Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «holodny_writer» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »

Dracula, Marianne, Netflix, dark fantasy, fantastique, horror, slasher, splatter, splatterpunk, thriller, weird fiction, Брэм Стокер, Гиельермо Дель Торо, ДельТоро, Дракула, Мама, Мускетти, ССК, Самая страшная книга, Стивен Кинг, Чемберс, Чертова Дюжина, азиатское кино, александра ильина, алексей иванов, ангелина саратовцева, апокалипсис, аргентинское кино, артхаус, аст, астрель, бдсм, бумажный слон, ведьма, ворон, глотай, глуховский, гранже, гретель и гензель, дебют, декаданс, детектив, джейсон вурхиз, драма, зомби, извращение, интервью, историческая литература, кайдзю, кино, комментарий, коммунизм, конкурс, корейские фильмы, короткометражка, красное платье, крик, криминал, криминальный триллер, критика, куклы, лана влади, литература, любовь, маньяк, маньяки, марианна, мистика, мистика русская литература, мифология, на месте жертвы, насилие, отзыв, отношения, паскаль ложье, печать ведьмы, пищеблок, подольский алексанждр, подчинение, поезд в пусан, покровский, польская литература, психическая травма, психологический триллер, пятница 13, религиозный триллер, ретро, рецензия, романтизм, российские фильмы ужасов, русская литература, русская тёмная культура, русские сериалы, русский кинематограф, русский триллер, русский ужас, русский хоррор, русское кино, русскоязычная литература ужасов, самая страшная книга, саспенс, сериал, сериалы, символизм, сказка, сказочник, славяне, слоубернер, слэшер, советское кино, социализм, сплаттер, сплаттерпанк, сск, страх, суспирия, табу, танатос, темная волна, темное фэнтези, триллер, триллер 2019, тёмное фэнтези, ужас, ужасы, ужасы о семье, фетиш, фильм 2013, фильм 2016, фильм 2018, фильм 2019, фильм 2020, фольклор, французские фильмы, французское кино, фрэйдизм, хоррор, хоррорскоп, эггерс, эрос, эротический триллер, язычество
либо поиск по названию статьи или автору: 


Статья написана 26 января 00:33

Сегодня мы говорим с Ангелиной Саратовцевой – лауреатом премии «Рукопись года» (2023) в жанре триллер за роман «Сказочник», который повествует об отношениях маньяка и жертвы. Книга написана на стыке нескольких направлений. Благодаря чему также попала в лонг-лист «Русского детектива» (2023), уже в номинации «Открытие года» Примечательно, что роман – первый из изданных автором. Что делает ее перспективным дебютантом в жанровой литературе.

Ангелина планирует написать еще одну книгу в цикле о Сказочнике. Сегодня автор расскажет нам о характере отношений маньяка и жертвы. Естественно ли женщине быть в роли добычи? Или такую роль ей навязали? Если да, то почему? И что за наши годы изменилось: почему слабый пол все чаще воспринимают как хищниц? Возможно, дамы опекают мужчин, дабы контролировать их. Есть ли тогда грань между гиперопекой и насилием? Если да, то почему порочное кольцо закрывается и наши женщины, опекая мужей и сыновей, так часто оказываются жертвами бытовой агрессии? Чего в этой опеке больше: желания служить или управлять сильным?

И вообще, насколько глубоко в каждом из нас скрывается желание быть маньяком или жертвой? Возможно, это заложено в человеческой природе, как размножение? Может ли быть так, что секс – один из факторов, порождающих сегодня насилие? Возможно, оно, как близость, случается по обоюдному согласию. Притягивает ли тогда жертва хищника сама? Способен ли хищник сделать что-то с ней, если она этого не хочет? Может быть, жертва в глубине души хочет стать частью мира, который принадлежит ее палачу…

 Ангелина на презентации "Сказочника" в "Доме книги", 18.10.23 С.-Петербург
Ангелина на презентации "Сказочника" в "Доме книги", 18.10.23 С.-Петербург

Холодный: Здравствуйте, Ангелина.

В начале вашего романа есть показательная сцена. Героиня Маша просыпается в доме маньяка, который ее похитил, но ведет себя странно. Находясь в «логове» палача, девушка не ищет выхода. Наоборот, стоит перед зеркалом в ванной и думает, насколько она, как жертва, органично смотрится в интерьере дома-клетки. Что это: авторское желание посмаковать жанром? Или пример того, что жертва в глубине души хочет быть частью мира, который принадлежит ее палачу?

Ангелина Саратовцева: Когда меня зажали в технические рамки серии “на месте жертвы”, я первым делом стала думать, как из них вывернуться. Едва ли это было желание посмаковать жанром.

Маша, безусловно, хочет быть частью этого мира. Даже не так. Она есть часть этого мира по генотипу, фенотипу и гормональному фону. По жестам, мимике и стилю мышления. Она в своём праве. И этот герой не меняется на протяжении истории, он только раскрывается нам. Это Имаго.

Х: На презентации книги вы сказали, что личности героев для вас первичны, а сюжет вторичен. Как вы создаете характеры в своих произведениях? Они «всплывают» сами или вы методично конструируете их до цельного образа?

С: Под жертву можно замаскировать того кто не-родился-жертвой. [Поэтому] я могу написать и под заказ [сконструировать героя] Почему бы и нет. Но по доброй воле я выбираю тех героев, с которыми мне легче. Персонажей вроде Маши, Сказочника и Костика. Потому что я в состоянии их уважать и мне проще с ними работать.




Статья написана 5 января 17:14

Одиночество среди людей и человек, как главный источник зла в рассказах А. Подольского

Сборник "Колумбарий", М.: АСТ, 2023 г. (май)
Сборник "Колумбарий", М.: АСТ, 2023 г. (май)

«Колумбарий» А. Подольского можно считать наиболее эклектичным сборником в серии ССК. В нем сочетаются истории разных, противоречащих друг другу стилей, из-за разнообразия которых трудно понять, какова окончательная форма авторского почерка. Но, в то же время видно, что некая связь между историями есть. Она прослеживается в сквозных лейтмотивах, посылах и ценностях, транслируемых автором. Чтобы их увидеть, взглянем на тексты с обратной стороны.

Внимание привлекает, прежде всего, тема одиночества в кругу других людей, ставшая в творчестве Александра рефреном. Во многом такое одиночество в толпе продиктовано социальной проблематикой, с которой автор работает регулярно. Так, многие его герои вынуждены жить обособлено из-за статуса маргинала. Они либо беспризорники и преступники, либо инфантилы, не прошедшие адаптацию в обществе.




Статья написана 21 декабря 2023 г. 08:52

Сегодня мы говорим с А. Матюхиным, известным в русскаоязычной хоррор-среде произведениями о маньяках. Александр – многократный номинант и лауреат премии «Мастера ужасов» и частый финалист жанрового хоррор-конкурса «Чертова Дюжина». Автор множества романов, среди которых мрачные «Идеальность», «Кладбище ведьм», «Пожиратели грез» и «Дразнилки». Первая книга оригинально проливает свет на образ психа и затрагивает тему нарциссизма, которым болеет современное общество, привязанное к несуществующим достижениям и иллюзорным успехам.

Роман "Дразнилки", М.:АСТ, 2023 г. Первое издание
Роман "Дразнилки", М.:АСТ, 2023 г. Первое издание

Подобных историй у Матюхина много. Известно, что большинство имеют необычную концепцию. Чаще зло в них представлено в образе человека: Александр изображает маргиналов как обычных людей, смещая зло в социальную плоскость. Как, например, в нуарном рассказе «Умеренность», повествующем о Петербурге и его темных сторонах. В рассказе говорится о гнили в социальных институтах и зле, которым оказываются люди со статусом. По сути, о теневой, агрессивной стороне привычного нам порядка, который, скрепляя общую массу людей, легко уничтожает отдельную личность.

На примере произведений типа «Идеальности» и «Умеренности» видно, что Александр предрасположен к серьезной прозе. Поэтому вас ждет беседа не столько о книгах, сколько о характере зла. Мы разберемся, действительно ли оно сидит в человеке или мы – всего лишь проводники агрессивной Силы? Возможно ли, что Ее источник есть даже в самом миролюбивом из нас? Почему быт – необходимое условие для реалистичности ужаса. Какая связь бытового хоррора с домашним насилием? Может ли зло в женщине быть агрессивнее сидящего в мужчинах? Почему законы жанра в России показывают главой бытового ужаса наших матерей, дочерей и сестер? Настолько ли тесна связь хоррора с сексом. Что для А. Матюхина – табу. И какова она – природа страха?

Мы начнем с истоков. Из детства.

А.Х.   Александр, в одном из интервью вы сказали, что с юных лет слушали байки о расследованиях, маньяках, серийных убийцах. Это единственная причина интереса к Тьме в людях — или к ужасам вас привело что-то еще?

А.М. Интерес к историям о серийных убийцах, маньяках и так далее, это, скорее, следствие, а не причина. Если закопаться достаточно глубоко, то у меня попросту не было выбора не интересоваться. Юность пришлась на начало девяностых, когда из телевизоров полилась криминальная хроника, все киоски были увешаны газетами в стиле «Спид-инфо», а в видео-салонах крутили по шесть хорроров за ночь. Прибавьте к этому дедушку – начальника судмедэкспертизы во время максимальной криминализации общества, дядю, который увлекался хоррорами и таскал меня с собой на множество фильмов (и еще собирал обложки альбомов Iron Maiden, например) и отсутствие контроля со стороны родителей. В общем, мало что могло увлечь больше. Хотя, хочу заметить, что книги Стругацких, Гаррисона, Шекли и так далее я всё же читал больше, чем «ужастики».

А.Х. По уровню произведений видно, что вы работаете с текстом как рассчитывающий каждую деталь техник, а не «пиит под властью вдохновенья». Однако в ваших романах (есть и рассказ – «…Белая рыба») затронута тема снов, которые затаскивают героев в потусторонний мир и предупреждают об угрозе. То есть, речь об иррациональном. Какой опыт с такими снами у вас как автора? Возможно, некоторые сюжеты приходят «из ниоткуда», минуя писательский стол мастера-технаря, который собирает текст по винтикам?

А.М. Тут, скорее, обманчивое впечатление. Я очень мало текстов пишу без вдохновения. Вернее даже так: по моему мнению, вдохновение — это не обязательная вещь для писателя, но как стартовый толчок к созданию произведения, некий спусковой крючок вполне себе отлично работает, чем я пользуюсь.

Я воспринимаю вдохновение как инструмент, так же, как и сны и какие-то идеи «из ниоткуда». Мой мозг всегда ищет сюжеты, детали, образы, какие-то фишки и неожиданные моменты, которые можно использовать в тексте. Логично, что рано или поздно сформировывается некий удачный шаблон, который и выскакивает в голове как готовая идея. Как-то так это работает, и это, по сути, подсознание, поставленное на поток. Иррационального в этом для меня нет.

Тем не менее, разные образы и идеи часто вываливаются в голову, будто это нечто сверхъестественное. На интервью я часто привожу в пример рассказ «Навсегда». Я хотел написать что-нибудь для отбора в ССК, но в голове не было никаких идей. Тогда я просто сел перед ноутбуком и открытым листом и сидел минут двадцать, позволив мыслям свободно течь. И вот в какой-то момент в голове нарисовался образ старой двери, обитой дерматином, с надписью «Бокс» на табличке, старого видеосалона в маленьком городе. И я начал описывать то, что генерировалось в голове, не имея сюжета, героев, идеи – и где-то за три часа набрал готовый рассказ. На полную доработку ушло в целом часов пять, и вот рассказ до сих пор является одним из самых известных у меня. Примерно то же самое было с «Большой белой рыбой», с той лишь разницей, что итоговый уход в «вирд» был сконструирован уже сознательно.

А.Х. Как бы там ни было, более частый гость, чем нечто иррациональное в ваших историях – это простой, близкий читателям ужас. И по-настоящему качественные, жуткие тексты они обнаружат, посмотрев на ваши бытовые сюжеты. Ранее вы говорили, что “если у рассказа нет проблематики, то это дрянной рассказ” Возможно ли написать рассказ с сильной проблематикой, не играя на теме бытового кошмара?

А.М. Тут нужно определиться, что такое вообще «бытовой ужас». Обычные, приземленные проблемы? Измена, алкоголизм, предательство близкого человека – это бытовые вещи? Приезд дальних родственников, авиакатастрофа – это тоже бытовое? Проблема в том, что если писать об обычной жизни обычных людей, то это всегда т.н. «бытовуха» просто потому, что без нее не будет реализма. Дело даже не в проблематике, а банально, чтобы в историю поверил читатель.

Опять же, проблематика бывает разная, и писатель, по идее, должен понимать, что за проблему он поднимает в тексте и для какой цели. Хочет ли он поставить один главный вопрос перед читателем, или рассыплет множество мелких вопросов, на которые либо даст ответы, либо оставит для размышления. Можно банально выстроить путь героя с помощью проблематики. Главное: чтобы она была. Привязка к бытовому хоррору в этом случае вторична. Лично я работаю от обратного: сначала ищу вопросы/проблематику, которые мне было интересно раскрыть в сюжете, а уже потом смотрю, каким образом тот или иной элемент (хоррорный, фантастический, вирдовый) помогает их раскрывать. И уже на третьем этапе, не самом важном, встраиваю быт или не-быт в зависимости от того, насколько гармонично он будет работать для общего дела.

Рассказ «Дальние родственники» берет несколько проблем разом: безвольность и слабохарактерность, манипуляция, невозможность преодолеть трудности. Задается вопрос: а может ли человек с подобным поведением что-то изменить в жизни? Жанровый инструмент – хоррор. Бытовой атрибут здесь выступает главным, потому что проблематика близка обычным читателям, это вопрос не философский, а вполне конкретный. Как вы ведете себя с хамом на дороге? Отказываете ли родственнику, приехавшему из другого города, даже если он алкаш? И так далее. Поэтому «бытовуха» здесь неизменный атрибут.

А.Х. Одна из популярных тем русскоязычных произведений о быте – историзм. В произведениях любых авторов, где он затронут, сильно работает мысль «так деды поступали, и нам волей-неволей приходится». Например, массовому читателю и зрителю особенно интересны сюжеты о Великой Отечественной войне. То есть, затронутая нами бытовуха максимально остра, когда автор заходит на поле историзма?

А.М. Не могу точно сказать, так как сам очень редко работаю с темой историзма. Он мне банально не нравится. Именно потому, что массовому читателю данные сюжеты интересны безотносительно рассказанной истории. Кажется, что это эксплуатация.

А.Х. Сегодня это действительно эксплуатация. Но она бы не сработала, не окажись историзм востребованным. Потому как на него есть спрос. Значит ли это, что крепкий русский хоррор, который найдет отклик в массовой литературе, невозможен без бытовухи историзма?

А.М. Почему же, возможен, но встречный вопрос – а надо специально разделять? Если грамотно использовать историзм и бытовуху именно как инструмент в истории, то это дополнительные бонусы к тексту. Если у автора получится написать хороший русский хоррор без историзма или бытовухи, то отказываться не нужно. Из примеров: Дмитрий Костюкевич, «Шуга».

А.Х. Какое место среди историзма и бытовухи занимает постмодерн? Ранее вы говорили, что русскоязычный хоррор любит играть с ним.

А.М. Не только хоррор, но и другие жанры давно с ним заигрались, и никак не могут остановиться. Причина, наверное, в том, что писать постмодернизм достаточно просто, ведь это реакция на то, что происходит вокруг нас, обыгрывание (и часто – обсмеяние) каких-то общеизвестных трендов. То есть вместо придумывания хорошей, оригинальной истории многие берут постмодернизм как инструмент и нагромождают отсылками, аллюзиями, размышлениями о чем-то трендовом банальный в своей сути рассказ.

Замечу, что написать хороший постмодернизм выходит мало у кого, а играться с ним любят «только лишь все». Влияние [Пелевина ]Виктора Олеговича тоже не ослабевает.

А.Х.   Бытовой ужас – он, как правило, про домашнее насилие. В частности, о боли, которую мужчина причиняет женщине. И маньяками в ваших рассказах, преимущественно, являются именно мужчины, часто – с топором. В романах же зло исходит от женщин. Почему?

А.М. Тут банальный ответ – такова статистика. Маньяков мужчин просто статистически больше, поэтому достоверный образ маньячки или серийной убийцы создать сложно, особенно в отечественных реалиях.

В романах ситуация как раз обратная – там нет маньяков, а есть то самое «бытовое» зло, и законы отечественного жанра часто ставят главой бытового зла именно женщину. Тренд, увы, распространенный и работать с ним легче.

А.Х. Примечательны отличия в раскрытии этого зла. Как показывают исследования, мужчины лучше контролируют свою тягу к насилию или нарушению табу. Слабый же пол, как правило, отдается ярости спонтанно и неосознанно, будто повинуясь агрессивной силе внутри. Например, в «Идеальности» главная героиня Лера – сексоголичка и алкоголичка с несколькими психическими расстройствами, которая находится во власти Тьмы, что периодически берет верх над ее разумом и телом. В «Кладбище…» мать и дочь – ведьмы, что пытаются освоить колдовскую силу рода, и делают это, впадая в опасные пограничные состояния. То есть, в двух романах – речь о стрессе и рисках для психики, которые провоцирует опасное «нечто», желающее выйти в мир через женщин. Получается, женщина не способна контролировать сидящее в ней зло? Или делает это хуже мужчины? Если да, то почему?

Роман "Идеальность", М.:АСТ, СПб.: Астрель-СПб, 2022 г. (сентябрь) Первое издание
Роман "Идеальность", М.:АСТ, СПб.: Астрель-СПб, 2022 г. (сентябрь) Первое издание

А.М. Тут важно, что в романах выбор персонажей — осознанный. Он формировался не просто так, а с оглядкой на ту или иную проблематику, с учетом достоверности происходящего, как эмоциональный инструмент всей истории.

Грубо говоря, выбор женщины в качестве главного персонажа в "Идеальности" был не столько потому, что "женщина хуже мужчины контролирует сидящее в ней зло", а из-за множества других причин: достоверности в рамках выбранной темы, сюжета, идеи, как это будет работать в книге в целом. Или, например, выбор женщины и дочки на роль ведьмы в «Кладбище…» логичен, потому что ведьмы – это женщины, и передача по наследству от женщины к женщине тоже логично и правдоподобно.

Но. Частично, конечно, этот прием работает психологически. В массовом сознании женщины действительно воспринимаются как более эмоциональные, неустойчивые, часто подверженные внешним раздражителям и триггерам. Это ещё и связано с тем, что женщины более уязвимы, их легче «сломать». Соответственно, более правдоподобная история, это как раз история девушки, которая снималась в «вэбке» втайне от авторитарного отца, чтобы выйти из-под его контроля, и которая психологически сломалась, когда отец обо всём узнал. Поставьте в эту историю мужчину, и достоверность пропадёт.

И еще один фактор, элемент эмпатии. Читатель отождествляет себя с героем и ставит себя на его место. Конкретно в «Идеальности» и «Кладбище ведьм» всё же мужчинам было бы сложно поставить себя на место Леры или ведьм.

А.Х. Зло в женщине агрессивнее того, что сидит в мужчинах? Или сильный пол более приспособлен к Тьме внутри себя?

А.М. Если говорить о некоем усредненном Зле, то в мужчине и женщине оно просто разное. Я сомневаюсь, что мужчины более приспособлены, просто моменты триггера этого Зла иные. А, ну и не нужно забывать про масскульт. Все же на наше мировоззрение сильно влияет шаблон о «сильном поле» и «женщинах-истеричках», хотя сейчас идет некое выравнивание.

А.Х.   Вы затронули так называемое усредненное Зло. Откуда вообще, по вашему мнению, оно берется? И нужно ли писать это слово с большой буквы?

А.М. Вопрос философский. Я не верю в некое единое Зло с большой буквы и что оно откуда-то берется. Зло – это совокупность действий, зачастую клише и, как правило, вызванное определенными причинами.

А.Х.   Источник Зла в человеке? Или мы – лишь проводники, в силах которых совершить выбор, хотим ли пропускать его в мир? Например, не нажимать на курок, когда «требует долг» и не поднимать топор, когда хочется. Речь о тех самых действиях и причинах.

А.М. Я думаю, конкретного источника зла не бывает. Опять же, вопрос спорный и глубокий, но зло, как действие (нажимать на курок, поднимать топор и т.д.) штука очень размытая и по большей части искусственная. Большинство людей оценивает совершенное действие уже постфактум и вешают ярлык «добро-зло» по многим причинам, собранным вместе.

Но это в жизни. В искусстве, конечно, нам хочется все упростить и совершенно точно показать Зло, Источник и некий импульс, всё это запустивший. Недавно пересматривал оригинальный «Хэллоуин» и с удивлением обнаружил, что там есть линия поиска Майкла (раньше вообще о ней забыл), где врач и полицейский размышляют о чистом Зле, исходящем от персонажа. Так вот в фильме нет примеров, почему они так решили. Зрителю просто подают в лоб, что Майкл Майерс – это зло, и никаких гвоздей. Литература тут более радикальна, и, конечно, выдумать источник Зла в человеке проще, правила игры способствуют. А иногда можно вообще не выдумывать, а просто ткнуть пальцем – вот это Зло, и все поверят.

А.Х. То есть, зло в каждом из нас? В даже на первый взгляд самом миролюбивом?

А.М. Да. Ибо всякий поступок любого человека может быть расценен другими, как зло. И наоборот. Гитлер вряд ли думал, что творит зло, например.

А.Х. Миролюбивые люди часто вынуждены подавлять агрессию. Они скапливают ее и оказываются переполненными злобой так, что сносит крышу. Отсюда шаг навстречу к психическому расстройству. Получается, мирное общество, сторонящееся зла – это больное общество, обреченное на внутреннее психическое страдание?

А.М. Вывод интересен, хоть и слишком релевантен. В теории да, но тут можно подумать глобально – любая цензура, в принципе, обрекает людей на внутреннее страдание и запуск негативных процессов. Сторониться зла, это тоже цензурирование. Запрет книг или фильмов ужасов, рестлинга ни к чему хорошему не приведет. Но если смотреть не глобально, а точечно, то в любом случае должны быть рамки и границы «зла», которые в адекватном обществе все-таки существуют.

А.Х. О рамках и границах. Маньяков и убийц породили силы, желающие прорваться из нас наружу, чтобы преодолеть силу возведенных нами запретов. Тогда родители зла – миролюбие и гуманизм?

А.М. Ну, это из разряда антиутопий. Как сюжет, вполне может быть. Вообще, у меня есть рассказ, где герой делает вывод, что зло – это естественное состояние человека, а вот уже как раз миролюбие и гуманизм, это его производные, выработанные защитные механизмы, то есть чужеродные для человеческого существа элементы.

А.Х. Выше был провокационный вопрос, что нормально для жанра. Ведь ужас, как правило, затрагивает маргинальные темы, и часто авторы хоррора пишут на грани дозволенного. Некоторые вовсе регулярно эксплуатируют табу. Так или иначе, они говорят читателям о запретных, пограничных состояниях. И, кроме страха, часто используют тему секса, который, наравне с ужасом, подчиняет психику, толкая человека действовать на инстинктах. Это естественно: эрос и танатос взаимосвязаны между собой.

Но. Если не привязываться к биологии и вернуться к литературе, которая, как культурное явление, стоит выше животных начал. Может ли хоррор быть целиком основанным на страхе, отделившись от секса?

А.М. Конечно. Чем более развито общество, тем больше вариаций искусства и литературы, в частности, в нём появляется. Можно сюда привязать и жанр хоррора. Страх без секса сейчас – это распространенный формат жанра. Даже больше скажу, связка страх/секс была популярна не так уж и много лет. По сути, это шестидесятые – конец восьмидесятых. Ультра-сексуализация всего, не только литературы. Сейчас секс чаще выступает, опять же, инструментом, но никак не главным действующим лицом в жанре.

А.Х.   Проживет ли жанр, если авторы не будут касаться вульгарных/сексуальных тем в целом?

А.М. Пугать можно чем угодно. Думаю, постоянная эксплуатация вульгарных/сексуальных тем говорит больше об авторах, чем о жанре в целом.

А.Х.   Вульгарность и табу в литературе ужасов — какие они? Может ли в хорроре вульгарное обойтись без сексуального?

А.М. Это вопрос мастерства. Умелый автор может играть как вульгарным, так и сексуальным, не сваливаясь в крайности. Неумелый перемешает в кучу, зайдет за грани и сделает плохо. Табу тут никакого нет, именно мастерство.

А.Х.   Какие темы для вас пошлые? Что воспринимаете как табу? Это особенно интересно знать читателям с острой моральной позицией, которые помнят сцену с убийством щенка топором силами ребенка в одном из ваших романов.

А.М. Пошлых и табуированных тем для меня нет, именно поэтому в свое время я и ушел в жанр хоррора. Жанр хорош тем, что при должном мастерстве можно написать о чём угодно и это будет смотреться гармонично.

Та самая сцена с убийством щенка, кстати, расфокусирована. Там нет подробностей, а акцент делается все же на ощущения ребенка, а не убийство. И эта сцена играет на атмосферу всей книги, именно поэтому вынесена в пролог.

Лично я не люблю писать сплаттер, не люблю излишней «кровавости» или бессмысленного насилия, «чернушности», но это не значит, что не буду использовать эти приемы в своих текстах. Просто не совсем моё.

А.Х. Мастерство имеет значение. Но приемлемость или табуированность тем – это также вопрос уместности. Сегодня читатели с интересом относятся к одним вопросам и воротят нос от других, завтра – наоборот. Так или иначе, уместность литературного текста зависит от того, насколько точно он говорит о нас сегодняшних. Насколько с этим справляется хоррор? Когда он актуален? Когда излишне злободневен?

А.М. Это работает вне жанра. Какие-то книги остаются актуальными во все времена, какие-то, несмотря на злободневность, забываются.

Если размышлять шире, хоррор уместен всегда, если это просто хорошо написанная книга. «Кладбище домашних животных» актуально и популярно сорок лет, например. Другой момент, если автор сознательно сконцентрировался на узком и злободневном маркере, который работает здесь и сейчас. Как долго продержится его книга? Зависит от мастерства, но чем дальше мы будем от этого маркера, тем меньше нам будет интересно. Опять же, независимо от жанра.

А.Х.   Может ли жанр повлиять на большую литературу? И должен ли он для этого работать с историзмом и бытовухой, о которых мы говорили в начале?

А.М. «Большая литература» понятие размытое, и не совсем понятно, где она начинается, а где заканчивается. Если делать срез по «интеллектуальной прозе», то хоррору, наверное, и не нужно там на что-то влиять, потому что хоррор выступает сам по себе и в своей весовой категории. Если говорить про литературу, которая выходит в престижных редакциях, получает множество премий, экранизируется сильно чаще, чем остальные, то влияние видно уже сейчас – Редакция Елены Шубиной запустила и уже пару лет активно издает ужасы и триллеры, переиздает старые вещи в жанре. Сейчас из каждого радио торчит «Последний день лета», в рекламу которого, кажется, вложили годовой бюджет небольшого города. Иными словами, «большая литература» следит за трендами на рынке и пытается с ними заигрывать. Тот факт, что они обратили внимание на хоррор, говорит о хорошем влиянии.

Роман "Кладбище ведьм", М.: АСТ, 2022 г. (по факту вышла в декабре 2021 г.)
Роман "Кладбище ведьм", М.: АСТ, 2022 г. (по факту вышла в декабре 2021 г.)

А.Х.   То есть, хоррор проникает в умы настолько, что по финансированию отдельных жанровых продуктов (книги/фильмы) может конкурировать с городами. Это глубокое влияние не общество. Должны ли писатели ловить момент? Если да, то о каких страхах стоить говорить авторам, чтобы влиять на общество?

А.М. Здесь нет табу, а только самоограничение автора. Подразумевается, что автор, обычно, пишет о том, что близко ему в той или иной мере. Если речь про страхи, то, понятно, проще всего писать о страхах, которые знаешь не понаслышке. Так зачем стесняться и не говорить о них? Это некая проработка, как в психологии – проговорил, написал, рассказал.

Влиять ли на читателя? Опять же, смотря зачем. Какая цель?

Возвращаясь к «Кладбищу домашних животных» — ключевой момент в книге, это смерть ребенка, дикий страх любых родителей в любые времена. В то время в американском обществе было негласное табу на озвучивание подобных страхов, их не прорабатывали и не обсуждали. Кинг, написав книгу, долгое время сомневался, можно ли ее издать, причем именно потому, что озвученный им страх публично ломал запрет на проработку страха. В итоге решился, книга вызвала ажиотаж и даже протесты, но писатель действительно повлиял на то, что общество стало немного более открытым в обсуждении таких вопросов.

Как по мне, удачный пример.

А.Х.   Как вы воспринимаете страх? Он приходит один или страхи, как бесы — охотятся на человека толпой?

А.М. Страх как семечко. Дашь ему пустить корни в твоем сознании, и потом сложно будет избавиться. А ещё потом и дерево вырастет. Самый худший страх, это тот, который растет медленно, потому что он сначала незаметен, а потом уже становится поздно. Если в голове уже разросся лес, то пиши пропало. Заблудишься в нём навсегда.

А.Х. Чем кормится страх?

А.М. Он многолик. Он везде. Страх, как базовая функция организма, может сработать в любой момент. Он маскируется, но помогает выжить. Даже страх перед воздушными шариками когда-нибудь спасёт кому-нибудь жизнь.

*Интервью было подготовлено для журнала Darker, которым ныне руководит Парфенов М.С. Но редакция журнала не сошлась во мнении с вашим покорным. Благодаря чему материал не был опубликован в издании и достался вам, читателям, позже обычного. Уверен, вам было интересно. Остается надеяться, что редакция Darker впредь будет аккуратнее подходить к работе со своими авторами, чтобы не задерживать материал, который интересен их аудитории, дабы вы всегда вовремя получали качественный текст.


Статья написана 30 января 2023 г. 22:37

В русском хорроре недавно случилось пополнение. Издательство «RUGRAM» выпустило роман «Дети Полутени» Е. Абрамовича. Событие интересное, потому что книга неоднозначна. Неискушенного читателя она привлечет специфической темой. Однако по-настоящему захватывающей покажется не всем: в романе достаточно отсылок и аллюзий, которые известны ценителям хоррора. Поэтому история имеет вес не столько как оригинальное произведение, но больше как образчик жанра, который сформирован под влиянием определенной культурной среды.

Сохраняя интригу, не будем вдаваться в подробности сюжета. Рассмотрим лишь конструкцию произведения и несущие опоры, на которых держится текст. Именно в работе с ними нагляднее всего виден авторский стиль. Примечательно, что в структуре произведения нет привязки к узнаваемым формам как таковым, потому что, используя известные образы, Абрамович экспериментирует с ними.

Так, например, главный герой романа укладывается в хрестоматийный для триллеров типаж. Егор — меланхолик, который запутался в себе. Из-за слабого характера парень не обрел цель в жизни. Оглядываясь в прошлое, которого не помнит, он не может найти фундамента в настоящем. Единственной отдушиной остается работа. Но и род деятельности терпим Егором лишь потому, что позволяет забыть о странной душевной боли. Отметим, что Абрамович не говорит о ней напрямую: он передает настроение пейзажами и деталями окружающей Егора среды. В результате главы, где тот фигурирует, выдержаны в меланхолических чувствах. Тем не менее, на первых порах чтения в депрессивном поведении парня трудно найти логику. Возможно, дело в затянутости действия, на фоне которого поступки героя смешиваются в какофонию без мотива и цели.

Несколько схожа ситуация с другими действующими лицами. Они тоже не имеют выраженных, характерных черт. Судьбы этих героев развиваются параллельно, чтобы пересечься в важный для сюжета момент. Примечательно, что их связывает общее настроение – та самая печаль о прошлом. Нужно признать, что в большей части романа она сформулирована нечетко: долго нельзя понять, что конкретно тяготит действующих лиц. Потому как депрессия из-за горького опыта и уныние, свойственное меланхолическим характерам, – вещи разные. Взаимосвязь между ними Абрамович передает косвенно. Конкретно, через воспоминания о прошлом.

Так, детективный элемент в романе говорит о том, что некоторые герои ничего не забыли. Например, силовик Дубов расследует событие, лишившее Егора памяти. Оно связано с сектой и ее жертвами. По ходу сюжета выясняется, что кто-то из пострадавших помнит ужасное событие, но смутно. Некоторые знают о случившемся в подробностях, желая вовсе забыть. Несмотря на схожие психологические травмы, душевную боль и растворение в ней вплоть до утраты ярких черт, персонажи Абрамовича действуют по-разному. В какой-то степени, это не позволяет назвать их безликими манекенами, которым кажется главный герой. Внутренние поиски провоцируют их активность вовне, заставляют действовать. Так что, детективная составляющая романа усиливает одну из его слабых сторон.

Однако детективная составляющая – не единственный столп произведения. Автор работает также с элементами драмы, тоже не без успеха. Например, основную историю из главы «Мусорный Иисус» он помещает в формат флэшбека. Повествование о минувшем становится основной частью раздела, хотя драмы больше в начальной сцене, где история разворачивается в настоящем времени. Тем интереснее смотреть за такими экспериментами. На этом примере видно, что Абрамович уверенно работает с драматической кривой: он не боится менять местами элементы, которые создают настроение, даже когда это выглядит не совсем «правильно» с точки зрения классической структуры.

Интересно, что события, описанные в рамках флэшбека, выходят за его рамки. Это не обрывочные сцены, а полноценные истории, которые подаются в виде воспоминаний. Отметим, что причина не в форме, когда некоторые флэшбеки из-за своего объема способны занимать отдельное место в структуре романа. В «Детях полутени» истории прошлого самодостаточны, прежде всего, по смыслу. В какой-то степени это отдельные сюжеты. Они же кажутся наиболее интересными. Не исключено, что причина тому – их связь с жанром. Благодаря хоррор-элементам глубже раскрывается заложенное в сцены напряжение, и настрой сильнее передается читателю.

Однако здесь не обходится без ложки дегтя. Вопреки качественно проработанной хоррор-составляющей в «Мусорном Иисусе», не понятно, какую сюжетообразующую роль играет жанр для этой главы. Ее смысловую составляющую трудно понять вплоть до того, пока все нити действия не сплетутся в единый узор посредством финала. В результате, раздел кажется зарисовкой с мрачными сценами, которая привлекает своей причастностью к хоррору, но ничем другим.

Справедливости ради отметим, что в последних главах такой ошибки нет. Там взаимосвязь хоррор-деталей с общей сюжетной канвой неоспорима. Именно на основе последних разделов можно сделать вывод, что Абрамович как драматург наиболее сильно раскрывается в границах жанра. Когда он вплетает хоррор-элементы в драматическую структуру (ужас от происходящего растет вместе с ростом конфликта), это действительно выглядит органично и живо.

Тем парадоксальнее наблюдать за жанром на протяжении всего романа. Проявляясь отдельно, многие хоррор-элементы сами по себе не выглядят ярко. Например, есть много сцен, где герои должны испытывать страх, ужас или, по крайней мере, шок. Но читателю эти ощущения не передаются. Абрамович просто констатирует факт, что такой-то герой испугался, испытал волнение или тревогу.

В отдельных сценах хоррор-элементы откровенно фантастичны. В первую очередь сюда относятся образы: например, жуткого вида манекены. Они пугают Егора, буквально оживая. В результате, значительно проседает реалистичность страшных сцен. Теряется и качество ужасов как таковых, которые отдаляются от психологического триллера, больше походя на детскую страшилку.

Видимо, поэтому роман так созвучен с классикой подростковых ужасов. Один из его центральных образов прямо отсылает нас к «Оно» С. Кинга. Изображенный Абрамовичем клоун, который ворует детей, действительно страшен. Как хоррор-элемент он повышает качество всей жанровой составляющей романа. Но, приближая историю к классике американских ужасов, делает это несколько примитивно. Из-за слабой подачи Фунтик кажется вторичной копией такого же клоуна из США. Как следствие, в художественном плане роман воспринимается не столь свежо.

Однако важные для автора темы в нем раскрыты вполне оригинально. Так, по мере чтения укореняешься в мысли, что Абрамович неравнодушен к проблеме бессмысленного потребления в обществе. Это видно на примере простых символов. Так, в одном из городов, где разворачивается действие, на месте старого храма возводится универмаг. Ранее в этом храме обитало Нечто, о чем не стоит говорить, дабы сохранить интригу. Но, если раньше Оно обитало в храме, имея статус Бога, и люди прошлого поклонялись Ему, то теперь Нечто вынуждено обитать в больших торговых центрах, заменивших храмы и церкви. По итогу, люди служат богу в новой форме, просто удовлетворяя свои потребности.

Связь этих и других символов повторяется сквозной линией из главы в главу. Хотя все значение заложенных в них смыслов раскрывается ближе к финалу. Например, в «Детях полутени» есть оригинальные аллюзии на Герметическую традицию. Так, клоун в романе действует не по личной воле. Им руководит то самое Нечто. Ближе к финалу, когда нити действия связываются в единый узор, искушенный читатель может понять, что это Нечто, будучи центральным Злом, раскрывается не только через образ клоуна. Проводником Зла изображен и Архитектор. Архитектор, связанный с великим Нечто, закономерно вызывает ассоциации с образом масонского Бога. Отметим, что на его фоне образ клоуна получает дополнительный значение, потому как в связи с божественной символикой он раскрывается как Трикстер, статус которого также божественен.

Резюмируя, признаем, что эти сильные стороны романа заметны не сразу. Раскрываясь именно в финале, заложенные в историю смыслы почти не проявляются во время чтения большей ее части. Это схоже с тем, что происходит с героями. Сопереживать им получается лишь со временем. Подобные манекенам люди долго кажутся пустыми болванками, которые атрофированы от жизни. Они заслуживают сочувствие лишь с приближением к развязке, когда автор показывает действующих лиц жертвами обстоятельств, а не ущербной саморефлексии.

Здесь можно принять эстафету от Абрамовича – и поиграть со смыслами масонской традиции. Выражаясь близкими к архитекторам терминами, поведение героев можно охарактеризовать предельно точно. Их поступки подчинены закону геометрии. Потому что образ сюжетной структуры напоминает круг. Относительно него герои из разных глав кажутся точками, стоящими по периметру. С ходом действия (и ближе к концу романа), они приближаются к событию, с которого все началось. Фактически, стремясь к общему центру, все действующие лица приближаются друг к другу.

Несмотря на безликость героев, на отсутствие в них выраженных черт, в романе есть сильные стороны. В смысловом плане к ним относятся оригинальная работа с герметической символикой. Опытных читателей «Дети полутени» привлекут также смелой работой с формой. Но искушенная жанром аудитория может получить смешанные впечатления. Причина – в той же противоречивости хоррор-составляющей. Жанровые элементы здесь слабы по отдельности, но сильны в драматичных сценах. Что не огорчит ценителей старой школы, которые узнают в романе отсылки к жанровой классике.

Первая публикация: материал на странице автора, 30 января 2023 г


Статья написана 11 сентября 2022 г. 17:04

Спешите приобрести! Вы же хотели знать, что такое "страшно"!

Ждали, когда на экраны выйдет заграничный фильм ужасов. Искали кассеты с кино, которое не показывали на советских каналах. Задерживались ночью перед телевизором, чтобы посмотреть жуткий триллер, пока спят старшие. Собирались в видеосалонах у друзей, просматривая кровавый жутик. Вспоминая себя ребенком, чувствуете дрожь от фразы «Позовите Вия!»

А что, если «Вий» был не один? Может быть, страшные вещи находились всё время рядом с вами? Рассказывали ли родители про жуткое кино, снимаемое в России до американских ужасов? Смотрели ли старшие мрачные фильмы, когда сами были детьми? Просматривали ли ваши дедушки и бабушки? Мы знаем, что да! Но взрослые вам ни в чем не признавались, потому что было не принято!

Мы же расскажем! Сколько было поставлено «Виев»? По какой истории Гоголя был снят фильм, заслуживающий считаться предтечей жуткого «Звонка»? Каким был первый русский ужастик? Где впервые появились знакомые вам «пугалки» со звуком? Кто снимал русские ужасы ещё при Царе? Служил ли русский Кино-Страх интересам Революции? В каком из старых фильмов появилась кровь невинно убитых? И какими были мрачные фильмы, не сохранившиеся до наших дней. Обо всем этом – в книге, которую вы должны прочитать!

Мы расскажем обо всем этом — и даже больше!

Подробности — ниже.

ДОСТОИНСТВА КНИГИ:

Актуальность:

Наш труд нашёл отклик у читателей ещё на первом этапе создания Книги. С момента появления начальных, посвящённых литературе глав их прочло около семисот человек. Главы получили отклик и оценки писателей, благодаря которым материал стал еще более интересным, чем был в начале.

Простота:

Мы с коллегами подготовили такой формат Книги, который удовлетворит вашу личную читательскую потребность. Простое изложение, лёгкая для ориентации в тексте расстановка глав и возможность читать с любого места – всё это сделано для комфортного усвоения интереснейшего материала!

Лаконичность:

Разбор произведений, которые были созданы русскими писателями и режиссерами от начала классической литературы и зарождения кино. Анализ страшных рассказов как известных, так и мало знакомых вам представителей жанра. Явственно показанные связи жутких историй. Их разбор, сравнения и отличия друг от друга.

ГДЕ КУПИТЬ?

История страшного жанра в России открыта и доступна на ЛитРес.





  Подписка

Количество подписчиков: 21

⇑ Наверх