«Никогда не думал, что регулярный приём пищи есть условие для возникновения гомосексуализма».

Это косяк переводчика. Ничего похожего Нивен не писал. Там речь идет о неофициальной иерархии в закрытых группах. То есть, если дословно, очередность приёма пищи, а вовсе не регулярность.

Как второй переводчик этой, с позволения сказать, хронологии полностью поддерживаю первого. По понятным причинам я не мог первым начать этот разговор, но теперь отмалчиваться не собираюсь. Вот текст письма, которое я выслал в издательство вместе с переводом:

«Частное мнение переводчика

Автор вступительной статьи и примечаний ошибочно отождествляет легендарную Прародину и Золотую империю из «Татуированного человека» с Канопусом (то есть Трооном) и Средне-Галактической империей из «Звездных королей». Строго говоря, даже сама привязка повести к циклу «Звездные короли» довольно сомнительна.

Единственное сходство, дающее хоть какие-то основание для подобных выводов: загадочная сила, охраняющая – как в одном, так и в другом произведении – вход в хранилище и действующая при этом избирательно. Но это именно сходство и не более того.

Во-первых, хранилище Разрушителя находилось глубоко под землей, и в него нельзя было попасть прямо из Звездного зала (за который автор предисловия, вероятно, принял Зал солнц).

Во-вторых, Волна, охраняющая Разрушитель, не уничтожала злоумышленника бесследно, а оставляла сморщенный почерневший труп.

В-третьих, реагировала она не на некий узор, который в принципе можно нанести любому человеку, а на биотоки прямых потомков первого императора.

Так что здесь можно говорить скорее о повторении Гамильтоном удачного хода, чем об одном и том же устройстве.

Что касается Канопуса, то он не может быть легендарной Прародиной уже хотя бы потому, что это название прекрасно известно героям «Татуированного человека». Именно Канопус называет Док Брюэр в качестве пункта назначения, когда получает разрешение на взлет с Сириуса-5. И судя по тому, что разрешение ему дают, администрации космопорта эта звезда тоже известна.

Совершенно непонятно, кроме того, откуда вообще могла бы взяться легенда о том, что расселение человечества началось именно с Канопуса, поскольку в «Звездных королях» прямо сказано, что оно началось с Земли, а Земля хорошо известна героям «Татуированного человека». Джо Чаттена в ордере на арест называют уроженцем Солнца-3, то есть Земли, он говорит на земном английском языке, помнит про древние земные империи и даже про Атлантиду, но почему-то не знает, что именно жители его родной планеты когда-то колонизировали всю Галактику. Он вспоминает лишь о неких первых переселенцах с Земли к другим звездам, которые обнаружили, что в космосе доминируют гуманоидные расы.

Приходится еще раз подчеркнуть, что Галактика «Татуированного человека» чем-то напоминает Галактику «Звездных королей», но не тождественна ей. Да и принцип перемещения со сверхсветовой скоростью здесь, похоже, иной. Во всяком случае, нигде в «Звездных королях» не упоминается турбулентность пространства.

Если же все-таки попытаться привязать эту повесть к циклу «Звездные короли», не обращая внимания на некоторые несоответствия (вроде ржавеющих древних звездолетов, которые люди потом научились реставрировать), то придётся отнести Золотую империю в доисторическую эпоху. А события самой повести в таком случае должны происходить в Эру межзвездного расселения, поскольку система обозначения планет: Сириус-5, Алголь-1, Солнце-3, совпадает с той, что принята в «Звездном охотнике», но в других произведениях цикла ничего похожего уже не наблюдается. Однако о звездных королевствах или даже Терранской империи в «Татуированном человеке» ни слова не говорится, и следовательно, дело происходит в более раннюю эпоху.

Впрочем, даже если так, все равно громкие заявления о продлении истории Галактики «Звездных королей» еще на сто тысяч лет вперед остаются целиком и полностью на совести автора предисловия».

Что помешало издательству выразить своё несогласие с автором хронологии — хотя бы в виде короткой приписки внизу — выше моего понимания.

Видимо, никто так и не заметит ничего странного в этом рассказе. Придётся высказаться самому.

Одушевление предметов — волне законный и даже традиционный приём. Проблема в том, что здесь волею автора произошло двойное одушевление. И оно порой сбивает с толку.

Рассказчик, он же «миротворец» совершенно чётко даёт понять, что он и поселивший в нём дух индейского вождя — разные сущности. Хотя бы вот этой фразой: «и дух Ревущего Быка покинул меня.

Тем не менее, активно действовать «миротворец» начинает только после того, как в нём поселился этот дух. Иначе Дакота не удивился бы так, услышав его голос. Иначе Дакоту не считали бы никчёмным оборванцем. Но вот что интересно — судя по словам рассказчика, действует он везде сам, без какого-либо внешнего побуждения: «я сказал», «я решил»,«я смолчал». При этом «миротворец» иногда начинает рассуждать как истинный индеец: «Воин никогда не отказывается, если его избирают вождем», а в следующий момент вдруг начинает сыпать мудрёными словечками вроде «аргументация», «компенсировать». Я уж не говорю о том, что он замечает, как партнер по карточной игре передёрнул. Зато он не замечает в себе ничего странного: с чего бы он вдруг стал таким деятельным и разговорчивым? Или откуда в нём взялись эти индейские понятия о чести?

Можно возразить, что он и не должен ни о чём таком задумываться, не кольтово это дело — размышления о самом себе. И я бы согласился, если бы он сам вдруг не ляпнул: «Думать в абстрактных категориях я не умел». Ага, щаз. Тот, кто не умеет думать в абстрактных категориях, даже не подозревает о том, что он этого не умеет. И даже слов таких не знает. И откровенно говоря, что-то я сомневаюсь, что это мысли самого «миротворца». Нет там на самом деле никакого духа пистолета и никакого духа индейского вождя. Один только дух автора.

Собственно, ничего плохого в этом нет. Так обычно и бывает. Даже не так — по-другому и быть не может. Плохо лишь то, что это слишком бросается в глаза.

В названии рассказа подробно указано, в какую эпоху и страну поместил автор всем известную Золушку. И как раз потому, что её историю все прекрасно помнят, автор решился на смелый эксперимент, разорвав последовательность изложения, убрав из текста ключевой эпизод , повторяющий фабулу сказки Перро, предоставляя читателю возможность самостоятельно сопоставить факты и сделать выводы. Получилось весьма эффектно, вот только жаль, что разрыв оказался слишком велик, чтобы полностью реконструировать весь ход событий.

C какого-то момента вдруг начинаешь понимать, что вся эта захватывающая, практически детективная история, со всем её динамизмом, психологизмом и красочными описаниями, почему-то и в подмётки не годится якобы простым и бесхитростным письмам Эвиты. Почему-то именно в них чувствуется настоящая жизнь, настоящая любовь, настоящая боль. И даже некоторая фрагментарность, недосказанность идёт им на пользу, позволяет читателям не отгадывать заданные автором загадки, а самостоятельно восстанавливать ход событий, о которых самой героине тяжело вспоминать. И естественно, сопереживать ей. А в основной сюжетной линии — в лучшем случае игра, имитация страстей, юношеское выдумывание высоких чувств. В письмах просматривается неординарность авторского таланта, а в главном сюжете — всего лишь профессионализм, старательное подражание пусть и лучшим, но всё-таки накатанным образцам жанра. В одном случае — действительно трагичная история, а в другом — постановка, реалити-шоу, поддельный тезеллитовый дракончик.

И даже смерть Марисабель — такой же постановочный номер, как и всё прочее, рассчитанный на то, чтобы выбить слезу у сентиментального зрителя или читателя. И весь этот теракт сильно отдаёт водевилем, хотя тут как раз автор и добивался подобного эффекта. Права, ох как права была та бойкая зампродюсерша, что костерила террористов, сорвавших ей съёмки: «Какой эфир, кретины?! Они хоть представляют себе, сколько это стоит?!. час работы?!!» Не учла она лишь одного: сам теракт — такое же шоу, только поставленное другим продюсером, с куда большими финансовыми возможностями. В этом мире автоматы давно уже ничего не решают. И не нужно никаких коротких замыканий, чтобы уничтожить Срез. Он уже умер. Если не тогда, когда здесь начали добывать тезеллит, то уж точно тогда, когда превратился в курорт. И полковник Роверта умер задолго до того, как его нашли в маленькой квартирке мёртвого, выряженного в фальшивый — опять фальшивый! — лиловый мундир. И невольно создаётся впечатление, что книга начинается в тот момент, когда всё настоящее, действительно важное, уже закончилось. Что вся она — просто очень большое и не слишком обязательное послесловие к истории, случившейся двадцать лет назад.

И сама Эвита тоже умерла. А та, что появилась вместо неё, почему-то особых симпатий — и даже элементарного интереса — не вызывает. «Графа Монте-Кристо» все уже читали, и перечитывать особо не тянет. Тем более в стилизации под программу «Последний герой», полной, включая размышления о том, кого следующего вычеркнуть из списка играющих. Тем более что каждому понятно — героиню автор при всём желании вычеркнуть не сможет. И эта постановочность чересчур заметна. Возможно, как раз потому, что в тексте есть с чем сравнивать. И становится совсем скучно. Сюжет вроде бы развивается, но тебе от этого — не холодно, не жарко. Только и остаётся, что ждать следующего письма, чтобы снова ощутить дыхание настоящей жизни.

Хотя в конце концов и сюда тоже пробирается фальшь. Видимо, чрезмерное увлечение постановочными сценами ни для кого не остаётся безнаказанным. Чтобы подготовить эффектный финал реалити-шоу «Наследство Лилового Полковника», автору пришлось пожертвовать одним из главных достоинств писем — их недосказанностью. А расписывая подробности, она непроизвольно скатилась в уже привычный режим. Нет, погоня на драконах с перестрелкой и взрывами — это, конечно, феерично, но…

А с другой стороны, в основной линии под конец неожиданно прорезалось что-то настоящее. «А мой отец? — спрашивает Эвита у Драви. — Как мог такой человек, как он, первым проникнуть из Исходника в Срез?» — «А ты уверена, что знала по-настоящему своего отца?» — отвечает мудрый дракон.

И действительно, много ли она знает об отце, если двадцать лет не видела его, только писала ему письма и читала о нём в газетах, а после так и не научилась разговаривать с ним? А мы знаем и того меньше. Ничего не знаем даже о её матери. Какой она была? Как и почему умерла? Почему Эвита никогда о ней не вспоминала? Возможно, у грозного Лилового Полковника была своя романтическая и трагическая история, которую нам, увы, никто уже не расскажет.

Вот так всё неожиданно перемешалось в этой книге, спутав заодно и мои глубокомысленные выводы. Придётся наскоро сочинять новые. А в общем-то, чёрт его знает, может, такой и должна быть литература — противоречивой, неоднозначной, неудобооцениваемой? Она же, как-никак, отражение жизни. А в жизни частенько высокая трагедия бывает перемешана с пошловатой опереткой.

Изменением сущности героя постарался удивить читателей С. Жигарев в рассказе «Отцы и овцы». Впрочем, не такой уж и неожиданной вышла трансформация, учитывая тот факт, что этот текст включён в вампирскую антологию. Разве что сама авторская логика может поначалу вызвать удивление — что общего у тургеневского Базарова с вампирами? Но давайте вспомним, что случилось с героем в оригинальном тексте. Вспомнили? Правильно — заразился тифом, когда вскрывал чей-то труп, и умер. А может вовсе не тифом он заразился? И не совсем умер?

Книги Рыбакова никогда не были «приключениями тела», а идейная составляющая «Звезды Полынь» — возрождение забытой мечты о покорении космоса под заботливым присмотром частного капитала — мягко говоря, не впечатляла, отдавала химерообразностью. И сам автор, разумеется, не мог этого не понимать, не мог не попытаться как-то исправить положение, отчего книга вышла довольно-таки невнятной, противоречивой, перегруженной вставными объяснениями того, что не удалось передать через слова и поступки героев.

Поэтому новый роман «Се, творю» ожидался с надеждой и тревогой: увидим ли мы прежнего Рыбакова, сумеет ли он доказать, что прошлая неудача была случайной, или же бытующее в определённых кругах мнение, будто бы Вячеслав Михайлович исписался, так навсегда и остался в восьмидесятых-девяностых годах уже прошлого столетия, всё же имеет под собой некое основание.

И первые же страницы новой книги вроде бы развеяли все сомнения: да что вы, господа, ерунду всякую говорите? вот же он, Рыбаков, никуда не делся! Такой плотности мыслей и чувств в обычном диалоге, когда каждое слово имеет скрытый подтекст, каждый взгляд — особый смысл, каждый жест — важное значение, пожалуй, не способен добиться ни один другой автор. И если такое гурманство нам предложено при встрече второстепенных, даже эпизодических персонажей, что же будет, когда на сцену выйдут главные герои? Сразу же вспомнились кухонные разговоры Симагина с Вербицким из «Очага на башне», такие же напряжённо-пронзительные, как, допустим, встреча Пилата с Каиафой в булгаковском «Мастере».

Однако такой текст требует серьёзной читательской работы. Нормальный человек, в обычной своей жизни, редко попадает в ситуации типа «Штирлиц знал, сколько будет дважды два, но не знал, знает ли об этом Мюллер». Он попросту долго не выдержит такого напряжения, даже если будет просто читать об этом. Ему необходим хотя бы кратковременный отдых между подобными сценами. Но в том-то и беда, что пауза слишком затянулась. Встреча разноимённых зарядов большой мощности всё откладывалась и откладывалась, а сами по себе не совсем, скажем так, положительные герои почему-то оказались, в отличие уже упомянутого Вербицкого, тускловаты, с невзрачным каким-то внутренним миром, напоминающем то ли сумрак Лукьяненко, то ли «пыльный мир» Лазарчука.

Возможно, всё дело в неудачном дроблении одного антипода на кучку антиподиков. Мало того что традиционная для отечественной фантастики пара Профессор — Писатель видоизменилась в неравноценную Профессор — Журналист, чем уже проиграла и «Сталкеру», и «Очагу», так ещё и Журналист разделился на три ипостаси, одна из которых перестала интересовать автора ещё в первой книге, вторая настолько резко ушла в духовный штопор, что последовательность необратимых изменений смогли бы зафиксировать разве что специальные высокочувствительные приборы, а третью автор упорно выдавал за этакого современного… ну да, опять Штирлица. Которого, оказывается, теперь уже не нужно никуда забрасывать, он и в своей стране может так же героически шпионить на пользу… чью? своей страны?

Ну да ладно, это вопрос действительно сложный, вернёмся лучше к тому, кто поначалу представлялся главным антагонистом — Бабцеву. Да, он нехороший человек, не любящий Родину, пусть даже предающий её, подонок, враг. Но он ведь умный враг. Поэтому откровенно покоробило от эпизода в театре, когда он с замиранием слушал какой-то запредельный бред. Добро бы ещё про совок — тогда можно было понять его реакцию, а так… Раз уж у нас тут всё время всплывает Штирлиц, позволю себе процитировать гениальную фразу из пародии на «Семнадцать мгновений весны» в передаче «Большая разница»: «Да бог с ней с правдой, дайте мне что-нибудь, во что не стыдно было бы поверить». А в это — именно стыдно. Это уж как-то слишком напоминает придурковатых фрицев из советских же фильмов «про войну». Причём, и здесь автор всё прекрасно понимает, позволяя одному из героев сказать про Бабцева: «Он, в сущности, неплохой. Это же страшное дело — так хотеть хорошего и так навыворот его себе представлять». Понимает, но собственную неприязнь к герою преодолеть не может.

И при этом нельзя ведь сказать, что авторское неравнодушие — это плохо. Убедившись и на своём, и на чужом опыте, что героев не следует оставлять без присмотра в комнате, где исполняются желания, что даже Сталкер не помешал Профессору протащить с собой бомбу, а уж Симагин, при котором и вовсе проводника не было, сам умудрился передать Вербицкому почти такую же бомбу — кассету, уничтожающую любовь, Рыбаков решил застраховаться от подобных случайностей. Его мечта попросту не даётся в руки нечестным, корыстным людям. Но и этого автору показалось мало, он решил лично исполнить роль Сталкера и предупреждать героев об опасности. И ах, как этот внезапный прорыв автора в виртуальность в первый раз шибает по мозгам! Читаешь: «Да не белиберда это, уже в открытую закричал я», и вдруг вздрагиваешь, ошеломлённо трясёшь головой, перечитываешь — не померещилось ли? — нет, всё так и написано. Эффектно, неожиданно, смело.

Но потом, когда тот же приём повторяется в сцене гибели Журанкова, результат получается совсем другой. Нет, никто не говорит, что нельзя убивать героя во имя торжества идеи. Не высший пилотаж, конечно, но допустимо. Напрягает лишь то, что Журанков, по бесконфликтности своего характера никогда бы не додумался пробраться за забор, не тот он человек, чтобы штурмовать преграды. И автору пришлось долго объяснять, почему он так поступает, по сути дела подталкивать его к роковому шагу. И вроде бы такой же, как и в первом случае, крик души: «Ну не делай же глупостей», теперь уже звучит до ужаса фальшиво. Может быть, кому-то эта фальшь и сошла бы с рук, но только не Рыбакову. Что позволено быку — не позволено Юпитеру.

А дальше пошла совсем уж тоскливая, да к тому же ещё и политизированная безнадёга. И вот в этот момент, когда, казалось бы, книга уже окончательно испорчена, Мастер всё-таки возвращается. Триумфально, под просветлённые читательские всхлипывания и чуть ли не слёзы умиления. Мало кто из современных писателей способен так ярко и образно, так просто и естественно нарисовать человеческое счастье. Мало кто отважится на стене, испоганенной надписями: «Толян — лох!» «Смерть хачам!» «Долой власть чекистов!», нацарапать трогательно-наивное: «С + В = Л». И уж совсем никому другому не пришло бы в голову отправить влюблённую парочку прогуляться на Эпсилон Тукана.

Ну как тут не сказать автору спасибо за возращение славянке мечты, за его веру в то, что есть ещё люди, этой мечты достойные. Пусть немного, но ведь есть! Правда, Рыбаков не был бы Рыбаковым, если бы ещё раз не перевернул всё с ног на голову, выдав в финале мрачный прогноз будущего человечества. Но что уж с ним поделаешь — такой человек. И, наверное, не остаётся нам ничего другого, кроме как и его книги тоже любить такими, какие они есть, а не какими мы хотели бы их видеть.

Автору удалось создать еще более безнадежный, безжалостный мир, чем тот, что существует в реальности. Еще раз пройти через ужас ожидания конца -это уже слишком. И даже нет, неправильно я выразился, не безжалостный это мир, а безразличный. Ко всему и ко всем. А слова-то какие автор подобрал: человек — по сути «отработка», память о нем — «лямишка».

Сильная вещь, спору нет, но долго рассуждать о ней действительно не хочется.

Есть в мире вещи — приходится согласиться с автором — есть события, поступки, слова, возможно, даже мысли, которые уже нельзя отменить, переиграть, исправить. Нельзя, даже если сам автор всю книгу пытается убедить читателя (и себя тоже, себя — в первую очередь), что всё-таки можно. Даже если понимаешь, что это неправильно, несправедливо, жестоко. И самое страшное — когда это ещё не произошло, но обязательно, неизбежно, непоправимо произойдёт, и ты откуда-то точно знаешь, что произойдёт, но ничего уже не можешь изменить. Только ждать, только надеяться на чудо.

Вот и с этой книгой — такая же история. Едва прочитав коротенькое вступление, «пред-сложие», как назвала его сама Татьяна Томах — необычное, яркое, щемяще-тревожное и при этом удивительно светлое, восхитительное, одним словом — я уже знал, что книга мне не понравится. Но ведь это же несправедливо, глупо, абсурдно! Когда порой хочется волком взвыть, оттого что в руки тебе упорно попадаются десятки тусклых, вторичных, беспомощных, убогих сочинений, когда, открывая очередной том, с замиранием сердца ждёшь: а вдруг на этот раз повезёт, и ты случайно наткнёшься на что-то особенное, настоящее, то, ради чего только и стоит читать, И вот ты находишь такую книгу и понимаешь — нет, пока ещё только предчувствуешь — тебе она не понравится!

Может быть, я просто отвык от хорошей литературы, разучился её понимать, воспринимать, восхищаться ею, может быть, я никогда и не любил её по-настоящему? Не исключено. Но проблема не только в этом. Испытав катарсис уже на первых страницах, поневоле задумаешься, испугаешься — а что же будет дальше? О чём ещё — уже сказав ТАКОЕ — собирается писать автор? А она, оказывается, и дальше собирается писать так же и о том же. И вот в этом «так же» и скрывается главная опасность.

Но сначала о том, как именно «так же». Если сказать коротко, то невероятно талантливо. Давненько я ничего похожего не читывал. И дело не в каких-то там особых профессиональных приёмах, а в способности автора воспринимать окружающий мир во всех его проявлениях и передать это своё восприятие читателю. Читая книгу, ты видишь глазами героя, слышишь его ушами, вместе с ним чувствуешь вкус, запах, и — дурацкое, конечно, словосочетание, но никак не подобрать ему замену — испытываешь те же тактильные ощущения. О том, что испытываешь те же эмоции, что и герои, наверное, можно было и не говорить. Живёшь в этом мире, в этом герое,чёрт возьми!

Впрочем, и о технике тоже стоит поговорить. О манере письма. Автор с удивительной для дебютанта уверенностью работает с повторами, использует их в своих целях. Описывая одну и ту же ситуацию в восприятии разных персонажей, разные ситуации со схожим эмоциональным подтекстом, вставляя в описание фрагменты воспоминаний, снов, предчувствий. Сплетая сложную, затейливую вязь, показывающую — во многом, благодаря именно повторам — как из одного поступка неизбежно вырастает другой, как равнодушие переходит в жестокость, минутная слабость превращается в предательство, а мимолётное сочувствие рождает любовь. Нет, увы, не получается у меня передать эти ощущения. Но попробуйте просто поверить — у самого автора получается.

Правда, читается при этом книга очень медленно, трудно. Нужно примерить каждую фразу на себя, пропустить через собственное восприятие, понюхать, попробовать на язык, потрогать. Это требует от читателя определённой работы, но иначе читать именно эту книгу — бессмысленно. Именно этим она отличается от прочих, ничего не требующих, не напрягающих, но, наверное, как раз поэтому и оставляющих тебя равнодушным.

Однако пора бы уже самому себе напомнить свои же собственные слова: книга мне не понравилась. Как? Почему? Если всё на самом деле так, как я расписываю — разве может не понравиться ТАКАЯ книга? Может. И я даже попытаюсь объяснить этот феномен.

Дело в том, что автор, однажды взяв необычайно высокую, пронзительную ноту, пытается растянуть её на всю книгу. И можно даже сказать, что это ей удаётся. Только сама нота уже не воспринимается, как нечто волшебное, сказочно-прекрасное. Надоедает она, откровенно говоря. В коротком рассказе такая одновысотность звучала бы замечательно, но в романе… в романе читателю бывает необходимо взять паузу, дать отдых своим барабанным перепонкам. Иначе он элементарно перестаёт воспринимать эту высоту. В лучшем случае — услышит невнятный, монотонный шум.

Точно так же и язык повествования — чудесный язык, до предела насыщенный образами и эмоциями — на протяжении всей книги не меняется, и со временем к нему привыкаешь. Читать, безусловно, становится легче, но ведь привыкание как раз и означает, что читатель перестаёт воспринимать его как что-то особенное, заслуживающее внимания, той работы, которую необходимо проделать, чтобы ощутить всю его красоту. И, конечно же, перестаёт работать, реагируя только на внешнее, видимое невооружённым глазом развитие сюжета. А сюжетом в наше время удивить трудно.

И ещё один момент: вероятно, в понимании автора, даже самое крохотное, малюсенькое зло всё равно остаётся Злом. Невыполненное обещание равносильно предательству, бездействие — соучастию в убийстве. Поэтому и описываются они с одинаковым эмоциональным накалом. Но для читателя… ладно, не будем всё валить на абстрактного читателя — для меня замученный котёнок всё-таки не равен сожжённому заживо человеку. То есть, умом-то я понимаю, что одно вырастает из другого, но испытать одинаковое потрясение от этих двух жестокостей — увы, не способен. А сама манера повествования как бы стремится уравнять эти два события, и уравнивание происходит, но… по меньшему потрясению — не забывайте ещё и про упомянутое выше привыкание. И в результате даже в самые трагические мгновения книги, когда по идее сердце должно разрывать от жалости, негодования и ли ещё чего-то подобного — таки нет, не разрывает. Фазана — жалко, волка — жалко, и мать героини — тоже жалко. Тоже. И только.

Нет, я не готов рекомендовать автору какой-то рецепт избавления от этой одновысотности впечатлений. Не имею я морального права давать такие советы, подсказывать, как в подобных случаях принято поступать. Во-первых, мало кому посчастливилось столкнуться в своём творчестве именно с такими затруднениями. А во-вторых, я вовсе не хочу, чтобы Татьяна Томах стала писать «как все». Пусть лучше после прочтения её книг остаётся чувство разочарования, обманутых надежд, но только не равнодушие. Есть вещи, которые мы не можем изменить. Только ждать и надеяться, что автор сама поймёт, что в этой книге было не так, и напишет другую, сохранившую достоинства первой, но лишённую её недостатков. Ух, что это будет за книга!

Вот только «волка» всё равно жаль. Впечатление о нём уже не изменишь. Книга, которая по всем задаткам должна была запомниться на долгие годы, прошла практически незамеченной, и не только читатель в этом виноват. Никто так и не расслышал имя волка, а значит, оно и не было названо.

Честно говоря, подробно рассуждать о сюжете книги не хочется. Вроде бы там постоянно что-то происходит, какие-то новые навороты. Но происходят они до ужаса однообразно. Сначала появляется новая партия плохих парней, потом — очередной природный катаклизм, а следом за ним — новое чудовищное чудовище. И так — восемь раз по кругу. Как по-вашему, могут ли однообразные события быть неожиданными? Вот и по-моему тоже не могут.

К тому же автор совершил очевидный стратегический просчёт. Хорошие парни у него настолько круты, обладают такими сверхъестественными способностями, пугающей воображение боевой и технической выучкой и суперсовременными гаджетами (один внедорожник с реактором на быстрых нейтронах чего стоит), что очень быстро перестаёшь беспокоиться о том, как они справятся с очередной напастью. Даже подхватив неведомый вирус, превращающий человека в кровожадного монстра, один из героев всё равно умудряется как-то контролировать свои инстинкты и отрывает головы исключительно плохим парням. Молодец, конечно, что и говорить, вот только читателю приходится намного сложнее — контролировать собственную зевоту он перестаёт задолго до середины книги.

Правда, и на этой крутости можно было сыграть, показав, как наши сверчеловеки, с лёгкостью расправляющиеся с любым врагом и разгадывающие любую загадку, оказываются бессильны против банальной подставы. В общем-то, автор и попытался так поступить, вот только вся эта сюжетная линия уместилась в пять страниц — примерно столько же, сколько заняла, например, сцена охоты на крокодила. Что ж, хозяин барин — что автору самому кажется интересным, о том он и пишет.

Впрочем, опять приходится отдать ему должное, в какой-то момент Слюсаренко почувствовал, что читатель вот-вот заснёт, и вдруг, без предупреждения, принялся шутить. Но чувство юмора — штука ещё более индивидуальная, чем литературные пристрастия. Кому-то, как говорится, и кобыла — невеста, для кого-то и Петросян — гений юмора и сатиры. И если упоминание в тексте имён некоторых деятелей фэндома выглядит вполне безобидно, а господин Сидорович, торгующий семигранными гайками — это, возможно, даже смешно, то сцена, явно пародирующая фильм «Сталкер» — та, в которой Гера читает стихи Арсения Тарковского — на мой личный вкус просто отвратительна.

С гораздо большими основаниями на пародию, издёвку над штампами времён холодной войны, могли бы претендовать описания украинских националистов и заседания таинственной организации, на самом деле контролирующей ситуацию в Зоне. Только есть у меня опасения, что именно здесь-то автор и серьёзен как никогда. Во всяком случае, сюжет романа, его предыстория во многом строится именно на этом противостоянии хорошей российской спецслужбы и натовских стервятников с их украинскими прихлебателями.

Разумеется, автор, живущий на Украине (или правильней сказать в Украине?), сам волен решать, как относиться к своему правительству и его политике. Но при этом вовсе не обязательно делать книксены в адрес соседней страны, где, по странному стечению обстоятельств, и была издана эта книга. Некрасиво получается, честное слово. И, между прочим, награда Роскона как бы поощряет эти антиукраинские, антинатовские и пророссийские настроения автора, то есть, ко всем прочим прелестям, отдаёт ещё и политическим душком.

Ну да ладно, бог с ней с политикой. Но ведь автор и издатели обещали нам раскрыть тайну возникновения Зоны, рассказать о чём-то таком, что «может перевернуть весь мир». И как же они выполняют свои обязательства? А очень просто — в самом финале романа даётся одна резюмирующая реплика генерала Лазненко, руководителя Центра Аномальных Явлений:

«Нет той Зоны, куда вы отправились несколько дней назад. Её вообще нет. Вернее, она осталась только для систем наблюдения. А в реальности Зона находится где-то совсем в другом месте. Та туманная дымка, которая вас встречала при входе в Зону, теперь стала границей между двумя мирами. Куда попадает человек, пересекая границу, — неизвестно. Может, это лес в Сибири, может, заповедник на Венере, а может — это вообще другое пространство».

Да уж, спасибо, объяснили. Теперь всё стало понятно. Разве что неясно, каким образом Лазненко обо всём этом узнал. Ведь ни о чём похожем, ни о чём, дающим хоть малейшие основания для таких выводов, ранее в книге не сообщалось. Но, наверное, начальник таких крутых парней и сам обладает нехилыми паранормальными способностями. Предположим, у него прямая астральная связь с единым мировым информационным полем. Стоит ли, после всего уже случившегося, этому удивляться?

Стоит ли удивляться, что Вадим Иванович Малахов, 1975-ого года рождения, за двадцать лет до описываемых, происходящих в 2012 году событий уже служил в российской армии? Ну не действуют в этом мире ни законы математики, ни закон «О воинской обязанности и военной службе», допускающий призыв в армию только после достижения восемнадцатилетнего возраста — подумаешь, эка невидаль! Законы математики — так те точно не действуют. Послушайте, например, как звучит обратный отсчёт в аномальных условиях Зоны:

«– Восемьдесят пять, восемьдесят четыре, — стала отсчитывать Клавдия ровным голосом…

— Тридцать три, тридцать четыре, — не переставала считать Клава».

А лучше бы всё-таки перестала.

Дальше рассуждать о каких-то логических нестыковках в книге, на мой взгляд, бессмысленно. Тогда о чём? О языке, о характерах героев? Да, с этим немного получше. Образ сталкера Сухого можно даже назвать авторской удачей. Так ведь в том-то и беда, что мог Слюсаренко по всем задаткам и при некоторой доле требовательности к себе написать приличную книгу. Но зачем напрягаться, если и за такую халтуру премии дают?

Немного наивный вопрос: может ли разочаровать читателя книга о попаданцах? А вот поди ж ты — может, оказывается! Я до самого последнего и самого решительное боя надеялся, что автор, давно и всерьёз интересующийся историей, сумеет внести в этот до ужаса неоригинальный жанр что-то своё, новое, необычное. Однако опять не срослось.

И ведь были же предпосылки для оптимизма. Во-первых, выбор героя (одного из). Не спецназовец, не космонавт, не чемпион мира по боям без правил, а историк-реконструктор, как и сам автор. Энтузиаст, по крупицам собиравший сведения о далёкой эпохе, вдруг видит её собственными глазами. Ох, как можно было тут сыграть на несоответствии увиденного ожиданиям! Но нет, ничего похожего.

Или, допустим, попытка подключить к действию фольклорные персонажи — русалку, лешего, кикимору. Тоже могло получиться интересно. Могло, правда, и стандартно, по-белянински. В итоге не получилось никак. Встреча с ними так и осталась вставным, сюжетно не оправданным эпизодом

Была ещё надежда, что два одинаковых амулета с изображением знака бесконечности, уже сыгравшие определённую роль в этой истории, впоследствии ещё как-то себя покажут. Но и она не сбылась. Во всяком случае, в этой книге.

Что ещё? Ну, допустим, этнографические мотивы — обряды… песни… тосты. Кстати, раз уж к слову пришлось, тот способ, посредством которого герои оказались в прошлом — это просто прелесть какая-то! Может, и не слишком оригинальная идея, зато вечная. Куда только наших российских мужиков по пьянке не заносило! Почему бы и не в IX век нашей, слава богу, эры? Причём, ребята даже ни одной часовни по ходу дела не развалили. Жаль, что они не попробовали тем же способом вернуться домой.

А вот варяжский скальд меня опять расстроил. Сомневаюсь, чтобы скандинавские висы в оригинале действительно звучали настолько убого, что остаётся только поражаться, как эти примитивные люди могут слушать подобное. Впрочем, и они с трудом выдерживают. Автор не расшифровывает смысл восклицания ярла Бьярни «О, нет, сжальтесь боги!», но в общем-то и так понятно.

Собственно, и сами персонажи не лучше своих песен. Что новгородцы, что варяги. Полная попендикулярность характеров, никаких индивидуальных отличий, никаких личных устремлений. Позвали к столу — хватай ложку, позвали на сечу — берись за меч.

И так во всём, за что, простите за каламбур, не возьмись. Возможно, что-то оригинальное и планировалось, но все задумки были сожраны законами жанра. И даже не зная этих законов, нужно иметь косую сажень во лбу, чтобы не догадаться, кем в конце концов станет новгородский дружинник с типичным для того времени именем Вадим.

Если продолжить аналогию, предложенную героем книги Степаном Корховым и подхваченную критиком Владимиром Ларионовым, русскому человеку позарез необходима звезда на верхушке ёлки. Причём, не только и не столько домашней, собственной, а скорее уж кремлёвской, или же, на худой конец, общегородской, районной, волостной и так далее. То есть, такая мечта, которую нужно мечтать не в одиночку, а с единомышленниками. И мечтать не сидя на завалинке, а в перекурах между упорным трудом по её — этой мечты — осуществлению. Вот тогда всем будет счастье, а если и не всем, то очень многим.

Ну, и раз уж такая мечта нужна, то Рыбаков её, естественно, сам же и предлагает. Нет, не в возрождении прежних порядков, оказывается, счастье, а в соединении патриотического трудового энтузиазма русских учёных с поистине безграничными возможностями частного капитала. Вот она, та самая ёлочка, наряженная в отдельно взятом и тщательно охраняемом от иноземных шпионов районном центре. И направлена она, как и полагается всем ёлочкам, вверх, в небо, в космос. Туда, где мы действительно были когда-то впереди планеты всей и могли бы, в принципе, снова всех перегнать. Если бы не кабы.

Но без «кабы» у нас на Руси никогда и нигде не обходилось. Рискну предположить, что именно поэтому и не удался авторский замысел. Мечту он придумал красивую, но сам в неё так и не поверил. Потому как Рыбаков — писатель умный, тонко чувствующий, искренний. Не мог он не видеть, что создаёт химеру. Но продолжал писать, потому что мечта необходима. И ему самому — не в последнюю очередь. Заставлял себя поверить, что это возможно. Но как раз поэтому и не смог заставить поверить читателя.

Отсюда и все беды книги: нудные многостраничные политинформации (себя самого автор пытается убедить, что всё правильно придумал, и оттого, что убедить не получается, заводится ещё больше); на удивление рыхлая драматургия с оборванными сюжетными линиями (либо законсервированными до лучших времён и будущих книг); невразумительный финал (не стану распространяться в силу природной стыдливости); опереточные злодеи и иконописные положительные герои.

Нет, я бы не стал рекомендовать эту книгу людям, не знакомым с творчеством Рыбакова. Так можно навсегда отбить желание читать книги этого незаурядного автора. А вот для тех, кто уже прошёл обработку Рыбаковым, роман представляет немалый интерес.

Да, Рыбаков, конечно, зануда. Редкостный, невозможный, ни с кем не сравнимый. Великий зануда. Так глубоко, мучительно и самозабвенно копаться в собственной душе, а заодно и в душах тех, кто попался под руку, не способен, наверное, никакой другой современный российский писатель вообще, а уж писатель-фантаст — и подавно. Думаю, не будет сильным преувеличением назвать его Достоевским от фантастики. И как у самого Фёдора Михайловича, в книгах Вячеслава Михайловича меня привлекают в первую очередь не положительные герои — святые они, чего уж там, а жития святых я с детства не читал и впредь не собираюсь, — а отрицательные персонажи. Как-то ближе они, что ли, понятнее, земнее. Во всяком случае, сопереживать какому-нибудь Бабцеву из «Звезды Полынь» или, допустим, Вербицкому из «Очага на башне», представить себя на их месте всё-таки проще, чем на месте Журанкова или Симагина. Последние двое — нравственный идеал, стремиться к которому, конечно, можно, но достичь — нереально.

Но как раз тут и начинаются сложности — можно-то можно, а вот нужно ли? Нужно ли продавать свою почку только ради того, чтобы твой сын-оболтус не пошёл в армию? Ну, не знаю. То есть, знаю, но высказать вслух то, что я думаю по этому поводу почему-то неловко. Наверное, потому что Рыбаков думает по-другому. Хотя сам же и показывает, к чему привела бы такая жертвенность. Отмазанный от почётной обязанности сынуля запросто может отправиться защищать Родину от внутренних врагов — инородцев и инодумцев. Видимо, заботиться о потомстве следует всё-таки как-то иначе. Но не Журанкова же обвинять в таком стечении обстоятельств? У нас же для этого Бабцев имеется.

А чем он по существу плох, кроме того, что позиционируется автором как антипод хорошим, «нашим» людям — Журанкову, Корховому, Кармаданову?

Ах, он Родину не любит?! А разве нет у него оснований для этой нелюбви? Автор убедительно показывает, что есть. С иностранцами Бабцев общается, информацию им сливает? Так ведь он попробовал выступить с разоблачением в отечественной прессе. И что получилось? Мыльный пузырь, как обычно. Никого у нас финансовыми махинациями не удивишь и ничего изменить в привычном порядке вещей не сможешь. Вот если бы на Западе об этом написали — тогда, может быть, хоть какой-то резонанс и возник. И опять же, Бабцев всё же отказался предоставить американцам конкретные имена, факты, цифры. Во всяком случае, в тексте романа про это ничего не сказано. И автор его вроде бы даже простил, но преступных намерений не забыл. В то же время Фомичёв, по всей видимости, действительно работающий на иностранную разведку, только китайскую, описывается Рыбаковым с нескрываемой симпатией. Потому что китайцы — это ж не америкосы поганые, с ними сотрудничать можно.

Ещё Бабцев отказался помириться с пьяным быдлом, за неимением других аргументов легко переходящим с дискуссии на мордобой. Это тоже преступление?

Или, может быть, он виноват в том, что не признался, кому ещё известен его источник информации? Так, извиняюсь, и я бы на его месте не стал сдавать хоть и бывшего, но всё же друга гэбистам, пусть даже уверяющим, что действуют они как частные лица и исключительно в целях обеспечения безопасности самого Кармаданова. Может, в конце концов, и сломался бы, но хотя бы попытался. А вот Бабцев, будучи уверен, что даром его упрямство не пройдёт, на полном серьёзе ожидавший выстрела в спину, всё-таки не сломался.

И всё равно он плохой?

Разумеется, потому что не «наш». Потому что его правда никак не уживается с авторской правдой. Потому что он в ёлочку не верит.

Удивительное дело, но такая вот ситуационная, протестантская этика –«нравственно то, что идёт мне на пользу» — неоднократно проскальзывает в «Звезде Полынь». Утаивать доходы от государства плохо, но вести двойную бухгалтерию ради благого дела — допустимо. Убийство — страшное преступление, но для душевного спокойствия хорошего, «нашего» человека, можно и оправдать его сына-убийцу. Можно даже лжесвидетельствовать во имя высокой цели. И всё это пишет наичестнейший, искреннейший (по общему убеждению, с каковым я спорить не собираюсь) писатель в нашей литературе. Так какие ещё нужны доказательства того, что он оказался в тупике? Если для утверждения идеи приходится переступать через себя, то, может быть, что-то не так с самой идей?

А теперь придётся объяснить, почему пятёрка всё-таки с минусом. Потому что будущее страшное, а читать про него как-то не страшно. Как-то не цепляют терзания главного героя, не заставляют терзаться вместе с ним. Да и сам герой страдает слишком уж весело, с шутками и прибаутками.

Нет, можно, конечно, вспомнить о том, что смех — одно из средств защиты от страха и боли. Но ведь боли-то в нём и не чувствуется. Усталость, раздражение, разочарование в современном мире — да, этого сколько угодно. Ты обманывал нас, красноярский фантаст, не в Химэе тут в общем-то дело. И сатира Успенского, как всегда, талантлива, едка, остроумна, узнаваема. Тут вам и каламбурчики, и анекдоты, и живые диалоги, и гротесковые персонажи, и псевдоисторические экскурсы. (За лозунг «Бей Олдей — Россия, молодей!» Успенскому отдельный респект — именно такие настроения преобладают сейчас в книгоиздательском бизнесе). Полный набор фирменных авторских фишек и прибамбасов. Но в том-то и дело, что «как всегда».

Эти шутки — возможно, и помимо воли автора — создают несерьёзный настрой у читателя. И перестроиться, когда наступает черёд действительно трагических событий, попросту не успеваешь. В результате самый яркий, самый, вероятно, эмоциональный эпизод книги — рассказ вахтёрши о том, как Таня добровольно оправилась вместе со своими подопечными на «оптимизацию» — впечатляет гораздо меньше, чем мог бы и должен был впечатлить. По инерции проносишься мимо, всё ещё подхихикивая.

И что ж теперь — обвинять себя в чёрствости и бессердечности? Вот уж фиг! Я лучше поищу, в чём бы обвинить автора. Да вот, хотя бы так:

Помните книгу Беляева «Человек, потерявший лицо»? Помните, как главный герой, великий комик и безобразный урод Тонио Престо объяснялся в любви красавице Гедде Люкс? А та в ответ дико хохотала, не только и не столько от равнодушия к Тонио, сколько из-за контраста между чувствами этого человека и его же внешностью и мимикой. Примерно так же не соответствует у Успенского манера изложения и трагический смысл книги.

Фирменный стиль — это, конечно, хорошо. Но невозможно в одной и той же стилистике писать и юмористическое фэнтези, и антиутопию. То есть, можно, как мы имели счастье убедиться, только не очень-то получается. Ну, не убыло бы от автора, если бы он немного перестроился. Разноплановость — не меньшее достоинство литератора, чем узнаваемость. В отличие от Престо, ему не пришлось бы прибегать к пластической операции. Лишь чуточку изменить себя, не изменяя себе. Не теряя лица.

Обращает на себя внимание неожиданное, но последовательное, по-своему логичное понижение статуса героя. Сначала он у нас мученик и страстотерпец, страдающий из-за неразделённой любви, из-за напрасности принесённой жертвы и, наконец, тупо от голода. И первый шаг он делает самостоятельно: раз его самоотречение никому не нужно, так он и не будет сдерживать инстинкты. Он — вампир, хищник, ночной охотник.

А дальше уже события развиваются сами по себе, помимо его воли. На каждого хищника найдётся другой хищник, посильнее, и любой охотник может когда-нибудь стать чьей-то добычей.

Кстати, и второстепенные герои проходят через не менее любопытные цепочки изменений. Четвёрка охотников из смертельно опасного противника превращается в дилетантов, мальчишек, решивших поиграть в Ван-Хельсинга, а затем и вовсе в браконьеров, нарушителей закона. А блюстители этого закона сначала воспринимаются, как суперсекретная, чуть ли не гэбешного уровня организация, потом — как охотнадзор и под конец — практически как ветеринарная служба.

Потому как сам герой в очередной раз понижен в звании. Отношения «охотник-добыча» больше соответствуют животному миру, и неудивительно, что «гринписовцы» сначала относятся к нему, как к редкому, исчезающего вида животному, которое необходимо защищать от всяких недоумков, а потом — установив степень его агрессивности — как к опасному для человека животному, которое, увы и ах, придётся усыпить. Жалко, конечно — «клыки только прорезались, дёсны розовые. Шенок совсем» — но что поделаешь?

Изящная концовка. Жаль, что не все её оценили.

Майк Гелприн тонко прочувствовал, что здесь недостаточно сноски в конце текста «использованы стихи Александра Габриэля». Стихи здесь — как минимум, равноправная часть рассказа. Даже больше — именно они делают рассказ, предохраняют его от пафоса и слезливости, заставляют поверить герою и сопереживать ему.

Редко встречаемое в наше время удачное сочетание стихов и прозы. И таки да — этот текст написан в соавторстве.

Подкладка у рассказа крайне любопытная. Эффектное переплетение нескольких литературных, мифологических и исторических сюжетов. И текст может доставить массу удовольствия любителям поискать скрытые, внутренние связи между событиями и персонажами. Чего стоит хотя бы имя крестной. Цепочка от Мелисанды, королевы Иерусалимской, к Золушке выстраивается далеко не сразу. Не попадись мне на глаза доклад Елены Хаецкой на «Бастконе-2005» «Сказка о царе Салтане как христианская фэнтези» (http://arnaut-katalan.narod.ru/haetsk79.html), где доказывается тождественность Мелисанды и феи Мелюзины из средневековой легенды, и отсыки к пьессе Тамары Габбе «Хрустальный башмачок» (http://tl.kz/repertoir/17-khrustalnyjj-bashmachok.html), где фея-крестная названа именно Мелюзиной, я бы так ничего и не понял. А ведь можно ещё по Одетте с Одилией пройтись, и подлинную историю Дианы де Меридор раскопать.

И все эти поиски, бесусловно, очень интересны, да вот только сам рассказ оставляет желать лучшего. Потому как сюжет большей частью не рассказывается, не обыгрывается, а сообщается читателю. То один, то другой персонаж вдруг встаёт в эффектную позу и начинает лекцию о международном положении. А в тех редких случаях, когда некому заменить подуставшего докладчика, ему на помощь приходит автор и продолжает сообщать информацию, вместо того, чтобы рассказывать. Даже в тот момент, когда действие уже закончилось, автор не может остановиться и вываливает на читателя ещё полстраницы полезных сведений. Нет, это, конечно, хорошо, что ей есть ещё о чём рассказать, но почему бы заранее не продумать, как это сделать удачней, тактичней, увлекательней.

В общем, подкладка-то хороша, но сам костюм сшит довольно небрежно.

Пожалуй, самое большое разочарование из всего сборника. Роскошная идея, позволяющая устроить такую комедию положений, что и Шекспиру не снилась. И так откровенно скомкана, даже не успев как следует развернуться.

Ну, не укладывался, предположим, автор в сроки, так и оставил бы на потом. Не последний же, в самом деле, это сборник по вампирской тематике. А теперь получается, что участок (то есть, идею) он застолбил, но золотишко на нём намывать пока даже и не принимался.

Остаётся надеяться, что только пока.

Уже вертелась на языке ехидная фразочка: вот, мол, и большие мастера когда-то начинали с проходных вещей. Ан нет, не так прост оказался текст, как представлялось по ходу чтения. И ведь не настолько сложная была идея, чтобы не догадаться. Сколько уже встречалось в литературе героинь, ради ребёнка или любимого готовых на всё. А каким это «всё» может быть в вампирском сборнике — вообще без вариантов. Но всё равно не догадался почти до самой развязки.

Вероятно, тут сказался эффект переноса фокуса. Сначала все события показывались через восприятие героя, и женщина в них играла чисто прикладную роль. Банальная история о командировочных похождениях. И даже когда начался жёсткий экшн, всё равно в фокусе оставался мужчина. Особого сочувствия не вызывал ни у автора, ни у читателя, но оставался главным персонажем. А потом вдруг выяснилось, что он сам тут для мебели нужен. Главная и единственная — она, история её отнюдь не банальна и от неожиданности такого поворота цепляет гораздо сильнее, чем по идее должна.

Очень грамотно, профессионально и по делу исполненный приём. :appl:

Вероятно, вне вампирского сборника, вне соседства с Олди рассказ смотрелся бы интересней. Но я-то с ним познакомился именно в антологии «Повелители сумерек». И особого восторга от прочитанного не испытал. Всё достаточно предсказуемо, обыденно, чуть ли не скучно. Да, автор по-своему обыграл термин «энергетический вампир». А с какого-то момента даже начало цеплять. В принципе, большего от подобных рассказов и не требуется.

Но, как это нередко случается, автор сам же всё испортил. Герой, сначала хладнокровно отражающий обвинения в убийстве своей квартирантки, а потом рыдающий над её же высушенным, почти обездушенным телом, симпатии не вызывает. Даже у самой героини:

«Уходи, – сказала ему Жанна. – Я не люблю плачущих мужчин».

Скорее уж он вызывает подозрения в неискренности. А сам рассказ – в слезовыдавливании.

Напомню, что Леонид, помимо прочих достоинств, ещё и обладает даром гипноза. И ему не составило бы труда выгнать назойливых посетителей, а заодно и внушить им, что никакая Жанна здесь никогда не жила, они что-то перепутали и потревожили совершенно постороннего человека. Но тогда бы и всей душещипательной сцены не произошло.

Ладно, предположим, что автор просто упустил и вида возможность такого поворота событий. Пусть так, но осадок, как говорится, остался.

Как ни странно, главная, пожалуй, единственная претензия к тексту касается его стилистики. Притом что автор прекрасно владеет языком, явно тяготеет к классике, имеет неплохие навыки стилизации. И пусть некоторые его обороты граничат с банальностью, штампом, их тут же заслоняют другие — яркие, оригинальные, удивительно совпадающие с общей атмосферой рассказа:

«Блекло-синее небо нависло над крышами Ельца, безрадостное и однообразное, как одинокая старость».

Замечательная фраза, не правда ли?

Неправда. Автор, видимо, подзабыл, что повествование ведётся от первого лица, рассказывающего об одном случае из собственного далёкого детства. Таинственном, мистическом, но всё же якобы реальном. И всевозможные стилистические излишества, словесные украшения выглядят здесь неестественно, надуманно, словно бы подтверждая, что именно «якобы». Ну, не разговаривают так нормальные люди, не такими словами вспоминают своё детство. Сразу же вспоминается доктор Ватсон, рассказывающий Холмсу об усадьбе Милвертона. Так и подмывает повторить за героем Ливанова: «Все ясно, Ватсон: высокая каменная стена. Дальше».

И уж тем более не сможет девятилетний мальчик запомнить и через много лет слово в слово повторить изобилующий архаизмами и слэнговыми выражениями рассказ цыгана:

«Вот однажды приехал в город аж из самой Москвы серьёзный человек, хитровский большак, по своей фартовой надобности» и т.д.

И мальчик ни разу не переспросил: а что это значит? Если бы, рассказчик тут же сообщил, что незадолго до этого прочёл, допустим, Гиляровского, в такую понятливость ещё можно было поверить – ну, мало ли какие иногда вырастают в интеллигентных семьях вундеркинды. Или можно предположить другой вариант: пережитые ужасы крепко засели в памяти ребёнка, наложили отпечаток на его дальнейшую жизнь, характер и даже манеру изъясняться.

Так ведь ничего подобного:

«Мы с бабушкой вернулись в Москву. Я вырос, окончил институт, устроился на работу. Давняя история почти забылась…»

Одним словом – не верю. То же самое, но рассказанное от третьего лица, смотрелось бы намного убедительнее, достовернее. Честное слово, жаль. Рассказ-то, в общем и целом, получился незаурядный, свежий, самобытный, только немного недоработанный.

Нет, нельзя всё-таки так откровенно пренебрегать наследием предков. Они ведь не зря говорили про тезу,антитезу и синтез. Рассказу катастрофически не хватает третьей части. Пока же смысл рассказа укладывается в одну фразу: «а ещё бывает вот так». Ну, бывает, а дальше-то что?

когда важен сам процесс написания книги — игра в ассоциации, жонглирование смыслами, а не результат, то есть, читательское понимание правил этой игры, такое с каждым может произойти. В моей системе координат, да ещё при том уповании, с которым я приступил к прочтению повести, решение уравнения со стремящимся к бесконечности количеством скрытых смыслов неожиданно обратилось в нуль. Ну, положим, не совсем. Абсолютный нуль на практике недостижим. Но фонари погасли, общая картина получилась смазанная, размытая, расплывчатая.

полныйотзывможно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle8946

сами герои ни в чём не виноваты. Это современные авторы сделали их такими. Да и те — не по злому умыслу, наоборот, они вкладывали в своих героев всю душу, всё сердце. И не вина авторов, что в их сердцах с каждым годом остаётся всё меньше веры, надежды и любви, а появляется всё больше боли, усталости, разочарования. Не вина, а беда. Они старались как могли, пытались сделать героев живыми, близкими и понятными для современников и наделяли теми чертами, которые видели в окружающих. Вот и получилось то, что получилось. Какая реальность — такие и герои.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle8576

Не исключено, что писатель сознательно пошёл на засушивание текста, отказавшись от стандартных приёмов остросюжетной литературы, дабы все эти перипетии не заслоняли главного в книге — авторскую гипотезу о личности и тайне рождения Иисуса. Хотя меня, например, больше сбивали с толку издержки стилизации — искажённые, или, наоборот, максимально приближенные к первоначальному звучанию имена и названия. Иногда приходилось напрягаться, чтобы сообразить, о ком и о чём идёт речь. А как раз те, кому непривычные имена не мешают, вряд ли сумеют оценить и революционные идеи автора. Тогда для кого он старался?

Хотя, если говорить не об отдельных словечках, а о стиле в целом, А.Лазарчуку удалось передать в своей книге уникальную поэтику и образность подлинных евангельских текстов. Не скопировать, а именно передать, другими средствами. Это впечатление усиливается ещё и блестящими афоризмами, оригинальными, авторскими, но также перекликающимися с другими литературными источниками. Например, такое высказывание:

«Никогда ничего не проси у незнакомых богов».

Трудно не заметить, что оно слеплено из двух знаменитых булгаковских фраз, но слеплено мастерски и идеально вписано в контекст. А дальше в книге встретится даже своеобразный аналог Нагорной проповеди, представленный как поучения некоего рабби Ахава. И, наверное, при желании можно откопать истоки и этих мудрых речений. Но так ли уж важно, кто первый высказал ту или иную идею?

«Ангел всегда слетает дважды», как справедливо заметил один из героев книги. Если не трижды, — хочется добавить от себя.

Дело в том, что гипотеза, ради которой автор отказался от внешних украшений и превратил первую половину книги в вольный, то есть, переработанный и исправленный пересказ Иосифа Флавия, она… как бы поточнее выразиться? В общем, ангел с ней кое к кому уже прилетал. Я бы даже, скорее, удивился, что прилетал он так редко. Идея-то ведь лежала на поверхности: евангелия не врут, Иисус действительно был царём иудейским, а Мария — жена Иосифа Обручника — непорочной девой.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle8384

мне кажется, авторы просто не рискнули сделать сильную концовку. Как ни крути, а главная идея, то, ради чего стоило всё это писать, выражено в первых трёх частях книги. Более увлекательное, динамичное развитие сюжета могло смазать тот шоковый эффект, который испытал читатель от начала повести. И, пожалуй, книга от этого проиграла бы гораздо больше.

Наверное, стоило немного сэкономить, приберечь часть эмоций «на потом». Или перекроить сюжет заново. Но Олди решили иначе — отвели заключительную четверть книги на решение частного научно-фантастического вопроса, достойного, быть может, небольшой повести, но определённо не этой. Особого удовольствия, по-видимому, ни авторы, ни читатели от такого пируэта не получили. Но хотя бы удалось худо-бедно дотащить книгу до финала, не потеряв по дороге её основной посыл, тот огромный эмоциональный заряд, что был в неё заложен.

Конечно же, это был вынужденный ход. И по идее заряд должен всё-таки взрываться, и именно в финале. Но будем считать, что Олди поставили очередной эксперимент, написали книгу со смещённым центром тяжести.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle8380

Всё-таки автор жестоко обошёлся со своим героем: вместо настоящего «зова несбывшегося» подсунул жалкую пародию. Таинственный артефакт, способный пробудить дремлющее в океане мировое зло, кровожадного служителя этого зла и доблестных представителей спецслужб, не позволивших случиться непоправимому. Господи, как я сейчас понимаю стоны тех самых морских котиков из анекдота, рассказанного О’Харой: «Scoochno! Оchen scoochno!»

Даже мастерство стилизатора в решающую минуту изменило автору. Сцена, в которой герой лишь чудом не расстался с жизнью, выглядит до изумления искусственной, банальной и надуманной. А все эти «гнусный», «отвратительный», «обречённый», «содрогнулся» лишь подчёркивают нелепость происходящего Должно быть страшно, но не страшно. Могло быть смешно, но не стало. Если в результате и появилось у читателя какое-то сильное чувство, то, разве что, недоумение. Понятно, что доктор Чехов в любом случае нашёл бы случившемуся рациональное объяснение, вроде того, что он своим приездом нарушил покой местных контрабандистов. Но почему автор не дал герою хотя бы шанс на настоящее приключение?

Да бог с ним с героем, за что автор себя-то так невзлюбил? Зачем ему, при такой насыщенности и внутреннем нерве текста в целом, понадобилась насколько убогая и беспомощная внешняя сюжетная линия?

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle8151

Если у Точинова отсылка в наше время намечена лишь пунктиром, то по «Роману для клерков» она проходит основной полужирной красной линией, а в «Что делать, Фауст» и вовсе превращается в главную сюжетную идею. И как бы авторы ни изощрялись, ни пытались наводить тень на плетень, совсем не о тяжёлой жизни Дефо и Пушкина они здесь рассказывают, а исключительно про себя, любимых.

И ладно бы просто рассказывали о себе — это тоже обычное для писателей занятие, но ведь не устояли они перед соблазном поплакаться в жилетку читателя. Вот, мол, чем приходится заниматься нашему брату литератору в нынешнее нелёгкое время, вместо того, чтобы свободно творить и радовать публику новыми шедеврами. Что вы от нас хотите, если Пушкин — и тот от такой жизни спиваться бы начал?

Да, согласен, плачутся они талантливо, ярко и остроумно, но ощущение неловкости всё равно остаётся. Такое же, какое испытываешь, выслушивая откровения подвыпившего приятеля. Понятно, что ему просто необходимо кому-то излить душу, но, чёрт возьми, почему этим кем-то оказался именно ты?!

А самое неприятное то, что возникшее раздражение сказывается и на восприятии ранее прочитанных текстов.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle7088

понятное дело, отважный дайвер бросается защищать самое дорогое, что есть у него в жизни — Глубину. То место, где он ощущал себя самым нужным, самым крутым, самым великим. То место, где он был, есть и хочет оставаться всегда. Поступить иначе он действительно не может.

Сложнее понять, почему с ним пошли другие герои — Чингиз, Падла, Пат, Маньяк. Для них ведь Глубина — важная часть жизни, но не вся жизнь. А рисковать собой ради игрушки, пусть даже любимой — это как-то чересчур. Может быть, сказался «эффект коммисара», бессмысленной, но вдохновенной речью увлекающего бойцов в атаку. Или ребятам просто не хватало адреналина. Здесь как раз возможны различные толкования.

Так или иначе, но они выполнили свой квест, прошли «Лабиринт смерти» (в описании этой игрушки, спору нет, Лукьяненко показал себя во всей красе) и получили в награду конверт со страшной военной тайной. Честно говоря, содержание конверта меня разочаровало: Минздрав в очередной раз предупреждает, что компьютерные игры опасны для вашего здоровья. Но вот что характерно — никто на эту часть сообщения не отреагировал. Всех гораздо больше заинтересовала опасность зарождения искусственного разума:

«И чем станет Диптаун, когда количество электронных копий сравняется с количеством живых людей? Всё ли построенное в глубине им нужно?»

Опять все заботы не о себе, а о любимой Глубине. Ну, с Леонидом-то всё ясно. Он не боится стать живым придатком к виртуальной игре, он давно уже им стал. Но, получается, и остальные прошли немалую часть этого пути.

Ну, а тайну Чёрного Дайвера автор объяснил вполне логично. Если Леонид все свои душевные силы отдавал виртуальности, то ничего странного нет в том, что они где-то накапливались, а потом материализовались и начали жить собственной жизнью. В конце концов, герой помирился со своей тёмной половиной, слился с ней, попутно устранив угрозу Диптауну, и теперь все заживут долго и счастливо. В Глубине, естественно, где же ещё? Что он, Леонид, забыл в реальном мире? Разве что жену, так ведь и она вернулась в виртуальность.

И вот теперь можно вспомнить про финал романа. Леонид показывает Диптаун обретшей индивидуальное сознание компьютерной программе Императора:

«Это мир, — говорю я. — Мир — это любовь».

Что и требовалось доказать. Для него реальным миром и единственной настоящей любовью стала Глубина. Такой вот бодрый до умиления хэппи-энд. Только почему же я не радуюсь? Почему не отождествляю себя с героем? Стыдно сказать, но не хочется мне такой любви.

полный отзыв можно прочтитаь здесь: http://fantlab.ru/blogarticle6788

Почему всё-таки Клавдий Старж назван Великим Инквизитором? Не главным, не верховным, а именно великим. И уж извините за дурацкий каламбур, но велик соблазн как-то увязать его с тем, карамазовским Инквизитором. Вроде бы даже получается. Вот Клавдий, как и тот старец, спускается в каземат. Правда, ждёт его там не Сын Божий, а верховная ведьма. И в руках у него не светильник — тоже, между прочим, сомнительный символ, если помните, Иуда тоже для Христа светильник не погнушался зажечь — а факел, открытый огонь, весьма прозрачно намекающий на ожидающую ведьму участь. Но до этого момента сходство ещё просматривается. А дальше всё происходит с точностью до наоборот.

Старец говорит с Иисусом, Клавдий не находит слов. Инквизитор Достоевского убеждён в своей правоте, а дяченковский ни в чём не уверен. После поцелуя Христа, старик отпускает его на волю, Ивга выбирается самостоятельно, без чьего-либо согласия и без излишних сантиментов. Полагаю, можно не продолжать. Откровенно говоря, масштаб личностей здесь слишком уж разный. Тот, настоящий инквизитор велик в своём грехе, монументален в своей гордыне. Клавдий же слишком растерян, жалок, человечен. Чуть ли не впервые в жизни. Хотя именно в гордыне он мог бы посостязаться со старцем. Старж ведь тоже посчитал себя великим грешником, предавшим свою первую любовь, и сам себя отлучил от человеческих радостей, слабостей и привязанностей. Но ведь и предать-то толком не сумел, всего лишь позволив чугайстерам себя выследить, да и отлучения не выдержал. И даже последний его подвиг — отречение от долга перед… ну, да, перед человечеством во имя, как ему самому кажется, любимой женщины — тоже отдаёт позёрством. «Это не СО МНОЙ делают, это Я делаю, я так решил». Но поза, безусловно, эффектная. Так что, возможно, что-то Ивана Карамазова в Клавдии всё-таки есть.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle6554

По-настоящему действовать герой начинает только тогда, когда остаётся один, без мудрых наставников. Да что там действовать — жить начинает. Ну, и сражаться тоже, потому что теперь у него есть кого защищать. Между прочим, и стихи в чёрной тетради, если, конечно, даты под ними имеют какой-то смысл, тоже появляются в это время. И я не согласен с теми, кто эти стихи критикует. Да, разумеется, это писал не Гумилёв. Но это писал поэт, чётко уловивший настроение книги и сумевший в него вжиться:

«Мне приснилась война мировая —

Может, третья, а может, вторая,

Где уж там разобраться во сне,

В паутинном сплетении бреда…

Помню только, что наша победа,

Но победа, не нужная мне».

Именно так и жил герой до этого — механически одерживая ненужные победы, словно во сне. А впрочем, жил ли? Те эпизоды, где описывается его обучение в ордене, тоже, наверное, не случайно озаглавлены «Промедление смерти». Не жизнь, и не смерть, а лишь промедление. Поэта, лишённого возможности писать стихи, вряд ли можно назвать живым. И опять же нельзя не сказать о символике последней встречи Гумилёва с Маяковским. Почему она закончилась именно так? «Американская дуэль. Без секундантов. Она же «русская рулетка». На равных, с равными шансами. Пентаграмма во всём виновата? Да полно! Чем она могла помешать посвящённому, малому таиннику ордена?

Но если вслушаться в разговор Гумилёва с Маяковским, отыщется другой ответ:

«– Что ты хочешь сказать этим? Что я не поэт?

— Внутри себя? Или вовне? Внутри — разумеется, поэт. Замученный, с кляпом во рту… но ещё живой»

Вот оно в чём дело — они действительно равны, оба «с кляпом во рту». Один продал душу большевикам, другой — отдал Слово ордену. Впрочем, его согласия и не спрашивали, просто выкупили жизнь и поставили такое условие. Выкупили…

Помните, у того, реального Гумилёва:

«Я продан! Я больше не Божий! Ушел продавец,

И с явной насмешкой глядит на меня покупатель».

Кто такой этот покупатель — можно понимать по-разному, но уж точно не Бог.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://www.fantlab.ru/blogarticle6286

Авторы, при помощи неумолимой логики разрушив старый миф о Геракле и собрав его заново уже на свой лад, в итоге сами оказались в заложниках у собственного оружия. Они уже не могут остановиться на пике романа, в его высшей, наиболее яркой точке. Я даже не буду уточнять, что это за точка. Подозреваю, что их здесь вообще несколько. Но всё та же логика требует, чтобы все известные нам факты из жизни Геракла были неукоснительно вписаны в новую схему. И авторы уже не разрушают миф, а пытаются подстроиться под него. Получается, конечно, на то они и мастера, чтобы выкручиваться из любых положений, но не они теперь ведут за собой события, а события диктуют им свою волю. Точно так же, как слоган «герой должен быть один» сначала помогал близнецам Алкиду и Ификлу водить за нос богов, а потом обернулся против них. Или пора уже назвать вещи своими именами? — Против главного героя книги, Амфитриона.

Почему-то все упорно попадаются на эту нехитрую уловку — раз героем в тексте назван Геракл, значит, так оно и есть на самом деле. А дальше начинают разбираться, кто из близнецов более достоин звания героя, забывая, что это слово имеет, как минимум два значения. И в традициях древнегреческих мифов оно просто означает особую расу, потомков бессмертных богов и обыкновенных, смертных людей. Чисто биологический, селекционный термин, стоящий в одном ряду с метисом, гибридом, полукровкой и так далее до откровенно бранных выражений. И ничего, простите за каламбур, героического в нём в принципе нет. Но если рассматривать это же слово в современном значении, то есть, человек, обладающий исключительными достоинствами, то герой в книге должен и может быть только один. И зовут его Амфитрион.

Это ведь он проходит в романе долгий и мучительный путь от униженного богами ничтожного червя до равноправного их союзника, сознательно выбирающего из двух зол меньшее и понимающего, что именно от его решения зависит исход борьбы за власть на Олимпе и, в конечном итоге, судьба всего человечества. Причём, промежуточные этапы этого пути сами по себе крайне интересны. К примеру, стремление уберечь Алкида от приступов помрачения рассудка, вызванных человеческими жертвоприношениями в его честь, перерастает в осознание недопустимости таких обрядов вообще. Амфитрион побеждает даже смерть, потому что только живым может и дальше помогать сыну. Вот кто по-настоящему бессмертен, а не пирующий с богами беспамятный, глянцево-лубочный Геракл. Боги так и не осмелились ни отправить Амфитриона обратно в Аид, ни взять к себе на Олимп, ни хотя бы низвергнуть в Тартар. Он всюду будет представлять опасность. Всюду, кроме Земли. Потому что главный свой бой он всё-таки проиграл — не сумел сделать из сына подлинного великого героя, а лишь наравне с другими игроками пытался разыграть козырную карту по имени Геракл.

Скорее всего, в тот момент, когда Амфитрион решается походить с козыря — послать сына биться с гигантами на стороне богов — и заканчивается интрига в романе. Герой раскрыл карты и теперь может лишь наблюдать, кто же в финале сорвёт банк. Похоже, что никто. Но в повторной раздаче он уже не участвует — поставить на кон больше нечего. А Алкид с Ификлом играть самостоятельно так и не научились. Они постоянно что-то кому-то должны, но по своей воле ничего не делают, да и не очень-то к этому стремятся.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle6136

Как ни странно, рецензий на роман не так уж и много. И большинство рецензентов сосредотачиваются на нескольких основополагающих и, откровенно говоря, лежащих на поверхности мотивах: об одиночестве творца, о расплывчатости границ добра и зла, о трагедии мавра, сделавшего своё дело. Иногда отмечают параллели с реальным миром. Например, настойчиво сравнивают логиновскую страну добрых братьев с Советским Союзом. В лучшем случае, добираются до мысли о том, что убийца дракона занимает освободившееся место и сам становится драконом (Наталья Резанова «Мир — это место, где жить нельзя»). И всё.

А вот о легендах, мифах и сказках, встречающихся в начале, конце или середине каждой главы книги, упоминают лишь вскользь. Нет, хвалят, разумеется, но как-то заодно со всем остальным. А ведь эта мифология несёт не меньшую смысловую нагрузку, чем основная сюжетная линия романа. Пожалуй, даже большую. Она не иллюстрирует какие-то авторские идеи, как это зачастую случается в фэнтэзи, а углубляет их, поворачивает иной стороной, помогает лучше понять смысл происходящего. Во всяком случае, мне — помогает. И если я в итоге понял не совсем так, как задумывал автор — тем лучше. Возможность разных трактовок ещё ни одной книге не навредила. В конце концов, пусть мои рассуждения «напоминают всем умеющим видеть, что мир делается не только умниками» — цитата, между прочим, из тех самых мифов.

Дело в том, что мы привыкли строить выводы по аналогии, по шаблону, выработанному множеством ранее прочитанных книг. Если там было так, то и здесь будет так же. Если герой борется со злом, многоруким чудовищем Ёроол-Гуем, стало быть, сам он служит добру. Если он стал илбэчем, приобрёл способность на месте ядовитого моря, далайна, создавать участки суши, оройхоны, значит, он — творец. Если герой изменяет мир, то он — бунтарь. Всё правильно, всё логично. Разве может быть иначе?

Замечательный пример такой линейной логики приведён опять-таки в мифах, в том эпизоде, где премудрый Тэнгэр объясняет человеку устройство мира:

«– Далайн я создал для Ёроол-Гуя, — ответил Тэнгэр, — но многорукий Ёроол-Гуй должен быть ненавистен тебе, поскольку он зло, а я — добро.

— Почему?

— Да потому, — загремел Тэнгэр, — что я создал тебя, а Ёроол-Гуй тебя съест!

— Не сердись, я понял, — сказал человек. — Ты добр, ибо создал меня на съедение Ёроол-Гую».

Найдите ошибку в рассуждениях человека. Не нашли? И вам по-прежнему кажется, что в этой книге всё просто и понятно?

полный отзыв можно рочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5997

Подозреваю, что первоначально авторы романа ни о каком 2012 годе писать и не собирались. Но в издательстве им объяснили, что книга пойдёт лучше, если её как-то увязать с ожидающим нас вскоре апокалипсисом. Типа, поверьте, мы лучше знаем, что нужно читателю. И авторы, понятное дело, поверили. Во всяком случае, сделали вид, что поверили. А вот сделать вид, что их книга про этот самый год — то ли не смогли, то ли действительно решили со следующего романа начать. Впрочем, очень даже возможно, что тут и вовсе без них обошлись, внесли необходимые изменения в ходе редакторской правки. Сомневаюсь, конечно, чтобы авторы совсем ничего не знали о намерениях издательства, но мало ли какие чудеса на свете случаются.

Как бы там ни было, а издатели ещё раз подтвердили, что ни в грош не ставят не только читательские интересы, но и репутацию писателя. Даже такого известного, как Мария Семёнова. Если уж её вынудили вольно или невольно стать соучастником обмана, что тогда проделывают с начинающими авторами? Как-то не по себе становится от подобных мыслей.

И не успокаивает даже то, что роман не много потерял от этих пертурбаций. В том смысле, что терять-то было и нечего. Свалить в одну кучу все забойные темы — Афган, спецслужбы, параллельные миры, тайные организации, магию вуду, бессмертных воинов и древние легенды — ещё недостаточно для написания хорошей фантастики. Нужно ещё, читатель тебе поверил. А в эту мешанину поверить могут разве что друзья и родственники авторов. И то лишь для того, чтобы не обидеть последних. В хорошей фантастике автор своим мастерством превращает вымысел в реальность, а здесь, наоборот, реальная жизнь доводится до абсолютно неправдоподобной выдумки.

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5724

В итоге получилось ни богу свечка, ни чёрту кочерга. Не вышло ни увлекательного фантастического романа, ни правдивой истории из жизни аномальщиков. Беспомощная, наводящая тоску, абсолютно нечитаемая книга. Да и чего ещё можно было ожидать, если писалась она не от души, а вымучивалась по заказу? Впрочем, раз уж она вышла в свет, то и заказчику, стало быть, понравилась. Хотя, казалось бы, что там может понравиться? По содержанию романа весьма проблематично сделать вывод о том, что в действительности группа «Неман» занимается серьёзным, важным делом. Или для них не так уж и важно, что конкретно там сказано, главное, что сказал это известный писатель, кумир многих тысяч, (по крайней мере, если судить по тиражам), любителей фантастики?

Так ведь и здесь могут возникнуть проблемы. Не исключено, что Роман Злотников по заказу «чёрного человека», (а именно так незамысловато — Чёрный — и зовут главного героя книги), в сущности, написал реквием самому себе как литератору, похоронил всякие надежды на уважение читателей. Не зря ведь говорится: написано пером — не врубишь топором. А если ещё и написано топорно...

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5669

Честно говоря, я долго не мог определиться в своём отношении к повести. Да или нет? В мемориз или в утилизатор? Плюсов набралось немало, минусов — и того больше. И решила всё одна крохотная деталь, вроде бы никак с качеством книги не связанная.

Каждой главе повести предшествует эпиграф из песен Виктора Цоя. Довольно удачно подобранный, кстати сказать. Но когда о массовых убийствах арканарских переселенцев в ходе исполнения операции «Зеркало» рассказывается под аккомпанемент песни «Дальше действовать будем мы», это уже безобразие. Кто разрешил автору соединять в сознании читателя чужой текст с картинами кровавой расправы над невинными? Не по теореме Бушетты-Волкова, а по справедливости. Даже если автор считает, что теорема верна, по какому праву он записывает себе в сообщники человека, который уже не может ничего возразить и отказаться? Это уже вопрос не из области литературы, но разве он не имеет значения? Кто, в конце концов, должен был первым задуматься, каким установкам собирается следовать — критик, или всё-таки автор?

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5505

Очень большая повесть, практически половина всего объёма книги. А длинные тексты меня, как Винни-Пуха, обычно только расстраивают. А если уж совсем честно, то я успел найти в сети рецензию, где говорилось, что редкая птица доберётся до середины этого произведения. И буквально через несколько прочитанных страниц понял, что не хочу становиться этой редкой, но глупой птицей.

Сначала нам от первого лица рассказали, какие бывают режиссёры, потом вдруг тот же рассказчик очутился в Лесу из «Улитки на склоне», повстречал там старых наших знакомых — Наву, Колченога и Обиду-Мученика. Правда, герой перед этим здорово хрястнулся головой об дерево и не то что ходить, а даже разговаривать не мог. И, естественно, не понимал язык местных жителей.

А дальше становится всё страньше и страньше. Понимать-то он их не понимал, но нам, читателям, почему-то объяснял, о чём они говорят. Кроме того, называл себя тоже не безызвестным нам именем Кандид, но при этом добавлял, что он артист кино. Магнус Фёдорович Редькин из «Понедельника» наверняка бы задал здесь вопрос: «Разве такие вещи алгоритмизируются?» Это, разумеется, предрассудок, в наш просвященный век можно без труда салгоритмизировать всё, что плохо лежит, только вот надо ли? Тем более что ещё через несколько страниц герой окончательно забыл, что когда-то был артистом, Кандидом и вообще просвещённым человеком, и превратился в деревенского жителя Молчуна.

Так ведь и он нам тоже знаком! Более того, вчитываясь в диалоги аборигенов, вдруг начинаешь понимать, что всё это когда-то уже читал. Практически слово в слово. И даже порой угадываешь следующую реплику. Не всегда, но и не так уж редко. В общем, давайте называть вещи своими именами, это просто пересказ «Улитки», как говорилось в школьные годы, «близко к тексту». А на фига, спрашивается, её пересказывать? Если кто ещё не читал, так можно книгу самих братьев Стругацких взять. Там не близко к тексту, там этот самый текст, первоисточник и находится. И зачем уважаемому автору Владимиру Васильеву понадобилось его дублировать? А самое главное — почему же его никто не остановил?

Может быть, именно эти недоумённые вопросы и заставили меня продолжить чтение. Сначала — через силу, из принципа, назло. Потом потихоньку вчитался, и начал въезжать, что в повести происходит вроде бы то же самое, что у Стругацких, да не совсем то. Что Старец этот, который ходит по домам и везде сжирает все запасы, вроде бы те же глупости говорит, но звучат они уже как умности, как народные мудрости. И сам ты воспринимаешь события уже иначе, под другим углом зрения, с новым знанием и пониманием происходящего.

Ох, трудно всё это объяснить! И, может быть, мне всё это просто показалось. Но показалось мне, будто бы Владимир Васильев создал некий новый жанр, своего рода литературную экранизацию классики. Словно другой режиссёр взялся за постановку известного тебе спектакля. Только на бумаге. И я даже не буду настаивать, что это есть хорошо. Это просто необычно. А всё необычное притягивает, затягивает, заглатывает с головой.

Не уверен, можно ли это ощущение повторить. Нужно ли повторять. Появится ли оно при повторном чтении. Возможно, это не более чем капризы моего переутомившегося мозга. Но я получил огромное удовольствие от новой трактовки произведения. До тех пор, пока автор не начал всё объяснять. Буквально несколькими фразами он разрушил всё очарование, превратил загадочную историю в рядовой фанфик. Но даже не заметил произведённых разрушений и ещё страниц восемьдесят упрямо тащил за собой читателя. Дотащил, но уже разочарованного, равнодушного и утомлённого долгой дорогой. Может, лучше было бросить его в том месте, где начались разгадки? Пусть сам выбирается. А я бы, наверное, и выбираться не стал, прямо там бы и остался.

В общем, сложные у меня впечатления от этого текста. Тонкие и едва уловимые. То ли цветов и музыки хочется, то ли зарезать кого-нибудь. Ну почему автору никто не объяснил, что он собственными руками губит волшебство, им же самим и созданное? А если он творил в гордом одиночестве, то почему ему хотя бы потом не открыли глаза? Хотя бы тот же составитель сборника. Почему Андрей Чертков, усиленно подсказывая авторам, что делать, не подсказал, чего им делать ни в коем случае не нужно?

не стану скрывать, я оказался не готов к встрече с произведением такого уровня, который, на мой взгляд, один только и может оправдать обращение к творчеству братьев Стругацких. Хотя, формально это всего лишь грамотная, профессионально выполненная работа. Классическое построение сюжета, чётко проработанная драматургия, со всякими там экспозициями, антагонистами и развитием конфликта. Но всё дело в том, какой это конфликт.

Признаться, я с недоверием отношусь к попыткам написать в одной книге «обо всём». Тяжёлый и неблагодарный это труд, редко стоящий той многомесячной мессы, которую ради него пришлось бы отслужить. Но ведь рискуют же некоторые, и у некоторых из них получается. Собственно, и конфликт вроде бы тоже обычный. Рыбаков, можно сказать, в точности следовал одному из вариантов выполнения задания, предложенных Чертковым — производственная драма о съёмках фильма по книге братьев Стругацких.

Молодой, начинающий артист, опасаясь, что его снимут с роли, уступил давлению режиссёра и, поступившись своими принципами, нарушил некое, скажем так, негласное табу. Два взрослых, известных артиста, занятых в этом же фильме, видели, что происходит, но не решились встать на защиту юного коллеги. Вот надо бы вмешаться, но такой неудачный момент, столько собственных проблем и вообще... В той или иной мере такое «вообще» случалось почти с каждым из нас, и ничего, как-то жили и после него. И эти двое решили, что проживут. Но режиссёр продолжал самоутверждаться за чужой счёт, (о том, как он издевался над книгой, лучше и не вспоминать), и вскоре под обстрелом оказались уже принципы заслуженных артистов. А те, однажды начав отступать, уже не могли остановиться. Пока не выяснилось, что отступать больше некуда.

Повесть у Рыбакова получилась сильно политизированная. Обычно это считается недостатком. Но здесь политика настолько переплетена с личным — совестью, памятью, человеческим достоинством, наконец, что она как бы перестаёт быть политикой и не мешает восприятию текста. Да, ещё режиссёр смотрится немного гротескно, но только в направленности своих творческих исканий. А по существу таких, наверное, в нашем кино немало. В общем, придраться всегда есть к чему, да вот только на этот раз как-то не хотелось.

Наоборот, я с тревогой ждал финала повести. По всем канонам дело плавно двигалось к хэппи-энду, но при этом чувствовалось, что честного, не притянутого за уши «они жили долго и счастливо» здесь не получится. Потому что конфликт давно уже вышел за рамки личностного, превратился, извиняюсь за моветон, в столкновение мировоззрений. И всё, что мог сделать для героев автор — это при оружии и со знамёнами вывести их из окружения. И как он это сделал! Нет, пересказывать финал я не стану, лишь отмечу его фантасмагорический характер, с одной стороны, подтверждающий догадки о невозможности полной победы над злом, а с другой — внушающий какой-то не вполне понятный оптимизм, желание продолжать борьбу. Врагу-у не сдаё-о-отся наш гордый «Тахмасиб»... Ну, или ещё что-нибудь в это роде.

Нет, я не юродствую, просто повесть Вячеслава Рыбакова действительно выбила меня из обычного скептического состояния, а в других я давненько уже не находился и элементарно не понимаю, как теперь себя вести.

Идею рассказа я, как ни старался, так и не понял. Если это очередная иллюстрация общеизвестного факта, что весь мир — театр (или, можно сказать, кино), и всё люди в нём кого-то изображают, то приходится признать, что в той же «Ленте Мёбиуса» тема раскрыта гораздо ярче. Или всё дело в том мире, где происходит действие? Чего ещё ожидать от обитателей планеты, само название которой стало частью ругательства? И режиссёр здесь — не режиссёр, и сценарист — не сценарист, и вообще актёры, якобы участвуя в съёмках фильма, на самом деле проходят подготовку к нелёгкой работе разведчика.

Да, пожалуй, тут есть что-то от Стругацких. Сразу вспоминается отец Кабани из «Трудно быть богом», сетующий на то, что любое полезное изобретение люди тут же приспосабливают для войны, пыток и прочих зверств. Вот и до кино добрались. Только вот бодренький тон рассказа с таким пониманием его идеи плохо согласуется. Наверное, тут скрыто что-то другое. Значит, слишком старательно скрыто, с полной иллюзией того, что никакого второго смысла вообще нет. А восторга от одного лишь упоминания славных имён Странника, Зефа и Мак Сима я почему-то не испытал.

Вот где точно присутствуют дух, традиции Стругацких. Очень знакомая картина — снова деление человечества на «нормальных» и «выродков», которых содержат изолированно от остальных людей в специальных лагерях-приютах для эмоциолистов. Поголовная мэлонизация, то есть, избавление от лишних, ненужных, не фундаментальных эмоций, тоталитарный рационализм. «Мы сделаем вас счастливыми... ливыми... ливыми»

Но даже эти насквозь промэлонизированные люди-полуавтоматы испытывают какое-то неудобство от недостатка эмоций, и психиаторы прописывают им лечебные релакс-фильмы. Создавать которые способны лишь всеми презираемые эмоциолисты. И кое-кому из этих изгоев удаётся неплохо устроиться во враждебном им мире. За счёт безжалостной, буквально смертельной эксплуатации своих же собратьев, щедро наделённых артистическим даром, но напрочь лишённых способностей к выживанию. И у внимательного читателя начинают возникать подозрения, что и этим миром, так же, как у Стругацких, тайно управляют отдельные и нетипичные, самые удачливые и по-своему ужасно рациональные «выродки».

Почему только начинают? Да потому что рассказ подозрительно быстро заканчивается. Потенциал здесь был заложен внушительный, но заморачиваться с его реализацией автор не стал. Нет, нельзя сказать, что финал скомкан. Наоборот, грамотно доведён до развязки, возможно, слишком предсказуемой и стандартной, но зато эффектно обыгрывающей ключевые слова «фундаментальная эмоция». Профессионально сделано, но холодно, без души.

Не хорошо так думать о людях, но, кажется, Николай Романецкий не очень-то и горел желанием участвовать в проекте. И не помочь другу, не поддержать его тоже не мог. Вот и поставил галочку, отметился. Стало ли этого кому-нибудь лучше? Дай-то бог.

Название у повести просто великолепное. Математическая игрушка — неоднократно всеми нами виденная, но по-прежнему не укладывающаяся в рамки наших представлений о мире. Две стороны медали, плавно перетекающие друг в друга и превращающиеся в одно целое. Цепь событий, у которых как бы нет тайной подоплёки, в которой причины постоянно меняются местами со следствиями. И в то же время — это кинолента, которую снимает режиссёр Мёбиус по повести Стругацких «Отель «У погибшего альпиниста». Причём, по капризу режиссёра артисты должны быть предельно похожи на реальных участников событий двадцатилетней давности, о которых и рассказывает фильм. В результате один из артистов играет самого себя, второй герой давних событий исполняет роль другого персонажа, являясь одновременно ещё и главным злодеем, в кадре не появляющимся, но регулярно упоминаемым. А ведь есть ещё и артист, играющий его самого. Такая вот запутанная ситуация, в которой сам Мёбиус ногу сломит.

Да, забыл сказать, что съёмки ещё не начались. Актёрам дали время вжиться в образы. И они старательно фальшивят, изображая других людей, и даже имитируя таинственные события, которые по сюжету должны происходить в отеле. И эта фальшь настолько убаюкивает, что не сразу замечаешь, как она всё настойчивей проникает в логику сюжета, в мотивы поступков героев, в саму идею повести. Но под конец всё-таки понимаешь, что никакой оборотной стороны у неё и не было. Типичная лента Мёбиуса, затейливая безделица. Технически очень сложная вещь, но духа Стругацких в ней почему-то не чувствуется. Скорее уж, здесь незримо витает дух дешёвого детектива, в котором из трёх вопросов — кто, как и зачем совершил преступление — остаётся только первый, а главная задача заключается в том, чтобы заморочить голову читателя.

рассказ интересен уже самим именем автора. Стихи и песни Тима известны многим, проза — разве что его персональным фанам. И нельзя сказать, что его прозаический опыт меня разочаровал. Но и не очаровал тоже. Вроде бы всё очень живенько, эмоционально, с трагедией в кульминации и смутно-оптимистичным финалом. Но слишком плоско, линейно. Рассказ от первого лица, с одной стороны, вызывает больше доверия у читателей, но с другой — оставляет за кадром мотивацию остальных героев. Кто эти ребята, решившие снять свою версию «Пикника на обочине»? Либо они поклонники творчества Стругацких, или кто-то из них мечтает о кинематографической карьере, а может, кем-то движет влюблённость в другого персонажа рассказа?

В принципе, обо всём этом из текста можно догадаться, и такое не акцентированное описание было бы, наверное, правильным. Если бы сюжет не строился вокруг трагической гибели одной из героинь. А у трагедии свои законы, в ней без сопереживания не обойтись. И когда Бочонок уговаривает Тимура доснять фильм «ради неё», у читателя не может не возникнуть вопрос: а ей-то это кино зачем было нужно? Ответа нет, и вместо запланированного (надо же, какую гадость я сказал — запланированного) комка, подступающего к горлу, чувствуешь одно лишь раздражение: доигрались, придурки! Поверьте, меня самого такая реакция не радует, но что поделаешь — музыка навеяла.

И ещё один штришок к разговору о достоверности и убедительности. Насколько я помню, сопромат изучают на втором курсе технических вузов, и восемнадцати-девятнадцатилетний юноша теоретически может знать термин «двутавровая балка». Но вряд ли сможет употребить его в быту без извиняющейся улыбки или какого-нибудь шутливого комментария. Если, конечно, мечтой всей его жизни не является расчет несущих конструкций. А у героя рассказа мечты, как мне кажется, совсем иные.

Незамысловатая история о народном умельце из Арканара, который изобрёл средневековый прототип кинопроектора. Правда, использовал он своё изобретение для показа скабрезных картинок, но прогрессоры, коллеги Антона-Руматы Эсторского всё равно решили, что этого гения нужно спасти от расправы серых. Вот только орёл наш дон Рэба и здесь их опередил, умелец ему тоже понадобился. Почему? Вероятно, автор рассчитывал, что ответ окажется неожиданным для читателя. Но в таком случае не стоило помещать разгадку в название рассказа.

Обидно мне, понимаете ли. Если бы в сборнике оказалось две сильных вещи, его с чистой совестью можно было назвать удачным. А одной — для обычного сборника, может, и хватило бы, а для «Миров Стругацких» — маловато. Я уж не говорю о том, что не стоило ударную вещь помещать в самый конец книги. Все ли до неё доберутся? И в любом случае, ради одной повести «Стажёры как предчувствие», к тому же уже опубликованной в мартовском номере журнала «Полдень. XXI век», не стоило возрождать столь масштабный проект.

полностью отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5467

возникает вопрос, который критики, видимо, попросту не рискнули задать: почему же Рыбаков сделал писателем не Симагина, а Вербицкого? Или даже не так: почему Вербицкий — персонификация зла в романе — не чиновник, не гэбист, не редактор, наконец, а именно писатель? И ничего умнее мне в голову не приходит, чем повторить фразу о хирурге, прооперировавшем самого себя. Рыбаков не ищет истоки зла где-то на стороне, а начинает с искоренения его в себе. Это себя он вывел в образе Вербицкого, как впрочем, и в образе Симагина. Разрубил свою личность на ангела и беса, святого и грешника. И потому как рубить пришлось по живому, идеального чёрно-белого деления не получилось. Вербицкий ведь не просто писатель, а писатель талантливый. Тонко чувствующий, страдающий, но сломленный системой. Он — профессиональный писатель, и в этом его трагедия.

полныйотзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5614

оправданно и по-своему даже эпично-героично отпугивать нецензурной бранью нечистую силу. По-человечески понятно, когда матерятся от тоски зеленоглазой. Довольно неприятно, но привычно слышать мат, употребляемый для связи слов в предложении. Но когда две симпатичные читателю героини кроют ебухами просто от нечего делать — это уже никуда не годится...

Помимо всего прочего, эта деталька наводит на грустные размышление о дальнейшей судьбе Ванечки Вепсаревича. Он ведь по ходу пьесы внутренне ничуть не изменился. За исключением того, что влюбился в Машеньку. Или даже не в неё, а в некий идеальный образ, не вполне соответствующий действительности. И на какое-то время это светлое чувство помогло ему справиться с болезнью. Но потом, когда Иван заметит определённую разницу между своим идеалом и реальным его воплощением, болезнь вернётся опять. А Медсестре Лёле накладно будет каждый раз из Сибири в Питер мотаться и Ванечку из паутины извлекать. Да и без любви с болезнью, наверное, сложнее справиться. И опять станет Вепсаревич, страдая душой за русскую литературу, подчищать ляпы за переводчиком Стопорковым и пописывать дурацкие стишки для стенгазеты «Голос третьего отделения». Так что зря Николай Васильевич Гоголь вострой сабелькой махал — демон Япух Озык, предводитель писателей Гондоновых, всё равно восторжествует.

Полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5582

Изолированная космическая станция — идеальная сцена для классического детектива с убийством. И было бы странно, если бы в столь разнородной, потенциально конфликтной группе её обитателей не произошло ничего криминального. При загадочных обстоятельствах погиб руководитель экспедиции, затем последовала не менее странная смерть его заместителя. С той лишь разницей, что её уже никак нельзя было списать на несчастный случай. И разумеется, главным подозреваемым оказался чужак — землянин.

Откровенно говоря, с этого момента книга, существенно выигрывая в интриге и динамике, так же заметно теряет в самобытности, эмоциональной насыщенности. Но всё равно читается с неослабевающим интересом. Нельзя не отметить, что наконец-то сыграл свою роль ментальный советник Ивара — записанная на инфокристалл личность его прадеда, героя многих войн, командора Красногорцева-Тревельяна. А то всю предыдущую книгу, «Посланец небес», он только тем и занимался, что нёс всякую чушь, и я уже начал подозревать правнука в особой форме мозгоклюйского мазохизма. Но тут «дед» в самом деле проявил свой героический характер, и без помощника Ивару пришлось бы туго. Если вообще пришлось бы. Потому что он тоже оказался хреновым сапёром и наделал столько ошибок, сколько другой и за всю жизнь не сумеет.

полныйотзывможно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5436

По воле автора, или вопреки ей, но фаата в романе олицетворяют альтернативу нашей земной анархии. Это ведь такие же люди, как и мы, по внешнему виду и физиологии, вплоть до возможности появления общего потомства. Но, пережив два глобальных кризиса, панически боясь наступления третьего, они приняли не только жёсткую централизацию власти, но и деление на «полностью разумных», «ограниченно разумных» и «тхо» — безмозглую, генетически изменённую рабочую силу, послушно выполняющую чужие приказы. Разумеется, это гипербола, идея, доведённая до абсурда. Но в ней переплетены узнаваемые черты сразу двух весьма популярных в современном мире тенденций — ностальгии по «порядку», «твёрдой руке» и, скажем так, «социальной селекции», точнее всего выраженной в принципе «кесарю — кесарево, а слесарю — слесарево». Нет, сами мы, понятное дело, ни того, ни другого не одобряем. Сейчас. А перед лицом надвигающейся мировой катастрофы?

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5413

Для меня по-прежнему остаётся загадкой, что же побудило Антона Первушина закончить повесть именно так, как он её закончил. Нередко приходящее в таких случаях на ум подозрение, что вместо автора рукопись дописывал его любимый пёс Шарик, на этот раз пришлось отбросить. Финал явно не взят с потолка, не высосан в муках из пальца с одной незамысловатой целью — удивить, застать врасплох читателя. Нет, он закономерен, он логично вытекает из тех вводных данных, которые нам предоставил автор. Допустим, это не единственно возможное решение задачи, но наиболее вероятное. И всё равно непонятно, почему даже в рамках этого финала автор выбрал наиболее дешёвый, трэшевый вариант. Неужели современный писатель-фантаст уже не может обойтись без костылей «динамично развивающегося сюжета»?

полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle7964

Кто из писателей не мечтал написать свой «Пикник», о своей Зоне? И многие пробовали, но именно о своей. А переписать заново первоисточник никто как-то не догадался. Почему? Наверное, не хватало здоровой наглости, которая, вероятно, тоже сестра таланта. А вот у Первушина хватило. И наглости, и, приходится признать, её брата.

Полный отзыв можно прочитать здесь: http://fantlab.ru/blogarticle5391

Господи, ну ведь так просилось сюда: товарищи Вифсла и Тесла! Как бы ему этот чемоданчик подошёл! Но, увы, не увидели авторы того, что в сущности сами же и придумали.