Второй том трехтомника — всегда находится под двойным напряжением. Интереса «о ком это и о чем вообще» уже меньше — все съел первый том; интереса чем сердце успокоилось — тоже нет, это станет ясно в третьем томе. Мы тут ниоткуда не вышли и никуда не пришли, знаете ли.

Но сам путь — тоже Путь. А скрашивают его — размышления, попутчики и изменения пейзажа.

Что касается размышлений, то Олди не изменяют себе, и любитель размышлений может со спокойной душой брать в руки их книгу «Путешествие от компьютера на кухню за бутербродом и обратно», (если таковая будет написана) твердо зная, что его там не обидят. Торюмон Рэйден премного размышлял в первом томе, и не бросил этой похвальной привычки и во втором томе. Только применять результаты размышлений он стал уже не только в детективном, но и в политическом смысле. Есть подозрение, что в третьем томе политики станет еще больше, а бытовых расследований меньше: если плыть вверх по реке, ряска и болотистые омуты все чаще уступают место бурным водопадам и каменным перекатам. Крепись, карпик, золотей чешуёй, отращивай лапы.

А вот с попутчиками еще интереснее. Олди не изменили фокального персонажа. История рассказана полностью членами семьи Торюмон (чуть не сказала «мужчинами» и вовремя осеклась), почти вся — Рэйденом. Но главный персонаж второго тома не принадлежит ни к семье Рэйден, ни к японской культуре. Фактически, второй том «Карпа и дракона» — книга о потерявшем лицо идальго, о грязном каонае Мигеру. Его конфликт, его противостояние как псевдохристианству Тэнси, так и псевдобуддизму Чистой Земли, его покровительственная верность юному начальнику, его маска Зорро (ой, извините, «зеро») выходят на первый план и несут на себе сюжет книги.

В третий том каонай, видящий сны на испанском, не попадет.

Но Мигеру — по всей видимости, будет участвовать.

И здесь мы переходим к изменениям пейзажа. Впереди у Торюмона Рэйдена явственно маячит путешествие в столицу, нахождение под рукой весьма высокопоставленной и очень ненадежной особы, особенно ненадежной потому, что особы такого масштаба чрезвычайно не любят быть кому-то обязанными. Чрезвычайно не любят, когда кто-то рядом оказывается умнее их. А Торюмону Рэйдену, увы, некуда было свернуть. Путь становится круче — приближается к вершинам.

Пожалуй, имеет смысл предупредить читателей о том, что периодически будет трудно разобраться с механикой, с тем, что, почему и по каким правилам происходит на Чистой Земле и какие у правил Чистой Земли возможны исключения. Убивая кого-то ради того, чтобы попасть в рай — ты не делаешь убиваемого каонаем? Ах, ну да, ты же хотел что-то для себя. Каонай, убивающий кого-то, предоставляет убиваемому пустое лицо? Или что-то другое? Зачем вообще убивать каонаев? Почему вымершая христианская деревня перестает быть Чистой Землей?... Если читателю неинтересно распутывать все эти «здесь получилось, тут почему-то не получилось, вот тут вся лаборатория бахнула, а эти три серии вышли как родненькие, хотя я даже в пробирку от досады плюнул» — читать не стоит. Мне было интересно.

В Новом Мире вышла моя рецензия на книгу Александра Иличевского "Чертеж Ньютона"

Книга, с одной стороны, очень боллитровская — и по гуляющему туда-сюда сюжету, и по залихватскому, пышному, витиеватому языку.

Но, с другой стороны, фантастики в ней тоже достаточно. Неизвестные экзешники на несколько терабайт, шестиметровые колесные зайцы, реконструкция двухтысячелетней давности прошлого по отпечаткам светотени...

И сумасшедшие извивы теории познания.

Короче, это было круто.

Но есть нюансы.

Читать дальше...

У «Кто боится смерти» Ннеди Окорафор есть сильные и слабые стороны.

К первым можно отнести очень незатасканный, интересный мир, в котором происходят события, необычную магию и яркость отдельных деталей. Ко вторым — очень простой, почти линейный, сюжет и некоторую избыточность магически одаренных лиц среди родственников и свойственников героини.

Представьте себе что-то среднее между «Песней трактирщика» Питера Бигла, где волшебницы разных цветов кожи защищают доброго волшебника от его ученика — злого волшебника; и «Четырьмя путями к прощению» Урсулы ле Гуин, где магии нет никакой, а массовые убийства, геноцид, дети рожденные от насилия в рабстве и унижении матерей — обычное дело, а ребенок-полукровка, «пыльный», чужд и белым рабам, и черным господам. Не выбирайте между фэнтези и НФ, пусть у вас будут и превращения в животных, и ментальное управление погодой, и старые, истлевшие смартфоны, заряжаемые солнечной энергией, и старые, надсадно хрипящие портативные водосборники..

Поместите все происходящее в глубину той пустыни, о которой писал в «Цитадели» Сент-Экзюпери, и помните о Книге, про которую там говорится.

В общем-то, в таких богатых обстоятельствах и нет особой нужды в каком-то лихо закрученном сюжете. Женщина рождает ребенка от насильника. Девочка вырастает и идет мстить мучителю матери. Друг, такой же полукровка, как она, сопровождает и защищает ее. Маги, которые отказывают ей в учебе — она же девочка! — в конце концов вынуждены ее обучать, не то хуже будет. Друзья, простые деревенские юноши и девушки, идут в путешествие вместе с ней.

Но, после боев и падений, встреч с врагами, чудовищами, друзьями и мудрыми советчиками, девушка по имени «Та, кто боится смерти» понимает — самый страшный враг ее — не отец. Хотя, конечно, мучитель матери и множества других людей — однозначно отрицательный герой. Но есть зло и посерьезнее.

И вот мысль о том, что может быть страшнее личного злодейства, что может быть опаснее могучего волшебника и что надо остановить даже ценой жизни своей и нерожденного ребенка — мне кажется очень важной.

Автор дает в последний момент надежду на то, что героиня и ее дочка все-таки выживут. (Мне кажется, зря) Но решимость Оньесонву любой ценой спасти обе враждующие культуры от общего яда от того не становится менее драматичной.

P.S. Внутри чрезвычайно патетического момента спасения героини от злых отцовских чар есть милейшая отсылка к "Унесенным призраками" Миядзаки

Perpetuum divine

Ник Харкуэй Гномон

Если вы любите Умберто Эко за богатство исторических реалий и глубину аллюзий, Майкла Флинна и Яцека Дукая — за правдоподобные сюжеты из жизни постчеловечества а Уильяма Гибсона — за идеально сходящиеся фракталы сюжетных линий...

Впрочем, вот тут-то есть сложности.

Но по порядку.

Инспектор по фамилии Рыцарь (Нейт) получает задание — тщательно исследовать смерть гражданина страны. По всей видимости, несчастный случай. Одинокая пожилая женщина, чудаковатая библиотекарша и писательница, умерла во время теоретически абсолютно безопасного ментального допроса, который даже неясно, по какой причине и кому понадобился. Ситуация эта абсолютно неприемлема, и нужно предпринять все возможные меры, чтобы ни при каких обстоятельствах этот несчастный случай не мог повториться — и, разумеется, наказать проявивших халатность специалистов.

Инспектор — вопиюще честный и добросовестный человек, которой, пожалуй, еще лучше подошла бы фамилия Паладин, со всей серьезностью приступает к делу — изучает и обстоятельства допроса, и дом погибшей женщины, и, разумеется, требует от Свидетеля — ИскИна, обеспечивающего безопасность общества, полную запись ментального допроса.

...С обстоятельствами допроса что-то нечисто.

...В доме, экранированном от бесчисленных камер Свидетеля, на инспектора неожиданно нападает некто, похожий на плод связи Тильды Суинтон с Дэвидом Боуи.

...Допрос, загруженный в мозг инспектора, раскрывается, как гиперкуб и превращается в потоки сознания сразу нескольких человек... и не только человек. Инспектора разрывает между попытками разобраться в фактических составляющих произошедшего (все более напоминающих изуверское убийство) и необходимостью упасть где-нибудь и просмотреть очередной неконтролируемо всплывающий нарратив (каждого из которых, по уму, хватило бы на небольшую отдельную повесть). Отдельные названия, имена и локации из каждого нарратива начинают тревожно перемелькиваться друг с другом, инспектор, не в силах удержать всю эту махину в памяти, поручает ИскИну проводить гуглеж по историческим источникам и поиск сопряжений... Но все больше, с каждой итерацией, подозревает, что Свидетель — один из соучастников преступления.

В конце концов, когда инспектор падает и засыпает прямо на стуле во время допроса одного из очень косвенных свидетелей, волей-неволей вспоминаешь, что всё — и знание, и ответственность, и окончательное решение — навалены на одного, смертного, ограниченного обычным человеческим телом человека, хотя и избранного... Избранного кем?

Пожилой библиотекаршей с скучным провинциальным английским именем Диана Хантер.

***

Все, все имена и большинство терминов в книге говорящие. Причем в большинстве случаев подразумевается не самый популярный, а чуть более отстраненный смысл. Например, персонажи-кардиналы не кардиналы в том смысле, что они мужчины в красных платьях или красивые красные птички, а олицетворяют собой характеристики математических множеств, сходящихся в искомую точку (пояснений об этом вам в тексте не дадут, придется погуглить или расспрашивать френдов — как сделала я). Никакие солнечные часы в тексте не появятся. Противостояние дионисийского и аполлонического начал вообще ни разу не будет названо прямо — за одного выступит предтеча, за второго вообще всю книгу отдувается сестра. Тем не менее, при всей этой уклончивости и увертках (мне кажется, порой чуть избыточных, но может быть, я просто слишком плохо образована), основной вопрос ставится достаточно ясно.

Кто должен контролировать массовые социальные процессы?

Если мы признаем, что сырой человеческий коллективный уровень нуждается в присмотре — то кто будет присматривать за присматривающими? и как мы должны создать эксперта, достаточно квалифицированного и достаточно этически кондиционированного, чтобы присматривать за теми, кто будет присматривать за тем, кто присматривает за человечеством?

Обеим женщинам, которые в итоге становятся суммарным ответом на этот вопрос, женщине-прокурору и женщине-экзекутору, в итоге очень сочувствуешь. Но, в конце концов, кто-то же должен удерживать баланс между контролем и свободой, порядком и спонтанностью, математикой и тайной — ну в общем, кто-то же должен спасти человечество от вырождения в роботов или коллективного самоубийства. Аполлона и Диониса нельзя примирить, но можно держать обоих в узде. Чем каждый человек, в сущности, всю жизнь и занимается.

С определенной осторожностью хочу заметить, что я не все поняла в истории Константина Кириакоса. Такое ощущение, что его математическая подготовка, его банкирская острая наблюдательность, его жизненная история должны были сыграть что-то большее, чем провести алхимичку и художника из одного, условно, места за ручку, в другое, условно, место. Но то ли автор не стал этот момент подробно проговаривать, то ли что-то гульнуло при переводе, то ли мне не хватило подготовки — в общем, возможно, люди, более сведущие в матанализе финансовых потоков, смогут сказать точнее, а я не берусь.

Точно так же я не поняла, как попал в неприятности военнослужащий Сципион (то есть, как он погиб — это понятно, но почему он? Почему его засосало именно туда и как он оказался в числе нападающих?) И вот эти, а также еще пара более мелких недоумений мешают мне любоваться схождением линий сюжета, как любуешься ими у Гибсона, где каждый зубец шестеренки попадает в нужный ему паз, и часы, отданные случайному маленькому аутисту одним персонажем, вдруг рифмуются с данными о уникальных часах, носимых коварным антагонистом, которого ищет совсем другой персонаж.

Думаю, нам еще предстоит обсудить с другими читателями, КТО ЧТО ПОНЯЛ и попытаться сложить эту мозаику потщательнее.

Может быть, это самое ценное в книге.

статья о цикле "Пространство" в "Мире Фантастики"

https://www.mirf.ru/book/prostranstvo-dzh...