Блог


Вы здесь: Авторские колонки FantLab > Авторская колонка «SHTrassEr» облако тэгов
Поиск статьи:
   расширенный поиск »


Статья написана 4 октября 2008 г. 19:07

В зороастризме, древней персидской религии, каждый умерший человек должен был пройти по судному мосту, именовавшемуся Чинват. Если человек был греховен, мост становился всё уже и уже и, в конце концов, сбрасывал его в огненную пучину ада. Именно отсюда почерпнули свои представления о Днях Последних поздний иудаизм и христианство.

Добродетельного человека, которому удавалось пройти по мосту, встречал на той стороне дух его религии: прекрасная юная женщина с большими, великолепными грудями, а если человек был греховен, дух его религии представлялся в виде старой, высохшей карги с тощими, обвислыми сиськами. Так что он мог сразу понять, к какой категории его отнесли.

< . . . >

В этих суждениях умерших, берущих начало в Египте и Персии, проверка велась совершенно безжалостная, и греховная душа была по сути обречена. В момент твоей смерти книги, перечисляющие твои добрые и дурные поступки, закрывались, и никто, даже боги, не мог повлиять на итог. В некотором смысле судебная процедура была чисто механической. Инвентарный список твоих поступков составляли еще при жизни, теперь он просто вводился в механизм воздаяния.

Как только этот механизм получал список, с тобой было кончено; механизм рвал тебя в клочья, на глазах у бесстрастно наблюдающих богов.

Но однажды (сказала Зина) на тропинке на пути, ведущему к судному мосту, появился новый персонаж. Это был загадочный персонаж, словно составленный из непрерывно меняющейся последовательности аспектов и ролей. Иногда он именовался Утешителем, иногда Заступником. Иногда Помощником. Иногда Укрепителем. Иногда Советчиком. Иногда Адвокатом. Никто не знал, откуда он пришел. Тысячи лет его не было, а потом он вдруг появился. Он стоял у обочины оживленной дороги, и когда души поспешали к судному мосту, этот сложный персонаж – который порою, хотя и редко, представлялся женщиной – подавал им, всем поочередно, знаки, стремясь привлечь их внимание. Представлялось критически важным, чтобы Помощник привлек твое внимание до того, как ты ступишь на судный мост, иначе было поздно.

– Поздно для чего? – спросил Эммануил.

– Помощник спрашивал человека, подходящего к судному мосту, не желает ли он, чтобы в грядущем испытании его представлял кто-нибудь другой.

– Помощник?

Помощник, объяснила Зина, брал на себя роль адвоката, он предлагал свои услуги по защите испытуемого. Однако этим дело не ограничивалось: он предлагал представить механизму воздаяния вместо перечня его поступков некий другой перечень. В случае человека безгрешного это не имело никакого значения, а вот для грешного это приводило скорее к оправдательному, чем к обвинительному приговору.

– Так нечестно, – возмутился Эммануил. – Виновный должен быть наказан.

– Почему? – спросила Зина.

– Потому что таков закон.

– Тогда для виновных нет никакой надежды.

– А они и не заслуживают никакой надежды.

– А что, если виновны все? Об этом он как-то не думал.

– А что написано в представляемом Помощником перечне? – спросил он.

– Ничего, – сказала Зина. – Это просто чистый лист бумаги. Документ безо всякого содержания.

– Тогда механизм воздаяния не сможет его обработать.

– Ещё как сможет, – улыбнулась Зина. – Он решит, что получил отчёт о жизни абсолютно безгрешной личности.

– Но он не сможет действовать. У него не будет никаких входных данных.

– В том-то всё и дело.

– Тогда механизм правосудия будет жульнически обманут.

– А весь обман будет состоять в том, что у него отнимут жертву. Разве это не желательно? Разве должны быть жертвы? Какой смысл в том, что жертвы идут нескончаемой чередой? Разве это исправляет зло, ими свершённое?

– Нет, – согласился Эммануил.

– Идея состоит в том, чтобы ввести в процедуру элемент милосердия. Помощник – это amicus curiae, друг суда. С дозволения суда он вносит ходатайство, что данный случай является исключением. Что к нему неприменим общий закон возмездия.

– И он делает это для каждого? Для каждого виновного человека?

– Для каждого виновного человека, который принимает его предложение помощи и защиты.

– Но тогда должна получиться бесконечная череда исключений, ведь ни один виноватый, находящийся в здравом уме, не отвергнет такого предложения. Каждый виноватый захочет, чтобы его посчитали исключением, жертвой чрезвычайных обстоятельств.

– Но для этого, – заметила Зина, – человек должен сперва признать факт своей вины. Он может, конечно же, настаивать на своей невиновности, но тогда у него не будет оснований прибегать к чьей-то помощи.

– Это будет очень глупым решением, – сказал, подумав, Эммануил. – Ведь он может ошибаться. А приняв предложение помощника, он не теряет ровно ничего.

– И всё же по большей части, – сказала Зина, – идущие на суд люди отвергают предложение Помощника.

– Почему? – Это представлялось Эммануилу непостижимой глупостью.

– А потому, – объяснила Зина, – что они уверены в своей невиновности. Чтобы принять такую помощь, человек должен исходить из пессимистического предположения, что он виновен, хотя и оценивает себя как безгрешного. Истинно безгрешный человек не нуждается в Помощнике – точно так же, как человек физически здоровый не нуждается во враче. В этой ситуации исходить из оптимистического предположения крайне опасно. Это аналогично подстраховке, применяемой всякими мелкими зверьками при строительстве нор. Разумная тварь непременно сделает запасной выход, исходя из пессимистического предположения, что её парадная дверь будет обнаружена каким-нибудь хищником. Звери, не заботящиеся о подстраховке, быстро исчезают с лица земли.

– Для человека, – заметил Эммануил, – унизительно считать себя грешным.

– Для суслика унизительно признать, что его нора построена не совсем идеально, что хищник может её найти.

– Ты говоришь о противоборстве. А что, разве божественное правосудие является противоборством? И там есть обвинитель?

– Да, в божественном суде человеку противостоит обвинитель, это Сатана. Есть Адвокат, защищающий обвиняемого, и Сатана, предъявляющий обвинения и оспаривающий доводы защиты. Адвокат, стоящий рядом с человеком, защищает его и выступает в его пользу; Сатана, стоящий напротив человека, обвиняет его. Или ты хотел бы, чтобы у человека был обвинитель и не было защитника? Разве это было бы справедливо?

– Но ведь необходимо исходить из презумпции невиновности.

– Именно этот момент отмечает Адвокат на каждом происходящем суде. – Глаза девочки сверкали. – Поэтому он заменяет послужной список клиента другим, безупречным, и выручает его этой подменой.

Филип Дик «Всевышнее вторжение»


Тэги: тег
Статья написана 13 августа 2008 г. 19:45

Сначала не хотел представлять здесь этот отрывок, но в свете последних событий (я имею ввиду войну в Грузии), этот текст будет весьма кстати.

Виктор попытался разобраться в происходящем и пришел к выводу, что мокрецы рассорились-таки с генералом Пфердом, выперли его из лепрозория, легкомысленно перенесли свою резиденцию в город и воображают, что раз умеют превращать вино в воду и наводить на людей ужас, то смогут продержаться против современной армии… да что там — против современной полиции. Идиоты. Разрушат город, сами погибнут, людей оставят без крова. И дети… Детей же загубят, сволочи! А зачем? Что им надо? Неужели опять драка за власть? Эх, вы, а еще суперы. Тоже мне — умные, талантливые… Та же дрянь, что и мы. Еще один новый порядок, а чем порядок новее, тем хуже — это уж известно. Ирма… Диана… Он встрепенулся, нащупал в темноте телефон, снял трубку. Телефон молчал. Опять они что-то не поделили, а мы, которым не надо ни тех, ни других, а надо, чтобы нас оставили в покое, мы опять должны срываться с места, топтать друг друга, бежать, спасаться, или тем хуже — выбирать свою сторону, ничего не понимая, ничего не зная, веря на слово, и даже не на слово, а черт знает на что… стрелять друг в друга, грызть друг друга…

Привычные мысли в привычном русле. Тысячу раз я уже так думал. Приучены-с. Сызмальства приучены-с. Либо ура-ура, либо пошли вы все к черту, никому не верю. Думать не умеете, господин Банев, вот что. А потому упрощаете. Какое бы сложное социальное движение не встретилось вам на пути, вы прежде всего стремитесь его упростить. Либо верой, либо неверием. И если уж верите, то аж до обомления, до преданнейшего щенячьего визга. А если не верите, то со сладострастием харкаете растравленной желчью на все идеалы и на ложные, и на истинные. Перри Мэйсон говаривал: улики сами по себе не страшны, страшна неправильная интерпретация. То же с политикой, жулье интерпретирует так, как ему выгодно, а мы, простаки, подхватываем готовую интерпретацию. Потому что без нее не умеем, не можем и не хотим подумать сами. А когда простак Банев никогда в жизни ничего, кроме политического жулья, не видевший, начинает интерпретировать сам, то опять же садится в лужу, потому что неграмотен, думать по-настоящему не обучен и потому, естественно, ни в какой другой терминологии, кроме как в жульнической, разбираться не способен.

Дальше — продолжение, но немного о другом

Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий "Гадкие лебеди"




Статья написана 23 июня 2008 г. 13:27

…Если взять произвольную группу — скажем, человек сто — новорожденных и проследить их судьбу, мы увидим, что семь-десять будут иметь склонность к лидерству, пять-семь процентов станут генерировать идеи, и часть этих идей будет подхвачена лидерами и внедрена в сознание семидесяти процентов исполнителей, так мы их назовем; и останется у нас двенадцать-пятнадцать процентов этаких странных, вроде бы ни к чему не пригодных индивидуумов. К лидерству их не тянет, быть исполнителями им скучно, генерировать идеи они не в состоянии. Вот с такой группой я и занимался, говорил Линдерман, и Андрис мучительно напрягался, стараясь вспомнить, что по этому поводу говорил когда-то Лео, и не мог — застилало память, и надо было, не отвлекаясь, слушать Линдермана, чтобы не упустить что-то важное, важнейшее… У всех у них мощнейший творческий потенциал, говорил Линдерман, но он не может себя реализовать — потому ли, что нет спроса на этот род творчества, или, может быть, у них не было возможности развить его, вывести на поверхность… они очень несчастные люди, потому что счастья им получить неоткуда… Из них-то и формируется армия наркоманов: ад, который царит в их душах, они пытаются залить, засыпать суррогатами бытия… и никто из них не спасется, потому что иными путями не сможет вернуть себе те сложные эмоции, которые дает наркотик… потому что естественный путь получения этих эмоций для них закрыт… Они — действительно отбросы общества: общество отбросило их, потому что имело избыток материала для формирования своей интеллектуальной и духовной элиты. Избыточность вообще характерна для живой природы, вы же знаете… и вот они расплачиваются за то, что нам их таланты сегодня не нужны… они — стружка, опилки… то лишнее, что надо убрать, чтобы получить нужное изделие… и если бы требовалось изделие другой формы, были бы сколоты другие куски… но все равно были бы сколоты и обращены в пыль… В пыль, согласился Андрис, что же мы за сволочи такие… Никто не виноват, сказал Линдерман, мы еще не созрели как общество, если не можем реагировать на иное, непохожее, — иначе как ненавистью, неприязнью… мы еще не перегорели, мы еще принимаем жизнь слишком всерьез…

Андрей Лазарчук "Жестяной бор", рассказ из цикла "Опоздавшие к лету"


Статья написана 2 июня 2008 г. 19:26

— Слушай, Затворник, ты все знаешь — что такое любовь?

— Интересно, где ты услыхал это слово? — спросил Затворник.

— Да когда меня выгоняли из социума, кто-то спросил, люблю ли я что положено. Я сказал, что не знаю. И потом, Одноглазка сказала, что очень тебя любит, а ты — что любишь ее.

— Понятно. Знаешь, я тебе вряд ли объясню. Это можно только на примере. Вот представь себе, что ты упал в бочку с водой и тонешь. Представил?

— Угу.

— А теперь представь, что ты на секунду высунул голову, увидел свет, глотнул воздуха и что-то коснулось твоих рук. И ты за это схватился и держишься. Так вот, если считать, что всю жизнь тонешь (а так это и есть), то любовь — это то, что помогает тебе удерживать голову над водой.

— Это ты про любовь к тому, что положено любить?

— Не важно. Хотя, в общем, то, что положено, можно любить и под водой. Что угодно. Какая разница, за что хвататься, — лишь бы это выдержало. Хуже всего, если это кто-то другой, — он, видишь ли, всегда может отдернуть руку. А если сказать коротко, любовь — это то, из-за чего каждый находится там, где он находится. Исключая, пожалуй, мертвых... Хотя...

— По-моему, я никогда ничего не любил, — перебил Шестипалый.

— Нет, с тобой это тоже случалось. Помнишь, как ты проревел полдня, думая о том, кто помахал тебе в ответ, когда нас сбрасывали со стены? Вот это и была любовь. Ты ведь не знаешь, почему он это сделал. Может, он считал, что издевается над тобой куда тоньше других. Мне лично кажется, что так оно и было. Так что ты вел себя очень глупо, но совершенно правильно. Любовь придает смысл тому, что мы делаем, хотя на самом деле его нет.

— Так что, любовь нас обманывает? Это что-то вроде сна?

— Нет. Любовь — это что-то вроде любви, а сон — это сон. Все, что ты делаешь, ты делаешь только из-за любви. Иначе ты просто сидел бы на земле и выл от ужаса. Или отвращения.

— Но ведь многие делают то, что делают, совсем не из-за любви.

— Брось. Они ничего не делают.

— А ты что-нибудь любишь, Затворник?

— Люблю.

— А что?

— Не знаю. Что-то такое, что иногда приходит ко мне. Иногда это какая-нибудь мысль, иногда гайки, иногда ветер. Главное, что я всегда узнаю это, как бы оно ни наряжалось, и встречаю его тем лучшим, что во мне есть.

— Чем?

— Тем, что становлюсь спокоен.

— А все остальное время ты беспокоишься?

— Нет. Я всегда спокоен. Просто это лучшее, что во мне есть, и когда то, что я люблю, приходит ко мне, я встречаю его своим спокойствием.

— А как ты думаешь, что лучшее во мне?

— В тебе? Пожалуй, это когда ты молчишь где-нибудь в углу и тебя не видно.

— Правда?

— Не знаю. Если серьезно, ты можешь узнать, что лучшее в тебе, по тому, чем ты встречаешь то, что полюбил. Что ты чувствовал, думая о том, кто помахал тебе рукой?

— Печаль.

— Ну вот, значит, лучшее в тебе — твоя печаль, и ты всегда будешь встречать ею то, что любишь.

Виктор Пелевин "Затворник и Шестипалый"


Статья написана 31 мая 2008 г. 19:55

Навстречу попалась группа мордоворотов в камуфляже — и Портнягина передёрнуло от омерзения.

Правильно в общем-то передёрнуло, ибо нет ничего на свете циничнее целесообразности. Устраняя всё лишнее, она оставляет в итоге голую суть, при одном только взгляде на которую возникает желание удавиться.

Ведь наши предки не хуже нас с вами понимали, что попасть из ружья в яркий мундир несравненно легче, нежели в гимнастёрку цвета хаки. Но они понимали и другое: войну следует принарядить, припудрить, возвысить, ибо чем иначе будет она отличаться от простого убийства и грабежа! Сами подумайте: кто же это идёт на разбой, вызывающе звеня шпорами и колыша белым плюмажем? В таком виде можно лишь разить врага и отважно захватывать трофеи!

Красиво было, ах красиво… Так и называлось: «Театр боевых действий».

А теперь? Пришла зараза-целесообразность, напялила на вояк клоунские робы, размалевала рыла чёрно-зелёной дрянью, обула в суконные намордники — и явил солдат свою изначальную суть, то есть даже внешне перестал отличаться от бандита. Нет, если напрячь глаза, то можно, конечно, различить на пятнистых матерчатых погонах махонькие тусклые звездочки, говорящие о том, что перед нами не просто душегубство и мародёрство, как может показаться на первый взгляд, а именно защита Отечества.

Евгений Лукин. "Цирк боевых действий"


Тэги: 1jsпыф:/



  Подписка

Количество подписчиков: 9

⇑ Наверх