...Но поскольку я его не издаю, то занимаюсь одним из своих любимых бессмысленных дел: составляю виртуальное Собрание сочинений, в котором хронологический и цикловый принципы проведены более последовательно, чем в существующих.

Переношу из ЖЖ:

Когда говорят, что автор не понимает собственную книгу, это, как правило, звучит глупо. Но если и был на Земле писатель, который отказывался понимать собственные книги, то, конечно, Лем. Что касается "Соляриса", он это, по крайней мере, признавал. Но вот другой пример (из книги интервью "Так говорит... Лем"):

— Очень интересным в жанровом отношении было "Расследование", использующее жанровые рамки криминального романа и ломающее их в финале. То, что через много лет вы вернулись к этой проблеме в "Насморке", означает, что первое решение вы признали неудачным, но идея была столь интересной, что ее стоило литературно проиграть еще раз.

— Первая версия меня не удовлетворяет, хотя она вполне пристойно написана и держит читателя в напряжении. Окончание же — это просто нарушение жанрового образца и попытка взобраться на высокого коня, так как там вставлена релятивистская философийка, показывающая, что могло быть так, а могло быть совсем иначе. "Насморк" лучше, потому что достовернее. Я сам готов ему поверить.

Странно, что Лем, мастер сложных метафор, не узнавал таковые даже в собственных текстах (что уж говорить о чужих: см. "Фантастику и футурологию"). Разумеется, "Расследование" намного лучше "Насморка" — хотя бы потому, что лучше написано, — а вот финал... Стругацким в "Отеле..." не удалось создать "еще одну отходную детективному жанру", как они намеревались: вышел переход в иной жанр и в иную проблематику, а сам по себе детектив остался невредимым. "Насморк" стройнее: предположение "убийца — дворецкий" подменяется (заменяется) ответом "убийца — стечение обстоятельств". Ну и что? — скажу я. Главное, что убийца все-таки есть. "Расследование" куда радикальнее (радикальнее даже, чем даже "Имя розы", написанное через двадцать лет): убийцы нет вообще, потому что наш мир — не космос, а хаос. "Философийка" к тому же не вводится на последних страницах, а пронизает весь роман на всех уровнях: всё, что окружает героя, так и остается необъясненным. Виртуозная работа: Лем (как и Борхес) умел вызывать чувство глубокого беспокойства вполне "умственными", "головными", "теоретическими" текстами. Когда нас пугают ползущим хаосом Ньярлатотепом — это не страшно. Страшно — это когда "хаос шевелится" под вполне рационалистичного вида, гм, дискурсом. Оборачиваешься — и видишь, что мир стал Тлёном уже много страниц назад.

(Для сравнения: дочитываю "Покой" Джина Вулфа — и вот это, кажется, пример того, как не надо такие вещи делать. Но — в другой раз.)