Следует, наверное, напомнить, что Дансени, считающийся отцом-основателем жанра фэнтези в литературе ХХ века и предшественником Толкина и Борхеса, оставил весьма обширное наследие. Впрочем, экстравагантный образ жизни – тоже часть этого наследия, свидетельствующая о разносторонней личности лорда. Чемпион Англии по шахматам и создатель системы нелинейной шахматной игры, организатор сафари и лучший охотник на лис (этот титул тоже принадлежал Дансени), изобретатель, лектор, а еще – прозаик, поэт и драматург. Следует отметить, что начал Дансени с прозы (в 1905 он за собственный счет издал «Богов Пеганы», в которых создал завершенную космогонию вымышленного мира). Дальнейшие тексты содержали попытки соотнести эту космогонию с земной; действие «Книг чудес» происходит на границе Пеганы и известного мира. Однако решительный перелом в мировоззрении Дансени произвела мировая война, на которую он отправился добровольцем. Именно после войны появился первый его поэтический сборник – «50 стихотворений». Издание было осуществлено в 1929 году, однако составлена была книга гораздо раньше, почти одновременно с другим, весьма известным сборником «51 рассказ» (1919). Мне уже случалось отмечать близость этого второго текста к «Стихотворениям в прозе» Тургенева – не только количественную (Senilia тоже включают 51 текст), но и тематическую. Однако это рассуждение увело бы нас далеко от весьма интересной ситуации.

Дансени подготовил обе книги с некоторым расчетом. Дело в том, что сразу после мировой войны он из малоизвестного прозаика превратился в популярного драматурга – его пьесы были поставлены на Бродвее, а сам автор получил приглашение провести лекционный тур по Соединенным Штатам. Для этого тура была написана вступительная лекция (опубликована под заглавием «В наши дни»), посвященная состоянию поэзии в ХХ веке, и подготовлены новые тексты, самый объем которых как раз свидетельствовал о возможности озвучивания со сцены. И рассказы, и стихи были готовы… Но Дансени, приехав в США, убедился, что публика ждет не новых текстов, а воспроизведения известных или им подобных. Турне по Америке превосходно документировано – существует книга Э. Бирштедта «Дансени-драматург», есть воспоминания посетителей (Г. Ф. Лавкрафта, например), из которых явствует, что Дансени выступал с лекцией, а потом читал «Короля Аргименеса» или «Врагов королевы».

Стихи и прозаические миниатюры остались невостребованными. Следует заметить, что поэзия Дансени то и дело фигурировала в самых разных периодических изданиях – от «Эргоси» до «Таймс», однако первый сборник появился лишь в 1929 году, а следующий всплеск поэтической активности был связан уже со второй мировой войной. В тридцатые годы вышел лишь один поэтический сборник, зато в 1941-46 их было 4; некоторые стихи вошли также в мемуарные книги лорда Дансени.

Теперь надлежит остановиться на текстах 50 стихотворений и 51 рассказа. Вполне предсказуемо тематическое соответствие. Сборник рассказов начинается со «Свидания»

Слава, блуждавшая по дорогам в сопровождении жутких авантюристов, однажды, небрежно напевая, прошла мимо поэта.

И тогда поэт сделал для нее маленькие венки из песен, чтобы возвысить ее голову перед судом Времени; но все равно она носила вместо них ничего не стоящие гирлянды, которые неистовые граждане, встречавшиеся ей на пути, делали из скоропортящихся вещей.

И всякий раз, когда эти гирлянды увядали, поэт приходил к ней со своими венками из песен; и все равно слава смеялась над ним и носила ничего не стоящие украшения, которые увядали к вечеру.

И однажды поэт горько упрекнул ее, сказав так: «Прекрасная Слава, и на шоссе, и на тихих сельских дорогах ты не прекращаешь смеяться, кричать и шутить с никчемными людьми; я тружусь ради тебя и мечтаю о тебе, а ты дразнишь меня и предаешь». И Слава повернулась к нему спиной и ушла, но уходя, глянула через плечо, улыбнулась поэту так, как никогда не улыбалась прежде, и почти шепотом сказала:

«Я встречу тебя на кладбище за работным домом через сотню лет».

А в стихотворении «Искусство и жизнь», открывающем сборник, читаем:

Так много хочется узнать,

Но годы коротки –

Ты хочешь вещи описать,

Но не успел поднять руки.

Прозаическая книга завершается «Гробницей Пана», поэтическая «Опустевшим царством»:

А я еще храню его врата,

А я, как прежде, жду его приказов,

И, может быть, искатели алмазов

Найдут его и скажут (весть проста),

Что не склонился я пред смехом обезьяньим.

Можно отметить соседство в обоих сборниках текстов на случай и философских медитаций (стихи из пьесы и надписи на книгах соседствуют с весьма любопытными произведениями), можно отметить техническую простоту поэзии Дансени и поэтическую вычурность прозы, однако интерес привлекает скорее генетическая близость стихов и рассказов.

Зов

И внезапно вновь

Этот тяжелый странный аромат на лондонской площади,

Запах верблюдов или странного табака, и из дождя

Мое сердце несется на восток, в сверкающий воздух

Который окутывает золотые равнины,

К пробужденным городам, которые я увижу вновь.

Объяснение всегда близко; по большому счету, сближение языка поэзии и языка прозы предсказуемо… В 1914 году Падрэк Грегори составил антологию «Англо-ирландской поэзии». Предисловие к ней должен был написать лорд Дансени. Но получив книгу, в которую вошли тексты очень разных авторов (от Рассела до Конан Дойла), Дансени предложил Грегори пролог и эпилог – рассказы «Мольба Цветов» и «Свидание» соответственно. Следует отметить, что в прозаическом тексте «Свиданием» сборник открывается; финал же поэтической антологии (живущих поэтов) оказывается неоправданно мрачным. Позднее «Мольба Цветов» оказалась в середине книги рассказов, а ее место в финале заняла вариация той же темы «Гробница Пана» (заметим, что та же тема присутствует и в стихах Дансени).

Мольба Цветов

Это был голос цветов в Западном ветре, чудесном, старом, ленивом Западном ветре, дувшем непрерывно, дувшем сонно, дувшем в Грецию.

«Леса ушли, они пали и покинули нас; люди не любят нас больше, мы одиноки в лунном свете. Большие машины мчатся по красивым полям, их пути жестоки и ужасны на земле и под землей.

«Подобно раковым опухолям, города скрывают траву, они гремят в своих логовах непрерывно, они блестят вокруг нас, уродуя ночь.

Леса ушли, о Пан, леса, леса. И ты далеко, о Пан, так далеко». Я стоял ночью между двумя железнодорожными ветками на краю Мидленд-Сити. По одной из них, по-моему, поезда проносились каждые две минуты, а по другой проходили два поезда за пять минут.

Совсем близко были сияющие фабрики, и небо над ними выглядело пугающим, как в лихорадочных снах.

Цветы были правы, опасаясь приближающегося города, и отсюда я слышал их поднимающийся крик. И затем я услышал несущийся в музыке ветра голос Пана, порицающего их из Аркадии: «Будьте немного терпеливее, все это ненадолго».

Но в том же 1914 году Дансени прочел стихи своего однополчанина Фрэнсиса Ледвиджа – и решил их издать. Эту задачу он исполнил педантично – в 1915-17 годах появились книги Ледвиджа «Песни полей», «Песни войны» и «Последние песни». А после гибели Ледвиджа на фронте Дансени исполнил печальный долг и подготовил собрание текстов – соединив три книги в одну и дополнив свои предисловия еще двумя текстами.

В первом речь идет скорее о противопоставлении: Of pure poetry there are two kinds, that which mirrors the beauty of the world in which our bodies are, and that which builds the more mysterious kingdoms where geography ends and fairyland begins, with gods and heroes at war, and the sirens singing still, and Alph going down to the darkness from Xanadu. Mr. Ledwidge gives us the first kind». Сам Дансени отдает предпочтение второму – это очевидно в рассказах. Однако образец, представленный младшим товарищем, оказался для старшего слишком сильным искушением. И потому за прозаическими миниатюрами последовали их поэтические варианты. Уже в статьях Дансени о Ледвидже различимы темы будущих стихов.

And a poet is no more than a star. If one has arisen where I have so long looked for one, amongst the Irish peasants, it can be little more than a secret that I shall share with those who read this book because they care for poetry. Этот фрагмент содержит отсылки к «Звезде» и «Маршу Ирландских крестьян». Другие… Но не будем о них; комментатор, без сомнения, охарактеризует все параллели. Сейчас же достаточно обозначить источник обращения прозаика к поэзии и мотивы выбора «особых средств, которыми поэзия располагает». Впрочем, остается последний фрагмент — All his future books lie on the knees of the gods. May They not be the only readers. Any well-informed spy can probably tell you our movements, so of such things I say nothing». Из стихотворения «Китс» — «Теперь он мертв и унесен прочь, Немой, спокойный, ушел своей дорогой, а мир теперь в развалинах лежит».

не избалован вниманием российских издателей – впрочем, почти то же самое можно сказать о большинстве авторов «хоррора» начала ХХ столетия; массовая аудитория без особого восторга воспринимает жанровую классику. Да и любители ужасов рассуждают о том, что написано красиво, но совсем не страшно, умно, но чересчур занудно, содержит слишком много намеков и слишком мало обстоятельных описаний.

Мэйчену еще повезло – два раза выходили сборники его произведений, а один раз – в издательстве «Энигма» – даже двухтомное собрание сочинений. Многие повести и рассказы тиражировались в антологиях начала 1990-х годов… И мы усвоили представление о лондонском «декаденте», члене «Ордена Золотой Зари», журналисте-поденщике, мечтающем о совершенном постижении тайн мироздания.

В этом образе (который создают – каждый на свой лад – Ю. Стефанов в статье о Мэйчене и Г. Лэчмен в книге «Темная муза») немало правды. Но мне всегда казалось, что передано не все и, может быть, даже не главное. Разнообразное и обширное наследие Мэйчена открывает возможности для самых разных трактовок – от фрейдистских до эзотерических. Истолкованиями могут заниматься и исследователи, и читатели: главное, чтобы для обобщений был материал; уж чего-чего, а материала за полвека литературной деятельности Мэйчена собрано немало.

Вышедшее в серии "Книга Чудес" издание – попытка представить писателя в несколько иной ипостаси, может быть, подбор текстов покажется достаточно странным – рядом с рассказами оказались эссе и трактат, а журнальные статьи соседствуют с образцами «высокой словесности». Данные заметки – краткая попытка объяснить, чем обоснован выбор.

Колдовской» характер прозы Мэйчена прекрасно оценил и описал Г. Ф. Лавкрафт в «Сверхъестественном ужасе в литературе»: «Из ныне живущих создателей космического ужаса, вознесенного на высочайшую художественную вершину, немногие, если вообще кто-то найдется, могут соперничать с разносторонним Артуром Мейченом, автором нескольких дюжин коротких и длинных рассказов, в которых элемент тайного ужаса и надвигающегося кошмара передан с несравненной реалистической точностью и живостью… Мистер Мейчен с его впечатляющим кельтским наследием связан памятью детства с дикими куполообразными холмами, древними лесами и загадочными римскими руинами в Гвенте и создал воображаемую жизнь редкой красоты, насыщенности, исторической обоснованности. Он впитал в себя средневековую тайну темных лесов и древних обычаев и защищает Средние века во всей их полноте…» (пер Л. Володарской). Фантастическое превращение совершалось в прозе Мэйчена снова и снова – жизненные впечатления трансформировались в магические заклинания, древность которых кажется очевидной и пугающей. Важно не столько то, какими формулами отворяются врата бездны, а то, как художник преображает реальность. Нет нужды подбирать таинственно звучащие формулы или ученые термины – писатель делает все сам.

Вот, к примеру, сборник «Ангелы Монса» (вполне доступный в сети). Рассказ «Лучники», открывающий его, написан по горячим следам событий 22-23 августа 1914 года. Именно тогда, в битве при Монсе, англичане впервые оценили всю мощь германской военной машины. Впечатление было настолько сильным, что информация о сражении попала на страницы газет, преодолев жесточайшие цензурные барьеры. Уже 29 сентября Мэйчен поместил в газете «Ивнинг Ньюс» рассказ «Лучники», в котором случившееся при Монсе истолковывалось как чудо. Мистификация была очень умело подготовлена: текст не имел подзаголовка «рассказ», более того – в том же номере газеты в рубрике «Наш рассказ» печаталось совершенно иное произведение. И написанные «от первого лица» «Лучники» произвели фурор: рассказ перепечатывали и пересказывали, события объявляли «несомненно истинными», а все опровержения называли ошибочными. Мэйчен неоднократно возвращался к этому сюжету – вы найдете его размышления и в предисловии к «Ангелам Монса», и в рассказе «Из-под земли», и в других текстах. Но легенда жива: ее отголоски можно найти на альбоме Стива Хэкетта (1979) или в романе Дэвида Митчелла «Облачный атлас» (2004). И столь значительный успех не самого интересного и глубокого рассказа трудно было бы объяснить, если б не подсказки самого автора. Он не мистифицирует, он «спасает истину»; использование религиозной символики связано с тем, что христианство – «Религия Тайны»; вторжение «метафизического плана в дела физического плана» совершается очень часто и обнаруживается очень редко – прежде всего потому, что мы не видим моста «между миром чувств и миром духа». Эту связь и восстанавливает Мэйчен, снова и снова возвращаясь к «мелким» и как будто случайным деталям. Это могут быть военные события, глухо упоминаемые в газетах, а могут быть впечатления детства, как в сборнике «Странные дороги». Сначала смутные воспоминания обретают условную цельность в тексте, а потом тексты взаимодействуют с графикой и возникает «эффект трансмутации» (алхимический термин в данном случае – просто удачная аналогия, найденная писателем).

Интересно, что подобное преображение происходит и в случае с читательскими впечатлениями. «Смешилки и страшилки» – сборник коротких рассказов и статей «антикварного» содержания. И стилистически, и содержательно эти тексты весьма напоминают «Всемирную историю низости» Х. Л. Борхеса. Возможно, интерес великого аргентинца к Мэйчену и связан с общими принципами «журнальной» работы. Мало отыскать любопытную старинную историю и пересказать ее – таинственно или насмешливо. Нужно найти в ней фрагменты изначальной Тайны, которую будет уже разгадывать читатель. Недаром многие тексты подчеркнуты фрагментарны. Мы не узнаем ничего о дальнейшей судьбе изобретательного мистера Бли или о тайне сэра Бенджамина. Но Тайна, пронизывающая мир вокруг нас, станет чуть ближе; мы словно касаемся завесы – и за ней ужас, который может рядиться в одежды аляповатые и смешные, но от того не утратит своей изначальной сущности.

"Священные ужасы" — итоговая книга Мэйчена, вышедшая за несколько месяцев до смерти писателя в издательстве «Penguin books». Эти поевсти и рассказы представляют собой на первый взгляд шокирующие и пугающие истории в духе тех, которые принесли писателю известность в 1890-х. Традиции «желтой» прессы на сей раз менее очевидны – хотя довольно сложно представить, как эти рассказы, нарушающие все и всяческие табу, могли появиться в чопорной Англии. Остановимся опять же на одном примере: повесть «N» до некоторой степени перекликается с рассказом лорда Дансени «Чудесное окно». Но в истории из «Книги Чудес» центральным элементом остается аура волшебства, у Мэйчена ее место занимает Тайна, окружающая нас и уничтожающая и разум, и самую жизнь… Лондонская повседневность уводит в иное измерение; уже не нужно приобретать у незнакомцев волшебные предметы, достаточно один раз свернуть со знакомой улицы, открыть дверь – или окно – и приглядеться как следует.

А для того, чтобы ответить на вопрос «как следует?», я перевел трактат Мэйчена «Иероглифика», в котором писатель во всех подробностях характеризует экстаз, лежащий в основе художественного преображения мира, и точно перечисляет возможности достижения этого удивительного состояния.