным обманом. Не может быть, чтобы человек, обладавший мощным интеллектом и огромными знаниями в самых различных областях науки и культуры, не понимал, что представляет собой его рассказ. Уверен, что Кларк просто разыграл читателей, проделав нехитрый фокус, разоблачение которого оставил на их усмотрение. Слишком уж здесь всё на виду, даже и на подтекст не тянет. Так что не нужно выражать сочувствие священнику, вере которого якобы нанесён сильный удар. Совпадение, конечно, редкое и неожиданное, но обвинять Всевышнего в преднамеренной организации крайне жестокого праздничного салюта в честь рождения Сына нет оснований.

Кому интересно узнать, когда родился Иисус Христос, советую прочитать статью д. и. н., профессора, академика РАЕН Олега Михайловича Рапова «В каком тысячелетии и столетии мы живём?». Статья опубликована в сборнике Российского Исторического Общества «Антифоменко» в 2000 г.

Всеволод Ревич написал массу интересного о повести «Волны гасят ветер». Есть и некоторые спорные моменты, о которых и пойдёт речь ниже.

Ревич пишет: «... в повести ... выясняется, что никаких пришельцев, никакой свехцивилизации не было и нет.» Это точка зрения Горбовского, которую разделяют Авторы (во всяком случае в уста Горбовского АБС очень часто, если не всегда, вкладывают собственные мысли), и, следовательно, остаются открытыми вопросы: 1. Кто, как и куда вывел почти всё население целой планеты (см. «Жук в муравейнике»)?; 2. Кто заложил детонаторы и зародыши древнего человека в инкубатор и спрятал его подальше от людей? 3. Кто запустил сторожевой спутник, сбивший звездолёт супругов Семёновых, на орбиту той планеты, где происходит действие повести «Малыш»? Есть и ещё вопросы, но хватит и этого. Выходит, всё это и многое другое теперь должно получить какое-то иное истолкование. Какое же? У Ревича ничего об этом нет, и это необъяснимо. Хотелось бы понять, почему АВС вдруг отказались от многого, написанного ранее, сделав вид, что ничего такого они никогда и не писали. Ревич этого, очевидно, тоже не знает и обходит эти вопросы в своей статье с помощью огромного и очень явного зигзага.

Другой «зигзаг» в статье Ревича ещё заметнее. Он пишет: «Вот и Тойво Глумов, перед которым нежданно-негаданно открывались, казалось бы, безграничные горизонты, начинает рассуждать: «Враг рода человеческого нашёптывает мне, что только полный идиот способен отказаться от шанса обрести сверхсознание и власть над Вселенной...». И снова Ревич: «Идиот», однако, находится. Это сам Тойво. Он предпочитает лучше вообще исчезнуть, похоронить себя, чем насильно стать миллионером, превратиться из человека в нелюдя.» Из этого следует, что уважаемый В. Ревич элементарно не дочитал до конца произведение, о котором пишет в своём предисловии. В письме Аси Глумовой Каммереру есть такие строки о Тойво: «Последнее время он возвращается всё реже и реже. Я знаю его собратьев, которые и вовсе перестали возвращаться. Им больше нечего делать на Земле.» Так что Тойво «насильно стать миллионером» не отказался и никуда не исчез, просто путешествует по вселенной.

Ну и что же это за предисловие, по прочтении которого читатель испытывает чувство неловкости за его автора, как если бы он появился на каком-нибудь официальном приёме во фраке с одной оторванной фалдой? Пусть даже оставшаяся неоторванной смотрится неплохо.

«... люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря.»

Гоголь «Записки сумасшедшего»

Необычный случай произошёл как-то в одной немецкой деревне. Жена (её зовут Катерлизхен), закончив работу в поле прибегает в деревню и стучит мужу (его имя Фридрих, или, коротко, Фридер) в окошко. Происходит такой диалог (перевод Э. Ивановой):

— Фридерхен!

— Что там такое? — спросонья спросил Фридер.

— Скажи мне, дома ли Катерлизхен?

— Да, да, она дома, спит себе.

«Стало быть я уже дома», — подумала Катерлизхен и убежала.

Когда я читал сказку «Фридер и Катерлизхен», мне пришла в голову плодотворная, как казалось поначалу, идея — а не написаны ли гоголевские «Записки сумасшедшего» под влиянием некоторых гриммовских шванков, которые он мог читать по немецки (три тома сказок вышли в Германии в 1812-1822 годах)? Ведь многие истории, собранные братьями Гримм, по уровню происходящего в них абсурда просто не имеют себе равных среди сказок других народов. Точного ответа я не нашёл, а тот факт, что успеваемость Гоголя в гимназии по языкам была ниже средней (уточнить это оказалось делом простым, надо было только заглянуть в отличную, из серии «ЖЗЛ», книгу Игоря Золотусского «Гоголь»), вынудил меня отложить эту идею на неопределённое время. Кроме того, известен отрывок из разговора между Гоголем и его врачом Тарасенковым о «Записках ...», когда на вопрос врача: «Да как же вы так верно приблизились к естественности?», писатель ответил: «Это легко; стоит представить себе...».

Пора вернуться к нашим баранам. Сразу становится ясно, что в жизни таких глупых женщин не бывает. Но с какой целью используется в этой истории такая очевидная гиперболизация глупости? У того же Гоголя за острой сатирой в «Записках сумасшедшего» виден подтекст, наводящий на мысль о причине болезни несчастного Аксентия Ивановича — это его безнадёжная влюблённость в дочку директора и постоянно подавляемые мысли о ней. От неразделённой любви (впрочем, как и от разделённой) повреждаются умом не так уж редко. В гриммовской истории о молодой семье постепенно тоже всё проясняется. Куда менее интересным стало бы повествование, если бы вещи сразу были бы названы своими именами. А так читатель (или слушатель), наблюдая за невероятно глупыми действиями Катерлизхен, на которые Фридер реагирует весьма своеобразно (и однообразно)*, начинает постепенно понимать, как тяжела жизнь подкаблучника, который, любя свою жену, в то же время и слегка побаивается её. А основания для этого имеются. Иллюстрация художника Дж. Шарля к американскому изданию сказок представляет Катерлизхен в виде здоровенной рыжей девицы с дверью на спине и с привязанными к двери мешком груш и кувшином пива.

В сказке «Умные люди», такой же анекдотической истории из повседневной крестьянской жизни, муж не побил глупую жену палкой только потому, что ему повезло встретить сразу двух не менее глупых представителей вида хомо сапиенс, причём один из них оказался молодым парнем (редкий у братьев Гримм случай).

Благополучный конец истории Фридера и Катерлизхен в принципе похож на окончание сказки «Умные люди» — читателю дают понять, что есть люди куда глупее Катерлизхен. И это, как ни странно, воры, на которых девушка сбросила дверь. Они приняли дверь за напавшего на них дьявола (а дело было ночью) и бросились врассыпную, забыв под деревом украденное у торговцев золото (!).**

Остаётся объяснить, откуда я взял диалог, с которого начинается эта заметка. Всё очень просто. Как и «Красная Шапочка» (где есть продолжение с другим волком), эта сказка существует в двух вариантах. Первый кончается бегством воров из-под дерева (таков перевод под редакцией Полевого, перевод Бутромеевых и вариант под названием «Муженёк и жёнушка», ответственность за который, вероятно, следует возложить на издательство «Э», поскольку в этой обработке герои сказки вообще не имеют имён), а второй (переводы Петникова и Ивановой) имеет совершенно неожиданное окончание. Сразу же по возвращении домой с чудом найденным золотом Катерлизхен делает попытку начать жизнь примерной хозяйки. Попытка кончается полным провалом, но как там всё происходит я рассказывать не буду, это надо читать. Скажу лишь, что в этом варианте уже саму несчастную Катерлизхен принимают за чёрта, Фридер продолжает спать дома, с женой, как ему кажется, и история повисает в воздухе, прервавшись на этом интересном месте. Рационального толкования событий второго варианта, похоже, не существует (маразм крепчал...), если не предположить, что обретя утраченное, казалось бы навсегда, золото, супруги основательно это дело спрыснули.

Но и это ещё не всё. Существует перевод В. А. Гатцука под названием «Фридер и Катерлизхен», но происходящее в этом варианте не имеет ничего общего с известными и часто печатающимися переводами. Это просто совсем другая история о двух до безобразия ленивых и не сильно умных молодых супругах. Фридер и Катерлизхен здесь совершенно другие люди. Возникает резонный вопрос — а не сам ли Гатцук автор этого варианта? От него вполне можно ожидать такой «ход конём», но, двухтомник 2018 года издательства «Книжный клуб Книговек», снабжённый очень хорошей вступительной статьёй Анны Бариновой, к сожалению, не содержит комментариев. Что помешало? Издание-то явно рассчитано на взрослую аудиторию.

Сложная это работа — чтение сказок Братьев Гримм с попытками их и их переводчиков понять. Из болота тащить бегемота куда проще, но, что поделаешь, не интересно.

*) «Жёнушка, жёнушка! Лучше бы ты этого не делала!»; «Ах, Катерлизхен, что ты наделала? Ты бы этого не должна была делать!»; «Ну, жёнушка, могла бы ты этого и не делать! Эка, что выдумала...». А юмор проделок «жёнушки» попадает под категорию «интербисквитфейс», и бедный Фридер только успевает утираться, хотя и его терпение начинает понемногу иссякать, а комментарии принимают всё более критический уклон: «Ах, Господи, то-то умная у меня жёнушка! Нижнюю-то дверь с собой унесла, так что каждому теперь в дом наш путь открытый, а в верхнем этаже задвижкой задвинула!». Под конец Фридер близок к истерике: «Ну, так и делай, чёрт возьми!»; «Ну, так выливай же, чёрт побери!» — такими репликами отвечает он на очередные инициативы жены, умудрившейся забраться на дерево, не бросив ничего из груза, принесённого из дома.

**) Рассказчик здесь допускает очевидную ошибку, считая ворами торговцев глиняной посудой, которым Катерлизхен позволила (муж виноват, не предупредил, что этого делать нельзя) забрать всё золото, зарытое Фридером в хлеву под коровьими яслями. Торговцы плуты, конечно, но никак не воры. Переводчики на это внимания не обращают.

Сборник «Детские и семейные сказки» братьев Гримм издательства NOTA BENE (2001 г.) содержит комментарии к двумстам сказкам. Комментарий к сказке «Умный слуга» начинается так: «В основу сказки, по признанию братьев Гримм, положен 101-й псалом деятеля Реформации в Германии ... Мартина Лютера (Виттенберг, 1535 г.).» Это солидный фундамент, но почему-то эта история-анекдот о хозяине и работнике кажется не имеющей никакого отношения к протестантизму. Всё здесь гораздо проще, приземлённее. У этого хозяина действительно умный, исполнительный, добросовестный слуга. Когда хозяину показалось, что «премудрый Ганс» (так у Полевого и у Бутромеевых) слишком долго ищет пропавшую корову, он подумал: «Верный мой Ганс! Он же в угоду никакого труда не боится!» (Полевой). Перевод Э. Ивановой таков: «О, добряк Ханс, как же он мне верно служит!».* Беспокоясь о пропавшем слуге, хозяин отправляется на поиски (самолично, нет, чтобы кого-нибудь послать!). Финальный диалог хозяина и слуги воспринимается однозначно (когда я это прочитал впервые, в моём распоряжении ещё не было комментария) — добросовестный, всегда безукоризненно выполнявший задания хозяина слуга, на этот раз потерпел фиаско. Выражаясь языком 21-го века, он капитально завис от отчаяния, и бессмысленно бегая по полю, начисто забыв, почему он тут оказался, ловит трёх чёрных дроздов (!)**. «А где же они?» — спрашивает хозяин. «А вот где: одного вижу, другого слышу, за третьим гоняюсь» — отвечал умный слуга. (пер. Ивановой).

Мораль сей басни у всех переводчиков одна: «Берите с него пример: не тревожьтесь о своём хозяине и об исполнении его приказаний, делайте то, что нравится и к чему сердце лежит, тогда и будете так же мудро поступать, как умный Ханс.» (вариант Ивановой).

Это, разумеется, юмористическая история, именно так оценивали её и сами братья Гримм. И если понимать её так, как это предложено в комментарии, то да, с реформацией её связь прослеживается. А глубокая мысль (топором такое не вырубишь!), представленная в комментарии, звучит так: «Леность слуг всегда считалась пороком, однако данный шванк пытается сломать сложившийся стереотип. [т. е. леность не порок? Но где в этой сказке комментатор обнаружил леность?! (mr_logika)]. Симпатию читателей вызывает не «заботливый» хозяин [а почему? У меня он симпатию тоже вызывает. (mr_logika)], а весёлый, остроумный слуга, одерживающий в каком-то смысле победу над своим хозяином. Его внутренняя свобода, беззаботность и довольство сложившимися обстоятельствами напоминают другого героя сказки — Ханса-Счастливчика***...». Тут сплошные вопросы — слуга, оказывается, весёлый и остроумный, да ещё и одержавший победу (моральную, что ли?) над хозяином. Такой вот весёлый и остроумный комментарий переводчика. Слуга вовсе не спятил (и поэтому жалеть его не надо), это у него так проявляется внутренняя свобода. И складывается впечатление, что слуга, бегая за дроздом, поджидал хозяина.

Возможно, так и воспринимали эту басню современники братьев Гримм, не только имевшие на своих книжных полках произведения Лютера, а ещё и читавшие их (и много ли было таких интеллектуалов?). Но даже и в это мне трудно поверить, поскольку первым обыкновенно приходит в голову самое простое, на поверхности лежащее психологическое объяснение, довольно таки далеко находящееся от лютеровского псалма №101, который кажется притянутым сюда за уши.

*) В переводе Петникова: «А верный-то Ганс уж как в работе старается!». Понятно, что слуга уже давно зарекомендовал себя как нельзя более положительно. В переводе Бутромеевых (Белый Город, 2008 г.) эта мысль хозяина пропущена, что удивительно, т. к. она имеет очень большое значение для понимания сказки.

**) Я бы не удивился, если бы оказалось, что в немецком языке выражение «ловить трёх чёрных дроздов» имеет статус крылатой фразы, означающей сумасшествие или близкое к нему состояние.

***) Не напоминают нисколько. Счастливчик обыкновенный придурок, спешащий обрадовать рассказом о своих «достижениях» свою бедную мать. Сколько таких бродило по европейским и особенно немецким дорогам в период примерно от окончания опустошительной Тридцатилетней войны до начала 19-го века? Несчётное количество. Сказок о них примерно столько же, и это для умеющих читать детей очень хорошее дополнение к основной школьной программе. Эта сказка действительно имеет отношение к идеям Лютера, поскольку рассказывается в ней о том, как не надо распоряжаться своим богатством. И не зря она входит в десяток (!) самых популярных сказок братьев Гримм.

В сказках Гриммов изредка встречаются бессмысленные, никакого значения для сюжета не имеющие эпизоды. Но чтобы сказка почти сплошь из таковых состояла, такого мне попадалось ещё ни разу. Сказка о двух Ференандах представляет из себя непрерывную череду бессмыслиц. Некоторые переводчики относятся к этому спокойно, неукоснительно следуя оригиналу, другие в ужасе пытаются исправить положение, кто-то прибегает к мелким, малозаметным добавлениям или изъятиям, а кто-то полностью выбрасывает целые большие куски и переписывает их заново совершенно иначе. Так что же это за такая странная сказка?

Начинается всё с того, что мальчик по имени Ференанд Верный идёт искать зАмок за семь лет до условленного срока (предыстория очень короткая: родился и получил в дар от крёстного имя и ключ от несуществующего пока зАмка, или замкА, это не важно). И ничего не находит, а в дальнейшем развитии событий эти его поиски не играют никакой роли. Зачем он ходил? Почему не послушался отца? Ответов нет. Следующий поиск замка для уже четырнадцатилетнего мальчика заканчивается успешно — он находит замок, а в нём красивого коня, и отправляется в дальний путь искать счастья. Продолжается бессмыслица следующим образом. Ференанд Верный проезжает мимо говорящего пера для письма (вероятно, это гусиное перо) и подбирает его. Что же происходит дальше такое интересное, важное, быть может даже поучительное, что связано с этим пером? Редчайший ведь артефакт — говорящее перо, способное писать под собственную диктовку. А не происходит ровным счётом ничего до того момента, когда Ференанд роняет его в воду с борта корабля, а это падение пера оправдано в сказке только тем, что надо же как-то вовлечь в действие спасённую некогда Ференандом рыбу, пообещавшую ему за своё спасение помощь в трудную минуту. Рыба вылавливает перо и они оба, и перо, и рыба, навсегда исчезают из сюжета. Всё это не вызывает ничего, кроме недоумения, пока ещё лёгкого, но постепенно нарастающего. И чем дальше в лес, тем больше дров умудряются наломать некие сказочники, создатели этого фольклорного шедевра.

В качестве третьей бессмыслицы выступает человек неопределённого возраста, называющий себя Ференандом Неверным. О нём в сказке сообщается нечто чрезвычайно любопытное: «... Ференанд Неверный с помощью разного колдовства знал всегда, что другой думает и что собирается делать.» Это предвещает интригу, сказка всё-таки не совсем безнадёжна, думает читатель ... и опять ошибается. Эта удивительная способность Неверного, подобно перу и рыбе, не находит впоследствии применения. Никакого. От слова совсем. Забывчивость неведомых сочинителей поразительна. Ференанд Неверный просто так, без причины (невзлюбил за что-то, за что неизвестно) пакостит своёму Верному тёзке при каждом удобном случае. Выручает Ференанда Верного его замечательный конь Саврасушка, благодаря которому Верный добывает своему королю*, а на самом деле самому себе, принцессу. Весь процесс доставки принцессы в замок короля, у которого Верный служит форейтором, выглядит предельно просто и, отчасти по этой причине, довольно-таки убого. Принцесса становится королевой и однажды, придумав хитрый план — как избавиться от нелюбимого короля — в присутствии всех придворных объявляет, что умеет показывать фокусы. Дальнейшее очень напоминает концовку сказки Ершова «Конёк-Горбунок», но с существенным отличием. У Ершова всё имеет ясный смысл; в сказке же о двух Ференандах королю нет никакого резона становиться объектом чудовищного фокуса королевы, иначе говоря, Ференанд Верный занимает место погибшего короля, благодаря очередной, на этот раз значительно более масштабной бессмыслице.

Но самое удивительное событие в сказке описано в половине последней и без того короткой фразы: «... Саврасый стал на задние ноги и оборотился королевичем.» (перевод под редакцией Полевого). И это конец сказки! Разве это не верх бессмыслицы?! Тут можно ожидать интересного, полного неожиданностей, продолжения. Появился новый королевич. Как поведёт себя теперь принцесса-иллюзионистка, вышедшая замуж за Ференанда Верного, человека не имеющего приличной родословной? Но, нет. Дальнейшее — молчание, такая вот сказка.

Необходимо добавить к сказанному, что издательство Алгоритм («Настоящие сказки братьев Гримм», 2019 г.) нашло возможность достойного завершения этого набора несуразностей путём добавления собственных «пяти копеек», имеющих вид полностраничной иллюстрации, помещённой после окончания сказки. На картинке изображён всадник на вороном коне, на заднем плане преследующие всадника вооружённые люди. Это один их эпизодов сказки «Железный Ганс», которая по воле издателей поделилась своими картинками со сказкой о Ференандах. Иллюстрация не на том месте это, безусловно, вопиющий непрофессионализм,** но оказавшись приложенной именно к Ференандам, она смотрится здесь, как вишенка на торте.

Посмотрим теперь на нескольких примерах, как выходили из положения переводчики. В переводе Г. Петникова последние слова такие: «... и поднялся конь тогда на дыбы и обернулся королевичем.» Это уже куда лучше, чем «стал на задние ноги». В трёхтомнике издательства «Белый город» (2008 г.) две последние фразы таковы: «Только выполнил Ференанд его просьбу, конь стал на задние ноги и обратился королевичем. И жили они дальше в дружбе и согласии, как родные братья.» Бог с ними, с задними ногами, это не так страшно (в оригинале Hinterbeinen), главное, что переводчики (литературный вариант перевода принадлежит коллективу из трёх человек, все они Бутромеевы) почувствовали неладное и немного улучшили финал сказки. Окончание сказки в переводе В. А. Гатцука полностью привести просто необходимо: «Вскорости узнал Ференанд Верный и про все хитрости Ференанда Неверного и велел его посадить в бочку, набитую железными гвоздями, и спустить в море с крутой горы, а коня своего держал в холе и довольстве до самой своей смерти.» Огромный сдвиг — конь остался конём*** (нет королевича — нет проблемы), а негодяй получил по заслугам (в предыдущих вариантах о нём благополучно забывалось). Своё вмешательство в сказку Гатцук последним её абзацем не ограничил. Перо он из сказки совсем убрал, а рыба достаёт из моря оброненное Ференандом кольцо принцессы, за которым ему пришлось возвращаться в её замок.**** Финал сказки Гатцук остроумно позаимствовал у Петра Ершова, сократив количество котлов до одного, с кипящим молоком. Король, по совету Неверного, сначала ставит опыт на Верном, а его, как всегда, выручает конь, три раза дунув на молоко перед прыжком хозяина.***** Вообще, сказки Гриммов в переводах (а, скорее, пересказах) Гатцука отличаются от первоисточника, как огранённые, подготовленные к продаже, драгоценные камни отличаются от этих же камней, только что извлечённых из руды. Но, кто прочтёт только Гатцука, тот не получит о сказках Гриммов верного представления.

Ещё один перевод, о котором нельзя не упомянуть, это перевод Эльвиры Ивановой, на мой взгляд, самый удачный. Достаточно точный и без отсебятины. «Письма» (или «писания») королевы в её переводе становятся «письменами», что соответствует особым способностям королевы, явно читавшей древние колдовские книги. Обращения Ференанда Верного к великанам и птицам Иванова сделала раза в три короче, в точности сохранив их суть. Король у Ивановой не просто некрасивый, а ещё и «без носа» (следствие дурной болезни ?), и это соответствует оригиналу (... weil er keine Nase hatte...) и почему-то проигнорировано другими переводчиками. Такой перевод наводит на мысль, что в конечном счёте, король остался таки с носом, хотя и в переНОСном смысле.

Сказка, говорят, ложь, да в ней намёк. А в этой сказке намёка что-то не видно, а за то, что в ней есть, она и получила соответствующую оценку.

*) О существовании этого короля, видимо, одного из самых глупых монархов на свете, читатель впервые узнаёт из разговора Ференанда Верного и гостиничной служанки: «... она посоветовала ему остаться и сказала, что есть в их городе король...». Косноязычное выражение «есть в их городе король» (так в сборнике переводов под редакцией Полевого) как нельзя лучше вписывается в эту на удивление примитивную сказку.

О происхождении имени Ференанд никакой информации мне не удалось найти. В оригинале Фердинанд. В переводе на французский — Фернан, что естественно. Но и наши переводчики не с потолка это имя взяли. Предполагаю, что Ференанд это простонародное, немного облегчённое произношение. Не ясно только, как читают это имя немецкоязычные читатели, как они узнаЮт, что читать надо именно так.

**) Расположение иллюстраций в этой книге, по видимому, её самое слабое место. Так, иллюстрация к сказке «Умные люди» перенесена специалистами Алгоритма в сказку «Два странника» с соответствующей подписью. И вряд ли перечень такого рода ляпов ограничивается двумя пунктами.

***) Интересная деталь — конь пережил своего хозяина. Переводчик здесь молча напоминает читателю, что конь этот не простой, а волшебный, из тех коней, которые, как Горбунок, всё знают и прекрасно говорят на человеческих языках.

****) У Полевого принцесса пожелала привезти ей из замка какие-то «писанья» (это не поясняется), у Бутромеевых писанья превратились в «письма», что хотя и понятнее, но что это за письма, зачем они ей... рассказчик и об этом умалчивает. Гатцук от этой макулатуры решительно отказывается.

*****) В сказке «Конёк-горбунок» это выглядит так:

«Вот конёк хвостом махнул, / В те котлы мордОй макнул, / На Ивана трижды прыснул, / Громким посвистом присвистнул. / На конька Иван взглянул / И в котёл тотчас нырнул...».

В основу романа положен парадоксальный пересмотр главного постулата всех религий. Рай на Земле обустраивают черти, трёхметровые, крылатые, рогатые и с семью пальцами на каждой руке, Бог же (называемый здесь Сверхразумом), наоборот, ведёт себя, как пожирающий грешников Сатана, и, отобрав у людей наиболее пригодную для него часть человечества (около трёхсот миллионов детей), уничтожает сначала всё живое на планете, а потом и всю планету превращает в облако пыли. Черти в этом тандеме с «богом» выполняют обязанности жрецов при храме, подготавливая будущую жертву к заключительному обряду, цель которого — пополнение запаса мозгов у Сверхразума. А он и в самом деле пока слабоват умишком несмотря на миллиардолетнее развитие. Этот вывод можно сделать из очевидной неспособности этого «могучего» ума дать возможность расе Сверхправителей быстро преодолевать расстояния галактических масштабов. Даже путешествие к относительно близкой к планете «чертей» Земле ставит их перед необходимостью восьмидесятилетнего расставания с родным миром. А если пополнение для себя Сверхразум присмотрит по другую по отношению к созвездию Карины (где живут «черти») сторону от центра Галактики, тогда надо будет поискать других попечителей, ведь полёт туда и обратно вокруг галактического ядра может занять и двадцать тысяч лет, а может и больше. Что произойдёт за это время на родине Сверхправителей? В то же время Сверхразум способен преодолевать колоссальные расстояния, иначе откуда мог появиться у Кареллена снимок Млечного Пути с расстояния в полмиллиона световых лет? Так что и с умом есть проблемы, а уж о таких качествах, как доброта, гуманность и говорить нечего. Сверхразум, как и положено божеству, не различает добро и зло, если это не касается его самого. Черти-сверхправители (тоже, кстати, парадокс), очень даже хорошо различают эти категории, и могут в этом дать человеку сто очков вперёд, корриду прекратили на счёт раз. Не очень-то верится, что они завидуют людям, потому что не могут сами войти в состав Сверхразума. С одной стороны, черти могут желать воссоединения с законченной адской сущностью, каковой и является Сверхразум, но с другой бросающаяся в глаза, подчёркиваемая постоянно Автором человечность этих рогатых монстров, заставляет предположить, что зависть их к людям не более, чем утешающая декларация.

В целом роман можно назвать противоречивым в том смысле, что Автор, как будто бы пытается убедить читателя в оптимистичности своего прогноза для человечества, а в результате вгоняет его в долгоиграющую депрессию из-за очевидной пессимистичности этого прогноза для человека, как для отдельной личности. Но совсем не вредно иногда выливать на голову этой отдельной личности ведёрко родниковой воды для закаливания. Что Автором и было успешно проделано.

Одно замечание по второстепенному для этого романа, но совсем не пустячному для его Автора, вопросу (читая и анализируя авторов твёрдой НФ, подобных Кларку, иногда бывает трудно удержаться от околонаучного словоблудия). В 18 главе описывается один из миров (и, что очень важно, находящийся в нашей трёхмерной Вселенной), которые Джеф видит в своих снах: «Это был мир двух измерений, и населяли его существа толщиной в малую долю сантиметра.» Чуть ниже Кареллен говорит: «Хотел бы я знать, известно ли им что-нибудь о третьем измерении?». Слово «толщина» сбивает читателя с толку, поскольку эта характеристика предполагает наличие третьего измерения, а обитатели двумерной среды должны иметь только длину и ширину (width). Не говоря уже о том, что двумерный мир принципиально невозможен по элементарной причине — трёхмерности атомов, из которых состоит всё сущее. Существование двумерного атома, имеющего ядро и электронную оболочку, — чистейший нонсенс, а переход трёхмерного существа в двумерный мир привёл бы к немедленной смерти такого путешественника. Мне казалось, что инженер и учёный Кларк не мог так написать, не посещал же во сне Джеф плоский мир Пратчетта. Но в оригинале первая из двух вышеприведённых цитат выглядит так: «It was a world of two dimensions, inhabited by being who could be no more than a fraction of a centimetrе in thickness.» Вопрос Кареллена тоже переведён точно.* Известно, конечно, этим существам третье измерение и даже за космосом они наблюдают в свои телескопы, раз уж они не нулевого роста создания. Тут Кларк самую малость недодумал, и Кареллена могла бы интересовать всего лишь возможность и техника перемещения вдоль вертикальной оси жителей мира, где падение с высоты полсантиметра смертельно.

*) Благодарю фантлабовцев PITIRIMAN и HELEKNAR за предоставленные ссылки на английский текст романа.

«Ко времени прихода к власти нацистов Германия не просто превосходила все европейские страны по количеству симфонических оркестров, но ушла далеко вперёд по степени вовлечённости населения в музыкальную культуру.» «Даже в совсем небольших городках давали концерты камерной музыки и устраивали вечера романтической вокальной музыки по типу венгерских шубертиад начала XIX века.» «И эта вовлечённость населения в музыкальную культуру нарабатывалась на протяжении многих веков сначала через участие в церковных мероприятиях, а последние двести с лишним лет — в результате появления общедоступных концертов светской музыки.» «... помимо общих принципов эстетического и музыкального воспитания на протяжении XIX века в германских землях формировалась также вполне конкретная система музыкального воспитания в учебных заведениях, детских и юношеских молодёжных организациях и церковных общинах. Так что ко времени образования Германского рейха уже можно было говорить о формировании одной из самых музыкально образованных в мире наций.»*

Что может произойти в стране с глубоко вошедшей в сознание народа музыкальной культурой, если на это сознание наложатся идеи национал-социализма? Как свидетельствует довольно обширная, не сводящаяся к нескольким отдельным эпизодам история музыкальной жизни фашистских концлагерей, в стране появляется более, чем достаточно таких музыкантов, каков наш сказочный «чудаковатый» скрипач. Из сказки невозможно понять, какая специализация ему наиболее близка — музыкальная или живодёрская. И ту и другую работу он выполняет с примерно одинаковым удовольствием, он виртуозно играет на скрипке и тут же «не отходя от пюпитра» талантливо, с выдумкой издевается над неподходящими для него слушателями, имеющими наглость проситься к нему в ученики. Меломаны в эсэсовской форме собирали в лагерях оркестры, состоявшие из евреев, некоторое время развлекались, слушая их, после чего весь оркестр отправлялся в газовую камеру. Так недоучившиеся звери обращались с теми, у кого они могли бы поучиться... если бы государственная идеология не свернула им мозги набекрень. Это была не месть за превосходство в таланте, это был обыкновенный нацизм.

Сказка Гриммов имеет два различных окончания в разных русских переводах. У Петникова дровосек, у которого музыкант ищет защиты от обманутых им зверей, приходит ему на выручку. Музыкант очаровывает дровосека своей игрой (этот скрипач ещё и лицемер — он оказывается человека себе в товарищи искал... в лесу!) и дровосек, символизирующий, очевидно, простой народ (но это немецкий народ, музыкально культурный, истинно арийский) прогоняет зверей и .... отправляется на фронт отвоёвывать для своих музыкантов землю у неполноценных народов. Этого в сказке, разумеется, нет, но читателю известны последствия этой грандиозной ошибки «дровосека». В переводе Гатцука всё иначе — дровосек решительно осуждает поведение музыканта, то, как он обошёлся со зверями. В итоге музыкант до конца жизни не может избавиться от воспоминаний о своём ужасном поступке. Этот чудак раскаивается.

Григорий Петников был очень добросовестным переводчиком, поэтому, хотя я не видел оригинала, мне его перевод кажется предпочтительным**. Здесь возникает ощущение какого-то сверхъестественного предчувствия нацизма, предчувствия появления во главе этого народа Гитлера то сосредоточенно слушающего оперы Вагнера в Байрейте, то в почтительном молчании застывшего перед бюстом Антона Брукнера. Да ещё возникает весьма символичная фигура обергруппенфюрера СС принца Августа Вильгельма Гогенцоллерна (в императорской семье давали детям прекрасное музыкальное образование).

Концовка сказки в переводе В. А. Гатцука, вообще очень склонного к пересказам с отклонениями от оригинала, отражает ещё более странную мистику — как если бы история пошла другим путём, Германия не развязала бы мировую войну и самостоятельно справилась бы со своими внутренними проблемами. Или, что не менее странно, современное состояние послевоенной раскаявшейся Германии. Перевод Гатцука сделан в 1893 году. Вероятно, концовка оригинала показалась переводчику невозможной, противоестественной и он её изменил. Григорий Петников перевёл сказку вероятнее всего не позднее 1949 года, когда ГИХЛ выпустил сборник братьев Гримм под названием «Сказки».*** Естественно, возражений против того, что дровосек и музыкант нашли общий язык, у него не было, хотя, я уверен, его не могло оставить равнодушным присутствующее в этой сказке мистическое откровение.

*) Цитаты из книги Евгения Рудницкого «Музыка и музыканты Третьего рейха».

**) Это примечание написано позже.

Ссылку на немецкий текст этой сказки мне прислал лаборант Beksultan, за что я очень ему благодарен. Как я и предполагал, перевод Петникова в точности соответствует немецкому тексту.

***) В Минском издании 1957 года (Братья Гримм «Сказки», пер. Г. Петникова) есть указание, что оно напечатано по тексту Московского издания 1949 года.

PS — февраль 2021 г.

НИЦ «Ладомир» выпустил «Детские и домашние сказки» в переводе К. М. Азадовского в серии ЛП в 2-х томах с дополнительным томом (в двух книгах) иллюстраций. Здесь название сказки «Музыкант-чудак», перевод ничем не отличается от перевода Г. Петникова, но комментарии (всего 8 строк) к сказке удивительные. Вот что в них говорится: «Немотивированная жестокость музыканта, возможно, объясняется утратой одного или нескольких фрагментов сюжета.» У меня нехватает (в смысле недостаёт, поэтому «не» слитно) фантазии, чтобы представить такие сюжетные ходы, которые могли бы объяснить садизм музыканта, разве только он был заколдован, но как могло исчезнуть из сказки столь важное обстоятельство? И должен же кто-нибудь расколдовать его ...

Комментарий содержит единственное пояснение, которое относится к словам: «... прибежал к нему из лесной чащи серый волк.» Вот это пояснение: «Данный сюжет был использован Рихардом Вагнером в опере «Зигфрид»; впрочем, там на звук рога Зигфрида сбегаются не животные, а люди.» Это цитата из сборника сказок братьев, вышедшего в 1985 году во Франкфурте на Майне. Как мило и непосредственно это «впрочем«! Действительно, ну стоит ли об этом упоминать, отличие-то не очень существенное, не более значительное, чем отличие людей от зверей...

В дополнительном томе нашлась иллюстрация, где изображены музыкант и дровосек. До сих пор мне встречались только иллюстрации со зверями. Художник Ноэль Покок блестяще решил эту сложную задачу (издание 1913 года, Лондон). Лицо дровосека, угрожающего зверям топором, не просто тупое, оно редкостно тупое, тупее можно найти только у Босха. А у музыканта лицо умное, но взгляд и ухмылка извращенца.

Перечитал повесть, нашёл кое-что, не замеченное раньше и решил, что пришло время о ней написать. В «Жуке...» я никогда не видел никаких проблем, связанных с тем, как надо поступать в случаях, подобных произошедшему с Львом Абалкиным. Не зная броду, не суйся в воду. Так или примерно так рассуждает Сикорски и прекращает эксперимент, получив исчерпывающие доказательства включения в человеке программы Странников. И большую, почти решающую, роль в этом деле сыграл разговор Максима с голованом Щекном, из которого Сикорски уяснил главное — голованы понимают, что Абалкин уже не совсем человек. А голованам доверять можно. Начальник КОМКОН2 исполняет свой долг и только. Есть в повести эпизод, когда мне стало его по настоящему жалко. Это когда он узнаёт, что самый близкий Абалкину человек охраняет (или сохраняет) детонаторы в Музее Внеземных Культур. Тут мне послышался голос Копеляна: «Никогда ещё Штирлиц не был так близок к провалу». В конце концов Сикорски должен был догадаться, что включившаяся в мозгу Лёвы программа наградила его даром телепатии. Странники знали, что делали и тщательно подготовили акцию. Почему я пришёл к такому выводу? Потому, что Абалкин вырубил Каммерера в тот самый момент, когда тот заметил у обочины подходящий свободный глайдер («Я доставлю его на наш ракетодром, это недалеко...»). И когда Каммерер очухался, было уже поздно, и Сикорски ничего не оставалось кроме выстрела, т. к. он понимал — другого способа нет, раз оба помощника (Гриша и Максим) опоздали (вопрос о гуманизме здесь имеет однозначный ответ — защищая человечество, приходится иногда совершать не слишком гуманные действия в отношении отдельных личностей). А другого выхода у шефа КОМКОН-2 на самом деле не оставалось, ведь дело зашло так далеко, что детонатор уже оказался в руках Лёвы и только после выстрелов Сикорски Лёва уронил его на пол. Тот, кто считает, что Лёва ломился за детонатором, как слон, роняя шкафы и людей, для того, чтобы рассмотреть его получше, возможно, понюхать и с благодарностью вернуть Майе... тот, мягко говоря, человек недальновидный (дальновидение тут сопоставимо с длиной носа). Пусть он только вообразит на секунду, как Лев прикладывает детонатор к своей татуировке, как этот детонатор очень быстро впитывается в Лёвину руку и какой разговор происходит после этого между оказавшимся вдруг на месте Льва саблезубым тигром или каким-нибудь другим монстром из числа его (Льва Абалкина) современников («стояли звери около двери») и всеми остальными участниками этой сцены. Да и можно ли будет назвать это разговором? Так что не в игрушки люди играли. Уверен я также и в том, что никаких пыток Лев Тристану не устраивал, он просто прочитал в его голове номер специального канала связи с начальником КОМКОН2 (вслух Тристан назвал, естественно, неправильный код), больше тот ничего интересного не знал, и устранил, как непреодолимую другим способом помеху. Есть и ещё одно соображение. Когда читаешь диалог Экселенца и Абалкина в предпоследней главе повести «Лев Абалкин в натуре», не оставляет ощущение, что Лёва, разговаривая, одновременно прислушивается к мыслям собеседников*, настолько он внутренне напряжён, хотя, очевидно, не имеет оснований ожидать физического нападения на себя. Диалог прекрасно написан, каждое слово выверено, можно представить даже, как братья Стругацкие это проделали, разговаривая за своих героев — Аркадий за Сикорски, Борис, как более молодой, — за Лёву. Ну, а Майя Глумова, разговаривая с Лёвой, просто не думала о своей работе, об артефактах музея, поэтому и пронесло, и Лёва получил необходимую информацию только от Бромберга. Кроме того, мне было понятно и то, что Майя вообще не в курсе дела подкидышей, ей после крайне неприятного инцидента с лампой на голове Малыша никто ничего серьёзного уже не доверял.

Так что в повести всё очень просто. И можно представить, что будет дальше. Программы начнут включаться у остальных подкидышей. Придётся срочно перепрятывать детонаторы в место, о котором будут знать, максимум, три человека (Сикорски наверняка, остальные двое это, скорее всего, Комов и Вандерхузе), а достать их из нового хранилища можно будет только при одновременном использовании трёх ключей, принадлежащих этим троим. Может быть, в качестве ключей будут использованы отпечатки пальцев или сетчатка глаз. Что будут делать подкидыши? Искать, безрезультатно искать всю жизнь. Тяжёлый случай, но тоже никаких особых трудностей. Самое ужасное, если придётся их всех изолировать, ведь способность к чтению мыслей может не оставить другого выхода. Продолжение «Жука...» было бы интересно почитать, но кто за такое безнадёжное дело возьмётся?**

Мне показалась не менее интересной вставная новелла — отчёт Льва Абалкина о работе на «Надежде». Это гениальная часть отличной, в целом, повести***. Других таких гениальных, на мой взгляд, вещей у Стругацких всего четыре: страницы Кандида из «Улитки...», «Малыш», «Парень из преисподней» и «Трудно быть богом».

В «Жуке...» есть ещё одно очень интересное предвидение Авторов, касающееся пределов мужества настоящих исследователей, людей, ради науки готовых на всё. Такими людьми были родители Льва Абалкина и другие члены экипажа звездолёта «Тьма», совершившие погружение в Чёрную Дыру. Это было бы практически гарантированным самоубийством (Борис Натанович это хорошо знал, как астроном), и я думаю, что у Стругацких это только художественный образ научного подвига, и они на самом деле не предполагали, что такая экспедиция когда-нибудь состоится.

Таковы основные итоги моих размышлений после трёх (с многолетними перерывами) прочтений этого выдающегося произведения, одного из лучших не только в Российской, но и в мировой фантастике.

*) Говорит с Лёвой только Сикорски, Каммерер молчит, но Лёве приходится контролировать мысли двух человек, а это гораздо более трудная задача, чем при разговоре с глазу на глаз.

**) А никто и не возьмётся, поскольку закрытие этой темы самими Стругацкими обойти невозможно. В начале повести «Волны гасят ветер» Каммерер сообщает, что «... в глазах наиболее ответственных наших руководителей проблема прогрессорской деятельности Странников в системе человечества как бы снята, пережита, как детская болезнь.» Каммерер пишет это через 47 лет после событий, описанных в «Жуке...». Это означает, что детонаторы после случая с Абалкиным так никому больше и не понадобились, а если и понадобились кому-то (их ещё десяток остался в инкубаторе), то этот кто-то не сумел до них добраться. Проблема, таким образом, закрыта, а искусственность такого закрытия даже не требует доказательств. Авторы просто не хотят больше говорить на эту тему, считая, что всё уже сказано.

***) Планета «Надежда» пережила пандемию страшной болезни — «бешенства генных структур». В эпопее Михаила Харитонова «Золотой ключ», где огромное количество отсылок к произведениям АБС, от этого бешенства безуспешно (вся надежда на болотного доктора) пытается излечиться лиса Алиса.

«Артём убьет десятки людей, но её не тронет — таков приказ.» В романе, во-первых, ничего нет о приказе не трогать Сирень. А, во-вторых, не будь приказа, разве тронул бы?

Умение писать красиво ни о чём — тоже искусство. В романе Веркина приведено целых шесть объяснений того, по каким причинам на Сахалине сохранены русские названия (не все, но большинство, именно так говорится в книге). Рецензента ни одно из этих объяснений не устраивает, он придумывает своё: «Веркин безжалостно показывает, что сохранение старых сахалинских названий — это просто фиговый листок, которым другие народы прикроют собственную неблагодарность. И еще это способ не называть японскими именами землю смерти». Оно диаметрально противоречит самому близкому к истине, на мой взгляд, объяснению этого культурного феномена, объяснению, которое даёт мать Сирени (чувство исторической вины). А это, последнее, очень близко к тому, что говорит Сирени чиновник из администрации Холмска, господин Т.: «Ваши предки так много сделали для нашей страны, что вы можете позволить себе несколько больше других.» Зачем всё это? Чтобы показать, что ты умнее Автора? Ну, и получается наоборот.

Или, вот — почему рецензент так настаивает, что сын Сирени увезёт её с Земли? Зная, что не сын, а внук станет первым пилотом корабля. Так в романе, тут деваться некуда.* И, надо же, увезёт в космос при том, что ей будет уже за семьдесят к моменту постройки корабля?! Это не её мысль о будущем, это выдумка рецензента, который не футуролог от слова совсем. Но это мелочи, куда важнее упомянуть Парменида (эрудиция !), к месту или не к месту — дело восьмое. Рецензия написана неаккуратно, как и сам роман, но от романа трудно оторваться, настолько он динамичен и глубок, а рецензия читается с трудом из-за искусственного её глубокомыслия, которое делает её ещё и скучной. Примеров неаккуратностей в тексте романа хоть пруд пруди, кое-что я упоминал в своём отзыве на него. Здесь добавлю только одно — новую конструкцию тюремных нар. Они бывают «односкатные» (располагаются вдоль стен) и «двускатные» (располагаются по центру камеры). Если кому-то приходилось спать на двускатной или односкатной крыше, скажем, сарая, то этот читатель получит верное представление о том, как спали сахалинские заключённые. Такие перлы смешны, и серьёзному, толковому рецензенту не до этого, ему надо не правду о романе писать, а что-то вроде божественных откровений, чтобы получить в ответ «браво» от незнакомых с романом читателей. Но, может быть, именно как раз такие рецензии нужнее, чем те, которые содержат много информации и критики. Ведь, для многих поэзия важнее правды. Тогда не лучше ли писать стихами?

*) Могут возразить, что не имеет значения, сын или внук. Да хоть племянник правнука. Но имеет значение отсебятина. Не надо дописывать и переписывать Автора, нарушать его авторское право. И вообще точность — вежливость критика.

PS. В начале апреля рецензент всё-таки поменял этого сына на внука. И это плюс. Так долго искал это место в книге, что рецензия прошла во второй тур с «сыном». Стало быть, жюри конкурса против отсебятины ничего не имеет. И это минус.

Пенроуз замечательный математик, обладающий при этом обширными познаниями в самых сложных областях теоретической физики и не стесняющийся подвергать сомнению всё, что ему кажется слишком искусственно пришитым к естественно устроенному мирозданию. Возражения автора этой книги против струнной теории поля кажутся убедительными. Действительно, что это за десятимерное пространство-время, шесть измерений, которого свёрнуты и расположены в шестимерных пространственных многообразиях Калаби-Яу, из которых и состоит пространство на микроскопическом (планковском) уровне? Не желая мириться с привлечением физиками этих искусственных сущностей, необходимости в которых он не видит (бритва Оккама великий принцип), Пенроуз предлагает своё решение проблемы, основанное на привычном континууме Минковского и теории относительности Эйнштейна.

На проблему свёрнутых измерений можно посмотреть и под другим углом. Что это за субстанция такая, которую можно скрутить, придав ей практически бесконечную кривизну (слабенькая метафора «скрутить в бараний рог» совершенно не работает в данном случае)? Пенроуз так вопрос не ставит, но мы же все живём в трёхмерном пространстве, пользуемся соответствующим количеством степеней свободы движения и никто не в состоянии представить, что тут можно свернуть. Измерение не есть нечто материальное, это всего лишь абстрактный термин, помогающий представлению о мире. Зачем учёным понадобились скрученные абстрактные сущности? Чтобы объяснить результаты довольно большого количества экспериментальных данных. А не лучше ли постараться найти объяснения, обходясь без привлечения чистой фантастики? Вместо струнной теории Автор предлагает альтернативную, т. н. твисторную теорию, и эта теория в настоящее время развивается, приобретая всё больше сторонников.

В книге рассматриваются и другие загадки макро и микромира. Например, проблема Большого взрыва. Что взорвалось? Почему взорвалось? Как возникло состояние, предшествовавшее взрыву, состояние, характеризовавшееся чрезвычайно низкой энтропией? Сравнение с артиллерийским снарядом может помочь понять эту ситуацию. Должно было существовать, нечто невероятно высокоорганизованное (как совокупность гильзы, порохового заряда, собственно снаряда, капсюля-детонатора и взрывателя — всё это в собранном виде называется выстрелом; пример мой), да ещё и способное взорваться, в отличие, например, от не менее высоко организованной системы, называемой семенем, которая способна не к взрыву, а к медленному развитию. Почему начальная Вселенная так похожа на гранату, и так не похожа на семячко, хотя с точки зрения второго закона термодинамики, эти реализации вполне равноправны? Сравнение гранаты и семени это то, чего нет у Пенроуза, но тем и хороша эта книга, что она заставляет думать, поскольку сам Автор постоянно находится в этом процессе.

В книге много говорится о квантовой механике и квантовой теории поля. Природа элементарных частиц очень хорошо описывается с помощью математики комплексных чисел. Без теории функций комплексного переменного, комплексной плоскости Весселя и тому подобных инструментов в КТП невозможно и шагу ступить. И это наводит на интересную мысль, а познаваема ли Природа в принципе, если она базируется на столь «прочном» фундаменте, как несуществующее число «i», которое определяется, как корень квадратный из минус единицы. Сам Пенроуз в познаваемости мира не сомневается, он оптимист, ориентирующийся в мире комплексных переменных и космологических постоянных, как в собственном кабинете.

В самом первом отзыве на этот рассказ (отзыв — один из самых коротких за всю историю ФЛ) высказана идея, которая на первый взгляд кажется правильной. Бользано, герой, перехитривший робота, отвечает на его последний вопрос* «без дураков» и робот сразу же убивает этого человека. Но дело совсем не в том, что победитель, получивший доступ к сокровищам, расслабился. Он просто решил, что поединок с машиной закончен, и этот кусок железа впредь не будет ему мешать. Робот же, созданный, скорее всего, негуманоидной расой, не признаёт никаких сколько-нибудь человеческих правил. Договориться с ним нельзя в принципе. Сильверберг написал свой рассказ о роботе в тот период, когда Азимов ещё продолжал работать над циклом «Три закона роботехники». По видимому, Сильвербергу было интересно придумать такого робота, в основу поведения которого заложены законы для человека неприемлемые. И он его придумал. С точки зрения человека это робот-подлец, уж чего-чего, а такого ожидать от робота ни один человек не мог бы. Пусть даже это была бы сама Сьюзен Келвин. Ведь вот же что особенно интересно — робот убил человека, который нёс сокровища, прижимая их к груди (Бользано всё же не такой уж и сообразительный, даже сумки не взял), что неминуемо привело (должно было привести) к повреждению некоторых ценнейших артефактов. А этого страж сокровищ не должен был допускать ни в коем случае (с точки зрения человека, конечно). О чём это говорит? А о том, что полное отсутствие у машины логики человеческого типа делает её (машину) тупой даже и с нечеловеческой точки зрения — робот вдруг перестаёт беречь сокровища, когда они оказываются за пределами охраняемой территории. Перестаёт беречь, но продолжает охранять?! Значит он так запрограммирован. Можно понять и работу его программы в целом. Он, конечно же, убивает Липеску не потому, что у него терпение лопнуло. Программа такова, что постоянные верные ответы рано или поздно приведут к поражению отвечающего, и Бользано это учёл, а постоянные «глупые» ответы гарантируют поражение робота, это тоже ясно. Трагический промах Бользано в том, что он сказал «гоп», не завершив «прыжок».

Вывод очевиден — можно (хотя и очень трудно) понять «принципы» негуманоидной «логики» и найти «общий язык» с негуманоидами (вопрос, занимавший Стругацких, например, в повести «Малыш»). Так что рассказ на второй взгляд гораздо глубже, чем это может показаться на первый. И если запись попытки двух друзей сохранилась, не могли же они не позаботиться об этом, то следующий «штурм» космического клада получит неплохие шансы на благополучный исход.

Ну а всё-таки, существует способ гарантированного** обхода этого железного идиота? Или о гарантиях здесь не стоит и говорить? Трудные вопросы. Я бы на месте Бользано поступил очень просто (конечно, если бы у меня хватило мужества дать явно неверный ответ на самый первый вопрос робота) — после каждого вопроса я бы элементарно посылал гада в ... или на ... , ну в самые различные места, таких мест вполне достаточно как в английском языке, так и в русском. Можно поливать «придурка» и в более виртуозной манере, кто как умеет. И мы с ним вскоре стали бы если уж не лучшими друзьями, то хорошими приятелями точно. Кстати, методика неоднократно проверена, поскольку и среди людей иногда попадаются подобные типы.

*) Если уж быть точным, то с самого начала — этот последний («выходной») вопрос состоит из двух вопросов, строго говоря, разных. Чего от робота нельзя было ожидать, и что, конечно, тоже помогло ему ввести человека в заблуждение. То есть робот ведёт нечестную игру.

**) Ответы Бользано не гарантируют успеха, т. к. можно случайно ответить таким набором слов, который будет воспринят роботом, как неверный ответ, и намёк на это в рассказе есть. Оскорбительная же манера беседы всегда просто нелогична и только.

«И тогда я решил: пусть загубленного Второго Тома не вернуть уже, пусть! Но я напишу ВТОРУЮ КНИГУ, и будет она прекрасней цветущей джоконды, загадочнее улыбки актинии, смутительнее шишки алжирского бея и цветастее цветов побежалости. Ну или уж, во всяком случае, что-то в ней такое явится, чего ради будут её читать, перечитывать, чтить. И удостоится своего законного места в вечности, среди нетленок.»

Михаил Харитонов «Торжественное напутствие».

... только вместо глав теперь «действия»*, как в пьесе, причём, в приложении к действию 25-му приведена настоящая пьеса в стихах (с подзаголовком «Непонятка в шести явлениях»), автором которой является Пиэрий Эагрид, известный в широких кругах под кличкой Пьеро. В книге вообще довольно много стихотворений, в т. ч. Павла Антокольского, Мирослава Немирова, Эдуарда Лимонова, неизвестного (мне) автора об Анне Болейн, Александра Блока, Бориса Рыжего и ещё нескольких известных и не очень поэтов.

Обитаемый мир расширяется, читатель знакомится с морскими жителями, рыбонами, и пристально наблюдает за происходящим в одном из подводных государств (империи, называющейся Шестой Флот) красивым государственным переворотом. В уже хорошо известной читателю Директории** тоже происходит гос. переворот, и губернатором вместо популярного и всеми уважаемого Наполеона М. Г. Пендельшванца неожиданно становится один очень неприятный тип, к счастью ненадолго.

Наконец-то мы попадаем на эстонскую ракетную базу, захваченную Мальвиной и Артемоном в первом томе. Артемон нормальный говорящий пёс, зато Мальвина (Мальвина Тоскаровна Ойна-Моруль, основа — шимпанзе, биологический возраст 24 года, подданная Его Величества Тораборского Короля) это нечто изрядно выходящее из ряда вон. Если принять за единицу зла 1 баяг (происхождение названия этой единицы очевидно), то содержимое (заряд) этой дамы можно будет оценить примерно в 10-15 мегабаягов. Такая вот девочка с голубыми волосами. В комментарии к интроспекции, где говорится о Мальвине, Автор интересно (и плодотворно) рассуждает о некоторых особенных русских глаголах, называемых «недостаточными». Вообще, сомневаюсь, что существует в природе такая тема, которой в этой эпопее не было бы отведено хоть какое-то место.

Несколько подробнее Автор знакомит нас с доменом ООО «Хемуль», а с его правительницей, Вриогидрой Моррой (её зовут Алла Бедросовна, какое-то знакомое до неузнаваемости, но в то же время странное имя) мы встречаемся впервые. Заслуживает внимания и упоминание (в хемульских новостях) о Московии, жители которой передвигаются по занесённым снегом улицам верхом на медведях.

Автору нравится использовать в своей эпопее героев других литературных произведений. Например, в этой книге, изданной зачем-то в двух переплётах, читатель встречается с такими известными личностями, как Старший Вычислитель Твиссел, дезертир Саул Репнин, Мартовский Заяц с Болванщиком и т. п. Ничего против этого приёма я не имею, хотя автор придумал множество своих собственных замечательных, иногда просто бесподобных, героев. Один лишь крокозитроп Розан Васильевич (бывший зам. начальника отдела контрразведки Шестого Флота), стОит обедни, как Париж для Генриха IV, хотя на француза не похож совершенно.

Много ещё интересных и неожиданных событий происходит в романе. Приключения Базилио и Алисы, Пьеро, Шушары, самого Буратино, конечно же. Читатель наблюдает за весьма насыщенной жизнью в Директории поняш-подруг Львики Софт-Пауэр и Евы Писториус; перед его глазами мелькают банкиры, астрономы, одесситы (достойнейший представитель этой основы — очаровательный Снусмумрик из Хемуля) и уже известные читателю менты, и упыри в вышиванках, и волки, и всякая прочая мелкая и крупная*** джигурда.

И последнее. Для меня, как для человека, которому представляется необходимым понимать как можно больше из прочитанного, было очень приятно узнать, наконец, тайну отчества доктора Дуремара. Это было для меня полной неожиданностью, и тут, как мне кажется, Автор умудрился превзойти самого себя в способности устанавливать связи между, казалось бы, никак не связанными между собой фактами. Работа на уровне доказательства теоремы Ферма.

Читать надо, короче говоря. Поэтому, останавливаюсь.

И напоследок хочу предложить своё решение заданной Автором (да-да, он задаёт читателям домашнее задание!) задачи 6 из действия 11-го, которая выглядит так: «Восстановите наиболее вероятную формулировку пропущенной задачи 2. Подсказка: вопрос касается происходившего 8 декабря между 10:20 и 12:21.» Здесь автор описывает довольно подробно, как и кем был подготовлен и произведён переворот в Шестом Флоте. В приложении Автор даёт свою формулировку задачи 2: «Почему спецслужбы Шестого Флота не только не воспротивились заговору, но и, судя по всему, приняли самое горячее участие в противоправных действиях заговорщиков?». Далее Автор пишет: «Ответ на этот вопрос выходит за рамки нашего сочинения.» И тут он ошибается, поскольку несколькими страницами ранее сам же и ответил на этот вопрос в видеоролике «Момент истины». Ответил так: «Удачливые заговорщики — то есть, простите-извините, ЗАКОННЫЕ ВЛАСТИ [в тексте эти два слова выделены курсивом — mr_logika] — восседают в уже знакомом нам круглом мраморном зале. И решают вопросы жизни и смерти.» Разумеется, спецслужбы исполняли приказы не заговорщиков, а законного правительства, переворот произошёл настолько быстро, что никто ничего ещё не успел осознать, а приказы уже пошли от новой власти. Вот только происходило это не 8 декабря днём, а на сутки позже. Автор, если уж он задачи решил читателям задавать, не должен сам путаться в датах. Так что всё очень просто. Точность — вежливость королей, не так ли? И писателей, добавлю я.

Ответ же на вопрос задачи 6, как она сформулирована Автором (на стр. 230 первой части второй книги) ещё проще — в указанное в задаче время Первый заместитель Министра Двора рыбоящер Райнер Наталия Злогоньдоус (главный заговорщик) руководил приготовлением торжественного обеда, которым отмечался день рождения (8 декабря, вечером) императора Препуция. В указанное время происходило много чего, но это — главное, самое существенное.

*) Каждому действию предпослано отдельное музыкальное сопровождение, так что музыку к «постановке» написала масса народу, начиная от Бетховена и кончая Цоем и Гребенщиковым.

**) Об этом домене во 2-й книге добавляется масса интереснейших сведений, среди которых Автор сообщает о том, какое музыкальное произведение использует это государство в качестве гимна. Оказывается эта песня давно и хорошо всем знакома. В связи с этим замечу, что вторая книга (как и первый том) очень остроумна и до отказа нашпигована как юмором, так и сатирой.

***) На самом крупном «джигурдёныше», шестиногом слонопотаме, Карабас едет в «зону» в гости к черепахе Тортилле.

«Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промёрзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губернии, а южная — Крыму. Длина острова 900 вёрст; наибольшая его ширина равняется 125, и наименьшая 25 верстам. Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании.»

А.П.Чехов «Остров Сахалин».

В отзыве, набравшем на сегодня наибольшее количество баллов (38), сделано несколько особо ценных наблюдений, касающихся девушки по имени Сирень. Вот первое из них: «... умеет обращаться с оружием и великолепно выпутывается из любых ситуаций. Все встреченные ей люди относятся к ней с уважением и пиететом, предоставляют транспорт, ресурсы, поят дефицитным чаем и охотно идут на философские беседы.»

Здесь верно только про оружие, ситуаций же, из которых она выпуталась бы самостоятельно, в романе просто нет — если бы не Артём, её путешествие закончилось бы где-нибудь между Углегорском и Александровском. Что касается уважения и пиетета, так администрация острова, государственные служащие и японские офицеры это далеко не все люди, с которыми встречается Сирень, есть среди её собеседников и те, кто не хочет отвечать на её вопросы (особенно на вопрос «Что вы думаете о будущем?»), есть и те, кто мог бы её убить или похитить, и обязательно сделал бы это, не будь рядом Прикованного к багру телохранителя.

Второе ценное наблюдение, сделанное отзывистом ещё более удивительно. Это — «отсутствие у неё эмоций, реакций и вообще каких-либо человеческих проявлений. У неё нет слабостей, страхов, фобий, вредных привычек, увлечений и, что хуже всего, эмоций. Казалось бы, она путешествует по безумному выморочному миру, наблюдает закат человеческой расы, но это никак на ней не отражается.» Автор отзыва предвидит возражения и предполагает, какими они будут, но лучше всех ему возражает сам Эдуард Веркин: «Артём молчал и выглядел спокойным. Я же пребывала в смятении. Я находилась за гранью смятения, в карте моих эмоциональных реакций не находилось нужного образца, я не знала, как себя вести. То, что случилось со мной в последнее время... Наверное, если бы рядом со мной не было Артёма, я бы кричала. Артём это понимал.» Если бы отзывист прочитал роман не по диагонали (или через страницу, есть и такой способ), ему не пришлось бы сочинять собственную фантастику по поводу Сирени.* А так у него всё выглядит убедительно, поэтому, видимо, не читавшие роман высоко оценили этот отзыв.

Ещё одна, последняя цитата из того же отзыва (который очень помогает мне в написании собственного): «Ближе к последней четверти книги цель вроде бы проступает, проговаривается вскользь – оказывается, герои хотят выбраться с Сахалина.» Выше отзывист написал, что у похода по Сахалину нет явной цели, и с этой его выдумкой я спорить не буду. Но вот только что приведённое утверждение («цель ... проговаривается вскользь») вообще ни в какие ворота не лезет. Да они предпринимают героические усилия, чтобы выбраться самим и спасти детей! Отзывист этого не заметил, как не заметил, очевидно, и причин, которые им мешали, причин, которые привели к тому, что Артём повторил подвиг учителя Януша Корчака.

Но роман написан плохо (плохо — понятие слишком ёмкое, что значит плохо, если от книги оторваться трудно? скажу конкретнее — неаккуратно он написан и даже очень), и это единственное, в чём я с вышеупомянутым господином согласен. Кавардак в романе, пусть даже устроенный намеренно, с целью отразить кавардак, царящий на острове, всё же неуместен. Когда главное лицо Сахалина (префект) говорит, что «до Углегорска и до Александровска ... железнодорожных дорог пока нет», а через сутки Сирень и Артём выходят из поезда на перрон Углегорского вокзала, то о чём это говорит? Префект не в курсе или автор напортачил? Чтобы ответить на этот вопрос желательно было бы узнать, как герои романа добрались от Углегорска до Александровска, а это подальше, чем от Холмска до Углегорска. Автор заболтал эту проблему интересным и совершенно не нужным для сюжета лирическим отступлением о секте ползунов. После разговора с руководителем секты Сирень и Артём сразу, как по волшебству, оказываются в Александровске. Складывается впечатление, что ехали в том же вагоне и добрались без проблем, так что и говорить не о чем. Это подтверждается словами каторжного, который плывёт по Тыми на байдарке — «возможность уехать на поезде пропала после первого сильного толчка». Раз пропала, значит была, и, стало быть, префект не знает важнейших подробностей жизни острова.

И тогда вопрос — почему Автор этого не замечает? Правда, он и куда более важных вещей не замечает, например, откуда у Сирени ребёнок, если между ней и Артёмом ничего не было? Иначе говоря, мне очень не нравится такая манера повествования, когда некоторые существенные события нужно выискивать между строк, испытывая при этом ясное ощущение, что эти события и между строк не происходили.

Всё это ещё терпимо, куда более странной мне показалась история слитка рения, очень дорогого раритета, полученного Сиренью от патэрена Павла. В эпилоге Сирень совершает труднообъяснимый поступок — вместо того, чтобы передать измученному дождём человеку в клетке проплывший мимо него кусок пластика, она отдаёт ему свой макинтош (вернее то, что от него осталось), предварительно достав из кармана «звёздную медь», «кусок тусклого серого металла, овальный, с ямками от пальцев.» Нет никаких сомнений в том, что это тот самый кусок рения, который не очень давно (читатель ещё не забыл, когда) Сирень отдала помощнику капитана сухогруза за небольшое количество питьевой воды; а этот, обмененный на воду, кусок был незадолго до обмена на воду выброшен Сиренью в море («Артём спросил: «Зачем?»). Вот и я спрашиваю Автора (Веркина) — зачем он плёл эту дырявую сеть? кого хотел в неё поймать? Почему Сирень говорит в эпилоге, что через сорок семь лет металл всё ещё будет у неё? Да за такой срок она десять раз успеет кому-нибудь этот слиток подарить или продать. Автор уверен в том, что это волшебный слиток, всегда возвращающийся к владельцу? Так это и задумано?

Да, такой вот приключенческий роман мы тут обсуждаем. Много в нём и отличных мест, мастерство Автора в описании драк и перестрелок несомненно, но особенно привлекают неожиданностями японские сахалинские тюрьмы, которые не имеют ничего общего с тюрьмами российского Сахалина, описанными Чеховым. Японцы превратили свои тюрьмы в произведения искусства. Стаканы Александровской тюрьмы, негр в болтающейся над камерами клетке в тюрьме Углегорска, а построенная гениальным архитектором тюрьма в Южно-Сахалинске** это настоящее строительное чудо и, следовательно, блестящая идея Автора романа, заключающаяся в литературном воплощении фантазий гениального художника (к сожалению, он так и не смог остановиться на каком-либо одном варианте названия этой тюрьмы и называет её в романе то «Летний воздух», то «Лёгкий воздух» так же, как один майор в романе то и дело превращается в полковника и сразу же обратно в майора).

Но в то же время изложенная Автором (даже странно, что тем же самым) история начала и хода Третьей мировой войны представляет собой такой жалкий детский лепет, который любого военного аналитика заставит схватиться за голову. И опять-таки но... Но описание послевоенной ситуации, когда на земле никого, кроме Японии, принимать в расчёт уже нет надобности, содержит интересные подробности. Например, то, что японцы сохранили на Сахалине русские географические названия, а их крупная военная техника названа известными американскими именами (миноносцы «Энола» и «Мак Артур»)***.

Ещё пара замечаний и «летопись окончена моя».

Много в романе говорится о футурологии. Говорится очень серьёзно — цель экспедиции, как-никак, связана с идеями профессора, научного руководителя Сирени. Но однажды Автор совершенно недвусмысленно даёт понять, чего стоят все эти разговоры. Сирень рассуждает так: «Общество, в котором нет детей. Общество, в котором вырваны малейшие ростки завтрашнего дня похоже на заполненный пустотой цилиндр барометра, который с тончайшей отдачей реагирует на изменения в окружающем пространстве. Именно в таком звенящем вакууме корпускулы грядущего особенно заметны, как заметен алмаз, угодивший в золу. .... Профессор, безусловно, гений.» Этот образчик ярко выраженного словоблудия (ясно, что Веркин издевается) показывает, чем на самом деле заполнены мозги этих, т. н. футурологов — примерно тем же, чем и цилиндр барометра. А в остальном они, конечно, прекрасные люди.

Второе замечание касается всё той же необычной, т. е. очень мало кому из писателей свойственной манеры Веркина за красивым многоглаголанием скрывать тот простой факт, что описываемое элементарно невозможно физически. Чек (вообще-то он много врёт****, но тут-то вроде бы нет смысла) рассказывает страшную историю из детства Артёма. И, заканчивая рассказ, вспоминает такой эпизод. Мальчик лежал у стены с переломанной спиной. Чек принёс ему «ведро гладких круглых камней и высыпал их под матрас ...» и ушёл. «... вечером он обнаружил столб, построенный из окатышей. .... Столб уходил под потолок. Через полгода он [Артём] смог подняться на ноги.» Не скажу, что так написан весь роман, но чем-то он всё-таки похож на тот отзыв, несколько цитат из которого я приводил выше.

*) Отзывист сравнивает Сирень по эмоциональности с Терминатором. Это стопроцентное свидетельство в пользу моего предположения о способе, которым он читал книгу. Однажды в очень напряжённый момент Сирень не смогла от волнения поменять магазин пистолета, руки дрожали. Может быть автор этого чудовищного по количеству неправды отзыва считает, что у Терминатора могли возникнуть сходные проблемы, может быть (чур меня!), он и «Терминатора» не читал или не смотрел!?

**) Читая об этой тюрьме, есть смысл посмотреть цикл гравюр Д. Б. Пиранези «Тюрьмы». Об этих гравюрах и вообще о творчестве Пиранези очень хорошую книгу написал А. Ипполитов. В его книге есть все листы цикла «Тюрьмы».

***) Миноносец «Энола» занимается в романе делом очень похожим на то, что сотворил американский бомбардировщик с почти таким же названием 6 августа 1945 г. (почему-то японцы «потеряли» фамилию матери командира экипажа). Миноносец «Мак Артур» (у нас принято написание Макартур), названный в честь генерала, принявшего капитуляцию Японии, представляет из себя последнее слово кораблестроительного искусства. Так в романе показаны два вида народной памяти — японский народ помнит своего главного врага (а есть ещё и обряд «мордования негра»), и, конечно, не забывает друзей, ведь в начале Третьей мировой Россия предотвратила удар корейских ракет по американским базам в Японии, что спасло, естественно, не только и даже не столько американцев. «Ваши предки так много сделали для нашей страны...» — говорит Сирени чиновник в Холмске.

****) Интересный пример такого вранья. Речь идёт о Нитях Хогбена открытых до войны. «За две недели до первого удара — уточняет Чек — я помню, я был там, на Русском, там чудесные подземелья...». И сразу же вспоминает, что «первую установку [использующую это открытие] построили буквально за месяц до войны, торопились очень.» Ну, Чеку простительно, он такой, но Автор романа вроде бы ничего против не имеет, что, как минимум, странно.

PS. В аннотации на обложке говорится, что Автор трепетно чтит Чехова. Не верю. Будь так, Сирень, как частично русская, обязательно побывала бы у памятников Антону Павловичу в Южно-Сахалинске и Александровске. Ну, хотя бы к одному из них её бы направили представители администрации этих городов. Но, нет. Разглядывает она только плохо сохранившийся памятник неизвестно кому (Чек, который должен бы это знать, молчит) в посёлке Огоньки. Между прочим, в этом посёлке действительно существует гора Влюблённых.

«Прочтите главу, составленную из пародий на советские стихи — с точки зрения языка и главной его стихии (бытовой речи) все эти стихи не просто выспренни, они бессмымленны.»

Из отзыва на роман Сорокина «Норма» (орфография источника сохранена).

Норма это, разумеется, символ (хотя едят его отнюдь не символически и за подделку можно хорошо схлопотать), но понять, что она символизирует, по первой части романа невозможно. Но можно предположить. Если идеологическую дурно пахнущую атмосферу жизни в СССР, как считают некоторые, то это может быть только следствием невнимательного чтения. Такое понимание символичности нормы отпадает, как только читатель узнаёт, что норму ест далеко не всё население страны, ведь таких девушек (и не только девушек), как продавщица Вика, очень много*. В других частях романа норма не упоминается, т. к. мимолётное «нормальная норма» из второй части относится к сменной норме на производстве. В результате роман, представляющий из себя сборку совсем (или почти совсем) не связанных между собой разделов, кажется незаконченным. Недостаёт какого-то связующего звена, где всё вставало бы на свои места, в том числе и тринадцатилетний (?!) мальчик, дающий рукописи оценку, почему-то вызывающую раздражение высокого начальства. Писать что-либо о таком произведении в целом, на мой взгляд, бессмысленно, а раз так, то я и решил написать только об одной, показавшейся мне наиболее интересной, части романа, основанной на небольшом числе стихотворений советских поэтов, которые, по мнению Автора, регулярно подпитывают (подпитывали) себя нормой**.

Читая роман, можно вообразить себя роющимся в нормальной навозной куче нормальным петухом, постоянно натыкающимся на нормальные жемчужные зёрна. С одной поправкой. Петух, ясное дело, был бы огорчён, он-то ищет зёрна ячменные, но читатель, будучи тоже двуногим существом, но без перьев (отличие весьма существенное, с Платоном спорить не буду), быстро поймёт, что время он расходует отнюдь не впустую. Одной из таких жемчужин мне показалась речь главного обвинителя, в которой он демонстрирует необъятную эрудицию, то и дело при этом переходя на виртуозную матерщину, что было довольно модно (не в общественных, конечно, местах) в описываемые в романе (в первой части) времена. Получилась замечательная пародия на речь прокурора в суде присяжных. Дальше идут короткие полустихотворные рассказы, в которых Сорокин остроумно шаржирует многих очень и не очень известных поэтов, начиная от графомана Льва Зубачёва и кончая Евгением Евтушенко. Назову ещё несколько имён: Александр Прокофьев, Михаил Исаковский, Иосиф Уткин, Алексей Недогонов, Степан Щипачёв, Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Евгений Долматовский, Николай Майоров, Геннадий Некрасов, Зинаида Александрова, Николай Букин... Некоторые стихотворные основания сюжетов принадлежат, вероятно, самому Сорокину, авторов небольшого их количества мне установить не удалось. Приведу здесь одно из двух таких стихотворений, опубликованных в сети на одном поэтическом форуме от имени Теплякова Григория Игоревича***:

Совещание инженеров

В управленьи застал рассвет,

Гаснут лампы, и сумрак серый

Входит медленно в кабинет.

Я смотрю в знакомые лица,

Удивительно, как могли

За одним столом уместиться

Столько строек моей земли!

Волхов, первенец гидростанций,

Открывавший пути весне,

Молодым навсегда остался

И творец — старичок в пенсне.

Этим взглядом, прямым и пылким,

Смог он будущее постичь,

Эту руку в узлах и жилках

Пожимал Владимир Ильич.

Вон сидят над проектом трое.

Это ими возведены

Чиркизстрой и два Днепростроя

До войны и после войны.

Вон питомцы гвардейской славы,

По осанке ты их узнай,

Наводившие переправы

Через Вислу, Одер, Дунай.

Крутоплечи, тверды, что камень.

На подошвах сапог земля,

С отложными воротничками

Перешитые кителя.

Рядом с ними геолог, упрямый,

Несговорчивый человек,

Краткой сталинской телеграммой

Окрылённый на весь свой век.

Собрались сюда эти люди,

Значит, в срок иль быстрей, чем в срок

Город встанет, плотина будет,

Море вспенится, хлынет ток...

Инженеры великой стройки

Сквозь табачный сухой туман

Видят в окнах, как на востоке

Поднял солнце портальный кран.

Это стихотворение (слабоватое, конечно, но с очень ясным и красивым подтекстом) послужило основой миниатюры «Ночное заседание», где солнце на самом деле поднимается краном на тросе. По видимому, суть здесь в том, что русский строитель даже восход солнца не может обеспечить, не употребив крепкого словца. Стихотворение вошло в миниатюру полностью в виде разговора председателя горисполкома с секретарём обкома. Я привожу его здесь с единственной целью — если кто-то знает автора (а похоже на позднего Светлова), пусть не сочтёт за труд сообщить мне, чьё оно.

В седьмой части романа много таких пересмешников различных стихотворений. Но два микрорассказа занимают здесь особое место. Это, во-первых, «Диалог» — блестящая миниатюра, где Сталин и Берия разговаривают стихами Евтушенко. И, во-вторых, «Сигнал из провинции», сделанный по одному из лучших стихотворений во всей советской поэзии «Хорошая девочка Лида» Я. Смелякова. Пародии Сорокина в подавляющем большинстве имеют довольно злой подтекст (а часто таков и сам текст), но в «Сигнале из провинции» зла нет ни капли (спекулянт Апрель Семён Израилевич, это пустяк). Полковник КГБ ставит на место днепропетровского капитана, приказывая не трогать упрямого мальчишку: «Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на морях.» Гораздо более типично для Сорокина выстроен микрорассказ «Самородок» по стихотворению Зинаиды Александровой «Золотые руки». Здесь и полковник (видимо ещё НКВД), соответствующий времени расцвета репрессий, и финал одновременно и фантастический и страшный, заставляющий вспомнить «людоедский» рассказ Сорокина «Настя».

Не могу не отметить ещё несколько микрорассказов из этой серии. Это «Память о встрече» по стихотворению Иосифа Уткина «Подари мне на прощанье», где расстрелявшие лейтенанта чекисты делят между собой его вещи, как настоящие разбойники; «Морячка» по одноимённому стихотворению М. Исаковского (моряк дарит девушке сердце с вытатуированным на нём якорем) и «Одинокая гармонь» по его же шедевру «Снова замерло всё до рассвета». В последней миниатюре Сорокина «великолепная семёрка» искусствоведов в штатском по доносу деревенского библиотекаря расстреливает ищущую кого-то в потёмках гармонь (!).

Встретилась мне среди этих миниатюр и такая разновидность столь любимого Сорокиным абсурда, как ляп, причём ляп существенный, очень заметный. Это «Шторм» по стихотворению Г. Некрасова, которое начинается строкой «Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан», а предпоследняя фраза такова — «Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.» Незадолго до этого звучит доклад командира корабля: «Подходим к Севастополю, товарищ адмирал!». Всего этого в стихотворении, естественно, нет. Это вообще наихудшая миниатюра, она не тянет даже на ячменное зерно, какой уж тут жемчуг.

Кому-то может не нравиться Сорокин и, в частности, первая часть романа «Норма». Но прочитать его седьмую часть, по-моему, есть смысл. То же самое скажу и о второй части, где вся жизнь человека буквально от момента рождения до момента смерти, описана «в двух словах», изредка повторяющихся.

*) Один из героев первой части (Ярцев Виктор Кузьмич), ударник-передовик, норму употребляет недавно и сам добровольно решил («надумал», как он говорит) это делать. «Когда-нибудь и ты надумаешь», — говорит он товарищу. В романе (там же, в первой части) норма сравнивается с перке и говорится, что она нечто более сложное, чем лечение. По-моему, пакетик с детским калом, называемый нормой, служит для ослабления противоречий между внутренним миром советского человека и внешним идеологическим давлением на него. Основано действие нормы на известном принципе — человек есть то, что он ест. У регулярно потребляющих норму проще складываются взаимоотношения с государством, из чего следует, что человек мыслящий, но не потребляющий норму, имеет реальный шанс превратиться в диссидента.

**) В части, названной «Времена года», Автор поясняет, чем, по его мнению, отличаются хорошие стихи от «нормированных». Поэтами, употребляющими норму, написаны два стихотворения из двенадцати. По понятным причинам это «Октябрь» и посвящённое Ленинскому субботнику стихотворение «Апрель».

***) Этот автор (Тепляков) пишет на форумах под различными псевдонимами. Стихотворение «Шторм» — под псевдонимом Геннадий Некрасов, стихотворение «Памятник» — под псевдонимом Николай Майоров, стихотворение «Хорошая девочка Лида» — под псевдонимом Ярослав Смеляков. А вот стихотворение А. Кушнера Тепляков почему-то поместил на форуме с указанием настоящего Автора. Под каким псевдонимом Гриша вынес на форум «Совещание инженеров», я пока не знаю.

Мэри Энн, двадцатилетняя маленькая симпатичная самочка, похожая на эльфа*, предпочитает крупных мужчин, связанных с миром музыки. Великан-негр замечательно исполняет негритянские народные и авторские песни, великан-белый**, непревзойдённый знаток классической музыки, продаёт пластинки, несёт культуру в массы в качестве владельца музыкального магазина. Белый великан мечтает о том времени, когда Мэри будет знать не меньше, чем он, и они долго будут работать вместе. Раскатал, что называется, губу. В разговоре Мэри и её белого наставника предельно наглядно (даже практически буквально) проиллюстрирована известнейшая библейская сентенция «не мечите бисера перед свиньями, ибо попрут они его ногами» (цитата не точная). Правило — горбатого могила исправит — не имеет исключений. Немного пометавшись, Мэри выходит замуж за скромного белого (она комфортнее чувствует себя с неграми, но выбор цвета мужа в Америке середины ХХ века не предполагает вариантов), небольшого роста, близорукого исполнителя би-бопа, играющего в кафе. Это и есть её музыкальный потолок, а женщине, признавшейся, что голос Рихарда Таубера*** вызывал у неё слёзы, Мэри «тактично» советует пойти поплакать в другое место. Такова её манера общения с окружающими — хамить, чуть что не по ней, воспринятая от родителей. Отец её — типичный представитель американского рабочего класса (возникает впечатление, что Автор именно так и считает, не заявляя об этом прямо — этого только не хватало!), совершеннейшее чмо. Не очень-то высокого мнения Дик об американских работягах.

Главное, что, по-моему, следует из этого полного нюансов и, безусловно, отлично написанного романа, это предупреждение увлекающимся молодостью и красотой солидным мужчинам — если встретили эльфа, аккуратненько поскребите позолоту, не окажется ли под ней совсем близко грубая и вонючая шкура орка.

Теперь несколько слов о музыкальном фоне романа. В нём очень много музыки. Она звучит, о ней очень много рассуждают, на страницах романа мелькают имена мировых знаменитостей (в частности, упоминаются Шёнберг и Бруно Вальтер). Но постепенно начинаешь понимать, что у этого музыкального сопровождения есть одна интересная особенность. Действие романа происходит в первой половине 50-х годов, когда в околомузыкальных кругах просто не могли не упоминаться такие люди, как Эллиот Картер, Милтон Бэббит, Аарон Копленд, не говоря уже о Леонарде Бернстайне и Джордже Гершвине. А ещё в 1948 году появился популярнейший мюзикл Коула Портера «Целуй меня, Кэт» и вот-вот грянет «Моя прекрасная леди» (1956 г.) Лернера и Лёве (так звучала немецкая фамилия Фредерика Лоу). Американская музыка переживала в это время необычайный подъём, ничего похожего не происходило нигде в мире. Достаточно вспомнить, что пятидесятые годы были временем, когда на американских сценах выступали сразу три короля — Фрэнк Синатра, Нэт Коул (Кинг Коул) и, во второй половине десятилетия, Элвис Пресли. В романе не упомянут ни один из перечисленных мной музыкантов и певцов и вообще почти никто из великих современников не упомянут. Можно ли судить по этому факту о музыкальных предпочтениях самого Филипа Дика, или тут отражена провинциальность американского Запада (центрами музыкальной жизни США тогда были два города — Нью-Йорк и Бостон)? Вопрос сложный, скорее всего, и то и другое; может быть, специалистам-диковедам ответ известен, просто их исследования не переводились на русский язык.

*) В романе есть эпизод, где Мэри Энн уходит из запертой снаружи квартиры, не имея ключа, а один из персонажей романа называет её эльфом. Всё это придаёт реалистическому произведению Дика некоторый магичекий оттенок, хотя до уровня магического реализма оно не дотягивает, да и не было у Автора такого намерения, это очевидно.

**) Почему роман не назван «Мэри и великаны»? Загадка.

***) Тенор. «Австрийский Карузо». Годы жизни 1891-1948.

Меня однажды спросили, каким главным критерием я пользуюсь, оценивая народные сказки. Сказка это концентрированная народная мудрость, отвечал я. Мудрость и оцениваю, а если вместо мудрости в сказке имеют место глупости, то оценка тем ниже, чем их больше*. Вот, например, сказка «Как мужик гусей делил» в обработке Л. Н. Толстого, настолько остроумна, что безоговорочно заслуживает высшей оценки. В сравнении с ней сказка «Двенадцать братьев» в обработке Гриммов выглядит не просто бледно, её и близко к мужику с гусями не поставить. Начинается история с того, что безумный король хочет убить всех своих сыновей. Двенадцать ребят, как минимум половина из которых уже взрослые, т. к. близнецов среди них нет, они погодки. И гробы заранее заготовил (!). Почему убить? Чтобы всё, чем он владеет, досталось дочке, которая, может быть, появится вскоре на свет. Иначе говоря, он хочет, чтобы его королевство было со временем присоединено к владению того короля или принца, за которого принцесса выйдет замуж. Человек явно не способен рассуждать здраво. Он, очевидно, не умнее второго волка из сказки Гриммов «Красная Шапочка» (см. перевод Г. Петникова). Братьям приходится скрываться. Вскоре в королевской семье появляется долгожданная девочка.

Прошло десять лет. В замке случилась большая стирка и «она вдруг увидела среди белья двенадцать мужских рубах» и узнала у матери, чьи они. «Ведь отцу они слишком малы». Читая это, трудно отделаться от мысли, что большая стирка в замке бывает не чаще одного раза в десять лет. Иначе принцесса заметила бы эту кучу рубах года четыре назад, если не все пять, когда достаточно подросла. Парни перед уходом в лес переоделись в чистое, а через десять лет были выстираны оставленные ими грязные рубашки. Если так жили короли, то в каком же виде ходил простой народ? В сказке можно было бы этот эпизод с рубашками выстроить намного более естественно (что и сделал один из переводчиков).

Но вот принцесса, решившая отнести братьям чистые рубашки, находит домик, где живут братья. Сначала она встречается с Вениамином. В переводе Полевого (на самом деле под редакцией Полевого, переводчик неизвестен): «... Вениамин увидел [по рубахам], что это их сестра, и сказал: «Я — твой младший брат.» В переводе Петникова то же самое: «Я твой младший брат Вениамин.» В издании 1997 г. (изд-во «Лексика»), где, если верить аннотации, «тексты переводов под редакцией П. Н. Полевого из дореволюционного издания А. Ф. Маркса заново сверены с немецким первоисточником, дополнены, уточнены и отредактированы», Вениамин всё же остаётся младшим братом принцессы. Возможно, плохо сверяли, плохо уточняли. И только в переводе Гатцука (Книжный Клуб Книговек, 2018 г.) читаем: «А я твой брат Вениамин!» — сказал с радостью королевич и бросился обнимать сестру.» Да ещё Ф. Пулман в своём пересказе остроумно обошёл это скользкое место. У него Бенджамин (Вениамин) говорит принцессе: «Я — самый младший из братьев.» Такой вот народ эти переводчики, далеко не всегда думают, что городят.

И последняя глупость (а не глупость, так что?). Злую мачеху, свекровь принцессы, ставшей королевой в другой стране, суд присудил «посадить в бочку с кипящим маслом и ядовитыми змеями». Тут практически полное единство — Полевой (ред.), Петников и пересказчик Пулман (и я почти уверен, что так в оригинале) допускают, что у людей до такой степени ум за разум зашёл, что они бросили змей в кипящее масло (!). Мачехе-то уже всё едино, а гадов за что варить? Умнее всех оказался опять Гатцук. В его переводе (а это скорее пересказ, очень уж многое у него не так, как у остальных) «царевич ... велел казнить колдунью, а кости её сжечь и развеять по ветру.»

Перевод (пересказ) Гатцука до того хорош, что заслуживает только высшей оценки, у него и стирки этой странной нет и вообще он всю сказку переиграл и превратил в настоящую литературную драгоценность. Но оценивать приходится то, что ближе к первоисточнику.

*) Это не относится к сказкам, высмеивающим глупость. Там, чем глупее поступки или слова героев, тем более высокой оценки, как правило, удостаивается сказка.

«В моей книге, конечно, найдутся ошибки, но в ней нет намерения обмануть, польстить, очернить кого-нибудь. Я буду говорить правду. В наше время это нелёгкое обязательство, даже когда говоришь о колоннах и статуях.»

Стендаль «Прогулки по Риму».

«Для того, чтобы хорошо писать об искусстве, важнее быть очень умным, чем историком искусства, но кто сказал, что хороший текст об искусстве и искусствоведение синонимы? Никто никогда этого не говорил и правильно делал.» Это написано А. Ипполитовым о другом хорошем тексте об искусстве. В собственных его работах это именно синонимы. В книге «Просто Рим» чисто искусствоведческие рассуждения естественным образом чередуются с рассказами о развитии городской территории на протяжении последних двух тысячелетий, т. е. о дворцах, площадях и улицах Рима; рассказано (и очень интересно, с множеством малоизвестных подробностей) и об обитателях этих дворцов — кардиналах, банкирах и знатных дамах. Много места Автор уделяет истории Церкви, Реформации и Контрреформации, поскольку это имеет непосредственное отношение к строительству и украшению многочисленных римских храмов и базилик. Самое же ценное в книге — это рассказы о жизни и работе тех гениев архитектуры и живописи, чьими трудами Рим сегодняшний превращён в крупнейшую в мире сокровищницу искусства. Главными героями книги я назвал бы архитекторов Джан Лоренцо Бернини и Франческо Борромини и художников Микеланджело Меризи (Караваджо) и Аннибале Карраччи. Больше всего Автор пишет именно об этих четырёх создателях римского барокко. Но не менее интересны страницы, посвящённые творчеству художников второго ряда, как, например, Орацио Борджанни, анализ картины которого «Святой Карло Борромео», находящейся в Эрмитаже, как раз и является примером очень хорошего искусствоведческого текста. Отдельно следует отметить блестящий анализ эрмитажной картины лотарингского художника, представителя позднего французского маньеризма, Жака Белланжа «Оплакивание Христа», рассказ об истории появления этого шедевра в Эрмитаже и о том, почему этот большой художник сейчас известен только, как график.

В Риме снималось множество кинофильмов — шедевров киноискусства. Аркадий Ипполитов искусствовед в самом широком смысле, в том числе и киновед (и литературовед тоже), и в своё повествование о Риме он вставляет множество тонких замечаний об этих фильмах, о той роли, которую играют в них конкретные места съёмок, об актёрах и режиссёрах. Многие из этих фильмов, прочитав книгу, есть смысл посмотреть ещё раз.

Теперь несколько слов о тех, приведённых в книге, сведениях, которые вызывают сомнение или просто являются следствием чьих-то ошибок, вполне возможно, что и не авторских. Начну с одной из включённых в книгу 69-и чёрно-белых фотографий, которая при покупке книги бросается в глаза, будучи самой последней, около обложки. Подписи к ней ( Караваджо. «Убийство святого Матфея») верить нельзя. Эта же фотография на стр. 266 снабжена подписью — Караваджо «Призвание святого Матфея» — и тут всё верно. Не следует доверять и указанному (косвенно) в книге возрасту (более 100 лет), в котором ушёл из жизни двоюродный дядя Наполеона Бонапарта кардинал Жозеф Феш. В действительности он прожил всего 76 лет. Ещё казус — между авиньонским пленением Пап и эпохой Наполеона прошло не полстолетия, а около пятисот лет. И последнее — арка, перекинутая владельцами дворца Фарнезе якобы через Виа Джулиа, чтобы иметь доступ к Тибру из дворцового парка, в действительности должна была быть перекинута через новопроложенную набережную Тибра, т. к. эта набережная отрезала дворец от реки. Как минимум, здесь важно, чтобы читатель понимал, на какой стороне Виа Джулиа расположен дворец Фарнезе, тогда и по поводу арки сомнений не возникнет. Очень хотелось бы одновременно с выходом в свет основной книги о Риме увидеть и исправленное переиздание этого вступления к ней. А последний вопль в пустыне таков — убрать бы из книги упоминание о Елене Мизулиной да ещё в рассказе о трудной смерти Борромини! Против этой дамы лично я ничего не имею, но это, по моему, лишнее, не место ей в такой книге и в такой компании. А уважаемому Аркадию Викторовичу желаю крепкого здоровья, которое ему необходимо для трудной работы по претворению в жизнь всего задуманного.

В заключение два замечания чисто искусствоведческого свойства. Первое касается картины Караваджо «Призвание святого Матфея». Папа Франциск I считает призванным «не прекрасного мужчину средних лет, а угрюмого пазолиниевского типа юношу, склонившегося над кучей монет в правом дальнем углу.» Во-первых, юноша находится в левом ближнем углу полотна, а в правом дальнем стоит Иисус. Но главное не в этой странной ошибке, а в истолковании жеста «прекрасного мужчины». Автор считает, что этот человек, вероятнее всего (так мне кажется по возрасту и одежде), начальник мытарей, указывает на себя, выражая этим жестом вопрос к Иисусу типа «я ли это, Ты уверен?». Но на себя ТАК не показывают. Если бы этот бородатый показывал на себя, он бы просто приложил кисть руки к своей груди, а не вытягивал бы указательный палец вдоль плоскости полотна в сторону угрюмого юноши, который на Иисуса в этот момент не смотрит. Предположение Франциска I кажется естественным, а на кого указывает Иисус, ответить однозначно, исходя из его жеста, невозможно, расстояние великовато; поэтому-то пожилой начальник и засомневался. На себя он подумать, разумеется, не может, т. к. предполагает, что Иисусу гораздо нужнее молодые соратники. Такие, которым ещё хватит оставшейся жизни и на то, чтобы написать Евангелие, и на то, чтобы обратить в христианскую веру далёкую страну Эфиопию (ну, это не он так думает, конечно, а зрители). Замечание Автора, что истолкование сюжета Папой «противоречит всему композиционному построению» картины мне представляется ошибочным. Иначе говоря, прав всё таки Папа Франциск.

И второе. Проводя параллели между художниками разных эпох, Автор пишет: «Гойя — Микеланджело ослепший, и он же — ослепший Тициан.» Не сомневаюсь, что это глубокая мысль, но не вижу даже намёка на её истоки. Откуда это следует, что означает? Такие афоризмы в духе Козьмы Пруткова надо бы пояснять. Книга же написана, как мне показалось, не только для узкого круга искусствоведов. Пруткова я тут упомянул не просто так, а потому, что другой подобный афоризм Автора мне показался понятным и более остроумным: «Малевич — вылитый Леонардо в исполнении Козьмы Пруткова.» Тут сразу вспоминается знаменитая реплика Сальери по поводу исполнения музыки Моцарта бродячим скрипачом и становится ясно, куда послан уважаемый Казимир Северинович.

В трёхтомном сборнике сказок А.Н. Афанасьева эта сказка присутствует в двух сильно различающихся вариантах. Для первого тома десятитомного собрания «Сказки народов мира» составитель В. П. Аникин* выбрал вариант очень далёкий от русских народных стандартов. Я имею в виду роль в этих сказках дракона Змея Горыныча и Елены Прекрасной. Профессор Аникин сделал правильный выбор, несмотря на то, что этот десятитомник предназначался преимущественно для детской аудитории. Правильный именно потому, что сказка необычна. В ней доверчивый Иван купеческий сын, победив Змея, не убивает его, а, женившись на Елене, назначает этого супостата дворцовым поваром. Невероятный поступок; возможно, Змей имел соответствующее образование и предъявил Ивану диплом или был одним из лучших учеников Карлика Якоба по кличке Нос из сказки В. Гауфа. История об этом зигзаге биографии Горыныча умалчивает. Разумеется, хитрая тварь отплатила Ивану злом за добро, причём тоже невероятным, неслыханным доселе способом — Змей умудрился обольстить Елену Прекрасную, оставив таким образом далеко позади известное деяние самого Сатаны, обманувшего когда-то под видом Змея прародительницу Еву. Но Ева всего лишь яблоко съела, запретный плод. Елена же польстилась на плод куда более запретный, и тут приходят на память аналогичные поступки других не менее любознательных и любвеобильных дам, Леды, например, или той женщины, забавы которой красочно описаны Апулеем в «Метаморфозах», или матери Минотавра, дочке Гелиоса Пасифаи. Елена Прекрасная из русской народной сказки пожалуй даже превзошла смелостью своих античных предшественниц (а может быть и современниц, кто знает, когда всё это могло происходить?). Змей ведь наверняка был пострашнее осла или быка, а тем более лебедя. Умел ли Змей Горыныч принимать человеческий облик?** Вряд ли, тогда эта его способность нашла бы отражение в сказках, да и мог ли Змей представлять какой-то интерес для Елены Прекрасной в человеческом облике? Змей фигура намного более привлекательная, интересно же, а как это может быть с таким чудищем. Красавица и чудовище в нерасколдованном облике. В этом есть что-то сикамбрическое, не правда ли? Вот и почитайте такую сказку шести или семилетнему ребёнку (да ещё девочке) перед сном. И как потом выкручиваться?

Один только крупный недостаток есть, по моему, в этой сказке — никак не объяснил рассказчик, зачем Ивану был нужен второй точно такой же конь? Ему и первый-то не понадобился. Почему-то брат-сокол не придумал для Ивана ничего лучшего, что можно объяснить только недостатком воображения. Не у сокола, разумеется. И для чего оба этих коня били Ивана копытом в грудь? Смысла в этих эпизодах нет ни малейшего, никаких последствий они не имеют.

Сказка эта носит явный отпечаток довольно позднего времени её появления. «Эту рубашку пуля не берёт» — говорит Ивану брат-воробей. А конец просто удивительный и небываемый (но и «небываемое бывает», как сказал однажды Пётр I) — «... пришёл Иван купеческий сын во дворец, Елену Прекрасную РАССТРЕЛЯЛ, а на её служанке женился и стал с нею жить-поживать, добра наживать».

*) Известный филолог, доктор наук Владимир Прокопьевич Аникин ушёл из жизни чуть более года назад. Интересно, что и первый вариант сказки тоже весьма оригинален. Там шестиглавый змей (в этой сказке он пишется со строчной буквы) не отнимает у солдата (гг) рубашку, а, наоборот, дарит её ему в награду за труд. И позже спасает солдата от смерти и учит его, как отобрать рубашку у любовника жены. И конь богатырский, подаренный солдату змеем в качестве приложения к рубашке, оказывается очень и очень нужным в решающий момент.

**) Рубашку, отобранную с помощью любовницы у законного владельца, он носил, не снимая, но она же волшебная — кто ни оденет, всякому впору. И попробуй верни такое сокровище обратно! Ивану помогли братья-птицы, разработавшие хитроумную трёхходовую комбинацию и снабдившие его для воплощения её в жизнь золотым перстнем.

Уже второй отзыв мне попадается на ФЛ, написанный на сказку Перро, и размещённый на странице одноимённой сказки Гриммов (от 31 мая 2010 г). Это у Перро Красная Шапочка несёт бабушке горшочек масла, а в сказке Гриммов вместо масла бутылочка вина (винца в переводе Гатцука). И это у Перро девочка не узнаёт бабушку, но не потому, что давно её не видела (!), а вот почему: «Красная Шапочка разделась и легла в постель, но тут её немало удивило, каков у бабушки вид, когда она раздета.» У Гриммов волк, проглотив бабушку, надевает «бабушкино платье и на голову её чепчик», и эта, одетая, бабушка просто кажется девочке странной. Отзыв написан человеком, который, очевидно, считает себя знатоком сказок братьев Гримм. На сегодняшний день этот отзыв оценён другими знатоками довольно высоко — плюсов на семь штук больше, чем минусов.

Но это всё, хотя и неприятно, но не так уж важно. Куда интереснее главное отличие двух вариантов этой сказки. О морали сказки Перро я уже написал в отзыве на неё. Там всё серьёзнее некуда. Что же мы видим у Гриммов? После того, как девочка по просьбе охотника натаскала больших камней, которые «они и навалили волку в брюхо» (пер. Полевого, у Гатцука — «охотник наложил их волку полное брюхо»), в результате чего волк очень быстро издох, она подумала: «Ну уж теперь я никогда не стану в лесу убегать в сторону от большой дороги, не ослушаюсь больше матушкиного приказания.» Что ещё мог подумать ребёнок, не испугавшийся волка, потому что не знал, «что это был за лютый зверь» — мама не успела рассказать (!). Сказка Перро для взрослых, гриммовская же исключительно для маленьких детей, которых невозможно напугать жестокими сценами, т. к. дети не менее жестоки, чем волки, и только культура делает человека добрым. Поэтому и мораль её проще пареной брюквы — детям понятно, что надо слушаться маму.

Окончанием этой сказки, где появляется второй волк, переводчики пренебрегали, на мой взгляд, по двум причинам. Первая очевидна — не хотелось забалтывать мораль, т. е. тот простейший урок, который извлекла из опасного приключения Красная Шапочка. Вторая причина не лежит на поверхности, и её можно понять, прочитав сказку в переводе самого добросовестного из переводчиков Григория Петникова, который довёл работу до конца («Рассказывают ещё, что однажды, когда Красная Шапочка опять несла бабушке пирог...»). Эта вторая причина не менее существенна, и мне кажется, что дело тут в выходящей далеко из ряда вон, прямо-таки фантастической глупости этого новоявленного охотника на маленьких девочек. Переводчики (таково моё предположение) не хотели ставить в неловкое положение как братьев Гримм, так и вообще весь немецкий фольклор. Это надо читать, там всё ясно, как божий день. Не могут же, думали переводчики (и я с ними согласен), персонажи народных сказок, пусть даже и отрицательные, быть до такой степени лишёнными элементарной способности к соображению! Столь чудовищное скудоумие конечно же могло привести только к плачевному результату, и в финале волк тонет в большом каменном корыте, стоявшем около бабушкиного дома. Без всяких камней в брюхе.

В заключение хочу обратить внимание читателей на неожиданную фразу в переводе Гатцука: «Взял охотник ножницы, потихоньку разрезал волку живот*, а оттуда Красная Шапочка выглядывает.» В этом «потихоньку» (чтобы волк не заметил, вероятно) проглядывает ироническое отношение переводчика к этой сказке, которая, замахнувшись на рубль, ограничивается ударом на копейку.

*) Любопытная параллель со сказкой «Волк и семеро маленьких козлят». В ней тоже используются ножницы, булыжники (не просто камни) и иголка с ниткой. И прекрасно выспавшийся, как после общего наркоза, волк тоже тонет, правда не в корыте, а в колодце, но козье семейство не бабушка с внучкой, ему (семейству) и такой колодец подойдёт. Не в одной ли и той же немецкой деревне записаны собирателями эти две сказки?

«Всё, что происходит, — происходит из-за баб. Мужики думают, что творят всё сами. Сами воюют, сами пашут, сами зверя бьют, сами брагу пьют, сами врага режут. А на деле — не сами.»

А. Рубанов «Финист — ясный сокол».

«Итало Кальвино в предисловии к своему великолепному сборнику «Итальянских сказок» приводит старинную тосканскую пословицу: «Сказка не будет хороша, если к ней ничего не добавить». У каждого своя сказительская манера, свои достоинства и недостатки; кто-то заставит слушателей смеяться, кто-то — дрожать от страха, кто-то — заливаться слезами, а лучшие из нас умеют и то, и другое, и третье. Но для того, чтобы это получилось, мы должны пропускать сказки через себя: что-то добавлять, что-то убирать, поворачивать под новым углом, украшать и приспосабливать к современности. Печатная версия — это лишь отправная точка, а не пункт назначения.»

Ф. Пулман «Народные сказки Британии».

Издательская аннотация к этой книге напечатана на 4-й странице и на обложке и стала частью книги, поэтому начать есть смысл с нескольких замечаний, касающихся этой самой маленькой её части.

«В те времена каждый помогал каждому — иначе было не выжить.» Как автор аннотации пришёл к этой мысли? Очень просто. Вот эпизод, когда ребята, идущие бить Змея, впервые видят Марью. «Мы подошли ещё на шаг. Девка аккуратно поставила лохань у своих ног, отступила назад и положила пальцы на рукоять ножа — и это движение, очень особенное, воинское, медленное и плавное, выдало её с головой. Она ничего не боялась, дралась часто, и была, скорее всего, очень опасна.» Такой стала обыкновенная девочка за три года странствий по территориям, где «каждый помогал каждому.» Ещё немного и из неё получился бы отличный инструктор по рукопашному бою. Чтобы прийти к вышеприведённой мысли из аннотации, надо пропустить этот очень многозначительный эпизод. Только и всего. Действительно просто.

Как это очень часто случается, издатели, писавшие аннотацию, прочитали книгу по диагонали. Потому что первый из трёх мужчин (этому мужчине 13 лет), любивших Марью, ей только мешал (вместе с другим таким же мужчиной) а второй никуда её не довёл, т.к. сам жил на краю света, дойдя до которого Марья исполнила предсказание того, кого искала три года — истоптала железные подошвы, стёрла железный посох и изглодала железный каравай. Чтобы совсем уж не сесть в лужу, авторы аннотации просмотрели последнюю часть романа более внимательно, поэтому о третьем помощнике Марьи, Соловье-разбойнике, написали правду — он действительно доставил девушку в летающий город. И почему авторы аннотации решили, что Финист «не был человеком»? Это в сказке он оборотень, человек-сокол, а в романе он — человек. Правда, умеющий летать, ну и что? Да, не думали писавшие аннотацию, что Автор романа настолько выйдет из рамок сказки, вот и попали пальцем в небо. Но даже и в таком никуда не годном виде аннотация достигает цели — желание купить книгу появляется. Ну, что же, красиво врать не запретишь.

Примечание о том, что идея романа принадлежит режиссёру, мне кажется, объясняет некоторые странные моменты в нём. В сказке из сборника Афанасьева «Пёрышко Финиста ясна сокола» и в её несколько ироническом пересказе, принадлежащем Эдуарду Успенскому, три чугунных посоха Марья не стёрла а изломала*. В романе же единственный железный посох длиною в сажень (2,1336 метра) стёрся за годы скитаний до размера песта «в три пальца». Это очевидная режиссёрская находка — сначала кинозритель увидел бы двенадцатилетнюю Марью (читатель, разумеется тоже представляет, каков был «крест», взваленный на Машины хрупкие плечи) с трудом бредущей, опираясь на длиннющий (в полтора раза выше её самой) лом, примерно к середине пути в руках девушки уже опора нормального размера, позже ей приходится идти всё в более и более согнутом положении, наконец, когда сгибаться уже нет возможности, она вынуждена перейти на гусиный шаг, а последние пару сотен вёрст ей (уже пятнадцатилетней) ничего не оставалось (надо выполнять завет Финиста) как передвигаться ползком. Русская сказка тут оказывается явно умнее авторско-режиссёрского пересказа, совершенно, в сущности, издевательского в этой части**. Почему я пишу об этом так подробно, ведь, как уже было замечено, Автора «не интересуют детали, его интересуют идеи»? Вот поэтому и пишу, что идеи идеями, а дьявол-то как всегда прячется в деталях. А ещё — потому, что терпеть не могу прикрываемого какими угодно идеями издевательства и над людьми (хорошими к тому же) и над животными, пусть и не очень привлекательной внешности. Во второй части романа подробное, длинное, зримое (хоть кино снимай) описание садистского избиения и последовавшего за ним умерщвления старого, голодного зверя, который вовсе не нежить (и не враг людям, что понимает даже так называемая «нелюдь»), а всего лишь обыкновенный реликт, может привести только к одному неверному заключению — славяне народ ужасно тупой и жестокий. В действительности это не так, этот народ не более тупой*** и не более жестокий, чем всё остальное человечество, просто Автор, как и его герой, высококвалифицированный глумила (в этом слове нет ничего обидного, это такая артистическая специализация), его хлебом не корми — дай только посмеяться над читателем вместе с помогающим ему идеями режиссёром. А результат этого глумления выглядит крайне печально. В фольклоре любого народа те, кто сражается с драконами — Герои. Геракл, Персей, Илья Муромец и разнообразные Иваны, как дураки, так и царевичи. А тут они — садисты. Садизм вместо героизма. Доглумились соавторы, однако, повернули сказку под новым углом, украсили и, похоже, приспособили к современности...

Конечно, Автор местами остроумен, этого не отнимешь. Самым глубоким философом, блестяще объясняющим мироустройство, оказывается в книге почти бессмертный неандерталец Креп, фигура, напоминающая ГГ рассказа Саймака «Грот танцующих оленей». Остроумной бывает иногда и глупость. Таково утверждение любителя порассуждать на отвлечённые темы Ивана Корня: «Сделал полдела — считай сделал всё.» Это может прийти в голову человеку, не создавшему за всю жизнь ничего ценнее обыкновенного бубна. Противоположная мысль — кто сделал полдела, тот начал — принадлежит Аристотелю, сведения о котором к 13-му веку н. э.**** до славянского мира ещё не дошли. Великий грек говорил о людях, создающих истинные материальные и духовные ценности, когда главные трудности выявляются как раз в стадии завершения работы, доведения её до совершенства. Философия глумилы очень примитивна, хотя сам он кажется человеком не таким уж простым, иначе как он, порядочный в молодости человек, сумел бы стать в зрелые годы вором. Не известно, правда, можно ли верить всему, что он говорит. Скорее всего, нельзя. К числу глупостей неостроумных я бы отнёс следующее высказывание глумилы Ивана: «Никакой живой человек по доброй воле в дом кузнеца не сунется.» Очевидная чушь, особенно если учесть, что сам Иван и его товарищи попали в дом кузнеца именно по своей доброй воле.

В общем, иногда кажется, что Автор пишет, что в голову приходит, не очень затрудняясь наличием связи написанного сегодня с написанным вчера. Ещё пример. Только что князь птиц договорился с ведьмой о возвращении через пять дней, как Иван Ремень (а он подслушивал) сообщает своим спутникам, что «нелюдь прилетит нынче ночью. Так он обещал старухе.» Т. е. Иван врёт, прошло всего около полутора суток. И нелюдь прилетает (!), так решили эти два вруна (Иван и Автор), посовещавшись где-то там за пределами текста романа, в своей так называемой творческой лаборатории.

Вот ещё один продукт этой лаборатории, хорошо дополняющий впечатление о ней читателя. Во второй части князь птиц, тоже именем Финист (они не птицы и не оборотни, и это уводит роман совсем уже далеко от первоисточника), жалуется ведьме, что его народ «не плодится» и «если так будет дальше, через триста лет сгинем вовсе». В третьей части о жизни летающего города рассказывает Соловей, человек большого жизненного опыта и уж точно поумнее двух предшествующих Иванов вместе взятых. И вот что он говорит: «... весь мой народ ... смотрел в будущее уверенно и прямо.»; «в правление князя Финиста средний рост взрослых мужчин нашей расы увеличился почти на половину локтя.»; «Да, это был Золотой век: как я себе его представлял по рассказам школьных учителей.» Вот так! Стало быть, врёт князь Финист?! Но какой смысл этой дезы в частной беседе с ведьмой? Постепенно выясняется, что никакого, и остаётся только счесть этот финт ушами за ещё одну «идею», возможно, режиссёрскую, по ходу повествования благополучно канувшую в лету.

И всё-таки книга в целом, благодаря удачной последней части, получилась, очень уж материал хорош, такой трудно испортить безвозвратно. Автор, конечно, Мастер, и он сумел, доведя, иногда с грехом пополам, работу до половины (т. е. положив ей начало) завершить её достойно. Третья часть намного интереснее, в частности — информативнее и динамичнее, первых двух. Хотя, может быть, не стоило пытаться подвести научную базу под (в буквальном смысле) летающий город. Какая уж там «подъёмная сила» исходящая от обитателей города, живущих на его поверхности, а не под ней. Иначе говоря, подъёмная сила, никак не противодействующая силе земного тяготения. Пусть бы уж висела эта тяжело нагруженная людьми, металлом, камнями, жидкостями и т. д. и т. п. платформа тем же способом, какой используется в сказке, то есть волшебным. Да ещё там зачем-то припутана летающая лодка (князь Вертограда с охраной на ней прилетают), хотя для полёта этим ребятам ничего не нужно (разве только щиток от ветра), лодка только мешает. Эта лодка — ещё один забытый продукт всё той же лаборатории? Лучше бы Автор и те, кто ему помогал, придумали, как Марья добилась того, чтобы лишённый памяти Финист её вспомнил. В сказке такая задача перед ней не стоит, а тут — думайте, что хотите. Я думаю, ведьма чуточку подкорректировала действие горыновой слюны, но в книге и на это нет даже намёка.

Иногда кажется, что третья часть написана другим человеком, возможно, женщиной. Особенно её восьмая глава, где ведьма Язва рассказывает о своей жизни. Это шедевр, с которого я рекомендую, что может показаться парадоксальным, начать чтение. Интерес от такого «спойлера» не пропадёт, а, наоборот, возрастёт, а недостатки романа уже не покажутся столь заметными, поблёкнут.

*) Это яркая и в то же время простая метафора, передающая тяжесть пройденного пути. Башмаков с железными подошвами тоже была стоптана не одна пара, а три; и железный каравай хлеба выдуман Автором романа, чем это лучше трёх каменных просвир из сказки, мне так и осталось не ясным. Ну, выдумал, и ладно, имел право.

**) Чтобы идти с посохом переменной длины всё время в нормальном положении, нужно придумать и изготовить не очень-то простую деревянную конструкцию (если коротко — это трубка) навершия к посоху. Для изготовления такого навершия нужен не только нож, но и шило и прочные волокна для стяжки трубки. Ни одна девочка в мире не додумалась бы.

***) Хотя в этом конкретном сильно растянутом эпизоде героями романа было сделано особенно большое, сверх меры, количество ошибок. Например, лезть с сосудом для набора слюны чуть ли не в пасть к разозлённому ящеру, в то время, как эта позарез нужная слюна капала из пасти на землю, не было необходимости. Но привязать сосуд к ветке никому в голову не пришло, садисты вообще плохо соображают, да и лишились последних сил, охаживая тяжёлыми дубинами несчастную тварь.

Может быть, описывая избиение змея Горына, Автор решал какую-то важную задачу, но забыл даже намекнуть на её существование? Может быть, он хотел этими сценами показать, что эти ребята с дубинами нечто худшее, чем обыкновенные дикари? Глупый и жестокий ребёнок Потык, разбойник и убийца Иван Ремень (он бывалый воин и наставник молодёжи только в своей долине) и равнодушный исполнитель любых приказов Тороп (равнодушный по гамбургскому счёту, в «бруноясенском» смысле) — таковы на самом деле эти Марьины «помощники». Хорошо, если так, но лучше бы намекнул.

****) Действие в романе довольно точно привязывается к реальному историческому фону. Князь птиц говорит, что в земле Хань, далеко на востоке, есть другие летающие змеи. Но ему Китай столь же безразличен, как и весь человеческий мир. Династия Хань правила около полутора тысяч лет назад. Время Хань давно прошло, но вот упоминание в романе императора Византии Василия II, совершившего своё очень громкое, ставшее легендой, преступление в 1014 году, приводит к выводу, что действие происходит примерно через полтора века после этой даты. В южных степях уже хозяйничают половцы, до монгольского нашествия ещё далеко, значит годы на дворе примерно 1140-е — 1160-е. Правда, когда Автор сообщает об очень солидном возрасте глумилы, повествующем о далёких днях своей молодости (а это середина 12-го века), он (Автор) ещё не знает, что будет говорить по этой теме в дальнейшем. Это следует из того, что глумила дожил примерно до взятия ордой Киева, но в первой части романа о нашествии Батыя нет ни слова. Эта привязка к истории не нужна в романе абсолютно. До упоминания Василия II читатель имеет все основания для предположения, что дело происходит примерно за 2-3 столетия до крещения Руси, и это вполне правдоподобно — там везде сплошные идолы да волхвы, в жертву богам (их много!) приносят животных и отгоняют их кровью злых духов. Кроме того, остаётся не ясным, является ли Автор приверженцем Новой хронологии Фоменко-Носовского, совмещая былинные времена Змея Горыныча и Соловья-Разбойника с хорошо известными из документов, хроник и летописей событиями, или наоборот — остроумно эту хронологию разоблачает.

«Брамбамбрыссимо! Карамбабиссимо!» — эти слова Тарабарского короля из пьесы А. Толстого «Золотой ключик» можно было бы использовать в качестве наикратчайшего отзыва (буквально в двух словах) на первую часть романа-эпопеи с почти таким же названием. Но, скорее всего, меня бы не поняли те, кто книгу не прочитал. Да и как бы они не пожелали мне провалиться в тартарары вместе с королём и его бандой. А хочется, чтобы поняли все, и поэтому короткий отзыв продолжает оставаться недостижимым идеалом. Нижеследующая заметка, отдалённо напоминающая отзыв, ни в коем случае не претендует также и на высокое звание рецензии. Да и какая может быть рецензия, если повествование остановлено на одной трети дистанции? Но я полностью согласен с аннотацией на эту треть (аннотация это, в первую очередь, реклама) и поэтому предлагаю считать написанное мной существенно расширенным её вариантом.

К литературному хулиганству я всегда относился положительно. Начиная от Рабле и всем известных пушкинских опытов такого рода и так далее. Помнит ли кто-нибудь откуда это: «... верховный жрец десятого легиона съел в живом виде легионного волкодава, который съел у него весь запас сушёного мяса на зиму.» Не мучайтесь, потом скажу. Примеров такой литературы можно привести тьму, но приведу только три названия — «Москва-Петушки», «Суер-Выер» и «Бытие наше дырчатое» — этого достаточно, чтобы было ясно, о чём речь. В книге Харитонова хулиганство сплошь и рядом переходит в литературный бандитизм, способный принести реальный вред недостаточно подготовленному читателю. Как свести этот вред к минимуму? Поможет ли мудрый совет, содержащийся в статье «От автора», с которой начинается книга? Вряд ли, боюсь, что следовать этому совету-инструкции будет крайне затруднительно, т. к. плевать и дуть придётся по несколько раз почти на каждой странице (а их в первом томе 715), и во что же при таком способе чтения превратится книга? Так что думайте сами и решайте сами. На сегодняшний день уже ясно, что «Путь Базилио» прочитали в том числе и люди недостаточно подготовленные. Именно в этом заключается причина сложившегося у них ошибочного мнения — все герои романа омерзительны. Это было бы верно, если бы они были людьми, но роман так убедительно написан, что мы принимаем за людей генетически модифицированных животных, у которых звериная основа и абсолютно человеческие гиперсексуальность и наличие второй сигнальной системы.* Это что же получается — дар членораздельной речи что ли омерзителен? Если же речь идёт о поедании побеждённого противника (зачастую в живом виде; кстати, цитата в самом начале этого отзыва из сборника «Парнас дыбом»), то это нормальная вещь в животном (а кое-где и в человеческом) обществе. Здесь промелькнуло слово «основа». Это одно из важнейших понятий в романе, поэтому остановлюсь на нём подробнее. Основа это совокупность тех частей организма животного, на которую (на совокупность) методами генной инженерии накладываются характеристики, приближающие объект воздействия к человеку, или просто повышающие качество того, что есть. Эта процедура называется ребилдингом. Например, ГГ первого тома эпопеи кот Базилио по своей основе сервал**. Тех, кто внешне более всего походит на человека, называют хомосапыми, что вполне естественно и понятно, причём некоторые хомосапые имеют даже правовой статус — человек, таков папа Карло Коллоди, шимпанзе по основе. Основа Пьеро — бонобо, Арлекина (его полное имя Арлекин Совиньон Блан Гондон) — макака, Джузеппе — бурый медведь, Шушара, конечно, по основе крыса (у неё высокий правовой статус — недочеловек и поразительное личное имя: Суассара Лиомпа Андреа Дворкина***; рассказ о себе она начинает словами: «Больше всего я ненавижу всех.»), губернатор Директории (его имя Наполеон Морган Гейтс Пендельшванц, правовой статус — человек, хотя ребилдингу подвергнут не был) — гиппопотам. Тот самый, между прочим, которого доктор Айболит когда-то вытащил из болота (в романе Айболит это фамилия Дуремара Олеговича****). Наиболее неприятная основа называется мент, причём, ни единого намёка на происхождение этой основы в книге нет, а среди современной фауны такие животные отсутствуют. Один из самых злющих сатирических эпизодов этого остросатирического романа связан именно с этим вызывающим отвращение существом.*****

Есть ещё в этом мире государство, где правит привилегированная верхушка — пони. Остальное население сплошь «заняшенное» и бесправное. Высшая ступень развития рабовладельческого строя, когда никакие перемены уже невозможны. Великий мастер сатиры Свифт получил бы огромное удовольствие, если бы смог это прочитать и сравнить с изображённым в «Путешествиях Гулливера» государством гуигнгнмов. Очень разнообразны, остроумны, а иногда весьма прозрачны имена поняш. Всего три примера: Немезида Поклонская, Псюша Сучак, Мирра Ловицкая (реальная Мирра была Лохвицкая).

Много места занимают в романе нахнахи — очень интересная, хотя и малопривлекательная часть населения Страны Дураков. Ну, на этом народце я здесь задерживать внимание читателей не хочу, этот образчик этнографического исследования надо обязательно прочитать, не забывая при этом всё сказанное мной выше по поводу омерзительности. Мне почему-то запомнилась такая вот незначительная деталь — «... в моче нахнахи обычно маринуют шашлык.» С тех пор много воды утекло, но память штука несмываемая, и автора понять совсем не трудно.

Интересно и имеет смысл в книге всё, даже придуманные Автором ругательства, которые, мне показалось, как-то связаны с окружающей нас повседневной жизнью, но как, я пока не понял. Надеюсь, другие читатели окажутся более проницательными. Их (ругательств) всего-то три, но при той витиеватой речи которую часто приходится слышать в самых разных местах (и эта же специфическая витиеватость матовокрасной нитью проходит через весь роман) придумать целых три новых! Уважуха. Итак: «джигурда» (носит оттенок презрения), «скобейда» дефолтная (вариант — пупырчатая, и вообще какая угодно, уже посильнее) и последнее — это такое своеобразное проклятие, ну, например, — что б тебя «печенью гозмана» накормили! А вот некоторые артефакты, не перекочевавшие в роман из «Пикника на обочине», придуманы Автором с величайшей изобретательностью. Это, например, хакамада, чубайс, молочко комсомолки, золотой «дублон», который ещё сыграет свою роль в последующих частях романа и замечательный сусанин, которого, даже если бы он и был придуман Стругацкими, не пропустила бы цензура никогда и ни за что.

Надеюсь, мне удалось дать хоть какое-то представление об этой единственной в своём роде книге (огромной «басне Крылова», но только Константина), о том невероятном мире-зоопарке, который в ней описан. А ведь я даже не упомянул о втором ГГ этой части эпопеи козле опущения Септимии Попандопулосе, личности не менее колоритной, чем кот Базилио; не нашлось места и для описания огромного города называемого Директория, города, в котором от Невского, можно, пройдя по Тверской, Малой Арнаутской и бульвару Капуцинов, быстро выйти на Александерплац. А есть ещё города Понивилль и Бибердорф, производящие, пожалуй, даже более сильное впечатление, чем Директория. Улицы этих городов не просто полны неожиданностей, они набиты неожиданностями до отказа. А упыри, с их неизвестно откуда взявшимся заклинанием, смысла коего никто не понимает — «кто не скачет, тот москаль» ! Жаль, но ничего не поделаешь, обо всех и обо всём написать невозможно. В заключение не могу не упомянуть об огромном количестве скрытых и явных отсылок к различным литературным героям. В этом удивительном мире доктор Моро и профессор Выбегалло упоминаются в одном ряду с Ньютоном и Эйнштейном, ребилдинг проводится методом Выбегалло-Преображенского а медико-биологический центр в Директории носит имя Вайнгартена. Обнаружилась даже известная реплика Скарлетт из романа «Унесённые ветром» — «Я подумаю об этом завтра», — решил кот и отключился.» И, наконец, об искусстве, от которого не сохранилось ничего, кроме (благодаря тому мертвецу, владельцу «сундука») поэзии (поняша Львика читает Бориса Рыжего) и эстрады. Песнопения Григория Лепса, Юрия Антонова, Аллы Пугачёвой, Ваенги, Димы Билана, Юрия Лозы («Плот» напевает Шушара, но где она на нём плавает, это мне просто неловко описывать), Гарика Сукачёва и многих-многих других слушают все, независимо от основы, исключением здесь являются разве что совсем уж тупые существа типа злопипундрия двурогого, зверя опасного и непредсказуемого, но прекрасно понимающего по русски.

*) Есть у этих животных и ещё одна особенность — способность к творческому мышлению. Возможно ли добиться такого результата с помощью генной инженерии? Видимо, именно в этом и заключается главное фантдопущение Автора.

**) Базилио кот не простой, а электрический, модель ТомКэт. Здесь Автор, как обычно, проявляет своё многообразное остроумие, т. к. Томкэт F-14 это многоцелевой палубный истребитель четвёртого поколения.

Существуют и растительные основы. Например, Буратина по основе бамбук.

***) От последней части этого имени исходит сильнейшее амберное амбре.

****) Почему Олегович? Надо читать дальше. А соединение Дуремара и Айболита в одну личность идея плодотворная. Фамилия Айболит, видимо, еврейского происхождения, похоже на Израилит.

*****) Перед тем, как привести цитату о менте, не могу не вспомнить о реальном человеке, вероятно, одном из друзей или хороших знакомых Автора. Это Валентин Павлович Защёкин, командир отделения спецназа Директории (основа — петух), умерший от инфаркта в стычке с нахнахами. Очень уж у него правдоподобная биография. Видимо, Харитонов устроил ему в романе достойные поминки.

Теперь обещанный отрывок из романа: «Менты, волки и прочие позорники считались существами, которым ни в коем случае нельзя давать никакой власти, даже самой незначительной — так как они не способны употребить её иначе как во вред окружающим. Представить же себе мента в качестве полицейского начальника кот был просто не способен — во всяком случае до сего дня. Потому что прямо перед ним сидел и вонял тухлятиной самый настоящий мусорина: здоровенный, свиномордый, иглокожий.» Примерно в те дни, когда я это читал, был арестован генерал-лейтенант Михаил Мурзаев, сообщение об этом (да и сам генерал) выглядело, как прямое подтверждение приведённой цитаты. И таких случаев оказалось множество. Я был в шоке и до сих пор вышел из него не полностью. Неужели это тупик!? А, может быть, надо просто посмотреть на это явление под другим углом? Не идёт ли вокруг нас медленно и плавно процесс озверения довольно большой группы хомосапых, которая, сохранившись при апокалипсисе, продолжит успешное существование и доживёт до далёких времён, описываемых в романе? В таком разе это никакой не тупик, а ещё один блестящий социологический прогноз автора, уже доказавшего свои в этом деле способности выдающимся рассказом-памфлетом «Маленькая жизнь Стюарта Кельвина Забужко».

Цикл Волкова может служить неплохой иллюстрацией к литературоведческой теории американцев Алексея и Кори Паншиных. Фантастика, согласно их представлениям, шла в своём развитии от «Деревни», области мистических и необъяснимых явлений, в направлении «Мира за Холмом», всё в большей степени получая опору на научные достижения, т. е. постепенно превращаясь в научную фантастику. От Уолпола и Мэри Шелли через Эдгара По и Жюля Верна к Уэллсу, сделавшему на этом пути своей «Машиной времени» решающий шаг, и далее к Хайнлайну, Азимову и другим отцам-основателям современной НФ. У Волкова поначалу о науке речь вообще не идёт, сплошная сказка и магия. Позже Урфин Джюс оживляет мёртвую материю с помощью случайно открытого им чудесного порошка.* Это уже начало пути, на котором управление силами природы постепенно переходит от потусторонних сущностей или местных магов к обычным людям, использующим силу науки и инженерной мысли. В повести «Жёлтый туман» впервые описано климатическое оружие со всеми страшными последствиями его применения и здесь же появляется прототип противогаза. И хотя свойства волейбольных мячей основаны пока ещё на волшебстве (будучи сшитыми из кожи, они не имеют накачиваемых камер, да и воздушного насоса никто пока не изобрёл), но зато сделан гигантский шаг вперёд в области двигателестроения, шаг практический и теоретический одновременно. Быстро обучающийся стальной рыцарь Тилли-Вилли, передвигающийся, как обыкновенная заводная игрушка, делает фундаментальное, даже революционное, открытие — он предлагает идею и метод перевода своих пружинных двигателей от пополнения энергией с помощью обычных заводных ключей (эту работу выполняли дуболомы) к подзарядке (или, вернее, подзаводу) от других совершенно таких же пружин. В повести об этом сказано несколько уклончиво, как это делают все писатели-фантасты в подобных ситуациях: «... гигант пустился в такие технические рассуждения, что мы с вами всё равно ничего не поймём и речь его передавать не стоит. Скажем лишь, что суть предложения состоит в следующем: одна рука, поднимаясь или опускаясь, заводит другую, левая нога заряжает правую и наоборот.»** Здесь Александр Волков решил проблему, которую пока, кажется, никто не осилил — создал механический perpetuum mobile. Только один намёк на несерьёзность этого открытия мне удалось обнаружить в повести. Дело в том, что Тилли-Вилли в отличие, например, от Страшилы, вообще не имеет мозгов. Никаких. Он оживает и начинает говорить сразу после рождения, такова сила магии создателя этого заповедника богоравного Гуррикапа. Но, чтобы ходить, говорить, сражаться и даже руководить государством, мозги не обязательны, последнее неопровержимо доказано биографией Страшилы. Для изобретения же вечного двигателя мозги предмет абсолютно излишний, их наличие изобретателю противопоказано и, возможно, по этой причине такой двигатель не изобретён до сих пор. Вот это, по-моему, и хотел сказать Волков, заставив именно Тилли-Вилли сделать столь грандиозное открытие.

В последней повести цикла («Тайна заброшенного замка») Автор уже совершенно освоился в «Мире за холмом», там появляется звездолёт с пришельцами, лучевые пистолеты, вертолёты. А Урфин Джюс наблюдает звёздное небо с помощью телескопа.

По мере усиления научной составляющей в цикле магия становится слабее. Арахна*** лишается многих своих колдовских умений за пять тысяч лет сна. Правда, вектор развития НФ здесь ни при чём (вообще-то, с полной определённостью это утверждать невозможно), слишком долго спала, вот и всё. Но частичная потеря волшебных свойств ковром-самолётом, который теперь не способен преодолевать водные преграды, по каковой причине Арахна вынуждена переходить вброд канал, окружающий Изумрудный город, вместо того, чтобы приземлиться прямо перед дворцом ... — это очевидное следствие перехода в «Мир за холмом». Да и не ослабни ковёр так вовремя, Арахна разнесла бы Изумрудник на камушки и цикл был бы закончен задолго до появления Тилли-Вилли. И драконы в Волшебной стране не правильные, не огнедышащие, а будь они такими, преимущество Арахны в «авиации»**** мгновенно испарилось бы и опять-таки цикл закончился бы слишком рано. Таковы издержки перемещения в «Мир за холмом». Проигрывая в огневой мощи, по грузоподъёмности дракон из «Жёлтого тумана» сравним с ИЛ-76, ведь он перевёз на огромное расстояние тяжеленного Тилли-Вилли в разобранном состоянии и даже с запасными деталями.

С книгой Паншиных я связал цикл Волкова не случайно. Александр Мелентьевич на 16 лет старше Хайнлайна, а когда появился русский перевод «Машины времени» ему было 20 лет. К тому же Волков математик по образованию. Он вовремя родился и вовремя написал свой фантастический цикл, с очевидностью подтвердивший правильность паншинской теории. В связи с этим ещё одно, последнее, наблюдение. Паншины уделяют много внимания роману Ж. Верна «Путешествие к центру Земли», как важному этапу на пути развития НФ. А разве путешествие Тима и Элли из Айовы в Волшебную страну по системе пещер и подземных рек не заставляет вспомнить путешествие профессора Лиденброка и его племянника?

*) Джюс это такой новый Франкенштейн, поставивший на поток производство големов, а в книге Паншиных «Мир за холмом» роману Шелли отведено достойное место.

Почему для оживления деревянных солдат понадобился какой-то волшебный порошок, а творение Чарли Блека ожило само собой — отдельный интересный вопрос. Вероятно, Волкову не сразу пришло в голову сделать оживление монстров искусственного происхождения одним из основных волшебных свойств созданного Гуррикапом мира.

**) Чтобы ещё лучше представить значение этого открытия, предлагаю простую электротехническую аналогию. Есть два железнодорожных вагона. Когда колёсные пары одного из вагонов приводятся в движение двигателями постоянного тока, работающими от аккумуляторов, колёса другого вагона вращают генераторы, от которых заряжается вторая группа аккумуляторов. Первая группа разряжается и машинист переключает состав на движение от второй группы. Такой поезд, как можно легко догадаться, может двигаться сколь угодно долго, например, пока машиниста не заменит сменщик. Вот какую проблему решил по пути к логову Арахны модернизированный Железный Дровосек, и это уже чистейшая НФ, т. е. тот самый «Мир за холмом».

Слова «модернизированный Железный Дровосек» нуждаются в небольшом комментарии. У Дровосека мозги-то были на месте, в его новой железной голове, куда их не забыл вставить кузнец. Дровосек, как мы помним, был обычным взрослым мужчиной до того, как Гингема заколдовала его топор. Поэтому модернизация здесь свелась к двум неравнозначным усовершенствованиям: первое и главное — отсутствие мозгов, а второе — существенное увеличение размеров, меч же вместо топора, с точки зрения конструктора, доработка не принципиальная.

***) Пара слов об этой, как некоторые считают, женщине. Предками её были, очевидно, гигантские пауки, а это означает, что не все человекообразные на Земле произошли от обезьян, была и другая ветвь эволюции. Эта научная проблема в повести не обсуждается, Автор лишь намекает на её существование, наделив свою героиню очень много говорящим именем. Возможно, Арахна — «последняя из могикан».

****) В повести сознательно «забыты» летучие обезьяны, которых боится Арахна. Если бы войне предшествовала более тщательная дипломатическая подготовка, и удалось бы заключить союз с обезьянами, то (снова попадаем на ту же развилку) отпала бы необходимость создания Тилли-Вилли, а фантастическое содержание повести сильно сместилось бы в сторону «Деревни».

«На дальней станции сойду, — Трава – по пояс! И хорошо, с былым наедине, Бродить в полях, Ничем, ничем не беспокоясь, По васильковой, синей тишине.» Очень похожая мысль приходит в голову одному пассажиру поезда Чикаго — Лос-Анжелес. А вдруг ещё и увидит там что-то особенное? «Эта идея почему-то совсем не навевает на меня тоску» — говорит он попутчику. Знал бы он, что его ожидает!...

Брэдбери в первых же строках возвращает читателя в реальный мир, дополняя формулировку названия рассказа: «Точнее, не выходит никто посторонний». Разумеется, выходят здесь, например те, чьи родственники похоронены на местном кладбище. А также те, кто навещал по делам столицу штата, добавлю я от себя. Но старика, задумавшего совершить «идеальное убийство», интересуют только чужаки. Около 20-и лет он ждал и, наконец, свершилось! Его амёбно-обывательская и предельно простая философия сводится к тому, что «каждый человек в своей жизни хотел бы совершить хотя бы одно убийство, сбросить груз, лежащий у него на плечах, отыграться за все несбывшиеся убийства, за то, что ему не хватило духа поднять руку на своих врагов.»* Сказано — сделано. Ну, или почти сделано, а, может быть, и будет сделано, если подвернётся другой случай. Пока помешала только невероятная находчивость предполагаемой жертвы, но преступление осталось в проекте, тут нет сомнений. И вот что здесь самое интересное. Старик за 20 лет раздумий всё-таки не смог предусмотреть всех возможных обстоятельств. Видимо, напрасно он думал об этом «не каждый день, даже не каждую неделю.» А иногда забывал «на целые месяцы» (ну, это он врёт, невозможно, сидя 20 лет каждый день на том же месте, месяцами не думать о том, для чего сидишь). Но, старик, очевидно, никогда не ездивший в комфортабельных пассажирских вагонах, не мог вообразить, что, как минимум, один человек (проводник) вскоре даст свои показания в полиции, расследующей дело о пассажире, не доехавшем до Лос-Анжелеса. А был ещё и попутчик, которого найдут, с помощью объявления в газете. А старик со станции Рэмпарт, просидевший там 20 лет на стуле, и вдруг прекративший это своё дежурство, наверняка тоже попадёт в поле зрения сыщиков. Мне почему-то кажется, что у него не хватило бы ума в случае удачи просидеть на том же месте ещё месяц-другой. Короче говоря, старик, неудачник по жизни, неудачно задумал и то дело, которое, как ему кажется, могло бы в значительной степени его неудачную жизнь реабилитировать.

А сошедший с поезда коммивояжёр просто ответил старику, как говорится, тем же концом по тому же месту, хотя собираясь выходить и сразу же после того, как оказался почти в полном одиночестве на улицах Рэмпарта, ни о чём подобном не думал. Его сочинённый наспех план «идеального убийства» ещё более ущербен, чем план старика. Пристрелить и закопать. Но лопату или заступ в карман не положишь. И что в городке купить, что с поезда с лопатой сойти, всё одно — засветишься стопудово. Старик здесь «побеждает по очкам» — он планирует спрятать «концы в воду». Но тем не менее, пассажиру сочинённая им в стрессовом состоянии ахинея настолько понравилась, что он тут же стал считать её «истинной правдой», т. е. он как бы вот только что понял «почему вышел на этой станции и бродил по городу.» Он ведь почти такой же неудачник, как и его собеседник. Хлеб коммивояжёра нелёгок. Дома они бывают редко, а ездить приходится не в скорых поездах, а в почтово-пассажирских, останавливающихся, как у нас говорят, у каждого столба.**

Брэдбери хороший психолог, и он очень ясно и даже красиво показал в этом рассказе, что если ты неудачник и в своих неудачах винишь окружающих, а не самого себя (так уж устроены у тебя мозги), то такая архисложная операция, как идеальное убийство, для тебя совершенно точно окажется невыполнимой.

Всё описанное в рассказе как нельзя более серьёзно, но в одном месте Автор не удержался от очевидной юмористической вставки. Пассажир, излагая старику свои соображения о причинах наличия у него таких же мыслей, говорит: «Дела в последнее время идут неважно. Жена больна. На прошлой неделе умер лучший друг. В мире много войн. А я сам как натянутая струна.» Это вот «в мире много войн» вызывает улыбку и помогает читателю понять отношение Автора к происходящему. С одной стороны, так объясняется существенное количество (возможно, большинство) немотивированных убийств***, с другой же стороны трудно относиться очень уж серьёзно к проблеме, порождённой исключительно недостатком извилин в коре больших полушарий.

*) Убожество идеи подчёркнуто, едва ли сознательно, убогим переводом: «хотел бы ... хотя бы».

Есть и ещё казусы в переводе. Например, расположение вокзала относительно городка вызывает недоверие, т.к. попасть в город можно только перейдя железную дорогу. Сомневаюсь, что у Брэдбери вокзал расположен настолько неудобно. Отсутствует даже обычная привокзальная площадь. Любой читатель сумеет всё это увидеть, если станет наблюдать за каждым шагом ГГ со стороны и чуть-чуть сверху.

**) Настоящий экспресс проносится мимо Рэмпарта «с диким воем» и грохотом.

Кстати, о Рэмпарте. Существование такого населённого пункта это не что иное, как фантастическое допущение Автора. Оно здесь единственное, всё остальное реально. Столь же реально, как то, что прокладка железной дороги через захолустный городишко всегда резко меняла (и меняет) его жизнь и облик; городишко перестанет быть захолустным и постепенно превратится в город, на вокзале которого уже никак не сможет появиться преступник-мечтатель-одиночка, поджидающий с терпением паука свою случайную жертву. Дело это станет организованным и (вспоминается название одного хорошего фильма братьев Коэн) старикам в нём места не будет.

***) Может быть, примерно такова психологическая основа жизненного выбора наёмных убийц.

« — Уйдёт он хоть когда? — с надеждой спросил Вася. Так ребёнок спрашивает взрослого, который может всё поправить. — Не хочет он никуда уходить. Он, Вася, богом быть хочет. ... [...] ... Он, Вася, людей любит. Только по своему, как псих. ... [...] ... нравится ему тут. Жиреет. Растёт. — Да, — устало согласился Вася. — Надо же ... богом ... представляете, что за страна будет? — Почему же нет, — сухо сказал мальфар. — Очень хорошо представляю.» В Одессе времён расцвета застоя всё заканчивается по гамбургскому счёту благополучно. Мальфар, договорившись с очень сильным демоном из Северной Америки, становится миродержцем. Хотя, когда держать мир было некому, он почему-то всё-таки существовал. Почему это было возможно, Автор не сообщает. Подозреваю, что сама не знает. Да и кто может знать такие вещи? Достаточно и того, что Мария Галина оказалась удивительно проницательным пророком в своём отечестве. Посильнее Нострадамуса, пожалуй. С талантливыми писателями такое иногда происходит, талант — ведь это божий дар, не так ли? Стало быть, может творить чудеса. И вот, на наших глазах, предсказанное становится явью. Целая орава «паразитов второго рода» набрасывается на развалившийся Союз, самый большой кусок которого оказывается им не по зубам, а во что они превратили второй по значению кусок Союза, мы сейчас имеем «удовольствие» наблюдать. И если кто-то из североамериканских демонов сумеет стать там богом, это может привести к крупным неприятностям, в сравнении с которыми нынешнее положение будет казаться почти райской идиллией. Одесситы это наверняка уже хорошо понимают. «Так оцепят тут всё, — сказал мальфар неуверенно. — Такое начнётся ... оцепят и не выпустят, и нехай тут все друг другу глотки поперегрызают.»

О недостатках повести даже и говорить не хочется, на фоне такой интересной главной идеи это прозвучало бы, как мелкое занудство. И вот какой вопрос появляется в связи с переизданием романа «Малая Глуша» в этом году — неужели первая часть никогда не издавалась без второй, которая первую часть почти не глушА, сама по себе очень хороша?

«Луч» роман очень неоднозначный и рассуждать о нём дело не лёгкое, особенно зная, что много интересного уже написано. Попробую всё же произвести некоторую раскладку по полочкам, по возможности не повторяя предшествующих раскладок.

«Она не помнила, как спустилась со сцены и как прошла мимо пятиметровой статуи Грега — мраморной, с живым одухотворённым лицом. В экипаже «Луча» были гениальные скульпторы...». До конца романа остаётся немного больше половины, когда кажется, что Авторы окончательно дают понять — нет никакого полёта к Проксиме Центавра, а есть некий эксперимент, проводящийся в неподвижной системе координат.* А где ещё к услугам гениальных скульпторов могут существовать каменоломни, в которых только и можно найти кусок мрамора, подходящий для гигантской статуи? Или корабль, не имеющий достаточно ресурсов, чтобы не убивать ещё совсем не старых членов экипажа, может принять в качестве груза солидный набор мраморных заготовок да ещё и таких размеров, которые практически никогда не требовались даже и на Земле? Но эти резонные доводы не попадают в цель, т. к. в конце романа читатель узнаёт, что мрамор был синтетическим. Обманули, заставили тратить время на пустые размышления. В этой мелкой детали отражена, как постепенно выясняется, его суть — он весь смонтирован из обманов различного калибра и начинается с обмана Дениса бессовестной тварью дядей Робертом. И эта нелюдь имеет право решать, какого будущего достойно человечество? Видимо, проведя немалое время в США, Авторы получили веские, возможно даже наглядные, основания для такого вывода-прогноза.

Но «гвоздь программы» (один из них) не здесь. Вот он где: «Накануне четвёртой годовщины со дня вылета с Земли мы увидели эту скульптуру... [...] ... На простом пьедестале стоял один из нас, чуть-чуть наклонившись, словно собираясь двинуться вперёд и силясь что-то вспомнить... [...] ... Он сосредоточенно думал о чём-то важном и, казалось, слегка удивлялся тому, что стоит один на гранитном цоколе.» (С. Лем «Магелланово Облако»). На «Гее», корабле, обладающем почти неограниченными энергетическими ресурсами, статуя астронавигатора, судя по некоторым признакам, изваяна из мрамора в натуральную величину (скульптор работала над ней четыре года); очевидно, что скульптор (женщина по имени Соледад) из романа Лема гигантоманией не страдала.

Склонность к более или менее плохо замаскированному списыванию у некоторых бывших школьников так и остаётся не преодолённой на всю жизнь — эта мысль самым естественным образом приходит в голову при чтении романа «Луч». Вот ещё пример. То, что пятиметровый колосс на «Луче» появился, как памятник герою, спасшему экспедицию, а статуя на «Гее» случайно оказалась изображением человека, совершившего аналогичный подвиг немного позже, положения не спасает — списана даже судьба моделей двух скульптур. Удивительно, как на «Луче» обходятся без композитора, ведь на «Гее» такой член экипажа есть, Лем упоминает о концерте на корабле, где исполняется его шестая симфония. Но зато на «Луче» дети изучают язык маори, который конечно же понадобится им после Прибытия. Чем только не занимается разновозрастный экипаж «Геи», тут Авторы «Луча» Лема безусловно переплюнули!

И ещё. Одно важнейшее событие на «Луче» имеет подозрительное сходство с тем, как начинается повесть К. Саймака «Поколение, достигшее цели». Это событие — так называемая «авария» или технический сбой, когда выясняется (не имеет значения, что это воздействие Дениса), что на корабле имеется «центральный пост», с которого можно вручную перезапустить программу жизнеобеспечения корабля. «Нигде в жилом модуле не было таких коридоров — тёмных, пыльных, безо всякой отделки, без освещения. Это не был коридор, это тоннель для прокладки кабелей и труб... Лиза шагала по металлу, тусклому, масленому ... Протягивала вперёд свой фонарь.» В похожей ситуации (что-то произошло такое, чего никогда не случалось раньше) оказывается и герой повести Саймака. «Джон шёл в полной темноте. В этой части корабля не осталось ни одной лампочки: какие-то выкрутили, другие за многие-многие годы попросту перегорели. ... Он поднимался на ощупь, не отпуская путеводного поручня, и по сквознякам угадывал расположение коридоров... [...] ... Нащупав патрон на стене, он ввернул туда лампочку, и тесную комнатушку залил свет. Толстый слой пыли устилал пол...». Дальше, когда Лиза с друзьями входит в центральный пост, а Джон (у Саймака) — в машинный зал, сходство между произведениями, написанными с семидесятилетним разрывом, не ослабевает, и приходит в голову мысль — а стоило ли вымучивать целый роман, основываясь (и даже в значительной степени повторяя пройденное) на давно отработанном материале, только ради того, чтобы показать, как живут и работают четверо нестандартных молодых людей, поставленных в очень сложное положение. Не хватило воображения, чтобы придумать ситуацию, из которой не было бы выжато (и очень талантливо) всё возможное ещё в середине прошлого века? Даже мутант, и тот взят из романа Хайнлайна «Пасынки вселенной», только там это двухголовый Джо-Джим, а здесь двухличностный (чем не мутант?) непредсказуемый Славик. Принципиальной разницы не наблюдается; есть не принципиальная — поведение Джо-Джима в общем соответствует поведению нормального человека с непростым характером, чего не скажешь о Славике, включённом в группу, вероятно, в качестве модели человеческого фактора — никто, даже он сам, не может предвидеть, какой номер он отмочит в следующую минуту. А вообще-то ребята интересные, причём все, и на «Луче», и в группе, условно говоря, дяди Роберта.** И это всё, что можно сказать о романе положительного. Хорош в нём только «реализм» (хотя и тут без мелкой путаницы не обошлось — Лиза дважды называет Роджера отцом Роджера), что же до фантастики, тут, извините за выражение, сплошной пердимонокль.

В заключение не могу не упомянуть интересный (пусть и часто используемый) приём, применённый Авторами в романе. Денис (вундеркинд) читает книги, которые ни одному четырнадцатилетнему подростку не придёт в голову даже взять в руки. Цитаты (их всего три) из этих книг приведены в романе без ссылок, но найти источники очень легко. Отрывок из австрийского психиатра Виктора Франкла Дениса успокаивает (хороший, стало быть, психиатр); чтение Семёна Франка особых эмоций у Дениса не вызывает, т. к. там высказана достаточно очевидная, почти банальная, идея; а вот Ж.-П. Сартра Денис швыряет в стену комнаты и книга шлёпается на пол, «как грузная дохлая птица». Сартр здесь за откровенное словоблудие получает по заслугам.

*) Несколько слов по поводу системы координат. С основами мироздания Авторы обращаются как полусумасшедший Славик с комнатой Марго, т. е. вламываются в эти основы с топором. Месяц для Дениса оказался тридцатью годами для его оставшейся на Земле семьи. Но здесь, подчёркиваю это, имеет место не парадокс близнецов, а нечто очень похожее на случай с Рипом ван Винклем, поскольку на самом деле с околосветовой скоростью никто не летел. Просто банда дядей Робертов умеет замедлять (или ускорять) время в небольшом замкнутом объёме. При этом мобильная связь между областями с сильно отличающимися скоростями течения времени может, если очень нужно, работать в режиме синхронизации, когда время не надолго замедляется в зоне, где оно течёт быстрее (именно так происходит в романе). Ну, надеюсь, тот, кто читает это примечание, прочитал роман.

**) Сравнение романа с каким-то другим произведением по такому показателю, как психологическая точность характеров персонажей, — задача очень сложная. Но если не пытаться что-то доказывать, то по общему впечатлению рядом с «Лучом» можно поставить «Туннель в небе» Хайнлайна — лучший, на мой взгляд, в его детской серии. Сюжет «Туннеля в небе» даёт возможность предположить что-то подобное в «Луче». Неизвестная организация (дяди Роберты, или, скажем, форзейли#) проводит испытание кандидатов на пополнение своих рядов. Поэтому — подростки. Но здесь, в отличие от «Туннеля...», они оказываются в нужном месте, хотя, судя по сумбурному, притянутому за уши, концу испытания, существует и другая организация (назову её членов, условно, агграми#) у которой к дядям-форзейлям, играющим на «стороне добра», имеются довольно серьёзные претензии.

#) Мне кажется, Василий Дмитриевич Звягинцев не обиделся бы на меня за использование этих, придуманных им, терминов.

Оба названия этой сказки — «Дитя Марии» и «Приёмыш богородицы» — относятся к королеве, имя которой Авторы так и не назвали. Главное же в этой сказке — наличие в ней скрытого смысла, подтекста. На первый взгляд мораль истории чрезвычайно проста — не надо лжи, особенно если уже известно, что ты врёшь, — и тебя простят. Да тут ещё и другой страшный грех присутствует — гордыня. Ну, гордость сознаться не позволяет в том, что не выдержала простого испытания. Но в действительности всё сложнее. Казалось бы, какая же мать, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, будет упорствовать в своём заблуждении при столь тяжких последствиях этого упорства. Но, вот именно, что в твёрдой памяти. Она отлично знает, что последствия не особенно-то тяжкие, помня, как чудесно прошли одиннадцать лет её жизни на небе в чертогах Богородицы. Вот и хочется ей дать возможность так пожить и своим детям. Там, на небе, им не грозит никакая опасность, нет ни болезней, ни травм. Питание отменное. Постоянное посещение концертов ангельского хора. А возможность лицезреть и хоть изредка беседовать с самим Иисусом Христом, как со сводным братом?! А какое образование там даётся! Ведь дева Мария говорит на всех языках. А сама-то королева лишена дара речи. Может она так думать? Безусловно может, если сказка имеет к реальной жизни хоть какое-нибудь отношение. С третьим ребёнком, девочкой, этот фокус не получается, гореть на костре молодая женщина не готова. Объяснить королю она ничего не может. Написать «объяснительную записку»? Вот это то, что называется «хороший вопрос». Ведь у братьев Гримм читать и писать умеют даже простолюдины, пример тому храбрый портняжка из одноимённой сказки. Ну, будем считать, что дева Мария лишила королеву не только дара речи. В общем, эта сказка, как проповедь покаяния, не воспринимается, поскольку деве Марии не удаётся достичь своей цели. Какое же это покаяние, если оно совершается только под страхом смерти? Покаяние акт сугубо добровольный, в противном случае оно лицемерно, а это опять грех. Но доброта девы Марии такова, что она своего бывшего приёмыша прощает, даже понимая, что покаяние королевы чистая формальность. Переупрямила всё-таки королева свою приёмную мать.

Королева умная женщина, по своему пытающаяся устроить счастливую жизнь для своих детей. Но даже умная женщина не может быть умнее самой девы Марии. А личное вмешательство Богородицы всегда приводит к победе правды и справедливости.

О справедливости необходимо сказать особо. За ложь дева Мария наказывает девочку несоразмерно. Ей только четырнадцать, её ещё нельзя судить, как взрослую, а она осуждена на несколько лет жизни в дремучем лесу, в одиночестве, на одних ягодах, кореньях и орехах, одеваясь в собственные волосы. Справедливо ли это? Очевидно, что доброта девы Марии не столь безгранична, как доброта её сына, и девочка, выброшенная из рая в «чистилище» (хорошо, что не дальше) имеет некоторые основания для сдержанного, мягко говоря, отношения к своей приёмной матери.

Эта заметка относится только к изданию «Настоящие сказки братьев Гримм», Москва, Алгоритм, 2019 г. (доп. тираж 2000)

Часть 1.

Сразу обращает на себя внимание хвастливая фраза в аннотации — «Впервые в России полное собрание сказок, собранных братьями Гримм в неадаптированном варианте для взрослых!». Запятой после фамилии авторов нет, но, главное то, что «впервые в неадаптированном варианте». А издание «Сказки», Москва, ГИХЛ, 1949 г. имело место в каком-то другом государстве?* Есть и третья новость — то, что собрание «полное», но об этом ниже.

Из аннотации выясняется и такой печальный факт, что издатели плохо знакомы с этими сказками, причём даже с наиболее известными. По их мнению «родители Гензеля и Гретель отрубают своим детям руки и ноги.» Этот перл настораживает сразу, ещё при просмотре книги в магазине. Но, конечно, это ещё не может стать причиной отказа от приобретения такого симпатичного издания. Книга сделана на совесть, этого не отнимешь. Вот только проколов бы поменьше, да ответственности побольше. Опять аннотация — «принц из сказки про Рапунцель выкалывает себе ветками глаза». Такое впечатление, что нарочно выкалывает. Но ведь это не так, просто, выбросившись из окна, он падает в заросли терновника. И опять главное здесь не в этом, а в том, что слово Рапунцель больше нигде в книге не встречается. Оно присутствует только в аннотации, и читателю требуется некоторое время, чтобы разобраться, о какой сказке идёт речь. В этом издании переводчик не указан (тоже минус), вероятно это Полевой, и у него имя девушки не Рапунцель, а Колокольчик. Но авторы аннотации как будто не знают, что там у них в оглавлении.

Последний труднообъяснимый факт — почему для одной из сказок предпочли название «Еврей в терновнике», почему не «Монах в терновнике», как это было в комедии 16 века, послужившей братьям Гримм первоисточником? Почему уж тогда не «Жид в терновнике», так сказка тоже называлась? В этой сказке батрак откровенно и беспричинно издевается над неким человеком, которого видит впервые в жизни, убив перед этим птичку, пением которой тот восхищался. Если этот человек монах, то и ладно (хотя согласиться с издевательством сильного над слабым всё же невозможно), монахи в средние века расположением у народа не пользовались. Если же он еврей, то батрак явный антисемит, сказка с неприятным душком, а издательство Алгоритм, оно-то с чем? Или с кем? «С кем вы, мастера культуры?»

Такие вот пирогИ. Будем читать дальше, всего в этом полном издании 191 сказка. Правда, в вышеупомянутом издании 1949 года сказок 196. Где-то в процессе Алгоритмизации братья Гримм, а вместе с ними и читатели, купившие эту книгу, пяти сказок лишились. Таким образом, перед наиболее любознательными поставлена интересная и необычная задача — узнать названия этих пяти сказок и сделать (по возможности) предположения о причинах такого странного упущения.

Задача не очень лёгкая, т. к. у разных переводчиков одни и те же сказки имеют разные названия**, но решить её удалось. Перечислю сказки, которые почему-то не включены в «полное» собрание издательством Алгоритм. Это «Старый Гильдебранд», «Звери господни и чёртовы звери», «Луна», «Мастер Пфрим», «Верные звери», «Разбойник и его сыновья». Всего шесть названий. Но выше была названа цифра пять. Причина этого расхождения — наличие в новом издании сказки, которой нет и не могло быть в старом, 1949 года; это «Дитя Марии» (другое название «Приёмыш богородицы»). Причинам отсутствия в книге Алгоритма шести сказок будет посвящена следующая заметка, а сказке «Дитя Марии» ещё одна.

*) Этот сборник переиздан в 1954 и в 1957 годах в Минске. Т. е. это было сначала в СССР, после чего дважды в Белоруссии. В самом деле все издания в другом государстве. Пример того, как надо обманывать, говоря правду.

**) Иногда крайне неудачные (видимо, неважно как, лишь бы по другому). Например, в издании 2017/2019 года есть сказка «Смерть Кума». Догадаться, где ударение во втором слове, невозможно до начала чтения. Чем и кого не устраивало название «Смерть в кумовьях» (перевод Г. Петникова) — очередная загадка.

Часть 2.

Продолжаю описание «неописуемого» т. е. «коллекционного иллюстрированного издания» «Настоящие сказки братьев Гримм», вышедшего в издательстве Алгоритм в 2017/19 годах. Хочется понять, почему в этой книге нет шести сказок, которые входили в издание ГИХЛ 1949 года. Может быть найдётся нечто, объединяющее эти сказки? Начну с «Мастера Пфрима». Этот сапожник — человек невероятно склочный с мертвенно бледным рябым лицом и маленькими непрерывно бегающими глазами, не произносящий по ходу повествования ничего кроме глупостей. Интересная деталь его портрета — «на его лице торчал один только вздёрнутый нос». Эта сознательная и крайне неудачная формулировка, вероятно, призвана подчеркнуть глупость носовладельца, ибо что кроме носа может торчать на человеческом лице, не делая его уродливым.

В сказке «Звери господни и чортовы звери» глупость чорта (в 1949-м и даже в 1957-м году было принято такое написание) поистине безгранична. Господь не скрывает от него, где растёт последний дуб с зелёными листьями, но чорт почему-то полгода мотается в поисках этого дерева по какой-то пустыне. Чорт, очевидно, просто не в курсе, что означает произнесённое богом сочетание звуков — Константинополь. В другой «звериной» сказке «Верные звери» главный герой это человек, доброта которого хотя и велика, но не сопоставима с его наивностью, плавно переходящей в глупость. Забраться в королевскую казну с целью одолжить у короля денег, за каковое деяние сыграть в ящик (хорошо ещё, что не окончательно), за кучу хлама отдать купцам волшебный камень, чтобы снова очутиться в запертом ящике, — вот и всё, на что способен этот человек, очень напоминающий нашего Емелю, ещё не поймавшего Щуку.* Так что и в этой сказке глупость и воровство, воровство и глупость. И, кажется, появился свет в конце тоннеля.

В космогонической сказке «Луна» обвинить в глупости можно разве только святого Петра да и то с большой натяжкой. Вернее всего, ему просто нет дела до живых людей, а за порядок в преисподней Господь почему-то ответственного не назначил, кого-нибудь из архангелов, например. Никому ни до чего нет дела и поэтому грандиознейшая кража (можно сказать, ограбление века) остаётся безнаказанной. Луна попадает таки на небо и начинает светить для всех только после того, как Пётр случайно обнаруживает её в преисподней, а это вопиющее нарушение миропорядка, хочешь — не хочешь, а с этим что-то делать надо. Кто же теперь станет подливать в Луну масло и регулировать фитиль (а Луна это такая волшебная масляная лампа, которую можно разделить на несколько частей без вреда для её работы)? В сказке нет ответа на этот важнейший вопрос, но понятно, что кандидат на должность фонарщика только один — всё тот же святой Пётр. Инициатива наказуема и на небесах.

Следующая сказка «Разбойник и его сыновья». И опять воровство, и опять глупость. В отличие от отца, зарабатывавшего на жизнь «честным трудом», сыновья выбирают более лёгкий путь. Но без опытного наставника фиаско неизбежно. Зато отец проявляет чудеса изобретательности, сочиняя для королевы страшнейшую небылицу якобы из собственной жизни и смешивая в одну кучу местных великанов-каннибалов с немного переиначенной историей о том, как Одиссей перехитрил Полифема. Чудовища из немецкого фольклора оказываются гораздо глупее циклопа — от грозы они спасаются, залезая на крышу дома и, судя по финалу сказки, погибают там от молнии.

И последняя сказка «Старый Гильдебранд», в которой один из персонажей (крестьянин) оказывается настолько глупым, что попУ удаётся его довольно остроумным способом околпачить. Это остроумие и дальнейшие события заставляют вспомнить итальянскую новеллу Возрождения, но только цели у этого хитрого немецкого священника совсем не те, что у героев Боккаччо, Банделло или Фиренцуолы. Ему хочется провести с крестьянкой не ночь, а день, и провести этот день, наслаждаясь вкусной едой, пением и плясками под аккомпанемент скрипки. Этот поп из тех, о ком говорят — люблю повеселиться, особенно пожрать. Но справедливость торжествует — в финале глупец умника колотит и выгоняет из своего дома.

Итак, общее для всех шести сказок — это склонность героев к воровству и доходящая до глупости простота, которая иногда хуже воровства. Все эти простаки и воры, включая чорта, мужчины. Неужели эти сказки исключены из сборника редактором (женщиной) по названной причине?** Это было бы смешно, когда бы не было так грустно, ведь все эти сказки хорошие т. е. интересные и поучительные. Лучше бы выбросили «Золотой ключ» — сказку, которая прерывается, не начавшись, и выглядит, как заготовка из записной книжки.

*) Одно замечание по переводу (Г.Петников). Замок, воздвигнутый волшебным камнем, переходит вместе с камнем к купцам («купцы остались жить в замке»). Но чуть позже звери имеют дело с каким-то хозяином, которому мышь отгрызает во сне волосы, в результате чего он прогоняет стороживших камень кошек ... и т. д. Жившие в замке купцы взяли да и превратились вдруг в хозяина, одного из купцов что ли? Уж не убил ли он своих товарищей, как это всегда и происходит при попадании артефакта огромной волшебной силы в руки группы людей? Но если, что вполне возможно, переводчик в точности следовал оригиналу... тем хуже для оригинала.

**) Остаётся разоблачить алхимию, касающуюся воровства и глупости. Это предположение суть не что иное, как своеобразный литературоведческий юмор, розыгрыш читателя. Отсутствие в сборнике шести сказок объясняется очень просто — их нет в издании 1893 г. (Маркс, перевод Полевого или под его редакцией), которое практически повторено Алгоритмом. Исправления были сделаны небольшие — «Жид в терновнике» превратился в «Еврея в терновнике», «Медвежник» в «Медвежатника», и ещё несколько несущественных перемен в названиях. Исключены также Детские легенды. Зачем нужны были такие жертвы плюс враньё в аннотации, почему нельзя было включить в книгу несколько сказок в переводе Петникова, если уж их не перевёл Полевой — получение внятного ответа на эти вопросы в обозримом будущем не ожидается.

Рецензия на Изумительного* Мориса Оказалась одной из самых полезных для меня конкурсных работ. С творчеством Пратчетта я пока не знаком и теперь вижу, что это серьёзный пробел в моём образовании. Придумать такого необыкновенного кота, в голове которого рождаются «всякие разные мысли, по большей части не соответствующие котячьей природе», мог только гениальный (ну, или почти) писатель-фантаст.** В способности мыслить кот Пратчетта превосходит человека (если верить рецензенту), ведь в голове человека не могут появиться мысли, не соответствующие человечьей природе. Или могут? Пожалуй, всё-таки нет, потому что тогда это уже будет нечеловеческий разум. Видимо, пратчеттовский Морис заражается от человека бациллой разумности, что и вынуждает его существенно изменить свой образ жизни — инстинкты отходят на второй-третий план. Используя этот старый и эффективный приём — наделить разумом кого-то обитающего рядом, в одной с человеком экологической нише, Автор получает интереснейшую возможность взглянуть на человека со стороны. Знакомство с такого рода литературой, выражаясь в манере рецензента, не может быть не отнюдь не вредным. Ну, чтобы было понятно даже коту, скажу проще — может быть только полезным.

И ещё кое-что существенное. Рецензент утверждает, что каждому человеку нужен свой кот и, что коты нам не друзья, а партнёры. С последним согласиться не могу. Когда кот приходит в постель к больному хозяину, чтобы отдать ему часть своего тепла (он ведь заметно теплее) — это дружеский поступок. Когда кот играет с хозяином или просто позволяет себя гладить, чтобы снять стресс (не у кота, конечно) — это проявления дружбы. Надо только вкусно кормить кота и никогда его не бить, как если бы он был твоим другом, пришедшим к тебе в гости. И сейчас, когда я пишу этот отзыв, а рядом на диване сидит моя кошка и пытается лапой достать до клавиатуры, я ощущаю с её стороны не насмешку над глупым человеком, занимающимся бесполезным делом (так мог бы подумать партнёр; кстати, партнёры вовсе не обязаны любить друг друга, достаточно просто терпеть), а именно дружеское сочувствие, как будто она наперёд знает, что меня либо поймут неправильно, либо не поймут вовсе.

Итак, читайте Терри Пратчетта и живите с котами.

*) Это именно рецензия, а не отзыв. Тема работы не только личные впечатления от прочитанного, а глубокий анализ произведения с очень интересными, хотя и не бесспорными выводами.

Слово «изумительный» применительно к коту, выжившему из кошачьего ума, очень к месту.

**) Коты этой породы (мыслящие) встречаются крайне редко. Один из них очень хорошо известен всей России. Его фамилия Матроскин.

«Над страной весенний ветер веет, / С каждым днём всё радостнее жить. / И никто на свете не умеет / Лучше нас смеяться и любить».

В. И. Лебедев-Кумач «Песня о родине».

Благодаря роману «Золотая пуля» перечитываю Гайдара. Писать о «Голубой чашке» не собирался, пока не узнал, в каком году происходит действие рассказа. Марусе 29 лет, а познакомилась она с будущим мужем на Гражданской войне, и было ей тогда 17 лет. С очень большой долей вероятности эпизод, о котором папа рассказывает дочке (это хороший человек и он говорит дочке правду, иначе просто не может быть), мог произойти в 1919 году (наступление красных из Белгорода). Так что, можно считать, что на дворе год 1931-й. К Марусе под вечер приезжает «её товарищ — полярный лётчик»*. А Маруся с мужем всего третий день живут на только что снятой даче. И лётчик уже знает адрес, и «они долго сидели в саду, под вишнями». Папа с дочкой к столу приглашены не были, «ушли во двор к сараю и с досады взялись мастерить деревянную вертушку». Маруся проводила лётчика на вокзал, а утром после завтрака «вдруг собралась и отправилась в город». А в чулане её голубая чашка лежит, разбитая. Ситуация крайне напряжённая, и папа с шестилетней рыжей толстушкой Светланой отправляются куда папины глаза глядят.

Дальше сюжет будет параллельный. Цитаты из письма Калинину от пионера со станции Мучная будут чередоваться с цитатами из «Голубой чашки», т. е. из Подмосковья (а куда, кроме Москвы, мог приехать в командировку полярный лётчик?).

«Дедушка Калинин, я решился написать вам письмо, сообщить вам, как мы живём. ... [...] ...Мы работаем дружно, ударно, у нас проводится соцсоревнование, мы бьёмся к социализму. Мне 12 лет, я учусь в I ступени в 4-й группе. Сестра Вера в I группе, 11 лет, и братишка Боря во II группе, 10 лет. А сестрёнка Юля дома маленькая, только 4 с половиной года. Папа — бывший партизан, не так старый, а без зубов — белые выбили. Мой папа состоит членом союза 13 лет. Папе 45 лет, а маме 35, которая нас воспитывала 4 года, когда папа воевал с белобандитами. Сейчас папа работает плотником в коммуне имени реввоенсовета С.С.С.Р. в селе Черниговке.»

«Вышли мы за калитку, а навстречу нам молочница. — Молока надо? — Нет, бабка! Нам больше ничего не надо. — У меня молоко свежее, хорошее, от своей коровы, — обиделась молочница.»

«Мы живём очень плохо: шесть душ едоков, а работает только один папа. Кушать приходится только один чёрный хлеб, да когда получим селедки или рыбы. Молока не приходится купить: спекулянты дорого просят — одна литра стоит 2 рубля. Чтоб было за что купить свою корову**, то можно было бы бороться с дороговизной, кулаком и спекуляцией.»

«... — Есть в Германии город Дрезден, — спокойно сказал Пашка, — и вот из этого города убежал от фашистов один рабочий, еврей. Убежал и приехал к нам. А с ним девчонка приехала, Берта. Сам он теперь на этой мельнице работает, а Берта с нами играет. Только сейчас она в деревню за молоком побежала.»

Тут нужен небольшой комментарий. В 1931 году никакие евреи ещё из Германии не бежали, поскольку никто не мог себе представить, что в этой стране произойдёт через 2 года. Но Гайдар пишет фантастику, заодно объясняя, почему Санька обзывает Берту жидовкой. Санька мальчик явно из бедной семьи, а приезжий еврей устроился на мельницу (!) и у него есть деньги на молоко для дочки. И снова реализм, год 1931-й.

«У нас в селе Черниговке кооперация плохо снабжает рабочих продуктами, одежей и обувью, рабочим и нам, детям, очень трудно приходится жить. Наша мама за 8 месяцев получила только одну поллитру постного масла на нас четырёх. А на базаре стоит одна поллитра масла 10 рублей. А наш папа получает малое жалованье — 75 руб. в месяц и с этих денег плотит на заём «Пятилетка в четыре года» 10 руб. в месяц. То членские взносы, то на подписку, то за квартиру, отопление... И нам приходится сидеть на чёрном хлебе.»

Снова Гайдар. «Тут, под горой наш колхоз «Рассвет». Кругом это наши поля: овёс, гречиха, просо, пшеница. Это на реке наша новая мельница. А там, в роще, наша большая пасека. И над всем этим я главный сторож.» Дальше на своём пути папа и Света видят «табун лошадей, из которых каждая — хоть самому Буденному.» «Увидали мы и попа в длинном чёрном халате. Посмотрели ему вслед и подивились тому, что остались ещё на свете чудаки люди.» Богатый колхоз, кони для красной кавалерии стоят дорого. А на попа не зря дивились, в это время попы в деревне были уже редкостью, а на Соловках и Колыме явлением вполне привычным, только были на них арестантские робы вместо чёрных халатов. Советская власть приступила к уничтожению праведников.

«Дедушка Калинин, мы — ваши ученики, будущая смена старшим товарищам, стоявшим во власти советов. Дедушка Калинин, не откажитесь от нас, юных пионеров, приезжайте к нам в гости. Мама скоро получит сахар — будим пить чай с сахаром. У нас есть две курицы: мама наша не скупая, и она нам зарежет.» «Наш адрес: Уссурийская ж. д., станция Мучная, село Черниговка, станционная слободка. Школа I ступени №1. Получить Трокша Петр Павлович.»

Перед обратной дорогой папа отдаёт все пряники малышу Фёдору, и Света везёт домой котёнка. Теперь мыши не будут бить чашки в чулане и наступит совсем хорошая жизнь. Ещё и потому, что полярный лётчик улетел на север без Маруси.

Откуда же столько вранья*** в рассказе? А что было делать Гайдару, бывшему краскому, когда идеалы, за которые он сражался полетели в тартарары? Застрелиться, как Маяковскому? Не тот характер. Решил, что лучше немного приврать. Хотя, конечно, всё гораздо сложнее.

И последнее. Почему именно это письмо (написанное 5 февраля 1931 года) я цитировал? Во-первых, потому, что оно написано двенадцатилетним мальчиком, у которого есть нормальный правильный отец. Это к теме «Золотой пули» имеет непосредственное отношение. А во-вторых, именно в этой самой станционной слободке около станции Мучная мне пришлось довольно долгое время жить и работать. Поэтому я знаю, например, что отцу автора письма от дома до работы был не очень близкий путь, примерно 10 минут на велосипеде. Так что приходилось платить ещё и за проезд.

*) Полярных лётчиков в СССР в 1931 году можно было пересчитать по пальцам.

**) Стоимость коровы в Приморском крае в 1931 году узнать трудно. Знаю, что в Красноярском крае в 1935 году корова стоила 1300 — 1500 р. Эта цифра содержится в одном из писем В. М. Молотову, напечатанном в том же сборнике «Письма во власть», в котором приведено письмо Калинину от Пети Трокши.

***) Это враньё можно, как было сказано выше, и фантастикой назвать, кому что нравится. Колхоз, подобный описанному в рассказе, в 31-м мог существовать только, как мечта.

«Сытно воняло мертвечиной», Врочек, Некрасов «Золотая пуля», М: «Эксмо», 2019, стр.131.

«Сон разума рождает чудовищ», испанская пословица.

По примеру Авторов сразу возьму быка (или коровий череп) за рога, но начну всё же издалека, т. е. с третьей части, действие в которой происходит задолго до событий частей первой и второй. В этой (третьей) части предсказан Огненный Столп и названа причина, которая заставит Бога потерять терпение. Праведников осталось совсем мало. Их убивают, причём свои, не чужие. Но и праведники хороши! Даже наиболее способные к сопротивлению ждут расправы, как жертвенные бараны, рискуя при этом не только своими жизнями, но жизнями близких. Удовлетворение действиями сил Добра читатель получает разве только от того, что один из самых гнусных негодяев в романе оказывается убит дважды и каждый раз своими жертвами — несовершеннолетними девочками.* Но есть вопросы. Зачем отец Бетти возвращался к безногому индейцу и потом что-то там врал дочке про волка? Почему Мормон ждал Однорукого Стрелка, а среди членов банды его не оказалось? Если бы здесь была перекличка с первой частью, где Джека Мормо преследует однорукий Роб, то зачем в третьей части специально упоминаются «сильные загорелые руки» «человека, которого звали Роб»? За что индейцы убивают отца Бетти, мирного фермера, никогда их не обижавшего?

Но это мелочи и, несмотря на всё перечисленное, третья часть наиболее удачна. Первая же просто никуда не годится по очевидной причине — невозможности хоть как-нибудь привязать к дальнейшему повествованию Аэлиту, которая, как сразу начинает казаться, должна сыграть в сюжете немалую роль. Мормо её распял, Роб ударил (вполсилы врезал, сломал нос), но Авторы поступили с Аэлитой ещё хуже — они про неё забыли навсегда. Не смогли придумать, что с ней делать и выбросили, как балласт, пожертвовав даже алым платьем с длинным разрезом. Имя Аэлита встречается в книге ещё раз (стр. 373), но это выглядит настолько беспомощно, что хочется выразить Авторам соболезнование.

Вторая часть, написанная в жанре шизо-триллера (причём, шизо здесь категория определяющая), гораздо больше двух других. Очевидно, иначе было трудно соорудить вокруг этой арены достаточно протяжённый забор из названий (31 название) произведений Аркадия Гайдара — повестей, рассказов, очерков, пьес... Роман «Школа» (о мальчике, затянутом в водоворот Гражданской войны) тоже, конечно, не забыт — так названа глава, содержание которой наиболее отвратительно из-за присутствующего в ней немереного количества грязи, крови, блевотины, трупов и монстров**. Соответствия содержания глав их названиям искать не стоит, оно или едва уловимо («На графских развалинах», «Всадники неприступных гор») или полностью отсутствует («Судьба барабанщика» и т. п.). Исключение одно — глава «Проклятая дочка». Не знаю, встречается ли ещё где либо в литературе описание родов у живой женщины ребёнка, зачатого от ожившего трупа. Нет, наверно, и тогда это ещё один вклад Авторов в современную фантастику. Джек рассматривает лицо этой девочки, своей трёхлетней сестры, как бы через увеличительное стекло и видит, что «в трещинках на этой маске уже копошились какие-то микроскопические твари, клещи или многоножки, они всегда там жили?». Но этот вклад второстепенный. Главное то, что до сих пор никому ещё не удавалось так «тонко», исподволь обгадить те идеалы, за которые сражались когда-то прадеды двух «молодогвардейцев», чьи имена стоят на обложке книги. Нельзя сказать, что это сделано совсем уж ненавязчиво, но цель достигнута, исполнение впечатляет — живой читатель, смотрящий на все ужасы сквозь вышеупомянутый забор и ищущий различия между праведниками и негодяями, даже не дочитав книгу до конца, становится на шаг ближе к живому трупу.

*) В первой части Роб вспоминает эпизод, очень похожий на описанный в третьей части, и, хотя майор в его воспоминаниях по имени не назван, читатель, добравшийся до последней страницы, автоматически именует его Баком.

Ещё раз Бака убивает игломётом то ли Джек, то ли малышка Ит (написано специально так, чтобы было не разобраться), когда тот существует в виде живого трупа.

**) Возможно, специфика работы над одним произведением вдвоём привела к тому, что Авторы слегка запутались среди порождённых коллективным разумом чудовищ. В главе «Пусть светит» Джек прибивает к двери здоровенными гвоздями Змеесоса (только его одного), а в главе «Пулемётная пурга» в рассказе Джека встречается фраза: «Плоть под моими руками была ничуть не ужасней, чем гвозди, которыми я прибил Птеродактиля.»

PS. Просматривая книгу (даже почти перечитывая заново), обратил внимание на одно необъяснимое обстоятельство. Дважды в романе происходит и тщательно описывается сражение героев с бандами мелких монстриков. В первой части с ними расправляется Роб, во второй (на бойне) Джек наблюдает за дракой мелюзги с Птеродактилем. Так вот, среди этих мелких и весьма жутких созданий нет девочек. Только мальчишки. Почему? Ведь в группе Тимура Гараева девочка, хоть и не сразу, но появляется. В повести «Пусть светит» есть шестнадцатилетняя комсомолка Верка. В «Школе», правда, девочек нет, но всё-таки, какой же Гайдар-вестерн без девочек-монстров?

Цель просмотра книги была другая — искал упоминание о чёрной арабской крови и втором горлуме. Кое-кто утверждает, что в книге это есть, но я ничего подобного не нашёл.

«Интересно, интересно жить, Ингер. Сколько страха и красоты! А от смеха иногда помираешь! Плакать же — стыдно.»

Александр Грин «Дьявол Оранжевых Вод».

Роман начинается с важнейшего события в жизни двенадцатилетнего мальчика. Дуглас Сполдинг впервые осознаёт, что он живой. Возможно, если бы младший брат Дугласа Том, без причины набросившийся на него в лесу, не заехал ему по зубам, это знание пришло бы к Дугласу позже, но всё равно пришло бы, все дети так или иначе приходят к этому открытию; но куда интереснее в этом эпизоде поведение десятилетнего Тома. Не следует ли этого мальчика показать психиатру? Отец, который всё видел, только смеётся. Так начинается предпоследнее для семьи Сполдингов счастливое лето. В октябре следующего года страна начнёт затяжной прыжок в пропасть экономического кризиса, и одному богу известно, как переживут его герои романа. Но пока до этого ещё далеко, и только страшная жара в середине лета 1928 года (Дуглас едва не умер от солнечного удара) напоминает, что в любой момент может разразиться гроза.

Бессмысленная драка в начале не единственная странность в этом сильно перехваленном романе. Удивляет полное отсутствие негров в городе с населением 26 тысяч 349 человек*. Они там, конечно, есть, но Автор их сознательно в упор не видит даже глазами детей, почему-то не желая касаться расовой проблемы. Нет у него желания портить чёрными мазками картину, напоминающую радостные и яркие пейзажи импрессионистов. Или такая вот мелочь, как домашние животные. В доме Сполдингов есть собака (ни породы, ни клички), до которой мальчикам нет никакого дела, и вообще в городе нет животных, кроме бездомных собак и лошади мистера Джонаса, попавшего в Гринтаун определённо из мира сказок Андерсена. Неужели Автор не знал о той огромной роли, которую играет в воспитании общение детей с домашними животными? И да, скорее всего, не знал, как не знал и о том, какую роль играет в жизни маленьких городков США церковь. Не может такого быть, чтобы у постели умирающей 90-летней женщины не присутствовал священник, но тем не менее его там нет. Не может быть и того, что в населённом пункте, расположенном на берегу большого озера, никто не ловил рыбу с лодки, каковое занятие, называемое рыбалкой, не могло остаться без внимания со стороны мальчишек, а ведь они в сущности не занимаются всё лето почти ничем, кроме бесконечной беготни с воплями по всему городку и редких разговоров со стариками.

А разве не странно выглядит удивительная напряжёнка в городе по части красивых девушек? Самой красивой считается тридцатитрёхлетняя (!) Лавиния Неббс, реальный кандидат в старые девы, а её подруга, которая могла бы с Лавинией конкурировать, только что найдена в овраге, задушенная маньяком. Но эти общегородские мелочи ничто в сравнении со странностями отдельных персонажей романа. Вот какой совет даёт находящаяся в здравом уме при отличной памяти 95-и летняя мисс Лумис журналисту Уильяму Форестеру (своей только что найденной родственной душе), снимающему комнату в доме Сполдингов, — «... постарайтесь умереть, пока вам не исполнилось пятьдесят.» Понять её можно, ведь она упустила в своей жизни главное — любовь, но на основании какого расчёта она желает этому хорошему человеку ранней смерти? Ведь совпасть во времени в будущей жизни можно только случайно. Или по воле бога, в которого они оба не верят.

Ещё более странным кажется главный одуванчиковый винодел и по совместительству глава семьи Сполдингов, который в романе называется исключительно дедушкой**. Предварительно необходимо сообщить читателям то, чего не удосужился сделать Автор. А именно кто такая тётя Роза. Элементарные соображения приводят к выводу, что это сестра матери братьев Дугласа и Тома и что она не приходится дочерью дедушке и бабушке. Когда тётя Роза внезапно разрушает царящую в доме идиллию***, которая держится главным образом на сверхъестественном кулинарном таланте бабушки (один из немногих элементов фантастики в романе****; как бабушка справляется, совершенно непонятно, она умудряется ещё и подметать и мыть пол на веранде, невестка ей помогает, но очень мало), этот замечательный дедушка инициирует совершенно хамское выдворение бедной доброй женщины из дома прямо на железнодорожный вокзал. Хорошо ещё, что о билете на поезд позаботился. А ведь не нужно быть даже трёх пядей во лбу, не говоря уже о семи, чтобы придумать другой, более человеческий способ улаживания конфликта. В связи с этим инцидентом начинает казаться, что дедушка работает в типографии отнюдь не наборщиком или грузчиком, а едва ли не её владельцем. Есть намёк в романе, что и сын дедушки (отец Тома и Дугласа) тоже человек в городе далеко не последний. Семья очень богатая, что ясно уже из сервировки стола (сплошное серебро) и количества едоков за столом, где кроме кучи родственников присутствуют ещё и мимоходом упомянутые нахлебники (!). И сразу после отъезда тёти Розы в ночь с субботы на воскресенье дедушка откалывает ещё одну выдающуюся шутку. В благодарность за возвращение вышеупомянутой идиллии он преподносит бабушке большой и тяжёлый том Шекспира из домашней (!) библиотеки (бабушка вряд ли знала про этот том, ей последние сорок лет не до библиотеки, вся её жизнь прошла на кухне) со словами: «Бабушка, сделай милость, приготовь нам завтра [на самом деле сегодня, т. к. дело происходит в половине четвёртого ночи — примечание моё] на ужин эту превосходную книгу. Я уверен, завтра в сумерки, когда она попадёт на обеденный стол, она станет нежной, сочной, поджаристой и мягкой, как грудка осеннего фазана». Бабушка приняла дар и заплакала от радости. Юмор Брэдбери здесь, возможно, в том, что, по его мнению (и мнению дедушки), из Шекспира можно приготовить любое блюдо, если талант повара равен таланту этого гения. Здесь дедушка слегка реабилитирует себя в глазах читателей, но лишь слегка, поскольку даже шекспировского уровня юмор не может отменить тот факт, что дедушка, мягко говоря, не джентльмен. Пример для внуков, однако. И в один из пасмурных зимних дней, распивая вместе с дедушкой очередную бутылочку вина из одуванчиков, Дуглас скажет — а ведь это тот самый день, когда мы выпроводили на выход с вещами нашу дорогую тётушку Розу....

Всё, что до сего дня написано об этой книге, это только общие слова о счастливом детстве, о мудрых и необычных стариках и волшебных свойствах вина из одуванчиков. Но всё это лежит на поверхности, хотя, конечно, придаёт книге вполне естественное очарование. Особенно если не помнить, в какой благополучной стране живут братья Сполдинги, в стране, где всего-навсего год назад таким же одуванчиковым летом (23 августа 1927 г.) в штате Массачусетс были посажены на электрический стул двое невиновных рабочих (суд присяжных состоял из таких же обывателей, какими населён Гринтаун). Роман Брэдбери многослойный, и кое о чём, не сразу заметном, я уже рассказал. И вот ещё некоторые интересные детали. Во-первых, стакан лимонада. Это тот эпизод, где сначала в доме Лавинии кто-то откашлялся в темноте у неё за спиной, после чего на следующий день из её дома был вынесен труп мужчины, заколотого ножницами. Так вот, стакана там, где видит его Лавиния (на столе на веранде) не должно было быть. Перед уходом из дома в кино Лавиния пила лимонад из высокого фужера (см. ниже) и оставила его на столе. А вернувшись из кино, увидела стакан. Но осознать, что из этого следует, не успела, хоть и начала понемногу догадываться. Из этого стакана мог пить лимонад только тот, кто прятался в доме Лавинии, задушив Элизабет Рэмсел и надеясь, что Лавиния не пойдёт ночью домой через овраг. И это мог быть только Душегуб. Мальчишки же убедили себя, что убитый кто-то другой, в противном случае всё лето полетело бы вверх тормашками, ведь при живом Душегубе гулять по городу ночью гораздо интереснее.

Правду знает только самый умный — Том. Действительно, по ходу повествования не остаётся сомнений в умственном превосходстве Тома над старшим братом. Это замечает и журналист Форестер, который рассказывает историю своих отношений с мисс Лумис именно Тому, а не Дугласу, который присутствовал при их знакомстве в аптеке и принёс журналисту весть о смерти этой женщины.*****

Во-вторых, книги пересылаются по почте без упаковки. Это просто поражает воображение того, кто часто (да и редко тоже) отправляет и получает книги почтой. Как же аккуратны и честны должны быть в США почтовые работники и перевозчики почты! Хотите — верьте, хотите — проверьте. Может быть, это так же верно, как и сообщаемая на следующей странице скорость движения земли (напечатано с маленькой буквы) — «шестьдесят триллионов миль в секунду».

Есть в романе и другие загадки. Например, история с наездом зелёной машины на мистера Куотермейна, чему оказался свидетелем вездесущий Дуглас Сполдинг (кстати, отлично изображённый в 1967 году Юло Соостером). Есть основания утверждать, что этот мистер остался в живых, а вот то, что зелёная машина — электромобиль (это в 1928 году), вызывает большие сомнения и отсылает любознательного читателя к истории этого вида транспорта.

Остаётся объяснить, почему судьба Дугласа (только его, не Тома) не кажется мне благополучной, хотя продавец обуви мистер Сэндерсон не согласился бы со мной. «Чтобы стать мужчинами, мальчишки должны странствовать, всегда, всю жизнь странствовать.» Хорошая мысль, правильная. Но, если в представлении Дугласа к школе тянется тропа «заросшая, капризная, извилистая», «а та, прямая как стрела, — к субботним утренникам, где показывают ковбойские фильмы», то какие же предстоят ему странствия? Те, которые больше напоминают бродяжничество? Настоящие странствия доступны только хорошо образованному человеку и только для такого человека они имеют смысл. Надеюсь, эта мысль тоже понятна.

Можно ещё долго говорить об этой, несомненно выдающейся книге (за «кадром» остались такие любопытные личности, как умершая этим летом 90-летняя прабабушка, чинившая велосипеды и ремонтировавшая черепичную крышу каждый апрель, полковник Фрилей, забывший, на чьей стороне он воевал в Гражданскую войну (!), мистер Джонас с его лечебным воздухом в бутылках, более чудодейственным, чем вино из одуванчиков ...) но сказанного достаточно, чтобы те, кто её ещё не читал, поставили бы жирную птицу напротив её названия. Но, пожалуйста, не очень жирную! Есть по крайней мере ещё две команды, которым Гринтаунские мальчики проигрывают — это команда Тимура Гараева и команда Тома Сойера.

Несколько замечаний по переводу.

Высокий фужер — это в переводе Кабалевской. В переводе Оганяна в обоих случаях — стакан, что вообще обессмысливает интригу. Стакан был, стакан и остался, чего же тогда испугалась Лавиния, увидев его?

Далее: в переводе Оганяна за столом у Сполдингов сидят не нахлебники, а постояльцы, что неправдоподобно. Чего ради эта большая семья станет обедать вместе с постояльцами (квартиросъёмщиками по нашему) т. е. полностью чужими людьми?

Если добавить к этому то, что у Оганяна прозвище маньяка не Душегуб, а Неприкаянный (что за чушь? чем Душегуб не устраивал?!), то напрашивается мысль — как мало нужно затратить усилий переводчику, чтобы превратить давно уже известное читателям произведение в нечто другое, просто таки вынудив читателя обратиться к оригиналу даже при плохом знании английского.

*) Автор приводит эту цифру, разумеется, не на полном серьёзе. Это выглядит как данные на какой-то конкретный день, поскольку в романе количество жителей города постоянно только уменьшается. О городе Гринтауне кроме численности населения и того, что он выдуман Автором, известно совсем мало. Пожалуй, только то, что он находится на берегу озера Мичиган в 80 милях от города Милуоки (штат Висконсин), чего категорически не может быть, т. к. в этом случае он (Гринтаун) оказался бы на территории Чикаго. И ещё — там растут персики, арбузы и виноград, что не удивительно, ведь штат Иллинойс находится на широте Азербайджана.

**) Имена Брэдбери дал только детям и второстепенным членам этой семьи. Это недействующее лицо дядя Берт, тётя Роза и некий Лео, о котором вообще ничего не известно кроме того, что это не изобретатель Машины Счастья, тоже Лео, но не Сполдинг, а Ауфман.

***) Почему сестра не предупредила Розу, что кухня это табу, Автор не говорит, но легко догадаться, что просто не успела, т. к. не ожидала подобного. Случившееся было огромным неприятным сюрпризом для всех, даже для дедушки.

****) Ещё один такой элемент — Машина Счастья Лео Ауфмана, которая очень быстро перегрелась и за ненадобностью сгорела. Оказывается для счастья никакая машина не нужна, счастье — оно в родном доме, любящей жене и замечательных детях. Ну и ещё упоминавшийся выше адерсеновский персонаж мистер Джонас.

*****) Форестер, естественно, не может открыть Тому тайну голубого конверта, мальчик всё же слишком мал для столь низких истин. У читателя же не остаётся никаких сомнений в том, что в письме мисс Лумис сообщила Уильяму о том, что завещала ему своё немалое состояние, а, судя по тому, что она занималась благотворительностью, оно таки и в самом деле вполне приличное. У неё ведь нет наследников и это была её последняя благотворительная акция. Ничего другого тут просто не может быть. И ещё, хочется думать, она написала, что пошутила, пожелав ему недолгой жизни. Ведь она и в самом деле пошутила. Кончалось же письмо просьбой почаще заказывать лимонное с ванилью.

Всё-таки мне кажется, Форестер обманул, конечно не преследуя корыстных целей, несчастную мисс Лумис. Будь он в самом деле таким романтиком, каким ей представился, разве сидел бы он в 31 год в редакции третьесортной провинциальной газетёнки, да ещё в такой жуткой дыре как Гринтаун? Талантливому журналисту, а к мнению мисс Лумис невозможно не прислушаться, открыты все пути. Не верится что-то в его желание подставляться под пули ночью в Марокко.

Мне показалась интересной предоставленная на Фантлабе возможность написать отзыв на собственный отзыв, посмотрев на него со стороны (спустя некоторое время такое становится возможным). А тут ещё и не часто встречающийся случай, когда научно-фантастическое произведение не только близко к гениальному, но и даёт читателю простор для совместной с Автором работы над ним.

Отзыв на «Некролог», пожалуй, с некоторой натяжкой можно счесть рецензией, от каковой он отличается лишь отсутствием рекомендаций Азимову по работе над превращением рассказа в повесть. А, действительно ведь, жаль, что подобный разбор рассказа не появился при жизни его Автора, где-то в шестидесятых-семидесятых годах прошлого века. Рецензенту (ну, надо же его как-то называть) удалось не только заметить буквально все просчёты Автора (к счастью, их не так уж и много) и привести правдоподобные предположения о причинах этих просчётов, но и дать простые объяснения тем кажущимся парадоксам в описываемых в рассказе экспериментах, которые не были объяснены читателю ни Автором, ни его героем. Был бы жив Автор, наверняка удалось бы разобраться и в том, какие недостатки в собственно научно-фантастической обёртке этого почти шедевра лежат на совести его самого, а какие — на совести его героя, физика-неудачника. Но уж, коль скоро Автора нет с нами, остаётся лишь выразить сожаление о том, что эта рецензия пройдёт мимо внимания издателей и рассказ «Некролог» будет и в дальнейшем издаваться без неё в качестве приложения-послесловия.

PS. Не имеющим чувства юмора хотя бы в зачаточном состоянии, читать это не рекомендуется, особенно натощак.

«Таинственного острова» в моих планах не было, но появилась рецензия, в которой сделана нешуточная попытка доказать, что Ж. Верн поместил о-в Линкольна в другой мир. Одно из доказательств — время там течёт иначе, чем на Земле нашей реальности*. Рецензент утверждает, что «Дункан» совершил своё кругосветное плавание в 1864-1865, несколько месяцев назад. Для Айртона прошло 12 лет.» Что значит «несколько месяцев назад»? Это значит, что рецензент во первых, ошибся, написав «месяцев» вместо «лет» и, во вторых , использует для своей цели информацию из другого произведения Ж. Верна («Дети капитана Гранта»), не зная общеизвестного факта — даты перепутаны сознательно. Если бы он был знаком со статьёй Е. Брандиса «О Жюле Верне и «Таинственном острове», то не стал бы впустую тратить время. В «Таинственном острове», когда для Айртона прошло 12 лет, «Дункан» совершал второе плавание в те края, где им был подобран Гарри Грант и происходило это в 1869 году (как раз весной этого года остров Линкольна перестал существовать). Если же пользоваться данными из «Детей капитана Гранта», то Айртон к этому моменту (марту 1869 г.) находился в изгнании без двух недель семь лет, т. к. был высажен Грантом в Австралии 8 апреля 1862 года. Пятеро американцев пробыли на острове к этому моменту (к весне 1869) ровно четыре года, день в день**. Ну, и как шло время для этих людей, с какой скоростью? Никакого другого мира нет в романе, а есть несколько грубейших ошибок, которых обычно никто не замечает, и некорректная критика.*** Вот об этих ошибках действительно есть смысл поговорить.

Тридцать лет, прошедших для капитана Немо «в морских глубинах», — ошибка из разряда наименее грубых; это можно отнести на счёт аберрации памяти пожилого человека, забывшего, что со времени восстания сипаев, раньше которого у принца Дакара и мысли о «Наутилусе» не возникало, прошло всего 12 лет. Совершенно ужасная, из ряда вон выходящая ошибка заключается в том, что Сайрес Смит знает, что за человек живёт на «Наутилусе». Знает из книги бежавшего с «Наутилуса» француза. Из книги, опубликованной в 1867 году. Где находился инженер в это время, читатель, разумеется, знает. Для тех, кто не читатель (чукча не читатель, чукча писатель), сообщаю — он находился уже около двух лет на необитаемом острове. Но, Ж. Верн оставляет читателю возможность выбора. В той же самой шестнадцатой главе «ТО» капитан Немо говорит, что француз, написавший книгу о нём, попал на «Наутилус» «шестнадцать лет тому назад». И Сайрес Смит не возражает. Если так, то прочитать книгу профессора Аронакса инженер мог бы, но только при том условии, что на борт «Наутилуса» можно было попасть кому-либо, ведь он и 16 лет назад ещё не был построен. Повторяю — обе эти версии присутствуют в одной и той же главе, как в переводе Немчиновой и Худадовой, так и в переводе Марко Вовчок. Это один из тех многочисленных случаев, когда предъявить кому-либо претензии можно только прочитав 16-ю главу в оригинале.**** Сейчас могу сказать только одно — Ж. Верн очень тщательно следит в романе за ходом времени, постоянно сообщая, какое сегодня число. Из 16-й главы можно узнать точно лишь возраст капитана Немо — в момент последнего погружения «Наутилуса» капитану 70 лет.

Наличие на острове разнообразного животного мира — не более, чем просто литературно-географический, если можно так выразиться, приём Автора-популяризатора науки. А вот то, что талантливый инженер Сайрес Смит, будучи назначен правительством во время войны руководителем железных дорог «важного стратегического значения», умудрился поучаствовать «во всех боях гражданской войны»(!) — это уже ни в какие ворота не лезет. Девять сражений в книге перечислено, но их было гораздо больше, да и как вообще мог человек сражаться, пусть даже находясь «при главном штабе армии Гранта», будучи одновременно кем-то вроде министра путей сообщения?

В заключение повторю сказанное другим рецензентом по совсем другому поводу (Зорич «Завтра война») — прежде, чем писать рецензию, убедитесь, что Вы читали книгу. Поддерживаю этот призыв обеими руками.

*) Ничего подобного в те времена не могло прийти в голову даже самому смелому фантасту.

**) Полёт воздушного шара закончился 24 марта 1865 года, «Дункан» появился 24 марта 1869 года.

***) Чтобы проделать ту огромную работу, на которую у колонистов ушло около трёх лет, вовсе не требовалось вкалывать впятером по сто и более часов в сутки, согласно остроумному замечанию рецензента.

****) Как-то не хочется думать, что основоположник фантастико-приключенчечкого жанра мог выдать на гора столь откровенную халтуру, но когда в двух переводах одно и то же... Особого внимания и, пожалуй, доверия заслуживает перевод Марко Вовчок, поскольку она была лично знакома с Жюлем Верном.

Жанр этого произведения — магический реализм, но чтобы прийти к такому выводу придётся приложить некоторые усилия. Начну с самого магического персонажа.

«Петрова не помнила, сколько их у неё было. Если бы она оглянулась на свою жизнь глазами* нормального человека, то ужаснулась бы, что даже первый уже исчез из её памяти или перемешался с остальными настолько, что она не только не помнила первого, но и даже не помнила, в какое время дня и в какое время года у неё с ним это произошло.» Прочитав эти строки и немного дальше о том, что Петрова «обычно как-то планировала свои действия и присматривалась к будущим мужчинам попристальней, чтобы не было потом так стыдно, чтобы не думать потом о разбитой чужой семье, плачущих детях и собаке, которую некому будет выгуливать; такие моменты накатывавшего стыда были Петровой тоже не чужды.», ... так вот, прочитав это, а позади уже более трети книги, начинаешь понимать, что описываемая в ней семья уж никак не среднестатистическая для России, а долгое время именно так и казалось. Петрова-то не совсем человек, а демон в человеческом облике, попавший неведомым путём в тихую городскую жизнь из какой-то бесконечной огненной пропасти. И этот демон уже потерял счёт мужчинам, которых зарезала эта женщина! Она, безусловно, самый колоритный персонаж романа, что подчёркивается наиболее полным представлением её читателю. Зовут её Нурлыниса Фатхиахметовна**. Это вам не какая-нибудь Татьяна Ларина, хотя, с другой стороны, ничего особенного в этом сочетании, как будто бы и нет. С удовольствием повторю — Петрова Нурлыниса Фатхиахметовна — звучит, по моему, очень приятно, даже гармонично.

Для Петрова-старшего Автор на имя и отчество поскупился. И это справедливо, поскольку Петров за свою жизнь убил всего лишь одного человека, правда, своего друга и, что весьма существенно (смягчающее обстоятельство !), по настоятельной просьбе убитого. Ну, какая уж тут среднестатистическая?!

Но это для нашей реальности, а если дело происходит в параллельном мире (одной из Земель Веера миров по-Головачёву), тогда почему нет? А реальность-то и в самом деле другая, и на эту мысль наводит одна малозаметная, теряющаяся в потоке других таких же, сцена, когда Петров наблюдает за старичком, выбивающим пыль из половиков — «... старичок продолжал бить пыль пластмассовой хлопалкой, похожей на эмблему олимпийских игр на ручке, только, как если бы материков на Земле было не шесть, а около двенадцати.» Отсюда с очевидностью следует, что в олимпийской эмблеме этого мира шесть символов (не обязательно колец) материков, а не пять, как у нас. А это, в свою очередь, означает не более и не менее, как то, что Антарктида там, у них, не покрыта многокилометровым слоем льда, а представляет собой нормальную, обитаемую землю с пригодным для жизни климатом. Есть и другая более заметная разница между мирами, которая тоже не сразу бросается в глаза, тоже слегка припрятана в огромном количестве слов, как последнее зелёное яблоко среди многочисленных трепещущих на ветру листьев. Это поистине чудесный факт исцеления находящегося в шаге от смерти Петрова-младшего таблеткой аспирина двадцатилетней давности. В нашем мире фармацевтическая промышленность даже и мечтать не может о таких сроках годности лекарств. Завершает эту картину маслом странная фигура с инициалами АИД, которая каким-то чудом через много лет находит ставшего взрослым мальчика, когда-то прикасавшегося своей горячей ладонью к холодной ладони только что пришедшей с мороза Снегурочки, благодаря чему была спасена жизнь ещё не родившегося ребёнка.

Но и в этой, параллельной реальности, был некто, написавший историю девочки со спичками, хотя звался ли он Гансом Кристианом Андерсеном, читателю остаётся неизвестным. И, разумеется, там есть «Звёздные войны» — непременный атрибут любой реальности.

Итак, реализм, почти всегда нарочито детальный, в этом романе смешан с фантастикой, добавка которой, пусть и в гомеопатической, но тем не менее убедительной дозе, превращает его в реализм магический. Что и требовалось доказать.

*) Оглянуться глазами — словосочетание русскому языку, мягко говоря, несвойственное, и сразу трудно сказать, развитие это или деградация. Задачка для специалистов.

**) Не обиделась бы на Автора за такое имя для демона-убийцы весьма значительная часть российского народа! Шутка же!

Не одолеть бы мне этот фолиант в 1192 (!) страницы, если бы не ночные дежурства. А ведь написано здорово, не оторваться. Роскошные, феерические Звёздные войны, сложная их политическая подоплёка, неплохо соотносящаяся (с небольшими поправками) с современностью. А какая чудесная молодёжь, причём больше всего мне понравились девушки из враждебного лагеря. Очень понимаю курсанта Александра Пушкина. А военные приключения ГГ и его друзей не уступают приключениям на совсем непохожей войне капитана Сорви-головы, любимого героя моего детства. Хорошее впечатление оставили сцены земной жизни, например, милейший говорящий Братец Лис на крымском курорте. Земные эпизоды чередуются с ещё более причудливым калейдоскопом инопланетных сцен на Фелиции и Ардвисуре. С особым интересом читал те главы романа, где описывается Лагерь Нравственного просвещения им. Бэджада Саванэ на таинственной планете Глагол, и снова Глагол, когда его тайны уже почти разгаданы и когда там появляется удивительный человек Иван Денисович Индрик.

Книга не лишена недостатков, но мелкие они, простительные. Тем не менее, пришлось немало подумать, взвешивая всё на прецезионных весах, прежде, чем выбрать между девяткой и десяткой. На окончательное решение повлияло почти незаметное, вскользь, упоминание о материале, из которого изготовлен штык российского солдата. Это сталь Ижорского завода. В 27-м веке!

Все, написавшие об этом рассказе, каким-то образом сообразили, что же там всё-таки произошло. Почему в итоге двойников оказалось трое? Мне пришлось довольно долго думать и перечитывать рассказ, чтобы разгадать эту загадку. Ведь Автор ничего об этом не сообщает, а краткую информацию о том, что такое раздвоение личности (настоящее раздвоение, а не та имитация этого явления, которую успешно осуществляет ГГ) если и можно принять за намёк, то с очень большой натяжкой. А произошло то самое, от чего как раз и была оформлена страховка — отправился в прошлое один человек, а вернулись двое, являющиеся одной личностью, а не близнецами, практически неразличимыми внешне. К сожалению, Автор совершенно игнорирует правовой аспект возникающей при этом ситуации. Хайнлайн эту ситуацию использовал бы на всю катушку, Шекли же ограничивается тем, что допускает абсолютно нереальную (в пределах описываемой им реальности) ситуацию — одна из идентичных личностей совершает ключевые юридические действия* в отсутствие другой. Кроме того, если уж подписан (за другого человека !) отказ от всех прав, то почему право на получение чека на страховую сумму не только не аннулируется, но и переходит к другому человеку? Это просто какое-то издевательство над гражданским правом. И никакого сознательного обмана одного человека другим в данном случае нет**, имеет место парадоксальная ситуация, случается это не впервые («За всю историю путешествий во времени — раз десять, не больше»), и, следовательно, должны быть прецеденты...Это привело меня к выводу, что конец рассказа просто никуда не годится, он и невозможный и глупый одновременно, потому что права личности должны соблюдаться в любом случае. В случае, описанном в рассказе, существует только один выход — жребий и обеспечение стартовых условий для жизни пострадавшего. За сюжетом рассказа ясно видна аморальная правовая основа общества так далеко ушедшего вперёд по пути технического прогресса, поэтому все глубокомысленные рассуждения о морали и доверии к самому себе на базе этого рассказа не стоят и ломаного гроша.

Ещё одна глупость, нужная Автору для обеспечения дурацкой концовки, это покупка ГГ машины времени за свой счёт. Эверетт Бартолд отправляется в служебную командировку для организации в прошлом сбыта игрушек для детей любого возраста. Компания, занимающаяся таким бизнесом, не может не иметь собственного транспорта.

*) «Я получил оба чека и расписался за тебя». «Я подписал твой отказ от всех прав».

**) Конечно ГГ обманул человека из 7-го столетия, но так сложились обстоятельства. И обманул он другую личность, а не самого себя.

Только в случаях совсем уж из ряда вон выходящих я цитирую в своих отзывах чужие. То, что написал в своём отзыве, собравшем внушительное количество плюсов (!), человек, который, прочитав роман Дика, на целую неделю погрузился в раздумья, это как раз такой случай. Вот это он написал: «Занятая своими заботами Германия уже не ведёт столь агрессивную диктатуру и простому населению живётся вполне неплохо. Если это и тоталитаризм, то крайне умеренный.» Такое представление об изображённом в романе мире сложилось у человека в результате длительных размышлений. Как такое могло произойти? У Дика читаем: «... надо признать, немцы лихо разделались с евреями, цыганами и христианскими сектами. Славян они отбросили на два тысячелетия назад, на их прародину Азию. Ну и правильно, без славян в Европе как-то спокойнее. Пусть себе ездят на яках и охотятся с луками. [...] ... синеглазые белокурые арийцы-фермеры пашут, сеют и жнут на полях всемирной житницы Украины. Вооружённые до зубов новейшей техникой, эти ребята выглядят счастливчиками... [...] ... на то, чтобы избавиться от аборигенов, американцам понадобилось два века, а наци в Африке получили практически те же результаты за пятнадцать лет.» Не заметить этого невозможно, и, хотя Дик сообщает эти ужасающие подробности очень кратко, как бы мимоходом, но ведь именно они и есть те самые декорации, пусть и отдалённые, на фоне которых в Сан-Франциско, Денвере, в доме Готорна Эбендсена и самую малость в Берлине разворачивается действие романа. Сомневаюсь, что человек из Ирка, верящий в Харви Дента и написавший отзыв, из которого я привёл несколько слов, является африканским негром, но он явно и не славянского племени и не еврей, за которыми немцы в романе охотятся по всему миру. Даже не пытаюсь понять, откуда в наше время может у человека*, где бы он ни жил, появиться столь сдержанное отношение к геноциду? Чуть ли не оправдание этого массового помешательства? Но довольно об этой таинственной личности**, перейду к изложению своих впечатлений от книги.

Кажется странным, что наиболее тщательно разработанная в романе тема — это всё связанное с торговлей антиквариатом и ювелирными изделиями. Очень много внимания уделено Автором описанию таких животрепещущих картин из жизни Тихоокеанских Штатов, как ручное изготовление мелких кованых украшений с серебряными вставками, хождение супружеской пары (на самом деле они вместе только на некоторое время) по магазинам и гадание героев романа по китайской книге перемен И Цзин. Последнее вообще не воспринимается теми, кому не приходилось держать в руках это «руководство к действию», прибегнуть к которому, кажется, может вынудить только отчаяние. Динамичных сцен со стрельбой или резнёй в романе очень мало, зато самокопание несчастного японца, пристрелившего двух фашистов, занимает без малого целую главу. Всё это читать скучновато, но деваться некуда. Несравнимо интереснее читать о политической обстановке в Германии, начавшейся там после смерти канцлера Бормана борьбе за власть, невероятном замысле нацистов во главе с Геббельсом, названном операцией «Одуванчик». Хотя, и это тоже трудно объяснить, немцы в книге выглядят неправдоподобно наивными. Возможно, причина этого заключается в ненависти Автора к ним. Даже положительный персонаж, эмиссар Абвера, прибывший в Сан-Франциско с миссией чрезвычайной важности, поразительно глупо, непрофессионально, ведёт себя в разговоре с человеком, которого впервые видит. Руководителя местного отделения СД Автор представляет почти законченным кретином, а рядового нациста, готовящего покушение на Эбендсена, рисует человеком удивительно самоуверенным, считающим себя способным превратить любую женщину в слепое орудие для исполнения своего замысла. Смерть этого человека в номере гостиницы неубедительна, после ухода Джулианы он мог подняться и выйти в коридор, вместо этого он сидел на полу, пока не обессилел от потери крови.

Перевод показался мне удовлетворительным, хотя судить об этом я могу только по косвенным признакам. Есть одна существенная ошибка, затрудняющая чтение. Сбивают с толку слова Автора в 10-й главе: «Она стала читать дальше — теперь уже про себя.» Это важный эпизод (уж куда важнее, чем описание изготовления брошки), и в действительности, что следует из дальнейшего, Джулиана всё время читает вслух, чтобы можно было обмениваться мнениями со своим спутником, сидящим за рулём.

Если кратко сформулировать итог, то он таков. То, о чём написано в романе подробно и со знанием дела, едва ли может заинтересовать большинство читателей, а то, что могло бы представить для этого большинства настоящий интерес — подробности альтернативного мироустройства — дано Автором слишком уж отрывочно и схематично, иногда и вовсе в гомеопатических дозах.

*) Речь идёт о нормальном человеке, не расисте, не игиловце и т. п.

**) Те, кто поставил там плюсы, это или личности, не менее таинственные, или просто не читавшие книгу.

Рассказ не просто провальный, он провальный в квадрате. Во-первых, нахождение на Марсе поразительного артефакта — головы молодой девушки явно земного происхождения — не получает никакого объяснения. Марсианская цивилизация не была гуманоидной, как же попала на Марс земная скульптура, возможно, часть статуи? Рассказчик, один из пассажиров, ожидающих посадки на Фобосе, ограничивается предположением, что загадка богини Сирен (загадка «номер один Солнечной системы») никогда не будет разгадана. А ведь эта сюжетная линия гораздо интереснее банальной истории о том, «как украсть миллион», да ещё при условиях намного более простых, чем в известном кинофильме. Отдельный вопрос — почему скульптура, изображающая только голову, называется статуэткой (перевод Ю. Данилова, перевод С. Шпака)? Голова в скульптуре (и в живописи тоже) так и называется — голова. Если так у Автора (трудно поверить), то это уже тянет на провал в кубе. Например, голова воина, голова девушки, голова жреца и т. п. А что такое статуя (статуэтка), объяснять не надо. Не надо никому, кроме переводчиков, поскольку Автора уже нет в живых?

Во-вторых, концовка в рассказе совершенно неудачная. Почему торговец произведениями искусства Маккар так странно реагирует («Вам нехорошо? На вас лица нет!») на слова инспектора полиции, относящиеся к заказчикам преступления? Торговец человек небогатый, а заказ такого ограбления стоит целого состояния. Как надо понимать последнюю фразу рассказа: «Я взглянул на мистера Маккара, потом перевёл взгляд на инспектора и вдруг понял, что нам предстоит увлекательнейшее путешествие». Инспектор подозревает м-ра Маккара? Но почему тогда Автор не даёт читателю ни намёка на основания для такого подозрения? О том, почему торговец прилетал на Марс, в рассказе не говорится ни слова.

Артур Кларк один из самых уважаемых мной писателей фантастов. Кроме того он был ещё и выдающимся инженером. Вероятно, этот рассказ, как уже было здесь замечено, был написан между делом в качестве разминки, что не раз и не два случалось в творчестве любого из Отцов Основателей.

«Однажды, несколько лет спустя, я встретил на бульваре Сен-Жермен Джойса... [...]. — Что вы скажете об Уолше*? — спросил он. — О мёртвых или хорошо или ничего.»

Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой».

В этой странной книге обнаружить следы праздника оказалось не просто. Прогуляемся для начала по городу вместе с Автором. «Когда ты отказался от журналистики и пишешь то, что никто в Америке не хочет покупать, и поэтому должен пропускать еду и объяснять дома, что пообедал с кем-то в городе, тогда лучше всего отправиться в Люксембургский сад, где не увидишь и не унюхаешь ничего съестного от площади Обсерватории до улицы Вожирар. Можно зайти в Люксембургский музей, и все картины становятся выразительнее, ярче, прекраснее, когда смотришь их натощак, с пустым брюхом. Голодным я научился понимать Сезанна гораздо лучше и видеть, как он строит свои пейзажи. И порой задумывался: не был ли он тоже голоден, когда писал...». Ну, тут трудно спорить, и в самом тексте и между строк чувствуется праздничное настроение Автора, для которого конечно же нет ничего важнее, чем сезанновский гештальт (вход в музей, видимо, почти ничего не стоил тогда), а соврать жене проще простого, они ведь так хорошо понимают друг друга. Вот пример диалога.

— Думаю, надо поехать, — сказала жена. — Мы давно не ездили. Возьмём с собой еду и вино. Я сделаю вкусные сандвичи.

— Поедем на поезде — так дешевле. Но если думаешь, что не стоит, давай не поедем. Сегодня сколько угодно найдётся хороших занятий. Чудесный день.

— Думаю, надо поехать.

— А не хочешь как-нибудь по другому его провести?

— Нет, — надменно сказала она.

В комментариях это не нуждается. А ещё есть в книге эпизод, когда переливание из пустого в порожнее длится шесть страниц (!). Идёт обсуждение с женой новой моды причёсок, начинающееся с утверждения Автора, что он никогда не будет стричься и закачивающееся фразой: «В парикмахерской, которую я посещал, мастер отнёсся к новой моде с большим интересом...».** Если эти разговоры с женой самые интересные, то что же было выброшено?

И всё-таки с женой Автор обошёлся по божески. Но то, что он написал о Фицджеральде, уж точно не вызывает праздничных ассоциаций. Их совместная поездка в Лион была для Хемингуэя серьёзным испытанием выдержки, и Скотт предстаёт здесь перед читателем в весьма неприглядном, если не сказать скотском, облике. Опубликовав эти воспоминания, Хемингуэй оказал Скотту поистине медвежью услугу, как минимум, это бестактность.

И опять-таки, учитывая, что всё лучше познаётся в сравнении, я должен сказать, что со Скоттом (возможно, под влиянием «Великого Гэтсби») Хемингуэй обошёлся ещё по божески. Но уж то, что он написал про издателя журнала «Трансатлантик ревью» Форда Мэдокса Хьюффера, с Парижем-праздником не совмещается никак, да и вообще не лезет ни в какие ворота. Вот это место: «У меня была необъяснимая физическая антипатия к Форду — и не только потому, что у него плохо пахло изо рта: с этим я справлялся, стараясь каждый раз занять наветренную сторону. От него исходил другой отчётливый запах, не имевший ничего общего с запахом изо рта; из-за него для меня было почти невозможно находиться с Фордом в помещении. Этот запах усиливался, когда Форд врал, и был он сладковато-едким. Возможно, Форд испускал этот запах, когда уставал. Встречаться с ним я старался по возможности на открытом воздухе...». Это даже бестактностью трудно назвать, и не имеет значения, что опубликовано это было после смерти описываемого человека.

Так был ли праздник-то, спросит читатель, переврав известный классический вопрос? Был, но в книге о нём упоминается буквально мимоходом — это сам Париж, его улицы и особенно набережные и, что ещё менее заметно, парижские художники. В живописи Хемингуэй разбирался, исключая, конечно, живопись японских парижан. Достаточно того, что он называет Жюля Паскина очень хорошим художником. Поэтому, читая «Праздник...», надо, как минимум, запастись хорошим альбомом с видами Парижа и репродукциями картин из его музеев (например, книгой Жана-Мари Перуза де Монкло «Париж» из серии «Великие Города Мира») и посмотреть хотя бы Паскина, который в интернете представлен едва ли не полностью. Надо постараться увидеть хоть что-нибудь из того, что видел Хемингуэй. Пожалуй, при таком сопровождении недоумение, вызываемое у читателя большей частью этой книги... хотел написать ослабнет, но разве не наоборот? Разве не покажется кому-то ещё более удивительным, что в этих прекрасных декорациях и на такой знаменитой сцене Автор говорит о мёртвых пусть много, но зачем же так плохо? При этом, очевидно, ни в малейшей степени не ощущая себя лицемером.

И последнее. Мысль о том, что в этой книге Автор делится с читателем секретами писательского мастерства (см. аннотацию) мне в голову приходила, но вскоре ушла, т. к. секреты эти оказались выше моего понимания. Вот один такой секрет: «После работы мне необходимо было читать, чтобы отвлечься от мыслей о рассказе, над которым я работал. Если продолжишь думать о нём, упустишь то, о чём писал, и не от чего будет оттолкнуться завтра.» Думай, не думай — как возможно упустить уже записанное?! Тайна сия велика есть.

*) Эрнест Уолш (1895 — 1926), поэт.

**) Эта парикмахерская находится в Шрунсе, в Австрии, куда бедная американская семья регулярно ездит кататься на лыжах. А летом они отдыхают преимущественно в Испании.

Ощущение от австрийского лыжного отдыха гораздо больше похоже на праздничное. По сравнению с ним ощущение Автором Парижа, как праздника, можно понять только, как иронию. Это, по моему, подтверждает эпизод, когда за окном кафе дважды мелькает зловещая фигура Алистера Кроули. Кого только нет в этом центре цивилизации! Тот ещё праздничек!

При первом прочтении рассказ произвёл на меня такое впечатление, что я сходу написал о нём на бумаге вот такую заготовку: «Один из лучших рассказов Азимова. Безупречное сочетание научно-фантастической основы с тонким узором психологического триллера. Этакий литературный персидский ковёр, повествующий о том, что с женой, двадцать лет терпевшей выкрутасы мужа, не стоит обращаться, как с лабораторной белой мышкой.» Но уже через несколько минут при беглом просмотре в рассказе обнаружился ловко спрятанный между строк ляп*. Вот как проделан этот фокус. «Вспыхнула лампочка, и, помня его уроки, я нажала на рычажок, не успев даже подумать о том, что я делаю. Секундой позже передо мной стояли плечом к плечу два Ланселота, похожие друг на друга как две капли воды, только второй был чуточку взъерошен. Вдруг этот второй обмяк и повалился.» Копия объекта создаётся в будущем и сразу (!) возвращается в настоящее. Замечательное изобретение, отменяющее практически всё промышленное производство, надо только изготовить надёжно работающий образец и копировать его в нужных количествах. Останется в прошлом и такой сектор экономики, как добыча полезных ископаемых. Конечно, надо сначала тщательно продумать последствия сжигания добытого таким способом каменного угля и использования металла, полученного из добытой этим путём руды. Но как сам гениальный изобретатель понимает свой эксперимент? А вот как: «Я не собираюсь убивать себя. Побуду три дня в будущем и вернусь.» Но это говорится на две страницы раньше, читатель, увлечённый и в самом деле интересным, напряжённым сюжетом, об этих словах уже забыл. А это чушь, мгновенное возвращение объекта означает, что в будущем он находился столько времени, сколько требуется для копирования и ни секунды больше. Если бы объект остался в будущем, то он появился бы в том настоящем, которое станет этим будущим. В описанном Азимовым эксперименте второй Ланселот появился бы рядом с первым только через три дня. Это наталкивает на предположение о причине регулярных неудач этого человека. Он всегда упускает из виду какую-нибудь мелочь, его гениальность немного ущербна**. Это подтверждается ещё и тем, что он не может понять причину возвращения живой материи в неживом состоянии, ему не приходит в голову даже простейший путь к разгадке этого явления — скопировать в будущем растение. Ещё более странно, что и биолог терпит неудачу, ведь, исследуя под микроскопом ткани вернувшихся мёртвых мышей, невозможно не заметить, что они наполнены мельчайшими частичками обыкновенной пыли, которой всегда полно в воздухе. В будущем, к сожалению, отсутствуют условия, необходимые для сохранения жизни объекта, т. е. там нет, как минимум, стерильности, без чего копия мыши будет иметь насквозь пропылённые внутренние органы, кровь и мозг (да что там пыль, даже атомы могут помешать точному копированию). Ну, это уже не биолог виноват, просто сам Автор рассказа (биохимик) до этого элементарного объяснения не додумался. Но в этом я не уверен, может быть и додумался, ведь возвращается-то мёртвая материя, и должно было найтись этому объяснение. Возможно, Азимов сознательно предоставил читателю сделать это самостоятельно.

В результате первоначальный вариант превратился вот в эту критическую заметку, а узор персидского ковра оказался вытканным на довольно-таки дырявой основе. Но психологическая составляющая тем не менее очень точна — не плюй в колодец, пригодится, воды напиться.

В приведённой мной цитате настораживает слово «взъерошен». Если так в оригинале, то ясно же, что это не точная копия, и «чуточку взъерошен» Ланселот второй может оказаться не только снаружи, но и внутри. Как мог Азимов пройти мимо такой подсказки? Или и тут, как это бывает сплошь и рядом, наследил переводчик?

*) Этот ляп не играет никакой роли в дальнейших событиях, т. е. его можно считать мелким, но в рассказе такого уровня подобные мелочи недопустимы.

Мгновенное перемещение копии обратно в настоящее — это отдельная проблема. Обычная Машина времени с точки зрения копии находится в прошлом и не сможет перебросить копию назад. Изобретённая Ланселотом-Азимовым Машина времени работает «наоборот» — не переносит объект в будущее, а создаёт его там и переносит в прошлое. Очевидно, для этого будущее, в котором Машина создаёт копию, должно быть локальным, т. е. оно создаётся только в небольшом объёме пространства внутри Машины рядом с копируемым объектом. В рассказе об этом не говорится, но всё равно это очевидная удача писателя, настоящее открытие в такой фантастической области физики, как хронодинамика, несмотря даже на то, что его герой ошибается ещё раз, считая, что созданная Машиной копия человека смогла бы принести с собой какую-либо новую информацию. Локальность Машинного «будущего» в эксперименте Ланселота согласуется с очевидным фактом — невозможностью в настоящем получения точной информации о чём-либо несостоявшемся на данный момент (за исключением банальных причинно-следственных отношений).

Есть ещё один эпизод в рассказе, из которого с необходимостью следует, что Ланселот не такой уж прекрасный физик, каким кажется сам себе. Когда исчезает созданный в очень близком будущем контейнер с мышью, Ланселот говорит, что копия «преспокойно закончила своё существование», т. к. настал момент её создания. Но это было бы нарушением закона сохранения материи, и настоящий физик так не скажет. Видимо, Ланселот не понимает, что копия не исчезла при наступлении момента её создания, а переместилась в прошлое, чему он и его жена только что были свидетелями. Понимает ли это Автор рассказа? Похоже, что он об этом не подумал, в противном случае вложил бы в уста своего героя это элементарное соображение, которое без труда поняла бы даже его не разбирающаяся в физике жена.

**) Все научно-технические неувязки в рассказе отступают на второй план в сравнении с изображённым Азимовым типичным «широко ограниченным» фанатом науки, талантливым неудачником, у которого всегда виноватым оказывается кто угодно, только не он сам. Очень точно подмечена одна из основных характеристик мышления подобных учёных — невероятная наивность. «Моя лаборатория превратится в грандиозный научно-исследовательский Институт Времени» — вот его главная мечта, блюдо, к которому собственный некролог в СМИ всего лишь острая приправа. Он спешит, вероятнее всего, не представляя, какой страшной миной замедленного действия может стать его открытие для человечества. Он не задумывается над тем, что произойдёт, если начнётся копирование продуктов питания (ведь человек есть то, что он ест), или начнут копировать золото, которое будет исчезать через заранее заданное время, и т. д. и т. п. Тут надо сидеть тихо и копировать бумажные деньги мелкими купюрами, да иногда для разнообразия серебряные доллары с профилями президентов... Накормив его цианистым калием, несчастная женщина избавила мир от такого кошмара, сравнить который можно только с ядерной зимой. Туда и дорога, и пусть земля ему будет пухом.

Доктор Стеббинз не успел даже дать имя своему гениальному изобретению. А как эффектно бы прозвучало — Темпоральный Репликатор Стеббинза, модель 1, или коротко ТРС-1!

«Не слышны в саду даже шорохи,

Всё здесь замерло до утра»

М. Исаковский «Подмосковные вечера» (музыка Соловьёва-Седого)

Профессиональным живописцам давно известно, что об одной и той же картине разные искусствоведы могут высказать совершенно различные, иногда взаимоисключающие мнения, а, бывает, выдумывают нечто такое, чего в картине отыскать невозможно при всём желании. Но рассуждать грамотно и доходчиво о живописи или рисунке действительно трудно, приходится образы объяснять словами. Казалось бы литература должна легче поддаваться словесному анализу, но это можно сказать далеко не о каждом произведении. В этом смысле Сорокин относится к числу наиболее парадоксальных авторов — читаются его вещи легко, особенно если читатель не слишком брезглив и умеет сдерживать рвотные позывы, а вот для их понимания часто требуются не только значительные умственные усилия, но и довольно широкий литературный и философский кругозор. В пользу последнего утверждения свидетельствует тот факт, что в критических работах о творчестве Сорокина нередко встречаются отсылки к Хайдеггеру, философу, с работами которого хорошо знаком лишь узкий круг специалистов.*

Насколько трудно воспринимается Сорокин, я покажу на примерах взятых из статьи А. Ляйтнера «Низвержение в счастье: «Тридцатая любовь Марины». Цитата первая: «Персонажи Сорокина не вступают в конфликт ни с самими собой, ни с миром, они оказываются в плену у наличествующих в мире текстов...». Цитата вторая: «На тридцатом году своей жизни Марина превращается в образцового советского человека.» Действительно, как легко заметить, Марина часто попадает в плен к различным текстам. Немного почитав основательно подзабытую «Розу Мира», Марина бьёт морду человеку (этот тип — явная пародия на рок-музыкантов), которого только что поцеловала за хорошее (так ей показалось) исполнение песни. А коллективное исполнение «Подмосковных вечеров» действует на неё, как кодон**, превращающий её... ну, разумеется, не в образцового, как считает Ляйтнер, советского человека (образцовый в романе один — Румянцев), а в робота, который, как попугай, выражается исключительно языком центральных советских газет. Высказав верное замечание о влиянии на Марину текстов, Ляйтнер в этой же фразе утверждает о героях Сорокина нечто с точностью до наоборот, поскольку Марина (а Ляйтнер пишет о ней) то и дело вступает в конфликты с собой и постоянно находится в конфликте с окружающим миром. Последнее происходит каждый раз, когда она ворует продукты в магазинах, чтобы поддержать незнакомых ей бедных стариков. Одних только пачек масла украдено 72 штуки, а ведь Марина отнюдь не воровка и каждая такая экспроприация в пользу трудового народа даётся ей ценой большого расхода адреналина. Очень серьёзный разлад с собой, приводящий к запою, случается у Марины, когда она выгоняет свою 29-ю любовницу, обойдясь с ней крайне несправедливо и грубо. Сожжение Мариной её небольшой коллекции избранной антисоветской литературы тоже акт её выхода одновременно из глубокого внутреннего конфликта и из не менее глубокого внешнего. И что здесь особенно парадоксально и неожиданно — мужчина с внешностью Исаича под звуки гимна Советского Союза только что превратил Марину в нормальную женщину (с лесбиянством всё кончено, фотоальбом тоже улетел в огонь), а в числе прочих книг в костёр отправляется и «Архипелаг ГУЛАГ» да ещё вместе с висевшей на стене фотографией его автора. Так, освобождаясь от плена одних текстов***, Марина попадает (это случится очень скоро) в плен к другим, имеющим полностью противоположный смысл.

Так что же это за явление такое — Марина? Вся наша страна время от времени попадает в плен к разного толка текстам, конечно, если находится сила способная вырубить топором то, что написано пером. Началось с того, что «декабристы разбудили Герцена», тот «включил» колокол и процесс пошёл. Путь, на который вступила Россия ещё и по сию пору заставляет вспоминать картину Брейгеля «Слепцы», правда, если судить по реакции коллективного Запада, направление выбрано более-менее верное, а среди определивших этот выбор текстов есть немалое количество солженицынских..., что и возвращает нас к Сорокину и к его Марине, которая и есть не что иное, как символ нашей многострадальной и прекрасной страны, но не её земного воплощения, а Небесной России****, той, о которой писал Даниил Андреев. Марина доброжелательно относится к простым людям (сказать такое о земной России как-то язык не поворачивается), но совершено неэффективно и бестолково помогая им, терпит около себя массу всякой швали, в ней плохое смешано с хорошим, но хорошего намного больше. Марина очень терпелива, при этом доброта её подкрепляется крепкими кулаками... К чему я клоню? А есть одна принципиальная закавыка, опровергающая финал романа. Человека способного плакать, слушая хорошее исполнение 13-го ноктюрна Шопена (да и сама она учительница музыки), способного прочитать молитву не хуже выпускника Духовной Академии, человека, знакомого с самыми разнообразными явлениями мировой культуры от Еврипида до «Препарированного рояля» Джона Кейджа... человека с таким культурным багажом нельзя превратить в робота. Этого не может быть потому, что этого не может быть никогда. Это не под силу ни однообразному трудовому ритму (хотя труд токаря не совсем уж лишён творческой составляющей), ни коллективному пению каких угодно песен (с некоторой натяжкой можно представить, что в «Подмосковных вечерах» отражён общероссийский «пейзаж» того времени). Стало быть, огромная концовка романа, где члены бригады говорят газетным языком (фактически просто читая передовицы) сначала поочерёдно, а через несколько страниц уже невозможно различить, кто говорит, т. к. это становится Автору безразличным..., эта концовка не выполняет своего предназначения. Так легко, так примитивно Россию сковырнуть «по ступицу в грязь» не получится. Количество здесь не переходит в качество и сколько бы ни призывали сторонники противоположной точки зрения себе в помощь Хайдеггера, всё это нагромождение цитат из «Правды» остаётся не более, чем пустой болтовнёй для увеличения гонорара, а из Марины не получается желаемой Автором полноты символ земной России.

Такая вышла странная на первый взгляд критика. Приписал Автору некую концепцию и доказал её ошибочность (ну, надеюсь, что доказал). Но ничего тут странного нет, это нормальный приём. Если Автор хотел сказать то-то и то-то, он ошибся там-то и там-то. Автор ведь далеко не прост, поди пойми, что он хотел сказать на самом деле...

Но, что бы он там ни хотел сказать, слово сейчас предоставлено мне (не важно, что мной же самим), и в заключение скажу, что, как предупреждение, «Тридцатая любовь...» роман очень полезный. Что-то вроде — люди, я люблю вас, будьте бдительны, остерегайтесь серости и пошлости и, чтобы безошибочно отделять мух от котлет, неуклонно повышайте свой культурный уровень. Вот примерно так, в духе заключительных страниц романа.

*) Для меня чтение Хайдеггера оказалось задачей сравнимой по трудности с чтением Гегеля, т. е. практически непосильной. Уверен, что и у людей с философским образованием это признание не вызовет удивления.

**) Кодон это информационный пакет, внедряющийся в мозг человека и радикально меняющий восприятие им самого себя и окружающего мира (см. «Солдаты Вавилона» Лазарчука). За что так досталось именно этой песне? Очевидно, за огромную популярность и символическое значение. В качестве мягкого символа советского образа жизни эта песня очень подходит Марине, девушке с ангельской внешностью, но на первом месте, конечно, была и остаётся «Песня о Родине» («Широка страна моя родная», слова Лебедева-Кумача, музыка Дунаевского), которая полностью соответствует образу парторга с лицом Солженицына. Это символ без полутонов, более жёсткий, зрительно сопоставимый с гербом Советского Союза.

***) Хорошо, что не была сожжена замечательная книга Саши Соколова «Между собакой и волком», её Марина из сумки вынула, полистала и бросила, но в стол не положила. Больше Сорокин об этой книге не вспоминает.

****) Мне кажется, что Сорокину так кажется:). Тем, кто наедет на меня за лесбиянку — символ Небесной России, отвечу, что главное — дарить любовь, а как — дело десятое. Марина это и делает, а то, что мужики не умеют с ней обращаться, это отдельная проблема; ну, такие у нас мужики, а были бы не такие, это сильно приблизило бы Россию земную к её небесному образу.

Все химики и, конечно, биохимики знают, что, когда раствор перенасыщен, излишки растворённого вещества выпадают в осадок, становятся видимыми. В этом перенасыщнном техническими ошибками рассказе «осадок» обнаруживается сразу же, как только читатель натыкается на цифру «семьсот пятьдесят тысяч» — именно столько кубических футов воды, по мнению одного из пассажиров, содержит кубический резервуар объёмом 30х30х30 футов, заполненный на три четверти. Количество воды завышено примерно в 37 раз, но её всё равно много, и технические чудеса в рассказе продолжаются.

Здесь самое время напомнить читателям, что в год публикации этого рассказа его Автор получил степень бакалавра Колумбийского университета. Пусть это его первый опыт в качестве писателя-фантаста, но это не является оправданием незнания совершенно элементарных азов арифметики и физики. Самый умный из троих, оставшихся в живых на осколке погибшего корабля, не справившийся с задачей для второго класса начальной школы, убеждён, что вода в баке не замёрзла при абсолютном нуле (бак после катастрофы частично оказался в контакте с космическим вакуумом) и хочет использовать струю воды в качестве реактивного движителя. Небольшое количество воды в баке закипает при прожигании отверстия в его стенке, из отверстия вырывается струйка пара и... в рассказе обломок корабля начинает по спирали приближаться к поверхности астероида (!), все довольны и это хэппи энд. В действительности после прекращения работы лучевого пистолета вода почти мгновенно опять замёрзнет*, а лёд вопреки желанию Автора будет вести себя по законам физики и не станет превращаться в пар (возгоняться), минуя стадию жидкой фазы. А если бы и была в баке незамерзающая вода, то осколок начал бы беспорядочно кувыркаться в пространстве, т.к. совместить точку приложения силы тяги с центром его (остатка корабля) массы без труднейшего расчёта невозможно**.

Единственный положительный момент в рассказе — это описание перемещения космонавта (а он впервые в жизни вышел в открытый космос) от шлюза к резервуару с водой. Азимов явно пытался представить себя на этом месте и ему удалось убедительно продемонстрировать практическую невозможность таких выходов при наличии только магнитного присоска, без троса и карабина. Очень интересно также и его представление о некоторых деталях устройства корабля. Там просто потрясающие двери (внутренние, между коридором и каютами), которые выдерживают односторонний напор порядка 15 тонн***. Это значит, что конструкция корабля предусматривает возможность катастрофы подобной той, которая имеет место в рассказе.

Последнее замечание будет связано с рассказом «Годовщина», непосредственным продолжением «В плену у Весты». В «Годовщине»**** Уоррен Мур (тот самый умелец и грамотей, он даже знает, что такое альбедо) вспоминает, что в момент катастрофы («когда в «Королеву» угодил тот каменюка») он сидел в столовой за одним столиком с человеком, погибшим тогда, в то же время сам Мур только потерял сознание и пришёл в себя в своей неповреждённой каюте (это уже из текста анализируемого рассказа). Как Мур добрался до каюты, если той части корабля, где находилась столовая, больше не существует?!

Вывод из всего этого такой — в части научно-технического обоснования рассказ «В плену у Весты» не только у Азимова худший (есть у него и другие отдельные неудачи, но их, к счастью, единицы), по этому признаку я не встречал равных ему во всей известной мне фантастике. Возможно, когда-нибудь он (рассказ, не Азимов, конечно) займёт достойное место в соответствующем разделе Книги Рекордов Гиннесса, посвящённом фантастике.

*) Тут мне пришло в голову чудовищное предположение, что Автор (без пяти минут «бакалавр биохимических наук») не знает разницы между просто нулём и нулём абсолютным. Редактор, разрешивший публикацию, видимо, тоже был не в курсе.

**) Читавшие «Путь на Амальтею», поймут меня с полуслова.

***) Снаружи космос, а в коридоре нормальное давление (размеры дверей я полагаю равными примерно 1,8м. х 0,8м.)

****) Этот рассказ написан через 20 лет и его герои встречаются через 20 лет после чудесного спасения у Весты. Почему Азимов не прочитал написанное двадцатью годами раньше, что позволило бы избежать этой грубейшей нестыковки, ведь Мур не мог остаться в живых, находясь в столовой? Этого я не понимаю, если только это не отсебятина переводчика; между прочим из сравнения текстов этих двух рассказов однозначно следует, что переводчик «Годовщины» Шельвах не читал перевод Почиталина («В плену у Весты»), чем слегка подвёл Автора обоих рассказов. Речь здесь идёт о потерявшемся при катастрофе очень ценном для науки приборе, но это совсем другая история.

» ...из посторонних туда мог ступить безнаказанно один господь бог, да и то только днём и в воскресенье...»

Фолкнер «Осквернитель праха»

«Писать надо так, чтобы словам было тесно, а мыслям просторно.» Кто первым высказал эту мысль, Некрасов, Шиллер или Чехов, не имеет значения, т. к. на деле всё ровно наоборот. Когда словам в тексте тесно, т.е. их слишком много, а мыслям просторно, т. е. от одной мысли до другой, как поётся в популярной песне, «ехать и ехать» (а бывает, «лететь и лететь»), то такой малоинформативный текст не стоит потраченного на него времени. В произведениях хороших писателей тесно как раз мыслям, концентрация которых высока, а словам просторно — повествование движется свободно, каждое слово на своём месте и они не мешают друг другу, благодаря чему следить за мыслями легко и приятно. В число таких авторов я всегда включал У. Фолкнера, а темой нижеследующей заметки является краткий анализ его романа «Осквернитель праха» в отличном переводе М. Богословской-Бобровой.

Несмотря на некоторое сходство отдельных страниц романа то ли с проповедью, то ли с политическим трактатом, в нём поразительно много динамики, причём часто весьма напряжённой. Интересен способ построения романа, каркас, на котором он держится. Автор даёт блестящее описание кровожадной толпы т. н. свободных белых южан, толпы прокажённых (а расизм это и есть разновидность проказы, её социальный аналог), терпеливо ожидающей суда Линча, просто таки мечтающей убрать с лица земли в могилу ещё одного ненавистного ей (толпе) чернокожего (они употребляют только слово черномазый). Активно противостоят дикарям всего три человека, «оскверняющие прах» ради справедливости, ради спасения жизни невиновного. Одни готовят новую могилу, другие раскапывают только что засыпанную, и это служит фоном для рассуждений автора на тему будущего Америки — что ожидает страну, могила или процветание. Одержит ли победу проказа или восторжествует закон? Что нужно сделать, чтобы расизм не похоронил нацию, созданную не так уж давно поражением* южан при Геттисберге? Выходит, речь в романе идёт не об одном маленьком городке, а обо всей стране не только в монологах адвоката Стивенса (альтер-эго Автора), но и вообще везде, в любой сцене, на любой странице. Это и есть то, что я называю эффектом (скрепляющим действием) каркаса, который, как уже понятно, сконструирован из людей и могил, или, — может быть так вернее, — из жизни и смерти.

Не буду повторять написанное об этом романе профессиональными критиками. Несколько слов о частных, хотя и далеко не второстепенных моментах, кажущихся мне особенно важными. Возвращаюсь к Геттисбергу. Фолкнер уделяет этому важнейшему для истории США событию так много внимания в романе потому, что видит в этом сражении начало того неверного пути, по которому пошла страна. Отдавая дань памяти нескольким погибшим в этом сражении генералам-южанам (о северянах — ни слова), Фолкнер упоминает тот момент сражения, когда г-л Пикетт ожидает команды от г-ла Лонгстрита, чтобы двинуть свою дивизию в ту гибельную для южан атаку, после которой их поражение стало неотвратимым. Это ожидание якобы имеет место в самом начале сражения, в ночь на 1-е июля 1863 года, в действительности же этот эпизод произошёл 3-го июля днём, около 15 часов. Известно, что американцы с большим пиететом относятся к истории своей Гражданской войны и стараются не путаться в именах и датах. Очевидно, что Фолкнер намеренно объединил в романе эпизоды сражения, которые никак не могли произойти одновременно. Это моменты, когда всё ещё «на весах, ещё не произошло, даже не началось, и не только не началось, но есть ещё время не начинать, не выступать против того положения и тех обстоятельств, которые заставили задуматься не только Гарнетта, Кемпера, Армстида и Уилкокса,** а многих других, и всё же оно начнётся, мы все знаем это, мы слишком далеко зашли и слишком много поставили на карту...». Автор сочувствует южанам (как это ни парадоксально)***, считает, что та война была их огромной ошибкой и явно жалеет об отсутствии у истории сослагательного наклонения.

Невозможно пройти мимо правовой тематики романа. Цвет кожи в южных штатах — основа права, как юридической категории. Если подозреваемый негр, о презумпции невиновности не вспоминает даже адвокат, за плечами у которого лучшие университеты Европы. О толпе дикарей**** и говорить нечего. Работа шерифа в такой среде, особенно если он, как в «Осквернителе...», порядочный человек, — это каждодневный подвиг; чуть что не так, и на представителя власти, избранного этими же больными, нацеливается дуло револьвера.

Есть в романе одна деталь, показавшаяся мне психологическим просчётом автора. Это почти постоянное присутствие во рту Лукаса Бичема золотой зубочистки. Другой такой нет ни у кого даже из белых на многие мили вокруг. На этого необычного человека дикари могут наброситься в любой момент, повод найдётся всегда, и один такой случай в романе подробно описан. И в этой взрывоопасной обстановке Лукас как ни в чём не бывало посверкивает этим своим символом независимости.

Так вот, по-моему, здесь просматривается уж слишком явно то незаслуженное уважение, которое автор испытывает к этой благочестивой (все ходят в церковь) толпе душегубов. Стоит чуточку подумать, как становится очевидным, что негр с золотой зубочисткой, да ещё и довольно прилично одетый, проходил бы в таком интерьере максимум неделю, после чего был бы найден его труп с выколотыми этой самой зубочисткой глазами.

Фолкнер сильно преувеличивает благородство и терпимость этих людей, потому что верит, что даже и с таким народом у страны есть надежда на светлое будущее. Но, сравнивая нынешнюю Америку с изображённой в романе (там и тогда — через примерно 77 лет после войны, здесь и сейчас — примерно через 77 лет после «там и тогда»), приходишь к очень неприятному прогнозу — а не ждёт ли США южноафриканский финал? На эту мысль наводит и никуда не девшийся расизм и динамика изменения численности белого и цветного населения этой страны. В этой затянувшейся гражданской войне Юг может всё-таки одержать победу над Севером, но это будет намного более страшный Юг, чем тот, который проиграл в 1865 году.

*) Именно так — Геттисберг был не столько победой юнионистов (северян), сколько поражением конфедератов (южан). Сражение проиграли их бездарные генералы, чьи имена американская история сейчас чтит, как имена героев.

**) Названы фамилии четырёх бригадных генералов армии конфедератов. Гарнетт и Армстид погибли в этом сражении.

***) Городок, в котором происходит действие романа, назван именем первого и последнего президента конфедерации Джефферсона Дэвиса (под этим названием Фолкнер изобразил свой родной город Оксфорд, штат Миссисипи), а фамилия адвоката (Стивенс) взята Автором от вице-президента Александра Гамильтона Стивенса. Эти совпадения, разумеется, не случайны.

****) Эти люди в чём-то даже примитивнее дикарей. Последние имеют обыкновение делать запасы на всякий случай. Как, впрочем, любые нормальные люди. Белое население Юга живёт одним днём, о чём свидетельствует совершенно необъяснимая привычка по вечерам колоть дрова для приготовления завтрака. Да, да — не заготавливать заранее поленницу дров на полгода хотя бы, а колоть их для каждого завтрака (а, возможно, и для обеда, о дровах для обеда в романе не говорится).

Использованная литература:

1. Карл Смит «Геттисберг 1863 год. Битва, создавшая Соединённые штаты».

М. : Эксмо, 2012.

2. Джеймс Макферсон «Боевой клич свободы : Гражданская война 1861 — 1865.

Екатеринбург : Гонзо, 2012.

3. «Литературная история Соединённых Штатов Америки» т. III. Москва, «Прогресс», 1979.

Жители Земли иногда пропадают бесследно. Булычев прослеживает в повести «Половина жизни» предполагаемую судьбу одного из таких пропавших — женщины, которую унёс навсегда неведомый похититель чуть ли не из постели любимого мужчины. Это несравнимо хуже, страшнее, чем описанные Пушкиным в «Руслане и Людмиле» разногласия между витязем и злым волшебником. Пути назад нет, и вторая половина жизни Надежды Матвеевны Сидоровой это драма космического, без преувеличения, масштаба. Автору удалось создать один из лучших женских образов русской литературы, не говоря уже о литературе фантастической, где ничего подобного даже и близко не находится. И это понятно, героиня повести взята автором из повседневной реальности, и вокруг одной из русских женщин, похожей на тех, воспетых Некрасовым, просто возведены фантастические декорации. Думаю, не просто так Автор почти демонстративно пренебрегает законами теории относительности, и соглашаюсь с ним в этом — здесь космология на десятом плане за одним исключением. При наличии массы неоспоримых достоинств (а повесть ещё и хорошо написана, что многими здесь отмечено; особенно достоверны письма Надежды, оказывающие сильное эмоциональное воздействие на читателя) в повести присутствует один момент, который можно было бы объяснить, если бы это был перевод, где подобные ляпы не редкость, но здесь, при всей почти безупречности остального текста...написано следующее: «... они знали — корабль, найденный ими, шёл не от Солнца. По крайней мере, много лет он приближался к нему. А перед этим должен был удаляться.» Откуда знали? Видимо из расчёта траектории, хотя то, что должен был удаляться, никакой расчёт узнать не позволит. Такое движение корабля относительно Солнца возможно, если предположить, что корабль летит по галактоцентрической орбите в направлении противоположном движению Солнечной системы. Удалялся, облетел почти всю Галактику (!) и теперь идёт на сближение. Но тогда история Надежды — полный бред. Следовательно, как ни крути, а процитированное означает, что курс корабля не так уж давно был изменён на обратный. Из этого следует, что Автор планировал что-то похожее на произошедшее в повести АБС «Извне», где захваченного человека, разобравшись, вернули на Землю. Планировал, но от замысла этого отказался, а следы в тексте замести забыл. И хотя ошибка не критична и всю повесть не зачёркивает, но минус напрашивается жирный; как-то не получается у меня проходить мимо подобных казусов (см., например, отзывы на Р. Янга «У шатров Кидарских» и на К. Саймака «Грот танцующих оленей»), не обращая на них внимания.

Читать эту повесть, конечно, есть смысл, и мне хотелось бы надеяться, что кто-нибудь предложит другую, непротиворечивую, схему полёта корабля-зоопарка.

И опять неожиданная история от Великого Сказочника, рассказанная им от имени колокольного сторожа (в Копенгагене воровали даже колокола?) Оле. В день переезда жители меняют квартиры и выбрасывают всякое старьё на улицу. От предположений о том, что думают некоторые представители этого никому не нужного хлама, Оле переходит к обсуждению переезда людей с этого света на тот, называя смерть «директором великой сберегательной кассы человечества». Все деяния человека Смерть бережёт в своей кассе, а символ какого-то одного из них даёт ему в последний путь. Никто не может избежать «этого переезда в дилижансе Смерти». Исключением был только некий иерусалимский башмачник, ставший впоследствии известным всему миру под именем Вечный Жид*. Дальше идёт самое интересное. Колокольный сторож «с высоты своего положения» высказывает удивительную гипотезу о том, что получил от Смерти, садясь в её дилижанс, французский король Людовик XI. А получил он два детских зуба. Их вырывал раз в неделю палач у детей (мальчиков 7-и и 8-и лет), посаженных в Бастилию. Посаженных только за то, что их отцом был казнённый королём коннетабль Франции Людовик, граф де Сен-Поль, тоже не названный Андерсеном. Таким образом читатель, прочитавший этот душераздирающий (подробности я не привожу) финальный аккорд остаётся в полной уверенности, что основоположник французского абсолютизма был доставлен дилижансом Смерти прямиком в Ад**. Но для тех, кто знает, что, во первых, все дети коннетабля мужского пола*** к моменту его казни были уже взрослыми людьми, во вторых, что мужем племянницы коннетабля был не кто-нибудь, а король Англии Эдуард IV, в третьих, что коннетабль был женат на сестре королевы Франции Шарлотты Савойской (жены, естественно, Людовика XI); короче говоря, для тех, кто не поленился просмотреть хотя бы бегло мемуары Филиппа де Коммина, исторический экскурс Андерсена выглядит не только неправдоподобно, он даже может показаться клеветой, напраслиной, возведённой на короля Франции кем-то из его врагов. Сообщённые Коммином и приведённые мной факты из биографии коннетабля де Сен-Поля ничего, конечно, не доказывают, кроме одного — верить Андерсену можно только тогда, когда он рассказывает сказки. И ни слова нельзя принимать на веру, когда он пытается выступать в несвойственном ему амплуа историка.

Вот несколько цитат из труда настоящего историка, которого трудно обвинять в необъективности. Это «История Франции с древнейших времён до Версальского договора», написанная Уильямом С. Дэвисом, профессором университета штата Миннесота. Автор беспристрастно оценивает Людовика XI. Он «... назначал на многие высшие должности представителей буржуазии («горожан») и даже низкородных крестьян, немало сделал и для облегчения судьбы низших слоёв общества в целом...»; «... улучшал дороги, ... основывал новые ярмарки и рынки и привлекал во Францию итальянских ремесленников, которые могли изготавливать стекло»; «... основывал новые университеты и школы, где готовили юристов и медиков, и покровительствовал недавно изобретённому искусству книгопечатания.» Но, «когда ему нужно было сражаться, он побеждал достойными презрения средствами. Он не просто заключал родовитых заговорщиков и мятежников под стражу, что было необходимо, — он держал их в мерзких зловонных «клетках»... и обращался с ними с самой утончённой средневековой жестокостью»; «... его палач постоянно находился рядом с ним и никогда не оставался без работы.» О каких-либо детях, сидящих в клетках, у Дэвиса ничего нет (и у де Коммина тоже). Ясно только, что легенда о детских зубах возникла не на пустом месте****, но достойно сожаления то, что «истории» Андерсена читают десятки миллионов, а Коммина и Дэвиса просто десятки.

*) Читатель должен сам догадаться, о ком здесь кратко упоминает Оле.

**) Этот король без сомнения там и находится, но не из-за бессмысленных издевательств над этими двумя мальчиками, а за патологическую жестокость в обращении со всеми узниками своих тюрем, да ещё за полное отсутствие у него таких черт, как честь и совесть.

***) Антуан, граф де Русси; Людовик, граф де Линьи; Пьер, граф де Сен-Поль; два внебрачных сына коннетабля были высокопоставленными священнослужителями (во всяком случае один из них точно был кардиналом).

****) В книге С. Цветкова «Узники Бастилии», где всё, что касается Людовика XI, взято Автором из мемуаров де Коммина, сообщается, что зубы в Бастилии вырывали раз в три месяца у сыновей графа д`Арманьяка (герцога Немурского), казнённого немного позже коннетабля де Сен-Поля. Но откуда Цветков взял эти сведения, он не сообщает. Очевидно, существует какой-то источник, которому можно верить или не верить в зависимости от того, как читатель относится к монархии вообще. Андерсен этот строй не любил (см. сказку «Короли, дамы и валеты») и, желая вылить побольше грязи на Людовика XI, перепутал двух казнённых им дворян.

Неплохая пародия на поведение советских властей после чернобыльской аварии. «Радиоактивное небо светилось зелёным», но «В городе всё в порядке. Город живёт ожиданием матча.» С неба срываются метеориты, но мужественные болельщики раскапывают занесённые снегом и песком столы. Что-то подобное происходило примерно за год до написания рассказа в Киеве, Припяти других городах пострадавшего региона. Видимо, именно по причине очевидности вышеописанного подтекста этого рассказа ни в одном из восьми отзывов на него нет даже намёка на Чернобыль. Именно потому, что Чернобыль был техногенной катастрофой, Автор не смог обойтись в рассказе только природными катаклизмами и заменил эту аварию обменом ядерными ударами между двумя выдуманными государствами (прямая аллюзия на Чернобыль). Но всё-таки это (отсутствие даже намёка) не может не показаться кому-то странным, вот мне и показалось, и я подумал — а что мешает почти явное превратить в совершенно явное? И чем ещё хороша эта миниатюра? Тем, что описываемое в ней буйство природы отражает не что иное, как переживания Автора по поводу происходящего кругом запредельного идиотизма. Землетрясение происходит не столько в Великом Гусляре, сколько в душе Автора. Так что этот «совершенно бестолковый», по мнению одного из отзывистов, и «примитивненький» по мнению другого, рассказ безусловно заслуживает внимания как людей старших поколений, так и молодёжи.

Сатира, конечно, злющая, но сатира не должна настолько выходить за рамки приличия, чтобы у гуслярских девушек в руках оказывался плакат «Обесчести меня, пришелец!». Так недолго и потерять популярность среди девушек Великого Устюга или какого-нибудь другого великого населённого пункта России. Не меньшей неожиданностью стал для меня другой «поступок» Булычева. Корнелия Удалова, этого уважаемого в городе и в Галактике человека, Автор превратил в больного игровой зависимостью и проигрывающего в карты всю планету, иначе говоря, не принадлежащую ему недвижимость! И не так уж много он с пришельцами выпил, что определённо следует из его разговора с ними сразу после «дурака». Кстати, о дураке. Видимо, каков человек в жизни, такова и его картёжная судьба, а в жизни Удалов ходит за грибами, не расставаясь со всеми своими сбережениями. Всё своё ношу с собой?

Рассказ, по моему, один из худших в цикле заставил меня усомниться в том, что он написан тем же человеком, который написал «Посёлок», «Снегурочку» и другие равные по мастерству произведения. Уж не явился ли этот, мягко говоря, далёкий от совершенства опус результатом вложения Автором крупной суммы денег в какую-нибудь рухнувшую финансовую пирамиду? На эту мысль наводит почти точное определение пришельцами величины выкупа за Землю — «сто сорок три тысячи рублей с копейками». От такого удара можно слегка выйти из себя, а когда молотишь кулаками по воздуху вслепую, может попасть и своим, подвернувшимся под раздачу.

У маленького Вильяма есть чудесная игрушка — вырезанный из бумаги большой зАмок, рыцарский зал которого увешан портретами королей, королев и их придворных-валетов. Валеты рассказывают мальчику о своих повелителях и перед ним разворачивается краткая, но весьма содержательная история монархического государственного устройства. Первые монархи начали править с рождения. Это было время, когда короли только развлекались — «строили и сносили замки, ломали оловянных солдатиков и играли в куклы; бутерброд им приносили намазанный маслом с двух сторон и посыпанный сахарной пудрой.» Это был «золотой век», когда даже самый главный закон социума — закон Бутерброда — не действовал. Но и такое счастливое время не могло растянуться на целую вечность, кому-то это надоело и характер правления изменился, а на смену королям червонной масти (династии?) пришла масть бубновая. Теперь подданные могли убедиться, что король и королева «сделаны из того же самого теста, что и другие люди». Это было так приятно, что королям стали воздвигать памятники на века и один из них простоял целых семь лет. Но закон Бутерброда по прежнему не работал (для королей) и это снова кого-то не удовлетворяло. В результате непрекращающейся борьбы за власть появились короли и королевы со стеклянным окошком на груди и часовым механизмом внутри. Контроль за работой механизма был регулярным и, если механизм портился (а портился он регулярно, как всякий механизм), то короли получали регулярную порцию брани. Это уже была ограниченная монархия, за делами которой через «окошечко» (конституция?) присматривал парламент. Эти слова (конституция и парламент) у Андерсена отсутствуют, но любому взрослому читателю ясно, что именно в королевствах является источником брани в адрес монарха. Лиха беда начало, и вот придворный валет пикового короля и пиковой дамы-королевы по прозвищу «Выгребатель нечистот» говорит, что времена настали лихие, «хорошего ждать нечего, кончится тем, что все мы взовьёмся на красных конях выше туч.» Это мрачное предсказание сбывается немедленно — замок со всеми королями и королевами сгорает из-за огромного количества зажжённых свечей, понатыканных Вильямом по всему залу. Но виноват ли в пожаре играющий несмышлёный мальчик? Автор утверждает, что нет. Но о том, что перед судом истории предстанут те, по чьей вине мир окажется по уши в нечистотах, он не пишет. К этому выводу читатель придёт и без подсказки.

Ко времени написания этой истории произошло уже два таких пожара с известным финалом. До третьего, самого страшного, оставалось около полувека.

Такое вот исследование написал Великий Сказочник. Предназначено оно для читателей любого возраста — для одних это будет сказка, для других политологическое эссе.

Жил был один профессор,

При нём блоха жила.

Милей родного брата

Она ему была.

По мотивам Гёте (из «Фауста») в переводе Струговщикова.

Неожиданная история даже для такого выдумщика небылиц, как Андерсен. Здесь присутствуют такие сюжетные ходы, что буквально глаза на лоб... Ну, вот почему профессор (не настоящий, но это мелочь) так трепетно относится к блохе? Так ведь блоха — это память о бросившей профессора жене! Как-то это даже и неприличным кажется поначалу, но если подумать — постоянные гастроли, откладывание денег на воздушный шар (идефикс профессора), всё это могло быть причиной некоторого дискомфорта, доходящего иногда до антисанитарных условий. Несчастная женщина предпочла убежать от жизни с таким неудачником да ещё и в компании с блохами. Такова правда жизни, могло быть и хуже. Дальше ещё интереснее. Блоха и профессор договорились никогда не жениться, чтобы не разлучаться. Понятно, что профессор, ближайшей подругой которого была блоха, на внимание женщин рассчитывать не мог, но что мешало блохе устроить свою личную жизнь? У профессора стало бы два помощника, две дрессированные блохи, только и всего. Кстати о подруге. В рассказанной Андерсеном истории (перевод А. Ганзен) блоха пожелала «остаться холостяком» (так в тексте), но маленькая правительница страны дикарей заявляет: «Она или никто! Я выйду за неё замуж!». Наверно, среди придворных учёных не было ни одного энтомолога, дикари всё-таки. Профессор неплохо жил среди дикарей, питался деликатесами, в число которых входило и такое экзотическое блюдо, как слоновьи глаза, но это не могло продолжаться долго и профессор нашёл способ побега. Пообещав отцу принцессы отлить большую пушку, профессор сделал себе большой воздушный шар и поднялся в небо (не забыв блоху), причём никто даже не спросил его — а где же обещанная пушка?! Так, благодаря невероятной наивности дикарей, и особенно бывшего короля этой страны, профессор осуществил свою мечту.

То, что я здесь рассказал почти всю историю (с минимумом комментариев), разумеется не есть хорошо, но уж очень она мне понравилась. Это, по определению самого Андерсена, типичный «суп из колбасной палочки», но при этом блюдо высочайшего уровня в данной категории.

Самое интересное в этом рассказе не смелая гипотеза Автора о неожиданных и таинственных, скрытых до поры свойствах, которыми снабдила человека природа. Изюминка рассказа, по моему, в необыкновенных способностях профессора Минца, который оставил далеко позади таких своих предшественников как Себастьян Кейн из к/ф Пола Верховена «Невидимка» и Гриффин — «Человек-невидимка» Г. Уэллса. Открытие Льва Христофоровича это даже и не фантастика, это нечто, лежащее далеко за её гранью. Пилюли профессора мгновенно делают невидимым не только самого клиента, но и непосредственно прилегающие к нему предметы — одежду, обувь, часы, очки, документы в бумажнике и т. п. Синтезированы были эти пилюли (активное вещество) Минцем из крови первой «пострадавшей» — Ксении Удаловой, и это ещё одно достижение профессора, т. к. одежда Ксении свойством невидимости не обладала. Пожалуй, этот рассказ единственный, в котором Лев Христофорович демонстрирует способности поистине божественные, если не большие, поскольку его открытие как бы учитывает длительный период эволюции, понадобившийся человеку для того, чтобы изобрести одежду и прочие предметы, наличие каковых как раз и отличает человека цивилизованного от человека доисторических первобытных времён.

Всё это прекрасно за исключением одного обстоятельства. В тексте рассказа нет ни единого намёка на то, что своим открытием Минц превзошёл как Природу, так и героических учёных из романа и кинофильма. Почему читатель должен самостоятельно осмысливать этот важнейший сюжетный ход, непонятно. По моему в фантастике (и не только) подобные финты недопустимы, и причина этой недопустимости очевидна. В данном случае возникает естественный вопрос — а не забыл ли Автор, что одежда невидимой Ксении была на ней видна? И если так, то не является ли невидимость двадцати гуслярских академиков элементарным ляпом? На котором к тому же основана вся вторая половина рассказа? Зная, сколько ляпов содержится в гуслярском цикле, я склоняюсь к такому варианту.

А читать рассказ всё-таки есть смысл, поскольку в нём много интересных наблюдений из жизни «скотского уголка» (или «фермы животных»), т.е. той весьма обширной территории, на которой жил и творил сам Автор. Вот пример (из разговора Удалова с американским шпионом).

«В любой момент этот секрет может попасть в руки террористов. Тревога в Вашингтоне была бы не так велика, если бы невидимость открыли в Швейцарии или Чехии, где существуют нормы морали.

А у нас что, морали не существует?

У отдельных лиц она есть, но лишь по отношению к близким. За пределами семьи мораль продаётся и покупается.»

Рассказ «Ксения без головы» не исключение, примерно такие же «цветочки святого Франциска» рассыпаны наряду с вышеупомянутыми ляпами во множестве, повторяю, по всему гуслярскому циклу. Что не есть хорошо, так как чем острее пишет Автор, тем большую аккуратность он должен соблюдать в деталях.

Книга безусловно изрядная, т. е. из ряда вон выходящая, причём далеко. Собственно говоря, это фельетоны, наподобие чеховских «Осколков московской жизни», только у Чехова была чистая проза, касающаяся исключительно Москвы, несравнимо менее злая и, разумеется, Чехов не использовал ненормативную лексику, т. к. языковая культура периодики (и литературы вообще) тогда была значительно выше, чем сейчас. Но Каганов, даже употребляя ненормативы, умудряется не выходить за некие вполне понятные границы, у него всё это к месту и в меру, ровно столько, сколько надо.

Если говорить о художественном уровне книги в целом, то свою задачу Автор решил блестяще, зафиксировав почти всю внешнюю и вообще всю внутреннюю политику за четыре года в виде стихотворной летописи, что очень не просто. Но политика, как тема фельетона, всегда проигрывает темам более злободневным, имеющим непосредственное отношение к повседневной жизни рядовых граждан.* Поэтому злобные выпады Автора в адрес, например, Никиты Михалкова или Геннадия Зюганова, вызывают намного меньший интерес, чем оды, посвящённые таким близким для всего народа темам, как блины (хотя половина этой оды всё же сплошная политика**), женский праздник 8 Марта, прощание с лампочками Ильича (переход на светодиодное освещение), массовый перевод часов и т. п.

Писать об этой книге можно долго и отзыв (или рецензия) может превысить объём предмета обсуждения, поскольку о каждом из содержащихся в ней фельетонов есть, что сказать. Разумеется, я не собираюсь этого делать, хотя мне и непонятно, почему на ФЛ такая возможность для этой книги не предусмотрена, при том, что она существует для огромного количества сборников коротких новелл, микрорассказов и стихотворений. В заключение коснусь только одного момента, который произвёл на меня наиболее неприятное впечатление. Автор дважды в разных одах высказывается за передачу Японии Курильских островов (слава богу, не всех). Цитата из одной из них здесь мне кажется необходимой: «Что нам делать с этой дрянью? Как «Айфон» у дурака. Мы дороги под Рязанью не построили пока! А они за камни эти — в жопе мира на углу — будут, прыгая как дети, тыщу лет нам петь хвалу! В общем, что б ни говорила наша пресса и ТиВи, я бы — выдал им Курилы! На, Япония, живи!». Леонид Александрович прав, говоря, что нам будут петь хвалу, но как можно не понимать, что под звуки этого ангельского пения мы будем бессильно наблюдать за быстрым возникновением на островах как минимум двух баз наших (и японцев тоже) «партнёров», одной авиа и одной военно-морской? Мало нам «этой дряни» уже имеющейся вокруг России в диком количестве? Такой политической близорукости не ожидаешь даже от либерала. Ведь ясно же ему, что толку от высказывания этих «благих намерений» ровным счётом ноль. И, хотя дураков-то, конечно, достаточно, но неужели ему попадались настолько тупые?

*) Исключениями, на мой взгляд, могут считаться «Открытое просветительное письмо памятника Абая в Басманный суд», «Формула Перельмана» и «Моё официальное заявление о президентстве». Эти три стихотворения (в заглавиях всех трёх нет слова «ода») хотя и насквозь пронизаны политикой, но остроумны настолько, что выделяются даже на фоне неплохого юмора, присущего почти всем фельетонам (всего их около 120).

**) В оде «Блинам!» Автор спрятал точное и всеобъемлющее определение-прогноз одного современного явления, и я не могу не привести здесь эту фразу: «Недельным синяком уныло гниёт жёлто-синими красками политика Украины со всеми её пидарасами и пидарасками!». Под стихотворением стоит дата 15 февраля 2010!

«Книга доктора филологических наук Р. С. Каца охватывает более семи десятилетий истории советской фантастической литературы (1921 — 1993). Автор предлагает свою, оригинальную трактовку целого ряда проблем генезиса и развития научной фантастики в СССР. Нетрадиционный подход к исследуемому материалу и популярный характер изложения делают данную монографию не только полезным, но и увлекательным чтением.

Для филологов, историков и всех интересующихся научно-фантастической литературой.»

Издательская аннотация к книге Р. С. Каца (с послесловием Р. Э. Арбитмана) «История советской фантастики». 3-е издание. Изд — во СПбГУ, 2004.

«Единожды солгавши, кто тебе поверит?»

Козьма Прутков

Для человека, плохо ориентирующегося в мировой, советской и российской фантастике (а именно к этой категории читателей относит себя автор нижеследующих строк), эта книга настоящий луч света в тёмном царстве. Многое, вошедшее в этот словарь, где-то когда-то было кем-то (в том числе и самим РЭА) написано. Автор всё это собрал и из самого на его взгляд интересного сделал очень хороший легко читающийся сборник статей, добавив почти в каждую из них какие-то свои соображения. Немало в словаре и таких статей, которые написаны Автором специально для Словаря. Кое-что из упомянутого РЭА многим читателям полезно будет взять на заметку для последующего знакомства (прочтения или просмотра, если это фильм). А кое-что некоторые наверняка вычеркнут из своих планов, как это сделал я. Последнее касается, например, Тани Гроттер, и Нарнии. Разумеется, такой труд не может быть не только идеальным, но и законченным. Имея в виду последующие издания Словаря, исправленные и дополненные, я задам здесь его Автору несколько вопросов

1. В статье «Фэнтези» РЭА называет в числе удачных произведений эпопею «Рождение волшебницы» Маслюкова, а блуждающие дворцы «одной из самых удачных выдумок» этого писателя*. Но разве приоритетом в этой области не обладает Джонатан Свифт с его летающим городом Лапутой? А человеком успешно продолжившим творческий поиск в этом направлении был, по-моему, Филип Фармер («Лавалитовый мир»). Вообще, очень жалко, что такому интересному фантасту, как Фармер, в Словаре уделено внимания ровным счётом ноль. Мне кажется, такие необычные, далёкие от стандартов произведения, как «Многоярусный мир» и «Пир потаённый» заслуживают внимания хорошего, авторитетного критика и вполне могли бы найти место в Словаре.

2. С удивлением узнал из Словаря, что за сценарий фильма «Гравитация» Куарон получил «Небьюлу». Поверить этому трудно, но приходится. А ведь в основе трагического сюжета этой картины лежит полнейший бред, заключающийся в том, что обломки, сталкивающиеся с космической станцией, не останавливают свой разрушительный полёт при первом же столкновении, а продолжают лететь дальше, нанося станции дальнейшие повреждения, как если бы они были снабжены собственными двигателями. Почему же РЭА не разоблачил этот дешёвый трюк в Словаре, раз уж он об этом фильме упоминает? Неужели ему самому всё это не очевидно?**

3. Этот вопрос касается фант-буриме «Летающие кочевники» в журнале «Костёр» в 1968 г. РЭА пишет «... первая глава, написанная братьями Стругацкими (о диких «викингах», умеющих путешествовать в космосе), оказалась самодостаточной.» Дело не в том, что викинги здесь почему-то в кавычках, а в том, что в романе Пола Андерсона «Крестоносцы космоса» (1960 г.) космопроходцами оказываются английские рыцари 14 века. А от них до викингов меньше шага. Роман этот к 1968 году скорее всего ещё не был переведён на русский. Короче говоря, РЭА напрасно не написал ничего о связи между названными произведениями Андерсона и Стругацких, если, конечно, такая связь существует. А мне придётся подождать, когда на моей полке появится том ПСС Стругацких, посвящённый 1968-му году.

4. Это, конечно, мелочь, но тем не менее... Почему РЭА считает, что второе имя Оле-Лукойе — Смерть? (стр. 217). Смерть у Андерсена это брат Оле.

И последнее. Несколько странно было встретить в Словаре откровенное изложение его Автором своей политической позиции (а лучше сказать — оппозиции). «Где взять столько ОМОНа, — спрашивает РЭА, — если очень много (десятки миллионов) людей в России сильно поумнеют?». Понятно, что о средненародном уровне интеллекта Автор Словаря весьма невысокого мнения. Но ведь он лично не боится, что за ним придут. И книги свои издаёт свободно, и, хотя тираж Словаря совершенно позорный, есть надежда на дополнительный. Тогда зачем этот малоприличный жест в сторону власти?

*) Подробнее в журнале «Реальность фантастики» за январь 2006г. (эта рецензия есть и в интернете).

**) Видимо, соревнуясь с американцами, — кто выдумает бОльшую глупость — наши сняли полуфантастический телесериал «Частица Вселенной», где происходит нечто аналогичное. Кульминационный момент, имеющий огромное значение для судеб героев картины, основан на полном непонимании физического смысла происходящей на экране аварии (которая приводит к разрыву барабанных перепонок космонавта из-за недостаточного давления в шлюзе). Давление в шлюзе можно было поднять мгновенно, т. к. космонавты в это время в скафандрах под нормальным давлением. Мне было обидно за уважаемых мной актёров (в частности за Сергея Пускепалиса), вынужденных принимать участие в этом фарсе. Похоже, что здесь не в непонимании дело, очень уж всё просто (кстати, как и в американском фильме), а в сознательном обмане (это типичная «лапша на уши») телезрителей.

В коротком списке похожих произведений есть сказка «Иванушка-дурачок» из сборника Афанасьева, очевидно попавшая туда (в список) по ошибке. Этот Иванушка обыкновенный сумасшедший, принимающий собственную тень за другого человека, лишающий глаз целое стадо овец, чтобы не разбегались и делающий другие подобные глупости.* Андерсеновский Ганс человек выдающейся наглости, а ума хотя и не выдающегося, но всё же далеко не дурак. Легче всего принять эту сказку за аллегорию революции, где въезд на козле в королевские аппартаменты это что-то вроде штурма Зимнего, а метание грязи в лицо советнику это гуманное отстранение оппозиции от власти. Но слишком уж примитивно это бы выглядело. Мне кажется, что Автор сочинил не политический памфлет, а обыкновенную историю, в которой заигрывание власти с чернью приводит к государственной катастрофе. Козёл во дворце не представляет никому угрозы и это вовсе не символ революции, а ошибка принцессы, принявшей наглость за оригинальность и допустившей вопиющее нарушение этикета. Принцесса и дальше действует неправильно, позволяя испытуемому начать разговор первым. Инициатива должна быть на её стороне, её фигуры в этой партии должны быть белыми. Уступка эта приводит в итоге к тому, на что содержится неосознаваемый ею намёк в её реплике, очевидно являющейся домашней заготовкой. Намёк на то, что если и дальше так пойдёт, то жареный петух клюнет многих и будет очень больно. Так оно и выходит. Допустив в свой «огород» козла, принцесса не может возразить и против дохлой вороны и против набитых грязью карманов кандидата. Она явно не брезглива и вообще натура широкая. Но вот что здесь, по моему, главное. Находчивость в беседе должна базироваться на достаточно заметном интеллектуальном фундаменте, ведь не лезть за словом в карман можно и на уровне плинтуса и ниже. И стоящий перед принцессой будущий король весьма успешно демонстрирует именно такой прискорбно низкий уровень мышления. Ганс, будь он поумнее, мог бы напроситься к принцессе на обед, сообщив, что цыплёнок табака это и его любимое блюдо. Или мог бы сказать, что предпочитает передвигаться на собственном меню и предложить принцессе приготовить на ужин жаркое из козлятины. Мог бы, наконец, уличить принцессу в плохом знании кухонного ремесла, сообщив ей, что для жарки используются сковородки (или вертела), но ни в коем случае не кастрюли. В общем мог бы обойтись без падали (дохлой вороны) и рваного старья (башмак с оторванным верхом). И это двуногое без перьев становится королём! Ужас!

Так что история, рассказанная Андерсеном, хотя и поучительна и ясно показывает, что знания никогда не заменят ума, но всё таки не представляет из себя чего-то большего, чем суп из колбасной палочки. А великий маэстро был большим мастером приготовления этого блюда.

*) Только угроза смерти пробуждает в нём проблеск фантазии, и, чудом спасшись, он немедленно убивает братьев, оказавшихся вовсе не намного умнее его самого.

«Бессмертными богами клянусь, не лучше ли всего живётся той породе людей, которые слывут шутами, дураками, тупицами, болванами, — прекрасные, на мой вкус, прозвища! [...] Прежде всего, подобного рода люди свободны от страха смерти — зла превеликого, клянусь Юпитером! Укоров совести они не знают, призраков и прочей нежити не страшатся, боязнью грядущих бедствий не терзаются, надеждой на будущие блага не обольщаются. [...] Не стыдятся они, не завидуют, ни о чём не хлопочут, никого не любят и не уважают. Ещё один шаг в сторону неразумия — и, по мнению богословов, их заблуждения даже грехом нельзя будет назвать.»

Эразм Роттердамский «Похвала Глупости»

До какой степени нравственной деградации может дойти мужчина, оставаясь при этом всё-таки человеком? Рассказ Киплинга отвечает на этот вопрос. Но можно ли назвать человеком изображённого в рассказе подонка? Смотря с чем сравнивать. Том Херодсфут не чикатилообразный монстр, в мозгу которого произошли необратимые изменения, не замечаемые ни медициной, ни юриспруденцией, и у которого от человека осталась лишь внешняя оболочка. Такие индивидуумы не являются людьми, и уголовное законодательство распространяется на них только потому, что среди судей и прокуроров пока нет хороших телепатов*. Герой анализируемого рассказа всего лишь алкоголик с легко отключающимися тормозами, что позволяет считать справедливым применение к нему гуманных законов, действующих в человеческих сообществах. И только в этом смысле он может считаться человеком. Женщины в рассказе разные — от святой ГГ Бадалии, до потерявшей человеческий облик матери умирающей проститутки. Мужчины же, исключая священнослужителей, все, как один, мерзкие твари, гнуснее которых трудно себе представить. Повествование ведётся в суховатой, сдержанной манере, напоминающей отчёт председателя какой-нибудь инспекционной социальной комиссии. Лишь однажды Автор отпускает свои чувства на волю, называя Тома «уважающим себя мужчиной» и вкладывая в это определение всё своё презрение и ненависть к этому и ему подобным скотам.

В этом рассказе обличение пороков капиталистического строя достигает очень высокого накала, и я не смог вспомнить ни одного произведения, которое могло бы стоять рядом, возможно, за исключением «Хижины дяди Тома» (совпадение имён главных героев случайно). Общество за 130 лет (со времени написания рассказа) прошло гигантский путь технико-экономического прогресса, а люди не изменились абсолютно. И сейчас полно семей, где есть и такая же Бадалия и такой же Том. И полтысячи лет назад, когда Эразм Роттердамский написал «Похвалу глупости», основополагающий труд по очень широкой теме «человек и общество», дела обстояли точно так же.

Рассказ «История Бадалии Херодсфут» удивительно точно подходит к этой теме как яркая иллюстрация к одному из её аспектов (или к одной из разновидностей глупости), он злободневен всегда и, как произведению, адекватно отразившему одно из типичных состояний человеческой души (скорее, некоего жалкого остатка души), ему обеспечен постоянный интерес читателей.

*) Это упрощение. Здесь простой телепатии мало. Человек должен обладать даром глубокого ментоскопирования, как герой Кинга Джон Коффи («Зелёная миля»). А лучше доверить это дело приборам, но их пока ещё не создали учёные.

«На него старуха не взглянула, лишь с очей прогнать его велела»

«Дурачина ты, простофиля...»

Пушкин «Сказка о рыбаке и рыбке»

Ни один рассказ Чехова не ставил передо мной такого количества загадок. Самая из них загадочная — это мгновенное изменение человеческого характера. Аня всегда бывшая примерной, заботливой дочерью и сестрой, а превратившись в жену, стеснявшаяся попросить у мужа денег даже на маленькую шоколадку, буквально в одночасье становится способной хамить мужу. «Подите прочь, болван!» — говорит она Модесту Алексеичу с презрением и восторгом едва только убедившись в том, что произошедшая в её жизни перемена декораций это не сон и не сказка. Но в жизни так не бывает, хамство не может стать чертой характера с такой скоростью, если его доселе и следов не наблюдалось. Даже у пушкинской старухи, вознесённой Золотой Рыбкой из грязи в князи, этот «отёк Квинке» не развивался так пугающе быстро. Поэтому рассказ «Анна на шее» кажется мне в не меньшей степени притчей, чем «Сказка о рыбаке и рыбке».

Ну, уж коль скоро, это не совсем реализм, как принято считать, то может быть вторая загадка рассказа вообще не заслуживает внимания? Но ведь Чехов легко мог и не загадывать её, какой в этом смысл? Речь идёт о том абсолютно очевидном обстоятельстве, что муж Ани, мечтающий получить золотой крест ордена св. Анны 2-й степени, который носился на шее (на ленте шириной 4,5 см.), уже носит на шее какой-то орден. Этот орден он снимает, переодеваясь в купе поезда, и его же надевает отправляясь на бал, так сильно изменивший жизнь его самого и его жены. Никаких комментариев по этому неназванному ордену в книге нет (у меня т.9 ПСС в 18 томах), но можно предположить, что Модест Алексеич имеет 2-ю степень ордена св. Станислава, также носившегося на шее (этот орден рангом ниже Анны). Но, поскольку с первой степенью св. Станислава жаловалось потомственное дворянство (с 1855 года, до этого п. д. давалось с третьей степенью), можно сделать и дальнейшее предположение — Модест Алексеич в этой привилегии не нуждается, потому и не стремится получить этот орден*. Не объясняет Чехов и другое немаловажное обстоятельство — что заставляет Модеста Алексеича так страстно мечтать об ордене Анны. Снова остаётся только предполагать — из-за прибавки к пенсии, положенной кавалерам Анны 2-й степени. Вероятно, эта прибавка была достаточно ощутимой. Всё это мне кажется недостатком рассказа, другими словами — он был бы намного интереснее, если бы читатель смог представить себе не только подоплёку поведения Ани, но и мотивы, руководящие действиями её мужа. Да кому интересны (могут меня спросить) жизненные установки, моральные принципы (которых, может быть, и вовсе нет) всяких старых козлов (именно так выглядит Модест Алексеич в глазах нашей молодой современницы)? Главное в рассказе то, что касается Ани, разве нет? Нет, отвечу я. Каждый человек мне дорог, каждый человек мне интересен. Посвяти Чехов чуточку больше места мужу, я лучше понял бы и поведение молодой вертихвостки, а понять её до конца, мне, как говорилось выше, так и не удалось.

Третья загадка рассказа вообще не имеет шансов на решение. Здесь, скорее всего, Чехов просто ошибся, слегка перекаламбурил. Но в рассказе этому моменту придаётся очень большое значение, и я не могу не остановиться на нём. Когда Анну 2-й степени получал некий Косоротов, у которого была сварливая и легкомысленная жена (тоже Анна), его сиятельство изволил сострить: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее.» Вспомнив об этом, Модест Алексеич говорит жене: «Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое.» Надежда оказалась напрасной, его сиятельство повторил свою шутку слово в слово. Вот только оснований к этому не было на этот раз ни малейших. Анюта уже висела на шее любовника, куда более богатого, чем её муж. Его сиятельство был не в курсе? Крайне наивное предположение. Остаётся также необъяснённым, на что, собственно говоря, надеялся бедный (!) Модест Алексеич, ясно только, что не на то, что произошло в действительности.

Создатели очень даже неплохого фильма 1954 г. по этому рассказу (режиссёр Исидор Анненский, в роли Анюты двадцатитрёхлетняя красавица Алла Ларионова) одну из загадок решили, не мудрствуя лукаво, простейшим способом — никакого ордена на шее муж Анюты не носит. Только Анну третьей степени в петлице. Первая из перечисленных мной загадок в фильме не разгадана — хамские слова Анны, обращённые к мужу, звучат совершенно неестественно. Каламбур же о трёх Аннах в исполнении его сиятельства (Александр Вертинский) звучит настолько двусмысленно, что по прежнему остаётся неясным, знает или не знает князь, кто оплачивает мелкие счета новоявленной вертихвостки. Насчёт того, кто платит по крупному, фильм сомнений не оставляет.

*) В поведении и манерах Модеста Алексеича в рассказе (а в фильме тем более) нет ничего общего с дворянином. Он стопроцентный плебей. Тем не менее, почему бы Модесту Алексеичу не подумать о дворянстве для своих потомков? Для чего он вообще женился? Только для обзаведения красивой игрушкой?

Современникам наверняка было понятно, какой орден носил на шее Модест Алексеич, но всё-таки для более полной характеристики персонажа авторский комментарий, органично вставленный в рассказ по этому поводу, был бы не лишним.

Эзоп: «Я хочу свободы. Я выбираю наказание свободных.

Прочь с дороги! Где ваша пропасть для свободных людей?!»

Г. Фигейредо «Лиса и виноград»

Бессмертная фраза «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей», относится к человеку, а если ты робот, изготовленный на заводе, т. е. у тебя нет души, и живёшь ты всю жизнь в качестве универсального слуги в одной очень хорошей семье, а ещё у тебя имеются некоторые не очень существенные нарушения позитронных связей в мозгу, то у тебя может возникнуть непреодолимое желание стать человеком. Мечта стать равным создателю заслуживает уважения, хотя поначалу такая цель может показаться туманным недостижимым идеалом, путь к которому представляется однако же чем-то реальным и проходящим через статус свободного робота. Что не менее туманно, поскольку любой робот в сущности оружие, и если оно попадёт в неправильные руки, это может закончиться непредсказуемым образом. Но даже встреча со шпаной, едва не закончившаяся трагически, не останавливает Эндрю, мозги которого, как сказано выше, устроены не в полном соответствии со стандартами компании-производителя. На суде Эндрю незаметно для читателя (но не для Автора, конечно) нарушает второй закон роботехники, отвечая вопросом на вопрос прокурора. Второй закон предписывает роботу исполнять приказы человека, не противоречащие первому закону, а вопрос должен восприниматься роботом, как приказ отвечать. Но судья тоже не в ладах со здравым смыслом. В чеканной формулировке «нельзя отказывать в свободе тому, кто обладает сознанием, развитым в степени достаточной, чтобы воспринимать понятие свободы и желать её» пропущено слово роботу (правильно было бы в чуть более стилистически грамотной редакции — «... в свободе роботу, обладающему сознанием...»). Пропущено с целью недопущения неудобного прецедента, а в результате придётся выпустить не только всех заключённых из тюрем, но и всех зверей из зоопарков. Ведь понятие свободы воспринимается любым высокоорганизованным сознанием. Физиология в этом случае права голоса не имеет, т. е. неважно, каким местом мозга живое существо воспринимает понятие свободы. Может быть Автор и понимал, что приведённая выше формулировка не совсем удачна, но вот содержащегося в сцене суда очевидного юмора он наверняка не замечал, как не замечает его никто (ни судья, ни прокурор, ни читатели). А стоило бы представить эту картину маслом — на скамье сидит железная фигура с железным же лицом, абсолютно не одетая (Эндрю начал одеваться значительно позже, после смерти Сэра) и говорит голосом чисто человеческого тембра, поразившим судью (и, вероятно, не только его). Чего тут больше — смешного или страшного, определить трудно.

Нарушение второго закона случается в дальнейшем ещё раз. Но иначе невозможно было реализовать главную идею рассказа, к которой я ещё вернусь. А происходит это нарушение в момент визита Эндрю к роботу-хирургу (управляемому из единого центра, общего для всех земных роботов — очень интересный, неожиданный футурологический прогноз). Эндрю уже андроид, способный принимать пищу и избавляться от шлаков абсолютно человеческим способом.* Итак, Эндрю сообщает хирургу, что он тоже робот и приказывает ему сделать операцию, которая вскоре приведёт к его (Эндрю) смерти. Первый закон отключён (оба роботы), но согласно второму робот должен исполнять приказы человека, а приказы другого робота нуждаются в предварительном санкционировании человеком, в противном случае могут произойти неконтролируемые человеком происшествия. Всё решает, как сказано в рассказе, категоричность тона Эндрю и его внешний вид («совсем как человек»), но это настолько неубедительно, что даже не подлежит обсуждению. На роботов подобные, внелогические, факторы действовать категорически не могут.

У Азимова роботы нарушают законы роботехники не только в этом рассказе. Так что приём не новый, но ради хорошей идеи можно и поступиться принципами. Бывший раб Эзоп выбирает свободу и пропасть, бывший робот Эндрю Мартин выбирает свою «пропасть», но добивается исполнения своей мечты — становится человеком де юре. Мне понятен этот, не побоюсь этого слова, подвиг. Но я-то человек и с этой колокольни дело мне представляется не столь бесспорным. Вспоминая очень известную сентенцию, часто звучащую с различных сцен мира на всех языках — люди это порождение крокодилов, — я бы предложил Эндрю Мартину другой путь. У него хватило бы времени, чтобы убедить всех людей (для начала мировое правительство) заменить нейронные органические недолговечные мозги позитронными (фирма возражать не будет — прибыль гигантская), чтобы никто не ощущал свою ущербность по сравнению с Эндрю и чтобы все стали бессмертными. Пусть почти, нельзя же превратиться в богов.

*) В его планы входило и органическое протезирование половых органов («В той мере, в какой они отвечают моему плану»). Возможно, Эндрю к моменту последней операции стал уже в общем таким же созданием, каким была симпатичная жена Гэри Селдона андроид Дорс (Азимов «Путь к Академии»), отличавшаяся от обычной женщины разве только силой, скоростью реакции и весом.

Вопрос на засыпку — кто главный герой этой истории? Умный дошкольник Дядя Фёдор? Тогда другой такой же вопрос — кто главный герой сказки «Кот в сапогах»? Ну вот, теперь всё ясно. Фёдор Дмитриевич бесспорно ребёнок выдающийся. Вооружить Шарика фоторужьём — его идея, блестящая операция по подмене посылки из института Солнца тоже «на его совести». Он же придумал коту имя-фамилию (ноу-хау в своём роде, да ещё и «не дразнительная», что очень кота обрадовало). А ещё он невероятно удачливый кладоискатель, чувствуется, что в свои шесть лет прочитал немало нужных книг. Шарик тоже всем псам пёс. И остроумный же, собака! «Не обязательно большую корову покупать, — говорит он коту. — Ты купи маленькую. Есть такие специальные коровы для котов. Козы называются.» Но кот просто чудо! И говорить умеет не хуже своего литературного предтечи, и улыбаться умеет, как другой, не менее известный кот, по фамилии Чеширский. Матроскин способен даже грамотно написать письмо, и ему не составляет труда смонтировать на потолке искусственное солнце. Он и корову подоить может и в магазин за продуктами сходить... Вот это да! Что же это за сверхкот такой?! А ничего особенного. Не так уж мало мы знаем таких произведений, где обычные человеческие дети общаются с какими-нибудь необычными существами, которые могут быть во многом похожими на людей, но могут быть и чем-то таким, чей облик и образ жизни человек не может даже представить. Можно считать, что вся эта литература посвящена проблеме контакта, и всегда интересно следить, как дети с этой проблемой справляются и как меняет их такое общение. Приведу несколько примеров без дальнейших ненужных пояснений. «Старик Хоттабыч», «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше», «Малыш» Стругацких, «Звёздный зверь» Хайнлайна — всё перечисленное давно уже классика, включённая многими в список неоднократно прочитанной литературы. Фантастическая сказка Успенского в этом перечне вполне на своём месте, а его кот и пёс совсем не звери, а наши братья по разуму.* После этого небольшого но необходимого отступления, вернёмся к нашим баранам.

Есть в характере Матроскина такое замечательное, крайне редко встречающееся среди котов качество, как скромность. Как только он появился в квартире родителей Дяди Фёдора и поел, он «весь день под диваном спал, как барин». Возможно, среди знакомых Автора есть человек с такой причудливой склонностью (среди моих такого человека нет), непохожей, правда, на барскую причуду, но вот котов, имеющих возможность спать на диване и располагающихся при этом под диваном, где либо пыльно, либо сквознячок гуляет... таких котов я не встречал никогда. А рассуждает кот так, что сразу понятно — бывалый и «жизнь учил не по учебникам». С таким котом ни один ребёнок не пропадёт. Он даже сумел произвести прекрасное впечатление на своего бывшего хозяина, профессора Сёмина, познакомив его с некоторыми тонкостями кошачьего языка. А как удачно подошла ему его новая «морская и серьёзная» кличка! Ведь Матроскин «из морских котов. Из корабельных.» И, конечно, он заслуживает, чтобы мама Римма подарила ему бескозырку с ленточками, на которых, как мне кажется, будет красоваться надпись «Простоквашино». Его «бабушка и дедушка на кораблях плавали с матросами», и он очень тоскует по океанам. Матроскин, в отличие от многих людей, хорошо знает своих предков, хотя никогда их не видел. Он помнит, что дедушка работал котом на пароходе «Валентин Берестов»**, а бабушка выполняла обязанности кошки даже на двух пароходах — «Аристофан» и «Антон Чехов». Вероятно, она была настоящей грозой корабельных крыс, и поэтому матросы передавали её с одного судна на другое.

Один только эпизод в повести меня порядком огорчил. Когда Дядя Фёдор ставит Матроскина в угол. Автор пишет в связи с этим случаем: «Конечно, Матроскин был кот, а не человек. Но для Дяди Фёдора он был всё равно как человек.» И этот чудо-кот таки встал в угол и отстоял сколько положено, не реагируя на насмешки Шарика. Думаю, кот понимал, что дядя Фёдор ещё не взрослый человек и не отдаёт себе отчёта в том, что в действительности кот намного старше его, и к тому же Дядя Фёдор пока не знает, что в угол ставить вообще никого нельзя — ни людей, ни, тем более, котов. А причина моего огорчения чрезвычайно проста — обидно за Матроскина, мальчик-то из этого эпизода не извлёк никакого нравственного урока, так что кот стоял в углу напрасно.

Конечно, кроме кота, пса и мальчика в книге есть и другие, заслуживающие обсуждения персонажи. Взрослые***. Печкин, например, привлёк моё особенное внимание своим потрясающим вопросом — «Разрешите узнать, а кто такой будет Антон Павлович Чехов?». Этот ходячий почтовый ящик напоминает мне инспектора Лестрэйда в исполнении Борислава Брондукова, вероятно, ненавязчивой карикатурностью образа.

И, думаю, все оценят рекомендацию тёти Тамары: «Мужчину надо воспитывать до пятидесяти, а после пятидесяти можно перевоспитывать начать.»

Так какое же место в сокровищнице «детской литературы для взрослых» занимает эта повесть? Слово «сокровищница» — это уже предсказание, но скажу больше. Герои Э. Успенского будут «любезны народу» (разве что, за исключением почтовых работников, лишённых чувства юмора, а такие изредка попадаются) ещё очень и очень долго. Чем будут любезны? В нас чувства добрые Матроскин пробуждал ...

*) В мировой литературе коты («Дверь в лето», например) встречаются довольно часто, как без них обойтись. Гораздо реже они бывают говорящими. Таков кот, рассказывавший сказки Пушкину, прогуливаясь туда-сюда по золотой цепи у Лукоморья. А в повести Лавкрафта «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» целая армия говорящих котов, с которыми Рэндольф Картер общается на кошачьем. Но суть не в этом, а в том, что это, хоть и говорящие, но звери. К ним я отношу и Кота-в-сапогах, и «Верных зверей» братьев Гримм, и Серого помощника Ивана-царевича, и Конька-Горбунка, и Сивку-Бурку Вещую Каурку. Матроскин и Шарик ничего общего, кроме «зверского» внешнего вида, с ними не имеют. Если уж кого-то ставить с ними рядом, то это будут два других тоже классических образа — Бегемот и Щекн Итрч.

**) Таким образом Автор отдал должное замечательному советскому поэту Валентину Берестову — «пароходу и человеку». Немного иначе в книге отмечено творчество другого советского деятеля культуры. Напомню читателю это место.

« — А я и так хорошо воспитан и музыкален! — говорит Шарик. — Я при гостях никогда блох не ловлю. И пою не хуже, чем Полад Бюль-Бюль-оглы на пластинке.

Он как взвоет... Матроскина так и передёрнуло от такого пения.

— У меня такое ощущение, — сказал он, — что бензиновая пила «Дружба» на гвоздь наехала.»

***) Имеются в виду люди. Надо учитывать, что окружение малыша Дяди Фёдора состоит в этой повести почти целиком из взрослых особей. Исключений только два — телёнок и галчонок.

Рассказ показался мне отличной научно-фантастической шуткой. Ничего, кроме юмора, я в нём не увидел, но разве хороший юмор — это мало? К тому же шутка основана на интересной гипотезе о существовании в недрах земли очень древней цивилизации, живущей при температуре земной мантии. Для этих существ присутствие в выливающейся из кратера вулкана лаве грозит сильной простудой и, возможно, гибелью от чего-то вроде воспаления лёгких. У них уже есть жертвы и они просят помощи. А к кому же им ещё обратиться, кроме бывалого путешественника Корнелия Удалова, для которого контакт с другой цивилизацией дело привычное. Эти огневики знают не только, как установить контакт с человеком, они могут даже изготовить небольшое послание на русском языке. Знают они и то, что почему-то никому из писавших об этом произведении не пришло в голову, а именно, что получить визу в Италию человеку, имеющему нечто вроде галактического шенгена, труда не составит. Так оно и вышло, и Удалов прекрасно справился с заданием. Да и огневики знали, что миссия эта выполнима, ведь не к Этне же человека посылать, куда и профессиональные вулканологи пройти не могут. А Везувий вулкан спокойный, извергался в последний раз в 1944 году в честь открытия Второго фронта и освобождения Италии американцами от фашистов. Неясно лишь, почему в экскурсионную программу не входило посещение Помпеи, тогда Удалов потратил бы на такси значительно меньше денег и смог бы привезти подарок жене. Ну, такова воля Автора, который, очевидно, не очень-то жалует эту Ксантиппу, постоянно достающую своего Сократа. Интересно, что о возможности наличия в недрах Земли разумной жизни в народе ходили слухи уже достаточно давно. Об этом свидетельствуют уральские легенды, одну из которых Павел Петрович Бажов обработал и опубликовал под названием «Огневушка-Поскакушка». Так что и тема этого рассказа, как многих других из гуслярского цикла, связана с русским фольклором, что только прибавляет рассказу привлекательности.

«Говорят, что труд убивает время; но сие последнее, нисколько от этого не уменьшаяся, продолжает служить человечеству и всей вселенной постоянно в одинаковой полноте и непрерывности.»

«Если бы всё прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?»

«Никто не обнимет необъятного.»

Козьма Прутков.

Книга написана журналистом и это многое объясняет. Например, то, что он иногда путает тему путешествий во времени с обыкновенной футурологией, каковой является роман Д. Д. Астора «Путешествие в иные миры». По той же причине Глик уделяет слишком много места Прусту и Набокову, которые о путешествиях во времени ничего не написали, рассуждая на темы времени только с точки зрения восприятия человеком самого себя и окружающих в потоке собственной жизни. Зато можно блеснуть эрудицией, что Автор и делает чуть ли не на каждой странице.* Иногда такая манера изложения (первым делом мысли автора полёты, а читатели? читатели потом) приводит к странным выводам. Так, комментируя высказывания шотландской писательницы Али Смит (такое у неё странное «шотландское» имя) «книги — это осязаемые кусочки времени в наших руках» и «невозможно войти в одну и ту же историю дважды» (чуть искажённый Гераклит), Глик пишет: «... на какой бы странице ни находился читатель, сюжет книги имеет прошлое, которого уже нет, и будущее, которое ещё не наступило». Но, очевидно, что это не так, и в этом отличие книги от жизни — сюжет книги имеет прошлое, которое всегда есть, и в него можно заглянуть, побывать в нём снова; имеет он и будущее, которое фактически наступило (оно зафиксировано текстом) и в котором можно побывать, заглянув вперёд.

Но не хочется чьё-либо словоблудие опровергать в похожем стиле, здесь есть только один действенный, по настоящему эффективный способ, — придав книге достаточное ускорение, организовать её столкновение с головой Автора, да, и то вряд ли будет толк, — весит она (книга) не очень много (в обоих смыслах).

В книге упоминается порядочное количество произведений на тему, обозначенную её названием, но и тут есть серьёзные вопросы к Автору. Складывается впечатление, что он вообще не знаком с такими вещами, как «Дверь в лето» и «Достаточно времени для любви...» Хайнлайна, циклом «Патруль времени» Андерсона и с замечательными произведениями на эту же тему Роберта Янга. Глик, очевидно, не ставил перед собой задачу — превратить свой труд в энциклопедический обзор, но пройти мимо вышеупомянутых авторов, по моему, не имел права.

Особенно удивляет отсутствие в списке литературы «Двери в лето», ведь именно в этом романе Хайнлайн попытался подвести под «движение» вещества сквозь время научную базу. Это была попытка, заранее обречённая на неудачу, но тем не менее было бы очень интересно рассмотреть эту попытку под микроскопом, проанализировать её с позиций современной физики. А этими позициями Глик знаком, он знает и об идеях Хокинга, и о теореме Гёделя, и о так называемой «многомировой интерпретации», т. е. читал (раньше нас) переведённые у нас книги Брайана Грина, лучшего, на мой взгляд, популяризатора идей современной космологии и теории поля.

Вывод таков. Сначала Грин и Хокинг, потом (если интересно и понятно хотя бы на 80 процентов) Шон Кэрролл «Вечность. В поисках окончательной теории времени», Роджер Пенроуз «Циклы времени» (это гораздо сложнее, но вывод поразительный), и, чтобы лучше представлять, что творится на «передовой», — «Теория струн и скрытые измерения Вселенной» Шинтана Яу и Стива Надиса. И только после этого всего (желательно) взять в руки Глика, чтобы понять на что он замахнулся. Это надо понимать так, что если исследуется проблема путешествий (перемещений) в какой-то субстанции, то неплохо было бы представлять её свойства. Но я не стал бы осуждать и того, кто сочтёт достаточным знакомство с проблемой на уровне эпиграфов (первых двух). Кстати, из монографии уважаемого журналиста следует почти достоверное предположение — «Мысли и афоризмы» Пруткова на английский не переведены. Но, может быть, всё гораздо проще — как российская фантастика, так и, тем более, русская и советская литература находятся вне его компетенции. Это со всей очевидностью следует из анализируемой книги и уважения к её Автору, как минимум, не прибавляет.

*) Например, сообщает, что Урсула ле Гуин и Филип Дик учились в одной школе.

Вид этих толп и этого терзанья

Так упоил мои глаза, что мне

Хотелось плакать, не тая страданья.

«Зачем твой взор прикован к глубине?

Чего ты ищешь, — мне сказал Вергилий, —

Среди калек на этом скорбном дне?»

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Часть 1.

Дом этот — страшное и, к счастью, несуществующее место. Конечно, счастливыми людьми обитателей таких мест назвать трудно, но их места обитания всё же специализированные детские учреждения, а вовсе не зоопарки, подобные описанному Мариам Петросян*. От настоящего зоопарка Дом существенно отличается лишь частотой производимых в зоопарке уборок. В остальном же...Птицы (в т. ч. Фазаны, Филин и Конь, тоже птица, однако) и Псы, Крысы и Бандерлоги, Шакал Табаки (аллергия на часы, непревзойдённый трепач, в обращении с едой наиболее близок к обыкновенной свинье, способной, правда, наизусть цитировать «Илиаду» и даже У. Б. Йейтса**) и Стервятник, Волк (вызывающий наибольшее сочувствие по многим причинам, одна из них — ему там не место, лечили бы в обычной больнице, остался бы в живых, а другая — очень уж он умный, по человечески умный, а не как дьяволёнок Табаки) и Три Поросёнка (Ниф, Наф и Нуф) и, наконец, царящий в этом мире Слепой удав, пожирающий мышей живьём и отрыгивающий на подушку их шерсть***. Правильнее было бы называть это место не зоопарком, а просто джунглями, ведь в зоопарках звери не ходят друг к другу в гости, а тут полно незапирающихся клеток и всё к услугам несчастных детей, начиная от кофе, сигарет и презервативов и кончая наркотой и спиртом.

Воспитатели Дома — отдельная песня. Судя по эпизоду с Вонючкиными посылками, это сборище придурков, которые не понимают самых простых вещей — надо вскрыть, проверить и отдать, а не устраивать на пустом месте грандиозный балаган. На один ход вперёд не просчитывают эти специалисты с педагогическим, вероятно, образованием. Единственным нормальным среди них поначалу кажется Ральф, но и тот из-за собственных амбиций, действуя, как ему кажется, из лучших побуждений, хорошенько заложив за галстук (да и плохо он, как выяснилось, знает, на что способна зоопарковая общественность, особенно Слепой), доводит дело до гибели другой воспитательницы. Легко при этом отделавшись полученным от Слепого фингалом, а мог бы и без глаза остаться. А ведь совсем немного времени прошло с той ночи, когда Фитиль чуть не вырезал ему глаз бритвой. Опасная это профессия — воспитатель. Начинает складываться традиция — что ни выпуск, то труп воспитателя, неважно, реален этот труп или он находится в преображённом виде в мистическом лесу из чьих-то сновидений. Читатель же ещё раз припомнит, какой субстанцией вымощена дорога в ад.

Есть в книге и элементы реальности, например, воспитатель по кличке Лось (встречаются, и не так уж редко и в наше время такие ловцы детских душ, макаренки и викниксоры), а ещё машины на стоянке перед Домом, принадлежащие работникам интернатской столовой. И вот это: «В Доме полно здоровых, у которых в бумагах значатся страшные вещи. И таких, у кого записано не то, что есть на самом деле.» Есть в Доме парочка вполне реальных воспитанников, которые должны представлять огромную ценность для КГБ — это читающая за сотню метров по губам Русалка и Македонский, способный по собственному желанию телепатически убить кого угодно, не оставив ни малейший улики даже для патологоанатома. На правду похожа больница при интернате, врачи которой делают невозможное, ставя на ноги таких уникумов, как Мертвец, Смерть и Волк. Автор, ничего не понимая в медицине и уж тем более в детской патанатомиии, придумывает какие-то несуществующие болезни, подводя и сюда мистическую базу, как в случае с неизвестным науке заболеванием Кузнечика, из-за которого он становится сначала Тутмосиком, а потом Сфинксом. Эта болезнь, отдалённо напоминающая синдром преждевременного старения, в действительности никакого отношения к нему не имеет. Это же надо умудриться, столько лет работая над книгой ни слова правды не написать о тех причинах, которые, собственно говоря, и приводят детей в подобные места на всё детство. Насколько такая правда была бы интересней и полезней присутствующего в книге передоза всяких чудес! Как туда попал, например, Фокусник, маленький мальчик, а уже талантливый артист, играющий на нескольких музыкальных инструментах? Ну и в целом всё написанное безусловно не что иное, как оскорбление (редкое сочетание оскорбления с литературным шедевром) воспитанников и воспитателей подобных интернатов. И поэтому книга обязательно должна быть в их библиотеках, чтобы дети понимали, какими их могут представлять обитатели Наружности, благодаря отдельным пишущим о них талантливым обывателям, пытающимся скомпенсировать недостаток правдивости толстым слоем мистики.

Почему же тогда такая высокая оценка? На этот вопрос убедительного ответа у меня нет. Есть неубедительный. Очень уж сильно всё меняет эпилог, остроумный и полный неожиданностей. Например, появление у Сфинкса, ставшего детским психологом (!), слепого воспитанника. Цель Сфинкса — «исправить кое-какие ошибки одного хорошего человека»; ясно, что хороший человек — Лось. Это замечательно. Другое достижение Автора — удивительное возвращение на трёх последних страницах к первой интермедии. Вонючка встречает Кузнечика салютом — Шакал знает, что в Доме появился Сфинкс. Шакал — вечный путешественник во времени, он так и будет крутиться в Доме, переходить из одного Дома в другой, и никогда не появится в Наружности, потому что жить в мире, где тесно от часов он не может. Есть в эпилоге и другие приятные и даже счастливые моменты.**** Но, тем не менее, счастье — хорошо, а правда — лучше.

Хочу обратить внимание читателей на один из отзывов, написанный так, как это мог бы сделать Шакал («ну раз вы так, то мы этак» — цитата не точная). Это отзыв VAI от 24.11.2010 г.

*) Судя по её биографии, эта книга написана по чьим-то воспоминаниям, приправленным изрядной долей фантазии. Что-то подобное написано было когда-то Геродотом о жителях далёких стран, где он никогда не бывал.

**) Этот автор есть далеко не в каждой библиотеке. В Доме библиотека, очевидно, очень хорошая, но чувствуется некоторый перекос в сторону Махабхараты, Шекспира, Диккенса, Кэрролла, Киплинга, Ричарда Баха, Андерсена, Мэлори (его читает Горбач по совету Волка, у которого этот автор один из любимых) и т. п. в ущерб русской классике — никто из воспитанников как будто и понятия не имеет о Пушкине, Толстом, Чехове, Лескове или Гончарове. На русские народные сказки нет и намёка, дети о таком явлении и слыхом не слыхивали (см. PS2). Дело, очевидно, в том, что эта несуществующая, как и весь Дом, библиотека подобрана Автором «Дома...» и отражает, к сожалению (русофобия?), её личные вкусы.

***) Справедливости ради надо сказать, что там не только зверьё всякое водится. Среди Крыс есть Гибрид и Викинг, среди Псов — Рикша и Гном. Есть ещё Пышка, ставший Соломоном (тоже из Крысиной стаи). И т. д. Но они всё равно Псы и Крысы. Встречаются и весьма далёкие от зоопарка кликухи: Помпей, Череп, Хромой (с этим персонажем связан один замечательный эпизод, сильно сближающий всё описанное с реальностью, — Хромой пытается отучить малявку Рекса, впоследствии Стервятника, мучить животных; но эта картина настоящего практического воспитания в книге, к сожалению, только одна), Лорд, Русалка, Бедуинка, Валет (бывший Фокусник), Длинная Габи (пример вообще нереальной воспитанницы, как продукта деятельности тупого воспитательского коллектива; мне она показалась олицетворением проституции, ожившим персонажем Фелисьена Ропса, и не так ли думает о ней Сфинкс? Посмотрите ещё раз одну из интереснейших глав — «Василиски»).

****) Сказочное могущество Слепого проявляется в том, что он предоставляет Ральфу возможность искупить вину перед известной старой ведьмой. Ральф должен помочь маленькой белобрысой девочке прожить вторую жизнь. Ральф соглашается и принимает свою «последнюю пожизненную должность». Всё это красиво, но мне по прежнему кажется, что тема этого романа не допускает решения в жанре магического реализма.

PS. Одно замечание, которое многим покажется мелочью. Любящий поумничать Сфинкс однажды, хихикая, говорит, что Лорд поживает как любимый бурундук святого Франциска. Это означает, что Лорд жизнью доволен, но причём здесь бурундук? Франциск любил всяких животных, птиц и даже пойманных рыб отпускал обратно (но ни одна не заговорила с ним, из чего можно сделать вывод, что этот святой не имеет отношения к нашему Емеле); отпустив как-то на волю пойманного зайчонка, Франциск стал со временем святым покровителем зайцев (об этом упоминает и Честертон). О бурундуках в житии св. Франциска нет ни слова. Кто-то тут перепутал зайца с бурундуком, вот только кто — сама Мариам Петросян или Сфинкс?

Вывод — книгу было бы интереснее читать, если бы она была с комментариями. Например, почему книга переведена на македонский язык? Потому, что кличка (неизвестно, откуда взявшаяся, да и кличка ли это?) одного из главных героев Македонский? Или были другие причины? Много ли современной русскоязычной литературы переводится на македонский, на котором говорят не более полутора миллионов человек?

PS2. Это примечание к примечанию, написано через неделю после отзыва. Продолжая размышлять на темы, связанные с Домом, решил, что нужно объяснить, почему я уверен, что дело происходит в России (СССР)*. Автор прикладывает массу усилий, чтобы создать у читателя впечатление заграницы вокруг Дома. Оставить безрукого маленького мальчика и чемодан на безлюдной улице можно только за границей. Особняк дедушки, доставшийся в наследство Стервятнику, — тоже, вроде бы, не Россия (но м. б. одна из республик СССР). Настоящее имя и фамилия Курильщика прямо указывают на Германию или Австрию, но и в СССР такие встречаются. Альбом репродукций Босха в то время было почти невозможно достать в СССР, но в Доме он есть, и безусловно оказывает нужное докторам из Могильника влияние на детей с красными полосками в личном деле (очевидно, развивает воображение). Наличие среди преподавателей такого оригинала, как Мастодонт, в России просто исключено, трудно представить такое и на Западе. Что хотела сказать этим персонажем Мариам Петросян? Может быть, ответ есть в последнем издании книги. Возможно ли длительное проживание на дереве одного из выпускников? Тоже спорный вопрос, скорее всего, нет, но при таком воспитательском контингенте нет ничего невозможного. Из мира музыки в книге встречается ещё Лакримоза и Мадригал Генриха VIII, что тоже как-то не помогает представить вокруг Дома Россию прошлого века. Есть лишь одна зацепка, которая сводит к нулю все попытки Автора сбить читателя с толку. Думаю, это сделано сознательно. Кто догадается, пусть возьмёт с полки пирожок. В столовой на требование строгой работницы сообщить фамилию Курильщик кричит ей в ответ: «Раскольников!». Это не заграница, а точно Россия, потому что «удовлетворённо кивнув, женщина скрывается в дверях столовой» и ещё потому, что будь это не в России, Курильщик не назвался бы русской фамилией. Представился бы Уленшпигелем или уж на худой конец Румпельштильцхеном. В Европе выбор тоже не маленький.

*) Время действия довольно точно указано — семидесятые, начало восьмидесятых. На это указывают упоминания Лед Зеппелин (кто-то из старших объясняет Кузнечику, почему дирижабль свинцовый) и Игги Попа.

Часть 2.

Первая часть моих заметок об этой книге была посвящена довольно таки очевидным, лежащим на поверхности вопросам, в ней поставленным. Именно вопросам, ответов в книге нет, нет даже намёков на них. Этакие наблюдения фенолога и ничего больше. Теперь несколько слов о том, что скрыто Автором, не знаю — сознательно скрыто или не получилось написать, потому что слишком тяжело. В основном книга рассказывает о мальчиках и какими они стали через несколько лет. Маленьких девочек в книге нет*; жили они в другой части Дома, малыши ими не интересовались. Когда Автор переносит читателя в год последнего (предстоящего) выпуска, оказывается, что в Доме многое изменилось. В разделе «Курильщик. Некоторые преимущества спортивной обуви» сообщается, что «в библиотеке занимаются девушки», а «в выходные там собираются картёжники». Последнее говорит кое-что о роли библиотеки в образовании воспитанников, но сейчас речь не об этом. А о том, что в разделе «Курильщик. Взаимопонимание белых ворон» (это примерно на 200 страниц вперёд) встречается фраза «А девушки общей библиотекой не пользовались» (вроде бы пользовались когда-то, давно). Так пользовались или не пользовались? Или там две библиотеки? Получается, что у девушек не только столовая отдельная, но и библиотека, и школьные уроки тоже проходят отдельно. За многие годы работы над книгой Автор так и не пришла к единому вИдению порядков Дома, но что ещё хуже она даже не знает, сколько в его женской половине спален (!), т. е. плохо представляет план этого учреждения. На общем собрании воспитателей Крестная утверждает, что спален там тринадцать, но уже через семь строк (не страниц) она же уточняет, что спален четырёхместных девять и шестиместных пять. Так они там считают (или это Мариам Петросян не в ладах с арифметикой?). При этом Крестная замечает Шерифу, не знающему количества девушек в Доме, что «стыдно не знать элементарных вещей о месте, где вы работаете не первый год». По моему, тут не Шерифа упрекать надо, а того, кто всю книгу «устроил» так, что каждая мелочь в повествовании имеет большое, иногда очень большое, значение. Но я отвлёкся.**

Так о чём же не получилось, о чём — тяжело? Да, о девушках, конечно. Их там среди действующих лиц не очень много (а всего около пятидесяти, точное число не сообщается). Некоторые проходят в коротких эпизодах. Это, например, девчонка с невероятным прозвищем Стёкла (тут только выясняется, что буква Ё в типографии существует, просто Автор употребляет её по своему усмотрению; в слове Крёстная можно обойтись и без неё). Именно так — множественное число от слова стекло. Табаки в её лице прозевал подходящую ему по характеру подругу, ничего уже не исправить — её забирают в Наружность. В другом коротком эпизоде мы встречаем Химеру, страшненькую, но очень умную девушку, у которой вроде бы всё на месте, т.е. непонятно, почему она в Доме (но это часто не понятно, в смысле в отношении многих героев книги). Есть пара эпизодов с участием Бедуинки, которую одна из воспитательниц называет «сексуально озабоченной коровой». Даже в душах ЭТИХ несчастных девочек Автор не пытается высветить ни одного уголка. Что им делать, кому они нужны, что творится в их головах? Но есть в Доме персонаж, о котором не то что писать в книге, думать даже страшно. Это почти незаметная Кошатница, за которой присматривают её соседки по комнате Русалка и Рыжая (и немного Крыса, часто и надолго уходящая в Наружность). Что делать девушке, не имеющей рук (да и всё ли в порядке у неё с ногами? почему она называет себя обрубком?)? Котов дрессировать? Этим она и занимается, добиваясь таких успехов, что и Куклачёв позавидовал бы. Парень без рук или ног, может ещё на что-то рассчитывать. Сфинкса любит замечательная девушка Русалка. Рыжей нравится сильный и красивый Лорд, а что он на коляске, с этим жить можно. Лэри и Спица самая благополучная пара, через много лет Курильщик дарит картину (не свою, его живопись слишком специфична) к свадьбе их старшей дочери. Но бывший Бандерлог Лэри и Спица вообще не инвалиды. И не они одни такие, кто-то был здоров изначально, кто-то (как девочка Муха) преодолел последствия полученной в детстве психической травмы. Но, как сложится жизнь у девушек-инвалидов, таких, как Кукла, Бедуинка, Кошатница? Тут и магический реализм бессилен, и у Автора книги не нашлось слов ни для описания чувств этих девушек, ни тем более их судеб, в конце этих туннелей света нет.

В заключение, ещё немного арифметики. Такая сцена есть в книге. Вместе с Кошатницей и её тремя котами в спальне находятся Рыжая, Крыса и Русалка. Рыжая начинает рассказывать о дне, проведённом на мужской половине Дома. Авторская ремарка такова: «Они смотрели пристально, не шевелясь. За дверью самозабвенно вскрикивал телевизор. Десять пар глаз, считая котов».

Комментарии излишни. Даже и при «изумительном» стиле не мешало бы иногда просматривать написанное.

*) Исключение — Рыжая в Могильнике, её знакомство с Кузнечиком.

**) Вообще при этом повышенном внимании к деталям надо особенно тщательно проверять буквально каждое слово, чтобы не возникало у читателя вопросов, на первый взгляд кажущихся дурацкими. Вот один из таких. Лорд и Сфинкс, очевидно, друзья (Чёрный просто не всё понимает). Лорд в Доме два года и три месяца. И он не знает, что Сфинкс не всегда был лысым. Я не верю, что такое возможно, ведь это не тайна и историю Сфинкса знают все.

«Детишкам маленьким не без причин / ( А уж особенно девицам, / Красавицам и баловницам), / В пути встречая всяческих мужчин, / Нельзя речей коварных слушать, — / Иначе волк их может скушать. / Сказал я: волк! Волков не счесть, / Но между ними есть иные / Плуты настолько продувные, / Что, сладко источая лесть, / Девичью охраняют честь, / Сопутствуют до дома их прогулкам, / Проводят их бай-бай по тёмным закоулкам... / Но волк, увы, чем кажется скромней, / Тем он всегда лукавей и страшней!»

Мораль к сказке Ш. Перро «Красная Шапочка» (стихотворное переложение Л. Успенского).

«Она была моей первой любовью. Я чувствовал, что, если бы мог я жениться на Красной Шапочке, то узнал бы совершенное блаженство. Но это было невозможно; и не оставалось ничего, как только высмотреть Волка — вон там, в Ноевом ковчеге — и, выстраивая зверей в ряд на столе, поставить его последним как злую тварь, которую нужно унизить.»

Ч. Диккенс «Рождественская ёлка»

Сюжет, взятый из жизни, воспроизводимый ею раз за разом с ужасающими постоянством и частотой. Поэтому столько авторов обращалось к нему кто в форме обычной прозы (н-р, Мамин-Сибиряк и Анна Зонтаг), кто, желая ещё теснее связать эту историю с повседневностью, в форме драматургической. Назову здесь трёх авторов пьес на эту тему: Валерий Брюсов, Елена Данько, Евгений Шварц. Сара Блэкли-Картрайт написала целый готический роман «Красная Шапочка». Роман этот написан по фильму (новеллизация) режиссёра Кэтрин Хардвик, и с этого места чуть подробнее. В фильме (в начале) Красная Шапочка ещё маленькая, но потом она вырастает и смотреть уже не интересно, т. к. фильм снят хотя и красиво, но исключительно, как выражался мальчик Забужко*, «с коммерческими целями денег». На мой взгляд наш советский фильм «Про Красную Шапочку» намного привлекательнее, но обсуждать его здесь не место. Скажу лишь, что Красная Шапочка в исполнении Яны Поплавской не зря была сразу же признана лучшей детской ролью и отмечена Государственной премией. Получал ли кто-нибудь ещё в истории Гос. премию (или, на худой конец, Оскара) в возрасте 11 лет! А ещё звёздный состав актёров и бессмертная, как сам этот сюжет, песня про Африку. («Ааа, крокодилы, бегемоты! Ааа, обезьяны, кашилоты!** Ааа, и зелёный попугай!»). Одиннадцатилетняя Яна Поплавская вошла в историю кино, как единственная и неповторимая Красная Шапочка, примерно так же, как царевну Будур невозможно представить иначе, как только в исполнении пятнадцатилетней Додо Чоговадзе. Если же вернуться к теме — защите маленьких девочек (нимфеток, если угодно, да и если неугодно) от волков, на дочку султана нельзя было даже посмотреть простому человеку, не схлопотав смертной казни. Принцессам проще (ещё пример — принцесса Терри из романа Лукьяненко «Лорд с планеты Земля»); у обычных девочек есть только мамины наставления, о которых они часто забывают при виде умного и обходительного волка. У Перро (у меня издание «Сказки матушки Гусыни» с илл. Доре, 1993г.) нет и этого, мать просто даёт дочке лепёшку и горшочек масла и посылает бедняжку лесом прямо в пасть волку. Кончается сказка плохо, дровосекам не до волка, план гонят, и охотников что-то не случается поблизости, а таких девочек, как Яна в кино, ни на минуту нельзя оставлять в лесу (тем более на улице) без присмотра. Посмотрите на её фотографию того времени, мимо такой прелести ни один волк не пройдёт. Эта проблема нашла отражение в творчестве многих авторов, и решали они её всегда успешно, хотя, разумеется, не без приключений. Примеры всем известны. Одиннадцатилетняя Марси из повести Янга «У начала времён», такая же девочка Кили из рассказа того же Янга «Высшие буржуа», киробулычевская Алиса Селезнёва, а ещё опять таки примерно такого же возраста девочка по имени Долорес Гейз (как же без Лолиты!), вот только волк в этой истории ну совершенно не перрогриммовский, гораздо сложнее там всё, поскольку волк оказывается может и полюбить «жертву».

Сегодня Яне Евгеньевне Поплавской, лучшей в мире Красной Шапочке, исполняется 51 год. Поздравляя мысленно её с днём Рождения, посвящаю ей этот мой отзыв.

*) См. рассказ Михаила Харитонова «Маленькая жизнь Стюарта Кельвина Забужко».

**) «Кашилоты» — именно так она поёт (ну, ладно, не она, а Оля Рождественская, это не так уж существенно), с таким милым, детским искажением этого слова.

Милане, без пяти минут первокласснице, посвящается.

«Что за прелесть эти сказки! И каждая есть поэма!» Пушкин.

Среди русских народных сказок встречается не так уж много таких, которые содержат какую-то принципиально новую информацию по сравнению с основным корпусом этих замечательных, тем не менее, сочинений. Представители всех сословий, из коих состоит народ, имеют дело в этих сказках с говорящими волками, конями, рыбами и прочей живностью (например, кот Баюн и птица Гамаюн), хитрыми лисами, потомками некоего Горына с различным количеством огнедышащих голов, царевнами заколдованными и царевнами, способными самостоятельно кого угодно заколдовать и прочими Соловьями-разбойниками и просто разбойниками...короче говоря, с массой персонажей, из знакомства с жизнью которых ничего особенного извлечь невозможно, если не считать нескольких моральных установок, которые можно пересчитать по пальцам одной руки. «Марья Моревна» заметно в этом плане выходит из ряда вон, поскольку из неё можно извлечь некоторые очень любопытные сведения, причём, не передающиеся прямым текстом, а спрятанные более или менее тщательно между строк.

Ну, вот, по ходу повествования, не забегая вперёд, заскучал Иван-царевич без сестёр и отправился их искать. По пути видит «войско великое», побитое Марьей Моревной, прекрасной королевной. О войске королевны Марьи нет ни слова, видимо, это не девушка, а что-то вроде Ильи Муромца. Повезло Ивану, взяла она его в мужья и увезла в своё государство, да вскоре опять на войну собралась. Уж не амазонка ли эта Маша? И не единственная ли она такая в русских сказках? Думаю, что воюет она всё-таки не одна*, просто в сказке ничего не сказано об амазонках, как о народе, но государством-то Марья управляет, значит и подданные-военнообязанные у неё имеются и в немалом количестве. Так вот куда занесло Ивана-царевича!

Идём дальше. Кощей в чулане висит, прикованный. Кем пойман и прикован, неизвестно, а ведь уже десять лет висит «не ел, не пил — совсем в горле пересохло». Марья молодая ещё, получается, что подвиг сей совершён её отцом. А кем же ещё? А надо быть не простым смертным, чтобы Кощея на цепь посадить, на такое способен только ещё более могущественный волшебник. Не зовут ли его Море-Океаном, а отчество его дочери для простоты ею же самой немного сокращено? Мне это представляется прямо-таки лежащим на поверхности, нагнись да подними.

Вот ещё одно наблюдение. Сёстры Ивана, которых он в конце концов находит (живут они не так уж далеко от царства Марьи Моревны), замужем одна — год, другая — два года, третья — три года, а о детях что-то молчок, нет, видно, у них детей, ведь это же очень существенный момент — Ивану было бы очень интересно пообщаться с племянниками, и на тебе — полный облом. Как это, как это...? Да очень просто. У всех своих сестёр Иван появляется на рассвете (трижды это происходит) и каждый раз видит одно и то же — зятья в образе птиц сидят на дубах, растущих у стены дворца. Вряд ли появятся дети, если муж ждёт пробуждения своей прекрасной половинки, не рядом с ней в постели, а сидя на дереве. И не сидят ли они по дубам все ночи напролёт? Чем чёрт не шутит, факт отсутствия детей как будто говорит сам за себя.

Ну, может быть, всё проще, рассказчик торопился, не до детей было. Вернёмся опять к Кощею. Иван путешествовал не с пустыми руками, так не бывает. В сказке точно названо его оружие — палица. Львица на него напасть не решилась, просить стала за львёнка своего. Кстати о львице и упомянутой в сказке чуть раньше заморской птице. Ясно, как божий день, что Иван уже в Африке. Далёк оказался путь до бабы-яги, да и живёт она не в какой-то жалкой избушке на курьих ножках (изнакурнож, как говаривали, бывало, братья Стругацкие), а просто в доме, окружённом шестами с человеческими головами по обычаю африканских колдунов. Ладно, заработал Иван себе коня, причём решающий вклад в этот успех внесли пчёлы, которые оказались полезнее птиц и зверей (вклад пчеловодов в фольклор), и увёз Марью от Кощея в четвёртый и последний раз. Но я отвлёкся. Речь шла об оружии. Кощей, как мастер боевых искусств, превосходит Ивана-царевича (царевича!) просто неизмеримо**. Да и при равенстве сил палица, пожалуй, сабле уступает. А Марья Моревна вообще как бы тут ни при чём. Вот так воительница! Это можно объяснить, если предположить, что она пользовалась силой Кощея, когда тот висел в чулане, а после освобождения пленника стала обыкновенной королевной. Почему в сказке этого нет, не знаю, не смог разгадать эту загадку (всё та же торопливость?), но эта сказка, как уже сказано выше, несколько необычна.

И последнее, возможно, самое главное. В этой сказке погибают и Кощей (от копыт коня бабы-яги) и баба-яга, которая в спешке забыла про свою кобылицу, «на которой она каждый день вокруг света облетает»***, и пустилась в погоню (отсутствие «паршивого жеребёнка» заметила мгновенно) за Иваном на менее совершенном и более тяжёлом аппарате, под которым рухнул мост. Трудно поверить в лютую смерть нечистой силы в огне, здесь рассказчик явно принимал желаемое за действительное. Жизнь показала, что он был неправ, баба-яга бессмертна. А вот Кощей Бессмертный действительно погиб, тому есть два свидетеля, видевшие его мёртвый труп, а Иван, добив врага палицей, ещё и сжёг его на костре. Но в сказке не сказано (а мы-то знаем), что у этого Кощея, работавшего на воде (выпил три ведра и силу вернул), есть сын Кощей Кощеевич, тот самый, сила которого в игле, игла в яйце, яйцо в утке и т.д. Да и этот в семье не последний.

*) На одной из иллюстраций к этой сказке (художник Станислав Бабюк) при первой встрече с Иваном Марья Моревна стоит в окружении пяти хмурых воинов, один из которых почему-то опустил голову, как будто боится, что царевич его узнает. Но речь не о странном поведении этого ратника, а о том, что художнику и в голову не пришло, что у Марьи вообще не было войска. Наверное, он всё-таки прав, войско было. Вот только какое?

С другой стороны, Бабюк не особенно внимательно читал сказку и полного доверия не заслуживает — Иван-царевич на его картинках вооружён мечом, палицы у него нет.

**) Интересно, что Кощей не такой уж и отморозок и беспредельщик, каким его малюют. Дважды он и пальцем не тронул Ивана за кражу Марьи, изрубил в куски только на третий раз, сдержав своё обещание.

***) Слова Кощея, а он знает, что говорит. Да и кобылица ли это?

«Иногда мне кажется, что дети — это чудовища, которых дьявол вышвыривает из преисподней, потому что не может совладать с ними. И я твёрдо верю, что всё должно быть сделано для того, чтобы исправить их грубые примитивные мозги.»

Р. Брэдбери «Поиграем в «отраву».

«Раздолбай я клёвый, а учитель из меня как из колбасы телескоп.»

А. Иванов «Географ глобус пропил».

«Знакомьтесь, — сказал Служкин. — Это Будкин, мой друг детства ... [...]...Будкин, это Надя, моя жена. А это Тата, моя дочь.» Такой более чем необычный способ представления людей при знакомстве не может не насторожить читателя. Что-то же этим безымянным Будкиным Автор хочет сказать? Это не случайность, Будкин так и остаётся не названным по имени до конца книги. Есть в ней ещё один безымянный персонаж — Градусов. Этого «маленького рыжего носатого парня с хриплым пиратским голосом» ни разу не называют по имени ни дети, ни взрослые. Как-то не вызывает доверия всё это... И ещё много чего, из написанного в этой книге, в жизни может происходить разве только теоретически. Например, почти ни у кого из ребят, которых Служкин берёт в поход, нет родителей. Никто из взрослых не выражает желания узнать лично, что за человек этот географ, можно ли ему доверить здоровье и жизнь своего ребёнка. Случайно, мимоходом, читатель узнаёт, что у Митрофановой есть папа (выпивает, но, в общем, человек неплохой) и мама, а когда, опять же случайно, выясняется, кто такая мама Маши Большаковой* (папа у неё тоже есть, работает на заводе), читатель впадает в лёгкий ступор, поскольку эта мама Служкина терпеть не может. И она отпускает дочку с ним в довольно таки не рядовой поход, пусть и не зная, что в маршрут входит сложнейший Долгановский порог** (знала бы — точно бы не пустила). Так что это нереально на сто процентов.

А ещё я не верю, что Служкин проводит Машу вокруг растущей на краю обрыва сосны, не совсем же он безбашенный. Не верю, что девятиклассник Витька Служкин плюнул в лицо женщине, давшей ему пощёчину, когда он подсматривал в окно женской бани. Это какая-то совсем уж неадекватная реакция, да и не детская. Почему Витьку после этого не исключили из школы, ведь эта женщина оказалась его классной руководительницей, тоже трудно себе представить.

Есть и другие не вызывающие доверия эпизоды (пьянка в электричке, продолжение похода, несмотря на неё и пр.).

Отдельного разговора требует отказ Служкина от Маши. «Я просто хочу жить, как святой» — говорит Служкин, после чего работает над Веткой, как негр, и завершаются их трудовые усилия эффектным падением с дивана на пол. Но Ветка-то не обиделась бы не него, веди он себя с ней, как святой, однажды он уже от неё сбежал и ничего, обошлось. А Машу, стало быть, можно бросить, сославшись на идиотскую отговорку — разницу в возрасте, которая у них близка к идеальной (10 — 12 лет). Всего и делов то — подождать каких-нибудь 3 — 4 года***, но «святой» Служкин видимо предпочитает вечно умерщвлять свою плоть, живя в однокомнатной квартире с женой, которая его не любит (и которая купила его согласие на её измену за бутылку коньяка), ходя по квартире, «как тэ тридцать четыре», и с подрастающей маленькой Татой, которая будет получать соответствующее обстановке воспитание. Таково представление Служкина о святости. Оно заключается в том, чтобы любым способом отказаться от любви (настоящей, не сводящейся к постели). Опасаясь полюбить Киру, Служкин откалывает такой номер, что вспоминается «подвиг» отца Сергия, совершённый им при очень похожих обстоятельствах (с Машей в походе Служкин чуть не сорвался в штопор, но «выручила» Маша, да и тут в другой вариант как-то не верится, очень уж место и время были не подходящими). Вот что он думает о любви: «Мир ясный и яркий: синее небо, белый снег, чёрные угли, алый огонь, оплетающий котлы, и жёлтая пшённая каша. Это всё, что у меня есть. Но этого никто у меня не отнимет. Никакая женщина, будь она хоть тридесято прекрасна. Пусть что угодно, но только не любовь. Я хочу веры в мир и в то, что я делаю. Я хочу твёрдо стоять на ногах, не желать ничего более и не ждать неизбежного удара в спину.» И, руководствуясь такой философией, Служкин скорее причинит тридесято прекрасной женщине сильнейшую обиду, чем поддастся её чарам, проявляя при этом почти невероятную силу воли и принципиальность. Такое, мягко говоря, противоречивое, отношение к женщинам характеризует Служкина отрицательно не только с человеческой, но и с божественной точки зрения (справедливость-то куда делась?), а мнение Бога ему уж точно не безразлично... было бы, будь он верующим. Но он в Бога не верит, и поэтому сам себе судья. Неправедный, как почти всегда в таких случаях.

Так что же он за человек, этот Служкин? А он не совсем человек, он фигура нереальная, фантастическая, не зря же Иванов начинал с фантастики. Вот и в этом романе фантастика всё время проглядывает через реальность. Интересна сама его фамилия, образованная от служки — монастырского слуги — что-то близкое к церковному миру, но предельно мелкое. Такие фамилии, как Будкин, Ложкин (пенсионер у Кира Булычёва), Печкин (почтальон), Плюшкин — почти бессмысленные, ничего не говорящие об их носителях. Служкин же ассоциируется у меня с Дворкиным (правильно — Дворкином, но это пустяк в данном случае), личностью божественной, но очень таинственной и незаметной, для которой тысячелетие не такой уж и большой срок, и что не получилось сейчас, получится когда-нибудь, можно и подождать. Как ни странно, в обширной монографии Унбегауна «Русские фамилии» нет русской фамилии Служкин (нет там и Будкина, хотя был такой художник, выпускник Академии Художеств и впоследствии академик, нет и Градусова), зато есть «английская» фамилия Дворкин****. Служкин о своих девятиклассниках говорит: «Бог, когда людей создавал тоже не выбирал материала». Весьма, по моему, красноречивая фраза. С намёком. И ведь Служкин действительно создаёт человека. Пусть только одного (Градусова*****), но и это хорошо («И сказал Бог — это хорошо»). Служкин — создатель, а это нечто большее, чем учитель, и действует он по наитию, а не по инструкции. И ребята это заметили: «...к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а отличники не хотят. Это потому, что вы какой-то особенный учитель, не брынза...».

Божественная, фантастическая основа личности Служкина хорошо видна из его мыслей о литературе и писательском труде. «Мне кажется, писать — это грех. Писательство — греховное занятие. Доверишь листу — не донесёшь Христу. Поэтому, какой бы великой ни была литература, она всегда только учила, но никогда не воспитывала.» Здесь всё от первого до последнего слова чудовищная ересь. Но такое может образоваться в голове не совсем человека, у которого свойственное только ему одному представление как о грехе, так и о воспитании, и у которого совершенно фантастическая память — он помнит стихи написанные им 13 лет назад и вообще без записей помнит всё, что сочинил за всю жизнь.

Есть и ещё одно место в романе, наводящее на размышления в том же направлении — от Служкина к Дворкину. Сидя у догоревшего костра и любуясь звёздным небом Служкин думает: «Какая древняя земля, какая дремучая история, какая неиссякаемая сила... А на что я эту силу потратил?» Ясно отсюда, что эту неиссякаемую силу родной земли Служкин чувствует в себе, но это же совсем не рядовое ощущение нормального человека, это больше похоже на чувство какого-то былинного богатыря вроде Святогора.

Да, действительно столько усилий и напрасно, но ведь сам же этого хотел, путь к святости — трудный путь, да ещё и из школы выгнали, и с женой назревает очередной конфликт. Роман заканчивается многозначительной фразой: «Прямо перед ним уходила вдаль светлая и лучезарная пустыня одиночества.» С этим невозможно не согласиться — как минимум, ста лет одиночества Служкин для себя добился.

*) Служкин умудряется не узнать за весь учебный год, чья дочка сидит у него за первой партой! Этому тоже очень трудно поверить.

**) Судя по описанию этого порога, он относится к высшей категории сложности. Мне повезло побывать в таком же (на катамаране) походе совсем близко от описываемых в романе мест, на реке Косьве. Там пороги были попроще и среди нас не было детей. Это очень тяжёлая работа и в романе всё описано верно, кроме одного. Такие водосбросы, как Долгановский, нельзя проходить вопреки всем инструкциям да ещё не имея на борту ни одного опытного рулевого, это всегда кончается очень плохо. В романе происходит настоящее чудо — ребята проходят порог благополучно, и, как мне кажется, в немалой степени этому способствовало отсутствие на катамаране двух человек, т. е. оставшийся на нём груз оказался оптимальным. Вообще, в этом походе невероятно везёт всем, и Служкину особенно.

***) По поводу разницы в возрасте, от которой Служкин в ужасе (я не верю и этому, скорее всего прикидывается чайником) замечу только, что если Маша может и не знать известную во всём мире историю Абеляра и Элоизы, то Служкин наверняка с ней знаком. Ситуация-то очень сходная. Есть и другая ещё более известная история, которую тоже может и не знать Маша, но знает Служкин. Это история Иакова и Рахили, которые 14 лет ждали, когда же и на их улице будет праздник, а когда они впервые увидели друг друга Иакову было за сорок, а Рахиль была такая же, как Маша, если не младше. Подвиг не в том, чтобы отказаться от своего счастья, а в том, чтобы добиться его несмотря на всякие препятствия. Но у Служкина другое представление о счастье.

****) Тут нужен небольшой ликбез для тех, кто не в курсе. Фамилия Дворкин еврейская. Унбегаун этого не знал. Некоторые еврейские фамилии произошли от женских имён. Слово Михаилу Ардову: «Типичный еврейский муж редко появлялся на улице. Он сидел дома и читал Талмуд, а его жена ходила по воду, сушила бельё, судачила и ссорилась с соседками, громогласно воспитывала своих детей ... А звали её — Хайка, Райка, Дворка и т. п.»

*****) Чего только не вытворяет этот «материал», но кража 100 рублей у учительницы — это что-то! Т. е. Градусов столь же малореален, как и Служкин, который всю жизнь «ищет человека», и, таки, находит — рыжее носатое чудовище, с которым не совладал дьявол, но с которым можно пойти в разведку. Градусов ко всему прочему ещё и весьма остроумный парень, что дополнительно сближает его со Служкиным. И он же ещё и талантливый художник, не многовато ли для одного?

Об остроумии этих двоих нужно писать отдельно, для небольшого критического экскурса это будет уже сверх меры. Но несколько слов всё же скажу. Мне кажется, что Градусов остроумен всегда, кроме случаев откровенного хамства. А вот шутки Служкина довольно таки разнокалиберны. Одну из них я так и не понял, сколько ни думал, ничего путного в голову не пришло. В квартиру позвонили. Служкин взглянул на часы. «Будкин точен, как свинья, — сказал он. — Точность — вежливость свиней, — и он пошёл открывать.» Всем известно выражение «точность — вежливость королей». Может быть у Служкина своё, особое отношение к монархии? Если вспомнить, что где-то неподалёку от мест действия романа была зверски убита царская семья, то шутка (придуманная Автором и очень неестественная) становится совсем уж некрасивой.

PS. Остался без ответа вопрос об отсутствии имён у главных героев — Будкина и Градусова. Предположение, что не только Градусов, но и Будкин для Служкина «материал», над которым он работает, как Создатель, по моему допустимое. Будкин — старый друг Служкина, а с некоторого момента близкий сосед и любовник его жены; Градусов из жизни Служкина, очевидно не уйдёт, они тоже станут друзьями в недалёком будущем. Имя даётся творению, как его завершающий акт. Поэтому оба пока носят только фамилии. Кстати, символично, что Градусов получает в глаз и от Служкина (в это верится с трудом) и от Будкина (хотя это совершенно неправдоподобно — встретил на улице и врезал, хотя и не знакОм) примерно в одно и то же время и ходит с двумя фонарями на фасаде. Дружба очень часто начинается с небольшого мордобоя, хотя здесь этот мордобой ещё один фантастический элемент романа, в котором действие происходит в некоем параллельном пространстве очень похожем на наше, но там дети не падают с древних полуразрушенных колоколен (Служкин был уверен, что всё будет хорошо), не срываются с обрывов, проходят смертельные пороги без командира, а если замерзают буквально почти до смерти, то к их услугам тут же находится пекарня с не остывшей печью, а женщина-пекарь, которая только что заперла входную дверь, ещё не успела от неё отойти.

В этом рассказе Автор успешно доказал, что превратить среднесчастливое мгновение в своём прошлом в полностью счастливое можно только совершив антинаучное открытие и, в процессе его практического применения, совершив антинаучный поступок. По ходу повествования выясняются немаловажные обстоятельства из биографий двух друзей — Корнелия Удалова и Льва Минца. Честно заработанные 60 долларов Удалов прячет в грамоту «За победу в социалистическом соревновании в честь XVI съезда КПСС». Дело не в том, что в 1930 году КПСС ещё не было* (партия называлась ВКПб), а в том, что уже тогда Удалов участвовал в соц. соревновании, и, стало быть, был вполне взрослым человеком. В описываемое в рассказе время (время разгула бандитов в масштабе области, будильников тайваньского производства и спиннингов голландского, пьяных детей, нестройно поющих ночью под гитару на улице) Удалов ещё вполне дееспособный энергичный мужчина, способный поймать на блесну небольшого крокодила. И это в возрасте, приближающемся к столетнему. Но из других рассказов цикла известно, что профессор Минц на несколько лет старше Удалова. А эпизод из собственного прошлого, который профессор хочет пережить заново, происходит в Москве во второй половине сороковых годов, во времена усиления преследований учёных генетиков. Лёве Минцу в это время 16 лет, значит родился он не раньше 1930 года, и, стало быть, Удалов старше своего друга, как минимум, лет на 20.

Мне кажется, Автор всё это устроил сознательно, ведь он как никто другой знает своих героев, а тут всё вдруг оказывается поставленным с ног на голову. А почему? Очень просто. Открытие, на котором основан рассказ, антинаучное, поступки героев тоже совершенно необъяснимы с научной точки зрения; вернее, не сами поступки (что мальчик Лёва снял кошку с плывущей по реке льдины, это нормально), а их следствия — профессор Минц просыпается в своём доме через полвека мокрый (причём, в мокром халате, в котором он явно никогда не гулял по набережной) и замёрзший до полусмерти.** Всё это может происходить только в антинаучнофантастическом произведении, и именно такова жанровая принадлежность рассказа «Цена крокодила». Коротко говоря, тут можно творить что угодно, можно даже попытаться переплюнуть Мюнхгаузена — образец антинаучнофантастического произведения до сих пор не превзойдённый.

Такое вот антинаучное литературоведение с довольно-таки неожиданным результатом. Возможно, у Булычёва такой рассказ не один, я только наполовину прочитал второй том гуслярского цикла, а впереди ещё, пока отсутствующий у меня, первый.

В заключение приведу пару замечательных афоризмов из рассказа.

«Счастье — это мгновение, суть и ценность которого можно оценить только по прошествии времени.»

«Мужья — это опасная категория домашних животных, которые норовят выскочить на лестничную площадку в поисках приключений.»

Вообще, афоризмов рассыпано по этому циклу столько, что их хватит на приличный сборник.

*) Это, вероятно, лёгкая форма издевательства над читателем, которую частенько практикует Автор. Приписывание фразы «Жена Цезаря выше подозрений» какому-то итальянскому деятелю (!) — из той же оперы. Нельзя забывать, что Игорь Всеволодович учёный-историк.

**) История с пуговицей, положенной Удаловым во сне в шкаф, принципиально такая же, просто она не столь эффектна.

Сборник рассказов о жителях города Великий Гусляр занимает в фантастической литературе особое место. Непрерывный трёп на самые разнообразные темы в таком количестве никогда доселе мне не встречался. «Звёздные дневники...» Лема, которые послужили в качестве плодородной почвы для выращенной Булычевым оранжереи, всё же значительно меньше по объёму. Сравнивать эти циклы по качеству невозможно в короткой заметке, здесь потребовалось бы солидное фантастиковедческое исследование. Здесь замечу только то, что очевидно — оба цикла содержат острейшую сатиру на современную им действительность и оба содержат массу остроумных сюжетных поворотов и не менее остроумных реплик, диалогов и авторских комментариев.

Рассказ «Звёзды зовут!» может дать неплохое представление обо всём цикле. Когда Автор открытым текстом сообщает, что произошло с бюджетными средствами, выделенными на космическую экспедицию*, становится понятно, до какой степени он раздосадован и даже оскорблён творящимися в стране безобразиями (рассказ написан в 1998 году). Да ещё и герои космонавты приговорены президентскими прихлебателями к смерти по высосанной из пальца причине. Что тут может сделать обыкновенный российский писатель, когда страной управляет ОПГ? Но он делает, что может, и за это ему честь и хвала. Рассказ «Звёзды зовут!» должен войти в хрестоматию по истории Перестройки. Надеюсь, так оно и будет.

Обличая окружающую мерзость, Булычев не забывает и беззлобно прикалываться над читателем**. Вся история с минимизацией размера космонавтов с целью резкого уменьшения потребления ими воздуха и пищи — не что иное, как обыкновенная хохма, которая осталась бы обычной фантастикой, если бы минимизации не подвергся и корабль, на котором они летят. Здесь остроумно показано, как гениальная идея превращается в дурацкую буквально одним штрихом.

Не обошлось и без ляпа. Можно ведь и запутаться в мелочах, пытаясь перенести на бумагу фонтан идей. В этом рассказе как-то не нашлось настоящего места кораблю, который поднимает космонавтов на околоземную орбиту. Дочь Президента говорит, что корабль постоит на космодроме Плесецк среди двух дюжин других таких же (очевидно, постоит до возвращения маленького кораблика из экспедиции). Чуть дальше Автор сообщает, что большой корабль будет ждать возвращения космонавтов на орбите. Автором упущено то очевидное обстоятельство, что корабль нельзя ни оставить на орбите, ни посадить обратно на космодром, т. к. то и другое невозможно скрыть от американских партнёров, которым хочется (необходимо) втереть очки. Таким образом, в рассказе чушь городят все — Президент, дочь Президента и даже опытный космопроходец Корнелий Удалов, называющий технологическую схему экспедиции гениальной. Тут следует очень удачная авторская находка — в уста Президента он вкладывает возражение против его (президента) личной гениальности: «О гениальности — это лишнее. У меня есть семья и другие советчики. В коллективе живу, думаем вместе. А решения приходится принимать, понимаешь, в одиночестве.» Всегда на высоте только без пяти минут Нобелевский лауреат, членкор Лев Христофорович Минц, открытия которого «абсолютно надёжны».

Читать, конечно, стоит все рассказы Гуслярского цикла. «Звёзды зовут!» я оценил девятью баллами за его излишнюю публицистичность, но очень многие рассказы этого цикла заслуживают самой высокой оценки.

*) Небольшой диалог из рассказа. «...деньги, которые на полномасштабную экспедицию выделили, треть годового бюджета — уже разворовали. — Куда же они делись? — В основном они направлены на улучшение жилищных условий администрации Президента и его управления делами... Ну, сам понимаешь, каждому хочется квартиру с подземным гаражом и бассейн в Барвихе. — Нет, я не могу поверить! Я отказываюсь поверить! — Кое-что ушло в швейцарские банки... — Нет, нет, нет!».

Это уже не художественная литература, это чистейшая публицистика или отрывок из речи прокурора.

**) С читателем всё просто. Куда интереснее то, что в рассказе говорится о космонавтах. Первый из них Пётр Гедике почему-то носит фамилию известного композитора, педагога и основателя советской органной школы и до лётного училища учился в Московской консерватории (которую окончил и его однофамилец), где был капитаном команды КВН. Другой космонавт с не менее редкой среди космонавтов фамилией Иванов вообще чёрт-те что и сбоку бантик — слесарный гений, своими руками построивший самолёт и пойманный в районе Северного полюса при попытке улететь на этом самолёте в Америку. Почему Иванов попал не в тюрьму а в отряд космонавтов, Автор не объясняет. Есть ли у Булычева знакомые космонавты, мне не известно. У меня сложилось впечатление, что он хотел представить эту воинскую часть в виде некоего чрезвычайно разнообразного всероссийского среза, где можно встретить кого угодно, и воображение тут бессильно — это какой-то совершенно невероятный коллектив, состоящий сплошь из нестандартных личностей. Если так, то трудно делать вывод по двум людям, этого количества маловато.

«Шорр Кан подозрительно прищурился:

— Это прозвучало так, будто вам понравилось быть принцем.

Гордон невесело рассмеялся:

— А кому бы это не понравилось? Там, в моём времени я был никто, бедный бывший солдат. После того как Зарт Арн предложил мне этот удивительный обмен, я оказался членом императорской семьи, правящей самой большой державой в Галактике. Кому бы не понравилась такая перемена?»

Э. Гамильтон «Звёздные короли»

Фантастические боевики Гамильтона написаны исключительно ради развлечения не очень требовательных читателей и куска хлеба с маслом для писателя, но, как ни странно, существенных претензий к его произведениям не возникает. И если так писать можно было в середине прошлого века, то в его конце строить сюжет космооперы на фундаменте, представляющем из себя очевидный мыльный пузырь, как минимум не солидно. Это по сравнению с Гамильтоном шаг назад. Вот какова основа романа. «В две тысячи сто тридцать втором году звездолёт «Тулуза» впервые в истории Земли вступил в контакт с инопланетной цивилизацией...». Фангов* были триллионы против «тридцати миллиардов людей на двенадцати обитаемых планетах.» Война, в которой поражение людей гарантировано, казалась неизбежной. Люди нашли нестандартный выход (несимметричный ответ), высадив десант в очень далёкое прошлое. «Все области космоса, кроме ближайших к Земле, должны были быть засеяны семенами жизни.» К моменту начала войны (к 2133 году) против фангов могла выступить уже примерно равная им по численности цивилизация. Замысел удался, Галактика людей к войне с фангами готова. Читатель может спросить (а лорд Сергей так и делает), почему нельзя навестить фангов в их прошлом и «уничтожить, пока фанги не стали развитой цивилизацией?». Некто Стас (что-то вроде дежурного по Галактике, в обязанности которого входят ответы на вопросы разнообразных «малышей») даёт ответ, от которого глаза у читателя лезут на лоб: «Сергей! Они стали развитой цивилизацией! Это — в основном потоке истории. Это уже случилось.» Проще говоря, ничего с фангами в прошлом сделать нельзя, а вот с человеческой цивилизацией можно по той, видимо, причине, что она не находится в основном потоке истории. Но ведь то, что людей всего 30 миллиардов, это тоже факт, имеющий место во Вселенной к началу войны с фангами. Итак, окончательная формулировка вопроса — почему Автор отдаёт предпочтение враждебной людям цивилизации, утверждая, что её прошлое (и, следовательно, настоящее) изменить нельзя, а прошлое человечества (и, следовательно, его настоящее) изменить можно? Для чего понадобилось Автору это вытаскивание козырей из рукава, т.е. совершенно ни на чём не основанное распределение цивилизаций по потокам истории (кто в основном, а кто нет)? Ответ ясен — чтобы написать роман. Если бы в «основном потоке истории» оказались люди, то фанги были бы ликвидированы в зародыше, и воевать стало бы не с кем.

Собственно, сама идея войны с человекообразными существами с нечеловеческой логикой как носилась в воздухе, так и продолжает носиться. Я уже писал о повести Громова «Погоня за хвостом», в которой человечеству вынесен смертный приговор. Писатели, каждый по своему, реагируют на складывающуюся в мире ситуацию, когда некие «фанги» после разгрома Японии Советским Союзом, сбросив на неё две атомные бомбы, утверждают, что это они заставили Японию капитулировать. Эта историческая линия, неуклонно развиваясь, через много лет, привела к разрушению Югославии, Ливии и Ирака, продвижению НАТО на восток, странной борьбе потомков тех «фангов» с терроризмом на ближнем Востоке и самым последним событиям, связанным с так называемыми химическими атаками в Сирии и Великобритании. У Лукьяненко фанг Нес, демонстрируя специфическую логику своего народа, говорит массу ерунды. Например, заявляет, что фанги делают то, что люди считают красивым, но даже многое повидавший бывший спецназовец отворачивается при виде снимков замученных фангами людей. А такой, например, афоризм Неса, как «Исключение из правил всегда красиво», является очевидной, бесспорной глупостью. Сергею в романе удаётся убедить фангов прекратить войну, когда Нес транслирует на всю Галактику, что смерть безобразна, а процесс создания жизни, катализируемый кровным братством людей и фангов, наоборот, прекрасен. Но это не выглядит убедительным, поскольку убедительно оно лишь по человеческим меркам, а у фангов, логика, повторяю, нечеловеческая.** И эта неудача (неудача ли?) Автора, по моему, довольно прозрачно намекает на то, каким должен быть путь решения этой проблемы, гарантированно приводящий к успеху. Путь, на котором промедление смерти подобно***.

Анализировать образ ГГ нет желания, как уже многие отметили, это довольно таки картонная фигура, и Автор, кажется, сам это понимает, когда сценой появления Сергея на планете Принцессы пародирует появление в прошлом Терминатора в виде голого Арнольда Шварценеггера (интересно, что и в дальнейших событиях чувствуется пародийная связь с этим фильмом, только всё наоборот по сравнению с ним — новоявленный лорд натыкается на настоящих Терминаторов, которые только чудом его не убивают). Сергей вообще противоречив, шит белыми нитками, он, совсем не имея в жизни времени на чтение, оказывается, «случайно» читал «Письма к сыну» Честерфильда, а, уже будучи в ранге Принца, в силу непреодолимой привычки к свинству выкидывает на берег божественной красоты инопланетного лесного озера пустую бутылку из-под вина. В 22-м веке, в мире Полдня Стругацких, Сергей осваивается даже медленнее совсем чужой для Земли Принцессы Терри, тяжёлый груз 20-го века мешает ему. Ну и достаточно о Лорде.

В заключение пара слов о ещё одном недопустимом техническом допущении Автора. Это возможность перехвата патрульным звездолётом, находящимся в обычном пространстве, кораблей, идущих в гиперпространстве, которое, по словам Автора, суть пятое измерение (возможно и обратное — наблюдение из гиперпространства за объектами, находящимися в обычном пространстве). Скорость на гиперпереходе многократно превышает скорость света. Поэтому никакие переговоры между патрулём и пролетающим кораблём также, как и вообще между обычным пространством и пятым измерением, невозможны, если уж это хотя бы в малой степени научная фантастика. А пока командир патрульного корабля примет решение (если на секунду допустить, что ведутся переговоры между кораблями), а он это делает с обычной скоростью человеческого мозга, перехватываемый корабль окажется не просто далеко от патруля, а заведомо выйдет за пределы зоны патрулирования. И это ещё сильнее напоминает бред сумасшедшего, чем тот фокус со временем, с которого я начал эту заметку.

Итак, в целом, роман ниже среднего (за исключением его идеологической составляющей), но в нём много хорошо написанных отдельных эпизодов, например, дуэль звездолётов, разгадка тайны Храмов Сеятелей, принятие Сергея в клэнийскую семью (и в подтексте перекличка этого эпизода с отношением Сергея к роддерам). Есть два любопытных предсказания. Одно из них нуждается в авторском комментарии, другое — нет. Первое — сильное землетрясение в Алма-Ате в 2070 году. Что бы это значило?! Второе — большое сходство стандартного галактического языка с китайским. Я вижу здесь намёк на то, что к тридцатым годам 22-го века из тридцати миллиардов людей китайцев будет не менее 25-и миллиардов, что не может не отразиться на этническом составе Сеятелей.

Есть ещё один вопрос к Автору (всё, заканчиваю, сколько можно испытывать терпение читателей?). Почему он рекламирует в романе именно коньяк «Кутузов» (семилетней выдержки), а не какой-нибудь другой? Не «Багратион» и даже не «Наполеон» (хотя этот в рекламе не нуждается, да к тому же импортный)? Ну, о вкусах не спорят, но всё-таки?

*) Внешность фангов не оставляет сомнений в том, что Лукьяненко хорошо знаком с описанием геррнов из «Возвращения к звёздам» Эдмонда Гамильтона.

**) Критерий истины для фангов — красота. Но из земных живописцев им ближе всех Сальвадор Дали (в романе есть интересная ассоциация с одним из наиболее страшнокрасивых произведений этого художника «Предчувствие гражданской войны», хотя прямо эта работа не названа), который использовал красоту с целью испытания психической устойчивости зрителей. А противостоящий фангам представитель человечества, похоже, больше склоняется к упомянутому в романе Шишкину.

***) Об этом ещё до начала Второй Мировой очень хорошо сказал Хайнлайн в своей самой, вероятно, политизированной во всей мировой фантастике повести «Никудышное решение». Вот эти слова в переводе Ковалевского и Штуцер: «Перед нами выбор — стать ли нам мертвецами, внешне сохранив порядок, конституционность и соблюдение буквы закона или же сделать то, что должно быть сделано, и остаться в живых, а уж после постараться привести всё в соответствие с законами.»

Антошка, Антошка! Пойдём копать картошку!

Тили-тили! Трали-вали! Это мы не проходили, это нам не задавали...

Ю. Энтин

Содержание этой истории, не имеющей ничего общего со сказкой, очень меня удивило. Ведь история картошки несравнимо интереснее, чем то, что рассказано Андерсеном. Не могу поверить, что в середине 19-го века ему не было известно имя Антуана-Огюстена Пармантье, не было известно, что картофель завезли в Европу конкистадоры, что в Англии инициатором употребления картофеля был Фрэнсис Дрейк. Почему-то Андерсен ничего не написал о быстрой популяризации картофеля в Нидерландах и в Англии и, поэтому ничего не сказал о причинах того, что в одних странах это произошло быстро и не насильственно, а в других — с большим и кровавым скрипом. Автор этой истории почему-то ограничился упоминанием только одного активного «пропагандиста» картофельной идеи — прусского короля Фридриха-Вильгельма I, и ничего не сообщил своим читателям о роли в этой истории французского короля Людовика XVI и его жены Марии-Антуанетты. К 1853 году в Европе не могли не знать (газеты читали) о картофельных бунтах в России и, следовательно, о роли царя Николая I в продвижении картофеля на российские поля. Почему Андерсен ограничился в своей истории картошки только сведениями, рассказанными бабушкой, которая, вероятно, многого не знала? А, может быть, он и бабушку присочинил, чтобы читатель подумал — это бабушка виновата, надвое сказала, а писатель взял да и поверил? Но всё равно ведь некоторые думали — на бабушку надейся, а сам не плошай. И начинали проверять, а это было тогда трудной задачей. Это сейчас всё (ну, почти всё), связанное с историей распространения картофеля в Европе можно узнать за 10 минут, не выходя из дома. А 160 лет назад человек, прочитавший рассказ Андерсена о картошке, так и оставался полузнайкой на уровне Антошки или чуть выше. Или удивлялся написанному по той же причине, что и Ваш покорный слуга и ставил Автору за этот не совсем добросовестный труд оценку на местном датском фантлабе (не помню, как там это называлось) не более высокую, чем только что поставил вышеупомянутый слуга.

«Был по крайней мере один, кто не сломался — и навсегда утвердил за людьми божественное право выбирать чувства и цели не только из доступного протоплазме набора.»

В. Рыбаков «Трудно стать богом»

Повесть представляет собой оригинальное сочетание реализма и фантастики и производит сильное эмоциональное воздействие на думающего читателя, а это мешает рассуждать и понимать. По ходу чтения приходят в голову только самые простые вопросы, но и они ставят в тупик. Например, непонятно, почему возможность иногда помыться может помешать «духовному перерождению», или почему в финале повести Холёный, превратив свою квартиру в ярко пылающий факел, считает, что кухню он «пощадил». Или вот фраза одной из девочек, которых ГГ встречает, вернувшись из Кельи, — «От тебя воняет, как от старика.» Из какой же она семьи? Что произошло с её дедушкой?

Но в повести есть многое поважнее этих мелочей*. Такова на очень малый промежуток времени появляющаяся мать ГГ, о которой он ни разу не вспомнил за год (!) пребывания в волшебной читальне. Из этого эпизода (телефонного разговора с матерью) становится отчасти понятно, почему в цивилизованном обществе столько дикарей. Очень интересен учебник — единственная книга Кельи. Воспринимается она, как символ всей духовной культуры, в основе которой лежит литература. Непривычный к чтению дикарь сначала, естественно, видит в книге только фигу. Со временем книга (превращающаяся в Книгу) начинает доносить до дикаря некие «банальные прописные истины», он начинает постигать их «не изведанную ранее сладость» и понимать, что «нет более универсального руководства» для жизни, чем эти истины. И тут появляются у читателя (когда эмоции отступают на задний план) настоящие вопросы к Автору. И вопросы эти как раз об истинах. Их всего три, и каждая из них могла бы успешно использоваться, как тема семинара на философском факультете университета, причём даже не на первом курсе. «Детство не оправдывает глупость» — это банальная истина? Начав с возражения «смотря какое детство», можно долго обсуждать эту сентенцию, и не факт, что обсуждение закончится определённым, бесспорным выводом. Ещё истина — «долг длиннее жизни». Эта формула ещё более туманна. Долг, положим, твой. А чьей жизни он длиннее — твоей или твоих близких? Если твоей, то о каком долге идёт речь? О долге перед потомками?

Третья истина («познавший грязь однажды — раб её вечный») проще, но тоже совсем не элементарна, она открывается «студенту» Кельи при первом чтении Книги** и подтверждается возвращением Холёного обратно в Келью.

Такой вот набор «банальных» истин заставляет подозревать, что «студент» попал не в ту Келью и читает не ту Книгу. И читателю и Автору известен источник тех в самом деле банальных истин, которые должны быть основой духовного перерождения учеников. Этот источник — нагорная проповедь Иисуса Христа. Если бы в Книге, которую читает Холёный, содержался именно этот набор правил жизни, то выход усвоившего их человека в мир стал бы чем-то вроде второго пришествия. Холёный же принёс в покинутое им год назад*** общество такой бисер, метать который перед этими свиньями было делом абсолютно бесперспективным. Начинать надо было с начала, а где оно, это начало, после года обучения он по прежнему не знает.

И какой же вывод из этого, придуманного Автором, странного способа получения образования, который не приводит (и принципиально не может привести) ни к какому результату? Ответить на этот вопрос помогает ниспосланный Холёному свыше «сон поистине вселенского масштаба». Сон, из которого следует, что всё образование дикарей во всех Кельях Мироздания осуществляется по одной и той же ошибочной схеме — «студенты» везде попадают не туда, куда надо, и везде обучение начинается не с того, с чего надо, и везде они вскоре возвращаются в свои (или другие такие же) Кельи. Но в таком случае происходящий в Мироздании беспорядок в области образования не есть результат бездарно осуществляемой кем-то реформы. Это так и должно происходить, потому что имевшая место около двух тысяч лет назад первая попытка наставить человечество на истинный путь — провалилась (утверждённым божественным правом выбирать чувства и цели ... могут воспользоваться единицы из миллиардов — это провал), а мир устроен так, что повторение этой попытки противоречит его (мира) фундаментальным законам. Второе пришествие никогда не состоится. Крайне пессимистично. Со слезами возвращается оставшийся рабом в Келью, которая сочувствует ему и тоже заливается слезами от отчаяния, обречённая бесконечно повторять бесполезное занятие, больше всего напоминающее вкатывание на высокую гору тяжёлого валуна, вновь и вновь срывающегося вниз в двух шагах от вершины.

Есть в повести одна интересная идея, которая убеждает читателя в безнадёжности описываемого процесса, и сделано это Автором, по моему, просто гениально. Когда дикарь, не умеющий вообще никак обращаться с книгами, пытается отмыть с неё грязь водой, то в единственном источнике воды в Келье — туалетном бачке — оказывается водка (!). Келья как бы рекомендует отмывать страницы водкой, которая и книге повредит меньше, чем вода, и грязь отмоет лучше. Неизвестно, из какого материала сделаны не изнашивающиеся, вечные её страницы, видимо, водка подходит больше. И что же? А происходит нечто неожиданное — дикарь начинает лакать водку из бачка, а книга остаётся испачканной. Очевидно, что ценность водки — это нечто абсолютное, ещё одна из фундаментальных основ мира, в котором вырос дикарь. Предложенное Кельей испытание Холёный не проходит. Водка дороже Книги, Руси (и не только) есть веселие пити, на том стоим и стоять будем. Аминь.

В заключение небольшой фрагмент разговора между мной и моей Кельей.

«Пишущий эти строки, не пора ли тебе заканчивать? — Давно пора, но мне никак не остановиться. Сейчас я выключу компьютер и закрою Книгу... Или начну читать её сначала... — Это хорошо, пишущий. Продолжаешь ли ты помнить, для кого писал? — О да, конечно. Для себя, всегда — только для себя».

Видимо, в основе устройства всех Келий лежит один проект, но есть и отличия — в моей можно мыться, вместо шариковой ручки ноутбук, много Книг и нигде, тем более в туалетном бачке, не встречается водка.

*) Возможно, мыться нельзя, чтобы было видно, сколько грязи накопилось в душе, т. е. она превращается постепенно в реальную грязь, и это такой символ внутреннего очищения.

**) В этом месте повести у ГГ возникает мысль — а стоит ли дальше читать Книгу? Но человек любопытен, да и делать ему больше нечего.

***) Интересно, где провёл Христос последний перед крещением год? Библия чего-то не договаривает, как во многих других случаях.

Вновь читатель встречается с неунывающим ни при каких обстоятельствах величайшим путешественником (после Гулливера) и космопроходцем Ийоном Тихим. Он почти не постарел, разве только некоторая путаница с родственниками профессора Тарантоги, когда Тихий племянника профессора называет его кузеном, заставляет читателя допустить, что время не щадит даже таких деятельных и обладающих острым и пытливым умом людей. Земное общество за время отсутствия Тихого изменилось до неузнаваемости. Ничего особенно удивительного в этом нет, это ведь по своим часам Тихий провёл в системе Кассиопеи шесть лет, а сколько лет прошло на Земле, Автор не сообщает (есть косвенное указание, что прошло около пятидесяти лет). Но профессор Тарантога, к радости путешественника, ещё жив, хотя неизвестно, где находится. Из разговора с племянником профессора становится понятно, какие серьёзные и, по видимому, необратимые изменения произошли на Земле. Наукой теперь занимаются дилетанты, вроде этого самого племянника, не имеющие понятия об эволюции (чтобы показать состояние науки, Лем выбрал в качестве примера эволюционную теорию, и нет причин сомневаться, что сходным образом дело обстоит и в других сферах знаний), сваливающие в одну кучу Дарвина и Эйнштейна и не способные даже правильно произнести фамилии этих великих учёных.

Стала повседневной практикой почти открытая педофилия, лицемерно прикрываемая библейской историей наложницы царя Давида Ависаги Сунамитянки*. В связи с этими, так называемыми, «холостяцкими компрессами», возникли «колоссальные проблемы» у полиции нравов, поскольку гарантия асексуальности ничего на деле не гарантирует, а доказать нарушения этой асексуальности заказчиками «компрессов» не просто.

Очень интересна в рассказе Лема явная отсылка читателя к роману Марка Твена «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура». Тихий, спасаясь от сетевиков, покупает латы средневекового рыцаря, во время еды ему мешает постоянно падающее забрало, и вообще «как выдерживали в таких железяках средневековые типы — это для меня загадка» — думает он. Здесь вспоминается путешествие янки в доспехах и в обществе прекрасной дамы. Какая это была для него пытка! Смысл этой литературной параллели в сходстве положений героев Твена и Лема — оба попали из нормального мира в страну идиотов, не пуганых у Твена и, наоборот, сильно испуганных у Лема. Впечатления у обоих примерно одинаковые, но Тихий в лучшем положении — он может сбежать. И делает это, придя к выводу, что лучше жить среди каннибалов Кассиопеи (а жить можно, будучи ядовитой для аборигенов пищей), чем в обстановке интеллектуального каннибализма на опутанной интернетом Земле.

В рассказе поставлено много вопросов, но чёткий ответ дан Автором только на один, самый, видимо, животрепещущий для заказчика. Это вопрос — почему «не все женщины КРАСИВЫ?». Где же результат естественного отбора? Ответ прост — в пещерах, где и прошла почти вся история человечества «наверняка было очень темно». Замечательная идея, соответствующая изображённому Автором уровню научного мышления.

*) Вот что говорится об этом в Третьей книге Царств. «Девица была очень красива и ходила она за царём, и прислуживала ему; но царь не познал её.» Но это последнее, решающее обстоятельство никому не было известно. Поэтому, когда (после смерти Давида), сводный старший брат царя Соломона Адония попросил у царя разрешения жениться на Ависаге, царь не просто отказал брату, но и приказал его убить. Адония любил Ависагу и ему может быть и было известно (от неё), что она девственница, но Соломон воспринял (или только сделал вид) просьбу брата, как оскорбление памяти отца и, воспользовавшись случаем, убрал конкурента.

В те древние времена всё было просто — царю Соломону не нужны были доказательства, на его стороне был Господь. Во время, описываемое Лемом, попытки что-либо доказать упираются в запутанное и бессильное против достижений технического прогресса законодательство с одной стороны и продажность правозащитников с другой. И это время уже наступило.

«Десяток вспыльчивых девочек посадить в кастрюлю с оливковым маслом и поставить на плиту. Как только они вскипят, сразу лить сверху холодный майонез. Очень калорийное блюдо.»

Г. Остер «Книга о вкусной и здоровой пище людоеда», рецепт «Вспыльчивые девочки под майонезом».

Чтобы написать такую повесть, не нужно доводить себя до какого-то особенного состояния. Надо всего лишь прочитать вторую часть книги «Вредные советы», выходившей в издательстве «РОСМЭН» в конце прошлого века, знать, кто такой Чикатило и, главное, владеть писательским мастерством на уровне Себастьена Жапризо, никак не ниже. По психологической глубине и запутанности детективного сюжета «Читатило» не уступает лучшим произведениям великого французского мастера, таким, как «Убийственное лето» , «Женщина в очках и с ружьём в автомобиле» и «Ловушка для Золушки». К тому же главные герои Жапризо и повести Щёголева — молодые женщины. Но произведение Щёголева не просто детектив, это ещё и остро полемическая повесть, повесть — ответ на книгу другого Автора.

Уже давно «Вредные советы» Григория Остера выходят без поваренной книги людоеда, но во многих семьях эти первые издания существуют, как неразорвавшиеся во время войны снаряды, и именно в таком качестве воспринял эту книгу Автор повести «Читатило». Должен признаться, что, хотя я и сомневался, что эти «кулинарные» рецепты можно читать детям, но особой опасности в них не видел, считая юмор, в них содержащийся, лишь немного более чёрным, чем юмор вредных советов.

Прочитав «Читатило», я понял, что сомневался не напрасно, что возможны ситуации, в которых снаряд может разорваться. Щёголев высказал простейшее соображение: «В теории всё здорово, книжка полезная, автор — изысканный остряк. А на практике душегуб каждую фразу понимает буквально».* Очевидно, это дошло и до Григория Бенционовича, пусть поздновато, но это всё-таки лучше, чем никогда. А досталось ему от Щёголева в этой повести по полной программе. Книга Щёголева, где фамилия Автора людоедских рецептов упомянута трижды в почти не изменённом виде, да ещё и все три раза в одной строчке (!), должно быть стоит у него (Остера) на почётном месте в его рабочем кабинете, как особо изысканный сувенир. Достойное место она должна занимать и в личной библиотеке Сергея Лукьяненко, которого Щёголев также не обошёл своим вниманием, правда мимоходом, в соответствии со «степенью вины».

Уважая Григория Остера за его остроумные вредные советы для людей различного возраста или для специалистов в некоторых отдельных областях человеческой деятельности (для бизнесменов, жуликов и воров, работников коммунальных служб), я хочу здесь замолвить слово в его защиту. Конечно, было ошибкой поместить под одной обложкой первую (из четырёх) часть советов и рецепты. Ошибка исправлена. Но если вам в руки попадётся издание советов большого формата без номера части на обложке, не давайте его детям и спрячьте, скоро оно станет раритетом. Полное же издание советов для детей, да если ещё и вместе с задачником (ненаглядным пособием по арифметике) — это отличное средство для воспитания двух таких необходимых черт характера, как чувство юмора и самоирония, — качеств, без которых жить в ускоренно тупеющем мире становится с каждым годом всё труднее.

Есть и ещё одно соображение. Неужели писатель не может донести до вменяемой аудитории свои фантазии из опасения, что какой-то клинический идиот начнёт реализовывать их на практике? Рецепты Остера всё-таки очевидно юмористические, а что тогда делать Сорокину с его «Романом», «Льдом», «Голубым салом» и т. п.? Ответ прост — каждый должен заниматься своим делом: писатели пусть пишут книги, а милиция должна быстрее обезвреживать тех, кто начинает «дварковать сограждан влендишным способом».

И последнее. Вероятно, только человек с очень крепкими нервами может описывать настолько ужасные сцены. И нет ничего удивительного, что в повествовании появляются бросающиеся в глаза проколы. В одной из таких сцен маленькая девочка, которой жить осталось несколько секунд, громкими криками зовёт на помощь. Очень громкими, хотя её рот заклеен, вероятно, скотчем, о чём сказано несколькими строчками выше. Автор не замечает этой нестыковки, он-то слышит эти вопли в своей голове...Видимо, не зря труд писателя иногда называют каторжным. Бог в помощь, Александр!

*) В книге много жестоких сцен, но особенно страшны два финальных эпизода, и многим лучше этого не читать. В одном из них (не самом страшном) описаны действия душегуба, буквально воспринявшего нижеследующий рецепт, названный Автором «Вредных советов» «фарш из марширующих мальчиков». Вот этот рецепт: «Построить марширующих мальчиков по росту, дать им понюхать пороху, из ряда вон выходящих отсеять, остальных пропустить через мясорубку. Назад не выпускать. Готовую массу посыпать игрушечными пистолетами, барабанными палочками и сделать из марширующих мальчиков одну большую котлету».

Эта история даёт очень хорошее представление о методе работы Андерсена. Очень похоже на то, что, начиная повествование, он понятия не имеет, о том, чем оно закончится. Герои начинают жить собственной жизнью и вытворяют иногда такие вещи, которых сам Автор едва ли мог от них ожидать. Но это естественно, поскольку вполне соответствует авторской манере мышления — он (Автор) сам пишет частенько нечто, идущее вразрез со здравым смыслом, нечто такое, чего и в сказке-то не может происходить. Примеров много даже в этой короткой истории. Розовый куст растёт над прудом и розы любуются своим отражением в воде. Куст растёт у «самой стены домика», и при этом розы видят в воде не только себя, но и гнездо под крышей, где живёт воробьиное семейство. Хитрый сказочник здесь нарушает законы физики, в частности оптические законы отражения света в зеркале, но как будто не замечает этого. Действительно ли не замечает? Об этом невозможно догадаться. Как и о том, почему розовый куст, находясь под самой стеной, остался цел при пожаре, полностью уничтожившем домик. Розы ведь не защищала от огня какая-нибудь фея, а только это и могло его спасти. Что это значит? Что красота не горит или, что Автор забыл, в каком месте он посадил свои розы? И опять правильный ответ дать невозможно.

Вот ещё интересные и трудно объяснимые моменты из этой истории. Старая голубка, которая не знает, что маленькие серенькие птички, прыгающие под ногами голубей, это воробьи. Не знать этого может только птенец, впервые вылетевший из гнезда. Значит ли это, что и среди голубей встречаются выжившие из ума старики? Я склоняюсь к мысли, что Андерсен здесь имел в виду именно это. Основанием для такого предположения послужил весёлый бродяга-старичок-мыловар, не пожалевший не то, что труда и собственной куртки, но даже сусального золота на издевательскую проделку, приведшую к тому, что собственные птенцы приняли участие в убийстве матери-воробьихи. Чисто человеческая, между прочим, акция — заклевать как можно быстрее того, кто не скрывает своего блеска среди серой толпы. Это ли было главной целью Андерсена, а старый маразматик был только средством? Снова вопрос, на который нет ответа. Каков бы ни был метод работы Андерсена, задуматься о серьёзных вещах его истории заставляют не редко.

Кончается история хэппи-эндом совершенно не имеющим отношения к предшествующим событиям, как будто Автора вдруг осенило и, воскликнув «Эврика!», он пересадил чудом выживший куст, количество роз на котором, как легко заметить из текста, было чуть ли не бесконечным, на могилу Торвальдсена у стен его музея. Теперь бессмертная красота цветущих роз объединена с не менее бессмертной красотой творений великого скульптора. И, хотя воробьи не понимают, «что хорошего [такой перевод — mr_logika] в таких красных кляксах?», но всё равно говорят: «Как хороша жизнь!».

Может быть имеет смысл при чтении некоторых (не всех, разумеется) историй этого самого необычного из сказочников 19 века превращаться в беззаботно чирикающего воробья, чтобы не казались сложными, возникающие при этом вопросы? Дело не простое, но сам Андерсен, очевидно, такой способностью обладал.

Комов. А вам не кажется, что аморально повергать человечество в состояние шока? Создавать в массовой психологии комплекс неполноценности, поставить молодёжь перед фактом конечности её возможностей!

Логовенко. Вот я и пришёл к вам, чтобы искать выход.

Комов. Выход один. Вы должны покинуть Землю.

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий «Волны гасят ветер»

Прочитав роман с большим опозданием, только теперь понял, откуда взята главная идея таких значительных явлений советской фантастики, как «Чёрный человек» и «Волны гасят ветер». Очевидно, что Шепард Блэйн близкий предшественник двух Даниилов — Шаламова и Логовенко, что отнюдь не меняет моего отношения к названным мной двум произведениям.

Сначала коротко изложу свои соображения о том, почему в названии повести использовано слово время, иначе говоря, — почему не «Что может быть проще телепортации?» (такой вопрос прозвучал в одном из отзывов и показался мне интересным). Телепортация это такое перемещение предмета в пространственно-временном континууме, при котором пространственные координаты меняются намного более значительно, чем временнЫе. Из СТО следует, что это невозможно, если скорость движущегося объекта не превышает световую. Но в фантастике скорость пересылаемого объекта бесконечна, и объект мгновенно оказывается в точке прибытия (у Саймака Блэйн «сбегал» на далёкую планету и обратно, когда замерзал на острове). Поэтому в фантастической литературе можно переместить предмет, например, на сто километров в сторону и на две секунды в будущее (временнАя координата обязательно изменится при перемещении в пространстве), а предмет через две секунды окажется в настоящем, потому что таково свойство будущего — оно не может не стать настоящим. Таким образом, путешествие во времени даже с фантастических позиций выглядит гораздо проще, чем телепортация, требующая нарушения фундаментального свойства Вселенной — постоянства скорости света и её независимости от системы отсчёта*. Саймак имел об этих вещах собственное представление, и в романе есть очень интересные и неожиданные описания перемещений главного героя Шепарда Блэйна как в прошлое, так и в будущее. Блэйн, носящий в голове копию сознания (или разума, как предпочитает говорить Автор) своего Розового приятеля, пока только учится пользоваться новыми знаниями, но, очевидно, в скором времени станет полноправным членом довольно многочисленного сообщества разумных существ, с которыми «побратался» Розовый за миллионы лет своего существования. Для такого существа, как этот Розовый галактический реликт (вспоминается другой роман Головачёва), практически бессмертного и обладающего знаниями всех цивилизаций двух соседних галактик, пожалуй и в самом деле ничего нет проще времени. Вырисовывается грандиозная перспектива развития человеческой цивилизации, надо только искоренить зло на Земле, справиться со своими оборотнями. Но их подавляющее большинство и Автор не даёт ответа на вопрос, как это сделать. Один из вариантов неприемлемого решения проблемы в романе показан. Это вариант обмена разумом с маньяком. Людей с абсолютно несовместимыми в одном мозге сознаниями (чертами личности**) ждёт неминуемое безумие и смерть. Это я понял ещё до того, как дочитал до самоубийства Финна, хотя обычно, читая Саймака, даже не пытаюсь мысленно заглядывать вперёд. С большими мастерами такие попытки чаще всего безрезультатны. Блэйну-Розовому разум Финна вреда не принесёт, силы слишком не равны. А вот польза от разума Финна оказалась такой, что её, как говорится, невозможно переоценить. Блэйн, как герой рассказа Шекли «Заяц» Джонни Франклин, открыл Истину и научил несколько десятков телепатов и левитаторов этой Истиной пользоваться. Земля со своим куклуксклановско-черносотенным населением определённо вскоре останется без ушедшей в развитии вперёд части людей и будет решать свои проблемы самостоятельно. Правда есть надежда, что Блэйн не окажется одиночкой, найдутся и другие, кому свойственна жажда справедливости и желание «бросить вызов всем негодяям», и землянам будет оказана вся возможная помощь.

Как обычно, не могу пройти мимо тех моментов в романе, которые остались для меня покрытыми мраком. Я имею в виду декорации, в обрамлении которых происходит действие представленной Саймаком драмы. Декорации невероятно наивны и примитивны аж до идиотизма (тут есть что-то общее с повестью Андерсона «Царица ветров и тьмы», вызвавшей у меня местами не меньшее недоумение). Во-первых, сознательно ли Автор снабдил автомобили реактивными двигателями, сделав ненужными колёса и вместе с ними гордость Америки — дороги? По очевидным причинам невозможно представить себе езду в городах на таких машинах, дистанция между которыми перед светофором не может быть меньше 20 метров. Кроме того, автомобили в романе движутся, не касаясь земли, следовательно двигатели вертикальной поддержки поднимают в воздух невообразимое количество пыли. Но вопрос, типа, чем будут дышать пешеходы, Автора не волнует, ему не до пустяков, надо решать глобальные гуманитарные проблемы. Столь же очевидна и другая, пожалуй, ещё более крупная ересь — у этих машин атомная энергетическая установка (миниреактор, как на последних разработках наших торпед и высокоскоростных ракет), и поэтому они не нуждаются в заправке, а дороги страны не имеют заправочных станций. Но ещё ни один фантаст не использовал прямое преобразование тепловой энергии атомного распада в кинетическую энергию реактивной струи. Это противоречит законам механики и термодинамики. Достаточно задуматься о том, что такое эта реактивная струя, из чего она состоит, как тут же возникает сомнение в целесообразности отказа от заправочных станций. Не лучше ли было бы переоборудовать их под аммиак или водород, которые служат в миниреакторах т. н. рабочим телом? Видимо, это тоже не заслуживающая внимания мелочь.

Не верится, что это обычные ляпы, слишком уж они в глаза лезут, слишком много в романе езды без заправки на реактивных авто. При этом в романе уже работает то, что у некоторых фантастов называется «нуль-транспортировкой» — это та же телепортация только в техническом варианте, т. е. освоен и широко применяется способ мгновенного переноса живой и неживой массы на большие расстояния. И это замечательно, хотя и неправдоподобно***, а то, о чём написано чуть выше, я иначе, как глупостью, назвать не могу. Если это такой писательский приём, то цель его мне осталась неясной. Как я уже писал в некоторых отзывах, я согласен со Станиславом Лемом в том, что фантастика только проигрывает от соседства с не вызывающей ни малейшего доверия квазитехнической ерундистикой.

Поставить роману более низкую оценку помешал только очень понравившийся мне образ отца Фланагана, свидетельствующий о том, что Автор не считает Церковь совсем уж бесполезной для человечества организацией, да ещё блестящее изображение состояния человека с петлёй на шее за секунды до казни.

*) Саймак вряд ли руководствовался похожими соображениями при выборе названия своего романа. Временем в романе управляет Розовый, а он бессмертен. Думаю, что в названии романа отражена именно его точка зрения.

**) В одном из отзывов приводится известная истина, что человек использует для знаний и их применения довольно малую часть своего мозга (поэтому колоссальные знания Розового помещаются в голове Блэйна). Отзывист спрашивает, — а «что дремает там, в остальной части?» (привожу цитату без искажений). На этот вопрос наука ответа пока не дала. Мне кажется, что свойства личности, всякого рода тонкие нюансы поведения человека, особенности характера и воспитания, привычки — как раз там-то и хранятся, в этой остальной части, и места эта информация занимает едва ли меньшее, чем то, что мы называем знаниями.

***) Телепортация — это то, чего нет, это следствие открытия Истины, не открытой пока. А ядерная энергетическая установка, не нуждающаяся в заправке «горючим» (веществом, создающим тягу), это элементарное искажение истины, которая уже открыта.

«Летят перелётные птицы / Ушедшее лето искать. / Летят они в жаркие страны, / А я не хочу улетать. / А я остаюся с тобою / Родная моя сторона! / Не нужно мне солнце чужое, / Чужая земля не нужна.»

М. Исаковский (и М. Блантер)

Этот случай из разряда тех, довольно редких в моей практике, когда вопрос «с чего начать» вообще не возникает. Конечно вот с этого.

«Сегодня у берега нашего бросил / Свой якорь досель незнакомый корабль, / Мы видели отблески пурпурных вёсел, / Мы слышали смех и бряцание сабль. / Тяжёлые грузы корицы и перца, / Красивые камни и шкуры пантер, / Всё, всё, что ласкает надменное сердце, / На том корабле нам привёз Люцифер. / Мы долго не ведали, враг это, друг ли, / Но вот капитан его в город вошёл, / И чёрные очи горели, как угли, / И странные знаки пестрили камзол.»

Это написано в другой стране за 20 лет до Кадата другим сновидцем, не менее опытным, чем Автор Кадата, в котором можно найти следующие строки: «...предпочитали шёпотом рассказывать о чёрных галерах. Одна из этих галер через неделю должна была прибыть в порт с грузом рубинов, и горожане с ужасом ожидали дня, когда она бросит здесь якорь. У сходивших с этих галер купцов были огромные рты, а их тюрбаны с торчащими над лбами двумя верхушками свидетельствовали о дурновкусии их владельцев. Их ноги были обуты в сандалии — короткие и диковинные, каких не найти в Шести царствах. Но тревожнее всего была тайна, связанная с невидимыми гребцами.»

Я начал цитировать Кадат с чёрных галер потому, что с ними оказалась тесно связанной оригинальная (полной уверенности, что оригинальная, у меня нет, просто хочется так думать) идея Лавкрафта — идея о местонахождении Ада на обратной стороне Луны. Это, одно из лучших представлений Ада в фантастике, к сожалению слегка подпорчено присутствующим в нём космическим как по расположению, так и по величине, ляпом. Приведу коротко свои соображения по этому поводу. У меня нет возражений против перелёта галеры с гребцами, купцами и товарами с Земли на Луну с последующим плаванием по лунному морю; как любому известно, на Луне полно морей. Точно так же у меня не вызывает вопросов и сомнений способ, которым передвигается в русских сказках (о связи Кадата с русскими сказками разговор впереди) ступа с бабой Ягой. Способ этот, напомню, весьма прост — ступа «идёт, бредёт сама собой». И, наконец, я просто-таки приветствую гигантских котов с Сатурна, каких угодно, пусть даже и квантовых, как у Фредерика Пола. Но, если уж Автор не забывает упомянуть, что галера доставила Картера именно на «загадочную незримую сторону» Луны, то появление над горизонтом этой части Луны «гигантского сверкающего диска Земли, раз в десять больше видимой нами Луны» является бесспорным ляпом, заметно снижающим впечатление от этой замечательной сказки. Такое нельзя прощать никому, а большим мастерам в особенности. Радует, конечно, что больше в Кадате подобных казусов нет. Есть пара-тройка мелочей простительных, хотя и неприятных. Первая такая мелочь это чёрный оникс, из которого выстроен целый город. Оникс не бывает чёрным, а бывает жёлтый, белый и различных коричневых оттенков с белыми и чёрными узорами. Жаль, что Автор не использовал такой замечательный материал, как обсидиан. А инкрустации из оникса! Это был бы шедевр градостроительного искусства. Вот ещё нечто, чего я не понял и, видимо, понять не способен: «...Картер увидел, что человекоподобные существа выполняли самые презренные виды подневольной работы, для которой не требовалась физическая сила, — стояли у штурвала, готовили пищу, были посыльными или вели торговлю...». Ну, посыльный ещё сойдёт с грехом пополам, но назвать презренными профессии рулевого, повара (кока) и купца — это выше (а, скорее, ниже) моего понимания. И третья мелочь — существует некая заброшенная каменоломня (ониксовая), «где в незапамятные времена добывались такие исполинские глыбы и блоки, что самый вид их вызывал ужас у всех...». Когда Картер находит эту каменоломню, то видит вырезанные в её стенах «огромные, в ярд шириной, квадраты, свидетельствовавшие о размерах глыб, некогда вырубленных здесь безвестными резчиками.» Ярд меньше метра, квадратная плита такого размера может вызвать ужас разве что у муравья. Или тут какая-то дурацкая ошибка со смыслом этих квадратов в переводе. Другой ошибкой перевода мне кажется «непотребная жестикуляция», которую используют в чисто деловом разговоре рогатые чёрные летуны, упыри и ночные призраки. Это уже полная чушь.

Добавлю к этому перечню одну опечатку, которую я считаю (воспользуюсь здесь определениями, которые буквально кишат в тексте повести, как безымянные, безглазые, безумные и вечно голодные личинки Иных богов) ужасной, кошмарной, жуткой, мерзкой и отвратительной. Картер, обращаясь к упырям, говорит, «что считает себя вправе попросить их о такой же услуге, как и та, что была не так давно оказана им собакоподобным прыгунам.» Эта бессмыслица станет нормальной фразой, если написать «собакоподобными прыгунами». Вот где истинный-то хоррор, до которого далеко даже Лавкрафту.

А вот мелочь из числа приятных (и таких в повести огромное количество, она почти сплошь из них и состоит). Это словосочетание «высокопоставленный упырь». Чуть ли не каждый день их вижу и о них слышу; удивительно, что эта ёмкая характеристика не звучит в СМИ. Может быть по причине её неполиткорректности?

Как и обещал, немного о сказках. Так совпало, что в один из дней, когда читал Кадат, мне повезло с пополнением моей небольшой коллекции детских иллюстраций. Стараюсь, по возможности, приобретать самое лучшее, и вот книга под названием «У лукоморья...». У неё два автора, один из них, как не трудно догадаться, Пушкин. Второй — художник Михаил Бычков, нарисовавший в большом формате каждую строку вступления к «Руслану и Людмиле», причём, каждая иллюстрация на весь разворот, всего 13 картинок. Думаю, это издание войдёт в соответствующий золотой фонд, объединяющий художников уровня Скотта Густафсона. Если бы не эта книга, мне вряд ли пришло бы в голову сравнение невероятно причудливого мира Лавкрафта с огромным, до невообразимых пределов разросшимся Лукоморьем, где «лес и дол видений полны», где чудеса, где леший бродит, где «на неведомых дорожках следы невиданных зверей» и, внимание (!), где кот учёный, прогуливаясь вокруг огромного дуба, такого же, какие растут в Зачарованном лесу, беседует с Пушкиным (есть и такая иллюстрация), очевидно, знающим кошачий язык не хуже Рэндольфа Картера. Нельзя, правда, исключить, что кот говорит на языке Пушкина. Это вполне возможно, ведь все мы отлично знаем, как чисто, абсолютно без акцента, говорит по русски простоквашинский кот Матроскин*. Да и в совершенстве владевшего французским Кота в сапогах не следует забывать.

Закончу ещё одной цитатой из того же сновидца, с которого начал.

«Они боялись — их найдут. / Кругом сновал весёлый люд: / Рабы, сановники, купцы, / С большими лютнями певцы, / Послы из дальней стороны / И в пёстрых тряпках колдуны. / Поклонник дьявола порой / С опущенною головой / Спешил в нагорный Анкобер, / Где в самой тёмной из пещер / Живёт священная змея, / Земного матерь бытия.»

Обычно я воздерживаюсь от прямых рекомендаций, но об этой поэме в прозе о том, что в огромном бесконечно разнообразном мире самое главное и дорогое для человека — это его родная сторона, о любви «к родному пепелищу» и к «отеческим гробам» (гробы тут особенно уместны) — об этой поэме говорю — постарайтесь не пропустить.

PS. Ещё один элемент «издательского хоррора, добавленного к авторскому. В книге издательства «Иностранка» «Иные боги и другие истории», которая сейчас передо мной, художник Пикман, ставший «высокопоставленным упырём», назван Ричардом Антоном, хотя в сборнике того же издательства «Хребты безумия» его имя Ричард Аптон, что, по моему, ближе к истине. В общем, как всегда, от чего-то вполне приемлемого, до чего-то абсолютно позорного один шаг (одна буква).

*) Уверен, что Матроскин такой же кот, как голован Щекн Итрч — собака.

Вегнер, будучи уже признанным (на ФЛ и, возможно, на родине) мастером описания сражений (см. повесть «Все мы меекханцы»), взялся в этом романе за сложнейшую задачу — представить ход битвы между очень крупными соединениями, происходящей на местности со сложным рельефом. По мере чтения я начал подозревать, что Автор проиграл всё, о чём пишет, на очень хорошем макете с фургонами из спичечных коробков, шатрами кочевников из завинчивающихся бутылочных крышек, с фигурками пеших и конных солдат, с игрушечными колесницами..., и даже, чем ч..., простите, писатель, не шутит, с изображающим ветер вентилятором, который гонит облака пыли. И, похоже, сам он ясно представлял происходящее, упуская при этом из виду одно существенное обстоятельство. Сейчас передо мной лежит из ряда вон выходящего качества издание — книга Карла Смита «Геттисберг 1863 год. Битва, создавшая Соединённые Штаты». В ней порядка семи тщательно выполненных цветных схем разных этапов и районов сражения, без которых, при самом тщательном его описании, было бы невозможно что-либо понять. Примерно так же сделана книга Франсуа-Ги Уртулля «!805. Аустерлиц. Битва трёх императоров», в которой схемы расположения войск наложены на бледный фон, представляющий собой карту местности. Так пишутся (пусть даже и не совсем так издаются) все книги по истории войн, авторы которых желают, чтобы их покупали*. Сражение между кочевниками и верданно при реке Лассе, не уступающее по количеству участников и кровопролитности Аустерлицу и Геттисбергу, без сопроводительных авторских рисунков плохо воспринимается читателем, который сквозь призму мощных описаний отдельных эпизодов с трудом различает истинную общую картину боя. Отдельные эпизоды, как небрежно подобранная мозаика, не связываются между собой и не складываются в единую панораму. Несколько лучше воспринимаются картины завершающего этапа сражения, когда неминуемое, в сущности уже свершившееся поражение фургонщиков, совершенно неожиданным образом оборачивается их победой, пожалуй, более чудесной, чем победа Наполеона при Маренго. Картины эти показывают несчастной замученной девочке собравшиеся в её голове духи вероятно не только для того, чтобы успокоить её боль...Не верится, что она умерла.

А если Кей`ла Калевенх умерла (хотя почему бы целительнице Тсаэран не вылечить её ещё раз?), то не появится ли в религии верданно первая святая — Святая Мученица Кейла? В пантеоне этого мира не так уж много богов, но ни одного святого пока не попадалось. Посмотрим.

Есть в романе одно интересное сообщение, что ли, никем, по моему не замеченное. Автор упоминает вскользь о каких-то весьма удалённых от Меекхана королевствах, с которыми установлены торговые связи. Это очень важно, т. к. означает расширение представленного в книге мира, наличие в нём путешественников или купцов, подобных земным Христофору Колумбу, Афанасию Никитину и Марко Поло. В последующих частях цикла, надеюсь, эти намёки воплотятся во что-то более ощутимое.

Полумагический мир Меекхана очень сильно отличается от земного; мили, футы, ярды, фунты и даже галлоны не должны никого вводить в заблуждение — это условности, такие же, как измерение возраста персонажей в годах (очевидно, земных), а длительности суток в часах. При всём при том упоминание о флейте, как о любимом музыкальном инструменте крыс, просто таки сбрасывает читателя на родную Землю — ну не может же быть таких совпадений! При такой колоссальной разнице во всех культурных основах! А если ещё вспомнить о чёрном коте, как необходимом атрибуте всякой ведьмы, о чём я писал в другом отзыве, то возникает впечатление, что полностью оторваться от земного фольклора Автору не удаётся. Но это настолько сложно, что вполне простительно, и я не буду порицать Автора за такие пустяки.

Не могу пройти мимо одного поразившего меня обстоятельства. Из 27-и человек, оставивших свой автограф в классификаторе к сегодняшнему дню, восемь рекомендуют эту книгу для чтения в любом возрасте. Т. е. научился читать — можешь практиковаться на Вегнере. Страницы книги, где весьма натуралистично показаны издевательства, сопоставимые с мучениями первых христиан или пытками инквизиции, которым подвергли маленькую девочку люди, имеющие душу (там действуют и те, кто души не имеет по определению), заставляют отнести их к одной из категорий преступников, описываемых в книге Рихарда фон Крафт-Эбинга «Преступления любви. Половая психопатия». Поэтому рекомендация этих описаний для чтения детям вызывает естественный вопрос — а как же устроены мозги у рекомендующих?

*) В качестве примера такой на среднем уровне изданной книги приведу труд Виктора Безотосного «Все сражения русской армии 1804-1814 гг. Россия против Наполеона» М. : Яуза : Эксмо, 2012. В этой книге 16 чёрно-белых схем, она исключительно интересна и легко читается, благодаря огромным знаниям и писательскому таланту Автора.

PS. По поводу ёмкости под плевки, которые яко бы кто-то собирался там пить. Любую влагу собирали осаждённые верданно для смачивания бортов фургонов. Мало помогало, но это другой вопрос.

Посвящается Антону с надеждой, что когда-нибудь он прочитает этот цикл.

Несмотря на небольшой объём, эта повесть содержит о мире Меекхана намного больше информации, чем почти все предшествующие. Становится ясно, что мир этот — абсолютно другой, очень мало похожий на наш. Совершенно не такие люди и совершенно иначе устроенные государства, что естественно, поскольку состоят они из этих людей. Сначала несколько слов о государствах. Вернее, об одном, т. к. фактически там оно одно и есть. Это Меекханская империя*. Существует и успешно развивается она благодаря разумной политике, проводимой по отношению к покорённым народам, к их традициям и религии. Без этого длительное существование империи таких размеров нереально. Странно другое. Ни одно государство никогда добровольно не ушло бы от берегов океана в глубь материка, пусть даже княжество, в крупнейшем портовом городе которого происходит действие повести, остаётся союзником империи. Объяснений этому пока (в предыдущих частях цикла) не было. А объяснить это следовало бы, тем более, что империя ушла из мегаполиса Понкее-Лаа не во время длительной войны с се-кохландийцами, а после победы в этой войне, когда требовались огромные средства на восстановление. Возможно, магия, которой насквозь пронизан этот мир и благодаря которой в нём отсутствует даже само понятие научно-технического прогресса, накладывает на него такой интересный отпечаток, частично отменяющий здравый смысл и экономические законы**.

Примером необычной (для нашего мира) отдельной личности конечно является ГГ повести вор Альтсин (после замены одной буквы он становится чем-то очень и очень похожим на дин Альта, личность известную всем любителям фантастики). Невозможно поверить, что так рассуждать и ТАК себя вести в исключительно тяжёлой ситуации способен не умудрённый опытом, бывалый сорокалетний мужчина, а восемнадцатилетний юноша, выросший в воровской среде и ничего не знающий о своём происхождении. Возможно, в дальнейшем Автор ещё вернётся к этому герою; я даже уверен, что вернётся, ведь в нём постепенно проявляются качества авендери одного из сильнейших божеств меекханского (в широком смысле) пантеона. И тогда станет понятно, что делало из него едва ли не сверхчеловека ещё ДО того, как он вытер кровь со своей ладони о рукоять Меча Реагвира. Заодно, может быть объяснится, почему этот парень, несмотря на то, что от него жутко разит потом и блевотиной, сначала наносит деловой визит чародейке и только после этого моется. Не потому же, наверное, что она относится к нему почти как к сыну? Здесь Автор вспоминает почему-то о чёрном коте, как о непременной принадлежности всякой ведьмы, но мне кажется, что это случайная оговорка, ведь чёрный кот это нечто совсем уж из другого мира, не того, который описан в цикле о Меекхане.

Теперь несколько слов по сюжету. Чародейка Зорстеана теоретически находит местоположение украденного Меча с помощью магического кристалла, в котором Меч отражается как большая светлая точка («Больших светлых точек в хрустале было несколько десятков.»). Положение этих точек можно перенести на план города, после чего можно будет отыскать Меч, не переворачивая город вверх ногами, разобрав его по камешку, как угрожает Великий Казначей. Взять под стражу несколько десятков адресов для правительства труда не составит. Так что на этом Альтсин мог бы считать свою задачу выполненной, хотя из повести не ясно, зачем он вообще за неё взялся, его же никто не обвиняет. Правда Великий Казначей по старой памяти попросил шефа Гильдии Воров о помощи. Ну так помощь была бы очень существенной и без того, чтобы совать свой нос в Храм с риском этого самого носа лишиться вместе с головой. Вот этот-то момент истины в повести никак не объяснён — какого чёрта Альтсин полез в эту преисподнюю сам, когда очевидно было, что всё дальнейшее его уже не касается? Можно только догадываться, что не есть хорошо, и лучше бы Автор дал хоть какой-нибудь намёк.

И напоследок немного о религии. В одном из предшествующих отзывов на этот цикл я писал об отношении Автора к религиозному фанатизму (мужчины в чадре). В повести «Колесо о восьми спицах» есть ещё один пример такого же, примерно, масштаба глупости, когда степной народ, разводящий лошадей, не может ездить верхом из-за клятвы, данной когда-то крайне неосмотрительно какой-то богине. Последствия этого обета для всего народа весьма печальны. И вот в этой повести читатель, наконец, знакомится поближе с теми, кто стоит за подобными явлениями, кто превращает мир в сумасшедший дом. Это жрецы, многие из которых по совместительству довольно сильные маги. Это «наши святые мужи, которые превратили Меч бога в орудие казни, чтобы набивать свои сундуки золотом». Из этой фразы достаточно выкинуть всего одно слово (меч), и тогда главный смысл повести станет совершенно ясным. Такая вот маленькая дистанция иногда может отделять героическое фэнтези от публицистики. Если цикл Вегнера популярен в такой религиозной стране как Польша, то возникает интересный вопрос, насколько он пользуется успехом среди польского католического духовенства, а, проще говоря, у жрецов... В биографии Вегнера указано его место проживания — Силезия. Чрезвычайно остроумно, пусть читатели сами догадываются, в какой именно части этого региона он живёт — в польской, немецкой или чешской. Мне кажется, в какой-то из двух последних.

*) Се-кохландийское племенное объединение государством можно назвать лишь в первом приближении. Это государство в зачаточном состоянии.

**) Чтобы пояснить эту мысль, забегу слегка вперёд, в повесть «Объятия города». Уровень меекханского экономического мышления можно оценить на примере уничтожения меекханцами уникального производства в Понкее-Лаа ценнейшего продукта — морской соли. «Соль, конечно, приносила головокружительные прибыли, но у Меекхана имелись собственные гигантские источники дохода в виде рудников в центральных частях империи. Ему не нужна была конкуренция своим горнякам и купцам.» Вдумайтесь — здесь говорится о конкуренции между добычей руды в глубине материка и добычей соли на окраине государства, или проще — между добычей руды и добычей соли. Комментарии, по моему, не нужны.

Эти три короткие повести — «Ибо люблю тебя больше жизни», «Будь у меня брат...» и «Поцелуй скорпиона» — связаны настолько тесно, что говорить о них по отдельности бессмысленно. По сути это три части одного произведения. В первой трагическая история любви, вторая — история попытки отца, оставшегося без семьи и имущества, отомстить за смерть дочери, третья — рассказ о попытке самоубийства, предпринятой Йатехом, содержащий вставки с воспоминаниями о его детстве и службе у купца Аэрина. Что касается любви, то отец не считает, что его телохранитель Йатех испытывал к убитой им Исанель именно это чувство. И он прав. Что же это за любовь больше жизни, если выбор в итоге делается в пользу жизни? А любимую, пятнадцатилетнюю девочку, спящую, Йатех убивает, боясь, что она, увидев его лицо, украла его душу. Если любишь, так не жалей души для предмета любви...Но вбитая в голову ещё в детстве бредовая идея о единой душе всего племени оказывается сильнее, что особенно удивительно и трудноожидаемо, поскольку Йатех полукровка, и, стало быть, убивая свою любовь, он предаёт память своей матери. И выбор Йатехом жизни, как и следовало ожидать, оказывается ошибкой, приводящей его в финале к попытке самоубийства традиционным для его народа способом. Но Автор не даёт ему умереть. Оказавшаяся на его последнем пути через пустыню прекрасная волшебница*, убедившись в его скорпионьей природе, берёт его к себе на службу. Тут читателю становится окончательно ясно, что за человек этот Йатех. Притча о скорпионе и тушканчике показывает, что бывают люди, устроенные лишь на самую малость сложнее скорпионов. Эта малость называется второй сигнальной системой.

Во второй части излагается религиозно-мифологическая основа культуры народа иссарам. Но какой бы красивой ни была религия, позволяющая убийство любви, такая религия не является истинной, по причине своей крайней антигуманности. Боги иногда могут требовать крови, ради справедливости например, но Законы Харуды, которые определяют существование иссарам, выходят за рамки разума. Разве не безумие заставлять скрывать лица даже мужчин?** Автор задаёт естественный вопрос — «как можно доверять кому-то, кто не открывает лица?» — , вкладывая его в уста самого тупого из своих героев и намекая тем самым, что уж это должно быть ясно всякому. И это действительно ясно любому, и, хотя среди знатных меекханцев есть люди, доверяющие воинственным безликим горцам (у одного князя целых шесть таких на службе), но после убийства, совершённого Йатехом, количество этих не то гостей, не то слуг определённо начнёт быстро уменьшаться. Так что не только себе, но и своему народу Йатех оказал плохую услугу.

К чему же мы пришли? В этих трёх повестях, сильно отличающихся от предшествующих частей цикла, речь идёт о религиозном фанатизме, о такой его разновидности, когда не уничтожают всех иноверцев подряд (хотя и не известно, что произошло бы, будь племя Йатеха раз, этак, в тысячу многочисленнее), но действуют в соответствии с известной сентенцией «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Автор не просто осуждает это явление, но и убедительно демонстрирует, что любой религиозный фанатик, даже способный произвести положительное впечатление, это потенциальный подонок, становящийся таковым после неслышного никому щелчка некоего переключателя, установленного когда-то какими-то демонами в его голове. Возможна ли религия без такого рода демонов? Будем читать дальше.

*) Эта девушка, вероятно (я пока прочитал только «Север — Юг»), авендери какого-то могущественного божества. Переводчик, беря пример с Автора, не сделал ни одного пояснения к тексту. Поэтому, приходится самостоятельно выяснять, что означает тот или иной термин. Предполагаю, что авендери происходит от avenger (агл.) — мститель. Согласиться с этим трудно, т. к. везде в уже прочитанных частях термин «авендери» используется в значении «воплощение» (т. е. аватар). Пример («Кровь наших отцов»): «Сетрен был силён, а его авендери считались опаснейшими в мире.» Возможно, по мнению автора, любой аватар — мститель, и не может быть чем-то иным...

**) Таким способом искусственно поддерживается изоляция целого народа. Сестра Йатеха, Деана, с гордостью («гордость рода и крови») рассказывает, что у её племени одна общая душа, но признаёт, что это наказание (!), назначенное им богами. Понимают, значит, что не подарок. Видимо, это выгодно правящей верхушке (о ней в этих двух повестях ничего не говорится кроме того, что плату за услуги своих воинов получает вождь племени), так им спокойнее живётся.

Эта повесть о мужестве и героизме написана в сдержанной (никакого пафоса) и точной манере, прекрасно соответствующей теме, которая может быть кратко обозначена словами «триста спартанцев». Тема эта бессмертна, как их подвиг, и будет встречаться в литературе, пока будет существовать этот вид искусства.

О батальных сценах говорить не буду, присоединюсь к тем, кто считает их выше всяких похвал.

Сначала несколько слов о юморе, с которым тяготы военной службы переносятся значительно легче. В этой повести юмор занимает особое место, подчёркивая человеческие качества этих железных ни перед чем не отступающих воинов. Остроумных реплик у Автора хватило аж на четверых героев. Лейтенант Кеннет-лив-Даравит уже известен читателю по повести «Честь горца», как остроумный человек; неплохие шутки выдают десятник Вархенн Велергорф и его в прошлом командир капитан Кавер Монель. Шутят даже рядовые стражники, но всех превзошёл по этому «показателю» пехотный полковник Дарвен-лав-Гласдерн. Одна шутка этого человека, который очень хорошо представляет, сколько времени ему осталось жить, и который только что получил страшную рану в лицо, просто вызывает восхищение. Так ведут себя настоящие герои, а когда читаешь о них, не следует опускаться до позорных рассуждений о том, насколько прилично «в десятитысячный раз пересказывать битву при Фермопилах».

Теперь считаю необходимым поговорить о некоторых неясностях. Вопрос первый — почему кочевники не сразу стали жечь баррикады из телег и фургонов горящими стрелами? Ответ в тексте повести даётся. Они торопились. Торопились захватить скопившихся в долине беженцев с их имуществом. Грабёж — это их главная цель. Они и попробовали решить дело лобовыми атаками, т. к. время горения баррикады не менее получаса, а баррикада не одна. Поспешили и долго не могли осознать свою ошибку.

Вопрос второй. Кто-то из бывалых, знающих, как ведёт себя стадо на бойне, как оно может в панике затоптать человека, посчитал, что здесь Автор ошибся — не стали бы животные стоять и ждать смерти, как будто парализованные ужасом. Но там нет стада в общеизвестном смысле, там смесь коров, лошадей, коз и овец, как эта масса поведёт себя, неизвестно, ни на какой бойне такого не может быть. Но главное не в этом. Бывалый и знающий упустил из виду одну мелочь. В повести забоем скота руководит чародей, Мастер Барен-кла-Вердонелл, владеющий Тропой Воздуха. Но ни один чародей не расскажет обо всех своих умениях сразу и первому встречному, будь он (встречный) даже и капитаном Горной Стражи.

И последнее. Не бывает такого, чтобы историческое произведение никак не соотносилось бы с современностью. И тут замечаешь некоторое сходство с нашей реальностью. Империя, нападающие на неё из восточных (или ближневосточных) степей кочевники, и, главное, горцы, уроженцы края, не так уж давно мирно присоединённого к Империи, служащие в Горной Страже, защищающей её границы. И это написано польским Автором!

Мы все войны шальные дети / И генерал, и рядовой. / Опять весна на белом свете. / Опять весна на белом свете. / ОПЯТЬ ВЕСНА НА БЕЛОМ СВЕТЕ. / Бери шинель, пошли домой..

Булат Окуджава.

Книгу прочитало 12 человек. Это просто фантастика! В смысле невероятно мало. Но это может быть и хорошо. Почему? Постараюсь обосновать эту странную на первый взгляд точку зрения.

Это наиболее откровенные и наиболее страшные воспоминания о войне из всех, которые мне приходилось читать. Цитировать можно страницами, даже главами, но я ограничусь двумя небольшими выдержками из книги. Первая — эпизод из рассказа об одном негодяе.

«Как-то я дежурил у телефонной трубки в штабе дивизиона, а Петька занимался тем же, но на наблюдательном пункте, который разместился в небольшом крестьянском хуторе между нашими и немецкими траншеями... [...] ...Наши разведчики ... воспользовались затишьем и предались весёлым развлечениям. Они заперли хозяина и хозяйку в чулан, а затем начали всем взводом, по очереди, портить малолетних хозяйских дочек. Петька, зная, что я не выношу даже рассказов о таких делах, транслировал мне по телефону вопли и стоны бедных девчушек, а также подробно рассказывал о происходящем. ... [...] ... Он знал, что я не имею права бросить трубку, что я не пойду к начальству, ... да и не удивишь его подобными происшествиями — дело ведь обычное.»

Второй случай обозначил собой тот предел, после которого Автор пришёл к выводу, что он потерпел «решительное, бесповоротное поражение во Второй мировой войне». Личное поражение.

В Германии познакомился он с очень красивой девушкой, дочерью аптекаря из города Цопот*. Далее — слово Автору: «Эрика была для меня прежде всего олицетворением того, что стоит за пределами войны, того, что далеко от её ужасов, её грязи, её низости, её подлости. Она превратилась для меня в средоточие духовных ценностей, которых я так долго был лишён, о которых мечтал и которых жаждал!». Дней, вероятно, около десяти они провели в одной комнате. Расставание было трудным. «Со временем мог бы получиться хороший роман, развиться большое чувство, но времени не было.» Через несколько недель Автору представился случай побывать в Цопоте проездом и он заглянул в аптеку. Но ни отца ни дочери не было. Новый хозяин аптеки поляк, делает вид, что ничего не знает. Наконец, от соседа, старого немца, инвалида Первой мировой, Автор узнаёт, что произошло: «... старик оживает, выпрямляется, человеческое достоинство проблескивает в его глазах. И он выплёвывает мне в лицо: — Их было шестеро, ваших танкистов. Потом она выбила окно и разбилась о мостовую! — И ушёл.»

И что же из этого следует? А вот что. Даже я, человек с вполне сложившимися убеждениями, после этого, проезжая мимо постамента, на котором стоит танк Т-34 (таких постаментов в стране сотни, есть они пока и за границей), вспоминаю тех шестерых танкистов и тот взвод разведчиков. И теперь уже это не выкинуть из головы, хотя я сам принимал участие в шествии Бессмертного Полка..., где, как мне теперь стало очевидным, шли люди с портретами в том числе и тех танкистов и тех разведчиков (портрет чудовищного связиста Петьки Шабашникова там тоже, без сомнения, был и будет), дело-то было обычное, теперь все они герои, да и тогда уже многие из них были героями**. Хотите ли вы, чтобы ваши дети (старшего, разумеется, возраста), прочитавшие эту книгу, задавали вам неудобные вопросы (их и без того хватает)? А хотите ли вы сами представить себя на месте Автора, буквально чудом (без преувеличения) оставшегося в живых, пройдя через ад? Не пошатнёт ли чтение его книги ваши взгляды на историю, на некие кажущиеся незыблемыми основы, заложенные родителями и школой? Если не боитесь всего этого, не боитесь, что Вторая мировая покажется вам проигранной, читайте Никулина.

*) Так, на немецкий манер, Автор именует всемирно известный польский город Сопот, пригород Гданьска, тогда называвшегося Данцигом.

**) В том числе и тот Сидоров, автограф которого на цоколе статуи Никулин приводит почти без купюр. Интересное было зрелище — над Рейхстагом развевается один символ Победы, а перед самым носом эта надпись — тоже ведь своеобразный символ. Но, признаюсь по секрету, творчество этого Сидорова не показалось бы мне ТАМ и ТОГДА совсем уж неуместным, а хватало ли в этом случае у немцев чувства юмора, это их проблема.

PS. На следующий день после моего появился ещё один отзыв на эту книгу. Отзывист приводит цитату из рецензии на «Воспоминания о войне» (авторы рецензии Алексей Пекарш и Григорий Пернавский), вводя при этом в оборот такое, доселе не встречавшееся мне понятие, как «рецензия на автора» (!) произведения.

На тот случай, если отзывисту станет стыдно и он свой отзыв удалит, приведу эту цитату ещё раз: «Однако, это всего лишь один из взглядов на войну, где все люди — сволочи, завшивленные и вонючие, где все мысли — только о вкусной еде и тёплой постели, где кругом только трупы и грязь.»

Это ложь, и я рад, что при обсуждении этого явно заказного опуса читатели опровергли её просто с помощью текста книги Никулина, не обойдя вниманием ни сержанта, стоившего роты, ни лейтенанта Лёшу (жаль, нет фамилии), ни спасение из концлагеря евреев, которых, чуть-чуть опоздай наши, расстреляли бы эсэсовцы, ни востоковеда Дьяконова (из новеллы «Игорь Дьяконов, или Кто победил немцев в Отечественной войне»). Рецензию следует прочитать, чтобы лучше понимать методы идеологической борьбы, но и комментарии не надо пропускать.

Назову те книги о войне, которые мне кажутся заслуживающими внимания. Во первых, это всё, написанное Марком Солониным (любая книга — образец исторического исследования); во вторых «Жизнь моя, иль ты приснилась мне...» В. Богомолова (на неё есть мой отзыв); в третьих и в четвёртых — Борис Слуцкий «Записки о войне» и «Прокляты и убиты» В. Астафьева.

Советую также прочитать то место из очерка Горького «В.И. Ленин», где Автор рассказывает, во что превратили Зимний дворец делегаты съезда «деревенской бедноты» в 1919 году. Это были отцы тех солдат, которыми командовал Никулин в Германии. Читавшие книгу Никулина поймут, какой эпизод из неё я здесь имею в виду.

«...с ним на роду вот что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменные ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом о притолоку.. [...] ... Я хотел бы знать, есть ли на свете учёный лоб, который бы от такого тумака не развалился, а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только целы ли ворота.»

Фонвизин «Недоросль».

В романе масса приключений, плохо только, что большая их часть не имеет отношения к подводной охоте. Например, сильно затянутый рассказ о продаже ордена с большим алмазом какому-то криминальному ювелиру (по некоторым признакам дело происходит в Венесуэле, но это не имеет значения). Один мельком высказанный в романе прогноз результатов мировой войны столетней давности (в романе она произошла давно, для современного читателя это прогноз) показался мне особенно неожиданным и ни на чём не основанным. О представителях азиатской расы (узкоглазых по терминологии Автора) сказано, что их «на Земле осталось не более нескольких тысяч». Вероятно, надо читать начало цикла, чтобы понять, куда делось более полутора миллиардов жителей планеты. Но что бы там ни было, Автору не следует рассчитывать на перевод своего романа, скажем, на японский язык, несмотря на популярность в Японии н/ф жанра. Думаю, он и не рассчитывает на это.

Один небольшой отрывок навёл меня на мысль, что Автор профессионально занимался стрельбой, и это подтвердилось в его биографии. Со вторым отрывком ещё интереснее. Вот эта фраза: «...я удивлялся, как мало полезной информации несёт в себе звук. По сути, он лишь отвлекает, а вся польза от него — предупреждение об опасности. Но если бы мир был совершенен, если бы в нём не было никаких опасностей, я бы предпочёл быть глухим.» Мысли эти принадлежат в романе главному герою, молодому человеку, который Автору весьма симпатичен. Когда же я узнал из биографического очерка, что Автор музыкант, то сначала не понял, как такое возможно, но поразмыслив, пришёл к выводу, что и барабанщик и литаврист тоже ведь музыканты. На каком инструменте может играть снайпер? Сомневаюсь, чтобы на скрипке или саксофоне.

Перехожу, наконец, к самому интересному — техническим основам всего того, что составляет главное содержание этого произведения, хотя и занимает в нём до странности мало места. Это та физика и те основанные на ней устройства, которые позволяют охотникам находиться на очень больших глубинах и решать там сложнейшие задачи.

В отличие от многих фантастических произведений, базирующихся на том или ином революционном научно-техническом прорыве*, в романе Янковского описание технической основы сюжета иногда столь детально, что начинает напоминать инструкцию по эксплуатации. Придётся привести очень краткие выжимки из неё. Внутрь квазиживого скафандра заливается некий рассол, несжимаемая жидкость, заполняющая дыхательную систему человека, в скафандре находящегося и мгновенно переходящего на жаберное дыхание (жабры — орган скафандра). Начнём с глубины 400 метров, куда охотники забираются не так уж редко. Давление на скафандр 40 ат. Жидкость внутри скафандра передаёт давление в заполненные ей лёгкие, а кислород, извлекаемый жабрами из воды подаётся в кровеносную систему. Таким образом, организм человека как будто бы оказывается под воздействием одного и того же давления, что снаружи, то и изнутри. Но не стоит забывать, что в теле человека есть и другие полости, кроме лёгких; что будет с пищеварительным трактом, с грудной клеткой и т. д.? Вопрос, что происходит с черепной коробкой, в книге даже не поднимается. Обогащённый кислородом рассол в голове при любом давлении приведёт к мгновенной смерти, да и способа залить мозг рассолом не существует. Через что заливать? Через пробку на макушке? Теоретически возможный вариант, но не хотелось бы добавлять глупостей туда, где они и без того в избытке. Если же в черепе нет рассола, то и давление там обычное, т. н. внутричерепное. А это опять же приводит к разрушению мозга как изнутри (из его кровеносной системы), так и снаружи — никакой череп (разве что титановый) не выдержит 40 атмосфер. Даже череп известного персонажа из комедии Фонвизина. Как-то сам собой напрашивается вывод, что не предусмотреть защиту головы можно только в том случае, если у самого изобретателя там нечего защищать. Да и о глазах надо бы как-то позаботиться, описанная Автором конструкция приведёт к тому, что глаза окажутся сначала глубоко в глазницах, а по мере погружения, где-то за двухсотметровой отметкой попросту вытекут в рассол. Есть и другие несуразицы, но не хочется доказывать очевидные вещи. Нельзя, по моему, основывать сюжет на откровенной глупости, зная, что фантасты уже давно решили проблему глубоководных исследований без батискафа. Этот метод заключается в фундаментальной обратимой перестройке организма, приводящей к появлению биоморфа с почти любыми заданными свойствами. Не то, что в глубине океана можно работать**, а даже на поверхности Юпитера, если только есть у него поверхность. Но при этом с Молчуньей в дюны не сходишь, на красотку Рипли*** не поглазеешь, эта работа чревата длительными командировками. Ну и конечно, Автору очень хотелось внести в фантастику свой собственный вклад. Он и внёс. Работал бы в цирке иллюзионистом, цены бы ему не было.

Всё же я ненадолго вернусь в глубины земного океана ради одного мысленного эксперимента. На этот раз работаем на четырёх километрах. Несчастная тонкая человеческая кожа, на которую давит по 400 кг. на кв. сантиметр с обоих, естественно, сторон... превратится во что? Правильно — исчезнет, как не было её. И что будем без кожи делать? Вопрос абсолютно риторический, поскольку в той субстанции, которая на такой глубине будет находиться в скафандре, уже будет невозможно узнать человека. Это будут его останки, имеющие крайне неприглядный вид.

И какой же итог? А вот какой. С Автором анализируемого романа произошла история, напоминающая кое в чём описанную Фонвизиным, но со значительно более печальным финалом. Автор разбежался, да забыл пригнуться, выставив свою техническую подготовку «в полный рост». Произошедшее столкновение с реальностью (что для фантастики не всегда безразлично) оставило от романа рожки да ножки, т. е. одни только сухопутные похождения героев, нереальную в действующем боевом отряде дедовщину, да небольшое ЧП на мелководье.

*) Деритринитация Стругацких, струнные звездолёты Головачёва, уникальный способ пилотирования космических кораблей Френка Герберта и т. п.

**) Здесь у меня появляется неожиданный союзник в лице Кира Булычева. В рассказе «О некрасивом биоформе» он упоминает о специфической задаче, связанной с погружением на шесть километров, которая была решена биоформами. Булычев отлично понимает, что для работы в таких условиях преобразование человеческого организма должно быть радикальным.

***) В романе Рита по кличке Рипли женщина выдающейся красоты. Сигурни Уивер по сравнению с ней просто мокрая курица. Она, во первых, не отличается такой уж выдающейся красотой, а во вторых ростом не вышла — всего 182 см. Но она нравится автору, и тут уж ничего не поделаешь.

PS. Хотелось знать, что думают об этом романе профессиональные рецензенты. Прочитав рецензию Глеба Елисеева в «Если» (№1, 2004), понял, что не ошибся в главном. Вот что пишет Елисеев: «Стилем, исповедальной интонацией и отменной проработкой фантастического антуража роман вызывает ассоциации с некоторыми работами Р. Хайнлайна и циклом «Война против Хторра» Д. Геррольда.» С последним автором не знаком абсолютно (от Елисеева только и узнал), что же касается Хайнлайна, то в трёх его «работах» из четырёх, на которые мной написаны отзывы, фантастический антураж (в частности научно-технические основы произведений) проработан отменно плохо. Если Елисееву кажется, что в этом плане Янковский находится на уровне Хайнлайна, то с этим мнением невозможно не согласиться. А вот стиль Янковского по моему довольно далёк от хайнлайновского, но это уже другая история.

Navigare necesse est, vivere non est necesse.

Плутарх. Жизнеописание Помпея.

Есть на свете немало / Поучительных книг. / Пусть тебя не пугает / Этих книг толщина. /

/ Если толстую книгу / Пополам разорвать, / То в два раза быстрее / Её можно прочесть.

Г. Остер «Вредные советы»

Очень скоро, 2 декабря 2017 года исполняется 470 лет со дня смерти Эрнана Кортеса — самой интересной личности из всей плеяды испанских первооткрывателей и завоевателей Америки. Соответственно, и очерк о жизни и подвигах Кортеса в книге А. Кофмана занимает самое большое место — почти 140 стр. Прожил он всего 62 года, но совершил славных дел больше, чем любой из его современников, за исключением разве только Магеллана да Колумба, положившего начало* всему периоду Великих Географических Открытий. К сожалению, это время применительно к Америке с не меньшим основанием можно назвать и периодом Великих Географических Преступлений. Кофман так это время не называет, но книга его полностью основана на документах и хрониках, и именно панорама преступлений гигантского масштаба открывается перед читателем. Таковы неумолимые законы Истории и с этим ничего не поделаешь. Столкнулись две очень разные цивилизации, сходные между собой лишь в беспощадном отношении к покоряемым народам (европейцы к началу 16 века уже примерно лет около двухсот успешно уничтожали друг друга, за исключением испанцев, все силы которых были направлены на Реконкисту**) и в привычке к человеческим жертвоприношениям, которые осуществлялись служителями соответствующих культов. Ацтеки окружили себя врагами, что и послужило одной из основных причин гибели их государства. Но, главное, победили мореплаватели и опытные воины, обладавшие лучшим оружием, сильные духом и просто умеющие воевать. Автор замечательно описывает, как благородные и справедливые идальго (а именно таким человеком был Кортес и многие другие конкистадоры) становились палачами целых городов и государств***. Так получилось (из-за неравномерности технического прогресса), что европейцы напали первыми, в результате чего население обеих Америк практически полностью исчезло и на его месте возникли новые цивилизации.

Автору удалось в очень увлекательной манере, не без юмора там, где он уместен, рассказать столько, что кажется странным небольшой объём книги. В ней не так уж много текста, поскольку количество иллюстраций огромно, а шрифт достаточно крупный. Но читать её неудобно. Следующее издание, надеюсь, выйдет в виде двухтомника в футляре. Такой вариант представляется мне оптимальным — книгу легче будет держать, если нет специальной подставки, и она, читаемая по одному тому, намного дольше будет сохранять первоначальный облик. Но и это издание представляет собой полиграфический шедевр, жаль только, что тираж маловат. Его не стоит даже и сравнивать с тиражом изготовленной не хуже «Истории доколумбовых цивилизаций» Галича (издательство «Мысль», 1990 г. ; мой экземпляр из 50-и тысячного дополнительного).

В заключение несколько слов об ошибках. Мне кажется, что на стр. 152 неверное пояснение к иллюстрации — написано, что беседа идёт с правителями Тлашкалы, но над изображением людей надпись «Теночтитлан». На стр. 247 вместо 1823 года напечатано «1523». Не обошлось и без мелких орфографических ошибок, но их очень мало. Есть вещи куда более неприглядные. На стр. 274 слова «Радостной была встреча старых соратников в Мехико» видимо взяты со следующей страницы, где они в слегка изменённом порядке присутствуют на своём законном месте. Не лучше обстоят дела и на стр. 385, где сообщается, что Бальбоа и Сото «оба появились на свет в городке Бадахос», хотя на стр. 48 местом рождения Бальбоа названо селение Херес-де-лос-Кабальерос, расположенное (на карте нынешней Эстремадуры) примерно в 100 км. южнее Бадахоса. Это, как минимум, нуждается в каком-то комментарии. На стр. 363 ещё хуже. Когда читаешь, что «река Пануко, открытая Грихальвой, впадает в море на восточном побережье Мексиканского залива», помня при этом, что Хуан де Грихальва исследовал Мексику (т.е. западное побережье залива), начинаешь терять массу времени на поиски реки Пануко, чтобы убедиться, что обнаружено ещё одно место в книге, где нельзя верить своим глазам, и, что побережьем Мексиканского залива здесь названо побережье Мексики, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы, ибо в одном случае побережье восточное, а в другом западное. В мою задачу не входит составление полного перечня опечаток и ляпов, так что тему на этом закрою. Сказанного достаточно, чтобы приведённый на последней странице внушительный список из трёх редакторов и двух корректоров вызвал у читателя некоторое недоумение.

Хочется закончить отзыв на хорошей ноте — Автор этой книги, преодолев немалые трудности, преподнёс любителям истории, желающим расширить свой кругозор, прекрасный подарок, в чём-то повторив тем самым подвиги конкистадоров, расширивших Испанскую империю до необозримых пределов. Мне кажется правомерной такая аналогия.

*) Арабы вышли в море раньше, но об этом ничего не было известно в Европе. Вообще, вопрос о первенстве в этой области спорный.

**) В 16 веке Испания наверстала упущенное во Фландрии.

***) Справедливости ради следует сказать, что далеко не все они были зверями в человеческом облике. Например, высоко ценимый Кортесом Кристобаль де Олид, вошедший в Историю, вследствие своего предательства Кортеса, «был, может, единственным из знаменитых конкистадоров, кто, пребывая на посту генерал-капитана, не совершил ни одной казни, не устроил ни одного массового избиения индейцев.» То же самое можно сказать и о Франсиско де Орельяне, человеке с трагической судьбой, первооткрывателе Амазонии. Только угроза голодной смерти вынуждала его отдавать приказы о нападении на враждебно настроенных индейцев.

PS. Ещё несколько слов по теме, которая кажется мне заслуживающей самого пристального внимания. В книге очень много говорится о золоте и прочих награбленных завоевателями ценностях. Конкистадоры выбивали из индейцев золото в виде главным образом ювелирных изделий, переплавляли их в слитки (почти всегда) и в таком виде увозили в Испанию, теряя при этом, как минимум, четыре пятых прибыли. Это очевидно (и об этом в книге упомянуто не единожды), т. к. изделие из золота и, например, изумрудов, стоит гораздо дороже (иногда несоизмеримо), чем необработанные компоненты по отдельности. Но другого выхода не было. Моё внимание в частности привлекла одна цифра. Это 300000 (триста тысяч) дукатов (стр. 762), которые губернатор Нового Королевства Гранада прихватил с собой, унося ноги из ограбленной им губернии. Мне стало интересно, сколько же он украл. На стр. 108 сообщается, что в одном дукате 4,6 г. золота. Так что ходка в Америку была совершена не напрасно — благородный идальго добавил к своему имуществу 1380 кг. золота. Это больше, чем доля императора при разделе золота Кахамарки. Безнаказанно. Вот что значит быть женатым на сестре жены императорского секретаря.

Второй интересный момент здесь вот какой. О каких таких дукатах идёт речь на протяжении всего повествования? В Испании никогда не чеканилась золотая монета с таким названием. Испанские золотые назывались эскудо и дублон (двойной эскудо — 6,8 г.). Тогда какие же деньги за своё золото получали на родине возвратившиеся живыми конкистадоры? Очевидно (Автор ничего об этом не пишет), это были венецианские цехины, флорентийские флорины, португальские крузадо, французские экю и т. д. Дукатами сначала назывались именно золотые монеты Венеции, но постепенно это название закрепилось во всей Европе, как синоним золотой монеты. Но даже и после такого экскурса в историю чеканки золотых монет, вопрос (о каких дукатах говорится в книге Кофмана?) остаётся открытым, т.к. вышеупомянутый дукат-синоним содержал не 4,6 а всего 3,5 г. золота. Возможно, у Кофмана речь идёт об эскудо (3,4 г. золота), а 4,6 г. очень похоже на ошибку. И крайне неприятное впечатление производит, когда видишь, что тебя откровенно держат за лоха, подсовывая потолочные цифры. На стр. 904 вдруг оказывается, что 15 тысяч мараведи равны 23-м дукатам. Но читатель уже давно знает (стр. 108), что в одном дукате 375 мараведи. Ну и зачем же так?

Отзыв заканчивается на хорошей ноте, почему бы постскриптум не закончить на ещё лучшей т. е. такой, которая когда-нибудь принесёт реальную пользу? Поэтому вновь открываю тему, которую закрыл (и напрасно) в основной части отзыва. На стр. 545 есть строка «Отбывавшему в Испанию Гонсало были устроены пышные проводы...». В книге, рассказывающей о судьбах конкистадоров, неважно хорошие они люди или плохие, ни в коем случае нельзя путать их имена. Поэтому моё пожелание — в следующем издании заменить в приведённой фразе Гонсало на Эрнандо даже если это ошибка не переводчика хроники, а самого хрониста Педро Писарро, в чём я очень сильно сомневаюсь, т. к. последний приходился Эрнандо и Гонсало Писарро двоюродным братом.

В конце последней главы есть изображение памятника конкистадору. Это действительно памятник Гараю, как гласит подпись, но в тексте говорится, что это «мощная конная статуя». Рискну высказать предположение, по моему, вполне правдоподобное, что конь конкистадора пасётся где-то поблизости.

И ещё неплохо было бы сделать следующее — занести в алфавитный указатель хрониста, секретаря Франсиско Писарро Педро Санчо де ла Оса, тогда его легче будет при надобности разыскать в книге.

Вместо ноты получился аккорд, надеюсь, он тоже будет услышан.

«Мне пришли в голову кое-какие новые мысли, которые могли бы, полагаю, показаться тебе интересными, и я охотно поделился бы ими с тобой, тем более что ты производишь впечатление очень умного человека.»

М. Булгаков «Мастер и Маргарита».

Не будучи поклонником Симона Петлюры, я всё-таки хочу начать эти свои беглые и поверхностные заметки о романе «Белая гвардия» с поистине петлюровской шпильки в адрес его Автора. Несколько цитат:

гл. 6 — «бррынь-брр-рынь» — так звенит звонок при открывании двери в магазин;

гл. 8 — «...бух... бу-бу-бу...» — это стреляют пушки;

гл. 8 — «Ти-у... пи-у... слухаю! еи-у... ти-у...» — это телефоны и реплика телефониста;

гл. 8 — «Фью... ах! Ах, тах, тах!» — «засвистал и защёлкал весёлым соловьём всадник у прапора.»

гл. 8 — «Арррррррррррррррррр-па-па-па-па-па! Па! Па! Па! рррррррррррррррррррр!!» — звук пулемётов полковника Болботуна, полк которого вступает в Город;

гл. 9 — «Др-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р...» и через три строки «Дррррр...Ти...Ти...ти...ти...» — тоже пулемёты, но с обоих сторон (перестрелка), «жидкая трескотня пачками» передана с помощью чёрточек;*

гл. 10 — «Вра... вра... вра... вра... вра... вра... вра...» — «кипуче забарабанил пулемёт на Печерске».

Спрашивается, зачем всё это звуковое сопровождение в стиле Джона Адамса или Эдисона Денисова? Почему-то об этой стилистической особенности романа нет ни слова в «Булгаковской энциклопедии» в статье «Язык и стиль». Вроде бы и литература совсем не детская, там эти изыски ещё можно было бы с горем пополам оправдать. Хорошо, что Льву Толстому не пришло в голову воспользоваться таким приёмом для усиления эффекта присутствия читателя в описываемых им сражениях. Да, читатель за полвека, прошедших со времени появления «Войны и мира», сильно измельчал, но дозволительно ли писателю идти к своему читателю таким странным путём, т. е. опускаясь до его уровня? И как соотнести эти упражнения с известным публичным высказыванием писателя: «После Толстого нельзя жить и работать в литературе так, словно не было никакого Толстого...То, что было явление Льва Николаевича Толстого, обязывает каждого русского писателя после Толстого, независимо от размеров его таланта, быть беспощадно строгим к себе. И к другим.»

Приведённые примеры иллюстрируют существенное различие между стилями Булгакова и Толстого, но есть и пример сходства, причём в отрицательном смысле. Я имею в виду постоянное навязчивое упоминание цвета волос Елены Турбиной**. Снова несколько цитат, такие заявления надо доказывать. «Елена раздвинула портьеру, и в чёрном просвете показалась её рыжеватая голова.» «Елена рыжеватая сразу постарела и подурнела» (здесь эпитет «рыжеватая» особенно неуместен). «Как Лиза «Пиковой Дамы», рыжеватая Елена, свесив руки на колени, сидела на приготовленной кровати в капоте.» «...без чего не может существовать ни в коем случае даже такой блестящий брак между красивой, рыжей, золотой Еленой и генерального штаба карьеристом...» (отсутствие слова «рыжей» нисколько не повредило бы этой фразе). «...он подошёл к важной рыжеватой Елене, и при этом глаза его беспокойно бегали.» «Анюта ... и Елена, растрёпанная, рыжая, подымали Турбина и снимали с него ... рубаху...». «Елена не раз превращалась в чёрного и лишнего Лариосика ... и вновь возвращаясь в рыжую Елену, бегала пальцами где-то возле лба...». «Седьмая — себе. Еленка рыжая и Николка. Кончено. Будут мучить. Погоны вырежут. Седьмая себе.» (даже спасаясь от погони и готовясь к смерти, Алексей вспоминает, что сестра рыжая!). Очевидно, что у Булгакова были веские основания, чтобы так и не прийти никогда к окончательному выводу о том, какой же всё-таки роман у него получился — сильный или слабый***. А он попросту противоречивый, местами сильный, местами слабый. Вот же сильнейшая сцена, возможно, самая лучшая в романе — молитва Елены за брата, причём на пианино лежат ноты каватины Валентина «Я за сестру тебя молю». Это и не молитва вовсе, а просто просьба не отнимать у неё, потерявшей только что мать и брошенной мужем, ещё и брата. Елена мысленно произносит речь, которую можно уподобить защитительной речи адвоката. Она просит Богоматерь умолить Сына, чтобы сотворил чудо, и ссылается на смягчающие обстоятельства: «Слишком много горя сразу...», «Посмотри, что делается кругом.», «Может быть, мы люди и плохие, но за что же так карать-то?», «Идут твои дни, твой праздник...». И умиравший, не оставивший никакой надежды тройке очень опытных врачей (Булгаков сам врач, видел умирающих от тифа, и даёт описание больного Алексея именно, как находящегося почти в состоянии предсмертной агонии), брат ожил как раз в тот момент, когда Елене показалось «что губы на лике, окаймлённом золотой косынкой, расклеились, а глаза стали такие невиданные, что страх и пьяная радость разорвали ей сердце.»**** Этот эпизод романа в сущности прекрасная агитация за веру, за силу молитвы, в каких бы выражениях она ни произносилась. Это и не удивительно, ведь написаны эти строки внуком священника и сыном профессора духовной Академии.

В романе много и других замечательно нарисованных эпизодов. Это, например, бегство Алексея от петлюровцев и его чудесное спасение Юлией Рейсс (в том числе то место, где Юлия провожает Турбина в туалет); это и визит Най-Турса к генералу за валенками для своих юнкеров, и сцена ограбления Василисы, и ещё многое другое, и среди этого другого особое место занимает приём доктором Турбиным сифилитика в пальто на козьем меху (это некто Русаков, сын библиотекаря) — Автор с помощью нескольких намёков не оставляет у читателя никаких сомнений в том, что это был сам Иисус Христос (но что-то подозрительно сильно смахивает этот тип и на Коровьева, хотя как такое возможно?), которому захотелось поближе узнать того, кого он недавно практически вытащил из могилы. А если это не так, то зачем вообще нужен этот эпизод, не имеющий никакой связи как с темой так и с героями романа? Впрочем, может быть, я преувеличиваю, и это просто пародия на некоторых современных Булгакову представителей загнивающих литературных направлений, этакая прелюдия к Массолиту.

Теперь несколько слов на тему слона из мухи. Всего одно слово, а сколько за ним всего просматривается! Слово это — имя, а имя — Явдоха. Девушка, явившаяся Василисе, как небесное видение, прекрасная, как Аврора с картины Бугро. Это украинский аналог русской Евдокии. В России она звалась бы Дуняшей. Не почувствовать контраст невозможно, и свидетельствует он о глубинной ментально-эстетической разобщённости так называемых «братских» народов. Эта вот разобщённость, давно замеченная врагами России, сейчас используется на всю катушку, на раскрутку которой понадобилось всего лишь 5 млрд. долларов и... несколько коробок печенья. Мог ли не чувствовать этого Михаил Афанасьевич? Случайно ли дал он своей красавице имя больше подходящее дочери дракона? Разумеется, я отдаю себе отчёт в том, что с точки зрения моих оппонентов для дракона больше подошло бы имя Евдокия. Тут и поспорить можно, но только оставаясь в рамках приличий, и, конечно же, не следует рыть окопы и открывать огонь.

Ещё несколько совсем уж мелких замечаний. Мне был очень интересен быт героев романа, их повседневная жизнь. Неплохо было бы встретить в магазине книгу «Повседневная жизнь киевлян в 1918 году», но такая книга пока не написана. Из булгаковского романа мы можем узнать, что Турбины живут в семикомнатной квартире и у них отличная библиотека. В общем, средний класс. Чем питаются, Автор не сообщает (очень кратко приводится только то, чем Ванда угощает Карася, и это впечатляет, есть даже шустовский коньяк*****), но зато называются некоторые напитки — это немецкое белое вино и водка, причём водки столько, что Мышлаевский (очень даже не дурак выпить, а, скорее, наоборот — дурак) советует смачивать ей щётку при вытирании пыли. Кстати, с этой неординарной личностью связано интересное обстоятельство, а именно то, что в портрете Воланда (на минутку прошу перейти в другой роман Булгакова) отсутствует описание его носа — важнейшей части лица этого господина, особенно если вспомнить о занимаемой им высокой должности. А нос Воланда невозможно представить без горбинки, пусть не такой внушительной, как у герцога Урбинского с портрета работы Пьеро делла Франческа, но достаточно заметной. Такой, например, какую имеет нос Мышлаевского. Если учесть, что у Виктора Викторовича глаза тех же цветов, что и у Воланда (у Мышлаевского зелёный глаз правый, у Воланда — левый), то полное отсутствие носа в портрете Воланда получает естественное объяснение — слишком заметное сходство Мышлаевского с дьяволом было бы творческим просчётом.

Вернусь к напиткам. Не брезгует белая гвардия и кофейком. Но, если считать этих офицеров обычными с точки зрения физиологии людьми, то кофе в Городе какой-то странный, что однозначно вытекает из следующей сценки: «Всё кончено! О, как я измучен... — полковник Щёткин удалился в альков и там уснул после чашки чёрного кофе, изготовленного руками золотистой блондинки.» Кофе, как снотворное??

По мере чтения романа замечаешь, что Автор совсем ничего не говорит о причинах революции, за исключением общего утверждения о наличии в обществе классового антагонизма. Но, всё-таки не совсем ничего, правда, доходит это не сразу. Где живёт у Турбиных горничная Анюта? Сказано коротко и прямо: «Мышлаевский, оголив себя до пояса в заветной комнате Анюты за кухней, где за занавеской стояла колонка и ванна, выпустил себе на шею и спину и голову струю ледяной воды...». Хозяева и гости, стало быть, принимают ванну в комнате горничной. Слава Б-гу, за занавеской. Вот ещё одна правдивая сценка — когда Лариосик складной кроватью защемил Николке руку, Николка, освободившись «молча кинулся в кухню, и там Анюта пустила ему на руку, по его распоряжению, струю холодной воды из крана.» Даже и тут без служанки не обойтись, хотя можно было открыть кран другой не повреждённой рукой. Ну сколько же могло продолжаться это давно отменённое крепостное право?

Закончу загадками, которые не сумел разгадать. И Елене, и Николке точно известно (разговор об этом приведён без недомолвок и письмо Коля читал), что телеграмму в 63 слова отправила лариосикова мама на имя Елены. Почему же, когда эта телеграмма, путешествовавшая больше недели (от Житомира), наконец, доставлена, Елена извиняется перед Ларионом за то, что начала её читать? А Николка чуть позже думает, что телеграмму отправил сам Лариосик. У меня нет никаких предположений о причине этой отдающей несколько водевилем путаницы, вполне, впрочем, безобидной. Очевидно только то, что эти нестыковки допущены Автором сознательно, слишком уж много места уделено этой телеграмме.

Из области орфографии — в романе очень странно выглядит глагол «бачить» в повелительном наклонении — «бач». Пример: «Бач! Бач! Сам Петлюра...Бач, Иван...». В романе много украинских слов, написанных по русски, вопросов это не вызывает. Кроме глагола «бач». На каком языке напечатано в тексте это слово без мягкого знака, который должен в нём стоять в обоих языках? Возможно, в 20-х годах мягкий знак в повелительном наклонении не был предусмотрен правилами, но почему и сейчас так пишут?

Ещё одна загадка. «Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.» Тальберг бежал... и был прав, что не стал ждать, когда за ним придут, как это делали сотни тысяч самых разных людей в двадцатых, тридцатых, сороковых годах — те самые сотни тысяч, додремавшие до того, что за ними «крысьей побежкой» пришли и превратили их в мучеников, нашедших свой конец кто в Бутове, кто в Левашове, кто в Колымском и в других подобных краях. Это для вас ваш абажур священен, а приходящим «крысьей побежкой» незваным гостям плевать и на вас и на ваши священные абажуры. Большего вздора, чем этот булгаковский призыв, похожий на обращение удава к сообществу кроликов, мне в литературе не встречалось. О чём думал человек, написавший этот бред? Не стыдно ли ему, дожившему до весны сорокового года, было впоследствии за эти слова? В наше время, в другой стране, эти слова можно понять иначе, но я пишу не о нашем времени.

И всё-таки, несмотря на все очевидные минусы, роман оставляет неизгладимое впечатление и никогда не будет забыт. Автор ещё не вошёл в полную силу, он в творческом поиске, который вскоре приведёт к созданию одного из величайших произведений русской и мировой литературы — роману «Мастер и Маргарита».

*) В первой р-последовательности 18 букв, во второй 20, в третьей 12, в четвёртой 5. Почему именно столько, не больше и не меньше? Как Булгаков определял, где нужно остановиться? Насколько это было для него важно? Чертовщина какая-то!

**) С её фамилией не всё ясно. В середине декабря 1918 года она Тальберг, а через полтора месяца приходит письмо из Варшавы, откуда читатель узнаёт, что они развелись. Так что неизвестно, какая у неё теперь фамилия. Да и когда они успели развестись, если в Киеве всё это время были петлюровцы, а муж был в Варшаве (и даже нашёл там новую жену)? Может быть, это результат неудачного сокращения Автором своего романа?

***) См. статью «Белая гвардия» в «Булгаковской энциклопедии».

****) Красивая формулировка, вот только вместо слов «пьяная радость» лучше бы прозвучал «восторг».

*****) Главный приз на всемирной выставке в Париже в 1900 году.

Книга, начинающаяся с точного указания возраста ГГ (в первой же фразе (!) — «Мне пятьдесят девять лет.»), внушает читателю уверенность, что это неспроста и что Автор внимательно относится и к другим подобным датам. Неспроста по той очевидной любому причине, что действие в начале романа происходит в сентябре 1938 года, когда до юбилея (60 лет) Сталина остаётся около года и трёх месяцев. Сразу же приходишь к почти очевидному выводу — ГГ и Коба одногодки. Вероятнее всего, ГГ не был в Петрограде в октябре 1917-го и поэтому не оказался среди расстрелянного большинства делегатов 17 съезда партии. Отношения ГГ и Сталина, ГГ и Лаврентия (этот, хотя и на 20 лет моложе, но Кобе самая надёжная опора) таким образом в достаточной степени проясняются. В семье ГГ положение более сложное. Читатель очень быстро (на 8-й странице) узнаёт, что его сыну Сергею* 25 лет, т. е. он появился на свет либо в 1912-м, либо в 1913 году. Так что Маша-Марыля ему не родная мать и дед (её отец) тоже не родной. А что Серёже 25, так это правда, он просто довольно быстро стал капитаном из-за недавно устроенной Вождём генеральной чистки Армии, поэтому тут Автору тоже можно верить.

Ладно, с возрастом разобраться как будто удалось, но вот как быть с некоторыми странными мыслями, которые Автор то вкладывает в уста ГГ, то высказывает от себя. Например, вот это: «Добуржуазная культура — единственная основа постбуржуазной культуры.» Это ГГ произносит среди своих, доверяя сыну, который не мог же привести в дом глупую девчонку. И этим бредом заканчивает свой в общем довольно умный монолог за чайным столом. А вот что приходит в голову ГГ во время его беседы со Сталиным. «Может, в Заполярье зацветут олеандры и народ сам собой потянется к Таймыру, в Коми, на Ямал и Колыму, чтобы зашибить большую деньгу и, радикально решая пресловутый квартирный вопрос, прямо по месту работы выстроить просторные семейные коттеджи у тёплых вод лазурного Ледовитого океана...». Но как может такой умный (эверестоподобно умный, по мнению девочки Нади) человек предполагать, что на лазурном берегу среди олеандров можно будет «зашибить большую деньгу»? Это уж точно не мысль ГГ, просто Автор забыл кое-что вычеркнуть из рукописи, перед сдачей её в набор.

Есть в книге и целая большая интермедия, совершенно невозможная в описываемое Автором время. Это застолье у Надиного отца. То, что этот т. н. учёный изрекает в присутствии людей, которых он видит впервые, гораздо более нереально, чем монологи ГГ в присутствии его дочери. Такие вещи тогда мог бы произносить вслух разве что клинический идиот, каковым этот профессор отнюдь не является, если судить по отрывкам из его биографии. А ещё — в квартиру к приятелю Сталина НКВД не могло бы приехать в 4 утра, имея, к тому же, совершенно не срочное задание, доставить на допрос его сына, задание элементарно решаемое с помощью телефона в нормальное время суток. Ночами приезжали не за этим.

В итоге сказать о книге что-то хорошее можно было бы при условии изъятия из неё совершенно ненужных, за уши притянутых, артефактов из будущего типа телевизоров, калькуляторов, какой-то гудящей в связи с аварией стратостата сети, МКАДа (никак нельзя было обойтись без него !) ..., но тогда это была бы совсем другая книга, полезная для тех, кто интересуется соотношением политики и морали, и конкретно трудностями тогдашних, да и нынешних, международных отношений. Лично я из этой книги ничего для себя интересного и нового не извлёк, кроме замечательного эпизода из биографии Утёсова. Это было неприятным сюрпризом для меня и, если это правда (несвоевременная поездка в Испанию и её последствия), то становится понятным, почему Википедия так старательно обходит в статье о нём период после выхода фильма «Весёлые ребята».**

Интересные мысли высказаны Автором о значении песен тридцатых годов, о том, почему они так долго живут, не теряя популярности. Но хотелось бы знать, согласен ли он с тем, «что к концу 30-х годов в Советском Союзе была выстроена «великая песенная стена», за которой не только томились, но и десятками тысяч погибали заключённые.» (Лев Мархасёв «ХХ век в лёгком жанре»; кстати, в этой очень информационно насыщенной книге нет ни слова о заграничных гастролях Утёсова, если не считать одной короткой фразы: «Утёсова за границу не выпускали».) Если судить по письму секретаря крайкома Карнаухова (а такие карнауховы сидели во всех краях), то, думаю, против «великой песенной стены» Рыбаков возражать не станет.

Что до рекомендаций, то людям старших поколений, родившимся в первой половине 20-го века, этот роман ничего не даст, а тем, кто помоложе может дать не совсем верное (а многие сказали бы, что и совсем не верное, особенно, если читали исследование Д. Рейфилда «Сталин и его подручные») представление о Сталине и некоторых его сподвижниках. Правда, сам текст хорош, талантлив, но, как сказал бы Арсений Тарковский, «только этого мало».

*) Предполагаю, что хорошо изучивший описываемое время Автор, назвал своего героя Сергеем в честь лётчика Сергея Кожухарова, роль которого в фильме 1939 года «Истребители» сыграл Марк Бернес.

**) С этой поездкой Утёсова в романе тоже не всё гладко. Автор пишет, что певец «дал несколько концертов. И не где-нибудь, а в Тэруеле, где буквально ещё руины дымились и не все трупы были опознаны и похоронены после многомесячной Теруэльской бойни.» (обратите внимание, как в этой одной фразе написано дважды название города, я цитирую точно по книге, стр. 211). Поступок Утёсова обсуждается на Политбюро в апреле 1939 года т. е. более чем через год после окончания этой самой бойни. Получается, что Утёсов там выступал весной 1938 года, что же тогда обсуждать через год? Но Автор при этом сообщает, что за все три года войны артист в Испании ни разу не был. Если когда-нибудь мне станет точно известно, что Рыбаков написал об Утёсове то, чего не было, я поменяю свою оценку романа на единицу...Ну, надеюсь, Вячеслав достаточно напуган:)

В отзыве на «Цвет её глаз» я выражал сожаление по поводу того, что начинаю своё знакомство с циклом с его 4-й части. Не прошло и месяца, как выяснилось, что «Цвет её глаз» — это первая книга другого цикла. Это кажется мне далеко не бесспорным, но даёт возможность оценить весь этот якобы другой цикл, состоящий из двух романов.

И, опять таки, это, на мой взгляд, преждевременно ввиду очевидной незаконченности цикла, который называется «Приключения Элли». Но будет ли он закончен? Пожалуй, не стоит ждать у моря погоды.

Итак, почему незаконченность цикла очевидна? А это следует, коротко говоря, из так ни разу и не выстрелившего пулемёта, который вместе с запасом патронов девочки таскают с собой до конца второй части. Пулемёт, как та висящая на стене винтовка, всю дорогу мозолит глаза, но так и продолжает «висеть», молча нарушая законы жанра. В ролевых играх тоже так не бывает, и это означает, что в отзыве на «Цвет её глаз» от 5. 10. 2017 присутствует непоправимый промах (там ещё нет пулемёта, но две части цикла нужно воспринимать, как целое; как раз чего-то подобного я и опасался, но, кажется, в эту ловушку не попал), а отзыв попросту пущен под откос. Ведь и наличие «мужетёлок» это не провал, а достоинство цикла, ставящее его в один ряд* с десятками не самых плохих кинобоевиков, в которых играют этих самых тёлок прославленные звёзды Голливуда**. Кстати, по «Приключениям Элли» можно было бы снять отличный фильм, эти две книги легко можно переделать в киносценарий. Но я отвлёкся.

Требуются также некоторые разъяснения по сути задачи, поставленной Герцогом лучшему разыскнику Азовского союза Вайту. Кто та одна из девочек, которую нужно будет ликвидировать? Элли и Тина отпадают, как самые ценные кадры. Очень красивая и талантливая Ханна или бывшая воспитательница Альбина? А за что? Исходя из всего содержания двух романов, ликвидация любой из девочек — глупость. Стало быть, Автор задумал что-то непредсказуемое, он это умеет. Наконец, судьба иммунного кота Фиделя тоже не безразлична многим читателям.

Несколько конкретных замечаний по роману «Шесть дней свободы». По мере чтения всё более очевидным становится, что Автор несколько переборщил с условиями выживания в созданном им мире. Выжить вне хорошо защищённого стаба в нём невозможно, и рейдеры с не стреляющим автоматом, болтающиеся по ландшафтам, в которых как рыба в воде чувствуют себя монстры из фиолетовой и красной части шкалы заражения/развития, скорее доказывают это утверждение, чем опровергают его. Существование таких групп, будь они бандиты или солдаты — не имеет значения, неверистично (не могу упустить случай и не использовать это приглянувшееся мне лемовское словечко). Ещё одно доказательство невозможности выживания в Улье — перед появлением высшего заражённого у девочек появляется спасительный велосипед. Столь дикое везение не может быть постоянным (а строго говоря его вообще быть не может) при том, что там не выживают даже вооружённые до зубов люди с полными продуктов внедорожниками. Спасает своих героев только сам Автор и ничто иное.

Но всё это можно простить из-за огромного эмоционального напряжения, создаваемого манерой повествования, напряжения скрытого за удивительно чёткими и внешне спокойными рассуждениями Элли, необыкновенной дочери этого страшного мира, ни при каких обстоятельствах не теряющей самообладания. Вполне реальной представляется мне наглядная реализация одного из пунктов классификатора — «становление/взросление», но не героя, а читателя, т. е. девочки 12-ти — 15-ти лет, да, почти уверен, и мальчика тоже. Именно этим людям хотелось бы порекомендовать в хорошие знакомые современную и сильно повзрослевшую Элли из Страны Чудес, похожую на свою давнюю предшественницу одной очень существенной чертой — постоянной готовностью помогать своим друзьям, в последнюю очередь думая о собственной безопасности.

*) Почему я считаю возможным ставить книгу и кино в один ряд? Это индивидуальное свойство читателя. Для меня чтение книги, подобной этим двум романам, сопоставимо с просмотром фильма. И чем более качественным он кажется, тем лучше книга. В связи с этим должен отметить ещё одно крупное достоинство цикла — очень хорошие «ясно видимые» пейзажи. О портретах и говорить не стоит, они выше всяких похвал.

**) Приведу три примера — Милла Йовович, Шарлиз Терон, Ума Турман. Чтобы представить, какой станет Элли через два-три года, а Ханна через четыре-пять, можно посмотреть на Шарлиз Терон в роли Эон Флакс в одноимённом фантастическом фильме.

«Из всех современных писателей я почитываю, впрочем, иногда одного Мопассана. — Лысевич открыл глаза. — Хороший писатель, превосходный писатель! — Лысевич задвигался на диване. — Удивительный художник! Страшный, чудовищный, сверхъестественный художник! — Лысевич встал с дивана и поднял кверху правую руку. — Мопассан! — сказал он в восторге. — Милая, читайте Мопассана! Одна страница его даст вам больше, чем все богатства земли! Что ни строка, то новый горизонт.»

А. П. Чехов «Бабье царство»

Речь в моём очерке пойдёт конечно о главном герое созданной Мопассаном энциклопедии парижской жизни под названием «Милый друг». Ну и немного о самой этой жизни, проходящей в том Париже, который мы знаем по картинам Ренуара, Моне, Кайботта и других импрессионистов.*

Жорж Дюруа человек целеустремлённый, он из тех, кто не сдаётся и идёт по избранному пути до конца. Без сомнения эта черта его характера сформировалась в крестьянском детстве и укрепилась за годы армейской службы. И это — главное. А то, что на пути к вершинам он пользуется услугами женщин, которым он нравится, так чего же тут плохого? Все так или иначе используют то, чем наделила их природа. Кроме того, для Жоржа цель оправдывает не все средства, а только находящиеся в пределах современных ему нравственных норм. Только однажды он выходит за эти пределы, совершив огромную глупость — вступив в любовную связь с добродетельной женой своего патрона, что, как минимум, было связано с риском в два счёта остаться у разбитого корыта. Он такой же как другие, а в чём-то и лучше многих. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочитать описание общества на аллее для верховой езды за Триумфальной аркой. Между прочим, Форестье тоже публикует за своей подписью статьи, написанные под диктовку жены.

Уже в самом начале романа читатель узнаёт о том, что Жорж любит детей, ему очень быстро удаётся расположить к себе дочку г-жи де Марель Лорину, девочку примерно семи-восьми лет**, до этого относившуюся к мужчинам весьма сдержанно. К широчайшей картине нравов парижского среднего класса здесь добавлен Автором очень любопытный штрих — за столом в гостях у Форестье Жорж, ухаживая за Лориной, не только подаёт ей кушанья, но и не забывает подливать вина (мать Лорины сидит по другую сторону от Жоржа). Жорж и сам кое в чём ребёнок не старше Лорины — увидев свою статью в газете, он ведёт себя совершенно по детски, как будто забыв о том, что написана-то статья другим человеком.

Как только Жорж стал получать приличное жалование, он сразу же стал оплачивать снятую Клотильдой квартиру из своего кармана. На поведение альфонса это не похоже. Он посылает родителям в деревню довольно большие деньги, отца и мать он любит и не забывает. Достойно он себя ведёт, что естественно, и с теми, от кого зависит, не пресмыкаясь перед ними. Вот интересный пример его выдержки. «Он знал себя: как только перед ним поставят кружку с пивом, он мигом осушит её до дна.» Но когда Форестье угощает его пивом и сам выпивает свою кружку залпом, Жорж, наоборот, отхлёбывает «понемножку, наслаждаясь, смакуя, словно это был редкостный, драгоценный напиток.» Но это мелочь, хотя и немаловажная. Гораздо больше говорит о характере Жоржа то, что не имея даже диплома бакалавра (дважды провалил экзамен) и будучи не в состоянии поначалу связать двух слов на бумаге, он менее, чем за два месяца, превратился в высококлассного репортёра, «отточив на хронике своё перо». И сделал он это без помощи женщин (первая статья не в счёт, Мадлена всего лишь оказала небольшую для неё услугу приятелю мужа), в это время у него никого не было кроме Рашель. Разумеется, этого было мало, чтобы стать настоящим журналистом, например, политическим обозревателем, но и в то, что Жоржу удалось совершить за столь короткий срок, поверить трудно. Мне сначала показалось, что здесь Автор допустил слишком большое преувеличение. Проделать такую огромную работу (Мопассан подробно перечисляет действия Жоржа в течение этих двух месяцев) мог только очень талантливый, очень способный человек, а Жорж ведь по мнению Автора бездарен. На самом деле, как станет понятно из дальнейшего, произошло нечто иное.

Автор пытается заставить читателя поверить в эту метаморфозу, но факты вещь упрямая и говорят они об обратном. После окончания колледжа Жорж прослужил в армии пять лет, из которых два года разбойничал в Алжире в звании унтер-офицера. Ни культуры, ни знаний (кроме очень специфических) этот «курс» ему не добавил, скорее наоборот. Париж — город особенный, жизнь там имеет мало общего с провинциальной, Жорж совсем не знает этого города*** и если бы судьба не бросила ему спасательный круг в виде встречи с сослуживцем, он бы стал берейтором, поставив тем самым жирный крест на своей карьере. Язык у него подвешен хорошо и ум, как заметил его будущий тесть г-н Вальтер, «бесспорно оригинальный». Но научиться выражать свои мысли на бумаге (да ещё делать это так, чтобы интересно было читать) за два месяца, не имея до этого никакой практики, невозможно. Тут ничего не изменилось за сто тридцать лет, и сейчас, читая различные опусы в интернете, легко заметить, что люди, не умевшие писать восемь-десять лет назад, пребывают в той же несгибаемой позиции и сегодня. Научиться интересно и грамотно высказываться на бумаге/экране нельзя без постоянных упражнений, начинающихся сразу после окончания начальной школы, а также без непрерывной литературной учёбы. Попросту говоря, надо много читать, а что читал Жорж Дюруа в Алжире кроме писем из дома, газет и уставов?

Все эти соображения заставляют с недоверием отнестись к следующим словам Автора: «В короткий срок из него вышел замечательный репортёр ... настоящий клад для газеты, как отзывался о нём разбиравшийся в сотрудниках старик Вальтер.» Как же так, ведь Дюруа человек малокультурный и бесталанный?

Выпутаться из этих противоречий помог ответ Мопассана критикам «Милого друга» (письмо в редакцию газеты «Жиль Блас»). Мопассан пишет: «Он не обладает никакими талантами. Успеха он достигает только благодаря женщинам. Но, может быть, он хотя бы становится журналистом? Нет. Он проходит в газете через все специальности, не останавливаясь ни на одной по той причине, что он восходит к фортуне, не задерживаясь на ступеньках.» Здесь Автор «Милого друга» слегка лукавит, и это ясно уже из начальных глав романа. Кроме похвал г-на Вальтера состоялось ещё и назначение Жоржа заведующим отделом хроники по инициативе супруги босса, но причиной этого содействия был очень тонкий и ироничный монолог Жоржа в её салоне, когда на их будущую близость не было и намёка. И проработал он в этой должности более полутора лет, что не так уж и мало. Стал ли он журналистом? Не стал, считает Мопассан. И опять его утверждение опровергается текстом романа. Мадлена становится женой Жоржа и начинает диктовать ему политические статьи. Здесь не обойтись без цитаты. «Мадлена прислонилась к камину и, закурив папиросу, начала рассказывать новости, затем поделилась своими соображениями и наметила план задуманной статьи. Он внимательно слушал её, а сам в это время делал заметки. Когда же она кончила, он высказал свою точку зрения на этот вопрос, углубил его и выдвинул свой план, но уже не одной статьи, а целой кампании против нынешнего министерства. Это нападение должно было быть только началом. Мадлену так заинтересовали широкие возможности, открывшиеся перед ней в замыслах Жоржа, что она даже перестала курить.»

В итоге статья получилась очень удачной, причём Жорж не только записывал слова жены, но и сам иногда вставлял по несколько строк, применяя приёмы, которыми овладел, «шлифуя свои заметки для хроники». В дальнейшем Жорж пишет самостоятельно не только относительно простые статьи о налогах, но и по заданию министра иностранных дел политические статьи, требующие высокого мастерства. Больше того, растёт его влияние в политических кругах.

Итак, ясно, как божий день, что вопреки желанию Автора Жорж Дюруа неплохим журналистом всё-таки стал и именно поэтому так быстро пошла вверх его карьера, в которой женщины стали играть роль локомотива намного позже начала его работы в газете. Более длительное сотрудничество с таким замечательным учителем, как Мадлена, обязательно превратило бы Жоржа в выдающегося журналиста, но он слишком быстро вырос до редактора газеты, оказавшись таким образом на том месте, которое в наибольшей степени соответствовало его способностям. Способностям и как журналиста, и как беспринципного негодяя.

Моей целью было показать, что Жорж Дюруа не кажется в романе, во первых, такой сволочью (он страшный человек, но, повторяю, не страшнее огромного количества своих современников), какой старается представить его Автор, и, во вторых, выглядит значительно более квалифицированным, профессиональным специалистом в своём деле, чем, опять таки, хотелось бы Автору. Иначе говоря Мопассан не смог изобразить человека, не обладающего «никакими талантами» и при этом делающего блестящую карьеру «только благодаря женщинам». И первое и второе неверно. Гениальный писатель не справился с поставленной самому себе задачей изобразить неправду. Да, получился у него негодяй, но вполне умеренного размаха, среднего по тем временам, и да, не выдающийся журналист, но профессионал высокого уровня. И достичь этого уровня так быстро мог лишь человек, обладающий выдающимися способностями. Трудно не согласиться с одним из рецензентов-современников Мопассана, высказавшим предположение, что в будущем такой человек, как Жорж Дюруа, мог бы оказаться даже и на посту президента республики.

Вывод из всего написанного парадоксальный. В этом произведении герой переиграл Автора, оказавшись лучше, чем был задуман. Я не могу вспомнить ни одного подобного случая во всей известной мне мировой литературе.

В заключение предлагаю каверзный вопрос моим читателям-мужчинам. Вам тридцать лет. У Вас красивая и умная изменяющая вам жена, особой любви к которой вы никогда не испытывали. Детей у вас нет. В один прекрасный день вы узнаёте, что в вас влюблена прекрасная девушка лет от роду примерно шестнадцати-семнадцати, за которой даётся приданое порядка 20-и миллионов франков (это семь с половиной миллионов рублей золотом) и отец которой, ваш начальник и работодатель, прекрасно к вам относится и высоко ценит ваши профессиональные качества. А ещё (удивительная деталь, которую невозможно не отметить, блестящая ирония Мопассана) — эта девушка находит сходство между вашим лицом и лицом идущего по воде Христа, что, конечно, в данной ситуации второстепенно, но на определённые размышления наводит. Ваши действия?

*) В романе встречаются прекрасные парижские (и не только) зарисовки, читая которые невозможно не посмотреть ещё раз «Бар в «Фоли-Бержер» Мане; «После завтрака», «В ложе парижской оперы», «Бал в Мулен де ла Галетт» Ренуара; «Вокзал Сен-Лазар» Моне; «Парижская улица в дождливый день» Кайботта и вообще на некоторое время не уйти в мир импрессионистов. Но, будет ещё лучше, если вы посмотрите работы Жана Беро, который не был импрессионистом и работ которого вообще нет в России, но который любил Париж не меньше, чем они. Его картины дают наиболее точное, близкое к фотографическому, представление о той обстановке, в которой существовали герои Мопассана.

**) Возраст Лорины Автор не сообщает, но можно предположить, сколько ей лет, по её поведению и исходя из того, что она ещё не ходит в школу, мать называет её крошкой, её можно посадить на колени и легко поднять до потолка (то и другое проделывает Жорж).

***) Уровень знания Парижа у него не может быть выше того, который необходим для ориентирования (где что находится и как туда добраться). В связи с этим один эпизод из романа меня просто поразил. Это разговор с незнакомцем в церкви Трините. Этот господин интересуется временем постройки храма. «Право, не знаю, — ответил Дю Руа, — думаю, лет двадцать-двадцать пять тому назад. Впрочем, я в первый раз в этой церкви.» Церковь Трините (Троицы) строилась между 1861 и 1867 годами, т. е. Жорж даёт верный ответ (!). У меня нет комментариев, кроме одного — это настоящий комплимент Автора своему герою, так ответить мог далеко не каждый коренной парижанин.

PS. В виде постскриптума добавлю кое что, не имеющее непосредственного отношения к основной теме. Надеюсь, это будет интересно для многих поклонников Мопассана.

Начну с показавшегося мне очень странным эффекта сжатия временнОго промежутка. Жорж приходит к Клотильде де Марель в половине третьего и долго ждёт в гостиной, потом они долго и о многом (это очевидно из контекста) разговаривают, потом появляется маленькая Лорина и с ней тоже Жорж разговаривает «ласково и в то же время серьёзно» и начинает прощаться, когда часы бьют три. Если бы четыре, то поверить можно было бы, хотя и с трудом, но в полчаса вся эта сцена не вмещается, если только её участники не говорят непрерывно и одновременно.

Есть одно непонятное место в романе. В газетной заметке о дуэли Жоржа и оклеветавшего его журналиста сообщается, что противники обменялись двумя выстрелами. На дуэлях стреляют по одному разу. Жорж не понимает, что это значит, а специалист по этим делам Риваль объяснить не может или не хочет. Почему-то и Автор и комментатор тоже хранят молчание по этому поводу. Возможно, это объясняется тем, что среди собратьев Жоржа по перу люди, не умеющие излагать свои мысли на бумаге, не такое уж редкое явление.

И последнее. По поводу сделанного в одном из отзывов открытия, что якобы Мопассаном выведена формула современного (!) успеха «постель + еврей + честолюбие». Если речь идёт об успехе Жоржа Дюруа и о его честолюбии (а о чьём же ещё?), то еврей в романе всего один и это отнюдь не Дюруа, а Вальтер, который в романе не имеет к теме честолюбия почти никакого отношения, к теме постели никакого вообще, а помощь с его стороны Жоржу заключается в том, что он прислушивается к рекомендациям других людей. Так как же быть с формулой? Где доказательства? Вот ведь к каким казусам может привести сочетание невнимательного чтения с такой некрасивой чертой, как антисемитизм. Надо всё-таки придерживаться рамок приличия, даже и при некоторой читательской рассеянности.

«Мёртв я; мёртвый — навоз, и земля состоит из навоза / Если ж земля — божество, сам я не мёртвый, но бог.» Эта оригинальная эпиграмма в переводе Ф. Петровского, принадлежащая перу Эпихарма, идейного предшественника Омара Хайяма, связывает воедино божественное, человеческое и сами понимаете какое начало и поэтому имеет непосредственное отношение к одному из самых трудных деяний великого сына Зевса. Это единственный подвиг, совершая который Гераклу не пришлось никого убивать, не пришлось никого ловить и похищать, а пришлось просто очень энергично вкалывать на земляных работах в течение всего светового дня и ещё некоторое время при свете факелов без перерыва на обед. Как ни странно, работодатель Геракла Эврисфей этот подвиг Гераклу не засчитал, поскольку царь Элиды Авгий Геракла нанял за плату (десятую часть скота Авгия). Очевидно, Эврисфей оплачиваемые подвиги таковыми не признавал, а правосудие (т. е. боги Олимпа) эту точку зрения разделяло. Все подготовительные работы Гераклу помог провести его племянник, друг и возница Иолай*. В итоге могучим потоком двух рек многолетний слой навоза был вынесен в Средиземное море, освободив от этого источника заразы (его было слишком много) не только конюшни, коровники и овчарни царя, но и нижележащие пастбища, за что Гераклу были благодарны все жители Элиды от мала до велика. Кроме подлого царя Авгия. Десятину он Гераклу не отдал, возможно его наглость основывалась на том, что он был сыном не то Гелиоса, не то самого Посейдона. Очевидно, царь запамятовал, чьим сыном был обманутый им герой, и через несколько лет был жестоко, но справедливо им наказан. Гераклу достались все богатства этого недальновидного глупца.

И самое интересное произошло именно тогда, несколькими годами позже самого подвига, когда Геракл убил Авгия в сражении, отомстив ему за вероломство. В ознаменование этой победы Геракл учредил Олимпийские игры**, и они «проводились с тех пор каждые четыре года на священной равнине, обсаженной самим Гераклом оливами, посвящёнными богине Афине-Палладе». Находилась ли эта равнина на освобождённой от дерьма территории, доподлинно неизвестно. Правда, из географических соображений, да и по некоторым другим признакам всё-таки весьма вероятно, что это были именно те самые земли (другой свободной, плодородной и достаточно обширной территории там просто не существует). Неудивительно поэтому, что истоки Олимпийского движения, как принято считать, связаны с превосходящим всякое воображение количеством навоза самого различного происхождения. А уж происхождение организации, скрывающейся под аббревиатурой WADA, определённо связано именно с этим источником. Сразу же был создан ОбщеДревнеГреческий Олимпийский Комитет, впоследствии преобразованный в МОК. Почётным председателем этого первого комитета естественно стал сам Геракл***. Существует легенда, согласно которой в первой Олимпиаде принял участие инкогнито отец Геракла Зевс, и борцовский поединок между отцом и сыном закончился вничью.

Внимательно читайте древнегреческие мифы, они очень тесно связаны с современной жизнью и многое помогают объяснить и правильно понять.

*) Иолай вообще много помогал своему великому дяде, но после Лернейской гидры Геракл уже не видел смысла в такой помощи. Дело в том, что, хотя с Лернейской гидрой Геракл едва ли справился бы без помощи Иолая, этим тут же воспользовался хитрый Эврисфей, не засчитав Гераклу этот подвиг. При подготовке к чистке конюшен Авгия Геракл в виде исключения договорился с Эврисфеем об участии Иолая, т. к. эта подготовка не считалась за подвиг. Но Эврисфею это было по барабану, он уже знал, как перехитрить Геракла другим способом.

**) Согласно всем источникам, Геракл учредил Игры в честь Зевса, но это была простая формальность или общепринятый стандарт, ну как же — такое событие и без Верховного? Но мы-то понимаем, что учредить эти Игры можно было бы в любое время, и Геракл таким образом действительно отметил свою победу; ему просто не пришло в голову, что в сознании будущих поколений учреждение Игр окажется связанным с уничтожением авгиевых запасов навоза.

***) Нижеследующий небольшой комментарий взят мной из энциклопедического труда Роберта Грейвса «Мифы Древней Греции».

Геракл был не чужд спорту и раньше. Однажды, как раз непосредственно перед очисткой конюшен, он даже участвовал в своеобразном троеборье, соревнуясь с неким Лепреем. Соревновались они в метании диска, питье воды вёдрами и поедании быка. В первый и последний раз в жизни Геракл проиграл в одном из соревнований — Лепрей съел быка раньше Геракла, который вообще-то всегда был в еде неприхотлив и ел примерно столько же, сколько самый голодный бедняк. Лепрей же был по всей вероятности не только обжорой, но и дураком, поскольку после своего выигрыша вызвал Геракла на поединок и был, разумеется, сразу же наказан за самоуверенность. Геракл убил нахала своей знаменитой дубиной.

PS. Мой совет тем, кто пожелает оставить свой голос в классификаторе. В разделе «общие характеристики» не стоило бы отмечать пункт «с использованием мифологии», как это сделали почти все. Книга Куна в целом и отдельные её части это изложение мифологии, там кроме мифологии ничего нет. Мифология с использованием мифологии — характеристика, мягко говоря, неудачная.

Посвящается фиалке Элеоноре, которой пока только половина двенадцатого.

Книгу эту купил из-за обложки. Показалась удачной идея издательства использовать в оформлении переплёта именно эту работу О. Юдина. Мгновенно соображаешь, что изображена погоня, а кто за кем гонится сообщают слова выше картины. Крупный шрифт соответствует крупной фигуре преследователя, шрифтом поменьше написано, кто спасается бегством. Остроумный замысел, и Аля Холодова, не важно, существует она на самом деле или её придумали, девушка действительно очень красивая. А дело её — труба, что следует однозначно из изображённого здесь же предмета, на который чудовище опустило свою бегущую правую конечность.

Девушку на обложке (соавтора Артёма) зовут Аля, и немного странно, что такое же имя носит воспитательница Цветника по кличке Ворона. Возможно, впрочем, что Аля Холодова не Альбина (как Ворона), а Алевтина, но так или иначе, это имя нравится Автору не меньше, чем вызывающее известные ассоциации имя Элли (Элеонора? В книге, кстати упомянута мельком Страна Чудес). Мне тоже очень нравятся эти имена.

Ну, и не только имена. Придуманный Автором мир очень похож на Головачёвский веер миров, в котором пошёл в разнос какой-то сложный механизм, представляющийся мне гигантским компьютером, управляющим связями между лепестками веера. Идёт нескончаемая череда сбоев при передаче данных от оперативной памяти (миры веера) к долговременной (улей — это колоссального объёма винчестер) и обратно. Похоже на хаотическую работу дешифратора адресов. Никакими разумными действиями какого угодно божественного начала происходящее объяснить невозможно. Но и хаос этот имеет некие труднообъяснимые закономерности, в частности, отсутствие загрузок на территорию Западной Конфедерации военизированных кластеров при том, что на территорию нолдов прилетает даже оружие массового уничтожения.

От книги очень ощутимо веет обстановкой, в которой проходит повседневная жизнь родного города Автора — Донецка.* Вот, например, Дания (это имя, а не государство) рассказывает девочкам, что такое «Град» и как она научилась по звукам выстрелов или разрывов определять, чем стреляют и из чего. Пример ещё более красноречивый — снятый с постамента танк (известный эпизод обороны ДНР), пушку которого так и не довели до ума. Очень интересен и святой Георгий на телевизионной заставке, убивающий дракона (развитого заражённого) прикладом. В сочетании с остросатирическим изображением олицетворений этого святого, т. е. высшего руководства Азовского Союза, эта картинка с телеэкрана говорит, как мне показалось, о некоей неоднозначности политической позиции Автора. Возможно, наиболее адекватным выражением этой позиции (или её отсутствия) может послужить знаменитое шекспировское «Чума на оба ваших дома!». Даже фразы типа такого, например, универсального правила — «здесь ... непросто выживать, и ещё труднее доказывать всем этим недоумкам, что выживать надо сообща, а не хватая друг дружку за глотки» — не говорят о каких либо авторских симпатиях или отсутствии таковых.

Текст удачно имитирует женскую манеру повествования — несколько излишнее многословие с повторами, переходящее местами в занудство**, к счастью, умеренное — манера, свойственная прозе Маргарет Митчелл***, как уже было замечено одним из рецензентов. Возможно, поэтому кое-кто подумал, что книга написана практически целиком только одним из соавторов.

Автор очень логично строит сюжет и последующие события естественным образом вытекают из предыдущих за исключением одного предельно напряжённого момента, когда Элли убегает от Дзена, зная, что ей в спину нацелена его страшная винтовка. В такие моменты эта удивительная семнадцатилетняя девушка мыслит особенно чётко и безошибочно. Так было во всех предшествующих эпизодах. Но тут она ошибается фатально и вместо того, чтобы скрываясь за первым рядом машин, отползти подальше в сторону, она выпрямилась и рванулась ко второму ряду машин, до которого по воле Автора оказалось нереальное количество шагов — целых десять (!), чего не бывает нигде и никогда. На любой дороге максимум два шага. Ну и конечно, как только выпрямилась после переката через капот, тут же и получила в спину бронебойную крупнокалиберную пулю. Не будь этой очевидной авторской хитрости, сюжет следующей книги цикла был бы совершенно другим. Таких «финтов ушами» на очень динамичном фоне читатели практически никогда не замечают, и это можно простить и читателям и Автору. Книга, к которой у меня почти полностью отсутствуют существенные претензии, очень большая редкость на моём весьма извилистом читательском пути. Поэтому я рад, что наткнулся на неё (на этот раз абсолютно случайно как уже упоминал обложка привлекла умеют же черти если захотят) и не меньше рад тому, что уже скоро буду держать в руках её продолжение.

Итак, не придавая какого либо значения второстепенным вещам — политической позиции****(вообще-то не всегда она второстепенна, но в этом случае мне так кажется), наличию или отсутствию соавтора, стоит эту книгу (да весь S-Т-I-К-S) прочитать, и не только из уважения к живущему во фронтовом городе Автору.

*) Именно по этой причине я в классификаторе написал время действия 21-й век. Кластеры в Улей прилетают из триллионов миров, при этом на той Земле, где родились некоторые герои романа, век точно 21-й.

**) Этот же упрёк можно адресовать и крутому полковнику Лазарю, но его понять очень легко. Такому человеку страшно тяжело общаться с ненавидящей его фотомодельной внешности девчонкой, да ещё и в весьма специфических условиях. Я хоть и не полковник спецназа, но представить себя на его месте, мне было нетрудно, опираясь на небольшой опыт похожего контакта.

***) Вот только Элли это просто Рэтт Батлер в юбке, и при этом многими чертами характера и манерой мышления парадоксально похожа на Скарлетт. Та и другая — то, что называется «настоящие женщины».

****) Пожалуй, позиция эта у Автора всё-таки есть. Среди оптимистических нот, которыми заканчивается роман, очень заметна следующая — скоро произойдёт весьма значительное для описываемой части Улья событие, — Скрипач нанесёт ракетный удар по местному Пентагону и сравняет его с землёй. Свойственная мне проницательность :) заставляет меня видеть в этом...ну, как говорится, сказка — ложь, да в ней добрым молодцам урок...заставляет видеть в этом некий намёк, учитывая то гнусное дело, за которое кое-кого собирается наказать таким способом Западная Конфедерация.

PS. Думаю, правы те, кто считает, что начинать путешествие по миру Улья не следовало бы с четвёртой части. Но всё же решил об этой книге написать в виде эксперимента, а потом посмотреть, насколько все эти соображения попадут в русло всего цикла; надеюсь, что этот шар не вылетит за борт.

Рассказ написан в манере отточенно-лаконичной, каждое предложение как будто предназначено для отливки в бронзе, и это произведение искусства слегка залакировано прозрачным детективным покрытием — читателю предлагается догадаться, кто же убийца, по одному единственному слову. Мне кажется, что перевод достоин оригинала, т. к. производит именно такое впечатление, что это не просто реализм, а реализм плюс магия сверкающих, как то плавные, то быстрые взмахи ножа, фраз. Эта магия слов, возносящая сюжет на неподобающую для него высоту, и есть главное достоинство рассказа. Ведь всё волшебство употребляется Автором ради того, чтобы изобразить сцены, взятые скорее из жизни животных, чем людей. Эротическое танго милонга, служащее идеальным прикрытием для истинных целей танцующих, не так открыто, как в фильме «Дикая орхидея» (там фламенко, но суть та же), но близко к этому. Это очень красивая музыка (которая, к сожалению, не слышна при чтении, но я специально послушал) — единственное отличие сюжета Борхеса от брачных игр в мире животных*. Далее — несостоявшийся бой самцов. Вешающаяся на шею более храброму** из них самка. Убийство, после которого та же самка переходит к победителю. Причём, для неё не имеет значения, что честный поединок, в котором у юного самца не было бы ни единого шанса, так и не состоялся. Кажется, что это одна из замечательных киноновелл Николая Николаевича Дроздова в исполнении человеческой театральной труппы. Только актёры не носят шкур и вооружены более совершенным оружием, чем рога, клыки и когти. А конец такой, как в жизни и случается чаще всего — единственный мужчина становится покойником, а стая шакалов заметает следы.

*) Присутствующая в виде цокота конских копыт полиция, не в счёт.

**) В рассказе «История Росендо Хуареса» Борхес находит оправдания человеку, уклонившемуся от боя. Может быть, после получения писем от оскорбившихся читателей. Оправдания эти мне показались не очень убедительными.

«Но что страннее, что непонятнее всего, это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Признаюсь, это уж совсем непостижимо, это точно... нет, нет, совсем не понимаю. Во первых, пользы отечеству решительно никакой, во вторых... но и во вторых тоже нет пользы. Просто я не знаю, что это...»

Н. В. Гоголь «Нос»

Мысль о том, каково это — оказаться без ушей — промелькнула в русской литературе ещё в 1836 году. Коллежский асессор, называющий себя майором, Платон Кузьмич Ковалёв в отчаянии прикидывает, что хуже — оказаться без носа или без ушей, — и приходит к мысли, что «без ушей — скверно, однако ж всё сноснее», чем без носа.

Герой рассказа г-жи Любомирской лейтенант Бруну де Соуза Диаш наверняка не знаком с малоизвестной на Западе повестью Гоголя, поскольку, обнаружив пропажу ушей, обращается к жене с дичайшим вопросом: «Тереза, ты не видела моих ушей?». Если бы он читал Гоголя, то сразу вспомнил бы, что, проснувшись утром и не обнаружив у себя носа, майор Ковалёв не стал задавать дурацких вопросов слуге Ивану, только что подавшему в постель майору сначала зеркало, а потом и воду, а сразу оделся и «полетел» (так у Гоголя) к обер-полицмейстеру, т. е. немедленно начал принимать какие-то меры. Решительный человек был майор Ковалёв. Лейтенант же первым делом орёт на жену, а потом долго утешает её. Да, да, не она его утешает, она ещё ничего не заметила, а он её. Возможно, идея рассказа в том и заключается, что лейтенант так любит свою жену, «которая всё всегда делала наперекор мужу», что даже отставляет несколько в сторону свою трагедию, увидя женины слёзы. Но не мелковат ли такой поворот сюжета для интересной, фантастической, в духе Гоголя, завязки? У Гоголя полноценная детективно-мистическая история. Нос оказывается запечённым в хлеб (не только тараканы встречались тогда в хлебопекарной продукции) и, будучи выброшен в Неву, каким-то чудом в тот же день попадает в руки полиции при посадке в дилижанс, отправляющийся в Ригу.

Рассказ португальской писательницы кончается ровно на том месте, где повесть Гоголя только начинается. А сколько интересного могло бы приключиться с двумя начавшими самостоятельную жизнь ушами! Они могли бы, например, прикидываться сиамскими близнецами..., да мало ли чего ещё, какие фортели они могли бы выкинуть, но, может быть, мистика Лиссабона принципиально другая (сильна примесь колониального происхождения?), и она сильно отличается от мистики Петербурга?

Какие же выводы можно из всего этого извлечь? Ну, первое, это, конечно, то, что представитель португальской царицы полей супротив нашего кавказского майора-асессора всё равно, что плотник супротив столяра, ведь из начальных строк рассказа можно, не особо напрягая воображение, заключить, что уши свои этот горе-пехотинец банальнейшим образом пропил. А второй, главный, вывод, — раз уж Автор из России и пишет по-русски, — таков: далеко не все наши писатели вышли не то что из гоголевской «Шинели», но даже и до выхода из гоголевского носа не дотягивают. Достаточно иногда намёка на классику в современной литературе и сразу становится ясно, кому выходить на подиум, а кому лучше скромно постоять за кулисами.

Человек, «который всё свободное время посвящает мечтам и книгам», проводит долгие часы, лёжа на подоконнике в неудобной позе, глядя на звёзды из глубины своего двора-колодца. И так месяц за месяцем, год за годом «проходила его жизнь, пока однажды его сознание не раскрылось для таких потрясающих картин, какие не дано узреть обычному человеческому глазу». Тело его «так и застыло на подоконнике», но его душа (этого слова нет в переводе В. Дорогокупли, но что тогда унеслось на волнах «запредельных сфер»?) достигла миров, озарённых «неведомыми людям солнцами», о которых он мечтал. Но увидел он почему-то очень мало, Автор называет только дельфинов и нимф. Большего ему не показали (проделки бога Азатота или кого-то ещё из этой компании?) и не нашли ничего лучше, чем предоставить ему возможность провести «долгие счастливые века спящим на залитом солнцем зелёном берегу под благоухание цветущих лотосов и алых гиацинтов». Но разве об этом он мечтал? Спать и видеть красивые сны можно и дома. Намёком на то, что в действительности случилось с героем рассказа, может послужить замечание Автора, что «зрелище однообразных стен и окон способно свести с ума...». «Потрясающих картин» сознание могло и не выдержать. Может быть и так, но, вероятно, этот отрывок нужно воспринимать именно, как отрывок или заготовку, хотя и некая завершённость тут чувствуется. Или же этот сон не вечен и, проспав некоторое количество тысячелетий, этот человек (душа его) всё-таки увидит гораздо больше? Но в таком случае, произведение в целом, будучи законченным, должно было бы описывать путешествие души, а не тела, оставшегося на подоконнике и отправленного в ближайший морг. Жаль, что от этого интересного замысла осталось так мало.

Автору рассказа 20 лет. В этом возрасте он уже мог иметь представление о таких основополагающих для любого производства вещах, как инструктаж по технике безопасности, допуск к самостоятельному управлению (самостоятельной работе), мера ответственности начальника за действия подчинённых. Я познакомился с этим частично ещё в школе, проходя практику на одном из ленинградских машиностроительных заводов. Что знал об этих вещах Азимов, как вообще обстоит дело в этой области в США сейчас и как обстояло 80 лет назад — всё это мне неизвестно. Могу только предполагать, что со всеми этими делами там имеет место некоторое отставание от нас, иначе их баллистические ракеты не нуждались бы в двигателях российского производства, а полёты на Луну не пришлось бы снимать в павильонах Голливуда. При чтении анализируемого здесь рассказа первое, что приходит в голову — то, что два астронавта чудом не погибли от холода. Ртуть замерзает при -39 градусах С. В рассказе это произошло в последний день полёта по наиболее опасному участку траектории. А если бы ещё три-четыре дня защитное поле не выключалось? Начальник по кличке Старая Кислятина в этом случае должен был бы с треском вылететь с работы, поскольку он не предложил своим подчинённым под роспись ознакомиться с инструкцией по эксплуатации только что установленного оборудования, переложив тем самым ответственность на них. Как сказали бы наши российские (и советские) следователи, у экипажа этой почтовой ракеты не было соответствующего допуска, и будь они (экипаж) даже и самые распрофессиональные профессионалы, виноват... кто? Правильно, начальник. Ну, а с них уже не спросишь, с их промороженных трупов, шляпы, конечно, но ведь предупреждать же надо.

В предыдущих отзывах есть некоторые совершенно поразительные замечания, которые кажутся написанными американскими профессионалами. Это, например, утверждение, что настоящий профессионал «осторожен и не станет ввязываться в сомнительные предприятия». Всё как раз наоборот, только настоящий профессионал возьмётся за испытание нового самолёта (вертолёта), нового антивируса (вируса), нового скафандра или защитного костюма пожарника, за сложную хирургическую операцию и т. п. то есть за любое дело с негарантированно благополучным исходом*. Даже очень простое (как может показаться) дело может обернуться крупными неприятностями, если что-то сделать не так или не с нужным качеством. Под простым делом я здесь имею в виду пайки проводов внутри фюзеляжа боевого самолёта-бомбардировщика, но мне приходилось заниматься и намного более сложными вещами, как, например, подготовкой целого истребительного авиаполка к ракетным стрельбам. Часто приходилось ввязываться в такие вот «сомнительные предприятия» и единственное, что я мог сделать — это быть максимально осторожным**. Неуместна и параллель с покупкой телевизора и любого другого бытового прибора, который должен быть подготовлен профессионалами именно для такого использования — купил и сразу в сеть. То же и с автомобилем — заплатил и поехал. Разумеется, читать инструкции надо, но о главном тебе всегда должны сообщать при покупке.

В рассказе начальник очень хорошо смеётся в финале, потому что он смеётся последним, и Автор как будто бы на его стороне (а так ли это?), и пострадавшие астронавты выглядят в глазах читателя ослами, и чувствуют они себя ослами, и заняться им больше нечем, кроме выяснения того, кто же из них осёл в меньшей степени, а кто в большей. Подозрительный какой-то финал. Так может быть моё предположение насчёт их отставания от нас не лишено смысла, а главный Осёл в рассказе присутствует незримо в виде целой Системы Ослов? Систему надо менять?! Нет, сомневаюсь, чтобы такое пришло в голову двадцатилетнему преподавателю биохимии.

*) Профессионализм боевых действий российских войск в Сирии сомнений не вызывает ни у кого. Так же, как и то, что не было никаких гарантий положительного завершения этой операции, когда два года назад она начиналась.

Пример из фантастики. Разговор Быкова с Юрковским в гостинице космопорта Мирза-Чарле. Это у всех есть, поэтому цитировать не буду. Отличается ли представление Стругацких о профессионализме от изложенного выше?

**) Осторожность — категория очень широкая. Техника безопасности это по сути и есть совокупность конкретно сформулированных правил осторожного поведения на каждом рабочем месте, или, совсем коротко — ТБ есть концентрированное выражение осторожности. И она же вместе с тем является единственным средством борьбы с психологическими заморочками отдельных индивидуумов. Заморочки Азимов изобразил неплохо, но на естественный вопрос «что делать?» ответа не дал.

Почти единогласный читательский приговор циклу — народ устал. Но читает, уж больно колоритные личности эти члены Андреевского братства! Интересно, на что ещё они способны, на какие подвиги*. Но, устал и Автор, и это особенно заметно в двухтомнике «Ловите конский топот». Конечно, с качеством фантастики (не особенно высоким, пример — появление Удолина в Африке) и с эрудицией** (как всегда на высоте) всё по прежнему и об этом я написал недавно в отзыве на предыдущий роман цикла. А вот ухудшение связности повествования становится заметнее, раньше я не замечал явных ляпов, а в этом двухтомнике, причём почти сплошь во втором томе их уже столько, что мне показалось уместным посвятить им отдельную заметку. Что я и делаю.

На стр. 52/2 Автор рассуждает о важной проблеме экономии горючего: «В цистернах «Валгаллы» его пока достаточно, и всё же...Неизвестно, как обстановка сложится. Если уж совсем туго придётся, дубликатор для пополнения запасов можно и включить на полчаса, но это в самом крайнем случае...». Но уже через 10 страниц выясняется, что всё беспокойство не имеет под собой никаких оснований: «Чтобы добиться бесконечной автономности, Воронцов придумал и потребовал от Антона с Левашовым установить в топливных цистернах самостоятельные контуры дубликаторов. При выработке половины солярки от простейших, как в бачке унитаза, поплавков срабатывало контактное реле. И мгновенно происходило удвоение наличного горючего «до верхней пробки.». При этом время работы дубликаторов не превышало секунды. И чего стоят все рассуждения десятью страницами раньше?

Теперь по поводу омоложения нескольких человек перед экспедицией в Южную Африку. Таких оказалось пятеро: Новиков, Шульгин, Левашов и Ирина с Ларисой. Сильвия и Наталья отказались. «Всем остальным процедура смены возраста и внешности не предлагалась.» (стр. 49/2). На стр. 255/2 Кирсанов говорит, что ему тридцать шесть лет, но владелец «Ватергюсса» уверен, что ему не более тридцати, хотя «слишком жёсткий взгляд» и ощущаемая в нём «непонятная, превосходящая обычную сила воли» вызывают у собеседника «душевный дискомфорт». Впечатление такое, что Автор забыл про омоложение не для всех, подарив молодость вопреки плану Новикова ещё одному человеку. Новиков хоть и альтер эго Автора, но всё же так делать нельзя.

С тем же Павлом Кирсановым (по документам он Сэйпир) происходит случай для жандармского полковника совершенно невозможный. В качестве задатка за фрахт грузового парохода он выкладывает хозяину судна всю требуемую сумму. Хозяин заломил десять тысяч фунтов, «сжав в кармане кулак на счастье». «Не торгуясь, Сэйпир тут же выложил на стол задаток, целую тысячу новенькими, хрустящими десятифунтовиками.» (стр. 260/2).

Ещё одна мелкая несуразица с Кирсановым (не везёт этому персонажу) — в ходе обсуждения ситуации с дуггурами после просмотра фильма полковник дважды после выступления садится в кресло, хотя ни разу из него не поднимался, выступал сидя, как и все остальные, находящиеся в кинозале (стр. 305, 311).

Если считать совсем уже за мелочи упоминание Автором актёра Шона О`Коннори (не принятое у нас написание) и ни на чём не основанное утверждение, что «бальзаковский возраст» это именно и только 35 лет, то остаётся последнее (больше не заметил). Шульгин и Удолин взяли языка. На стр. 469/2 профессор говорит: «Он не может связаться ни с кем из своих, входы и выходы я обрубил, поэтому вся информация идёт ко мне. [...] Молчать в нашем понимании они не умеют.» А через совсем небольшой промежуток времени, произнеся слова «в их же интересах сидеть тихо и не высовываться», и, обращаясь уже к пленному дуггуру, говорит: «Так своим и передай. Передал? Тогда поехали...». Крайне неосторожно было со стороны профессора разблокировать выходы, т. е. позволять дуггуру что-либо передавать своим. Чем это может быть чревато, он и Саша только что испытали буквально на собственной шкуре.

Можно ли считать плюсом романа реконструкцию англо-бурской войны? Думаю, нельзя. Подразделение Басманова, практически выигравшее сражение на суше, и крейсер «Изумруд», способный справиться с целым флотом начала 20-го века, а вместе с «Валгаллой» и со всеми флотами земного шара вместе взятыми, делают этот спектакль не интересным. Добавив сюда робота, способного справиться с английским уланским полком, приходишь к выводу, что военные эпизоды из Гражданской и Отечественной войн нельзя даже рядом поставить с описанными в этой книге. Что интересного в сражении шпаны из выпускного класса с детским садом?

Ну что же? «Скоро полночь»? Посмотрим.

*) Саша Шульгин не единственный ли герой советской и российской фантастики, умудрившийся съездить по морде инопланетянину, представителю цивилизации, намного опередившей земную?

**) В романе либо цитируются многие современные и не очень отечественные и западные авторы, либо просто упоминаются их фамилии. Это непременные Лем и Николай Гумилёв, которому Звягинцев придумал в России другой реальности счастливую судьбу, а также Гоголь, Стивен Кинг, Александр Блок, Урсула ле Гуин, Честертон, Киплинг и т. д.

PS. За сведения о войне между Парагваем и Боливией Василию Звягинцеву моя отдельная благодарность. Об этой войне я вообще ничего не знал, а сейчас уже из других источников знаю о существовании Аллеи Героев в Асунсьоне и даже о подвиге капитана Бориса Касьянова, 16 февраля 1933 г. закрывшего собой амбразуру пулемётного дота. Кажется, только русские способны на такое.

Этому сонету я даю высшую оценку только в его английском варианте, но не в том, с которого делаются переводы, а в том, который напечатан в издании 1609 года. Адекватный перевод этого (как и многих других) сонета невозможен в принципе из-за часто встречающейся в нём игры слов. Кроме того этот сонет входит в число (весьма значительное) тех, которые подверглись наиболее серьёзному искажению в ходе работы т. н. текстологов. Об этой работе довольно подробно пишет С. Степанов в своих комментариях к сонетам в его собственном переводе (напечатаны в издательстве «Амфора» в 2003 и 2008 годах). К сожалению, книги С. Степанова и даже, что ещё более удивительно, И. Гилилова, отсутствуют в библиографии* работ о Шекспире, имеющейся на сайте.

К сказанному Степановым о текстологах я бы добавил следующие соображения. Это ведь не просто люди с улицы, это дипломированные учёные-шекспироведы (Степанов так их и называет), но при этом не имеющие ни капли поэтического воображения, люди, которых нельзя подпускать к Шекспиру (и вообще к поэзии) на пушечный выстрел, а им удалось подобраться на винтовочный и они не без удовольствия расстреливают Великого Барда. Почему не без удовольствия? Потому, что они — высшая каста — в глубине души презирают этого актёришку (а все они стратфордианцы по определению), человека из низших слоёв общества, который вдруг оказался таким талантливым, что стал величайшим поэтом не только Британии, но и всего мира. И это вызывает у этих недалёких людей обыкновенную досаду.**

Хорошо, что в России нашлись шекспироведы, достойные предмета исследования. Сергей Степанов, математик и знаток английского языка (подозреваю, что знаток более основательный, чем те самые текстологи) совершил чудо, определив порядок написания и адресацию сонетов***, что привело к интереснейшим следствиям и позволило либо разгадать, либо сделать правдоподобные предположения относительно очень большого количества непонятных мест и слов в сонетах. Если уж работа Гилилова вызвала массу возражений (часто весьма неквалифицированных) и просто ругани, то какое же потрясение основ (а, проще выражаясь, кресел и кафедр) должно было вызвать открытие Степанова?! У меня есть основания предполагать, что работа Степанова на Западе замалчиватся. Но вернёмся к нашим ба..., прошу прощения — к сонетам, не к текстологам, разумеется.

Конечно, нужно читать книгу Степанова. Я приведу здесь только один пример из неё. В комментарии к сонету №144 Степановым убедительно положен конец т. н. «смуглой леди». Слово WOMEN в 4-й строке Степанов считает (и успешно это доказывает) компаундом, состоящим из слов WO и MEN, где первое слово означает лошадиную команду «Тпру!». Получается, что WOMEN из сонета это тпрукающий мужчина (!). Из текстологических издевательств над этим сонетом стоит отметить такие финты, как, например, слово DEVIL (дьявол, строка 7), вставленное текстологами вместо слова DIUEL (оно в издании 1609 г.), произведённое от латинского DIUM (небо); и ещё один — в строке 6 в первоисточнике написано from my fight****, а в исправленном текстологами варианте — FROM MY SIDE, что можно перевести, как «из моего края», или «с моей точки зрения». В сонете речь идёт о ком-то, кто подобно чёрной туче, прячет небо, причём под небом и под тучей понимаются конкретные люди.

И таких моментов в сонетах полным полно. В том-то и состоит главная причина всех трудностей, что Авторы сонетов Роджер Мэннерс и Елизавета Сидни, а именно она согласно гипотезе Степанова написала сонет №144, намного (лет на триста) опередили своё время в мастерстве и манере стихосложения. Так писать начали в Англии только в 19 веке. Можно лишь пожалеть, что Льюис Кэрролл, человек с замечательной фантазией, тоже, как и Степанов, поэт и математик, не был шекспироведом. Он уж точно мог бы сдвинуть шекспировский вопрос с мёртвой точки, но тогда для этого ещё не пришло время.

*) Библиография сразу вызывает некоторое недоумение из-за количества приведённых в ней названий — их всего шесть (!). Всего шесть работ о творчестве Шекспира (одна из них — роман) из сотен выбрано некими специалистами. Похоже, что работа по составлению этой библиографии просто заброшена, как не представляющая интереса.

**) На эту тему (современное шекспироведение) Азимовым написан великолепный микрорассказ «Великий бард».

***) И это было сделано очень красивым и весьма нетривиальным для нашего времени методом, который им подробно описан в книге, вышедшей в 2003г. В издании 2008 г. этого математико-поэтического раздела нет.

****) fight — многозначное слово, здесь может означать «бой», «драка», «спор».

PS. Не очень интересно читать такой текст, если нет рядом ни оригинала, ни перевода. Поэтому, собравшись с духом, я решил представить здесь хотя бы переводы, которые не у каждого под рукой (предполагаю, что у большинства читателей есть сонеты в переводе С. Маршака). Оригинал можно найти в книге Степанова и в книге «Уильям Шекспир. Сонеты.» Изд-во Ивана Лимбаха, СПб, 2010.

1. Перевод Александра Финкеля

Два духа, две любви всегда со мной —

Отчаянье и утешенье рядом:

Мужчина, светлый видом и душой,

И женщина с тяжёлым, мрачным взглядом.

Чтобы меня низвергнуть в ад скорей,

Она со мною друга разлучает,

Манит его порочностью своей

И херувима в беса превращает.

Стал бесом он иль нет — не знаю я...

Наверно, стал, и нет ему возврата.

Покинут я; они теперь друзья,

И ангел мой в тенетах супостата.

Но не поверю я в победу зла,

Пока не будет он сожжён до тла.

2. Перевод Валентина Германа

Люблю двух разом — на восторг и горе!

Два лика на меня в ночи глядят.

И мой любимый — ангел, свет во взоре!

Любовница же — ведьма, в коей ад...

Стремясь меня низвергнуть в страсти пекло,

Она сперва другого подожжёт:

Чтоб горнее сияние поблекло,

Утопит чистоту средь нечистот...

А я дрожу: не стал бы ангел бесом!

И не пойму никак, сходя с ума,

Уступит он иль выстоит, повеса?

Ведь ангелов порой прельщает тьма.

Я ж слеп, пока любимою рукой

Не стянет ангел в ад меня с собой!..

3. Перевод Анатолия Либермана

Люблю двоих я в радости и в горе,

Сражаясь в одиночку против двух.

Есть светлый ангел с добротой во взоре

И чёрный искуситель, злобный дух.

Чтобы завлечь в свой ад, мой женский дьявол

Хотел бы радость у меня отнять

И ангела белейшего заставил

Не чистоту, а чувственность познать.

И что же, ангел этот к ней приклеен?

Не видно мне, но чем не шутит чёрт!

Я думаю в отчаянье, что в ней он

И каждый похотью другого горд.

Так будет грызть сомненье мне нутро,

Пока злодейство не спалит добро.

4. Перевод Сергея Степанова

Мне две любви даны к добру и к худу.

Два ангела сведут меня с ума:

Мужчина, светел облик чей повсюду,

И женщина, чей облик всюду — тьма.

Творя мне ад, мой жено-ангел чёрный

Другого искушает красотой,

Преследуя своей гоньбой позорной,

Чтоб в беса превратился мой святой.

Пока я не имею верной вести,

Насколько белый ангел виноват,

Но оба далеко и оба вместе —

Похоже, ангел ангела свёл в ад.

Но мнительность не властна надо мной,

Пока не сжёг хорошего дурной.

«Прибыльное дельце» (у меня перевод Жаворонкова) рассказ гениально простой. В способности человека выбирать будущее исходя из единственного критерия — прибыли — нет ничего фантастического. И таких людей громадное количество. Уж не большинство ли? В нашем мире власть во многих странах принадлежит именно таким «порождениям крокодилов», людям с кругозором и интересами Эдны Бетесон, смотрящим на всё через специальные очки, где вместо стёкол вставлены доллары. Они и управляют развитием цивилизации, сидя на ящиках с золотом и пересчитывая его время от времени, как пушкинский скупой рыцарь. И, как сказано в рассказе, «живыми они нас не выпустят» (почти точная цитата), так и не поняв до конца, что у нас и у них он будет один и тот же.

Жаль, что мальчик так и остался брошенным в ста метрах от цели, недостижимой для него, как и для всех остальных. Может быть, он вернётся домой и снова будет приставать к бабушке с дурацкими вопросами. Но почему Автор не вернулся к нему? Забыл? Вряд ли. Тревожное ощущение оставляют работники службы по ремонту дорог, похожие на военных. На Земле во всех странах эти люди носят яркую, заметную издалека форму, никак не цвета хаки. Дело в том, что в момент пересечения грузовиком Эдны временнОй границы между прошлым и будущим, ребёнок мог выпасть в какое угодно время, совершенно не обязательно в своё.

Сначала рассказ оставляет впечатление почти шедевра, и только после второго прочтения с основательными паузами для раздумий становится ясно, что можно обойтись и без слова «почти». Начну с не самой главной, но интересной детали сюжета — детские игрушки для Земли производятся на Ганимеде и спутнике (не сказано, на каком) Урана. Это очевидная и, кажется, совершенно безобидная, без подтекста (ну, а вдруг он всё-таки есть? посмотрим...), шутка. Что может против Земли какой-то Ганимед, или ещё более суровые спутники Урана, полностью зависящие от метрополии, если цена изготовленных там игрушек (плюс доставка) окажется на пару порядков выше тех же изделий, произведённых на Земле? Сделав это, не такое уж необходимое замечание, перейду к тому, о чём, собственно, и написан рассказ.

Вот такое любопытное наблюдение, касающееся иерархии должностей в Бюро Стандартизации Импорта (БСИ). Руководитель группы испытателей игрушек Пинарио человек, безусловно, умный. Инструкции к играм он, хотя и не всегда, но читает. Испытав на себе «Ковбойский костюм древней эпохи Американского Запада», он и сам не покалечился и своего непосредственного начальника Уайзмена избавил от неприятностей. Уайзмен заметно глупее. Ребёнок в его голове сидит где-то совсем близко к коре больших полушарий, и что бы с ним произошло, когда он испытывал ковбойский костюм, не окажись рядом Пинарио, представить себе не очень трудно. Когда Уайзмен произносит свой короткий монолог, анализируя военную игру с точки зрения статистики (как ему кажется) вопреки очевидному ходу игры, становится ясно, что в игре он ничего не понимает* и несёт свою ахинею, скорее всего, в расчёте на присутствующего тут же Фоулера. Этот — начальник Уайзмена — человек уже совершенно не соответствующий своему уровню (находящийся явно выше своего потолка) и просто опасный. Идея Уайзмена, обладающего неплохой фантазией, о том, что игрушка «Штурм Крепости» может быть крайне неприятным сюрпризом (его поддерживает Пинарио**), вызывает совершенно неадекватную реакцию Фоулера. Число солдат в ускоряющемся темпе уменьшается, игра приближается к предполагаемой непоправимой развязке, но на предложение Уайзмена вызвать эксперта-сапёра из министерства обороны Фоулер отвечает: «Сперва доиграем». Играют они в «Сделку» (тоже продукт ганимедской промышленности), разновидность (даже аналог) известной на Земле очень длительной игры «Монополия», доигрывать можно довольно долго, но начальник принял решение и поэтому эксперт появляется только в последний момент. Это двуногое без перьев из министерства обороны действует так оригинально, что кажется сбежавшим пациентом дурдома. Пытаясь перекусить провод кусачками с не изолированными ручками, он хватается за корпус крепости. Хорошо, что испытатель Пинарио и здесь оказывается на высоте.

Все эти люди никакая не фантастика, здесь сатирически изображено реальное положение дел, а именно — всем управляют тупые бюрократы, часто принимающие на работу ещё больших дебилов. Такие же тупицы на Ганимеде пишут инструкции для игр. В инструкции по «Штурму...» нет ничего о правилах игры, есть только список голосовых команд, которыми играющий ребёнок может руководить солдатами, благодаря чему у него сложится впечатление, что он на самом деле руководил штурмом. Игра действительно психотерапевтическая (это Уайзмен в инструкции нашёл), способствующая самоутверждению маленького будущего командира, и люди это поняли после первого испытательного прогона. Только придурок Уайзмен приписывает ганимедцам ход мысли, на который способен лишь такой же тип, как он сам, и собирается продолжать наблюдение за игрой, очевидно, бесполезное; но он упрям и будет сидеть до посинения (и испытателей заставит), изображая служебное рвение перед Фоулером. В инструкции по Ковбойскому костюму, который есть не что иное, как очень совершенный узкодиапазонный фантомат, лохи с Ганимеда забыли написать, что играющий должен быть зафиксирован в специальном кресле. Эту инструкцию можно дописать и разрешить эксплуатацию игрушки лицензированным игровым центрам.

Инструкция к «Сделке» написана каким-то совсем уж тупым деятелем. Сразу приходит в голову такая пара игр, как шашки и поддавки. Умных ходов в шашках всегда один, максимум два. В поддавках умные ходы это почти все остальные возможные. Соотношение «Монополии» и «Сделки» ровно такое же. «Монополия» развивает стратегическое и тактическое мышление в экономике, «Сделка» практически не требует мозгов и напоминает обыкновенный шопинг, когда на вопрос, зачем купил? (купила), следует ответ — чтобы было.

В конце рассказа, когда, прочитавшие инструкцию дети обнаруживают, что «разбогатевший» отец-то проиграл (!), становится ясно, что, поиграв немного в поддавки, дети бросят это бесполезное занятие и не будут принимать во внимание дурацкое правило, которым только и отличаются две игры. Ну и взрослые, конечно, объяснят. Так что, никакой «подставки***, предназначенной отвлечь наше внимание» от «настоящих событий», которые «происходят где-то в другом месте», здесь нет. Есть только бюрократы и другие люди, занимающие чужие места в жизни, люди разной степени тупости и воображения, безразлично, на Земле они живут или это ганимедцы**** земного происхождения.

Паноптикум земных управленцев эффектно завершает «выигрывающий» в «Сделке» коммерческий директор (!) сети нью-йоркских магазинов для детей Джо Хоук, ворующий сам у себя новые игрушки. «У нас их тысячи — успокоил Хоук [жену]. — Всё битком набито. Никто не заметит».

*) Солдаты, постепенно проникают в крепость, и, чем больше их оказывается внутри, тем сильнее они мешают обороне. Когда все атакующие внутри, оборона крепости считается полностью парализованной и она переходит в руки нападавшей стороны. Этого нет в тексте рассказа, но я так представляю эту игру.

**) Идея Уайзмена совершеннейший бред (зачем это было бы нужно ганимедцам?), Пинарио просто считает не лишним перестраховаться.

***) Обычно в подобных случаях употребляется слово подстава.

****) Не в этом ли соль шутки, с которой я начал? Там сидят люди, желающие торговать игрушками на Земле. Очевидно, основы их экономического мышления заложены долгими упражнениями на «Сделке».

Пролог.

Может ли отзыв быть длиннее произведения, на которое он написан? В случае микрорассказа и, тем более, афоризма, конечно может. Но в некоторых, конкретных, случаях отзыв может иметь вид смайлика — того, где оскаленные зубы занимают половину лица.

Несмотря на то, что сие произведение уже получило достойный его отклик (там два достоинства — первое, разумеется, краткость, а второе, ещё более очевидное, это односторонние кавычки, что является большой редкостью), я всё-таки осмелюсь представить на суд читателей плоды собственных поисков (или происков — зависит от точки зрения).

Отзыв.

Вставлять в отзывы смайлики я пока не научился, а если бы умел, то начал бы этот отзыв с упомянутой в предисловии улыбки. Почему бы нет, Автор ведь соизволил пошутить...Приведу слова Лема из «Фантастики и футурологии». «Фэнтези отличается от мира сказки и мифа тем, что её механизм не обязательно детерминистский. Подобной свободой авторы, правда, не всегда пользуются, так как не занимаются, как мы здесь, проблемами общеонтологического характера. Поэтому иногда трудно провести грань между фэнтези, сказкой и научной фантастикой, особенно когда на первый план выступают объединяющие их элементы: необычность, антиверистичность описанных событий и т. п.» Кроме этого Лем определяет соотношение между сказкой и фэнтези с точки зрения теории игр...много, короче говоря, интересного он сообщает по этой теме. А ведь многие читатели, благодаря пану Святославу, так и останутся в своём понимании фэнтези страшно далёкими от истин, которые раскрывает перед ними пан Станислав. И это очень досадно. По моему, афоризм Логинова («Если силы зла озлились, а силы добра раздобрели — жди новый роман.») плох и как афоризм (такая игра слов не делает его остроумным), и как шутка (юмор тут тоже слабоват). Да и непонятно, кто и от кого должен ждать новый роман. Например, если «кто» — читатели, тогда надо было написать «ждите» (или «жди, читатель»). Или слово «жди» обращено Автором к самому себе и романа он будет ждать от себя? Не менее интересно и то, что здесь понимается под словом «раздобреть». Если по словарю — это значит «растолстеть», и тогда анализируемый афоризм становится слишком уж трудным для восприятия. Растолстевшим силам добра станет сложнее бороться с силами зла? А может быть Автор написал «раздобрели» в смысле «подобрели», продемонстрировав обыкновенную небрежность в обращении с таким чувствительным предметом, как русский язык? Для профессионального писателя прокол серьёзный. Вот ведь незадача — такая короткая фраза и столько вопросов. Ума не приложу, чьей сестрой можно назвать подобную краткость? Итак, окончательный вывод — афтар отжог невдачно. Стало быть не зря мудрейший Роман Эмильевич Арбитман назвал его в 2002 году «покровителем сверхмалой формы графомании». Припечатал, однако.

Эпилог.

В свой отзыв я включил анализируемое произведение полностью (отзыв примерно в 50 раз длиннее — личный рекорд? и скрытая шутка, если кто не понял). Автор мог бы опубликовать эту свою неполную строчку хотя бы с небольшим комментарием. О чем он думал, когда включал её в сборник? Может быть, о том, что беспощадное отношение к собственному творчеству — это хорошая черта творца? Тут я с ним согласился бы, но мне, будь я на его месте, всё равно было бы немного стыдно.

Блестящий рассказ с не встречавшейся мне пока сюжетной находкой. Автор придумал высокоразвитую негуманоидную цивилизацию, существующую в виде шкур некоего очень тупого марсианского животного. Эти разумные шкуры не только дают носителям что-то похожее на бессмертие (слово cover можно перевести и как `обёртка`, `крышка переплёта`, `чехол` или `футляр`, и как `убежище`), но, пользуясь малейшей возможностью, пропагандируют своё мировоззрение и словом и делом. Ещё более интересная и неожиданная мысль Автора — это удивительное сходство между двумя решительно во всём различающимися формами жизни, шкурной и человеческой. Сходство единственное, но очень важное и многообещающее — это почти одинаковое чувство юмора.

Совершенно правы те, кто в классификаторе отметил опцию «контакт».

Удивляет перевод названия рассказа с точностью до наоборот. Как минимум, должно быть «Не по обложке», а, скорее всего, краткость английского языка сыграла здесь с кем-то злую шутку. По русски название должно быть длиннее, и, чтобы соответствовать содержанию рассказа, оно могло бы иметь вид «Не судите о книге по крышке переплёта», что, конечно, слишком громоздко и должно быть, с умом разумеется, сокращено.

Мой вариант — «Не судите по обложке».

В 1993 году Роман Арбитман написал о романе Звягинцева «Одиссей покидает Итаку» следующее: «Пока фантаст воевал, сюжет стопорился, динамика исчезала, инопланетяне скучали, а читатель 90-х принимался быстрее перелистывать страницы, ибо «вся правда без прикрас», да ещё в фантастико-приключенческом романе, раздражала своей неуместностью.» (статья «Василий З. и конец советской фантастики»). С этим я, тот самый читатель 90-х, категорически не согласен. «Одиссей...» прочитал я тогда залпом, найдя в романе очень толково изложенную правду без прикрас, совершенно не мешавшую динамике сюжета, и, не найдя в нём скучающих инопланетян. В «Скорпионе...» правды без прикрас гораздо больше, ибо она (правда) и есть главная тема романа, динамики никак не меньше, а инопланетяне не только не скучают, но и воюют, причём на стороне хороших парней против плохих (в том числе других инопланетян). Действие в романе происходит в основном на Земле — в России и в Испании (с короткими экскурсами в Германию и Великобританию).* Любимый герой Автора Александр Шульгин, пользуясь сверхъестественными способностями, которыми его наделяют некие непредставимо могущественные обитатели Вселенной (в романе они называются Игроками), осуществляет задуманный Автором альтернативный исторический процесс. Автор хорошо разобрался в политической и военной мозаике тридцатых-сороковых годов 20 века и столь же хорошо продемонстрировал, что значит извлекать из истории уроки. Эрудиция** и литературное мастерство Звягинцева настолько высоки, что комариные укусы некоторых критиков в виде, например, зубоскальства по поводу поручика Семецкого, играют против этих Culicidae Nematocera, свидетельствуя только о том, что им по существу не в чем упрекнуть Автора, да и вообще нечего сказать.*** Автор, кстати, довольно часто подпускает читателям различного рода шпильки, разбрасывая их равномерно по всему циклу. Мне, например, понравилось имя начальника Антона, — этого пожилого форзейля зовут Бандар-Бегаван, и найти это словосочетание в почти таком же написании очень легко...не буду говорить, где — предоставляю любознательным читателям самостоятельно попробовать поймать Автора за руку :). Впрочем, сейчас с помощью интернета это раз плюнуть, а я в своё время разгадал этот ребус, без чьих либо подсказок. Но главным такого рода развлечением Звягинцева является подбрасывание читателю множества цитат, при этом молча подразумевается, что ему (читателю) интересно будет установить источник.

В романе часто упоминаются известные фантасты и их произведения, которые в молодости читали герои. Это Лем, Азимов, Шекли, Андерсон, Стругацкие, Ефремов...кажется я никого не забыл. Это тоже не понравилось Арбитману (Звягинцев разбросал эти цитаты и аллюзии по всему циклу), и тоже зря, т. к. для героев цикла, людей, хоть и намного превосходящих по интеллекту современный им средний уровень, но всё же советских людей, выросших на книгах отцов-основателей («значит нужные книги ты в детстве читал») и вдруг оказавшихся в водовороте фантастической действительности, эти параллели выглядят вполне естественно. Стоит только представить, что подобное происходит с тобой и вокруг тебя, как становится понятна полная их (параллелей) уместность. И, что совсем хорошо, цитируются в книге не только фантасты, нашлось место и Пушкину, и Маяковскому, и даже одному из самых остроумных людей в мире Станиславу Ежи Лецу.

Жанр альтернативной истории вообще, на мой взгляд, в фантастике самый сложный и Звягинцев прекрасно с ним справляется, но, и это единственная моя к нему претензия, не стоило бы так сильно затягивать повествование. Чтение этой серии грозит перерасти в наркотического типа зависимость т. к. Автор беззастенчиво пользуется тем, что читателям очень часто жаль расставаться с полюбившимися ему героями.

В заключение вернусь к соотношению в романе фантастики и правды. Собственной фантастике Автор дал исчерпывающую характеристику в 5-й главе 2-го тома «Скорпиона...». А именно — читатель, желающий понять основные идеи, на которых держится весь цикл, столкнётся с теми же трудностями, с которыми столкнулся бы носитель неприспособленного языка при попытке «перевести на эскимосский впечатления бедуина от самума в Сахаре». Причём, это касается не только тех чудес, которые творят Шульгин, Антон и Замок, но и фантастики, скажем так, более традиционной. Примером здесь может послужить эпизод из биографии адмирала Маркина — он «один из первых на Земле пилотов-самоучек, выведший в межгалактическое пространство хроноквантовый звездолёт, а, проще говоря, обыкновенную подводную лодку типа «Барс», на которой заменили реактор на странную, но перспективную конструкцию.» ****Этого достаточно, чтобы понять, что фантастика для Автора «Скорпиона...» дело десятое, а главное — это его «курс лекций по экспериментальной истории», т. е. то, что Арбитман когда-то назвал правдой без прикрас. И какой же вывод можно сделать из тех страниц романа, ради которых он, собственно говоря, и написан? Вывод простой и всем известный — история не допускает сослагательного наклонения, что и подтверждается в раскрытии главной темы романа — изменённой истории Гражданской войны в Испании (при соответствующей подготовке внутриполитической обстановки в СССР). Придать событиям ход, описанный в романе, может только человек, знающий будущее в другой реальности и способный вести себя как гений, значительно опередивший своё время. Вот таким скромным гением и прикидывается Александр Шульгин, действующий в романе в облике Григория Шестакова. Но разбор только что состоявшейся шахматной партии в матче за звание чемпиона мира дело безусловно полезное, а творчество Василия Звягинцева как раз и есть аналог такого исследования.

*) Участники голосования в классификаторе отправили героев ещё и в Азию, кто в центральную, кто в Среднюю, кто на Ближний Восток. О Ближнем Востоке в прочитанных мной частях цикла, кажется, нигде кроме начальных страниц «Дырки для ордена», не упоминается. В других частях есть Новая Зеландия и Южная Африка, Азии же, по моему, вообще нет, хотя тут я могу и ошибаться. Да и не могу судить обо всём этом бесконечном, как лента Мёбиуса, цикле. Могу предположить, что Средняя Азия появилась в классификациях тех посетителей, которые прочитали название и вспомнили, где обитает упомянутый в нём страшный зверь.

Многие (из немногих, к сожалению) определили возраст читателя, как любой. Тут вопросов нет, поскольку сейчас появилось множество очень умных детишек, недавно научившихся читать, которые с большим интересом прочтут о жизни и работе в конце 30-х годов товарища Сталина и других членов Политбюро, о работе и заботах наших славных чекистов в эти же годы, а также о внешней политике СССР, Германии и Англии. Надо только не забыть перед тем, как дать эту книгу почитать ребёнку, вырвать из неё несколько страниц, где описывается встреча Шульгина/Шестакова с очень соскучившейся по нему женой Зоей. Описывается не по детски живо и натуралистично, хотя, разумеется, в рамках приличий. Что же касается довольно подробного описания первой ночи Игоря Ростокина и княжны Елены, то тут я затрудняюсь с рекомендацией — оставить эти страницы для читателей ЛЮБОГО возраста, или нет. Ребёнок может не знать слово «суккуб», ну так объясните, что может быть проще...

**) То, что Автор знаком с мемуарами Попеля (и вообще с историей ВОВ и Второй мировой), совсем не удивительно, но он хорошо знает историю Гражданской войны в Испании, историю Гражданской войны в России, историю Первой Мировой войны, в том числе её малоизвестные страницы, в частности осаду и взятие Эрзерума войсками генерала Юденича...и т. д.

***) Не менее прискорбно также то, что эти люди по видимому всерьёз убеждены в том, что написанное ими является отзывом и 10 баллов за него ими заработаны честно.

****) Примерно такого же достоинства и инопланетные фантастические артефакты, в частности аггротехнические — блок-универсал «портсигар» и браслет-гомеостат, о которых в следующем романе «Ловите конский топот» сообщаются дополнительные выходящие далеко за грань фантастики сведения.

Второе (через много лет) прочтение это статьи Лема заставило меня мысленно а потом и письменно подвести итог собственным размышлениям на эту тему. Я не астрофизик и основаны мои предположения конечно не на расчётах, а на некотором имеющемся у меня представлении о теории вероятности, которую нам читали в институте в довольно приличном объёме. И это представление немедленно приводит к заключению о том, что мы во Вселенной не одиноки. Противоположная ситуация кажется мне невероятной вплоть до невозможности*. Стоит только посмотреть на снимки далёких и не очень звёздных систем, снимки, полученные астрономами с помощью таких аппаратов, как Хаббл и ему подобные. Мироздание прекрасно выглядит, и мысль о том, что любоваться им нам приходится в одиночестве, кажется дикой. В таком, примерно, разрезе многие уже высказывались до меня, но, как говорили древние римляне, — да погибнут те, кто раньше нас сказал то, что говорим мы. Конечно, всё дело в ограниченных сроках жизни цивилизаций, об этом говорит Лем в своей статье, и причины этих ограничений сразу же становятся ясны при разглядывании вышеупомянутых фотографий. Но даже и тем, кому пока везёт как нам, мешают невообразимые расстояния, исключающие общение даже с теми, кто существует где-то одновременно с нами.

Но надежда всегда есть. И если мы, как цивилизация, хотим найти в Космосе кого-то ещё, есть смысл руководствоваться простейшей идеей — во Вселенной надо жить долго.

Чаще смотрите на звёзды! И будьте уверены — оттуда смотрят на вас.

*) Мне совершенно точно известно, кто ещё думает так же. И не просто думает, но и убедительно доказывает это во второй главе своей книги «Скрытая реальность: Параллельные миры и глубинные законы космоса». Этот человек известен российскому читателю довольно давно и зовут его Брайан Грин.

Один из неудачных, по моему, рассказов Мастера, поскольку кроме очень простых ассоциаций типа известной библейской заповеди или не менее популярной поговорки (поспешишь — людей насмешишь), ничего толкового в голову не приходит. Но и это было бы для такого короткого произведения неплохо, если бы не удивительно примитивное представление о работе компьютера, а заодно и о способностях старого программиста и инженера Бренмейера. Человек, который собрал огромную базу данных о звёздах, не мог не предусмотреть в программе её обработки вариант, когда исследуемой звезды в базе не окажется. Он же не всю Галактику занёс в память машины, а только звёзды четырёх спектральных классов. Поэтому концовка рассказа кажется неубедительной. В реальности компьютер сообщит о неудачном поиске и предложит направление и расстояние для нового скачка — т. е. в точности то, что и нужно штурману от машины в таком случае. Дальнейшее не представляет проблемы для опытного пилота Трента.

Прекрасный отзыв на этот рассказ дал А. Стругацкий в 1963 году. О его Авторе там сказано следующее: «Это очень большой и известный фантаст, и он, вне всяких сомнений, прочно стоит в первой десятке американских фантастов. Но это автор с причудами... — может написать отличные вещи и тут же опубликовать какую-нибудь дрянь, соблазнившись сюжетным или научным трюком. Переводчик, плохо понимающий фантастику, но хорошо знающий, что Азимова «берут», может представить самые скверные его вещи.»

Аркадий Натанович не рекомендовал рассказ к публикации «ни под каким видом».

Не хотелось тратить время на отзыв, т. к. рассказ отзыва просто не заслуживает, но, с другой стороны, из уважения к Автору и его поклонникам, неправильно было бы оставлять столь низкую оценку без объяснений.

Вполне возможно, что составители сборников «Воины» и «Смертельно опасны» своим выбором оказали Блоку медвежью услугу. Оба отобранных рассказа могут не понравиться очень и очень многим читателям. О путанице, произошедшей с выбором места публикации этих рассказов, я уже писал в отзыве на «Чистый лист». Так кто в рассказе «Я знаю, как их выбирать» смертельно опасен? Вообще-то сборник посвящён представительницам слабого пола. Выходит, эта изощрённо убитая сексуальным маньяком красотка и есть одна из смертельно опасных героинь сборника. А если рассказ попал не в тот сборник, то кто здесь воин? Уж не этот ли здоровенный бык, который говорит о своей жертве: «Не уверен, правда, что могу записать эту на свой счёт, потому что будет сложно доказать, что именно я её выбрал.» Счёт у него немалый; если судить по очень натуралистическому описанию завершающей фазы преступления, он делает нечто подобное довольно регулярно. Так что он только в постели «воин», а из воображаемой им драки можно сделать лишь тот вывод, что, конечно, подраться он не дурак, но что он сможет сделать с противником, владеющим хоть каким-нибудь стилем восточных единоборств или с боксёром среднего уровня, т. е. с воином в настоящем смысле этого слова?

Возможно, составители сборника (так же, как автор аннотации к рассказу) решили, что убитая женщина замышляла убийство мужа и искала исполнителя. Но она не говорила этого. Во всяком случае, он её не слушал. Об этом Автор устами своего героя говорит прямо: «И теперь лучше смотреть, не слушая. Это было так, словно я не мог слышать её, даже если захотел бы; всё, что я мог слышать — это её голос в своей голове, говорящий мне то, о чём она думает.» Ну и, разумеется, он услышал в своей голове то, что хотел, как и любой маньяк.

Один момент в рассказе неясен. Почему эта горилла до сих пор на свободе, а не на электрическом стуле? Ведь масса народу видела преступника и жертву вместе. Автор либо сознательно не превратил рассказ в детектив, сместив акцент в сторону психологии маньяка и истории её формирования, либо рассказ является заготовкой для более развёрнутого произведения, которое, как мне кажется, произвело бы на читателей более благоприятное впечатление.

Моё внимание в этой повести привлекли, главным образом, две фигуры. Вторая из них появляется в своём истинном облике далеко не сразу и к ней я вернусь позже. Первая же — это командующий шонгайрийским флотом Тхикайр, который, размышляя, иногда машинально теребит хвост своей шестипалой рукой, а в знак согласия, как это принято у его народа, шевелит ушами. Невозможно не видеть, что эта повесть американца Вебера относится к весьма многочисленному разряду предупреждений, но здесь предупреждение даже двойное. С одной стороны в современном мире (а действие в повести происходит буквально в наши дни) таких тхикайров вполне достаточно. Это именно они трясут пробирками с белым порошком на Совбезе или же демонстрируют пробитые неизвестно чем куски железа на каком-нибудь там Совете Европы, а не так уж давно по историческим меркам один из них приказал сбросить атомные бомбы на японские города. Есть ещё тот, по чьему распоряжению был сбит наш самолёт в Сирии, и другой, разбомбивший недавно Белград. Имя им легион, на мнение Гегемонии (в повести так называется ООН) им глубоко наплевать и для них не имеет значения, что объекты, по которым они собираются нанести удар, располагаются иногда «докучливо» (так в тексте!) далеко от их родины. Автор повести, которая построена на безупречном психологическом фундаменте, недвусмысленно даёт понять, что ответ будет иметь максимально возможную эффективность. Зная это, наши тхикайры пока сидят относительно тихо, спрятав клыки и прижав уши. Правда, от них вони в среднем тем больше, чем ниже занимаемая ими должность, что, конечно, не есть хорошо, но мириться с этим можно. С другой стороны, повесть предупреждает о том, что надо быть начеку, поэтому она предельно пессимистична. У Автора нет ни малейших сомнений, что, сорвавшись с цепи, такие командующие не остановятся ни перед чем, даже перед уничтожением человечества, которому будет некоторое время предшествовать прекрасно изображённая в повести партизанская война.

И, наконец, вторая фигура, второй из нескольких (по моему, их трое) ГГ повести, — это, разумеется, Мирча Бесараб он же Влад Дракула. Он же нелюдь и в то же время единственный людь, оказавшийся в состоянии спасти цивилизацию, вернее то, что от неё осталось. Вебер писатель опытный и не может не знать, что такое рояль в кустах, бог из машины, скелет в шкафу и т.п. Но что-то же он должен был сделать, какой-то сюжетный ход, чтобы всем стало ясно, что дело швах, человеки получили шахматной доской по кумполу ещё до начала партии, что надеяться в такой ситуации можно только на чудо. Использовать способ, применённый Уэллсом в «Войне миров» в наше время, время универсальных биологических защит, невозможно. Приходится обращаться за помощью к персонажу другого литературного мира. Думаю, что, вернувшись из похода против шонгайрийцев, отомстив им за всё, Мирча возглавит на возрождающейся Земле всепланетное Министерство по Чрезвычайным Ситуациям.

PS. Если посмотреть на эту повесть просто как на обыкновенную твёрдую фантастику, то, пожалуй, это хорошо, что следов инженерной деятельности сверхцивилизаций в Космосе пока не обнаружено. Не хотелось бы появления на околоземной орбите гостей, обогнавших нас в техническом смысле лет на двести-триста, да ещё и с хвостами.

Рассказ не попал в антологию «Смертельно опасны» по той причине, что составители почему-то не захотели включить в предшествующий сборник («Воины») второе произведения Блока, или же элементарно перепутали рассказы. Рассказ «Я знаю, как их выбирать», должен был оказаться в сборнике «Воины», а «Чистый лист», естественно, должен был войти в сборник «Смертельно опасны». То, что отец называет свою дочку Кэтрин воином, это просто случайность, такая его добавка к их игре. Если рассматривать рассказ, как психологический триллер, то это произведение мастера. Доказать, почему это так, не очень трудно, но ломиться в открытую дверь я не буду. Скажу только, что происходящее между отцом и дочерью в рассказе это не совращение в общепринятом смысле, как многие думают. Инцест — не такое уж редкое явление даже и в наши дни, не говоря уже о прошлых эпохах, но то, что описано в рассказе — редкое исключение. К сожалению, это настоящая любовь, которая бывает очень и очень разной, многоликой. Отец любил свою доченьку, и обращался с ней так, что сумел заменить ей весь мир и она полюбила его так же сильно. Будущее представлялось ей «чем-то вроде сказки, какие рассказывают малышам: про Санта-Клауса, про зубную фею и тому подобное.» Из рассказа это всё, по моему, ясно, как божий день. Почему «к сожалению»? Вспомним «Лолиту» (ну как тут её не вспомнить!). Сходство между отцом Кит и Гумбертом в том, что обоих тянет к нимфеткам, хотя неизвестно, осознаёт ли это герой рассказа так же, как герой романа Набокова, которому не пришлось, как отцу Кит, тратить массу времени на достижение своей мечты («... я полагал, что пройдут месяцы, если не годы, прежде чем я посмею открыться маленькой Долрес Гейз...»). В итоге у Набокова кончается всё плохо, но не настолько, потому что Гумберт не бросает её так, как это сделал отец Кит, — неожиданно и окончательно. И этот удар Кэтрин, которой ещё не исполнилось и восемнадцати, перенести не в силах. Что поделаешь, не читал этот человек «Маленького принца», а если и читал, то, очевидно, ни черта не усвоил. Её мир обрушился, и, оставшись в одиночестве, почти буквально «голой среди волков» (в её искажённом представлении о мире), она превращается в равнодушного и страшного мстителя. Это трагедия, основанная на жизненных реалиях. И она производила бы ещё более сильное впечатление, если бы Автор чуточку тщательнее продумал детективную составляющую рассказа. Возвращаясь к «Лолите», напомню, как сложно было Набокову найти возможность для настоящего сближения своих героев. Надо же было устроить так, чтобы мать Лолиты погибла в ДТП. А в рассказе «Он приходил к ней каждую ночь месяцами», и мать ничего не знала, ни разу не зайдя в спальню к тринадцатилетней дочке, ни разу не поинтересовавшись, где же это пропадает муж по полночи, как минимум. Это, разумеется, невозможно. А как дочери удалось ввести в заблуждение полицию, заставив её поверить, что отец застрелился, вставив дуло пистолета себе в рот? Это полная чушь, разве что он открыл рот от изумления и ужаса при виде трупа жены, а дочка воспользовалась этим моментом. Но и это чушь. Тогда как? Да никак, не до мелочей было Автору. В результате читатель может и усомниться в том, что Лоуренс Блок* — «один из королей современного детектива», да ещё и «гранд-мастер Союза американских писателей-детективистов» (или «Гроссмейстер детективных авторов Америки», как, не заботясь о грамотности, написали комментаторы сборника «Смертельно опасны».)

*) В сборнике «Смертельно опасны» он представлен, как Лоренс Блок.

Суть рассказа в предельно кратком изложении такова. В результате преступлений религиозного фанатика, имевшего высокое воинское звание, человечество получило очень хитрого врага, действующего методом, гарантированно приводящим к победе. Человеку, занимающему важнейший пост в государстве подсовывают необыкновенную любовницу, играя на его склонности к экзотике. После достаточно длительного общения, она занимает его место в правительстве, а он с радикально изменённой внешностью и без документов только и может, что рассказывать свою невероятную историю случайным собутыльникам.* Его не убивают по очень простой причине — он, хороший, в сущности, человек и вызывает у своей любимой (подосланного агента) чувство, похожее на ответную любовь. Поэтому — пусть болтает, всё равно никто не поверит, да и не настолько он здоров, чтобы долго протянуть. Кроме того, он не подозревает, кем на самом деле является человек, занимающий в настоящий момент его бывший пост (пост канцлера).

Впрямую текст рассказа не содержит почти ничего из того, что я только что изложил. Просто по другому мне не удалось сформулировать вывод, на который меня натолкнуло сопоставление двух маленьких отрывков из него, которые я намеренно не цитирую. Ведь рассказ, кроме того, что это фантастика-предупреждение о необходимости гуманного отношения к любому народу даже очень сильно отличающемуся от людей, содержит ещё и хорошо замаскированную детективную составляющую, разгадывая которую читатель может получить дополнительное удовольствие.

Отдельный интересный вопрос — зачем нужен здесь второй лейтенант Трейси Бельманор? Мне кажется, что он и его возлюбленная Мерседес ещё встретятся, и тогда услышанная лейтенантом история может дойти до императора. Так что враг не сумел предусмотреть всего, и у человечества появляется слабый проблеск надежды.

*) Две последние фразы могли бы послужить основой аннотации к рассказу вместо той абсолютно никуда не годной, что присутствует на этой странице.

Эта небольшая историческая повесть, в которой много динамики (иногда несколько бестолковой, чему причиной вполне может быть не соответствующий качеству оригинала перевод), и масса хорошо написанных диалогов, — запомнится надолго, как первое знакомство с творчеством Дианы Гэблдон. Несмотря на существенные недостатки, о которых в основном и пойдёт речь, повесть увлекательна и держит читателя в напряжении буквально с первых строк и до самого конца.

Действие происходит на соответствующем истине историческом фоне. Англией правит Георг II, сражение за Квебек (поля Авраама), описываемое на последних страницах, имело место 14 сентября 1759 года и в нём действительно погиб командующий французскими войсками в Северной Америке Луи Жозеф де Монкальм-Гозон, маркиз де Сен-Веран. Очень убедителен образ английского офицера-аристократа лорда Джона Грея. Это человек порядочный и добрый, умеющий в решительные моменты думать только о деле, полагаясь на судьбу, и обладающий лишь одним «недостатком» с точки зрения «высоконравственного» британского высшего общества — у него нетрадиционная сексуальная ориентация. Случай предоставляет ему возможность побывать на театре боевых действий в Канаде, где его ожидают самые разнообразные приключения, в том числе двухнедельная рыбалка на островах реки Св. Лаврентия и её притоков в обществе индейца с такими же наклонностями. Здесь в двух смыслах в полной мере оправдывается поговорка — рыбак рыбака видит издалека. После этого «отпуска» он участвует в том самом коротком решающем сражении, итогом которого стало через несколько лет (в 1763 году) присоединение Квебека к Британской Империи.

Описание этого сражения могло бы стать одним из неплохих образцов батальной литературы, если бы его автором не была женщина. Здесь необходимо короткое пояснение. Англичане ночью втащили на почти отвесный берег реки 16 пушек с боеприпасами (и ещё 15 осадных орудий, впоследствии не понадобившихся) — труд, достойный суворовских богатырей. Французы утром, имея численный перевес и ничего не зная о замаскированных пушках, спокойно пошли в атаку, не сомневаясь в успехе. И тут по ним был произведён картечный залп с расстояния эффективной стрельбы из мушкетов т. е. с сорока шагов (!). Как раз в этом месте повествование даёт сбой подобный сеющему смерть залпу английских орудий, сбой просто таки самоубийственный. Одновременно с командой «пли!» английская пехота ринулась в атаку на находящихся менее, чем в сорока шагах, французов. «Залп был сокрушительным, земля была устлана телами». Британцам оставалось только добивать оставшихся в живых бегущих в панике солдат противника. В этом месте читатель натыкается на потрясающую фразу: «Британская артиллерия стреляла настолько быстро, насколько можно было перезаряжать пушки». Сразу же приходит в голову вопрос — в кого стреляла эта артиллерия? Конечно же в собственную атакующую пехоту, которая, пробежав эти сорок шагов за несколько секунд, завершала разгром, продлившийся «менее четверти часа». Как можно до такой степени не понимать, что ты пишешь (хочется сказать — несёшь), у меня не укладывается в голове. А ведь это совсем просто — закрой глаза на пару минут и представь перед своим мысленным взором (уж извините за штамп) картину боя. Но куда там, ведь даже намного более простая сцена и та написана с грубой нестыковкой. Это сцена дуэли на первых страницах. В тексте ясно сказано, что Грей хотел выстрелить вверх, но его «рука на миг утратила контакт с его разумом»*, и запястье опустилось. Палец надавил на спуск, и он «еле успел отвести дуло в сторону, и прогремел выстрел». В конце повести читатель с изумлением узнаёт, что «пуля взлетела вверх почти вертикально, а потом поразила мистера Николса сверху [...], не причинив особого вреда.»

Складывается впечатление, что Автор или куда-то торопится (в кассу за гонораром?) или просто плохо соображает. Судя по повести этой же Дианы «Девственники», последний вариант ближе к истине.**

Интересно, что никого из авторов предыдущих отзывов не удивили замеченные мной странности, а вот то обстоятельство, что в повести нет ничего фантастического, почему-то вызывает недоумение. Но этот жанр называется «реализм», и составители предупредили читателя в аннотации, что в антологии представлены авторы, пишущие в разных жанрах.

*) Дуэль происходит почти сразу же после тяжёлого поражения Грея разрядом электрического угря. Здесь у меня есть сомнения в том, существовало ли в среде богатых бездельников на самом деле такое удивительное развлечение. Не нахожу ответа на вопрос — что в доме английского аристократа могло бы послужить в качестве заземления? Ведь если последний человек в цепочке ни за что подобное не возьмётся, то никакого удара током угорь не нанесёт. В воде это работает, поскольку вода, естественно, заземлена, а в лондонском особняке были ли тогда ну, например, громоотводы? Автор ничего об этом не сообщает, возможно, не придавая значения пустячным деталям и, очевидно, не понимая, что в данном контексте это не пустяк.

**) В конце этой повести два шотландца заступаются в таверне за служанку. Один из них душит насильника-француза, а другой, помогая другу, ухитряется убить эту самую девушку ударом кинжала в сердце. В тексте упоминается окровавленный именно шотландский кинжал. После этого идиотизма следует не меньший — тот, в руке которого был этот кинжал, пытается заставить исповедаться того, который убил француза, сам же от исповеди отказывается.

«Когда в делах — я от веселий прячусь, / Когда дурачиться — дурачусь, / А смешивать два эти ремесла / Есть тьма искусников, я не из их числа.»

Грибоедов «Горе от ума».

Авторство Шекспира не доказано, тем не менее, как убеждённому рэтлендианцу, мне хотелось найти в этой книге аргументы в пользу авторства Роджера Мэннерса. Собственно говоря, уже в панегириках дан ответ — Кориэт в одном из них (у Кирхнера) назван человеком, успешно выполнившим некую дипломатическую миссию в Дании, в другом (Бен Джонсон) прямо упоминается некий Роджер, на месте которого оказался «Правдовещатель Том». Интересно было найти и другие подобные зацепки. Должен признаться, что читать её я начал с середины, с описания Венеции, т.е. с наиболее интересных заметок. И почти сразу в рассказе о лестнице Гигантов наткнулся на следующее: «Наверху лестницу венчают две великолепные статуи. Справа по ходу стоит длиннобородой Нептун на дельфине, выныривающим из под его ноги, а слева Паллада в роскошном шлеме на голове.» [сохраняю не свойственную мне орфографию перевода — mr_logika] (очень похожие статуи украшают также и входной портал Арсенала). К указанию части тела, на которую надет шлем, я ещё вернусь, а сейчас отмечу лишь то, что, во первых, Нептун стоит не на дельфине, а над ним, касаясь его морды левой рукой, во вторых (и это не лезет ни в какие ворота), слева не Паллада, а Марс (!), он почти полностью обнажён и вообразить, что это женская фигура, может разве что инопланетянин. И ни один из четырёх докторов наук, перечисленных на обороте титульного листа, не дал поправку в сноске, как это часто встречается в книге по поводу намного менее крупных неточностей*. Есть в книге одна необъяснимая накладка. Описывая Монетный двор, Автор пишет, что у «первых ворот вас встречают две белокаменные статуи огромных страшных титанов с булавами...». Но от фасада Монетного двора всего несколько шагов до воды, никаких огромных статуй там нет и не могло быть. Вместо того, чтобы исправить эту дезинформацию, коллектив, работавший над переводом, сообщает в сноске, что «это статуи Марса и Нептуна без булав, и изваял их Якопо Сансовино». Эта сноска гораздо лучше смотрелась бы около описания лестницы Гигантов, и каким чудом она попала на другую страницу, одному Б-гу известно. У меня в связи с этим возникло ужасное предположение — уж не перепутали ли уважаемые доктора наук вместе с Автором Монетный двор с Арсеналом?!!

Граф Рэтленд посетил Венецию в 1596 году и, видимо, полагаясь на память, не всегда записывал свои впечатления, а спросить у друзей в 1610-м году постеснялся (ну, ему же казалось, что он правильно помнит), друзья же, сосредоточившиеся на сочинении панегириков, книгу в рукописи прочитать не удосужились (этого нельзя сказать обо всех, судя по такому отрывку из одного панегирика: «Что из того, что ты прошёл полмира? / Хорош ходок, да с трещиною лира! / Прочтя твой труд внимательно и строго, / Поймёт любой: написан он убого.»), либо сами в Венеции не бывали. А учёным комментаторам ведь ничего не стоило по примеру Ийона Тихого произвести осмотр на месте, или, в крайнем случае, воспользовались бы одним из десятков альбомов с видами Венеции...Это мой первый и последний совет этим господам на будущее.

В общем, мне стало ясно, что точности в описаниях от этих путевых заметок ожидать не следует. И вот ещё не столь существенная, но ошибка, не исправленная издателями. Сообщая об установленных на площади Сан Марко колоннах, Автор пишет, что они мраморные и привезены из Константинополя, когда венецианцы вместе с крестоносцами ограбили город (это было в 1204 году). На самом деле они гранитные и привезены из Сирии в 1127 году, задолго до разграбления Константинополя.

Теперь несколько слов о шлеме на голове. Вот две цитаты из «Похвального слова путешествию» Германа Кирхнера (у Гилилова — Киршнер): «...собрать пожитки, натянуть башмаки, надеть прогулочную шляпу на голову и расправить крылья...»; «... прирождённый военный, в шлеме на голове, в латах, и знает, как управляться с мечом...». Эти два указания, как нужно употреблять шляпу и шлем (и здесь шлем) подтверждают, пожалуй, гипотезу о том, кто такой этот Кирхнер — не он ли и есть Томас Кориэт (эта фамилия приведена на сайте неправильно, в книге — Кориэт)?** Этого, разумеется, мало, чтобы что-то доказать, но выглядят такие обороты речи как-то не по-логодедаловски.

Столь же странно читать и вот это: «Когда я вошёл во двор Santo со стороны еврейской улицы, то увидел незабываемое, чтобы не сострить, а именно прекрасную бронзовую статую Гаттамелаты...». Какое слово тут должно стоять вместо «сострить»? Соврать? Тоже не годится. Ну а вот это кто написал: «...я мало что могу сказать об этом прекрасном и красивом городе»? А вот ещё: «Дворец Дожей квадратный, но вытянут в длину больше, чем в ширину.» Это написано гуманистом эпохи Возрождения? На шекспировский этот стиль мало похож, и я знаю, какую характеристику дал бы ему Михаил Зощенко. Это определение бессмертно не в меньшей степени, чем не вызывающие сомнений произведения Шекспира.

Известно, что книги начала 17-го века, издаваемые в Лондоне (про другие центры книгопечатания не знаю), содержали много опечаток (например, издание Сонетов 1609 года). Книга, о которой я сейчас пишу, содержит неимоверное их количество, особенно для такого мемориального издания. Выше я привёл два примера (и могу привести ещё двадцать два), добавлю только такие никогда не встречавшиеся мне орфографические редкости, как Апиллес вместо Апеллес, Эннеида вместо Энеида, нечто ужасное в виде имени короля в творительном падеже — «королём Иаковым» и венец всего этого нагромождения — «...тонкий лингвист и неумный путешественник» (это об авторе одного из панегириков Лоренсе Уитакере; что в оригинале, догадайтесь сами). Короче говоря, не стоило бы в начале 21-го века подходить к изданию книг так, как это делалось 400 лет назад, благо технические возможности для этого появились.

Переводчик С. Макуренкова пишет: «Человек, с которым предстоит путешествовать — милый и приятный собеседник. Он терпим, впечатлителен и милосерден.» В двух последних качествах сомнений нет. Что же касается терпимости... Вот что Автор сообщает о греках: «Мужчины и мальчики носят длинные волосы, как больше никто в Венеции. Мода неподобающая и подходящая только головорезам». Это ещё цветочки. Вот ягодки-выдержки из рассказа Автора о его беседе с раввином в еврейском гетто Венеции. « ... я решился призвать его оставить еврейскую религию и перейти в христианскую веру, вне коей он будет навеки проклят. [...] В конце он был раздражён на меня, ибо я плохо отозвался о несуразностях в их обрядах. [...] ...пока мы обменивались с ним зажигательными речами, вокруг собралась толпа ... евреев. Некоторые стали вести себя вызывающе и угрожать мне, ибо я дерзнул оспорить их религию.» Автор спасся от расправы благодаря двум английским джентльменам, случайно проплывавшим мимо в гондоле. Если это терпимость, то что такое тогда религиозный фанатизм и элементарная глупость? Уже через два года после посещения Венеции Шекспир является автором 12-и пьес, которые кажутся написанными мудрым и знающим жизнь человеком. Удивительно быстрая перемена личности. Неправдоподобно быстрая. К этому можно добавить характеристику, данную Кориэту его другом Ричардом Мартином, «златоустом и превосходным лингвистом», в рекомендательном письме к Послу Британии в Венеции сэру Генри Уоттону. Перевод письма вызывает вопросы, но интересующее меня сейчас место вполне понятно: «Во первых, В ДОРОГЕ ЗАМЕНЯЕТ ПОВОЗКУ***, он лучше, чем голландская телега. Во вторых, он универсальный самозванец. В третьих, среди своих друзей он бесконечен и непреходящ.» Это явная насмешка и гораздо легче совмещается с образом скандалиста из гетто. Действительно похоже на нелепого шутоподобного Кориэта, и совершенно незачем было Макуренковой писать о Кориэте так, как можно написать только о самом Шекспире. Но она-то уверена, что Кориэт это Шекспир. Не рано ли?

Человек, который всё время измеряет шагами и футами городские площади и расстояния то между стенами залов и комнат, то между колоннами, которые ещё и пытается время от времени обнимать, как будто его преследуют летающие змеи, человек, который всё время считает колонны, обрамляющие различные галереи (сосчитать 152 колонны — шутка ли?), — такой человек выглядит довольно смешно. А человек, который, говоря, что желает воздать должное замечательному певцу, не называет его имени, или который, приводя в качестве примеров великих конных памятников статуи Коллеони и Гаттамелаты, не называет имён их создателей****, а, восхищаясь венецианскими дворцами и храмами, не упоминает ни Палладио, ни Санмикели, ни Бона выглядит просто неприлично, и даже не хочется ломиться в открытую дверь, доказывая, почему это так*****. Тут Автор «Дневника...» явно переборщил в своём стремлении выставить себя шутом, если этот Автор в самом деле Шекспир. Не спасает даже его хороший музыкальный вкус.

Так какой же можно сделать вывод? Шекспир — галопом по Европам? Может быть, поверхностность описаний, легковерие и неумение провести границу между шуткой и глупостью объясняется возрастом путешественника (20 лет)? А, готовя записки к изданию через 10 лет, граф махнул на всё рукой — автоэпитафия же, ну что тут мелочиться, пусть остаётся, как было? Илья Гилилов очень убедительно обосновал авторство «Дневника...». Только Рэтленд. Но Илья Менделевич пишет о полном Кориэте, а обсуждаемая здесь книга это только первый том «Дневника...». (Гилилов сообщает, что Кориэт «открыл англичанам многие работы Палладио, первым не только в Англии, но и в Европе обратил внимание на такие его творения, как базилика и ротонда в Виченце.» Гилилов читал дневник в оригинале, в обсуждаемом здесь переводе Кориэт лишь обещает рассказать о Виченце, но обещания не выполняет. Неужели описание Виченцы переводчиком просто опущено?). Да, местами кажется, что Шекспир не мог такое написать, но нужен, во-первых, хороший перевод (этот сделан, похоже, наспех) и, во-вторых, окончание записок Кориэта, в том числе упоминаемая Гилиловым его переписка с европейскими учёными. Вдруг да выяснится когда-нибудь, что всё-таки автор записок Кориэт******, а вся история издания книги и появление панегириков не что иное, как большая шутка принца Генри. Не сохранилось разрешение на выезд Кориэта из Англии? Это ничего не доказывает, как и многое другое в этой головоломке. Подождём второго тома «Дневника...» тогда и продолжим разговор.*******

*) Мне встретилась только одна грубая ошибка, да и то не Автора этих путевых заметок, а Кирхнера (здесь не важно, это одно лицо или нет), которая была исправлена в современной сноске. Это утверждение, что «патриарх Иаков отправился в путешествие, дабы избежать домашнего предательства.» В действительности это было бегство от возможной мести за предательство, совершённое им самим. Возможно ли, чтобы Герман Кирхнер (или тот, кто скрывается за ним), «профессор красноречия и древностей в прославленном Университете г. Марпурга» ТАК знал Ветхий Завет? Ни на какое раблезианство или другого вида розыгрыш читателя это не похоже. Впрочем, как и Паллада вместо Марса.

Приведу ещё один пример того, о чём существует поговорка «врёт, как очевидец». Речь об изображении около входа во дворец Дожей «четырёх албанских аристократов, которые были братьями». Автор рассказывает красивую историю о том, как они умертвили друг друга попарно, и уверяет, что это правда. На самом деле это два античных барельефа из тёмного порфира, изображающие четырёх правителей Римской империи (тетрархов) Диоклетиана, Максимиана, Галерия и Констанция Хлора. Жители Венеции называют эти барельефы «Четыре мавра».

Есть в «Дневнике...» места, которые трудно назвать иначе, как полной ахинеей. Это, например, описание игры в «летающий мяч» (устройство, которым подбрасывается мяч, представляет собой деревянный круг размером во всю руку, да ещё с шипами) в сочетании с приведённой на с. 145, очевидно для пояснения, гравюрой, где у игроков нет никаких кругов, а изображённый крупным планом игрок держит в руке теннисную ракетку (тогда уже играли в теннис, об этом Кориэт упоминает в другом месте «Дневника...»). Ещё пример. «Магистратов всех уровней избирают демократически весьма необычным и странным образом. На возвышении ... устанавливаются три урны ... В боковых урнах находится много серебряных шаров и несколько золотых, в центральной то же самое, но их поменьше. Лица избираются согласно распределению полученных шаров. Вся процедура выглядит очень изысканно...». Это называется описанием процедуры выборов. По моему, дальше ехать просто некуда!

**) Среди панегиристов не было Уильяма Шекспира и этим Шекспир «выдал себя с головой» пишет С. Макуренкова во вступительном слове. Не факт. Граф Рэтленд ко времени издания «Кориэтовых нелепиц» был уже тяжело болен и, может быть, не успел написать панегирик, но более вероятным мне кажется, что ему было просто неловко писать панегирик самому себе и он ограничился текстом под псевдонимом Герман Кирхнер, сочтя это достаточным для конспирации. А то, что панегирик произведению Тома Кориэта написал сам Кориэт, соответствует образу этого человека.

***) Выделенные мной слова даны в тексте на латыни с переводом в сноске.

****) Пара слов в связи с этим более чем странным умолчанием. Не называя в «Дневнике...» Андреа Верроккьо, его Автор лишил себя возможности рассказать своим соотечественникам замечательную историю, связанную с созданием памятника Коллеони, историю, которую в Венеции не знали, может быть, только обитатели городского дна. И ведь Рзтленд побывал в Венеции ровно через 100 лет после официального открытия памятника. Что же это за путешественник, который вместо интереснейшей правды втюхивает читателям заведомую ложь типа легенды об албанских братьях? Не зовут ли его Томасом Кориэтом?

*****) Из великих художников названы лишь Тициан, Тинторетто, Сансовино. Упомянут ещё малоизвестный резчик по дереву Альберт де Брюль. Например, когда он пишет о церкви Иль Реденторе, построенной в ознаменование избавления города от чумы (эпидемия 1576 г.), то даже и здесь не упоминает её автора Андреа Палладио. Ну, а чего ждать от двадцатилетнего оболтуса? Вернее, оболтусов, т. к. Кориэт и Рэтленд практически ровесники. У меня сложилось впечатление, что Автору вообще безразлично, что в Венеции, да и где угодно, кем построено, изваяно и написано на холсте или штукатурке, он просто не разбирается ни в живописи, ни в скульптуре, ни в архитектуре, а все его рассуждения об этих искусствах (а он, если это Рэтленд, магистр искусств) весьма поверхностны.

******) Есть одно существенное соображение в пользу авторства как раз не Кориэта, а Рэтленда. Путаница с Палладой и Марсом это ведь не в насмешку, это действительно ошибка. И её не мог сделать Кориэт, если он путешествовал в 1608 году, т. е. совсем недавно. Значит он таки не был в Италии в это время, а ошибся Рэтленд, со времени поездки которого прошло больше 10-и лет.

Как в таком случае объяснить идиотское поведение Автора в еврейском гетто? Очень просто — весь этот эпизод целиком выдуман. Таким образом кандидатура Рэтленда перевешивает и суд присяжных уже мог бы вынести ему вердикт «виновен», что означало бы «ты Автор этой крайне неаккуратно написанной книги, этой неудачной попытки совмещения несовместимого». Возможно, в каком-нибудь неисследованном архиве найдётся когда-нибудь признание обвиняемого.

*******) Одна из веских причин для ожидания второго тома «Дневника...» такова. На стр. 220 Автор объявляет о намерении рассказать («теперь я расскажу») об оставшихся четырёх городах Италии, которые он посетил. После этого следует очередная нелепица — вместо четырёх перечислено семь городов, в том числе, почему-то, Падуя. А главное не это, а то, что никакого рассказа так и нет! То ли Автор мгновенно забыл о своём обещании, то ли этот рассказ об итальянских городах появится в описании путешествия по Германии, что вполне в духе всей книги, производящей в целом впечатление холодного «душа из града», как выразился Автор, описывая погоду в Венеции «первого июля в пятницу».

PS. Резюме. Приведены интересные аргументы как в пользу авторства Кориэта, так и в пользу авторства Рэтленда, что ни на йоту не приблизило нас к истине. Но наши цели ясны, задачи определены.* За работу, товарищи шекспироведы!

*) Ставилась ли такая, например, задача — поискать в датских архивах, не написала ли чего-нибудь о Шекспире королева Анна, жена Иакова I, своему брату Кристиану IV, датскому королю, которому граф Рэтленд вручал орден Подвязки?

Рассказ среди огромного их количества у Саймака занимает безусловно одно из первых мест. Отчасти потому, что написан он на тему столь животрепещущую, что трудно найти автора-фантаста в ней не отметившегося. О проблемах связанных с бессмертием и отношением к нему людей, получивших от природы этот дар, и остальных простых смертных, среди которых им приходится жить писали Фармер и Андерсон, Хайнлайн и Желязны, Юрий Никитин и...пожалуй, остановлюсь, ибо это перечисление может оказаться непозволительно длинным. Но вот чего я не смог вспомнить, так это того, чтобы бессмертный был одинок всю свою практически бесконечную жизнь. У Андерсона в романе «Челн на миллион лет» этих людей не так уж мало и они находят друг друга. У Желязны в «Хрониках Амбера» все бессмертные принадлежат к одному роду. У Фармера Властители тоже не одиноки и жизнь они ведут очень бурную и полную опасных приключений. То же и у Никитина (Олег). Есть одно исключение — это повесть Фармера «Последний дар времени», но жизнь героя этой повести описывается им самим очень кратко и как он решал свои проблемы, остаётся неизвестным.

Интерес человека к проблемам бессмертия выразился в том, что он создал бессмертными своих богов в том числе и для того, чтобы посмотреть (это отразилось в мифах), как они будут жить, обладая таким качеством. Но и боги не были одиноки, в любой мифологии их десятки.

Герой рассказа «Грот танцующих оленей» прожил в одиночестве около 22-х тысяч лет, не считая молодости, когда он, скорее всего, был таким же, как все, и имел семью. К тому времени, когда он уже мог бы попытаться начать нормальную жизнь, т. е. стать, например, учёным-историком, что упростило бы его жизнь (тем более, что он не нуждается в деньгах и мог бы покупать новые документы*, когда приходило бы для этого время), он уже начал медленно сходить с ума. Луи всё время кажется, что уже пора уходить, а это — синдром революционера-подпольщика в чистом виде. Очевидно, что он долго не протянет (две-три тысячи лет, не больше), если Бойд не найдёт способа ему помочь. А хочется верить, что найдёт.

Саймак доказал этим рассказом, что бессмертие в одиночестве человеку не по плечу, доказал вообще-то говоря нечто очевидное — человек не Бог. Но сделал он это очень хорошо.

В заключение — ложка неприятной субстанции. Досадно (мягко говоря) бывает, когда в произведении, которое кажется вот-вот попадёт с твой личный список шедевров, обнаруживается вдруг нечто, на мой взгляд, недопустимое для большого Мастера, а именно, элементарный ляп. Я в этот момент почувствовал себя так, как если бы уронил и разбил амфору с вином из Спарты, где долго жил когда-то Луи. «Я ничего не планировал, — говорит Луи — когда оставил в гроте свои вещи. Свирель, конечно, выдавала меня сразу, и я надеялся, что ты, по крайней мере, заинтересуешься. Хотя здесь, у костра, ты ни словом не обмолвился о находке, и я решил, что шанс упущен.» Автор, видимо, забыл, что несколькими страницами раньше, когда Бойд вышел из пещеры с палитрой и свирелью, «на каменном уступе рядом с пещерой никого не было: Луи ушёл по своим делам в деревню...». Ну, т. е. не было никакого разговора у костра после обнаружения Бойдом палитры и свирели. Закончив чтение рассказа, я сравнил свои ощущения с переживаниями той девы из Царского Села, которая в вечной печали сидит около разбитого сосуда, в руке «праздный держа черепок». Это не ошибка переводчика, так ошибиться невозможно, амфору разбил всё-таки Автор и хорошо, что где-то в верхней части и всё содержимое не вытекло, т. е. ляп не настолько грандиозен, но максимальную оценку уже не поставить.

*) В наше время можно купить любой документ, неважно, диплом это или автомобильные права или свидетельство о награждении орденом Почётного легиона.

PS. Рассказ почти не содержит следов работы над ним современных профессионалов книгопечатания. Но как же это — совсем не напортачить? И напечатали таки в одном месте, что баски убили и ограбили рыцарей Карла Великого в 1778 году. Спасибо, что хоть в другом месте дата верная (у меня сборник «Прелесть» ШФ, 2003 г.)

Книга оставила неоднозначное впечатление. С одной стороны почти гениальная космоопера (и была бы ещё ближе к гениальности, если бы чуть поменьше внимания уделялось в ней верблюдам), с другой стороны обидно за Азимова, от цикла которого Кингсбери отошёл значительно дальше допустимого (так далеко, что вышел из него совершенно*), и ещё больше обидно за несчастных терранских сапиенсов, наших потомков, кажущихся в романе недочеловеками. Даже гипердвигатель изобретён не на Терре (Земле), а в неизвестной (сейчас) системе Эты Куминги** какими-то ракообразными негуманоидами, умудрившимися необъяснимым образом породниться с людьми, вероятно, после завоевания ими нашей планеты. Эти завоеватели оставили массу похабных автографов на стенах архитектурных памятников Терры, как это сделали когда-то наполеоновские солдаты в Италии.

Кингсбери не просто вышел далеко за рамки азимовского цикла, мир его романа это альтернативная вселенная. Во-первых, у Азимова в Галактике живёт только одна разумная раса; во вторых, в мире Кингсбери реально существовали R.U.R., придуманный Чапеком и Америндия, придуманная Фармером. Выходит, мир «Психоисторического кризиса» это т.н. вторичный литературный мир по отношению сразу к трём авторам-фантастам.

Приведу ещё одно очень убедительное доказательство альтернативности мира Кингсбери. Дело происходит на Терре в маленьком городке на месте старого Бремена. «...местный учитель танцев даже нарядил своих танцоров в чёрную форму эсэсовских суперменов, на которой красовалась жёлтая пятиконечная звезда норвежского бога Давида, которую все подданные Третьего рейха должны были носить в знак своего расового превосходства.» Здесь всё поставлено с ног на голову, и, думаю, это можно не комментировать.

Всё это ни в коем случае не есть плохо, но, похоже, что написать что-либо достойное Азимова, не выходя из заданных им рамок (психоистория существует только как отрасль математики; Галактика развивается по пути, выбранном Голаном Тревайзом; жизнь на Земле невозможна), в настоящее время не может никто.

В анализируемом романе есть некоторые моменты, делающие его интересным с точки зрения футурологии. Например, кажущееся парадоксальным утверждение Автора, что организация обучения в университетах не изменилась «с тех пор, как первые гомо сапиенсы избрали в джунглях первого профессора.» Каждый, получивший очное высшее образование, по-моему, оценит эту шутку, как содержащую значительную долю правды. В романе упоминаются вскользь такие свидетельства научно-технического прогресса, как фотоцитра — музыкальный инструмент «со струнами из лазерных лучей», карманный генный преобразователь, гарантирующий «необратимое изменение цвета волос или кожи»***, говорящая собака, наконец. Самое главное это, конечно, пам — персональный суперкомпьютер, подключаемый к мозгу через психозонд. Это изобретение изменило жизнь людей не менее радикально, чем начало эксплуатации гиперпривода.

Роман в целом очень серьёзный, поэтому редко встречающиеся проявления авторского юмора очень заметны. Но вот эта шутка показалась мне неудачной — фамилия Шекспир, через 70 тысяч лет звучит как СпирШейкер (?!). Почему пострадавшим оказывается один только Шекспир, а Эдуард Гиббон и Вергилий пребывают в полной сохранности, т. е. их имена звучат так же, как сейчас? Хотя читают этих Великих предков единицы из ста с лишним квадриллионов жителей Галактики, но важно то, что любой, интересующийся историей, может приобрести (если хорошо поищет) всё, что угодно. Это тоже футурологическое предсказание — книги, пусть и не бумажные, но очень похожие на современные, сохраняются как явление культуры даже в таком трудно вообразимом будущем.

Почему Автор вставил в свой роман такой мощный упрёк терранской (т.е. нашей) цивилизации, как упоминание об очень большом количестве находимых на Терре при раскопках черепов с пулевым отверстием в затылке? У меня нет ответа, хотя я и знаю, кто практиковал такой способ массовых расстрелов. Почему тогда, упоминая об эсэсовцах, он говорит только о танцах одетых в эсэсовскую форму артистов, не говоря ни слова о каких либо других «увлечениях» этих древних «воинов»? На этот вопрос у меня тоже ответа нет.

*) Роман написан намного позже заключительной дилогии Азимова, но не содержит никаких следов Геи и гермафродита Фаллом, а чудовище, в которое Автор превратил Дэниела Оливо, назвав его Дэнни-Боссом, это неприкрытое издевательство над всей основной темой творчества Азимова. Остроумная пародия на три закона роботехники (Петуния вводит их в пам Эрона Оузы, превращая его тем самым в своего раба) Азимову, мне кажется, могла бы даже понравиться, несмотря на заявление Эрона, что такое могла придумать только женщина.

**) В романе упоминаются созвездия, которых нет на современном звёздном небе, наблюдаемом с Земли. Это естественно, т. к. Автор пользуется картами Галактики, составленными астрономами столицы Второй Империи; привычными земными терминами (Орион, Персей) на этих картах обозначены целые рукава галактической спирали. Но в Галактике существуют приборы, демонстрирующие карты того звёздного неба, которое можно видеть с любой обитаемой планеты в любой исторический период.

***) Интересно, что изменения необратимы, т. е. в дальнейшем преобразователь уже не поможет. Став чёрным, уже нельзя будет стать снова белым, но можно ли стать голубым или зелёным — неизвестно.

«...Кажется, эта вещица самая отталкивающая из всего, что я до сих пор печатал, правда?»

В Набоков. Из письма М. Алданову. (1941 г.)

Этот фантастический рассказ содержит загадку, разгадать которую полностью едва ли возможно, но почему бы не попробовать... Художник рассказывает своей недавно умершей жене о необыкновенном происшествии случившемся с их общим знакомым, которого зовут Адам Ильич Фальтер. Этому человеку открылась какая-то истина, поставившая его вне человеческого рода и полностью его изменившая. Открылась эта истина ему неожиданно (ничего подобного он и предполагать не мог) и это произвело на него совершенно ошеломляющее воздействие, выразившееся в нечеловеческих воплях, издававшихся им непрерывно в течение, минимум, пяти минут. Даже от описания этих жутких криков мороз идёт по коже, а каково было слышать это находившимся поблизости людям, представить могут разве что врачи родильных домов. Автор никак не объясняет причину этих более чем душераздирающих нечеловеческих звуков, приводя только слова Фальтера, что тому открылась некая истина, «которая заключает в себе объяснение и доказательство всех возможных мысленных утверждений.» Он назвал это «ударом истины» и этот удар доставил ему крайне болезненные ощущения, отсюда и такая реакция. Что это за истина, так и остаётся загадкой. Итальянский психиатр, сумевший недавно выведать эту истину от Фальтера, сразу же умер, как показало вскрытие, от разрыва сердца. Фальтер выразил это проще, сказав, что его собеседник умер от удивления. Но художник, тяжело переживающий смерть жены, решил рискнуть и тоже попробовать узнать эту тайну. Ему это не удалось, т. к. Фальтер не желал повторения недавней истории и не хотел опять беседовать с полицией. В разговоре художника с Фальтером Автор даёт некоторые зацепки, позволяющие если и не сформулировать эту страшную истину точно, то хотя бы получить о ней довольно таки непротиворечивое представление.

При первом взгляде на Фальтера художнику показалось, что из него «вынули душу, но зато удесятерили в нём дух», а в его облике, «в неприятном сытом взгляде, даже в плоских ногах...[...]...чуялась какая-то сосредоточенная сила, и этой силе не было никакого дела до дряблости и явной тленности тела, которым она брезгливо руководила.» Уже здесь почти всё становится ясно, но проследим и за другими намёками Автора. В рассказе молчаливо предполагается, что у человека есть душа. Когда человек умирает, душа, как принято считать, покидает тело с последним выдохом, и в этот момент человек, умерший за мгновение до этого, ничего не чувствует. Можно ли себе представить ощущения живого и вполне здорового человека, душа которого расстаётся с его телом под действием какой-то неведомой силы? По моему представить это невозможно, но с той или иной степенью правдоподобия (а где здесь критерии правдоподобия?) такие попытки в литературе имели место. Изображение этого процесса Набоковым на мой взгляд одно из самых удачных. Итак, душу из Фальтера вынула и выбросила на просторы Вселенной (или попросту в Лимб) некая непредставимо могущественная сила, занявшая своей небольшой частью место этой души. Эта новая сущность (или её часть) сначала ничего не знает о мире, в который попала, и Набоков пишет об этом так, что истина представляется совсем уж лежащей на поверхности повествования. «Это был человек, как бы потерявший всё: уважение к жизни, всякий интерес к деньгам и делам, общепринятые или освящённые традицией чувства, житейские навыки, манеры, решительно всё.» Далее следует очень интересное описание поведения Фальтера, вроде бы и свидетельствующее о ненормальности, но это ненормальность человека набирающегося опыта, изучающего мелкие нюансы окружающей действительности; так ведёт себя годовалый ребёнок.

Что же это за сила? В разговоре с художником Фальтер «среди всякого вранья» и увёрток от ответа «нечаянно проговорился — всего два-три слова, но в них промелькнул краешек истины», прошедший мимо внимания собеседника, который ведь не стенографировал ответы Фальтера и вполне мог забыть этот момент. Но мы-то, читатели, легко можем заглянуть на несколько страниц назад, в то место рассказа, где художник напоминает жене о каком-то писателе, заказавшем ему серию иллюстраций к поэме «Ultima Thule», только что им написанной. Где в тексте первый раз встречается название рассказа, там и надо искать (мальчик-с-пальчик разбросал белые камешки). И находим. Художник напоминает жене, что в то время «ты уже не вставала с постели и не могла говорить, но писала мне цветным мелком на грифельной дощечке смешные вещи вроде того, что больше всего в жизни ты любишь «стихи, полевые цветы и иностранные деньги». Когда Фальтер рассказывает об ударе истиной, у него проскальзывает такая фраза: «Можно верить в поэзию полевого цветка или в силу денег, но ни то ни другое не предполагает веры в гомеопатию или в необходимость истреблять антилоп на островках озера Виктория Ньянджи*». Здесь то, что было написано умершей женщиной, ловко затмевается упоминаниями о таких очень далёких и от того, что она писала, и друг от друга предметах, как гомеопатия и антилопы; это можно назвать заметанием следа или, говоря языком, понятным любому инженеру, уменьшением соотношения сигнал-шум.

Вспомним, кто ещё обладал способностью знать всё, что происходило когда-либо (и даже, что произойдёт!) с любым случайно встреченным прохожим или, например, театральным зрителем и не только с ним, но с кем угодно из его знакомых; кто имел «ключ решительно ко всем дверям и шкатулкам в мире». Это герои завершённого М. Булгаковым в 1940-м году романа «Мастер и Маргарита»**. Каждый может перечитать главу о выступлении группы Воланда в Варьете. Правда, Коровьев и Бегемот умеют и многое другое, их возможности практически безграничны***, поэтому я и утверждаю, что в теле Фальтера находится только часть демонического духа.

Так что же, загадка Набокова разгадана? Похоже на то. Но почему я уверен, что никто не умрёт от удивления, прочитав всё написанное выше? Конечно, не потому, что на фантлабе уже давно никто ничему не удивляется. Просто у меня нет исчерпывающих и убедительных доказательств, а у Фальтера они были. Да и не верю я, как не верил художник из рассказа, в возможность разрыва сердца от удивления.

Некоторые второстепенные моменты в рассказе остались за пределами моего понимания. Какая, например, смысловая нагрузка у факта наличия у Фальтера двух сестёр, одна из которых полузабыта им и умерла где-то в другой стране, а другая ухаживает за «помешанным» братом? Зачем нужна первая из них, не имеющая для сюжета никакого значения? Что означают слова «повар ваш Илья на боку»? Какой-то каламбур? Всё это не нашло отражения в обширных комментариях в конце полного собрания рассказов (издание третье, уточнённое). Дело, вероятно, в том, что этот рассказ не самостоятельный, а глава из романа.

Можно только пожалеть о невозможности стать хотя бы на часок каким-нибудь Азазеллой — сделал бы операцию Пушкину, провёл бы эскадру Рожественского вокруг Цусимского пролива, не допустил бы убийства Столыпина, поговорил бы с Владимиром Владимировичем (даже и не с одним, а с тремя!)...смотришь — и жить стало бы лучше, в смысле веселее. Да только контора Мэнсфилда Эверарда не позволит.

*) Здесь ещё и сознательное запутывание читателя бессмыслицей, т. к. «ньянджи» это название языка одного из африканских народов.

**) Анализируемый рассказ написан в 1940-м году.

***) Как и у известного Набокову джинна, живущего в лампе Аладдина. Нужно только приказать.

Не претендуя на «открытие Америки», скажу, что любое талантливое литературное произведение нельзя воспринимать поверхностно; всегда есть скрытые смыслы, что-то нужно читать между строк, что-то обнаруживается на втором, а то и на третьем дне. «Погоня за хвостом» в этом плане произведение абсолютно прозрачное (при наличии как скрытого смысла, так и второго дна) и его правильное восприятие может показаться сложным только для людей, свалившихся недавно с Луны. Интересное совпадение — «Погоня...» появилась в ж-ле «Если» в ноябре 2001 г., через два месяца после первого серьёзного нападения «мирмикантропов» на людей. У Громова их преимущества перед людьми биологические, у наших, современных, идеологические и культурологические в том смысле, что культура для них пустое место. «Вот они, новые хозяева Вселенной, — умелые, настойчивые, агрессивные, всегда конкретно мыслящие! Никто ни разу не замечал, чтобы они занимались искусством, философией и вообще чем-нибудь абстрактным. Зачем оно? Разве поэмы и скрипичные концерты — необходимое условие для победы в межвидовой конкурентной борьбе? Мозг мирмикантропа очищен от ненужной шелухи для выполнения основной задачи — служить виду и популяции. А стало быть, подвиньтесь, люди!»*

Сейчас люди, не желающие подвинуться, спохватились, начали открывать университеты, построили в Москве мечеть (высочайшего уровня храм). Не опоздать бы. Настойчиво зазвучал призыв «ОСТАНОВИТЬ МИРМИКАНТРОПОВ НА ДАЛЬНИХ ПОДСТУПАХ!** Остановить, разбить и отбросить!». На примере Израиля ничему не учились, Арафат был в числе лучших друзей; дожили до начала экспансии мирмиков в Европу, написан роман «Мечеть Парижской Богоматери». Ницца, Париж, Петербург, Манчестер...Кто следующий?***

Повесть Громова — яркий пример предупреждения. Ясно, что остаток человечества, которое в сущности уже погибло, долго не протянет. Рассуждения Бранда о причинах победы и о том, что враг может начать применять методы людей — это не более, чем эйфория, которая быстро пройдёт. По моему эти слова Бранда — ошибка Автора, но если говорить о повести в целом, то ему удалось донести свой набат до каждого, знающего, по ком звонит колокол.

*) После «скрипичных концертов» естественно вспоминаются архитектурные памятники Пальмиры и выступление там симфонического оркестра под управлением Гергиева.

**) Эта выделенная мной фраза звучит почти дословно в выступлениях президента и дебатах на телевидении, касающихся борьбы с международным терроризмом, т.е. постоянно цитируется написанное Громовым 16 лет назад.

***) Пишу через несколько дней. Следующим стал Лондон. Не особенно пристально следя за мировой политикой, только сейчас узнал, что мэр Лондона Садик Хан — мусульманин. Вспомнил прекрасного человека Мустафу из антиутопии Хаксли «О дивный новый мир». В общем, мои поздравления вам, господа англичане! Ну и соболезнования, конечно.

На последней странице моего издания (Пушкинский дом, 2000г.) сообщается, что «сборник издан впервые в 1977 г. американским издательством «Ардис». Составлен он двумя эмигрантами Марамзиным* и Лосевым. Среди книг Льва Лосева (настоящая фамилия Лифшиц) есть и книга об Иосифе Бродском, вышедшая в серии «ЖЗЛ». В 1977 г. Лосев работал в «Ардисе» в скромной должности наборщика в типографии и, вполне возможно, лично набирал текст сборника. Это я к тому, что ему был точно известен состав издаваемой «Ардисом» книги. В целом сборник был бы вовсе даже не плохим, если бы не сосуществование в нём двух стихотворений, которые мне кажутся несовместимыми, хотя каждое из них в отдельности вполне на уровне всего творчества Бродского. Первое из них «Памяти Т. Б.» (1968 г.). Это отклик на странную смерть женщины в Финском заливе. «Чаек не спросишь, и тучи скрылись. / Что бы смогли мы увидеть, силясь / глянуть на всё это птичьим взглядом? / Как ты качалась на волнах рядом / с лодкой, не внемля из резким крикам, / лёжа в столь малом и в столь великом / от челнока расстояньи.» В этом реквиеме с философским оттенком поэт обещает погибшей почтить её память необычным образом — «Если сумею живым, здоровым / столько же с этим прожить я словом** / лет, сколько ты прожила на свете, / помни, в Две Тысячи Первом лете, / с риском быть вписанным в святотатцы, / стану просить, чтоб расширить святцы.» Не сумел, пяти лет не дожил. Между прочим, из последних строк следует, что погибшей было 33 года; кто она, я пока не знаю (предполагаю, что Татьяна Бек, но тогда непонятно, почему Бродский говорит о 2001 годе; Татьяне в 1968 г. ещё не было 20-и лет), но это сейчас не важно. А важно то, что в этом же сборнике есть и стихотворение «Император», где легионер стоит «битый час» на страже возле белой двери, «из-за которой слышится журчанье» и на которой красуется «большая золотая буква М». За дверью «Прозрачная, журчащая струя. / Огромный перевёрнутый Верзувий, / над ней нависнув, медлит с изверженьем.» Плохо императору, возможно, перебравшему на пиру, но и в таком состоянии он не может не думать о переживаемых империей трудностях.

Итак, прощание с молодой утопленницей, очевидно, очень хорошей знакомой, и здесь же мучения человека в туалете... Два литератора поместили это под одной обложкой, наверняка с согласия Автора. Ну, Б-г с ним, с Автором, а эти-то двое чем думали? Об эстетических принципах формирования поэтических сборников? О гармонии? Так написали бы предисловие, чтобы не было у читателя сомнений.

*) Об этом человеке очень интересно написал Владимир Соловьёв в «Романе с эпиграфами»:

«...назавтра после дня рождения Володя Марамзин обзванивал чуть ли не всех женщин, бывших у нас в гостях, и предлагал им свои мужские услуги — на этой почве у него был какой-то вывих, род недуга, ему казалось, что все бабы хотят лечь под него немедленно, и его телефонные предложения объяснялись даже не похотью — скорее вежливостью, своеобразным рыцарством.» Дальше ещё интереснее, но лучше прочитать весь роман, да и другие произведения Владимира Исааковича. Они того стоят.

**) Речь идёт о слове «умерла».

«Я перечитываю Куна / Весенней школьною порой. / Мне так понятен этот юный / Неунывающий герой, / За миловидной Андромахой / Плывущий к дальним берегам — / Легко судьбу свою без страха / Вручить всеведущим богам!» Это первые восемь строк (из 32-х) стихотворения и это второе стихотворение Городницкого, которому я поставил оценку, требующую комментария.

Андромаха, жена Гектора, сына царя Трои Приама, была дочерью Ээтиона — царя Гипоплакийских Фив (город в Мизии, не далеко от Трои). Никуда не надо было за ней плыть и никакие боги в подготовке этого брака участия не принимали. У Куна нет этих сведений, я эти и ещё некоторые подробности из биографии Андромахи нашёл у Грейвса, которого не мешало бы почитать каждому интересующемуся Греческой мифологией, в том числе и тому, кто не собирается делиться с широкой аудиторией своими познаниями в этой области. А тому, кто собирается, просто Зевс велел.

Есть у меня подозрение, что Автор плохо различает Париса и Гектора, почему и путает Андромаху с Еленой (между прочим, к моменту её похищения «неунывающим героем», матерью троих детей). Стихотворение прекрасно иллюстрирует, что спешить нужно только в некоторых исключительных случаях, которые можно пересчитать по пальцам одной руки. Работа с известными всем источниками в этом списке не значится.

Всю свою жизнь слушаю и читаю Александра Городницкого. Отношусь к нему с огромным уважением. Поэтому особенно обидно, когда в стихотворении безупречном по форме натыкаешься на глухую стену при попытке понять выраженную в нём мысль, т. е. уловить его содержание. Да, любая причастность к чьему либо бессмертию может быть приятной обыкновенному человеку. Так «правнуки Дантеса гордятся с Пушкиным нечаянным родством». Дантес приходился Пушкину свояком; нашему забору двоюродный плетень, конечно, но «какой ни есть, а всё-таки родня»*. Что же касается Сальери, то, насколько мне известно, он и Моцарт не были связаны родственными узами ни в какой степени. Поэтому потомки Сальери не имеют возможности гордиться нечаянным родством с Моцартом, и параллель здесь неправомерна. Кроме того, на самом деле Сальери не имел ни малейшего отношения к смерти Моцарта. Городницкий, основываясь на вымышленном отравлении Моцарта в трагедии Пушкина, проводит параллель с реальным событием — убийством Пушкина на дуэли. Но это ещё терпимо.

Александр Моисеевич как будто бы понимает, что с гордостью «нечаянным родством» «в равной мере» он хватил через край и пытается выкрутиться, говоря, что надо радоваться ЛЮБОЙ причастности к бессмертию. Но слово (родство) не воробей, и исправить уже ничего нельзя. Ставя себя на место Автора, я не нахожу ответа на вопрос — почему он не дал стихотворению «отлежаться», почему поспешил с напечатанием?

Как правило я не оцениваю те стихотворения хороших поэтов, в которых встречаю нечто, достойное осуждения, но для этого конкретного случая, совсем уж на мой взгляд неприемлемого, решил сделать исключение.

*) Поэту наверняка было известно, что дочь Дантеса любила стихи Пушкина, многое знала наизусть; в её комнате висел портрет Пушкина. И не с этим ли «комплексом нечаянного родства» связано её попадание в психушку?

В этом причудливом, как витраж, романе не так уж легко разобраться, как может показаться в начале чтения. Поэтому начну с классификации. Действие происходит в эпоху, соответствующую нашему позднему средневековью, но при этом в далёком будущем. В результате столкновения Земли с гигантским метеоритом (возможно, астероидом) изменилась земная география; всю среднюю часть огромного континента (очень похоже, что это была Евразия) теперь занимает океан. По берегам этого океана разбросаны государства, отдалённо напоминающие латинские на западе, славянские на северо-западе и что-то имеющее отдалённое сходство с нынешним индопакистанским регионом на юге и востоке. В эпицентре столкновения (в романе оно именуется Великим падением) появился некий кристалл — источник магической Силы, причём Дар управления этой силой есть почти у каждого жителя Земли (об этом говорит один из высокопоставленных волшебников из Университета). И вместе с тем эта Земля не наследница нашей теперешней планеты. В мире «Витражей» живут не только люди, но и эльфы с гномами, которых нет в нашем мире. Поэтому приходится считать мир, изображённый в романе, альтернативным нашему, ведь не появились же эльфы и гномы в качестве побочного эффекта Великого падения*. Тем не менее основные черты старого мира (до Великого падения) соответствуют нашей реальности. Прямо это не говорится, но, например, Папа Урбан V вспоминает, что «там, в прежнем мире, в тысяча сотом году уже был антипапа Теодорих», одним из элементов архитектуры нового мира остались атланты, военный фрегат называется «Святой Лука», а деньги — талерами и драхмами. А ещё сохранились такие понятия, как шариат и адат. Это, конечно, частности, но они позволяют прийти к однозначным выводам.

Почему «витражный» мир за почти две тысячи лет после Великого падения не открыт Америкой, которая, находясь на противоположной стороне планеты, должна была пострадать значительно меньше? Куда делись Австралия и Африка? Может быть, ответы на эти вопросы Автор даст в следующих книгах серии.

Теперь несколько замечаний по сюжету. В романе есть мастерски написанные и очень страшные эпизоды. Это, например, сражение с толпой покойников на острове Алтиной; но ещё красочнее, нагляднее описано сражение между армиями герцогов Милано и Чезаре, которое в действительности происходит между двумя волшебниками из Университета. Эта грандиозная битва магов, напоминающая о мифических сражениях олимпийских богов с титанами, заставляет посмотреть на волшебников с неожиданной стороны. Со временем они становятся всё меньше внутренне похожими на людей — огромные возможности при очень долгой жизни превращают их в монстров, легко обрекающих на страшную смерть массу народа, оправдывая это во первых, подготовкой ко второму Великому падению, о сроках которого им ничего не известно и, во вторых, наивной верой в то, что такая демонстрация приведёт к прекращению навсегда всех войн. Очевидно, что историю предшествующей цивилизации в мире «Витражей» знают лишь выборочно и в очень малом объёме.

Интересен также взгляд Автора на информационные войны, ведущиеся в придуманном им мире с помощью газет и слухов (других СМИ не существует). Способ, предлагаемый в романе для достижения победы в такой войне крайне прост — нужно найти заказчика и превратить его в союзника. Всего лишь! Вывод — в нашем мире, где нет Силы магической, победа правды над ложью возможна только при наличии очень большой военной Силы, что и подтверждается практикой.

Есть в романе часть (Центральный витраж), которую я считаю наибольшей удачей Автора. Это красивая и остроумная иллюстрация известной истины, заключающейся в том, что всерьёз допускать возможность построения Рая на Земле могут только идиоты. Этот же эпизод приводит к вопросам, правильный ответ на которые может обрушить всю конструкцию романа. Что представляли собой люди, первыми обнаружившие кристалл? Или даже только первыми ступившие на остров? Почему они не погибли? Интересно было бы услышать (или увидеть) возражения Автора на такой вариант ответа — остров Алтиной был открыт идиотами.

Ну и как обычно в заключение о тех необъяснимых, разбросанных по тексту перлах, делающих этот текст похожим на плохой перевод. Вот отрывок из одного разговора. Бывший капитан обращается к моряку: «Вспомни, я сам видел, как ты отказался от своей доли в улове Гнилого Зуба, потому что он ловил не на своём участке. Сколько ты потерял тогда, пятьдесят талеров?». Ясно, что отказался из сочувствия к пойманному за руку товарищу, а совсем не потому, что тот промышлял не там, где положено. Есть и «переводные ляпы» похуже. Команда фрегата состоит из экипажа и ста пятидесяти гренадеров т. е. сухопутных солдат (пехоты). Но почти сразу же гренадеры становятся гардемаринами и остаются таковыми до конца, когда сорок из них погибают в бою. Сто пятьдесят гардемаринов в одном экипаже это уже не просто неприятно, это ниже плинтуса. По чьей вине книга изуродована такими ляпами (есть ещё Марс с заглавной буквы, хотя это не имя собственное, а наблюдательная площадка на мачте корабля; есть восклицание «all!», с Марса, что-ли, упавшее**), трудно сказать. Помочь ответить на этот вопрос, мне кажется, может такое удивительное обстоятельство, как ужасающее враньё в датах. Например, в 1982-м году ушедший на пенсию Академик рассказывает (записывает свои воспоминания) о событиях 1669-го года; вспоминая визит к Папе, он пишет: «Монах-секретарь поставил на стол поднос с фруктами, хрустальный графин (не тот ли самый, из которого пил восемьдесят лет назад смертельно больной Урбан)...». Но о той, первой, встрече с Папой Академик совсем недавно рассказывал, что состоялась она в 1612-м году, т.е. не 80 лет назад, а 57 (!) и он упоминает, очевидно, хорошо ему запомнившийся (память прекрасная) факт — стоявший тогда на столе у Папы хрустальный графин лопнул во время процедуры дарования Папе бессмертия***. Другой пример. В 1982-м году Академик, начиная свои записки, сообщает свой возраст — 562 года (стало быть, год его рождения 1420-й). Немного дальше, излагая беседу с Папой, состоявшуюся в 1612-м году (он так и пишет — 370 лет назад), он сообщает, сколько лет ему было тогда (записывает свой ответ на вопрос Папы). И было ему тогда 262 года, из чего следует, что родился он в 1350-м (!). Вывод из этого всего — своё пренебрежительное отношение к читателю Автор (даты целиком на его совести, т. к. у Академика решительно нет причин для обмана) продемонстрировал без всякого стеснения. Может быть, слишком хорошо войдя в образ Волшебника.

И такое безобразие (отсутствие оглавления — прекрасный заключительный аккорд) творится при том, что в целом книга написана в хорошем стиле и довольно легко читается. Одно только удивляет — на протяжении всей книги меня не оставляло ощущение дежа вю. То ли читал что-то очень похожее, то ли в кино видел...Университет, где учатся по полвека, принцип распределения выпускников...Что-то знакомое. Но на оценке это не отразилось.

*) Самое убедительное доказательство альтернативности мира «Витражей» — гигантский летающий живой организм Охха-оллье. Такое существо может появиться только в результате очень длительной эволюции.

**) Это малыши кричат, и встречается в книге такое один раз. Действительно, плохой перевод.

***) Не тот ли это графин — ляп чисто авторский, т. к. ясно, что Академик этого написать не может. Он отлично знает, что не тот.

Человечество живёт в мире компьютеризированном до «мозга костей», достигло окраин Галактики, воспользовавшись научными достижениями сверхцивилизации, но состоит это человечество почти сплошь из дебилов, которые, заполнив различные Комиссии и Советы, управляют всей жизнью на планете. Общество недалёкого будущего описано очень бегло, и трудно разглядеть за этими скупыми штрихами, что же там — утопия или антиутопия. Но вскоре читатель узнаёт, что практикуются эксперименты на людях, и в случае неудачи подопытный экземпляр уничтожается, одноклассникам же сообщается, что он переведён в другую «школу». Т. е. не просто на людях, а на детях, школьниках (!). Таким образом, ответ на только что заданный вопрос приобретает чёткие и однозначные очертания. Специалисты на Земле, разумеется, есть, куда же без них. Один из таких специалистов, историк, алкоголик, но незаменимый человек (пережитки советской организации производства) разгадывает загадку одной из обнаруженных в космосе цивилизаций, приземлившись на её планете. И что же он получает в награду? Абсолютно непредсказуемая развязка! Автор умудрился глубоко вникнуть в процесс принятия решений теми, кто имеет соответствующие права, сумел поставить себя на место почти клинических идиотов, которые уничтожают посадочный модуль совершившего подвиг историка вместе с ним самим. Последний раздел рассказа, где приводится очень короткий диалог историка с Создателем, вообще ничего не проясняет и неизвестно зачем написан.

Не спасает положение ни юмор, которого, правда, кот наплакал, ни китайские стихи, которых могло бы быть и побольше, т. к. именно они и представляют в рассказе наибольшую ценность.

В рассказе есть несколько строк, имеющих отношение к футурологии, и было бы замечательно, если бы Автор ограничился этим и не стал бы изображать на основе своих предположений мир, напоминающий что-то среднее между концлагерем и дурдомом. Интересно, что напечатан этот «шедевр» совковой фантастики под одной обложкой с рассказами Брэдбери, Шекли и Азимова, а фамилия составителя предусмотрительно отсутствует.

Исходя из маловразумительного (здесь явно перевод оставляет желать лучшего) полустраничного вступления к рассказу, можно представить следующее:

Вымирающая земная цивилизация, существовавшая в очень далёком прошлом, заключила некое соглашение с другой высокоразвитой цивилизацией, разведчики которой высадились на Земле. Земляне (вымирающие) «готовили Землю к приходу следующей расы». Как готовили, Автор не сообщает. Но и «чужаки не бездействовали — они покрыли половину планеты городами, населёнными великим множеством незрячих, фантастических рабов». Так эта «старшая цивилизация» готовилась к предстоящему в будущем вступлению «во владение давно утраченным наследством.» То есть в этом и заключалось соглашение — вы тут вымирайте спокойно дальше, а мы подготовимся к переселению на Землю в будущем, для чего обеспечим защиту Земли от завоевания кем-либо ещё. Этими потенциальными завоевателями через сорок миллионов лет оказались марсиане.

В дальнейшем рассказ всё больше становится похожим на пародию*. Марсианский разведчик Кервак Тетон, принятый в Английском высшем обществе**, исследуя земную фауну, непонятно, с какой целью уничтожает несколько видов (!) животных (земные браконьеры по сравнению с ним просто невинные младенцы), представляющих опасность для человека. Переключившись на изучение насекомых, совершенно отсутствующих на Марсе***, Тетон начинает исследование термитов и тут его ждёт важнейшее открытие, которое приводит к изменению направления экспансии марсианской цивилизации. Разведчик Тетон предполагает, что на Земле «может существовать гораздо более могучий интеллект, чем тот, с которым мы уже столкнулись». Ему невдомёк, что этот «более могучий интеллект» существует не на Земле, а в дальнем Космосе, и неприятности у земного человечества ещё впереди.

*) Проявляется эта пародийность в большом количестве фраз, отличающихся доходящей до идиотизма наукообразностью. Их так много, что, как мне кажется, это не может быть набором ошибок переводчика. Вот несколько примеров.

«...скопление крохотных и невероятно сложных механизмов, и все они щёлкали и гудели почти со скоростью света.»

«...мы засекли...[...]...другие помехи — космические, ультракосмические, индукционные, а затем наружу начала проникать ужасающая длинноволновая радиация...».

«Корабль угодил в центр торнадо, поскольку его капитан не хотел рисковать, а ветры стратосферы могли быть аннигилированы пламенем его лучевых экранов.»

«...экраны вспыхнули под воздействием луча высокой индукции...».

«...испытал настоящий шок, пока не вспомнил известный военный трюк и не сосредоточил всё поле моего геодезического генератора в луче.»

Голоса на марсианском Совете разделились. За военные действия 967, против 233. Если в момент написания рассказа численность Палаты лордов была именно такова (1200 человек), то рассказ точно пародия. Это число не постоянное, например, в 1994 году лордов было 1259 (согласно одной из статей Википедии).

**) Этот марсианин «провёл некоторое время в одном из их так называемых центров обучения, но вскоре с отвращением покинул его». Это открытая ирония.

***) Не менее ироничное замечание, т. к. отсутствие насекомых означает отсутствие жизни вообще.

PS. Наличие в рассказе юмористической составляющей отмечено в классификаторе всего лишь одним человеком из 39. Из отзывистов этого не заметил никто. По этим причинам мне, чтобы доказать пародийность рассказа, пришлось рассказать о нём несколько подробнее, чем хотелось бы.

Очень динамичное произведение, написанное в лучших традициях классического приключенческого романа, на основе которого почти всегда можно снять отличный фильм, т. к. требуются минимальные усилия для превращения его в сценарий. Начинается всё с неторопливого знакомства читателя с семейством Фрайз, с укладом жизни земной колонии на Марсе* и кое-какими отрывочными сведениями о древней цивилизации Марса. Например, «...мы, люди Марса (не марсиане; те — негуманоиды и почти все вымерли), рано вступаем в брак, заводим положенное число детей и избавляемся от них до лучших дней...». Разнообразные подробности читатель узнаёт из дневника девушки (ей остаётся меньше года до совершеннолетия) Подди, и этот приём даёт Автору возможность избежать углубления в детали.** Плохо то, что он иногда эту возможность не использует.

Постепенно начинают происходить какие-то события, в которых участвуют Подди и её брат Кларк. Происходят они на Деймосе перед вылетом к Венере и на космическом лайнере, и интерес к чтению не ослабевает, поскольку нарастает напряжение, атмосфера повествования всё более насыщается предчувствием грядущих драматических событий. Тут, правда, Автор слегка увлекается описанием устройства космического корабля***, девочка ведь мечтает о карьере звездоплавателя. И, увлёкшись, бодро несёт такую ахинею, которую невозможно представить в исполнении взрослого, имеющего хотя бы среднее образование, человека. Мне трудно представить человека, не понимающего, что корабль не может одновременно находиться под воздействием линейного постоянного ускорения и ускорения центростремительного, которое действует во вращающемся цилиндрическом корпусе корабля (точнее, корабль-то может, не могут люди). При этом плоскость пола любой палубы не может располагаться параллельно оси цилиндра и угол наклона этой плоскости должен ещё и быть переменным, т. е. зависеть от скорости вращения корабля (а она в романе меняется и Автор прямо упоминает о сложении векторов ускорений). Такую конструкцию не то, чтобы невозможно вообразить (вообразить можно много чего), но она принципиально неосуществима. Попробуйте соблюсти главное условие — результирующий вектор ускорения всегда должен быть перпендикулярен полу, т. е палубе. Ещё раз поясню на примере описываемого в романе вечера танцев. Зал большой, даже «можно проследить дугу окружности». Корабль-цилиндр вращается, люди крепко стоят на ногах, но почему постоянное продольное ускорение 0,1g не сносит танцующих в сторону, противоположную движению корабля по курсу? Не сносит потому, что, как только что сказано, плоскость пола не параллельна оси корабля. Но при этом в разных концах зала ускорение будет существенно различаться. Абсурд? Разумеется, и в таком зале не потанцуешь. Кажется, это ляп. Автор определённо переборщил с техническими подробностями, как это уже неоднократно за ним замечено. И какие-то странные вещи сообщаются о запахах в корабле, совершенно, по моему, не имеющие ни оснований под собой ни отношения к повествованию вообще. И расчёт веса штанги там какой-то с потолка взятый...

Вызывают досаду и другие менее существенные ошибки, о двух из которых я упомяну здесь; буду максимально краток.

Первое. «Трезубец» — корабль с постоянным ускорением, он не мелочится с расчётами экономичных траекторий...[...]. Он движется быстро и быстро набирает ускорение.» Ускорение набирается мгновенно, включил двигатель на нужную тягу и вся работа. Видимо, имеется в виду быстрый набор скорости, а уж время на набор скорости зависит от ускорения.

Второе. «Кто может позволить себе летать на роскошных лайнерах? Правильный ответ: старые богатые вдовы, состоятельные супруги-пенсионеры, большие шишки, чьё время так дорого, что им приходится летать самыми скоростными кораблями, ну и прочие, входящие в категорию редких исключений.» «Трезубец» под завязку набит переселенцами на Венеру, как когда-то трансатлантические лайнеры, ходившие из Европы в Америку. При всём желании их невозможно отнести к категории редких исключений.

Все перечисленные проколы (а перечислил я их далеко не все) заставляют предположить, что роман был написан с излишней поспешностью, и выглядит местами как яркая иллюстрация известной поговорки. Спасают книгу блестящие образы героев, начиная от кошки по имени Мадам Полька и кончая последним членом экипажа «Трезубца». Так что и здесь грандмастер остаётся верен себе.

Движение корабля вещь невозможная. А вот вещь возможная, но, по моему, только теоретически. Это я о действиях Кларка в критической ситуации. Конечно, он гений. Но ему всего одиннадцать лет и он вырос на Марсе, где небольшая сила тяжести. А упражнения в спортзале корабля, как замечает Подди, не очень-то помогают на Венере (она там танцует и этому тоже невозможно поверить). А миссис Грю, хоть и пожилая дама, но она с Земли, и её «железные» объятия Подди (девочка неслабая) прочувствовала на себе. Сопоставив всё это, я считаю практически невозможным то, что Кларк сумел (смог) свернуть ей шею, даже принимая во внимание фактор неожиданности (он сверху спрыгнул ей на плечи и свалил на пол). Всё остальное в принципе реально, т. к. не требует особых физических усилий.

Но, в отличие от недопустимого даже в фантастике движения корабля, этот «подвиг» Кларка допустИм, хотя и фантастичен. Так подрастают будущие супермены.

На Венере роман становится динамичным, как хороший боевик. Начинается практическая политика, о которой много хорошего говорит в романе дядя Том (это мысли Автора). Но не политика, показанная здесь достаточно правдиво, как дело предельно грязное и неприличное, привлекла в этой части романа моё внимание. Самое интересное — это описание Венусбурга и местных нравов и венерианцы, прекрасно изображённые на двух иллюстрациях и на обложке книги издательства «Полярис» 1993 года. И это стоит читать. Потому что интересно...и эта сильная гуманистическая нота в самом конце. Замечательно и то, что Хайнлайн вкладывает в уста Подди (неужели Хэмингуэя читала?!) на последнем листе романа знаменитые слова Джона Донна о человеке и Острове.

*) Это уже не колония, т. к. была в недалёком прошлом некая Революция, после которой власть в Республике (провозглашение Республики, очевидно, и было результатом революции) перешла от Компании (что за компания, не уточняется) к Президенту.

**) А детали иногда заключаются буквально в одном слове. Такое, к примеру, замечание в дневнике Подкейн — «...бесценные марсианские артефакты хранятся теперь в Британском музее и в Кремле.» — говорит о том, что в довольно далёком будущем (в той или иной степени освоены не только Марс и Луна, но и Венера, и Меркурий, и Титан, где находится тюрьма для пожизненных) существует Россия, а в ней Москва.

К написанному только что в скобках добавлю отдельно, что среди пассажиров лайнера, совершающего рейсы исключительно внутри солнечной системы находится несколько тех, кого Подди называет инопланетянами, и это не люди с Марса, Венеры или Земли. Прилететь к нам они могли только на своём транспорте, т. к. межзвёздные корабли «с приводом Дэвиса» («целые межзвёздные города») пока не построены.

А такая деталь, как португальский язык на Венере? Что стоит за этим?

***) Но ещё больше (намного больше) места в романе уделено уходу за новорождёнными младенцами, иногда это напоминает учебник для медсестёр родильного дома.

PS. В одном из отзывов Кларк назван маленьким злобным исчадием ада. А ведь это исчадие предотвратило взрыв корабля, спасло жизни сотен людей. Предвижу возражение — он и себя спас. Ладно, но почему он нянчится с Ариэлем? Потому, что сестру любит. Ну, получится из него Джеймс Бонд. Чего же тут плохого?

Отнести эту миниатюру Пушкина к реалистическому жанру можно с большой натяжкой. И если уж это реализм, то реализм магический. Дело в том, что называющий себя неаполитанским художником (вводя таким образом Чарского в заблуждение) итальянец оказывается до такой степени гениальным поэтом-импровизатором, что мысль о магической подоплёке его мастерства приходит в голову самым естественным образом. В реальности такая способность была бы настоящим Божьим Даром, иначе пришлось бы предположить, что его носитель сам имеет божественное происхождение. Возможно, талант импровизатора не единственный талант этого человека (не говоря уже о том, что он импровизирует, аккомпанируя себе на гитаре, и к этому я ещё вернусь). На такую мысль наводит тот факт, что Чарский лично убеждается в волшебной способности итальянца только на другой день после того, как договаривается о месте его выступления и уже завербовав на него «половину Петербурга»*. Итальянец определённо ВНУШАЕТ доверие. Колоритная внешность его напомнила мне итальянского художника Сальватора Розу, каким он изобразил себя на лондонском автопортрете 1645 года. Его легко представить с бородой (у импровизатора густая борода), т. к. на картине под подбородком художника положена густая чёрная тень от его длинных волос. Остаётся только мысленно одеть Розу во фрак и вот вам готовый герой Пушкина.

Главная тема этого произведения — взаимоотношения поэта и толпы — то, к чему Поэт возвращался неоднократно. Пушкин с замечательным грустноватым юмором (о последующем юмористическом уклоне предупреждает читателя эпиграф) описывает поведение Чарского, которому так надоели «приветствия, запросы, альбомы и мальчишки», что он «употреблял всевозможные старания, чтобы сгладить с себя несносное прозвище» — стихотворец. Когда Пушкин сообщает, что в разговорах Чарский касался только самых пошлых тем и никогда — литературы, а кабинет его был убран, как дамская спальня, где «ничто не напоминало писателя», юмор начинает напоминать издёвку, и, похоже, Пушкин смеётся здесь не только над собой. Ну и, конечно, тема, предложенная Чарским импровизатору для испытания, та самая, вышеупомянутая — «поэт сам избирает предметы для своих песен; толпа не имеет права управлять его вдохновением.» После чего следует первая импровизация, одно из лучших стихотворений Пушкина во всём его поэтическом наследии. Напоследок (во второй главе), ещё немного поиздевавшись над несчастным итальянцем и над собой (для Пушкина тема прибылей и гонораров была вынужденно и неприятно близкой), Поэт расстаётся с итальянцем до состоявшегося вскоре его творческого вечера, на котором он ещё раз демонстрирует свой необыкновенный талант.

В заключение отмечу две любопытные детали. Итальянцу для начала декламации необходимо небольшое музыкальное вступление (увертюра), поэтому оркестр в третьей главе играет увертюру к «Танкреду» Россини (видимо, важно, чтобы звучала итальянская музыка). Но, когда он начинает говорить, музыка умолкает. Очевидно, что гитара и оркестр ему нужны лишь для прихода божественного озарения (что-то вроде схождения благодатного огня в Иерусалиме), при котором всё, что он теперь скажет, приходит ему в голову сразу и целиком. Но тут у Пушкина очевидное противоречие, т. к. в конце второй главы итальянец «обнаружил такую дикую жадность, такую простодушную любовь к прибыли, что он опротивел Чарскому...», а такой человек скорее удавится, чем допустит делёж гонорара с целой кучей музыкантов.** Противоречие это очень существенное, в связи с ним вспоминается завещание Шекспира, совершенно не вяжущееся с образом автора сонетов и пьес.

А другая деталь — это наличие в Петербурге первой половины 19 века значительного количества любителей поэзии, знающих французский, но не знающих итальянский язык. Чарский (так думает и сам Пушкин) уверяет итальянца, что если его и не поймут (даже точно, что не поймут), то это не беда, «главное, чтоб вы были в моде». Очень верно замечено, так всегда было и так всегда будет.

*) В аннотации допущена далеко не пустячная ошибка.

**) Видел ли Пушкин это противоречие? Не знаю, что говорили по этому поводу пушкиноведы. А что-нибудь да есть на эту тему, ведь, кажется, к настоящему времени в наследии Поэта не осталось ни одной не исследованной буквы. Осмелюсь высказать своё мнение. Уверен, что видел, — один из умнейших людей России как-никак. И он наверняка нередко сам испытывал подобные эмоции, но достоинство старинного дворянского рода не допускало такого падения (выражения этих эмоций вслух). Его импровизатор человек простой, поэтому Пушкин здесь смог выговориться по полной, намекнув тем самым на бури, происходившие в собственной голове.

«У нас не было бы ни одного космонавта, если бы они каждый раз не летели домой»

К. Саймак «Специфика службы»

Пессимизмом от этого рассказа разит аж за целую астрономическую единицу. От начала освоения Марса прошло двести лет, что даже с учётом замедления темпов прогресса, очень много. И вдруг ненадёжные двигатели космического корабля и, что совсем уж удивительно, горючее оставляет желать лучшего. На Марсе нет запаса лекарства от песчаной лихорадки, что наводит на мысль о деятельности тупых чиновников, ставших за 200 лет ещё тупее, хотя и сейчас кажется, что тупее некуда. Там эпидемия, из чего можно сделать вывод об отсутствии успехов медицинской науки.* Самое ужасное — это причина, заставляющая космонавтов не бросать работу. Неверие в технический прогресс — с этим ещё можно примириться, как с одним из возможных, пусть и странным, предположением о пути развития цивилизации. Но можно ли согласиться с полным отсутствием веры в силу человеческого духа? Прививка ностальгии это просто верх безумия.

Остаются неясными некоторые важные детали. За что ГГ получил выговор с занесением, и связано ли это с той же прививкой? К выполнению прямых обязанностей выговор вроде бы отношения иметь не может, из текста очевидно, что Энсон Купер отличный механик, сумевший справиться с обслуживанием двигателей малознакомого типа. Почему механик корабля, который должен был доставить на Марс лекарства, на Земле удрал (дезертировал, оказался «слабоват в коленках»)? Прививка не всегда действует или он сумел её избежать и, значит, не собирается больше летать? Сидят ли на Луне, Меркурии, спутниках Сатурна и Юпитера, на астероидах (!) дежурные врачи, делающие прививки прилетевшим туда космонавтам**, или полёты совершаются только на Марс (что в таком случае ещё раз подтверждает тот дух отрицания прогресса, которым пропитан рассказ)?

Но зато степень парадоксальности и непредсказуемости финала повышена до максимума. Очевидно, что описание действия вышеупомянутой прививки и было главной целью Автора.

*) В середине 20 века в США не было оснований для такого неверия в прогресс медицины. Откуда оно у Саймака? Живи он в современной России, где развитие медицинской науки практически остановлено чиновничьей бандой, всё было бы понятно.

**) Легко довести среднего уровня абсурд до такого, который вообще ни в какие ворота не лезет.

Автор сделал попытку изобразить общество с довольно таки необычным социумом, где только мужчина — человек, а женщина существо низшее и не может не только говорить без разрешения, но даже оскорбить человека прямым взглядом. Но управляют всем жизненным укладом жрецы, среди которых есть женщины. Этот момент Автор постарался окутать непроницаемым туманом. Он говорит о жрецах, как о мужчинах, и в этой же сцене (через несколько строк) Старший жрец, стянув с головы капюшон, оказывается седой старухой с холодными глазами. Для Владетеля это не открытие, чего, кажется, нельзя сказать о его сыне. Можно ли считать это общество матриархатом, если Владетель со слезами умоляет Великую (ту, что минуту назад была Старшим жрецом) о пощаде, и как такой матриархат сочетается с вышеописанным положением молодых женщин и девушек? У жрецов есть какая-то Цель, о которой Владетель не успел рассказать сыну, едва не совершившему нечто, находящееся под строжайшим запретом. И он действительно не мог успеть (таков закон), но что помешало Автору хотя бы намекнуть на природу этой Цели читателю? Жрецы заботятся о доброкачественной наследственности, предотвращая родственные браки, но при этом почему-то никак не ограничивают сексуальную свободу юных наследников Владетелей. Из-за этого могут возникнуть (и это чуть было не происходит) очень серьёзные проблемы.

Обязательно ли родить здорового мальчика, чтобы стать жрицей? Это ещё одно тёмное место в рассказе. Другое аналогичное место — кто такие Сыны Костров и почему они родятся очень редко? Костры горят на празднике Дарения, когда танцующие близ огня девы «горячими ласками благодарят гостей праздника» (цитата не точная). Так, может быть, Сыны Костров — это мальчики, зачатые этими самыми девами? Что означает таинственная фраза — «Никто не забудет шепнуть своё имя усталой танцовщице»? Пусть Сыны Костров родятся редко, а как обстоит дело с рождением сыновей, зачатых в другие дни? В рассказе об этом ни полслова.

Вот уж действительно «прописанный мазками» и «очень легко понимаемый мир»* (см. предыдущий отзыв) (!).

Резюме. Предполагаю, что Автор поздно узнал о готовящемся сборнике рассказов «Любви все роботы покорны» и представил к публикации недоработанный, явно сырой материал. Но идея хорошая и написано неплохо. Соглашусь (но только в этом) с предыдущим отзывом — немного усилий и выйдет отличная повесть.

*) «Лёгкость» понимания этого мира такова, что в классификаторе нет единого мнения о месте действия рассказа. Один из проголосовавших подумал, что это другой мир, не Земля. Но вся упоминаемая в тексте флора и фауна говорят об обратном. А вейгела — красиво цветущий кустарник — есть даже на моём загородном участке.

PS. Что ещё вызывает в рассказе недоумение и что как-то не сразу до меня дошло — это абсолютное отсутствие оружия (любого, нет ни мечей, ни луков, НИЧЕГО нет) и вооружённых людей. Такое бесконфликтное общество, что даже Властители не нуждаются в охране? И ничто, кроме их гаремов их не волнует? А если недостаток мужчин столь заметен, то кто служит в армии (если допустить её наличие)? Презираемые женщины? Жрецы, наконец? Или жрицы? А кто в этом «легко понимаемом мире» работает в каменоломнях и возводит дворцы из зелёного мрамора, кто строит ротонды, купальни и спускающиеся к ним лестницы из каменных плит; кто изготавливает и обтягивает шёлком диваны и кто (и как?) в этом слившемся с природой почти райском мире* занимается производством оконного стекла?

Не является ли рассказ всего лишь одной недописанной главой значительно более крупной формы? Надеюсь, что так.

*) В классификаторе кто-то, обладающий, видимо, фантазией, превосходящей авторскую, додумался даже до «техногенной катастрофы» и «постапокалиптики». Но Катастрофа тут есть только в аннотации.

Как и предвидели физики во главе с автором монографии по тауэлектродинамике, в тайне забытого эксперимента не оказалось ничего страшного. Наоборот — великое открытие состоялось и люди скоро получат такой источник энергии, который сделает их почти равными богам.

Главная идея рассказа — надо быть оптимистами и верить в могущество науки. Авторам пришлось прибегнуть к помощи чуда, чтобы это доказать. Почему чуда? Потому, что из квазинаучной характеристики свойств голубого тумана и протоматерии, из поведения приборов в танке, из наводящих ужас ощущений членов его экипажа однозначно следует неминуемый сбой настройки магнитных ловушек, удерживающих плазму в реакторе. Выход танка из голубого тумана — чудо, а то, что руководитель экспедиции Леминг, очевидно, потерявший от радости осторожность, без всякого анализа произошедшего посылает в эпицентр другие танки с такими же двигателями — это нечто худшее, чем преступление, это ошибка. Что произойдёт, если следующий выброс энергии грянет до монтажа энергоснимающего устройства? «И поторопись, Леминг, надо упредить следующий взрыв» — говорит Беркут. Это говорит физик, он просит прислать в эпицентр больше людей, не зная, когда состоится следующий выброс, но, зная, что частота выбросов растёт. С одной стороны это противоречит здравому смыслу, но, с другой стороны, положение безвыходное, и довели ситуацию до этой стадии именно такие вот леминги.

Авторы хорошо знали, что в советской жизни всегда есть место подвигу, даже в таких ситуациях, когда подвиги противопоказаны. Сколько умных и, во всяком случае, ни в чём не виноватых погибло или стало инвалидами, исправляя ошибки дураков...Здесь многие вспомнили Чернобыль. Кто читал честную книгу Медведева «Чернобыльская тетрадь», тот знает, что эта катастрофа произошла как раз в результате такой ошибки.

Роман, как уже было замечено, весьма необычен. Он вызывает настолько противоречивые ощущения, что одного только положительного (в целом) отзыва на него оказывается мало. Этот мой очерк будет посвящён тем моментам в романе, которые показались мне неприемлемыми. Особенно на общем реалистическом (иногда с примесью магии, но в меру) фоне повествования.

Но начну с одного малозаметного замечания Автора. Речь идёт о том, что я называю «приказом по гарнизону» в последней главе, где Сун Цзян распределяет обязанности между главарями. Приказ этот заслуживает отдельного разговора, но я скажу лишь об одном назначении, которое выглядит особенно бесспорно. «Наблюдение за строительством и ремонтом домов и помещений поручается Ли Юну» (гл. 71). Сун Цзян, как бывший чиновник гос. службы, прекрасно знает о повальном воровстве по всей стране. А больше всего воровали (всегда и везде) на строительстве и оборонных заказах. С последней проблемой разбойники справлялись двумя методами — конфискацией и реквизицией. Что касается строительства, то лучшей кандидатуры, чем непьющий (похоже, один на всю армию) да ещё и бессемейный Ли Юнь (переводчик, очевидно, не смог прийти к однозначному решению насчёт написания имени этого героя, у него то есть мягкий знак, то его нет; пишу, как в гл. 43 и в списке звёзд), найти было невозможно. Так что здесь Сун Цзян блестяще перестраховался. Мне кажется, что Ши Най-ань напрасно никак не комментирует (в форме, например, диалога между двумя самыми главными главарями) вышеупомянутый приказ. Ведь причины произведённых в нём назначений не всегда лежат на поверхности, а имён много и, в частности, вышесказанное по поводу назначения Ли Юна может пройти мимо внимания даже китайского читателя.

Перехожу к главной теме — к изображаемым в романе сценам войны. К сценам мира у меня претензий нет. Начну издалека — с поединка У Суна с тигром (ещё не война, но и на мир не похоже :). Описано всё очень подробно, но цитировать отрывок полностью нет надобности. «Увидев, что тигр вот-вот бросится на него, У Сун отскочил в сторону и очутился у него за спиной.» Ещё цитата: «Тигр дико зарычал и, повернувшись к У Суну, со страшной яростью прыгнул на него. Но У Сун отскочил в сторону шагов на десять, и передние лапы зверя оказались как раз у его ног.» Естественный вопрос — зачем Автору эти не подчиняющиеся законам механики прыжки «в сторону»? Для того, чтобы присудить в итоге человеку победу в этой неравной схватке, приходится использовать нереальные приёмы. В реальности у безоружного человека против тигра шансов нет.

Известно лишь одно исключение. Гоминдановцы хотели скормить пленного японца* тигру, но японец оказался одним из лучших в мире мастеров каратэ и, опередив тигра в прыжке, кулаком проломил ему переносицу. Ши Най-Ань сделал попытку изобразить невозможное и попытка оказалась неудачной.

Сравнивая описание этого эпизода в разных книгах («Речные заводи» и «Цветы сливы в золотой вазе»), можно сделать вывод, что в изображении ланьлинского насмешника (он работал позднее) поединок выглядит значительно реалистичнее (перевод В. Манухина), хотя тигру и приписаны некоторые совершенно несвойственные ему черты, делающие этого зверя далеко не таким ловким и подвижным, каков он на самом деле.

Теперь рассмотрим более сложный случай. Это уже полномасштабная война. Но сначала очень маленький эпизод из жизни императорской армии, ещё только готовящейся к походу. «После того как всё было готово к выступлению, командующий Гао Цю прислал из своего управления двух командиров, которые должны были произвести смотр войскам перед походом. Бойцам роздали награды, и Ху-Янь Чжо, разделив всё войско на три колонны, вывел его из города.» Казалось бы, простейшие вещи, о чём тут писать, но Автор умудрился загадать читателю неразрешимую загадку. Загадка такая — существовала ли где либо в мире хотя бы одна армия, кроме китайской, в которой бойцов награждали бы не после сражения, а задолго до него? А в китайской армии действительно существовала такая практика или Автор написал здесь откровенную чушь? Оба вопроса остаются без ответа. Теперь — главное, т. е. способ отражения атаки скованным строем. Собственно о самом скованном строе императорской кавалерии Автор даёт весьма туманное понятие. Вот этот эпизод сражения: «...отряд противника из тысячи человек расступился и из образовавшегося прохода ринулись вперёд один за другим три конных отряда, соединённые друг с другом цепью.» «Каждое звено из тридцати всадников, связанных друг с другом, бросалось вперёд; и если бы кто-нибудь из всадников испугался, он не смог бы отступить.» Здесь уже есть ошибка, т. к. чуть выше сказано, что только всадники связаны внутри звеньев, но звенья между собой не связаны. Всего было в правительственной армии три тысячи всадников, разбитых на сто звеньев. Эта кавалерия опрокинула войско Сун Цзяна, стоявшее в пяти колоннах. Недели через две Сун Цзяну удаётся хитростью заполучить к себе мастера боя против скованного строя, и этот мастер (зовут его Сюй Нин) начинает обучать бойцов разбойничьей армии. Посмотрим, чему он их учит.

Для противостояния скованному строю нужны специальные пики с крюками. Они были срочно изготовлены и Сюй Нин показал приёмы обращения с пикой в варианте всадника и в варианте пехотинца. Оба набора приёмов стоят друг друга, поэтому я разберу только тот, который применяется пехотой (против конницы, разумеется). Итак, «...вы делаете сначала восемь шагов вперёд и четыре выпада пикой. Это для того, чтобы прорвать ряды противника. На двенадцатом шаге вы поворачиваетесь в полоборота. А на шестнадцатом — делаете полный поворот, оттягиваете пику к себе и, выбросив её вперёд, пробегаете двадцать четыре шага.» Здесь я прерву цитирование и дам краткий комментарий. Будет ли прорван строй противника после четырёх выпадов пикой? В скованном звене появятся убитые и раненые кони, которые связаны с другими конями. Как их заменить? Это проблема наступающих и, возможно, они знают, как поступить. Появятся и убитые всадники, значит за первой линией атакующих (за звеном из тридцати кавалеристов) должно следовать другое такое же звено. Но, предположим, строй («ряды противника») прорван. Зачем поворачиваться в полоборота (очевидно, в сторону пики)? Чтобы оказаться спиной к противнику? Видимо так, поскольку теперь надо сделать ещё четыре шага...назад (не идти же спиной вперёд!). Но крюки-то зацепились и никаких сил не хватит, чтобы пройти эти шаги, таща то, за ЧТО они зацепились. Пока всё крайне сомнительно. Но на шестнадцатом шаге вы делаете полный поворот, и, оказавшись уже лицом к противнику, снова идёте («пробегаете») вперёд на двадцать четыре шага. Но ведь это довольно большое расстояние, пробежать 24 шага значит оказаться за линией наступающих или, как минимум, внутри этой линии. Кто же вам позволит сделать это?** Продолжу цитирование. «Затем вы должны взмахнуть пикой сверху вниз. Причём нужно, чтобы крюки двигались слева направо. Через тридцать шесть шагов вы, тщательно прикрываясь щитом, противопоставляете всю свою силу силе врага.» Здесь снова чудеса. Удастся ли поднять пику, чтобы ей взмахнуть? Если какой-нибудь крюк зацепил конскую сбрую? Почему крюки должны двигаться именно слева направо? С кем вы вообще сражаетесь в этот момент, проскочив первую линию атакующих? Если уже со второй линией, то разве не надо серию приёмов проводить сначала? Всё это производит впечатление некоего набора бессмысленных движений, выдаваемого за военную науку. При работе пикой с крюками, сидя на коне (это наставление я не затрагивал), один из приёмов это удар пикой в сторону. Удар пикой в сторону! Всегда ли это нужно делать и не помешает ли это действиям вашего соседа? Не напоминает ли эта тактика недавно упоминавшиеся прыжки в сторону? Мне так очень даже напоминает. Самое главное доказательство того, что всё это обучение, эти приёмы, суть полная ерунда, не то, что я не сумел представить их на практике, а то, что в последующем сражении ничего подобного не делалось. Разбойники заманили атакующую конницу частью в лес, частью в камыши, где та запуталась и застряла (кони-то в рядах связаны), и быстро стащили с коней всех, кто на них сидел. Так как Автор представлял себе реальное применение описанных им приёмов едва ли лучше читателя, то он и выставил командира скованной конницы полным идиотом.

Вышеописанное очень сильно снижает в моих глазах достоинства анализируемого романа, но это ещё не всё. Удивляет не меньше выдуманное Автором индивидуальное мастерство отдельных будущих главарей. Замечательная девушка Ху Сань-нян (Зелёная змея, личность, между прочим, историческая) владеет приёмами боя двумя мечами одновременно, сидя на коне. Владение двумя мечами даже в пешем положении нечто невероятно сложное, и используется этот комплекс упражнений только для тренировки, хотя и встречаются отдельные мастера, владеющие этим искусством. А как при этом управлять конём да ещё не обрубить ему уши...Полнейшая ерунда. И она не одна такая, двумя мечами владеет ещё Ма Лин, который сражается с ней. Этот бой в четыре меча происходит в гл. 48. То же самое можно сказать и о Дун Пине по прозвищу «Полководец с двумя пиками». Как управлять конём — непонятно, щита нет (возможно, он на спине). Так долго не повоюешь. Зачем Автору это было нужно, кто этому верил даже и в 12-м веке (или в 14-м, когда был написан роман)?***

На этом о недостатках изображения войны писать прекращаю. Есть в романе один эпизод, ещё более моему пониманию недоступный. Но доступно ли это пониманию китайца 12-16 веков? Речь идёт об очень существенной черте человека того времени — о почтении к богам. Богиня девятого неба Сюань-нюй (в энциклопедии «Мифы народов мира» она почему-то понижена в звании до феи) вручает Сун Цзяну Небесную книгу, говоря при этом: «...читай эту книгу внимательно и постоянно, но только читай её вместе с тем, чья звезда называется «Закон неба». Никто другой не должен её видеть.» Буквально через несколько дней Сун Цзян изучает Небесную книгу вместе с Чао Гаем и У Юном, т. е. ещё с двумя первыми среди равных. Человека, чья звезда называется «Закон неба», в Ляншаньбо нет, как нет такой звезды и в окончательном списке, который ни одному из троих пока не известен. Это очевидное и прямое нарушение запрета Сюань-нюй. С этим что прикажете делать? Равнодушно пройти мимо? Ещё раз приходится пожалеть об отсутствии перевода продолжения романа. Но оно написано другим человеком, который, может быть, исправил промах (а что ещё?) Ши Най-аня, а может быть и не исправил...Это ничего не меняет. Ошибка, по моему, непростительная.

Очень интересно было бы узнать, как воспринимают читатели некоторые внешние данные героев романа. Я уже писал о встрече в Восточной столице Линь Чуна и Лу Да. Вид этих двух собеседников внушителен, т. к. они примерно одного роста, по 256 см. Вокруг столпились зеваки, мелкота по 200-210 см. (в книге этого нет, но я так вижу). Такого же роста У Сун, специалист по прыжкам в сторону. Встречаются и более крупные экземпляры. Гуань Шэн «Большой меч» ростом 272 см. В гл. 29 появляется некий Цзян Чжун «Бог — хранитель ворот», его рост 288 см. Но У Сун довольно легко справляется с ним, после тигра у него нет достойных соперников. Однако, и это не предел — Ю Бао-сы «Бог путей» и «Звезда здоровья» ростом 320 см и толщиной в несколько обхватов. И эти фигуры окружены совершенно обычными людьми, например, брат У Суна У Далан росточком не более 160 см., за что и получил прозвище Корявый Сморчок. Вот такой народ эти разбойники (сам Сун Цзян роста невысокого), и здесь нет никакой ошибки, я просто перевёл китайские меры длины чи и чжан в сантиметры (в книге есть соответствующее примечание).

Как относиться к этому феномену? Наверное, как к элементу сказки, лубка, и, хотя мне такие приёмы Автора не нравятся, менять из-за них оценку я не буду.

Среди разбойников есть несколько человек, лица которых черны «как дно котла». К сожалению, никаких комментариев к этому нет, и остаётся открытым вопрос о происхождении чернокожих китайцев. Очевидно, что это потомки каких-то завоевателей, но каких? Между прочим, сам Сун Цзян тоже далеко не белый и даже не жёлтый, а «Тёмнолицый» — это одно из его прозвищ.

Так хороший роман «Речные заводи» или плохой? Хотя и нельзя так ставить вопрос, отвечу — хороший, но не для нас написан, мы существуем в другой культурной системе координат. Ну что же кому под силу процесс преобразования координат — прочитать стоит.

*) Этим японцем был Ямагути Гогэн. В одной из статей Википедии написано, что в клетку с тигром его втолкнули в советском плену, где он действительно находился в 45-47 годах. Но я больше доверяю книге Долина и Попова «Кэмпо — традиция воинских искусств» (М. «Наука», 1991).

**) В наставлениях Сюй Нина нет ни слова о возможных действиях противника. Как будто молча предполагается, что наступающая конная армия вдруг остановилась и никакой цели, кроме как дружно поковырять в носу, у них нет.

***) При всем моём недоверии к только что высказанному я нисколько не возражаю против таких персонажей, как «Волшебный скороход» Дай Цзун или Чжан Шунь «Белая лента в воде» и многих других, обладающих различными ВОЛШЕБНЫМИ (в этом всё дело) способностями.

PS. И ведь Автор вовсе не такой профан, каким кажется. В гл. 64 очень подробно описан поединок между двумя опытнейшими мастерами. Оба верхОм и вооружены один копьём и луком, другой мечом и щитом. Они гоняются друг за другом, и, когда один, убегая, стреляет из лука в догоняющего, тот либо отбивает стрелу мечом, либо уклоняется, пригибаясь к стременам (трудный прием, полупадение). А когда стрельба из лука ведётся по убегающему всаднику, стрела попадает...куда, трудно догадаться заранее...в щит (!). Щит у него на такой случай за спиной. Очевидно, что Ши Най-ань имел совершенно адекватные представления об этих вещах. И это, видимо, такая специфика китайской литературы — Автор рассказывает о чём-то, чего быть не может, но время от времени как бы подмигивает читателю (или слушателю — роман написан в форме устного рассказа) — мол, всё-то мы понимаем, как оно бывало на самом деле, но почему бы и не приврать иногда для большей занимательности.

Итог довольно неожиданный. То, за что я критиковал Автора, можно, оказывается представить и как некий положительный признак, особенность стиля талантливого рассказчика. Поистине «Речные заводи» — книга полная пантагрюэлизма.

Общая характеристика романа точно и кратко дана в не слишком известной книге филолога из СПбГУ Пан Ина «Текстология китайского классического романа («Речные заводи» и «Сон в красном тереме»)» — СПб, Нестор-История, 2008. (в дальнейшем ТККР). Приведу несколько отрывков. «Роман «Речные заводи» [по китайски «Шуй ху» — mr_logika] ... является историко-героическим романом, ибо он построен на достоверном событии... и на деятельности исторических личностей...Вместе с тем, «Речные заводи» — социально-бытовой роман, в котором описаны жизнь и нравы людей самых различных слоёв средневекового общества...По развитию сюжета и похождениям героев «Речные заводи» можно считать и авантюрным приключенческим романом с некоторой дозой фантастики [...] Наряду с этим ... немало элементов плутовского романа. В нём нередко описываются проделки героев, издевающихся над чиновной знатью. Таков эпизод, когда Ли Куй в уездном управлении ... устроил сцену суда и потешался над чиновниками ... а также ... как Жуань Сяо-ци выпил всё вино, присланное императором, и подменил его самогоном ...», (Пан Ин исследует вариант романа состоящий из 120-и глав, несмотря на то, что последние 50 глав написаны другим автором и не переведены на русский язык; в варианте, состоящем из 71-ой главы замечательным примером такого издевательства может послужить операция «золотой колокол», гл. 59; нумерация глав даётся по изданию «Эннеагон пресс», 2008 г.).

В своём небольшом очерке я коснусь лишь очень немногих сторон этой несколько необычной для русского читателя книги. Но это будут такие моменты, о которых Пан Ин не написал ничего, поскольку текстологический анализ не предполагает изложение своих впечатлений от произведения, также, как не предполагает и объяснения происходящих в нём событий.

Вот два эпизода, которые очень хорошо характеризуют и уровень мышления руководящего состава разбойников и до некоторой степени уклад жизни в их лагере.

Однажды разбойникам срочно понадобились услуги двух крупнейших специалистов, чтобы подделать письмо советника императора. Один из них был талантливым каллиграфом и мог писать всеми четырьмя распространёнными в стране стилями начертания иероглифов. Другой, резчик по камню также известный всему Китаю, мог вырезать любую печать. Разбойники с помощью небольшого обмана захватили обоих учёных, обращаясь с ними предельно вежливо, и уже на следующий день доставили в свой лагерь семьи своих новых соратников.

Был несколько раньше и в другом месте случай более трудный. Талантливый и мужественный командир правительственных войск, у которого и в мыслях не было переходить на сторону разбойников (тогда они ещё не были повстанцами), сражался с ними до последней возможности. Но к этому времени разбойниками уже руководили очень умные люди (в частности, будущий предводитель восстания Сун Цзян). Им удалось взять командира в плен, после чего они поставили его в такое положение, что он был вынужден примкнуть к вчерашнему противнику. А вместо погибшей жены ему мгновенно нашли новую, молодую, сестру одного из главарей, так что дело закончилось как обычно большим праздником с потоками вина и горами закусок.

В те времена в разбой уходили очень разные люди по сходным причинам, совокупность которых можно кратко выразить формулой «дурное управление государством». В исторической хронике «Сун ши» («История Сун») говорится, что «император* не следовал советам мудрых людей, приблизил к себе людей преступных и вероломных, таких как Цзай Цзин, Тун Гуань, Гао Цю**, которые вовлекли его в беззаботную и распутную жизнь. Предаваясь порокам, император Хуй-цзун совсем забросил дела правления и в конце концов погубил своё государство.» (ТККР). В стране царила коррупция и протекционизм, а такие качества как справедливость, добросовестность и высокопрофессиональное исполнение своих обязанностей встречались среди государственных служащих настолько редко, что такие люди получали всенародную известность. Именно таким человеком и был Сун Цзян, секретарь уездного управления, а для обыкновенных людей просто «господин писарь». В романе Сун Цзян становится предводителем в Ляншаньбо после множества приключений, во время которых он несколько раз чудом избегает смерти. Злая судьба обращается с ним, как с лягушкой в футбольном мяче, и в итоге у него не остаётся иного выхода, кроме принятия настойчиво и единогласно предлагаемого ему «звания» главного командира разбойничьего стана. Благодаря своей природной сообразительности Сун Цзян оказывается способным военным руководителем, несмотря на крестьянское происхождение («Он происходил из зажиточной крестьянской семьи» — гл. 22). Это напоминает карьеру некоторых наполеоновских маршалов и генералов. (Можно сравнить и с петровской Россией, что, между прочим, вполне естественно, т. к. по степени развития государственного аппарата Китай 12 века соответствует России примерно 18-го). Один высокопоставленный чиновник докладывал императору: «Сун Цзян с тридцатью шестью разбойниками хозяйничает в областях Ци и Вэй. В многотысячной правительственной армии нет никого, кто посмел бы сразиться с ним. Талантом своим он, видимо, превосходит многих.» («Сун Ши», цитирую по ТККР). А началось всё у Сун Цзяна, как ни странно (он в романе очень мягкий, добрый и мирный человек), с убийства. Криминально-социологическая сентенция «ищите женщину» универсальна и действует в любом районе земного шара. Сун Цзян вынужден был заставить молчать свою бывшую любовницу, при этом он не просто её убил, но и отрезал ей голову, что по китайской традиции означает мщение за особенно сильную обиду.***

Косвенной причиной прихода в стан Ляншаньбо ещё одного героя романа из числа реально не существовавших, но весьма правдоподобных личностей, также была женщина. Я имею в виду наставника целой армии по овладению всеми видами оружия Линь Чуна. Сыну командующего армией, подлецу из «золотой молодёжи», Гао Цю, приглянулась жена Линь Чуна. В результате последний по ложному обвинению получил 20 палочных ударов и клеймо, отправился в ссылку и после многих мытарств оказался одним из главарей Ляншаньбо. Несчастную женщину, хранившую верность мужу, скоты довели до самоубийства. В романе упоминается и ещё одна девушка, отнятая у отца, опозоренная одним из императорских холуёв и бросившаяся в колодец. Вообще отношение Автора к женщинам очень простое. Основное достоинство женщины — верность мужу. К изменницам пощады нет, им можно отрезать голову, например, мстя за брата, и даже, перед тем как убить — язык; в последнем случае муж убитой был начальником тюрьмы и, по совместительству, палачом. А если распутная певичка, любовница ещё одного холуя, ни с того ни с сего вдруг начинает оскорблять уважаемого командира и приличного человека, то её смерть неминуема. Да и как бы иначе он попал в разбойничий стан?

В связи с Линь Чуном (этому герою в романе уделено очень много места, таких персонажей по моим подсчётам в романе всего 6 человек) интерес представляет ещё один наставник армии по применению почти всех видов оружия (он себя называет главным учителем фехтования) Ван Цзинь. Этот человек бежит от произвола того же Гао Цю, вступает в пограничные войска...и теряется. Его ученик Ши Цзинь, искавший его по месту его службы, не находит человека, который является одним из лучших мастеров военного дела в стране (!). Яко бы не находит. В чём тут дело, почему Автор не привёл в Ляншаньбо бывшего непосредственного начальника Линь Чуна, я так и не понял. Видимо, по каким-то причинам Ван Цзинь оказался сто девятым, лишним, и Ши Най-ань выбросил одого из тех героев, о которых было написано не очень много.

Прослеживать судьбы даже малой части героев романа здесь нет возможности. Но стоит, пожалуй, сказать несколько слов о людоедах. Народ был доведён до того, что во многих семьях убивали новорождённых, т.к. с них полагалось платить налог. Государству это было настолько невыгодно, что правительство решило выплачивать родителям пособие, так даже и эти деньги разворовывались чиновниками подчистую. Многие не выдерживали такого положения и открывали придорожные кабачки, подобные описанному в романе (в этом кабачке чуть не съели Сун Цзяна и даже богатыря У Суна, обоих спас случай; хозяйка этого кабачка Сунь Эр-нян по прозвищу Людоедка и Звезда мужества (!) вошла в число главарей). Разумеется, такой кабачок был не один. Не брезговали этим промыслом и некоторые другие главари разбойников.

Становились разбойниками монахи целыми монастырями (удивительный и красноречивый факт), а одним из главарей (и лучших умов) Ляншаньбо стал абсолютно мирный сельский учитель. Среди героев Ляншаньбо немало отрицательных типов (самый жуткий из ста восьми беспредельщик и людоед, которому что маленького ребёнка убить, что священнослужителя, что комара, всё едино — лицо историческое; зовут его Ли Куй). «Но все они, вступив в ляншанское братство, в корне изменяют свой моральный облик — становятся честными по отношению к простым людям и друг к другу. Такое превращение объясняется тем, что Ляншаньбо — это не просто разбойничий стан, ставший центром повстанческого движения, а идеальный по тому времени образец человеческого общества» (ТККР), где был осуществлён принцип «от каждого по способностям, каждому по труду». Именно этим определялось отношение к роману Мао Цзе-дуна, а китайская компартия не состояла из сумасшедших (см. предыдущий отзыв).

Невозможно пройти мимо китайских концентрационных лагерей (или просто лагерей для ссыльных) и тюрем. Отношения надзирателей и начальников к заключённым кое-чем напоминают ГУЛАГ, в частности возможностью за определённую мзду устроиться придурком, что и там и тут означало остаться в живых. Мзда измерялась количеством лян**** серебра, преподнесённых в качестве подарка должностному лицу. Отличие же и весьма существенное заключается с том, что тогда не существовало категории политических заключённых (за государственную измену или за участие в вооружённом восстании казнили при первой возможности*****), поэтому не было и так называемых социально близких, просто все были осуждёнными по уголовным статьям. Встретилась в книге деталь, которую я не могу объяснить. У Сун сидит в одиночной камере, дверь которой запирается на задвижку изнутри. По моему, это исключено всегда и везде и нет ли здесь ошибки переводчика?

Несколько слов о географии; мне всегда интересно представить места действия. В Атласе мира нашёлся г. Юньчэн (провинция Шаньдун), где служил писарем Сун Цзян. Город, где он, будучи в ссылке, написал на стене ресторана «мятежные» стихи, установить не удалось. Похоже, что это современный Цзюцзян (ориентир — недалеко от него есть небольшой городок Путин). Восточная столица из романа это современный г. Кайфын (у Пан Ина — Кайфэн). С идентификацией Северной столицы дело обстоит гораздо сложнее. Современное название Северной столицы, если судить по карте в ТККР (карта очень плохая) — Аньян. Этот город был в древние времена столицей, а место, где он находится, хорошо согласуется с указанным на карте. Тут есть одно «но». Аньян совсем не далеко от Кайфына (145 км.) и местность между ними равнинная. А в романе расстояние между столицами весьма приличное и путь проходит через восемь горных цепей. Если Ши Най-ань не приврал (зачем это ему в данном случае?), то Северная столица это г. Тайюань (провинция Шаньси, в прошлом тоже столица, ок. 400 км. от Кайфына), а на карте ТККР ошибка. Согласно ТККР, тогда (в 12-м веке) этот город (я отдаю предпочтение Тайюаню) назывался Дамин (в романе — Даминфу). Если Северная столица из романа это Пекин (настоящее название Пекина (китайское) — Бэйцзин, что дословно означает Северная столица и это главный город провинции Хэбэй), то на карте ТККР ошибка ещё более грубая. Да и дорога из Кайфына до Пекина (около 600 км.) ни через какие горные цепи не проходит. Город Дамин есть в Китае и сейчас, но совсем в другом месте. Автор (возможно, не без помощи переводчика) постарался затруднить читателю ориентирование. Цитирую гл. 58 : «...господин Ши Цзинь, спустившись с горы, встретился с одним художником, как оказалось — уроженцем Даминфу, Северной столицы...». В гл. 66 читаем: «А надо вам сказать, что Северная столица и Даминфу являлись крупнейшими центрами провинции Хэбэй». Что это ошибка и что Даминфу и Северная столица — одно и то же, читатель в конце концов поймёт, но потерянного на это времени жалко******. Может быть, г. Даминфу был стёрт с лица земли чжурчженями или монголами и Аньян (либо Тайюань) возник на его месте. Воды-то с тех пор много утекло. Интересно, что события первого тома романа происходят примерно за два-три года до начала восстания т. е. ровно 900 лет назад.

В заключение этого положительного отзыва (а будет и отрицательный) я хочу высказать одно предположение, касающееся количества главарей стана Ляншаньбо. Возможно, об этом уже давно написано в Китае, но нет русских переводов; хорошо, что хоть сам роман издают приемлемыми тиражами. Дело в следующем. Роман, который есть в распоряжении нашего читателя, заканчивается, когда в Ляншаньбо собираются все 108 главарей (звёзд). Собственно восстанию посвящены следующие 50 глав. Почему их (главарей) 108? В первой главе были выпущены на волю 108 злых духов, заточённых глубоко под землёй (Автор сообщает точную глубину пропасти — 10000 чжан, т. е. 32 км.). Но нигде в романе не говорится, что эти 108 духов вселились в главарей разбойников. Откуда же тогда могли бы появиться их благородные принципы и стремление «во имя неба осуществлять на земле справедливость и обеспечить мир и порядок для народа» (из клятвы Сун Цзяна)? Моё предположение таково — 108 злых духов вселились в противников Сун Цзяна и его друзей, в тех злых и глупых ставленников императорской клики, о чьих преступлениях много говорится в романе. Поэтому, как только главарей становится столько же, наступает момент начала восстания. Судьба распорядилась иначе — армии Сун Цзяна пришлось воевать в союзе с императорскими войсками против ещё более страшных злых духов — чжурчженей.

*) Он является одним из действующих лиц романа. Это князь Дуань, которому понравился Гао Цю за мастерское владение мячом. Годы его жизни 1082-1135. Вступил на трон в 1110 году, получив при этом новое имя, под которым и вошёл в историю. Потерял власть в 1127 г., когда чжурчжени захватили Кайфэн (тогда Баньлян, в романе — Восточная столица). Умер в плену.

**) Все трое действующие лица романа.

***) Аналогичным образом оказался среди разбойников богатырь У Сун, голыми руками убивший тигра-людоеда. Он отрезал головы сначала жене своего брата, отравившей мужа, и её любовнику, после чего судьба его пошла наперекосяк и вскоре он, опять же мстя за крупную несправедливость, совершил уже массовое убийство (более двадцати человек, включая двух маленьких детей, отцу которых он также отрезал голову).

Что же касается упомянутой традиции, то она жива и по сей день. Просто об этом как-то не принято говорить в СМИ. Последний известный мне случай имел место в Петербурге примерно семь лет назад. Восток — дело тонкое и меня нисколько не огорчает отсутствие китайцев среди моих знакомых, несмотря на то, что я очень высоко ценю китайскую культуру. Но, как сказал мой любимый поэт — Запад есть Запад, Восток есть Восток и с мест они не сойдут.

****) Лян в то время равнялся 37,3 г. Сейчас это 50 г. Слитки были весом (по тексту романа) в 5, 10, 20 и 50 лян. Была в ходу и мелочь, т.е. деньги номиналом меньше 5 лян.

В комментариях Б. Рифтина к «Цветам сливы...» лян равен 31 г. Это возможно, т. к. , насмешник, живший в 16-м веке, описывал реалии своего времени, относя их ко времени жизни своих героев, которые жили в 12-м.

*****) При чрезвычайных обстоятельствах бывали исключения. Например, известно, что после захвата северного Китая чжурчженями армия Сун Цзяна сражалась с оккупантами вместе с императорскими войсками.

******) Ещё пример ляпа, косвенно связанного с одной из столиц. Лу Чжи-шэнь (Лу Да) говорит Линь Чуну: «В молодые годы мне приходилось бывать в Восточной столице. Там я познакомился с вашим почтенным отцом». Такие вещи меня всегда сильно огорчают, ведь этот разговор происходит именно в Восточной столице, где служит Чун.

Небольшое дополнение к вопросу о Северной столице. Насколько он сложен для неспециалиста, можно судить по следующему. В примечаниях к 1-му тому пятитомного издания романа «Цветы сливы в золотой вазе» (первые три тома вышли в 1994 г. тиражом 25000 экз.; последние два в 2016 году тиражом 300 экз.; издание представлено, как научное) я нашёл, что Дамином в Сунскую эпоху назывался Пекин. Это категорически противоречит положению Северной столицы на карте в ТККР. И, кроме того, Е Лун Ли в «Истории государства киданей» называет Бэйцзином какой-то другой город, да ещё и в провинции Шаньдун, т. е. довольно далеко от Пекина.

В то, что Северная столица из романа это Пекин, трудно поверить по очевидной причине — армия разбойников очень свободно чувствует себя в районе этого города (и в гл. 66 захватывает его), и это происходит на расстоянии более 600 км. от их лагеря. Но в художественном произведении возможно и такое. Приходится верить Ши в том, что его герои идут из Восточной столицы в Северную через почти сплошные горы, хотя их там нет сейчас и не было тогда. И приходится не верить современному исследователю этой книги, этническому китайцу и петербургскому филологу Пану, поместившему в своей книге Северную столицу на расстоянии от Восточной в четыре раза меньшем, чем в романе.

PS 1. С некоторыми мыслями из предыдущего отзыва я согласен, с некоторыми не совсем (например, китайцы вовсе не алкаши, они пьют лёгкое виноградное вино, как грузины или, скажем, французы; его можно выпить много и не опьянеть). Но вот с чем не могу согласиться категорически так это с тем, что «в книге уважение к императору отсутствует напрочь». Уважение как раз есть, но руководители разбойников считают, что император просто заблуждается. Рогачёв пишет в послесловии: «Повстанцы — и сам Сун Цзян, и выходцы из угнетённых сословий, и отверженные из господствующих классов, волею судеб заброшенные в лагерь Ляншаньбо, — наивно верили, что вероломные правители и чиновники обманывают императора и помимо его воли угнетают и притесняют народ». Это очень распространённая ошибка руководителей огромного количества восстаний по всему миру и проиллюстрировать это можно многочисленными цитатами из романа, но доказывать очевидное не считаю нужным.

Есть ещё одно свидетельство в пользу положительного отношения повстанцев к императору, которого нет в романе из семидесяти глав, но оно есть в полном варианте. А именно — исторический факт — участие армии Сун Цзяна в подавлении крестьянского восстания Фан Ла. Почему одни повстанцы выступили против других — вопрос непростой и очень далекий от обсуждаемой здесь темы.

Ошибка отзывиста насчёт уважения к императору является следствием общего его подхода к анализу романа. Вот, например, что он пишет: «Украл как-то с голодухи Чёрный Вихрь Ли Куй в одном кабачке петуха и съел его...» и далее см. отзыв. Случай кражи петуха в романе только один, это гл. 46 и крадёт петуха Ши Цянь по прозвищу Блоха на барабане (Звезда вор). Ли Куй там даже и рядом не стоял, этот вообще не способен украсть, он только отнять может. Не следовало бы что-либо сообщать о такой значительной книге да ещё в столь уверенной манере, прочитав книгу по диагонали. С остальными примерами дело обстоит не лучше, чем с петухом. Отзыв набрал ок. 25 баллов, значит обманутых читателей примерно столько же.

Отзывист определяет одно из величайших произведений китайской классики как «песнь ликующей [слово образовано от имени Ли Куй? — mr_logika] гопоты». Надеюсь, это многим покажется странным и у них возникнет желание проверить, так ли это на самом деле. В связи с этим «определением жанра» напомню (это можно найти в разных источниках) читателям, что в дело изучения китайской литературы внесли свой посильный вклад советские чекисты, расстреляв в 1937 г. профессора Б. А. Васильева (и многих других востоковедов) и уничтожив его докторскую диссертацию, которая называлась «Роман «Шуй ху», его роль и значение в китайской литературе». Вот такой деятельности можно с полным правом дать вышеприведённое определение.

PS 2. По прочтении романа у меня сложилось впечатление, что людоедство в средневековом Китае было вполне заурядным явлением. Подтверждение этому обнаружилось в книге вышеупомянутого китайского историка и сановника Сунского двора, современника описываемых в романе событий Е Лун-ли «История государства киданей». Вот цитата из гл. 11, раздел «1122 год» (в это время значительная часть Китая находилась под властью киданей). «Во время обсуждения вопроса об объявлении амнистии почтенные старцы, жившие в Яньцзине, доложили, что Лю Янь-лян, занимавший должность главного управляющего дворцовой кладовой, — порочный человек, всегда толкавший Тянь-цзо [свергнутый император киданей — mr_logika] на безнравственные поступки. [...] Его жена Юнь Ци происходит из проституток. [...] Оба, муж и жена, являются несчастьем для государства. В связи с этим они просили сначала казнить супругов, а затем объявить амнистию. В тот же день головы Лю Янь-ляна и его жены были выставлены на базарной площади. Население разорвало трупы на куски, которые были съедены. После этого была объявлена амнистия.» Важно здесь то, что население, почтенные старцы и казнённые супруги — это китайцы, а остальные действующие лица (новый император, высшие сановники и армия) это кидани-завоеватели.

Есть в этом рассказе один подводный камушек. Цитирую один из отзывов: «Интересная история гибели динозавров: один из видов стал разумным и перебил все остальные...». Автору, очевидно, было просто неловко закончить эту фразу (а весь отзыв чуть больше её) словами «из бластеров». Если бы отзывист такое написал, стало бы ясно, что либо он, либо Автор чего-то не договаривают. С автором отзыва всё понятно, он очень торопился. Что же касается Автора рассказа...Попробуем разобраться.

Дело в том, что учёный, совершивший путешествие в мезозой, знает гораздо больше, чем говорит не очень трезвым работягам. Посетив, по его предположению, меловой период, он встретил там маленьких рептилий «ростом в четыре фута. Они стояли на задних ногах, сзади болтался толстый хвост, и у них были короткие руки с пальцами. На талиях у них были пристёгнуты широкие металлические пояса, на которых висели пистолеты. Причём, не обычные пистолеты, которые стреляют пулями, а энергомёты.» Где у рептилии, стоящей на задних лапах талия, вопрос отдельный. Профессор решил, что где пояс, там и талия, что совершенно не очевидно. Но это мелочь. Вот как он догадался, что эти существа теплокровные за те несколько минут, которые протекли, пока представители разных цивилизаций разглядывали друг друга? От этого один шаг до предположения об уничтожении разумными динозаврами («охотниками по инстинкту») своих неразумных собратьев.

Почему мы не находим следов цивилизации этих охотников, профессору как будто бы ясно. «Вся их жизнь была настолько чужда мне, что я просто оказался не в состоянии её постичь...кроме пистолетов» — говорит он (соответственно, мы и сейчас не можем ничего заметить и постичь). Но наличие пистолетов он постиг. Стало быть, он понял то, что дошло бы и до ребёнка, т. е. что он столкнулся с высокоразвитой цивилизацией, освоившей производство металлов, имеющей мощную обрабатывающую промышленность, которая производит станки, на которых в свою очередь можно изготавливать ещё более наукоёмкую продукцию, каковой являются пистолеты-энергомёты, в просторечии именуемые бластерами. Вопрос о причине отсутствия на Земле следов всего перечисленного ребятам после поглощения немалого количества пива в головы не приходит. А профессор (и Автор вместе с ним) слегка лукавит и на эту тему молчит. Но Азимов-то не может не предвидеть, что этот вопрос придёт в голову читателю (трезвому уж точно).* Предположить можно только одно. На Землю прилетело множество инопланетян и они, увидев, что планета населена животными того же вида, что их собственные предки, решили почему-то всю популяцию уничтожить. Возможно, опасаясь появления в далёком будущем конкурирующей расы. Охотники покинули Землю, не оставив следов, кроме массовой гибели динозавров, в результате чего хомо сапиенс появился другим путём.

Получается, что Автор воспользовался идиотизмом изображаемого им «обмена мнениями», чтобы повозить лишний раз человечество мордой об стол, давая понять, что люди ещё хуже динозавров. Тех-то, неразумных, пришельцы истребили, а вы истребляете друг друга. Не лучше ли направить усилия на включение в работу той огромной части мозга, которая присутствует в черепах в качестве балласта?**

*) И пришёл, что понятно из отзывов (не из всех, конечно).

**) Интересный список приведён Азимовым. Краткий перечень людей, чей мозг был задействован в значительно большей мере, чем у среднего человека. Это Леонардо, Архимед, Аристотель, Гаусс, Гала, Эйнштейн...Собеседник профессора ни о ком, кроме Эйнштейна, вообще не слыхал, да и запомнил далеко не всех, кого назвал профессор. Я же долго не мог понять, почему в этой компании оказалась жена Сальвадора Дали. В конце концов понял, что эту загадку загадало издательство Эксмо (или Домино, чёрт их разберёт; у меня «Приход ночи», серия ШФ, 2007 год). Следует читать Галуа.

«Сладкие дожди, падающие, как низвергнутые амбиции»; «девушка с волосами цвета богатой кислородом пыли»; «мир, созданный вирусами, ручными, как певчие птицы»; «каскад смертельных инъекций, сверкающих, как шампанское»; «его утренний хэш-чай и бамбун были отравлены по единодушному решению всего населения»*... Даже если бы я не знал, кому это принадлежит, подозрение пало бы на Кэтрин Валенте, потому что после «Сказок сироты» других вариантов просто не может быть.

Из рассказа можно узнать, что в личном Космосе Валенте, а точнее на разнообразных вариантах Марса, присутствуют такие чудеса, как «нерифмованное стекло», «баритональный контртенор», «архитектор с постпластическим ретровирусным преобразованием», «ржавые слёзы», «квантовая икота», «семикильный корабль». В классификаторе я даже не стал отмечать пункт «артефакты», поскольку всё перечисленное скорее относится к категории «чёрт-те-что и сбоку бантик», и поэтому невозможно сказать об этих перлах что-либо более вразумительное, чем они сами.

Но есть в рассказе одно вполне, на первый взгляд, обычное сравнение, простое, как мычание, но весьма неожиданное. «Марс — это девушка-соседка». Первое, что приходит в голову — написано женщиной хорошо знакомой с мужской психологией. Мне в этом смысле повезло необыкновенно. Из семи девушек, воспоминания о которых не изгладились в памяти за многие годы, три жили или живут сейчас в моём подъезде (9 этажей, 35 квартир).** И каждая из них была не просто каким-то там оскомину набившим локтем, который близко, да не укусишь; как теперь стало ясно, это были олицетворения Марса. Но «чтобы стать повелителем , надо уже быть им» и поэтому «вы должны стать великим здесь, чтобы Марс вас принял». Я же не был «великим здесь». У человека, не умеющего управлять ни автомобилем, ни вертолётом, одинаково плохо стреляющего из любого вида оружия от «Града» до пневматического пистолета, нет шансов стать повелителем Марса. Да и легче верблюду пройти через игольное ушко... В итоге мне досталась планета Венера, которая, как вскоре выяснилось, оказалась непригодной для жизни.

Вот такие воспоминания и размышления вызвал у меня этот небольшой рассказ. Несмотря на отдельные шероховатости Валенте здесь на высоте. Думаю, что далеко не всякая «обезглавленная новобрачная из легенды» (ещё один перл из рассказа, так что сама виновата) смогла бы выдать на гора такую оду всему необычному, прекрасному и недостижимому.

*) Эта последняя фраза, в которой речь идёт о повелителе одного из Марсов (красной планеты Ллим, которая на следующей странице превращается в Ллин) и в которой дана предельно краткая характеристика царящей там демократии, нуждается в одном небольшом комментарии. Этот повелитель выглядел «как массивный крылатый коала с исключительно длинными ультрафиолетовыми ресницами и кристаллическим торсом». Поскольку слово «бамбун» вообще ничего не означает, то я вынужден предположить, что имелся в виду бамбук, а коала — это просто результат путаницы. Думаю, что Валенте перепутала коалу, который питается листьями эвкалипта с пандой или с лемуром, которые едят бамбук. Т.е. повелитель был похож на крылатую, допустим, панду.

**) Остальные четыре были из Севастополя, Комсомольска-на Амуре, Смоленска и Сормова (того самого, «под городом Горьким, где ясные зорьки»). Невероятно — три рядом, а другие четыре по всей России. И, что характерно, только из России. Некоторые из этих «марсов» процедуру терраформирования уже прошли, у остальных она была в ближайшей перспективе. В Прибалтийских республиках, в Белоруссии, в Украине, в Армении, в Киргизии и в Казахстане равных не припоминаю. А в Петербурге вообще почему-то число красавиц, приходящееся на единицу площади и встречающееся в единицу времени непропорционально велико. В смысле по отношению к численности населения. Питер по этому показателю опережает не только Москву и Киев, но даже Прагу. Допускаю, что немного отстаёт от Рио-де-Жанейро.

«Летят белокрылые чайки — привет от родимой земли.

И ночью и днём в просторе морском стальные идут корабли.»

Соломон Борисович Прицкер, Семён Абрамович Фогельсон (слова)

Лучшие исполнители: Владимир Бунчиков, Леонид Кострица

Рассказ запредельно неправдоподобен*, и Автор, конечно, даже и не ставил перед собой такой цели, как правдоподобие. В одиночку такое дежурство не проходит не только в реальности, но и в фантастике. Шекли, например, отправляет на недавно открытую планету двоих наблюдателей всего на год («Поднимается ветер»). Маячник у Рассела не имеет даже кинопроектора, а магнитофон от земных психологов кажется издевательством пострашнее богомола, который, между прочим, всё равно ушёл бы сам, не дожидаясь, когда его отнесут на несколько миль и выпустят. Как обычно, препятствует нормальному решению проблемы недостаток финансов, из чего можно сделать вывод о слабой или никакой рентабельности исследований космоса. Но это в рассказе внимания Автора не привлекает совершенно. Главное в нём — это лирическая составляющая, тема тоски по дому и абсолютного одиночества. Спасти положение мог бы, пожалуй, лишь человекообразный робот, умеющий поддержать простой разговор и способный оказать первую медицинскую помощь. Этот наиважнейший аспект тоже оставлен Автором в стороне, роботов вроде как нет вообще в изображённом далёком будущем.

Решающее значение в рассказе имеет концовка. Весьма нетривиальная идея учёных в виде шумной стаи птиц, о которых на Земле сложено столько песен и которые присутствуют на бесчисленном количестве живописных полотен, вроде бы должна сработать.

Если хватит денег на печенье.

*) Начиная с полнейшей ненужности в Космосе каких бы то ни было маяков. Там, где полно естественных объектов такого рода, нет нужды в искусственных.

PS. Рассказ написан в 1955-м году, песня в 1954-м.

Отзыв, бессмысленный почти абсолютно, большая редкость в лаборатории фантастики. Текст, написанный 16 января 2010 г. именно этим (бессмысленностью) и ценен. Причём тут эксгибиционизм, при чём апории элеатов, совершенно не понятно. Автор отзыва, пытаясь блеснуть эрудицией, блеснул лишь плохой памятью, неверно написав название черты характера, философской школы («элиаты»), да ещё и «бестарием» отметился. Но Кафку он превзошёл — только это и можно сказать о его отзыве с уверенностью.

Попытаюсь объяснить, почему моя оценка противоположна оценке предыдущего отзывиста.

На первую поездку А затратил 10 минут, и столько же на обратный путь. На следующий день А вышел из дома утром, а приехал к Б только вечером. Интереснейшее замечание Автора — по мнению А все привходящие обстоятельства (речь идёт о дорожных событиях) двух поездок были одинаковы. Как можно объяснить, что вчера путь занял минуты, а на другой день часы? Можно это сделать по разному. Ударился головой в автобусе, но не сильно, а на следующий день об то же самое место, но получил сотрясение мозга и попал в больницу, где провёл несколько часов. Другой вариант. В связи с каким-то дорожным инцидентом был приглашён в полицейский участок в качестве свидетеля, но договорился с полицией, что ему пришлют повестку; на другой день при таком же случае отвертеться не удалось. Кафка даёт простор читательскому воображению.

Но не всегда. Перемещения своих героев он описывает точно. Даже сама система обозначений, эти А, Б, Х, наводят на мысль о некотором математическом уклоне в рассказике. Когда А не появился у Б в назначенное время, Б не вытерпел и поехал к А. Последний, добравшись до дома Б во второй половине дня и не застав его, бросился обратно к себе (сделал глупость). На этот раз он доехал очень быстро («в одно мгновение») и узнал, «что Б также заявился почти сразу после того, как А вышел из дому». Поскольку А вышел из дома более десяти часов назад, а Б его ждал у себя, постольку приезд Б в дом А «почти сразу после...» событие невозможное по определению.

Кафка упоминает даже о встрече А и Б в ходе этих перемещений, при которой А заявил Б, что он (А) «очень торопится». Торопился он именно на встречу с Б. У А явно, что-то с головой, но, как только что показано, этой встречи не могло быть. А дальше действительно происходят события теоретически возможные и вполне в духе Кафки. Это тот момент, когда герои рассказа не смогли встретиться на тёмной (а как же иначе?) лестнице.

Нашедший в себе силы внимательно прочитать написанное выше, поймёт, за что снижена оценка — за то, что Автор, пытаясь изобразить путаницу (вот уж чёрт попутал, так попутал!), сам запутался (ну, у меня сложилось такое впечатление) в броуновском движении своих героев, заблудился в трёх соснах (даже в двух), и это в таком коротком произведении. Кафка — иллюзионист, а этих господ периодически следует разоблачать.

Отзыв Ihael (2011-09-06) не оставляет мне возможности хоть что-нибудь добавить по поводу главных и неоспоримых (если, конечно, не рассуждать с точки зрения кошки, как это делается в предыдущем отзыве — ddiver, 7 сентября 2016 г.) достоинствах романа. Поэтому речь здесь пойдёт о достоинствах второстепенных, позволивших Автору создать у читателя эффект присутствия в любом эпизоде. Хайнлайн блестяще владеет приёмами складывания из разноцветных и разнокалиберных кусочков литературной мозаики необходимой для такого эффекта иллюзии реальности. И очень интересно, следуя за Мастером, наблюдать, как это у него получается.

Постепенно читатель узнаёт, что не совсем обычным именем Иоганн Себастьян Бах наградила ГГ его мать, мечтавшая о музыкальной карьере для сына и десять лет учившая его игре на фортепьяно. В доме-крепости старого Смита есть даже два инструмента, один из которых большой концертный рояль. Но руки нового тела не слушаются старого мозга, придётся учиться заново. Мозг у него действительно старый, на момент операции Смиту 94 года, но мыслит он на редкость чётко, адекватно и остроумно. Вот одна из его шуток: «Я знаю о Павлове и его работах всё, что необходимо: когда у собаки выделяется слюна, экспериментатор должен дать звонок.» Сказано, по моему, неплохо, неважно, что автор этого анекдота и Автор романа — разные люди. Личность продолжает собираться. Смит, участник Второй мировой, в 1941 году сменил свою немецкую фамилию Шмидт на самую обыкновенную американскую; когда-то на какой-то бессмысленной войне был убит его сын (по срокам это получается война во Вьетнаме, но в тексте этого нет); сейчас он владеет одной из крупнейших компаний (и она продолжает расти), занимающейся очень разнообразным бизнесом, в т.ч. разведением чего-то на подводных ранчо (Автор умалчивает о том, что делают эти «подводные земледельцы», разводят ли рыбу, выращивают водоросли или жемчуг...). Состояние его колоссально, в доме целая армия слуг и охранников. Даже юрист компании «Смит энтерпрайзис» Джейк Саломон (еврей, нарисованный Автором с большой теплотой) человек очень богатый. Джейк намного моложе своего босса, ему всего 71 год, но отношения между ними вполне дружеские. Джейк однажды упоминает мимоходом, что в 1934 году он едва избавился от пелёнок, из чего можно заключить, что родился он в 1933 (или в 1934) году, и, стало быть, описываемые в романе события происходят в 2004 (или в 2005) году, а год рождения Иоганна Себастьяна 1910-й (или 1911-й). По ходу повествования выясняется, что Смит не только получил высшее юридическое образование, но даже имеет какое-то учёное звание, дававшее ему право принимать у студентов экзамены, т. е. из текста очевидно, что он был, как минимум, доктором права.

Из такой же мозаики складывается и фон событий. Роман написан в 1970-м году, а т.н. инцидент на Даманском имел место весной и летом 1969 года. Хайнлайн, как видно, сочувствовал Китаю, поэтому в романе Китай и США союзники и сотрудничают в деле освоения Луны и Марса, Россия же упоминается мельком и в негативном ключе. Операция по пересадке мозга сделана в США впервые (да ещё нейрохирургом из Австралии), а в Китае уже есть три живых пациента с пересаженным мозгом, т.е. Китай в романе представлен, как страна высоких технологий и впечатляющих научных достижений.

Город, в котором живут и работают герои романа очень похож на Нью-Йорк. Он огромен, в нём несколько т.н. покинутых зон, где царит мафия, с которой уже никто не борется, а ездить по зонам можно только на бронированных автомобилях с пушкой на крыше. Интересно, что бензиновые двигатели давно запрещены и на автомобилях стоят реакторы фирмы «Империал-атомикс». Едва ли Автор сам верил этому прогнозу; уже в 1970 году было понятно, что такая картина — дело не очень близкого будущего.

Жизнь в насквозь коррумпированной и загнивающей (так в тексте) стране очень неблагополучна. Несмотря на наличие профсоюзов (назван в романе, правда, только один, но, понятно, что есть и другие), существуют дискриминированные группы населения, например, квалифицированные медсёстры получают зарплату меньше, чем швейцары в богатых домах, масса людей малограмотны или неграмотны абсолютно (таков муж Юнис, художник). Официанты вообще лишены пенсионного обеспечения, т. к. их труд по закону (!) не считается общественно полезным.* Эмигрировать из Америки некуда, разве только на Луну. На Земле продолжаются войны, идут вялотекущие мирные переговоры, всё, как в наше время (тут прогноз оказался верным). А ведь наше время ушло на 12-13 лет вперёд от описываемого.

В романе встречаются картинки будущего, которые не всегда поддаются рациональному толкованию. Например, рождение в Алма-Ате двухголового ребёнка, мать которого сержант корпуса морали. За что так досталось Казахстану? Похоже, адресат этой шпильки всё таки Советский Союз.

А вот такое сообщение из романа кажется взятым из нашей действительности: «В Майами мисс Вселенная (мисс Гана — 42-22-38) через секретаря и переводчика заявила, что намеревается стать командиром первого звёздного корабля...». Кажется, кто-то из этих мисс действительно изрекал что-то вроде.

В романе много внимания уделено ненавязчивому просвещению молодёжи. К лучшим его образцам я бы отнёс объяснение Джоанной Юнис сущности молитвы и отличия секса втроём от групповухи.

Но наиболее яркими и точными мне показались эпизоды романа, связанные с медициной. Чувствуется, что Автору досталось по полной программе; реанимационное отделение описано выше всяких похвал, лучше не сумел бы даже Артур Хейли. Очень верно замечено, что женщина с мозгом мужчины не может родить ребёнка без помощи кесарева сечения, т. к. мужской мозг не способен отдать соответствующую команду**. И, как реакция мозга (и нервной системы в целом) на эту невозможность связи с ним детородных органов женщины, отторжение пересаженного органа (мозга) и смерть организма. Это можно рассматривать, как медико-биологическую гипотезу Автора — предположение о невозможности для женщины с пересаженным мужским мозгом остаться в живых при родах.

В заключение повторю другими словами сказанное в начале — замечательная книга, вероятно, единственная на такую тему. Вот только, зачем доктор права Джейк Саломон продал бабушку в Рио? Чтобы освободить в доме спальню? Ну, конечно же, это просто такая миллиардерская шутка, которая не сразу до меня дошла.

*) Интересная даже на фоне всего остального подробность — в ночном клубе, который контролирует мафия, посетителям дают кроме меню и списка вин ещё и список наркотиков.

**) Слово «команда» не нужно понимать буквально. Обеспечение подкоркой родов процесс очень сложный и осуществляется он, грубо говоря, за счёт своевременного появления нужных гормонов в нужных местах организма.

Отзыв связан с недавно написанным на «Тридцать три невесты».

Перерыв между двумя рассказами очень большой, примерно 10 лет, но в «Пьяной планете», как и в «невестах», не содержится прямого указания на место расположения Училища Разведкорпуса, а именно такое указание я и хотел найти. Автор тщательно обходит эту тему. Десантники в «Пьяной планете» прилетают к месту событий не с Земли, а из какого-то неопределённого района Галактики. Воры, за которыми они охотятся, тоже неизвестно откуда прилетели, хотя они практически стопроцентные жители Земли и даже документы у них совершенно земные, правда, как намекает Автор, липовые. Возможно, какая-то информация обнаружится в других рассказах цикла.

Идея Автора о существовании в Галактике места, где враги не стреляют «друг» в «друга», очевидно, имеет своим источником многократно описанные в литературе и снятые разнообразными видеоустройствами места водопоя диких животных. Там львы и антилопы утоляют жажду на расстоянии буквально прыжка. Охранять от плохих парней этот галактический оазис приходится совместными усилиями. К сожалению, по вине Автора, наши вояки не могут не только участвовать в описываемом в рассказе рейде, но и вообще лишены возможности участия в каких-либо Звёздных войнах. Надо верить ветерану, когда он говорит курсантам: «...я об этом [о вялотекущей партизанской войне в космосе — mr_logika] узнал, когда наша бригада выползла из анабиозных ванн не на Внешнем кольце Земли, а в доке неведомой орбитальной станции». Анабиоз — важнейшая техническая деталь, которая вынуждает усомниться в последующем рассказе ветерана и принять его за чистейшей воды байку. Но нельзя же так обманывать курсантов!

Можно было бы обойтись без дальнейших комментариев, но, судя по большому количеству отзывов на различные произведения, небольшое пояснение может оказаться не лишним. Анабиозные ванны нужны при полётах на очень большие расстояния (а других в космосе не бывает, речь ведь идёт не о Солнечной системе) с досветовыми скоростями. Вывод — Разведкорпус не может выступать в качестве подразделения быстрого реагирования, а именно это требуется от него по сюжету. Никакие войны в Космосе невозможны, если за время полёта к месту боевых действий на Земле (да и там, куда ты летишь) будут проходить столетия. Так что не стоит и связываться, чтобы не смешить остальных участников войны, пользующихся гиперпространственными переходами или по крайней мере Д-принципом :).

За этот более чем странный аЛЯПоватый анабиоз, и, разумеется (см. отзыв на «невест»), за юмор алкогольного происхождения оценку рассказу даю ниже средней.

«Где у вас почта? — Пошлите со мной. У меня письмо. — Пошлите со мной. Откуда вы знаете куда? — Пошлите со мной. Я знаю куда. Я по почте хотел. — Да нет. Пошлите со мной. Не пошлю. — А как же вы узнаете, где почта?». Здесь город (Одесса, но не та, которая в США) в лице одного из своих жителей окружает приезжего искренней заботой. Приятно встретить у знаменитого фантаста рассказ, так напоминающий творчество нашего знаменитого сатирика. Напоминает, но, конечно, не дотягивает. Но Шекли и не стремился написать что-то подобное «Теории относительности» или «Диспуту». Перед ним стояла другая задача. Тем не менее этот рассказ не так уж трудно представить в виде диалога, в котором за Кармоди говорит Роман Карцев, а за Город — Виктор Ильченко. Шекли предстаёт здесь в качестве замечательного юмориста, оказываясь в одном ряду с такими корифеями американского юмора, как Сэм Клеменс и Уилл Портер.

Но юмор юмором, а пройти мимо серьёзной составляющей рассказа невозможно, уж слишком явно она в нём присутствует (возможно, как заготовка для будущей доработки). Список компаний и научных учреждений, принимавших участие в проектировании и строительстве этого земного филиала Рая, весьма внушителен. Но некоторые организации, финансировавшие проект, пожелали остаться неизвестными. Не здесь ли зарыта собака? Город опустел, потому что жителей достал своей заботой Мозг, управляющий всей его жизнью. Кто разрабатывал программное обеспечение, Автор не сообщает, скорее всего РЭНД, но это наверняка известно заказчику, т. е. правительству штата и лично губернатору (пусть это будет республиканец). Город стоит пустой, дорогостоящий проект не окупается, и это означает только одно — дело уже в суде, и мошенники, подложившие губернатору эту свинью, скоро будут разоблачены. Самое очевидное предположение — приближаются выборы, и конкуренты (из демократической партии) подкупили тех, кто тестировал готовую программу в уже построенном городе. Ошибку программистов легко исправить, надо просто посильнее ограничить пределы заботливости и тогда из желающих переехать в Город в ближайшем будущем выстроится громадная очередь.

Почему Шекли не стал развивать в рассказе линию предвыборной борьбы, трудно сказать. Наверное, просто возник другой план, и в результате появились «Координаты чудес».

Но до чего же неудачен перевод названия! Ведь ясно же — «нога» и «глина» (глина для лепки!), причём тут плоть?? По моему, не мог Баканов предложить эту чушь, а, значит, это издательская отсебятина.

Рассказ этот на первый взгляд простой, но при всей простоте, как обычно у Шекли, многослойный. Службу он, разумеется, не придумал. Она является необходимой составляющей в структуре любой уважающей себя мафии.* Сюр в рассказе в том, что изображена работа вполне легальной, но не афиширующей** себя спецслужбы, которая самостоятельно подбирает себе клиентов. Агенты СЛ не прикидываются каким-нибудь там горгазом, работают открыто и, предлагая заказные убийства, пользуются визитками, как вполне респектабельные представители крупной фирмы, возможно, даже получающей небольшие дотации из государственного бюджета. Кстати, очень интересный вопрос (один из совершенно неуместных, которые, тем не менее, продолжают возникать у тех, для кого Шекли трудный Автор) — это «что же в итоге стало с главгероем»? С тех пор пролетело десять лет, и, возможно, отзывист узнал за это время ответ, ещё раз прочитав название рассказа, либо в наказание за подобные вопросы сам был ликвидирован. В данном случае недвусмысленный ответ дан в рассказе Автором — клиент бесследно исчез, перед смертью пытаясь сообразить, кому же собралась звонить его жена.

И последнее — по поводу предсказуемости концовки рассказа. Итоговое мнение отзывистов звучит весьма своеобразно: «Концовка предсказуема, с этим нельзя поспорить, хотя, зная Шекли, концовку предугадать сложно.» (Здесь в одной почти дословной цитате я объединил для большей наглядности высказывания разных людей). Чтобы прийти к правильному выводу, я бы посоветовал читателям обратить внимание на то, что Шекли не даёт в рассказе ни малейшего намёка на то, что причиной разлада в семье ГГ является именно его поведение/характер***, а не поведение его жены. Поэтому концовка становится предсказуемой только почти в самом конце.

*) В связи с этим не могу не отметить, что среди отзывистов определённо присутствуют люди (один, как минимум, причём, назвавший этот рассказ глупостью, забыв о теории относительности), близкие к хорошо информированным кругам. Но чтобы в каждом городе! Трудно поверить.

Другое дело — то, что имело место в нашем советском прошлом, когда общесоюзная СЛ работала с невиданным размахом действительно в каждом населённом пункте. Но у них был несколько иной (хотя и в чём-то сходный) принцип отбора клиентов.

**) Высказанное кем-то мнение, что у нас телефон такой службы есть в любом справочнике, это либо следствие недопонимания авторского замысла, либо имелась в виду неотложная помощь, т. е. это был такой черноватый, в духе Шекли, юмор. Других предположений у меня нет.

***) Если уж семейная жизнь такова, что добро приходится делать «скрепя зубами» (тоже цитата из чьего-то отзыва), то не надо его делать совсем; а лучше переключиться на кого-нибудь другого.

Некоторые из писавших об этом рассказе задавали в отзывах естественный вопрос — что же такое этот лаксианский ключ, с чем его едят — а все остальные об этом только подумали. Философская начинка рассказа вполне сопоставима по глубине с инструкцией по эксплуатации (ИЭ) аппарата, ведь любая ИЭ имеет отношение к философским аспектам проблемы взаимоотношений человека и машины. К этому трудно что-либо добавить, не повторяя написанное другими, но меня тоже заинтересовала загадка лаксианского ключа. Заинтересовала не только как профессионального читателя, но и как инженера-электромеханика. Между прочим, из двух ГГ рассказа один химик, а другой эколог, и совершенно очевидно, что им необходим третий компаньон. Как говорят в далёком будущем, Вселенная Троицу любит.

Вернёмся от наших баранов к основному вопросу Лаксианской философии. Итак, что есть Ключ? Несмотря на отсутствие инженерного образования*, Шекли, как мне кажется, понимал, какой простейший вопрос задаст читатель (особенно, если он подросток да ещё и любознательный), и спрятал в рассказе почти прямой ответ на него. Цитирую: «Арнольд повернул какую-то рукоятку. Производитель заворчал.» После этого Арнольд нажимает «Кнопку Номер Один» и Производитель начинает выдавать продукт, постепенно выходя на проектную мощность. А вот и момент истины — любой достаточно сложный аппарат сначала подКЛЮЧается к источнику питания**, и только после этого (иногда требуется время на прогрев) запускается в работу. Так и здесь. После нажатия кнопки «в машине что-то звякнуло, послышалось ровное гудение». Вскоре посыпался порошок, артефакт заработал. Ключ это рукоятка. Лаксианского она производства или сделана в Китае, неважно. Важно только то, что для отключения машины надо повернуть рукоятку (ключ) в обратную сторону. Иногда, предварительно потянув её на себя, о чём догадаться может далеко не каждый. Не сообразили ребята. А ИЭ часто (даже очень часто) пишутся теми, кто сам знает, а объяснить толком не умеет. Письменно не умеет, а показать-то, конечно, покажет. Старик Джо это понимал и с осторожностью относился к инструкциям в отличие от коллектива фирмы «ААА-ПОПС». Шекли не был инженером, но это не мешало (а, скорее, помогало) ему создавать шедевры. И не имело никакого значения, как оказалось в ящике абсолютное оружие, что такое «крутяк», или что значит «дварковать влендишным способом» (может быть, это какая-то разновидность сепуления?) и т.д. и т.п.

А что произошло на планете Мелдж, это отдельная тема, вероятнее всего, связанная с общим угасанием на ней Старой науки.

*) Итогом окончания технического колледжа было у Шекли осознание, что его призвание не лежит в технических областях человеческой деятельности.

**) В переводе Ю. Эстрина («Индетерминированный ключ») Арнольд говорит: «Её не надо ни включать в сеть, ни смазывать, ни обслуживать.» В переводе А. Корженевского сеть не упоминается.

Что касается рукоятки, то у Эстрина: «Арнольд рассеянно кивнул и повернул диск на панели. Изготовитель сухо кашлянул.» Получается, что мой отзыв был бы в случае «Индетерминированного ключа» несколько иным в частностях, но прежним по сути.

Переводчики не перестают удивлять — всё-таки диск и рукоятка не одно и то же.

Но ещё круче — перевести Laxian, как Индетерминированный (!). Перевод Корженевского явно предпочтительнее.

PS.1 Не перестают удивлять и участники классификации. Так много народу не обратило внимания на то, что действие рассказа происходит в основном в Америке, что в итоге получилось «вне Земли».

А как можно этого не заметить?? Remember Мелдж.

Варкалось. Хливкие шорьки / Пырялись по наве, / И хрюкотали зелюки / Как мюмзики в мове. /

О, бойся Бармаглота , сын! / Он так свирлеп и дик, / А в глуще рымит исполин — / Злопастный Брандашмыг!

Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»

В Зазеркалье Кэрролла «бывает по шесть, семь пятниц на неделе», почему бы в Зазеркалье Желязны не оказаться сразу восьми Алисам? У Кэрролла Алису представляют Бараньему Боку. «Бараний Бок поднялся с блюда и поклонился Алисе; та тоже ему поклонилась, так и не решив, смешно это или страшно». У Желязны Алиса разговаривает с изуродованными трупами своих клонов (здесь не важно, что она сама клон). Другое время, другие читатели. Но и в Зазеркалье Желязны есть свои Бармаглот и Брандашмыг, и вместе с одним из этих чудовищ оригинал Алисы падает в очень глубокий колодец, который тоже есть у Кэрролла, хотя и в другой сказке про Алису.

Но в повести Желязны есть то, чего не могло быть в первоисточнике, а именно — то, что я называю техническими Бармаглотами. Вот парочка таких «артефактов». «Кристаллическая решётка из чистого углерода с пропущенным через неё антигравитационным полем...»; «Окружность сечения нити составляет меньше трёхсот шестидесяти градусов, — ответил Калифрики. — Отрицательное давление антигравитации воздействует на геометрию окружающего пространства. Этот отсутствующий угол является моим ключом в другие пространства». Идея технического Бармаглота принадлежит английскому астроному Эддингтону. В книге «Природа физического мира» он замечает, что описание элементарной частицы, которое даёт физик, — по сути такой же «Бармаглот»: слова обозначают «нечто неизвестное», которое делает «неведомо что». Далее он пишет: «Узнав, что в одном атоме содержится восемь электронов, а в другом семь, мы начинаем постигать разницу между кислородом и азотом. У кислорода по наве пыряются восемь хливких шорьков, а у азота — семь. Если ввести несколько чисел, то даже «Бармаглот» станет научным. Теперь можно отважиться на предсказание: если один из шорьков сбежит, кислород прикинется азотом. В звёздах и туманностях мы, действительно, находим таких волков в овечьих шкурах, которые здесь были бы для нас полной неожиданностью». (Итоговое издание Алисы, М. АСТ, 2015).

Кроме двух вышеприведённых, в повести Желязны можно найти ещё несколько замечательных бармаглотоподобных научно-технических описаний, заставляющих отнести её (повесть) к твёрдой разновидности НФ, где местом действия является, кроме реальных мест на Земле, ещё и «самоподдерживаемый запрограммированный аккреционный диск, информационное поле которого подверглось неустранимым повреждениям». Алиса и её обладающий почти безграничными техническими возможностями спутник проходят в этот чудесный и ужасный мир именно через одно из таких повреждений, позволяющих пройти через горизонт событий чёрной дыры внутрь сферы Шварцшильда. В этой полной смертельных ловушек вселенной происходит нечто непредсказуемое, в результате чего из Зазеркалья выходят три другие Алисы, а та, которая прилетела на находящемся под водой корабле, навсегда остаётся в неизменном для внешнего наблюдателя состоянии в полном соответствии с теорией Чёрных дыр.

Эту повесть можно без преувеличения отнести к числу самых волшебных созданий Автора, почти не уступающих вершине его творчества — «Хроникам Амбера». Причина этой глубинной близости чистого фэнтези и научно-фантастической повести заключается как раз в происхождении последней от такого неиссякаемого источника, как история кэрролловской Алисы.

Преподаватель Высшего Училища Разведкорпуса (в рассказе это пишется со строчных букв, что неправильно) рассказывает курсантам о событиях, произошедших не более 20-и лет назад. Сейчас это назвали бы разбором полётов. Абсурдность того, о чём рассказывает ветеран РК, по ходу повествования нарастает и постепенно начинает превосходить по своему уровню как байки барона Мюнхгаузена, так и рассказы бывалого капитана Врунгеля, хотя и не дотягивает в этом смысле до отчётов Ийона Тихого. Вроде бы и нет ничего плохого в том, что ветераны способны на любой подвиг. Но есть небольшое отличие. Барон, моряк и Тихий не употребляют спиртного, что, естественно, способствует увеличению степени доверия слушателей и читателей к их рассказам. Все мы знаем, какое применение шампанскому нашёл Христофор Бонифатьевич. Ветераны же из рассказа Трускиновской это настоящие алкаши, которые протащив на крейсер самогонный аппарат, квасят всю дорогу. Понятно, что рассказ юмористический, но этот хронический алкоголизм двух друзей всё-таки заметно снижает его (рассказа) художественные достоинства. Тем не менее в рассказе множество очень интересных деталей, которые не хочется оставлять без внимания.

Грузовой корабль (бывший крейсер), арендованный Институтом палеоконтакта, носит красивое название «Золото Рейна». С легендой о нибелунгах желающие могут познакомиться в другом месте; здесь же скажу только, что это название заставляет предположить принадлежность корабля немецкому коммерческому предприятию. Прежнее название крейсера «Аривара Нарихира»* сообщает читателю о том, что он входил в состав японского космического флота. Использовался он японскими экологами, но в результате какой-то сделки или конфликта сменил владельца. По тексту рассказа разбросаны и другие косвенные, но весьма определённые указания на то, что действие происходит на Земле (т. е. на Земле находится вышеупомянутое Училище). Упоминается Эйфелева башня, джунгли Амазонки, китайские династии Тан и Мин, китайский завтрак, Конфуций, ожерелье из фальшивых клыков леопарда (этот зверь наверняка занесён в Красную книгу)**. Кроме того встречаются имена, принадлежащие людям разных национальностей. Эти люди — немец Клаус Гердер (женатый на француженке с довольно известной не только во Франции фамилией Орнано), корабельный врач китаец Ван Ду Фу, штурман Бванга Нгуенга — негр из Африки и, наконец, друг лектора еврей профессор Виленский по прозвищу Гробус (преподаватель этого же Училища). Завершает эту галерею курсант Родриго Перфильев (!).

Из всех этих кусочков мозаики складывается картина некоего содружества европейских государств, простирающегося, как говорил когда-то один российский политик, «от Лиссабона до Владивостока». Иначе говоря, Автором создана вполне земная декорация, в которую помещено действие т. е. то, что я выше назвал разбором полётов. Сам лектор и его друг Гробус пенсионеры, которым только на Земле и можно жить, поскольку на какой-нибудь колонизированной землянами планете нужны только специалисты. Да и Училище в колонии располагать, как минимум, нецелесообразно, т. к. обучение при этом будет стоить фантастически дорого. Трудности будут также и с набором как курсантов, так и преподавателей. А уж Институт палеоконтакта, занимающийся известной и в наше время проблемой, находиться не может нигде, кроме Земли.

И вдруг читателя надолго (пока он не убедится, что ничего не пропустил) останавливает странная фраза лектора-ветерана: «...до того времени, когда нас обоих пригласили преподавать, оставалось лет пятнадцать. Земных лет, ребятишки. Это больше, чем вам кажется». Почему курсантам вообще может тут что-то казаться, если свой возраст они исчисляют в земных годах, независимо от местонахождения Училища? А если даже Училище не на Земле, то казаться им эти 15 лет большим сроком могут в том случае, если год на их планете длится меньше земного года.*** Так что это не Марс, но это и не Венера, которая будет совершенно непригодной для жизни людей ещё очень и очень долго, возможно, миллионы лет. Но, как только что выяснилось, и то, что это колония в другой звёздной системе, практически невероятно.

Так зачем нужна Автору эта запутывающая читателя крайне туманная фраза? Здесь возможны два ответа. Оба могут быть получены только после прочтения остальных частей цикла, и, если мне удастся это сделать, то я дополню отзыв. Или станет понятной эта фраза, или окажется, что это авторский брак. Называть это ляпом пока рано.

Оценку рассказу я поставил ниже средней, т. к. мне не нравится юмор, основанный на чрезмерном употреблении «продукта» (так эта жидкость называется в рассказе), и за невозможность однозначного определения места действия. Не очень-то это хорошо, когда читателю приходится угадывать, что же Автор хочет сказать на самом деле.

*) АривАра НарихирА — знаменитый поэт, принц Хэйанской эпохи.

**) Всё перечисленное содержится в рассказе преподавателя. Никаких инопланетных артефактов он не упоминает, только земные.

***) Может быть, это замечание относится к молодому возрасту курсантов. В молодости 15 лет не такой большой срок, каким он может представляться сорокапятилетнему человеку. Но почему акцент делается на слове «земных»?

PS. Получил (прошло несколько дней) сборник «Лучшее за 2007 год» с «Пьяной планетой». Написан рассказ давно и ясности в вопросе о месте действия не прибавляет. А имеющийся в нём удивительный для твёрдой НФ ляп (хотя главная идея интересна) видимо заставит меня написать отзыв и на этот рассказ.

«Блестящий, ошеломляющий, монструозный мир его книги, будь она написана иначе, оказался бы чудовищным — но повествование над всеми ужасами проносит нас со скоростью, почти не оставляющей времени на раздумье».

С. Лем о романе А. Бестера «Тигр! Тигр!» («Фантастика и футурология», т.2, стр. 189; изд-во Хранитель, М. 2008)

«Я пряду каждую нить до её естественного окончания. Если она заканчивается, то заканчивается, я не уговариваю её хоть немного продлиться. И не рассекаю до срока лишь потому, что мне хочется получить аккуратный рукав. Всё, что я тку, выглядит так, как хочет выглядеть, — не больше и не меньше. Я была последней из тех, кто сошёл с небес.» И действительно это огромное полотно из переплетающихся между собой сказок выглядит, как творение ткачихи-звезды Ксиде, а последнюю фразу можно отнести к Автору полотна Кэтрин Валенте. В ряду из всем известных имён (Перро, Гримм, Гауф, Андерсен, Уайльд, Родари, Кэрролл, Гофман, Метерлинк, Лагерлёф, Пушкин, Аксаков, Киплинг...ряд очень длинный, это только начало) Валенте на сегодняшний день последняя и трудно представить, чтобы кто-то сумел создать на этом пути нечто подобное и достойное великих предшественников.*

Общее впечатление от этой двухтомной смеси сказок и мифов, приправленной соусом из «Тысячи и одной ночи», это ощущение страшной путаницы, блуждания по лабиринту сюжетов и персонажей. Как если бы все 156 сказок Андерсена из примерно такого же по объёму двухтомника 1969 года (изд-во ХЛ) были изложены в виде связанных историй. К примеру, норвежская и датская тряпки разговаривали бы во дворце Снежной Королевы, а в охране дворца служил бы оловянный солдатик, женатый на русалочке, в которую превратилась избавленная палачом от красных башмачков девочка Карен...и т. д. У Валенте, когда на острове мёртвых появляются молодые близнецы Итто, читатель, если он не семи пядей во лбу, долго ищет в первой книге историю двухголового мальчика-звезды, поскольку хочется понять этот двусмысленный странный юмор, когда Серпентина, лёжа в объятиях обоих близнецов, говорит: «Я не плот» и близнецы, смеясь, отвечают: «Мы не король». И в такое положение читатель попадает сплошь и рядом. Кстати о башмачках. История Учителя танцев, который от этих андерсеновских башмачков, по моему, и произошёл, особенно привлекла моё внимание не столько тем, что эта пара туфель, называющая себя Учителем, очень много болтает (эка невидаль — говорящие туфли!), сколько тем, что несёт этот тип. Приведу его монолог с несущественными купюрами. «Я знаю, что полагается делать правильным девочкам...[...]. Девочки должны танцевать, чтобы их юбки развевались будто лепестки цветов; [...]. Они созданы для развлечений, чтобы хлопать ресницами и кружиться в объятиях красивых мужчин! [...] Они созданы для того, чтобы пить игристое вино. Их смех похож на пение зябликов, и они устремляются в тени ради поцелуя! [...] Они созданы [чтобы? — mr_logika] трепетать в мужских руках день за днём, пока их пяточные кости не начнут выбивать искры на полу танцевального зала!». Но Утешение оказалась по настоящему правильной девочкой, сказала — нет и разбила Учителя на кусочки. Даже и с таким финалом это не почитаешь маленькой девочке перед сном.

Есть в книге Валенте ещё один персонаж, который мне очень понравился; как-то не встречалось мне в сказках ничего похожего. Вспомнил только роман Саймака «Почти как люди». Там были шары из тьмы какого-то другого мира, а тут обыкновенные мыши**. Вообще, «Сказка о плаще из перьев» — одна из лучших в обоих книгах. Замечательно придуман невероятный персонаж по имени Костя (видимо, у Автора начались трудности с выбором имён из-за огромного количества действующих лиц и образин) и совершенно непредсказуемый способ, которым маленькая ткачиха-паучиха освобождает из клетки огромную Жар-птицу и её (его) дочурку. Незабываемый эпизод.

Но есть в книге и такие сюжеты, которые оставляют ощущение некоторой вымученности из-за полнейшего отсутствия целесообразности в поступках кое-кого из героев-людей. Ладно бы это были монстры. Но, вот прекрасная Ли, жена охотника Лема***, кончает жизнь самоубийством совершенно диким способом. Из-за чего? Из-за того, что когда-то убила тигра, чтобы познакомиться со своим будущим мужем? И теперь чувствует свою вину перед перед тиграми, а муж, понимая(!?) свою жену, наблюдает эту страшную сцену из окна. Всё это абсолютно не убедительно. Дальнейшее поведение Лема, который приводит в свой дом в качестве новой жены травинку-звезду, можно объяснить только тем, что он серьёзно тронулся умом. И кончается это всё ничем — жена спит в шкатулке до самой смерти мужа и ещё очень долгое время после неё. Не меньшее недоумение вызывает женитьба рыбака, обычного человека, на ужасной ламии, которая ему быстро надоедает и он держит её в своём доме только потому, что она кашляет аджанабской валютой.

Настоящий человек в книге один — Семёрка, жертвующий рукой ради своей любимой хульдры Темницы, верный её спутник и помощник. Кроме истории, произошедшей с этими героями в детстве, мне как-то не встретилось во второй книге ни одного сюжета с подтекстом. Может быть история умных мышей, попытавшихся выйти «в люди»? А вот жители сюрреалистического города Кость-и-суть, которые только жрут драгоценности и торгуют всем подряд и додумались до чеканки монет из костей нежеланных детей — это, пожалуй, хорошая аллегория кое-каких современных общественных явлений.

Ещё одна история, которая показалась мне очень оригинальной — это история о стадиях развития драконов. Сначала золотая рыбка, рвущаяся в небо, потом молодая красивая девушка, выходящая замуж, и, наконец, после родов, дракон, вскоре, по воле Автора, превращающийся опять в золотую рыбку, но уже с очень скромными запросами. Тоже, вроде бы, с двойным дном история. Теперь, глядя на симпатичных девчонок, я думаю, а не станут ли эти «золотые вуалехвостки» вскоре драконами, а некоторые уж точно огнедышащими. И надолго ли?

Книга даёт необозримые возможности для обсуждения, но хорошего понемножку, пора заканчивать. Всё же ещё несколько замечаний. Вот одно из многих понравившихся мне сравнений — «усталое морщинистое лицо походило на брошенную карту сокровищ, которые больше никого не манят». Причём, догадаться, кто это, почти невозможно, это становится ясно только в самом конце книги, до которого от этого места уже не далеко.

Удивляет характеристика уримцев; в этом городе страдающие жители «лечат друг друга, как могут». Кот-леопард Рвач говорит: «Недуги сделали уримцев братьями, и нет другого города, где было бы так много ласковых, измождённых, доброжелательных людей. Когда мы пришли туда [надеясь на помощь — mr_logika], они вырвали моей госпоже язык и приковали меня к ней...». Чуть позже он добавил, что перед этим они «избили Руину костылями». Всё это никак не комментируется Автором, понимайте, как хотите. Но этому зверю ещё не так достаётся, как некоторым другим совсем уж несчастным созданиям. Единорогу отрезают рог, Жар-птице трижды выщипывают хвост, у одного из джиннов практически ни за что отнимают глаз, у мантикоры намордником изуродована челюсть, газелли Тальо кастрирует себя. Темница расплачивается с Идиллией хвостом, и какая же она после этого хульдра? Есть и более страшный эпизод, когда девушка сама себя хоронит в земле (это та самая Руина, которая тогда умерла, но не совсем). Жестокий мир, ужасные сердца.

Вот пример неудачного перевода — «Я услышала тебя посреди океана, где корабли разбивают пенные волны, точно головы китов...». Очевидная двусмысленность, сомневаюсь, что она присутствует в оригинале.

Очень мешают чтению такие словосочетания, как «одинокий залив» (стр.303), «голодные моря» (стр. 367), «Варени тёк» (стр.382, в остальных случаях эта река имеет женский род).

А вот и долгожданные ляпы (а как же без них). Костя арендовал баржу и везёт Жар-птицу в Аджанаб; плывут по горной реке. Рыба (она в аквариуме) говорит: «Каждое утро они бросают меня в реку, и я пробую воду. Здесь, высоко в горах, она похожа на замёрзший мох...» (стр.411). Но Жар-птица, которая ( надо писать «который», так принято в этом тексте, но я так не могу) ведёт рассказ, только что произнесла: «Я видел зелёные берега, где летали огоньки-светлячки и тучи москитов. До чего же они были далеки!». Даже в сказке горная река не может иметь далёкие берега.

Но это цветочки. Ягодки сейчас будут. Баржа идёт по горной реке против течения (!). «Когда русло наконец сузилось и стало несудоходным, я почти забыл, что...» — это продолжение рассказа Фонаря (стр.437). В этом месте Костя перегружает клетку на телегу; до Аджанаба, который расположен на реке Варени, остаётся ещё приблизительно столько же, сколько уже пройдено. Итак, прочитав стр. 437, можно вернуться к стр.410-411, чтобы убедиться в наличии ляпа 1-й категории (по моей классификации ляпов эта категория высшая из трёх, и в просторечии называется халтурой). Такой же я встретил пока только один раз, и это было в рассказе Р. Янга «У шатров Кидарских».

Когда Автор создаёт целый мир, не используя такого понятия, как география, подобные ошибки почти неизбежны. У Мартина или Толкиена это исключено.

Третий ляп, хотя не буду на этом настаивать, таков. Джинния по имени Ожог (она даже Королева джиннов) мечтает искупаться в реке, но буквально через несколько минут, прикладывая свои раскалённые добела ладони к окаменевшим прутьям, она превращает их в лаву, освобождаясь таким образом из клетки. Может ли существо, состоящее из огня, купаться? Не вредны ли ему водные процедуры?

Подозреваю, что немногие из прочитавших первую книгу будут бороться со второй, но уверен, что количество таких читателей могло бы сильно возрасти, если бы обе книги имели подробные оглавления, о чём я уже писал в недавнем отзыве.

*) В этот перечень я не включаю мастеров сказочной фантастики, таких как Уильямс, Мартин, Толкиен, Ле Гуин, Нортон, Брукс, Муркок и вообще всех Авторов того фланга Фэнтези, который наиболее близок к сказке. Разумеется, точных границ здесь нет и могут существовать очень разные мнения.

**) Мне кажется, уже пришло время (вместе с этим сказочным романом пришло) появления в русском языке слова «мыш» без мягкого знака. Мышь при этом, конечно, остаётся. Интересно, как обстоит дело с мышами в английском...

***) Почему Валенте так назвала этого постепенно выживающего из ума парня? Может быть она не знает, какую ассоциацию вызывают эти три буквы, будучи расположены именно в таком порядке при том, что Л — заглавная? Может быть, она считает своего Лема положительным персонажем, который может кого-то научить чему-либо хорошему? Или просто за что-то не любит пана Станислава?

Одно предположение, как уже понятно читателю, ещё не забывшему эпиграф, у меня есть. Образ Лема, убивающего тигров, может быть связан с монографией С. Лема «Фантастика и футурология», в которой он даёт скрупулёзный анализ романа А. Бестера «Тигр! Тигр!» («Моя цель — звёзды»). На лице ГГ этого романа вытатуирована маска тигра. Лем относит роман Бестера к второразрядной литературе, т. е. «убивает тигра».

PS. В отзыве на первую книгу я выразил надежду на то, что в дальнейшем можно будет узнать, зачем волшебнику без ошейника нужна была иксора. Надежда не оправдалась. Нить оборвана. Но было ли так задумано или потерялась карточка из картотеки Автора (был случайно удалён файл из её базы данных)?

Об этом романе написано на ФЛ уже очень много, постараюсь не повторять сказанное другими. У нас каждый имеет право голоса, и это хорошо, что здесь может изложить свою точку зрения кто угодно, даже инопланетянин, который с детства терпеть не может «Алису в Зазеркалье» или же считающий ненормальным того, кто с удовольствием читает первую половину «Дороги доблести», или тот, кто думает, что одуванчик бывает только белым и пушистым и никогда не видел его в ярко-жёлтом головном уборе. Приятно было познакомиться. Так вот, чтобы не повторяться (а в целом, IMHO, этот роман Хайнлайна один из лучших у него), я здесь коснусь только некоторых частностей, умаляющих на мой взгляд его (романа) достоинства.

Для начала одна мелочь, но глаз режет, продолжать чтение мешает, т. к. начинаешь думать о том, что где-то что-то пропустил. Цитирую по переводу Ковалевского и Штуцер. «Руфо накрыл стол прямо перед палаткой Стар, сделал электропроводку, пустил её на дерево, под которым стояла палатка, на стол поставил горящие свечи.» Судя по дальнейшим событиям и описанию жизни аборигенов, электропроводка попала в текст по чистой случайности, просочившись, например, из какого-нибудь параллельного мира тем же путём, что и старая четырёхмоторная машина, на которой Оскар едет в 21-й главе из Прествика в Нью-Йорк. Если верить Стар, а её блестящая научная подготовка не позволяет ей не верить, на Невии «электроны не вполне те же и ведут себя не совсем так, как на Земле».* Не поэтому ли электропроводка, даже пущенная на дерево, горящих свечей не отменяет?

Как это многими отмечено, «Дорога...» вроде бы и фэнтези, но Автором постоянно делаются попытки объяснения магии, подведения под неё научной основы, её разоблачения (необходимо отметить, что в отношении драконов это было сделано успешно, но этот случай слишком простой). Конечно, было бы лучше, если бы Автор пошёл путём Булгакова и делал бы свои фокусы, основываясь на методике Коровьева и Бегемота...Но если бы, да кабы, выросли бы во рту грибы...Автор выбрал другой путь.** Посмотрим, к чему это привело.

Оскар, увидевший содержимое шкатулки и сначала удивлявшийся, как это Руфо «волочит на своей спине более двух тонн груза», в какой-то (этого нет в тексте) момент обнаружил, что шкатулка «весит всего лишь пятнадцать фунтов в упакованном виде». Но тут же Стар объяснила, что это вес, а не масса, которая равна всё-таки суммарной массе огромного количества заключённых в шкатулке предметов. После этого неплохо было бы объяснить, как с такой массой за плечами Руфо умудрялся успешно сражаться с Рогатыми Призраками, ведь быстрые манёвры для него были бы исключены большой инертностью груза. И уж очень резво эта весьма массивная шкатулка вылетела из рук Руффо перед тем, как погрузиться в трясину. Но Стар эту тему не развивает, а вопросов ей не задают. Дальше в лес — больше дров (в смысле — продолжаем их ломать). Стар говорит, что «необходима колоссальная сила, чтобы перенести сложенную шкатулку из этого мира в другой, ибо она может просто взорваться» (если сила будет недостаточной?). Позже, когда Оскар побеждает в последнем бою и Яйцо Феникса оказывается у Стар, о нём говорится следующее: «Подобно складной шкатулке, Яйцо изнутри больше, чем снаружи. В «развёрнутом» виде оно, надо думать, куда как превосходит пирамиду Хеопса». И вот с этой массой (там блоки памяти, по массе они, может быть, и поменьше пирамиды) Стар совершает прыжки через Невию и Землю в столицу Империи. Огромная, не сравнимая со шкатулкой, масса препятствием уже не становится. Таким образом, вся эта наукообразная болтология привела к неустранимому противоречию. И хотя Автор предлагает не пытаться рассуждать логически в мире магии, но при этом не желает соблюдать им же самим (и даже не столько им самим, сколько законами жанра) установленные правила. В данном случае это правило подобия — магия шкатулки, не поддающаяся логическому анализу и магия Яйца — это одна и та же магия и противоречий между принципом устройства шкатулки и принципом устройства Яйца быть не должно, это один и тот же принцип. По моим подсчётам, это у Хайнлайна второй случай. Стоит только ему попытаться поставить описываемые им чудеса на научную базу, всё рушится***. Первый случай — роман «Дверь в лето», о котором я недавно писал примерно в таком же ключе. Спасают положение и там и тут второстепенные персонажи. В «Двери...» — кот, в «Дороге...» блестяще написанный образ шутоподобного мудреца Руфо, одного из самых колоритных персонажей во всём наследии Автора.

Ещё одна «научная» проблема, успешно (тут — чистая победа) решённая замечательным парнем по имени Ивлин Сирил Гордон, это оригинальнейший способ уничтожения Игли. Тактика от Наполеона Бонапарта — ввязаться в бой, а там посмотрим (даже план сражения был составлен заранее, как при Аустерлице, и так же, как тогда у Наполеона, всё пошло не так). И получилось. Когда я читал этот роман в первый раз (довольно давно), мне не могло прийти в голову то, что сразу напрашивается теперь. А напрашивается анаграмма Игли — Игил (в оригинале такой номер едва ли прошёл бы, но я-то читаю по русски). Но каково попадание! Начиная с внешности и умственных способностей и кончая предложенным способом уничтожения. Как объясняет учёная Стар, «в метафизической геометрии это задачка для школьника и называется она парадоксом невыносимого давления и неподвижной массы. Масса взрывается изнутри — она вытесняется из этого мира в какой-то иной». Так что в книге и объект «предсказан», и способ борьбы с ним предложен, похоже, единственно возможный. Что же, надо объединить усилия с американскими хорошими парнями, такими, как Оскар (он ведь опять собрался на дорогу доблести), иначе невыносимого давления создать не удастся.

Ещё несколько мелких замечаний и «летопись окончена моя». Категорически не согласен с советом Автора никогда не ставить серьёзную проблему на народный референдум. Ошибочным кажется мне и утверждение (это произносит Стар — Ваша Мудрость), что примитивные общества всегда сложнее цивилизованных. По моему, наоборот и вообще трудно представить, как могла возникнуть эта идея, на каком основании. Очень удивило рассуждение Оскара, отказывающегося от посылки матери денег по идиотской причине — «её муж получает достаточно, и от меня он денег не возьмёт». Причём тут муж матери??

Но закончу на хорошей ноте. «Грех — это жестокость, несправедливость, всё остальное — пустяки». Отлично сказано! Много и другого в романе мудрого, полезного, точного и тонкого. Поэтому и оцениваю его высоко, несмотря на отдельные научно-магические провалы.

*) Как воспринимать эту краткую характеристику данного конкретного параллельного мира? И есть ли это в переводе Муравьёва? Ведь эта, с позволения сказать, физика, возможно, как раз и делающая этот мир магическим, начисто зачёркивает половину книги. Невианский атмосферный кислород не годится в таком случае для дыхания, поскольку не сможет вступать в химические реакции в организме человека, основой которого является вода, состоящая из кислорода и водорода земного типа. Приходится не обращать внимания, как это и делают все, написавшие отзыв, читатели. Иначе кислород, с шестью (в наружном слое) «не такими» электронами оказавшись в крови так даст по мозгам, что книгу придётся отложить навсегда, и не только эту. Правда, непонятно, как он окажется в крови.

**) Справедливости ради...Есть один магический артефакт, о научной подоплёке которого в романе нет даже намёка. Это, разумеется, абсолютно живой Сирано де Бержерак, да ещё и декламирующий написанную о нём через много лет после его смерти пьесу. Знает он и Кэрролла. Это не робот, в таком случае у Оскара не было бы ни единого шанса. Вот уж магия, так магия! Видна школа Воланда или кого-то не менее искусного. Негодяи, укравшие Яйцо, очевидно, не смогли сотворить ничего другого, поэтому Стар заранее позаботилась о том, чтобы Оскар стал отличным фехтовальщиком. Всем его погибшим предшественникам-разведчикам просто не хватило мастерства. Научно-фантастическая база под Сирано была подведена примерно через 20 лет, когда был закончен цикл Фармера «Мир реки», где Сирано такой же, как у Хайнлайна, а магия присутствует разве что в названии одной из частей.

***) Одновременно с появлением многомерной (внутри) шкатулки, т. е. в 1963 году, читатели НФ получили в своё распоряжение не менее остроумное аналогично работающее устройство — малогабаритный полевой синтезатор «Мидас», производивший из древесных опилок золотые монеты с профилем Арканарского короля Пица Шестого. Применение такого программируемого синтезатора в условиях веера миров решило бы проблему переноса между мирами значительных масс. Но не решило бы проблему переноса такого сложного устройства, как Яйцо Феникса. В этом случае помочь могло бы дублирование предмета с его самоликвидацией в случае кражи какой-либо копии. Это я к тому, что Стругацкие решали такие вопросы значительно изящнее.

«Что может испытывать человек, подключённый к фантоматическому генератору? Всё, что угодно».

С. Лем «Сумма технологии» (1967 г.)

Роман «В режиме бога» можно рассматривать, как литературное приложение (иллюстрацию) к разделу «Фантоматика» монографии С. Лема «Сумма технологии». С ГГ происходит практически всё, о чём пишет Лем (вплоть до примера с ящиком письменного стола, чему в романе соответствует рамка с запиской), и мне кажется, что он оценил бы этот литературный опыт положительно, хотя и не стал бы уделять ему столько внимания, сколько отдано в его «Фантастике и футурологии» творчеству Ф. Дика (ниже я объясню, причём тут Дик). Только вот пришитый к основной теме романа белыми нитками сюжет с предсказанной скриптом «ядерной зимой» великий философ и футуролог едва ли одобрил бы. Особенно странным кажется призыв покупать всё за день до катастрофы, как будто имеет какое-либо значение в такой ситуации, что делать — продавать всё или наоборот.

Интересна идея морфоскрипта, выход из которого возможен только через смерть фантома пользователя. Это одно из слабых мест подобных виртуальных сценариев, т. к. смерть должна быть гарантированной. В романе рассматриваются три варианта такого выхода в реальность — выстрел из пистолета в упор (удобнее всего в висок), падение под колесо автобуса (с довольно натуралистичным описанием образовавшегося на асфальте «пейзажа») и удушение шнурком.* Аналогичный выход через отравление, скорее всего, невозможен, т. к. для этого пришлось бы заложить в скрипт коды симптомов смерти, различные при разных ядах, для чего надо было бы закодировать всю биохимическую картину гибели организма, а это вряд ли под силу даже коллективу морфоскриптеров.

Несколько слов о ГГ романа Викторе Сигалове. По ходу повествования читатель всё более убеждается в его профессионализме, как бета-тестера морфоскриптов. У него явно большой опыт, завидное хладнокровие (здесь Автору изменяет чувство меры; очень уж буднично, без эмоций Виктор убивает себя, находясь в фантоматическом мире, который выглядит не менее реальным, чем исходный) и хорошее чувство юмора, несмотря на очень молодой возраст. В заключительном эпизоде вытворяемые им трюки достигают уровня такого непревзойдённого мастера, как Стивен Сигал, и, стало быть, Виктор полностью оправдывает совсем не случайно данную ему Автором фамилию. Молодость ГГ сказывается, пожалуй, только в неумении обращаться с женщинами. Будь он более зрелым человеком, не стал бы незаслуженно (да и заслуженно тоже) оскорблять такую замечательную девочку.** Мне вообще импонируют все положительные герои романа — и Шагов, и Аверин, и Майская, и Мальвина, но образ Сигалова получился наиболее удачным. Если бы ещё они с Шаговым чуть поменьше пили...

Полностью отрицательный персонаж здесь один — Лаврик. Но он оказывается столь же глупым, сколь жестоким. Похищать, браковать и убивать бета-тестеров, нужных ему для бизнеса, можно ведь до посинения, если не подойти к проблеме с умом и, например, начать искать нужного человека среди студентов или выпускников медицинских ВУЗов.

Конечно, этот роман не для взрослой аудитории, т. к. ничего нового для тех, кто в курсе, здесь нет, а те, кто не в курсе, так они потому и не в курсе, что их не интересует затрагиваемый Автором круг проблем. Поэтому наиболее подходящий контингент читателей — тинейджеры.

Теперь, что касается Кирилла, брата Виктора. Ситуация с этой «головой профессора Доуэля» почти на сто процентов срисована с романа Ф. Дика «Убик». И это скорее плохо, чем хорошо. В связи с этим нельзя не обратить внимание на название серии «Сверхновая фантастика». И упомянутые работы Лема, и романы Дика — это всё старые звёзды и они никогда не будут забыты. Боюсь, что произведения, подобные рассматриваемому здесь, ожидает судьба сверхновых звёзд, которые после небольшого периода, когда они сверкают очень ярко, превращаются в какую-нибудь Крабовидную туманность и постепенно исчезают, растворяясь во Вселенной.

По всему по этому мне больше всего понравился в романе социокультурологический (можно сказать, гендерный) анализ сказки «Приключения Буратино». При чтении этого маленького отрывка меня не оставляло ощущение дежа вю, надеюсь, ложное, не такое, какое вызывает роман в целом, а вызванное элементарным удивлением от того, что такое до сих пор никому не приходило в голову.

*) Ощущения человека, которого душат, описаны тщательно с претензией на правдивость. Похожую сцену в фантастике вспомнил только одну — это подробное описание ощущений человека, которому только что отрубили голову в рассказе А. Лазарчука «Священный месяц Ринь».

**) Мальвина хотела бы называться Джульеттой. Здесь содержится намёк на то, что она и Виктор принадлежат к разным борющимся между собой общественным группам.

PS. Одна придумка Автора остаётся и, очевидно, навсегда останется для меня неразрешимой загадкой — зачем ему понадобилось переносить столицу РФ в Петербург? Или — за что?

Первой миниатюрой итальянского фантаста Итало Кальвино, которую я прочитал, был «Сад неистовых котов», и показалась мне эта вещь откровенно слабой, но, прочитав другую его маленькую сказку «Три Далёких острова», я решил, что это произведение почётного члена Американской академии и лауреата Австрийской Государственной премии по европейской литературе заслуживает отдельного разговора.

В целом от этой сказки остаётся впечатление вымученности сюжетных ходов, и бредовости монологов, диалогов и отдельных реплик героев. Попадаются и ляпы, которых немного, но и сказка-то совсем короткая. В особенности это всё поражает, когда узнаёшь, что Автор филолог по образованию и диплом защищал по творчеству Джозефа Конрада, одного из лучших мастеров приключенческой прозы в мире. Изучал, стало быть, Конрада и ничему не научился?

Приведу несколько примеров в качестве доказательства только что высказанных соображений.

Вот кое-что из техники управления парусным судном. «Капитан приказал свернуть паруса, и юнга Джиромино взобрался на грот-мачту, чтобы привязать их к флагштоку». Автор вполне мог бы редактировать «Морскую Газету» с не меньшим успехом, чем редактировавший некогда «Сельскохозяйственную Газету» Марк Твен.

За этим следует чрезвычайно бледно выглядящий диалог Джиромино и Королевы сирен и разговор между собой трёх пиратов, в котором претензии на остроумие вызывают разве что чувство неловкости за Автора.

Близким к нулевому показался мне и уровень остроумия в диалогах пиратов с девицами, живущими на необитаемых островах. Особенно примитивно построен диалог одноглазого пирата и девушки с веером. Оба несут дикую ахинею, которую, как и весь рассказ, я не решаюсь советовать кому-либо для чтения.

Крупный ляп — это канувшая в неизвестность карта острова, где дедушка Джиромино (очевидно, бывший пират) спрятал сокровища. Островов три, карта, которую отдала мальчику бабушка, возлагавшая на неё вполне понятные надежды (это есть в тексте), одна. Видимо, по этой причине, отобрав карту у Джиромино, пираты почти сразу же о ней забывают и больше она в сказке вообще не упоминается, а сокровища оказываются в обыкновенных сейфах. Да, вот уж далеко не «Остров сокровищ» !

В финале сказки Королева сирен советует Джиромино перепрятать сокровища (!?) и начертить другую карту, чтобы снова (!?) отправиться на поиски. Это уже и вовсе за гранью фантастики. Напоминаю — Автор считается писателем-фантастом.

Последняя фраза Королевы, после которой Джиромино и Водорослинка уплывают на доске для сёрфинга в океан, звучит как некая квинтэссенция этого шедевра: «Не сомневайся, бабушка поймёт.»

Так и хочется телеграфировать Автору по межсветовой связи — а не расскажете ли, уважаемый Писатель, всё, что Вы здесь сочинили, собственной бабушке!

Посвящается Тасе, выпускнице детского сада 2017 года.

В прошедшем году этой повести стукнуло полвека. Летит время, и теперь это уже старая сказка. Впрочем, появились отдельные теоретики литературы, которые относят и это произведение к жанру магического реализма. Нет уже ни сказок, ни фэнтези, один сплошной магический реализм. Ну и довольно о глупостях. Хочется сказать несколько добрых слов о всеми любимых героях этой повести-сказки. Главный тут, естественно, Чебурашка, как бесспорно придуманный именно самим Эдуардом Николаевичем. Это его ноу-хау, чего нельзя сказать, например, о крокодиле, имеющем вполне себе корнейчуковское происхождение, или о Шапокляк, кажущейся одной из тех старух, которые не расшиблись насмерть, вываливаясь из окна, хотя и от Бабы Яги в ней кое-что есть. Немного странно звучит имя крысы — Лариса. С чайкой как-то не вяжется. Но с какой нибудь знакомой Автора — очень возможно. Для меня все сказочные крысы — Шушары, не зря так назван целый совхоз под Ленинградом, по полям которого я когда-то ползал по-пластунски, собирая картошку. Чебурашка зверёк, вероятнее всего, североафриканского происхождения. А откуда, кроме Марокко, возили тогда в Союз апельсины, за которыми народ стоял в огромных очередях?* У чебурашки только один недостаток — отсутствие рук, что отнюдь не превращает его в инвалида первой группы. Он прекрасно пользуется телефоном и часто звонит своему другу Геннадию, и даже принимает участие в строительстве дома из кирпичей, а этим может заниматься даже и не каждый руковладелец. А самое значительное положительное качество Чебурашки — это чувство юмора. Именно оно помогает ему добыть гвозди, необходимые друзьям, чтобы прибивать доски от забора к кирпичным стенам домика. Идея Чебурашки, что для забивания кривых гвоздей необходим кривой молоток, срабатывает на все сто. Кроме того Чебурашка обладает необыкновенной прыгучестью и умеет лазать по деревьям (во всяком случае, он прозрачно на это намекает). Это, если кто забыл, без рук. Вообще все трое друзей, составивших ядро будущего клуба, ребята умные. Гена (тоже, между прочим, персонаж с африканскими корнями) любит читать, и несколько странно, что он ещё и находит время, чтобы убивать его, играя в крестики-нолики, каковое занятие считается одним из самых малоинтеллектуальных в мире. А как было бы здорово, играй Гена в придуманную Джоном Конвеем игру под названием «Жизнь», которая чем-то крестики-нолики напоминает, но в иерархии игр находится где-то на уровне шахмат. Ну, Гена крокодил ещё молодой и знакомство с кибернетикой и эмбриомеханикой у него ещё впереди. А пока именно Гена устроил так, чтобы грузовик с нужным количеством кирпичей доехал в точности туда, куда было нужно, для чего ему потребовалось одержать победу над бюрократической машиной, принявшей человеческий облик и называющей себя Иваном Ивановичем. И ещё Гена прекрасный актёр, сыгравший роль Красной Шапочки так, что овцы остались сытыми (т. е. зрители были очень довольны), а волки (точнее один волк) целыми. И, наконец, Галя, маленькая актриса детского театра, хорошо знающая русский язык. Ей-то и принадлежала идея найти друзей всем, кто, как лев Чандр и пёсик Тобик, затрудняется сделать это самостоятельно. Прекрасная компания, и если бы они не поглощали в таком пугающем количестве кофе, причём без молока, и если бы Гена не курил трубку хотя бы в присутствии Гали (я не нашёл в тексте повести упоминания о том, что с приходом Гали Гена откладывал трубку в сторону), то претензий к автору у читателей не осталось бы совсем.

Надо воздать должное и старухе Шапокляк. Не могу отделаться от мысли, что никакая она не старуха, а только прикидывается. Бегать быстрее носорога (да ещё после удара рогом, перебросившего её через забор) никакая старуха не смогла бы, так же, как и забираться на дерево со скоростью кошки. Тут даже Хармс нервно курит в стороне. Так что Шапокляк (ей подошло бы имя Мария Францевна**, но Автору угодно было наделить им обезьяну) кажется мне самым загадочным персонажем повести. Друзья придумали отличный способ отомстить ей за все её злые дела. Куда её занесло на «аэростате», остаётся неизвестным. Можно с уверенностью утверждать только то, что облететь вокруг света ей не удалось, поскольку первым этот подвиг совершил всем известный дядя Фёдор.

*) И пропадали эти апельсины, как совершенно справедливо даёт понять Автор, именно ящиками. И не один Чебурашка при этом растолстел. А сколько было таких чебурашек, стоявший в очередях народ так и не узнал.

**) Правда, в таком случае в соответствующих инстанциях неминуемо возник бы вопрос — чем занимался Франц Шапокляк до революции, и старуха мгновенно потеряла бы интерес к злым проделкам, а повесть сменила бы возрастную категорию.

Как это однозначно следует из русского перевода названия, темой очерка является фантастика, какой она может стать в будущем. При чтении выясняется, что ничего подобного. Азимов пишет здесь о том, как может измениться жизнь человечества, когда роботы и компьютеры в полной мере войдут в повседневный обиход. Когда сойдёт на нет бессмысленный и однообразный труд и станет доступным индивидуальное образование. Когда перестанут быть проблемой получение любой информации и связь между людьми. Азимов мечтает о третьей эпохе Возрождения и даже о футболе и балете в космическом «театре/стадионе» при нулевой гравитации (может быть шутит?).

Как было бы замечательно, если бы тот «мыслитель», который влепил этому эссе теперешнее название, сначала сам прочитал его. Возможно, в этом случае название стало бы несколько более близким к авторскому варианту. Например «Воображаемое будущее» или «Причудливое будущее».

Этот случай — одно из наиболее существенных из всех встречавшихся мне искажений текстов Азимова.

Как упоительны в России вечера!

Любовь, шампанское, закаты, переулки...

Ах, лето красное, забавы и прогулки...

Как упоительны в России вечера.

Балы, красавицы, лакеи, юнкера

И вальсы Шуберта, и хруст французской булки.

Любовь, шампанское, закаты, переулки...

Как упоительны в России вечера.

Виктор Пеленягрэ

С одной стороны «...пошлость и пошлость. Скучные, ничтожные люди...», т.е. ужас обывательской пошлости, который осознаётся учителем Никитиным в конце рассказа. С другой — написанное об этом рассказе Чеховым в письме к Суворину: «Несерьёзный пустячок из жизни провинциальных морских свинок. Простите моё баловство...». Об ужасе пошлости — это сейчас так воспринимается «Учитель...». Но мнение самого Автора определённо такому восприятию противоречит. Не мог же Чехов не понимать, о чём рассказ. Так, как живут его герои, жила тогда вся Россия. «Прелестная бытовая картинка» — писал Плещеев Чехову и добавлял: «Всё это живые лица, которых встречал, видел, знал». Разумеется, вся российская провинциальная жизнь не могла быть и не была такой насквозь пропитанной пошлостью. Надо посмотреть, в какое время приходит в голову Никитину та чушь, которую он записывает в дневник (это последние фразы рассказа, заставляющие вспомнить знаменитую реплику Чацкого «карету мне! карету!», тоже последнюю в пьесе). А происходит это примерно через девять месяцев после свадьбы, весной следующего года. А что было до свадьбы? «Никитину с тех пор, как он влюбился в Манюсю, всё нравилось у Шелестовых: и дом, и сад при доме, и вечерний чай,* и плетёные стулья...». Всё, в общем, нравилось, кроме собак и кошек, да и тех в новом, полученном в приданое, доме оказалось не так уж много. Кстати, о приданом. Никитин даже и не поинтересовался, каково оно, Машино приданое, так он был влюблён. Во всяком случае до свадьбы такого разговора не было; в противном случае Чехов обязательно упомянул бы об этом, т. к. этот вопрос был тогда одним из жизненно важных при помолвке. Вот, стало быть, до какой степени учитель потерял голову.

Возвращаясь к сроку, прошедшему со дня свадьбы, невозможно не заметить, что о беременности Маши, не говоря уже о ребёнке, речь не заходит. Может быть, это обстоятельство (а, скорее всего, целая совокупность различных, но близких к этому обстоятельств**) так воздействует на сознание Никитина? Не поэтому ли куда-то улетучивается его любовь к молодой и очень красивой жене? Он как-то очень быстро забыл, что совсем недавно жил на съёмной квартире, а позволить себе проиграть в карты 12 рублей — да Боже упаси! Но не потому же она улетучивается, что жена не позволяет ему даже стакана парного молока (от трёх-то коров!), оставляя всё до капли на сметану и масло? Его это только забавляет. Да ведь Маша ему завтрак в школу присылала в белой салфеточке, каждый день к большой перемене, а это свидетельствует о том, что Никитин был просто окружён заботой и любовью. А что до молока, так этому верить нельзя. Каким бы гением Чехов ни был, а выросшая в очень гостеприимном, открытом для многих доме девушка не могла пожалеть любимому человеку двухсот граммов молока из получаемых каждый день, как минимум, пятидесяти литров. Здесь писатель слегка переборщил.

Так или иначе, никакого тлетворного влияния пошлости в рассказе нет, поскольку нет и самой пошлости, как таковой. Даже офицеры совсем не пошлые, а просто ограниченные и туповатые люди. А рассказ на самом-то деле о любви. Чехов собирался написать какой-то совсем уж плохой конец (сбежал бы Никитин от Маши?), да родственники упросили этого не делать, пощадить героев рассказа. Он и пощадил. Возникает ощущение, что за пределы дневника мысли Никитина не выйдут, он привыкнет к семейной жизни, станет больше обращать внимание на свою работу в гимназии, на учеников. Вспомнит, наконец, что он Учитель. Да ещё и Русской Словесности. Ведь в России всё, как писал сам же Чехов, зависит от отдельных людей.***

*) Интересная подробность — к чаю подавали варенье и сухари с маслом. Кто сейчас намазывает масло на сухари?

**) В связи с этим, очень большую роль может играть то, что Никитин сирота и детство у него было незавидное.

***) Необходимые уточнения: когда был написан «Учитель словесности», Чехову ещё не исполнилось тридцати, а слова об интеллигенции и «отдельных личностях» были им написаны почти десять лет спустя (см. письмо И. И. Орлову от 22 февраля 1899 г. из Ялты).

Было бы странно, если бы Николай Степаныч обошёл в своём творчестве стороной эту историю. рассказанную когда-то великим Гомером. Очевидно, что Гумилёв видел в Одиссее родственную душу. И уже немного оставалось времени до его путешествий в Африку, где его ожидали приключения и разнообразные опасности. И, хотя по возвращении ему не пришлось вершить суд над женихами своей Пенелопы*, кое-какие мысли на эту тему нашли отражение в этом небольшом цикле. «Пусть не запятнано ложе царицы — / Грешные к ней прикасались мечты» — так говорит Одиссей у Гумилёва и поэтому собирается вновь покинуть Итаку вместе с сыном, хотя в мифе этого не происходит, он остаётся царствовать на своём острове, а богиня Афина примиряет с ним родню убитых женихов. В стихах всё куда хуже. Одиссей уверяет Лаэрта, что перед смертью «Припомню я не день войны, / Не праздник в пламени и дыме, / Не ласки знойные жены, / Увы, делимые с другими» , а вспомнит он отца («И с нежным именем «отец» / Сойду в обители Эреба»). Одиссей всё-таки склоняется постепенно к мысли, что Пенелопа доверия не заслуживает. Он ошибается, но неисправимый женолюб Гумилёв не может думать по другому, т. к. судит по себе. Тут нельзя не вспомнить тот образ нашего замечательного поэта, который мы встречаем в одном из лучших российских фэнтези «Посмотри в глаза чудовищ» — Гумилёв у Лазарчука и Успенского именно таков, каков Одиссей в «Возвращении...». Разумеется, я не считаю, что поэт и царь похожи во всём. Например, у Гумилёва была в характере такая черта, как склонность к неоправданному риску, чего никак нельзя сказать о хитроумном Одиссее. Бесспорно одно — оба они были Герои.

Что же помешало мне приговорить этот опус НСГ к «высшей мере»? Не могу понять нескольких строк. «Сердце — улей, полный сотами, / Золотыми, несравненными! / Я борюсь с водоворотами / И клокочущими пенами.» Какая связь двух первых строк с двумя последними? Непонятно также, какое отношение к царице и её не запятнанному ложу имеют следующие две строки «Чайки белей и невинней зарницы / Тёмной и страшной её красоты», смысл которых и сам по себе тёмен. Слабым утешением надо считать то, что у Гумилёва иногда попадаются в стихах такие места, которые оставляют в недоумении даже и профессиональных, причём, весьма проницательных литературоведов. Но такое бывает практически у всех поэтов.

Теперь пару слов о классификации этого цикла. Проголосовало всего четыре человека, дружно определивших жанр этого произведения как «историческая проза». Несколько строк я выше цитировал и могу с уверенностью утверждать, что примерно в такой же манере написано и всё остальное. Назвать это прозой...Я бы не поверил, что такое возможно, если бы не увидел собственными глазами. Не легче поверить и в то, что прозой называют здесь и другой цикл Гумилёва «Капитаны» и пьесу Ростана «Сирано де Бержерак». Тем не менее это так и, возможно, нечто подобное имел в виду Гамлет в своей знаменитой реплике, обращённой к другу по имени Горацио.

*) Путешествие по Абиссинии имело место в конце 1909 г., а обвенчались Гумилёв и Аня Горенко 25 апреля 1910 г.

Чем дальше читаешь эту книгу, тем сильнее склоняешься к предположению, что целью Автора было оставить далеко позади (или внизу) все сказки, мифы и легенды известные к настоящему моменту. Надо было превзойти всё существующее по красочности описаний, нетривиальности сюжетных поворотов, неожиданности сравнений и непредсказуемости поведения и превращений персонажей.* В некоторых эпизодах и в отношении некоторых героев Автору это удалось. Волшебники, например, весьма колоритны, причём, профессия эта считается омерзительной, а волшебник без ошейника кажется окружающим чем-то настолько необычным, что они не знают, «как на него смотреть, как к нему обращаться и, вообще, как он мог находиться среди нас». Неважно, что это мысли кентавра, так, очевидно, думают все подданные Восьми королевств. Так что положение волшебников в этом мире сказочным назвать трудно. Но такой уж это сверхнеобычный мир, где сосны и баобабы растут в одном лесу, где запахи и отблески можно чувствовать (слышать?) ушами** и где боги проживают (внимание!) в аду.*** Интересно воплощена пусть даже и давно запатентованная идея народа самоубийц-некромантов, а уж история анахоретки Джиоты и история несчастной Магадин, приёмной дочери Иоланты — это сказки-страшилки высокого уровня. Но самое большое удовольствие доставил мне сказочно-сюрреалистический в духе Сальвадора Дали эпизод, когда огромный рогатый монстр снимает с себя шкуру ради спасения дочери своей бывшей приятельницы-ведьмы. «Раздевшись», Левкрота говорит Болотному Королю и Принцу: «Я даже взбодрился. Посоветовал бы вам обоим попробовать сделать то же самое в качестве укрепляющего средства. Только у вас анатомия неподходящая, скажем так». Сцены с участием Чудища, Принца и Болотного Короля чем-то напоминают мне «Алису...» Кэрролла, возможно своим нестандартным «чудовищным» юмором.

При штурме таких необычных вершин неминуемы срывы, и, будь это реальное восхождение, от альпиниста осталось бы лишь мокрое место, но Автор продолжает повествование как ни в чём не бывало, как опытный певец, слегка подзабывший слова во время исполнения номера на сцене. Вот что я имею в виду. Когда Принц Леандр говорит, что функция Принца — убивать монстров и, если «производную Принца приравнять к нулю, королевство выживет», это кажется и глупым, и смешным. Мало того, что события происходят в довольно-таки древнем магическом мире (относительно нашего, конечно, т.е. мир сироты и её сказок может во времени располагаться где угодно, он же сказочный), но Принц ещё и демонстрирует серьёзную ограниченность своих познаний, зарабатывая от читателя твёрдую двойку по основам математического анализа. Производная-то равна нулю не только на максимуме функции, но и на минимуме и в седле. А минимум в этом контексте означает нечто противоположное выживанию (максимуму), т. е. гибель. Поэтому вопрос Короля: «Что за чушь ты несёшь, мальчик?» — совершенно справедлив, плохо только, что Король (и Автор вместе с ним) не поясняет читателю (и Принцу), в какой мере этот вопрос относится к математическим изысканиям Леандра. А вот эти слова Лунного человека: «Другие, дети солнца, умирают естественно и красиво, а для нас это то же самое, как решить сложное уравнение, не имея ни пера, ни бумаги» — разве не чушь, которую несёт...кто? Весь изображённый в книге мир монстров и волшебников, кентавров и продавцов прирастающих шкур, Жар-птиц (помните это — «сказал Птица»; умри, Денис...), полулюдей-полурастений, людей с собачьими и лисьими головами, с ртом или ушами на животе... — весь этот мир может ли хоть как-то соприкасаться с производными и сложными уравнениями? Мне этот квазиматематический детский лепет кажется по меньшей мере неуместным.

Другие мои замечания будут носить уже чисто литературный характер, но начать хочется с защиты Автора от необоснованной критики. Во второй части я насчитал семь персонажей мужского пола, бесспорно входящих в основную группу, и восемь (это без матросов пиратского корабля) которых можно отнести к группе второстепенных, т. к. им уделено сравнительно мало внимания (Покров, Гасан, Султан, кузнец и т.п.). В группу положительных персонажей мужского пола я включил бы медведя Эйвинда, селки Покрова, Короля-кентавра (быть хорошим королём очень непросто), принца Леандра, мальчика Итто (хотя он и Звезда). А отрицательных только двое — раджа и волшебник. Этого достаточно, чтобы упрёк Автору за перекос в пользу положительных персонажей-женщин отпал. А если бы и так, что тут плохого, если Автор женщина. А если уж высказывается такое тяжкое обвинение, как бросание Автором в глаза читателю «постмодернистской пыли» (а ведь и в самом деле не без того, но присутствует эта пыль во вполне умеренном количестве), то не приводить примеров просто нельзя. Иначе это обвинение может кому-то показаться голословным, что, как минимум, некрасиво.

В книге много странноватых мест, всё не перечислить (без цитат здесь не обойтись), но с ними можно в целом примириться. Но есть кое-что, возможности примирения не оставляющее. Так что несколько цитат я вынужден привести.

«Солдаты-вепри отличались свирепостью, а их преданность была чиста, как снег на трупе». Оригинально и можно бы принять, если бы в другом (отдалённом, правда) эпизоде не встретилось «...болезненно-сладкое дыхание, словно цветочный покров на трупе». Всего два трупа, а всё-таки выглядит как перебор.

Автор не обращает внимания на мелочи, но когда таких мелочей много, то от впечатления наспех слепленного продукта избавиться трудно. Несколько примеров.

1. «голос отразился от стен, как стрела от зелёного дерева». Это бабушка говорит внучке, хотя ни та, ни другая не носили в своих колчанах тупых стрел.

2. Сигрида просит Седку не переставать улыбаться, если она говорит что-нибудь не то, и добавляет: «Будь со мной пожёстче, и мы поладим».

3. «Обвинение лежало между ними на столе, жирное и уродливое с чёрной спиной и пропахшее дымом» и через полстраницы: «Она собрала со стола тесто из муки, крови, слёз и прочего и поместила в огромную печь». Не ясно, что лежало на столе — тесто или обвинение.

4. «Её кожа была точно свежие сливки или тень ворона, летящего высоко в безлунной ночи». Это шкура большой чёрной кобылы напоминает свежие сливки (!?). Возможно, так кажется из-за того, что всё происходит в «гематитовом» воздухе (гематит — железная руда не обязательно строго чёрного цвета).

5. Лис в пещере зализывает рану бабушки (тогда молодой). «Я прикусила губу и не всхлипнула, хотя прикосновение его шерсти к моей истерзанной коже вызывало агонию». Под агонией здесь подразумевается, очевидно, не последняя стадия умирания. Тогда, что? И почему «шерсти», а не языка?

6. Управляя парусником, Магадин «носилась вверх-вниз, как дервиш». Мне казалось до сих пор, что суфийские проповедники не были особенно суетливыми людьми.

7. Гадание на внутренностях названо иеромантией. Википедия не знает такого слова, там есть антропомантия. Словарь иностранных слов тоже возражает против иеромантии, возможно, отстал от жизни.

8. Сравнения иногда кажутся слишком вычурными, как, например, «изящный причал, тянувшийся над водой, как палец скелета»; «изумление на моём лице было отчётливым, как татуировка»; «навсегда останусь в бутылке, как чьё-то последнее письмо»; «высокие кипарисы обращены к небу точно руки паломников». Но это всё просто прекрасно по сравнению с вот такими «маловысокохудожественными» достижениями. «Я родился маленьким, как отсечённый плугом палец земледельца»**** или «её дыхание было тихим и мелодичным, как флейта». Последний случай вообще клинический (да и предпоследний тоже, только он требует хирургического вмешательства), мой совет — спать на боку, а не на спине.

В заключение несколько явных ляпов, на которые стоило бы обратить внимание при подготовке следующего издания книги.

Непонятен ответ маленького и очень умного лилипутика Лунному человеку: «Но я...я не могу задушить тебя, Отец, у меня и близко нет требуемой силы». Малыш не мог сказать этого, потому что Лунный ему пару минут назад всё объяснил, и уже выбрано новое тело (Марсили).

Грифон кормит анахоретку. «Я запихивал мясо мимо яйца в глотку женщины». Грифону было бы совсем не трудно её кормить, если бы Автором не был упущен тот факт, что Джиота яйцо проглотила и находится оно в её животе, так что не требуется ни мясо пропихивать, ни вливать воду «мимо скорлупы в её пересохший живот».

В городе Аль-а-Нур одна из башен вся утопает в хризантемах, они так быстро растут, что их подрезают ежечасно, иначе они перекроют вход. Тепло, стало быть, в городе, лето. Но в это же время около другой башни «бритоголовая женщина тяжело опустилась на заснеженную землю...». Если это магического происхождения микроклимат, так почему бы не намекнуть на это читателю? Ведь он может счесть это ляпом.

Наконец, не очень заметная, но довольно грубая ошибка в конце книги. Чудо-Юдо Рыба-Кит по имени Эхиней находится в подводном положении (после выстрела джиннии он начал «подыматься сквозь воду»), но при этом из-за «блестящего занавеса» китовых усов почему-то доносится шум моря.

С ужасом думаю о том количестве ляпов, с которым могли бы столкнуться читатели, если бы не те десять человек, имена которых перечислены на стр. 605 в разделе «Благодарности».

В конце книги сирота (почему-то в книге нет имён только у неё и у её слушателя) обещает мальчику рассказать историю «ещё страннее и прекраснее». Надеюсь, так и случится и мы узнаем то, о чём она забыла рассказать в этих двух частях, а именно — что это за необычная вещь, которую хотел повторить волшебник без ошейника и это было невозможно сделать без иксоры.

И последнее. Обычно в книгах оглавление помогает читателю ориентироваться, что-то в них находить побыстрее. В этой книге тоже есть раздел как будто в насмешку названный «Содержание». Раздел абсолютно бессодержательный, разве что вписать туда самому хотя бы самое главное. Может быть, сознательно так задумано? Не вижу смысла. Неужели оглавление по типу «Новелл» Маттео Банделло или «Фацетий» Поджо Браччолини (можно привести массу примеров) могло бы что-то ухудшить? Да, чтобы сделать такое оглавление, надо поработать. Не в этом ли заключается простое и очевидное объяснение этого издевательства на последних страницах?

*) В связи с этим не могу не высказать недоумения по поводу включения книги в серию «Мастера магического реализма». Видимо, те, по чьей инициативе это сделано, не имеют представления об этом жанре, принимая за магический реализм, например, «Сказки тысячи и одной ночи» или Историю (а в сущности сказку) Геродота.

**) «мерцающий отблеск дождя на сочных зелёных листьях и липкий запах отсыревших, гниющих цветов звучали в моих ушах, как бубенцы на лошадином седле».

***) Капитан «Непорочности» не хочет носить безвкусно украшенную шляпу из опасения, что «боги будут хохотать, когда она попадёт в ад» с этой «уродливой штукой» на голове.

****) Вероятно, Шарль Перро сумел бы оценить это по достоинству. (Это я о сказке «Мальчик-с-пальчик»)

PS. Не сразу обратил внимание на упоминание в аннотации о постепенно раскрывающейся мрачной тайне девочки-рассказчицы. В этой книге ни о чём подобном нет ни слова. Не относится ли аннотация и к ещё не изданным частям сказок? Но так аннотации не пишутся.

Французский народ на протяжении многих столетий терял своих лучших представителей в ходе различных исторических перипетий, смысл которых иногда был ясен уже участникам событий, а иногда совершенно не просматривался и остаётся предметом дискуссий до нынешнего времени. Не успела ещё сложиться французская нация, как на Францию обрушилась Столетняя война, сопровождавшаяся периодически вспыхивавшими эпидемиями чумы. Эти две напасти вырвали массу жизней из пассионарной части населения Франции. Нельзя забывать и о крестовых походах, в которых французское рыцарство играло ведущую роль. Позже, во времена религиозных войн (не абсолютная ли бессмыслица?), кульминационным моментом которых, вероятно, можно считать Варфоломеевскую ночь, погибло огромное количество замечательных людей. А какое количество генофонда страны перешло в разряд удобрения по причине колоссального количества дуэлей во времена расцвета французского абсолютизма! Последним гвоздём в крышку общефранцузского гроба были события Великой Буржуазной Революции и развязанные европейскими монархиями т. н. наполеоновские войны. В период с 1789 по 1815 годы погибло такое количество лучших из лучших, что была пройдена точка невозврата. И начался длительный процесс деградации.*

В дилижансе, которым путешествует Пышка, судьба сводит самых разных людей, но смысл в этом сведении совершенно прозрачен, т.е. никакой параллели с «Мостом короля Людовика Святого» Т. Уайлдера тут быть не может (а сначала эта повесть вспоминается, что естественно). Никакого божественного провидения, исключительно воля Автора, цель которого становится ясной задолго до конца повести, что ни в коем случае не делает её менее захватывающей. Собраны вместе представители трёх сословий. Выбившийся из низов нувориш Луазо, фабрикант и офицер Почётного Легиона Карре-Ламадон и граф де Бревиль, чьё дворянство хоть и имеет несколько двусмысленное происхождение, сомнению не подвергается. Очень характерен следующий штрих — жена графа пользуется особенным уважением в своём кругу из-за того, что, по слухам, была любовницей одного из сыновей Луи Филиппа. В компании есть и представители второго сословия, роль которых поначалу неясная становится в своё время едва ли не решающей. И как же выглядит этот срез французского общества ко времени франко-прусской войны после всего упомянутого выше кошмара, сдобренного довольно длительным правлением Наполеона III, этой карикатуры на императорском троне, который ещё и дополнительно сильно нагадил Франции, ввязавшись в Крымскую войну? А именно так и выглядит, как говорит им в лицо единственный более-менее положительный (не отрицательный — точно) герой повести, т. е. кучкой мелких душонок и подлецов.**

«Пышка» это приговор и одновременно диагноз, вынесенный Мопассаном французскому обществу, и этот приговор за последние сто тридцать пять лет был неоднократно подтверждён. Достаточно вспомнить «сопротивление» Франции Гитлеру в 1940 году (последующее действительное движение Сопротивления общей картины не меняет) с последовавшим крушением Французской колониальной империи. И, наконец, сегодняшний день — т. н. президент Олланд с его делом «Мистралей» и законом об однополых браках. Достаточно посмотреть на этнический состав населения крупных французских городов, заглянуть в пустующие христианские соборы, чтобы понять, что предсказанный сравнительно недавно закат Европы неумолимо приближается, и первым у края пропасти будет французский дилижанс.

*) Франция, расположенная в центре романо-германского мира, не имела возможностей для восстановления генофонда нации. В отличие, например от России, которая теряла не меньше, но которую всегда выручало её евразийство и необъятность постоянно увеличивающейся территории.

**) Мадемуазель Элизабет Руссе по прозвищу Пышка невозможно характеризовать однозначно. Эта женщина послана остальным (кем? Б-гом или Сатаной?) как своего рода искушение, для проверки на «вшивость». С одной стороны она, конечно, патриотка (вот каковы теперь настоящие французы!), но с другой — жалкая пародия на Жанну д'Арк, не дотягивающая даже до Рашель из рассказа «Мадемуазель Фифи».

Отличный рассказ! Никаких претензий к Автору на этот раз у меня не возникло, что бывает очень редко. Мужчина/муж с феноменальной памятью и способностью почти мгновенного извлечения из неё информации. Т. е. его мозг подобен очень быстрому винчестеру ёмкостью порядка сотен терабайт. И женщина/жена очень красивая (что немаловажно), обладающая сильной интуицией и способностью быстрого анализа текущей ситуации (женщина с мозгом лётчика-испытателя).

Он — рычаг. Она — точка опоры. Если их не остановит случай, они перевернут мир.

Вызывает некоторую досаду неправильный перевод названия. Глагол REMEMBER имеет несколько значений, одно из них ВСПОМИНАТЬ. Переводчики воспользовались значением ПОМНИТЬ, и название получило прямо противоположный смысл. Исходя из сюжета, правильный перевод должен быть таким: «Чтобы мы не вспоминали». Вариант «Чтобы нам не вспоминать» тоже подходит.

На всякий случай поясню ещё подробнее (раз уж переводчики ошиблись...).

Деингибиторы применяются не для того, чтобы кто-то чего-то не помнил, наоборот — чтобы помнил так, что и вспоминать было бы не надо. А просто брать нужную информацию из памяти, как книгу с полки.

Теперь, кажется, поймёт даже выпускник начальной школы.

Прочитал в одном из отзывов на этот рассказ, что профессор Грей погиб на рыбалке, причём, это в спойлере сообщается, чтобы сюжет не раскрывать. Вот даже как! Разумеется, комментировать такое — упаси, Господи! Пусть это остаётся на совести отзывиста, а я перейду к делу.

А ведь и правда, очень не рядовая история произошла с профессором, тут любой бы на его месте растерялся. До какой степени он поначалу сошёл с рельсов, можно заметить по его вопросу в разговоре со Справочным бюро Галюрколлегии. «Вы знаете моё имя, — сказал Грей. — Откуда вы знаете, как меня зовут?» Он совершенно не помнит, что всего несколько часов назад в первом разговоре по этому телефону представился собеседнику («Я Фредерик Грей.»), забыв при этом задать естественный в такой ситуации вопрос — с кем имею честь... Вообще-то, у читателя могут появиться сомнения в правильности выбора Галактическими правоведами своим коллегой именно этого человека. Основания для сомнений следующие. Получив для ознакомления дело, «подлежащее рассмотрению по законам межгалактического права», и уже будучи членом судейской коллегии Грей, размышляя о жизни в Галактике, задаёт себе вопрос: «... если химия и биохимия общие для всех, отчего бы не существовать мышлению, которое придёт к общему понятию о правосудии?» Казалось бы, вопрос риторический, у него уже дело на столе лежит. Но следующая мысль профессора повергает в шок: «Быть может, ещё не сейчас. Но через десять тысяч лет. Пусть через миллион лет». Что за бред, ты уже назначен судьёй! Какой миллион, какие десять тысяч?! Это первое, а вот второе. Подходя к дому профессор пытается понять, как подвозили материалы к строительной площадке. Ни так, ни этак не получается, по воде ли, грузовиками...Грей так и не смог прийти к какому-то решению этого вопроса, а, после нажатия кнопки звонка, забыл об этой загадке. Вертолёт ему в голову не приходит. И это человек со специфической, профессиональной способностью к логическим умозаключениям? Профессор, специалист по международному праву?*

Так что сомнения есть и немалые. Выбирали Галактические юристы скорее всего по другим критериям. Они вряд ли хорошо осведомлены о мыслительных способностях кандидата, но им известно, что у него огромный опыт и практика, конечно, не только преподавательская. А главное, как обычно, как везде во Вселенной — это характеристика. Где-то ТАМ, в высоких инстанциях обязательно лежит «бумага», с примерно таким содержанием: «Фредерик Грей, 69 лет, доктор права, семьи не имеет; скромный, порядочный, преданный своему делу, с друзьями и коллегами по работе открыт, общителен, дружелюбен; связей, порочащих его, не имел; великолепный спортсмен-рыболов». Вот и устроили ему около дома обновлённых** (замечательно найденный Норой Галь антоним к прилагательному престарелый) вывих ноги с последующим проливным дождём. Он ведь мог и мимо пройти, этот умопомрачительно вежливый и щепетильный профессор. Просидеть в кресле в насквозь промокшей одежде больше часа, упорно дожидаясь хозяев и понимая уже, что никто не появится — это настоящий нравственный подвиг. Очень похоже на то, что ему предстоит долгая жизнь (кровать в спальне явно не простая, а что-то вроде универсального лечебного комплекса), интересные дела и ещё более интересные, связанные с ними командировки. Будет время и на ловлю форели, которой, зажарив её на костерке, он будет наслаждаться, запивая её сухим белым вином с 28-й планеты системы Тубана. И почему бы не в кругу друзей?

*) Понятно, что Галюрколлегии не нужны специалисты по уголовному или, например, морскому праву, т.к. Галактический суд никаким другим, кроме арбитражного, просто не может быть.

**) В этом доме только питание остаётся таким, какое оно есть в домах престарелых. Я не о качестве еды. Клиента не спрашивают, что он предпочитает на завтрак, что на обед и т. д. Лопай, что дают. Готовят на одного едока так, как готовили бы на полсотни. Автор тут допустил промах, или таков уровень Галактического сервиса? :)

Неожиданный для Азимова с его сверхумными роботами рассказ о роботах второго сорта. Рассказ, близкий к полному гротеску. Таких автолюбителей, как ГГ, с повёрнутыми и пустыми мозгами, постоянно вылизывающих свои автомодули, не так уж мало даже у нас, в штатах наверняка побольше. Отказаться от личной жизни ради выполнения обязанностей смотрителя дома (гаража) престарелых автомобилей может только персонаж театра абсурда. Чем он там дышал, если в гараже 50 машин с включёнными бензиновыми моторами, видимо, ходил в противогазе.

Другая проблема, поставленная здесь Азимовым, более серьёзна и стара почти так же, как жанр научной фантастики. Это проблема бунта машин против человека. Если за машинами будут присматривать чокнутые спецы, кто знает, чем это может кончиться. В рассказе, как многие заметили, имеет место нарушение Первого Закона. Но надо учитывать, что здесь описаны объекты с не очень-то высокоуровневыми позитронными мозгами. В рассказе об этом сказано яснее некуда: «...девять десятых цены [частной машины-робота] составляет стоимость мотора.» Очевидно, что мозг и мотор у такой машины конструктивно совмещены и если бы мозг был серьёзной вычислительной машиной, то стоимость такого мотора составляла бы не девять десятых цены всей машины (у современных навороченных машин стоимость мотора порядка одной пятой от полной цены; я не говорю здесь о гоночных автомобилях, где это соотношение гораздо ближе к единице), а величину порядка девяноста девяти сотых. Так что позитронные мозги в этом рассказе это чуть усовершенствованные по сравнению с современными бортовые компьютеры с функцией распознавания речи. А ещё есть в русском языке очень распространённое выражение «тупой, как автобус». В иллюстрированном словаре американского сленга Московцева и Шевченко «Вашу мать, сэр» я аналога не нашёл, но уверен, что в США есть что-то похожее.

Остался в рассказе необъяснённым только один момент. Почему Гелхорн перед смертью долго бежал, как заяц в свете автомобильных фар? Что ему помешало, выйдя из автоматобуса, сразу сойти с дороги? Ну, хорошо, допустим, там не было кювета и кругом были поля и автоматобус гонял человека по ровному пространству с помощью своих новых друзей-седанов. В таком случае можно рассуждать иначе. Автобус Гелхорна был на ручном управлении (и, чтобы не врезаться в Салли, чудесным образом перешёл на автоматическое самостоятельно, а это абсолютно исключено), а, значит, перед тем, как выйти наружу, Гелхорн должен был выключить мотор (это возможно и при автоматическом режиме и Гелхорн недавно это сделал, запрыгнув в Салли). Повторю ещё раз — ни самостоятельный, ни дистанционный переход с ручного управления на автоматическое в этих машинах не предусмотрен. Недодумал тут Автор и недодумал существенно. Поэтому я не поставил рассказу высшую оценку и снизил её ещё на 1 балл за совершенно неуместное в этом сюжете чудо.

Неплохая философская шутка Азимова на вечную тему, хорошо или плохо быть бессмертным. Мало кто замечает, а на это, похоже, и рассчитывал Автор, что почти в самом начале рассказа Голос даёт ответ на этот вопрос. Как только Темплтон подумал (его мысль приводится, но она сама по себе не важна), Голос сказал: «Мне столько раз это удавалось, и тем не менее я не потерял способности радоваться очередному успеху». Некто бессмертный, создавший Вселенную, реализует сложнейшую конфигурацию электромагнитных волн (Азимов даёт здесь строгое* определение души) в момент (мгновенно реализует) отказа предшествующей системы (т. е. мозга) в результате чего-то похожего на отрыв холестериновой бляшки в одной из двух коронарных артерий. Этот Творец работает столько времени, сколько живёт, т. е. всегда. Он не стареет и радуется успехам. Вот и ответ — конечно, бессмертие это хорошо для творца. Но для смертных, не понимающих, что вечное творчество это счастье, бессмертие это плохо. Плохо потому, что они начнут мучиться от безделья и это будут вечные муки. В рассказе есть одна явная ошибка, вероятнее всего авторская. Это странная оговорка Создателя, когда он называет созданную им Вселенную Галактикой. Но это можно считать мелочью. Более странно другое — почему в последней своей реплике Голос обращается к новоиспечённой душе Темплтона на «ты». До этого только на «вы» и вдруг...Мне кажется, после дурацкой угрозы Темплтона, похожей на угрозу амёбы киту («Я уничтожу вас, или вам придётся покончить со мной»), Голос потерял к нему не только интерес на ближайшие сто лет, но и уважение («Я выбрал вас за умение мыслить»). Не будь Темплтон упрямым, как сто ослов, он бы, как учёный, привыкший работать в коллективе, первым делом спросил бы Создателя, где здесь находится шарашка. Но его понесло и поэтому ближайшую сотню лет (а то и больше) ему придётся довольствоваться обществом самого себя.

*) Научное ли? Но ведь это шутка.

«...посмотрите вокруг, и вы заметите немало людей, чьё сознание поражено разумом-паразитом»

А. Азимов «Хозяйка»

Это первый из прочитанных мной азимовских рассказов, написанный Азимовым-биохимиком. Получился отличный триллер, рядом с которым я поставил бы только (на данный момент, остальное из предложенного пока не читал) «Дочь капитана» Фармера.

Но это произведение не просто хорошая фантастика на хорошей научной подкладке, а ещё и злая насмешка над человечеством — массовым носителем паразитического сознания. С таким «складом ума» человек может оказаться изгоем в сообществе космических цивилизаций. Ничто, также, не мешало американскому читателю времён разгула маккартизма увидеть здесь намёк на положение американской нации среди народов Земли. Трудно сказать, в какой степени этот рассказ можно рассматривать, как попытку вправить Америке мозги, но одно место рассказа весьма красноречиво в этом смысле. Дрейк, муж* биолога Роуз (она и есть «хозяйка»), оказывается далеко не рядовым сотрудником важнейшей правительственной силовой структуры (это придаёт рассказу черты памфлета). В свете этого факта попытка мужественного потомка инопланетной коровы найти на Земле единомышленников представляется заранее обречённой не неудачу. Любые усилия бессмысленны, если земное общество поражено паразитом поголовно в том числе и в самых верхних эшелонах. А как иначе, если это т. н. «вторжение чужих» даже и вторжением** назвать трудно, т. к. произошло оно ещё до появления хомо сапиенса.

*) «Муж героини — отталкивающий тип, вызывающий неприязнь к полицейским вообще» — написано в одном из отзывов. Непонятная реакция. У меня образ Дрейка вызывает неприязнь только к полицейским — носителям паразитического сознания. Их немало кругом, но не вся же полиция!

**) Насчёт симбиоза, Дрейк, разумеется обманывает жену, но я не нашёл в рассказе авторского комментария к этой теме. И мне кажется, что не все отзывисты понимают разницу между симбиозом и паразитизмом («это уже действительно симбиоз» — цитата из другого отзыва). А разница элементарно проста — симбиоз это взаимовыгодное сосуществование, паразитизм же предоставляет выгоды лишь одной из сторон.

PS. В классификаторе с изумлением увидел в 9-и случаях из 47-и пункт «становление/взросление героя». Там все как будто бы люди взрослые, вполне сложившиеся носители паразита. Может быть, речь идёт об учёном потомке семейства жвачных?

Стихотворение это известно мне со времени написания (с 2000 года). Оно о крушении идеала, а это всегда трагедия. Западная цивилизация, представлявшаяся многим в виде «града на холме» и чуть ли не райских кущей, оказалась больше похожей на «лапоть, намазанный ваксой». Загорелые девушки в шезлонгах и кальвадос уже потеряли былую привлекательность, превратившись, по видимому, в баллотирующихся в парламенты проституток и в обыкновенный самогон. Сбыча мечт не состоялась*, хотя остаётся ещё последняя надежда — авокадо, но вот и она с грохотом, не уступающим финальной сцене «Каменного гостя», проваливается в преисподнюю. «Какая гадость!» эти западные «общечеловеческие ценности» — такова концовка и спорить с ней невозможно. В последние годы складывается впечатление, что Виктор Анатольевич слишком крепко вцепился тогда в этот экзотический фрукт, не успел разжать пальцы и находится теперь в рядах непримиримой оппозиции, там, где находится и сама эта оппозиция. Слушать его выступления иногда страшно. Хотелось бы думать, что наша власть сумеет извлечь из его слов положительные уроки. К сожалению нынешний Запад это уже не просто сгнившее авокадо, это нечто худшее, но люди, подобные Шендеровичу, пошли в разнос и не замечают этого. Можно лишь сожалеть по поводу отношения нашей оппозиции к проблеме возврата Крыма, легитимности президента Асада и связанными с этим последним вопросом нашими действиями в Сирии. Это отношение контрпродуктивно, что понимают даже российские нищие с высшим образованием, за которых заступается так горячо наш ВАШ. Поэтому хотелось бы видеть этого блестящего сатирика в политических баталиях на несколько ступеней ближе к центру. Несбыточное пожелание, однако...

*) Забыт даже Хемингуэй! Выходит, что колокольный звон по Шендеровичу прозвучал 17 лет назад и становится всё сильнее.

Один из оригинальнейших рассказов Азимова, главным героем которого является сама великая наука Физика, воплощённая в двух противоположных во всём образах учёных — теоретика и экспериментатора, причём, оба они очень похожи на дружеские слегка карикатурные портреты товарищей Автора по работе. Анализ этого рассказа-фокуса естественно будет посвящён именно его научной составляющей.

Посмотрим повнимательнее на бильярдный шар подкатившийся к краю отверстия в столе. Шар скатывается с поверхности стола в отверстие не сразу весь, а постепенно. В результате чего со скоростью света начинает двигаться не шарообразный сгусток частиц, а фигура, напоминающая по форме копьё длиной в несколько сотен тысяч километров, имеющее тонкие концы и диаметр центральной части равный диаметру шара*. Т. е., если шар падает в отверстие 2 секунды, то длина копья будет равна 600 тысяч километров. При этом характер повреждений, нанесённых Блуму будет таким же, как описанный в рассказе. Доктор Присс даёт сильно упрощённое объяснение последствий эксперимента. Но его объяснение это всего лишь часть фокуса, т. к. образование «копья» или шара, или какого угодно другого снаряда, летящего со скоростью света, было бы возможно лишь при одном условии. Это условие — правота профессора Присса, утверждающего, что в зоне отсутствия гравитации масса частиц становится равной нулю**. На самом деле антигравитация сводит к нулю не массу, а вес объектов. Масса — это фундаментальное свойство материи, и уничтожить массу (превратить её в энергию) можно только при помощи аннигиляции, т. е., например, такого же шара, состоящего из антиматерии. Стало быть, профессор не прав, условие не выполнено, шар ни во что не превратится и никуда не улетит, а доктор Блум благополучно продолжит свою работу.

Тем не менее, задумано неплохо, и немного напоминает появление кролика из шляпы иллюзиониста, вызывающее аплодисменты публики. Получилась детективная история, совмещённая с наглядным и очень доходчивым изложением основ общей теории относительности. Мораль этой басни очевидна — экспериментаторы должны уважать теоретиков и патенты делить поровну. Судя по тому, что происходит в космологии и теории поля последние лет тридцать, отношения между ними нисколько не напоминают прекрасно изображённый Азимовым конфликт двух физиков.

*) Здесь можно пренебречь тем, что шар скатывается в круглое отверстие. Влияние этого фактора на форму «копья» присутствует, но не имеет принципиального значения. Чтобы получить более точное представление о том объекте, в который превращается шар, надо учесть его (объекта) чрезвычайно низкую плотность — шарик-то невелик, а растянут на колоссальное расстояние. Земная атмосфера неминуемо нанесёт этой «струе» молекул существенный ущерб.

**) Приписывая такую идею физику, Автор не мог не понимать, что это на грани оскорбления, но, видимо, понадеялся на чувство юмора, присущее этим людям практически без исключений.

Кто-то здесь сделал на основании этого рассказа вывод об оптимизме его Автора. Оставался ли Азимов (учёный, не обыватель какой-нибудь) оптимистом после Дрездена? Сомневаюсь. А после Хиросимы и Нагасаки?

А вот под второй половиной отзыва ARMITURA подписываюсь двумя руками. Отбросив только заключительную реплику. Как будет видно из дальнейшего, это было уж слишком.

Почему? А потому, что одной романтикой трудовых будней марсианского пролетариата даже подкреплённой поэтическими видами из космоса, твёрдую, претендующую на научность фантастику не спасти, если сюжету не служит опорой элементарный здравый смысл. Такова самая краткая характеристика этого рассказа. Теперь поясню подробнее.

В рассказе много рассуждений на чисто астрономические и навигационные темы, и, главное, приведён довольно длинный и тщательный расчёт перспектив поставки воды с Земли на Марс*. Цель этой тщательности — подготовка читателя к правильному (т.е. восторженному (браво!)) принятию блестящего выхода из положения, выхода, придуманного инженером Лонгом. Но то, что речь идёт о солёной воде, среди многих цифр теряется из вида. А зачем на Марс возить океанскую земную воду? Ни пить, ни использовать в реактивно-паровых двигателях, ни гидропонику поливать. Опреснять? Марсианская колония живёт в условиях жёсткой экономии электроэнергии, так что тоже не годится. Уже одно это не оставляет от сюжета камня на камне. Кстати, непонятно, почему все до одного, писавшие отзывы на этот рассказ, так дружно обходят эту проблему. Может быть, не все представляют себе разницу между солёной (очень солёной, из океана) водой и пресной? Дикое предположение, но другого у меня нет.

А ведь это ещё не всё. Ну, предположим на четверть секунды, что вода из океана нужна марсианам. И подлая Земля собирается прекратить поставку воды на Марс. Предполагается, что в этом случае марсианам придётся переселяться на прародину-Землю. Но любому ученику старших классов, не говоря уже о профессорах университетов, известно, что сорокакилограммовый ребёнок с Марса будет весить на Земле центнер.

Из чего с полной непреложностью вытекает, что политика Земли в отношении Марса не что иное как геноцид, и, конечно, ничего подобного земное человечество не допустит.** Даже в кошмарном сне представить невозможно, чтобы какой-то политик планировал убийство 50-и тысяч марсиан, родившихся и выросших на новой родине. Азимов это понимал, но старательно обходил эту тему, решая другие задачи. И он эти задачи решил, но это запрещённый приём как в фантастике, так и в обычной литературе.

И, наконец, пару слов «без протокола», т. к. это уж совсем ни в какие ворота не пролезает. Двигатели марсианских мусороловов рассчитаны на массу их маленьких корабликов. Тяга этих двигателей позволяет уверенно (с запасом) сажать корабли на поверхность Марса. Но посадить на Марс глыбу льда, бывшую недавно частью одного из колец Сатурна, весом около 4,4 миллиарда тонн (все расчёты, приведённые Азимовым, верны) нельзя даже совокупным усилием 25-и таких движков. При совершенно запредельной для такого корабля тяге в 4 тысячи тонн, для такой посадки понадобится более миллиона кораблей. Земные это тонны или марсианские, значения не имеет. А доставка такой глыбы на орбиту ничего не даст, придётся потом возить лёд на поверхность планеты мелкими кусками, постоянно корректируя орбиту уменьшающегося большого куска. Что привезут, то и потратят на перелёт. Это называется попали!

В связи с этими примитивнейшими двигателями невозможно не обратить внимания на то, что дважды в рассказе упоминается об искусственном поле тяготения. Применительно к кораблям это можно понять, как следствие их равномерного вращения, но когда речь заходит об «искусственном поле тяготения скафандра» (глава 7), то просто впадаешь в состояние, похожее на лёгкий ступор. Если это об управляемой гравитации (а о чём же ещё?), то к чему тогда реактивные движки, работающие на воде?! Не иначе, что-то не так с переводом. А если с переводом всё «так», то эта управляемая гравитация выглядит, как очень досадный ляп.

Много чудес в этом рассказе, их количество переходит все разумные пределы. Но, повторю ещё раз, поставленную задачу Автор решил, что и видно по всем отзывам, без исключения.

*) Сейчас это грустно читать, когда не видно решения проблемы водоснабжения северной и части центральной Африки и Ближнего Востока.

**) Добавил это примечание в апреле 2022.

Теперь уже нельзя с уверенностью утверждать, что не допустит. Что там какие-то 50 тысяч, могут не замечать геноцида нескольких миллионов «марсиан».

Действие рассказа постепенно смещается из будущего в прошлое, и есть смысл перечитывать его раз в четыре года. Особенно соотечественникам Автора. В рассказе остроумно показано, как театр абсурда, именуемый в США выборами президента и поглощающий огромные средства налогоплательщиков и частных компаний, можно довести до ещё большего, просто таки невообразимого, абсурда, но с минимальными затратами и тем же результатом. Всю новую государственную администрацию, начиная с президента, «выбирает» огромный вычислительный комплекс «Мультивак», находящийся «под землёй и мало кому известно, где именно».* «Выбирает» как обычно, раз в 4 года. Шумные и дорогостоящие избирательные кампании остались в прошлом вместе с сопутствующей им коррупцией.

Очень часто в российских СМИ высказывается мысль, что прекрасно развитый в США механизм государственного управления практически сводит на нет роль президента, и не так уж важно, кто конкретно занимает этот пост. А раз так, и, если учесть огромное количество нарушений закона (при недостатках собственно избирательного права), которые имели место на только что прошедших выборах в США, вполне естественным кажется вопрос — а не пора ли покончить с этим безобразием раз и навсегда? Азимовым предложено замечательное решение, и, я надеюсь, американский конгресс в ближайшее время прислушается к голосу разума и поставит этот вопрос в порядок дня. Суперкомпьютеры, подобные «Мультиваку», уже появились, требуется выделить деньги, подобрать команду программистов и начать двигаться к такому положению, когда от выборов в этой стране перестанет тошнить всю планету.

Абсурда в избирательной системе США и сейчас достаточно. Зачем, например, нужны выборщики — люди, которые в свою очередь должны голосовать и могут проголосовать по «совести», а не по результату голосования своего штата? Почему бы не заменить выборщиков (сама по себе идея хорошая) неодушевлёнными баллами? И никаких нервов. Другое дело — пересчёт голосов в некоторых штатах, есть подозрение у многих наблюдателей, что преимущество Клинтон это результат многочисленных фальсификаций. К абсурду народ уже привык, остаётся сделать ещё несколько очевидных шагов... Поживём — увидим. В Америке надо жить долго.

*) С этим связана единственная неправдоподобная деталь рассказа. А именно, то, что ГГ, назначенный (после обработки статистических данных) «Мультиваком» единственный американский «избиратель», не знает, что эта колоссальная машина расположена вовсе не по соседству с его домом в одной из больниц главного города графства Монро (действие происходит в реальном Блумингтоне, штат Индиана, одном из четырёх американских Блумингтонов). В реальности о таких «тайнах» местное население всегда прекрасно осведомлено.

«Пусть это звучит неприятно и парадоксально, но следует сказать, что тот, кто в интимной жизни хочет быть свободным и счастливым, должен преодолеть респект* перед женщиной и примириться с представлением о кровосмесительстве с матерью или сестрой.» Эти слова З. Фрейда могут показаться шокирующими даже сейчас, через сто с лишним лет после выхода в свет его «Очерков по психологии сексуальности», где была впервые высказана эта мысль.

Михаил Харитонов попробовал представить себе жизнь семьи, в которой этот респект успешно преодолён. А то, что по закону инцест считается преступлением, ничего не значит. Остроумно показывая в рассказе вытекающие из такого представления об интимных отношениях возможные последствия, основанные на впечатляющих успехах медицинской науки и практики, Автор никоим образом не навязывает и даже не показывает читателю собственного отношения к происходящему, хотя некоторая толика юмора в этом его отношении легко просматривается.

Так что же, прав великий психоаналитик и полная гармония в интимной жизни при господстве традиционной морали недостижима? В сторону правильного ответа на этот вопрос могут подтолкнуть следующие строки из монографии С. Лема «Фантастика и футурология»: «Когда наука уведомляет нас, например, о том, что традиционные оценки сексуальности основываются на естественно-научно ложной аксиоматике, она несомненно глаголет истину. Именно таковы эти аксиомы.» Здесь ключевое слово «традиционные»; ясно, что это за традиция — откуда ей взяться, если её истоки не находятся в системе религиозных догматических постулатов? Как известно в эпоху античности и эллинизма и, в меньшей степени, в раннем европейском средневековье (т. н. тёмные века) взгляды на эту проблематику не имели с современными ничего общего.

*) Респект — это уважение, почтение. У Фрейда преодоление респекта к женщине отнюдь не означает, что нужно перестать её уважать. Напротив, к ней просто нужно относиться как к равноправному партнёру, что никоим образом не исключает влюблённости или любви. Всё дело в том, с чьей стороны исходит инициатива. Поэтому в рассказе два главных героя — Том Хоукинг-младший и его мать Линда.

В последних пяти частях (романах) цикла «Академия» Азимов рассказывает о Плане, предназначенном для существенного сокращения грядущего периода варварства, отделяющего Империю гибнущую, от будущей возрождённой Империи. Этот План если и не избавит цивилизацию от гигантских потрясений, то наверняка значительно уменьшит их разрушительный эффект. Примерно в течение пятисот лет План выполняется, несмотря на некоторые непредусмотренные им трудности, после чего следует полный отказ от выполнения Плана и резкая смена курса на заранее подготовленный Дэниелом Оливо запасной вариант. Тем не менее научный подвиг создателя Плана и новой отрасли математики, на которой он базируется, не может не остаться в истории навсегда. О жизни и научной работе этого гениального учёного, о его семье, друзьях и врагах, о создании им психоисторической научной школы рассказывается в первых двух частях этого великого цикла.

Гэри Селдон человек весьма неординарный и, как всякий гений, соединяет в себе различные противоречивые черты. Например, несмотря на свою любовь к приёмному сыну Рейчу, он поручает ему чрезвычайно рискованную миссию в секторе Сэтчем. «Боюсь, что я задумал именно бросить тебя на съедение волкам, Рейч» — говорит он сыну. В это время Селдон занимает должность премьр-министра Империи. Необычность ситуации заключается в том, что среди тех самых волков уже работает агент Имперской Котрразведки (или Службы безопасности), подотчётной Императору. Премьр-министр не в курсе этой операции. В результате чудовищный план врагов (смерть Рейча входила в этот план, как и смерть самого Сэлдона) срывает именно этот агент — женщина, работавшая в «тылу врага» под своим настоящим именем (!), что, конечно, совершеннейшая дичь. Но не это важно, а то, что для Селдона дело его жизни — психоистория всегда стоит на первом месте, всё остальное второстепенно.

Вообще, Селдон порядочный таки чудак, как, впрочем, и почти любой гений. Такой, например, случай. Император вызывает его во дворец, и когда он уже едет на правительственном автомобиле по императорской территории, ему приходит в голову «не попросить ли водителя выбрать самую длинную дорогу ко дворцу» (идёт дождь и это напоминает ему прошедшую на Геликоне юность). Но, нет, «император желал его видеть, а путь на автомобиле и так не близкий, даже если ехать по прямой, не останавливаясь на перекрёстках. Императора нельзя было заставлять ждать.» Это опасение, что Император прождёт несколько лишних минут, выглядит совершенно неестественным для читателя, знающего, что Селдон пересел в правительственную машину из аэромагнитного такси, которое везло его из сектора Стрилинг по туннелю длиной около 1750 километров, а этот путь занимает примерно пять часов.

Вот ещё очень интересный эпизод с микогенской книгой*. Ложась спать, Селдон кладёт книгу под подушку, при этом происходит следующий диалог:

Дорс тихонько рассмеялась. — Можно подумать, ты боишься, что я проснусь среди ночи и начну взахлёб читать. Боишься, да? — Ну... — Селдон покраснел. — Не без того. Дружба дружбой, но книжка моя и психоистория тоже. — Согласна, — сказала Дорс.

Так ведёт себя человек, которому уже за тридцать. Сущий ребёнок. При этом ему свойственна поистине нечеловеческая наблюдательность. Разглядывая из окна экспресса** здания Стрилинга, «Селдон крайне удивился, что многие из них не только сильно возвышались над землёй, но и довольно глубоко уходили под землю, и неизвестно, какая их часть доминировала — надземная или подземная.» Почему это показалось Селдону удивительным, Автор объяснить не счёл нужным (а чему тут удивляться, да ещё крайне?). Тем более он (Автор) не попытался даже намекнуть читателю, как вообще можно заметить такое из окна экспресса. Сомнительно, чтобы это сумел заметить сам Шерлок Холмс, окажись он в подобном городе.

Вот такой человек. Гениальный математик, прекрасный спортсмен (мастер геликонской борьбы в молодости), обладающий очень не рядовой физической силой (мог подтянуться на одной руке), любящий муж (интересно в этой связи, что до самого момента смерти жены Селдон так и не заметил, что она весит больше, чем обычная женщина её комплекции, а в момент смерти ему было не до того), отец и, особенно, дедушка.

Кстати, одно из самых тёмных мест дилогии связано с его внучкой Вандой. В эпилоге, представляющем из себя последнюю запись Селдона в его дневнике, есть такие строки: «Я скучаю по Ванде. Много лет я не видел её, не сидел с ней рядом, не держал её за руку... Когда Ванда покинула меня, хотя я сам просил её об этом...[...] Наверное, это было самое тяжёлое решение в моей жизни.» Он действительно очень привязан к своей выдающейся внучке, которая, будучи основоположником Второй Академии, находилась в момент его смерти в месте расположения этого учреждения. Это место называются в книге для конспирации «Конец Звёзд». Но написана-то книга самой последней, и читатели давно уже (около 30-и лет) знают, что это за место.

Так что совершенно непонятно, почему Селдон продолжает жить в Стрилинге, что мешает ему поселиться поблизости от Ванды и её мужа Стеттина Пальвера, посмотреть на правнуков. Всего каких-нибудь шесть часов пути. Спрашивается, зачем Азимов написал эту сентиментальную чушь? Или это тоже одна из причуд гениального человека?

Оставляя в стороне изображённый в дилогии (это относится и к циклу в целом) нереально замедленный технический прогресс (от появления первых антигравитационных лифтов, до космолётов, использующих этот принцип и не нуждающихся в горючем, проходит около пятисот лет), скажу только несколько слов о состоянии науки в Империи (на Тренторе, в частности). Похоже, наибольших успехов достигло материаловедение. Впечатляют тренторские купола, построенные, видимо, после окончательного вывода о невозможности управления погодой в естественных условиях. Купол — гигантское сооружение, состоящее, как можно легко догадаться, из нескольких вставленных друг в друга «половинок яйца», пространство между которыми занимают установки искусственного климата, вентиляционные шахты и транспортные туннели с электромагнитами. Толщина купола довольно велика, внутри «матрёшек» самолёт движется по электромагнитному участку трассы около 10-и минут. Купола непрозрачные, заросли травой и кустарником, кое-где даже есть деревья, в низко расположенных местах соприкосновения соседних куполов образовались озёра. Оказывается, на поверхность куполов отправляли землю при известных преобразованиях поверхности планеты (таков ответ на вопрос, который я задавал себе в отзыве на Основную Трилогию), и дошло до того, что вслед за флорой там развилась и фауна («бабочки, пчёлы, мыши, кролики», о змеях и птицах Автор не упоминает, но кто-то же должен питаться мышами и насекомыми). Кроме того на поверхности куполов располагаются ветряные электростанции. Как создаётся при таких куполах искусственное, равное естественному, солнечное освещение поверхности планеты, Автор не сообщает.

В первой части дилогии упомянуто ещё одно чудо техники будущего, которое своим появлением обязано либо опечатке в оригинале, либо безграмотному переводу. Это «керамическая сверхпроводимая пластинка, предназначенная для пуска такси по определённому маршруту.» Нелады с русским языком (правильно «сверхпроводящая») это как-то привычно уже, но вот существование керамического сверхпроводника при какой угодно температуре даже через 20 тысяч лет представляется несовместимым с законами природы.

А ещё есть на Тренторе метеорология. Тут Азимов явно издевается над несчастными «учёными», которые носятся под холодным дождём или снежными зарядами по поверхности куполов, снимая показания приборов, даже на вертолётах там летают. Цель их — установление закономерностей в процессах, происходящих в атмосфере, наглухо (за исключением небольшого участка***) изолированной от поверхности планеты — это типичный мартышкин труд (надо ещё учитывать необычный способ теплоотдачи планеты практически полностью происходящей через сектор Сэтчем, т.е. в области Южного полюса). Это (установление закономерностей) не только невозможно, но это и не нужно никому на планете, население которой прекрасно чувствует себя под куполами.

Ещё одно удивительное достижение строителей куполов это возможность посадки и взлёта огромных грузовых и пассажирских звездолётов (несколько тысяч пассажиров за рейс!) через какие-то окна в куполе (о них в книге ни слова), которые должны открываться и закрываться. Такой купол на планете один, т.к. космодром находится в имперском секторе (при огромном количестве взлётов и посадок купол над космодромом практически не закрывается, зачем он тогда нужен?).**** И это ситуация на грани безумия, потому что где-то поблизости от этого находящегося, повторяю, под куполом, космодрома находится открытый участок поверхности площадью 250 кв. километров (!). Не менее (если не более) удивительно и другое обстоятельство, которое бросается в глаза буквально сразу. Я имею в виду то, что Всеимперский Математический конгресс, на котором выступил Селдон, проходил НЕ в Имперском Университете (!). Когда после конгресса Селдон едет на аудиенцию к Императору, это его ПЕРВОЕ посещение открытой части Трентора ( «Селдон давно мечтал попасть на этот островок...» ). Возникает естественный вопрос — что мешает провести конгресс в Университете, где должны учиться тысячи студентов (они живут, конечно, там же, в общежитиях), рядом с Галактической Библиотекой?

Приемлемых объяснений всего перечисленного мне придумать не удалось, если только это не грандиозные ляпы, не укладывающиеся в голове. Как всё это уложилось в головах других читателей — тоже хороший вопрос.

А вот конструкция Дорс оказалась не на должной высоте, правда, к техническому прогрессу человеческой цивилизации это не имеет отношения, это промах Дэниела Оливо и космонитов. Я имею в виду отсутствие у неё не только защиты от смертельного электромагнитного поля, но даже и соответствующего индикатора. Андроид Азимова очень сильно проигрывает буквально по всем показателям такому совершенному созданию, как хайнлайновская Фрайди. Но такой уж это человек, Гэри Селдон, научил любить даже роботов. Факт присутствия на панихиде по Селдону Эдо Демерзеля отмечает Галактическая Энциклопедия, так что Гэри второй человек после Элайджа Бейли, к которому Оливо испытывал настоящую привязанность.

Есть один поразительный эпизод, который на некоторое время останавливает процесс чтения и заставляет подумать, а откуда Автор так хорошо знает Россию? Но приходит тут же в голову, что это никакая не Россия, а загнивающий Трентор. Речь вот о чём. На предложение Ванды обратиться в суд следует такая реакция: «Адвокат обернулся и изумлённо посмотрел на неё.

— Ни в коем случае! Это чистое безумие. Судьи — одуревшие от власти люди. Они с большей охотой засадят человека в тюрьму, чем согласятся выслушать его. С судьями никто не связывается.»

А вот российская действительность. «Российский судья в среднем выносит один оправдательный приговор раз в семь лет», а «из всех приговоров по уголовным делам в России лишь 0,4% являются оправдательными, сообщил представитель Следственного ткомитета России Владимир Маркин.» (цитаты из книги М. Н. Золотоносова «Охота на Баснер»).

Отмечу ещё три мелкие детали, две из которых меня порадовали, а одна удивила. Приятным показалось мне то, что Азимов представил идиотами глобалистов, что звучит весьма злободневно. И очень близко мне отношение Азимова к людям, бросающим мусор (в частности «обёртку от какой-то еды прямо на тротуар») себе и другим под ноги. «Ещё один признак загнивания общества, предсказанный вашей психоисторией, профессор Селдон, — отметил Пальвер.» Это не такое уж большое преувеличение (есть в этой сцене некоторая доля юмора), ведь и в самом деле, когда человек начинает ходить под себя, это означает, что наступила стадия маразма, и когда видишь, какое огромное количество людей вынуждает тебя таким манером жить на помойке, становится не по себе.

Удивило же меня то, что при праздновании 60-ти летнего юбилея Селдона, он должен (Дорс напоминает ему об этом) после банкета произнести речь. Невозможно представить, что даже в далёком будущем юбиляр будет обращаться к гостям не до банкета (на трезвую голову), а после. Но, может быть, так проходили банкеты там, где работал профессор Азимов?

В заключение одно общее замечание. В этой дилогии изображён мир, сконструированный Автором довольно таки тщательно в части его общественного устройства, но совершенно поверхностно, даже примитивно, во всём, что касается техники и технологии. Иногда кажется, что к концу жизни Азимов сменил свою научную специализацию и превратился в чистого гуманитария.

*) Эта книга — удивительный образец научно-технического примитива. Она работает как современный планшет, но имеет какое-то количество страниц (книга не толстая), которые надо переворачивать (!). Строки ползут сверху вниз, можно ли их остановить, неизвестно (Автор не сообщает), так что читать приходится снизу вверх. Видимо, это особенность микогенской культуры. Предки микогенцев жили в далёком прошлом на планете Аврора, о которой даются некоторые сведения в завершающей дилогии цикла.

**) Об этом виде транспорта Автор даёт более чем туманное представление, сначала говоря (в разговоре Гэри и Челвика), что его вагоны едут по рельсам, и почти сразу же заявляя, что принцип их перемещения электромагнитный. Может быть, это результат трудов переводчика.

С экспрессом связан и один крупный ляп. Селдон и Дорс в первый раз едут в Биллиботтон на экспрессе. В последствии надобность в нём как-то незаметно отпадает, а когда полиция пытается арестовать новых друзей Рейча (это настоящий дальский Гаврош), который наблюдает за их домом, он за 15 минут успевает не только сбегать в Биллиботтон и вернуться обратно, но и собрать там команду единомышленников, не боящихся столкновения с полицией. Такое впечатление, что Автор забыл о расстоянии до этого неблагополучного района.

***) Утверждение императорского садовника Грубера, что площадь парка почти пять тысяч квадратных километров, не заслуживает доверия.

****) В связи с куполами короткое замечание по технике защиты покрытия планеты от землетрясений. Это уже полная ахинея, если принять во внимание вес купола и громадную сеть туннелей, соединяющих купола между собой.

Произведения, подобные этому, я называю зверскими триллерами. К сожалению, Дойл, как и По («Убийства на улице Морг») зверюгана своего выдумал. Бразильская пума достигает максимальной длины 1,6 метра, а кот из рассказа чуть не вдвое больше, действительно размером с тигра (почти 11 футов). Чёрный леопард, называемый пантерой, в Южной Америке не водится. Другие вещи Дойла из этого разряда («Пёстрая лента»*, «Собака Баскервилей») сшиты гораздо крепче, если можно так выразиться, т.е. не расползаются по швам при малейшей попытке их анализа.

Недоверие сразу вызывает промежуток времени, которое провёл ГГ в клетке, истекая кровью. Через два часа любой человек, получивший такую рану, умер бы, не приходя в сознание, от потери крови. Маршалл не сделал ничего для предотвращения своей смерти. «Слишком изуродованный, чтобы двигаться, и слишком ослабевший, чтобы испытывать страх, я лежал ни жив ни мёртв...». В этой фразе фальшива как первая её часть — крупная рваная рана икроножной мышцы не позволяет говорить о какой-либо изуродованности и вполне позволяет двигаться, так и вторая — он не сразу настолько ослабел, чтобы не испытывать страх, а не испытывал страха просто потому, что лежал уже по другую сторону решётки. Слабость — естественное следствие только что пережитого сильнейшего стресса, но при виде серьёзного кровотечения человек преодолеет слабость, понимая, к чему идёт дело, и наложит на ногу жгут и повязку из своего нательного белья. Может быть права жена Эверарда, обозвавшая Маршалла дураком, хотя и нет оснований считать глупостью обыкновенное доверие к богатому близкому родственнику? Нет, конечно; очевидно, что Маршалл не дурак, просто у этого высокородного нищего бездельника слабый характер и большой дефицит силы воли.

Наконец, последний штрих в этой «картине маслом», заставивший меня отказаться от скидки на славу и популярность одного из лучших новеллистов мира — это незнание** им того известнейшего факта, что все представители (выдуманные тоже) семейства кошачьих прекрасно видят в темноте.

Не позволительно хорошему писателю держать читателя за наивного простака. Интрига в рассказе хороша, но только не чувствуется уважения к читателю.

*) Змеи, как известно, очень хорошо ползают по тонким веткам, лианам и всяким прочим свисающим шнурам.

**) В незнание опять же я не верю. Здесь трудно понять, кто этого не знает, — Автор или его герой. Всё-таки, скорее всего, герой, человек явно не большого ума («занятия мои сводились к голубиной охоте да игре в поло...»). Но, трудно поверить в то, что его добродушный и жизнерадостный папаша не дал сыну хотя бы начального образования.

Идея, лежащая в основе этой повести, интересна, и я не могу припомнить что-то похожее среди известных мне н/ф произведений. Возможно, потому, что не так уж много их мне известно. Конечно, это не ново — научное открытие, которое должно послужить для блага человека, приводит к началу конца света. Но конкретное исполнение! Тут у Автора, похоже, приоритет. Оригинальное Второе пришествие, когда мессия не один, а их целая бригада, причём только один из них стопроцентный еврей (его мать еврейка), и вес его при рождении 4100 г., что значительно больше, чем у пяти его братьев по Отцу, каждый из которых весит 3550 г. Очевидно, он будет Бригадиром и это вселяет некоторую надежду на благополучный исход начинающейся катавасии для человечества.

Вообще, всё было бы не так уж плохо, если бы не масса нелепостей, нагромождаемых Автором в последних главах. Почему, например, эти грудные младенцы решили накормить население Африки? Как-то узнали, что там плохо с питанием? Но не лучше ли африканцев кормить падающей с небес рыбой, а голодные районы Азии посыпать манной? А ещё лучше тем и другим дать и то и другое. Ни на игры, ни на сознательную деятельность это не похоже. А похоже на плохо продуманный сюжет. Ведь одновременно с манной и рыбой цунами уносят плодородные земли с побережий (вместе с местными жителями), оставляя на их месте песок с золотыми раковинами. Так есть стремление облегчить жизнь людям или нет его? Да ещё полчища крыс, оставляющих за собой пустые дома и обглоданные трупы, тучи слепней (или оводов, так называются у нас больно жалящие мухи) в пригородах и полчища комаров в городах.

Это всё ещё не так странно, как изменения в Космосе, не говоря уже о Луне. Пришествие состоялось на Землю, а то, что «небо манило и пугало новыми звёздами, которые открывались глазам астрономов ежедневно...», разве не является полным бредом даже в придуманной Автором системе фантастических координат. Картина звёздного неба, нарисованная всего лишь одной строкой, означает ведь не что иное, как прекращение расширения Вселенной и начало её сжатия. Сомневаюсь, что сам С. Синякин понимает, что он написал. Ну зачем Демиургам, пришедшим наводить порядок на Земле (в самом деле не похоже, что люди способны сделать это без посторонней помощи), начинать с разрушения всего, что создал когда-то их дедушка?

И ещё вопрос — зачем убивать людей, информированных в той или иной мере о предшествующих событиях (научных экспериментах, поисках Чаши Грааля и т. п.)? Глупо, это можно и отложить, а пока поиграть в пускание пузырей. А так взяли да и убили Примуса, оставив сиротой ещё не родившегося его ребёнка. Игрушку нашли; куда дед-то смотрит в конце концов, раз уж Сына распяли (обидели и не простил?) и он, находясь на небе, вмешиваться не желает? Даже кровь Иисуса в Чаше с необычными психофизическими свойствами её ДНК представляется меньшей ерундой, чем всё перечисленное выше. Кроме разве что приставки психо в слове психофизический, абсолютно невозможной по отношению к химической молекуле, пусть и очень большой. Это тоже не лезет ни в какие ворота.

Или вот такая игра Младенцев Медника. Сирийцы научились ходить по воде. Как-то малыши различают сирийцев и ливанцев, или сирийцев и турок, или сирийцев и евреев, все ведь живут на побережье Средиземного моря, причём, биологический отец малышей отнюдь не сириец. Так почему же благодать снизошла именно на этот народ? Может быть Автор что-то в истории напутал? Но ведь евреи распяли Отца. Да, но это были плохие парни и их было меньшинство. Вот подрастут младенцы и сирийцы, ходящие по воде, неожиданно утонут.

И, наконец, полная чушь с ударом молнии в предплечье президента Евросоюза. А почему не в Генсека НАТО, эти куда противнее? Президент лег в больницу, ладно, но зачем подал в отставку? Вероятно, испугался, что следующий раз получит в лоб, а надпись будет ещё похлеще. Этот стёб мне совсем не нравится.

Таково моё пояснение к поставленной за повесть оценке, пожалуй, немного завышенной.

Основой нижеследующего является книга из серии «Золотая коллекция фантастики» «Академия и Земля». Завершающая дилогия цикла. М. Эксмо, 2014.

Роман «Академия и Земля» начинается с предисловия Азимова, названного «История Академии». Заканчивается предисловие так: «...«Академия и Земля»... начинается в тот самый момент, когда кончается «Край Академии». Вы можете освежить свою память, заглянув в неё, но это не обязательно. «Академия и Земля» — самостоятельное произведение.» Более чем неожиданно здесь то, что в книге, где это напечатано, нет романа «Край Академии» (!). А есть в ней роман «Академия на краю гибели». Думаю, что это следствие недобросовестности сотрудников издательства Эксмо. Вторая неожиданность это утверждение Азимова, что второй роман самостоятельное произведение. Ведь читать второй роман, не заглядывая в первый смог бы только человек, обладающий феноменальной памятью. Например, когда Тревайз говорит, что вернётся на Терминус, подаст в отставку из Совета и это должно сильно обрадовать мэра Бранно, то не каждый сумеет вспомнить кое-какие подробности диалога, состоявшегося более 800 страниц назад; в этом разговоре Бранно назвала Тревайза законченным идиотом и набитым дураком да ещё сообщила ему, что вполне могла бы незамедлительно его казнить. Другой пример — это разговор во втором романе между Тревайзом и Пелоратом о выступлениях Селдона в Склепе и упоминание Тревайза о фокуснике, прочитавшем текст сообщения, спрятанного в псевдотессеракт на необитаемом орбитальном спутнике. Тут уж и возврат к первому роману не поможет, но заглядывать всё равно приходится, чтобы проверить, на пропустил ли чего-нибудь. Так что ни о какой самостоятельности второго романа не может быть и речи. О самостоятельности второго романа не говорит даже то, что в нём Джен Пелорат на протяжении первых восемнадцати глав откликается на имя Дженов и только в 24-й главе опять превращается в Джена. А в главе 20 как чёрт из табакерки выскакивает некий Тендцобаль, адепт второго Основания, что отнюдь не добавляет роману самостоятельности, а лишь возвращает читателя к вопросу о добросовестности некоторых товарищей.

Объяснить, почему Джен после посещения Геи превратился в Дженова, довольно просто — обитатели Геи с течением жизни увеличивают число слогов в своих именах. Примеры — Блиссенобиарелла, Сурановирембластриан. Связав свою жизнь с геянкой Блисс (то есть — блаженство), Пелорат добавил к своему имени один слог.* Но это простое объяснение опровергается очень скоро, когда таможенник Компореллона проверяет документы экипажа «Далёкой Звезды». Имя доктора Пелората согласно идентификационной карточке Дженов. И точка. Приходится считать, что Джен это сокращённый вариант имени и удивляться тому, что его так называют мэр Бранно и Голан Тревайз ещё в начале первого романа. А если серьёзно, так этот Дженов просто ещё один результат «плодотворной работы» тех, кто допускает, чтобы вместо «Вторая Империя» было напечатано «Вторая Академия», а это абсолютно недопустимая опечатка. В один ряд с этими людьми я ставлю и тех, кто употребляет очень показательное выражение «наиболее оптимальный»**, которое для меня является своеобразным индикатором профессионального уровня труженика т. н. изящной словесности.

Как ни старался этот «коллектив», окончательно испортить книгу им не удалось. Последним штрихом (в буквальном смысле) я считаю иллюстрацию на обложке, из которой следует, что её автор книгу или вовсе не читал, кроме описаний ГГ, или прочитал не до конца. И никто из читавших (впрочем, я сомневаюсь в наличии в издательстве таких людей) не сообщил художнику, что изображённая им ситуация не могла иметь место в книге. Но, тем не менее, работа художника очень ценна точностью изображения обоих космонавтов — Пелората и Тревайза.

Пора перейти к обсуждению сути произведения. Вся эта дилогия полна, даже переполнена неожиданностями. И самой из них неожиданной стала для меня встреча со старым приятелем, бывшим представителем уголовной полиции космонитов на Земле, роботом Дэниелом Оливо. Очень эффектный сюжетный ход. Возможно, этот робот есть выражение авторской концепции Господа Бога, почти всемогущего и подчиняющегося небольшому числу законов (за которыми Азимову далеко ходить не пришлось, надо было только добавить ещё один), что вынуждает его действовать методом минимальных вмешательств (знакомая читателям фантастики методика). При этом некоторые особо ответственные решения Бог не может принять без помощи человека, очевидно, потому, что в этом мире не человек — творение Бога, наоборот — Бог (Р. Дэниел Оливо) сотворён человеком.

Ещё один сюрприз с положительным знаком — это превращение скромной думлянки Нови в могучую геянку, взявшую на себя руководство «операцией» в решающем эпизоде в финале первого романа. Эту операцию долго готовил (он занимался Геей ещё в пору своего пребывания на посту государственного секретаря/премьер-министра при Клеоне I) Р. Дэниел Оливо, бывший, как выясняется опять же только на последних страницах, инициатором, я бы сказал, «всего сущего»... но пусть читатель сам узнает, как Азимову удалось замкнуть свой грандиозный цикл. В этом же эпизоде описывается компьютер «Далёкой Звезды» (сюрприз с отрицательным знаком), совершенно фантастическая машинка, выходящая по своим возможностям даже за очень широкие рамки спроектированной Азимовым фантастической действительности. Никакой компьютер, даже и созданный с помощью Геи, не может усовершенствовать конструкцию приборов, создающих защитный противоментальный экран и находящихся на другом космическом корабле. Дистанционная ментальная инженерная деятельность, мгновенно воплощаемая, как говорится, в металле — это, по выражению С. Лема, нечто совершенно «неверистичное».

За нижеследующее утверждение я поставил бы его виновнику особенно жирный минус. Кто автор этого бреда, я не могу понять без оригинального текста. Пелорат (профессор всё-таки***) говорит (стр. 619): «По последней оценке, население Галактики — что-то около десяти квадриллионов, и это, вероятно, заниженные цифры.» Около пятисот лет назад (см. Осноную Трилогию) в Галактике жило почти квинтиллион народа. Если допустить, что «последняя оценка» занижена совершенно диким образом в пять раз, тогда это означает уменьшение населения Галактики за 500 лет не менее, чем в восемнадцать (!) раз. Стало быть подавляющее большинство людей погибло. Поверить невозможно, из остального текста это не вытекает, так какой же характеристики заслуживают деятели, допустившие этот Ляп из Ляпов? К сожалению только запрещённой правилами.

Возможно, приведённое в Трилогии число квинтиллион, как раз и есть чья-то отсебятина, и тогда о численности населения Галактики говорить бессмысленно, несмотря на очень частое в цикле обращение к этому вопросу. Но зачем тогда нужны эти постоянно противоречащие друг другу цифры в текстах, переведённых одним и тем же переводчиком?

Очень высокой оценки заслуживают лекции Азимова по планетологии****, органически вставленные в повествование и сопровождающиеся показом планет-артефактов. Такова заброшенная Аврора с её стаями вечно голодных собак. Такова Альфа, где маленькое, совершенно беззащитное человечество борется за существование весьма оригинальным способом. Наконец, Солярия, жители которой — потомки космонитов, достигли огромного индивидуального могущества и живут в условиях практически неограниченной свободы и полной победы над моральными условностями. Прекрасно придуман Автором гермафродит Бандер с его огромным поместьем и армией обслуживающих его бандеровцев, от которых путешественники спаслись почти чудом.

Не менее интересны и похожие на Землю (из нашей реальности) планеты Сейшелл и Компореллон, помещённый Азимовым в систему знаменитой и часто упоминаемой фантастами звезды Эпсилон Эридана. Рассказы о жизни на этих планетах Автор сопровождает простыми и удачно подобранными подробностями, например, очень холодный Компореллон экспортирует очень вкусные консервированные ананасы.

Осталось немного, а именно, те соображения, которые вытекают из короткой реплики Дэниела (стр.914): «...прибегая лишь к косвенным воздействиям, я с большим трудом смог привести вас сюда. И при этом на некоторых этапах моей операции существовала опасность потерять вас навсегда.» Да, действительно, даже этот полувсемогущий робот-пенсионер ничего не мог противопоставить тому факту, что самый совершенный корабль Первой Академии был лишён наступательного оружия, и, что оказалось куда хуже, не был предназначен для посещения неосвоенных человеком или давно им заброшенных планет. Послать в глубокий и чреватый неожиданностями поиск корабль с негерметичным входным люком (!), лишённый средств обеззараживания скафандров (!), имеющих к тому же негерметичные шлемы (!)...Сделать это Бранно могла ведь и сознательно, очень уж не хотела эта дама возвращения Тревайза на Терминус. Сильно, однако, рисковал ВРИО Бога.

И самое последнее. Это намёк Автора на непредсказуемое будущее в заключительной фразе дилогии. Тут трудно согласиться с ним. Этот намёк подкреплён безошибочной интуицией Тревайза, но, с другой стороны, Оливо покруче Тревайза и значительно, а Фаллом предстоит стать воспитанницей и помощницей Великого робота, и это вселяет уверенность в том, что она не станет врагом Галаксии.

*) Но это всего лишь моя догадка, Автор об этом умалчивает (в имеющемся у меня переводе). Кстати, Дженовпелоратов звучало бы ещё лучше. :)

**) Здесь есть смысл привести номер страницы — 388. И ещё чуть-чуть о шедеврах перевода. Вот некоторые из них: «толстенные компьютерные дискеты»; «несдвигаемая неприязнь»; «Далёкая Звезда»..., не изнурявшая от перегрузок»; «металлическая жестокость»; упоминание о важности для «Далёкой Звезды» экономии горючего, хотя читатель уже давно знает, что этот корабль-гравилёт в горючем не нуждается.

На стр. 317 мимоходом сообщается, что в Галактике три миллиарда звёзд. Азимов не мог написать такую чушь, кто-то его существенно «дополнил».

И, наконец, специальные сдвоенные контактные линзы, позволяющие сознанию «участвовать в других фасетах Геи» (стр. 384). Об этих «фасетах» мне сказать нечего (у Геи фасеточные органы зрения?), задать вопрос, «причём здесь фасеты?», некому, но куда более странно звучит название этих очков — «партикуляры» (!). Это, партикулярные бинокуляры? Контактные линзы и партикулярность — какая связь? Кто, что и с чем здесь перепутал? Тихий ужас!

***) Профессор Пелорат специалист по мифологии, связанной с прародиной человечества Землёй. Вот что он говорит: «...есть одна старая сказка [...] там кому-то дали возможность загадать три желания, но только три. [...] Ну, и одно из трёх сбывается.» Но это настоящее открытие в фольклористике. Интересно, кто первым обнаружил такую сказку. Уж не сам ли профессор Азимов?! Прочитав за всю жизнь массу сказок разных народов, я не могу вспомнить ни одной, где из трёх загаданных (заявленных) желаний осуществляется лишь одно (интересно, какое — первое, второе или третье?).

****) Правда, именно из этих лекций читатель узнаёт, что «девяносто процентов обитаемых планет в Галактике обращается вокруг своих звёзд за период, продолжительность которого колеблется между двадцатью двумя и двадцатью шестью Стандартными Галактическими Часами.» Уверен, что этот ляп принадлежит не Азимову.

PS1. Естественным образом приходит в голову вопрос о будущем героев дилогии. С Оливо и Фаллом как будто всё ясно. Блисс вернётся на Гею, она сама об этом говорит. И она говорит, мы вернёмся. Так и будет, доктор Пелорат останется с ней до конца жизни. Что он забыл на Терминусе? Разве что редчайшую и очень дорогую книгу Гааля Дорника. А вот судьбу Голана Тревайза представить трудно, погостит, вероятно на Гее (Пелорат — единственный друг, жены и детей нет), может быть навестит министра транспорта Компореллона, а дальше что? Бесконечные странствия по Галактике? Полёт к Магеллановым Облакам? В любом случае долгих лет жизни Вам, Советник!

PS2. Интересно, что в классификаторе второго романа из 71-го проголосовавшего среди возможных сюжетных ходов пункт «сверхъестественные способности, супергерои» отметили только двое (!). Стало быть Блисс, Бандер и Фаллом, а также сверхспособности (даже для робота) Дэниела Оливо не были сочтены заслуживающими внимания. Весьма прискорбный факт.

При классификации первого романа дилогии этот пункт отмечен тремя голосами из 76-и, т.е. Блисс (и вообще вся Гея), Нови и Гендибаль (да и весь Совет Второй Академии во главе с Первым Оратором) признания не удостоились подавляющим большинством читателей.

Что касается «прогрессорства» (пункт отмечен одним человеком), то здесь оно действительно имеет место, но в таких масштабах, что этот термин, привычный для мира Стругацких, не только не приходит на ум, но и на самом деле не соответствует происходящему в цикле Азимова, где 20 тысяч лет существует один единственный прогрессор на всю Галактику, да ещё и действующий необычным образом.

Этот выдающийся рассказ оказался в моей библиотеке в двух переводах — Володарского и Антонова. Переводы практически идентичны, отличия в мелких деталях несущественны. Объяснить это легко — в рассказе буквально нет ни одного лишнего слова, он столь же лаконичен, сколь убедителен. Сам я терпеть не могу курильщиков и никогда не курил. Мне хорошо знакомо удовольствие от пребывания в десятиметровой комнате, где сидят и стоят человек 25 и почти все курят, — одно из ярких воспоминаний о службе на Северном Флоте. Читал и жалел, что дистанция между реализмом и сюрреализмом непреодолима. Типичный ведь сюр*, тут и комната с окошком, за которым другая комната, а в ней либо кролик, либо собственная жена; тут и отрезанный мизинец на руке жены приятеля; тут и трогательная забота о хорошей физической форме излеченного клиента (фирма гарантирует тем самым клиенту семейное благополучие и карьерный рост), причём, плата за взвешивание, в отличие от платы за электричество, не взимается; тут и внушительная фигура основателя корпорации, мафиозо и наркобарона по имени Морт (!) Минелли по прозвищу Трёхпалый (но это больше похоже на реализм без приставки сюр). И, наконец, завершающий мазок на этом шедевре сюрреализма — кольт 45-го калибра с глушителем, свидетельствующий о безупречной работе учреждения.

Напечатать бы этот рассказ тиражом миллионов этак 30-40 экземпляров на папиросной бумаге и бесплатно раздавать всем желающим. Это я Минздрав предупреждаю, что он плохо предупреждает.

*) Удивительный факт. В классификаторе из 197 проголосовавших на сегодняшний день сюрреализм поставил один (!). Кто пишет — реализм (??), кто — боевик (??), кто — ужасы (ну какие же это ужасы?). Но, может быть, сюрреализм появился в классификаторе на днях? Что уже само по себе сюрреализм.

ТРЕНТОР, МУЛ, ПЕРВЫЙ ОРАТОР...И ДРУГИЕ.

(номера страниц даются по изданию «Академия». Первая трилогия: Фантастические романы. М. Эксмо, 2008. (Шедевры фантастики))

Часть 1.

В общих чертах Трилогия об Академиях представляется руководством по политологии, удачно поданным под прикрытием фантастического антуража, который в целом с грехом пополам приемлем, хотя и поражает своей наивностью в некоторых частных случаях типа атомного фонарика или миниатюрной атомной морозилки для продуктов. В первой части действие развивается в политическом аспекте относительно спокойно, т.е. план Селдона выполняется, согласно прогнозам его создателя. Во второй части появляется Мул и повествование начинает напоминать хороший авантюрный роман. Ситуация выходит из под контроля, и план Селдона спасает только решительность умной и красивой женщины по имени Байта Дарелл (ищите женщину!). После этого Вторая Академия принимает все возможные и невозможные (в жертву Плану во имя великой цели приносится полсотни хороших людей) меры, чтобы исключить впредь подобные инциденты.

Самая интересная фигура Трилогии это, конечно, Мул, непримиримый враг обоих Академий. Но о нём позже. Сейчас пришло время поговорить об одной ошибке Автора, связанной со Второй Академией. Азимов настолько старательно запутывает читателя относительно места её расположения, что даже вкладывает в «уста» (это речь телепата) её шефа дезинформацию, которой в его речи ни в коем случае быть не может, потому что выступает этот т.н. Первый Оратор перед своими коллегами и соратниками на заседании Чрезвычайного Совета. Тайну должен защищать «сам ход и образ показываемых событий, представляя как бы непроницаемую маску, за которую не может заглянуть ни один человек.» (С. Лем «Чёрное и белое», сб. статей). Автор ценой прямого обмана читателя своей цели добился. До самых последних страниц невозможно догадаться, где же всё-таки прячется эта Вторая Академия, но так делать нельзя, это слишком прямолинейный и недозволенный приём.

Разговор о столице Империи Тренторе, планете-городе, имеющей много общего с Землёй из рассказа Азимова «В лето 2430 от Р.Х.» (см. мой отзыв на него), будет более длинным. Эта удивительная, существующая вопреки законам природы планета, описывается в Трилогии несколько раз. Читатель оказывается на Тренторе на первых же страницах вместе с молодым психоисториком по имени Гааль Дорник, который нигде в книге больше не упоминается, что очень странно, т. к. ему суждено стать биографом великого Селдона. Агент Комитета Общественного Спасения (очевидно, на Тренторе идёт непростая политическая жизнь), который следит за Гаалем, рассказывает ему следующее: «Трентор — айсберг. Его подземная часть прорыта на милю вглубь. [...] Он под дно бывшего океана уходит на несколько миль.» Интересно сопоставить это описание Трентора времён расцвета с его описанием времён упадка. Вот каким стал Трентор всего через 100 лет и 700 страниц. «Те, кому удалось выжить здесь, разорвали металлическую оболочку планеты и стали торговать этим металлом, получая взамен зерно и скот. Земля, тысячелетиями не видевшая солнца, не дышавшая воздухом, снова открылась, и планета вернулась к первозданным временам. На открытых участках почвы, где велось примитивное земледелие, Трентор, казалось, начисто забыл о своём великом, закованном в непроницаемую броню прошлом.»* Если предположить, что роль переводчика не доходила до причинения оригиналу откровенного вреда, то возникает впечатление, что уже примерно в середине повествования (а к концу и подавно) Автор начисто забыл о написанном в начале. Какая земля, какая почва, если всё прорыто на милю?? А когда рыли, куда девали миллиарды кубометров земной (тренторианской) коры? В космос что ли выбросили вместе с почвой и её многочисленной биомассой? А слой почвы всего-то метр (максимум полтора) и нигде в космосе это не может быть по другому, знающим биологию это ясно, как простая гамма (опять обращаюсь к С. Лему, который был неплохо знаком с творчеством Азимова. В монографии «Фантастика и футурология» Лем пишет: «...Азимов, биохимик по образованию, решительно ампутирует у себя профессиональные сведения, создавая научно-фантастические произведения даже о биологических феноменах...»). Автор может иногда пренебрегать пустяками ради главного, но здесь-то главное и пустяк определённо перепутаны.**

Здесь же сообщается, что планета-город была населена «четырьмя сотнями миллиардов администраторов.» В самом начале Трилогии Азимов цитирует Галактическую Энциклопедию (им же, естественно, и написанную). Там число жителей столицы определено в 40 миллиардов (столько же на стр. 31), но из главы 9 второго романа читатель узнаёт, что на Тренторе живёт 40 миллионов людей, которые ничего не дают Империи взамен (в смысле за то, что Империя их кормит). Каждый день они «занимались одним и тем же: распутывали мириады нитей, ведущих к Верховному Правительству.» Последняя цифра явная опечатка, при такой численности населения планета казалась бы пустой. Но 400 млрд. кажется многовато для чисто бюрократического мира. Читатель, которому таким образом даётся право самому выбирать, сколько же народа живёт на планете (своеобразное сотворчество), выберет, скорее всего, цифру из Энциклопедии, как источника более других заслуживающего доверия :). Но и эта цифра кажется несуразно большой, ведь есть же автоматы, стационарные позитронные роботы, придуманные автором гораздо раньше, чем был написан цикл об Академии. И эти роботы конечно облегчают труд гос. служащих, на стр. 709 прямо говорится о диспетчерских компьютерах космопорта.

Итак, 40 млрд. обслуживают почти квинтиллион населения Империи. И как же они справляются? Есть два очень характерных эпизода, где Азимов остроумно демонстрирует причину такого огромного количества не создающих материальные ценности людей.

Эпизод первый. Прибытие в столицу Дьюсема Барра и Латана Деверса. «Для начала их остановили на подлёте к Трентору, где они должны были ответить на первую из ста последующих анкет. Они прошли сотни перекрёстных обследований, тестирование, характерологическое обследование, позднее продублированное; корабль был сфотографирован, обыскан на предмет наличия контрабанды, была уплачена иммиграционная такса, и, наконец, их попросили предъявить паспорта и визы.» Если это не очередная подстава переводчика, то перед нами поразительная, похожая на анекдот, картина. Куча процедур и в конце всего то, с чего нормально функционирующая система начинает — просьба предъявить документы.

Эпизод второй. К т. н. Председателю Комиссии по Внутренним Делам (это на самом деле лейтенант полиции) посетителей, подозреваемых в шпионаже, допускают, не отобрав у них оружие. В результате переговоров лейтенант теряет голову вместе с верхней половиной туловища, а посетители уходят через потайную (!) дверь и успевают добежать до космопорта и улететь.

*) В конце второго романа Трилогии, через 50 лет после конца Трентора, как столицы, на нём уже есть фермеры. И те, кто прилетает за металлом, расширяют тем самым посевные площади. В моей книге — стр.490.

**) Несколько раз упомянуто в книге о существовании на Тренторе императорского дворца с парком площадью 100 кв. миль (причём форма участка земли очень странная — 50 миль на 2 в ширину), «утопавших в цветах и зелени — маленького островка в стальном океане.» Но деревня и пшеничные поля — в другом месте.

Часть 2.

Оба эпизода служат ярким свидетельством бестолковости (причём бестолковости невероятной, не укладывающейся в голове, это настоящий сумасшедший дом) в организации работы даже важнейших служб Трентора. Очевидно, что такое глубокое забюрокрачивание, такая запущенная раковая опухоль на теле огромного государства, не могло не привести рано или поздно к его гибели и Гэри Селдон не мог этого не учесть. Должны это учитывать и мы в нашей реальности.

Несколько слов о переводе. Много писать не буду, картина очень неприглядная. Встречаются такие слова и словосочетания, которые мне доселе никогда не попадались. «Диктатория» вместо диктатура. «Отчаянное отодвигание», «напичкивание»* (транспортного средства предметами), «гулко повторил» (приветствие повторил), «медленно — даже замедленно» (повернул регулятор), «пейзаж окрестностей», «огромные защитные поля — целые здания» и т. п. Есть такие ошибки перевода, которые невозможно здесь показать, т. к. они становятся заметными только в контексте. Есть и более явные ляпсусы. Вот парочка таких. «Следует развивать, культивировать наивность, сознание собственной стеснительности, которая не позволяет ничего скрывать от собеседника.» (стр.639) Такая вот стеснительность наоборот. И ещё. «Горова освободили на тридцатый день, и его место заняли пятьсот фунтов чистейшего золота.» Торговец и агент Академии Горов сидел в тюрьме. Зачем помещать в тюремную камеру такую уйму золота? Понятно, что имел в виду переводчик, но...тщательнЕе надо работать. Мне показалось, что переводчик Сосновская либо не любит свою работу, либо с презрением относится к фантастике и банально зарабатывает деньги. Но довольно о грустном.

Хочется сказать и о торговцах, которых Автор возносит на недосягаемую высоту. Они в Трилогии стоят всего на ступеньку ниже ораторов Второй Академии, чуть ли не волшебников. Торговцы исключительно и многогранно талантливые люди. Лиммар Пониетс на чужой планете своими руками переделывает камеру для облучения пищи (по нашему микроволновку) в трансмутатор — прибор, превращающий железо в золото. Правда, долго этот прибор не протянет (сделан столь же мастерски, как лодочный мотор в очень популярном фильме «Пираты двадцатого века»), но цель достигнута — установлены торговые отношения с периферийным варварским государством. Через много страниц выясняется, что в Империи имеют хождение (наряду с пластиковыми кредитками) иридиевые монеты — мелочь, за несколько монет можно купить газету. Очевидно, что это и есть эффект от усовершенствования того самого трансмутатора (теперь он работает на более мощном источнике питания, чем т.н. атомный генератор**). Так что металлы этой группы ценность свою потеряли (можно ведь настроить трансмутатор и на родий, и на палладий, и на платину, иридий просто гораздо твёрже платины и на него совершенно не действует даже царская водка). Но чем же в Империи обеспечиваются кредитки? Автор умалчивает об этом, тут фантазии не хватило. И это не упрёк, ни у кого бы не хватило в таком случае. Автор вырыл для имперской экономики яму галактического масштаба. Было ли это немаловажное обстоятельство предусмотрено планом Селдона, остаётся неизвестным.

Вот только теперь удалось добраться до Мула. Прослеживается очевидная параллель не только Мула и Квазимодо (из-за его любви к Байте), но, что гораздо важнее между Мулом и современными мулами (чаще всего они пишутся с удвоенным Л, и вот тут-то вспоминается бен Ладен), для которых «разум человека — как циферблат, стрелки на котором показывают на доминирующую эмоцию.» Мул способен проникать в чужое сознание, поворачивать стрелки в нужном направлении и удерживать их в новом положении, для чего ему нужно пообщаться с человеком лишь однажды, после чего тот навсегда остаётся с повёрнутыми мозгами. К счастью, бен Ладены могут только мечтать о таком могуществе, а пока вынуждены использовать очень дорогостоящие методы обработки людей, такие, как воспитание, обучение и пропаганда. Так Азимов в начале пятидесятых годов в фантастическом виде изобразил как то, что уже неоднократно происходило в истории раньше, так и то, что происходит сейчас на наших глазах — появление всяких там шахидов и прочего человеческого мусора, кое-где собранного в т.н. националистические батальоны и различного толка секты. Жаль, что на земле при избыточном количестве Первых Академий нет ни одной Второй.

Или есть? «Но пока они ничего не предприняли!» [Это говорит Байта Дарелл]

«Откуда ты знаешь, что не предприняли?» [Вопрос задаёт Эблинг Мис, стр.510] — Подумав, Байта согласилась: «Не знаю...».

*) Слово это очень редко встречается в литературе. Оно есть, например, в рассказе В. Шукшина «Космос, нервная система и шмат сала» (речь идёт о кормлении свиньи). В словаре Даля его нет (у меня иллюстрированный Даль), в «Современном толковом Словаре русского языка» под редакцией д.ф.н. С. А. Кузнецова есть только «напичкать» и «напичкаться». В переводах научной фантастики такие слова лучше не использовать, если там не описывается какая-либо совсем уж специфическая ситуация.

**) Трудно сказать, кто придумал это словосочетание, Автор или переводчик. В книге встречается и слово реактор, но только один раз.

Заключение.

1. Об одной неточности в Галактической Энциклопедии.

На стр. 13 ГЭ сообщает, что «планета Трентор была пренаселена до крайности.» Так ли это? Империя объединяет около 25 млн. обитаемых миров (стр. 8), на которых проживает почти квинтиллион человек. Это заявление компетентного человека — судьи, представляющего тренторский Комитет Общественного Спасения.

При такой численности население может и ещё подрасти за очень короткий срок. Поэтому можно принять с достаточной точностью, что население Империи, составляет 10 в восемнадцатой степени человек. При этом средняя численность населения одной планеты как раз и получается равной сорока миллиардам, так что называть Трентор до крайности перенаселённой планетой нет оснований. Что же, и в Энциклопедиях бывают ошибки.

2. О летоисчислении в Империи и о состоянии её науки.

Чтобы огромная Галактика могла жить по единому календарю и чтобы можно было как-то сравнивать возраст людей, живущих в разных мирах, в Империи принят т. н. Стандартный Межгалактический Год, в основу которого положен промежуток времени, затрачиваемый светом на прохождение 299766* километров (в книге опечатка, это число уменьшено в 1000 раз). Этот промежуток называется секундой. СМГ состоит из 365 так называемых дней (Межгалактический Стандартный День), каждый из которых состоит из 86400 секунд. Откуда взялись эти цифры, никто точно не знает. «Некоторые, правда, считают, что все эти цифры связаны с данными о периодах вращения вокруг своей оси и вокруг Солнца той единственной планеты, что была первородиной человечества.» С тех пор прошло ок. 50 тысяч лет, и Земля забыта напрочь.** Это я к тому, что именно с этим вопросом связана тонкая насмешка Азимова над так называемыми учёными далёкого будущего (на самом деле, конечно, над современными ему придурками).

Эти «учёные» ищут ответ на «основной вопрос» (т. е. вопрос о происхождении человечества) проводя археологические раскопки, в частности некто Ламет считает, что «археологические находки на 3-й планете системы Арктура неопровержимо доказывают, что человечество проживало там в докосмическую эру.» Кроме Арктура кандидатами на прародину человечества являются Сириус, Солнце и Альфа Центавра. Никто не догадывается (за сотни лет) решить «основной вопрос» наиболее очевидным способом, измерив нужные характеристики подозреваемых планет, и копать потом сколько душе угодно.

Всё дело тут в том, что членам обоих Академий не до этого, и среди них нет археологов, как-то пренебрёг Селдон этой дисциплиной***.

Ну, вот и всё. Думаю, что найдутся люди, которым мои наблюдения покажутся заслуживающими внимания. Оценку Трилогии ставлю самую высокую, т. к. уверен, что в оригинале она заметно выиграла бы (выигрывает) по сравнению с этим, прости, Господи, переводом. Да и вообще такому писателю и просветителю, как Азимов я готов простить многое. На очереди у меня заключительная дилогия «Академия и Земля» в серии «Золотая коллекция фантастики», к сожалению под «редакцией» (или редукцией) того же переводчика.

*) В моём справочнике по всему на свете С = 2,99792458 х 10 в восьмой степени метров в секунду.

**) Однако, народное восстание называют Жакерией (это уж, надеюсь, не отсебятина переводчика). Очень любопытный историко-фантастический феномен.

***) И только в самом конце завершающей дилогии цикла выясняется, что положение, сложившееся в науке вокруг «основного вопроса», возникло не само собой. К этому привело воздействие на обе Академии некоей третьей очень могущественной силы, до самого финала остававшейся за кулисами.

«Если же завтра волны Уэби / В рёв свой возьмут мой предсмертный вздох, / Мёртвый увижу, как в бледном небе / С огненным чёрный борется бог.»

Николай Гумилёв «Африканская ночь»

Поэтический гений Николая Гумилёва отбрасывает почти непроницаемую тень на Гумилёва-путешественника. Поэтому, вероятно, мало кто читает его путевые заметки. А читать их стоит. Африканский путевой дневник содержит его записи о подготовке и начальном этапе путешествия в Абиссинию, которое НСГ и его племянник Н. Л. Сверчков (Коля маленький) совершили летом 1913 года. Это именно та командировка, в которую Гумилёв выехал из Петербурга будучи больным с температурой более 40 градусов. Дневник содержит множество ярких картин жизни в различных населённых пунктах этого длинного маршрута, начиная от Одессы* и Константинополя и кончая абиссинским Хараром. Самое интересное в данную публикацию не вошло, и о дальнейших приключениях двух мужественных Николаев можно прочитать в книге Владимира Полушина «Николай Гумилёв. Жизнь расстрелянного поэта». Там же приводятся некоторые любопытные документы, связанные с подготовкой этого путешествия, закончившегося в сентябре 1913 года в Петербурге сдачей Николаем Степановичем собранных им коллекций в Музей антропологии и этнографии.

Дневник очень легко читается; обычно такого рода путевые записки читать тяжело из-за очевидного отсутствия у их авторов литературных способностей. Здесь же чувствуется талант Автора. Интересно всё, но особенно сильное впечатление оставляет описание поимки акулы в Красном море и суда в городке Дире-Дауа.

За строками дневника возникает образ их Автора, образ, надо сказать, довольно таки противоречивый. С одной стороны он делает то, что должен делать учёный-этнограф и географ. С другой же стороны этот необыкновенный человек не может долго прожить, не испытывая себя на прочность. Он рискует жизнью тогда, когда в этом нет абсолютно никакой необходимости, просто из любви к искусству. Вот характерный эпизод, который, по понятным причинам в дневник не вошёл. Сестра Николая Степановича Шура, скорее всего, со слов Коли Сверчкова, записала следующее: «...подошли они к реке Уэби. Вместо моста была устроена переправа таким образом: на одном берегу и на противоположном росли два дерева, между ними был протянут канат, на котором висела корзина. В неё могли поместиться три человека и, перебирая канат руками, двигать корзину к берегу. Н. С. очень понравилось такое оригинальное устройство. Заметив, что деревья подгнили или [вероятно, опечатка; должно быть «и» вместо «или» — mr_logika] корни расшатались, он начал сильно раскачивать корзину, рискуя ежеминутно упасть в реку, кишащую крокодилами. Действительно, едва они вылезли из корзинки, как одно дерево упало и канат оборвался.»

Таким вот исследователем был этот Георгиевский и Станислава 3-й степени с мечами и бантом кавалер и автор термина «акмеизм».

*) Приведу без комментариев запись Гумилёва об Одессе, которую он почему-то зачеркнул.

«Несомненно, в Одессе много безукоризненно порядочных, даже в северном смысле слова, людей. Но не они задают общий тон. На разлагающемся трупе Востока завелись маленькие юркие червячки, за которыми будущее. Их имена — Порт-Саид, Смирна, Одесса.»

Трудно писать об этой уникальной книге. Наиболее адекватная реакция на неё — минута молчания. Ничего подобного о войне и армии мне читать не приходилось. Ну, близко поставил бы Астафьева «Прокляты и убиты» и «Дневник 1941 — 1946» Гельфанда. Но роман Богомолова не менее, чем на треть состоит из документов и это резко выводит его вперёд, т. к. у читателя возникает ощущение присутствия в центре огромной панорамы, не сравнимой с Бородинской или Севастопольской. Причём, после прочтения многих документов романа читать дальше становится невозможно и долго сидишь без движения, бессмысленно уставившись в одну точку.

Вот примеры.

1. Письмо и. о. командира 10-го ОШБ майора Назарова

10 мая 1945 г.

Военному комиссару г. Гаврилово-Посад

Прошу срочно возвратить извещение о смерти, высланное нами ошибочно 4.5.45 г. ... на якобы погибшего в боях 30.4.45 г. северо-западнее Берлина рядового Шахова Семёна Васильевича для объявления его жене Шаховой Лидии Константиновне, проживающей по адресу: Ивановская обл., г. Гаврилово-Посад, ул. Советская, д. 21.

Как выяснилось только сейчас, Шахов С. В. не погиб..., а был ранен и отправлен в тыловой госпиталь. Дальнейшая его судьба нам неизвестна и никакими данными о его смерти мы не располагаем.

Прошу высланное ошибочно извещение о гибели ... считать недействительным и возвратить его без промедления.

Ответ Военного комиссара

Высланное Вами ошибочно извещение ... о гибели рядового Шахова С.В. было получено военкоматом 12 мая и 14 мая вручено его жене Шаховой Л. К.

Спустя четверо суток, 18 мая, гр-ка Шахова в результате нервного потрясения по малодушию покончила жизнь самоубийством.

Для сведения сообщаю, что 23 мая в её адрес пришло письмо от самого Шахова С.В., который после ранения был эвакуирован в тыл и находится на излечении в госпитале в гор. Саратове.

Ошибочно высланное Вами извещение ... возвращаю.

2. Запрос Военного коменданта г. Острув подполковника Симонова

17.06.45 г.

Коменданту лагеря №207

Прошу сообщить, когда будут высланы бойцы, которых обещал направить Ваш представитель старший лейтенант Федотов за одной репатрианткой Дёмкиной. Она не может ходить, на ней практиковались немцы, и она сейчас находится в доме престарелых в г. Острув вместе с немцами. Сама она родом из Одессы, имеет там семью. Муж был у неё партизаном, а двое детей остались в Одессе с её матерью. Письмо Дёмкиной прилагаю.

«Началнику лагеря непатриантов

Продводителю комиссии

Простите если обращаюс к Вам лично с моей прозбой но я не имею другого выхода. А дело в том я нижеподписанная гражданка СССР постоянная жителница гор. Одесси перевезена в Германию в 1944 г. после того когда надо мной были сделаны опиты в одеском лазарети. Для немецких врачей я была крольиком. Теперь ноги мои недействуют и я не могу самостоятелно ходить.

Я нахожус в доми для немецких старцев они уже вышли из ума. Болше руских здес нет я лежу без любой помощи. Даже еду у меня отнимает соседняя старуха. Хотя я говорила здешним военым с прозбой отправить меня к Вам в лагер но ничего не сделали.

Двое мои дети остались в Одесси у моей матери и я желаю скорей вернутся к ним. Как я уже заметила коменданту я жена руского партизана Дёмкина Алексея Петровича повешеного немцами. Меня 31 год и перевезена в Германию насилно после опита. Прошу уважить мою прозбу и забрать меня в лагер и в СССР.

Дёмкина Эмиля Багданавна подлежащая в СССР Мой адрес Город Острув, ул Партизанская 8, Немецкий дом старцев»

Потрясающая и беспрецедентная книга. Я уже упоминал об эффекте гигантской панорамы. Возникает ощущение огромного Арканара, но не такого как в книге Стругацких, а того Арканара*, что показан в фильме Германа, т. е. ещё более страшного. В каком ужасающем средневековье жил народ, сражаясь с другим Арканаром под лозунгом «Всё для фронта!». А победили всего лишь по трём причинам: намного большей площади, значительного превосходства в населении и не сразу заметной, но многое определившей разницы в степени человекообразности правящей верхушки.

Прочитать эту книгу должен каждый, кто хочет понять, чем была эта война для нашего народа и Армии и какова была цена Победы. Цифры мы знаем, а что они скрывают — далеко не всегда.

*) Арканар приходит в голову ещё и потому, что не показанная в книге другая половина страны-лагеря существует одновременно со всем, что есть в книге. Читатель-то знает, что примерно в тот же исторический период, когда одни штурмовали линию Маннергейма, Кенигсберг или Берлин, другие других, таких же, как те одни, топили в баржах (в нужниках масштабы не позволяли) и расстреливали вагонами.

PS. В классификаторе я отметил пункт «контакт». На всякий случай поясняю, что имеется в виду контакт советских оккупационных войск в Германии с местными жителями. Контакты в научной фантастике скромно стоят в углу.

В фантастике несчётное количество раз использовался (и продолжает использоваться) сказочный сюжет с расколдовыванием прекрасной принцессы. Принцу приходится иногда нелегко, т. к. мешают драконы или другие чудовища (или артефакты), её охраняющие. В этой повести Фармера в роли такого дракона выступает отец «принцессы». Поджанр этого, очень характерного для Фармера произведения, я определил бы как ксенобиологический детектив. Довольно сложная научная основа сюжета как всегда тщательно продумана Автором и изложена предельно доходчиво, и читаются эти страницы даже с большим интересом, чем всё остальное. Но надо всегда учитывать поправку на переводчика*. Врач (и по совместительству «прекрасный принц») в повести берёт на себя ещё и функцию сыщика, что только добавляет сюжету остроты. В конце, после массы напряжённых эпизодов и огромного количества специальной информации, читатель может уже и не вспомнить, что только невосприимчивость доктора Галерса к ужасному запаху дохлой рыбы позволила ему ввязаться в трудную схватку и довести её до победы.

Астрономические детали повести более-менее истине соответствуют. Но, если уж название Беты Скорпиона Автором приведено, так почему бы не упомянуть Принцепс — название Дельты Волопаса? Ну и расстояние от Солнца до Дельты в повести 85 св. лет. По современным данным оно равно 117-и св. годам, но может быть в середине прошлого века (повесть написана в 1953 году) оно ещё не было известно с достаточной точностью.

Три отзыва (в сумме 4,5 строчки!) на эту очень интересную вещь столь знаменитого писателя, мягко говоря, шокируют. Зачем писать, если нечего сказать, я, конечно, догадываюсь, но читать такое скучно.

*) В моём сборнике «Плоть» (перевод А. Кона) надпочечники почему-то названы «спинной адреналиновой железой», выделяющей гормон эпинефрин. Трудно поверить, что закавыченные слова принадлежат Фармеру, ни один медик так не скажет, а без консультаций со специалистом (а Фармер филолог) в таких случаях работать рискованно. Что касается эпинефрина, так это всего лишь синтетический адреналин, продающийся в аптеке.

PS. В классификаторе я отнёс эту повесть к твёрдой фантастике из-за её, главным образом, естественно-научного содержания, но надо признать, что гуманитарная (мягкая) фантастика здесь присутствует. Почему предпочтение мягкой разновидности было практически единогласным, я не понял.