Этот материал размещается здесь по достаточно прискорбному поводу. Давайте все снимем шляпы по безвременно покинувшим нас журналу Питерbook и премии "Фанткритик". Выскажу робкую надежду на то, что когда-нибудь, как-нибудь, они могли бы и воскреснуть... Но то пока покрыто мраком.

А на сегодняшний момент вот. Да, это был я

Локализация Burning man для семейного круга.

Ш.Врочек, Ю.Некрасов "Золотая пуля"

ЭКСМО Серия: Сломанный миф 2019

“Золотая пуля” — важная и остро насущная книга, павшая смертью храбрых в ходе авторского эксперимента с формой подачи. Строго говоря, это обалденный, прорывной в истории жанра комикс, который авторы зачем-то написали словами. Хочется надеяться, что для такого необычного решения были не только финансовые соображения. (Просто вообразите себе, сколько стоит год-полтора работы художника, выполнившего обложку. Как говорится, эх!)

Принципиальное отличие комикса от литературного произведения — это передача настроения через оформление визуального ряда, а не через внутренние монологи или авторские языковые решения. Читатель смотрит на ряд изображений, делает по нему выводы и получает сырые впечатления, и из этих выводов и впечатлений уже компонует свое понимание сюжета. Нарратив текста, наоборот, предполагает, что визуальный ряд переработан рассказчиком. Сырой внутренний монолог Красавчика из “Хороший, плохой, злой” вряд ли можно было слушать весь фильм, полтора часа подряд: “задницу натерло. Жарко. Как мне надоел этот придурок. Может, все-таки повесить его? Лошадь хромает? Показалось. Курево кончается.”

Прямоточное, без преобразования героем и\или автором, описание картинки, “которая должна была тут быть” разрушает художественное воздействие. И добро бы речь шла о простой перегруженности текста образами, проблема глубже.

Пример. Один из важных обитателей бойни, (очаровательного зомби-парка, в котором маленький Джек начинает становиться Джеком Мормо), мерзкий писклявый людоед, обозначается героем как горлум. Горлум? Почему не мистер Коллинз? Что за неожиданное знакомство посткультурного подростка с британской литературой? То есть абсолютно понятно, имей мы дело с раскладкой для комикса, “вот тут из темноты появляется этакий горлум, дальше так его и рисуй, имя давать не будем, поймешь о ком речь — ну и хватает героя за ногу...”

В книге, да еще работая от первого лица, автор обязан соотносить прямой визуальный поток с тем, как оное первое лицо этот поток обрабатывает. Авторы же “Золотой пули” подают _вроде_бы_внутренним_монологом героя сырую визуалку, в результате чего герой отмечает, скажем, “черные арабские потеки крови”. Подождите-подождите, там замочили чернокровного араба? Но, позвольте, во всей книге нет ни одного араба, ни живого, ни мертвого, что происходит? И только с помощью мысли о том, что это — указания для художника — можно сообразить, что потеки крови напоминали арабскую вязь. Которой герой, конечно, тоже никогда не видел и опознать бы не смог.

С настроением героя та же петрушка. В кино или комиксе мы не то, что имеем право — обязаны следить за тем, чтобы заданное настроение героя акцентировалось при изображении. В тексте мы настроение задаем — а дальше либо ведем фоновый подбор лексики и действий героя, либо показываем, когда и как оно меняется.

Авторы “Золотой пули” добросовестно напоминают несуществующему художнику о том, что героя происходящее должно таращить. В результате где-то к середине текста, когда вдруг сообщается: ”Вот теперь отчаяние захватило меня целиком”, то это прям превосходит рекорд индейца по прозвищу Острый Глаз: “Я, конечно, зомби уже полсотни страниц, но до сих пор было терпимо”.

В последней трети текста нагромождение визуальной составляющей слегка ослабляется, и акцент смещается с картинки на действия. Смещается, вроде бы, не так уж сильно, но степень читабельности происходящего подскакивает почти по экспоненте. Все так же блещут синие очки, все так же завешено волосами лицо безногого индейца, все так же ярко текут струйки крови по ногам висящей в глухой ночи девочки — но хоть что-то начинает происходить по законам текста. В начале ни Роб, ни Медведь никак не обращают внимания на то, что Аэлита — метиска (голая нога из красного платья куда важнее), а в конце этот момент подан точно и без какой-либо избыточности.

В последней трети и начинает, наконец, что-то постижимое происходить, частично объясняя предыдущую фантасмагорию. С переменой декораций авторы слегка теряют к ним интерес — ну зима, ну лес, что вы, леса зимнего не видели? Зато становится яснее, что герои считают отсчетом желательного, что нормой, а что — хорошим концом. Превращаются в метафоры густые эдипальные лавкрафтианства, типа невидимой веревки, связывающей Джека и Гнилого (“да, я очень привязан к папе”) или матери, рожающей черную нефтяную лягушку (“боже, кого они могут зачать в свои сорок?”). Ну и наконец становится можно поговорить о том, ради чего городился весь утомительный огород.

К сожалению, нельзя сказать, чтобы авторы, таща такую громоздкую преамбулу, были совсем уж неправы. Как говорил фронтмен, кажется, “Металлики” — перед тем, как спеть искреннюю и беззащитную песню, ты должен страшным голосом прорычать альбомов девять, иначе ни черта тебе никто не поверит.

Доказав себе и всем окружающим, что заподозрить их в мягкотелости и ванильности нельзя, авторы наконец говорят о том, что сепарирующийся подросток и даже взрослый самостоятельный дядька могут любить родителей. Что тот момент, когда твой отец впервые оказывается не суперменом — это большое горе. Что любовь матери к отцу может перехлестывать ее любовь к детям и это открытие тоже является большим ударом для детей. Что каждое действие любви, которое совершил человек, которого ты называешь папой, дает тебе ресурс силы на всю оставшуюся жизнь.

Тема Отца в отечественной литературе вообще, как мне кажется, не поднималась чуть ли не с лет Анатолия Алексина. Сыновняя позиция — ну что это, разве это достойно внимания, ты чо, сынок ваще. Включи Цоя, садись в седло и вали, их не догнать, их уже не догнать, нас не догоняяяяят.

Соответственно, при сепарации, толкуемой как обнуление прошлых привязанностей и детского опыта, никакие родители как значимые персонажи не существуют. Однако, человек, прошедший через бойни взросления, поймавший в себе то, как мгновения голубой чашки становятся могучим оружием, когда ты должен был уже сдаться — этот человек должен вернуться изменившимся и сказать родителям, чем он в результате стал, и во что их дары преобразовались внутри него. Это задача, которая абсолютно не стоит перед подростком. Это работа для взрослого, одна из составных частей взрослости — встретить своих родителей заново. Отделить токсичные паттерны от здоровых. Вспомнить моменты, когда родителям удавалось проглотить отдельные куски смерти и не передать детям “по идее, я должен сейчас тебя выпороть. Но...Иди уж”; сообразить, насколько тяжелая это была работа и принять как факт, что справлялись они не всегда. Заново построить границы и правила между собой и ними — уже из понимания, насколько эти люди (или воспоминания о них) вообще вменяемые. Бывает, что и нет.

Только по окончании этой работы старая магия подросткового апокалипсиса окончательно отменяется, сгорает со всеми распятыми мальчиками, хрипящими черепами одноглазой коровки (влезь мне в правое ушко, Хаврошечка) и прочей нажористой нефтью. В отечественной фантастике проблема выхода из пубертата не то, чтобы имеет какую-то популярность (“так далеко мы еще не заходили”), но когда-то ж надо начинать! Наши мальчики и девочки уже то и дело выходят на пенсию, а взрослеть мы так и не умеем. Многие, многие так и шляются по лабиринтам горящего подсознания, меняя роли с маленького братика на однорукого бандита, но так и не выползая во взрослые люди. А идея того, что надо вернуться домой — осталась где-то в литературе прошлого и позапрошлого века, без экскаватора и не откопаешь.

Комикс останавливается на взрыве. Ровно за секунду до того, как на очищенную землю сможет вернуться тот, кто споет “Все в порядке, мама”. Индейцы назвали нам его имя.

Довольно много известных и прочих авторов к настоящему моменту отметились в смешном и чуточку неприличном жанре аутофанфика. Не сыпать на героев очередной конфликт горой, не мутить кое-как очищенную ими воду, а описать какой-нибудь небольшой пикничок. Мелкие дрязги, общее довольство, солнышко, птички, Ватсон страстно целует Шерлока, тьфу, ну в общем хеппи-энд.

Читать аутофанфики любимых писателей приятно но тоже немножко, хм, неловко. Капустник капустником, но всегда втайне думаешь — а вот если на этот КВН ненароком занесло кого-то, кто купил билет на честную оперу и сейчас сидит ломает голову, что за фигня на сцене происходит? Ну, писатели обычно стараются огораживаться каким-то флажками; вряд ли кто начинал Сапковского со "Свадьбы Геральта и Йеннифэр", а Буджолд — с "Красной королевы". И все-таки однажды я попала в шкуру этого несчастного, которому продали билет на Гамлета, а показали "Лучшие шутки ТНТ за 2018 год"

Я прочитала "Челтэнхэм", ничего не читав до этого у Андрея Ляха.

Я таки скажу вам, это мощные ощущения. Дальше будет много спойлеров, кто их боится, будьте осторожны.

Книга написана отличным, чистым, ясным, очень динамичным языком. Чувствуется, что русский язык автора любит и балует, и что эта любовь взаимна. Это ощущение возникает на первой же странице и не попускает до конца. Но что же этим языком написано?

Итак.

Сцена 1. Автор долго (больше пары страниц) рассуждает о истории какой-то планеты и что там все непросто. Без конкретики.

Сцена 2. На обсуждаемую выше планету падает разбитый космический корабль. Пара выживших офицеров умудряются его не уронить а посадить, попутно демонстрируя похвальное чувство юмора, выдержку, ум и отсутствие милосердия к идиотам. Офицеры в задумчивости еще страниц пять бредут по горам, там встречают сидящего в кресле юношу, который заявляет что их ждал.

ВАУ (говорю я) ХРЕН ТЕБЕ (говорит автор). Ни один из офицеров в книге больше не появится.

Сцена 3. В центре страшно секретного учреждения на страшно важной планете в страшно таинственном доме сидит пожилой суперсуперагент и предается печали. Он собирается в отставку. В связи с чем он вспоминает (дела, подумали вы — хрен тебе, говорит автор) первую жену (примерно 20 страниц). В сюжете она не появится, ни лично ни делами. Вторую жену (примерно 40 страниц). В сюжете она не появится. Третью жену (тут у меня дрогнуло сердце, я заглянула вперед, всего 8 страниц, славатебехоссподи, но что происходит, вообще?) да, третья жена тоже в сюжете не появится. У всех жен есть общие свойства — они хорошие специалистки в своих делах, они грудастые и они пытаются командовать суперагентом, в результате чего становятся бывшими.

Наконец жены заканчиваются, суперагент кряхтя встает, звонит подчиненной (грудастая, с героем спит, история знакомства прилагается, в сюжете далее не появится), та звонит коллеге (грудастая, с героем спит, истории слава богу не прилагается), подчиненные укомплектовывают суперагента ништяками в стиле вахи и он уезжает на Ту Самую Планету, куда упалось в Сцене 2.

На планете он знакомится с некой дамой, проезжающей мимо него на мотоцикле в направлении средневекового Лондона. Конец раздела.

Прошла треть текста. Я нервно ржу но надеюсь, что дальше что-то таки произойдет.

Сцена 4. Некий юноша, тот самый что появился в сцене 2 — король средневекового Лондона и окрестностей. Выясняется, постепенно, следующее. Проблема планеты в том, что двести лет назад на нее приехали нормальные космические исследователи числом 5 тысяч, после чего планета пропала на 90 лет, и вернулась вот уже в таком состоянии, но здания тут почему-то все очень старые, да и народишко размножился нереально быстро, и почему-то именно воспроизвел земное средневековье (вроде бы только Европу). И еще почему-то тут постоянно тусят космические контрабандисты. Кругом чистосердечно крестьяне и феодалы, в кармане сотовый телефон, на связи пара соседних планет и собственно космические контрабандисты. У юноши есть бонус — он знает Последовательность Правильных Действий (в таком-то году убить того-то, в таком-то году жениться на внучке такого-то по имени такому-то, в апреле такого-то года подойти к такой-то двери и пнуть хорошенько, в сентябре приехать в такой-то город в такой-то дом и вынуть там из петли самоубийцу). Юноша мегакрут в бою холодным оружием, у него невероятный оперный бас и он прекрасен собой, а еще его зовут Ричард Глостер (я икнула и позырила источники. Ну-ну)

Юноша небезынтересно и с огоньком мочит уэльсцев, замиряет шотландцев и французов, уговаривает на брак нужную внучку с нужным именем, дружит со всякими полезными и интересными людьми, которые хором считают его невменяемым но страшно удачливым, обнаруживает, что запутался во внучках и у одного дедушки было две внучки с одним и тем же именем и он ошибся. Нет, ребят, это вам не Шекспир, что вы, это Лях. Герой не парится, не замышляет злодейств, не мучается совестями... а отпускает жену... На свободу? Щас. В монастырь. Жена уходит с непередаваемой благодарностью, Ричард женится на нужной внучке.

У взрослеющего юноши еще список Необходимых Действий длиной с его меч, он мотается то туда то сюда, постоянно забегая на островок Челтэнхэм. О!!!! Говорю я — интрига!!!!!

Сцена 5. Сын Ричарда от нетой внучки сбежал на Землю 20 века (не спрашивайте) куда-то в задворки США и родил там девочку. Девочка умница, у девочки любимый мотоциклист. Ричардович трагически умирает, мотоциклист умирает при странных обстоятельствах, намекающих на владение ходами в параллельные вселенные, внучка в печали уезжает к дедушке Ричарду, который с азартом учит ее (мечу? управлению государством? Нет, цитологии, которую он и сам нежно любит, но государство требует управлять.)

Сцена 6. Пожилой суперагент влюбляется во внучку Ричарда (она уже грудаста) и убегает с ней. Внучка начинает командовать суперагентом и они расстаются.

Сцена 7. Суперагент изобретательно и с огоньком забирается в островок Челтэнхем, спускается в подвал, там межпространственные межконтинуальные ходы, в ходах толпится народ, Ричарда все знают, суперагента все знают, здороваются. Из-за угла в одном из темных коридоров выходит Лучший Друг и Начальник суперагента и объясняет, в чем дело с планетой. Это не та планета, ее поменяли (не объясняют, кто) на другую такую же. И население здесь не земляне, а параллельновселенцы. Почему параллельновселенцы на планете не вполне с земной географией косплеят Европу, не обсуждается. В планете, а именно в островке, пространственный шунт, поэтому тут постоянно шастают контрабандисты, которые платят Ричарду, который ходит в соседние вселенные смотреть как у его параллельцев дела и как надо действовать. Не задавая вопросов, что с той планетой и куда делись те исследователи, и откуда вообще этот шунт взялся, кем установлен, и почему вообще — суперагент приканчивает в неравном бою Лучшего Друга и Начальника и идет дальше искать приключений.

На дрезине едет мужик по имени Владимир, который женат на Алие Атрейдес и ебет Джессику Атрейдес (слава богу не обсуждая грудастые ли они), в углу стоит и печалится тетенька, которую бросил какой-то тамошний внутренний чувак. Суперагент, тетенька и Владимир с приключениями а-ля Зона доезжают до местного Главного Гада,

ЗДОРОВАЮТСЯ С НИМ (Главный Гад приветливо говорит — о, знаю вас, наслышан, очень приятно, Моргот Кащеевич (_я сейчас не шучу_), удачи вам господа в ваших начинаниях)

И ЕДУТ ОБРАТНО.

Сцена 8. Внучка Ричарда с трудом и хлопотами рожает от суперагента ребенка и оставляет его расти в лаборатории. Кто-то из лаборантов дает мальчику имя. КОНЕЦ.

Понимаете, как бы каждый раз, когда я говорила себе "да он же глумится", автор торжественно мутил какой-нибудь страшно серьезный кусок с надрывом. Каждый раз, когда я говорила себе "он что, серьезно вот это вот всё?" автор выкатывал на сцену очередную эпическую дурынду типа печальной судьбы гражданина Шекспира. Количество постебонов и просто всяческих цитат из хороших рулезных книжек значительно превышает количество конфет, которое можно зафигачить в новогоднюю тряпочную свинью. Но как бы... Для смешной шутки оно циклопически огромное, что за анекдот на полторы тысячи страниц? Для отдельного литературного произведения оно феерически нелепое. Из троих героев самый осмысленный фигурирует 20 страниц, второй просто тянет лямку ("что сегодня? замочить жениха внучки, полечить Шекспира от депрессии и принять делегацию германцев, ах, где моя любимая чашка Петри..."), а третий, который как раз в основном мельтешит в кадре — злая карикатура в духе Антоши Чехонте. Ни одна сюжетная арка толком не закрыта. За что, автор?...

И вот тут-то и появляются добрые люди, которые говорят мне, что про офицера есть отдельная книжка, что пафосно названный лаборантом ребенок — герой третьей отдельной книжки, что тема с шунтами и контрабандистами тоже где-то освещена, ну, а грудастые манекены во всех углах, ну что, ну автору за полтос, прости его, чоуш.

Вот так оно бывает, когда на фанфике никак и нигде не маркировано, с чем мы имеем дело. Увы.

А язык — язык отличный.

Рецензия в " Новом Мире":

Как всегда, катастрофа произошла там, тогда и так, как никто не ждал. Осыпались в прах города, поднялись сдирающие кожу с костей слоистые бури, а границы Израиля закрылись на невидимый замок — не въехать, ни выехать. Затянулись ядовитой радужной пеной моря Земли, покрылись скользкой пленкой деревья. Все животные обрели речь.

Нет, не разум (следите за руками!), не разум.

....читать дальше о том, как постапок может быть высокой боллитрой...

Картинка для отвлечения внимания

Меж тем, я написала и разместила на Ридеро небольшой мануал по построению конфликта для произведения. Годится этот мануал не только для литературы — для компьютерных или ролевых игр, для нарратива, короче, для чего угодно, где надо рассказать историю так, чтобы потребителя было не оттащить. Если кто был на моем выступлении на Фантассамблее — то в общих чертах материал представляете.

Велкам.

https://ridero.ru/books/avtor_zhgi/

Прошу прощения у почтеннейших Фантлаберов, совершенно забыла выставить сюда. Исправляюсь.

Рецензия на "Остров Сахалин" Эдуарда Веркина. Именно то, благодаря чему на Фантассамблее у меня часто бывал отсутствующий вид — обдумывала именно ее.

Единорог за райскими вратами

"Строго говоря, "Остров Сахалин" — это вообще несколько разных книг. Эти книги имеют приблизительно общую фабулу, но написаны в совершенно разных жанрах (и не все они относятся к "большой литературе"). Но сделать так, чтобы люди под одной обложкой находили разные истории, удавалось еще Льюису Кэрроллу, так что многослойность вещь сама по себе ценная, но не то, чтобы удивительная. Уникальный фокус, который совершает на глазах изумленного читателя Эдуард Веркин, заключается в том, что...(читать дальше)