Я люблю постмодерн. Мне нравится эта Игра, я люблю видеть и замечать аллюзии и отсылки, раскрывающие смысл иначе, чем просто заложено в словах, открывающие взору особую глубину и трехмерность. Буквально на днях я, неожиданно для себя, обнаружил, что едва ли не родоначальником постмодернизма в песнях у нас оказывается Владимир Семенович Высоцкий. Это открытие и сподвигло меня сделать обзор нескольких поэтов-исполнителей, творчество которых тесно замешано на литературной игре и цитировании.

Итак, в начале был В.С. Высоцкий

Вообще, если рассматривать стихи Высоцкого, то таких примеров можно набрать очень много. Некоторые попроще — "Лукоморья больше нет", "О несчастных лесных жителях", в них цитирование еще точечное, избирательное, но есть вещи прямо-таки шикарные с точки зрения многосложной смысловой архитектуры, например, "Письмо в редакцию передачи 'Очевидное-невероятное'".

Продолжателем Высоцкого во всех смыслах является Шаов и хотя постмодерн в его стихах присутствует, все-таки по сравнению с Высоцким поэзия его — скорее регресс и перепевка старых мотивов с новым аккомпанементом.

Цитирование же приобретает форму самоцели, ощущение общей бредовости для того, чтобы подчеркнуть сатирическую направленность текстов.

* * *

Другим самобытным поэтом-песенником активно использующим многоуровневое конструирование своих стихов-песен является иркутский бард Олег Медведев. Глубина образного цитирования в его стихах порой зашкаливает, а на сайте бардовского клуба "Полнолуние" все тексты Медведева сопровождаются подробными комментариями.

Вообще, творчество Олега Медведева требует самого пристального внимания людей, требующих от песни смысла. А в рамках заявленной темы, если творчество Высоцкого — это начало постмодерна, то творчество Медведева можно обозначить как расцвет постмодерна в авторской песне.

* * *

Ну и итогом, финальной стадией я бы назвал творчество группы "Зимовье зверей". В их текстах литературная игра порой балансирует на границе — цитаты ради самих цитат. Текст богатый аллюзиями, находками, смешением всего со всем, но вот образная обоснованность порой вызывает сомнение. Т.е. еще чуть больше постмодерна и песни станут вещами в себе и для себя, а не для слушателя.

Основными цитатниками Константина Арбенина (лидера группы) являются Греческие мифы, Библейские сюжеты, исторические персонажи и события, разные литературные произведения и герои (сред них Дон Жуан, королевство "Лапута" Свифта, Робин Гуд, Дон Кихот и еще многие), все это намешано в невероятный коктейль. Узнавать и угадывать оригиналы оказывается настоящим удовольствием, но, как оказывается, от процесса "Игры в бисер" устаешь гораздо быстрее, чем от подчиненного некоему единому образу и идее текста. Поэтому Медведев или Высоцкий, зачастую, слушаются легче и надоедают не так быстро.

* * *

Постмодерн есть в песнях "Несчастного случая", Вени Д'ркина, "Белой гвардии" и еще многих. Так или иначе, постмодерн является неотъемлемой частью сегодняшнего времени и переработка прежних сюжетов всегда в той или иной мере имевшая место в творчестве поэтов, в текстах современных песен также является неотъемлемой частью.

Я вот тут пару дней назад поймал себя на мысли, что Гессе ни много, ни мало дал описание такого явления, как постмодернизм, когда само оно еще только зарождалось:

цитата

Итак, напрасно было бы требовать от нас изложения всей истории и теории Игры: подобная задача не по плечу и куда более искушенным и достойным авторам. Решение ее — удел будущего, если, разумеется, к тому времени сохранятся как источники, так и духовные предпосылки. Еще того менее наш труд может служить учебником Игры — таковой вообще никогда не будет написан. Правила этой Игры игр усваиваются только обычным, предписанным путем, на что уходят годы, и никому из посвященных не придет на ум упрощать или облегчать процесс их усвоения.

Эти правила, язык знаков и грамматика самой Игры суть не что иное, как высокоразвитая тайнопись, в создании которой участвуют многие науки и искусства, в особенности же математика и музыка (соответственно музыковедение), и которая способна выразить и связать друг с другом смыслы и результаты почти всех научных дисциплин. Таким образом, наша Игра стеклянных бус есть игра со всеми смыслами и ценностями нашей культуры, мастер играет ими, как в эпоху расцвета живописи художник играл красками своей палитры. Всем, что в свои творческие эпохи

человечество создало в сфере познания, высоких мыслей, искусства, всем, что в последующие столетия было закреплено в научных понятиях и стало, в результате, общим интеллектуальным достоянием, — всем этим неимоверно богатым духовным материалом мастер Игры владеет, как органист своим органом, и орган этот обладает почти непредставимым совершенством, его клавиатура и педали воспроизводят весь духовный мир, его регистры почти неисчислимы, теоретически на таком инструменте можно проиграть все духовное содержание вселенной. Эта клавиатура, педали и регистры строго зафиксированы, их число и распорядок могут быть усовершенствованы разве что в теории: обогащение языка самой Игры через внесение в нее новых смыслов подлежит строжайшему контролю верховного руководства Игры. Напротив, в рамках этого остова, или, чтобы продолжить наше сравнение, в рамках сложной механики гигантского органа, перед мастером открываются безграничные возможности и комбинации: среди тысяч строго по правилам сыгранных партий нельзя обнаружить две хотя бы внешне схожих одна с другой. Предположим даже, что два мастера избрали содержанием своих партий одну и ту же узкую тематику, но и тогда обе игры могут решительно отличаться друг от друга образом мыслей, характером, настроением, виртуозностью игроков, а соответственно этому различную окраску обретает и самый ход Игры.

"Игра в бисер", Герман Гессе, 1945 год

Развитие постмодернизма в литературе приходится на конец 50-х гг до нашего времени ([1]). Интересно, что в сравнительной таблице модернизма и постмодернизма последний сравнивается с "игрой".

Так вот, то явление, в котором сейчас находится литература и искусство, как мне кажется, есть стремление к Идеалу Игры в бисер, описанному Гессе в романе. Всякий, кто читал эту книгу, наверняка хотя бы на мгновение мечтал понять, познать, увидеть и почувствовать радость этого процесса, но в этом отношении роман Гессе глух. Мы не узнаем ничего, в нас лишь разжигается это стремление познания. Мы не увидим Игры, мы лишь узнаем о ней, о том, что есть некая Касталия, для которой Игра оказывается высшим идеалом.

И не постижению ли этого идеала посвящены романы Кортасара, Эко, Пелевина, Павича и многих современных писателей, наполненные изящной словесной игрой, цитатами и аллюзиями?

----

За Гессе признают первенство ([2]), предсказание будущей модели культуры постмодерна. Но если приглядеться повнимательнее, не он ли ее создал? Не он ли очертил и тем самым ограничил рамки, в которых литература следующих десятилетий будет строить свои партии?

Мне на ум приходит образ из постмодернистского романа Рансмайра "Последний мир": Метаморфозы Овидия, воссозданные гением поэта на далеком берегу в городке Томы, полностью подчиняют себе, включают в себя, ограничивают и определяют течение жизни и времени героев романа, настолько, что они сами оказываются внутри "Метаморфоз" и даже чужак — Котта — не в силах выбраться из замкнутого магического мира — не существующего, но реального.

Также и самые значительные произведения эпохи постмодерна оказываются как бы заранее описанными, т.е. уже предсказанными гением Германа Гессе (как Котта был предсказан Овидием), и являются отражением давлеющего надо всем силуэта Игры.

Материалы взяты с сайтов:

[1] — (с) http://ru.wikipedia.org/wiki/Постмодернизм

[2] — (с) http://www.infoliolib.info/philos/postmod...

Мое знакомство с этой книгой началось давно, а состоялось только-только. И в этом я вижу смысл: любая книга должна приходить вовремя. Итак, первое упоминание о книге Эко я встретил в одноименном фильме, коий смотрел по телевизору, давно, и потому ничего кроме общего духа и названия не запомнил. Второй раз я столкнулся уже с книгой, когда, начитавшись фантастики, взялся за классическую прозу (Сэллинджер, Маркес, Сартр и пр.) Я смог прочитать не более пять-шести страниц и отвлекся на что-то, книга полежала у меня пару месяцев, после чего я вернул ее владельцу. Третьей попыткой стал повторный просмотр фильма, когда, будучи уже взрослым, я получил удовольствие от восхитительных декораций и удивительно подобранных актеров, в этот раз я уже хорошо запомнил фильм и детали сюжета. И вот, наконец, я повторно взялся за роман Эко, причем начал с предисловия, где советский переводчик подробно рассказывает о своем знакомстве с Эко, о его приезде в СССР, и деталях текста, которые потребовали кропотливой работы от переводчика. И после этого (а может быть потому, что я взялся "читать" аудиовариант?) книга пошла. Захватила меня с самой первой главы настолько, что к ней хотелось возвращаться в любую свободную минуту.

Текст книги насыщенный, "густой", содержит множества описаний, и эти описания часто состоят из перечислений длиной в абзац. Возможно, это одна из причин, что местами чтение может идти тяжело. Поскольку прослушивание таких моментов проходит без усилий, думаю, текст требует своего ритма чтения. В тот момент, когда в моей аудиокниге пошли битые файлы и мне пришлось переключиться на электронный текст — это удалось легко и с еще большим удовольствием.

Не буду пускаться в подробности оценки сюжета, на странице произведения очень много хороших подробных отзывов. Отмечу лишь, что выбранные автором место и время действия действительно уникальны в том смысле, что на заре средневековья мысль (духовная и интеллектуальная) существовала именно среди монахов. Таким образом, мир в романе Эко распадается на мирской (простецы и князья) и интеллектуально-духовный (богословы). Среда монахов (как сосредоточие дум и страстей мира) оказывается в полотне романа идеальной для раскрытия любого серьезного вопроса: добро и зло? знания и книги? бог и дьявол? любовь и вожделение? добродетель и порок? И на образах героев автор ответит на все эти вопросы. А образ Лабиринта — как лабиринта познания, — введенный Эко, найдет неоднократное воплощение в произведениях других авторов, например, в "Городе мечтающих книг" Моэрса.

Восхитительная книга.