Четвертый, — брендовый автор.

— Бренд — это автор, безусловно отличающийся от коммерца по той причине, что в него, как считает издатель, вложены деньги, иногда действительно немалые и щедрые... Главное, их удается отбивать — с доходом, разумеется. Свои суждения у него бывают настолько отобразительны, видны в текстах и привычны, что удивить кого бы то ни было ему уже не удается. Более того, когда покупаешь книжку бренда — всегда знаешь о чем, и как, и даже где и почему у него в сюжете что-то случится. Самое любопытное тут, что знают это не спецы или проффи, а очень широкий круг людей, и как правило, им это нравится. Выйти из этого ярма, из этого круга, по которому бренд таскает и крутит свой "ворот", пока никому не удалось.

— Критическое отношение к другим литераторам почти отсутствует, не интересно. На этой стадии критика у бренда возникает, когда, допустим, в и-нетском интервью задаются вопросы, и тогда что-то проскальзывает... И то не всегда, бренд умеет вести себя "на публике".

— Чтение у таких авторов тоже идет, в основном, "по кругу", т.е., перечитывать интереснее, чем открывать новое, хотя, часто в силу недурного образования, а оно уже, безусловно, есть и даже "катится" как-то автоматически, в углублении таких нюансов, чтобы самому бренду было интересно. И не случайно — постмодернизм, а вовсе даже симптоматично, потому что организован именно на переталдычивании нюансов. Иногда, читает совсем не фантастику, а что-то постороннее — военную историю, просто историю, детективы, даже женские романы... Тогда уходит в абсурдизм или высоколобость, но там не приживается — слишком сильна тяга прежде всего к самовыражению, а не к следованию найденных кем-то ходов и мыслей.

— Организация сознания, весьма специфическая в предыдущей фазе, становится более разболтанной, более свободной, возможно, как психическая компенсация "кружению", обязаловке и наработанности, возможно, за-работанности. То есть, откуп от каких-то чрезмерностей в состоянии бренда, которые неумолимо возникли.

— Письмо идет уже плоховато, и дисциплина выработанна — годами, но с основными и разными травмами профессии уже примирение, а вот поди ж ты... Фокус в том, что уже по первичной идее, по инициализирующей задумке ему видится едва ли не все исполнение произведения, вроде как Паганини умел сыграть "внутренне" концерт за считанные мгновения. А прописывать то, что существует в сознании едва ли не в законченном виде бренду тягомотно и неинтересно. Отсюда возникает желание некоторого "донорства", или в формах соавторства, когда хоть какой-то призрак соревновательности может его подтолкнуть и мотивировать, или, того пуще, возникают "проекты", когда бренд выпускает под своим копирайтом работы совсем других ребят... Но конечно, не "с Луны", а проверив их тексты, доработав или даже вовсе подчинив себе "машину" текста так, чтобы она выходила созвучной его предпочтениям. Вообще, механика "проекта" — еще одна интереснейшая задача, которую было бы нелишним рассмотреть, но пока тут много тайн, почему-то считается, что к этому следует относиться с презрением, и потому открытые, спокойные мнения по этому поводу, как представляется, тоже возникнут нескоро.

— Свои тексты бренд видит уже не вполне четко, они срабатывают иначе, чем он ожидал, и он даже к этому привыкает. То есть, опять же, книги "пишутся" не только так, как они, собственно, пишутся, но и как они "читаются". А так как бренд уже известен широко, его книги привычны, то и на чтение его книг ложится некая, не побоимся сказать, парадигма. Это "парадигмальное" чтение произведений бренда — штука опасная и нежелательная для бренда, но тоже привычная, обыденная. Вот этот-то элемент, иногда, он уважает более, чем собственное суждение, и подчиняется ему — а куда деваться?

Точки уязвимости бренда, прежде всего, в несколько завышенных ожиданиях публики на его творения, в природе литературной популярности, со всеми негативами этого состояния. В том числе, и в обеспеченности, которую эта популярность придает, ну, предположим, при рассмотрении modus vivendi бренда. Хорошим в этой фазе является то, что именно так и делается история литературы, никто из сколько-нибудь известных ныне авторов не избежал этой фазы. Следовательно, и нам этого не избежать.

***

Пятый подвид, создатель нетленки. Тут фокус в том, что нетленщиками, обычно, может считаться только тот автор, который уже свершил свой земной путь. Мы же говорим об авторах живых. Поэтому, отвратимся от Гамильтона, Лавкрафта, Филиппа Дика или Профессора, с ними пусть разбираются литературоведы. Мы же подумаем о тех, кто рядом, еще дышит, но... творит нетленку, такие тоже есть. Итак...

— Нетленщик подходит к литературе только как к чему-то долгому, продолжительному (что, кстати, правильно), но почему-то заранее включает себя в высшую лигу — и по манерности, и по мотивам письма, по своим базовым суждениям, и конечно, по чрезвычайной "приподнятости" нормативов.

— Критичное отношение к действительности — его главный аргумент, его "кнут", которым он пытается усмирить непонимание реальности, придавая при этом себе некий ореол невключенности в действительные процессы. Поэтому такие вот ребята относительно легко отказываются от нормальной "литературно-половой жизни", а занимаются, можно сказать, в некотором роде фетишизмом. Нет... они не всегда извращенцы в своем участии в литературе, но почти всегда, в той или иной мере, уродцы, неспособные на нормальность, на "бытовуху" литературной работы.

— Чтение для таких вот "нетленщиков" — акт едва ли не "священный", и читают они только то, что уже осенено признанием значительности в литературе. Конечно, при этом, по-моему, возникают искажения, потому что считать что-либо исключительным без учета нормы — это значит, впадать в ошибку психологической "переадресации", т.е., путать "быт" и "бытование", неоправданно "приподнимать" в жизни все то, что можно осуществлять и обычными, нормативными средствами. (Мы любим Пушкина, предположим, за то, что он, не просто писал стихи, еще и кушал щи с курицей, пил, ругался, любил и влюблялся, дружил, восхищался, острил, рожал и воспитывал, как мог, детей, проигрывался в карты, спорил с портным о длине сюртука, увлекался историей, любил пострелять из пистолета или охотничьего мушкета, переводил с языков, болел, жаловался жене и друзьям по разным поводам... И лишь наравне с этим — писал стихи, статьи, исследования, романы или романы в стихах.)

— Сознание у нетленщиков, как и у литераторов-аматоров, ослабленное, подавленное "неприкасаемыми" авторитетами. Только не от неумения и молодости, а от чрезмерной иерархичности всех и всяческих ценностных ориентиров. Они вовсе не верят в то, что Черчилль, кажется, сформулировал лозунгом: "Перфекционизм — это тупик".

— Пишут нетленщики или очень немного, или вовсе надолго "умолкают", не замечая, что при этом ни о какой квалификации и говорить не получается. Из-за багажа прочитанного, в их писаниях, к сожалению, заметен привкус некрофилии, и чрезмерной "заработанности" приемов, вот только... не ими заработанных, заслуженных сотнями и тысячами часов за компом, а по сути, украденных, что в литературе — большой грех, потому что литература при этом не живет.

— И равно, как у аматоров, у них весьма и весьма завышенное отношение к собственному творчеству. Вообще, подвид нетленщиков, очень сходен с любителями, возможно, потому что они — одно. То есть, любитель, не заработав это право, не пройдя вышеописанные этапы, прямиком "перескакивает" на "нетленку", и не от торопливости даже, а сдуру, от непонимания того, что невозможно из ребенка, детеныша, стразу превратиться в старика, что при этом теряется вся жизнь... С ее трудностями, потерями и унынием, но и с ее выигрышами, иногда существенно необходимыми и очень крупными.

Ну, с точками уязвимости у нетленщиков — все понятно, определение понятия продемонстрировало, кажется, что вся их позиция — одна сплошная дыра. А вот в положительном качестве этого подвида, следует отметить, что они, по принципу весов, демонстрируют нам преимущество нормы, нормального течения литературного развития и состояния всех остальных подвидов литераторов.

Третий, коммерческий литератор.

— Коммерц уже решил все основные проблемы публикаций своих произведений, у него есть и связи в среде издательств, и даже некоторое мнение у издателей и по-читателей о нем сложилось, которое, опять же, "по" этой среде гуляет. В целом, тот, у кого уже есть свое литературное "лицо".

— Вместо критики коммерца больше заботят тиражи и гонорары. Эти показатели становятся важнее качеств текста, его проработки. Отсюда неуклонная жажда именно публикаций, заигрывание прежде всего с издательствами, и торопливость, ведь писать нужно много, чтобы "не выпасть из колоды", не лишиться сколько-нибудь благожелательных отношений и ситуаций в "своей конюшне". Вот тут-то частенько и наступает деградация, в отличии от проффи, который поднимается, коммерц — снижает работу в пользу "выработки".

— Читает или то, что близко к собственному, иногда грамотно подпитываясь идеями и приемами, или читает что-то совсем уж далекое, чтобы со "своим" не пересекалось. Отношение к тексту уже вполне умное, можно сказать, рассчетливое. Плохой текст от хорошего — отличает с трех-четырех абзацев. О романе может судить по паре-тройке глав. О многих коллегах знает уже достаточно, чтобы мало чему удивляться, рельеф своего или близких поджанров уже "исхожен", иногда даже начинает казаться, что "изгажен". Поэтому случается, что коммерца "кидает" в экзотику.

— Организация сознания уже очень специфическая, некоторые вещи делает "на раз", едва ли не автоматически, некоторые — умеет просто игнорировать. В целом, текст видится как очень управляемая среда, в которой можно почти все, что взбредет в голову. Арсенал приемов и методов достаточно наработан, хотя чаще тянет, все же, к привычному и, разумеется, наиболее выигрышному по издательским "подсказкам", которые не всегда верны, но как правило, принимаются, потому что издатели тоже не дураки, и советуют то, что "срабатывает".

— Письмо — точное, выверенное, бывает, что и искусное. Как было сказано, местами позволяет себе халтурить, но в этой фазе главное уже не качество, а объемы и законченность. Иногда это приводит к чрезмерному упрощению, увы. То есть, начинает не писать "просто"... По-умному писать "просто" — иногда чрезвычайная, запредельная сложность в исполнении письма... А "просто", как, предположим, — пунктирно, или даже глуповато. Когда даже набредя (или — набредши) на толковую идею, коммерц ее не разрабатывает, а лишь "обозначает", и подволакивает сюжетно какое-нибудь решение, иногда, из-за торопливости, не самое удачное и выигрышное с точки зрения сильной литературы. Правка уже не представляет сложностей, именно в этой фазе литератор начинает и к правке относиться нетребовательно, если кто-то что-то переделывает, так и пусть, неважно...

— И отношение к своим текстам спокойное, эти ребята, как правило, уже многое изведали, многое прошли... Чрезмерных ожиданий ни у кого нет, все понимают, что то, что сделано и что делается — это и есть работа, как говорят англичане — "the cover over head and the food on the table". И к неудачам отношение "сниженное", нет эмоциональных перегрузок даже при очень нездоровой, "пристрастной" критике. У многих именно в этой фазе просыпается способность к анализу и литературы, и собственных "достижений". Настолько, что тянет писать эссеистику, делиться "опытом" или, допустим, "ваять" тексты вроде — "Как написать роман", или вести на конвентах мастер-классы.

Точкой уязвимости является вот это "холодноватое" отношение к работе, некоторое даже равнодушие, чрезмерная ориентация на тиражность и общую популярность. Также коммерц — это снижение способности к экспериментаторству, некоторая успокоенность, "сытость" в дурном значении. Наезженность пути, автоматизированность решений... Но хорошо при этом то, что уже все "доказано", и есть возможность, скажем так, для "тонких настроек", которые все же в художественной литературе всегда присутствуют. И свобода в обращении с текстом, свобода самовыражения.

Второй, тип — литератор-проффи. По мне, так наиболее уважаемый тип.

— Начинает печататься, часто бывает, что уходит от/с прежней работы, и начинает "молотить" или только как проффи, или существует в области, близкой к книгоизданию или книготорговле. Сложность в том, что литература — дело небогатое, заработать миллионы, как обещал в одной своей брошюре Никитин, вряд ли возможно, иногда такой типус сидит на шее у жены.

— Оценки текстов уже более взвешенные, чем в первом случае. Возможно, что литераторов в этой своей фазе проффи критиковать уже не любит, или, есть тому случаи, огульно, даже с весьма невысокого полета типами обращается, как с братьями по цеху, полагая, что у них есть право на ошибки, на неудачи. Как правило, не учитывает при том, что подвиды литераторов, разняться между собой, как черепаха с орлом, или дельфин с курицей...

— Чтение у такого литератора, чаще всего, проходит уже по статье "внутренней провокации", т.е., текст должен его направлять, вызывать на свои рассуждения, собственные ходы, на более сильное исполнение какого-либо элемента в письме. Книги для него уже не общий "фон", не "серое полотно", а вполне осмысленный рельеф, по которому он и передвигается. Литобразование такого человека уже вполне на среднем уровне, хотя почти всегда есть лакуны, потому что теория фантастики не создана, и возможно, не скоро будет создана. Трудность еще в том, что есть "наши" русские, а есть "забугорные", соотношение их, выявления их соответствий, влияний, аналогий — очень любопытная задача, но почти непосильная пока даже для лучших критиков.

— Организация сознания у этого подвида уже вполне достаточная, чтобы он умел ставить себе задачи, иногда даже способен их исполнять. Хотя тут-то и таится подвох, гораздо чаще такому литератору необходимо окружение, и для обсуждений, и просто для тусовки, потому что сидеть и клацать по "клаве", неделями не видеть другого человека — это очень трудно.

— Пишет много, даже слегка запойно. Это похоже на первую любовь в жизни, только объектом любви является текст, иногда только собственные тексты, что, конечно, похуже, но и через это можно пройти.

— Отношение к своим текстам — резковатое, потому что начинается понимание того, где он/она — не дошел/дошла, не поймал/а. Часто случается, что настоящую, профессиональную правку текста сделать еще не в состоянии (почему так получается, что писать учатся раньше, чем править — не знаю, но "медицинский" фактор. Отзывы на свои тексты еще очень интересуют, часто в этой-то фазе и возникают самопальные персональные сайты, где предполагаются разные обсуждения, вот только "прут" они, преимущественно, из первой фазы, а потому тяжелы и нежелательны, для некоторых, кто послабее, даже губительны.

Уязвимость в том, что хочется идти дальше, хотя и не всегда понятно, куда же именно, да и жить трудно, и пустота вокруг ощущается... Но есть и очень мощное, положительное качество — очень свежее письмо, и очень увлекательное для литератора, потому что многое хочется попробовать, например, рецензирование или критику, или перевод, кто языками увлекался. Да и с объемами и поджанрами хочется экспериментировать — рассказ, повесть, роман...

Давайте договоримся, что в рассматриваемых категориях у литераторов — пока границы не существует, их нет, они — то бишь литеры — перетекают, потому что литератор — это процесс, книги случается написать по-разному, с предпочтительными элементами, да и сами элементы — условны и экспериментальны... Подвидов литеров всего пять — аматор, проффи, коммерц, бренд и нетленщик. Проблема еще любопытна потому, что, примерно, те же пять фаз, стадий в своем развитии можно наблюдать и у всего фендома, у всего нашего пишущего-читающего сословия фантастов в целом, поэтому в конце-концов мы остановимся на стратегиях издательств. Оговорка, про фантастику — потому что лекция читалась на конвенте, где все знают и видят эти мои предположения отчетливей.

Первый тип, литератор-любитель, аматор. А вот теперь нужно представить, условно, — таблицу.

— Частенько это — фэн или сетевик, который все "знает", но со слов и через мнения других людей, часто боле опытных и умелых, собственные суждения — сыроваты, не "переварил" еще, не вышел на "тропу", ему кажется, что он может не хуже, чем другие.

— Критикует очень жестоко, грубо, возможно, пытается самоутвердиться, частенько, по сети, т.е. инкогнито, следовательно, нет уважения к своему мнению, и справедливо не верит ему.

— Читает много, но бессистемно, не очень уважает авторитеты, в целом литературное образование — не ахти, скорее, ниже среднего. В книгу не "врабатывается", может проглотить ее поверхностно, в скорочтении, удовольствие получает от текста редко, и носит оно общеобразовательный характер, увлекается голыми идеями, расширяет свои "горизонты", отсюда ошибки в оценке и неадекватное, иногда даже враждебное отношение к тому, что читает.

— Организация сознания еще недостаточная для текста. Но уже включается механизм психологической индукции, свойственный фантастике, потому что она, НФ-литература, по определению должна быть очень действенной и увлекающей воображение и впечатлительность.

— Пишет или урывками, или плохо, что не одно и то же, но все-равно недостаточно. Конечно, получается ощутимо "хуже", по-просту, писать еще не умеет, не понимает ни профессии, ни задач, которые перед литератором, в целом, стоят.

— Отношение к своим текстам часто завышенное, и завышенны же оценки его "опусов" "другими читателями", часто — друзьями или такими же сетевиками... Иногда это срабатывает, тем более, в узком кругу, так возникают, например, "кумиры" одного какого-нибудь ограниченного сайта, или группы, или просто — шумовой эффект при появлении преувеличенного мнения, спровоцированного неизвестно кем — увы!

Уязвимостей очень много, но самая главная в том, что на этой-то фазе часто и останавливаются, не понимают, куда следует развиваться, и что следует делать Хотя, после статьи Валентинова о "фенье" общее решение уже найдено и рекомендовано. Что сколько-то хорошо в этом положении, пожалуй, только — через это все проходили, без этой фазы вообще никто ничего бы не сумел и не написал.

Я предлагаю следующее. Литератор, пусть даже пока и не самый удачный, является инструментом чрезвычайных возможностей, и как показывает практика, чрезвычайной мощи, до которой нормальным людям вряд ли имеет смысл "тянуться". Слишком тяжким, трудным, едва выносимым оказывается хотя бы временное пребывание в этом положении (а ведь литераторы находятся в этом состоянии годами, и без просвета впереди).

Вот эта внутренняя работа, уже не обучение, а именно внутренний напор слов, и разумеется, конечность, исчерпываемость наших сил, не дают, собственно, развивать эту высчитанную нами на калькуляторе мощность, производительность и периодичность (частотность) издавания своих книг. Силенок оказывается даже еще меньше, чем кажется вначале, и очень многие умеют написать всего-то один-два приличных романа, а на долговременность, да еще с такой вот "арифметической" регулярностью, их уже не хватает, и приходится, гром и молния, и тысяча чертей в аду!.. Приходится сходить с круга, увы!

И самое последнее, но это все знают. Не самый удачный "щелкопер", как уже бывало в истории литературы, вдруг да оказывается самым что ни есть... первооткрывателем, классиком, единственным, кто увидел в свое время путь, по которому в следующем поколении хотели бы отправиться многие. Вот только этого уже сделать невозможно. Видите ли, хотя литература — занятие коллективное, но в ней, как в науке, второй раз доказать кем-то открытую теорему невозможно, ее остается только выучить и использовать... Может быть, для последующего, собственного рывка.

Как я и пытался вам объяснить — рывка, по сути, в никуда, чего никто не видит, что и объяснить-то невозможно. А эта неизведанность тоже тормозит, как и требует сил, расхода жизненного запаса куда больше, чем тривиальный, допустим, прыжок с парашютом, когда облака застилают землю внизу...

Но те, у кого кишка не тонка, или полагают себя такими, все-равно пытаются. Ведь попытка выглядит нетрудной — всего-то 100 часов работы, и море славы... Было бы о чем говорить!.. Но оказывается, что с этого все только начинается.