Хочу поздравить моих коллег-фантастов Андрея Щербака-Жукова, Леонида Кудрявцева и Нику Батхен, а также себя любимого с медалями им. Н. В. Гоголя.

Для меня эта награда вдвойне приятна, ведь я учился в школе №59 имени Н.В. Гоголя. Это почтенное учебное заведение было открыто в 1901 году по велению императора Николая II. Первоначально школа (в то время гимназия) носила имя Ивана и Александры Медведниковых. Имя Гоголя было присвоено школе в 1952 году приказом Совета Министров СССР за подписью И.В. Сталина. В "Пятьдесят девятой" учились многие известные деятели науки и культуры. В том числе Игорь Всеволодович Можейко больше известный любителям фантастики, как Кир Булычев.

Вот здесь можно подробнее почитать о моей школе http://school59.ru/about/history

Дурни, которых мы приручили

Космос бесконечный и непознанный. В нем великое множество миров. Такое представление о вселенной сложилось у людей сравнительно недавно. Наука только делала первые шаги на пути освоения внеземелья, а человеческая фантазия уже захватила новые плацдармы, с комфортом разместившись среди звезд и планет.
Отражение
Одна из самых волнующих грез, связанных с космосом — мечта о братьях по разуму. Кто же они, наши незнакомые соседи? Знают ли они о нас? На что устремлены их помыслы? Люди подняли взгляды к звездам и... увидели себя, облаченных в причудливые костюмы, вооруженных странным оружием, восседающих на необычных животных. И все же это были мы. Причем идентичность касалась не только внешности, но и внутреннего мира! Чужие в первых фантастических романах испытывают всю гамму человеческих чувств, от любви до ненависти. По воле писателей, отражающих чаяния общества, за гранью небес нас встретили зеркала. Вековой эгоцентризм хомо ограничил полет творческой мысли. Кроме того, на процесс очеловечивания пришельцев оказала серьезное воздействие волна романтизма, охватившая литературные круги в конце девятнадцатого — начале двадцатого века. Еще одним фактором, влияющим на творчество первых фантастов, являлась духовная близость молодого жанра к приключенческой прозе, а точнее, к той ее части, которая касалась колонизации новых земель. Как бы то ни было, «зацикленность землян на собственном пупке» долгие годы задавала тон для Фантастики Контакта.
Были, разумеется, исключения из правил. В романе "Война миров"(1898 г.) отец британской научной фантастики Герберт Уэллс демонстрирует нам чужих, настроенных враждебно и не желающих дружить домами. Описывая пришельцев, Уэллс апеллирует к образу страшного чужака, куда более древнему, чем романтический эгрегор брата по разуму. Что мы знаем о марсианах Уэллса? Практически ничего. Аморфные слизни, операторы чудовищных треножников и летательных аппаратов. Должно быть, таким образом персонифицировались в сознании писателя страхи военной агрессии со стороны одной из европейских держав. Например, Германии. Как показывает история, страхи не безосновательные. Тема врага со звезд будет востребована в современной фантастике, покуда человечество не перестанет воевать. Однако для анализа этот образ малоинтересен. Никто не собирается проникать в душу отвратительного агрессора. Хороший слизень – мертвый слизень!
Итак, с актерами мы разобрались. А что же подмостки и декорации? Пока ученые наблюдали планеты в телескопы, писатели населили солнечную систему причудливой и прекрасной жизнью. На Венере раскинулись пышные джунгли. На Марсе песок заносил величественные руины древней цивилизации. Откуда почерпнули всю эту красоту? Элементарно! К услугам авторов были территории отдаленных европейских колоний. Тут тебе и пески, и джунгли. Нужно только слегка подправить натуру и – вуаля! Причем особым шиком считалось пояснить, что окружающий пейзаж не имеет никакого сходства с земными ландшафтами.
В качестве сюжетной основы часто использовались мифологические источники от Одиссеи до Нового Завета. Литературный космос бороздили корабли со звучными именами египетских и греческих богов, инопланетный песок топтали сапоги новых Зигфридов и Беовульфов. На этом поприще в первой половине двадцатого века подвязались Эдгар Берроуз, Гаррет П. Сирвисс, Роберт Говард, Эдмонд Гамильтон и даже инклинг Клайв Льюис.
Фантастическая литература использовалась также для декларации политических идей. Одними из первых в этой области были: Алексей Николаевич Толстой с его «Аэлитой» (1923 г.), а также предшествующий ему и почти неизвестный как писатель-фантаст Александр Богданов с романом «Красная звезда» (1908 г.). Земляне в таких книгах являются носителями и проповедниками верной идеологии, в то время как аборигены делятся на два типа: хорошие несознательные и плохие агрессивные. Таким образом, задачи у контактера весьма простые: плохих — победить, хороших — наставить на путь истинный и организовать по земной кальке.

ИскажениеВозникновение нового стиля в изображении чужих спровоцировала послевоенная рефлексия пятидесятых. Уверенность белого человека в собственной правоте и непогрешимости пошатнулась. Настало время заглянуть в себя. Ведущие авторы англоязычной фантастики начинают долгую песнь раскаяния. Люди из носителей верной идеологии превращаются в непоседливых злых детей. Они не ведают, что творят, разрушая тончайшую гармонию иных миров. Если писателей начала века интересовало сходство между землянами и чужими, то фантасты эпохи рефлексии, напротив, принялись искать различия. Инопланетяне в романах этого периода, как правило, сохраняют антропоморфность, но при этом качественно меняются внутренне. Они мудры, прозорливы и могущественны. Их действия непредсказуемы, мотивы сложны для понимания. Отчего такая перемена? Неужели люди, наконец, избавились от эгоцентризма? Вовсе нет! Просто в послевоенном обществе мощно выделился нонконформистский культурно-этический пласт. Его ядро составляли неформальные молодежные организации, функционеры которых стремились идти против социального потока, стать непохожими, иными. В рассказе Рея Бредбери «Были они смуглые и золотоглазые» (1949 г.) можно увидеть, как обычная человеческая семья постепенно превращается в марсиан, переродившись физически и духовно. Действительно, самый лучший способ стать другим – превратиться в инопланетянина.
Эволюционировали не только образы чужих, изменился сам жанр. Выяснилось, что фантастика может ставить и разрешать масштабные вопросы философской и социально-этической направленности. Авторы начали использовать инопланетян как психологические и экзистенциальные модели, призванные отразить тот или иной аспект земного бытия. Если следовать аналогии с зеркалами, то перед читателями вместо обыкновенной отполированной поверхности поставили магический кристалл, в котором отразились не только прошлое и будущее, но и глубины человеческой души.
В романе Клиффорда Саймака «Город» (1952 г.) обитатели Юпитера «скакуны» являют собой символ абсолютного чувственного наслаждения и неограниченной личной свободы. Их существование – настоящее библейское искушение для погрязшего в лабиринтах сомнений человечества. «...Примите плод и будете, как боги». В рассказе Джека Вэнса «Последний замок» (1966 г.) на примере порабощенного людьми и восставшего народа меков исследуется концепция эволюционной справедливости, позволяющей трудоспособной расе восторжествовать над более развитой, но находящейся в состоянии застоя. Этот же вопрос поднимается в романе Пьера Буля «Планета обезьян» (1963 г.).
Несмотря на изменившиеся условия игры, на страницах романов люди и чужие продолжают искать и находить точки соприкосновения. Посылать друг к другу дипломатические миссии, воевать, объединяться в союзы и просто дружить. В романе Роберта Хайнлайна «Звездный зверь» (1954 г.) в обычной человеческой семье живет инопланетное существо. Звездный зверь Ламокс — представитель высокоразвитой цивилизации, но это не мешает ему много лет водить дружбу с земными детьми, в качестве домашнего любимца. В цикле романов Дэна Симмонса «Песни Гипериона», благодаря сотрудничеству различных космических рас становится возможным потрясающий своими масштабами проект Кольца Жизни, созданного вокруг одной из звезд. Примечательно то, что в строительстве автономной биосистемы принимает участие раса Бродяг – переродившихся для жизни в космосе людей, бежавших от условностей и запретов планетарного существования.
В отличие от британских и американских авторов, писатели соцлагеря сохранили мажорный тон экспансивистской фантастики. Произведения Александра Беляева, Ивана Ефремова, Георгия Мартынова живописуют завоевания человечества во вселенной. Вооруженные коммунистическими идеями космонавты бодро осваивают пространство, мужественно преодолевая трудности и невзгоды далекого космоса. Впрочем, образы инопланетян и схемы взаимодействия цивилизаций постепенно меняются. Никто уже не стремится сходу организовать революцию на отдельно взятой планете. В повести «Сердце Змеи» (1959 г.) Иван Ефремов описывает встречу между землянами и чужими. Никакого конфликта идеологий здесь нет и в помине. Перед нами диалог двух равноправных путников на звездной дороге. Именно в «Сердце Змеи» открыто декларируется господствующая концепция космической фантастики: «…Может быть, только теперь астролетчики полностью, всем существом поняли, что самое важное во всех поисках, стремлениях, мечтах и борьбе — это человек!»
Преломление
Начало для серьезных изменений в представлениях авторов о космосе и его возможных обитателях положил научный прогресс. Из статистических данных, расчетов и наблюдений постепенно вырисовывалась безрадостная картина. Джунглей на Венере нет, Марс — обезвожен и совершенно лишен признаков разумной жизни. Луна — безжизненный кусок камня. Более того, в солнечной системе мы скорее всего одни. К наблюдателям-эмпирикам присоединились ученые, вооруженные теорией относительности. Шансы на контакт с гуманоидами стремительно уменьшались. О планетах с земными условиями продолжали говорить, но выяснилось, что они очень далеко. Другое дело — миры с метановой и азотной атмосферой, космические тела с чудовищным давлением и агрессивной внешней средой. То, что мы узнали, сильно убавило эгоцентризма. Под воздействием этих объективных данных образы братьев по разуму в литературных произведениях претерпели существенные изменения. Фантастические романы начинают походить на шоу уродцев. Карнавальные мотивы, отлично вписавшись в необычный антураж, дали мощный импульс к развитию юмористической фантастики. На этом поприще отличились такие известные писатели, как Роберт Шекли с огромным количеством коротких анекдотичных историй, Кир Булычев с романами об Алисе и даже неулыбчивый Станислав Лем с «Воспоминаниями ЙонаТихого».
Многие авторы по старинке продолжали наделять чуждую форму разумной жизни человеческими качествами. Другие, тяготеющие к научному подходу, задумались о том, что разум насекомого или моллюска, если такой зародится, будет существенно отличаться от нашего. О чем может думать разумный жук? Вот тут фантасты зашли в тупик. Увидеть в космосе кого-нибудь, кроме себя, оказалось неожиданно сложно. Большинство попыток ушло в молоко и сопровождалось хрестоматийным «не верю» со стороны критиков и читателей. Относительно интересные опыты, конечно, имели место. Самое любопытное заключалось в том, что подчас в несерьезной форме литераторам удавалось легче осмыслить и продемонстрировать искомые различия людей и чужих, добавляя массу интересных штрихов к портрету братьев по разуму. И все же они не могли пробиться к сути. Фундаментальные отличия упорно не желали проявлять себя.
Некоторые авторы поступили хитрее, ограничившись демонстрацией алогичных и неожиданных поступков инопланетян, мол, «Ты смотри, что вытворяют!», а то и вовсе выводили чужих за скобки сюжета. Так, например, поступили Братья Стругацкие, породив Странников, и Андре Нортон с ее Предтечами. Интересно, что даже в этих непостижимых существах с замашками богов мы все равно склонны видеть человеческий корень. Герои романов, в которых фигурируют подобные создания, стараются разгадать тайну, сорвать маску с застенчивых чужих, а те в свою очередь влияют на судьбу молодых рас. Например, ведут прогрессорскую деятельность, как в Полдневном цикле АБС. То есть факт взаимодействия налицо. Нам есть, что делить, а значит имеются общие черты.
Наиболее успешными попытками «создать чужого» можно считать романы, в которых действуют панпланетарные существа, такие, как: «Пирр» Гарри Гарриссона, «Хтон» Пирса Энтони и, конечно, «Солярис» Станислава Лема. Правда, назвать эти колоссальные формы жизни братьями по разуму можно с большой натяжкой. Масштаб слишком велик. Понять, почему нам легче верится в разумную биосферу, чем в существо, сопоставимое с нами по значимости – весьма просто. На протяжении всей своей истории человечество старательно порождало разнообразных богов и весьма поднаторело в вопросах теологии. Писателю и объяснять-то ничего не надо. Да и захочет – не дадут. Разумный океан создает человеческих двойников и подбрасывает ученым на станцию? Верим-верим. Ибо пути его неисповедимы.

ПустотаИменно Станислав Лем предлагает еще одну концептуальную схему для формирования образа чужих. Речь идет о расе квинтян, описанной в романе «Фиаско» (1986).
Замкнувшиеся на бесконечный военный конфликт (сферомахию) жители Квинты упорно отказываются от контакта. Все дело в принципиальных различиях между людьми и аборигенами. Польский писатель предполагает, что за счет серьезной разницы в историческом и биологическом развитии две разумные расы могут не иметь никаких взаимных интересов и, встретившись в космосе, проигнорируют, а то и вовсе не заметят друг друга.
В 2006-м году идею Лема подхватил и развил канадский писатель Питер Уоттс с романом "Ложная слепота". Как и в романе-предшественнике, экипаж исследовательского корабля «Тезей» обнаруживает внеземную цивилизацию, упорно избегающую контакта. Кого же встречают герои Уоттса? Зеркало пошло рябью, искривилось и отразило пустоту.
По мере того, как экипаж «Тезея» анализирует полученные данные, ощущение чуждости, исходящее от обитателей корабля «Роршах», не умаляется, а наоборот возрастает. Автор постепенно подводит астронавтов к пугающему выводу: самосознание (личность) — помеха на пути эволюции. Это заявление чудовищно, потому что правдоподобно. В самом деле: мы тратим массу времени на себя, вместо того, чтобы совместно стремится к развитию цивилизации. Тысячи лет были выброшены впустую на бессмысленные войны, самолюбование и бесконечные утехи. Радость и печаль, наслажление и гнев, ненависть и любовь — вериги гомеостаза на наших членах.
Если взглянуть на измышления Уоттса с точки зрения религии, то нам предложена концепция самого настоящего, незамутненного зла. Сатанизм в чистом виде. Автор говорит: "Ваш духовный мир не стоит выеденного яйца. Исскусство — глупая трата времени. Душа — неуместная шутка. Ваше существование — противоестественно!" Он не просто сотрясает воздух, а старается доказать свою концепцию на примере биогенных вундеркиндов «Роршаха».
Вот он — Метод Бесчеловечности в действии. Оказывается, для достижения желаемого эффекта «иности» нужно создать расу чужих, бытие которой вызывает не просто отвращение, а резкое неприятие на глубинном уровне. Эта уловка, тем не менее, является полноправным предположением, имеющим шанс оказаться правдой.
Неужели впервые за многие годы зеркала в небе сделались прозрачными и мы, наконец, узрели кого-то принципиально иного, несхожего с нами? Или это нечто более страшное?
В романе Уоттса человеческая цивилизация на борту «Тезея» представлена технологически усовершенствованными существами с усиленными умственными и физическими способностями. Они уже не просто гуманоиды, но некий конгломерат био-электронных устройств, выполняющих разнообразные задачи. Что это, как не предвидение грядущего обезличивания человечества? Несколько тысяч лет, и мы встанем на «верный» путь. На это хочется сказать: «Спасибо, не надо. Мы уж как-нибудь так…». Сегодняшним людям нечего делить с этими пасынками грядущего. Между нами пропасть, которую не стоит перешагивать.

цитата

«- Эка, крови-то сколько, крови! Трупов не счесть, волки над ними, вороны!
Мор пришел страшный! Куда ни глянь, одни трупы!
Трупы и трупы, ничего не видать, все кровью залито.»
Г. Сенкевич «Огнем и мечом» гадание ведьмы Горпыны

Современный зритель не верит в Полдень – основная проблема для интерпретаторов, взявшихся работать с таким тонким и капризным материалом, как фантастика Стругацких. Однако этот же тезис отлично подходит в случае, если нужно оправдать неубедительную игру актеров, убогую кондовость спецэффектов или странное, неканоническое поведение главного героя.
Впрочем, работу Алексея Германа можно назвать современной только с оглядкой на восемь лет затяжных, изматывающих съемок. На восемь лет нашей с вами истории, которая выкидывает такие коленца, какие не снились ни одному фантасту. А если учесть, что озвучка и монтаж займут еще некоторое время, то можно всерьез говорить о новом рекорде по продолжительности работы над фильмом.
Стоит учесть также и то, что для Германа история с экранизацией «Трудно быть богом» началась гораздо раньше, еще в середине шестидесятых. Однако первый сценарий был отклонен, как утверждает сам Алексей Юрьевич, по политическим мотивам.
Второй шанс представился уже в перестроечные годы. И снова не сложилось. В итоге появляется картина немецкого режиссера Петера Фляйшмана, выполненная в странном, совсем не средневековом антураже. В обширных ялтинских декорациях расхаживает пучеглазый польский каратист Эдвард Зентара, очень похожий на молодого Кощея бессмертного и совсем не похожий на благородного дона. Вокруг него серые, одетые в желтое, и черные, облаченные в красное. Одним словом, полная дифференциация по цвету штанов. Фильм не снискал популярности у публики и был окончательно погребен разгромной критикой. И вот, наконец, в полном соответствии с магией чисел, третий заход удался.
Какой прием ожидает «Историю арканарской резни» можно только гадать.
Пока же мы имеем законченный сценарий. Ознакомиться с ним можно в интернете или купив книгу сценариев Германа и Кармалиты. Обратите внимание: книга называется «Что сказал табачник с табачной улицы». Таково было и рабочее название фильма.
Итак, что же сказал табачник? Само собой, ничего хорошего и жизнеутверждающего нам не услышать.
«Мы брали за основу образы Босха» — говорит Герман. Он прав. Никакого кокетства. Это действительно Босх:

цитата

«Почти голый мальчик держит, прижимая к себе, огромную умирающую рыбину. Глаза у мальчика такие же тусклые и пустые, как у рыбины, из которой уходит жизнь. Губы обметены простудой…»
Или вот еще:
«Кожаная перчатка в острых металлических заклепках с медным крюком для копья хотела поправить зависшее тело, но голова у тела вдруг отвалилась, задержалась на секунду в капюшоне и плюхнулась в канаву, закачавшись, как детский кораблик.
В сырости улицы кровь ушла под траву и мусор. Под тяжелыми сапогами она вспучивается и пузырится…»

цитата

«– Не сметь смотреть мне в глаза, – тихо выговорил Румата.
… Он взял офицера за нос, и бешенство, как будто найдя путь, овладело его рукой, пальцами. Румата услышал хруст сломанной кости, жалобный воющий крик офицера, бросившего факел, и пошел дальше.

цитата

« Из глубокой ниши в стене выступил штурмовик-часовой с топором наготове.
— Не велено, — мрачно объявил он.
— Что ты понимаешь, дурак! — небрежно сказал Румата, отводя его рукой.
Он слышал, как штурмовик нерешительно топчется сзади, и вдруг поймал себя на мысли о том, что оскорбительные словечки и небрежные жесты получаются у него рефлекторно, что он уже не играет высокородного хама, а в значительной степени стал им. Он представил себя таким на Земле, и ему стало мерзко и стыдно.»

цитата

«– Эй! – крикнул Румата, так что и Кондор, и Пашка остановились. – …Все равно, пока я болел, я стал жителем этой Земли. Или как ее. А вы – тени из сказок. Ты – тощая тень, ты толстая. Что теперь сделаешь? Ну, а я попробую отправить Орден на юг, в их печальную болотистую страну. Шансы у меня есть. И убивать иногда исключительно приятно.»

Рыцарь надежды. Мастер печали

Она надеждою зовется, и верить хочется,

Так верить хочется,

Что эта нить не оборвется и жизнь не кончится,

Не кончится.

Песня из кинофильма «Не покидай» (припев)

Увидеть чужую душу. Разве такое возможно? Из каких частиц складывается эта загадочная субстанция? Что питает ее, что движет ею? Вопросы скорее философского и метафизического свойства, тем не менее, имеют прямую связь с реальностью. Имя этой связи — искусство.

Более полувека американский писатель Рей Брэдбери делится с читателями своими мыслями, идеями, печалями. Его инструменты: внимательный взгляд прозаика, прозорливость фантаста и мечтательность истинного романтика. На книгах Брэдбери выросло не одно поколение читателей.

Поклонникам творчества этого замечательного писателя представляется еще одна великолепная возможность приобщиться к удивительному источнику историй отобранных автором лично. Сто рассказов разных лет: заветные места, любимые герои – жизнь в мыслях и ощущениях. Вместо скучных мемуаров — калейдоскоп образов.

Часть текстов сборника относится к известным отечественному читателю циклам историй. Например, рассказ «Илла» (1950 г.) является частью знаменитых «Марсианских хроник», а рассказ «Разговор в ночи» (1996 г.) принадлежит к серии «Гринтаун» самым известным произведением которой по праву считается «Вино из одуванчиков» (1957 г.). Несколько текстов относятся к ирландскому периоду творчества писателя, венцом которого стал роман "Зеленые тени. Белый кит"(1992 г.).

Нам предлагается живописное полотно изменчивого мира, преображенное сознанием автора. Здесь есть место философской фантазии «Морская Раковина» (1944 г.) и пугающе выпуклому социальному очерку «Нищий с моста О’Коннелла», страшноватому гротеску («Укротитель», 1947 г.) и тихой мечте о будущем («Ракета», 1950 г.).

Отчего же тексты Брэдбери по сей день продолжают влиять на читателей, в то время как книги куда более молодых авторов стремительно забываются?

Полагаю что причина в надежде. Эта изюминка всех значимых литературных деяний мастера. В каждом произведении она выражается по-своему. В мрачном рассказе «Лучезарный феникс» (1963 г.) носителями надежды являются жители маленького американского городка, скрывающие в своей памяти оттиски уничтоженных вандалами книг. Из этой короткой истории, написанной в далеком 1948 году, возник роман «451 градус по Фаренгейту»(1953 г.), удостоенный престижной премии «Hugo».

В постапокалиптическом рассказе «Улыбка» (1952 г.) жители разрушенных городов вымещают злость на сохранившихся произведениях искусства. Люди разрывают репродукцию «Моны Лизы», но мальчик по имени Том сохраняет бумажную улыбку загадочной девы, как залог грядущего ренессанса.

Настоящим гимном надежде может служить рассказ «О скитаниях вечных и о Земле» (1950 г.), в котором умирающий писатель на время отправляется в будущее, чтобы создать свое лучшее произведение и понять, что время и смерть — понятия относительные.

Рука об руку с надеждой шествует печаль. В рассказе «Были они смуглые и золотоглазые» (1949 г.) чудесному перерождению обычной человеческой семьи Биттерингов в прекрасных марсиан сопутствует страшная война на Земле, о которой говорится и в канонических «Марсианских хрониках». Кроме того перерождение поселенцев демонстрирует слабость человечества перед воздействием Красной планеты, точно также как в свое время оказались слабы аборигены Марса перед земными болезнями.

В рассказе «Травинка» (1949 г.) жизнь на Земле практически уничтожена могущественной цивилизацией разумных машин, и только жажда познания одного из роботов дает людям второй шанс.

Радость, полученная из грусти, надежда окруженная печалью – вот алхимия Брэдбери и его путь к сердцам читателей. Ничего тайного и загадочного в этом нет. Сама жизнь подсказывает мастеру правильную формулу. Знакомые истории в контексте сборника приобретают неожиданное, новое звучание. Они больше не формируют тематическую художественную фразу, но складывают для читателей пазл под названием Брэдбери. Писатель как герой стихотворения Йейтса разложил перед нами свои мечты… Будем же ступать мягко!

Увидеть чужую душу. Иногда это возможно.