Прочитали намедни в этих ваших интернетах, что Пасха будет первого апреля. Замечательно. В День космонавтики уже как-то была, пусть и в День смеха. Отож. А что Пасха не наша, а католическая, как-то из вида упустили. Готовимся, значит, яйца белые купили, краски, наклейки, все дела. Предвкушаем.

В субботу пошли в магазин за куличом. Выбор куличей в одном магазине отчего-то был небогат – да и несвежие, долгохранящиеся, в другом их не было вовсе. Почему, спрашиваю тетку-продавца, нет куличей? Когда будут? Может, завтра, лениво отвечает она, может, на неделе. Как на неделе? – возмущаюсь я. Завтра ж Пасха!

Тетка-продавец натурально вытаращилась. Восьмого, говорит, будет Пасха. Вы откуда, гражданин, взяли, что завтра? Прочитал, отвечаю, на просторах интернета. Брешут в этих ваших интернетах, уверенно говорит тетка. А вы, небось, и яйца покрасили?

Яйца, слава богу, не успел, отвечаю. С утра предпочитаю красить, чтоб свежими есть. Посмеялись, значит. Приходите, говорит тетка, на неделе. За куличом. Обязательно, говорю.

Теперь жду восьмого.

– Я не курю.
– Зря. Хорошие книги. Помогают.
Или:
– Жаль. Хорошие книги. Помогают.

Был у нас в третьем, кажется, классе на уроке литературы забавный случай. Проходили Некрасова, стихотворение "Крестьянские дети" (не полностью, разумеется). Стих, конечно, взрослый, поэтому, может, и не в третьем классе изучали, но точно помню, что в начальной школе. Да, это еще во времена СССР было.

Предлагалось выучить отрывок в качестве домашнего задания. На следующий урок – опрос. К доске пойдет – такой-то. Мой одноклассник Деня (Денис) встает, идет к доске. Начинает декламировать:

– Однажды, в студеную зимнюю пору я из лесу вышел…

И запинается. Мнется. Судорожно шевелит губами.

– Ну, – подбадривает учительница Надежда Петровна (хороший человек, дай ей бог всего доброго).

– Однажды, в студеную зимнюю пору, – говорит Деня и останавливается. Он рыжий, у него светлые волосы и светлая кожа, на лице веснушки. И еще – большие оттопыренные уши. Видно, как лицо и уши потихоньку краснеют. Текст Деня забыл напрочь.

– Я из лесу вышел… – беспомощно говорит он. – Я вышел из леса…

Учительница не выдерживает, заканчивая фразу за ученика:

– И снова зашёл!

Класс сгибается пополам от хохота. Уши Дени становятся малиновыми. Наверное, это было жутко непедагогично, но зато жутко смешно. Сколько лет прошло, а до сих пор помню.

Значит, еду я в метро. Точнее, поднимаюсь на эскалаторе – перехожу с одной станции на другую. Ступенькой выше чинно стоит немолодой японец (дальше станет ясно – почему японец, а не кореец, к примеру). Типичный такой японец – невысокий, плотный, узкоглазый, со стрижкой ежиком и в крупных очках, между прочим. За спиной у него рюкзак, через плечо здоровая сумка. Там, где ремень крепится к сумке, болтается – внимание! – кожаная бирка. На бирке – закатанная в прозрачный пластик бумажка с латинскими буковками.

Вглядываюсь. Читаю. "K. Murakami". (Если что, "К" это "Kharuki".)

Я в раздумьях.

Но тут эскалатор довозит нас до верха, и пока я размышляю – тот ли это Харуки (и ведь первая буква имени совпадает), японец ловко соскакивает со ступеньки и теряется в толпе.

С моего балкона отличны видны балконы торцевой части дома, что стоит рядышком и чуть правее. Бывает, выйдешь на балкон, глянешь – и всё, всё видишь. И тебя все видят. Это присказка.

На балконе, расположенном на одном уровне с моим, стали появляться люди. Сначала одни, потом другие. Видать хозяева сподобились сдать квартиру в аренду семье из 25 человек. Это всё еще присказка.

На балкон регулярно выходят курить три мужика и женщина. Кроме того, женщина так же регулярно вывешивает всякое разное белье для просушки и потом его снимает. Мужики только курят. Ну, выпивают иногда. Не без того.

В связи с этим наконец-то сказка. Вернее ее начало:

Жили-были три мужика и одна стиральная машина…