Это подборка стихотворений из разных сборников, охватывающих практически весь период творчества поэта, сделанная самим переводчиком Ипполитом Харламовым. Вряд ли какие из них и переводились раньше (как я понимаю, Элитиса на русский вообще переводили очень мало, и Харламов по большому счету первый взялся за это всерьез и масштабно). За счет продолжительности периода, который охватывает сборник (а Элитис прожил 85 лет, почти весь 20 век) стихи в нем весьма разнообразны и, можно сказать, на любой вкус. Есть более странные и вычурные, есть более простые и лирические. Удивительным образом мне больше по вкусу оказались первые, юношеские, а не те, где Элитис — уже матерый и слишком сложный для меня автор. Кажется, чем он дальше, тем сложнее становится, все зацепившие меня вещи — из первой половины книги.
Однажды повернет ладоней линии
Судьба в другую сторону, и Время
Наш часовой, отступится на миг.
Как может быть еще, раз люди любят?
На небе отразятся наши души
И чистота ударит в твердь земную
С могуществом, подобным черной смерти.
Пожалуй, в момент своего расцвета и далее Элитис наиболее напоминает по стилю, некоторой темноте и демонстративному практически нежеланию быть понятным и красивым — Уитмена. К Уитмену я относусь с большим уважением, но все же не вспомню ни одного его стихотворения, хотя, кажется, изрядно читала. Все-таки стихи — это гармония, которую надо ограниченно проверять алгеброй, на мой взгляд, и если непонятно не потому, что читателю не хватает образования, а потому, что он не попал в резонанс с настроением автора — так тому и быть. Это как Мандельштам, кто-то чувствует, кто-то нет, но объяснить крайне сложно, даже если у тебя-то лично все складывается. А Элитис, как и все переводные поэты, в этом плане еще сложней.
Сад убегал навстречу морю
Высокий мыс в цветах гвоздники
Рука твоя струилась вслед воде
Распроавить волны свадебной фатой
Рука твоя распахивала небо.
И рядом с именем твоим
Парили ангелы с мечами
Цветные волны рассекая
И белые гудели паруса
Под плотными порывами норд-оста
К чести переводчика, он не просто сделал все отлично (насколько я могу оценить перевод, не зная языка), но и написал к каждой группе стихотворений их одного сборника довольно обширные и при этом интересные примечания. Всегда ненавидела читать примечания, а тут они так гармонично вписались, как примечания из "Бледного пламени", и отлично дополняют собой текст, тем более, что без них многие отсылки и детали и правда были бы непонятны человеку, стороннему современной греческой культуре и истории.
Вот, к примеру, очень поэтичное, но столь же темное:
"Есть какие-то вещи ужасные, которые Бог из меня вычитает, но ум их опять и опять прибавляет ко мне".
("вещи ужасные" — это грехи, искупленные крестной жертвой, комментирует переводчик, и все становится вполне очевидно)
Впрочем, самое-самое простое у Элитиса все равно самое лучшее, на мой вкус:
Стихи. Я знала раньше про Ходасевича-критика, но как-то так вышло, что совершенно не знала его стихов — хотя вообще поэзию Серебряного века и русской эмиграции очень люблю.
Что удивляет в них: все стихи, даже самые ранние, юношеские, очень хорошо сделаны чисто технически. Нет никаких провалов с ритмом и рифмой, никаких банальностей и словечек, вставленых ради размера. А еще они умные, даже ранние, хотя тем раньше — тем больше однообразных любовных впечатлений, конечно. Но при всем при этом — большинство этих хороших и тщательно сделанных стихов ничуть меня не трогают.
Круть начинается со сборника "Путем зерна", и там же аккуратно сделанные, в меру логичные и в меру лиричные стихи переходят в нечто странное, но действительно гениальное.
По бульварам
В темноте, задыхаясь под шубой, иду,
Как больная рыба по дну морскому.
Трамвай зашипел и бросил звезду
В черное зеркало оттепели.
Раскрываю запекшийся рот,
Жадно ловлю отсыревший воздух,-
А за мной от самых Никитских ворот
Увязался маленький призрак девочки.
Ничто так не цепляет, как перебивка рифмы у автора, у которого никогда и никаких проблем с рифмами ни до, ни после не было. Все это прекрасно и реально жутко.
И далее в том же духе, лучшие стихи и в этом сборнике, и вообще — странные пересказы реальных (полуреальных) жизненных эпизодов, лишненные рифмы и натянутой лиричности, но производящие такое же впечатление замирающей жути, как романы Достоевского, только значительно быстрее.
2-го ноября
Семь дней и семь ночей Москва металась
В огне, в бреду. Но грубый лекарь щедро
Пускал ей кровь — и, обессилев, к утру
Восьмого дня она очнулась <...>
"Обезьяна", "Музыка", "Встреча", "Полдень" — лучшее в том же духе, тем же ритмом. Не лирическое переживание, а очень острое и четкое отражение момента во всем его многообразии, включающем, как водится, воспоминание о прошлом и задел на пугающее будущее. Не то, о чем можно написать классический сонет, это было бы даже как-то кощунственно.
Впрочем, я, пожалуй, зря драматизирую. У Ходасевича есть и прекрасные, легкие стихи, очень воздушные, слегка ироничные, но очень теплые. У меня от них как-то сразу просыпается тоска по Италии и путешествиям вообще, а еще — по уюту дачного дома.
"Вот в этом палаццо жила Дездемона..."
Все это неправда, но стыдно смеяться.
Смотри, как стоят за колонной колонна
Вот в этом палаццо.
Вдали затихает вечерняя Пьяцца,
Беззвучно вращается свод небосклона,
Расшитый звездами, как шапка паяца.
Минувшее — мальчик, упавший с балкона...
Того, что настанет, не нужно касаться...
Быть может, и правда — жила Дездемона
Вот в этом палаццо?..
Впрочем, я и все любят Ходасевича больше за его иронию и точность, и самоиронию в том числе. Если он к другим не был снисходителен, то и к себе менее всего. Так что вот этот его портрет, может, и чересчур обезображен рукой самого автора, зато вызывает из всех его вещей самое сильное чувство узнавания.
Перед зеркалом
Я, я, я! Что за дикое слово!
Неужели вон тот — это я?
Разве мама любила такого,
Желто-серого, полуседого
И всезнающего, как змея?
Разве мальчик, в Останкине летом
Танцевавший на дачных балах,-
Это я, тот, кто каждым ответом
Желторотым внушает поэтам
Отвращение, злобу и страх?
Разве тот, кто в полночные споры
Всю мальчишечью вкладывал прыть,-
Это я, тот же самый, который
На трагические разговоры
Научился молчать и шутить?
Критика. Пожалуй, Ходасевич действительно лучший критик в своем историческом периоде, во всяком случае, из того, что я читала. Его критические статьи интересны, даже если не интересен или неизвестен сам предмет. Он никого не жалеет, но и не пытается самоутвердиться за счет объекта критики, а просто подходит профессионально, объективно, а еще — с изрядным количеством желчи и иронии. Все это вместе означает, что читать его критику очень интересно и местами очень смешно.
В отличие от многих недокритиков своей эпохи, Ходасевич не переходит в критических работах на личности, и если уж говорит о поэте, то о его стихах и изданиях, а не перипетиях его биографии (сразу оговорюсь, что великолепный "Некрополь", собственно, немного не о том).
В первом томе собрано несколько критических статей 1906-1922, в общем, ранние, и несколько из них посвящены Северянину, которого я плохо знаю, а заодно и футуристам, которых я тоже плохо знаю и не хочу узнать получше. Лучше всего я могу оценить, пожалуй, то, что написано о Бальмонте, в детстве много его читала, и у меня хотя бы есть о нем собственное мнение. В общем и целом — вся критика Ходасевича и умна, и познавательна, и остра на язык ровно настолько, чтобы это не стало нарочитым самолюбованием, а осталось просто меткостью.
Хёйгенс (как я выяснила из статьи переводчика) — величайший поэт Гааги, нидерландский классик 17 века. Не скажу, что вообще сколь-либо знакома с нидерлансдкой литературой (не считая Йохана Хёзинги, не назову ни одного имени ни в одной эпохе, увы), а с поэзией так и подавно. Между тем она есть, и ее даже в значимых объемах переводят на русский язык.
Впрочем, перевод именно этого произведения Хёйгенса — новый, и это его первое издание на русском. "Назидательные картинки" представляют собой, собственно, стихотворные портреты современных автору типажей, таких как Король, Нищий, Трактирщик, Богатая невести, Палач, Крестьянин, Глупый придворный и т.д. В этом могло бы быть много морализаторства и вообще привычной тоски, но нет. Хёйгенс очень живо и забавно пишет, и портреты его не морализаторские, но комичные. Книжечка маленькая, и каждое стихотворение-портрет занимает от силы несколько страниц. Также есть параллельный текст на нидерландском для хардкорщиков.
Перевод Е.Витковского, насколько я могу оценить, отличный. Во всяком случае, стихи читаются так, будто они и были изначально написаны на русском, причем талантливым автором.
Книжечка маленькая, на поездку туда-обратно в метро, но очень милая.
Полный (как я понимаю) сборник стихов Мандельштама — я поразилась, как их, по сути, мало. Чуть больше 300 страниц за всю жизнь, мне-то казалось, что у Мандельштама оставалось много неизвестных мне стихов, но нет, увы, почти нет.
Про него сложно говорить, на самом деле, думаю, об Мандельштама обломали зубы многие литературоведы, и это не только их проблема, но и его тоже. Учитывая, что в творчестве Мандельштама очень живо смешивалась его поверхностная образованность с неожиданной подчас реакцией на события дня, в том числе газетные новости. Это очень забавно, на самом деле, когда литературоведы, смотря на датировку того или иного стихотворения, начинают копаться в газетах того времени, выискивая, на что отозвался поэт и часто находя. Было ли это взаправду или это литературоведческий wishful thinking так работает — уже не важно)
С поверхностной образованностью — та же история. Мандельштам так и не получил университетский диплом, но изучал много всякого и много где (и в Сорбонне, и в Гейдельберге, между прочим, хоть и не скажешь, чтобы это пошло ему на пользу). В стихах его можно увидеть отголоски от греческой, то римской образованности, но именно что отголоски, тени.
С другой стороны, эта многозначительная недосказанность, неопределенность, по-моему, и придает мандельштамовским стихам ту прелесть *темноты*, которой сознательно и неуклюже добиваются многие другие поэты ("Так, нельзя назвать морковь морковью, тут нужна метафора"). Была бы чепуха, если бы автор не был так бесстыже гениален, конечно. Не талантлив, а именно что гениален, и это, по-моему, очень выделяет Мандельштама среди собратьев по поэтическому цеху того врем
ени, когда талантливым был каждый второй, а "просто интересным" — все до единого. Только гениальный поэт может себе позволить, к примеру, рифмовать не то что однокоренные, а *одинаковые* слова и все равно получать в результате прекрасные стихи. Или использовать рифмы любовь-кровь:
Я больше не ревную,
Но я тебя хочу,
И сам себя несу я,
Как жертву палачу.
Тебя не назову я
Ни радость, ни любовь.
На дикую, чужую
Мне подменили кровь.
И это притом, что большей частью рифмы у него, мне кажется, довольно неожиданные. Но за что я больше всего люблю Мандельштама как поэта — это за разнообразие размеров и ритмов. Увы, знаний в теории стихосложения мне решительно недостает, чтобы охарактеризовать это правильно — но я не знаю других поэтов, которые бы писали настолько по-разному с точки зрения именно техники, и при этом одинаково круто:
Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернешь,-
Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.
Звучит практически как песня, и вообще многие стихи Мандельштама как-то очень легко трансформируются в пение в голове.
Я ненавижу свет
Однообразных звезд.
Здравствуй, мой давний бред, —
Башни стрельчатый рост!
Совсем другое, чеканные фразы, короткое дыхание, очень сдержанное и суровое.
Примеры разнообразия можно приводить до бесконечности, готова поспорить, что какие-то мандельштамоведы навреняка уже составили словарь размеров Мандельштама, все рассортировали и сравнили с другими. И, конечно, пришли к выводу, что их профильный поэт — самый крутой, что в целом и так очевидно
Я знать не знала об этом поэте и об этой поэме, если бы издатель не подарил по случаю книжку моему мужу. Ну, положа руку на сердце, кого вы знаете из греческих поэтов, кроме Кавафиса? Ага! А между тем Элитис лауреат Нобелевской премии, причем довольно давнишней, но эту поэму, его opus magnum, перевели и издали только в этом году. За что спасибо.
Честно скажу, я ничего не ждала. Я вообще с осторожностью отношусь к современной поэзии, тем более, полистав, поняла, что четкой рифмы и смысла в отдельных стихах особо не улавливается, а все это расплывчатое, типа "с глубоким посылом" — слишком глубоким, чтобы заморачиваться какими-то там размерами — в общем, все это я скорее осуждаю.
И, в отношении Элитиса, капитально ошиблась. Знаете, вот это удивительно свойство хорошей поэзии — когда ты ее чувствуешь на кончиках пальцев, в объяснить не можешь. Я могу сказать в общем, о чем поэма, но только в самом общем: о том, как человек приходит в мир и знакомится с ним (первая часть); о тяготах, которые он переживает — причем очень конкретных, у Элитиса это дано на примере войны и связанных с ней бед (вторая часть); и, наконец, о примирении с миром и постижении и достижении чего-то над-мирного (третья часть). Но это не тот случай, когда можно ткнуть пальцем в какую-то строчку и точно сказать, что автор хотел ей передать вот это простое действие/мысль. Но вот общее ощущение — совершенно ясное и сильное. Знаете, как классическая музыка, которая понравилась — нельзя, конечно, описать, о чем она, но совершенно просто сказать, что эта нравится и вызывает эмоции, а эта — нет, и вообще какая-то сумбурная или скучная.
В поэме перемежаются стихи и небольшие прозаические отрывки; стихи — не то чтобы верлибр, в них есть и размер, и рифмы, преимущественно скрытые, но у меня не хватает знаний, чтобы это правильно охарактеризовать с т.зр. теории стихосложения. Общую стилистику я бы назвала торжественной, но без пафоса, а с таким ощущением, знаете, какого-то персонального торжества отдельного человека и его жизни; это сложно передать, как и вообще сложно пересказать. В Элитисе, на самом деле, я нахожу очень много сходного с "Листьями травы" Уитмена — не только в стилистике, но и в целом в ощущении, которое оставляет у читателя текст: чего-то крутого, но сложно передаваемого словами.
Перевод отличный, насколько я могу оценить перевод с неизвестного мне оригинала на неизвестном мне языке. От текста остается такое "звенящее" ощущение — правильно подобранных слов и правильно расставленных рифм. Легкости и безвариантности, которая автору дается вдохновением, а переводчику — долгой кропотливой работой и тоже вдохновением.
Не возьмусь рекомендовать всем, но тому, кто любит Уитмена или Кавафиса, или современную поэзию вообще — однозначно. Рада, что открыла для себя эту крутейшую вещь, надеюсь, тот же человек (Ипполит Харламов) будет его еще переводить.
ps По поводу названия: переводчик в послесловии пишет следующее: "Конец десятого века. Афон. Келья близ скита святого Андрея Первозванного. Архангел Гавриил в образе юноши-странника является одному из иноков и объясняет ему, что перед песнопением "Чистейшую херувим" необходимо петь "Достойно есть яко воистику блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего". Прежде, чем уйти, он записывает слова нового гимна перстом на камне".
облако тэгов
