Если кто-то всё-таки ждал обещанного подробного разбора финалистов, то должен их разочаровать и принести свои извинения. Надеюсь, впрочем, что все уже устали от этого затянувшегося шоу не меньше, чем я. Каковая усталость, вероятно, уже была заметна в последнем разборе.

Но у меня остались кое-какие замечания, которые жалко выбрасывать. Ведь они могли быть полезны, если не самим переводчикам, то другим заинтересованным лицам. Постараюсь перечислить их как можно короче.

Итак:

Роберт Джексон Беннетт «Нездешние» (перевод Галины Соловьевой)

1.

«– Открывай уже багажник, черт!.. – прикрикивает один из двоих.

Норрис, спохватившись, сдвигает рычажок. Крышка отскакивает, и двое волокут человека без лица дальше, запихивают внутрь и захлопывают багажник. Рысцой обегают машину и запрыгивают на заднее сиденье.

– Где Митчелл? – повторяет Норрис. – Что с ним?

– Веди на хрен! – выкрикивает один».

“Open the fucking trunk already!” says one of the men.

Norris, startled, reaches over and pulls the trunk lever. The trunk pops open and the two drag the hooded man back, stuff him in, and slam it shut. Then they scramble back around and jump in the backseat.

“Where’s Mitchell?” asks Norris again. “What happened to him?”

“Fucking drive!” shouts one of the men.

Здесь может быть много равноценных вариантов: «жми», «гони», «газуй». Но только не «веди». И желательно всё-таки через запятую.

2.

«А здесь, на жалком глухом кладбище для неопознанных бродяг, кроме нее только могильщик – местный подрядчик с маленьким экскаватором, остановивший дребезжащую колымагу прямо на краю открытой могилы. Даже мотор не выключил, бросил работать вхолостую. Он сидит на приступке кабины и, утирая пот, довольно свирепо поглядывает на Мону. Видно, как он складывает в столбик сумму, мечтая чудом сменять этот унылый денек на перепихон в ближайшем мотеле».

Here in this miserable potter’s field in the middle of nowhere, there is no one to attend but her and the gravedigger, a local contractor with a backhoe who currently has his rattling old vehicle parked just beside the open grave. He hasn’t even turned it off, he just has it idling. He sits on the footstep and when he isn’t wiping his face clean of sweat he is eye-fucking her something fierce. Already she can see him formulating any number of lines he hopes might magically translate this sordid little afternoon into a quick fuck in whichever motel is closest.

Насчёт перепихона всё правильно понято. Не понято только с кем. Хотя подсказка была: могильщик не просто поглядывал на Мону, он eye-fucking (позвольте оставить без перевода). Ну и не сумму он складывал. Он складывал (формулировал, а калькулировал) фразы, которые… и дальше по тексту.

Роберт Джексон Беннетт «Город чудес» (перевод Наталии Осояну)

1.

«Юноша пытается сопротивляться, но, пусть он и силен, этот танец Рахул Кхадсе знает слишком хорошо. Он подается вправо, не отпуская рукоять ножа, разворачивается всем телом. Потом скользящим движением вытаскивает лезвие из груди юноши и делает шаг в сторону, аккуратно увертываясь от брызнувшей крови, пока жертва сползает вдоль стены переулка.

Кхадсе озирается по сторонам, пока молодой человек испускает дух….

Молодой человек задыхается. Кашляет. Кхадсе откладывает нож, встает над своей жертвой, хватает за лицо и бьет головой об стену, снова и снова, опять и опять».

The young man tries to struggle, and though he’s strong, this is a dance Rahul Khadse knows all too well. He steps to the right of the young man, hand still on the handle of the knife, his body turned away. Then he slides the knife out of the young man’s chest and steps away, neatly avoiding the spurt of blood as his victim collapses against the alley wall.

Khadse glances down the alley as the young man gags…

The young man chokes. Coughs. Khadse sets down his knife, straddles him, grabs him by the face, and slams his head against the wall again and again, and again and again and again.

Вряд ли Кхадсе мог бы дотянуться до лица юноши, сползшего по стене и явно больше не поднимавшегося на ноги, если бы просто стоял над ним. Straddle[/i] в данном случае, очевидно, означает «оседлать», «сесть на».

2.

«Я бы вообще не занимался этой проклятой работой, — думает он, — если бы не Комайд». И это в каком-то смысле правда: когда Ашара Комайд стала премьер-министром, лет этак семнадцать назад или около того, первым пунктом в ее повестке дня было вычистить из Министерства иностранных дел всех ярых противников. Таких, как Кхадсе, который в то время поучаствовал во многих делах, большей частью весьма грязных».

I wouldn’t even be doing this damned job, he thinks, if it weren’t for Komayd. Which was fairly true: when Ashara Komayd came to be prime minister, oh, seventeen years ago or so, her first order of business had been clearing out all the hardliners from the Ministry of Foreign Affairs. Hardliners like Khadse, who saw a lot of action in those days, plenty of it very nasty.

Здесь hardliners – не чьи-то ярые противники (хотя это допустимый перевод), а сторонники жёсткой линии, жёсткой политики. Иначе в оригинале было бы hers hardliners — её противники. Впрочем, одно другому не мешает: раз она против жёсткой политики, то сторонники жёсткой политики становятся её ярыми противниками.

Диана Сеттерфилд «Пока течет река» (перевод Василия Дорогокупли)

1.

«Все глаза это увидели, но долгое время никто никак не реагировал. Они пытались осмыслить то, что предстало их взорам.

Мужчина – если вошедший являлся мужчиной – был высок и атлетически сложен, но его лицо было настолько уродливым, что зрители невольно отшатнулись. Кто это мог быть – какое-нибудь чудовище из старой страшной сказки?»

Every eye saw, yet for a long moment none reacted. They were trying to make sense of what they were seeing.

The man – if man it was – was tall and strong, but his head was monstrous and they boggled at the sight of it. Was it a monster from a folk tale?

Очевидно, что всех интересовал не пол вошедшего, а то, человек он или нет. О чём ещё раз и говорится буквально в следующей фразе.

2.

«Четвертый предположил, что он может быть из речных цыган, которые как раз в это время года обычно сплавлялись вниз по Темзе. Местные относились к ним с понятным подозрением и не забывали по вечерам накрепко запирать двери, предварительно занеся со двора в дом всю мало-мальски ценную утварь».

A fourth wondered whether he was a river gypsy, for it was the time of year when their boats came down this stretch of the river, to be stared at with suspicion, and everybody made sure to lock their doors at night and bring inside anything that could be lifted.

Не совсем так. Они не выбирали, что унести, а уносили всё, что только можно поднять. В оригинале большая степень опасения.

Йен Макдональд «Дорога запустения» (перевод Николая Караева)

«Он сбежал от долгого ветра, он плыл, и плыл, и плыл, пока небо не пробили первые уколы вечерних звезд.

Так он сидел, и раскаленные досиня лазеры судорожно рябили на брюхе ветродоски, и зеленое существо явилось к нему вновь».

He had run before the long wind, he had sailed and sailed and sailed until the first pinpricks of the evening stars pierced the sky.

As he sat thus, bluehot lasers flickered fitfully across the vault above him, and the greenperson came to him again.

Довольно простой образ, логически вытекающий из предыдущей фразы, но почему-то не понятый, или не принятый, переводчиком: bluehot lasers (горячие до голубизны лазеры) – это метафора звезд. Соответственно, vault – это свод, небосвод. И никакого брюха ветродоски в этом фрагменте оригинала, естественно, нет.

С. Джей-Джонс «Зимняя песнь» (перевод Надежды Сечкиной)

1.

«– Каркай на кого-нибудь другого, ворона старая! – обиженно надула губы Кете. – И чего ты все время ко мне цепляешься?»

“Oh, go squawk at someone else, you old crow.” Käthe pouted. “Why must you always be pecking at me?”

Здесь тоже образный ряд, который не стоит разрывать: ворона каркает и клюёт. А pecking at – это именно «клевать».

2.

«Кете уже сняла с вешалки мою накидку, но я выхватила ее из рук сестры и набросила себе на плечи. В прошлый раз, когда Ганс привозил гостинцы с отцовского склада текстиля – еще до того, как сделал предложение Кете; до того, как между нами все изменилось, – он подарил нам рулон прекрасной шерсти с ворсом. Для всей семьи, сказал Ганс, хотя все поняли, что подарок предназначался мне. Шерсть была глубокого кроваво-красного цвета, чудно подходившего моей смуглой коже, и отлично согревала мою тщедушную фигуру. Мама и бабушка сшили для меня из этой ткани зимнюю накидку, и Кете не скрывала, что страшно желает ее заполучить».

Downstairs, Käthe had taken my red cloak off its peg, but I plucked it from her hands and settled it about my own shoulders. The last time Hans had brought us gifts from his father’s fabric goods store—before his proposal to Käthe, before everything between us changed—he had given us a beautiful bolt of heavy wool. For the family, he’d said, but everyone had known the gift was for me. The bolt of wool was a deep blood-red, perfectly suited to my darker coloring and warming to my sallow complexion. Mother and Constanze had made me a winter cloak from the cloth, and Käthe made no secret of how much she coveted it.

Судя по тому, что ткани хватило только на одну накидку, это был никакой не рулон, а небольшой отрез. Да и вряд ли его привезли со склада, скорее, просто из лавки.

Дэвид Фостер Уоллес «Бесконечная шутка» (перевод Сергея Карпова и Алексея Поляринова)

1.

«его прямоугольные очки для чтения похожи на два теннисных корта, поваленных набок».

His reading glasses are rectangular, court-shaped, the sidelines at top and bottom.

Разумеется, тут имелся в виду один корт, а не два. С боковыми линиями, оказавшимися сверху и снизу.

2.

«Мой молчаливый ответ на ожидающее молчание каким-то образом влияет на атмосферу в комнате, пыль и катышки с пиджаков завихряются у кондиционера и дергано танцуют в косом луче света из окна, воздух над столом – как над стаканом только что налитой сельтерской».

My silent response to the expectant silence begins to affect the air of the room, the bits of dust and sportcoat-lint stirred around by the AC’s vents dancing jaggedly in the slanted plane of windowlight, the air over the table like the sparkling space just above a fresh-poured seltzer.

А здесь почему-то пропущено главное слово в образе: воздух шипит (или искрится) как над стаканом сельтерской. Возможно, это и так понятно, но автор всё же решил уточнить, почему бы не последовать его примеру?

Ну, вроде бы всё.

Финалистам желаю удачи. Сам буду болеть за Караева. Его манера перевода явно отличается от всех остальных. Не уверен, что в лучшую сторону, возможно, просто в сторону, но он всегда узнаваем и интересен, даже если не всегда прав.

Сегодня мы поговорим о не вошедших в шорт-лист переводах, но должен сразу извиниться за то, что разобрать смогу не все. Причина проста и в чём-то забавна. В наш век просвещённого пиратства я так и не смог нигде отыскать роман Джозефа Макэлроя «Плюс» в переводе Максима Нестелеева и Андрея Мирошниченко.

Оригинал – пожалуйста, а вот перевода, или хотя бы ознакомительного фрагмента, как это принято в кругу благородных борцов с просвещённым пиратством, нигде нет. Удалось отыскать только крошечный фрагмент, в котором, насколько я понял, живой мозг, выведенный на космическую орбиту и лишённый всякой периферии, пытается познать себя и окружающий мир.

Вот фрагмент этого фрагмента. А ниже – оригинал, если он здесь чем-то может помочь:

«Он обнаружил повсюду. Открывалось и было близко. Он ощущал, что это он сам, но ощущал, что оно больше.

Расщипывалось снаружи внутрь и изнутри наружу. Имп Плюс обнаружил повсюду вокруг. Он был Имп Плюс, и это не старт».

He found it all around. It opened and was close. He felt it was himself, but felt it was more.

It nipped open from outside in and from inside out. Imp Plus found it all around. He was Imp Plus, and this was not the start.

Наверное, всё это очень интересно, вот только я, в каком-то смысле, ощутил себя этим самым мозгом, оставшись без каких-либо критериев, по которым можно оценить качество и адекватность перевода. Остаётся только сказать спасибо переводчикам за то, что они вообще смогли перевести это странное, но, пожалуй, это и всё, что я могу сказать.

Ещё забавней получилось с романом Марлона Джеймса «Черный леопард, рыжий волк» в переводе Владимира Мисюченко.

Возможно, вы уже знаете, что по непонятным причинам содержание перевода не совсем совпадает с той версией оригинала, которую можно найти в сети. Ощущения при знакомстве с текстом были эксклюзивные. Читаешь перевод, пытаешься сравнить с оригиналом, и несколько… ну, скажем так, недоумеваешь – а это, собственно, откуда здесь взялось? Причём, это такая вдохновенная хрень, что нельзя даже заподозрить переводчика в том, что он сам всё выдумал. У нас такой букеровской травы не достанешь.

Слава богу, постепенно начинают появляться фрагменты, которые можно идентифицировать с оригиналом. Но и они тоже несколько разнятся. Так что всякий раз возникает сомнение: это самодеятельность переводчика, или так было написано в его таинственном оригинале?

Взять хотя бы вот этот фрагмент перевода:

«Слышал я, далеко на юге есть королевство, где королева убивала мужчину, принесшего ей плохую весть. Так, может, хотите послушать историю, в которой малец не такой уж и мертвый? Истина меняет вид, когда крокодил съедает с неба луну, и все ж моя история сегодня та же самая, какой была три дня назад и какой будет завтра, так что плевать на богов и тебя с твоими расспросами».

И близкий по смыслу фрагмент оригинала:

I hear there is a queen in the south who kills the man who brings her bad news. So when I give word of the boy’s death, do I write my own death with it? Truth eats lies just as the crocodile eats the moon, and yet my witness is the same today as it will be tomorrow. No, I did not kill him.

Проблема в том, что они именно близки, но не тождественны.

Ну, хорошо, допустим, про то, что королева убивала именно мужчину, принёсшего плохую весть, это переводчик сам оплошал, потому что (да вот кто бы мог подумать?) man – это не только мужчина, но ещё и человек. Но в следующей английской фразе говорится примерно следующее: «если я подтверждаю, что мальчик мертв, то тем самым подписываю себе смертный приговор?» Можно ли её перевести так, как, как сказано в соответствующей фразе на русском? В принципе, наверное, можно, если совсем наплевать на оригинал, но не исключено, что это просто другая версия оригинала. Зато третью фразу переводчик хоть и перевирает, но перевирает явно то, что было написано по-английски. А написано там было приблизительно так: «правда съедает ложь точно так же, как крокодил съедает луну». Однако эта же фраза в переводе заканчивается оборотом, которого в моём оригинале просто нет. И что тут прикажете думать?

Впрочем, как бы то ни было, перевод всё равно выполнен достаточно небрежно. Вот несколько примеров:

«Последним был мальчишка. Он орал. Слишком расстроен был, чтоб о жизни молить».

The last man was a boy. He cried. He was too shaken to beg for his life.

Подозреваю, что мальчишка всё-таки плакал. Ибо опять приходится напомнить переводчику, что у английских слов, и особенно у глаголов, как правило, имеется несколько значений. В том числе и у глагола cry. И таки надо выбирать из них наиболее подходящее по контексту. Что касается слова «расстроен», то я надеюсь, что это всё-таки шутка. Хотя в оригинале её не было.

«Отец крутился, отыскивая, куда я подевался, будто я пропал куда».

He looked around for me as if I had vanished.

Здесь вообще без комментариев.

«Я набросился на него в маленьком помещении, нырком уперся ладонями в землю, направив их к ногам, и, взметнув ноги в воздух, перевернулся вперед через голову, колесом изогнув все тело, колесом накатил на него, зажав его шею меж своих ног, и жестко повалил».

I charged at him in the small house, dived to the ground with my hands, turned my hands to feet, and flipped up, spun my whole body like a wheel with my legs in the air, spun towards him and locked him with my two feet around his neck and brought him down hard.

Подробно разбирать не буду, просто скажу, что фраза крайне путаная, с излишним количеством колёс, и если я в итоге что-то в ней понял, то вовсе не благодаря искусному переводу, а просто потому, что в своё время насмотрелся разных боевиков и прочего кунг-фу.

Думаю, эксперты в очередной раз приняли правильное решение.

Со следующим номинантом – романом Чайны Мьевиля «Крысиный король» в переводе Ирины Нечаевой, тоже вышло интересно.

Дело в том, что эту книгу уже публиковали в 2006 году, в другом переводе (Ольги Гайдуковой), но в том же издательстве («Эксмо»). Но, возможно, я бы до этого перевода и не добрался. Если бы не наткнулся в оригинале на загадочную фразу:

He fought into a shin and shouted:

Если дословно, то fought into a shin должно означать «бороться в голень». Бред, в общем.

А в переводе И. Нечаевой эта фраза звучала так:

«Он кое-как влез в рубашку и крикнул:»

Ну, хорошо, допустим fought into можно перевести как «пробился куда-то». Но рубашка-то здесь при чём? Тут уж я не выдержал и заглянул в перевод О. Гайдуковой. А там было практически то же самое:

«Он быстро натянул рубашку и громко спросил:»

Маловероятно, чтобы два переводчика, независимо друг от друга, приняли бы одно и то же странное решение (а то, что независимо, мы увидим по другим примерам). Наверное, у них были какие-то основания для этого. И скорее всего, дело в некачественном сканировании оригинала, в результате чего рубашка shirt превратилась в голень shin.

Зачем я это рассказал? Ну, наверное, чтобы напомнить самому себе: прежде чем ругать переводчика за какую-то глупость, неплохо бы для начала убедиться, что это его глупость, а не твоя, или чья-нибудь ещё.

А ещё, когда переводишь то, что до тебя уже переводили, неплохо сверяться с предыдущим вариантом, хотя бы в наиболее тёмных местах. Да, понимаю, что при этом чувствуешь себя неловко, как будто домашку списываешь, и сам такое тоже не люблю, но иногда надо. Чтобы не получилось, как вот здесь:

«Темная глыба с квадратами окон. Меня интересует один из этих тусклых квадратов под самой крышей. Я заворачиваю за угол здания и лезу наверх».

A great dark mass broken with squares of irrelevant light. One glimmering in the shadow of the eaves holds my attention. I straddle the corner of the building and ease my way up.

Вроде бы всё правильно, straddle – это «ходить, широко расставляя ноги». Но есть нюансы. Как он всё-таки лез наверх? До этого все его действия подробно описывались, а это действие далеко не самое простое. Даже для не совсем обычного существа.

Ладно, будем считать, что паузу я выдержал и теперь могу открыть секрет. Вот, что сказано в переводе О. Гайдуковой:

«Начинаю легко карабкаться вверх, обхватив ногами угол дома».

Вот, оказывается, в чём дело. Глагол straddle тоже имеет несколько значений, в том числе и «обхватить ногами». И теперь способ лазания по стене становится немного понятней.

И раз уж мы всё равно начали сравнивать переводы, то и остальные примеры с мелкими погрешностями рассмотрим так же: сначала версия И. Нечаевой, потом оригинал, а следом – версия О. Гайдуковой:

«Я уверенно двигаюсь по темным коридорам».

I weave without hesitation through the dank corridors.

«Я уверенно продвигаюсь вперед по сырым коридорам».

Здесь, судя по всему, наш переводчик повторила ошибку сканера: приняла dank – сырой, за dark – тёмный. Возможно, конечно, и наоборот – исправила ошибку первого перевода. А может быть, у переводчиков просто были разные оригиналы. Теперь уже и такую версию нельзя исключить. Ну да и ладно. В принципе, одно другому не мешает. Коридоры, скорее всего, были и сырыми, и тёмными. Идём дальше:

«Потихоньку улицы расширяются, названия кафе и магазинов становятся знакомыми, дороги делаются все оживленнее, а движение плотнее, город поднимается, пока не становится с рельсами вровень».

Gradually the streets widen and the names of the shops and cafes become more familiar; the main roads are more salubrious; the traffic is denser; and the city rises to meet the tracks.

«Постепенно улицы расширяются, возникают знакомые названия кафе и магазинов; на центральных улицах более оживленно, здесь плотнее движение, город поднимается навстречу рельсам».

Здесь переводчик явно старалась избежать повторов, но в конце концов всё-таки не удержалась. И по традиции передаём горячий привет редактору. Причём, такие приветы в тексте ещё будут встречаться.

А в этом фрагменте герой, наоборот плачет там, где должен орать, то есть выть:

«Полусонные соседи смотрели на него. Он почти плакал».

Neighbours in pyjamas were staring at him. He bellowed at them as he passed.

«Разбуженные шумом соседи изумленно смотрели на него. Он взвыл».

Пижамы почему-то постеснялись упомянуть оба переводчика.

И последний фрагмент:

«Он помнил по именам бесстрашных маленьких бунтовщиков с баллончиками в руках и знал, где они сейчас».

He knew the names of the intrepid little rebels clutching their magic markers, and he knew where they had been.

«Он знал имена отважных маленьких бунтовщиков, сжимавших в руках фломастеры, и знал, где они живут».

Здесь, судя по всему, свою подлую роль сыграли стереотипы. Раз уж рисуют на стенах, значит, краской из баллончиков. Хотя эти штуковины и у нас давно уже называют маркерами. И таки да, технически это фломастеры. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что концовка фразы у И. Нечаевой ближе по смыслу к оригиналу.

Как нетрудно понять по приведенным примерам, перевод не так уж плох, раз уж я не накопал ничего другого, кроме мелких придирок. С другой стороны, ранний Мьевиль особо трудных задач переводчику и не задаёт. Наверное, этот перевод мог бы претендовать на шорт-лист, если бы не одно но: старый перевод был всё-таки немного чётче и чище.

Следующий текст: Роберт Джексон Беннетт «Город клинков» в переводе Марины Осиповой.

И первая же фраза заставляет насторожиться внезапной эмоциональностью, которой не было в оригинале:

«Где-то на третьей миле подъема в гору Питри Сутурашни приходит к выводу, что джавратское солнце как-то не хочется назвать «теплым и расслабляющим» – врут эти ваши рекламные буклеты».

Somewhere around mile three on the trek up the hill Pitry Suturashni decides he would not describe the Javrati sun as “warm and relaxing,” as all the travel advertisements say.

Во втором абзаце она появляется опять:

«Но вот и вершина холма, а на ней – маленькая таверна! Питри то ли стонет, то ли вскрикивает от облегчения».

He almost cries with relief when he sees the little tavern at the top of the hill.

Простейшая фраза, но переводчику зачем-то понадобилось разбивать её на две и вставлять восклицательный знак. И теперь уже можно смело предположить, что перед нами типичный пример «оживляющего» перевода, когда переводчик лучше автора знает, как нужно вызывать эмоции у читателя, и рвётся применить свои знания на практике.

Кстати, знает переводчик и о многозначности многострадального глагола cry. Только не может выбрать какое-то одно значение. Герой у неё «то ли стонет, то ли вскрикивает». Хотя, казалось бы, что может быть проще: заплакал от облегчения. Впрочем, возможно, я и не прав. Не исключено, что это ещё один оживляж.

Ну, хорошо, на всякий случай подождём третьего случая, чтобы предположение переросло в уверенность. И, разумеется, ждать приходится не долго. Всё случается в той же самой таверне.

«Питри умоляет: «Воды, пожалуйста, воды!» Хозяин одаряет его до невозможности презрительным взглядом и нарочито медленно выполняет просьбу».

Pitry begs them for a glass of water, and the owner, exuding contempt, slowly complies.

Страсти накаляются: не просто «презрительным», а «до невозможности», не просто «медленно», а «нарочито».

Ну что ж, теперь всё ясно и остаётся только подождать, когда перегрев страстей замкнёт смысловые линии. А без этого никогда не обходится, если адекватность перевода становится для переводчика второстепенной задачей.

А тем временем герой завязывает разговор с хозяином:

«– В общем, моя тетушка, – настаивает Питри, – она примерно вот такого роста… – тут он поднимает руку, – ну, в ней пятьдесят или около того, и она очень… как бы это вернее сказать… крепкая, вот».

“Anyway, my aunt,” says Pitry, “is about so high”—he holds out a hand—“about fifty or so, and is very…how shall I put this…solid.”

Прямо как в анекдоте, ей богу: «Что пятнадцать? — А что приборы?» Нет, какая-то логика в рассуждениях переводчика есть. Герой сначала показал рост своей тётушки, потом объяснил, какая у неё комплекция. Почему бы не предположить, что в промежутке между этими данными он сообщит её вес? Только переводчика почему-то не насторожило отсутствие единиц измерения. Пятьдесят чего? Килограммов – маловато для крепкой тётушки. А если в фунтах – еще меньше получится. Можно, конечно, ещё в пудах или стоунах, но лучше на надо.

Ну, хорошо, пауза опять затянулась. На самом деле тётушке около пятидесяти. Лет. Ей, а не «в ней». Проще простого. Если, конечно, вчитываться в текст, вдумываться в смысл каждой фразы.

Например, вот этой:

«И взвизгивает: арбалетный болт со свистом пролетает над камнями всего в нескольких дюймах от его ног. Бровастый подпрыгивает от испуга – и снова орет от боли: ведь первый болт все еще торчит у него из бедра».

He shrieks as a bolt goes skittering across the rocks inches beside his feet, making him jump, which must be very painful considering the first bolt is still lodged above his knee.

Вот хочется мне спросить у переводчика: где она в оригинале увидела слово again или once more, то есть «снова», «еще раз»? Да, фраза построена несколько иначе, чем мы привыкли, но если внимательно прочитать её, последовательность действий становится предельно ясной: Он взвизгивает, когда арбалетный болт скользит по камням в нескольких футах от ноги героя и заставляет его подпрыгнуть, а это должно быть довольно болезненно, потому что первый болт все ещё торчит из его колена. Всё. Никаких повторов. Просто лёгкая авторская ирония, которую переводчик не уловила, потому что к этому времени уже привыкла относиться к оригиналу как к черновику, который требует доработки.

Законы жанра требуют ещё и третьего примера, но мне чего-то лень. Я и так знаю, что он будет, и знаю, почему он должен быть. Следующий!

Морган Ричард «Рыночные силы» в переводе Надежды Алексеевой.

Как-то я отошёл от традиции в двух словах рассказывать о самой книге. Но здесь без этого никак нельзя. Необычный Морган. Интересный мир, в котором культура среднего класса почему-то крепко завязана на уличных гонках. Соответственно, и переводчик, чтобы не ударить лицом в грязь, должна немного разбираться в машинах, или хотя бы консультироваться с тем, кто разбирается. Увы, не похоже, чтобы так всё и было.

Впрочем, есть вопросы и по более простым моментам. Вот здесь, например:

«– Мартин. – Хелен толкает его в бок. – Забудь, вернемся, когда переведут средства…»

‘Martin,’ Helen presses forward at his side. ‘Leave it, we’ll come back when it’s cleared u—‘

Вообще-то в тексте написано cleared u…, что, скорее всего, означает cleared up – то есть, пока всё не прояснится. А в переводе слова героини приходится трактовать так, будто бы она уже знает, что средства на карту не перевели, да и не должны были. Ситуация немного меняется, вот только было бы зачем.

Ещё одна фраза:

«Крис слышал, что она под высоким напряжением».

Chris had heard it carried killing voltage.

Мелочь, конечно, но в оригинале написано не high voltage, а killing voltage. Не просто «высокое напряжение», а «смертельно опасное». Хотя у нас на столбах и трансформаторных будках тоже пишут «Не влезай – убьёт», и ничего – влезают, убивает.

Пора бы уже вернуться к машинам и гонкам. Но сначала о погоде:

«Не стоит все сваливать на прогнозы погоды – с моей позиции ситуация выглядит так, что ребята сами упустили шанс. Чуть меньший ливень неприятностей обрушится на „Сандерс-Накамура“».

You can blame the weather forecasts for that, though it looks from my window as if those guys have blown it again. There’s less rain coming down than we had for Saunders-Nakamura.

Прошу прощения, но иногда дождь – это просто дождь. Без всяких метафор и иносказаний. Просто ребята отменили гонку из-за плохой погоды, хотя дождь был слабей, чем в гонке Сандерс-Накамура.

А вот теперь уже переходим к матчасти:

«На передние крылья наплавили тяжелые стальные шипы, массивная внешняя броня шла над передними колесами и заходила на дверцы. Широкие шины на задних колесах обеспечивали некую стабильность при маневрах, но из того, как двигался автомобиль, становилось ясно, что его слишком утяжелили».

Heavy steel barbs welded onto the front fenders, bulky external armouring folded around the front wheels and jutting back to the doors. The rear wheels were broad-tyred to provide some manoeuvring stability but it was still clear from the way the car moved that it was carrying far too much weight.

Увы, но сталь не наплавляют, а наваривают, и в оригинале именно так и сказано. А stability, в данном случае, это не стабильность, а устойчивость.

И еще один фрагмент:

«Крис по широкой дуге перестроился в другую полосу и исчез из флетчеровского зеркала заднего вида. Он снова набрал смертельную скорость и поравнялся с противником – сто сорок километров на спидометре. Оба автомобиля на пределе неслись по тоннелю, который был всего восемь километров в длину».

Chris took a wide swing out into the other lanes so that he’d disappear from Fletcher’s rearview mirror and matched velocities dead level. One hundred and forty on the speedo again — both cars were running dead level and the underpass was only five miles long.

Вообще-то сто сорок километров в час – это совсем не смертельная скорость. Сто сорок миль – возможно. Но беда в том, что в оригинале вообще ни о чём смертельном не сказано, а dead level – это всего лишь «вровень», «нос к носу», или "ноздря в ноздрю".

Да, сразу как-то не заметил, что в оригинале длина тоннеля даётся именно в милях, но переводчик… э-э… ну да, перевела ее в километры. А со скоростью ту же самую процедуру почему-то не пропустила. Так что дело здесь, похоже, не только в полной технической невинности переводчика.

И последний из не прошедших в шорт-лист текстов: Том Светерлич «Исчезнувший мир» в переводе Наталии Рокачевской.

И снова претензии на любой вкус. И цвет. Как вот здесь:

«Дозиметр показывал полученную дозу белого излучения, цветное пятнышко за последние несколько часов сменило цвет с ярко-зеленого до цвета болотной тины».

A dosimeter measured her amount of radiation exposure, a color blotch that had dimmed over the past few hours from bright green to a green the color of pond scum.

Ну ведь можно же было как-то обойтись без этих неуклюжих повторов. Даже при наличии отсутствия редактора.

И здесь тоже:

«За мгновение до того, как Мосс увидела сцену преступления, ее охватило тревожное предчувствие. Но как только она повернула за угол и увидела, с чем предстоит иметь дело, нервозность улетучилась и сменилась печальной решимостью как можно быстрее собрать сломанные куски головоломки».

A nervous anticipation roiled Moss in the moments before her first view of a new crime scene; once she turned the corner and saw what she was dealing with, however, her nervousness dissipated, replaced by an urgent and sorrowful compulsion to reassemble the broken pieces as quickly as possible.

Кроме того, я не очень-то понимаю, как можно собрать сломанные куски головоломки. То есть, образ-то понятен, ещё бы выразить его связно. Как и здесь:

«Ты в замешательстве. Это КТН сбивают тебя с толку».

You’re confused,” he said. “The QTNs are confusing you.

Неужели так трудно написать что-нибудь вроде «Ты ошибаешься», или «Ты что-то путаешь»?

А здесь даже не в связности дело, хотя она то же оставляет желать. Сам смысл фразы перевернут, если и не на сто восемьдесят градусов, то на девяносто:

«Рубеж совершенно необязательно произойдет».

The Terminus doesn’t have to happen.

На самом деле в оригинале сказано, что Рубеж не обязательно должен произойти.

В следующем фрагменте переводчик совсем запуталась с американскими обозначениями классов школы:

«В школе они с Кортни были как сестры, с самого первого класса, даже ближе сестер, неразлучными. Вместе с Кортни в памяти всплывали чудесные летние дни детства — бассейн, американские горки в Кеннивуде, совместно выкуренные сигареты на берегу Чартьерс-Крика. Кортни погибла, когда училась в выпускном классе — ее убили на парковке ради нескольких долларов в кошельке».

She and Courtney had been like sisters through middle school, freshman year—closer than sisters, inseparable. Moss’s memories of Courtney were the sweetest essence of childhood summers—endless days spent poolside, roller coasters at Kennywood, splitting cigarettes down by Chartiers Creek. Courtney had died their sophomore year, murdered in a parking lot for the few dollars she’d had in her purse.[/i]

Хотя и не сказал бы, что это такая сложная задача. Девочки были как сестры всю среднюю школу и первый год высшей. А на второй год Куртни убили. Вот всё.

И финальный аккорд. Потому что это именно аккорд – благозвучное сочетание сразу нескольких пленительных нот:

«Она очнулась от толчка включившейся тяги, словно от удара лошадиного копыта, и поняла, что находится в отсеке квадромодуля, руки и ноги привязаны к койке, голова и шея лежат на подушке. Она окоченела и дрожала, несмотря на одеяла, привязанные к койке по углам».

The mule kick of the thrusters shocked her into consciousness, and she recognized where she was—she was in one of the Quad-lander’s pods, she realized, her wrists and ankles strapped to the cot, her head and neck secured in a padded block. She was numb, shivering, covered in blankets that were tied down at the edges.

Очнуться, словно от удара лошадиного копыта – это замечательно сказано. Хотя чаще бывает наоборот. Но переводчику видней.

Голова и шея героини лежали вовсе не на подушке, а на оббитом чем-то мягким подголовнике.

И, наконец, как мне кажется, одеяла были не привязаны к кровати, а связаны между собой по углам. Видимо, не одеяла даже, а пледики – одеяла хватило бы и одного.

На этом, пожалуй, и закончим. Хотелось бы, конечно, сказать, что кого-то несправедливо прокатили мимо короткого списка, но не получается. Посмотрим ещё, заслуженно ли туда попали те, кто там есть, но незаслуженно не попавших, увы, не обнаружено.

Начнём, пожалуй, с того, что в предыдущем разборе я уподобился разбираемому переводчику и позволил своей фантазии возобладать над объективной реальностью. Спасибо бдительному коллеге Николаю Караеву, указавшему на этот досадный факт (подробности можно посмотреть в комментариях). Что, впрочем, не избавит его от участи попасть под разбор наравне с другими номинантами. Но не в этот раз. Сегодня мы разберём вот этот текст:

Чайна Мьевиль «Последние дни Нового Парижа». Перевод Наталии Осояну

Безумно интересная, безумно трудная для перевода и просто слегка безумная книга. Изощренные образы, рваный ритм, скачущее повествование, гейзеры эмоций. Не уверен, что справился бы со всем этим. Ну так не мне и доверили, а одной из лучших наших переводчиков.

И временами у неё получалось очень даже лихо:

«Один из немецких летчиков внезапно изворачивается в виртуозном маневре, дула орудий вспыхивают, и в порыве огненного ветра самолет Королевских ВВС развертывается, раскрывается — как сомкнутые ладони, как губы для воздушного поцелуя, — и сошедшее с небес пламя превращает какой-то невидимый дом в пыль».

One of the German aircraft coils suddenly back in a virtuoso maneuver with weapons blazing and in a burning gust an RAF plane unfolds in the air, opening like hands, like a blown kiss, fire descending, turning an unseen house below to dust.

Тут тебе и образность, и экспрессия, и ритм. Хорошая фраза, ничего не скажешь. Вроде и длинная, но читается на одном дыхании. Но потом натыкаешься на другую фразу, всего тремя абзацами ниже, и удивляешься, куда это всё пропало:

«Немецкий пилот залетает прямиком в скопище ярких цветов, словно помешанный, опьяненный этим растением. Ныряет в растительность».

The German pilot flies straight at the vivid flowers, as if smitten, plant-drunk. He plunges for the vegetation.

И ритм сбился, и совершенно не обязательные однокоренные слова появились, и корявость с оттенком канцеляризма, а самое главное – образ исказился. Ну вот не помешанный этот пилот, он очарованный. Это следует даже из приведённого выше фрагмента с воздушным поцелуем. То есть, не следует, а продолжает образный ряд, разумеется. Любовь, поцелуи, цветы. Да, немного странные метафоры для описания воздушного боя, но что в этой книге не странно?

Впрочем, вполне возможно, что переводчик всё правильно поняла, но не смогла правильно подобрать слова, правильно передать понятое. И если бы только здесь!

Вот, скажите, например, как следует понимать эту фразу?

«Винтовка Тибо болталась в его руках».

Thibaut’s rifle dangled in his hands.

«Болталась» – это как? Ходила из стороны в сторону или вверх-вниз? Некоторым читателям, такая вот беда, необходимо представлять картинку, иначе текст для них превращается в бессмысленный набор букв. А картинка не складывается. И в этом есть часть вины переводчика. Да, и автора тоже, но с ним мы ничего поделать не можем, а от переводчика вправе требовать большей ясности.

Приходится самому, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, углубиться в значения слова dangle, И оказывается, что означает оно не только «болтаться», но и «качаться», «висеть», «свисать». А это, согласитесь, немного меняет дело.

Мне представляется, что дело было так: Тибо собирался выстрелить, но от удивления ослабил хватку, и винтовка в его руках качнулась, свесилась вниз. Это, конечно, всего лишь версия, любое переводческое решение – это версия, в той или иной степени правдоподобная и обоснованная. Возможно, винтовка всё-таки тряслась, потому что Тибо испугался. Был бы здесь коллега Караев, он бы обязательно меня поправил, сказав, что грамматически это простое прошедшее время, так что винтовка, в лучшем, случае, могла только один раз вздрогнуть. Но дело не в этом, а в том, что переводчик не предлагает вообще никакой трактовки. Или, может быть, пыталась предложить, но не получилось.

Как не получилось и вот здесь:

«Пассажирка распростерлась на брусчатке там, где ее скакун взбрыкнул. Маниф, Вело, поднялась над нею, встав на заднее колесо, похожая на боевого коня. Она поколебалась».

The passenger was sprawled on the cobbles where her mount had bucked. The Vélo reared above her on her hind wheel like a fighting horse. She swayed.

Тот же самый вопрос: что означает это «поколебалась»? Качнулась раз-другой, или помедлила с принятием решения? Скорее всего, переводчик тоже здесь колебалась, какое значение выбрать, да так ничего и не решила. И предоставила читателю право понимать фразу так, как ему больше нравится.

Это, между прочим, не единственная претензия к данному фрагменту. В оригинале достаточно определённо сказано, что Вело приподнялась над женщиной на заднем колесе, как вставший на дыбы боевой конь. Тем более что в предыдущей фразе ее уже сравнивали со взбрыкнувшим скакуном. Нужно было просто продолжить метафору, а не начинать сначала, потеряв по дороге половину смысла. Но, увы, что-то опять помешало переводчику выразиться ясней.

И кстати, раз уж пошёл такой образный ряд, то эта женщина никакая не пассажирка, а всадница.

Ну да ладно. Продолжим перечень недосказанностей, которые на самом деле просто корявости. Порой доходит просто до смешного:

«Из-под забрала вырвался скорбный вопль, словно маниф о чем-то хотел сообщить».

It declared itself mournfully, an echoing call of faceplate hinges.

Ну ведь нет же! Это переводчик хочет сообщить о чём-то неопределённом, а маниф здесь вполне конкретно заявляет о себе.

Ну, хорошо. Допустим, я придираюсь к мелочам, и на самом деле всё это не так уж и важно. А вот здесь?

«Офицер в панике замахал оружием, а затем решительно прицелился в толпу гражданских. И выстрелил. Одни солдаты безуспешно пытались не дать ему это повторить, другие присоединились».

A panicking officer waved his weapon, aimed it at last, decisively, at the gathered civilians. He fired. Some soldiers tried and failed to stop him doing it again, others joined in with him.

Здесь тоже не важно, к кому присоединились солдаты: к тому, кто стрелял, или к тем, кто пытался его остановить? Нет, я конечно догадываюсь, а в крайнем случае можно и в оригинале посмотреть. Уж там-то сказано понятно: joined in with him – присоединились к нему, к офицеру. Только что ж теперь, каждый раз в оригинале выяснять, что хотела сообщить нам переводчик?

И это всё были простейшие фразы, не сложные для понимания. Но ведь в тексте то и дело появляются так называемые манифы – воплощённые в реальности произведения сюрреализма. Вот где начинаются настоящие загадки. Отчасти созданные волей автора, отчасти привнесённые переводчиком.

Вот описание первого манифа:

«Тибо разглядел, что лишь одна женщина крутила педали. Другая оказалась торсом, который торчал из самого велосипеда, его подвижной носовой фигурой на месте руля. Она как будто вышла из-под штамповочного пресса. Ее руки были мучительно изогнуты назад, предплечья выглядели отростками коралла. Она тянула шею и таращила глаза».

Only one woman rode, Thibaut made out. The other was a torso, jutted from the bicycle itself, its moving prow, a figurehead where handlebars should be. She was extruded from the metal. She pushed her arms backward and they curled at the ends like coral. She stretched her neck and widened her eyes.

Не знаю, что помешало переводчику сказать: вытянула шею и выкатила глаза, чтобы не возникали лишние вопросы «Куда тянула?» и «На что таращила?» Не понимаю, зачем было прибавлять «как будто», если это и в самом деле была штампованная металлическая фигура. А вот то, что в оригинале ничего не сказано про мучительность – это точно. Это добавлено для красоты и экспрессии. Еще бы добавить, что предплечья не сами по себе напоминали кораллы, а загибались, как ветви коралла, и тогда было бы совсем похоже. Если не на сам рисунок Леоноры Каррингтон «Я любительница велосипедов» (упомянутый, слава богу, в книге, так что при желании можно посмотреть, как всё это выглядит на самом деле), то хотя бы на его описание в оригинале.

Названа в книге и ещё одна картина: «Чёрная добродетель» Роберта Себастьяна Матта, описание которой дано вот в этом фрагменте:

«За окнами ближайшего здания, вздымающегося над ними, открылась неспешная переменчивая вселенная, полная зародышевых пузырей и царапин. Трясина темных цветов, ярко выделяющихся на фоне более черной тьмы. Существа за стеклами трепетали. Они стучали по стеклу».

Behind the windows of the nearest building, overlooking them, a slowly shifting universe of fetal globs and scratches unfolded. A morass of dark colors, vivid on a blacker dark. The shapes rattled. They tapped the glass.

Только любой, кто видел эту картину, подтвердит, что никаких существ на ней нет. Есть только пузыри и царапины, как справедливо сказано и в оригинале, и в переводе. Но в оригинале употребляется слово shapes – формы, очертания. Сомневаюсь, что замена их на «существа» заметно помогло читателю понять, что же там происходит. Не уверен даже, что переводчик видела эту картину. Хотя, может, и видела, но это опять же не помогло внятно передать увиденное. Не в первый раз, и не в последний.

Вот ещё одно описание:

«Пирамидальный шпиль, отломанный наполовину, болтается на прежнем месте — там, где Йенский мост встречается с набережной Бранли, над аккуратными садами, но на полпути к земле металл заканчивается».

The tower’s steepling top half dangles where it has always been, where the Pont d’Iéna meets the Quai Branly, above ordered gardens, but halfway to the earth the metal ends.

Но ведь все же наверняка видели обложку книги, где, как я понимаю, именно эта картина и изображена. Только она почему-то мало похожа на описание, данное в переводе. Что за «отломанный наполовину шпиль»? Где он болтается? И опять же, что на этот раз означает слово «болтается»? И самое главное: долго ли ещё читателю придётся переводить на русский то, что по идее уже должно быть переведено?

Наверное, долго. Потому что дальше следует описание игральной карты:

«На карте стилизованное изображение бледной женщины. Она переходит сама в себя во вращательной симметрии. Желтые волосы превращаются в двух больших котов, которые ее обвивают».

On the card is a stylized pale woman. She stares twice in rotational symmetry. Her yellow hair becomes two big cats that swaddle her.

К счастью, эта карта прямо в книге и нарисована, потому что иначе я бы опять ничего не понял. Что за «вращательная симметрия» такая? Ну хорошо, пусть даже такой термин и существует, но наглядного представления он опять не даёт. Почему бы просто не сказать, что второе изображение женщины перевернуто вниз головой? Потому что в оригинале сказано иначе? Ну, не знаю, в других местах – как раз там, где не было особой нужды что-то менять, такие соображения переводчика не останавливали.

Можно было бы привести и другие примеры, но, по-моему, и так всё ясно. Причем не скажешь даже, что переводчик где-то ошиблась. Уверен, что она прекрасно знает английский язык, уж точно лучше, чем я. И наверняка правильно поняла каждую фразу в тексте. Но нельзя не отметить какое-то трагическое несоответствие между тем, что она хотела передать читателю, и тем, что в результате передала. Не знаю, в чём тут дело. Возможно, текст оказался слишком сложным. Или же, как это порой случается, в печать по ошибке отдали неправленый черновик. Какая-то причина должна быть. Хотя бы потому, что в другом переводе Наталии Осояну, также номинированном на премию, ничего похожего нет. Да, он тоже далёк от идеала, но о нём мы, вероятно, поговорим позже, а вот этот никак нельзя назвать удачным. Даже просто приемлемым нельзя назвать.

И в очередной раз приходится согласиться с решением экспертов, не включивших его в короткий список.

Если кто-то вдруг подзабыл – хотя как можно такое забыть? – в заголовок вынесена цитата из «Бриллиантовой руки», из того эпизода, где ругаются между собой два турецких контрабандиста. Хорошо, что наши переводчики – не контрабандисты, но использовать идиоматические выражения всё равно хочется. Второй год я чего-то жду от «Вавилонской рыбки», и второй раз дожидаюсь чего-то другого.

И ведь на этот раз повод для оптимизма вроде бы был. Думалось, вот сейчас придут настоящие мастера перевода и покажут, как нужно переводить. А там, глядишь, и другие осознают свои недостатки, поработают над собой, и к третьему сезону душа будет радоваться их переводам.

И вот мастера пришли…

Джеймс Блэйлок «Гомункул». Перевод Алана Кубатиева

Пикантность ситуации в том, что я сам же этот перевод и номинировал. А почему бы и нет? Отзывы о книге благоприятные, чарующий аромат стим-панка, приключения, юмор. Маститый, уважаемый переводчик. Да и сам текст я наскоро просмотрел – и перевод, и оригинал, хотя, как выяснилось, недостаточно внимательно. Признаю свою вину, но ведь там действительно было чем повосхищаться. Возьмём для примера первый же абзац:

«Косматые, как овечья шерсть, тучи выстроили арку над проливом Святого Георга, огромным луком выгнулись от залива Кардиган вокруг мыса Страмбл-Хед и портовых огней Милфорд-Хейвена, скрыли звездное небо по краям — над Суонси и Кардиффом. За Бристолем тучи редели и, расступаясь, спешили прочь по небесному тракту, который протянулся к укутанным в тени холмам Котсуолда и истокам Темзы, а оттуда на восток — к Оксфорду, Мейденхеду и Лондону… Но вот звезды замерцали, исчезая, а молодой полумесяц тускло блистал перед ними, словно раздутый ветром парус темного судна, скользящего средь небесных островов на волнах звездного отлива».

Above the St. George’s Channel clouds thick as shorn wool arched like a bent bow from Cardigan Bay round Strumble Head and Milford Haven, and hid the stars from Swansea and Cardiff. Beyond Bristol they grew scanty and scattered and were blown along a heavenly avenue that dropped down the sky toward the shadows of the Cotswold Hills and the rise of the River Thames, then away east toward Oxford and Maidenhead and London. Stars winked and vanished and the new moon slanted thin and silver below them, the billowed crescent sail of a dark ship, swept to windward of stellar islands on deep, sidereal tides.

Если посчитать количество географических названий, то их в этом фрагменте 12. И в переводе могло получиться просто унылое перечисление, но на самом деле читается как песня. Хотя, вроде бы, ничего особенного переводчик не делал – ничего не менял, не добавлял, только сохранил ритм, точно подобрал слова и правильно составил из них фразы. Но дело в том, что именно вот такая незаметность работы переводчика и есть признак его класса. И рискну предположить, что это наработанная лёгкость, а не внезапное озарение.

А вот, посмотрите, как ловко переводчик подхватывает авторскую язвительную иронию в этом фрагменте:

«Этот достойный джентльмен как раз пререкался с продавцом гироскопов и прочих старых диковин, пытаясь выведать у торговца, не известна ли тому судьба выкраденного из лавки древностей близ площади Сэвен-Дайлз хрустального яйца, при особом его положении в лучах солнца якобы служащего окном, сквозь каковое обладающий известной зоркостью наблюдатель получит возможность лицезреть изобилующий бабочками ландшафт на краю марсианского города из розового камня, что поднимается над широкими травяными лужайками и прихотливо изогнутыми безмятежными каналами».

He had been haggling with a seller of gyroscopes and abandoned shoes about the coster’s supposed knowledge of a crystal egg, spirited away from a curiosity shop near Seven Dials and rumored to be a window through which, if the egg were held just so in the sunlight, an observer with the right sort of eyesight could behold a butterfly-haunted landscape on the edges of a Martian city of pink stone, rising above a broad grassy lawn and winding placid canals.

И опять же он ничего здесь не добавляет, даже не сказал бы, что усиливает, а просто подчёркивает авторскую интонацию. Ничего не скажешь, мастер.

Вот если бы и вся книга была переведена так же!

Внимательный читатель наверняка заметил первый тревожный звоночек уже в приведённом выше отрывке. Никаких «старых диковин» в оригинале нет, там только abandoned shoes – брошенная или, может быть, потерянная обувь. С одной стороны, потерянной обуви действительно приписывают некие магические свойства, с другой, эту фразу можно понимать и так, что торговец продаёт всякое старьё. Трактовки возможны разные, но лучше их держать в уме, а не вставлять в чужой текст.

Возьмём другой пример:

«Горбун вспрыгнул на подножку и хлестнул испуганную лошадь; его экипаж рванулся вперед, отбросив тележку прохожего к каменному устою набережной и разметав тряпье по мостовой. Ошеломленный зрелищем старьевщик этого даже не заметил».

The hunchback leaped atop the seat, whipped his startled horse, and burst at a run past the stupefied ragpicker, knocking his barrow to bits against a stone abutment.

Здесь тоже есть расхождения. И если разметанное по мостовой тряпьё ещё можно как-то объяснить – что ещё могло быть в тележке у старьёвщика, то о том, что он этого даже не заметил, мы узнаём только со слов переводчика. Можно, конечно, предположить, что переводчик почувствовал тяжеловесность фразы и решил разбить её на две – вполне допустимый ход – и самым подходящим претендентом на отселение оказался старьёвщик. Вот только сказано о нём в оригинале до обидного мало, фраза получается куцая, и стало быть, её необходимо растянуть. Возможно. Но если убрать пассаж про тряпьё, которого в оригинале, напомню, не было, тогда ритм в переводе не сломается, и никакого разделения вообще не потребуется. Впрочем, не исключено и то, что я ищу логику там, где её нет – просто переводчику так захотелось. Но, на мой взгляд, это слабое оправдание.

Таких случаев переводческого своеволия в тексте достаточно. Допустим, вот здесь:

«В левой руке Кракен нес округлый котелок на складной ручке, плотно обернутый тряпками, словно индийским тюрбаном».

In Kraken’s left hand was an oval pot with a swing handle, the pot swaddled in a length of cloth, as if Kraken carried the head of a Hindu.

Вообще-то в оригинале сказано следующее: как будто Кракен нёс голову индуса. Ну вот захотелось автору пошутить – имеет полное право. Гораздо большее, чем право переводчика что-то менять в оригинале по своему усмотрению. Даже если шутка автора переводчику чем-то не приглянулась.

Даже выбор слов – казалось бы, конёк нашего номинанта, и тот порой его подводит. Настолько, что появляются ничем не обоснованные повторы:

«Долговязый, истрепанный годами проповедник, всем и каждому представлявшийся как Шилох — сын Божий, дрожа на ветру в своей истрепанной рясе, грелся, то и дело выкрикивая назидательные призывы».

A tall and age-ravaged missionary advertising himself as Shiloh, the Son of God, stood shivering in sackcloth and ashes, shouting admonitory phrases every few seconds as if it helped him keep warm.

А ведь достаточно было заменить рясу на рубище, и необходимость в повторении эпитета «истрёпанный» пропала бы. Да и призывы, если судить по контексту, скорее предостерегающие, чем назидательные.

И еще один пример, заставляющий в очередной раз вспомнить мифическое существо по имени редактор:

«Всего на несколько секунд, когда качавшаяся под тушей дирижабля реечная гондола оказалась высвечена бледным светом низкого месяца и его отсветами в облаках, тысячи лиц обратились к небу, и крик ужаса взмыл к небесам».

For a few brief seconds, as the cry went round and thousands of faces peered skyward, the slat-sided gondola that swayed beneath the blimp was illuminated against the dying moon and the glow it cast on the clouds.

Три однокоренных слова там, где в оригинале стояли всего лишь два синонима – это, конечно, перебор. Не буду даже заикаться о том, как решить проблему. Задача элементарная, но почему-то не решенная.

И еще один повтор:

«Для проповедника появление воздушного судна с чудовищным рулевым стало посланным свыше знамением, начертанными на стене загадочными письменами, даже более верной приметой приближения Судного дня, чем приближение какой-то кометы. Дела его незамедлительно пошли на лад, и круглая дюжина новообращенных простаков потеряли свои кровные к тому времени, как солнце удосужилось подняться на востоке».

For the missionary, the issuance of the blimp was an omen, the handwriting on the wall, an even surer sign of coming doom than would have been the appearance of a comet. Business picked up considerably, a round dozen converts having been reaped by the time the sun hoisted itself into the eastern sky.

Если бы повторялось слово «появление», это еще можно было бы признать стилистическим приёмом, отсутствующим в оригинале, но допустимым. А так получилось просто коряво.

Однако это не главная претензия к рассматриваемому фрагменту. Сомневаюсь, чтобы переводчик не понял, что подразумевал автор в обороте the handwriting on the wall. Совершенно конкретный эпизод Ветхого завета. Но в переводе эта конкретность потерялась, осталась только некая загадочная надпись. И если уж здесь требовался какой-то эпитет – допустим, для сохранения ритма, то можно было сказать зловещая надпись, или пророческая. Чтобы авторский образ не получился таким размазанным.

А ещё один образ переводчик здесь просто игнорировал. В оригинале было reaped – пожинать, собирать урожай. Не настолько сложно, чтобы не уловить символику. Но переводчику зачем-то понадобилось разжёвывать: потеряли свои кровные. Причём, далеко не факт, что речь здесь шла именно о деньгах, но даже если и так, почему бы не позволить читателю самому догадаться?

Образы вообще даются переводчикам с большим трудом, о чем я уже раньше говорил. Давайте рассмотрим ещё один пример, на этот раз с действительно сложным для понимания образом. Тем интересней будет с ним разбираться.

«Потертая ненастьями гондола скрипела на ветру, словно корпус корабля на неспешной волне, а ее зловещий рулевой, прикованный к деревянной раковине перевернутого «орлиного гнезда», совсем как морской волк, брошенный былыми товарищами на затерянной в море скале, незряче взирал вниз, на телеги рыбаков, на рыночных перекупщиков и на снующие тачки с корзинами, полными моллюсков и угрей».

The weathered gondola creaked in the wind like the hull of a ship tossing on slow swells, and its weird occupant, secured to the wooden shell of his strange swaying aerie like a barnacle to a wave-washed rock, stared sightlessly down on fishmongers’ carts and bummarees and creeping handbarrows filled with baskets of shellfish and eels.

Сразу скажу, что нас в этой длинной фразе волнует только трагическая история морского волка. Или, правильнее будет сказать, проблема с переводом слова barnacle. А многозначное слово – это и в самом деле проблема. Особенно, если на нём строится целый образ и никаких подсказок, помогающих выбрать нужное значение, в тексте нет. И таки да – среди значений слова barnacle есть и «старый моряк». Так что в принципе можно допустить, что речь идёт о нём. Но для того, чтобы вписать этого моряка в контекст, переводчику приходится рассказать нам целый приключенческий роман, вообще никак не отражённый в оригинале.

А теперь Алан Кайсанбекович, я вам один умный вещь скажу, только вы не обижайтесь. Если существует несколько вариантов трактовки образа, выбирать следует тот, который не требует дополнительных объяснений, а не тот, который больше нравится. Мне вот, например, больше нравится другое значение слова barnacle – «казарка». Самую малость, но все же подкрепленное имеющимся в оригинале словом aerie – «гнездо». Правда, так называется гнездо крупной хищной птицы, орлиное гнездо. Но почему бы и мне немного не пофантазировать? Хотя и здесь не получилось бы обойтись без объяснений: казарка, высиживающая птенцов. Поэтому предпочтительней всё же третье значение слова barnacle – «ракушка». Здесь уже объяснять ничего не нужно: зловещий рулевой, прикрепленный к деревянной раковине перевернутого «орлиного гнезда», совсем как ракушка к омываемой морскими волнами скале. Полагаю, что эта трактовка и есть единственно верная. Кстати, только сейчас заметил, что в оригинале подсказка всё-таки была: shell — раковина. Но и она не помогла.     

И второй ребус, тоже трудный для понимания, хотя здесь мы имеем дело не совсем с образом, а скорее… Впрочем, обо всём по порядку:

«Всякий, кто попытался бы всмотреться в это окошко, стоя в лавке капитана Пауэрса, был бы сражен видом птеродактиля с отталкивающей ухмылкой на скорбно опущенном каучуковом клюве. Позади доисторической птицы виднелось чье-то лицо, с очевидным неодобрением изучавшее сквозь окуляры распластанное на верстаке тельце обезьяны».

a window which, if seen from the interior of Captain Powers’ shop, would have betrayed the existence of what appeared to be a prehistoric bird sporting the ridiculous rubber beak of a leering pterodactyl. Beyond it a spectacled face, half frowning, examined a rubber ape with apparent dissatisfaction.

В этом фрагменте нас особенно интересует распластанное на верстаке тельце обезьянки. С самой обезьянкой все понятно – слово ape обычно так и переводится. То есть, не совсем так. Скорее, всё-таки большая обезъяна, но это уточнение сыграет свою роль чуть позже. А пока пусть будет обезьянка. Вот только о том, что она распластана на верстаке, в оригинале не сказано. Впрочем, верстак упоминается через пару абзацев, но в этом же эпизоде:

«Наконец, затворив оконную створку, мастер вернулся к своему верстаку с крошечным разобранным механизмом в глубочайшем недоумении».

Closing the casement, he turned to his bench and the disassembled shell of a tiny engine.

Но что-то мне подсказывает, что находился этот механизм не «в глубочайшем недоумении», а именно на верстаке. По крайней мере, не в руках у мастера, а других вариантов мне на ум не приходит. Следовательно, верстак был занят. Где же тогда была распластана обезьянка?

А рассмотренный перед этим эпизод позволяет нам задать ещё один смелый вопрос: а была ли обезьянка? Что о ней вообще говорится в оригинале? Только одно слово: rubber — каучуковый. Не богато. Но достаточно, чтобы предположить, что обезьянка не живая. Только где же она? Замечу, между делом, что в оригинале ещё дважды или трижды встречается слово ape, и каждый раз оно используется в переносном смысле.

А теперь ещё один умный мысль: если принять за аксиому то, что автор умеет писать связно, вменяемо, отсюда следует, что в тексте должно быть всё необходимое для его понимания. Нужно только внимательно посмотреть, найти какую-то зацепку. А она здесь есть. Слово rubber в этом абзаце уже встречается: rubber beak — каучуковый клюв той самой доисторической птицы. Скорее всего, тоже каучуковой. Как и обезьянка. Напрашивается вывод, что птица и обезьянка – это один и тот же предмет.

И проверить это можно только в словаре. Тот, правда, прямо ничего не подтверждает, но даёт массу оттенков слова ape. Например, «громила». А есть еще и глагол to ape – подражать, имитировать, кривляться. И похоже сочетание этих значений и будет ответом: громоздкая, неуклюжая пародия. Возможно, просто пугало.

Тоже, конечно, спорный вывод, но принцип неумножения сущностей ещё никто не отменил. Мы тоже не будем.

Только сделаем последний, обобщающий вывод: перевод получился довольно небрежным, авантюрным и не вполне достоверным. В результате эксперты, определяющие шорт-лист премии, при всём уважении к имени и заслугам переводчика, не сочли возможным включить его работу в короткий список. И на мой взгляд, совершенно справедливо.

Перед тем как начать разбор остальных номинантов прошлогодней «Вавилонской рыбки», позволю себе несколько общих слов. Конечно же, я накопал в каждом переводе по несколько недочётов, или даже явных ошибок. Разумеется, я на них укажу. Но, по большому счёту, важен не сам факт, что переводчик допустил ошибку. Ошибаются все: и авторы, и переводчики, и даже критики переводчиков. Важно – и в первую очередь, для самого переводчика – понять причину этих ошибок. Иногда, как мы ещё раз напомнили себе в ходе обсуждения предыдущих разборов, это бывает просто досадная случайность. Но часто, гораздо чаще, ошибки в переводе закономерны и вызваны ошибочным подходом к переводу. И я все больше убеждаюсь, что одной из главных причин является недостаток внимания к первоисточнику, недостаток уважения к нему.

Некоторым переводчикам, вероятно, скучно и обидно просто переводить то, что там написано. Кое-кто даже считает, что он вправе изменять, «улучшать» оригинал. Сомневаюсь, но допустим. Но даже если так, всё равно необходимо рассматривать каждое такое изменение как вынужденную меру, вызванную чрезвычайными обстоятельствами. И прежде чем что-то изменить, нужно тщательно проверить, не исказится ли при этом смысл фразы или целого фрагмента, не нарушатся ли внутренние логические связи, не появится ли там, в конце-то концов, совершенно не нужный комический оттенок.

А если такое вмешательство станет нормой, превратится в привычку, то рано или поздно это аукнется. Пусть даже не в этом тексте. Рано или поздно, исправляя то, КАК сказано у автора, переводчик начнёт изменять то, ЧТО сказано. А на это уже никто не имеет права, даже признанные корифеи перевода.

Ну а теперь переходим к разбору. Рассмотрены будут семь переводов. У Ольги Кидвати в шорт-лист попали сразу две книги, так что разберем написанную более известным автором и, следовательно (согласно не обсуждаемым всуе правилам премии), имеющую больше шансов на победу. А у Елены Фельдман в короткий список вошёл роман того же автора, за перевод которого она уже получила приз читательских симпатий. Тем более не вижу смысла повторяться.

И раз уж так вышло, начнём вот с этого:

Ричард Морган «Черный человек». Перевод Ольги Кидвати

Не самый простой для перевода текст. Хотя бы из-за обилия фантастически-технических и прочих терминов. И то, как ловко переводчик жонглирует непонятными словами – это, наверное, плюс. Хотя, к примеру, профессия бухгалтер-биотехнолог вызывает улыбку не только у перуанских солдат, но и у меня грешного. Не говоря уже о возникающих в связи с этим вопросах: откуда они вообще могут знать, как должен выглядеть бухгалтер-биотехнолог, и чем внешний вид бухгалтера-биотехнолога отличается от вида просто бухгалтера, или просто биотехнолога? Ну да ладно, проехали. Всё равно более внятного перевода для термина biotech accountant я предложить не могу.

Но уж там, где можно обойтись без хитроумных терминов, было бы лучше заменить их на что-нибудь привычное. Например, здесь:  

«Боковым зрением видит складные паучьи лапки автохирурга, а каталка тем временем фиксируется в слотах на смотровой площадке».

The autosurgeon’s folded arachnoid arms wheel past in one quadrant of her vision as the gurney slots into position on the examination rack.

Почему бы вместо «слоты» не сказать «пазы» или «гнезда»? Да и говорится в этой фразе немного о другом: лапы автохирурга вкатываются в поле зрения героини, когда каталка встает в пазы смотрового стола. Сами вкатываются, а не героиня их ловит боковым зрением. И смотрового стола, а не площадки. На смотровой площадке собираются другие люди и с другими целями.   

А если посмотреть на вот эту фразу:

«Органические функции замедлены до предела, так что болезни, в случае чего, особо не развернуться».

Organic functions slow to a chilled crawl, and so does anything hostile that you might be carrying.

то нетрудно убедиться, что во второй её части переводчик вообще не угадала ни одного слова. На самом деле там сказано приблизительно следующее: и так же будет с любой угрозой, какую вы можете в себе нести. То есть, общий смысл не пострадал, но зачем понадобился этот пересказ своими словами?

Но смысл обязательно когда-нибудь пострадает, если и дальше так небрежно обращаться с оригиналом. Возьмем вот эту фразу:

«В любом случае они были жизнестойкими и молодыми, из тех молодых, кто пока не слишком повидал западный мир и невинно радуется своему положению, которое дается тяжелыми физическими тренировками, и дешевому авторитету от формы цвета хаки».

And anyway, they were tough and young, a sort of young you didn’t see so much in the Western world anymore, innocently pleased with their hard-drilled physical competence and cheap khaki prestige.

Увы, опять ошибочка вышла. На самом деле они были из тех молодых, каких уже редко увидишь в западном мире. Да и радуются они не своему положению, а физическим возможностям.

Если отбросить вторую претензию к фразе, то все беды начались с того, что переводчик просто не заметила слова you. Но почему она его не заметила? Может, как раз потому, что привыкла вольно обращаться с оригиналом? А может, просто по невнимательности. Как в следующем примере:

«Крыша находилась на высоте второго этажа, и под пластиковыми стропилами не было ничего, кроме свободного пространства, поглощавшего музыку».

The bloodbeat was louder once he got in, but not unbearable. The roof tented at second-story height, nothing but space between the plastic rafters, and the music got sucked up there.

Здесь уже не обязательно хорошо знать английский, не обязательно знать, что они там у себя странно считают этажи, достаточно просто представить картину: громкую музыку в зале какого-то заведения приглушает свободное пространство под потолком, который находится на уровне… второго этажа. Что-то не сходится, верно? А дальше остается только перечитать и определить, что именно.

Впрочем, этот перевод вряд ли перечитывал и редактор. Иначе откуда в нем могло появиться такое:

«Солнечный свет проникал в помещение сквозь двери и жалюзи. Он ярко освещал несколько плиток пола у входа, но не проникал вглубь».

Sunlight fell in through the doorway and shutters. It made hard bars and blocks on the floor but didn’t reach far.

И дело не в том, что здесь повтор, а в том, что этот повтор создает логическое противоречие: свет проникал, но он не проникал. Вот, скажите мне, пожалуйста, если не такими вещами, то чем вообще должен заниматься литературный редактор? Разговор, конечно, сегодня не о них, но все-таки…

Что же касается самого перевода, то нет, не кандидат на премию. Не хуже большинства остальных, но и не намного лучше.

Следующим у нас будет

Джесс Буллингтон «Печальная история братьев Гроссбарт». Перевод Ефрема Лихтенштейна

В тексте мне, к счастью, не встретились толстовские периоды на полстраницы, с которыми я, помнится, мучился у Буллингтона в ипостаси Маршалла. И чрезмерного смакования крови, кишек и дерьма, как обещали отзывы, я тоже не обнаружил. Наверное, не дочитал. Нормальный текст, с легкой, не режущей глаз (за что, наверное, нужно сказать спасибо и переводчику) стилизацией под условное средневековье и скрытой где-то между строк иронией.

Возможно, именно иронией и объясняется вот такой оксюморон:  

«Дождь прекратился, когда Гроссбарты неторопливо пустились в бега».

the rain had stopped as the Brothers casually made their escape.

«Неторопливо пустились в бега» – изрядно сказано. А может, никакого оксюморона здесь и нет, а есть только пердюмонокль? Может быть, переводчику просто стоило поискать какое-то другое значение слова casually. Например, «незапланированно», «по воле случая» и т.п. Тогда бы никакого противоречия уже точно не было. А ещё может статься, что переводчик просто не обращает внимания на такие плохо сочетающиеся сочетания. Потому что чуть раньше встречается вот такая фраза:

«Генрих расплылся в безумной ухмылке, думая о том, как завтра поутру весь город сплотится вокруг его утраты, выследит этих псов и вздернет на виселице».

Heinrich broke into a maniacal grin, thinking of how on the morrow the town would rally around his loss, track these dogs down, and hang them from the gibbet.

«Расплылся» – это всё-таки некая положительная эмоция. В довольной, радостной, счастливой улыбке. Но в нашем случае радоваться герою особо не из-за чего. Тут больше бы подошли такие глаголы как «ощерился», «оскалился», «осклабился». Но переводчик на такие мелочи внимания не обращает. И даже не на такие. Как, например, здесь:

«Голова у него закружилась, а затем Генрих почувствовал, как его вяжут, будто непослушное чучело»

The farmer’s head swam as he felt himself trussed up like a rebellious sow

Простите, что? Оксюмороны ещё не закончились? Какое чучело? И зачем его вязать? Откуда оно вообще взялось? Не знаю, что имел в виду переводчик, но у автора здесь волне понятный, традиционный образ: как брыкающуюся, упирающуюся свинью. Причём, образ хорош ещё и своей недосказанностью – всем и так ясно, что дальше сделают с этой свиньёй. Примерно то же, что сделал с этим образом переводчик. А редактор, видимо, ему помогал. Вдвоём сподручней.

И напоследок ещё одна фраза, которая могла бы кого-то из них насторожить:

«Манфрид бросил несколько углей из очага в солому на кровати, и крики девочек слились, когда всю постель охватил огонь».

Manfried had shifted some of the coals onto the straw bed, the cries of the little girls amplifying as the whole cot ignited.

Странно, вроде бы раньше было сказано, что крестьянин зажиточный. Что ж он тогда любимых дочерей на соломе спать заставляет? Такой скупердяй? Хотя, что мы с вами знаем об условном средневековье? Может, у них так принято. А может… Вот почему-то я задаю себе этот вопрос, а переводчик – нет. А взял бы да и заглянул в словарь. И увидел бы, что straw bed – это соломенный тюфяк. И опять никаких загадок, никаких противоречий. Скучно. Но я бы лучше поскучал.

А пока приходится признать, что и этот перевод – тоже не кандидат. Еще больше не кандидат.

Джеральд Бром «Крампус, Повелитель Йоля». Перевод Екатерины Ильиной

Очень жалостливый текст. Во всяком случае, в начале. Это, наверное, его главная отличительная черта. Безжалостно жалостливый. Бьёт и бьёт. Герой уж такой нищеброд, что не может купить дочке куклу на день рождения. Потому что осталась у него только машина и гитара. Вот он и страдает. А потом достаёт из бардачка машины короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра (в исправном состоянии) и пытается самоубиться. Но не может. Потому что неудачник и нищеброд. Я специально посмотрел объявления о продажах Colt Detective Special – от 700 до 4500 долларов. Да, на куклу не хватит.

Кстати, о машине. Описывая ее, переводчик упорно повторяет слово кузов. Нет, строго говоря, всё, что не двигатель и не рама – это кузов, однако есть нюансы:

«У него в кузове даже лежала скатка с одеялом»

He kept a bedroll in the camper

Вообще-то camper – это жилой автофугон, дом на колесах, дом-автоприцеп. То есть, жить в нём можно, хотя и не всем нравится. А bedroll… да, формально – это скатка, но в быту так всё чаще называют спальные мешки. Но скатка – это же атрибут неприкаянного бродяги, а спальный мешок – волне благополучного туриста. В портрет сироты скатка вписывается лучше. Впрочем, как раз здесь никаких претензий к переводчику нет, здесь она старательно подыгрывает автору и в чём-то даже молодец.

Но не во всём.

Возьмём вот эту фразу.

«Милли была владелицей Кингз-Касла, и, смотрите-ка, она опять выставила свой пластиковый вертеп между подъездной дорожкой и помойкой».

Millie owned the King’s Kastle and once again she’d set up her plastic nativity scene between her drive and the garbage bin.

Не будем обсуждать разные ли вещи помойка и помойный бак. Меня здесь больше интересует оборот «смотрите-ка». Смотрим, и видим, что никакого «смотрите-ка» в оригинале не было. Это, конечно, вкусовщина, но не люблю я такой ничем не спровоцированный и ничего не дающий оживляж.

Ну, хорошо, смотрим дальше:

«Иосиф упал, внутри у Марии не горела лампочка, но малютка Иисус сиял изнутри во все двести вольт (по догадке Джесса), имея при этом довольно радиоактивный вид».

Joseph had fallen over and Mary’s bulb was out, but the little baby Jesus glowed from within with what Jesse guessed to be a two-hundred-watt bulb, making the infant seem radioactive.

Смотрим не на лампочку, о мощности которой герой почему-то гадает, хотя, если уж его вообще интересует, сколько там ватт, то он должен определять это на глаз. Нет, мы смотрим на однокоренные слова, которых в оригинале опять же не было, и без которых в переводе тоже волне можно было бы обойтись. Как и вот в этом случае:

«А человек, который проводит Рождество в одиночестве, в этом мире один, как перст, это каждому ясно».

and a man who spends Christmas by himself was indeed a man alone in the world.

И так-то не слишком оригинальная мысль, но в переводе доведена, при непосредственной помощи однокоренных слов, до вершин банальности.

А вот еще миленькая фраза:

«Ему не хотелось опять сидеть на жеваном, старом в полосочку, матрасе и пялиться в обшитую дешевыми деревянными панелями стенку».

Didn’t want to sit on his lumpy, blue-tick mattress and stare at the cheap wood paneling.

Матрасы обычно и в самом деле бывают в полосочку, это переводчик верно подметила. Только в оригинале говорится о том, что он был из голубого тика. Кто не знал (как, например, я), это ткань такая.

Но если честно, это всё были мелкие придирки, которые мог бы исправить… чуть не сказал «редактор», но редактор – это мифическое существо, поэтому лучше исправлять самостоятельно. Хотя кто-нибудь всё равно должен был на эти недочёты указать. Или хотя бы на этот:

«Джесс проверил барабан, убедился, что в каждом гнезде сидит по пуле»

He checked the cylinder, making sure there was a bullet seated in the chamber,

Хорошо, я не буду спрашивать, где переводчик увидела each, то есть «каждый», или где она высмотрела буковку s в конце слова bullet. Мне просто интересно, зачем герою все пули, если он собирался застрелиться только один раз и долго рассуждал, как это правильно сделать, чтобы случайно не выжить. Что-то такое предполагал? Или он у нас серийный самоубийца?

Не знаю, может быть, мне настолько не понравилась сама книга, что я стал придираться и к переводу, но и одного последнего примера достаточно, чтобы сказать, что и это, увы, тоже не претендент.

Наверное, сильнее, чем эта, мне не понравилась только следующая книга:

Ева Ибботсон «Агентство “Фантом в каждый дом”». Перевод Надежды Сечкиной

Возможно, это какой-то чрезвычайно тонкий английский юмор, или сатира на английского обывателя, но лично я не нахожу ничего весёлого в истории, начинающейся с того, что во время Второй мировой в дом героев попала бомба, и они превратились в привидения. Причём рассказана эта история простейшим, почти детским языком, хотя вряд ли рассчитана на детей. И поначалу даже трудно представить, что в таком простеньком тексте можно что-то перевести не так. Но можно.

Возьмём вот эту фразу:

«Собираясь в убежище, Бабуля, как всегда, надела свою лучшую шляпку, которую украшала закреплённая двойным узлом гроздь вишен».

Grandma always wore her best hat to the shelter, the one with the bunch of cherries trimmed with lover’s knots.

Вот удивительно мне, как это можно не заметить, или заметить, но не отреагировать. Да, технически lover’s knots – это разновидность двойного узла, но неужели само название ничего переводчику не сказало: узел любви. Это давно уже не узел, а символ – цветные шнурочки, повязываемые где ни попадя. И в данном случае trimmed with следует, скорее, понимать как «украшенный», чем как-либо иначе. То есть, именно этот узел украшает шляпку сварливой Бабули. Красивая деталь, напрочь вычеркнутая из перевода.    

Следующий пример:

«На голове у её мужа была металлическая каска, к которой он прицепил ветки с листьями, маскируясь под зелёный куст. Выше пояса мистер Уилкинсон выглядел как солдат, однако нижняя часть наряда выдавала в нём дантиста».

The top half of her husband was dressed like a soldier in a tin hat which he had draped with leaves so as to make him look like a bush, but the bottom half was dressed like a dentist.

Разумеется, это шутка, но всё равно не могу не спросить (вдруг я чего-то не знаю): как нижняя часть костюма может выдать в человеке дантиста? Да, в оригинале сказано почти то же: в верхней части он был одет как солдат, а в нижней – как дантист. Но разница есть.

Третий фрагмент получился большим, но иначе не понять, в чём проблема:

«Как-то раз во время утренней воздушной прогулки над окрестными полями Уилкинсоны заметили внизу что-то белое. Светлый комочек лежал в траве, скрытый зарослями кустарника.

– Поглядите, кажется, там призрак овечки! – воскликнула миссис Уилкинсон.

Опустившись на землю, они увидели, что белый комочек – призрак не овечки, а маленькой девочки».

They were out for an early morning glide in the fields near their house when they saw a white shape lying in the grass, under the shelter of a hedge.

‘Goodness, do you think it’s a passed-on sheep?’ asked Mrs Wilkinson.

But when they got closer they saw that it was not the ghost of a sheep that lay there. It was the ghost of a little girl.

И снова не удержусь от вопроса: в каком месте сказано, что это была воздушная прогулка? Конечно же, glide можно перевести как «парение», и таки да, судя по мультфильмам, призраки могут летать, но тогда следовало бы добавить above, или up, или, может быть, atop, но в оригинале сказано in the fields – в полях. То есть они не парили, а просто скользили над поверхностью и, соответственно, приблизились, а не опустились. Но в голове у переводчика возникла другая картина, и никакие детали оригинала не помешали ей перекочевать в перевод.

И разумеется, такая самодеятельность тоже вряд ли заслуживает поощрения призами. Не претендент.

Николас Имс «Короли жути». Перевод Александры Питчер.

Старое доброе фэнтези. Незамысловатое, но с фишечкой, позаимствованной, похоже, у Буллингтона-Маршалла, когда герои былых времен, подозрительно напоминающие постаревших рок-звёзд, черед пару десятков лет возвращаются в большую игру. Есть в этом сюжетном ходе один неприятный момент: когда бойцы начинают вспоминать минувшие дни, а переводчик не в курсе, о чём вообще речь, да и подсмотреть негде, но переводить как-то надо. А подробности этих восстановленных по обрывочным фразам событий могут всплыть страниц через сто, или вообще в следующем томе, когда ничего уже невозможно исправить. Но это еще когда будет. А то, что я прочитал, в целом переведено живенько, задорно. Даже чересчур.

Вопросы к переводчику начинаются прямо с первой же фразы:

«Если смотреть только на тень, можно было подумать, что Клэй Купер – настоящий громила. Да он и был покрупнее многих:»

You’d have guessed from the size of his shadow that Clay Cooper was a bigger man than he was. He was certainly bigger than most,

Вроде бы ничего страшного. Просто произвольно смещены акценты фразы. В оригинале по тени можно было решить, что Клэй больше, чем он есть на самом деле. А он и так был покрупней многих. То есть, он и так-то был громилой, а тень как бы намекала на то, что он, в каком-то смысле, покрупней других громил. Опять намёк на некие давно произошедшие события. Но это сейчас не важно. Важно, что переводчик сразу начинает перекраивать текст под себя, строить фразы так, как ей удобней.

Хотя нет, я тороплюсь с выводами. Может, это всё-таки случайность. Подождём, что будет дальше. Дальше наступает во втором абзаце:

«обменивался кивками и скупыми улыбками с такими же трудягами, что торопились попасть домой засветло».

sharing smiles and nods with those hustling home before dark.

Здесь откуда-то появляется слово «трудяги», которого я в упор не вижу в первоисточнике. Мы этого пока не знаем, но вообще-то Клэй служит в городской страже, так что назвать его трудягой можно только в шутку. А это значит, что переводчик уже начинает шутить за автора. Тенденция, однако. Но мы всё ещё ждём. И читаем следующее предложение:

«Под зеленым плащом стражника скрывалась потертая кожанка, а на перевязи висел старый меч в обшарпанных ножнах».

He wore a Watchmen`s green tabard over a shabby leather jerkin, and a weathered sword in a rough old scabbard on his hip

Хорошо, конечно, что не косуха, жаль только что на перевязи висел не маузер. На самом деле jerkin – это колет, или, по-простому, жилет без рукавов, кожаная безрукавка. Но кожанка красивей, и кому какое дело, что это слово не вписывается в окружающий мир. Я переводчик, я так вижу.

И это уже закономерность. Чистейший пример того, о чём я говорил во вступительной речи. Когда оригинал – не догма, а сырьё для собственного творчества переводчика, рано или поздно он (она) договорится до интересных вещей. И чтобы закрепить этот вывод, потерпим до второй страницы. И встретим так вот такой фрагмент:

«Жуткая орда наголову разбила двадцатитысячное войско Кастийской республики, подкрепленное несколькими сотнями наемных банд. Уцелевшие бойцы отступили к городу Кастия, где попали в осаду и теперь страдали от голода и хворей, а враги пировали среди трупов на подступах к крепостным стенам».

A Republic army of twenty thousand, bolstered by several hundred mercenary bands, had been slaughtered by a Heartwyld Horde. Those few who’d survived had retreated to the city of Castia and were now under siege, forced to endure sickness and starvation while the enemy gorged themselves on the dead outside their walls.

Пока ещё непонятно, что здесь не так, просто невольно приходит в голову, что пировать среди трупов во время долгой осады – не самая лучшая идея. Так ведь можно и от хворей пострадать. На всякий случай заглядываем в словарь и видим, что gorge oneself on something – это объедаться чем-то. А этим чем-то могут быть по контексту только трупы. Вот оно, оказывается, как! Трупами они объедаются, потому что это Жуткая орда, пришедшая из Пущедичья, где водится много диких… ну, в общем, каннибалов. То есть, в каком-то смысле, они действительно пируют, но не СРЕДИ трупов. Кому как, а мне разница кажется принципиальной.

Думаю, сказано достаточно. Опять не претендент.

А мы переходим к следующему номинанту:

Мэтт Рафф «Злые обезьяны». Перевод Марии Акимовой

Не то, чтобы очень сложный текст, но, по меньшей мере, необычный, почти целиком построенный на диалоге двух персонажей, или на иллюзии диалога, поскольку в этой книге всё иллюзия. И надо признать, что разговаривают персонажи вполне по-человечески, в чём, несомненно, есть заслуга и переводчика. Но, как вы уже, наверное, догадываетесь, заслугами дело не ограничивается.

И опять неприятности начинаются с первой же фразы:

«Такую комнату мог бы вообразить драматург, утративший вдохновение: белые стены, белый потолок, белый пол».

It’s a room an uninspired playwright might conjure while staring at a blank page: White walls. White ceiling. White floor.

Половина смысла улетела в трубу, ибо в пропущенной переводчиком по непонятной причине части фразы объяснялось, почему лишенный воображения сценарист мог придумать именно такую белую комнату – да потому что он смотрел на чистый лист бумаги. Это важно, чёрт возьми! Даже если переводчик имеет право что-то пропустить, то не такие значимые моменты.

Довольно скоро появляется следующий пропуск:

«— У меня сейчас нет никаких дел.

— Нет, в смысле, история на самом деле длинная. За утро я, наверное, смогла бы дать вам пролог, а чтобы добраться до конца, понадобится несколько дней».

“I don’t have anywhere else I have to be this morning.”

No, I mean it’s a long story. This morning I could maybe give you the prologue; to get through the whole thing would take days.”

И опять пропущенный фрагмент был важен, потому что связывал реплики персонажей. Один говорит: мне не нужно никуда больше идти сегодня утром. А другая отвечает: сегодня утром я смогу вам рассказать только пролог истории. Может быть, здесь смысл и не пострадал, но всё равно возникает вопрос: а зачем было это пропускать?

Кроме таких необъяснимых пропусков, встречаются в переводе и фактические ошибки. Здесь, например:

«Лас-Вегас, тюрьма Кларк Каунти. Крыло для психов».

“Las Vegas, Clark County Detention Center. The nut wing.”

Мне, право, неловко, но вообще-то здесь сказано: Центр предварительного заключения округа Кларк. На развитие сюжета этот факт не влияет, но вижу причин переводить неправильно.

Или вот здесь:

«Что он и делал – пас котов – в тот день, когда нашу марихуановую грядку разорили».

That’s what he was doing, herding cats, the day our marijuana patch got raided.

Да никто её не разорял, просто устроили возле нее засаду. Это, конечно, громко сказано. Просто полицейский дождался, когда героиня придёт на свою делянку. Но разорили грядку, видимо, уже потом, на законных основаниях. Хотя, возможно, и в тот же день.

И ещё два примера, которые по отдельности вряд ли бросились бы в глаза, но в обоих переводчик использовала одно и то же слово «отпустить», и оба раза – не совсем по делу:

Первый:

«В другой раз меня поймали на краже в музыкальном магазине, а когда отпустили, библиотека, в которой я оставила Фила, уже закрывалась».

Then this other time, I got caught shoplifting at a record store, and by the time I talked my way out of it, the library where I’d left Phil was closing.

Второй:

«но он все еще считал, что мне нужно преподать урок, так что если бы мать слегка меня потрепала, он бы ее отпустил».

but he still needed me to learn a lesson, so if my mother had just smacked me around a little he would have let it go.

Вроде бы всё и правильно, но в первом случае героиня говорит, что это она сама как-то выкрутилась, грубо говоря, отболталась. А во втором, полицейский просто оставил бы все как есть, не стал бы вмешиваться. То есть, оба раза переводчик слегка упрощает ситуацию. А это уже опять тенденция.

Мне бы очень хотелось сказать, что этот перевод заслуживает премии, потому что переводчик – мой большой друг. Но нет, тоже не претендент.

И последний номинант:

Ханья Янагихара «Люди среди деревьев» Перевод Виктора Сонькина.

Размеренный, немного отстранённый, лишённый сильных эмоций текст. Справиться с его переводом не так уж и трудно. Однако и здесь без шероховатостей не обошлось.

Первый фрагмент:

«в 1968 году он усыновил первого ребенка из числа 43 уроженцев этой страны».

and in 1968 he adopted the first of what were to be 43 children from the country

Конечно, в нынешних газетных и теленовостях можно услышать и не такое, и даже оригинал звучит слегка коряво, но всё-таки желательно было сказать по-русски. Честно говоря, я и сам не сразу сформулировал более или менее удобоваримый вариант, зациклившись на глаголе «усыновить» и его производных. Но можно было, к примеру, сказать так: он усыновил первого из 43 своих приёмных детей, уроженцев этой страны. По крайней мере, тогда бы никто не подумал, что в этой стране всего 43 уроженца.

Идем дальше:

«и я, разумеется, рассчитываю, что ему будет предоставлена терапия и помощь, в которой он нуждается».

and I fervently hope that he will be able to get the treatment and help he needs.

Вообще-то в оригинале сказано: искренне надеюсь. Другая интонация, другой смысл.

Следующая фраза:

«но его труды уже перевернули медицинское сообщество»

but already his work had revolutionized the medical community

Сожалею, но перевернуть можно представления, взгляды. А сообщество можно всколыхнуть или взбудоражить. В русском языке так, независимо от того, что сказано в первоисточнике.

Следующее высказывание:

«Но когда такой ритм внезапно ломается, это не просто настораживает – это выбивает из колеи».

But when such a rhythm is suddenly interrupted, it is worse than unsettling, it is unmooring.

Мне представляется, что именно unsettling правильнее было бы перевести как «выбивает из колеи», а слово unmooring должно обозначать еще более сильное воздействие. Допустим, лишает якоря, или, если не углубляться в морскую тематику, лишает опоры. Хотя смысл, конечно, сильно не изменится.

А вот здесь изменится:

«В этот момент я осознал всю глубину людского вероломства и лицемерия».

I was reminded then of how disloyal and duplicitous most people are.

Ну ведь нет же, не осознал и не в этот момент! Это всего лишь напомнило ему о том, как ненадежны и двуличны, в большинстве своем, люди. В очередной раз не понимаю, зачем было изменять авторский текст и в вставлять в него, уж извините, пафосную штампованую банальщину.

В целом же можно сказать, что этот перевод выполнен аккуратнее других, но всё же не настолько, чтобы с чистой совестью заявить, что жюри вручило премию не тому, кому следовало. Не вижу среди рассмотренных ни одного перевода, который был бы заметно лучше работы Владимира Беленковича, возможно, излишне сурово мной раскритикованной. Хотя ни от одного своего слова я не откажусь (кроме уже исправленных). Все представленные переводы требуют серьёзной доработки, если вообще не переработки. Вот что действительно грустно.