Этот роман-эпопея стал плодом соавторства двух (точнее трёх) достаточно разных писателей. Я хочу начать говорить о нём с нескольких слов о людях «сотворивщих сиё».

Итак, Андрей Валентинов — прежде всего служитель музы Клио, очарованный историей человеческой цивилизации он пишет, по сути, исторические романы, вот только не следуя в фарватере литературного реализма. Привлекают его и мистические толкования течений истории (нередко совершенно органичные для описываемой им эпохи) и просто любопытные версии исторических событий (впрочем тон тут задал ещё Александр Дюма, который отец не только своему небезызвестному сыну). Делает ли он это из соображения привлекательности для читателя, как намекнул в одной из статей (кажется, в этой), или просто из любви к искусству — Бог весь. Так или иначе литературное блюдо, которое получается у Валентинова он называет криптоисторией.

Олди же (для простоты будем считать их за единого автора, это прочный литературный дуэт, как и, к глубокому нашему сожалению покойные ныне, братья Стругацкие, работающий свои книги, что называется, «двуручной пилой») пишут в несколько ином жанре, который они определили в своё время как «философский боевик». И корни этого жанра следует искать у тех же Стругацких (что, как не философские боевики, представляют собой такие вещи А.Б.С. как «Трудно быть богом», «Обитаемый остров», «Жук в муравейнике» или «Пикник на обочине»?). Как и Стругацкие, Олди — моралисты (в хорошем смысле слова) и рассматривают фантастическое допущение, прежде всего как инструмент исследования человека.

Что же получилось в результате сотрудничества таких не слишком похожих авторов, какой вышла она, эта «земная опера»?

Из всех перечисленных в начале книги «гигантов, на плечах которых» прежде всего вспоминался именно Александр Дюма-отец, недаром ставший одним из достаточно заметных героев книги (впрочем личность колоритная, грех было бы пройти мимо). То есть мы имеем стилизованный под позапрошлый (уже позапрошлый) век авантюрный роман на околоисторическом материале. Который, несмотря на его немалый объём, при желании, вполне можно было бы уложить в одно-трёхсерийный художественный фильм.

Видимо это предопределило недоумение многих читателей, не заметивших ничего, кроме внешней фабулы: криптоисторической мозаики где мистика сплетается с наукой, а Восток — с Западом, жанр путевых заметок — с жанром готического романа где всё увязано в причудливое макраме «линейно-параллельного сюжет с экскурсами», построенного по законам симфонической музыки. И как это часто бывает в симфониях использованы тут вариации на тему нескольких народных песен, ставших чем-то вроде музыкальной визитной карточкой героев. (Олди — вообще умелые стилисты). Всё это поёт (мощным тенором польского князя и бывшего вампира Волмонтовича), пляшет и сверкает и кого-то, наверное, могло и несколько оглушить. (В ходе творения данного фантасмагорического полотна авторам, действительно, пару раз изменяла чувство меры и несколько «юрийникитинских» шуточек таки присутствует)

Поэтому на этот раз, судя хотя-бы по здешним отзывам на трилогию, Олди-стилисты (помноженные на историка Валентинова) для многих заслонили Олди-моралистов. Хотя, честно говоря, я не представляю, как надо было читать, чтобы не заметить хотя бы основнй темы: конфликта настоящего с будущим (здесь Олди по-прежнему верны школе Стругацких, достаточно вспомнить такие их вещи, как «Улитка на склоне», «За миллиард лет до конца света» и «Волны гасят ветер».) Книга эта — прежде всего комплексное лекарство от футуршока, она учит видеть нас в откровениях (греч. ἀποκάλυψις) грядущего не картины конца света, но нечто куда более оптимистичное. Не прошли авторы и мимо традиционных для литературы тем любви и смерти, дружбы и предательства, цели и средств.

Я бы обратил внимание коллег-читателей на ещё одну диалектическую пару, вплетённую в идейную ткань эпопеи — это вынесенное в аннотацию противопоставление мистика и наука. На этот раз тема, характерная именно для наших современников Олди, обитателей эпохи перемен, а не для ставших уже классикой Стругацких, сохранявших верность научной фантастике. Позволю себе процитировать маленький кусочек эпилога, в котором выводы из данного противостояния (точнее — «единства и борьбы противоположностей») озвучиваются напрямую:

цитата

«— <...> Вам не кажется, что мы сами себя заводим в тупик? Всё таки должна быть грань между наукой и шаманством <...>

— <...> Знаете, Огюст, в таком случае я предпоситаю остаться романтиком. Мир сложнее, чем это кажется нам. Жизнь не описать математическим методом, не разложить по пробиркам. Служить прогрессу — не значит замкнуться в границах сиюминутного Познания. Иначе мы возведём не Храм Науки, а очередное капище с фанатиками жрецами и идолами, вымазанными кровью».

Обрываю цитату, далее следует блестящая отсылка к воспетому Камю мифе о Сизифе, и, право, три тома этого романа стоит прочитать хотя бы для того, чтобы оценить её блеск.

Dixi.

Вспомнилось вот в полночь в одном чате по случаю. Писал лет двадцать назад. Универ, 90-е, холодно, голодно, порой похмельно, но всё больше как-то влюблённо. И всё это перемножено на «мировую скорбь» и ощущение хрупкости бытия. Пишу по памяти, так что пару строчек где-то заново сочинил.

Мы стоим у подножья стеклянной стены,

По прозрачной поверхности ползают мухи.

Увядают виденья их дни сочтены,

Перезревшие сны превращаются в глюки;

В три свечи на алтарь неизвестно кого,

В бесконечный кошмар ожидания лета.

Это странная сказка, где нет ничего,

Нет добра, нету зла, полутень полусвета

На развалинах славы властителей дум

Поспевают обитые скукой гробы.

Замерзает любовь, распаляется ум,

Безуспешно пытаясь уйти от судьбы.

Проносясь мимо тюрем и жёлтых домов,

Казематов, трущоб, и солдатских казарм,

Мимо храмов давно позабытых богов,

Мимо, мимо… приказ был «ни шагу назад»

…А на разбитых цепях запекается кровь,

Козыря на руках — только нечего крыть.

Несудьба, немечта, недобро, нелюбовь,

Пепелище надежд не успело остыть.

Только азбукой Морзе в висках слышен стук:

«Всё дойдёт до конца и закончит свой бег,

Ну а если порвётся сцепление рук,

Время станет совсем, опадая на снег».

Мопед не мой. Было в википедии, но там удалил, как полный неформат для энциклопедии. Чтобы добро не пропадало перенёс сюда.

Возвышение (от Biological uplift (англ.)) — ненаучный термин, процесс помощи в становлении биологическому виду на путь цивилизации. Широко распространён как сюжет фантастики. Впервые термин введён Дэвидом Брином в одноимённом цикле, затем использован в ряде научных статей (напр. All Together Now: Developmental and Ethical Considerations for biologically uplifting nonhuman animals).

Идея о возвышении впервые упоминается в литературе в 1896 году в романе Герберта Уэллса «Остров доктора Моро». В романе ученый Моро путем хирургии и психологического воздействия изменяет животных, превращая их в пародию на людей. В результате люди-животные одержимо верят Закону о запрете возврата к поведению животных и ходят мучимые мыслью «Кто мы, если не люди?» Роман Уэллса отражает обеспокоенность в викторианской эпохе безудержных научных экспериментов приносящих страшный вред.

Ещё один известный литературный пример о нелюдях можно найти у Кордвейнера Смита в романе «Инструменталии человечества». Во вселенной Смита, нелюди были созданы из животных с применением технологии, с целью получения рабов для людей, что может говорить о морали общества, приведённого в романе. Тем не менее, облик отдельных нелюдей у Смита часто довольно симпатичный, а один из самых запоминающихся символов C’Mell — это женщина-кошка, которая появляется в «Балладе о последней C’Mell» (1962) и Norstrilia (1975).

Следующим этапом в фантастике была сага Дэвида Брина «Возвышение». Его произведение было написано в ответ на общие идеи предшественников, таких Смита и цикл Планета Обезьян. Возвышенное животное рассматривается или даже должно рассматриваться как собственность, а не как разумный индивид. В результате, значительная часть конфликтов в серии вращается вокруг различий политики галактических рас и людей с расами их клиента. Галактические расы традиционно располагают своими возвышенными «клиентами» в качестве стотысячелетнего ученичества, во время которого «покровители» имеют широкие права в распоряжении жизнью клиентов и использовании их как рабочей силы. Люди, по сравнению с галактическими патронами, даровали своим возвышенным дельфинам и шимпанзе почти равные гражданские права, с некоторыми правовыми и экономическими ограничениями, связанные с их незавершённостью.

Во вселенной Mass Effect в начале 22 века в разрешённых на Земле регионах (Европа и США) было обычной практикой возвышение различных видов животных и даже заказы на возвышение определённых форм жизни, однако эта практика была в большинстве своем вне закона из-за этических вопросов, возникающих в результате таких действий.

В романе 2001: Космическая одиссея указывается, что человечество могло быть результатом культурного, а может и биологического возвышения расой Монолитов. В продолжения романа следует, что и иные формы жизни в Европе являются результатом возвышения.

Аналогичным образом в игре Spore можно использовать монолиты для возвышения видов или иных целей.

В космической опере вебкомиксе Шлок наемники, люди возвысили слонов и горилл, с которыми пользуются равными правами.

Возвышение является одной из ключевых концепций в трилогии «Эвердженс» Шона Уильямса и Шейн Дикс. В частности, в этом произведении даются следующие определения: «Возвыситься — освободиться от уз земного Человечества», «Возвышение — состояние, которое переживает тот, кто Возвышается. Обычно достигается, когда исследование сознания и компьютерная технология объединяются, в результате чего органический разум может быть загружен в электронный сосуд, получая таким образом возможность неограниченного развития», «Высшие люди, или Высшие касты — верховный разум, который возник (Возвысился) из земного. Обладая исключительным долголетием и прозорливостью, его представители сосредотачивают свое внимание на проблемах, удаленных от остальной галактики. В действительности благодаря своим поразительным способностям они являются единственными существами, способными понять всю галактику в целом. Как правило, они не входят в контакт с земными кастами, давая им возможность самостоятельно развиваться (или Возвыситься), дожидаясь своего времени».

Во вселенной Руки Ориона используется термин provolution, чтобы описать действия ускоренной эволюции вида. Виды, самостоятельно ускорившие эволюцию, называются provolve.

В своей серии Канопус в Аргосе Дорис Лессинг использует термин «вынужденная эволюция», чтобы охватить сознательное влияние на биологию и культуру.

Борис и Аркадий Стругацкиe в мире Полудня ввели термин «Прогрессор» для тех, кто проводит культурное и биологическое возвышение видов. Этот термин использовал также и Сергей Лукьяненко в двух своих романах.

В графическом романе Grease Monkey Тим Элдред использует термин «ускоренная», чтобы описать горилл, возвышенных таким образом.

Плодотворное изучение интеллекта у животных началось в XX веке, с развитием таких дисциплин, как кибернетики, этологии и зоопсихологии. Однако уже на заре развития человеческой цивилизации была замечена способность животных к обучению путем их дрессировки…

Основными направлениями изучения и развития интеллекта у животных являются:

1. Обучение естественным и искусственным языкам.

2. Выработка сложных моделей поведения с применением орудий труда и мышления. (триумфом было использования дельфинов в боевой обстановке, см. Боевые дельфины: Настоящие звери // журнал «Популярная механика»)

3. Анализ и изучения когнитивных способностей у животных, таких как математическая, творческая деятельность и самосознание.

4. Изучение мотивационного поведения животных, скорости обучения и наличия эмоций.

Культурное возвышение отличается от биологического тем, что физически организм не меняется. С 2005 года и по настоящее время проводятся эксперименты по культурному возвышению вида бонобо в штат Айова, США.

1. Некоторые культы UFO, в том числе Raelianism, верят, что человечество было в прошлом или будет в будущем биологически возвышенно.

2. Книга Урантии утверждает, что Адам и Ева были существами, чья работа состояла в биологическом возвышении человечества (Документ 51. Планетарные Адамы (580:1)).

1. Трансгуманизм

2. Евгеника

3. Интеллект животных

1. Резникова Ж. И., Интеллект и язык животных и человека, Издательско-книготорговый центр Академкнига, 2005 г. ISBN 5-94628-106-2

2. Дэвид Брин «Сага о Возвышении»

1. Шимпанзе ломают копья для охоты на спящих симпатяг

2. Great Ape Trust

3. Fiction with «Uplifted» Animals: An Annotated Bibliography

Вот написался тут экспромтик. Дублирую в авторской колонке.

Итак, кто же у нас, в фантастике, лучшие творцы миров? Попытаюсь дать аргументированный ответ. Не пинайте ногами, пожалуйста, если не выйдет. Пианист играет, как умеет.

Так, кто? Борис Иванов, придумавший 33+1 мир? (да нет, он совсем неплох)

Ник Перумов, выдающий на гора всё новые и новые фантазюшные сеттинги?

Пехов???!

Почему Толкин, как миротворец, придумавший всего один мир (+ лист работы Мелкина) выше их всех не то, что на голову, а так — на одну-две останкинских башни?

А дело в реальности мира. Нет, не в ощущении реальности, получаемом при чтении, а в _реальности_. И Средиземье Толкина просто-напросто стало общепризнанной современной мифологией. То есть чем-то таким, что стоит у истоков человеческого мировоззрения: тем бьющим у начала времён родником, откуда истекают история, поэзия… Тут вот несколько лет назад сравнивали Толкина с Мартином (последний и сам не против такого сравнения и любит подчеркнуть совпадение первых 3-х инициалов себя и Профессора). Но вот только герои Мартина живут лишь внутри его мира, а тот, в свою очередь, как утка в зайца, завёрнут в историю средневековой Англии. А дальше у Мартина лишь перманентная незаконченность, моральный релятивизм, и тщета дел людских:

цитата

Созидающий башню сорвётся,

Будет страшен стремительный лёт,

И на дне мирового колодца

Он безумье своё проклянёт.

Разрушающий будет раздавлен,

Опрокинут обломками плит,

И, Всевидящим Богом оставлен,

Он о муке своей возопит.

А ушедший в ночные пещеры

Или к заводям тихой реки

Повстречает свирепой пантеры

Наводящие ужас зрачки.

Не спасёшься от доли кровавой,

Что земным предназначила твердь.

Но молчи: несравненное право —

Самому выбирать свою смерть.

Обожаю Гумилёва (в отличие от Мартина) но есть ли в этом основа для миротворчества. Ведь недаром же не последний из миросозидателей Желязны начал процесс творения с «Розы для Экклезиаста», где тщете бытия, увековеченной в великолепной книге Екклизиаста он противопоставляет страсть и неповторимость танца? И пусть его миры, порой, и вправду отдают плоской гламурностью карточных королей и дам, но если порой нам кажется, что наш мир (как и все остальные) лишь отражения янтарного королевства, а в переплетении теней притаился таинственный Джек, который когда-то раскрутил (раскрутит, раскручивает сейчас) разделённую на день и ночь планету — он не так уж и плох.

Но продолжим наше более чем краткое путешествие по сотворённым мирам. Итак — миры братьев Стругацких…

цитата

Стояли звери,

Около двери,

В них стреляли,

Они умирали

Я не буду заниматься перечислениями и перекрёстным плетением, я не Бог весь какой стругацковед и стругацкофил — я отмечу лишь одно два свойства миров А.Б.С. — ощутимая, зримая странность и …рукотворность. Экстрактом странности будет конечно зона в «Пикнике на обочине» и шагнувшие из неё в наш мир, и во множество придуманных миров сталкеры, что же до второго, я просто скажу слово «прогрессор»…

Не могу не сказать об Урсуле ле Гуин. Нет, её Земноморье или ожерелье планет Ойкумены не заняли столь же неотъемлемого места в современном пантеоне, как примеры, приведённые мной выше. Это всё же система автономная. Но очень яркая, самодостаточная, живая. К примеру, здесь волшебство разлитое по полям планеты Роканнон стоит в основании той науки, которая связала планеты информационными ниточками ансиблей. Последнее слово, кстати, заняло своё прочное место если не в «общечеловеческом языке», то уж в словаре SF&F как минимум.

Можно говорить о более «локальных мирах», о Пратчетте, Кудрявцеве или сновидческом цикле Лавкрафта, представивших нам три вида сюрреалистического мира… Но «Шахразада прекращает дозволенные речи». Пора ведь и честь знать…

Этот пост я посвящу одной непрофильной трилогии, незаметно присутствующей в базе ФантЛаба. Незаметно, поскольку библиография её автора тут ещё не составлена (или по крайней мере — не открыта). Так уж получилось, что я первый из фантлабовцев прочитал/оценил эту вещь, и, поэтому, считаю своим долгом, написать про неё поподробнее.

Итак — встречайте: Игорь Пресняков «Время Януса»

Для начала, пара слов об её авторе — объясняющих, как эти книги попали в местные «закрома». Дело в том, что Игорь Пресняков является если и не легендой фэндома, до уж по-крайней мере местным «интернет-мемом». Под именем «классика американской фантастики» Генри Д. Престона, написавшего в начале 90-х повесть «Адский рейд» a.k.a. «Пятнадцать отважных». Времена были лихие, «книжных пиратов», как группы лиц, противопоставленной издательствам — не было, «пиратствовали», собственно, в основном издатели.

Вот и растиражировали напечатанную в местной газете под англофицированным псевдонимом вещицу скромного воронежского киоскёра. Вещь достаточно знаковая, написанная лихо, недаром некто Николай Андреев положил её сюжет в основу бесконечного сериала про «звёздный взвод»… Правда к «шедеврам мировой фантастики» имеет отношение заметно меньше, чем даже незабвенный «Меч и Радуга» Мэделайн Симмонс (которая Хаецкая). Но речь не о том.

Об истории Генри Престона/Игоря Преснякова, можно прочитать в статье Юрия Данилова, которую не так сложно найти в сети. Под конец он пишет:

цитата

«Перед нами образец историко-детективного жанра. Действие происходит в 1924 году. В уездный городок прибывает уволившийся из Красной Армии командир-орденоносец Андрей Рябинин. Получает должность на заводе, решительными методами наводит порядок среди несознательного элемента, зарабатывает авторитет у пролетариев и влюбляется в дочь зампреда ОГПУ. Никто не знает, что под маской красного героя скрывается белогвардейский офицер Михаил Нелюбин. Малейшая ошибка, и друзья предадут, а могущественные покровители обернутся палачами.

„Время Януса“ — не фантастика, хотя элементы альтернативной реальности налицо. Автор претендует на психологизм и философское осмысление бытия. Насколько это ему удается – судите сами.

На мой взгляд, Генри Престон писал лучше.»

Собственно, прочитав эту статью я и взялся за трилогию. Мне интересен этот исторический период, меня заинтересовала сюжетная завязка, в конце-концов мне захотелось проверить — действительно ли «Генри Престон писал лучше».

Ну, начну с ответа на последний вопрос — думаю, нет. Если, конечно вы ищете в книгах «лихую фантастегу», то тут её нет. Да и приключений тоже не густо. Историческим детективом эта книга и подавно не является. А вот с философским осмыслением исторических путей нашей Родины (не будем замахиваться на «бытиё») тут весьма неплохо.

Очень такой здоровый взгляд на весьма интересное время (не дай нам Бог в такое жить), последние годы НЭПа, плавно переходящего в «сталинщину». Чувствуются явные параллели между НЭПом и [пост]перестройкой, но суть не в них. В те времена «жернова истории» перемалывали страну куда сильнее, и, на мой взгляд, автору не плохо удалось описать их механизм.

Да, лично я никаких таких особых «элементов альтернативной реальности» в книге не нашёл. Да, героя можно, при желании, обозвать словом «попаданец», но ведь и вправду, когда наступает «время перемен» во всей его красе, «попасть» в чуждый тебе мир куда как легко.

Правда, как один из минусов трилогии, я бы отметил некоторую неуместность кое-каких монологов, которые произносят герои о судьбах России. Мало-того, что они напоминают этой страстью «толкать речи» «классических» НФ-изобретателей (по которым блестяще «проехались» А.Б.С.), так иногда и выдают свои откровения в ситуациях, когда про подобное поведение можно сказать лишь одно — «совсем страх потеряли».

Другой минус произведения Преснякова — проблемы композиции. Всё таки историческая трилогия, это совсем не повестушка в жанре фантастического боевика — совсем другая весовая категория. И, чувствуется, далеко не всегда автор с этим весом справляется. В этом смысле, да — «Генри Престон писал лучше».

Но, тем не менее, результат показался мне вполне достойным. На пространстве «истории СССР в беллетристике» между глыбами альтисторического аксёновского «Острова Крым» (ближе к концу этого самого СССР) и написанных «красным графом» А. Н. Толстым «Хождениями по мукам» (а это — начало) вполне найдётся место и труду Игоря Преснякова. Хотя ни до Аксёнова, ни до одного из Толстых, он не дотягивает.

Так что оценка за цикл — скромная, но твёрдая семёрка.