О романе «Эпоха мёртворожденных» я слышал много мнений. Причем полярных — от «отстой» до весьма положительных. Причем «полным отстоем» его клнймили с пеной у рта и брызгами слюней лица со светлыми лицами, почти бонофицианты (Господи, прости, хотел сказать бенефициары!) мировой либеральности, общеловечности, чести и совести. Люди же с иным выражением лица (или, может, правильнее называть их особями, как рекомендовал один ну ооочень влиятельный политик давеча?) в высказываниях были сдержаннее. Ну и захотелось ознакомиться, свое мнение, так сказать, составить.

Теперь могу сказать, что роман написан человеком одаренным, с активной жизненной позицией (сорри мой пафос). К фантастике отнести можно с большой натяжкой, и то только учитывая время написания (прилично «до» начала донбасских боевых действий), да еще локацию (нынче все больше о донецких мировое сообщество вещает). Ой, забыл — польские «czterej pancerni

«Rudy» i rudy pies» сейчас как-то пока не засветились в боевых действиях (если верить СМИ, конечно). В остальном — очень жесткий роман о войне и людях.

Что касается ненормативной лексики, то она совсем не напрягает, не вызывает раздражения. Общаясь с офицерами, не раз сталкивался с такой речью. Да что там говорить, даже яйцеголовые во время операции в определенные моменты в определенной ситуации, когда что-то идет не так, позволяют себе не совсем парламентские высказывания с использованием обсценной лексики.

Излишнее количество крови, кишок и насилия? А в нынешнем хорроре этого добра поболе будет. Разве не так?

Пропагандизм? Да все в мире в той или иной степени пропаганда, даже реклама (навязшая в зубах) хоть тех же TENA Lady Slim Pants.

И коль роман до сих пор вызывает такие ожесточенные споры, значит, он цепляет, значит, он нужен.

Ну, я так думаю.

Грустный рассказ-предостережение. Грустный, несмотря на юмористический стиль подачи.

Почему грустный? Да что веселого, когда люди расстаются? Нет, конечно, бывает, ведь не зря существует мнение, что «хорошее дело браком не назовут», а сами разводы празднуют почище победы над мировым супостатом. И тем не менее, в глубине души люди испытывают сожаление.

Почему предостережение? Машина «мыслит» двоичным кодом. 0 — 1, да — нет. А человек? Он-то, по существу, система аналоговая. Есть «да», есть «нет», есть «скорее да, чем нет», есть «скорее нет, чем да», кроме нуля и единицы существует и 0,4, и 0,6, и, даже, 0, 58. Не стоит сферу межчеловеческих отношений отдавать на откуп компьютеру — степень подобия не всегда приводит к гармонии.

Правда, до таких мыслей я дошел в процессе приближения к стадии «седина в бороду», а в детстве, когда впервые читал этот рассказ, просто хихикал над злоключениями старичка. И да, хочу сказать, что «бес в ребро» не всегда коррелирует с сединой.

В рассказе за легкостью необычайной кроется глубокий смысл. Ну, мне так кажется, «я — читатель, я так вижу».

Нет, если включить режим «зануда ON aka Сэмюэл Клеменс» (помните его анализ Кожаного Чулка?), то ляпы имеют место быть. Я, например, не видал ни одного пациента с отравлением опиатами с расширенными зрачками. А вот Дебрэ сразу даму в опиумные наркоманки по расширенным зрачкам определил, хотя логичнее было в кокаинистки записать. Или баловство первитином предположить. Хотя хрен редьки не слаще. Впрочем, и назвать перно «сиропом от кашля» — это слишком (вольтаж анисового пастиса, который в то время использовали из-за запрета в Европах натурального абсента перно, пусть даже в 30-45 градусов, как бы намЯкивает, не говоря уж о натурпродукте с его стартовыми 70 градусами), фирма «Pernod» вомущена таким афронтом автора. Ну и у трупа десятичасовой выдержки расслабленные мышцы как-то маловероятны. Впрочем, это так, мелочи.

А если не включать, а просто посмотреть на характеры героев? Вот тут-то и увидим живого комиссара Дебрэ: картонный-то без проблем пережил бы вынужденную отмену никотина, и прессинг по этому поводу ему был бы фиолетов, ибо отсутствовал он, прессинг. И дремота комиссара, в которую клонит после еды — она как-то для живых людей характерна. Да и эпизодически появляющийся доктор Мелинда не кажется трафаретным

образом. Ну, а мадам Стрелкина с целым чемоданом «Памира»...

Детективная составляющая представлена на высоком уровне — кажется, что читаешь натурального Сименона. И фантастический компонент внушает, не побоюсь этого слова.

Обвинения в политизированности... Ну, не стоит забывать время написания произведения — все тогда писали так, правила публикации обязывали. Даже нонешний светоч демократизации белорусского народа, Светочка Алексиевич, во время оно, еще не прозревши, не став лауреатом Нобелевской премии, признавалась в любви к «Железному Феликсу».

Получился, скажем так, чудесный шарж на сименоновского комиссара Мегрэ.

Нет, народ не дурак! Действительно, всякому овощу своё время. А заодно верно, что психология входящего в автобус всегда сменяется психологией вошедшего. Рассказ Варшавского «Решайся, пилот!» блестяще доказывает это. Когда я в нежном, можно сказать, возрасте впервые читал этот рассказ, внимание акцентировалось на внешнем — на приключениях, на работе по ликвидации аварии, с одной стороны, и на юмористической составляющей — работа-то во сне, с другой. Забавно и просто.

А вот сейчас, когда возраст характеризуется фразой «столько не живут», а период называется «временем доживания», понимаю, что рассказ-то грустный, рассказ про меня нынешнего и таких, как я. И про то, как тяжело примириться со своей уже ненужностью. И что еще долго будут сниться (пусть и редко) кому ПИТы с писком следящей аппаратуры, кому станки, кому кафедры.

Абсолютно реалистичный рассказ в фантастическом антураже о жизни.

Кто бы что ни говорил, а Илья Варшавский образца 63-го года — это в советской фантастике явление пусть и не уникальное, но значимое. Мастер коротких рассказов, в которых талантливый сплав юмора и сатиры, даже, не побоюсь этого слова, стеба. И в фантастическом легко легко читается реальное.

Вот, к примеру, рассказ «Роби». Самообучающийся робот? А самообучающегося рукамиводителя никто не видал? Ну, который всегда найдет 100500 причин не делать что-нить, потому как это сделать невозможно. И в пламенных речах будет блистать все новыми и новыми (самообучился, а что?) умными словечками a-la консенсус (или конвульсиум). Это вам не квадратура круга в делении торта на три части. Причем с использованием юмора (анекдота, побасенки, прикола и прочих инструментов), от которого тоскливо становится.

Ну а финальный пассаж, посвященный теще... Это отдельная песТня.

Неоднократно читанный рассказ, а удовольствие от него меньше не становится.

Нет, оно конечно, можно обложиться толстыми и умными книгами по астрономии — и провозгласить: «Сие невозможно!» Можно листать монографии по физике (проектированию, сопромату ... нужное вставить) и голосить: «Противоречит законам!» Можно штудировать толстенную «Физиологию человека» и крутить пальцем у виска: «Невесомость так не влияет!» Но... Влияет, оказывается. И даже на деятельность мозга влияет, ну, нонче такое пишут. Все можно. Особенно с кочки зрения 21 года второго тысячелетия. Только рассказ не о том. О чем?

Мечта о мечте, мечта о благе не только для себя, любимого, не только для семьи и ближайших родственников, а мечта о благе для человечества, пусть это и звучит пафосно.

О целеустремленности. О труде. О преодолении пути к заветной цели. О настойчивости в достижении цели.

При полном отсутствии космического экшна, в детстве многие читали его с удовольствием.

Пусть рассказ написан в далеком 1963 году, мне кажется, актуальности он не потерял.

Первый раз я прочитал «Гриаду» почти 55 лет назад, еще одиннадцатилетним пацаном. А вот на повторное прочтение меня вдохновил камрад Леонид Смирнов со своим циклом работ «Былое. Тридцать лет отечественной фантастики» (огромное спасибо!). И вспомнились впечатления тех дней. Читали «Гриаду» запоем, передавали книжку друг другу. Помните в «Друзьях и врагах Анатолия Русакова» Георгия Тушкана «чертову читалку»? Точно так и «Гриаду» в детстве зачастую пацаны читали, один читает — остальные слушают. Так что не выдумка Георгия Тушкана эта «читалка» . И как-то не парились мальчишки по поводу элементарных частиц — высокоодаренных гениальных вундеркиндов, шарящих во всех взаимодействиях мю-мезонов и прочих фотонов с гравитонами, среди нас в этом возрасте не было. Зато за приключениями следили архивнимательно. Поражал размах — миллионы лет, парсеков, галактик. Космические авантюрные приключения. Что еще подросткам надо? Не имея понятия о термине «космическая опера», мальчишки считали, что «Гриада» — это офигенно. Кстати, учитывая сединный процесс блондинизации, и сейчас считаю, что книга очень даже ничего.

А уж о всевсяческих плагиатах мальчишки и не задумывались.

Подводный город? У Беляева «подводные земледельцы» тоже в куполах на дне жили. И? В нонешних всевсяческих рОманах тоже из бластеров-шмайссеров друг в друга пуляют — и ничего, нормальненько. А уж попаданцы... ну прям по одному (правда, разных калибров и расцветок) каналу в «Попаданию» попадают.

А шар-космический корабль? Помните, у гигантов-метагалактиан? Ну 200-процентное сдирание каллистянского корабля. Правда, «Золотое Сердце» товарисча Дугласа Адамса, того, который автостопом по Галактикам шастал — это ж другое, тут понимать надо.

А оживление все теми же гигантами академика Самойлова? Ну разве не факт из «Генератора чудес» Долгушина? Да и вообще, Библию стоит вспомнить.

Впрочем, можно на этом угомониться, ибо, как сказал Александр Дюма-отец: «Всё плагиат. Даже Господь Бог сотворил Адама по своему образу и подобию.» Да и весь Шекспир — сплошной плагиат, правда, своим критикам он обычно отвечал так: «Эта сцена — девушка, которую я вывел из плохого общества и ввел в хорошее». Даже братья Стругацкие-отцы-основатели и те умудрились Александра Сергеевича-наше-все сплагиатить — «Капитанскую дочку» в «Понедельник начинается в субботу» впихнули.

Кроме того, решения суда по поводу плагиата в отношении Колпакова нет. А потому и обвинять в плагиате некорректно.

Весь сыр-бор, скорее всего, разгорелся из-за тиражей (и финансовых потоков, соответственно, ибо мани-мани даже в то время никто не отменял). «Гриада» в 1960 году вышла тиражом 215 000, а, к примеру, «Легенды о звёздных капитанах» Генриха Альтова в 1961 году — 150 000. Ну как не порадеть родному человечку в споре за титул любимой жены? Тут уж все средства хороши, даже пионеры-разоблачители. Ну, это так, мои личные инсинуации.

И еще пару слов. О том, что предвидел, что кануло в Лету.

Предвосхитил Колпаков тренд XXI века, даже позу предвидел — все по глупому ящику могли видеть, как оказывают сейчас крайнюю степень уважения и подчинения лучшим членам общества, ну, вы понимаете, я про BLM:

«грианоид ... опустился на одно колено, всем своим видом показывая уважение и подчинение воле общества». И газ для поднятия душевно-духовных радостей Колпаков спрогнозировал. Шарики с веселящей «закусью азота», надеюсь, еще помнятся? Думаю, хватит на этом.

Проверки временем не выдержала идея коммунистического развития человечества. Ну, вестимо, это ж не критическая расовая теория (справедливости для надо сказать, что во времена Колпакова про эту крайне прогрессивную теорию никто слыхом не слыхивал, даже на ее родине, не говоря уж о Великом и Могучем. Тем паче о расизме среди деревьев не слыхали, ну, про который Камала вещала надысь.

Не выдержало временем и имя Ленина, и памятники ему. Справедливости ради не выдержали и памятники Колумбу, Джефферсону с Вашингтоном. Даже монумент Джорджа Флойда молнией трахнуло (удивительно нетолерантно небесное электричество себя повело). Но, опять же, Колпаков и ведать о таких чудесах не мог в то время.

А так да, много чего не выдержало проверку временем. Не стоит всех бобиков на Колпакова вешать — братья АБС, Альтшеллер, даже могучий гений польского народа aka Лем искренне более или менее в коммунизм верили (или веру имитировали).

Сожаления по поводу напрасно потраченного времени на перечитывание не испытываю. Не собираюсь никому навязывать свое мнение, но книга явно незаслуженно шельмована. Среди современного моря литературы масса романов еще более сомнительного уровня.

Сорри за мой французский.

Чудесный образец средневекового народного творчества. Наивный, грубоватый, но от этого более близкий, чем труды рафинированных гуру от литературы всех мастей. В который раз перечитываю арабские сказки — и в который раз не перестаю удивляться полету фантазии. Говорят, сказка — ложь, но в ней в самом деле есть намек. И достаточно толстый. Пример? Не транжирь наследство, тем более с кем попало — деньги кончатся, а с ними и застольные друзья исчезнут. Да и шутки власть имущих как правило боком выходят. Справедливо и актуально и по сей день.

Настоятельно рекомендую.

С творчеством Андрея Синявского, ака Абрам Терц, в тоталитарно-застольные (равно как и в либерально-катастроечные времена) был знаком понаслышке. Ну, не считать же некоторые отрывки «Крошки Цореса» (прослушиваемые в ожидании концерта Билла Макгуайра с вражеского голоса на немецких волнах под шум глушительного прибоя) за знакомство с творчеством. А потом имя это благополучно утонуло в пучинах криминально-фэнтезийного хорора. И только сейчас, случайно наткнувшись на сборник «Фантастические повести», возжелал разрешить вопрос, мучивший в те дальние времена: а чего это меня лишали в те благословенные времена, от чего оберегали, как зеницу ока?

И разрешил. Значимые поводы опасаться за мой «облико морале» в наличии отсутствовали. Не думаю, что вскипел бы мой разум возмущенный, не говоря уж о готовности бежать на смертный бой. А усилий-то, усилий!

Вот, например, рассказ «Квартиранты». Идея-то отнюдь не нова — хоть Гофмана вспомните, хоть Погорельского. Николай Васильевич, опять же. Да и «Уединенный домик на Васильевском» Владимира Павловича Титова вкупе с Александром Сергеевичем-наше-всё на ум взбредает. Стиль изложения... ну, как стиль, ничего шедеврально-сногсшибательного. Антисоветчина? Не, конечно, ежели включить режим сканирования, то да, а вот ежели «read only»...

Коммуналки... Так там хоть отдельные комнатки были для жильцов, куда там общежитям с 4-5 студенами на комнатушку. А уж в сравнении с калифорнийскими коливингами...

Население коммуналки... Ну, ведьмы и в отдельных квартирах наличествуют, да и лешаков тоже в товарном количестве. И в нонешние времена тоже.

Коротко — читать можно. Перечитывать — эт' вряд ли.

Перечитал «Колдовской мир» и понял... что опьянение 30-летней давности закончилось и наступило похмелье. Нет, Нортон осталась замечательным творцом, но вот этот вариант фэнтезийной реальности похож на «блин комом». Кажется, читаешь сырой набросок, черновик: герои с картонными характерами, логичность (а следовательно и достоверность) повествования в зачаточном состоянии, стиль оставляет желать лучшего, полет фантазии... Ей-богу, читая о Горме, как-то вспоминался верновский «Таинственный остров», причем с явным преимуществом. Видимо, закормленная фэнтезяшками старческая брюзгливость подняла голову.

Выше семерки рука не поднимается.

Сплав мемуаров алкоголика, практического пособия по алкоголизму же для чайников и философского трактата — практически «три в одном». Да, можно смело добавить еще и историческое исследование от эпохи «Великого и Могучего» через катастройку до времен нонешней России вкупе с социальным анализом страт общества, непосредственно контактирующих в сфере поклонения и противодействия Бахусу. Формат, одним словом, внушает. Сам роман написан с юмором, с огоньком пламенного, не побоюсь этого слова, борца-либерала за светлое будущее этих достойных представителей общества

Главный герой — типичный представитель славного племени запойных алкоголиков, высокоэрудированный специалист с огромным практическим стажем умеренного и совсем неумеренного всех алкогольсодержащих продуктов промышленности, свободно цитирующий стихи хоть Блока, хоть Бориса Савинкова (интересно, многие ли знают, кто это, не говоряя уже о стихах?), знакомый с трудами Фрейда, свободно владеющий обсценной лексикой (страницы романа ну очень щедро усыпаны этими жемчужинами мыслей и эмоций), встречающийся в обществе чуть чаще, чем динозавр с блондинкой (мне, к сожалению, подобные индивидуумы не встречались на пути).

Учитывая солнечную погоду и хорошее настроение, четверочку рискну поставить.

Бывают моменты в жизни, когда просто необходимо отгородиться от агрессивности мелочного бытия, бесконечного потока инфомусора, несущегося из инфо... ну, вы понимаете, просто отдохнуть, дать возможность бедному мозгу с низкой пропускной скоростью шин справиться с перегрузкой. И вот тогда приключенческая литература — это то, что доктор прописал. Особенно из олдскульной серии «БИР», да еще и с силуэтом вооруженного луком индейца. Вот роман «Гуарани» мастерски справляется с этой задачей. Читая его, погружаешься в атмосферу приключений, страстей, интриг. Если герой, то благородный, мужественный. Если злодей, то уж чернее самого рогатого. И все на фоне чудесных пейзажей роскошных бразильских лесов. Жозе де Аленкар на страницах романа создал великолепную латиноамериканскую мелодраму. Мне кажется, что она не утратила своего очарования и актуальности даже в наше столь демократичное и толерантное время. Жаль, читают это произведение все реже и реже — благородства с избытком, а потоков крови нет.

Первый раз читал это произведение в далеком 76 году. Второй — буквально на днях.

Разница почти в 45 лет. Соответствено и восприятие изменилось.

Но тем не менее... Лауреат Гонкуровской премии, номинант премии «Гран При» Французской Академии, Жан-Луи Кюртис оказался провидцем. Во всяком случае, почти все, что он описал в романе, сохранилось и в настоящее время. Ну, с некоторой поправкой, если быть буквоедом. Почти по Крупновской «Дороге в никуда»:

«Все та же фальшь все тех же слов;

Все те же дети плюют на отцов,

Все тот же путь, все тот же плен,

Все те же люди, что ждут перемен.»

Кюртис умудрился провидеть и революцию негров (BLM за столь непочтительные и абсолютно нетолерантные слова заставило бы сейчас на коленях весь Булонский лес проползти), и революцию женщин (феминистки все волосы бы вырвали и за харассмент лет 70 строго режима вкатали).

Да и главный герой подкачал — главный герой токсично маскулинный цисгендерный шовинист.

Но... ничто не ново под луной. Что было, то и будет. С некоторыми вариациями (по причине глобального потупления).

Одним словом, все еще живущим динозаврам и чувствующим себя нормальными динозаврами рекомендую.

Вообще-то «Песнь Бернадетте» попала ко мне в руки совершенно случайно. Просто так легли карты, сошлись звезды и зафонтанировали три источника интереса к этой книге.

Во-первых, само издание с логотипом «Мандрагора» издательства «Энигма».

Во-вторых, реминисценция — «Песня Сван» Маккаммона.

Ну и в-третьих, сам автор, чьи произведения наряду с книгами Фейхтвангера и Лондона с успехом полыхали в пламени Третьего Рейха (вспомнилось значительно позже и с большим, к стыду приходится признать этот факт, трудом).

Роман оказался не тем, что я от него ожидал до начала чтения, но тем не менее... Нет, он не произвел эффект разорвавшейся бомбы (сорри за патетику), но впечатления вызвал сильные. Простой язык произведения , почти протокольное изображение жизни Бернадетте Субиру (автор говорит, что все описанное в романе, произошло на самом деле и не является вымыслом), беззаветное служение ее своему делу и Даме — все это не могло не заставить задуматься о чуде.

Конечно, к факту чуда можно относиться как угодно, но каждый это отношение строит на основании своих взглядов. И касается это не только героев творения Франца Верфеля, но и читателя.

Не зря роман был так популярен в свое время. И жаль, что сейчас основательно (и незаслуженно) подзабыт массовым читателем.

Небольшая повесть, в которой предпринята попытка обыграть Верновский вариант путешествия к центру Земли. И, как мне показалось, проигрышная попытка. Увлекательных приключений, как у Жюля Верна, нет от слова вообще. Зато полет фантазии границ не имеет: и путешествие в лодках-трансформерах в водных просторах недр Земли на протяжении месяца (и куда только запасы пищи поместились?), и обнаружение эволюционирующей во времени системы полупроводников (ну, в самом деле, не только же биологическим объектам эволюционировать), и чудесное спасение. И все перемежается рассуждениями о любви и оценками мужской части экспедиции. Все в традициях варианта фантастики тех времен.

О контакте с внеземной цивилизацией люди мечтали давно. И попытки описать этот контакт имели место быть неоднократно. В «Каллисто» Мартынов использовал математику для осуществления первого контакта с последующим изучение языка. В «Сестре Земли» тот же Мартынов использовал графику для рассказа о судьбе Фаэтона. В «Сердце Змеи» Ефремов описал контакт землян с чужими звездоплавателями с помощью все той же графической наглядной демонстрации химических веществ с использованием схем атомов и мультипликации. А вот Конова поступила элементарно просто:  «У нас один мозг, одни и те же нервные ткани. Мысли рождают в мозгу определенные излучения. У меня есть прибор, усиливающий это излучение. Вот мы и понимаем друг друга.» Как говорится, все гениальное просто. Главное — полет фантазии не сдерживать. И вообще, кто сказал, что медузы не могут в космосе летать? Это у Ефремова взгляды зашорены мужской логикой.

В общем, один из образцов фантастики того времени, не слишком обремененной логическими построениями.

Повесть «Голос вечности», по большому счету, достаточно вторична. Космические полеты в другие Галлактики уже написаны (Лем со своим «Магеллановым облаком» соврать не даст), контакты с иноземными формами жизни тоже (вспомните хотя бы Ефремовское «Сердце Змеи»). Жизнь на неуглеродной (но из той же подгруппы) основе описана товарищем Днепровым в «Глиняном боге», не на базе германия, а чуточку ближе лежащего (сорри, господа химики и биологи) кремния, конечно.

Но... наивный женский вариант фантастики того времени заслуживает внимания как этап развития жанра.

Милашка-привиденья со своими столбовыми обожателями, топающими ножками и изредка падающими на противников (правда, с жалким одноразовым результатом), всевсяческие возрожденные нечисти и волшебные ипостаси, многомудрый лидер-вампир, идущий на поводу у своих нукеров, корабль-призрак «Мария-Целеста», шотландский МакДональдский колорит с историей любви к Пепси Коле, очень колоритный замок на шотладнском острове Элис с Палеозо, где можно видеть жизнь... да хоть любимца Алисы — Бронти.

... И да дофига чего для приготовления офигительного (сорри!) ужина взыскательного общества.

А вот читалось — и в уме крутилось: «Но и утром всё не так, нет того веселья».

И целевая аудитория как-то находится в глубокой непознаваемости: для «мелких» достаточно сложно, для подростков — примитивно, а взрослым — вааще по барабану.

И логический компонент просто зашкаливает: нет, невозможно существование всякой нечисти, но возродить этих нечистых нам ничего не стоит из чешуек и прочих скорлупок (ученые, как и наука, умеют много гитик).

Отдельный орг... восторг вызвал ковер-самолет: так брюзжать даже я не сумел бы.

А Плохиш, узнав о индийском ученом, удавился бы под пером товарища Гайдара.

Нет я к Алисе отношусь очень хорошо, но только к той, старой Алисе.

А туточки как-то что-то совсем не того.

Ужин не получился, да и винегрет как-то не дюже шибко...

Слаб человек, зело подвержен тлетворному влиянию буржуинского запада, такоже и разумениям графини Марьи Алексевны. Когда эти три количества перешли в качество, я приступил к культурному росту над собой, окунувшись в Лестатиаду.

Впечатления превзошли все ожидания, и изучение знаменитого «Анти-Дюринга» в те времена далекие показалось жалкой пародией на постижение сакральных истин.

Правда, погрузится в эту пучину философских высот я сумел только до четвертой книги. И вот тут-то понял, что чувствовал д'Артаньян во время спора о диссертации Арамиса.

Псевдо- и наукообразные измышлизмы, приправленные укладыванием великолепных волос, вкупе с сиянием глаз холодного голубого оттенка... Многозначительные многоточия, над которыми поневоле задумывался мой вскипающий разум... Сентиментальные кровавые слезы над винно- и невинноубиенными жертвами... по поводу и без... Огромное (ну, как общежитие, к примеру) сердце, любящее всё и всех, без деления на пол, возраст и прочие предрассудки... Тонкая душевная организация, подверженная депрессии и суицидальным наклонностям (это у вампира-то!)... Новаторская идея о переселении в чужое тело (известна, правда с древних времен, «Халиф на час» свидетель)... Гламур-гламур-гламур: Он облачается в скорбь, как другие облачаются в бархат; печаль украшает его, как свет свечей; слезы идут ему, как драгоценные камни.

И главный философский посыл: мертвым быть лучше, чем живым.

Это апофеоз!

Равно как и предсказуемая развязка банального сюжета.

Возможно, Алексей Константинович своей семейкой вурдалаков мне карму попортил, но глубину Лестата я не осилил.

Тройка. И то, учитывая хорошее настроение.

Нет, ну кто же спорит, что невозможно постоянно ставить мировые рекорды или, хотя бы повторять их.

Кир Булычев совсем не одинок в этом. Вспоминается хотя бы трилогия А. Дюма-отца, та, где мушкетры геройствуют — три совершенно разных произведения. С разной степенью воздействие на читателя (сорри за примитивизм).

Но сия Алиса — очень даже качественное произведение, в целом. И «другое королевство» получилось вполне жизнеспособным. И сыночек-дракоша в реале встречался читателям (уверен!) в той или иной ипостаси не единожды. И матушек-королевишн подобных пруд пруди. А Дурынды — да их же вокруг немеряно.

Чтение, полезное не только детишкам, но и их родителям (если они еще в состоянии воспринимать простые истины).

Семерки достойно, на мой взгляд.

Небольшая по объему, но огромная по значимости повесть-дилогия.

Сухой язык. Лаконичность. Фирменный отточенный стиль лауреата Нобелевской премии по литературе.

Два временных пласта. Две зарисовки повседневной жизни увеселительного заведения. И Палач в кроваво-красном одеянии с клеймом на лбу. И атмосфера, пропитанная злом и насилием. Дни проходят, бегут года — а этого зла и насилия в мире все больше и больше. И конца не видно.

Повесть производит жуткое впечатление — и оторваться от нее невозможно. Не часто встречаются такие пронзительно-честные произведения о сущности человечества.

И страшные слова: « Я ваш Христос, с палаческим клеймом на челе!

Ниспосланный вам свыше!

Ради вражды на земле и в человеках зловоления!

Бога своего вы обратили в камень! Он мертв давным-давно.

Я же, ваш Христос, я живу!»

Неужели это неизбежно?

Или все же спасение есть?

Не знаю, стоит рекомендовать или нет, но я перечитывал эту повесть не раз. И, думаю, еще перечитаю.

Вновь перечитал роман — и вновь не испытал разочарования, не пожалел о затраченнои времени.

Да, наивно, но ведь и сэр Артур Игнатиус Конан Дойль грешил наивностью (профессор Челленджер свидетель).

Да, прямолинейно, но разве Конан-Варвар балует психологическим разнообразием?

Да, идеологизировано, но и Джеймс, который Джеймс Бонд — детище Флеминга (не путать с папой пенициллина!), — не блистает плюрализмом мнений.

Зато честно. Честно о любви к Родине. Честно о мужской (не нежной, а именно мужской) дружбе. Честно о выборе пути.

Все же прав был Кир Булычев в первой части своей знаменитой цитаты о Николае Шпанове: «Шпанов как фантаст, на мой взгляд, превосходил всех массолитовских писателей». Да и Юлиан Семенов не зря советовал «учиться у Шпанова».

Роман заслуживает внимания. Ну, я так думаю — и рекомендую не только динозаврам.

Короткий рассказ. Несколько минут чтения — а поди ж ты! Цепляет. Не по-детски цепляет. Уже который день под впечатлением.

Короткий рассказ. Всего три блока (условно) — и три состояния души, три цвета настроения, три сущности бытия.

Обычное кладбище. Березки, трава, полевые цветы. Могильные холмики, покрытые травой, могилы с крестами, погребения с памятниками. Маленькое, жадное кладбище. Время идет, кладбище растет. Березки, трава, цветы уступают место асфальту, И борьба памятников нарастает, продолжается. Грустно, любопытно, хоть и цинично, но забавно: мертвецам все равно, а живые все пыжатся.

Кладбище в душе. Холмики над надеждами, покосившийся крест над талантом. Могилы с мертвыми стремлениями. Досадно, жутко, больно, страшно. Особенно, когда в могилах значимые.

Кличи юродивого, заклинания доброго волшебника, ламент прекрасного принца над хрустальным гробом спящей принцессы и не одной: «Пусть же воскреснут мертвецы!» И рефрен: «Ах, как прекрасна жизнь для воскресших!»

Нет, не пугайтесь. Это сейчас пройдет.

А мелодия «Hell's Bells» продолжит звучать.

Не знаю, можно ли рекомендовать, но... это выше всех похвал!

Странно, но все чаще возникает желание окунуться в литературные шедевры прошлого. То ли пора вымирать, как динозавру, то ли нестись в ближайший психоневрологический стационар.

Вот и сейчас с «чувством глубокого удовлетворения» перечитал «Амето». «Высокий штиль», плавное повествование, отсутствие расчлененки и зомби — все благотворно влияет на душевное равновесие. Погружаешься в стародавние времена, когда еще жили охотники и нимфы, боги и богини, когда не было ни толерантностных страстей, ни массовой стрельбы в школах — и в самом деле ощущаешь себя обычным человеком с обычными человеческими чувствами.

Понимаю, что глупо, но так хочется эту глупость еще не раз повторить. Вдруг кто-нибудь спятивший составит компанию?

Маленький шедевр большого мастера.

Фантастическая в своей банальности реальность. Жалкая ничтожная личность , по определению уважаемого Михаила Самуэлевича Паниковского, две высоодухотворенные светлым чувством персоны с интеллектом хомячков, интересами кроликов и памятью золотой рыбки, интерьером третьеразрядной ночлежки для озабоченных и местным инфернальным обслуживающим персоналом — банальный адюльтер, правда с не совсем банальными декорациями.

Сколько уже о подобных ситуациях написано, сколько книг прочитано, а этот короткий рассказ все равно выбивается из общего ряда. Сухой стиль изложения и жуткий рефрен «лифт опускался» нагнетают атмосферу. И поневоле возникают мысли: каждый кузнец своего несчастья, грех порождает грех. Или все же «золотое» правило «не бери в голову» — единственно правильное? Тем более, что за смертный грех всего лишь грозят моральными страданиями вознаградить (ад-то модернизирован, обновлен в духе нонешних веяний — «Посмотрели бы вы, сударыня, как было в прежние времена! А теперь на преисподнюю просто грех жаловаться. Мы делаем все, чтобы человек не только не почувствовал боли, но и получил удовольствие...модернизировано все сверху донизу, как полагается... теперь остались только душевные муки«!). Как же хорошо тем, у кого вместо души естественные инстинкты! Им жить легко и просто.

Достойное произведение. Десять из десяти.

Странно, но как только упоминаешь Боккаччо и его «Ворон» во время симпозиона с участием представительниц «прекрасного пола» (если, конечно, эти представительницы что-то слыхали об этой персоналии), как в ответ раздается недовольное фыркание и шипение рассерженных матрон. Такую реакцию я наблюдал неоднократно — и во время учебы, и сейчас, спустя... столько не живут спустя. Почему? Неужели правда глаза колет? И это спустя 666 лет (ого, какая символичная дата!) после написания произведения. Видимо, инвективу, направленную на уловки и двуличность этого самого «декоративного пола» (я не виноват, это формулировка уважаемого Оскара Уайльда, того самого, который «Портрет Дориана Грея» написал с лордом Генри), даже нынешним юношам читать стоит. Предупрежден — значит вооружен.

Оценка десять из десяти (жаль, больше поставить нельзя).

После стальной магии ложек, вилок и прочих ножей для пикника, честно признаюсь, к магии восьмиугольного дома приступил с легкой опаской. Оказалось, что не так страшен черт, как его малютка — небольшое произведение под громким титулом «роман» на самом деле сильнее, чем «Магия стали».

И даже замечательные многочисленные описания рюшечек, чепчиков и кружев не вызвали когнитивного диссонанса в свете новых феминистических толерантных веяний (токсичная маскулинность, понимаете ли). Да и бабушка старая, ей все равно, особенно, если учесть время написания романа. А вот страницы с подробным изображением елочных украшений заставили вспомнить детство (вот же были времена, черт возьми!) и сожаление, что туда невозможно вернуться.

Что до социальной направленности, то «Ты мне не помогла, и ты мне больше не нужна, не забывай этого!» — лозунг и modus vivendi (впрочем, как и modus operandi) живы до настоящего времени и почивать в Бозе ну никак не собираются.

Собственно, произведение могут читать как дети, так и взрослые. Один раз, по крайней мере.

Шестерочку решил поставить.

Каюсь, грешен, люблю периодически что-нить подростково-сказочно-фэнтэзийное почитать. Правильно, видать, народ говорит: старый, что малый. Вот и польстился на магию, тем более, что магия-то принадлежит уважаемому мэтру. Да вдобавок и вся в одном томе.

Первой магией была стальная. Жаль, сталь какая-то не совсем качественная оказалась. Слишком лубочная. Назидательно-поучительная. Схематичный сюжет, герои из папье-маше и такие же картонные приключения — не внушает, короче. Даже желание рекомендовать детишкам магию эту пропало начисто.

В общем, пришел к выводу: ожидания не оправдались. То ли я не созрел, то ли у автора что-то не заладилось.

Но на пятерочку из десяти расщедрюсь в честь праздника.

Очень жаль, что я не читал эти дневники во время учебы. Жаль, что не попались они мне в самом начале трудовой деятельности. Нет, на выбор специальности они не повлияли бы — жаждущий хирургии будет хирургом, терапевта тоже не перекрасишь, а анестезиолог-реаниматолог не променяет специальность ни на какую другую. Но вот мышление врача можно было бы несколько скорректировать (ну, ежели политкорректно изъясняться). И я настоятельно рекомендовал бы всем будущим медикам ознакомиться с этой книгой. Да и другим тоже (ибо все мы болезненны).

Это обычный дневник настоящего врача (да, беллетризированный, но тем не менее...), честно и без лакировки показывающий реальную жизнь медика. Это то, к чему будущий медик должен быть готов: работа — это не только дифирамбы и благодарности, это и рутина, рутина и еще раз рутина, пот, кровь и слезы. Вот только больные остаются людьми, нуждающимися в помощи, пусть и не всегда адекватными и доброжелательными. Но это совсем другое.

И две цитаты.

«Для некоторых чуть ли не нормой стало: получил он замечание, сделан ему выговор за нерадивость или неумение, – ах, так, побегу с жалобой в верха! Меня обидели, но и я нервы попорчу! Мало ли что работать не умею, с обязанностями не справляюсь – ты меня вот такого уважай!..»

»...снова и снова готов говорить похвальное, благодарственное слово книгам! Всегда они были моими первыми помощниками и советчиками, в них я черпал силу и уверенность в часы невольного отчаяния, при решении запутанных проблем, когда никто другой не мог мне помочь»

Думайте.

Читайте!

«Понедельник начинается в субботу» — это основательность, эпичность, если можно так сказать. Новогодние «Чародеи» — это легкая и задорная праздничная вечеринка. А вот эти «Чародеи» — нечто среднее. Они не лучше, не хуже, они просто другие. Стругацкие сумели в одну телегу впрячь и сказочность, и реализм, и юмор. Даже любовную микролинию (ведьмочка Стелла не даст соврать).

Да, конечно, принципа триединства сценарий совсем не придерживается, но времена изменились — и классики (те, древние) могут молча завидовать. Да, фрагментарность ткани имеет место быть, но зато этот калейдоскоп ситуаций доставляет удовольствие почти «патологическое». Разве можно пенять авторам на изображение кота, страдающего склерозом?! (Кстати, а сколько сейчас страдающих склерозом совсем не сказочных дятлов?) Может быть никто не хотел принять участие в эксперименте по отъему излишка времени? В последнюю ночь перед экзаменом я только мечтать о таком мог (жаль, времени на мечтания не было). А профессор Выбегалло — ну чем не выдающийся ученый, которому требуются споры, с одной стороны, соответствующие, а с другой — наводящие? Не встречались разве такие? А Хома Брут, стремительно уменьшающийся до размеров таракана и прячущийся в щель от греха подальше?

Да что там говорить! Лучше один раз прочитать самих «Чародеев», прочитать о магах, волшебниках, ведьмах и колдунах и их работе в стенах НИИЧАВО, чем семь раз отзывы о них.

«Не убий!»

Вроде сказано однозначно, да и сама заповедь из ряда основных, ан нет — нарушалась, нарушается и будет нарушаться, пока живо человечество. Причины? Да несть им числа.

Каин, убивший за право первородства (политическая ситуация требует жертв и ныне, новости свидетельствуют).

Родион Раскольников, отправивший в мир иной аж трех человек, в том числе одного нерожденного, ради утверждения своей теории (французская революционная гильотина простаивать не может, да и крестовые походы не закончились, правда, именуются нынче чуть иначе).

Катерина Измайлова, страстная и кипучая натура, ради своей любви пошедшая на преступление (вот с этим в наши времена чуток напряжнее — «мельчают в наши дни людишки», но встречаются еще, встречаются).

Андрей Соколов, убивший в храме (шутники были господа-арийцы — храм Божий для содержания советских пленных приспособили) предателя Крыжнева ради спасения жизни взводного.

Вот и Хеммель совершил этот грех. Ради сокрытия растрат вверенного ему наследства племянника и ради наживы.

А дальше страх содеянного. И расплата. Ну очень рациональная -«все свои деньги тот стал тратить на благотворительные цели, а сам жил в крайней бедности, если не сказать — нищете». Грех ведь можно отмолить, раскаяться. А можно попытаться откупиться. Индульгенция продается. И, говорят, этот способ искупления вины гораздо привлекательнее и менее энергозатратен.

А как же привидение? Да просто необходима причина вызвать чувство страха (раз совести нет). Ну и жанр обязывает.

Великолепный рассказ от великолепного мастера.

Поэты говорят, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Талантливому родителю графа Дракулы удалось и британского жеребца благородных кровей, и не менее благородную синегорскую лань подвигнуть на сей подвиг — в одной повозке везти леди в саване в светлое будущее.

При оценке этого произведения так и подмывает использовать систему, принятую в, к примеру, фигурном катании.

Первая оценка за техничность исполнения. Ну, тут вопросов нет, явно не ниже восьмерки. Использован почти весь арсенал викторианской литературы высшего класса: «эпистолярный» жанр (ну как не вспомнить Коллинза, например?), талантливая имитация английского социального романа (Элиот, Диккенс или Теккерей), британский декаданс с его оккультизмом (Мэйчен, Блэквуд), колониальный роман («бремя белого человека» и цивилизаторская миссия британцев Киплинга).

Вторая оценка за художественную, так сказать, составляющую. Ну, тут товарищ Станиславский сказал бы: «не верю!» Плохо сочетается волшебная сказка (условие получение наследства при выполнении задания, награда в конце в виде «царевны и целого царства в придачу»), готический элемент (замок в Синегории), инфантильные свободолюбивые горцы, радостно выбирающие в короли мудрого британца), вампиресса, оказавшаяся той самой «леди в саване», которая «живее всех живых» (и по совместительству законодательница «саванной моды» местных красавиц). Зато верится в желание автора слышать торжественное звучание: «Rule, Britannia!» Троечка, короче

Получившийся винегрет, приправленный славой автора «Дракулы», в пищу можно использовать, но вкусовые качества...

Итого, пять баллов.

И для особых ценителей-интерпретаторов ложечка меда на десерт. Р. Роббинс, автор вступления к английскому изданию романа, писал: ««Леди в саване» — это роман об уровнях интерпретации, где ничто не есть тем, чем кажется, и где читатель, как и персонажи, постоянно рискует неправильно истолковать ситуацию, в которую помещает нас автор». Проще говоря, «милый, это не то, о чем ты подумал!»

Сначала я хотел бы привести слова самого Блэквуда: «Большая часть этих рассказов появилась на свет благодаря тому, что я определил бы как упоение страхом. Убедительный «потусторонний» рассказ возникает из глубинного подсознательного ужаса, который живет в каждом из нас…»

Повесть «Ивы» была написана в 1907 году. В то время литература еще не «доросла» до расчлененки, ведер пролитой крови, кишок на полу и полчищ зомби, а авторы умели вызвать страх и ужас с помощью слова, нагнетая атмосферу, а не пугая внезапными воплями и выскакивающими из-за угла рожами с топорами.

Теперь несколько слов о героях повести. Кроме двух путешественников, в ней действуют силы природы: ивы, Дунай и что-то потустороннее, безымянное, но от этого более ужасное.

Ива — дерево ведьм со своей энергетикой, не злой и не доброй. Ей безразличны проблемы добра и зла, она служит только природе, подчиняясь законам равновесия и справедливости. Помню, как в детстве становилось не по себе, когда поднявшийся ветер выворачивал листья, и ива меняла цвет с ласковой зелени на стальной.

И Дунай, но не тот, о котором писал Тютчев:

«Там, где горы, убегая,

В светлой тянутся дали,

Пресловутого Дуная

Льются вечные струи.

Там-то, бают, в стары годы,

По лазуревым ночам,

Фей вилися хороводы

Под водой и по водам.»

А Дунай-дикая река где-то в Венгрии (это вам не цивилизованный мир), совсем не похожая на прирученные Рейны, Сены или Темзы уютной Европы того времени.

И «нечто» невыразимое, непонятное, иномировое — и от того еще более ужасное. И все это на фоне реальности, обыденности.

И борьба за выживание с этими порождениями враждебного мира. И штришок — «не смей думать о белой обезьяне.»

Блэквуду удалось добиться, чтобы у читателя по венам поплыли кристаллики льда, вызывающие мурашки по коже и холод в груди.

Неординарная повесть. Не зря Лавкрафт говорил, что «Ивы» — лучшее мистическое произведение из всех, которые ему приходилось читать.

Читать и читать.

Ну кто из нас хотя бы раз в жизни не завидовал (белой ли, черной ли завистью — вопрос иной) талантам, способностям, умениям другого человека? Кто не хотел бы обладать его даром здесь и сейчас, без труда и забот?

Гофман решил этот вопрос тремя огненными волосками. Блэквуд — вампиризмом. Нет, не банальным сосанием крови, а использованием чужой жизненной энергии.

«Мистер Фрин принадлежал к людям, которые увядают в одиночестве и расцветают в компании — потому что они используют жизненные силы окружающих. Он, сам не осознавая этого, был непревзойденным мастером присваивать плоды чужой жизни и работы — для собственной пользы. Занимался вампиризмом он, разумеется, бессознательно, однако всех тех, с кем ему приходилось иметь дело, оставлял изможденными, утомленными, вялыми. Мистер Фрин жил за счет других, поэтому в зале, где было полно народа, он блистал, а предоставленный самому себе, не имея рядом жизни, которую можно подманить, слабел, терял силы. Находясь с ним рядом, можно было почувствовать, как его присутствие опустошает тебя; он присваивал твои мысли, твою силу, даже твои слова и потом использовал их для собственный выгоды и возвышения. Разумеется, без злого умысла.»

Насколько это этично — вопрос открытый, но тем не менее...

И законы мироздания отменить нельзя, поэтому на всякое действие существует противодействие, «есть прием — другой лом.» И Блэквуд представляет этот «другой лом» — пищевую цепочку, как она есть. Пусть пищей служит не кровь и плоть, а жизненная энергия, суть от этого не меняется. Оголенный участок земли среди великолепных садовых цветов, ждущий свою жертву, хищник, превосходящий силами и человек-энергетический вампир — битва с предопределенным результатом.

Блэквуд мастерски описывает сгущающуюся атмосферу жары и тревоги, переходящей в ужас. Обычное чаепитие трансформируется в подготовку к поединку. Впечатляет и сама последующая битва человека и хтонических сил, даже не битва, а ... расправа с мелочью — и вспоминаются строки Владимира Семеновича: «как школьнику драться с отборной шпаной.» Блэквуд использует простые невычурные слова в обычном рассказе о происходившем, а чувство страха, ужаcа нарастает.

Финал рассказа вообще потрясает.

Впрочем, лучше один раз прочитать (и потом еще не раз перечитывать), чем сто раз слышать отзыв.

Великолепно, одним словом.

Рассказ «Женщина и привидение» Элджернона Блэквуда — сплав эзотерических знаний и психологических практик.

Героиня рассказа — «молодая женщина нового направления», со «свободомыслием и папиросами в кармане», спортсменка и чуть ли не красавица, прапрабабушка так сказать, сумевшая дать многочисленное жизнеспособное и плодовитое потомство ныне здравствующих боевых феминисток. С этой позицией можно окончить — все и так могут представить и оценить дар предвидения Элджернона.

Теперь касаемо эзотерики. «Мысль материальна», «Помяни черта, он и появится (speak of the devil and he doth appear — Оззи знал, о чем альбом писал!)» — ну очень многие разделяют это мнение. Дама желала рандеву с привидением — получите и распишитесь. А что до худосочности этого самого привидения — ну так «я его слепила из того что было.»

Ну и о психологии. Есть такое понятие как «проекция». Это когда «у кого что болит, тот о том и говорит.» Можно и иначе, когда наделяет своего визави своими же мыслями, желаниями. Отсюда и поцелуи с любовью пополам (эстрогены — даже у эмансипаток-суфражисток! — никто не отменил). Да и гештальт имеет место быть — сотворил и забыл. Вот таким катарзисом и победиши. И привидение освободилось, и «новая женщина» в любви вознеслась над страхами. Так что все по феншую.

Занятно, но не более. Семерочка.

Итак, очередной отчет Джона Сайленса, знаменитого исследователя паранормальных явлений, преступлений и прочих таинственностей. И тема очень интересная – что-то там... нет, не в носу, как когда-то говорил Райкин словами Жванецкого, а в приключениях «маленького человечка» в маленьком французском городишке с котоподобным населением. Ну, в смысле, с жителями, напоминающими повадками кошачье племя. Кстати, если кто не знает, кошки — спутницы сатаны. Особенно, черные кошки. А в чешских сказаниях и сам сатана выступает в образе черного кота.

Кстати, само описание нечисти у Блэквуда не столь яркое, как у Пушкина (помните его «Гусара» или сон Татьяны?), в «Киевских ведьмах» О.М. Сомова или у Гоголя (привет жене сотника!).

Когда-то Жан Ростан сказал: зло доминантно, добро рецессивно. А маленький человек, он маленький и есть. И противостоять злу, а тем более Злу с большой буквы, не может по определению. Даже на бытовом уровне. В лучшем случае, способен отойти в сторону из банального страха перед этим злом. Поэтому словам Блэквуда: «Остается надеяться, что эта кроткая душа сможет противостоять натиску бурного, исполненного страстей прошлого. Но… но я сомневаюсь в этом… сомневаюсь…» верить не только можно, но и нужно.

Не шедевр, но внимания все же заслуживает. Семерка, не выше.

Построенный в виде дневника, рассказ не только держит в напряжении, но и погружает в реальность, придает достоверность происходящему, преломляет действительность через призму восприятия героя.

Неторопливо развивающееся действие плавно разрушает ткань повседневности, мистическая составляющая подвергает реальность коррозии. Ее ростки, в начале рассказа такие незначительные, постепенно, но уверенно набирают силу, прорастают ствол повседневновности, разветвляются, как лианы душат вещественность — и в итоге расцветают пышным цветком. И в то же время, каждое проявление мистической составляющей находит логическое объяснение, особенно в свете имеющегося и постепенно уточняющегося заболевания героя.

Лишь финальный аккорд вызывает легкий диссонанс. Но в этом нет вины автора (мир действительно боялся этой болезни — свидетельством тому средневековые колокольчики, да и Джек Лондон писал о страдающих этим недугом), а есть не совсем корректное мнение британских ученых-медиков (вот откуда ноги у мема растут!) о недуге.

Тем не менее, рассказ заслуживает внимания. Ну, у меня такое впечатление сложилось после прочтения.

И да, странные события в жизни каждого человека случаются. И, при желании, все можно объяснить с точки зрения материализма. С той или иной степенью убедительности. Особенно с помощью специалистов по душевным болезням.

Рассказ, в котором соблюдено правило Николая Алексеевича Некрасова: словам должно быть тесно, а мыслям просторно.

Строгое повествование, без красивостей, эпитетов, метафор и прочих литературных изысков. Почти документальное описание ральности. Узнаваемые характеры — многие читатели сталкивались с описанным типом шефа-босса-начальника или добросовестного клерка с незаметными (или почти незаметными) другим странностями.

Мистическую составляющую автор использует виртуозно, в необходимой пропорции и очень ненавязчиво.

При полном отсутствии, как теперь сказали бы, спецэффектов, произведение держит в напряжении.

Короткий рассказ, читающийся на одном дыхании. С открытым, как говорится, концом. Каждый волен додумать, как ему ближе, как душа подскажет.

И вопрос актуален и в прошлом, и в настоящем. И будущие поколения будут его решать для себя.

Какому пути следовать? Ветхозаветному принципу талиона из «Книги Исхода» и «Левит» — око за око? Или же «Нагорной проповеди» — А Я говорю вам: не противься злому?

Или Пятой книге Моисея — Мне отмщение, и Аз воздам?

Прежде чем приступать к чтению, стоит ответить себе на вопрос: а я чего хочу от книги? Если головокружительных приключений фэнтэзийных кентавров в буйстве страстей, то книгу можно смело отложить в сторону (это как раз ложка дегтя).

В противном случае, как говорил Эмерсон (кстати, эпиграф к фрагменту произведения), «Если увлеченный читатель уносится мыслями в другой мир, позабыв обо всем, в том числе и об авторе, а собственная греза охватывает его со страстью безумца — дайте мне эту вещь, все прочие доказательные аргументы, исторические свидетельства и критику можете оставить себе.»

К достоинствам книги нужно отнести хороший литературный язык (отдельное спасибо переводу Л.Михайловой). Стоит упомянуть тщательность отбора эпиграфов, практически украшающих каждую главу романа и поразительно оттеняющих контент, несущих такую необходимую философски-мистическую нагрузку.

Основная идея романа, как мне показалось, состоит в том, что Земля — живой организм с «космическим сознанием» (не напоминает разумный океан в «Солярисе»?), а «cам человек — лишь мысль, наполняющая собой океан разума». Ноосферу никто ведь до сих пор не отменил. И мысль о расширении сознания, порождающее реальности (прамир, древние боги, кентавры, символизирующие симбиоз человеческого и животного начал etc) тоже не так абсурдна, как кажется на первый взгляд. Мыши, тараканы, зеленые человечки и чертенята для больных белой горячкой аkа delirium tremens вполне реальны — любой психиатр подтвердит. Да и LSD-трип тому свидетельство, пусть и весьма субъективное.

Ну и идея, «что спасение мира от недуга современного образа жизни лежит в возврате к простоте природы, к материнскому ее сердцу», сама по себе привлекательна (особенно в свете современного состояния экологии), но весьма сомнительна в плане реализации.

Читая рассказ доктора Шталя, ловил себя на мысли, что сам, стандартное дитя каменных джунглей, не прочь окунуться в пасторально-буколическую жизнь, наполненную пикниками с шашлыками или короткими походами по цивилизованным лесным (ну, или еще каким) тропам. Но, вспомнив мытье котелка в холодной воде ручья, укусы комаров или мошки и прочая, желание вернуться к книгам, телевизору, компьютеру и интернету побеждало зов природы. И пиво в холодильнике вносило свою лепту во всеобъемлющую победу над мечтами.

Еще живущих дино-поклонников соцреализма не может не порадовать противопоставление автором крестьян с их непосредственностью, близостью к природе, простотой нравов и пассажиров первого класаа — американского инженера, атташе, двух дам-блондинок:

Не смог автор и не отметить присущую русским страсть к коррупции (и это в те времена далекие, когда еще не было тоталитарной коммунистической власти в СССР!):

Вот что значит бремя белого человека, истинного сына Великой Британии!

Да и реверанс (пусть и саркастический) в американскую сторону тоже доставил — «самая передовая цивилизация мира» не могла не быть упомянута.

Правда, это не самое основное в романе, но все же символично.

Нужно отметить, что повествование все же затянуто. И процесс чтения (я обычно читаю быстро) растянулся — то не оторваться, то несколько дней к книге не возвращался.

Ну и оценить роман с первой попытки оказалось трудно. Долго метался между хорошей воьмеркой и уверенной шестеркой. Пришел к компромису — семерка.

PS. Двое ворот открыты для снов: одни — роговые,

В них вылетают легко правдивые только виденья;

Белые створы других изукрашены костью слоновой,

Маны, однако, из них только лживые сны высылают.

Как хочется, чтобы Вергилий оказался прав.

Федор Михайлович обозначил свой рассказ как фантастический.

И действительно, рассказ фантастичен. Фантастичен своим реализмом, точностью характеров, трагичностью страха и метания изуродованных душ, скорбью человеческих страданий. И это при том, что еще в «Дневнике писателя» Достоевский упоминал, «что бы вы ни написали, что бы ни вывели, что бы ни отметили в художественном произведении, — никогда вы не сравняетесь с действительностью. Что бы вы ни изобразили — все выйдет слабее, чем в действительности. Вы вот думаете, что достигли в произведении самого комического в известном явлении жизни, поймали самую уродливую его сторону, — ничуть! Действительность тотчас же представит вам в этом же роде такой фазис, какой вы еще и не предлагали и превышающий все, что могло создать ваше собственное наблюдение и воображение!»

Исповедь человека, пусть и не совсем «приятного во всех отношения», но, тем не менее, из «высшего мира», отставного штабс-капитана блестящего полка, а ныне процентщика «голубых», можно сказать, кровей, снизошедшего до банального мезальянса и обеспечившего приданое своей невесте, имевшего все права поучать молоденькую нищую женушку со своих сорока-с-хвостиком мудрых лет. Рассказ о больной любви изломанного жизнью человека с претензиями, о молчании, о трагичности бытия, завершившегося самоубийством юной души. Рассказ об одиночестве: «А теперь опять пустые комнаты, опять я один. Вон маятник стучит, ему дела нет, ему ничего не жаль. Нет никого — вот беда!»

Много раз перечитывал этот короткий рассказ, но все же не смог бросить камень в героя.

Есть мнение, что и Федор Михайлович не бросал тоже.

Самое дорогое у человека — это жизнь. Островский правильно сформулировал Постулат, ни разу не противоречащий биологической константе. Любой биолог подтвердит, что врожденный инстинкт самосохранения — один из мощнейших инстинктов.

Так что же должен испытать человек, чтобы добровольно уйти из жизни?

Проблема самоубийства не раз рассматривалась Федором Михайловичем Достоевским. И проблема эта отнюдь не однозначна.

Не зря Л.Х. Симонова-Хохрякова говорила :«Федор Михайлович был единственный человек, обративший внимание на факты самоубийства; он сгруппировал их и подвел итог, по обыкновению глубоко и серьезно взглянув на предмет, о котором говорил. Перед тем, как сказать об этом в „Дневнике“, он следил долго за газетными известиями о подобных фактах, — а их, как нарочно, в 1876 г. явилось много, — и при каждом новом факте говаривал: „Опять новая жертва и опять судебная медицина решила, что это сумасшедший! Никак ведь они (т.е. медики) не могут догадаться, что человек способен решиться на самоубийство и в здравом рассудке от каких-нибудь неудач, просто с отчаяния, а в наше время и с прямолинейности взгляда на жизнь. Тут реализм причиной, а не сумасшествие.»

Вот этот реализм, а не «демон полуденный» и заставляет задуматься о проблеме суицида и в наше время.

Время идет, антураж меняется — а человек со своими страстями остается прежним.

Как говорится, на безрыбье и «Схрон» сгодится почитать.

Вообще, путешествия во времени — тема давно известная. В лохматом 1781 году Йохан Вессель уже освоил её (привет, феминисткам-доминанткам!), правда, пиеса сия так и не была поставлена, наверное, даже норвежским датчанам секс пьющих и дерущихся фемин по нутру тогда не пришелся (не будем осуждать дремучесть аборигенов тех времен!).

Позднее уважаемые люди отдали ей должное. Уэллсовские морлоки и странствующие в смирительных рубашках герои Джека Лондона привлекли внимание, а янки из Коннектикута вообще сподвиг самого гуру Уэлсса на изготовление машины времени. Видимо, вот тогда-то «и грянул гром», раскаты которого до сих пор тревожат беллетристику.

Не мог пройти мимо сей золотоносной жилы и Головачев.

И вот книга прочитана. Пришло время разбрасывать камни.

Забористый коктейль вдохновения породил могучий поток сознания. Чего только нет в этом произведении?! Нет ни описаний, ни целостности характеров героев, нет внутренней логики в повествовании. Зато есть (и даже в изобилии!) десантники(-цы) «от природы» с арсеналом, чуть ли не превосходящим вооружение «Волчьих Драгун». В наличии сверх меры присутствуют трескучие псевдонаучные забугорно-язычные термины. В товарном количестве наличествуют комплекты НЗ, кроющие скатерть-самобранку, как бык овцу (пардон муа франсе). Даже дриммер имеет место быть, ну просто целый симбиоз меча-кладенца и волшебной палочки. И целая вереница сражений и побед над всем плохим за все хорошее. Ну, и голливуд с теминаторами (помните, капельки в антураже кишечника в Кащеи-бессмертные собирающиеся ака Т-1ооо). И плюс родные славянские домовые в отелях не-выговорить-сколько-звезд-для-ОВП).

Однако, есть и интересная мысль:

Тирувилеиядаль — священная игра. Говорят же, что «судьба играет человеком», правда, не у всякого человека труба есть. Но это так.

И вот это:

«Участвовать в освободительной войне — почетно, участвовать в Игре в качестве пешек — унизительно.»

Вот мысли эти и заставили поставить троечку.

Но перечитывать — только под угрозой геенны огненной. Но не Гюисмансовской. Его «Геенне» я сдамся в секунду.

Я не креативный, я так вижу.

Когда-то, очень давно, из многих окон доносилось:

Но ясновидцев — впрочем, как и очевидцев —

Во все века сжигали люди на кострах.

Нет, авторов-фантастов на кострах не сжигали, но тиражами и гонорарами не шибко радовали. И, тем не менее, фантастика пользовалась огромной популярностью. Все понимали, что фантастика — литература мечты, литература предвидения, даже провидения.

Повесть Александра Шалимова «Цена бессмертия» как раз о том, на ЧТО может пойти разумное существо ради обеспечения собственного интереса. Вспомните заседание Высшего Совета Эны в повести и сравните с заседанием ООН и «пробиркой Пауэлла», после которого была практически уничтожена целая страна. Или кувейтскую девушка Наиру, рассказавшую в Конгрессе США о том, как своими глазами «видела как вооружённые иракские солдаты ворвались в больницу, выбросили из инкубаторов новорождённых детей и оставили их умирать на холодном полу». Разница велика? Ради великой идеи можно и слегка исказить истину. И ради своего бессмертия можно уничтожить целую планету, даже если на ней есть разумная жизнь, тем более, если можно в наличии этой жизни усомниться ради своего благополучия.

Да и само бессмертие — сомнительное благо. Апаптоз никто не отменил. И портрет Учителя Хора на том же Совете ярко иллюстрирует это. «Старик медленно поднял голову. Приоткрыл тяжелые складки век. Тусклый взгляд его глаз был неподвижен. Лицо, изрытое темными морщинами, казалось окаменевшим. Он беззвучно пожевал тонкими фиолетовыми губами и снова закрыл глаза.» Честное слово, уж лучше «Die Young» Black Sabbath, чем такая жизнь.

Предостережение от Шалимова.

Проблемная повесть, которую стоит читать всем.

Десятка из десяти.

Фантастика бывает двух видов: хорошая и... ну, вы поняли... и не совсем, а зачастую и совсем не хорошая.

Александр Иванович Шалимов — это хорошая фантастика. А «Концентратор гравитации» — это хороший пример хорошей фантастики. (Хи-хи, тавтология рулит!) На днях в очередной раз перечитал и понял, что детским впечатлениям стоит доверять. Да, они с возрастом изменяются, но вектор остается прежним. Если человек не врет себе сам, конечно.

В «нежном возрасте» акцент смещался в сторону техическую (использование «концентратора грвитации» в тех или иных обстоятельствах с той или иной целью). С возрастом начал понимать, что рассказ больше о сущности (чуть не ошибся с буковкой, хи-хи) человека. Рассказ, скорее, о дружбе людей, точнее, о стоимости в процентах этой самой «дружбы». О возможностях карьерного роста. О «noblesse oblige» и «cui aliquid emolumenti adhaeret» в бизнессе. Цинично? Да, но честно.

Не мы такие — жизнь такая. Вот только не радует такая жизнь.

Стоит читать всем, особенно мыслящему тростнику.

«Фи! Галимый — через «А» — плагиат» — первая устная рецензия, услышанная мной.

Бес противоречия придвинул книгу, услужливо раскрытую на рассказе «Клуб исчезнувших». Настроение у него было хорошее — спорить ему явно не хотелось, но от ехидненького хи-хи он удержаться не смог . Не стал спорить и я. Тем паче, что «не читал, но осуждаю» — явно не наш путь.

А вот после прочтения почему-то вспомнился американский (именно американский, и не иначе) фильм «Великолепная семерка» Джона Стёрджеса с Юлом Бриннером. Почему? Да потому что на пять лет раньше появились «Семь самуроев».

К чему это я? Ах, да, к этому самому плагиату.

Акутагава, к примеру, тоже был плагиатором, даже свой «Нос» у Николая Васильевича в какой-то степени умудрился позаимствовать, да и фабулы своих рассказов не стеснялся у древних брать.

Чем же Мейчен хуже? «Меня окрестили второсортным эпигоном Стивенсона. Не совсем заслуженно, но доля правды в этом была» — признавался сам Мейчен в предисловии к «Саду Авалона».

При всей своей внешней схожести, «Клуб исчезнувших» существенно отличается от «Клуба самоубийц» Стивенсона.

У Стивенсона члены клуба добровольно (но, конечно, с помощью) покидают сей мир. Покидают навсегда. Но родственники, друзья, близкие могут посетить их на кладбище, прикоснуться к могильной плите, сублимируя желание хоть как-то пообщаться с ушедшими.

У Мейчена все гораздо жестче и сложнее. Ушедшие покидают эту жизнь ради другой.

„Человек — сумма своего прошлого,“ — говорил Уильям Фолкнер. Отказавшись от своего прошлого они превращаются в живых мертвецов. Не факт, что все смогут ожить (и, тем более, жить) в новой ипостаси. Ведь от себя не убежишь. Да и близкие даже не смогут посетить место последнего упокоения.

Вряд ли стоит завидовать такой судьбе. И, тем более, желать.

О бедном гусаре замолвите слово!

И слово это сам мэтр, именитый Лавкрафт, в восхищении молвил:

«Из ныне живущих создателей космического ужаса, вознесенного на высочайшую художественную вершину, немногие, если вообще кто-то найдется, могут соперничать с разносторонним Артуром Мейченом, автором нескольких дюжин коротких и длинных рассказов, в которых элемент тайного ужаса и надвигающегося кошмара передан с несравненной реалистической точностью и живостью… Однако факт остается фактом. Его мощные сочинения об ужасном начала девятисотых годов уникальны и определяют целую эпоху в истории жанра.»

И теперь плавненько непосредственно к самому «Ужасу.»

Небольшая по объему повесть. Построена по типу серии взаимосвязанных своеобразных репортажей, рассказов очевидцев. Спокойная, можно сказать сухая, по стилю изложения. С элементами детектива. Без экшна, красочных и кровавых описаний. Но...

По мере чтения атмосфера сгущается, напряжение растет. Неясная тревога сменяется иррациональным страхом, переходящим в ужас. И вот перед нами уже не повесть, а хроника страха, летопись ужаса.

Британия, 1915-й год. Первая мировая. Череда смертей в сердце Империи — и полное «молчание ягнят» в прессе. Цензура потому как. А в условиях отсутствия официальной информации нарастает неопределенность и страх. «И, что хуже всего, весь этот ужас творится за завесой секретности.» «На фронте но крайней мере своими глазами видишь то, что тебе угрожает». И словно мухи, тут и там, ходят слухи по домам. Маньяки шалят? Или коварные немцы что-то воплощают в жизнь? Теории рождаются, а ужас шествует.

И вот во время чтения все знания, полученные в те времена далекие, теперь почти былинные, когда изучение истматов и диаматов было первейшей необходимостью в подготовке специалиста любого профиля, вдруг перестают быть истиной. А истиной становится:

«Вы не можете поверить в то, чего не видите, и увидеть то, во что не верите. Так было во времена Ужаса».

И верится в истину автора. Пусть даже она до предела фантастична и не питает радужных чувств к человеку как таковому. Ведь сам человек на протяжении веков «не уставал заявлять, что он вовсе не духовное, а просто-напросто разумное существо — то есть во всем равное животным, над коими некогда был поставлен владыкой. Он во всеуслышание провозгласил, что является не Орфеем, а Калибаном.» Свидетельством тому ежедневные картинки в глупом ящике для идиота и новостные ленты.

Рекомендую, однозначно. И, однозначно, десять из десяти.

P.S. Стивен Кинг, видимо, читал, и, мнится, вдумчиво. Очень бросается в глаза, особенно если вспомнить его ранние работы.

Фрагмент жизни.

Многослойный фрагмент обычной, на первый взгляд, жизни.

Страх с первой до последней страницы; вся повесть пропитана страхом.

Страх на бытовом уровне. Жизнь в сером городе, серое бытие. Деньги, и снова страх — как жить, хватит ли средств? Обставить комнату — финансовая проблема; служанка может уйти — снова проблема. Жизнь — быт — страх. И снова быт, и снова страх.

Страх на уровне личностных, семейных отношений. Пусть напрямую он не касается семьи Дарнеллов, но затрагивает жизнь тетушки — а значит может и в семью проникнуть. Страх измены — он, пожалуй, пострашнее обывательского существования.

Страх сгущается, напитывает все вокруг. Обволакивает, липнет.

Страх в воспоминаниях. Самый мощный, самый разрушительно-очищающий, ведущий к апофеозу зла и ужаса. Кульминация в женском гимне обращения к силам Зла, душам Лилит и Самаэля.

«Где-то существует совершенно иной мир, и его язык именуется поэзией».

Мейчен ведет в этот мир. Мир, противостоящий материалистической нынешней реальности. Мир, в котором звучат голоса мрачных друидических ритуалов. Мир, где неосознанное восстание индивида против современной серости делает его изгоем. Мир, ведущий к поискам Аваллона.

«In Convertendo». Странное название. Перевести можно и как «Вспять», и как «В процессе превращения». С двойным и туманным смыслом, впрочем, как и все, взятое из алхимических трактатов (именно так рассуждали приверженцы «Королевской науки», утверждая постулат, что путь наверх и путь вниз суть один и тот путь).

Стоит вспомнить, что, как говорил сам Мейчен, его «глубоко заинтересовала чудесная легенда о Святом Граале. Мои штудии привели к тому, что я обнаружил связь между легендой и исчезнувшей Кельтской церковью, существовавшей в Британии в V – VI вв. нашей эры; я пустился в необычное и пленительное путешествие по туманным и смутным областям истории христианства...», поэтому, работая над романом о Святом Граале (произведение в первом издании автор назвал «Орнамент в зеленом; героем же являлся Амброз Мейрик), Мейчен попутно издал ряд новелл с этим же персонажем. Амброз Мейрик — потомок кельтского рода, хранитель артефакта, скрытого в горах Уэльса.

Еще один рассказ о борьбе Добра со Злом, Света и Тьмы, мира косности и веры в Чудо в душе человека? Можно сказать и так. Но ведь эта борьба идет в каждой Душе, каждый день. И выбор каждый совершает сам.

Кто соглашается, что «мир не столь уж плохое место, если только к нему соответственно относиться», кто задумывается, «не слишком ли низко он склоняет голову в этом храме ложных божков Люптона», кто восторгается стихами, кто считает «очень милым молодым человеком» попутчика в вагоне, рассказывающего «всю дорогу сальные анекдоты вместо того, чтобы вспоминать древние строки».

Отдельно стоит сказать о мастерском использовании описаний природы для иллюстрации этого противостояния. С одной стороны «пребывание в земле безводной и каменистой», с другой — «все вокруг ... залито чудесным золотым сиянием; прозрачная гладь речных потоков играла тысячей отблесков — листья на деревьях ликующе танцевали в порывах западного ветра».

В конце своего путешествия из Люптона (lupus — волк — ассоциаций не возникает?) в мир детства Амброз Мейрик задается вопросом: «Как же удалось ему ускользнуть из этой сточной ямы, вырваться из-под опеки этих наставников и бежать общества этих юношей — как удалось ему не потерять навеки душу свою?»

Насколько актуален этот вопрос в наше время?

О звездах люди грезят с давних пор — имена созвездий свидетельством тому.

Не могла обойти стороной такую тему и фантастика.

Строго говоря, беллетристика дореволюционной России советской фантастике почти ничего не дала, а вот научно-фантастические произведения русских ученых и инженеров оказали существенное влияние. Стоит вспомнить К. Э. Циолковского и его научно-фантастические очерки «На Луне» и «Грезы о Земле и небе» и повесть «Вне Земли», опубликованную уже при советской власти в 1920 году.

Теме межпланетных путешествий отдали должное многие советские фантасты. Это, к примеру, «красный граф» А. Толстой с его знаменитой «Аэлитой», Александр Беляев («Прыжок в ничто», «Звезда КЭЦ»). Кстати, «Из всех известных мне рассказов, оригинальных и переводных, на тему о межпланетных сообщениях, роман А. Р. Беляева мне кажется наиболее содержательным и научным», — сказал Циолковский в предисловии к роману «Прыжок в ничто».

Роман А. Палея «Планета КИМ» из этой же когорты. Известный популяризатор науки Б. В. Ляпунов так охарактеризовал это произведение: «…несмотря на некоторые сюжетные неувязки, в целом он давал интересную картину возможного путешествия во Вселенную. Автор следовал идеям Циолковского в описании ракетного корабля и условий полета на нем. В выборе же цели путешествия он оказался оригинальнее многих своих предшественников: его герои, правда не преднамеренно, а случайно, попадают на крошечную планетку-астероид Цереру, переименованную ими в планету КИМ».

У автора получилась космическая робинзонада. И да, проигрывающая «Таинственному острову» Верна. Решение проблем, встающих перед героями, даже на взгляд лоботряса среднего школьного возраста выглядят вмешательством фантастических сил — то источник какой-то обнаружится на астероиде, то состав для укрепления аллюминия найдется,то что-то, преобразующее чистый графит в питательные таблетки в закромах родины отыщется. Но проблему населения молодые люди решили успешно, образовав семейные пары и родив детишек. Да и без особых знаний в багаже чуть ли не университет, эдакую Коммунистическую академию почти, организовали с чтением лекций. Что же касается характеров «робинзонов», то имеется полное наличие их отсутствия.

Финал в духе тех лет — возвращение на Землю, превратившуюся в единый Союз Советских Республик с дружной семьей народов.

Ну, со своей кочки, сравнивая все тот же «Таинственный остров» с «Планетой КИМ», могу только добавить, что «труба пониже, да дым пожиже».

Учитывая лето и солнце за окном, благодушное настроение и пролетарское происхождение писателя, рискну оценить в пять баллов и рекомендовать как учебный материал при изучении становления советской фантастики.

Как-то раз во время оно,

Посеред симпозиона,

За бокалами с нектаром обсуждали мы Рабле.

И, прилично нанектарившись, пришли к выводу: Рабле — это голова, а «Гаргантюа и Пантагрюэль» — кладезь.

Правда, до начала диспута договорились учитывать, что мат и диамат — мощное оружие в руках пролетариата, с той лишь разницей, что мат розумеют все, стыдливо опуская очи долу, мол, неведом он нам, а диамат, совершенно чуждый и темный, впуливается в ширнармассы с кафедры куда, когда и кем ни попадя. Так же за данность человеку в его ощущениях приняли вопросы пола и отправления физиологических процессов, ибо без них ну никак невозможно.

Итак, Рабле — это голова. И не просто голова, а Голова с Большой Буквы. Широко образованный, владеющий греческим и латынью, английским и немецким, итальянским и испанским языками, доктор медицины (не так просто комментировать студентам-медикам «Афоризмы» Гиппократа и заниматься врачебной практикой), философ и богослов, ботаник и археолог — разносторонне образованный человек, имеющий право воскликнуть: «Odi profanum vulgus!»

Теперь буквально в двух словах о произведении.

О чем оно? Да о нас с вами, о нашем времени, хотя и написано в лохматом 1532 году (первая книга, естесственно). Почему? Стеб, циничный стеб потому как! Что в те времена далекие, теперь почти былинные, что в нашей светлой демократии.

Вот сколько в книге примеров испорченной латыни, кухонной, так сказать? Да не сосчитать. А сейчас что изменилось? Помните политика, который в консенсусе нАчал и прИнял что-то там? А сколько персонажей сейчас приходит с коучинга на коворкинг и отреплаивает чего там исчо? Олбанский, скажете — так нет, чтобы пользоваться олбанским, русский литературный знать нужно, и хорошо знать.

А знаменитый диспут Панурга с ученым-англичанином (вот он, мем!) ничего не напоминает? Или тяжба Лижизада и Пейвино?

Смотрите, как здорово телемиты решили проблему культурного роста над собой в самосовершенствовании! И читают, и поют, и шедевры создают, почти как нонешние креаклы — а вот работают на них другие, те, не имеющие свелых лиц (да простят мне не-расисты пережиток прошлого наследия).

И оракул Бутылки нельзя не упомянуть, ибо «In Vino Veritas» всегда и везде, как в пространстве, так и во времени. Расширение сознания никто не отменял.

И несть числа прмерам тем.

Вот и получается, что книга-то о нас, и актуальна она и сегодня. А потому рекомендована к прочтению. Настоятельно.