fantlab ru

Все отзывы посетителя jamuxa

Отзывы

Рейтинг отзыва


Сортировка: по датепо рейтингупо оценке
– [  37  ] +

Мариам Петросян «Дом, в котором…»

jamuxa, 24 марта 2011 г. 07:29

Эта книга из разряда — «продолжения никогда не будет»..., независимо от точки или многоточия эпилога. Автор уже и ни причём: плавание началось, и плавание не каботажное, в прибрежных и мелководных водах, а кругосветное плавание вокруг этих 900 станиц, превратившихся в один большой глобус Мира Дома.... Будут, будут у этого Мира и Колумбы, и Магелланы, и корсарские рейды Дрейка.... На то он и Мир.

Или украдём у Кортасара: «на 900 станицах вокруг Мира».

Для такой книги написать продолжение — это убить и всю магию и очарование «канонического» текста грубым вскрытием (эксгумация — есть такой патологоанатомической термин в судебно-следственной практике: сиквел — патология незрелой прозы...).

Всякая магия строится на «некоторой» необъяснимости, практической мифологии и забытых и навсегда потерянных крупицах главной тайны: ведь жёсткие цепочки причинно-следственных связей необратимо и навсегда убивают всяческую магию, тем более непоправимо реальную.

Это очень большая проза — можно поздравить и русскую литературу и нас, читателей: на фоне неудержимо плодовитых словоРублев, это событие. Такое и миру «предъявить» не зазорно, как и Стругацких или Пелевина.

Книга писалась долго и для себя, как в стол, а значит с трепетом и любовью: так Шакал Табаки (плут и авантюрист, трикстер, Локи этого мифа) собирал, подбирал и множил свою коллекцию (и не только неопознанных вещей, не только: вчитайтесь ещё раз в последнюю главку эпилога).

Параллелей, при чтении, возникает множество, но все они сходятся, при этом рождая свой слой, свой уровень, достигнув «горизонта» — в «Дом, в котором...» Здесь и Голдинг («Повелитель мух»), здесь и Кен Кизи («Пролетая над гнездом кукушки»), здесь и братья Стругацкие («Пикник на обочине») и примыкающий к «пикнику» Киплинг («Сталки и компания»). А, и сама атмосфера Дома, и — «гениальный Пиросмани» Дома, Леопард, -отсылают к Ягуару Варгоса Льосы («Город и псы»). Самая первая, конечно, параллель — «Дом, который построил Джек» (быть может это он и есть — Яхве этого Мира, и это его чёрная широкополая шляпа с ожерельем крысиных черепов вместо ленточки на тулье?)

Читать эту Книгу — большое удовольствие. Это как вступить, поселиться в «Зоне» Пикника, делая смертельно опасные вылазки (прыжки, улёты) в Наружность. Это погрузиться в совершенно особый Мир Дома, с его многоуровневой системой мифов, с мифологией, где прописаны, нашептаны (это как намолены) и свои боги, и топография, и табу, и законы: «библейский» фольклор Ночей Сказок, информационные поля расписанных, разрисованных стен. И касты-племена: стаи, соплеменники, и всё, что порождает любое расслаивание и разделение: мы все социально близки и во вражде и в распрях, доходящих до войн, и в дружбе и в состоянии вялотекущего нейтралитета, и в ожидании Исхода.... Но это уже совершенно другая и тема и история...

Книгу надо читать: Сфинкс, Курильщик, Слепой, Лорд, Шакал Табаки и многие другие ждут нас и за порогом своего Дома, и в Лесу...

Оценка: 10
– [  26  ] +

Артур Мейчен «Великий Бог Пан»

jamuxa, 12 ноября 2011 г. 09:08

«Великий бог Пан» Артура Мейчена — объединив, сплавив — но не в эклектику невнятного текста, а именно в Прозу, — элементы фантастики и мифа, «заложил фундамент» (конечно не целиком, а подарив нам один из краеугольных камней) такого жанра, как хоррор (выпрыгнув вместе с сюжетом из апокрифов античного мифологического пространства, заблудившегося во времени, уже в литературу с очень определенными координатами «здесь и сейчас»), из которого Лавкрафт, как кажется, выкристаллизовал, «почерпнул»:

1. основное понятие «фигуры умолчания» — причин невыразимого ужаса, которые совершенно не зачем «живописать», визуализировать, а заострить все внимание на губительные и необратимые последствия восприятия этой причины «за занавеской»...

2. создание нагнетающей атмосферы невыразимого ужаса, «газовой атаки», когда это Облако неопознанного и необъяснимого, парализующего и почти беспричинного ужаса (который, как тень на закате, всё растёт, ширится, набухает и сгущается, пока навсегда не сольётся с Мраком: ведь тень, завтра — это уже совсем другая история...), незримо клубясь, ползёт, заползая, как щупальца на все этажи и во все комнаты сознания, и подвалы подсознания...

3. основание кульминации на «эффекте вакуумной бомбы» — подрыва расползшегося «газового Облака» в тот самый момент, когда оно занимает самый оптимальный для создания максимального разрушающего эффекта объем и пока концентрация ужасного ещё способна к подрыву (очень зыбкая пограничная ситуация, как положение неустойчивого равновесия — или сюжет сорвется в предписанный автором восторг пике, или свалится в безвольный плоский штопор, уже губительный для автора...)

4. «комплекс Дедала» — герой, как правило, в силу необузданного любопытства, как тяги к чему-то ещё непознанному или запретному, сакральному, неведомому, делает необратимые шаги (мастерит деревянную корову-ложе для Пассифаи), что и ввергает впоследствии всё и вся в ужасные блуждания по лабиринту Минотавра, предопределяя все причинно-следственные цепочки...

5. струю «детективного расследования» — разбиение истории на логически связанные главки, подводящие (или сознательно уводящие) к разгадке, в стиле Эдгара По, Стивенсона (почти в одно время с Мейченом стал публиковаться и другой Артур — Конан Дойль)...

6. «чужие», чуждые, в нашем мире, вернее набеги на наш мир их «опричников»...

7. интеллект...

В обращении Мейчена к античной мифологии ничего странного — были и проводники этой мифологии и её артефактов в Англию — римские легионы.

А, что до самого Пана — Врубель нарисовал его портрет, расплатившись рассудком...

Оценка: 10
– [  16  ] +

Александр Чудаков «Ложится мгла на старые ступени»

jamuxa, 16 февраля 2013 г. 11:09

Великолепная книга. Единственная книга, ну почти единственная из обыденного моего круга чтения, которую рекомендую всем напропалую: читать, читать, читать. Чтение, которое именно доставляет удовольствие, как от самого процесса чтения, так и от прочитанного. Просветление в мозгах – такой вот очищающий эффект дают эти 500 страниц этого романа-идиллии.

Не то что бы автобиографический роман, а скажем так — генеалогическая летопись ближнего автору круга. Беллетризованные воспоминания, да, — но с точнейшей хронологической привязкой к «дальнему» историческому действу, синхронизация с которым происходит посредством фиксации бытовых подробностей, всегда и всюду сопровождающих автора и его окружения, (независимо от «величия» исторической эпохи и её эпохального «громадья» дел и событий). И обыденные действа, и нелепости анекдотичных ситуаций, в которые попадают персонажи романа, и жесточайшая правда «современности», с вкрапленным туда оазисом ссыльно-пересыленьческого Щучинска (в романе это Чебачинск).

Это есть всё, но есть и прекрасный русский литературный язык. Классический русский роман о взрослении в этой жизни, о преодолении этой жизни, просто о жизни: о войне и мире (даже больше: о войнах и мирах, с трудом умещающихся между войнами)….

Что ж касается описания частички Северного Казахстана, Чебачинска (Щучинска), его окрестностей и реалий жизни там и в них, то, как бывший житель тех мест, — нижайший поклон автору и за «топографическую» достоверность, а больше за достоверность «духа» тех мест и тех времен (несмотря на разность с автором в возрасте, но застал и чеченцев, и ингушей, и немцев, и тогдашних казахов, и кочующие цыганские таборы….) Воспоминание о детстве: вздымающиеся над степью как горы, синие сопки на востоке (это там, в них, и Щучинск, и озеро Боровое , и …. – описанный автором «оазис-швейцария»), ковыльная степь и дурманящий запах полыни. И коршун в самой макушке неба, а небо, до самого Солнца, наполненное звонкими трелями не поддающимися исчислению жаворонков….

Оценка: 10
– [  16  ] +

Виктор Пелевин «S.N.U.F.F.»

jamuxa, 7 января 2012 г. 12:28

текст с большой буквы — Текст — потому как рождает мысли:

1. прислушаемся к автору, вынесшего в подзаголовок слово утопия, — то есть фантазия на тему того лучшего, что ожидает наш мир и нашу цивилизацию..., прочитано: да, не совсем оптимистично — для нас, «читающих оптимистов», вскормленных на сказках о светлом будущем, — но вполне в свете Эдуарда Гиббона (профессиональный историк, который излагал исторические факты, правда, с «наездами» на религию — «История упадка и разрушения Римской империи» в 8 томах), Освальда Шпенглера (морфолог всемирной истории, см. духтомный «Закат Европы»), Арнольд Тойнби (разработчик теории развития (и гибели :)) цивилизаций — 12 томов «Постижения Истории»), да и Лев Гумилев (основоположник пассионарной теории этногенеза — о закономерностях исторического процесса: как рождаются и умирают этносы: но, если закон работает, то он должен быть применим и ко всей человеческой цивилизации — не так ли?)

2. о смыслах — любой настоящий и стоящий прочтения художественный текст пишется «от балды» — из одной фразы, или из одного слова (а любой образ, ощущение, впечатление — то же слово...), вдруг всплывающих из Ничто, превращаясь в Нечто — вот в этот текст... А текст, в который автором насильно вталкивается окостеневший скелет обговоренного (пускай даже с самим собой) смысла — либо заказной пасквиль, либо лизоода-восхваление, ну или воспитательная методичка, списанная с лекал кодекса «Общества Чистых Тарелок». А уж поиск смысла текста или его смыслов, и расслаивание текста на слои, и их классификация — крест читателя: «...обречены сознанием на смыслы...»

3. «о балде» — почему бы и не якобы ленинское, правда в устной передаче Луночарского (было — не было, так или эдак — дающее право на любые домыслы): «...важнейшим из всех искусств для нас является кино...», и почему бы не тот, но домысленный по тогдашней фактической ситуации вариант: «...когда пролетариат повсеместно безграмотен, важнейшими для нас искусствами являются кино и цирк...» Почему? — ведь исторически неоспорим факт проведенной компании «ликбеза»...

4. о тексте — представим зеркало, что отражает «здесь и сейчас» (буквально всё: все наши правды и неправды, все замыслы и домыслы, фантазии и черные пустоты, где их нет, и все экраны — и кино, и теле, и мониторы всех «компов»: военных, невоенных, персональных) — и грохнем, хорошенько размахнувшись, об пол...; затем, особо не заботясь о соблюдении единой базы (хотя бы параллельность отражающего слоя), собираем «зеркальный витраж», обрамляя каждый осколок неуклюжим свинцовым багетом и спаиваем их все вместе в нечто единое и неповторимое, пренебрегая при этом мелкими фрагментами разбитого зеркала и стеклянной крошкой, не взирая на отслоившуюся или отбитую местами амальгаму — и снова вглядываемся в мир: S.N.A.F.F.

5. о Маниту: включаю, выводя на монитор, Pink Floyd...

6. о романе: Большой...

7. о Пелевине: ПЕЛЕВИН.

Оценка: 10
– [  15  ] +

Андрей Лазарчук «Колдун»

jamuxa, 26 апреля 2012 г. 19:34

Александр Грин, написавший феерию «Алые паруса», написал ведь и «Крысолова»...

Андрей Лазарчук пишет рассказ-эпиграф «Колдун» к лучшему русскому роману конца 80-х «Мост Ватерлоо»...

«Алые паруса» и «Колдун», что общего? — «Алые паруса» это зазеркалье «Колдуна»: так в наших измерениях случилось, что по «такому» Александру Грину совсем не бывает, а вот по «этому» Андрею Лазарчук есть, было и будет. И это не пессимизм, а реальная жизнь — без Золушек, но с бесчисленными «слезами ребенка» и без шелеста «доброго леса»: лишь просто люди, сказочники, и... колдуны.

«Алые паруса» зазеркалье, всмотримся же в зеркало, где чУдные и чуднЫе метаморфозы:

- герои Грина живут в приморской деревушке, с единственной улицей, Каперни, а герои Лазарчука на хуторе, неподалеку от сухопутного уездного города Капери, от перрона которого отходят поезда в портовый город Скрей....

- шелк алых парусов — это выцветающая цветная картинка в рамке «пальмы-прибой-и-голые-негритянки-купающиеся-в-прибое»;

- Лонгрен, однажды сделавший «черную игрушку» — это постепенно ушедший с ума в сюрромантику отец Освальда, преследующий на «летучем голландце мечты» Полярную звезду, накрепко прибитую гвоздем в бушприту;

- Артур Грей — это Освальд, обворованный отцом, похитившим мечту об «алых парусах»: просто сын, которому достался по наследству не волшебный кот в сапогах, а прозаическая, приносящая реальный денежный навар, мельница, но и не только — ещё и наследственное право (через романтичного Грина) сделать уже свою «черную игрушку»....

- Ассоль — немного не от мира сего Моника (как у Грина)..., но она же и Моника Лазарчука, органично вписавшаяся в существующую реальность — откровенным пренебрежение нравственными устоями, скотством и бесстыдством пьяного блудом, низведения явного колдовства в рутинную обыденность, отрезвляющей покорностью насилию....

- а, превратившаяся, до поры до времени в злую насмешку, фантазия сборщика сказок Эгля — это бросившие вызов засухе и местному населению, а потому колдовские, грядки крошечного огорода безымянного китайца (просто младшего брата Лю Шичена).

Рассказ не просто хорош — это камертон, как и должно быть, эпиграфу, к «зияющим высотам» «Моста Ватерлоо», к одному из самых честных текстов в русской фантастике, да и пожалуй в русской прозе последних десятилетий: зеркало, которое, к сожалению совсем ничего не искажает.... Свет мой, зеркальце, скажи.

Оценка: 10
– [  15  ] +

Дино Буццати «Семь гонцов»

jamuxa, 20 октября 2010 г. 08:46

«Чистый» Дино Буццати! Столь любимая элиатами и Борхесом («Ахилл и черепаха», «Стрела Зенона») недостижимость цели. Но без той безнадёги и безысходности Кафки, где всё в себе погребает скучная и серая обыденность, в которой как мошка в паутине бьётся, всё затихая и затихая герой... Нет — это постижение бесконечности, поиск предела и границ под знаменем неумирающей ( хотя и с умирающим героем и героями) надежды. Как тут не вспомнить лорда Дансейни и его «недостижимый Каркасон«! — одного поля ягодка..., где герои словно из Гумилевских «Капитанов»: есть-есть Муза Дальних Странствий (и страсти к достижению пределов недостижимого). Когда-нибудь и лента Мёбиуса рвётся!

Оценка: 10
– [  14  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Квадратурин»

jamuxa, 31 июля 2013 г. 20:42

Решил войти во второй раз в воды обсуждения рассказа, но есть повод.

В 1939 году молодой поэт, футурист, скорее неофутурист, лидер «небывализма», Николай Глазков, – рожден в 1919 г., приписан и проживал по адресу: г.Москва, ул.Арбат дом 44, квартира 22, – пишет стихотворение на фантастическую тему, «Баллада баллад» (Глазков Н.И. Хихимора. – М. «Время», 2007, стр.15-17):

Лампа мигала вечера,

Ресницы сходились у глаз,

И расходились, как будто в вечность,

Каких-то четыре угла.

В дверь вошел незнакомец,

Сунул мне пузырёк.

И, со мной не знакомясь,

Следующее изрёк:

- На стены эти побрызгивайте,

А нам – разойтись дорогами.

Предметы, которые близки вам, те

Обязательно будут далёкими.

Так незнакомец сказал и сгинул,

А я начал брызгать.

Даже на половину

Мне ничего не близко.

Но что-то стало глаза слипать,

Послышался грохот где-то.

И я на кровать повалился спать,

Усталый и нераздетый.

Ничего не напоминает? Не поленитесь и откройте рассказ «Квадратурин» писателя Сигизмунда Кржижановского – рожден в 1887 г., прописанного и проживающего с 1922 по адресу: г.Москва, ул.Арбат, дом 44, квартира 5. Рассказ впервые опубликован в 1988 году, но написан в 1926-27….

Да, почти дословно, первая часть рассказа одетая в рифму (но не бодрящегося соцреализма, а доподлинного футуризма, с кручёныховской маяковщинкой! – недаром, ох недаром молодой поэт опекаем Лилей Брик, признанной официально вдовой Владимира Владимировича), но продолжим балладу:

Потом – вспоминаю – проснулся. Полдень,

Наверно, тогда стоял,

И подле меня заметала пол тень

От маленького стала.

Жалкая комната стала залой,

Выросла раз в тыщу,

Однако прежним объёмом связало

Одежду, мебель и пищу.

Вот и вторая часть рассказа. Случайность ли это? Через 13 лет сюжет возродился сам собою, в той же кубатуре арбатского дома, или же…, конечно, слишком значительная разница в возрасте – 32 года… Хотя, Николай Глазков был знаком, с поэтом Николаем Асеевым, положительный отзыв которого способствовал принятию Сигизмунда Кржижановского в Союз Писателей (апрель 1939), а Глазкову он дал рекомендацию для поступления в Литературный Институт (1940). Но, свидетельства их личного знакомства – поэта Глазкова и писателя Кржижановсого – не встречал. «И случай, бог изобретатель.»

Пропустив несколько (достаточно эпикурейских – молодость, есть молодость) строф, вернемся в балладу:

Зала сперва превращалась в площадь,

Площадь потом в поле, и

Нарастало поле позже

Более и более.

Наконец превратилось в безбрежное море.

Бр-р-р… Неприятно.

И я подумал: «По-моему,

Я заключён в необъятное!»

Вот такая мистика случайных совпадений: два лично незнакомых гения (постарше и помоложе, прозаик и поэт), но живущих в одно и то же время в одном, скажем так, небольшом по московским мерка, арбатском доме, с периодом в 13 лет пишут практически одинаковые тексты.

Оценка: 10
– [  14  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Квадратурин»

jamuxa, 30 сентября 2010 г. 07:40

Лучшего рассказа на русском языке читать не приходилось.

«Квартирный вопрос», вставший в пореволюционное время над российскими пространством в полный рост, намертво впечатан в русскую прозу: здесь и Булгаков, и Замятин, и Ильф, с Петровым, и.... И Сигизмунд Кржижановский, живший в таком же «спичечном коробке», как и герой его рассказа.

Фантастичен как сам рассказ, так и его язык, — сейчас повсеместно принято выражение «интеллектуальная проза», «интеллектуальны бестселлер». — так вот: автор родом оттуда. Каждое слово, каждое предложение, каждый абзац «отягощены смыслом» — ничего лишнего, всё точно и выверено, как в документальной прозе — пространство рассказа разрастается до описания целой эпохи — там, где другому потребовались бы главы, Кржижаноскому достаточно одного слова или предложения. Вглядитесь — вчитайтесь — в жесты героев: фантастика!

А рассказе разрастается восьмиаршинная кубатура Сутулина. «Квадратурин». А ведь и нам ежедневно пытаются всучить какое-нибудь патентованное средство: была бы проблема: а средство найдётся! Так что, в каком-то смысле это и «роман-предупреждение» :).

А ведь физики всё гадают о природе чёрных дыр.... А теперь подумаем — а что там, сейчас, на месте сутулинскогого эксперимента»? Авторы, из нынешних, мгновенно бы воспользовались подвернувшейся конъюнктурой, сложив из очередной Мир. К нашему счастью, Кржижановский не автор, а Мастер.

А линия любви? — фантастика....

Что до тематики — «шагреневая кожа», но наоборот. И входит рассказ в сборник «Чем люди мертвы», так, при жизни автора, впрочем, как и практически всё им написанное, и не опубликованный. Самое интересное, что издание Собрания сочинений Сигизмунда Кржижановского — в 5-ти томах! (кстати, приуроченное к 50-ти летию его смерти — да, это так: фантастично, как и автор) — длится уже 10 лет (вот в 2006, в самом конце года, издали том 4).... Не кажется ли, что что-то очень смахивает на продолжение рассказа?

Оценка: 10
– [  13  ] +

Лорд Дансени «Сокровища Гиббеллинов»

jamuxa, 15 ноября 2015 г. 09:28

И ещё раз о чудесах. Ведь в чуде ценно само вожделение чуда, а не иго его исполнения: исполненное чудо говорит лишь о мелочности приземленных желаний. Чудо – желание невозможного.

Лорд Дансейни, как «отец» жанра фэнтези лишен картонности и ходульности персонажей современного легиона его эпигонов. За каждым словом лорда, в каждом слове – слова, слова, слова. Текст лорда многослоен и непредсказуем (а современники и их миры, и герои – плоски и фатально скучно предопределены), жаль… Лорд играет и мыслями, и смыслами, — воображает! Да как.

Так уж суждено исторически, что мифы, легенды и прочие художественные вымыслы цивилизации (а ведь любое творчество – есть изреченная ложь, и воображение – путь обмана, и прекрасное – лишь грёзы), той цивилизации, уже отягощенной культурой, — уже навеки разведенные с Природой и её мифологией творения и сонмом божков, богов и Бога, — обречены вращаться вкруг да около Башни ли, Замка ли – но СТЕН. Примерам несть числа: Кремль, Камелот, Горменгаст, Каркассон….

Итак, название «гибеллины» пошло от латинизированного названия одного из замков династия южно-германских королей и императоров Священной Римской империи Штауфенов (Гогенштауфенов) — Гаубелинг (вообще-то Вайблинген (нем. Waiblingen) переделанное итальянцами в «Гибеллин»).

А, с лёгкой подачи скорее великого Данта, чем госпожи Истории (к которой ни то что никто не прислушивается, да и вообще старается её сторониться, отстраниться, спрятать её на страницы и запереть за стенами библиотек) два исторически враждующих клана стали нарицательны (уже «божественно», хотя у уроженца Флоренции, первоначально, «комедийно»): гвельфы, выступавшие за ограничение власти императора Священной Римской империи в Италии и усиление влияния папы римского (к ним по большей части принадлежали купечество, торговцы и ремесленники) и гибеллины, приверженцы императора (к ним по большей части принадлежало дворянство и феодальная знать).

А там, где феодальная знать: там рыцари, драконы, Нибелунги (на чью беду те рыцари и взрощены, но не выхолощены) и их(этих злобных карлов) несметные, но недостижимые, — но только для гвельфов-торгашей, штафирок, шпаков и прочей штатской мелюзги и клистерных трубок, — богатства.

Да, «…всем известно, что любой другой пище Гиббелины человека. Зловещий их замок соединен мостом с Терра Когнита – известными нам землями…» — лорд Эдвард Джон Мортон Дракс Планкетт, 18-й барон Дансени, конечно же знал о чём писал. Гибеллины и «сладкая парочка» Молох и Мельхет боги их, боги которым приносились в жертву дети человеческие, а особо почитаемой жертвой считались дети знатных родов.

Вот и представитель знатного рода, герой, надеющийся, что он не очередная жертва, а проходная пешка, — Олдрик, рыцарь Ордена Града и Натиска. Но, рыцарь движимый лишь обыкновенной жадностью – гвельф уже, увы…, для которого цель оправдывает и гнуснейшие средства: сговор с драконом – «…чтобы ещё хоть раз попробовать девичьей крови, тебе придётся стать моим верным конём…»

Но, ход конём… Страшно, вернее, самоубийственно, беспощадно страшно и самонадеянно, ужасно страшно недооценить стратегическую мудрость Гиббелинов.

«Война – путь обмана». Сунь-цзы.

Оценка: 10
– [  13  ] +

Андрей Столяров «Ворон»

jamuxa, 16 декабря 2010 г. 19:29

Вряд ли, Пётр Первый, закладывая город-столицу на болоте, предполагал, что тем самым открывает, — да что там открывает — дарит! — не просто страницу и в русской литературе, а целую главу... Все эти болотные миазмы, прорываясь через камень и асфальт, испаряясь с зеркал каналов, пропитали город какой-то языческой мистикой — то сказочно-волшебной, то ужасно-кошмарной — но, всегда магически реальной, во всей этой «плоской» действительности (Пётр «выломал» свой стольный град из традиции «семи холмов», нарушив тем потаённые какие-то табу, заключённую когда-то договорённость с расой бывших, изгнанных богов и божков) с её попытками суеверных оберегов: египетских сфинксов, китайских драконов, взнесенных ввысь ангелов.... Целый жанр русской прозы и поэзии — «петербургская повесть/роман/рассказ/поэма».... Гоголь, Достоевский, Блок, Белый..., Шефнер, Столяров...

Даже странно, как можно писать в этом фантастическом городе просто прозу.

«Ворон», своим совершенством, стоит несколько особняком среди «петербургских повестей» Столярова: магия фантастического реализма доведенная до предела. Один из главных героев — Город.... Вязкая действительность, с вкраплёнными в неё крохотными крупицами фантастики — ведь Буратино, оживший в Питере, это совсем не фантастика, так же как и материализовавшийся со страниц Достоевского дворник; фантастика — это слова, это допущение идеального текста..., — замахнуться на Слово.

Оценка: 10
– [  13  ] +

Г. Ф. Лавкрафт, Зелия Бишоп «Курган»

jamuxa, 9 октября 2010 г. 09:13

Великолепный сюжет. Преднамеренная, местами, документальная сухость, — в описании предыстории посещений холма, а затем и в «испанском» свитке, — вдруг прорывается отрывками настоящего «лавкрафтианского» ужаса, с выверенными, психологически точными описаниями реакций на события, как непосредственных очевидцев -героев, так и свидетелей их последующих рассказов. Практически полная космография мир Древних, «мира Ктулху» —

в свитке «испанского Марко Поло»: в обрамлении «современных» приключений автора дается ещё и путевой дневник по подземному миру Древних: повесть-антиутопия о временах упадка и разрушения этого мира: деградация и нравов, и науки, и искусства (как здесь не припомнить великолепного Эдуарда Гиббона, с его восьмитомной «Историей упадка и гибели Римской Империи» — очень занимательное и полезное чтение спешу вас заверить!)....

Оценка: 9
– [  12  ] +

Якоб Гримм, Вильгельм Гримм «Гензель и Гретель»

jamuxa, 23 апреля 2011 г. 07:53

Сказка страшна своей ужасающей правдой. Документ эпохи (к сожалению не везде эти «эпохи» закончились: эпохи гражданских и не гражданских войн, смуты, разрухи и Голода...).

Это почти сказочная (а сказка в том, что дети вопреки всему остались живы) истории о локальной победе над непобедимым драконом Голод....

Средние Века беспрерывных войн разного масштаба и значения: сюзерен с вассалами, вассалы с сюзереном, вассалы с вассалами, сюзерены с сюзеренами, война всех против всех, война за гроб Господень, когда стотысячные орды крестового похода опустошали и разоряли всех и вся в своём медленном течении к Иерусалиму, разбиваясь на ручейки и реки «бандформирований».... Отсюда и вдовство героев «сказки» (мужчины гибли защищаясь/нападая, а женщины..., — об это жестоко и страшно написал Лоуренс Норфолк в одном из эпизодов романа «Носорог для папы римского» — роман как раз об этих временах).

А войны требуют не малых средств: на бранную амуницию господ, на наём солдат-наёмников, на пропитание и войска, и обитателей из Замка-крепости, и на постройку и новых стен, и новых башен.... Поборы, поборы, поборы.... И вот, кормящим это всё — ни медного грошика на хлеб — на троне дракон Голодомор: «...кормящимся с земли — пусть землю ту и жрут...»

Безумно трудно сложить ли (но сказывается сама — и придумывать-то ничего не надо: хроника веков голодных и культивируемых, паразитирующих на этом зверств), написать ли (но должен же быть и летописец — написанные буква не страшны..., до их прочтения) сказку о Голоде, ещё труднее жить под ним и с ним...

Свидетельство обыденных зверств, — дабы на впасть в зверство ещё более ужасающее, как та старуха из пряничного домика: ведь Голод гложет разум, обостряя инстинкт самосохранение: пожертвуй малым (и что страшнее — что яко бы возобновляемым ресурсом), малыми своими, насыть плоть свою и воздастся тебе и сытостью и плодородием (ведь жив же где-то, уже на генном уровне, в глубинах подсознания, червячок языческого жертвоприношения)....

Дракон Голодомор насиживает яйца, порочно, да и прочно утвердив свое гузно на кладках затуманенного, изгложенного, изгаженного гладом разума....

И заповедный королевский лес, где даже собирать плоды нельзя, не то что охотиться: смерть — отступникам. Из леса лишь валежник, для очага, для очага пустого.... И в этот лес детей — подальше от греха....

В этой сказке лишь два сказочных элемента — съедобный домик сумасшедшей ведьмы (...молочные реки, кисельные берега — рай для голодных...), и — полный карман бриллиантов, дабы откупиться, пусть на время от Дракона Голодомора...

А бедная своим скорбным и злым разумом мачеху умерла, скорей всего от голода.

Оценка: 9
– [  12  ] +

Хорхе Луис Борхес «Сад расходящихся тропок»

jamuxa, 23 января 2011 г. 12:53

Итак, экспозиция: Англия, первая мировая, провал германского агента.

Преследуемый, он же немецкий шпион, — китаец; преследователь — ирландец на службе у англичан, «человек, которого обвинили в недостатке рвения, а то и в измене...» ; интрига — полнейший цейтнот:

как «докричаться», имея лишь 40 минут форы, до берлинского «шеф», «презирающего людей моей крови», в своём унылом кабинете изучающим газеты? как передать ему точное место дислокации британской артиллерии? «доказать этой варварской стране, что желтолицый может спасти германскую армию...»

Загнанный в угол китаец? — быть такого не может: «осознание собственного ничтожества скоро перешло в какую-то утробную радость» — есть-есть у любого китайца тайное оружие: величайший военный трактат всех времён и народов «Сунь-цзы» с приложением колоды карт в 36 листов «стратагем», можно-можно перекинуться «в дурака«! Война — путь обмана..., — «...в слабости я почерпнул силы...» Практический совет всем шпионам, диверсантам и спецагентам: «исполнитель самого чудовищного замысла должен вообразить, что осуществил его, сделать своё будущее непреложным, как прошлое». Тлёновский не «хрёнер», но уже «ур» (объект, извлечённый из небытия надеждой).

Шпионский триллер? — отчасти: дальше лабиринты, и лабиринты, и Лабиринт Лабиринтов, который охватывает прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещает всю вселенную: вечно разветвляющиеся время, ведущее к неисчислимым вариантам будущего.... Но, об этом надо читать.

И какое мастерское «клеймо» на военное время: «...несколько фермеров, женщина в трауре, юноша, углубившийся в Тацитовы «Анналы, забинтованный и довольный солдат...»( вагоны пригородного поезда).

Китаец докричался.

Оценка: 9
– [  12  ] +

Дино Буццати «Семь этажей»

jamuxa, 22 октября 2010 г. 18:24

Надежда на спасение оказалась западнёй. Помнится в итальянской литературе уже был сюжет о нисхождении вниз:) — вот только кругов-этажей там было чуть-чуть побольше — девять, да и в роли информатора подвязался сам Вергилий... Череда маленьких уступок обаятельным и обходительным докторам, казалось мелочные нестыковочки, но всё же, только в низ, по этому «вавилонскому зиккурату» смерти. И атмосфера, и опущенные, как флаги, занавески на окнах первого этажа. И это далеко не только история болезни — это Система — как любая система строгой иерархии: разбиение на касты, где действен лишь закон тяготения: только в низ...

Оценка: 10
– [  11  ] +

Г. Ф. Лавкрафт «Музыка Эриха Занна»

jamuxa, 4 декабря 2010 г. 08:39

У каждого автора есть особое произведение — быть может и лучшее, но скорее, «венчающее» собрание его текстов (совершенно независимо от желаний самого автора) — нечто, что удивительным образом уравновешивает все остальное написанное автором.

В строительной конструкции, называемой арка, есть так называемый «замковый камень», столь любимый и «обожествляемый» гуманитариями (особенно поэтами и политиками), которые приписывают ему какие-то исключительные свойства, хотя, с чисто инженерной позиции, все камни арки (а все они клиновые по определению :)) — для придания ей устойчивости и прочности — равноценны.... Но, из эстетически-декоративных побуждений, этот «замковый камень» осознанно делается обычно более крупным и с «рюшечками» — декором....

И, с «поэтической» точки зрения, «Музыка Эриха Занна» как раз и есть «замковый камень» Лавкрафта (к счастью напрочь лишенный барочных красот и слога, и стиля).

Для того чтобы разрушить арочный мост, заряд надо подводить в практически в недоступном — на скорую руку, скажем, при отступлении, месте: треть расстояния от опоры, где толщ покрытия ого-го: поэтому, что бы разрушить Мир Лавкрафта, «выхолостить» его — надо, что бы добраться, к примеру к «Безымянному городу», убрать из него весь Мир Ктулху.... «Музыка Эриха Занна» при этом останется — вот только как зазвучит?

Георгий Иванов, сделавший своими рифмами для философии экзистенциализма, наверное, больше чем философы, писал:

Обледенелые миры

Пронизывает боль тупая...

Известны правила игры.

Живи, от них не отступая:

Направо -- тьма, налево -- свет,

Над ними время и пространство

Расчисленное постоянство...

А дальше?

Музыка и бред.

Дохнула бездна голубая,

Меж «тем» и «этим» -- рвется связь,

И обреченный, погибая,

Летит, орбиту огибая,

В метафизическую грязь.

Место действия рассказа навсегда затерялось в пространстве, а вот что до музыки и времени? Борхес, создавший свою неисчерпаемую «книгу песка», где-то обронил, что «музыка — это таинственная форма времени», отталкиваясь от Шопенгауэра: «...музыка способна обходится без пространства, музыка — это время...», — и дальше Борхес продолжает: «...стало быть может существовать мир сознаний, общающихся с помощью слов, звуков музыки; сознаний, которые не нуждаются в пространстве...» И, быть может, окно мансарды, где «леденеет» Эрих Занн, это окно туда, к этим сознаниям...., прокол в наше пространство, странно закамуфлированный в «потерянную» парижскую улочку Rue d'Auseil?

Магия слов в этом коротком рассказе такова, что сразу же после прочтения — даже в переводе — хочется вчитаться в его «партитуру» снова: услышать что-то недослышанное, неуловимо ускользнувшее, вместе с посмертными страницами Эриха Занна, подхваченное потоками воздуха (или мрака?) из распахнувшегося окна...

Оценка: 10
– [  11  ] +

Вильгельм Гауф «Карлик Нос»

jamuxa, 13 ноября 2010 г. 20:39

Великий мастер страшной сказки — то что Эдгар По писал, потом, для нас уже взрослых.

Сказки Гауфа тем и притягательны, особенно в детстве, что в них скрывается какой-то настоящий, совсем не книжный (закрыл книжку — и он пропал) страх, когда вдруг проясняется, — для тебе, ещё маленького, — что не всегда, ох не всегда: «...Золушка заплачет, добрый лес листами зашуршит...»(Георгий Иванов). Что есть и Время ужасных чудес....

Сказки Гауфа как раз та терпкая и горькая приправа, без которой как-то в детском сказочном мире слишком слащаво и пресно. Вот Карлик Нос ей щедро (но не беспощадно) и пользуется.

Оценка: 9
– [  10  ] +

Данте Алигьери «(LI) "Вовек не искупить своей вины..."»

jamuxa, 8 июня 2012 г. 19:59

Ох, Флоренция, альма-матер такого литературно-художественного стиля, как маньеризм, стиля изысканного изощренного слога и не менее изощренной, барочной, структуры (попутно вспомним и наше, почему бы и нет, — мы зачастую впереди планеты всей: да взять хоть тот же футуризм, — 1980-е, Орден Куртуазных Маньеристов, стихи которых отличает сочетание изысканности с циничным юмором (или, бывает, нет, — а просто с голым цинизмом).... И только одно но: бывший флорентийский студент Данте, пишет по канонам этого стиля, стиля маньеризма, за два с половиной столетия до рождения такового.... Гений, бросивший семя, — да и как иначе — будущий суровый Дант (им он стал значительно позже, заматерев, а пока...), как никак отец итальянского литературного языка.

Сонет написан в Болонье, — тогда, в ХIII в., она ещё была Болонья многобашенная, Bologna turrita, — более 200 башен и самые знаменитые из них, ставшие символом города — это «сладкая» парочка «падающих башен»: Торре дельи Азинелли, высотой 97 метров, наклон 1 метр и Торре Гаризенда, высотой 48 метров, которая наклонилась более чем на 3 метра и, кажется, вот-вот готова рухнуть — башни двух враждующих соседей (наблюдательный Шекспир тоже заметил одержимость итальянцев в разбиение на непримиримые кланы: Монтекки и Капулетти; да и по партийной линии, размежевание до кровопролития — гвельфы и гибеллины), в соревновательном пылу «кто выше», возводя башни в нескольких метрах друг от друга, и те и другие пренебрегли инженерным искусством (хотя, и город Пиза доказал, что эта безалаберность имеет корни италийские) — башни сделали поклон городу, но в противоположные друг от друга стороны...

На Торре Гаризенда установлена мраморная доска, со словами, но не из этого сонета, а из «Ада», песнь тридцать первая, 136:

» Как Гаризенда, если стать под свес,

Вершину словно клонит понемногу

Навстречу туче в высоте небес...»

Вот оно, преступление: засмотревшись на падающий верхний срез Гаризенды (три раза в процессе строительства, дабы избежать действительно падения, и рассыпания на кирпичи, под иерихонский вой соперника, башню «уголавливали», в результате чего она стала намного ниже и сошла с дистанции, отдав лавры семейству Азинелли), Данте не заметил прелестницы....

Хотя, хотя уже тогда поэт был навсегда «отравлен» Беатриче...

И ещё одно замечание: недостроенная, не достигшая небес башня — не по кальке ли вавилонской башни, откуда и смешение латыни и простонародных диалектов — из которых Данте, и иже с ним, выплавили итальянский язык (взяв за основу флорентийский: язык Данте, Петрарки, Боккаччо)...

Оценка: 9
– [  10  ] +

Александр Щёголев «Песочница»

jamuxa, 17 декабря 2010 г. 22:49

О фантастической питерской прозе вообще отдельный разговор — это «византийскую», рассевшуюся на семи холмах Москву ( как кустодиевскую купчиху, взопревшая от семи стаканов самоварного чая) — может посещать сам Сатана, со своею свитой, а Питер это другое — это до того туманный морок реальной мистики, в которой полностью растворяется зыбкая граница (эффект «песочницы») между этой реальностью и той, новой. Это арена жестоких чудес. Неслучайно одна из глав — «Поиск предназначения»: поиск смысла и смыслов.

И мучительный поиск спасительных, но уже почти безнадёжных, ответов, — на вопрос, сражающее наповал, в упор: «Почему?» — как бильярдный шар выбивающий из эгоцентричного «птолемеевского» мирка: не то что мир, а один «мирок» никак не хочется «прогибаться» во спасение тебя.... Ад местного значения, как настигшая неотвратимость наказания, и «глас вопиющего в пустыне», бьющийся о слепую и глухую стену брандмауэра.

Формула Щеголева — неумолимая динамика сюжета с неоднозначностью ситуации, плюс великолепный стиль и слог.

Последняя глава — «Город на песке» — «Град обреченный»? Снова отсылка к братьям Стругацким. Питер рулит:)

Оценка: 10
– [  10  ] +

Лорд Дансени «О Скарле-барабанщике»

jamuxa, 9 декабря 2009 г. 06:57

давным-давно (и эти времена в России становятся уже легендарными, покрываясь слоем патины из домыслов, искажённых и лживых воспоминаний и просто бреда) была великолепная пионерская песня (а уж песня-то, поверьте, ни в чём не виновата), которую мы бодро пели, дружно шагая в кумачовых галстуках по дороге в Коммунизм: «...ты увидишь, ты услышишь, как весёлый барабанщик в руки палочки кленовые берёт...»

да, оказывается, во все времена и во всех Мирах и мирках есть, должен был быть и всегда будет (пока не придёт Конец и барабанная дробь прекратится, а барабан будет закинут за спину) барабанщик, задающий ритм этому Времени или времени, Миру или мирку...

а великий сновидец Дансейни нам об этом написал: люди, будьте бдительны и чутки — так ли неутомим барабанщик Скарл?...

Оценка: 10
– [  9  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Фантом»

jamuxa, 24 января 2016 г. 16:52

В 1926 году Сигизмунд Кржижановский пишет рассказ «Фантом», который так никогда при жизни автора не покинул черновика, а на следующий год Михаил Булгаков публикует в журнале «Медицинский работник» рассказ «Морфий». Можно применить практику «параллельного чтения». Много интересных схождений и расхождений, при практически одинаковой фабуле обоих текстов, да и сюжет: у Булгакова у доктора Бомгарта оказывается предсмертная записка и дневник доктора Сергея Полякова; У Кржижановского — изустный дневник умирающего доктора Двулюд-Склифского. Не исключено, что о реалиях жизни земского врача, Кржижановскому и поведал Булгаков, с которым он был знаком. Жанры разные: у Булгакова жёстко-жестокий реализм, у Кржижановского философская проза высочайшей пробы, взрошенная на почве магического реализма.

Камерный текст — действие рассказа стиснуто стенами, вне лишь загул Двулюда после экзаменов, да война-революция, уместившиеся всего на одной странице, да описание Фифкой своих злоключений — из щели больших половых губ гинекологического фантома до вщеливания в дверной разжим комнаты Двулюда (возвращение блудного сына, «неявного казуса»).

Вот это жизнеописание «вживня» не напоминает ли историю «оторвышей» из рассказа Кржижановского «Сбежавшие пальцы»? Да и можно припомнить «Историю Тома Джонсона, найденыша» Генри Филдинга. Спирт и сулема, да «христов» ниб от сотен зашипов шипцов по вспучине лба Фифки — это из мученической жизни ещё трупиком, а теперь — Вживень... И уровни общения : взрослые (вшнурованные) — на уровни ног : «... но люди замечают лишь тех, кто им нужен, и лишь настолько, насколько он им нужен. А так как я...» ; человечьи детеныши — страх и плач ; псы -злоба и вой. А Никита и Фифка? человек и вживень — как папа Карло и Буратино: научил даже грамоте....А Фифкина любовь? — к манекену без рук и головы — а ля Афродита Праксителя, дошедшая в изуродованных веками ли, варварами ли, адептами новых богов ли, бесчисленных копиях:

«...но, понимаешь, по острию сладострастия меня вело не это, даже не это, а мысль — вот: перед тем, как родиться человеку, нужно, чтобы двое живых любили друг друга, — но перед тем, слушай же, слушай, — перед тем, как человеку умереть, нужно, чтобы двое фантомов полюбили друг друга. И вот...» Это уже четвертая глава, центральная и смыслосозидающая, в которой главное: философия фантомизма, в центральной сцене, перед низвержения в белую....Уровень погружения текста в профессиональною философию на уровне Ницше — выше чем профессионально. Это надо читать и вчитываться: «стоп-стоп чтение» — медленное вчитывание (вживление в мир текста) в прозу и многократное перечитывание — основа чтения Кржижановского (совсем по Набокову).

Здесь не столько тема двойников (идеальный кошмар двойника — Голядкин Достоевского), сколько Иван Карамазов с чёртом...

Очень мощный текст. К прочтению обязателен. У главного героя нет имени, только сдвоенная фамилия....

Оценка: 10
– [  9  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Сбежавшие пальцы»

jamuxa, 27 июля 2013 г. 12:37

Рассказ — это «вход», — а любой авторский сборник рассказов строится как осмысленная архитектурная композиция, как форма, — вход в «Сказки для вундеркиндов»: парадный портал (северный, западный, восточный???), скорее западный, т.к. Германия-Берлин…

Тема – фантастическая «отчлененка» — обретение самостоятельности и путешествие членов человеческого тела, тема не нова и перманентна: у Николая Гоголя, век ХIX, нос («Нос»); у Сигизмунда Кржижановского, век ХХ, пальцы; у Александра Щеголева, век XXI, член (Хозяин»)..., — казалось бы, снижение жанра, но так ли? — (мостик к Гоголю давно переброшен Михаилом Бахтиным: «Из всех черт человеческого лица в гротескном образе тела существенную роль играют только рот и нос, притом последний как заместитель фалла»).

Но этот рассказ так же и:

- история «тома джонса» найдёныша, как неожидаемое скаут-приключение, роман о взрослении и воспитании чувств, через мытарства и возвращение блудного сына (как не вспомнить и о выходе маленького будды в мир).

- вежливый поклон в сторону Рильке – «Сказка о руках Господа Бога» (два эпизода о перстах грозных), к которым примыкает два микрорассказа Кржижановского из «Юношеского»: «Веселый рояль» и «Концерт Рахаманинова».

- история побега, побега из театра жизни (впоследствии Кортасар прекрасно объединил жизнь и театр посредством не такой уж абсурдной ситуации «быть Хауэлом Паурсом».)

- свидетельство пристрастия Кржижановского к музыке (а он читал лекции не только по психологии творчества, истории и теории театра, литературы, но и музыки) и в его текстах: пальцы, эльф, музыка без звука...

Да, ещё, в «Тематических заявках» Кржижановского есть интересная тема «Смысловые имена», а потому озвучим некоторые факты:

- Генрих Людвиг Эгмонт Дорн (нем. Heinrich Ludwig Egmont Dorn; 14 ноября 1804, Кёнигсберг — 10 января 1892, Берлин) — немецкий композитор и дирижёр.Отмечу два факта из биографии: написал музыку к опере «Нибелунги» (нем. Die Nibelungen; 1854), и то что он был учитель Шумана, который, во время этого ученичества, стремясь стать настоящим виртуозом, занимался с фанатичным упорством, что и привело к беде: форсируя упражнения с механическим устройством для укрепления мышц руки, он повредил правую руку, которая навсегда сделалась неспособной к виртуозной игре на фортепиано…. Мысль о карьере профессионального пианиста Шуману пришлось оставить и он серьёзно занялся композицией, став впоследствии одним из самых значительных композиторов первой половины XIX века. А пальцы, слушая Сон, вспоминали его фантастические этюды из цикла пьес «Крейслериана», принадлежащих к высшим достижениям Шумана.

А кольцо с мизинца ассоциируется с «Кольцом нибелунга» (нем. Der Ring des Nibelungen, Nibelungen — дети тумана), названием цикла из четырёх эпических опер, основанных на реконструкциях германской мифологии, на исландских сагах и средневековой поэме «Песнь о Нибелунгах», либретто и музыку которых были написаны Рихардом Вагнером в 1848–1874 гг.

Вот так-то: «сказка ложь, да в ней намек – вундеркиндам всем урок!» (когда вундеркинд любознателен, памятуя, что все имена и названия – смысловые).

Оценка: 9
– [  9  ] +

Даниил Хармс «Очень страшная история»

jamuxa, 27 апреля 2012 г. 19:50

Город, улица, — это в тени, которую на них из текста Хармса отбрасывают переулок, закоулок.... Пространство, свертывающееся в клубок, в перевернутый зиккурат вавилонской башни, в нисходящие круги ада, где на самом дне оскаленную пасть ужаса-пса.... Не забываем, что «очень страшную историю» рассказывает Даниил Хармс, которому запросто и в детском стихотворении жонглировать уровнями пространств, времен и смыслов: у всего есть изнанка и зазеркалье. «И всякий страх есть страх перед оборотнем» так писал близкий друг Хармса и теоретик обэриутов Леонид Липавский («Исследование ужаса»). Оборотни.... В год 1938, их было много, оборотней — и в погонах, и без...

Лабиринт. И в нем чудовище. И пара, пока ещё не совсем храбрых по малолетству, Тезеев, которых кто-то очень предусмотрительный, и очень вовремя, снабдил «нитью Ариадны» — булкой с маслом, — перед тем как выпустить из дома (а дом уже прообраз лабиринта, спрятавшегося за Геркулесовыми столбами подворотни: комната, квартира, коридор, подъезд) в подворотню, а там и на улицу.

Минотавр усмирен. Получен очень важный социальный опыт: всякий Цербер продажен: гулкий лай можно заткнуть пусть и уже надкушенным куском булки с маслом... И главный вывод — миновать ущелье закоулка со страшным стражем за время, пока он жадно давиться мздой...

«Псу мы бросим булку в пасть». Век Минотавра ещё не минул.

Оценка: 10
– [  9  ] +

Даниил Хармс «Удивительная кошка»

jamuxa, 31 марта 2012 г. 08:25

Одна из самых удивительных страничек русской детской классики — «Удивительная кошка», где первыми словами: «несчастная кошка»....

Загадочная метаморфоза: Удивительная, потому что несчастная? — или несчастная, потому что удивительная? Эту компанию слов надо «растрепать».

И, одев не только одежды Шерлока Холмса, столь любимые автором препарируемого стихотворного творения, но и вооружившись его — Шерлок Холмса — методой распутывания смысловых клубков: по разрозненным и мало значащим в отдельности деталям восстановить единую картину, как бы увидеть происшествие своими глазами. То есть, сначала на основе всех наличествующих фактов построить полную, насколько это возможно, картину происшествия и, затем, оттолкнувшись от этого, используя строгую логику найти отгадку.

Но сначала заметим, что стихотворение написано в 1938 году, когда Хармс все дальше и дальше отдаляясь (или углубляясь? — с этим пусть разбираются в бесчисленных диссертациях филологи) от внешнего абсурда и зауми, все чаще практикует в стихах «упражнения в классическом стиле».

Начинаем с места происшествия: где? «А с платформы говорят — это город Ленинград!» (это Самуил Маршак, который был не только соавтором «Веселых чижей» Хармса, но и впоследствии четырежды лауреат сталинской премии и почетный гражданин Шотландии).

Факты:

1. «Несчастная кошка порезала лапу» — Кошка, порезавшая лапку — нонсенс, почти как четырёхногая (а на самом дели пятиногая ) — ворона Хармса.

2. « Сидит, и ни шагу не может ступить.» — это как юродивый на паперти, выжимая слезы жалости? — прекрасно помним, как кошка способна улепетывать от нас и на трех лапах, когда четвертую ненароком зашибешь камнем. Шантаж сентиментальностью? — или его якобы попытка (как нам кажется), но не спешим, это ещё только вторая строчка, а Хармс проложит новый путь!

3. «Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу» — как бы привет Корнею Чуковскому, скорее его Айболиту (а Хармс оставил записи и в его знаменито-рукописной «Чукоколе»)? Барышня: 03!

4. « Воздушные шарики надо купить!» — вот оно: творческое подход — озарение! — надо и быть поэтом, и необязательно знать физику, хотя, «...как много нам открытий чудных готовит просвещенья дух...» И это дух, витавший, в том числе и дирижаблями (привет итальянскому инженеру Нобилю!), и аэропланами, так и шепчет, так и шепчет догадку. Здесь вспоминаем замечательный персонаж той же эпохи — Роберта Бартини (ещё один итальянский след в нашей таинственной истории, хотя некоторые отчаянные головы персонифицируют его с прототипом самого Воланда) — гениальный авиаконструктор (гений был достойно оценен восьмью годами «шарашки» — тюремного КБ) разработавший метод изобретения под названием «И — И» — от принципа соединения взаимоисключающих требований: «И то, И другое», которые-то и берутся из пары казалось бы несовместимых и взаимоисключающих альтернатив «ИЛИ — ИЛИ». Кстати, этот метод получил затем дальнейшее развитие у Генриха Альтшуллера (он же, по совместительству, писатель-фантаст Генрих Альтов) — его знаменитая ТРИЗ (теория решения изобретательских задач). Хармс — гений, поэтому и этот метод — «И — И» — он применяет совершенно интуитивно, даже не зная о нем: не так как все!

А дальше две строки абсолютной «социофрении» (как метко выражается Евгений Клюев):

«И сразу столпился народ на дороге —

Шумит, и кричит, и на кошку глядит.»

Тут и комментировать, как бы нечего: «...что Мы — не Люди...», но: это создает нужный фон-антураж, для заключительного аккорда последних двух строк:

«А кошка отчасти идет по дороге,

Отчасти по воздуху плавно летит!»

А это что? А это — не просто попытка «сказочного воздухоплавания» (есть такая замечательная книжка у детского поэта Андрея Усачева — класс!), это — настоящий стим-панк: так и видишь великолепную иллюстрацию, на которой Хармс в летном шлеме с консервами-очками, в кожаном реглане лётной куртки и не менее экзотично закамуфлированная под пионера-пилота кошка, а так же гранжевый фон гранитного города-колыбели, на всех парах стоящая «Аврора», пыхтящий от финских границ ленинский крошка-паровоз, и ленинский же, ощетинившийся пулеметным рылом, сплошь покрытый мурашками заклепок, броневик.... И — шары-шарики, от пораненной кошачьей лапы — заменяя-подменяя её. Чем не первичный киборг?!!

Всё.

Оценка: 10
– [  9  ] +

Хорхе Луис Борхес «Хаким из Мерва, красильщик в маске»

jamuxa, 11 декабря 2010 г. 14:16

Самая фантастическая история из сборника Борхеса «Всемирная история бесславья». Хотя, как и все остальные имеет под собой реально достоверную основу. Но, как не раз отмечал сам Борхес: «самая фантастическая литература, которую мне доводилось читать — это теологические трактаты», истинное предназначение которых — «разбитие в пух и прах» фантастических идей, сбитых в крепкие теории, ересиархов.

Миры ересиархов завораживают. Борхес уже задавал вопрос: а что бы было, если бы не победил (в вопросах веры) Рим, а победила Александрия, с её великолепным «розарием» гностиков (ересиархов, как считаем, — в этой вероятности — мы)? И в той, альтернативной, реальности не потешались бы мы, сейчас, (что в этой, нашей, реальности архикощунственно) над «гимнастом» с креста?

Очарование этой истории сродни очарованию восточным ароматом бесконечных историй из сказочной книги «1000 и 1 ночи» (которую Борхес считал самым главным вкладом ислама в развитии Цивилизации, самой «божественной» из его книг).

И, что очень характерно для пущей фантастичности этой истории, здесь соединяется «святая троица символов Борхеса»: кинжал ( ширазский ятаган), зеркало, маска!

Продолжил бы дальше, но «Его не стали слушать и пронзили копьями»... :(

Оценка: 9
– [  9  ] +

Вадим Шефнер «Дворец на троих, или Признание холостяка»

jamuxa, 27 ноября 2010 г. 20:47

У Шефнера очень лёгкое перо — словно играючи, на фоне питерского НЭПа, сквозь который проступают «родимые пятна» гражданской войны и разрухи, он пишет невероятную картину личного всемогущества. Далеко не простая нравственная категория и ситуация в которую попадает простоватый, но с железной детдомовской закалкой герой (свое кредо «пацан сказал — пацан сделал» он с честью пронёс через все перипетии и невзгоды последующей жизни). Сакраментальной библейское «не зарывай талант в землю», как лейтмотив отслеживает жизнь и «деятельность» Творца, который на прямой и простодушный вопрос «А не хочется ли вам иногда использовать свой гениальный талант для пользы всех людей?», даёт такой же прямой и без ложного цинизма ответ: «Я мог бы принести людям много зла, но я этого не делаю, а это не так уж мало...».

Уж не новый ли Фауст ведёт диалог с новым Мефистофелем? Вот тебе и лёгкость сюжета: наряду с анекдотичными бытовыми зарисовками — фельетон да и только ( парфюмерия, свадьба, часы) неожиданно поднимается тема Добра и Зла. Отсмеявшись, понимаешь: а заноза-то останется.... Ведь счастья-то так и не получилось.

В этом и прелесть Шефнера. И задаёшь себе вопрос: «А каково булгаковскому Мастеру в вечном покое?..

Оценка: 7
– [  9  ] +

Хорхе Луис Борхес «Жестокий освободитель Лазарус Морель»

jamuxa, 15 октября 2010 г. 10:04

Оттолкнувшись от Марк Твена и описанных им реалий (самое замечательное, что к истории этого подлеца и нечестивца оказались причастны, пусть вскользь, как пуля на излёте, «бессмертные» Том Сойер, Гек Финн и сам Индеец Джо! — найденный ими сундук как раз и был «затырен» тем, кого Борхес переименовал (ведь подлог самое главное, когда пишешь о подлогах:)) в Лазаруса Мореля), Хорхе Луис Борхес преподносит нам практически ту, но «совсем другую историю». Так подвергают огранке найденный самоцвет — заставляя играть его грани, причудливо играя законами преломления.

Сам Борхес, в предисловии 1954 года, определяет стиль этого рассказа и последующих в сборнике, как барочный (все эти вычурные «крендельки» и «завитушки», доведенные до предела, тем самым впадая в пародию на себя), так оно и есть: шедевр. И так, не великий по размер, но не по содержащемуся в нему пространству истории, текст скрупулёзно разбит на главки, превращая их в самостоятельные микрорассказы, из которых и рождается целое. Экспозиция, эдакая присказка, которая вписывает вымышленный сюжет в историческую перспективу, давая ему право на «документальную» реальность; и которая отнюдь не возражает против многократных прочтений. Затем главки определяющие декорации, персонажей, главного героя, развитие событий, кульминацию и, наконец, конец....

Читаешь и чувствуешь, как накатывает волна эйфории — удовольствия от чтения и предвкушение: ведь это только «осьмушка» сборника, не считая «осьминога» et cetera!

Оценка: 9
– [  8  ] +

Иэн Бэнкс «Осиная фабрика»

jamuxa, 5 октября 2014 г. 21:36

Самый сильный роман Бэнкса, хотя и дебютный, но… за этим но сказать надо и можно много.

Роман сломавший – границу ли, традицию ли? .. — оставим это литературоведам, филологам, историкам и философам текстотворчества, но что-то определенно сломавший и ворвавшийся, с невероятным скандалом , в элиту всемирной литературы…

Это как взять и переписать – по-шотландски, с ещё не признанным литературным гением Бэнкса, — «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера. Вот только герой Бэнкса, Френк Колдхэйм (Frank Cauldhame), он именно «над пропастью» — завис, как ангел, бес ли? Куда он двинется, читатель? Зависит и от тебя...,-, а не заслоном перед пропастью, подобно Холдену Колфилду.

Колдхейм (Frank Cauldhame), Колфилд (Holden Caulfield)– есть что-то общее, не так ли? – где-то на ментально близком уровне Петров – Сидоров.

Восприятие? Но надо наконец было взломать границу. И в литературе это приходится делать (хотя, сделать литературу «взрослой» — не в смысле снятия табу с откровенности интима и прочего и прочего — практически уже и невозможно: как и кинематограф – всё (98-99%) для тинейджеров и их всё более инфантильных родителей: стрелялки, ужасалки, трахалки – уход семимильными шагами в пространство комикса… да только вот быте и определяет сознание – а бытие уже не библейское, а всё ближе к манговому…) .

И современный мир – как страшный эксперимент старшего Колдхейма???

Страшней всего, что осиная фабрика остановившегося циферблата действует: по Первому (самому-самому вогосударвсленному) каналу государства ежедневный гороскоп. А ведь это уже и не средневековье…. И Бункер, на Главной Площади Страны.

Будьте бдительны, вундеркинды!

А роман – лучший памятник Автору. Иэну Бэнксу.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Хорхе Луис Борхес «Диск»

jamuxa, 5 апреля 2012 г. 23:07

Это — Борхес, своим языком, но по всем предписанным когда ещё канонам, ведет достовернореальную прозу скандинавских саг: просто, чуть пресно, жёстко и в меру жестоко. Никакого цинизма или кощунства: суть, Круга Земного.

Односторонний диск-медаль — окружность, круг, вдруг, гениально — и далеко не по Евклиду, а, может быть волшебным словом, или, использовав лазейку-шов, меж лемм, воздвигших абсолют из геометрии, да и рожденных ей впоследствии наук — вывернутый так, как ленту вывернул когда-то, но навсегда и бесконечно, тот выдумщик, великий Мёбиус? Вывернутая той стороной, что нам, людям простым — ни королям, ни полубогам, ни богам, — не зрима: только на ощупь и то, вскольз, на единое мгновение, которое может нам позволить её владелец, король в изгнании (король Лир? — ставший архетипом этого королевского состояния: Борхес был навсегда отравлен Шекспиром, скандинавами и Данте, как мы в девяностых, Серебренным Веком, что и заметил Евгений Клюев: андерманир штук, господа) — холодное и тяжелое.... Медаль — орден — диск Одина.

Пространство, нырнувшее из якобы трехмерностого мира, туда, совсем в безмерность-одномерность (но как там ощущает себя круг-окружность, тем более нагруженная золотою плотью, с чеканом царским)? Или, немного сделав шаг к Евклиду, но не совсем, чуть-чуть притормозим, то всё же, в тот промежуток, между целых чисел, в ту, зыбкую, струящуюся в пропасть бесконечности, неправильную дробь? А как тогда же тест на «зазеркальность» — что отразиться в зеркале (Персей, все помнят, обездвижил так Горгону): ничто или же...

О чем новелла? — о земном, в редакции Шекспира: о дровосеках и королях в изгнании, но кто на сцене — они иль мы?...

И сказ новеллы-саги обрывается в то будущее, будто бы бесконечное, но пока скандинавские боги не сыграют очередную партию в тавлеи... В шашки, по-нашему, но помахав перед этим, своими шашками наголо, досыта.

Как можно это разместить всего на двух страницах текста?

Борхес.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Даниил Хармс «Иван Тапорышкин»

jamuxa, 25 марта 2012 г. 13:02

Есть отрасль математики, под названием комбинаторика, есть. Словами можно тоже жонглировать, переставлять — комбинировать, можно. А, можно, как Даниил Хармс, слова вправляя, как бриллианты в смыслы, пуститься, сорвавшись — и сорвав, заодно, с собой мечтательных слушателей или читателей, — с плоской страницы, испещренной скучноватой внятицей обыденных слов, просто поставив их в нужном, волшебном, магическом порядке, — в иную размерность: и смыслов, и пространств, в смешение координат, времен, имён — в рифмованный хаос абсурда. «А отсюда, поподробней», — абсурд и его логика, надо признаться, и никуда от этого не деться — критерий разума, как смех: «скоты не смеются» (Хармс Даниил Иванович).

Страна Детства — это незамутненное, непредвзятое ожидание чуда: взрослые — разрушители любого и всякого чуда: вспомним Курочку-Рябу — в кои-то веки, сбылась мечта о золотых яйцах — богатстве просто так, — ан, нет: надо испытать: потюкать, постукать, пригласить независимого эксперта (мышь с её хвостом Экскалибуром), для которого чудеса — это просто чушь на постном масле.... «И вся королевская конница, и вся королевская рать, не может Шалтая, на может Болтая, Шалтая-Болтая собрать...» Со взрослым-то рылом....

Вырвать ребенка из пошагового алгоритма смысла — неправильное тоже имеет право на жизнь — а где-то в пространствах иных: основополагающее. Снять шоры с глаз, те шоры, которые с младых ногтей, услужливо напяливает «здравый» смысл взрослой логики. Комбинируйте — вундеркинды!

И воздаяние власти не миновало Хармса — тюремным сроком: нечего вывертывать и детские мозги...

Оценка: 10
– [  8  ] +

Элджернон Блэквуд «Страна Зелёного Имбиря»

jamuxa, 25 сентября 2011 г. 08:16

Элджерон Блэквуд (сын вдовствующей герцогини Манчестверской и её второго мужа, сэра Стивенсона Артура Блэквуда), среди богатых и родовитых родственников которого и генерал-губернатор Австралии лорд Кинтор, и генерал-губернатор Канады лорд Дафферин, и лорд-мэр Лондона сэр Ричард Доббс, был не только близко знаком с лордом Дансейни, но и тоже состоял с ним в дальнем родстве (какое оно всё-таки маленькое, это Великое Королевство).

О лорде Дансейни Элджерон Блэквуд мог, не погрешив истине, сказать: «...мы жили по соседству, дружили просто так...» — одно время они действительно жили по соседству и часто виделись, делясь впечатлениями от путешествий. Быть может из-за этого и так близки, скажем так, генетически, и два их чудесных рассказа о неведомом The Wonderful Window — «Чудесное окно», лорда Дансейни и The Land of Green Ginger — «Страна Зеленого Имбиря», Элджерона Блэквуда...

«— Ах, королева, — игриво трещал Коровьев, — вопросы крови — самые сложные вопросы в мире!..»

Оценка: 10
– [  8  ] +

Лорд Дансени «О Сотворении Миров»

jamuxa, 27 мая 2011 г. 07:50

Скарл-барабанщик, ловко орудуя «кленовыми палочками», запустил Время. Точка отсчёта во Вселенной Пеганы — первый его удар, конец Вселенной — пока слышится эхо последнего удара.... Только Время: ни жары, ни холода, ни звуков — только барабанная дробь, как метроном, безразмерная....

А Миры — это Пространство, это уже размерность: верх, низ, лево, право, далеко, близко, маленькое, большое. Сравнение и соразмерность — Пространство, деяние и последствия — Пространство и Время, История...

Сотворение Миров — это ещё и создания Жизни и Смерти.

Фантастическая находка Дансени — боги, дабы не нарушить тишину, общаются жестами! Слова, слова звуком, ещё нет! Только жесты.... Говорящие жесты — пантомима, лицедейство, театр? — да! «Весь Мир театр». Думаю, что архетип Шекспира, в это время, увлажнил глаза :).

И в полной тишине, являя знамения — жесты! — на сцене Времени появляется Пространство: миры и солнца, и свет в небесных чертогах, и та, «что будет искать, но никогда не выяснит, почему боги творили», и много ещё чего, но создали и ту «что

восхищает» — Землю....

Космогония от лорда Дансени — поэзия высшей пробы.

Оценка: 9
– [  8  ] +

Вильгельм Гримм, Якоб Гримм «Рапунцель»

jamuxa, 22 апреля 2011 г. 07:40

Вроде бы сюжет сказки незатейлив и прост, стандартный набор персонажей и действий. Так-то оно так, но не совсем так.

Это роман о Башне — и в это утверждении нет ни какой описки — это как один (скорее, каждый:)) абзац библейского текста, сухого информационного пастиша, превращается в «вавилонскую библиотеку» (взять хоть ту же самую Вавилонскую башню — о чём же ещё вспоминать, когда пишешь о башне? — не всё, не всё так просто: отсылка к башне Вавилонской в Библии, так же как, к примеру, упоминание лабиринта и Минотавра из греческих «библий», рождают целые вселенные (а попробуйте развернуть ту бесконечную цепочку событий и персонажей — распустить клубок — в котором они один из узелков: концентратор миросозидательного мифа), которые со временем всё множатся и множаться....).

Это уже под конец XIX века началось повальное строительство сказочных, насквозь рафинированных рыцарских дворцов и замков — просто прихоть королей и придворных архитекторов...

Но башня из сказки — это настоящая башня, «без красивостей и рюшей» — выдержать осаду, совместно (или без — как повернётся батальная судьба) со стенами крепости и замка: донжон — господствующий, и последний, плацдарм. Нет окон — бойницы, многометровой толщи стены, неприступный вход и всей громадой вознесённая ввысь... Как грозящий ли, предупреждающий ли палец.

По всей средневековой Европе были «рассыпаны» десятки тысяч замков-крепостей сюзеренов и их преданных (или далеко не преданных) вассалов. И красота их оценивалась «в баллах» недостижимости и неприступности (вспомним тут и «Каркассон» лорда Дансейни, и Замок Франца Кафки...) и не только для врагов. Там в господском замке и крепости — тайна и для простолюдинов, питающих Замок: и слухи обрастают чудовищными и сказочными подробностями, питаясь полуправдой догадок и домыслов и ложью замшелых преданий.... Быть может, тайну замков приоткрыл Иен Бэнкс в своей блистательном романе «Песнь камня» (ведь времена идее и смыслу Замка/Башни не помеха)? Или, что вертится на языке, Стивен Кинг и сага о Стрелке?

Что может разбудить воображение сильнее, чем золотые косы соразмерные длиной своей с высотою Башни, нависшей над всеми? И главное — не коса, а Башня....

Но главная «изюминка» сказки — или констатация не радующего нас факта — Зло Башни не наказано.... Башня и её Волшебница всё так же возвышаются над Миром («...а что сделали с колдуньей?» — спросила дочь, когда я дочитал ей сказку до конца (привыкшая, что в сказках Гримм обычно Зло сжигают...) Но, как у другого сказочника, Шекспира: «...в ответ — тишина...»).

А «колокольчик» — не эхо ль колокола Джона Донна, о котором и спрашивать-то и нельзя, и бесполезно....

Оценка: 9
– [  8  ] +

Вильгельм Гримм, Якоб Гримм «Сброд оборванцев»

jamuxa, 17 апреля 2011 г. 22:05

Очередной «вредный совет» в исполнении братьев Гримм.

Да о чём и говорить — 1812 год, французская экспансия (а, скажем так, главный злодей и шулер сказки — петух: гальский видать — символ Франции, не иначе сам Наполеон, а курочка, значит, Евгения Богарне:) — кроме шуток, выбор и персонажей и их имён (даже, вернее, прежде всего, в устном творчестве) это очень осмысленное действие, один из главнейших и важнейших смысловых уровней текста), по дорогом раздробленной на графства Германии кто только не бродит: и заблудившиеся призывники, и отставшие новобранцы, и дезертиры, и просто остатки разбитых армий, да и расплодившийся «сброд оборванцев», сбившихся в разбойничьи шайки, и разных мастей шулера, и авантюристы..., война — а на теле её паразиты (и «вошь окопная» и «вошь тыловая»...).

А сам элемент «сказочного» воспитания — на «анти-примере». И о том как сколачивается из всякой шушеры и сброда банда, при этом не скупясь на подчёркивании отвратительных черт, и о том как она рассыпается, после нанесения положенного ущерба доверившимся простофилям (добрым бюргерам, германским пейзанам). Причём шайка рассыпается жертвуя своими «отыгранными» соучастниками, что опять же совсем не красит: измена, предательство... Иудин грех.

Это сказка не столько напоминает лубок — агитационно-патриотическую листовку-комикс, сколько сама лубок (где сам текст — иллюстрация): доступный, упрощенный до нельзя гротеск — выразительная лаконичность: где «всем сёстрам по серьгам».

Оценка: 8
– [  8  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Возвращение Мюнхгаузена»

jamuxa, 2 апреля 2011 г. 08:41

В 1744 году Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен, офицер русской армии в чине поручика и в должности командира лейб-кампанией (первой, элитной роты) Брауншвейгского кирасирского полка, расквартированного в Риге командует почетным караулом, встречавшим в Риге невесту цесаревича — принцессу Софию-Фридерику Ангальт-Цербстскую (будущую императрицу Екатерину II)....

Вот как оно бывает — не нелепый сухонький старичок, почти карлика, в несуразной треуголке, в паричке с лихо закрученными усами и со смешной эспаньолкой (спасибо за визуализацию Гюставу Доре) — а статный красавец кирасир (пуленепробиваемая кираса весила до 30 кг!), поручик, а затем и ротмистр Лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка (в ХХ в. это Жёлтые или Царскосельские кирасиры) — элитной воинской части Русской Императорской армии (история полка в императорской армии меж двух дат: 11 декабря 1700 — Указ о формировании полка; 10 декабря 1917 — Полк распущен в с. Святошине под Киевом по причине нежелания украинизироваться).

13 лет в русской Императорской армии и затем 47 лет до самой смерти Мюнхгаузен живет в Боденвердере, где рассказывает поразительные истории о своих охотничьих похождениях и приключениях в России: или в охотничьем павильоне, построенном им самим и увешанном головами диких зверей или в трактире гостиницы «Король Пруссии» в соседнем Геттингене.

Это только присказка, а сказка впереди....

Жанр «сказки» — философская сатира-фантасмагория, автор — Сигизмунд Доминиковия Кржижановский. Открывается первая страница «сказки» на центральной площади города Берлине («мачехи городов русских», как метко окрестили её поэтические эмигранты) на Александерплац, под кричащие рты мальчишек-газетчиков: «...Восстание в Кронштадте! Конец большевикам!» (оп-с: временная привязка — март 1921)....

Двое в комнате (а дальше не по-маяковски :)) — поэт Ундинг ( unding — нелепость, небылица) и его визави, барон, которому на момент «возвращения» уже пошла третья сотня лет...

А дальше? — а дальше сто тридцать страниц великолепного текста, настоящей литературы: 8 глав. А названия этих глав? — читается как поэма: «У каждого барона своя фантазия», «Дым делает шум», «Ровесник Канта»..., «Чёрт на дрожках»...

Ну и конечно же — «Теория невероятностей», коротенькая главка, всего 12,5 страничек, но: «дробь, вставшая на цыпочки» встала на один уровень (вот для чего на цыпочках тянуться-то и не потребовалось :)) с булгаковскими «рукописи не горят».... Одна эта глава, даже если бы была (как всегда с Кржижановским, уход в сослагательную вероятность нашей реальности) опубликована, могла сделать «переворот» не только в мысли литературной, но и позволила бы как то иначе «миросозерцать» (вклад Канта для Кржижановского неоценим :)).

Читать и перечитывать.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Красный снег»

jamuxa, 11 марта 2011 г. 17:43

Неоценим вклад города Киева, матери городов русских, в русскую словесность ХХ века, да и не только: на века все остальные. Вот только три имени, — и каких! — прописавшихся из киевской квадратуры и кубатуры в вечность:

1. Булгаков («...На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк...» — сам о себе, когда затравили...);

2. Ахматова («Из логова змиева, Из города Киева, Я взял не жену, а колдунью...» — это Гумилев о жене...);

3. Сигизмунд Доминикович Кржижановский....

Сигизмунд Кржижановский — писатель без рукописей и без могилы..., и, если посмертным «даром» малороссийца Гоголя малороссийцу Булгакову стал хотя бы могильный камень, то малороссийца Кржижановского он же просто «одарил» безвестными семью пядями кладбищенской московской земли.... Так и покоится их прах под общим покрывалом московского дёрна, как в братской могиле..., вот только Кржижановскому выпало лежать тем неизвестным и безымянным, — осталась лишь самоэпитафия из «Записных тетрадей» (которые тоже прописались в этом томе): «Когда умру, не мешайте крапиве разрастаться надо мной: пусть и она жалит».... Замело, беспросветно замело Сигизмунда Доминиковича красным снегом....

«Красный снег», несомненно, главная находка-сокровище в затерявшемся на десятилетия «киевском архиве» писателя, но: «...рукописи не горят...», хотя у Кржижановского это машинописи. Нашелся архив — и превратил 5-томник в 6-томник.

«Красный снег» текст фантастический, — самая совершенная и по композиции, и по стилистике и языку, и по смыслам, вещь Кржижановского, самая глубоко задвинутая автором «в стол». Самая смертельно опасная и для автора и для всего его творчества — всплыви он в конце тридцатых, когда свирепствовала эпидемия «...щина» — и ни автора, ни текстов, ни тем более архивов и ближнего круга: в пепел....

Концентрированная суть Кржижановского, как писателя и мыслителя: до того, как стать писателем Кржижановский 30 лет был философом и долго боролся перед выбором: кем быть? — писателем, философом дальше.... Но философский след — на всё творчество — совершенно новая литература, которой до него не было и которую мы «прозевали», и время задвинуло и автора и его тексты поглубже, в глубь беспамятства: а, был ли мальчик?

Да, можно сравнивать Кржижановского и с Кафкой, и с Борхесом, и с ..., но — он другой и, «откройся» он раньше, то и Кафку, и Борхеса, и ..., сравнивали бы с ним.

Что это — «философский реализм», «смысловой реализм» или «миросозерцательный»?

Не знаю, несомненно одно — «Красный снег» это ещё одна недостижимая для остального литературного мира русская планка в литературе, как «Братья Карамазовы» в большом романе, как «Мастер и Маргарита» в мистике.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Хорхе Луис Борхес «Фунес, чудо памяти»

jamuxa, 26 января 2011 г. 07:47

«Я его помню (я не в праве произносить это священное слово, лишь один человек на земле имел на это право, и человек тот скончался)...» — этими словами начинает Борхес свою чудесную историю «хронометрического Иренео Фунеса».

1942 год — весь мир «внимает ужасам войны», Борхес пишет эту новеллу, Норберт Винер пишет свои «кибернетические этюды».

Краткая (чудеса — это вообще очень жестокая вещь, требующая скорой и полной расплаты) история человека, восприятие и память которого были безошибочны. Помнить всё — до мельчайших подробностей: каждое облако и каждую прожилку листа, как матрица (вот он — Норберт Винер, и вся кибернетика с идеей искусственного разума: оказалось, что помнить всё — это так мало: надо быть способным мыслить — «мыслить — значит забывать о различиях, обобщать, абстрагировать...») Уметь мыслить... — как правило, все чародеи и кудесники мнемотехники дальше (или выше) сцены или арены на «забираются» — «надо уметь мыслить» -хоть матушка Природа и щедра, но: «не два гриба на вилку» :).

Невыносимая жизнь, когда даже сон не отдых, а подробнейший кошмар дотошных воспоминаний: сродни вечной бессоннице...

«Два или три раза он воскрешал в памяти по целому дню, ... только каждое такое воспроизведение требовало тоже целого дня.» — Джеймсу Джойсу, для подобного эксперимента потребовалось несколько лет: «Улисс»..., Йену Бэнксу («Шаги по стеклу»), для нескольких часов — несколько месяцев (или тоже лет?) Тем более якобы ирландские корни Иренео — «говорят, будто его отец...О`Коннор».

Оценка: 9
– [  8  ] +

Хорхе Луис Борхес «Вавилонская библиотека»

jamuxa, 22 января 2011 г. 21:01

История вообще — история библиотек: это и первые пиктограммы, написанные кровью, на своде пещеры пальцем, на котором уже папиллярные узоры человека, это и сожжённые Жёлтым Императором все библиотеки Поднебесной, это и полыхнувшая огненным смерчем библиотека Александрии, основанной сыном Филиппа, использовавшим список «Илиады» как подушку, это и до сих пор не нашедшая своего читателя библиотека Ивана Грозного..., это и квинтэссенция всех библиотек — Вавилонская библиотека Борхеса (который сразу же, в предисловии к сборнику, делает оговорку, что не он первый автор этого сюжета): «Вселенная — некоторые называют её Библиотекой...» — соты бесконечного улья, где весь «мёд поэзии» одноглазого Одина (цена таланта) и не только: «Библиотека объемлет все книги».

Игра в слова, в пространство, время — в бесконечность: и слов, и книг, и смыслов — в комбинаторике бесконечного возможно всё, к в одной точке — вся бесконечность точек: так говорит математика. Об этом Борхес: «...Безбожники утверждают, что для Библиотеки бессмыслица обычна, а осмысленность (или хотя бы связность) — это почти чудесное исключение...» (не потому ли мы и одиноко так, затерявшись в бесконечности вселенной — одна из книг, с вполне осмысленным текстом).

И, ещё, — в одном абзаце авторского примечания к последнему слову новеллы, сразу два эмбриона, ещё не близких, рассказов Борхеса: «Книга песка» (вся Библиотека — один том из бесконечного количества бесконечно тонких страниц) и «Медаль» (непостижимая страница в середине без оборотной стороны)!

Оценка: 10
– [  8  ] +

Хорхе Луис Борхес «Лотерея в Вавилоне»

jamuxa, 22 января 2011 г. 17:43

Попытка у бегству..., и не понятно: удалась ли? или это очередная ветвь игры? и не затянет ли свой шёлковый платок безмолвный душитель, с последним словом...

«Как все мужчины в Вавилоне, я побывал проконсулом; как все рабом; изведал я и всемогущество, и позор, и темницу...» Так скальды воспевали и подвиги конунгов, и «жестокую изменчивость судьбы». Поэма белым слогом. О чём? — «естественный отбор и эволюция Игры».

Да, эволюция Большой игры — лотереи, расписана, как алгоритм: от игры плебеев, до полноты власти Компании, когда игра стала «тайной, бесплатной и всеобщей». А в этом промежутке осознание, что «обладание монетами не всегда обеспечивают блаженство» и прибыльное изобретение — включают в список счастливых жребиев несколько несчастливых..... А дальше? — надо читать... (особенно разработчикам игр: всё пунктики, как подсадить на игру, привить зависимость — чем увлечь, что привить и что подавить...)

«Я уроженец умопомрачительной страны...» — бесспорно: город, жители которого кощунственно однажды замахнулись на башню до небес....

Компания, с большой буквы, Компания — подменившая и государство, и смысл жизни: «лотерея есть интерполяция случая в миропорядок, наличие ошибок не противоречит случаю, но, напротив, укрепляет его.»

«ибо весь Вавилон — не что иное, как бесконечная игра случайностей» — быть может последняя фраза безыменного игрока, «бывшего всем».

Оценка: 10
– [  8  ] +

Стивен Кинг «Стрелок»

jamuxa, 28 ноября 2010 г. 11:23

Самый американский жанр — вестерн.

Для начала американского эпоса стопроцентное попадание: неважно, что там за предыстория за плечами героя (сколько ещё описанным событиям будет предшествовать «эпизодов»?), главное -история начинается с вестерна. Пусть и в исполнении Стивена Кинга, раскрасившего это всё своей палитре («...нарисуй это чёрным...» :)). Но — все главные атрибуты вестерна налицо (немного жаль конечно отсутствия железнодорожной темы:)), как-то: герой и его бьющие без промаха револьверы (обязательно револьверы: как это без крутящихся барабанов, для драматизации момента их перезарядки, что очень подогревает как «мальчишей-плохишей», так и зрителя — пардон — читателя; и патронташ — зрителю/читателю можно всегда отследить количество оставшихся патронов, да и с патронташем, а вместе с тем и с патронами, может произойти какая-либо коллизия); обязательный салун -центр событий, всех завязок и развязок мордобоев и перестрелок, в том числе и для любовных зачинов и для кульминационной встречи с главным негодяем; и тапер разнузданно веселящийся за давно раздолбанном пианино; и враждебное население городка: алчное, пьющее и развратное — в худшей её части и и просто ксенофобы в остальной (лучшей:). И жутко унылый, гнетущий беспросветной пустотой, ландшафт 1001-ой мили (...от любой цивилизации...), что сразу делает глухую и забытую Богом, но не дьяволом, провинцию в единственно и страшно обитаемый остров.

И великолепная рамка, обрамляющая рассказ-вестерн («с моих слов записано верно». Роланд), — встреча Стрелка с Брауном и говорящим вороном Золтаном («Браун слушал не перебивая. И ворон тоже.»)

Оценка: 10
– [  8  ] +

Амброз Бирс «Случай на мосту через Совиный ручей»

jamuxa, 23 сентября 2010 г. 14:49

Горнило гражданской войны оно везде одинаково. У нас, тогда, в 1917-21 — красные и белые; у них — федералы и южане; у нас, сейчас, — федералы и... (чехи, даги и ...).

Каждый прав, но в каждой конкретной ситуации «правдее» тот, у кого сила.... (до правды — ох, как далеко, брат два...) Смерть — она бессмысленна, но как хочется впасть, — и в смерти, даже в смерти! — в то блаженность сослагательного наклонения — в пространство сослагательного бытия. Как ситуация похожа с пространством рассказа Замятина «Рассказ о самом главном». И каждый сам делает свой выбор. Кого винить?

Оценка: 9
– [  8  ] +

Евгений Замятин «Наводнение»

jamuxa, 23 сентября 2010 г. 13:15

Лучший рассказ Замятина. Даже не рассказ, а по поднятой тематике и её раскрытию, если не роман, то повесть — так бывает, когда за дело берётся большой мастер слова. Казалось бы неподъёмный пласт для столь быстротечного жанра, как рассказ, а высказано и досказано. «Преступление и наказание» с женским лицом, один в один. Настоящая Петербургская проза — городская любовная драма: борьба при которой все средства хороши — когда нет, стёрты все запреты морали, нравственности, все табу — но через мучительные душевные (да и плотские) страдания и метания. И жажда, как тяжёлое похмелье, покаяния.... Да и что говорить — писано в городе Достоевского.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Хулио Кортасар «Сеньорита Кора»

jamuxa, 5 января 2010 г. 13:47

по признанию самого Кортасара, он «...не написал ничего более эротического, чем «Сеньорита Кора...» — «...это прорв туда, где описание откровенных сексуальных сцен всегда идёт через совсем иное...» (см. эссе из «Последнего Раунда» «Пусть он научится дверь открывать....»

не будем даже и спорить с Мастером, поскольку это и в самом деле так.

но, само построение рассказа, — практически из одного монолога, который, как на перебой подхватывают все персонажи, сам сюжет — более чем мастерски.

Да даже само название рассказа «Сеньорита Кора» — сеньорита: девушка, барышня — по испански; кора — девушка по-гречески, но самое-то главное: Кора — одно из имён древнегреческой богини царства мёртвых Персефоны!!! (и если внимательно проследить все ниточки этого мифа, то и рассказе очень много параллелей прослеживается)

но пересказывать не хочу и не буду — читать надо: каждый что-то своё наверняка найдёт.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Г. Ф. Лавкрафт «Безымянный город»

jamuxa, 31 октября 2009 г. 08:16

испанец Антонио Гауди, после своей смерти оставил нам недостроенный Собор, пугающий дерзостью своего замысла (и как мне видется, практически не воплощаемый — в первоначальной авторской редакции проект (вот если бы только автор был вечен, как мир))...

представляя оставленное нам Лавкрафтом таким же Собором- недостроенным, но таящим в этом недостроенном столько..., — смею предположить, что один из фасадов (может быть самый совершенный в своей ужасности) — это фасад мифа о Некрономиконе (читай — о сумасшедшем арабе Альхазреде), где как раз дверью в этот портал и является «Безымянный город».

ещё припоминаю три города, оставляющих такое же безотчётное чувство таинственного и ужасного:

- Борхесовский город бессмертных;

- Каркассон, лорда Дансейни;

- и вырубленная у скалах ущелья Петра.

Оценка: 10
– [  8  ] +

Виктор Пелевин «Т»

jamuxa, 30 октября 2009 г. 07:05

хотелось растянуть чтение на неделю, но... проглотил за три вечера.

на недельку, — посмаковать, — это немного попозже...

вы, заметили, как при всём обилии книг, очень мало авторских текстов? — которые заставляют не только задумываться, но и думать? особенно думать?

а когда начинаешь думать — масса ассоциаций: граф Т. — и бросок к землемеру К. (немного странно? — но очень верно).... и ещё, и ещё, и ещё....

а вопросы: «где я?» и «кто здесь?» — не они ли гложут, когда начинаешь думать? — а когда начинаешь думать , первое что: это рекогносцировка в пространстве, во времени, в сутях.

а что до ассоциаций — из чтения «t» «вынырнул» с тягой: а) перечитать «Замок»; б) перелистать альбом Эшера; в) по новому прочитать весь корпус Георгия Иванова...

вот так-то... «...приятного и полезного чтения...», как говорила одна «говорящая голова» по терминологии Карлсона!

Оценка: 9
– [  7  ] +

Юрий Буйда «Смерть элефанта»

jamuxa, 6 апреля 2014 г. 20:23

Начало рассказа, как выстрел в упор — и этот выстрел сразу контрольный — в лоб, меж глаз...: «Ребёнка повесили в понедельник, палача — в четверг, а слона казнили в субботу.»

Хэппи-энда уже не будет — это не только и не столько Россия (где, как уже, по мнению остального мира, прижилось и утвердилось, что всё «достоевскиймо» (за определение большое спасибо гению Велимира Хлебникова)), это госпожа История...

Госпожа История не бывает провинциально-местичковой.

А сама история, от Юрии Буйды, как всегда, не просто замечательная, она чертовски замечательная. Это история, где магический реализм балансирует на грани не только с историческим реализмом, но с мистически-историческим реализмом — ведь началась Смута со смерти-убийства ребёнка, царевича, 8-летнего Дмитрия Ивановича, в1591г. и закончилась смертью-казнью (казнь — она осознанно законна, государственна) ребёнка, Ивана «Дмитриевича», 3-х летнего Ворёнка, в 1614.... Царствование Романовых началось с убийства ребенка в стольном граде Москва и закончилось убийством ребёнка в подвале Ипатьевского дома града Екатеринбурга....

Исторический реализм рассказа — в почти (здесь, почти — это допустимые в художественном тексте временные флуктации: плюс-минус десять-двадцать лет) точных исторических фактах, не только в реальных исторических персонажах, но и даже в мелочах. К примеру: «...ветер трепал трепал цветные тряпки, прикрывавшие срам у каменных фигур на Фроловской башне...». Фроловская, она же Спасская, башня (1491), с главными воротами московского Кремля, — детище итальянца Пьетро Антонио Солари, известного в России как Пётр Фрязин, — сначала, как и все башни Кремля, без каменного шатров, но в 1624-1625 годах англичанин Христофор Галовей возводит над башней многоярусный верх, увенчанный каменным шатром, причем пятый ярус был декорирован обнаженными фигурами, наготу которых при царе Михаиле Федоровиче (первый Романов) стыдливо прикрыли специально сшитыми суконными кафтанами...

И слона Иоанну Грозному дарили.

А дальше магия магического реализма самого высокого пошиба

И Высочайшая драматургия: и тема Ворёнка, и тема палача, как и тема слона — запредельный уровень: «достоевскиймо». Тема палача — это «конёк» Юрия Буйды — она прослеживается не только в «Мирах «Города Палачей», не только в «Домзаке», но, отголосками, и в других романах, и во множестве его великолепных рассказах.

А, не раз упоминаемая в рассказе Свиблова (Водовзводная) башня московского Кремля, с которой свешивались и сбрасывались, данью воронам, трупы казненных, — изображена на купюре СССР с самым крупным тогда номиналом — в 100 рублей .

«Так завершилась Смута — казнью ребёнка, казнью безумца и казнью слона.»

Оценка: 10
– [  7  ] +

Юрий Буйда «Жунгли»

jamuxa, 3 мая 2013 г. 08:15

Позволю не согласиться с определением жанровой принадлежности текста «Жунглей», как роман. Это цикл рассказов, объединенных общностью места и персонажей. Жунгли, Жукова гора, Кандаурово,тяготеющие не столько к Москве (в которую Жунгли, — под официальным названием Вторая Типография, — и входят территориально), сколько к Чудову (маленький городок километрах в пяти к югу от Жунглей). Город Чудов — он же Город Палачей (так был назван роман Юрий Буйды, ставший, после публикации в журнале «Знамя» в 2003, не только одним из самых ярких литературных событий года, до и пожалуй «эталоном» современного российского романа в жанре магического реализма). Кстати, этот роман тоже разбит на «рассказы». А эталонностью магии текстов Юрия Буйды можно полностью насладиться и в «Жунглях».

Вот уже третье десятилетие Юрий Буйда «сшивает» свои великолепные тексты, а, по преимуществу, рассказы (по моему мнению, он на сегодня лучший рассказчик в современной русской литературе), в основном в два цикла (а каждый цикл это единое и постоянно пополняемое, живое пространство, с всеми метаморфозами и перерождениями «живого» организма) — «прусский цикл» (сборник «Прусская невеста» ,возросший до сборника «Все проплывающие», роман «Кенигсберг», автобиографическая фантазия «Вор, убийца, шпион», ....) и «чудовский цикл»(«ещё» роман «Город Палачей», «вылупившийся» из текста 1989 года «Птичье дерево» ( вернее из структуры мифопостроения, структурной матрицы), сборник «Жунгли», роман «Синяя кровь», повесть «Яд и мёд» (продолжающий фантастическую магию рассказа «Аталия» — чертовски завораживающего текста) и россыпь рассказов в журналах последних лет, например «Мерзавр» и подборка «Йолотистое моё йолото» и пр....)

Принято (тренд вот такой сейчас) говорить о «мирах» различных авторов — мир того, мир сего.... Но, вот в чём штука, — мир не может крутиться вокруг одного героя и, притянутых к нему событиями, остальных персонажей, — это далеко не мир.... Ведь любой мир зиждется на мифе и, по «гамбургскому счету», по целостности и непротиворечивости «мирообразующего» мифа,по силе эпичности любого рассказа Юрия Буйды, в сегодняшней большой русской литературе, — а Юрий Буйда это «очень большая» (выверенный и безукоризненный стиль, и невероятный объём мыслящей и непротиворечивой, — в своих координатах, — «миросозерцательности») и «очень русская» (мало кто из нынешнего поколения писателей унаследовал «такое» великолепие русского языка) литература, — можно, без всяких оговорок, говорить только о Мирах Юрия Буйды: где и Прусский Мир и Чудовский Мир, и Мир Нечто (вспомним хотя бы феноменальный текст роман «ое животное»).

Но вернемся в «Жунгли» — если в Городе Палачей это скопление пыльных одноэтажных домиков, где издревле селились палачи и их потомки, отделенные от Африки (Африка? что за Африка? — для снятия подобных вопросов, настоятельно рекомендую изучить «матчасть», а, именно — приглашаю на страницы романа «Город Палачей») рекой, то в «Жунглях», Жунгли и город Чудов уже «разъехались» на пять километров, — но на то и магия «животворящего» мифа и приличествующей ему магии магического реализма. 17 рассказов — и, если, на первый взгляд, — только на первый взгляд, — первые два рассказа, «Лета» и «Казанский вокзал», как бы «выламываются» из тела сборника, — то это ощущение очень обманчиво: надо просто , ну, не совсем просто, а медленно и вдумчиво их перечитать, будучи уже «отягощенными» содержанием всего сборника. И окажется, что эти два рассказа это два входа из внешнего мира в «Чудовский Мир», а соответственно и выхода, для, скажем так, «вершков» и «корешков» Мира Города Палачей.

Магия Юрий Буйды заключается и в том, что любой его текст предназначен не столько для прочтения, сколько для бесчетного перечитывания — для «вживления» в этот чудесный и страшный (как любая реальность) мир.

Оценка: 10
– [  7  ] +

Хорхе Луис Борхес «There Are More Things»

jamuxa, 6 апреля 2013 г. 13:35

Дань Хорхе Луиса Борхеса Говарду Филлипсу Лавкрафту. Кстати нашему, соотечественнику Григорию Бенционовичу О́стеру, удалось зарифмовать суть «творческой методы страшного рассказа» всего в четыре строки:

«Если ты проснулся в темной комнате

И не видишь ничего ужасного,

В темноте пошарь и обязательно

Что-нибудь ужасное нащупаешь.»

Конечно же, это из оперы «Сон разума рождает чудовищ».

Ужасно-Страшное. Оно рядом – на расстоянии вытянутой руки, на расстоянии чуть слышного шепота,… На расстоянии одного шага воображения, особенно когда оно, или, ещё лучше, врожденная способность к воображению, — заранее, отягощено полным карточным набором пока ещё казенных и черствых (уже подернутых затхлой пленкой плесени обжитой обыденности и при солнечном свете совсем не страшных) штампов. Штампов, услужливо разнесенных по мастям-валентностям: «сумеречное пограничье испуга», «необъяснимый страх», «панический ужас», «пожирающий кошмар»….

Дмитрий Иванович Менделеев, однажды проснувшийся как раз на границе отделяющей воспалённое, — поиском химического смысла, — воображение от болезненного, «пошарил» и «нащупал» — периодическую систему химических элементов…., — и дьявольский пасьянс хаотически разрозненных химических карт сложился в изящную и не противоречивую, — но только для его создателя и нескольких его академических адептов, но ни как для последующих поколений школяров, — колоду…

Вот так, на расстоянии вытянутой руки, — в одной темной-темной комнате, — и Говард Филлипс Лавкрафт выхватил «из темноты» колоду карт, правда уже крапленую Эдгаром Алланом По….

Периодическая система ужасно-страшных элементов. Есть. Вот только что бы ей играть без мухляжа…. Как-то где-то вычитал: «… гений – уже за границей таланта…» Шулеров и наперсточников «от ужасного» несть числа, — приблатненные каталы…. А вот Мастеров, увы…

А что касается Хорхе Луиса Борхеса, то большую часть жизни он прожил «на ощупь», познавая действительность «на кончиках пальцев» до такой степени, что кое-где оставил в нашей реальности сквозные дыры — «зачитал до дыр».... Так и на «лавкрафтовскую» канву рассказа легли чисто «борхесовские» приемы: создание ощущения реальности (путем перечисления реальных, — проверяемых хотя бы энциклопедией, — фактов, персонажей, пространств); замаскированных , — а порой и неприкрытых, -философских рассуждений; неимоверной насыщенности краткого изложения (требующее «медленного» прочтения — для расшифровки вкрапленных в текст «иероглифов смысла»...

Думаю, по теме «если ты проснулся в темной комнате» и строфы из стихотворения Гумилева «Творчество»:

Моим рожденные словом,

Гиганты пили вино

Всю ночь, и было багровым,

И было страшным оно.

...........................................

.......................................

Но я не в силах порвать

Мою зловещую эту

Ночных видений тетрадь.

Оценка: 9
– [  7  ] +

Дино Буццати «Как убили дракона»

jamuxa, 13 октября 2012 г. 07:37

Драконоборчество, как тема: несть числа антологиям о драконах и драконоборцах, неутомимо подводящих фундамент под апологию драконов, как пьедестал, на который возводится Герой… Ведь, баз дракона, без этого чуда-чудища, какой же подвиг?

Синдромом чуда почти домашнего «чудовища Лох-Несс»: предчувствие чудес, даже вожделение, — вожделение чуда и чудес. Чудес, пусть даже потенциально страшных и губительных. Но, даже потенциальная, но возможная близость неотвратимой гибели обостряет чувства жизни, придает этой самой жизни – уже донельзя затертой рутиной обыденности – некий смысл и остроту нависшего, «дамоклова меча». «Дамоклова меча» с важнейшей оговоркой: поскольку чудо-чудовище уже немножко ест из наших, — наших, — рук, уже меча подвешенного и нависшего где-то немного, но все же в стороне (над теми кого мы даже не ненавидим или не любим, но просто недолюбливаем)… Страсть чудесного, пусть и чудовищного, страсть-вожделение вплоть до мозгового спазма: так, при высшей степени экзальтации, вскрываются несуществующие стигматы….

Страшные чудеса — они правдивей и реальней. Надежнее и психологически легче поверить в свое, почти домашнее, почти ручное, чудо-чудовище, — пусть «крышует», за незначительный и необременительный оброк. Зато тылы прикрыты, и есть объяснение любой удаче-неудаче. Обретение «местного» чуда-чудовища сильнее и убедительнее веры в Бога или богов: ведь от него, от «своего дракона», можно «реально» откупиться «козлом отпущения». Да и само слово чудовище – это возведенное, минимум, в квадрат, чудо, — когда перешагивается граница прагматичного афоризма «нельзя объять необъятное», проистекающего из житейской мудрости…

Магический реализм и прагматичная реальность: битва, в которой побеждает, или ей пока ещё так кажется, прагматичное «здесь и сейчас»: «...без чудес, а гадов бить смертным боем...»

Где проходит водораздел между реальностью магической и реальностью практической (это как практическая стрельба, когда не до стендового или даже снайперского миросозерцания: действовать, прежде чем думать)?

Оценка: 8
– [  7  ] +

Сигизмунд Кржижановский «Баррикада»

jamuxa, 10 июня 2012 г. 09:03

Баррикада — фортификационное сооружение на городских улицах, иными словами, укрепленная позиция для ведения оборонительного городского боя. А само слово — от французского barricade, — «нагромождение бочек», — французы есть французы: они первоначально баррикады строили из пустых винных бочек (знать их было у них в большом избытке, а бордосская винная бочка называется «баррик»), из бочек, уже пустых от вина, но наполненных землей.

Наибольшее распространение подобный вид заграждения, — баррикада, — получил во время французской июльской (27 июля) революции 1830 года. Что это было? — можно увидеть в Лувре: «Свобода, ведущая народ» (фр. La Liberté guidant le peuple — правда, обыденный перевод на русский — «Свобода на баррикадах», ну, это наша ментальность, всегда отождествляющая народ и баррикады), на картине Эжена Делакруа.

Баррикады Москвы 1941 года стояли и на Бородинском мосту (бывший Дорогомиловский мост, по которому в сентябре 1812, после Бородинской битвы проходили и русские, и французские войска), выходившем на Смоленскую улицу (всего-то два квартала между Смоленской набережной и Смоленской же площадью), а сразу же, за площадью, уже Арбат.

Самое интересное, что эту баррикаду на Смоленской улице запечатлел на своих фотографиях фотолетописец Москвы Наум Грановский. Это место, место баррикады, буквально в паре кварталов в сторону Киевского вокзала по Арбату от двух, а местами и трехэтажного дома №44, в квартире №5 которого, в течении всех 28 московских лет жизни, и проживал Сигизмунд Кржижановский (знатная квартирка: порядка шести квадратных метров — вот она и послужила прототипом квартиры Сутулина в уже культовом рассказе «Квадратурин», да и, говорят, что и Булгаков, зайдя на пару разговоров и бокалов, там подсмотрел Швондера и компанию).

Сейчас в этом уютном особнячке на Арбате расположилось «Хард Рок Кафе». Но о том, что в этом доме жил Кржижановский — ни мемориального слова.... Кстати, в этом же доме, жил и другой замечательный литератор, тоже не совсем обласканный властной славой — поэт Николай Глазков. (В 1923 г. семья Глазковых (а Николаю было ещё всего 4 года) переехала в Москву и поселилась по адресу Арбат 44, квартира 22, — здесь поэт и прожил практически всю жизнь.)

Кстати, интересное совпадение: дни рождения — Сигизмунд Кржижановский — 30.01.1887; Николай Глазков — 30.01.1919.... Глазков и январь-то перенарек, как пьянварь.

Везло Кржижановскому на фотографов — в галереи фотопортретов (скорее портретных фотошедевров) Наппельбаума, Моисея Соломоновича, который «запечатлел» для истории и вечности не только «самого человечного» Владимира Ильича и «железного» Феликса Эдмундовича, но и избранных писателей, — избранных своим несомненным талантом, — Ахматова, Гумилев (две дочери Моисея Соломоновича Фрида и Фредерика, в 1920 году, организуют, с согласия и под менторством Гумилева, поэтическую студию «Звучащая раковина», заседания которой, кстати, и проходили в квартире Наппельбаума) , Блок, Георгий Иванов, Михаил Булгаков.... В этой галерее есть портрет и Сигизмунда Кржижановского. В этом «нюхе на талант», Моисей Соломонович сродни с персонажем Булгакова, колоритным Арчибальдом Арчибальдовичем: помним-помним, как, на удивление всему «Грибоедову», — Сам Директор! — самолично бросился обслуживать небезызвестную расхристанную и развязную парочку обормотов....

Эссе (физиологический очерк, как подзаглавил весь цикл автор) замечателен, не только по своими художественным достоинствам — перефразируя самого Кржижановского: это «жизнеописание одной баррикады», — но и как документ: свидетельство военного московского быта и победы — Кржижановский (как и его спутница Бовшек) остался в Москве 41 года, отказавшись уехать в эвакуацию.

Оценка: 9
– [  7  ] +

Аркадий Стругацкий «Ведьма»

jamuxa, 7 мая 2012 г. 17:18

Сценарий для Тарковского, казалось бы, только одним этим всё сказано, но и без этой оговорки авторский текст сценария высочайшего уровня. Надо предполагать, что то, что «осталось за кадром» — а надо согласиться, что сценарий, даже если он якобы пишется с чистого листа, имеет свою литературную, пусть и «непечатную», историю, в которой, более чем в рабочем черновике должно быть проработано всё: что было с персонажами до «кино», до сюжета отразившимся в целлулоиде, и, авторское предположение, что после (может быть... — а авторские секреты никогда не раскрываются). «Ведьма», та «ненаписанная» — это уровень «Пикника на обочине дороги» и «За миллиард лет до конца света». Как говорят, к бабке не ходи — достаточно перечитать другие сценарии Стругацких и сравнить их с оригинальными — книжными — текстами. Транслит — перевод из одной реальности в другую: в визуальном искусстве художественного кино свои законы. Да просто перечитайте — хочется верить, что ещё, который раз, — «Записки покойника. Театральный роман» Булгакова. «Ведьма» так и просится на сцену. Сравнивать с «Жертвоприношением» Андрея Тарковского незачем — Тарковскому важен был эмоционально-нравственный посыл — и он его «взял».

Но, к тексту.

Булгаков был упомянут никак не всуе. Уже «пролог» перекидывает мостик к Ивану Бездомному — и когда он в клинике Стравинского, и намного позже, в дни преследующих его по всей жизни новолуний. И ещё одна особенность «Ведьмы» — она, так же как капля отражает окружающий мир, вобрала в себя отражение всего «Мира Стругацких». Взять тот же «пролог»: пять капель — это не пять ли капель эликсира от Стругацких? (и нагло вламывается, совсем без спроса, взыскующий голос Коровьева:«...Пойду приму триста капель эфирной валерьянки!..).

«Эпизод 1». Чем не первая, весенняя встреча Маргариты (да, лет на пятнадцать постаревшей, заезженной бытом, отягощенной увесистой сумкой «с едой», да и зовут её в этой реальности Марта) и..., — нет, не с Мастером, мастером литературного цеха, — а с «Мастером» совершенно по другому не то что цеху, а ведомству: «...грузный человек в мятом берете и поношенном сером плаще...» -уж не Воланд ли? А портфельчик и блокнотик всезнающего Оскара (так он представился Марте) ещё «всплывут» у Стругацких, в «Отягощенных злом»....

И так можно откомментировать каждый эпизод «Ведьмы». Увлекательный пазл.... К примеру, такие параллели, для объяснения «ведовства» — Ведьма (автокатастрофа, увечья) и Ким Волошин (обыденные изуверства жизни, «переплет» куда он попал) из «Дьявола среди людей», да и дадим слово булгаковской Маргарите: «...я стала ведьмой от горя и бедствий, поразивших меня...» Скованные одной цепью.

Да и рак, исцеление, и «запрет на профессию» — это так из «Миллиарда лет до конца света» (вспомним опять Бездомного: «...я больше стихов писать не буду...»)... Фаусту ХХ века обещается отнюдь не бессмертие — а только отсрочка смертиии.

А кабак, и якобы «пьяный базар» в нем (суперинтеллектуальный диалог, фирменная метка всех произведений Стругацких!) с Тарантулом — уж не «Борщ» ли из «Пикника»?

Горчащее послевкусие, после чтения «Ведьмы» — терпкое, как полынь — а, если бы не сценарий....

Оценка: 10
⇑ Наверх