В 2016-м году в издательстве «Время» вышел роман белорусского писателя Виктора Мартиновича «Озеро Радости» о трудной судьбе девушки Яси, о непростой истории её взросления, подкупающий, как говорится в издательской аннотации «сочетанием простого человеческого сочувствия героине романа и жесткого, трезвого взгляда на реальность, в которую ей приходится окунуться».

Я имел некоторое отношение к судьбе рукописи «Озера Радости». Вот как об этом писал у себя в фейсбуке автор:

«Бывают такие люди. Шесть вечера, спрашиваешь: "Кристиночка, зайечка, купить, может, на вечер вина"?

А она: "Нет, Игорь, мы и так часто слишком бухаем".

Потом до девяти вечера человек молча смотрит "Удивительную миссис Мейзел" и даже не смеется. Напряжение растёт. В девять глянет на часы (знает, что магазин закрывается в десять) и повторит: "Нет, бухать мы не будем". Но голос уже плаксив. Наконец, когда на циферблате без десяти: "Ой, ладно, уговорил! Бежи за своим винчиком"! И ты конечно надеваешь кроссовки и бегёшь, прямо по мхам и слякоти. И не успеваешь буквально на минуту.

Вот так и с этой книгой. "Озеро Радости" как-то с самого начала не могло определиться: хочет оно быть изданным, или не хочет. Ровно половина отзывов, которые я получил от людей, которым доверяю, были сварливы. Одна дама-филолог из белорусского университета попыталась даже всерьез меня отговорить роман публиковать (возможно, тема обязательного распределения тут была где-то рядом).

И вот на этом фоне я познакомился с Владимир Ларионов, он прочел рукопись и настоял на том, что вещь написана стоящая и издавать ее нужно. Вместе с Марина Степнова они повлияли — нет не только на то, что книга увидела свет в России, но на то, что она в принципе пошла в печать.

За что огромное человеческое спасибо!»

Порой очень важно хотя бы словом поддержать талантливого автора. А Мартинович безусловно талантлив. Об этом говорят и его неординарные книги: «Паранойя» (2009), «Сфагнум» (2013), «Мова» (2014), «Ночь» (2019) и другие. О некоторых книгах из этого списка я писал (см. по тэгу «Мартинович»).

Вообще-то я делаю эту запись не для того, чтобы себя похвалить, меня Виктор уже похвалил автографом на подаренной мне книжке (см. выше). Просто хочу порадоваться вместе с авторами короткометражного фильма «Озеро Радости» созданного по мотивам первой части одноименного романа. Лента рассказывает о девятилетней Ясе, жизнь которой кардинально изменилась после смерти матери. Яся начинает жить совсем по-другому после того, как отец отвозит её в интернат. Пару недель назад Анастасия Пляц, девочка, сыгравшая роль Яси в фильме Алексея Полуяна, получила приз Best Actress на испанском фестивале FICBUEU. У героини фильма Яси и юной актрисы Насти – похожие судьбы, Настя с трёх лет жила в Могилевской SOS-деревне. Кстати, картина «Озеро Радости» получила на фестивале еще две награды — Best Art Direction и Prize of Jury.

Виктор Мартинович и Настя Пляц. Фото со съемок фильма, октябрь 2017 года.

«Озеро Радости» в Лабиринте:

https://www.labirint.ru/books/544383/?p=5...

Прочёл "Паранойю" Виктора Мартиновича, изданную в 2010-м году в АСТ и мною в то время пропущенную. Так получилось, что я начал знакомиться с этим автором с его последних вещей, в частности с романа "Мова", о котором недавно писал. Про "Паранойю" отдельно писать не буду, хватит и того, что, читая роман, я натурально заболел от его безысходности. Вот теперь лечусь.

Эта книга — заявка на новый жанр. Жанр, который сам автор, доктор истории искусств, доцент Европейского гуманитарного университета, редактор популярного белорусского еженедельника, определяет как "reality-антиутопия". "Специфика нашего века заключается в том, что антиутопии можно писать на совершенно реальном материале. Не нужно больше выдумывать "1984", просто посмотрите по сторонам",- призывает роман.
Текст — про чувство, которое возникает, когда среди ночи звонит телефон, и вы снимаете трубку, просыпаясь прямо в гулкое молчание на том конце провода. И от мысли, что теперь позвонят уже в дверь, становится так страшно, что... вы идете и открываете. Открываете — зная, что тем, кто молчит в трубку, открывать ни в коем случае нельзя.
Текст — про мир, в котором каждый вздох подслушивается и нумеруется, где каждая улыбка фиксируется и вносится в реестр, где единственной функцией стен является прослушка, а прохожие никогда не бывают случайными. Мир, существующий только в мрачных королевствах вашей фантазии. И о тех незаметных людях, которые молчат в телефонные трубки и помогают этому миру проникнуть в вас.

Что сможет заинтересовать американского и европейского читателя в романе? Займет ли «Паранойя» и фамилия Мартинович достойное место в ряду таких авторов как Оруэлл, Брэдбери, Чапек, Хаксли, Голдинг?

Купить книгу "Паранойя"

Читая первые страницы этой книги, подаренной мне на Петербургской фантастической ассамблее минским книготорговцем, я было решил: Гена презентовал мне то, что надо, «мой» роман! Ещё бы, ведь герой «Мовы» находится в сильнейшей эмоционально-наркотической зависимости от языка, от слова, от текста, а я и сам давно такой. Но, проглотив несколько десятков страниц, я понял, что всё не так просто. Во-первых, «торчит» персонаж не от замечательной стилистики и гармонии вообще языка, а исключительно и конкретно от чистой беларуской мовы. И не надо считать моё написание прилагательного «беларуской» ошибкой, я его произвожу здесь не от старой «Белоруссии», а от нынешней «Беларуси». Во-вторых, основных героев, рассказывающих о происходящем, в книге на самом деле – двое: Барыга и Джанки. Правда, излагают они свои мысли настолько сходным образом, в такой одинаковой манере, что я с разгону не сразу сообразил, что чередующиеся главки («Барыга» – «Джанки» – «Барыга» – «Джанки» и т.д.) написаны от лица разных персонажей. В-третьих, фрагменты посторонних произведений, вставленные в книгу и являющиеся неким аналогом наркотической субстанции, приведены в русскоязычном варианте романа именно на беларуской мове. С одной стороны, это хорошо: такие абзацы чётко выделяются на фоне всего остального контента, с другой – плохо: мне, не знающему языка Якуба Коласа и Язэпа Лесика, трудно по достоинству оценить всю кайфовую прелесть строчек колдовского «кода, по которому структурировано бессознательное». Хотя… Наверное, уступая своему бессознательному, я иногда, на давних фантастических фестивалях, просил покойного Николая Чадовича «поговорить на мове». И Коля что-то говорил, а я с упоением слушал певучую и грубоватую (в моём примитивном понимании) белорусскую речь. Кстати, в первые минуты употребления «Мовы» Виктора Мартиновича мне на ум почему-то пришёл украинский поэт и прозаик Сергей Жадан. Что-то есть похожее в нарочитой евроинтернациональной стилистике и напористой западной технике письма этих авторов... И Жадан не заставил себя ждать – его «Березень у циганських районах», переведённый на мову, имплантирован Мартиновичем в роман и превращён там в мощнейший «несубстанциальный психотроп».

Пунктирно о сюжете и коллизиях. Время действия я вычислил путём несложных арифметических подсчётов. В романе упоминаются разные календари, но по григорианскому – 2043 год. Близкое будущее. Союзное государство России и Китая отделено от Евросоюза Великой Китайской стеной. Место действия – Минск, обычный город Северо-Западных земель Союзного государства. От Минска недалеко и до Варшавы. А из Варшавы наркодилер Барыга, его зовут Сергей, возит стафф – свёрнутые бумажки с текстами на мове (свёртки). В Союзном государстве мова строжайше запрещена, ни одного печатного издания на мове в стране не осталось, за соблюдением запрета следит огромный, суровый и влиятельный Госнаркоконтроль, карающий трафикеров смертной казнью. Антиутопия. Почти «451 градус по Фаренгейту». Бездуховность. Культ потребления. Поклонение шмоткам. Полнейшая бездуховность. Заурядные философские откровения героев. Китайские жилые муравейники прямо на минских исторических постройках (что-то похожее на облепленный лачугами «Гольден-Гейт» Гибсона в его «Виртуальном свете»). Всеобщая бездуховность. Любви нет. Семьи нет. Офисная тина. Рекламный цинизм. Тотальная бездуховность. Китайские триады. Провинционализм. «Тутэйшность». Беларуский национализм. Сопротивление. Мова – это единственный нематериальный наркотик, который воздействует на тутэйших. Мова для них – это этика. Мова – это возрождение. Мова – это исконное понимание того, что есть добро, а что есть зло, зашифрованное в словах. Сергей пытается в чудом провезённых через таможню сонетах Шекспира (в переводе на мову Владимира Дубовки) найти нужные слова, в частности ещё одно, кроме «любоу» и «каханне», забытое слово, обозначающее чувство, связывающее мужчину и женщину, «которое вмещает всю нежность связи между тобой и твоим любимым». Это слово позарез, жизненно необходимо загадочной Элоизе, возглавляющей Сопротивление...

Динамично, порой непредсказуемо, порой трагично. Местами, конечно, вторично. Читайте. Во всяком случае, в процессе освоения «Мовы» я немедленно заказал доступную сейчас в «Лабиринте» первую книгу Мартиновича «Паранойя» (2010), в Беларуси к продаже не рекомендованную. А заодно открыл для себя неожиданного белорусского художника Язэпа Дроздовича (1888-1954), картина «Космополис» которого использована в оформлении обложки «Мовы» (2014), изданной в переводе на русский язык Лидии Михеевой в Вильнюсе без указания тиража и прочих привычных выходных данных.