Возле одной деревни палонгу завелись. Начали сети вытряхивать, каланов сманивать. Унаки терпели сперва — как не потерпеть, когда палонгу в болоте живет, попробуй его там поймай!

А потом те детей начали красть. Одного, второго, третьего. Унаки за копья взялись. Начали палонгу ловить. Одного, второго, третьего.

На болотах, в лесу, на берегу. Везде, где поймают, там копьем в пузо, ножом по горлу, топором по коленям — чтобы даже дух бегать не мог.

Один охотник, Мерфин звали, пошел в старую деревню палонгу искать. Там давно не жил никто, одни стены остались. Хороший охотник! Нашел. Сразу два десятка.

Долго дрался, долго копьем колол и ножом резал. Копье сломалось, нож тупой стал... Палонгу со всех сторон кинулись. Победили Мерфина! Руки ему сломали, ноги сломали, ребра переломали. В живот гарпун воткнули — попробуй вытащи!

И ушли в самые глубокие болота.

Мерфина старый шаман нашел. Не тот, который в Адах кинулся, другой. Еще старше.

Идет, смотрит — вроде человек, а только голова и целая. Все остальное сломано. Но живой! Будто и не человек, а сын горного духа и морских сэвэнов.

Что делать с таким? Спасать!

Положил на волокушу, оленя привязал, сам лямку взял. Вытащили Мерфина из старой деревни олень и шаман!

А как лечить? Кто бы знал! Но начал — шаман же, не хвост каланий!

Пластинок из китовых ребер нарезал, к рукам-ногам примотал — как целые стали. Только крепче. На тело старое железо надел, которое от Якуни, страшного русского темер-нюча в роду осталось. Якуня прапрадеда шамана убил, а прадеду железную парку подарил. На память. Парка из железных колец. Крепкая! Не пробить, не проколоть!

Посмотрел шаман на Мерфина и думает — все хорошо, но и на голову что-то надо! Взял свой старый шлем, сивуча отломал, усы обжег, на Мерфина надел. Хорошо получилось!

Только лежит охотник, будто умер.

Шаман в бубен ударил, Кутха звать начал. Долго бил! Две деревни собрались, узнать, почему не спит, почему другим унакам спать не дает. Хотели шаману в бубен дать, да Ворон прилетел.

С унаками поздоровался, шамана похвалил. Ты, говорит, старый дурак, чего такое удумал? Зачем честного охотника тупилаком своим сделать хочешь?! Но хорошо удумал, такого не видел еще.

Шаман Кутху нож показал. Ты, говорит, хоть и Отец, но не наглей. У меня штаны завязаны, сам видишь! А кто с завязанными штанами тупилака делает?! Поднять его хочу, чтобы за себя отомстил. И за мою внучку, которую палонгу украли. Не можешь помочь, так не мешай! А то пойду к самому главному уньршк, помощи просить!

Кутх ни слова не сказал. Вырвал перо из затылка, шаману дал. Тот перо у Мерфина перед лицом сжег, пеплом нос натер. Чихнул Мерфин. Поднялся.

На себя посмотрел. на шамана посмотрел. Кутху под ноги плюнул. Ты, мол, зачем позволяешь палонгу с нами на одной земле жить. Взял топор и в болота пошел. Унаки за ним сначала хотели, но шаман не пустил. Умирать начал. Отвлек.

А Мерфин лес прошел, старую деревню прошел, болото прошел. На самые глубокие пришел.

Палонгу его увидели, засмеялись. Один раз не умер, еще раз пришел? Ты унак или желтый? Мы тебя и второй раз убьем! И кинулись на Мерфина.

Колют, режут, бьют. Парка у Мерфина крепкая, только искры летят!

А он тоже бьет. Одного, второго, третьего. Десятого, одиннадцатого. Испугались палонгу, начали убегать. А Мерфин за ними. И топором по затылку. Хрясь. Хрясь. Топор сломался, начал руками шеи ломать. Хрусь. Хрусь.

Всех убил. Никого не осталось.

Остановился охотник. Посмотрел на свое отражение в воде. И шагнул в трясину. Незачем жить, когда таким стал.

Быстро утонул. Железная парка тяжелая, на дно быстро утащила.

Напоследок Ворону кулак показал. Ты, мол, бди, не давай злу возвращаться. А то я вернусь. И из хвоста все перья выдерну.

В холодном и снежном декабре 2004 мы примерно так же спали в актовом зале Департамента ГосПограслужбы Украины, на Владимирской.

Чем кончилось в итоге, все знают.

Жил под горой старик по имени Шаман. Давно жил! Старше всех в деревне был.

Высокий как сосна, волосы — как снег. Лето, зима, дождь, снег — все время в одной и той же камлейке ходил, из паруса сшитой. Была белая, стала как снег прошлогодний за последними домами.

Камлать не умел — и в бубен бил только, если на чужой свадьбе тонкий гриб съест. А Шаманом звали — умный очень. Даже слишком!

Потому один и жил — ни жены, ни детей. Только безрогий олень. Тот слушал хорошо, не перебивал.

Но жил хорошо — даже байдара своя была. Быстрая, легкая! Мастер Делорин делал. Хорошая байдара, и как только такому старику досталась?

Пришел как-то шаману молодой охотник Жилетин, по имени Лис. Жилетином его нюча прозвали — Лис в куртке без рукавов ходил. Зимой, летом — всегда в куртке без рукавов. Даже унаки так называть стали.

Пришел, юколы принес, чаю. Чаю попили, тут Шаман и говорит:

— Виденье мне было, друг Жилетин!

— Знаю я твои виденья, часто рассказываешь! — смеется молодой охотник. — Снова голые девки приходили?

— Старый я для девок, — отмахивается Шаман. — Другое видел! Не такое скучное! Но помощь твоя нужна. Поможешь?

— Ты мне друг, а не охвостье медвежье, помогу, как не помочь?

В байдару сели, парус поставили. Вышли в океан. Смотрят — над Авдахом пламя. И дым над водой. Вовремя вышли! Сейчас большая волна родится, остров с берега до берега перехлестнет!

Смотрят, а волна уже перед ними — в затылок ей дышат. И все больше и больше! И плывут, как летят — все быстрее и быстрее!

Шаман еще два паруса поставил. Совсем быстро поплыли, стрелу пусти — обгонят! Запрыгнули волне на спину — летят!

Молнии вокруг засверкали, гром загремел. Страшно стало Жилетину, а что сделаешь, плыть надо! Из байдары выпрыгнешь — и Кеглючина не надо, со злыми водными сэвэнами — сам утонешь!

Тут Шаман медный котел достал. Хороший котел, большой, начищенный! Залез на мачту, на самый верх приделал.

Слезть не успел, молния в котел ударила! Взорвалось все вокруг! Не видно ничего, только молнии сверкают!

Жилетин глаза открыл — кончилось все. Живые они с Шаманом. Обрадовался Лис, закричал. Тут смотрит — беда!

Уплывали — все зеленое! Деревья, кусты, трава! Птицы гнезда вьют, солнцу радуются. Тюлени в прибое плещутся, ластами бьют.

Приплыли — даже желтого с красным нет почти, ветер все оборвал. Земля холодная, птицы улетели, тюлени уплыли. Даже деревня и та — пустая! Унаки в зимнюю перебрались. Не дождались!

Жилетин Шаману в нос кулаком стукнул — кровь пошла. Потом много плохих слов сказал. И про Шамана его, и про маму его, и про всех дядьев, и даже про безрогого оленя нехорошее придумал.

Шаман послушал, головой покачал.

— Пойдем, — говорит, — друг Лис, русских искать. В острог зимовать проситься. Помрем без припасов. Только под воротами ты мне еще раз в нос стукни. Расскажу, что ради науки пострадал, быстрее пустят!

У одного богатого охотника дочка умерла. Взяла, и утром не проснулась. Сильно охотник горевал! Но что сделаешь, когда так? Ничего.

Охрой красной осыпали, волосы расчесали, три ленты вплели — зеленую, черную, синюю. Переодели в новый халат, новые штаны, новую куртку, в новую шубу из рыси. Положили в доме, на оленью шкуру. Рядом два стола. На столах чай, рыба, оленина, ягоды. Едят, про мертвую хорошее говорят.

Тут мертвая глаза раскрыла. Да как закричит! Все унаки из дома выскочили. Один не успел, в дверях застрял. Его за руки унаки тянут, а за ноги мертвая! Чуть не разорвали! С него штаны соскочили, у мертвой остались. Без штанов убежал!

Унаки копья взяли, луки со стрелами взяли. К дому подходят...

Мертвая на шкуре лежит, руки на груди сложила. Долго смотрели. А она тихо лежит, глаза не открывает, на унаков не кричит. От того еще страшнее!

Штаны копьем зацепили, хозяину отдали. Тот их в выгребную яму кинул — боюсь, говорит, на себя надевать. У мертвячки руки холодные, выморозила штаны! Надену, бырбаанай отвалится!

До вечера унаки просидели у дома. А та как лежала, так и лежит. Унаки спать пошли — чего зря сторожить? Показалось. Может в чай тонкие грибы попали или еще что?

А ночью вся деревня проснулась. Каждому мертвячка приснилась. Косами оплела, руками обняла. За собой повела, потащила! Еще страшнее унакам стало!

Решили дом сжечь. Обложили дровами, обмотали берестой... Огонь поднесли — ветер сразу, тучи! Дождь пошел, весь огонь потушил, унаков промочил.

Что делать? Страшно унакам. И не придумать ничего. Плохое место их деревня стала, надо уезжать! Начали собираться. Жалко уходить, не спешат.

Тут видят, по тропе молодой парень идет, сам с собой говорит, руками размахивает. Сразу поняли — шаман! Из кустов вышли. А он на них идет, не замечает. Одному на ногу наступил, второго локтем в брюхо стукнул. Вроде случайно, а больно. Начали руки крутить. Парень двум унакам носы сломал, одному руку, еще троим ребра. Сразу понятно — сильный!

Привели к охотнику, к тому, чья дочь то ли умерла, то ли не умерла.

Тот и говорит, спасай, мол, унаков, дорогой друг! Ты же шаман, сразу видно! Сам с собой говоришь, руками машешь, и бубен у тебя есть! Что хочешь отдам. Хочешь, обе байдары! Хочешь, дом? Не тот, в котором мертвячка лежит, другой. Хочешь, двух дочек младших в жены? Хочешь угодья ниже по течению? Все твое будет, только спасай унаков!

Подумал парень, затылок почесал. Ладно, говорит, раз спасать надо, то спасу. Иначе ж не отпустите, нож в печенку сунете. Сунем, говорят унаки, как иначе-то? Ты лучше спасай, раз шаман!

Шаман так шаман...

Парень в дом зашел, на мертвячку посмотрел. Костерок зажег, начал чай греть. Пока чай ждал, рыбы поел, оленины поел.

Тут темно стало. Парень чай пьет, на мертвячку смотрит. Та лежит тихо, как положено. Шаман отвернулся было, смотрит — а она уже сидит. Глаза закрыты, косы торчком к потолку. Бледная вся стала, в пятнах. Вот же дура — умерла, лежи себе, зачем унаков пугать?!

Парень стол перевернул, нож вынул, на полу круг начертил. Знаки нужные в круг вписал. Тут мертвячка на ноги встала. По дом ходит, о стол спотыкается, на тарелки наступает. А парня в круге не видит.

Тут петь начала. Тоненько, пронзительно! Как тысяча полевок сразу! Чувствует парень, еще немного, и из ушей кровь пойдет. Бубен достал, ударил в него. раз, другой!

Мертвячка к потолку аж подпрыгнула. Кинулась на парня, а круг переступить не может. Глаза раскрыла. Смотрит, а не видит — бельма на глазах, слепая стала, как умерла. Руками шарит, головой трясет. Ух, страшно парню стало!

Тут в доме сразу много милков стало. И уньршк дюжина, и вегрров две дюжины, и много дюжин всякой разной сволочи, которым даже имен нет! Даже палонгу явились, уроды двупалые, что детей крадут. Понял парень, что не бывать ему в дареных угодьях. Съедят! Но бежать некуда. Со всех сторон милки! Шагни за круг, разорвут тут же!

Одно хорошо, не видят его! Смотрят, да все мимо! Клыками клацают, а все в пустоту! Когтистыми лапами бьют, да все себя!

Парень в бубен бьет, на крышу смотрит — а там только звезды видны. Долго солнца ждать! Не дождаться!

Тут мертвячка кричит:

— Знаю, тут он! Знаю!

И все милки ей отвечают:

— Здесь он, здесь!

— Наймалжа позовите!

— Здесь я уже!

Смотрит парень, и понимает, что бырбаанай ему пришел! Стоит в углу страшный милк — как человек, а вместо головы осьминог, всеми восемью руками водит. И этого не съешь — этот сам съест, клюв — как у орла!

Парень нож поудобнее взял, милкам показал. Хороший нож! Длинный, острый!

— Пожил недолго, зато умру быстро, уже хорошо!

Наймалж всеми руками на парня показывает:

— Здесь он, здесь! Ловите его, ешьте его!

Кинулись милки всем скопом на парня. Тот одного кулаком, второго ножом, третьему на ногу наступил, четвертому нос разбил, пятому ухо открутил, шестому на рога бубен надел...

Тут сверху крылья захлопали. Поморник на крышу сел. И как закричит! И тут же в дом луч солнца попал. Милки кинулись кто куда! В окна, в дверь, в очаг, в стены...

Парень моргнул только, а нет никого. Одна только мертвячка на оленьей шкуре лежит. Давно лежит, одни кости остались. Парень плюнул на нее трижды. Хотел больше, да в горле пересохло...

Вышел из двери, а там ни людей, ни деревни. Только развалины кленами поросшие. Ушли все из деревни, сто лет назад! Не дождались, пока с мертвячкой справится!

Сел парень на пороге, затылок седой чешет и думает, а может, лучше было Наймалжу его съесть? Куда теперь идти, что теперь делать? Эх... Посидел, подумал...

Сто лет прошло? И ладно! Чего лишних лет боятся, когда помнишь те времена, когда унаки с неба спускались, да как глупый калан глину зря переводил.

Засмеялся парень, из затылка воронье перо выдернул, да пошел дальше.

Хорошо унаки раньше жили. Рыбу ловили, сивуча били. Смотрят — а каждый день теплее другого. Сначала радовались — ягода крупная будет, сладкая! Трава вырастет высокая — хорошо крыши стелить, ковры вязать. А сперва тепло, а потом жарко. Шубу снял — жарко! Куртку снял — жарко! Халат снял — опять жарко!

Ягода выросла большая, сладкая! И высохла вся. Рыба умирает, кверху животом плывет. Сивучи плачут — вода горячая, будто море котел и на огне стоит!

Плохо стало! Смотрят унаки, а это солнце большое стало. На полнеба вышло! Не бывало так, а стало!

Тут один охотник взял лук, стрелы, пошел на гору. Идет, а жарко! Штаны снял, на кусты повесил. Ладонью прикрылся от колючек и дальше пошел.

А воды не взял. Шел и упал. Лежит, на небо смотрит и на солнце огромное. Мимо орел летел. Увидел унака, окунул хвост в реку, прилетел к охотнику. Над ним махнул, водой окатил. Ожил унак! Встал, погрозил солнцу: “Хватит землю жечь, хватит море греть, хватит!”.

Не послушалось солнце! Еще сильнее начало греть!

Взял унак лук и стрелу. Прицелился... Солнцу точно в середину попал!

Разлетелось на части солнце! Одна часть в море упала — морж себе взял. Вторая — в лес упала, медведь своим назвал. Третья унаку в руки упала. Отдал унак кусок солнца орлу, поклонился.

Лишь четвертая часть солнца в небе осталась. Греет, а не жжет!

Морж потом свой кусок русским взамен трех медных котлов отдал.

Русские кусок солнца в бомбу вставили, американским показывать.

Медведь в берлогу отнес, зимой греться.

Орел летел, летел, устал! Выронил! И прямо на остров в океане. Хлоп, и нет острова, одни сказки остались.