Короткое вступление перед отзывом на роман Шеймаса Дина "Чтение в темноте" неожиданно превратилось в полновесное эссе, поэтому пост о романе будет чуть позже.

_

Лет десять назад, когда я читал Хайнлайна, потихоньку подбирался к Шекли и Саймаку, и даже шесть лет назад, когда я уже попробовал на зуб Сэллинджера, Сартра или, например, Маркеса — я еще совсем не задумывался о Мифе. Как категория он еще не существовал в моем сознании. Нет, конечно же, я читал школьником мифы древней Греции, русские былины, позже пробовал взяться за Библию, — но ни о каком Мифе я не помышлял, вместе эти произведения духовной культуры не связывал. Однако, так стало получаться, что вот уже несколько последних лет, Миф в той или иной форме оказывается передо мной снова и снова. И, хотя полновесных литературоведческих и философских работ о мифомышлении я не читал (пока), определенное понимание у меня сформировалось. Миф занял прочное положение среди других привычных категорий — жизнь, воспоминания, правда, фантазия...

Итак Миф — [сказание, передающее представления людей о мире] является первоосновой литературы вообще. В тот момент, когда научная картина мира вытеснила мифическую, когда рацио стало преобладать над стихиями и духами, именно литература вобрала в себя мифологию полностью, не отбрасывая ничего и не вычеркивая. С тех пор в литературе происходит возрождение того или иного мифа в реалиях нового времени. Причем, происходить это может как сугубо развлекательно (яркий пример — переиначивание греческих мифов у Олди), так и глубоко — психологически, философски, эстетически (Джойс, Сартр, Рансмайр). Тот же процесс происходил в древние времена — ни для кого не секрет, что Мифы разных народов имеют общие эпизоды — Потоп, падение Башни. А образ Христа — это ли не инкарнация мифа о Прометее?

Миф никогда не бывает сам по себе, мифы разных народов образуют законченные системы, призванные полностью описать окружающий человека мир. С другой стороны, отдельные мифы охватывают краткие эпизоды — назовем их события — рождение или смерть, победу или поражение, возвышение или падение, встречу или расставание, путешествие или возвращение. Таким образом, любая мифология [древнешумерская, ассирийская, греческая, христианская] включает в себя — все множество событий, которые могут произойти в жизни отдельного человека или жизни группы таких людей. Для чего?

Во-первых, миф — это иррацио. Первой из наследниц мифологии является поэзия, и ее иррациональная составляющая — лирика. Вот, что относят к характерным чертам мифологии:

цитата

произвольное (алогичное) соединение сюжетов и тождественность означающего и означаемого, персонификация явлений природы, зооморфизм

Но не этот ли спектр методов — основа поэзии, с ее аллегориями, метафорами, метонимиями и пр.? В основе любой метафоры — соединение несоединяемого, по второму диалектическому принципу, алогичность, противоречивость, иррациональность — принципиальная невозможность разложить в логически тождественную цепочку определений. Но именно к этой иррациональности от начала времен до наших дней человек мучительно стремится — об этом свидетельствуют дошедшие до нас мифологии, позднее трансформировавшиеся в поэзию, и мистику, и фантастику, и сюрреализм, и постмодернизм и многое другое. Рационального явно недостаточно человеку для полноты жизни, поскольку сама жизнь и итог ее — смерть, по сути своей, иррациональны. И поэтому требуется Миф, который умеет связать необъяснимое, сделав его понятным, оставляя при этом необъясненным. Миф позволяет найти смысл в бессмысленном, в жизни, в смерти, в рутине дней, в жесте самопожертвования, во всем.

По большому счету, достаточно связать поездку на работу с путешествием Ясона, мытье посуды со схваткой Геракла и Гидры, — а человеческое сознание способно устанавливать такие связи — ассоциативно, иррационально, необъяснимо, — и вот человек уже живет внутри Мифа, и тогда все тревоги, все попытки и неудачи начинают обретать иной, более глубокий смысл. По сути бессмысленное существование обретает Значение. А человеческий дух обретает Место внутри Мифа. Чем является Библия, с этой точки зрения? — Полная система мифов. Человек-христианин получает возможность видеть свою жизнь внутри этой Мифической картины, совершать подвиги, жертвовать, умирать и воскресать. И когда на службе в церкви несколько сотен людей стоят со свечами и поют молитву, в мифическом понимании — происходит совсем другое, происходит рождение Спасителя, или его Воскрешение или любое другое из Мифических событий.

Возвращаясь теперь к литературе, можно отметить, что через частности — события — человеческой жизни любое произведение может быть связано с той или иной Мифологией и само является, по сути, Мифологией — через Миф о возвращении или Миф о рождении, через Миф о смерти или Миф о победе. Важно не то, с какой мифологической системой человек себя связывает, а то — что связь эта есть. Литературные памятники советских времен — по сути те же мифы о героях труда или войны, о победах, о смерти. Связывая себя мысленно с Матросовым, с Маресьевым, с Гагариным или Кожедубом, с Космодемьянской, советский человек также передавал свою жизнь Мифу взамен на Смысл своего бытия.

Мифомышление некуда не девалось, и с этим вряд ли можно спорить. Произведения "модного" магического реализма — по сути, и есть яркие воплощения современного мифомышления: "Сто лет одиночества", "Адские машины..." Картер, "Страна смеха" Кэрролла, "Маленький, большой" Краули, "Зимняя сказка" Хелприна, романы Сарамаго — все это Мифы. Говорить о современном мифотворчестве сложнее. Одно дело — оживлять старые мифы в новой реальности, другое — создавать мифы, которых до сих пор не было. Я не достаточно хорошо знаю ранние мифосистемы — от Шумера, Вавилона и Египта до древнего Китая и Индии, — чтобы утверждать, что тот или иной сюжет — является новым. Но вполне может оказаться, что Уэллс и Лем — не просто мифорассказчики, но и мифотворцы. А "Вечный воитель" Муркока — появившийся в условиях аромантизации войны — новый миф о Сизифе-воине, который не хочет воевать, и об оружии, которое убивает своего владельца.

Подводя краткий отмечу, что любой человек — живет в Мифе. Сценарии, о которых говорил Эрик Берн, — закостеневшие в поступках людей мифы. Особенно отчетливо значение Мифа встает перед человеком в попытке осознать Смерть. Всякий самоубийца должен во что-то верить — в чье-то раскаяние, в победу каких-то идеалов, в искупление, но тот сюжет, тот порядок событий о котором он думает и которого ожидает, и есть то "сказание" или миф. Равно как и человек, стоящий перед естественной смертью, что бы он ни думал — "моя душа переродится в другом человеке" или "моя душа встретится с умершими родственниками", или даже "я умру, тело станет землей, вырастет трава" — мыслит себя частью мифа, а свою будущую смерть — эпизодом большой мифической картины.

Я не знаю, вероятно, что все вышесказанное хорошо знакомо и очевидно литературоведам и философам. Может быть. Однако, я верю — что творю миф об обретении знания в моей собственной мифической картине мира. Почему нет?..