В стране, где родился сын меховщика Жак Кёр, вот уже сотню лет идет война. Ни один из живущих уже не в состоянии вспомнить, как это было: жить без спаленных деревень и разрушенных замков. Жаку было 16, когда французские рыцари, изящно дефилировавшие по полю Азенкура в день святого Криспиана, были разбиты простолюдинами лучниками. «И Криспианов день забыт не будет / Отныне до скончания веков...» Другое произведение, простите, отвлеклась.

Между тем Жак Кёр находит (изобретает?) для себя новое оружие, неведомое рыцарям и даже самой Жанне д’Арк. Оружие его — флорины, дукаты и ливры, сверкающие золотые кружочки. Оказалось, что с их помощью можно вести битвы не менее славные, чем день святого Криспиана. И даже изменить мир.

Повествование неспешное и с непривычного для нас ракурса. Почти ничего о Жанне, почти ничего о доблестном Дюнуа и других отважных героях. Мнение о них у Жака Кёра нелестное: «На турнирах рыцарство пыталось предстать живым, однако я прекрасно понимал, что оно приказало долго жить».

Сюжет развивается медленно, автор с удовольствием останавливается на красочных деталях и ярких характерах. На мой взгляд, лучше всего вышла не слишком приятная личность — Карл Седьмой с его показной слабостью и скрытым вероломством. Впрочем, я не уверена, что в его подлости по отношению к Жаку Кёру не было доли справедливости.

Есть единственная на свете империя, которая пребудет до Страшного суда. Именно так в средние века судили о Вечном Риме, и именно таков Рим в романе Кристофа Рансмайра. Вечный. Торжествующий над самой историей. Преспокойно себе уживающийся с автобусами и фотоаппаратами. Да и в самом деле, что-то поменялось в Риме за две тысячи лет? Те же скандалы, политические интриги, сенсации. А уж в таких забытых всеми местах, как Томы, и вовсе можно заснуть и проснуться через пару тысячелетий — и услышать те же сплетни о жене мясника.

Между вечным городом Римом и железным городом Томы разыгрывается вневременная драма поэта, оказавшегося в конфликте с властью.

Царем когда-то сослан был

Полудня житель к нам в изгнанье.

Я прежде знал, да позабыл

Его мудреное прозванье...

Прозванье его, видимо, и впрямь мудреное, потому что и римляне, и жители Том называют его попросту Назон, в смысле, Носач.

А что же он натворил такого, чтобы оказаться на задворках империи? У Кристофа Рансмайра своя версия, предельно экзотичная. Ну, то есть, конечно, Овидий здесь умудрился произнести славословие императору, не поклонившись предварительно. И хотя император этот акт гражданского неповиновения проспал, у него есть чиновники, мастера доносить до «самого», что такого совершил данный поэт, а равно знатоки императорской воли, способные вялый взмах августовой руки превратить в казнь, заключение или ссылку. А Август, между прочим, просто разозлился на чиновника, потому что ему мешали любоваться носорогом.

Но вообще-то дело не в том неслучившемся поклоне, а вовсе даже в крамольной поэме. И нет, это не та поэма, о которой обычно думали в этом контексте разные авторы, включая и Пушкина. Никакой «науки страсти нежной». Самое оппозиционное произведение Овидия, оказывается, — «Метаморфозы». Видите ли, идеология империи предполагает стабильность. А тут всякие превращения, изменения... В общем, крамола. Постепенно в ее наличии убеждают себя и власти, и радикалы-подпольщики.

И ради этих самых «Метаморфоз» скромный римский интеллигент отправляется искать Овидия в Томах.

Находит он, кажется, больше, чем собирался. Потому что в Томах «Метаморфозы» повсюду: на киноэкране, на гобеленах ткачихи Арахны, в ночных кошмарах, да и просто на пыльных уличках городка, населенного их персонажами.

Эффект довольно жуткий. Когда определенные подробности переданы возвышенным гекзаметром, их и воспринимаешь отстраненно. Но если их же изложить в стиле этакого глючного реализма, пробирает.

И-эхх, лихие девяностые! Точнее, их обработка в жанре фэнтези, сделанная остроумно и тщательно. Какой жанр больше всего подходит к столь криминальному периоду истории? Конечно, крутой детектив. А если в нем будет эльф-«афганец» или гномка-журналистка, так это только интереснее. Вполне органично получились отсылки к классике — от «производственного романа всех времен и народов» «Понедельник начинается в субботу» до западных Толкина с Тертлдавом.

Итак, Москва 90-х годов, где реликты советского («раешного», от Стройки Рая на земле) периода причудливо сочетаются с новорусскими бандитами. Их золотые цепи вполне реалистичны. А рядом с людьми живут представители всяческих фэнтезийных рас. В домах прячется малый народец, людьми неразбирающимися зачисленный в категорию «домовых» и жадный до козьего молока. С асфальтом, как водится, проблемы, особенно в новых районах. Зато москвичи побогаче обзаводятся понтовыми коврами-самолетами.

Главных героев два. Первый — Всеволод Серов, ветеран афганской войны, ныне киллер и владелец аквариумного магазинчика. Второй — господство Зорин, ангел пресвятого благочиния... ну, мент, короче. Первому «заказывают» скандального журналиста, второй должен раскрыть это преступление. И, конечно, в романе есть Кот — героический и обаятельный!

Ах, романтика дальних странствий! Зов сельвы, Матери туманов и отчаяния. Чудеса дальних морей, куда можно отплыть «на утлом суденышке, под шикарным желто-сине-красным эквадорским флагом». Две повести, открывающие сборник, завораживают то экзотикой маленького тропического острова, то загадками истории майя. Общение с дельфином (Лоцман Кид), поиски древних вирусов (Последнее путешествие полковника Фосетта) добавляют к приключенческим историям аромат XX века, очарованного наукой. И даже если поиск не увенчался успехом, то ведь все же были неповторимые дни и ночи в удивительных краях, услышанные легенды, новые встречи. Что-то такое, что может ощутить и читатель. «Нет, не спешите говорить, что я ничего не вынес из сельвы», — делает вывод вирусолог, герой «Последнего путешествия полковника Фосетта».

Следующие затем три рассказа — скорее психологические эксперименты. Как будет чувствовать себя человек, оказавшись вне времени и пространства? (De profundis). В двухмерном пространстве? (Фигуры на плоскости). Оказавшись в прошлом и получив возможность изменить что-то в отношениях с любимой девушкой? (Снежок).

Приятно в очередной раз открыть для себя,что советская фантастика — это не только про достижения народного хозяйства и даже не про то, как космические корабли что-то там бороздят. Она сложнее и богаче.

Укройся от сырости небом вечерним,

И звезды посыплются с неба, звеня.

Но только не спрашивай звезды и тени!

Собственно, линий я насчитала три. Первая — Габриэль д'Эстре, ее надежды стать королевой Франции и ее неожиданная смерть буквально в шаге от короны. Не была ли она, часом, отравлена? Вторая — странная картина с двумя дамами в ванне, одна из которых Габриэль, а вот кто другая? И кому понадобилось заказывать портрет фаворитки в таком виде? И третья, полностью вымышленная — история художника Виньяка, предположительного автора необычной картины.

Честно говоря, первая линия скомкана и не находит удовлетворительной развязки. Получается детектив с открытым финалом. Отчасти здесь вина персонажа, которому доверено расследование. Не могу сказать, что милейший Михелис, приват-доцент кафедры американской литературы, впечатлил меня своим профессионализмом (возможно, просто потому, что он влез на чужую научную делянку). Он предполагает отравление, но не счел нужным хотя бы пролистать справочник по токсикологии. Другой возможный вариант — патология беременности, имевшая летальный исход. И снова, почему бы не проконсультироваться со специалистом в данной области?

Вторая линия куда более удачна; собственно, ради интерпретации картины все и затевалось. Как говорит сам автор, «было бы действительно жаль похоронить такой сюжет в специальном журнале, где его прочтет горстка профессоров и докторантов». Изображение двух дам оказывается не просто рискованным портретом. Кольцо, угасающий огонь в камине, странный отрешенный взгляд Габриэль на картине — все составляет единый текст, который можно прочитывать и который современники, видимо, с легкостью читали. Здесь Михелис берет реванш (вернее, реванш берет автор романа в романе, который и высказывает свою версию событий). Все четко, все убедительно, все красочно. Картина превращается в неотъемлемую часть рискованной и запутанной придворной интриги, плетущейся вокруг Габриэль и ее будущей короны. Попутно можно проникнуть в захватывающий мир королевского двора или же узнать подробности хирургических операций XVI века (не для слабонервных). Или следить за головокружительным романом прекрасной дамы и короля Генриха IV. Кстати, в отношениях с Габриэль добрый король Анри предстает редкой сволочью.

Третья линия — дотошный и довольно динамичный исторический сюжет из времен правления Генриха IV. Жизнь скромного художника, возможно, не так увлекательна, как интриги аристократов. Однако — как знать? — возможно, он-то и оказался самым везучим персонажем романа?

В этом мире под покровом Границы Теней живут древние существа, когда-то потерпевшие от людей жестокое поражение и ждущие своего часа отомстить.

В этом мире есть могущественный автарк, король-бог-маньяк, мечтающий править всеми обитаемыми землями.

В этом мире затерялось маленькое королевство Южный предел, которому выпало стать точкой пересечения всех войн разом — и с автарком, и с сумеречным народом.

Подгнило что-то в Южном пределе, здорово подгнило. Король в плену. Старший принц загадочным образом убит в своей собственной спальне. Младший принц постепенно сходит с ума (и носит черное — кого-то он мне напоминает). Остается принцесса Бриони; пока она слишком часто ведет себя, как глупая истеричная девчонка, но есть надежда, что из нее все-таки выйдет правительница. Хотя бы потому, что больше спасать Южный предел все равно некому.

События в романе разворачиваются неспешно, отчасти потому, что это только завязка серии, отчасти — в силу их эпического масштаба. Персонажей много, королей и простолюдинов, людей и нелюдей, и у каждого собственная история. Особенно хорошо, на мой взгляд, получились у Тэда Уильямса нечеловеческие существа. Поразительно обаятельны и храбры лилипуты-крышевики, и особенно — бесстрашный разведчик желобов Жуколов Лучник. Просто завораживают «эльфийские» сцены. Будь то наводящий безумие лес на Границе Теней или замок слепого короля, от них веет чуждым и таинственным, как оно и должно быть.

Олег — великан исторического сумрака, вот уж поистине так. Из этой книги можно узнать, как много теорий построено на скупых строках Повести временных лет и сведениях зарубежных источников за истекшую тысячу лет. А сколько копий сломано в научных турнирах!

То, что источники сообщают о Вещем Олеге, колеблется от скупых фактов до ни в какие ворота не лезущих фантазий, причем последних существенно больше. Что же здесь можно установить?

Евгений Пчелов последовательно рассматривает основные эпизоды летописной и нелетописной традиции, связанные с Олегом: убийство Аскольда и Дира, щит на вратах Цареграда, смерть от коня своего. Плюс каспийские походы русов, о которых летопись ничего не сообщает, зато много интересного рассказывают средневековые арабские географы и историки. Каждый сюжет раскрыт обстоятельно, в свете возможных аналогий и фольклорных мотивов. Прочитав о кораблях, поставленных на колеса под Константинополем, мы можем выяснить, каким образом тот же тактический прием использовали античные полководцы или скандинавские конунги. В главе о гибели Олега приводится впечатляющее разнообразие историй о смерти героя «от коня», сведения о роли коня как проводника в иной мир. Сага об Одде Стреле, где совпадений с историей Олега особенно много, приводится в отдельном приложении, так что каждый может сам оценить соответствие. Да, Одд тоже погиб от коня своего, помимо прочего.

Отдельная интересная тема — историческая память об Олеге, которой посвящена отдельная глава. Олег — идеальный правитель екатерининской пропаганды, Олег — поэтический персонаж Рылеева, Пушкина, Тютчева, Олег как воплощение геополитических мечтаний российских властей... Образы живут собственной жизнью, уже очень слабо связанной с реальной исторической личностью.

Блуждать в лабиринтах образов, интерпретаций и фольклорных мотивов было интересно. Чего мне не хватило, так это некого финального аккорда, чего-то вроде: версий может быть очень много, но вот это мы знаем об Олеге точно. Живший в действительности Олег все время ускользал и, как мне показалось, так и не вышел из сумрака.

Выбор эпохи, страны и героев — все это еще, пожалуй, Дюма. Это же излюбленная делянка французского романиста: Франция XVII века, да и с кардиналом Мазарини любители исторических романов знакомятся по «Двадцать лет спустя». Что ж, ведь это первая попытка Сабатини написать роман «плаща и шпаги». В дальнейшем он найдет для себя другие уголки прошлого, где сможет сказать что-то свое, не оглядываясь на мэтра. Но и эта первая попытка хороша. Плащи развеваются, шпаги звенят, кавалеры метут перьями шляп землю у ног прекрасной Ивонны де Канапль и ее не менее прекрасной сестры Женевьевы. Воздух сотрясается от восклицаний «Как жив Господь!» и «Смерть Господня!» Герой, Гастон де Люинь, — эдакий д'Артаньян, не сумевший поступить на королевскую службу, — с одинаковой ловкостью дерется на дуэлях и ухаживает за дамами. Благодаря Гастону в романе есть ирония, правда, несколько тяжеловесная. Что-нибудь вроде:

«Scoffer!» quoth he. «Your callous soul knows naught of love.»

«Whereas you have had three hours' experience. Pardieu! You shall instruct me in the gentle art.»

(«Посмеятель! — изрек он. — Ваша черствая душа не ведает ничего о любви». «А у вас целых три часа опыта. Черт возьми! Вы должны наставить меня в нежной науке».)

Чувствуется, что неопытный еще писатель чуть перестарался с архаизацией языка. К примеру, капитан Блад изъясняется совершенно иначе, там никаких «methought», «perchance» и труднопостижимых для современного читателя грамматических конструкций.

В целом, весьма достойный вклад в авантюрную прозу.

Два мира, несходных, почти не способных понять друг друга, все же встретились. И Чинуа Ачебе не стал судить, который из них был прав, который виновен. Писатель просто рассказал историю, случившуюся однажды в деревне Умуаро.

Вот английские колониальные чиновники — неплохие, в сущности, люди. Они так искренне верят в то, что делают нужное и хорошее дело! Да и разве плохо — дать народам Нигерии блага прогресса? И вот в глухом уголке Африки строятся новые дороги, а прекрасная Окуата покупает в лавочке тарелки для своего приданого.

Вот верховный жрец Эзеулу, знать не знающий никакого прогресса. Хороший ли он человек? Не могу решить. Но он мудр, за ним стоит опыт и мудрость поколений. Нужна ли ему новая дорога? Нужна ли она вообще кому-то из жителей Умуаро? Трудно сказать. Их жизнь, как и жизнь Эзеулу, течет неспешно, как тысячи лет назад. По новой дороге они ходят пешком, как ходили по старым своим тропам. У них свои радости, интриги, конфликты и праздники, о которых европейцы не знают, да и знать не хотят.

Но логика глобализации все равно сталкивает два мира. Как-то живет Умуаро сегодня? Может быть, сын Матефи вчера позвонил ей из Лондона? А Одаче гоняет на джипе? А кто-то, наверное, и нигерийские письма рассылает? Должно быть. Священному питону придется уступить — злой бог прогресс уже никуда не уйдет. И да сопутствует удача людям речной страны и народам страны лесов!

Нет, такого ужаса, как в Замке Броуди, не ждите. И вообще, в славном швейцарском имении Дэвида Мори нет даже намека на неприятное. Декадентский комфорт, антикварные вещи и вот только то самое древо проклятых — древо Иуды — в саду... Символ очевидный и яркий, и сюжет тоже очевидный и простой — в самый раз, чтобы не отвлекать от сложного психологического портрета. Зато портрет — в технике сурового реализма, абсолютно не льстящий модели. Я даже задумалась, не слишком ли автор жесток к протагонисту. Ну, не подвижник и не герой, но ведь таковы миллиарды других людей. Если за такое преступление казнить, Земля обезлюдеет. А потом поняла, что все равно Кронин совершенно прав в своей жесткости. Под обаянием, утонченной культурой и прочими игрушками Дэвида постепенно раскрывается такое, что еще призадумаешься, где хуже. Может, в замке Броуди, но может, и на швейцарской вилле.

Броуди погубит своих близких безжалостно, но Мори сделает то же самое, только мягко и уклончиво. Мэри, Дорис, Кэти — три женщины любили Дэвида, каждая по-своему, и ни одной эта любовь счастья не принесла. Иудино дерево, да.

Еще вот что пришло в голову. Кажется, Дэвид Мори упустил-таки свое призвание. Вот актер из него вышел бы великолепный — с такой естественностью он вживается в любую маску. И режисссером он был бы прекрасным, ведь чувство мизансцены у него безупречно.

Какое, однако, жуткое и жалкое зрелище — все эти люди, выброшенные из России революционной волной. Как страшен Париж, вышедший из грязи и подлости мировой бойни. Женщины — афродиты, «рожденные из трупной пены войны». Мужчины с глазами убийц. Нелепая суетня, погоня за призраком романовской державы. И в этой суетне — темные махинации Хаджет Лаше. Его Лигу спасения Российской империи можно бы сравнить с бессмертным Союзом меча и орала («Запад нам поможет!»), да только Хаджет Лаше не веселый авантюрист Бендер. Белое дело? Не смейтесь. Он готов ограбить Юденича и Антанту, не говоря о советских агентах в Стокгольме, готов пытать и убивать.

Противостоят Хаджет Лаше рабочие и матросы, защитившие Петроград от Юденича. Ему противостоит сам революционный Петроград, показанный без всякой идеализации: с грязью, голодом и мечтой. Журналист Бистрем говорит о нем: «Вы бы… я не говорю лично о вас, но человек из этого вашего мира отпрянул бы в ужасе при виде внешности революции. Внешность ее не привлекательна… Промокшие валенки, обвязанные бечевками, да худое пальтишко, да перетянутый ремнем голодный живот… Но — глаза человеческие!»

Шлямпумпиттер! Вот уж поистине книга-ностальгия. Главный герой словно перебирает цветы, засушенные между страницами. Он погружается в давнее, давнее прошлое, когда все казалось таким новым и юным — и газовое освещение, и табачная смесь «биржевая». И компания в трамвае была волшебной. Что ж, его можно понять: как же не тосковать об Англии, еще не перекореженной двумя мировыми войнами! Можно чуть поморщиться: ясен пень, раньше и трава была зеленее. Можно поверить автору и вообразить, что старый добрый Браддерсфорд действительно обладал этаким безмятежным очарованием. Можно задуматься над финалом и над тем, так ли уж прост созданный Пристли образ утраченного времени.

Гламур. Много гламура. Дорогого вина, и высокой моды, и великосветских сплетен. И еще много интеллектуальных забав, ведь это же Мастер Чэнь, он писать «попроще и потупее» не умеет. Интеллект импонирует, гламур... не знаю. Может быть, я и не совсем права, и это не просто банальный «глянец», а то самое «печальное очарование вещей». Хоть в Японии, хоть в России уничтожить нечто прекрасное слишком легко...

Но не спрашивайте меня, каким образом в утонченнейшую атмосферу изысканных удовольствий можно вписать шпионские страсти. Можно. И это даже не будет выглядеть ненатурально. Мир коллекционных вин не так далек от геополитики, как кажется.

Русское название — из серии «Непонятно, но здорово». Могу только предположить, что Чезаре Борджиа дарует (всем подряд?) смерть, Макиавелли — коварство, а Леонардо — любовь. Нет, не складывается. Чезаре в романе — отнюдь не маньяк-убийца, хотя гуманизмом и не страдает. Макиавелли довольно наивен. При этом готова признать, что оригинальное «The Ground Is Burning» менее выразительно. За английским названием то достоинство, что оно точно отражает авторский замысел. Сэмюэль Блэк выбрал трех героев (один из них, возможно, на самом деле злодей; возможно, двое) и тот краткий миг большой Истории, когда их судьбы сплелись вместе.

Ни один из троих не нуждается в особом представлении: даже через полтысячи лет имена всех троих на слуху, хотя и по-разному. Но Сэмюэль Блэк все же видит в них нечто общее. Все трое одержимы жаждой славы, жаждой сотворить чудо, которое будут помнить всегда. Чудеса ведь не обязательно бывают добрыми. И все трое живут так, словно ступают по той самой burning ground. Леонардо, как самый мудрый из троих, понимает это первым.

Надо признать, что Сэмюэль Блэк здорово рисковал, выбирая тему для своего дебютного романа. Именно этот эпизод — приезд флорентийского посла Никколо Макиавелли к герцогу Чезаре Борджиа — уже почтили своим вниманием писатели, и какие! Моэм, Сабатини... Я бы не сказала, конечно, что начинающему английскому литератору удалось сравниться с предшественниками. Но свое слово он сказать сумел.

Его персонажи — не столь глубокие натуры, как их «двойники» у Моэма. Они не могут вести интригу так искусно, как герои Сабатини. Зато они бывают удивительно человечны. Трогательно смешным выглядит Макиавелли, размякший до полного одурения перед красивой женщиной. И даже Чезаре раскрывается с совершенно неожиданной стороны, когда навещает свою тяжело больную сестру. И, конечно, очень украшает книгу Леонардо, с его одержимостью полетом. И с его обостренной чувствительностью художника. Именно его глазами мы по-настоящему видим жестокость эпохи — другие двое привыкли и не реагируют.

Мне показалось, что книга Сэмюэля Блэка, не будучи шедевром, — все же добротный образец исторической прозы. Классический исторический роман, грамотный, неглупый, любовно скроенный.

Бывают сказки о злых феях или о трехголовых драконах, а бывают — о разбойниках. Этот-то пласт фольклора и разрабатывает Погодин. Сюжет известен из сказок разных народов, его легко найти, скажем, у братьев Гримм. Но рассказ вовсе не «космополитичен»: нужную атмосферу создают святочные гадания, и народные песни, и, конечно, сцена действия — муромские леса, «куда человек не ступал никогда ногою и даже ворон, по старинной пословице, костей не занашивал».

А вот искать здесь мало-мальского правдоподобия было бы бесполезно. Автор и сам не относится серьезно ни к сюжету, ни к героине, а финал сопровождает ироническим: «Насилу дописал». :smile:

Вместо спойлера так и просится:

95-й год, когда элементы Толкиеновской Арды в чужом произведении казались экзотической диковиной, а не банальностью, когда постсоветское фэнтези еще не отпочковалось толком от НФ. И результат — королева Маб, мэллорны и антимагическая машина в одном флаконе. Но смесь вполне привлекательная, некоторые моменты улыбают.

Концовка откровенно напрашивается на возмущенный читательский вопль, и я его таки издам. Зачем нужно было напоследок

В целом: легко, забавно, полно веселой чепухи и, к счастью, ничем не напоминает «Плюс на минус». Произвело впечатление, как последовательно стреляют развешанные по стенам ружья. Сюжет выстроен на редкость аккуратно. Шоаррская лиса — восхитительна. :haha: Любителям НФ, наверное, такое чтение противопоказано, авторы и сами предупреждают, что научности там и в помине нету. Меня, как гуманитария, это не напрягало, а развлекало.

Философская «начинка», наоборот, никакого впечатления не произвела: тема терпимости к тому, «кто-совсем-не-человек-а-гораздо-лучше», в фантастике настолько не нова, что сказать здесь что-то оригинальное, наверное, уже невозможно. Авторы и решили проблему в совершенно типовом ключе. По-моему, они и не пытались соригинальничать. Да и не нужно это здесь.

Шона Маклин — профессиональный историк и более того, она хороший беллетрист. Первый роман ее серии о Дэниэле Сикере написан интересно и со знанием дела во всем, от подробностей повседневной жизни до международной политики Англии XVII в.

Мы попадаем в удивительно атмосферный Лондон времен протектората Оливера Кромвеля. Мрачные, грязные улицы и возвышающаяся над городом громада собора. Запах кофе в кофейне — аромат далеких странствий в постепенно глобализирующемся мире. Споры о политике, вечный надзор всех за всеми. У лорда-протектора много врагов. Сторонники изгнанного короля Карла, и непокорные шотландцы, и радикалы-левеллеры. Главный герой, Дамиан Сикер, как раз и должен их всех выявлять, расшифровывать тайнопись, обезвреживать заговоры.

Шпионскую историю о покушении на Кромвеля обрамляет детективный сюжет. Один из доверенных людей лорда-протектора убит, и над телом застали смутьяна-левеллера Эллингворта. Казалось бы, все ясно. Или нет?

Большой плюс романа, с моей точки зрения, — это умение избежать навязших в зубах модных штампов. Нет чуть ли не обязательной в современном детективе извращенной жестокости. Все герои в здравом рассудке, и нет нужды прикрывать маньяком нелепые поступки персонажей. Да и зачем? Бурная история гражданских войн в Англии может обеспечить писателя любым количеством драматических сюжетных ходов, а Шона Маклин умеет использовать исторический материал. Итоговое впечатление самое приятное!

Некоторая вторичность ощущается сразу, окрашенная легкой ностальгией по первым шагам российского фэнтези. За плечом заглавного героя маячит тень Волкодава из рода Серых Псов. Вся тема с романтизацией богоборца явственно напоминает Тано Мелькора из «Черной книги Арды». Но, к чести Натальи Михайловой и Юлии Тулянской, на этой основе они создают свое, рассказывают совсем о другом и по-другому, чем предшественницы.

Это красивый мир, стоящий на самом краю Конца. Он уже обречен Вседержителем на погибель, а цветы все цветут, и в солнцестояние просыпаются в лесах земнородные — безобидная нечисть. Зато люди в преддверии Суда заметно дичают. Фанатизм уродует души даже неплохим вроде бы людям, таким, как богоизбранный князь Кресислав, — он и рад бы растить хлеб, но во имя Неба нивы необходимо палить. И вовсе раздолье прирожденным убийцам вроде рыцаря Клевена.

А вот что всего необычнее, что ни в какие тренды не вписывается: главные герои здесь — не короли, не рыцари, вообще не герои. Это те, на кого что в фэнтезийной, что в реальной истории смотрят, как на расходный материал. Мужичье! Людишки, которые почему-то хотят жить, обнимать любимых и укачивать детишек, даже несмотря на то, что Конец, Воля Всевышнего и еще много всяких громких слов с заглавной буквы. Между ними и войсками земных королей и Небесного Престола — только Яромир со своими вооруженными дрекольем крестьянами. Или сам Обитаемый мир?

Немецкий автор XIX века, перевод того же столетия, солидность в изложении гарантируется! Не надо только искать здесь сведений об эпохе Людовика XIV. У Брахфогеля выходит не столько историческая проза, сколько историческая фантазия. Автор не особенно утруждает себя фактурой. Собственно, по сравнению с его романом «Виконт де Бражелон» покажется достоверным, как научная монография.

Зато скандалы, интриги и расследования при дворе «короля-солнце» присутствуют в большом количестве. Тут и железная маска, и неожиданно всплывший двоюродный брат короля, который тоже мечтает о престоле, и фрондеры в плотном союзе с иезуитами. И Нинон де Ланкло, конечно! Людовик XIV, как ему и полагается, влюблен, но (спойлер!) не в Лавальер и даже в Монтеспан. Ну, а Мольер, который играет в сюжете не меньшую роль, чем Людовик, превращается из бродячего актера в гениального драматурга. Интриги любовные, политические и литературные описаны весьма живо, и это главное достоинство романа.

Людовик предстает неприятной личностью, не просто деспотом, но настоящим флюгером, которого легко убедить в чем угодно. Он предает всех окружающих — своего брата, Мольера, любимую женщину. Не скажу, чтобы мне так уж понравился и второй главный герой. Появляется Мольер в романе в довольно неприятной роли соглядатая за личной жизнью любовницы принца Конти и не становится более симпатичным в роли ревнивого мужа. Зато приключений много!

Мне кажется, книгу вполне можно посоветовать ценителям старомодных исторических романов.

Кажется, этот роман не понравился бы его же собственной главной героине — она ведь не любит книги о чувствах. Но куда деваться, если в центре внимания писательницы — двое молодых людей и две девушки. Конечно, у каждого из них есть, чем занять мысли. Кэтрин помогает матери писать биографию своего деда — великого поэта. Мэри борется за женские права (ежедневно, с 10 до 18 часов). Денем занят какой-то не вполне очевидной работой, кажется, юридического свойства. Родни погружен в заумнейшие исследования в области английской литературы.

А все-таки чувства, тончайшие переливы переживаний — вот то, на чем они по-настоящему сосредоточены. Любовь ли это? А если любовь, то какого сорта?

И еще это долгая история погружения в себя. Герои не столько живут, сколько размышляют — о жизни и о себе — упорно, иногда иронично, и почти всегда отстраненно, словно пытаясь понять: что за незнакомец смотрит на меня из зеркала?

Тогда роман на старый лад

Займет веселый мой закат.

Не муки тайные злодейства

Я грозно в нем изображу,

Но просто вам перескажу

Преданья русского семейства,

Любви пленительные сны

Да нравы нашей старины.

И вот — милый небольшой роман со всей прелестью сельской старины, написанный на закате жизни автора. Мы переносимся в идеализированную сельскую местность, где все друг друга знают, где воздух чист, а поступки естественны. Фабула одновременно незатейлива и переусложнена. Словно комедия ошибок, она построена на заблуждениях персонажей: все они думают друг о друге не то, что есть на самом деле. И в то же время на деле все очень просто, запутанные интриги распутываются с легкостью, которую обеспечивает рассказчик — старый адвокат Шантебель. Молодые влюбленные добросовестно ревнуют, зловещая мачеха все сильнее раскрывает свою злобную натуру, а старый Шантебель с удовольствием играет традиционную роль благородного отца. История рассказана очень просто, без всяких словесных завитушек и сюжетных украшений вроде таинственных подземелий или тайных обществ. Даже пресловутый замок Персмон — не готический замок, никаких зловещих загадок в нем не таится.

Можно ли сравнивать Жорж Санд с Пушкиным? Когда читала, мне вспоминалось то место из «Евгения Онегина», где Пушкин обещает «пересказать простые речи отца иль дяди старика». В «Замке Персмон» мы слышим именно «простые речи», «преданья» французского семейства, и именно это хорошо.

Главная героиня — Мари де Нив — очень похожа на прежних героинь Жорж Санд: Индиану, Консуэло, Лукрецию Флориани. Она добра, отважна и вовсе не склонна считаться с существующими в традиционном обществе ограничениями. Для нее довольно сознания собственной нравственной правоты, злые языки ее не беспокоят. Она вся — порыв к свободе, вся — протест против несправедливой жизни. Но если автор всегда на стороне Консуэло, то с Мари де Нив дело обстоит иначе. Она получает от старого адвоката суровую отповедь. «Когда понятия о человеческой чести настолько смутны, то лучше удалиться из общества и от общения с людьми. (...) Вам необходим наставник, чтобы объяснить вам требования приличий и руководить вашими поступками», — вот что слышит от него юная бунтарка. И писательница вполне с этим согласна. Заканчивается роман настоящим гимном патриархальной идиллии. А женщина? Что ж, женщине остается наслаждаться вполне викторианской ролью «ангела в доме»: «Мужчина благодаря развитию ума при лучшем образовании должен быть естественным руководителем женщины в практической жизни, но женщина своей чистотой, своей духовностью выше мужчины и должна поднимать его до своего уровня в нравственном отношении. В этом — ее стремление к равенству». Очень чувствуется, что жизнь охладила феминистские порывы Жорж Санд. Наверное, это естественно, но все же немного грустно.

Все у нее сложилось, все хорошо. Любящий муж, сын — родная кровиночка, «дикошарый» озорник (а ведь боялись: не выживет!). Что ж так бередит душу чужой звонок? И эта история, случившаяся, в сущности, не с ней, а с девчонкой Кузей? Очень лиричная, печальная повесть о непрожитой жизни, несложившейся любви.

«Непроглядная ночь укрыла меня, оберегая от опасности, но, по моему темному разумению, она не была достаточно темною, а посему схоронился я в чаще кустарников, куда доносились до меня возгласы пытаемых крестьян и пение соловьев»...

В этой книге чаще вопят под пытками, чем слушают соловьев. Ибо Симплициссимус живет в жестоком мире. В первой же сцене он принимает других людей за волков, и это не случайно. В художественном мире Гриммельсгаузена, как и в реальной Германии его времени, изречение «человек человеку волк» актуально, как никогда. Идет Тридцатилетняя война — одна из самых свирепых войн, какие только знала Европа. Герою предстоит столкнуться для начала с пытками и убийствами, потом — с лицемерием и обманом.

Композиция романа еще средневековая: путешествие по различным локациям, слабо связанным друг с другом. А вот язык барочный, переусложненный. Предложения едва выдерживают груз словесных виньеток и завитушек. Особенно в первых главах создается комический контраст — между поведением и речью персонажа. Язык Симплициссимуса насыщен библеизмами, аллюзиями и цитатами. Переводчику пришлось решать сложнейшую задачу — передать по-русски эту невероятную смесь архаизмов, диалектизмов, латинизмов. В результате получается характерный барочный юмор — тяжеловесный и затейливый, грубый и жестокий. Вот как Симплициссимус, например, пародирует возвышенные описания красавиц:

«Ведь у сей девицы волосы такие желтые, словно пеленки замаранные, а пробор на голове такой белый и прямой, словно на кожу наклеили белую свиную щетину; да волосы у нее так красиво скручены, что схожи с пустыми трубками, или как если бы кто понавешал с обоих боков по нескольку фунтов свечей или по дюжине сырых колбас. Ах, гляньте только, какой красивый, гладкий у нее лоб; разве не выступает он нежнее, чем самая жирная задница, и не белее ли он мертвого черепа, много лет под дождем провисевшего?»

И далее в том же духе. Кстати, мертвый череп в этом образном ряду вовсе не случаен — он вводит обычные для барокко темы хрупкости жизни и близости смерти. В другом месте Гриммельсгаузен воспроизводит так называемую «барочную вертикаль» — человек между адом и раем — в пародийном варианте. Шутки ради знатный господин пытается уверить Симплициссимуса, что тот побывал и на небесах, и в преисподней. Здесь есть немножко от Дон Кихота и шуточек герцога и герцогини.

Но если первая часть как минимум весьма своеобразна, дальнейшая биография заглавного персонажа куда скучнее.

В первых главах Симплициссимус — что можно примерно перевести как «Простодушнейший» — явный наследник фольклорного Иванушки дурачка и предок вольтеровского Простодушного. Это фигура откровенно сказочная, его баснословная глупость резко контрастирует с натуралистическими картинами окружающей его действительности. И этот контраст ярко, жестко показывает всю бесчеловечность и фальшь окружающих. Вот только герой слишком быстро вписывается в истеблишмент. Что, если бы Дон Кихот, обломав копье о первую мельницу, плюнул и пошел жить как все? Симплициссимус именно так и поступает.

Причем психологические его эволюции не мотивированы. Герой кажется куклой, которую автор вертит, как пожелает. Р-раз! И он в Париже. Р-раз! Он в Москве. Уже во второй книге это уже не «Простодушнейший», а плут-пикаро, который сам кого хочешь надует. Бац! Новая перемена, и Симплициссимус превращается в ландскнехта, героя по части мародерства. Стилистический фейерверк тоже, увы, гаснет. Встречаются, конечно, забавные моменты. Мне очень понравилась сцена, в которой Симплициссимус пытается убедить сильфов в том, как честны и добры люди. Но даже простодушные сильфы не настолько наивны, чтобы ему поверить.

Первая половина романа была великолепна. Очень американская история с типично американским подтекстом: «Лучшее правительство — то, которое правит меньше» (вариант: «не правит вообще»). Да, налюбовавшись на Генерального секретаря Дугласа, и впрямь поверишь и Джефферсону, и Торо. Правитель всея Земли не просто беспринципен, он еще и вопиюще некомпетентен. Что бы он делал без своей супруги, а та — без своего астролога?

И сюжет американский: простой человек против всемогущей Системы. Джубал — врач, адвокат, писатель и борец за права Чужака в Чужой Стране — умен, обаятелен, обладает определенной широтой мышления и при этом на поверку не так-то подходит на роль простого человека. Не знаю, на чем, собственно, строится его политическое влияние, но влияние у него есть. Приятно и интересно было посмотреть, как он лихо ставит на место и правительственных чиновников, и спецслужбы, и самого Генерального секретаря.

Еще один лейтмотив романа для США 1961 г. не характерен. Терпимость, желание понять другие культуры, прежде чем осуждать их. Подходящий объект налицо: Валентайн Майкл Смит, Человек с Марса, космический маугли. Через его восприятие Хайнлайн попытался передать абсолютно чуждую американцам культуру, и в целом ему это удалось. Жаль, что в итоге красивая концепция «водных братьев» свелась к вещам весьма банальным.

Вторая половина романа оказалась совсем другой, нежели первая. Разочаровывающе другой. Драматический конфликт исчез, а с ним вместе и динамика действия. И здесь нет Джубала! Или, вернее, есть, но лишь в роли мебели. Майк просто шатается по городам и весям без определенного смысла, открывает для себя радости секса и учится смеяться. И превращается... ну, собственно, в хиппи. Особенно интересным этот процесс не выглядел, по крайней мере, для меня. Еще менее интересна завершающая часть, которая, собственно, есть сплошная проповедь (и очень специфическая). Финал я бы не рекомендовала особо брезгливым читателям. И еще... Теоретически ангелов можно вписать в научно-фантастический текст, но здесь они не смотрятся органично.

Если у вас нет аллергии на традиционный сюжет «злобные инопланетяне порабощают мир, но американцы всех спасут», то прочесть этот роман Хайнлайна можно. Добротная, логично выстроенная история, местами на грани стеба. Кажется, Хайнлайн неплохо повеселился, расписывая всебщий нудизм в Вашингтоне. Пришельцы действительно омерзительны. Вопросы о том, как разумные слизни могут сходу разобраться в человеческом обществе, технике и т.д., автором продуманы. Я было задумалась, как слизни могут управлять летающей тарелкой, но и на это получила ответ. Герои лихо потрясают кольтами... э-э, лучеметами. Прекрасная шпионка, проницательный шеф спецслужб и прочие непременные персонажи подобных романов в наличии. Сюжет динамичен. Чувствуется аура «холодной войны» и «охоты на ведьм»: все должны быть под подозрением, коммунистическим агентом (ой, нет, рабом инопланетных гадов) может оказаться кто угодно, вплоть до любимой собачки или кошечки. Атмосфера всеобщего страха, шпиономании и линчеваний передана прекрасно. Что приятно, Хайнлайн время от времени подсмеивается над ситуацией и не принимает свою историю чересчур всерьез. Иначе книга оказалась бы невыносимо пафосной.

Особо позабавило местное бракосочетание:

"– Какой срок? Возобновляемый контракт или на всю жизнь? Если больше десяти лет, такса такая же, как на всю жизнь. Если меньше шести месяцев, то это не ко мне: можете получить упрощенный контракт у авторегистратора вон там, у стены.

– На всю жизнь, – тихо ответила Мэри.

Клерк удивленно вскинул брови.

– Леди, вы уверены, что делаете правильный выбор?»

Великий князь Иван не читал Макиавелли хотя бы потому, что «Государь» не был еще написан. И флорентийский секретарь, конечно, понятия не имел о делах далекой Московии. А все же Иван III — макиавеллист в полном смысле слова. Вся жизнь, вся деятельность великого князя посвящена грандиозной задаче собирания русских земель. Перед ним маячит идеал вольной, сильной Руси, и на пути к своей мечте он не щадит никого и ничего, становится и львом, и лисицей. Разорять руками татар Киев, создавать пятую колонну в Новгороде и Пскове, уничтожать несогласных, жениться на наследнице византийских императоров, строить великолепный ансамбль Кремля и без боя победить Ахмата на Угре — тут всякое лыко в строку. Загнать любимую женщину в монастырь, рассориться с младшими братьями, сыну (Ивану Молодому) дать злую мачеху — да, и это тоже необходимо во имя величия и славы государства. Язвицкий откровенно восхищается героем, да Иван III и заслужил восхищение. А все же, как это часто бывает, Иван III путает Россию с Москвой, а Москву — с собственной персоной, и, кажется, порой прикрывает государственными интересами свою жадность, податливость на лесть или свой деспотизм. Выразительный получился образ! Один грозный взгляд государя как психологическая характеристика дорогого стоит.

Рассказ о нем ведется подробно, не упуская ни одной яркой детали, ни одного сколько-нибудь примечательного эпизода. Надо отдать должное писателю: он переработал тонны материалов. Красочная речь максимально стилизована под XV век, всяческие «яз», «пошто», «баить» и прочее заставляют — хочешь не хочешь! — вжиться в эпоху. Автор даже дни и месяцы именует не просто так, обозначая время действия какой-нибудь витиеватой фразой вроде «Илья Пророк уж два часа уволок».

В то же время Язвицкий несколько перестарался со славословиями Ивану III в стиле «его слова превосходны, его дела бесподобны». Например, автор просто-таки извивается ужом, пытаясь доказать, что московское самодержавие всяко лучше новгородской республики. И такие эти новгородцы, и сякие, и бояре у них крестьян обижают, и союз их с польским королем — прямая измена родине и православию. Как только речь заходит о Москве, ракурс мгновенно меняется, о Юрьевом дне и закрепощении мужичков говорится стыдливой скороговоркой ближе к финалу, а союз Ивана III с крымским ханом — это не измена православию, а государственная мудрость.

Не во всем государь всея Руси так хорош, как кажется автору. В чем-то он — во всяком случае, в романе — еще остается человеком Средневековья и совершенно не понимает европейцев, оставивших свои Средние века в прошлом. Вот его представления о внешней политике: он уверен, что папа римский только и мечтает, что организовать крестовый поход на турок. В ренессансной Европе в эти рыцарские игрушки уже не играют... И интересы государства Иван III все еще видит по-средневековому: военная мощь да чистота веры. Его послы приезжают в Рим как туристы: пофыркать на итальянский климат и католические богослужения и вернуться в Москву успокоенными — по части духовности русских никто не переплюнет! А между тем в Москве даже некому починить сломавшиеся часы. И ни сам великий князь, ни его бояре не понимают, что в новом мире, рождающемся в Европе XV века, технологии куда важнее религии. До петровской модернизации еще долгие столетия.

Оборотной стороной авторской симпатии к Ивану Великому становится и полнейшая бесцветность всех прочих персонажей; все они — лишь автоматы, способные либо поддакивать государю (положительные герои), либо вяло пакостить (злодеи). С женскими персонажами еще хуже. Все эти Марьюшки, Дарьюшки, Оленушки на одно лицо — ну просто сахарные куколки! Некоторая надежда была у меня на Софью Палеолог, но губу пришлось закатать. В реальности женщина умная, сильная, образованная, здесь она по воле автора оказывается задвинута в самый дальний угол спальни, где может пролепетать несколько фраз из итальянского разговорника. Ах, да, еще она плетет какие-то неуклюжие козни, видимо, из чистой любви к интригам (ей-то какая корысть от ослабления Москвы?). Все, что обычно связывают с именем Софьи, включая даже византийского гербового орла, появляется на Руси как бы само собой, ниоткуда. С другой стороны, Марфе Посаднице в романе не повезло еще больше: она вообще ни разу не появляется в кадре!

...И захотелось как-то Шеридану Ле Фаню написать исторический роман, и чтоб не хуже, чем у Вальтера Скотта. Не то чтобы совсем без элементов готики, но вообще-то про другое. И чтоб все увлеклись Ирландией так же сильно, как увлеклись Шотландией после «Роб Роя» и других скоттовских шедевров. Не вышло. «Дом у кладбища» успеха не имел. И дело не в том, что ирландская старина менее красочна, чем шотландская. Каждый современный любитель кельтской культуры подтвердит, что Ирландия ничем не хуже. Вот только передать ее колорит Ле Фаню не смог. Он словно боялся рассказать что-то по-настоящему сочное — как бы не выставить соотечественников дикарями! Там у него некая мисс упоминает в разговоре о коликах — так автор извиняется за нее на протяжении двух или трех абзацев, призывая на помощь Джонатана Свифта.

Отчасти проблема состоит в тех людях, которыми населен его многолюдный роман. Это англизированная ирландская элита, офицеры, помещики, их дамы. Они по-гэльски-то разве что выругаться могут.

Отчасти беда в построении романа. Собственно, это набор баек о жителях небольшого пригорода из середины XVIII в. — почтенная старина уже для самого Ле Фаню, — сдобренный этаким старомодным, солидным юмором. Юные леди — а их здесь три — общаются с ухажерами, дамы постарше и офицеры сплетничают об общих знакомых, таинственный юноша по имени Мервин таинственно молчит, а сам автор иногда вмешивается, чтобы вставить историю о привидениях... И через двадцать, тридцать глав я все еще не могла сказать, о чем же книга?

Вчитаться было сложно.

Я уже было отчаялась, но главе к сороковой (из девяноста девяти) действие наконец начало развиваться. У мисс Лилиас наметилась любовная драма, а у мисс Гертруды появилась тайна. Комическая вариация той же темы — эпизод с вдовой Макнамара, которая связалась с брачным агентством и теперь тоже вынуждена скрывать свой секрет и чахнуть от печали. Загадочный Мервин перестал изображать мебель и стал наконец героем некой истории. Ну, а доктор Стерк, запутавшийся в долгах, не может не вызвать сочувствия у любого закредитованного россиянина. Постепенно и некий детективный сюжет всплыл. Интересно, много ли читателей позапрошлого века добралось до этой стадии?

У меня было полное впечатление попадания на другую планету. Уж слишком изменилась наша жизнь за прошедшие десятилетия. Ленинград, в котором уживались и первомайские демонстрации, и ночные поэтические посиделки в котельных, просто канул в небытие. И тем не менее, было интересно. Житинский рассказал мне о позднесоветском обществе нечто такое, о чем другие авторы предпочитали помалкивать. Скажем, об аспирантах-сторожах-диссидентах, или о нравах вечерней дискотеки, или еще какой-нибудь из тысячи деталей, просто отсутствовавших в официальной картине мира. Или о том, что чувствовал рядовой обыватель, когда нес на демонстрации портрет Устинова. Или об отношении к государству, которое могло внушать и смутное недовольство, и веру в светлое будущее, и просто желание видеть свою страну великой — и все это одновременно. Или о том, как герои слушали «голоса» из-за рубежа — не доверяя безоговорочно, но и не пылая патриотическим негодованием. Сложное оно, общество брежневской эпохи, не проще любого другого.

А потерянный дом что? Да ничего, это же просто повод для психологического эксперимента, который автор и провел с неизменным блеском. И не важно, как и почему дом вдруг улетел. Куда занимательнее, как восприняли жильцы свое изменившееся существование. Здесь было где развернуть выразительные портреты карьеристов, и идеалистов, и самых обычных людей.

Да, еще был «милорд», с которым разговоры. В смысле, монумент английской классики Лоренс Стерн. Он, по воле автора, оказался в том же потерянном доме и жил, кстати, припеваючи, успевая и повеселиться с друзьями, и заняться весьма серьезным литературным судилищем. Милорда хотелось бы больше; но автора он временами явно стеснял, и от разговоров с ним слишком быстро отделались.

Первые три части прочитались на одном дыхании — юмор! меткие небанальные наблюдения! Лоренс Стерн! — но в четвертой почти все перечисленное исчезло, а Стерн как-то забронзовел, что ли. Плюс очень скучны были монологи главного героя — он был вовсе неплох в роли советского Акакия Акакиевича, но очень утомителен, когда дорвался до возможности высказаться. И дочитывала я совсем не с тем же восторгом.

Имя автора заставляло ждать чего-то восточного, но от Востока здесь только названия сверхъестественных существ — джинны, ифриты (с именами вроде Роуэн Голдгэйл). Роман оказался чисто американским — по языку, ментальности, сюжету. Имеется жутко злобная тираническая Империя (благо со времен Оруэлла алгоритм ее описания перешел в открытый доступ). Покоренные Книжники стенают под ее игом. Имеются подпольщики (Ополченцы), которые, по большому счету, ничем той Империи не лучше. И, разумеется, есть одиночка (вернее, парочка, автор-то у нас дама), готовая бросить вызов всем подряд. Для пущего драматизма (здесь вообще очень многое придумано для пощекотать нервы) это будут девушка, дочь казненных лидеров Ополченцев (Лайя), и парень из самой что ни на есть аристократической семьи Империи (Элиас). А чтобы драматизма было еще больше, поставим каждого перед любовным выбором. Лайя может вволю выбирать между Элиасом и симпатичным Ополченцем, Элиас — между ней и своей давней подругой Элен. Любовь — естественный и главный ингредиент коктейля, семейные ценности добавим по вкусу.

Лайя в общем понравилась — милая, наивная дурочка, угодившая в переплет, без малейшей мэрисьюшности. Ее преданность брату, как минимум, вызывает уважение.

Все остальное уже не так выразительно. Уж на что я не люблю искать ляпы в фэнтезийных мирах, но здесь они просто лезут в глаза. Вот, скажем, есть школа Блэклиф для подготовки Серебряных Масок — этаких ниндзя, спартанских мальчиков и тайной полиции в одном флаконе. И возникает в этой школе конфликт, переходящий в рукоприкладство. На что похоже сражение парней, 14 лет обучавшихся различным боевым искусствам? По описанию в романе — на кучу-малу в песочнице.

«Затем раздался сдавленный крик Элен, и я высвободился из рук Тадиуса и Джулиуса. В следующий миг я оставил их позади, оттолкнул Маркуса от Элен и стал наносить удар за ударом по его лицу. Я бил Маркуса, а он смеялся, Элен же с остервенением вытирала губы. Леандр пытался оттеснить меня за плечи — тоже рвался к Змею. За спиной Деметриус уже поднялся на ноги и снова бросился в драку с Джулиусом, но тот взял верх, прижав голову моего друга к земле».

Элен, к слову, не зашуганная служаночка, а выпускница того же Блэклифа. И она только и может, что вопить да вытирать губы, когда к ней пристает какой-то нахал? Техника боя, рефлексы бойца? Ничего похожего. Чуть позже, правда, она изволит вспомнить, что вооружена, но почему не сразу?

Элиас настолько вял и погружен в себя, что становится непонятно, за что его считают лучшим солдатом Блэклифа. Вот Лайя пытается привлечь его внимание: подходит со спины и хлопает его по плечу. Несколько раз. Потом он, так и быть, оборачивается выяснить, кто это там у него за спиной. И при этом он вырос в атмосфере постоянной опасности и вечной подозрительности? Его склонность брать на себя все грехи мира под конец начинает утомлять.

Политика, дипломатия и городская герилья описываются весьма наивно.

И при этом в своей жанровой нише роман вполне хорош и имеет право на существование. Он, во всяком случае, динамичен. Страсти кипят. Лайя и Элиас симпатичны и хорошо прописаны. Ну, и семейные ценности — дело, как ни крути, хорошее.

Продолжение следует. Спасут ли никчемного братца Лайи, что дальше будет с Империей, как разрешится любовный многоугольник? Все это — в следующих томах серии.

«Путешествие Хамфри Клинкера» — не столько роман, сколько серия путевых очерков, связанных простой и древней формой сюжета — скитаниями Мэтью Брамбла с домочадцами по городам и весям Британии. Мимоходом автор охотно делится с читателями своим мнением о морали и политике, свободе печати и медицине, сельском хозяйстве и минеральных водах. Рассуждений, пожалуй, даже многовато, и не всегда они способны заинтересовать современного читателя. Особенно почему-то утомили развернутые портреты давно почивших премьер-министров.

Так что попытка проникнуться духом английского Просвещения прошла не совсем гладко. Признаться, если говорить о литературе XVIII в., я всегда предпочту «острый галльский смысл». Но Тобиас Смоллетт остроумен по-своему, в собственном грубоватом стиле. И будьте уверены, от его острого языка не спасется ни один из героев и ни один уголок Британии. Но это вовсе не то, что мы привыкли считать «английским юмором». Юмор Смоллетта не столь тонок и, что хуже, тяжеловесен. Еще больше утяжеляет восприятие язык перевода. Смоллетт писал на вполне современном английском, но у переводчицы А.В. Кривцовой XVIII век, похоже, слишком прочно ассоциируется с Ломоносовым и Радищевым. А потому роман нашпигован словечками вроде «сей», «засим», «пещись» и прочим, чем обычно не злоупотребляют даже при переводе Шекспира. И это тем более обидно, что Смоллетт считается одним из лучших британских стилистов.

Смоллетт грубоват, но грубоваты и английские нравы его времени. Той неизменной корректности, которая для нас неотделима от образа английского джентльмена или леди, еще нет и в помине. Даже тонкий и умный Мэтью Брамбл готов лично колотить чужих слуг, чем-то ему не угодивших, даже нежная Лидия может хорошим апперкотом отправить оскорбителя в нокаут. И запахи! Героини Вольтера, пожалуй, злоупотребляют розовой водой, но героинь Смоллетта в этом не упрекнешь. Впрочем, как и в пристрастии к воде и мылу. «Благоухают» они так, что на балу бедняга Мэтью Брамбл падает в обморок от «ароматов». Картина не совсем аппетитная, но зато реалистическая.

Кроме ярких, живых картин «старой доброй Англии», в романе можно найти меткие зарисовки нравов (только имейте в виду: шотландец Смоллетт не любит Англию и откровенно пристрастен к своему родному краю), афористичные высказывания и психологические наблюдения. Забавно наблюдать, как преображается одно и то же событие, когда его описывают поочередно юная простушка Лидия и, скажем, ее желчная тетушка.

Начинала читать с удовольствием, но постепенно настроилась на критический лад. Да, очень хороший стиль, необычный мир и драматические переживания героя. Хороша и сама базовая идея. Мне уже доводилось встречать в фэнтези «двойников» Генриха VIII, но чтобы фэнтезийную версию Английской реформации! Это ново.

Слегка стереотипные образы героев (благородные воины, зловещие инквизиторы и т.п.) разбавляет действительно колоритный король Амброз — явная удача автора. Представьте себе Саурона, которого подданные изо всех сил стараются принять за короля Артура! Получается яркий такой тиран, умеющий и головы рубить, и исподтишка манипулировать окружающими. Дочитывала в основном ради него.

Герой совершенно теряется на этом фоне, чем дальше, тем бледнее он смотрится. Впрочем, это довольно естественно, учитывая ту ломку, которую ему пришлось пережить в начале романа. Гораздо более удивительно, что ему удалось сохранить какие-то зачатки собственной воли и интеллекта.

Но больше всего смутило построение сюжета. Сюжет какой-то клочковатый, разнородные зарисовки слабо между собой согласуются. То мы видим классический квест — правда, с неклассическим результатом. Нам сообщают, что у героя были на счету и другие подвиги, но тут уж приходится верить автору на слово: он не трудится их описывать. То сэр Дюрандаль пробует себя в роли Лорда-Канцлера — и снова свою государственную мудрость он являет только один раз. Что он делал на своем посту еще двадцать лет — непонятно.

Легкая сказка о симпатичном и уютном будущем. Будущее, которое мы видим глазами 12-летнего мальчика. Славный мир детства, когда мечта — это наесться мороженого (и шоколадного, и яблочного, и клубничного, и ананасово-мятного!), а потом слетать на Луну туристом. Для Коли XXI век оказывается огромным красочным парком атракционов. Сам он, наверное, был бы доволен и космозоопарком. Но чтобы читателю не заскучать в этакой идиллии, весьма кстати на сцене появляются бравые космические пираты Весельчак У и Крыс, и начинается охота за редким прибором миелофоном. Теперь уже любимая героиня автора — Алиса — перемещается в 1982 год, оказываясь среди обычных московских школьников. Кир Булычев создает обаятельную стилизацию под детское восприятие, когда дверь родной квартиры с наброшенной цепочкой кажется защитой от любых зол, а любые авантюры непременно кончатся хорошо. Такую историю мог бы рассказать кто-то из учеников 6 «Б».

На мой взгляд, она могла быть еще лучше, если бы поменьше было описаний того, как хорошо Алиса прыгает в высоту/говорит по-английски/знает высшую математику. Забавный момент: в «Сто лет тому вперед» Алиса уверяет, что знает восемь языков, в том числе японский, но уже в следующей повести цикла не может прочесть японскую надпись.

Эти два романа Дюма производят довольно странное впечатление. Головокружительной интриги, искрометных диалогов, словом, того, что принято ассоциировать с именем французского романиста, здесь не найти. Вместо этого — дотошное популярное изложение начала Столетней войны. Дюма определенно перестарался, пытаясь втиснуть хронику с сотнями действующих лиц в два не очень толстых романа. Даже центральным персонажам уделяется минимум внимания, даже яркие эпизоды тонут в бесконечных однообразных рыцарских турнирах, продвижениях армий, уничтожающих все на своем пути, а также подсчетах, какие именно города (по большей части никому не ведомые, кроме их жителей) были сожжены, какие замки разграблены, в каких монастырях изнасиловали всех монахинь и т.п.

Читать «Графиню Солсбери» в отрыве от ее продолжения просто не имеет смысла. В романе есть только завязки многочисленных сюжетных линий. Завязка, впрочем, отличная. Колоритен Робер Артуа, упрекающий Эдуарда III в трусости, красочна средневековая клятва над цаплей. Намечается и страшная месть (Робера Артуа французскому королю Филиппу), и возвышенная любовь, и соперничество из-за прекрасной дамы (на сердце прекрасной Аликс претендуют сразу и граф Солсбери, и сам король). Но куда все это девается? Графиня Солсбери, та самая Аликс, появляется на страницах романа, названного ее именем, от случая к случаю. А появившись, отнюдь его собой не украшает. Увы, ее несгибаемая добродетель выглядит ужасающе одномерной. Никаких других качеств она в романе не проявляет. Ладно, характеры — не самая сильная сторона Дюма, и одномерность персонажа можно было бы простить... если бы с дамой что-нибудь интересное происходило. А ничего не происходит вплоть до самого финала. Даже известный эпизод с подвязкой («Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!»), связанный здесь с Аликс, изложен без всякого огонька. Робер Артуа тихо пропадает в неизвестном направлении вместе со своей страшной местью. В «Эдуарде III» точно также исчезнет еще один мститель — граф Солсбери. Нет, есть здесь, разумеется, и «вкусные» детали, вроде Агнессы Черной, протирающей платочком башни своего замка после вражеского обстрела: один, мол, вред от ваших ядер — крепость запылилась. Но, как уже говорилось, яркие моменты тонут в потоке информации, лишенной и вкуса, и красок.

«Эдуард III» чуть поживее. Ряд сюжетных линий, начавшихся в предыдущем романе, здесь получает логическое завершение. Мы узнаем, чем закончилась роковая страсть короля к Аликс (правда, вспоминал он о своей любви что-то уж слишком редко, чтобы читатель мог поверить в фатальность этой страсти). Мы выясняем, какими интересными способами Робер Артуа добивался наследства. Честно говоря, я была бы не против, если бы эта часть не оборвалась где-то в самом начале, а немножко растянулась: с Робером в повествовании появляется хоть что-то похожее на интригу. Обретает финал дружба Эдуарда и фламандского правителя Артевельде. Клятвы, данные некогда над цаплей, исполняются. Но, честно говоря, если бы Дюма сосредоточился на нескольких героях и рассказал их историю, как он делал в лучших своих произведениях, вместо попыток написать «Войну и мир» на французский лад, его роман очень бы выиграл. Дюма — не Толстой и даже не Фруассар, игра на чужом поле завершилась не в его пользу.

После устрашающе предсказуемого первого романа приступала ко второй части серии с опаской. Опасения не совсем оправдались — в отличие от предыдущего, это роман не любовный. Вечная любовь между героями уже случилась, теперь в их отношениях уже ничего измениться не может. Разумеется, появляются новые пары, между которыми случается любовь — такая же вечная и идеальная.

Но все-таки на первом плане здесь — приключения. Начало в этом смысле скорее разочаровало. Варьировалась одна и та же нехитрая сюжетная схема. Вначале благородные герои проявляли тупость, чтобы коварные злодеи могли захватить кого-нибудь из них в плен. Затем наступал черед злодеев поглупеть, чтобы никак не затруднить чудесное спасение. В первый раз это было любопытно, во второй — забавно, в третий — скучно. Четвертого раза, к счастью, не последовало. Дальше сюжет развивался менее предсказуемо и менее однообразно.

Но сложившееся впечатление о книге уже не изменилось. Она идеально подходит для того, чтобы читательницы поволновались за героев (не слишком сильно), погадали на вечно актуальную тему «кто с кем останется» и при этом не забивали себе голову сложными материями. Поэтому то, какие всплыли новые доказательства вины Дамиана или что за страшные тайны заключались в похищенном королевском письме, так и остается за кадром. Да и какая разница, в самом деле! Главное, что верные друзья смогут в очередной раз проявить свою верность, влюбленные — вечную любовь, и еще кто-нибудь толкнет небольшую речь о добродетелях главной героини. И как же раздражали эти длинные панегирики!

А вот кто действительно впечатлил, так это жители города Тонвилля. Представляете, когда их мэру угрожала опасность, его кинулись спасать всем городом! Попыталась представить нечто подобное в реале, но так и не смогла.

Легко, гладко, местами забавно, местами скучновато. Прочесть можно, а можно и не читать.

Православие, самодержавие и народность — вот, в трех словах, пафос «Аскольдовой могилы». А ведь, как ни странно, николаевской цензуре этот роман показался «богомерзким». Вероятно, из-за образа равноапостольного князя Владимира, который здесь — еще язычник, от святости крайне далек и лишь время от времени задумывается о смене веры. Чего стоит хотя бы описание его многолюдного гарема в селе Предиславине! И хотя Владимир-князь на первом плане почти не появляется, он остается единственным героем романа, который как-то изменяется по ходу действия. Тем и интересен.

Прочие персонажи до ужаса одномерны. Любопытство вызывает разве что Торопка Голован, которому по его амплуа трикстера положено быть хотя бы забавным. Он по крайней мере бывает остроумен. Не совсем уж плохи злодеи: Веремид и жрец Богомил. Интриги их сложностью не отличаются, но зато они чего-то добиваются, что-то делают и высокопарных фраз им отпущено меньше, чем положительным персонажам. Веремида портит нарочитая вальтерскоттовщина. Раз у шотландца превосходно получаются таинственные незнакомцы, почему бы не ввести такого и в русский роман? И вот Веремида для пущей таинственности именуют «незнакомым» даже в финале, когда читатель давно познакомился и его прозванием, и с биографией. Довольно искусственными кажутся и его переживания по поводу варяжского гнета на Руси. Ну, какой из Владимира-то варяг? И где там гнет? Не выглядят киевляне угнетенными. С другой стороны, если бы Веремид не пытался восстановить династию Аскольда и Дира, то сюжет развалился бы окончательно. Богомил, верховный жрец Перуна, описан как законченный злодей, но его образ несколько оживляют переживания по поводу религиозной политики Владимира (что б такое учинить, чтобы великий князь чтил старых богов и не искал новых?) и неожиданная «карьера» в финале.

Положительные персонажи «Аскольдовой могилы» откровенно ходульны. Особо не повезло юным влюбленным — Всеславу и Надежде. Так и хочется крикнуть им: «Слезьте наконец с котурнов и говорите, как люди!» Нет, не слышат, продолжают декламировать патетические монологи, возводя очи к небесам.

С другой стороны, как только витязь печального образа Всеслав исчезает с горизонта, жить становится веселее, а читать — интереснее. Представления Загоскина о Киевской Руси весьма приблизительны, но создать красочный образ эпохи он сумел. Недурно заглянуть в село Предиславино, где вместе с наложницами Владимира Красное Солнышко коротает свои дни гордая Рогнеда. Приятно и побывать на пиру славной дружины княжеской, послушать песни Торопки или перебранки благородного Стемида и трусливым Фрелафом. Для описания киевских богатырей Загоскин использовал былины, правда, тоже довольно приблизительно. Особо позабавил княжеский воевода Тугарин Змеевич.

Сюжет романа прямолинеен, зато финал оказывается совершенно неожиданным как для читателя, так и для героев.

В общем, от «Аскольдовой могилы» остались смешанные впечатления. Достоинства у книги есть, но они затмеваются изобилием романтических штампов. По сравнению с «Юрием Милославским» роман показался мне более схематичным и менее живым.

Роман интересен уже тем, что в нем нет штампов, неизменно связаных в нашем воображении со словами: «Древний Рим». Харрис твердо решил не описывать гладиаторские бои, роскошные оргии и прочее в том же духе. Необычно... Вместо этого автор взял не менее интересную сторону жизни римлян — политические интриги. И показал их великолепно, умно, с явными отсылками к современности — а политика Римской республики и впрямь выглядит очень современно. Выборы, охота за голосами, подкуп избирателей... как все знакомо! В самом центре интриг вполне уверенно чувствует себя главный герой романа — Цицерон. О, этот талантливый выскочка из Арпина! Ни громкого имени, ни знатных предков, ни состояния — неужели он и впрямь хочет быть консулом? И неужели — станет?

Но если римскую политику Харрис описал досконально, то здесь же и слабость его романа: ничего другого в книге просто нет. Рим в это время воюет со Спартаком, с Митридатом, с пиратами, наконец. Но ни одной батальной сцены не будет. Личная жизнь героев также протекает на самом заднем плане. Все они думают только о предстоящих выборах или о каком-нибудь громком судебном процессе, причем круглые сутки. Тирон, рассказчик, — вообще не личность, с тем же успехом вместо него можно было поставить диктофон. Остальные не далеко от него ушли. Лишь изредка нам дают понять, что Цицерон — не просто машина для произнесения речей, а живой человек, что Помпей — талантливый полководец и вообще что жизнь Рима состоит не только из выборов и заговоров.

Ну, и антураж, куда же без него в историческом романе. Не знаю, как оценить эту сторону книги. Глубокая проработка темы сочетается с грубейшими ляпами. Харрис знает, например, чем трибутные комиции отличаются от центуриатных — и даже способен донести это знание до читателя. И тут же — осточертевшая, кочующая из романа в роман древнеримская кукуруза. Можно подумать, что авторы — последователи Хрущева и мечтают засадить «царицей полей» все регионы во все века. Помидоры в харрисовском Риме тоже произрастают.

В целом, «Империй» произвел весьма двойственное впечатление. Необычно, умно и... как-то однобоко.

«Я этого вашего Короля, госпожа, если вы простите мне такие вольные речи, никак понять не могу».

Обидно становится за Артура. В этой книге он предстает на редкость беспомощным королем, неспособным управиться ни с собственным королевством, ни с собственными семейными проблемами. Его отношение к роману Ланселота и Гвиневеры выглядит, конечно, двусмысленно с точки зрения морали, но все-таки мотивировано. А вот почему он позволяет Мордреду рядиться в черную рубашку, призывать к холокосту, отправлять королеву на костер, фактически, присваивать королевство себе? А потом еще и назначает Мордореда Лордом-Протектором — верх государственной мудрости! Только и остается гадать, зачем Мерлин убил столько времени, чтобы воспитать столь никчемного правителя. :wink:

Столь же безотрадное впечатление производит Мордред — персонаж, из которого мог бы получиться вполне харизматичный злодей, а вышло нечто бледное и неубедительное. Сама по себе аналогия между ним и фюрером НСДАП выглядит внушительно и создает богатые возможности для построения образа. Но они остаются неиспользованными. :frown: Каким образом Мордред добился влияния? Как рыцарь, он пользуется нулевым авторитетом; как сын короля, он никем не признан и не является официальным наследником короны; как демагог, он откровенно беспомощен.

(В этом плане достаточно показательна реакция оркнейских братьев на первые мордредовы потуги)

Так зачем кому-то носить его партийный значок? Непонятно.

Результат: насколько первые две книги цикла искрятся энергией, эмоциями, мыслями, настолько эта выглядит вялой.

Слишком много сюжетов сразу, им тесно на страницах, герои и события раскрыты куда более скупо, чем хотелось бы. Слишком много линий с открытым финалом, которыми роман просто набит. Никак не разрешены ни загадки цивилизации Плутона, ни необычность способностей Заостровцева и его дочери Нади. Но нельзя же было уместить в небольшом пространстве романа и любимые яхты на Каспии, и таинственные чары полноземлия на Луне, и загадки «незаконной планеты» — Плутона, предположительно залетевшего в Солнечную систему откуда-то извне, и еще много-много всего. Чем-то приходилось жертвовать.

Да, это все та же, знакомая по множеству соцреалистических произведений Земля будущего, та же уютная стабильность — будущее рисуется естественным продолжением настоящего, только чуть улучшенным. Последняя бомба уничтожена, и мир во всем мире наконец наступил. Человечество уверенно осваивает Луну и Марс, добывает металлы на Меркурии и приглядывается к окраинам Солнечной системы. Бесконечный прогресс, прекрасная и наивная вера в науку у «Незаконной планеты» — общие со множеством других книг, выходивших в СССР. Только что ж все герои так отчетливо несчастны? Каждый по-своему, но все они томятся неизбывным одиночеством. Тоня, когда-то веселая хохотушка, жизнь тратит на то, чтобы завернуть близких в теплую вату и никуда не отпускать из гнездышка. Каждый взрыв смеха из детской для нее — сигнал тревоги: не переволновались ли на ночь? Марта, когда приходит домой, видит обычно спину мужа, сидящего за письменным столом. Времени заглянуть ей в лицо у него не находится. Алексей любовно собирает старинные солдатские песни, одна из них становится лейтмотивом романа:

На заре, на заре войско выходило

На погибельный Капказ, воевать Шамиля...

Но абсолютно никому, ни Марте, ни сыну, ни друзьям эти песни не нужны. Так, чудачество, которое снисходительно терпят. А вместе с песнями, нужен ли сам Алексей?

Печальный мотив звучит не только в «земных» главах, столь же безнадежна «плутоновская» линия. Здесь вроде бы даже вызов казенной бравурности, которой грешили советские описания контактов с инопланетным разумом: да с чего вы взяли, что братья по галактике так-таки и бросятся нашим космонавтам на шею? Собственно, и начинается тема Плутона в романе с гибели земной экспедиции. Мрачный финал закономерен.

Все это оставляет необычное впечатление. Грустный роман, полный загадками без ответов и до странности лишенный характерного для советской фантастики оптимизма.

Дорогие туристы, перед нами разворачивается своеобразный мир «амазонок»-альтианок. Они поклоняются Великой Альте и живут в сестринских общинах-хеймах. К мужчинам они традиционно относятся пренебрежительно и никогда не забывают отметить грубость, неуклюжесть и тупость противоположного пола. В хейм М'дора вообще допускаются только женщины. Туристов-мужчин просят отнестись к местным обычаям с пониманием. Посмотрев направо, вы увидите стол для знаменитой игры в «Духовный глаз». Налево — зеркало, используемое в альтианских обрядах. Нет, эта круглая дверь в скале ведет не в хоббичью нору. Пройдемте дальше.

Осмотр достопримечательностей — лучшее занятие, которому можно предаться при чтении этой книги. Мир Великой Альты сконструирован тщательно и любовно. Если у Джейн Йолен есть фанаты, они, наверное, с удовольствием устраивают ролевые игры. Интересная концепция Темных сестер, появляющихся лишь в лунном свете или в отблесках факелов, сложые обряды альтианок, необычные игры так и просятся в ролевку.

Зато явно провальными показались попытки моделировать «древние языки» — жуткая смесь из обрывков немецкого и французского для альтианок и безжалостно исковерканная латынь для эльфов-греннов. Не вышли, на мой взгляд, и пословицы: они у Йолен, как правило, банальны. Не всегда хороши стихи: как по форме, так и по содержанию. Меня, например, поставила в тупик песня «Послушайте, женщины», в которой певица сожалеет, что до тринадцати лет мужчины не называют ее женщиной, и отстаивает свое право называться именно так с колыбели и до могилы. Так и не поняла, то ли Йолен считает слово «девочка» унизительным, то ли имелось в виду что-то другое, но что?

Зато очень понравилась игра с разными жанровыми пластами: повесть о приключениях Дженны сменяется имитациями отрывков из фольклора, а те — историческими справками. Интересно следить за тем, как действительные события превращаются в миф, а миф — в объект исследования для ученых, которые разложат его на мотивы, найдут аналогии и развернут десяток дискуссий.

А вот сюжет не порадовал, уж слишком много здесь стереотипных ходов жанра «меча и магии». Только вместо Избранного великого воителя, который уже в 13 лет зарубит любого взрослого мужика, каким бы опытным бойцом тот ни был, у нас есть Избранная. Пророчество о погибели мира и его спасении прилагается. И, конечно, Дженна — великая воительница, которая уже в 13 лет... и т.д. Хорошо, впрочем, уже то, что Дженна НЕ ХОЧЕТ быть Избранной.

Смена ролей сказывается и на главном герое мужского пола — это существо довольно никчемное и разве что путается у Дженны под ногами. Наверное, автор пыталась спародировать гендерные стереотипы всяческих Конанов, перевернув ситуацию и отдав роль бестолкового хорошенького создания мужчине. Но для пародии эта книга определенно чересчур серьезна.

Есть и квест, причем какой-то бестолковый. По большей части, самим героям непонятно, куда и зачем они идут. Особо удивил эпизод с холмом греннов. Хеймам грозит гибель. Дженне и ее друзьям поручено предупредить альтианок об опасности. Казалось бы, надо спешить. Но нет, они пойдут в волшебный холм, не зная, что им там нужно, не представляя, выйдут оттуда следующим утром или через сто лет.

Мне показалось, что у этой книги один, но солидный недостаток: авторские рассуждения, как бы они ни были остроумны и интересны, не должны отодвигать на задний план сюжет и героев. «Ксенотанское зерно», кстати сказать, в этом плане лучше сбалансировано.

Первая линия размышлений автора — реальные возможности «попаданца» в новой для него среде. Сможет ли он и впрямь рассказать Сталину о будущей войне / занять руководящий пост / собрать автомат Калашникова... и далее по списку, allegro con variazioni. Герой романа Сергей-Вышата тотчас наталкивается на мысль, что попасть к Сталину на прием едва ли так легко, заставить себе поверить — еще сложнее, а для «изобретения» автомата неплохо бы знать его устройство. Просто здорово, особенно на фоне легиона мегакрутых «попаданцев», подобными мыслями не осененных.

Вторая линия, выстроенная тщательно и любовно: противопоставление «альтернативной» и «реальной» истории. Здесь кроется львиная игрового заряда книги и есть где разгуляться авторской иронии. Невеликие познания Сергея в истории, почерпнутые из плохо выученных учебников и мельком просмотренных телепередач, сталкиваются с реальностью 1925 года... Или это была альтернативная реальность? Получается забавно, скажем, когда Сергей выясняет, какую именно «грозную» должность занимал тогда Сталин, или пытается получить паспорт. Но здесь же и опасность для книги: описания советской действительности периода нэпа частенько превращаются в прямую агитацию (уж и не знаю, спеть ли «Марш энтузиастов» или от души зевать? по мере чтения, первое желание плавно переходило во второе), а изумление Сергея при столкновении «не с теми» большевиками длится, на мой взгляд, слишком долго.

Сюжет в книге пусть не играет главной роли, но все же присутствует, причем занимательный; одна из многих неожиданностей, подстерегающих Сергея, — сколько возможностей для экшена предоставляет «неинтересное» время. Стиль хороший, несмотря на кое-какие огрехи по части орфографии (я читала самиздатовский вариант). Словом, хотя бурного восторга у меня это произведение не вызвало, для себя зачислила К. Костинова в список авторов, которых можно читать.

При всем бесспорном мастерстве Брэдбери, рассказ в целом напомнил то ли заготовку к его шедевру «451º по Фаренгейту», то ли какую-то неудачную копию «Дивного нового мира»: отсутствие книг, смертовоспитание... Герой рассказа Уильям Лэнтри — последний вампир на планете — напоминает Дикаря у Хаксли, как существо, абсолютно чуждое обществу будущего, живой анахронизм. Но вот сопереживать Лэнтри, как сопереживаешь Дикарю, не получается. И прежде всего потому, что Брэдбери отнюдь не показал, что описанное общество, где нет страха, насилия, лжи — это антиутопия. Что люди будущего и в самом деле утратили что-то важное, перестав бояться темноты (даже несмотря на то, что книги, конечно, жалко). Так же, как не показал, что, внеся в это общество разрушение и смерть, вампир делает некое «благородное» дело. Ведь убивает-то он совершенно ни в чем не повинных людей.

В общем, действительно не самая лучшая вещь Брэдбери.

На протяжении этой книги славный динозавр Хильдегунст Мифорез как минимум двадцать раз назвал меня своим верным другом. Кажется, он ошибся. Не то чтобы мне совсем не понравилась ожившая мечта книголюба, которая без затей именуется Книгород! Здесь определенно есть что посмотреть, от «каминных вечеров» до Кладбища забытых писателей. И книжные подземелья под городом, конечно же, пропустить нельзя. И Хильдегунст — симпатичный зануда. А как не встретиться с такими колоритными персонажами, как бравый охотник за книгами Канифолий или зловещий Тень-Король! Но до чего же тяжеловесно все это описано! Бесконечные отступления то и дело грозят похоронить под собой историю. Герой только что очнулся после отравленной книги? Не сомневайтесь, прежде всего он снабдит вас длинной лекцией на тему об убийствах при помощи книг. Вначале можно прийти в восторг от остроумных и необычных описаний (ах, ароматы вместо экслибрисов! живые книги!), но вскоре бесконечные подробности начинают утомлять. Лекции вообще читают все персонажи без исключения. А почему бы не посвятить одну-две главы пересказу концертной программы?

На захватывающий сюжет рассчитывать не приходится, зато можно запастись обширными сведениями по замонийской литературе. Может, когда и пригодится.

Сделано добротно, но очень уж хорошо просматриваются лекала, по которым оно сделано. «Летос» усиленно напоминает «Заклинателей», «Ветер и искры», «Стража». Квестовое задание на этом фоне поражает отсутствием мотивировки: «пойди туда не знаю куда» в химически чистом виде. Из фантастических созданий порадовали хрюли, а вот двуногие расы — совсем нет. Личный каприз, знаете ли: если нечто описывается, скажем, как орк, я предпочитаю, чтобы оно орком и называлось. Чтобы не пришлось держать в памяти словарик: орки = мэлги, эльфы = эйвы и т.д. С другой стороны — мир яркий, герои харизматичные, приключения интересные. От фэнтези в стиле «меча и магии» большего и не требуется.

Отдельный маленький плюсик за «рыбу полосатую»: выражение намертво прилипает к языку.

Идея перетолкования мифа современной прозой не нова: тут и Мэри Рено, и Урсула Ле Гуин с ее «Лавинией», и Джо Грэм с «Черными кораблями». Роман Колин Маккаллоу смотрится в этом ряду вполне достойно. Знакомая история о Троянской войне играет живыми красками. Автор сумела с толком использовать мифологический сюжет, изложить его живым языком и четко обосновать все отступления от канона, какие допустила.

Обоснованным выглядит и самое фундаментальное отступление: отсутствие собственно мифологической составляющей. То есть, понятно, почему в том или ином случае персонажи верят во вмешательство богов, хотя автор-то знает, что все объясняется вполне естественными причинами. Фетида, например, обрисована великолепно! Достоинства романа действительно велики.

Но велики и недостатки. Персонажи изъясняются складно, но — на один манер. Елена, Приам, Одиссей и все остальные говорят совершенно одинаково. Пока рассказчик не назовется, идентифицировать его почти невозможно. Еще печальнее, что «Песнь о Трое» — сугубо женская проза. Впрочем, если бы роман был написан, скажем, от лица Брисеиды, это было бы лишь дополнительным плюсом. Тогда и всепоглощающая любовь к Ахиллесу, брызжущая с каждой страницы, смотрелась бы органично. Хуже, когда женскую прозу вкладывают в уста суровых гомеровских воинов. Ну, не верю я, что Диомед или Нестор посреди боя могли любоваться подмышками Пелида. Так же, как не верю, что Ахиллес и Гектор могли объясняться друг другу в любви. Задевает также явная тенденциозность, стремление оправдать любые поступки ахейцев.

И то, что могло быть шедевром, превращается в хорошую, но слишком уж сентиментальную книгу.

В этом сборнике два произведения, очень разных по настроению.

Первое очаровывает своим странным названием — «Уравнение с Бледного Нептуна». Впрочем, и уравнение, и Бледный Нептун — просто виньетка для вящей красоты и изящества, да и всю первую часть с молодым космолетчиком можно было бы и опустить без всякого вреда. Местами раздражал этот самый молодой космолетчик с лексиконом юного Вертера («Ах, дядя!»). Вторая же часть к далеким звездам отношения никакого не имеет, а происходит в самом страшном месте в самое страшное время, какое только есть в нашей реальности, — в Третьем рейхе. Несмотря на это, она запредельно оптимистична и полна трогательной уверенности, что наука всегда найдет выход, даже когда кругом полный кошмар. Реалистически такой сюжет в предложенных обстоятельствах решить сложно, и авторы предлагают нам вместо научной фантастики слегка замаскированный греческий миф. Что ж, греки тоже были оптимистами.

Во втором произведении («Душа Мира») тоже есть герой, который свято верит в силу и благость науки. Тем более что создает он вместе со своим другом прекраснейший цветок, и цветок этот исполняет его, героя, заветнейшую мечту о совершенном взаимопонимании и совершенной близости.

Что может пойти не так? Почти до самого финала герой убежден, что его изобретение — чистое благо. Его вера в прогресс чересчур непрошибаема даже для авторов, не то что для меня, как читателя. На всей планете от его цветочка начинается страшное: несчастные случаи, безумие, утрата памяти, явление призраков, массовые смерти. А его это всё долгое время вообще не смущает. Может быть, его мыслями управляет тот самый цветок, превратившийся в Душу Мира. Но это не первая советская фантастика, где я вижу такое отношение к опасным изобретениям.

Финал, между прочим, открытый, и вопрос о том, будет ли Душа Мира и дальше превращать человечество в свои игрушки, каждый может решить по своему вкусу. (Честно говоря, мне сама исходная мечта отзывается мурашками по коже. Не хотела бы я, даже в отношениях с самыми близкими людьми, остаться вообще без личного пространства.)

Свой замысел Пол Андерсон раскрывает сам в предисловии и, наверное, на тот момент все это казалось очень смелым экспериментом. Написать не фэнтези с эльфами и драконами, а римейк аутентичной саги (хотя без эльфов и драконов все равно не обошлось). Погрузить читателя в мрачный мир «полночи Темных веков», где о любви, верности и чести легко забывают. Поспорить с Толкином, который — отчасти на основе тех же саг — создал роман «цивилизованного христианского автора».

Сейчас, конечно, «Сага о Хрольве» читается совершенно иначе. Нордической мрачностью нынче никого не удивишь, и андерсоновский вариант, пожалуй, даже выглядит приглаженным. И уж кто только не полемизировал с Толкином!

Повествование представляет собой череду историй, и если вы думаете, что их главным героем будет Хрольф Жердинка, то лучше забудьте об этом сразу. Такой персонаж в книге есть, но далеко не на первом плане. Читателя ждут рассказы о родителях Хрольфа, его сестре-полуэльфе, его воинах... а начинается и вовсе с конунга Фроди и его волшебной мельницы. Основные сюжеты, как уже говорилось, заимствованы из исландских саг, но пополнены атрибутами современного романа — описаниями древнескандинавского житья-бытья, психологическими этюдами и т.п. Здесь много кровавых схваток, поединков с берсерками, мести и проклятий. Оно бы и неплохо, только монотонно. Более удачны, на мой взгляд, чисто фэнтезийные эпизоды — месть Хрольфа конунгу-колдуну Адильсу и его встреча с загадочным хуторянином в синем плаще, козни полуэльфийки Скульд. Хороша и история Хельги и его возлюбленной Ирсы. При этом многие темы романа повторяют мотивы более раннего «Сломанного меча» — проклятие, наложенное на весь род героя, жестокость эльфов, инцест. Иногда совпадения почти дословные, скажем, в обеих книгах присутствует эпизод с эльфом, спасающимся от Дикой Охоты. К сожалению, в «Саге о Хрольфе» все это смотрится уже куда бледнее.

«На все мода: иной раз водка в моде, другой раз кофе».

Венецианский кофе, как и венецианский карнавал — лучшие в мире, не так ли? Почему же не заглянуть в кофейню славного Ридольфо? Забавно убедиться, что некоторые маркетинговые ходы за века ничуть не изменились: «Снова во всякой кофейной кофей отличный, а месяцев через шесть и вода похолоднее, и кофей пожиже».

Тем более, поблизости столько событий происходит — тут и картежник страдает от своей геймерской зависимости, и переодетая жена ищет неверного супруга, и дон Марцио сплетничает обо всех подряд, был бы слушатель.

К сожалению, несмотря на традиционные заверения в послесловии, это далеко не лучшая комедия Гольдони. И даже перевод, сделанный не кем-нибудь, а самим А.Н. Островским (!), не спасает. Женщины, будь то танцовщица, или пилигримка, или просто добродетельная супруга, — бледные тени. Мужчины немногим лучше. Траппола, комический слуга, которому по традиции достается нелегкая задача смешить публику... увы, это не Труффальдино из Бергамо. Ридольфо, благородный хозяин кофейни, какой-то уж слишком правильный (он даже кофе подает свежесваренный, а не вчерашний, так-то). Но дело даже не в этом, а просто в его стремление разбираться в чужих судьбах слабо мотивировано. Ох, что-то я разворчалась. А между тем главный гад дон Марцио мне понравился. Язык у него злой, ум недалекий, но он по крайней мере забавен!

Как вам шпиономания во время греко-персидских войн? Одна из самых необычных фигур второго плана в романе — достойный судья Полус, кредо которого: патриот не может быть излишне бдительным. Он ищет врагов повсюду, превозносит славных афинских доносчиков, а когда кого-нибудь судит, всегда опускает в сосуд черный боб в знак обвинительного приговора. Кажется, что Полус забрел сюда из какой-нибудь книги о Французской революции. А самое смешное — знаете, что? Что он постоянно оказывается прав. И когда подозревает аристократов в стремлении ограничить демократию. И когда подозревает насквозь положительного Главкона в измене. О, Главкон! Это истинный главный герой, и автор не скупится, расписывая его точеный профиль и невероятную силу. Силу физическую, ибо душевной Главкону, увы, не отпущено. Ну, то есть, по чьему-либо приказу он еще может проявить твердость, но по собственной инициативе — только скулит. И это настоящий флюгер, предающий по очереди то Элладу, то персов. На его фоне главный злодей Демарат выглядит как-то не очень злодеисто.

Исторический фон в романе прописан хорошо, да и как не прописать хорошо греко-персидские войны! В конце концов, это ведь материал общеизвестный. Возможно, именно поэтому автор старательно избегает хрестоматийных эпизодов. Ксеркс не высек море, Фемистокл никому не говорил: «Бей, но выслушай!» Может быть, и напрасно.

Вот что позабавило, так это уверенность автора, что коль скоро персы говорили на языке индоарийской группы, они должны быть поголовно белокурыми красавцами. Персы в романе — вообще отдельная тема. Предисловие автора весьма патетично сообщает: «Если бы Афины и Спарта сдались под натиском восточных суеверий и деспотизма, Парфенон, аттический театр и диалоги Платона не могли бы существовать, а Фидий, Софокл и греческие философы могли бы вовсе не появиться на свет». Но в самом повествовании акценты меняются. Персы отнюдь не выглядят суеверными дикарями, тирания же Ксеркса изображена чуть ли не сочувственно. А персидский князь Мардоний, истинный ариец (последнее обстоятельство постоянно подчеркивается) — просто идеал из идеалов. «Знатному персу подобает делать три вещи: бояться царя, напрягать лук, говорить правду», — говорит он афинянину, и действительно, он правдив, благороден, бесстрашен и примерный семьянин впридачу. О Главконе как главном положительном герое-эллине нельзя сказать ничего похожего! При этом противостоят Мардонию лживые, вечно ссорящиеся между собой, плетущие интриги персонажи-греки, из которых только Леонид и Фемистокл чего-то стоят как личности.

В итоге: исторический роман в старых добрых традициях, не такой прямолинейный и одномерный, как могло бы показаться с первого взгляда.

Очень многое «царапало» при чтении. Сразу скажу, что неопределенность финала мне не мешала. Во-первых, отзывы на книгу меня предупредили в достаточной мере, а во-вторых — почему бы и нет? Да и в конце концов, от создания вроде Флоренс трудно ждать откровенного признания после всех ее козней. Точно так же не очень мешала очевидная неправдоподобность некоторых эпизодов: например, когда 12-летняя девочка в гордом одиночестве покупает билет до Нью-Йорка, садится в поезд и никто даже не поинтересовался, где ее родители/няня/гувернантка. Мне кажется, все подобные моменты — издержки техники «ненадежного рассказчика»; Флоренс просто врет напропалую.

И все равно многое не понравилось.

Прежде всего и с первых же страниц — повествование от первого лица. Очень немногие взрослые способны написать текст, который будет восприниматься, как голос ребенка. А Хардинг, надо сказать, даже и не пытается. Ни на мгновение я не могла поверить, что рассказчица — маленькая девочка. Ее манера выражаться, думать, поступать принадлежит взрослому человеку. По контрасту, оба мальчишки в романе ведут себя абсолютно естественно и достоверно. Конечно же, этому феномену можно придумать объяснение: от нелегкой биографии до особенностей психики Флоренс. Но мне показалось, что все гораздо проще: у автора, похоже, нет ни сестры, ни дочери, ни даже племянницы.

Словечки Флоренс. Мне они показались (по крайней мере, в переводе) и неуклюжими, и ненужными. А поскольку они выделены курсивом, то так и лезут в глаза, выпирая из текста.

Структура произведения. Завязка очень медленная, особенно для такого короткого романа. Страницы одна за другой оставались позади, а я недоумевала: раз у нас есть такой замечательный готический особняк, когда в нем уже произойдет что-нибудь готическое? События начались, разумеется, но ближе к середине книги.

Не люблю фанфиков, позиционированных как оригинальное произведение. Очень уж многое здесь позаимствовано из повести Генри Джеймса «Поворот винта». Повесть в англоязычном мире популярна, успела обрасти сиквелами и приквелами, экранизациями и даже оперой по мотивам. В романе «Флоренс и Джайлс» зависимость от «Поворота винта» не спрятана, но и не признана откровенно. Даже имена и названия выдают претекст: Майлс/Джайлс, Флора/Флоренс, Блай-хаус/Блайт-хаус и т.д. Оттуда же — особняк с озером, загадочно отсутствующий дядюшка, погибшая гувернантка и жутенькие брат с сестричкой. В общем, благодарности за удачные сюжетные ходы, расстановку действующих лиц, сцену действия и даже за неопределенный финал (в стиле: а был ли призрак?) уходят Генри Джеймсу. Тем более неприятное впечатление производит то, что Хардинг поблагодарить предшественника не удосужился ни в своей книге, ни на своем сайте.

Ко второй половине романа, когда готическая история все же началась, я несколько примирилась с ней. Словечки пролистывала, фанфик простила. Тео было по-настоящему жалко. Но осадок остался.