Идея перетолкования мифа современной прозой не нова: тут и Мэри Рено, и Урсула Ле Гуин с ее «Лавинией», и Джо Грэм с «Черными кораблями». Роман Колин Маккаллоу смотрится в этом ряду вполне достойно. Знакомая история о Троянской войне играет живыми красками. Автор сумела с толком использовать мифологический сюжет, изложить его живым языком и четко обосновать все отступления от канона, какие допустила.

Обоснованным выглядит и самое фундаментальное отступление: отсутствие собственно мифологической составляющей. То есть, понятно, почему в том или ином случае персонажи верят во вмешательство богов, хотя автор-то знает, что все объясняется вполне естественными причинами. Фетида, например, обрисована великолепно! Достоинства романа действительно велики.

Но велики и недостатки. Персонажи изъясняются складно, но — на один манер. Елена, Приам, Одиссей и все остальные говорят совершенно одинаково. Пока рассказчик не назовется, идентифицировать его почти невозможно. Еще печальнее, что «Песнь о Трое» — сугубо женская проза. Впрочем, если бы роман был написан, скажем, от лица Брисеиды, это было бы лишь дополнительным плюсом. Тогда и всепоглощающая любовь к Ахиллесу, брызжущая с каждой страницы, смотрелась бы органично. Хуже, когда женскую прозу вкладывают в уста суровых гомеровских воинов. Ну, не верю я, что Диомед или Нестор посреди боя могли любоваться подмышками Пелида. Так же, как не верю, что Ахиллес и Гектор могли объясняться друг другу в любви. Задевает также явная тенденциозность, стремление оправдать любые поступки ахейцев.

И то, что могло быть шедевром, превращается в хорошую, но слишком уж сентиментальную книгу.

В этом сборнике два произведения, очень разных по настроению.

Первое очаровывает своим странным названием — «Уравнение с Бледного Нептуна». Впрочем, и уравнение, и Бледный Нептун — просто виньетка для вящей красоты и изящества, да и всю первую часть с молодым космолетчиком можно было бы и опустить без всякого вреда. Местами раздражал этот самый молодой космолетчик с лексиконом юного Вертера («Ах, дядя!»). Вторая же часть к далеким звездам отношения никакого не имеет, а происходит в самом страшном месте в самое страшное время, какое только есть в нашей реальности, — в Третьем рейхе. Несмотря на это, она запредельно оптимистична и полна трогательной уверенности, что наука всегда найдет выход, даже когда кругом полный кошмар. Реалистически такой сюжет в предложенных обстоятельствах решить сложно, и авторы предлагают нам вместо научной фантастики слегка замаскированный греческий миф. Что ж, греки тоже были оптимистами.

Во втором произведении («Душа Мира») тоже есть герой, который свято верит в силу и благость науки. Тем более что создает он вместе со своим другом прекраснейший цветок, и цветок этот исполняет его, героя, заветнейшую мечту о совершенном взаимопонимании и совершенной близости.

Что может пойти не так? Почти до самого финала герой убежден, что его изобретение — чистое благо. Его вера в прогресс чересчур непрошибаема даже для авторов, не то что для меня, как читателя. На всей планете от его цветочка начинается страшное: несчастные случаи, безумие, утрата памяти, явление призраков, массовые смерти. А его это всё долгое время вообще не смущает. Может быть, его мыслями управляет тот самый цветок, превратившийся в Душу Мира. Но это не первая советская фантастика, где я вижу такое отношение к опасным изобретениям.

Финал, между прочим, открытый, и вопрос о том, будет ли Душа Мира и дальше превращать человечество в свои игрушки, каждый может решить по своему вкусу. (Честно говоря, мне сама исходная мечта отзывается мурашками по коже. Не хотела бы я, даже в отношениях с самыми близкими людьми, остаться вообще без личного пространства.)

Уилки Коллинз установил своеобразный рекорд, введя не двух, не трех, а целых четырех героев с одинаковыми именами! Правда, для облегчения жизни читателя со сцены довольно быстро убирают Алленов Армадэлей первого и второго. Аллена третьего и четвертого можно не путать: один белокурый, другой темноволосый, один похож на веселого неуклюжего щенка, у другого в голове маршируют откормленные тараканы. К жизни ни тот, ни другой до смешного не приспособлены. Как бы они вообще выжили, не будь в викторианской Англии стряпчих!

По стилю роман «завис» между «загадочной» готической прозой и «Лунным камнем». Между двумя Алленами и вокруг них разыгрывается запутанная история дружбы, семейных тайн, неумения выстраивать отношения с людьми и полудетективных интриг. Полудетективных — потому что здесь есть преступления разной степени тяжести, но очень мало расследований. В отличие от славного Габриэля Беттереджа, герои «Армадэля» совершенно не подвержены сыскной лихорадке. Прошлую жизнь отрицательной героини, например, все-таки извлекают из-под покрова тайны, но эта информация дальше читателя не идет; муж злодейки и ее предполагаемая жертва так и остаются в неведении. Если выбросить эпизоды с расследованием из текста, сюжет мало что потеряет.

Характеры персонажей, не только главных, но и второстепенных, обрисованы реалистично и живо. Тонкая и отнюдь не лишняя ирония придает авторскому стилю обаяние. С иронией немного странно сочетается романтический реквизит: невероятные совпадения, вещие сны, роковая красавица. Кстати, красавица как раз интересна и нешаблонна, это не инкарнация Миледи, и порой ее становится жаль. Помимо прочего, она умеет мило гадать на вишневых косточках и вести дневник остроумно и захватывающе — положительной мисс Мильрой в жизни ничего подобного не написать. Словом, добротный классический роман. Хотела бы я, чтобы он был покороче? Иногда — хотела.

Завидный хэппи-энд для любого романа: уютный дом, любящая пара, соединенная желанным браком. А Кронин с этого начинает. Без всякой сентиментальности писатель показывает, насколько хрупким может быть благополучие, сколько драматизма может таиться в самой заурядной жизни... и насколько мы сами виновны в собственных несчастьях.

Героиня на протяжении чтения вызывала то желание слегка вправить ей мозги, то сочувствие, как будто я общалась с хорошей знакомой. В Люси столько положительных качеств: целеустремленная, преданная, гордая. Но Боже упаси оказаться объектом ее преданности!

Люси первой части книги — прямолинейная, как бульдозер, мечтающая взять под контроль все и всех вокруг себя — была крайне неприятна. Но она же, ведущая отчаянную одинокую битву за выживание, восхищала. И даже ее упрямое нежелание расставаться с иллюзиями — «воздушными шариками», как выразилась ее «соперница» — было в чем-то симпатично. А потом все по второму кругу, только уже не с мужем, а с сыном. Люси — мастер самообмана. Она даже не понимает, как губительно ее стремление держать близких людей на коротком поводке и рычать при любой, самой невинной попытке «чужаков» «покуситься» на ее сокровище. Но разве не большинство из нас обманывает себя в той или иной мере?

Поэтому мне вовсе не хотелось осуждать эту несгибаемую упрямицу. Да и Кронин, как мне показалось, не спешит выносить героине приговор и в какой-то мере ей сочувствует.

Что до остального в книге — это же роман Кронина. А значит, тончайший психологический рисунок и великолепный стиль читателю обеспечены.

Свой замысел Пол Андерсон раскрывает сам в предисловии и, наверное, на тот момент все это казалось очень смелым экспериментом. Написать не фэнтези с эльфами и драконами, а римейк аутентичной саги (хотя без эльфов и драконов все равно не обошлось). Погрузить читателя в мрачный мир «полночи Темных веков», где о любви, верности и чести легко забывают. Поспорить с Толкином, который — отчасти на основе тех же саг — создал роман «цивилизованного христианского автора».

Сейчас, конечно, «Сага о Хрольве» читается совершенно иначе. Нордической мрачностью нынче никого не удивишь, и андерсоновский вариант, пожалуй, даже выглядит приглаженным. И уж кто только не полемизировал с Толкином!

Повествование представляет собой череду историй, и если вы думаете, что их главным героем будет Хрольф Жердинка, то лучше забудьте об этом сразу. Такой персонаж в книге есть, но далеко не на первом плане. Читателя ждут рассказы о родителях Хрольфа, его сестре-полуэльфе, его воинах... а начинается и вовсе с конунга Фроди и его волшебной мельницы. Основные сюжеты, как уже говорилось, заимствованы из исландских саг, но пополнены атрибутами современного романа — описаниями древнескандинавского житья-бытья, психологическими этюдами и т.п. Здесь много кровавых схваток, поединков с берсерками, мести и проклятий. Оно бы и неплохо, только монотонно. Более удачны, на мой взгляд, чисто фэнтезийные эпизоды — месть Хрольфа конунгу-колдуну Адильсу и его встреча с загадочным хуторянином в синем плаще, козни полуэльфийки Скульд. Хороша и история Хельги и его возлюбленной Ирсы. При этом многие темы романа повторяют мотивы более раннего «Сломанного меча» — проклятие, наложенное на весь род героя, жестокость эльфов, инцест. Иногда совпадения почти дословные, скажем, в обеих книгах присутствует эпизод с эльфом, спасающимся от Дикой Охоты. К сожалению, в «Саге о Хрольфе» все это смотрится уже куда бледнее.

Давненько я не бывала на Кринне, и возвращение оказалось неожиданно удачным.

Трилогия «Темный ученик» продолжает какие-то другие циклы, о которых я уже давно благополучно забыла, но каких-либо неудобств не ощутила. Необходимые сведения о прошлом главной (героини? антагонистки?) Мины в «Дарах мертвых богов» содержатся, отсылки же к временам стародавним, когда Рейстлин грелся у камина в «Последнем приюте», и вовсе носят характер украшения. Да, кстати, ни схваток с драконами, ни эльфов с гномами в книге нет или почти нет. Она все же выходит за рамки стандартного фэнтезийного квеста.

Так что можно было просто расслабиться и читать. Начало было эффектным: печальная долина, где одинокая девушка оплакивает свою погибшую богиню. Великие сражения, огонь фанатичной веры — все в прошлом. Красивый образ!

Но, как легко догадаться, автор не может оставить ее в таком положении. Оказывается, что жизнь Мины вскоре изменится самым радикальным образом. Потому что на Кринн в очередной раз вернулись боги. В том числе боги темные. Вот, например, Чемош, бог смерти. Которому надоели зомби и который мечтает о миллионах верующих. Он где-то даже трогателен, такой одинокий и такой незадачливый! Мина и должна обеспечить успешную проповедь, при помощи средств как весьма пикантных, так и жутковатых. То, во что превращается первый же новообращенный, молодой жрец Ллеу, намекает на то, что новоявленных миссионеров надо как можно скорее останавливать.

Противостоять Чемошу призван шаолиньский монах... то есть, монах бога Маджере... по имени Рис. Его бравую команду составляют такие обаятельные персонажи, как собака Атта и кендер (на Кринне без этого народца совершенно невозможно обойтись) по имени Паслен.

В отличие от классической «драконьей» трилогии, здесь резкие скачки сюжета более-менее мотивированы, а персонажи ведут себя более-менее в рамках заявленного характера. И прямых цитат из Толкина тоже, к счастью, нет. Что делает «Дары мертвых богов» вполне приятным чтением. Правда, и никого столь же харизматичного, как Рейстлин, здесь тоже не наблюдается.

Один из героев был мне смертельно скучен. Это, собственно, Пелагий Британец, из-за которого весь сыр-бор загорелся. Так я и не смогла увлечься его спорами с Августином. Сам же он, бедняга, угодил туда, куда часто попадают положительные герои: уж так его расхваливали, уж так старались, что вышло нечто бесцветное и бесплотное (за исключением одного эпизода юности в Бордо).

Одна из героинь была откровенно неприятна. Это Афенаис, по которой так преданно вздыхает несчастный Паулинус. Увы, она вовсе не заслуживает любви — ни тогда, когда обрушивает на любящего юношу свои феминистические манифесты, оскорбляя его за грехи всего мужского рода, ни тем более тогда, когда она в секунду предает все свои убеждения ради власти.

Но зато увлекла напряженная, извилистая сюжетная линия Галлы Плацидии и Атаульфа — вот где любовь, и преданность, и стремительные взлеты и падения.

И очаровал приветливый дом Фалтонии Пробы, островок тепла в гибнущем мире.

И уж вовсе не оторваться было от истории рушащейся империи, где правит трусливый и вероломный Гонорий. Все поминают былое величие и все растаскивают последние остатки когда-то гордого Рима. Христиане казнят христиан, верящих немного иначе. Уничтожают еще сохранившиеся проблески прежней культуры. И кажется легче допустить разграбление Рима его же союзниками вестготами, чем просто заплатить им обещанное жалованье: как, варварам? арианам?? Магистраты продажны, а последнего честного полководца, разумеется, казнят за измену. «Мир расшатался...»

Виктор Кин удивительно, прямо-таки вызывающе не похож на героев старых добрых детективов и прочей англоязычной классики. И дворецкого у него зовут вовсе не Дживс, а Ларример. И ссорится-мирится он отнюдь не с инспектором Лестрейдом, а с инспектором Таусендом. И даже выращивает не орхидеи, а кактусы. А то, что действие происходит вроде бы в старой доброй Англии, можно считать совпадением.

Беда только в том, что вообразить Виктора английским джентльменом никак не получалось. И это несмотря на широкие плечи и боксерскую грушу! Перед глазами упорно стояла какая-то старая дева, которая сюсюкает над своими колючими «крошками», порой все ж таки пытается поймать взгляды противоположного пола, а вообще-то привыкла к своему одиночеству и любого нахала может основательно приложить зонтиком (ладно, на самом деле — тростью). Правда, в пятой главе персонаж как-то резко перестал краснеть при виде фривольных картинок и завел пляжный роман. Стало ли от этого лучше — я не поняла.

Язык, которым все это написано, гладок и грамотен, но тоже не несет в себе ровно ничего викторианского, кроме обращения «сэр».

За вычетом этого обстоятельства, было читабельно. Фэнтези, обещанного издательской серией, правда, не было. Если не считать призрака в одной из новелл и смутных намеков на источник Мимира и могущество рун. Я бы отнесла «Футарк» в рубрику иронических детективов, если бы жанр не был так сильно скомпрометирован. Читателю представлено несколько историй с расследованиями, связанных общими героями и в какой-то мере заданных толкованиями того самого футарка — скандинавского рунического алфавита. Впрочем, никакой скандинавской мрачности, недаром дух Вудхауса витает где-то за текстом. Все преступления теплые-ламповые, ничего серьезнее давнишней дуэли или финансовой пирамиды. И, конечно, Виктор Кин с кактусом наперевес обязательно доберется до разгадки!

Поучительная история о том, как юная девушка, не способная отличить искреннюю любовь от подделки, получает именно то, чего заслуживает. Батшеба — девица волевая, по-своему неглупая, разбирается в делах фермы, ну, словом, викторианская бизнес-вумен во всей красе. Но в области чувств она более чем наивна, и ее презрение к недостаточно эффектным влюбленным легко объяснить неопытностью, но оправдать сложно. Так что жаль было Габриэля и Болдвуда, жаль бедную Фанни, а главную героиню — не очень. Неожиданно вспыхнувшая роковая любовь Болдвуда, робкая преданность Фанни, несчастья Батшебы создают высокий эмоциональный накал повествования.

На этом фоне заглавие книги выглядит откровенной полемикой, ведь в элегии Томаса Грея, где Гарди одолжил строчку, сельская глубинка предстает царством безмятежности. В переводе Жуковского:

Скрываясь от мирских погибельных смятений,

Без страха и надежд, в долине жизни сей,

Не зная горести, не зная наслаждений,

Они беспечно шли тропинкою своей.

Уж это явно не о персонажах романа!

Нельзя не упомянуть и еще одного «персонажа», нежно любимого писателем, — вымышленное графство Уэссекс где-то на юго-западе Англии. Здесь Гарди находит уголок, где сохранились еще обычаи и традиции, восходящие чуть ли не к временам англосаксов. И почему бы не посидеть за кружечкой сидра в солодовне старика Уоррена, да не послушать толки Генери и Джана о том, что старые добрые традиции рушатся, теперь уж все не то. Нет, Гарди совсем не идеализирует патриархальный уклад. Недаром Батшеба рассуждает, что жене лучше умереть от побоев мужа, чем оставить его и превратиться в предмет всеобщего осуждения. А все-таки тянет писателя в круг степенных селян, и он с удовольствием воспроизводит даже их предрассудки.

«На все мода: иной раз водка в моде, другой раз кофе».

Венецианский кофе, как и венецианский карнавал — лучшие в мире, не так ли? Почему же не заглянуть в кофейню славного Ридольфо? Забавно убедиться, что некоторые маркетинговые ходы за века ничуть не изменились: «Снова во всякой кофейной кофей отличный, а месяцев через шесть и вода похолоднее, и кофей пожиже».

Тем более, поблизости столько событий происходит — тут и картежник страдает от своей геймерской зависимости, и переодетая жена ищет неверного супруга, и дон Марцио сплетничает обо всех подряд, был бы слушатель.

К сожалению, несмотря на традиционные заверения в послесловии, это далеко не лучшая комедия Гольдони. И даже перевод, сделанный не кем-нибудь, а самим А.Н. Островским (!), не спасает. Женщины, будь то танцовщица, или пилигримка, или просто добродетельная супруга, — бледные тени. Мужчины немногим лучше. Траппола, комический слуга, которому по традиции достается нелегкая задача смешить публику... увы, это не Труффальдино из Бергамо. Ридольфо, благородный хозяин кофейни, какой-то уж слишком правильный (он даже кофе подает свежесваренный, а не вчерашний, так-то). Но дело даже не в этом, а просто в его стремление разбираться в чужих судьбах слабо мотивировано. Ох, что-то я разворчалась. А между тем главный гад дон Марцио мне понравился. Язык у него злой, ум недалекий, но он по крайней мере забавен!

Как вам шпиономания во время греко-персидских войн? Одна из самых необычных фигур второго плана в романе — достойный судья Полус, кредо которого: патриот не может быть излишне бдительным. Он ищет врагов повсюду, превозносит славных афинских доносчиков, а когда кого-нибудь судит, всегда опускает в сосуд черный боб в знак обвинительного приговора. Кажется, что Полус забрел сюда из какой-нибудь книги о Французской революции. А самое смешное — знаете, что? Что он постоянно оказывается прав. И когда подозревает аристократов в стремлении ограничить демократию. И когда подозревает насквозь положительного Главкона в измене. О, Главкон! Это истинный главный герой, и автор не скупится, расписывая его точеный профиль и невероятную силу. Силу физическую, ибо душевной Главкону, увы, не отпущено. Ну, то есть, по чьему-либо приказу он еще может проявить твердость, но по собственной инициативе — только скулит. И это настоящий флюгер, предающий по очереди то Элладу, то персов. На его фоне главный злодей Демарат выглядит как-то не очень злодеисто.

Исторический фон в романе прописан хорошо, да и как не прописать хорошо греко-персидские войны! В конце концов, это ведь материал общеизвестный. Возможно, именно поэтому автор старательно избегает хрестоматийных эпизодов. Ксеркс не высек море, Фемистокл никому не говорил: «Бей, но выслушай!» Может быть, и напрасно.

Вот что позабавило, так это уверенность автора, что коль скоро персы говорили на языке индоарийской группы, они должны быть поголовно белокурыми красавцами. Персы в романе — вообще отдельная тема. Предисловие автора весьма патетично сообщает: «Если бы Афины и Спарта сдались под натиском восточных суеверий и деспотизма, Парфенон, аттический театр и диалоги Платона не могли бы существовать, а Фидий, Софокл и греческие философы могли бы вовсе не появиться на свет». Но в самом повествовании акценты меняются. Персы отнюдь не выглядят суеверными дикарями, тирания же Ксеркса изображена чуть ли не сочувственно. А персидский князь Мардоний, истинный ариец (последнее обстоятельство постоянно подчеркивается) — просто идеал из идеалов. «Знатному персу подобает делать три вещи: бояться царя, напрягать лук, говорить правду», — говорит он афинянину, и действительно, он правдив, благороден, бесстрашен и примерный семьянин впридачу. О Главконе как главном положительном герое-эллине нельзя сказать ничего похожего! При этом противостоят Мардонию лживые, вечно ссорящиеся между собой, плетущие интриги персонажи-греки, из которых только Леонид и Фемистокл чего-то стоят как личности.

В итоге: исторический роман в старых добрых традициях, не такой прямолинейный и одномерный, как могло бы показаться с первого взгляда.

Отличная сказка для зимнего вечера — медленная и холодноватая. Возможно, слишком медленная. Но есть свое очарование у древних мест, обросших легендами, точно скала ракушками. Золотоволосый юноша-маг и девушка по имени Забвение. Девочка-королева, мечтающая услышать море. Странная история любви между воинственным королем Аксисом и могущественной чародейкой Кейн — любви, перевернувшей мир вверх дном. Старинные истории, безнадежно затянутые паутиной мифов. Библиотека, полная таинственных манускриптов, — здесь можно прочесть странные буквы, похожие то на рыб, то на шипы ежевики. И волшебная Плавучая школа — летающая, как остров Лапута. Когда вы проходите по ее коридорам, за вами следят глаза сов, воронов и зимородков, а в темном углу поднимает головку белая змея. Очень простой язык диалогов контрастирует с изящными, немного вычурными описаниями, и контраст кажется довольно приятным. И еще некий иронический феминизм: герои и чародеи древности вдруг оказываются героинями и чародейками. И, конечно же, есть загадка той самой книги с шипами вместо букв — что в ней такого, что встревожило спящую королеву-воительницу и как-то странно зачаровало юную переводчицу?

История начинается на могиле целой эпохи — только что умерла королева Виктория. Следовало мне знать, что столь мрачный зачин ничего светлого и прекрасного не обещает — на этот раз ни белых единорогов, ни девушек с жемчужными сережками. Львиная доля объема отведена под обсуждение надгробных урн, кладбищенских ангелов и могильных ям. Еще есть веселые прогулки по кладбищу и познавательная экскурсия в колумбарий для любимой свекрови, совершенно в духе «Золотого теленка». И тематика повествования соответствует образному ряду.

Кладбище. Смерть. Насилие. Разврат без наслаждения, семьи без любви. Мне было неприятно быть там, в уже не викторианском Лондоне, превратившемся по воле автора в этакую символическую могилу. Черт, даже такое бодрое мероприятие, как митинг суфражисток, обернулось здесь в итоге похоронной процессией — и не одной!

Окончательно добила почему-то одна фраза: «Через его плечо я увидела, как упала звезда. Это была я». Это — описание изнасилования ребенка. Глазами жертвы. Что за неуместная красивость!

Словом, роман оказался настолько «не моим», насколько это вообще возможно. Никак не ожидала подобного от Трейси Шевалье.

«Поверь, юный читатель, поэту, который рассказывает тебе о своих грезах».

...а грезой всей Европы в 1848 году была революция. И Вена, и Будапешт охвачены революционными событиями. Вся огромная, на живую нитку смётанная империя трещит по швам. Поднимаются на борьбу венгерские ополченцы-гонведы, и писатель-венгр находит для них чуть ли не былинные интонации. Вот поединок венгерского патриота с австрийским офицером:

«Удар, нанесенный Рихарду Барадлаи, был так сокрушителен, что не видать бы ему больше восхода солнца, если бы тело его не было столь неуязвимым, как тела тех героев «Илиады» и «Нибелунгов», которых матери купали в волшебных источниках».

Йокаи — но учтите, он пишет через двадцать лет после событий, уже получив амнистию и примирившись с императором — видит происходящее через двойную оптику. Одна революция — под германским или венгерским триколором — вся упоение свободой, вся стремление к возвышенному идеалу, как его понимает автор: конституция и преданность императору в одном флаконе. Но есть и другая, вызывающая у Йокаи столь же резкое отторжение; это та, знамя которой красного цвета. Не то чтобы писатель (сам он протестант) так уж сильно сочувствовал монастырям, которые крушат те самые непонятные погромщики с красным знаменем. Но... Но... Словом, все это как-то непонятно и ужасно.

Характерен «диалог» между студентом-революционером и бунтующей толпой:

«– Братья! – начал студент.

И он заговорил о великих и прекрасных вещах: о свободе, конституции, гражданском долге и о кознях реакции, о родине, об императоре, о славных революционных днях.

Тем не менее место оказалось не таким уж безопасным: нет-нет над их головами пролетали гнилые картофелины или даже обломки кирпича, – этим способом слушатели вносили в речь свои поправки и замечания. В кивер Рихарда угодило несколько таких «замечаний»».

Ни персонаж, ни автор в толк не возьмут, почему голодные бедняки не умиляются ни словами о конституции, ни словами об императоре.

Впрочем, не стоит чересчур серьезно относиться к Йокаи в роли политического аналитика. Он пишет, в конце концов, роман-фельетон, старательно нагромождая невероятные драмы и роковые страсти в антураже 1848 года. Если волки — то стая в двести, триста зверей, если лесной пожар — то горят чуть не все Карпаты, если любовь — то до гроба, если предательство — то самое подлое. Получается роман-эпос, роман-сказка (недаром же все начинается с характерного сказочного зачина: и было у старика три сына...). Если не венгерский Дюма, то венгерский Понсон дю Террайль, почему бы нет?

Предыдущие романы, которые я читала у Мамина-Сибиряка, крепко ушли корнями в родную почву. Чтобы перенести, например, действие «Золота» на Аляску, нужно было бы просто написать совсем другое произведение. А вот «Горное гнездо» вполне могло бы выйти из-под пера Золя или Кронина. Поправьте несколько деталей — и вы окажетесь не то на шахтах Монсу, не то на угольных полях Южного Уэльса. Что ж, глобализация началась не вчера: «железный век», как его называют герои «Горного гнезда», безжалостно перекраивал жизнь планеты — и все под одну гребенку. Грохот станков и гудки парохода в уральском захолустье никого уже не могли удивить. И проблемы, которые поднял здесь Мамин-Сибиряк были вполне глобальными. Уставная грамота, которая стала здесь ядром конфликта, — конечно, специфика пореформенной России, но бесправие рабочих, низкий уровень оплаты труда, отсутствие социальной защиты существовали в это время и во Франции, и в Англии.

И уж совсем никакой национальной окраски нет в плетущихся вокруг Кукарских заводов интригах. Все это вещи, которые вполне могли произойти вчера или произойдут завтра. Останется ли старый управляющий со всеми своими злоупотребления, заменят ли его новым? Как лучше подольститься к всемогущему набобу — владельцу завода? Удастся или нет уйти от налогов? Вечные вопросы, не так ли?

Если говорить о материях более легкомысленных, то здесь встает не менее вечная тема соперничества кукарских дам в борьбе за мужские сердца. Правда, должна признаться, что такого исхода романа уральской «Лукреции» и «набоба» я все-таки не ждала. Здесь Мамин-Сибиряк меня крепко удивил.

Очень привлекательны колоритные зарисовки характеров; особенно впечатлил «набоб» — вылитый «полоумный косой заяц» из «Малахитовой шкатулки». Хорош и сопровождающий его паноптикум: генерал со своими цитатами из американского экономиста Кэри и вздохами о «судьбах русского горного дела» (в котором генерал ни в зуб ногой), властная Нина Леонтьевна, уральский «Ришелье» Родион Антонович, и прочие. И, конечно, записной интриган Прейн, который под конец превращает роман в невероятную комедию ошибок, где финал не могут предугадать ни читатели, ни сами действующие лица.

Словом, «Горное гнездо» безупречно прекрасно, но мне очень не хватило уральского колорита.

Эта книга произвела на меня странное и, кажется, незапланированное автором впечатление. Во всяком случае, я почти убедилась, что человечество сможет выжить даже без бензина и исключительно на ГМО-продуктах. И что если власть дать экологам, это будет очень скверно. По крайней мере, в романе «белые кители» Министерства природы мало чем отличаются от штурмовиков Эрнста Рема, а устанавливающийся режим их диктатуры мягче, чем «беспределом», не назовешь.

Но в какое красочное, отвратительное, завораживающее место ты попадаешь! Бангкок — Город Божественных воплощений. Разрушающийся, едва защищенный от натиска океана дамбами и молитвами буддийских монахов — но все равно притягательный и одновременно свирепый. Плохо в этом городе беззащитным, будь то пройдоха Хок Сен или наивная Эмико. Их присутствие в книге создает особую ауру обреченности. С каждым новым поворотом сюжета убеждаешься: шансов нет. Все усилия бесполезны. Любое благополучие — иллюзия. Как все это по-буддийски!

Я очень ценю в книгах атмосферность и от Бачигалупи получила ее сполна.

В городе Крэнфорде приятно и уютно погостить. Если вам нравится сонная пасторальная жизнь, это место подойдет вам идеально. Здесь живут дамы, приятные во всех отношениях и просто приятные. Здесь время течет медленно, точно в зачарованных эльфийских холмах. Случаются, конечно, как и везде, события грустные, смерть и утраты вовсе не обходят Крэнфорд стороной. Но зато здесь бывают маленькие славные чудеса, и вот уже чопорные блюстительницы приличий, вместо того, чтобы отвернуться от обедневшей подруги, трогательно ищут способ помочь ей и при этом не ранить ее щепетильности. А какая прелесть — дождь из конфет! Миссис Гаскелл с удовольствием рассказывает хронику своего заколдованного уголка и часто не в силах сдержать благовоспитанный смешок. Захватывающего сюжета не ждите, зато писательница откровенно наслаждается милыми забавными подробностями. Вот она передает, например, историю коровы в серой фланели и лукаво добавляет: «А вы в Лондоне когда-нибудь видели коров, одетых в серую фланель?» И впрямь, кому нужен Лондон, где ничего подобного не найдешь?

По-моему, «Крэнфорд» — идеальная книга для хмурого осеннего вечера. Особенно если можно уютно завернуться в плед и настроиться на неспешное повествование.

Очень многое «царапало» при чтении. Сразу скажу, что неопределенность финала мне не мешала. Во-первых, отзывы на книгу меня предупредили в достаточной мере, а во-вторых — почему бы и нет? Да и в конце концов, от создания вроде Флоренс трудно ждать откровенного признания после всех ее козней. Точно так же не очень мешала очевидная неправдоподобность некоторых эпизодов: например, когда 12-летняя девочка в гордом одиночестве покупает билет до Нью-Йорка, садится в поезд и никто даже не поинтересовался, где ее родители/няня/гувернантка. Мне кажется, все подобные моменты — издержки техники «ненадежного рассказчика»; Флоренс просто врет напропалую.

И все равно многое не понравилось.

Прежде всего и с первых же страниц — повествование от первого лица. Очень немногие взрослые способны написать текст, который будет восприниматься, как голос ребенка. А Хардинг, надо сказать, даже и не пытается. Ни на мгновение я не могла поверить, что рассказчица — маленькая девочка. Ее манера выражаться, думать, поступать принадлежит взрослому человеку. По контрасту, оба мальчишки в романе ведут себя абсолютно естественно и достоверно. Конечно же, этому феномену можно придумать объяснение: от нелегкой биографии до особенностей психики Флоренс. Но мне показалось, что все гораздо проще: у автора, похоже, нет ни сестры, ни дочери, ни даже племянницы.

Словечки Флоренс. Мне они показались (по крайней мере, в переводе) и неуклюжими, и ненужными. А поскольку они выделены курсивом, то так и лезут в глаза, выпирая из текста.

Структура произведения. Завязка очень медленная, особенно для такого короткого романа. Страницы одна за другой оставались позади, а я недоумевала: раз у нас есть такой замечательный готический особняк, когда в нем уже произойдет что-нибудь готическое? События начались, разумеется, но ближе к середине книги.

Не люблю фанфиков, позиционированных как оригинальное произведение. Очень уж многое здесь позаимствовано из повести Генри Джеймса «Поворот винта». Повесть в англоязычном мире популярна, успела обрасти сиквелами и приквелами, экранизациями и даже оперой по мотивам. В романе «Флоренс и Джайлс» зависимость от «Поворота винта» не спрятана, но и не признана откровенно. Даже имена и названия выдают претекст: Майлс/Джайлс, Флора/Флоренс, Блай-хаус/Блайт-хаус и т.д. Оттуда же — особняк с озером, загадочно отсутствующий дядюшка, погибшая гувернантка и жутенькие брат с сестричкой. В общем, благодарности за удачные сюжетные ходы, расстановку действующих лиц, сцену действия и даже за неопределенный финал (в стиле: а был ли призрак?) уходят Генри Джеймсу. Тем более неприятное впечатление производит то, что Хардинг поблагодарить предшественника не удосужился ни в своей книге, ни на своем сайте.

Ко второй половине романа, когда готическая история все же началась, я несколько примирилась с ней. Словечки пролистывала, фанфик простила. Тео было по-настоящему жалко. Но осадок остался.

Странно. Правда, странно. На момент написания этого романа Уэллсу уже тридцать лет. Уже написаны и «Машина времени», и «Остров доктора Моро». Через год выйдет «Человек-невидимка». Но в сравнении с ними «Колеса Фортуны» кажутся сырыми и неровными, словно проба пера. Фразы вроде «Тут речь шла о Спасении, о Бегстве, о Счастье! И она рядом с ним!» — то забавляли, то немного раздражали. Впрочем, текст не всегда такой выспренний. Есть здесь и мягкая ирония, и забавные наблюдения по поводу викторианских нравов. Очень хорош финальный диалог юной беглянки с ее учительницей и мачехой. И в целом получается неплохо, но все же это не тот гениальный Уэллс, который способен расцветить любой сюжет, даже самый простенький. А сюжет «Колес Фортуны» именно простенький. Три человека, которых сталкивает велосипедное путешествие по Южной Англии. Не люди — персонажи немого кино. Гнусный Соблазнитель (Бичемел) обманом увозит Юную Леди (Джесси) из родного дома, но Благородный Юноша (Хупдрайвер)... Ну, в общем, вы поняли. К чести Уэллса, он ловко объясняет очевидную искусственность своих героев: все трое, в сущности, играют натужную комедию. Правда, если Хупдрайверу и Джесси в силу юного возраста и полнейшего незнания жизни такое вполне простительно, то Бичемел (а ему за тридцать) выглядит в своей роли смешно и неестественно.

А вот что звучит живо, непринужденно и весело, — так это сцены, связанные с велосипедом. Невооруженным глазом виден огромный личный опыт сражений с непокорными педалями и бесславных падений с двухколесного монстра. Надеюсь, автор относился к неприятностям с таким же бесконечным оптимизмом, как его юный герой.

«К Смирдину как ни зайдешь,

Ничего не купишь:

Иль Сенковского найдешь,

Иль в Булгарина наступишь».

С таким мало вдохновляющим напутствием от Пушкина и Соллогуба я отправилась знакомиться с Сенковским. И обнаружила, что, какие бы грехи ни водились за Осипом Иванычем по литературной части, все же знакомства он заслуживает.

Сборник «Записки домового», как обычно и случается, не вполне ровен. Меня больше всего поразили первое и последнее произведения.

«Ученое путешествие на Медвежий остров» явно выбивается из ряда для своего времени. Поражает уже выбор места действия — не Петербург, не «город N.», а Якутия. Сенковский дает чуть ли не первое в нашей литературе описание Заполярья:

«Наконец, вступили мы в пустынное царство Севера. Зелени почти не видно. Гранит, вода и небо занимают все пространство. Природа кажется разоренною, взрытою, разграбленною недавно удалившимся врагом ее. Это поле сражения между планетою и ее атмосферою, в вечной борьбе которых лето составляет только мгновенное перемирие. В непрозрачном, тусклом воздухе, над полюсом, висят растворенные зима и бури, ожидая только удаления солнца, чтоб во мраке, с новым ожесточением, броситься на планету; и планета, скинув свое красивое растительное платье, нагою грудью сбирается встретить неистовые, стихии, свирепость которых как будто хочет она устрашить видом острых, черных исполинских членов и железных ребр своих».

И это сейчас постапокалипсисом никого не удивишь, но Сенковский разрабатывал сюжет двести лет назад.

Герои открывают, что в устье Лены некогда существовало могущественное государство Барабия. Столкновение кометы с землей вызвало землетрясение, потоп, смещение земной оси. Барабия погибла. Ироничные описания допотопных нравов автор ухитряется довольно органично сочетать с трагическими картинами гибели цивилизации.

«Спустя несколько часов все море покрылось бесчисленным множеством волнуемых на поверхности воды странного вида предметов: темных, продолговатых, круглых, походивших издали на короткие бревна черного дерева. Любопытство заставило нас выйти из пещеры, чтоб приглядеться к этой плавающей туче. К крайнему изумлению, в этих бревнах узнали мы нашу блистательную армию, ходившую войною на негров, и черную нагую рать нашего врага, обе заодно поднятые на волны, вероятно, во время сражения. Море выбросило на наш берег несколько длинных пик, бывших в употреблении у негров (Новой Земли). Я взял одну из них и притащил к себе прекрасный плоский ящик, плававший возле самой горы. Разломав его о скалу, мы нашли в нем только высокопарное слово, сочиненное накануне битвы для воспламенения храбрости воинов».

Иронично, но при этом ведь и жутко!

«Падение Ширванского царства» — вещь совершенно иного рода, весьма занимательная фантасмагория. Повесьте ваши уши на гвозде внимания, о любопытствующие! Автор поведает вам, сколько бед могут натворить в восточном государстве польская паненка и маг Джон Ди, если хорошенько постараются. Сенковский, основатель русской ориенталистики, порадует вас отменной пародией сразу и на ученую монографию (с обязательными ссылками на источники), и на сказку «Тысячи и одной ночи». Как это у него получается, объяснить не умею, но Запад, Восток, история и фантастика составляют в повести пестрый узор, подобный лучшим коврам персидским.

«Кто бы подумал, что эта невинная девушка, эта белая и розовая панна Марианна, сделается причиною погибели двух героев, двух славных и могущественных падишахов и еще орудием к уничтожению целой державы?.. Но в этом-то и состоит историческая „судьба народов“, которая теперь в моде! Все в истории зависит от „судьбы народов“».

На второе место в своем личном рейтинге я бы поместила «Сентиментальное путешествие на гору Этну», «Большой выход у Сатаны» и «Похождения одной ревижской души». Здесь автор дает волю своему острому языку и хлещет сарказмом всех, кто только оказывается поблизости: журналистику и философию, семейные нравы, теорию «полой земли» и идею кармы. Ничего странного, что Герцен сравнивал его с Мефистофелем! У Сенковского и впрямь есть нечто от холодного, безжалостного остроумия Мефистофеля. Но и над собой он смеется так же зло, как над окружающими.

Самые невыразительные в сборнике, на мой взгляд, — «Превращение голов в книги и книг в головы» и «Записки домового». Первому произведению, учитывая, что сюжет крутится вокруг представления с фокусами, не хватает зрелищности и динамизма. Второе откровенно скучно: автор увлекся изложением пародийной теории любви, и получилось сухо. Впрочем, современники смотрели на «Записки домового» иначе, и в подражание ему родился целый поджанр «замогильных записок» в русской классике.

По сюжету роман напоминает «Луну и грош» — или, скорее, это «Луна и грош» напоминает Киплинга. Сюжетные ходы повторяются так настойчиво, что это не может быть случайностью. Особенно впечатляет совпадение кульминации (спойлер!): художник ослеп, его последняя и лучшая картина уничтожена. Но как по-разному трактуют ситуацию оба писателя! У Моэма слепота Стрикленда выявляется случайно и служит всего лишь завершающим штрихом его истории. У Киплинга слепота Дика Хелдара — композиционный центр всего повествования. Мимолетный эпизод, когда волосы любимой девушки закрывают лицо Дика; ранение в Судане; решение написать Меланхолию — вся структура романа подводит к одной развязке.

Разные трактовки похожих ситуаций — и вот перед нами две книги, совершенно разные при удивительном сходстве. Не знаю, хотел ли Моэм поспорить с более ранним автором, но романы их говорят о разном. «Луна и грош» — об одержимости гения. «Свет погас» — об испытаниях.

Дик Хелдар, в отличие от моэмовского Стрикленда, — не гений, а просто коммерчески успешный художник. Он кочует по «горячим точкам» обширной Британской империи, делает зарисовки в стиле «разбавленного Верещагина» (по меткому словцу его друга Торпенхау) и проходит огонь, воду и медные трубы. Он участвует в войне с махдистами в Судане. Он подвергается жесточайшей пытке успехом в Лондоне. И Мэйзи, его «королева, которая не может поступать дурно», тоже оказывается испытанием. И наконец, — свет гаснет. Киплинг выплескивает на бумагу тяжелые, глубоко личные переживания — ему самому довелось испытать потерю зрения, к счастью, временную.

В этом романе молодой еще автор (а это первый его роман!) показывает себя потрясающим стилистом. Повествование звучит на разные голоса. Дети, играющие на пляже; Бесси с ее кокни, пробивающимся сквозь все замашки леди; шутливые перебранки Дика с Торпенхау и Нильгаи — слышно, как меняется язык, как автор отходит в сторону, позволяя персонажам говорить за себя и по-своему. И еще здесь много от Киплинга-поэта: он резвится, вставляя в текст то свежесочиненный обрывок баллады, то стилизацию под комическую оперу. И потому, несмотря на тяжелую тему и невеселый финал, здесь нет атмосферы безнадежности или уныния. Да и какое может быть уныние в романе, в котором есть «Книга Нунга-Пунга» и обаятельный фокстерьер Бинки!

«Моралите» — это и мораль, и средневековая пьеса. Название книги Барри Ансуорта явно обыгрывает оба значения. Этот детектив довольно прямолинеен и моралистичен, но он еще и хорош — хотя бы своей попыткой отойти от сложившихся стереотипов. Как во многих современных детективных сюжетах, герой ввязывается в расследование случайно, но это поистине театральная случайность. Ну, куда мог попасть монах-расстрига, который сбежал из монастыря просто потому, что пришлось переписывать скучную книгу, а на дворе цвел боярышник? Куда еще, как не к бродячим актерам, олицетворению романтики, и неустроенности, и приключений? И совсем не случайно, что скромной актерской труппе, не способной поразить зрителей театральной машинерией, нужно задеть публику за живое чем-то совсем необычным. А что может увлечь больше, чем свежая сенсация — убийство мальчика? Нет, нет, на самом деле здесь все закономерно. Ружье повешено на стене — и оно выстрелит. Ставя пьесу о реальных событиях, играя ее перед зрителями, актеры осознают: чтобы сыграть хорошо, они должны до тонкости понимать, как именно произошло убийство. И вот театральная постановка превращается в расследование — поистине оригинальный ход и со стороны героев, и со стороны автора.

Стоит еще отметить великолепно обрисованный быт средневековых актеров. Автор хорошо знает тонкости постановок пьес-моралите. И то, чем жила в XIV веке веселая старая Англия — тоже. К слову, это несчастная страна. Здесь рыцарская конница уже не кует победу — эту роль она уступила лучникам-йоменам. Рыцарям остается лишь разыгрывать собственные пышные пьесы — турниры. Крестьянам, горожанам, актерам приходится терпеть все прелести рыцарских капризов и крепостного права. Последнее описано так выразительно, что впору браться за вилы и присоединяться к Уоту Тайлеру.

Что лучше — потерять девушку или обзавестись собакой? Что интереснее — писать философские диалоги или переводить дрянную прозу? Что разумнее — играть на скачках или работать санитаром? Абсурдные вопросы, но Мердок именно и вводит нас в абсурдный мир. Стоит ли разрывать отношения с лучшим другом, не выяснив вначале, действительно ли вы его обидели? А стоит ли ссориться из-за глубинного смысла бытия? Главный герой может показаться совершенно чужим и непонятным именно потому, что он делает подобные вещи. А в другие моменты он легкомыслен, как Берти Вустер. Он мчится по жизни с сумасшедшей скоростью, лавируя между совершенно безумными дилеммами. Жизнь то притворяется простой и ясной, то превращается в пантомиму гротескных масок. Как оно и подобает экзистенциалистскому тексту. Глубины я ждала — и получила ожидаемое — но совсем не ждала такой почти вудхаузовской иронии. Роман легок, воздушен, даже праздничен. Серьезные коллизии маскируются веселостью. И в качестве бонуса — восхитительный Париж!

Уговорите своего внутреннего критика заткнуться по-хорошему. Настройтесь на страшные опасности и удивительные приключения. Приготовьтесь выслушать все байки о джунглях Центральной Америки, какие вы наверняка сто раз уже слышали и, возможно, не прочь послушать еще. И вперед! На поиски таинственного кодекса майя!

Зловещие фармацевтические компании, погони и перестрелки, а также анаконды и пираньи ожидают вас. И, право, что еще нужно от такого сорта литературы? Еще бы поменьше сентиментальности и морализаторства, и было бы идеально.

Что касается главного героя, Тома Бродбента, бросается в глаза его оригинальная профессия. До сих пор в джунгли за сокровищами лезли охотники, археологи, реже этнографы. Но не припомню, чтобы это делал ветеринар. А вот характером Том не вышел: бледноват и вяловат, как и его братья. Но этот недостаток искупается присутствием в книге дона Альфонсо. Вот уж в кого легко влюбиться, несмотря на его 121 год. Несгибаемый храбрец, балагур, умница с оригинальными представлениями обо всем на свете. Когда он пикируется с туповатой феминисткой Сэлли, только пух и перья летят. Любо-дорого смотреть!

Ну и, конечно, за кадром маячит еще один харизматичный персонаж — тот самый сумасшедший папаша, захоронивший себя вместе с сокровищами.

Положа руку на сердце, что такое для нас, россиян, Турция? Ну, для большинства из нас? Курорты, да еще Стамбул. Для Решада Нури Гюнтекина подлинная Турция — это Анатолия. Вот, скажем, забытый Аллахом городишко Сарыпынар, где неспешно мелет бюрократическая мельница. И происходит в Сарыпынаре землетрясение. То есть, землетрясение-то пустяковое, 1-2 балла, то ли было оно, то ли не было. Но слово «землетрясение» произнесено и пошло по инстанциям. Жернова закрутились! Вообразите себе уездного начальника-каймакама, с ног до головы в бинтах. Вообразите кричащие заголовки столичных газет. Наконец, представьте себе еропейских императоров, королей, президентов, наперебой соболезнующих несчастным жертвам стихии! Да, но разгула стихии-то и не было, обрушилась где-то лестница, и только.

— И слава Аллаху, — скажете вы, легкомысленные люди, далекие от бюрократической мельницы. — Все обошлось!

Вам легко говорить, а каково бедному каймакаму! Из Стамбула прислали деньги на помощь пострадавшим — и как прикажете их освоить, коли пострадавших нет? И вообще, если разобраться, тут плетется продуманная интрига против несчастного каймакама. Ай-вай, заместителя прислали, да еще какого! Молодой, энергичный, с фотоаппаратом (вещдоки собирать решил, не иначе!).

«С одной стороны, заместитель очень почтительно относился к старому каймакаму, по каждому вопросу непременно советовался с ним и — что было особенно приятно — без умолку жаловался на Сарыпынар и уверял, что с нетерпением ждет приказа, который вызволит его отсюда. Тогда Эшреф казался умным и хорошим малым. В то же время он частенько, словно полновластный хозяин, сердитым, непозволительно высокомерным тоном отдавал чиновникам приказания и, не раздумывая, решал вопросы, на которые Халилю Хильми-эфенди потребовались бы недели, да что недели — месяцы. И тогда получалось, что он выскочка и наглец».

Как при таком заместителе удержаться в родном кресле?

А отдельные бумагомараки, вроде Гюнтекина, еще разводят здесь фейерверк остроумия!

Вот так вот и радуешься гюнтекиновой иронии, и жалеешь бедного чиновника, да и вверенный ему уезд заодно — за то, что такое людям попалось начальство. Но особенно порадовал финал: сказочный, конечно, но самый правильный.

P.S. Если вы рассчитываете на романтическую историю в духе «Королька — птички певчей», лучше выбрать другую книгу. В «Мельнице» сколько угодно восхитительных бытовых зарисовок, анатолийской жизни, юмора, — но совсем нет любовной линии.

Предупреждение: я обожаю прозу Жорж Санд. До сих пор я не встречала ни одного ее романа, который бы меня разочаровал. Но «Прекрасные господа из Буа-Доре» напомнили мне, что не бывает правил без исключения. Тем оно обиднее.

Похоже, писательница попыталась создать нечто в духе Вальтера Скотта или Анны Радклифф. Роковые тайны, таинственные незнакомцы, а также кинжалы и шпаги запасены в изрядном количестве.

И эпоха выбрана интереснейшая. Религиозные войны — событие для Франции столь же знаковое и трагическое, как, скажем, Смута для России. В романе, правда, времена уже другие, Францией правит король Людовик XIII (кто не помнит выразительных характеристик, данных ему Дюма!). Самые жуткие эпизоды остались в прошлом, но прошлое это еще живо, еще определяет жизнь людей. Собственно, все страсти и все тайны, движущие сюжет, восходят к распрям католиков и гугенотов.

Да и персонажи, по первому взгляду, подобрались колоритные. Испанец д'Альвимар, «рыцарь прекрасной дамы Инквизиции», обещал коварные интриги. Традиционная для романа «плаща и шпаги» ангельская блондинка Лориана намекала своим присутствием, что без неземной любви дело не обойдется. Престарелый маркиз Буа-Доре с его париками и румянами вносил юмористическую ноту. Так что я терпеливо одолевала по-скоттовски затянутую экспозицию в ожидании самого действия. И была, пожалуй, разочарована.

Из книги получилась изрядная окрошка. Роман «плаща и шпаги» смешался с элементами готической прозы (замок с привидениями), романа воспитания (история Марио в Брианте) и даже детектива (расследование гибели Флоримона). Куски разных жанров не всегда удачно сшиты. Темп повествования на редкость неровен; действие то мчится горным потоком, то растекается в настоящее болото.

Злодей д'Альвимар был, как сейчас выражаются, слит в первой же трети книги. О необходимости разбавлять серьезность повествования юмористической ноткой забыто примерно на той же стадии. А уж неземная любовь! Встречала я уже в романах Санд пары с большой разницей в возрасте, но такой нелепой — никогда. Возможно, это линия просто не прописана. Во «Франсуа-найденыше», скажем, похожий сюжет выглядит и естествественным, и логичным. Здесь же вовсе непонятно, почему красивая девушка пятнадцати лет от роду выбирает в женихи то старика, то одиннадцатилетнего мальчика.

И уж вовсе добивает безобразный перевод, словно объявивший войну русскому синтаксису. Неуклюжее построение фраз, нередкие галлицизмы... Наконец, если переводчику попадалось незнакомое французское слово, то его просто оставляли без перевода. Например, жестокий отец маркиза Буа-Доре «получил прозвище chetti-месье, и по заслугам»...

Не знаю, как все это воспринимается в подлиннике, возможно, совершенно иначе. Пока у меня сложилось стойкое впечатление, что назвать «Прекрасных господ» одним из лучших произведений Жорж Санд можно только в рамках особо циничной рекламы.

Захотелось как-то Рексу Стауту пошалить.

Правда, на дворе 1944 год, американская публика ждет от детектива шпионских страстей и военных тайн, и чтобы, конечно, Ниро Вульф был гениален, Арчи — остроумен, а убийцы — коварны. Что ж, раз ждет, то все будет, но пошалить хочется все равно!

И вот Стаут недрогнувшей рукой вписывает в свою книгу историю сверхсекретной розовой (!) гранаты, подаренной (!) Арчи как сувенир (!). Да еще добавляет в текст множество мелких хохмочек.

В качестве классического детектива воспринимать это невозможно. Но в виде забавной автопародии — почему бы и нет?

«Дивье дитя» — книга-ностальгия, вечная тема гибнущей сказки и столь же вечного прогресса.

Эта книга — для эскапистов или романтиков. Эта книга — о той самой стране «Никогда-Никогда», в которую удается нас увести лишь немногим авторам фэнтези. И важно ли, что волшебство происходит в отнюдь не сказочной деревеньке с неромантичным именем «Прогонная»? Разве не доказал еще Бажов, что Урал и Приуралье полны своих собственных чудес, то прекрасных, то зловещих? Музыкой бажовских сказов переполнено «Дивье дитя». Неторопливый, медленный язык завораживает, как плеск волн реки Хоры, скрипка Егора плетет свое светлое колдовство.

И кажется, что нет важнее в мире противостояния, чем столкновение двух описанных Далиным миров. Один мир живет по законам Государя (Бога, если хотите), и в нем находится место для чуда. Для волчьего пастуха, для леших и птицы Алконост. В другом мире правят свои мистические силы: невидимая рука рынка, дух капитализма. Не сильнее ли они и самого Государя?

Кто-то скажет «сентиментально», и будет вполне прав. Многие сцены нарочито «слезные». Да и ненавистники «Сумерек» наверняка будут плеваться при встрече с вампиром Демьяном. Но как же хорошо это написано!

И — два варианта финала, для романтиков и реалистов. А какой выберете вы?

Судари и сударыни, добро пожаловать в Бедельти — самый престижный курорт для гостей из Северной и Южной империй. Чудесный городок, уверяю вас: уютный, как сказка Андерсена, и веселый, как гриновский Зурбаган. Это столица крошечного королевства Трех островов, а правит там молодой и простодушный король Орвель.

Но предупреждаю: в Бедельти нет ехидных рыжих ведьмочек, нет сверхмогучих попаданцев и попаданок, нет эльфов и вампиров. Здесь даже магии нет — за исключением только дней карнавала. На праздник смены сезонов король вставляет в свой перстень синий камень — небесный обсидиан — и начинаются веселые чудеса. Превращенный в дракона хозяин кабачка крутит в воздухе фигуры высшего пилотажа, старый фокусник показывает свое искусство, а Северный ветер и Южный ветер развлекаются вольной борьбой.

И ведь на курортах собирается самая пестрая публика, верно? Ну, где еще могли бы встретиться военные советники Севера и Юга блистательная Кристеана дор Зеельмайн и великолепный Мбо Ун Бхе...

...капризная блондинка Тильдинна...

...монахи-пустоверы, названные так, поскольку веруют исключительно в Бога Нет и в то, что свято место пусто, а также беглые каторжники-маги Бенга и Руде Хунд, воришка Нисси, проклятый капитан Бван Атен...

Да, но что будет, если карнавал затянется? В любой мифологии смена сезонов — опасное время, когда силы иного мира подступают совсем близко, угрожая людям. И карнавал — не развление для скучающих туристов, а средство обмануть, отпугнуть страшную нежить, вернуть миру утраченную стабильность.

Вот и Трем островам затянувшийся карнавал грозит бедами, и то, что король Орвель под действием проклятия не может сбросить обличье зверя, — наименьшая из них.

Точно морской змей, обвившийся вокруг Золотого острова, в глубине книги таятся иные смыслы. Фэнтези и вообще-то связано с мифологическим мышлением, а в «Перстне без камня» эта связь на редкость прочна. Любитель фольклористики найдет здесь характерные намеки: смена сезонов как миг волшебства и как возвращение в мифологическое время первотворения / конца мира; пословицы как осколки мифов, чей смысл забылся, и прочее.

Есть в «Перстне без камня», конечно, и недостатки (и он совершенно точно не понравится суровым любителям боевой фантастики), но придираться в данном случае не хочется. Исключительно приятная книга, с оригинальным миром и мягким юмором.

Если мистер Кирби является домой заполночь и плетет жене какие-то басни, то миссис Кирби не находит ничего лучше, чем обратиться к адвокату. Пусть-ка выведет муженька на чистую воду! А если адвоката зовут Перри Мейсон, то он не только выполнит поручение клиентки, но и раскопает все, что за этим кроется.

Милейший мистер Кирби и впрямь украшает повествование своими вечными небылицами (он коммивояжер, так что здесь профессиональная деформация :wink:).

Прочие элементы сюжета более-менее знакомы поклонникам Гарднера и вполне укладываются в формулу качественного детектива из серии о Мейсоне. Конечно, наклевывается запутанное дело об убийстве и конечно, Перри станет блистать в зале суда — можете даже не сомневаться!

Что-то у меня с чувством юмора плохо: никакого стеба не заметила. Уж слишком трепетно, чтобы не сказать трагически, воспринимает Дольф свою разнесчастную персону. И пожалела бы, да вокруг него утешителей обоего пола и так слишком много — не протолкаться. :lol:

Позабавило, впрочем, что истинного некроманта отличает не только стойкая вонь мертвечины (мыло и вода в его мире, похоже, — редкость), но и обязательная бисексуальность. :insane:

И, конечно, бросается в глаза (особенно в эпилоге) типичная паническая убежденность 90-х — пусть правитель будет хоть некромантом, хоть нежитью, лишь бы о державе радел! Эта мысль проводится с такой прямолинейностью и такой эмоциональностью, что... что неожиданно книга выделяется из бесконечного потока постсоветского фэнтези: этакая гремучая смесь традиционного любовного романа, и еще слэша, и еще, похоже, обрывков Макиавелли, и... ах, да, романтизации традиционных отрицательных персонажей (или демонизации положительных?). Последний компонент варева, правда, встречается так часто, что уже несколько приелся.

В этом романе сюжетная канва более знакомая, чем в предыдущих, во всяком случае, любителям артурианы, ибо в своей привычной уже роли злодея выступает Вортигерн, а противостоит ему Амброзий. Артур, кстати, тоже присутствует. :smile:

Эта книга показалась мне лучшей из того, что я читала у Сатклифф — и самой пронзительной.

В ее атмосфере чувствуется особенная печаль, которой нет, скажем, у М. Стюарт: последний легион ушел из Британии навсегда, чтобы защитить Вечный город. Но Рим все-таки пал, и в последний раз зажегся свет на башне маяка в покинутой римской крепости. Бритты должны теперь в одиночку противостоять варварским нашествиям — «сторожевая застава империи, которой больше не существует».

Книга отнюдь не претендует на звание шедевра. И все же со своей функцией она вполне справляется: с ней можно отлично скоротать время перед сном или в транспорте.

Раздражающие моменты присутствуют. Есть длинноты, не слишком нужные лекции в не слишком подходящие моменты, неуклюжие неологизмы, вроде «колшебства» или «паверы».

И в то же время в наличии несколько не совсем банальных, а местами действительно забавных идей. В идее белого чародейного кота есть нечто обаятельное — и это многое искупает. Демон Пожиратель Артефактов — вообще прелесть. :appl:

P.S. На мой взгляд, «6» — это относительно высокая оценка в рамках жанра.

Здесь очень мало от привычной схемы классического детектива. Повесть совсем не о том, что «убийца — дворецкий». :wink:

Детектив вообще не главное для автора — тайна Желтой маски возникает под занавес и решается стремительно. И при этом финал несколько затянут; пересказ «отчета» отца Рокко скучноват и, в общем, повторяет уже известное читателю.

Как психологическая проза, «Желтая маска» тоже далека от шедевра. Книга грешит некоторой мелодраматичностью, особенно линия Фабио — Нанины. Автор пытался избежать идеализации героев, придав Нанине — ее робость, а Фабио — склонность к суевериям, но получилось плохо. Достаточно сравнить героев с яркими, живыми персонажами «Лунного камня» и «Женщины в белом» — и какими же бледными они покажутся!

И все-таки это Уилки Коллинз. Сцены, данные через восприятие модистки Бригитты, радуют и меткими наблюдениями, и юмором.

Тот Всеслав людей судом судил,

Города Всеслав князьям делил,

Сам всю ночь, как зверь, блуждал в тумане.

Вечер — в Киеве, до зорь — в Тмуторокани,

Словно волк, напав на верный путь.

Мог он Хорсу бег пересягнуть.

(«Слово о полку Игореве», пер. Заболоцкого)

Наверное, лучшее, что есть в книге — очарование славянской мифологии, составляющей естественную часть жизни героев. Тут и языческий пантеон, и сказание о рахманах. И, конечно, легенды об «оборотне» Всеславе.

Великолепно показано яростное столкновение христианства и язычества на Руси — битва, в которой не может быть перемирия. Потому и мечется Всеслав Чародей, не вписывается в этот мир его мечта о терпимости. Не принимают его ни христиане, ни язычники.

В целом, качественный образец советского исторического романа, не без непременного классового подхода, хотя ключевое слово здесь «качественный», а не «классовый». За увлекательным сюжетом чувствуется гора основательно проработанной литературы.

«Эта была полная и правдивая история Ивона, одного из герцогов Бордо, а конец ее неизвестен нам, и по сей день еще не настал — не настал до этого самого часа.» Рыцарский роман с его непременной квестовой структурой на фоне причудливой географии. В то же время произведение очень близко к волшебной сказке, где на помощь герою являются сверхъестественные существа, а Карл Великий посылает его вырвать клок из бороды эмира Вавилонского. Но эта сказка, в отличие от многих, содержит элемент непредсказуемости. Нельзя угадать, например, к чему приведет нарушение очередного гейса. Если Ивон пренебрежет запретом и заговорит с Обероном, попадет ли он в рабство к эльфам или, напротив, станет другом их короля? Простит ли Оберон маленькую ложь Ивона в Вавилоне — ведь это, в сущности, была случайная обмолвка! — или же нет?

По-своему очень обаятельная книга, дающая понять, как выглядели дальние истоки современной фэнтези.

Книга произвела сильное впечатление. Виртуозно созданная готическая атмосфера — таинственные рисунки в пещере, мрачная легенда, лес, населенный чудовищами, и печальный город вымирающего племени. Сам глубоко архетипичный сюжет предреченной битвы героя с чудовищем... И неожиданное, чуть ли не раблезианское решение столь пафосной ситуации. Как замечает сам герой:

Вторично. Начальная сцена с умирающим Зеленым Всадником удивила сходством с «Гусарской балладой», но это уж не вина автора. А вот почему сюжет так активно напоминает «Герольдов Вальдемара» Мерседес Лэки? :confused: Мир тоже не блещет новизной. В конце-то концов, разве что ленивый до сих пор не описал дивных эльфов (ну, здесь они для пущей оригинальности названы эльтами) или злобных колдунов. Поклонники Толкина оценят также «Свет Лаурелина», который «был создан много эпох назад, чтобы противостоять тьме, бороться с ней и побеждать».

Наивно. Персонажи отличаются угольной чернотой либо белизной свежевыпавшего снега. Добро исправно борется со злом, финал ясен чуть ли не с первых страниц.

Приятно отложились в памяти разве что две волшебные сестрички-старушки в уютном домике «Семь Труб», так мило поившие героиню чаем. Что-то в них было эдакое, очаровательно-викторианское. :wink:

Словом, один раз прочитала, но перечитывать не стану.

Странно, что так мало отзывов. Книга, во всяком случае, заслуживает прочтения. Она написана прекрасным языком, в ней есть сюжет и есть атмосфера, а ведь все это по нынешним временам бывает не часто. Более того, здесь есть интересные мысли, что встречается еще реже.

А еще здесь есть рассказ о том, каково это — святой в роли мужа, короля, полководца, отца. О том, есть ли для правителя разница между искренностью и пиаром, когда уже даже самый близкий друг говорит королю: «Никогда, сир, вы не могли хоть немножечко без театра». О том, прав ли юноша в зеленом, когда уверяет: без этой святости Людовик мог бы стать и прекрасным человеком, и прекрасным королем. И даже прекрасным христианином. Словом, перед нами — история человеческой души. А суккубы, демоны и прочая фэнтезятина здесь настолько внешнее, что о ней и говорить не стоит.

P.S. Не ставлю 10 из-за некоторой затянутости романа и еще из-за того, что, сосредоточившись на Людовике, некоторые симпатичные боковые линии сюжета автор просто оборвала.

Выразительная зарисовка из жизни маленького английского городка XIX века. Все начинается с невинного желания найти в своей родословной какую-нибудь захватывающую тайну, а заканчивается одним из самых необычных любовных треугольников, с ревностью, соперничеством и бурными страстями — насколько возможны бурные страсти у двух добропорядочных викторианских барышень «в благоразумных летах». Атмосферно, иронично, обаятельно — плюс более чем экзотические способы упокоения призрака! :lol:

Любителям экшена не беспокоиться. Это изысканная стилизация под Шарлотту Бронтэ или Джордж Эллиот, пленительная тонкой прорисовкой характеров и атмосферы Калифорнии второй половины XIX века, а не лихо закрученным сюжетом. Роскошь золота и бархата, вудуистская мистика, флер тайн и загадок великолепно передают декадентский колорит fin-de-siecle.

В неком городе, с виду самом обыкновенном, дома стоят под красными черепичными крышами. А что, ведь это солидно и достойно. В городе будут строить новый деловой центр с тропическими растениями (искусственными, но это совсем не заметно). Чего же вам не хватает?

А вот есть в городе дом, вместо красной черепицы крытый голубым небом. Там на шкафах лежит айва, а в сундуках — Тяжесть и Лёгкость. Там гостиная украшена улыбками, а в зеркале можно различить ложь и правду. И ещё лунные рыбки плещутся в аквариуме.

Об этом доме можно рассказывать бесконечно, а люди там живут под стать дому. Этот дом — вавилонская башня из двух этажей, где найдется место и для Подковника, который ищет в траве чьи-то оброненные мысли, и для Молчаливой Татьяны, с чьей шали спархивают птицы. И для милой глупышки Эстер, и для Андрея, потерявшегося в тени своей любимой... В общем, для всех, кто способен путешествовать по сновидениям.

И будут дальние места с фантастических карт, прекрасные и пугающие, от Атлантиды до Новой Гипербореи. И будут мудрые Анатомики — клянусь, вы не знали и половины того в человеческой душе, что знают жители дома. И много, много снов тоже будет.

Перечислить все здешние чудеса невозможно. И хотя конец грустный, хочется верить, что это и не конец вовсе, и герои ещё соберут осколки вавилонской библиотеки.

Стиль здесь настолько сочен, что невозможно не наслаждаться. Плавно и славно, с прибауточками и поговорочками. То расскажут сказку о трех птичках, летавших на небо за огнем, то байку ввернут. Это же потрясающе, когда автор так талантлив, а перевод выполнен бережно, причем переводчиком не меньшего таланта.

Да и сам Кола Брюньон разве не хорош? Жив ведь курилка, жив, и ничего-то его не сломает, ни война, ни чума, ни сгоревший дом. Между двух белых январей, между веселым балагурством и печальными событиями он расскажет нам о своей жизни, и в рассказ вместится вся его любимая Бургундия, пышная и роскошная, с весело бегущей меж лугами речкой и бочонками вина.

И еще рассказ Кола Брюньона светел — тем более светел, что написан он летом накануне мировой войны.

Четыре повествования-пряди, от мифа к мифу.

Первая прядь — самая затягивающая. Читатель проваливается в мир, где морской оборотень становится королем Корнуолла и крепит границу пахотой на небесном быке и быке подземном. Мифы — кельтские и не очень — перетекают один в другой и сплетаются с реальной историей. (Увы, древняя магия никак не может противостоять римской богине Дисциплине.)

Когда в Тинтагеле на какой-нибудь семейный праздник собираются обитатели реального и мифологического Корнуолла, ого! Вокруг колонн обвивается рыжая борода великана, а Король Олень едва не задевает потолок величественными рогами. К этой компании притягиваются не самые известные у нас сюжеты, от битвы деревьев —

Орешник оружье острил в преддверии грозной битвы,

И бирючина, как бык, стремилась за стройной елью... —

до охоты на божественного кабана. По прочтении этого романа вы наверняка проникнетесь почтением к кельтским мифологическим свиньям и их свинопасам.

Вторая прядь — самая неубедительная. Наверное, стоит предупредить о том, чего в книге нет. Хотя это и роман о Тристане и Изольде, но здесь нет великой любви Тристана и Изольды. То, что испытывает Друст (Тристан), любовью назвать очень сложно. Изольда (не могу запомнить, как ее здесь зовут) слишком послушна и слишком зашугана, бедняжка, чтобы оценить, кого она любит, а кому просто покорна. И действительно ли она кому-то верна или на ее верность никто не покушался? Такое впечатление, что именно с этим сюжетом писательнице не совсем уютно. Традиционная история Тристана и Изольды плохо вписывается в общую ткань повествования и вынуждает придумывать какие-то вычурные мотивировки, чтобы заставить героев следовать схеме легенды.

Третья прядь — самая эльфийская. Действие переносится в Иной Мир — Аннуин, который здесь выглядит скорее как некое королевство эльфов. Чары, прекрасная и недобрая магия и очень, очень убедительные фейри — все это украшает роман. Несколько портит эту часть Сархад Коварный, который заявлен как помесь Саурона с Феанором и вообще архизлодей, а на деле ведет себя наивно до слащавости. В чем коварство-то было?

Четвертая прядь — самая ненужная. Сюжетные линии по большому счету закончились, герои не могут сделать или сказать ничего нового, и повествование тонет в повторах. Не могу похвалить и романтические эпизоды — писательница переборщила с сахаром. Да тут еще и Замок Грааля высится. Артуриана — коварная вещь для литераторов: чуть потеряешь бдительность, и страницы заполонит череда малоосмысленных поединков. В таблицу бы их свести, что ли? Галахад/Мордред/Лень-запоминать-кто-здесь-Ланселот подходит к Замку Карбонек, сражается/не сражается с его Стражем, удирает/покалечен/принят-с-почестями-и-допущен-к-лицезрению-Грааля... Ненужное-вычеркнуть-да-когда-же-кончится-эта-бодяга.

Ровного впечатления не получилось. Где-то я поддавалась магии красивого текста, где-то возникало ощущение немилосердной затянутости.

Нет, вы только представьте всю меру несчастья дона Максимилиана, директора Музея священного искусства в веселом городе Баия! Намечена выставка, приглашена пресса, и здесь же коварный соперник, готовый в клочья разорвать в очередной рецензии... Все ждут прекрасный шедевр — деревянную статую святой Варвары с громами и молниями в колчане. А святая Варвара не явилась. Не слишком ее манят чинные музейные залы, уходит она на кандомбле к жрецам афробразильского культа. Словом, «мир рухнул и погреб под своими обломками дона Максимилиана фон Грудена: сияющий полдень торжества и славы сменился ночью горечи и позора».

Если вы уже прочли хоть один роман Амаду, вы знаете, что такое Баия. А если нет, просто поверьте автору на слово: это лучшее место на свете. И не то чтобы жизнь там была легче, чем везде, — вовсе наоборот, ведь в описанное время в Бразилии была военная диктатура, длившаяся 20 лет. В веселой Баие падре Галвану хотят подослать наемного убийцу за сочувствие к беднякам — помоги, святая Варвара!

«Было время позора и страха, время переполненных тюрем, мучителей и мучеников, вранья о «бразильском чуде», время египетской работы и неслыханного казнокрадства, время показухи».

Но в Баие умеют горячо любить и от души веселиться, а вера наивна и радостна, что бы ни говорила о «дикарских радениях» своих земляков строгая дона Адалжиза.

Коварна Баия, где «смешивают воедино разную кровь и разных богов». Вы, наивные туристы, думаете, что перед вами церковь Приснодевы Непорочно Зачавшей — и это даже правда, — но еще это храм Иеманжи, богини морей.

И ничего удивительного, если святая Варвара вдруг оказывается Иансан, повелительницей ветров и бурь, от воинственного клича которой начинаются извержения вулканов. Дело есть у грозной Иансан в Баие — натворить веселых чудес и заодно освободить 16-летнюю красотку Манелу от ига ханжи-тетки — не больше и не меньше.

Как часто случается в жизни, отдуваться за прихоти Варвары Громоносицы приходится бедному дону Максимилиану, который и знать не знает никакой Манелы, да и об Иансан, кажется, не слыхал.

В кои-то веки аннотация не соврала: передо мной действительно прекрасный образец психологической прозы. А какие выразительные портреты действующих лиц, от главной героини до какой-нибудь Полины Карповны! А тихое сельцо с непременным «страшным» преданием о могиле самоубийцы под обрывом! Несмотря на немалый объем и несколько беспорядочную структуру, роман был легок и увлекателен.

Но только до того самого «обрыва», ставшего здесь весьма ясным символом нравственного падения. Страсть Райского «развивать» всех встречных женщин, гордость и независимость Веры, цинизм Марка вызывали то улыбку, то сочувствие, то желание надрать героям уши. Их проблемы вовсе не казались чужими. Ведь даже нам, современным и продвинутым, не так легко понять, где кончается свобода и начинается безответственность. А вот финал свалился в тот нравоучительный роман «о Кунигунде», над которым сам же автор вволю посмеялся, в помесь морали с мелодрамой.

Эта книга — как египетская роспись, и не вольного амарнского стиля, а каноническая, важная и все равно чарующая. Главный герой виделся мне застывшим в ритуальной позе на стене собственной гробницы, а рядом иероглифы повествовали бы о его жизни то ли для далеких потомков, то ли для предков и богов. Степень стилизации здесь высока, и отсылки к какому-нибудь древнему тексту сменяют одна другую. Само имя героя литературно, чего он, собственно, и не скрывает. Отчасти он повторяет путь того, другого Синухета, бежавшего из Египта в широкий чужой мир четыре тысячелетия назад. Он тоже мог бы сказать о себе: «Передавала меня страна стране» — Вавилон и Хеттское царство, Иерусалим и Крит. И, конечно же, Ахетатон, Горизонт Атона.

Ахетатон — потому что немало строк посвящено Эхнатону и его религиозной реформе. Эхнатон здесь создан из противоречий, мечтатель и фанатик, живущий правдой, согласно своему титулу, и совершенно неспособный эту самую правду услышать. Даже Нефертити признается, как трудно ей безмятежно улыбаться при виде очередного безумства фараона, — а улыбаться-то она должна, если хочет сохранить собственное положение. Но при этом Мика Валтари передает невероятное обаяние Эхнатона, которое ощущаем даже мы, спустя тысячелетия. Циничный, умный, жесткий Хоремхеб, и тот говорит об Эхнатоне: «Воистину, если б можно было привести сюда и поставить перед ним всех людей, которые только есть на свете — чтобы он с каждым поговорил, прикоснулся к ним своими легкими пальцами, — я уверен, мир изменился бы! Но ведь это невозможно». Это невозможно, — эхом откликается Синухе, и кажется, что он последовал за Атоном просто из-за своего беспокойного сердца и, что греха таить, своей слабой воли, а не потому, что увлекся мечтой Эхнатона о мире без нищеты, войн и лжи.

Она великий стратег — куда там Наполеону! Она искусная охотница, и напрасно дичь будет петлять и сдваивать след. Все равно будет настигнута! Словом, она — девушка, чей единственный шанс в жизни состоит в удачном замужестве. Ее общение с потенциальными кавалерами — поистине шедевр военной и охотничьей сметки. И она безупречно использует свое оружие: яркую внешность, стильные платья, редкую тактичность.

Вот только что-то лучшее в ней все время пробуждается, разрушая идеально задуманные планы.

Эдит Уортон описывает Дом Веселья, явно где-то по соседству с Ярмаркой Тщеславия — нью-йоркское высшее общество, блестящее и скучное. Ее героиню манит блеск, но скука отталкивает, и бедняжка никак не может определиться, чего же она на самом деле добивается — женить на себе скучного богатого ипохондрика или влюбиться в обаятельного адвоката? Или просто любой ценой удержаться в заколдованном кругу «высшего света»? Но все же порой кажется, что неприметная Герти, лишенная и красоты, и светской ловкости, оказывается куда счастливее.

И нет, это не история успеха.

Азиль — Убежище. И для постапокалиптического убежища даже довольно уютное. По крайней мере, есть медицинская помощь, служба занятости, социальные работники. Для духовной пищи — Собор (кстати, в причастие можно добавить афродизиак или противозачаточное, смотря по демографии). Советник Бастиан Каро твердо убежден, что все делает на благо людей, кормит и обеспечивает всем необходимым. Он даже лично отправляется убивать чудовищного белого кита! А что он при этом ненавидит и презирает быдло из Третьего круга, так это мелочи. И когда выясняется, что кто-то чем-то все же недоволен, для него это так просто откровение. И разве не сказал ему личный шофер, что протестующие — это завистливые лентяи, неспособные ничего добиться собственным трудом? Верить в такие вещи приятно и шоферу, и Советнику.

На самом деле, элита в Азиле формируется вовсе не из добившихся всего собственным трудом; она наследственная. И кому-нибудь вроде рыбачки Акеми никакими усилиями никогда не попасть в круг элитариев. Ее удел — соя и кукуруза, да еще возможность несколько раз в год, по праздникам, видеть зеленую траву. Поглядев на Советников — а Бастиан, годами издевающийся над женой, среди них еще не самый худший, — окончательно хочется взорвать тут все к чертовой матери. И оно-таки взрывается.

В завязавшейся гражданской войне Анна Семироль не показывает ни правых, ни виноватых. Лидер повстанцев Рене — такой же диктатор, как Бастиан; жестокость зашкаливает с обеих сторон конфликта. Можно списать все на мистику; убийство белого кита Онамадзу явно навлекло на город какое-то проклятие, а еще есть Зверь, которого видит во сне маленькая Амелия. Можно ничего не списывать на сверхъестественные силы.

Красивая, сложная, жестокая книга.

Прочитала быстро, но впечатления остались крайне противоречивые.

Сначала о плохом. Во вводной части биограф обмолвилась, что создает научную биографию Агаты Кристи. Но для научной биографии такая вот работа с источниками — ой, не комильфо. Все выглядело довольно странно уже в рассказе о детстве Агаты, когда биограф принялась проверять точность «Автобиографии» Кристи по... романам, написанным под псевдонимом Мэри Вестмакотт. По романам, серьезно?

Дальше — больше, следуют длинные реконструкции переживаний самой Агаты, ее родных, ее мужа, дочери. Основанные неизвестно на чем. Например, биограф точно знает, почему именно Арчибальд Кристи бросил свою знаменитую супругу. Его терзаниям посвящено несколько абзацев, без всяких оговорок вроде «возможно» или «могло быть и так» со стороны биографа, словно Арчи долго плакался ей в жилетку на спиритическом сеансе. Вообще, забавно, как биограф старается по мере сил обелить первого мужа Агаты Кристи и очернить второго, который ей чем-то несимпатичен. На Макса Мэллоуэна разнообразные «возможно» так и сыплются, причем довольно ядовитые: нет оснований предполагать, что он женился по расчету, но возможно... Конечно, Агата была уверена, что в Россию он поехал из чистого любопытства, но возможно...

Словом, в биографической части книги господствует такая буйная фантазия, что иначе как роман ее воспринимать невозможно. Для романа все неплохо — живой язык, красочные портреты персонажей, атмосфера медленно уходящей викторианской эпохи.

Литературоведческая часть на порядок лучше. Кстати говоря, вот все любят описывать, как советские авторы мучились в тисках цензуры, а почитайте-ка, каково приходилось английским авторам с родным государством! Здесь литературовед Екатерина Цимбаева в своей стихии и действительно пытается разобраться, в чем же секрет очарования романов Агаты Кристи. Ведь «золотой век детектива» знал десятки авторов, от превосходных, до посредственных, но никто из них и близко не сравнится по своей популярности с ней, единственной. Ее Пуаро многих читателей попросту бесит, да и сующая всюду свой нос мисс Марпл понравится не каждому. И никаких «убийств в закрытой комнате», обожаемых Джоном Диксоном Карром или Эллери Куином, у нее не найдешь. И приманок крутого детектива — сцен секса и насилия — она не использует в своих книгах. Так почему же читательская любовь к романам Агаты Кристи остается неизменной? Может быть, здесь стоит согласиться с Екатериной Цимбаевой: «Они велики своей мягкой, но бескомпромиссной гуманностью».