Проза Хейли удивительна. К примеру, это его умение парой штрихов создать впечатление совершенно особенного обособленного мирка, самодостаточного, уютного и с виду безопасного, но в то же время таящего за фасадом внешнего благополучия целый ворох скелетов. Или мастерски выписанный сюжет, сталкивающий и переплетающий причудливым узором судьбы таких разных с виду людей, которые на самом деле нужны друг другу несравненно больше, чем кажется на первый взгляд. «Отель» — это живой и трепещущий срез жизни, самое мироздание в миниатюре, целая гамма эмоций и чувств одним эскизом. Любовь, преданнность, обожание, зависть, алчность, ненависть. Всё без фальши, но и в меру, без злобы и исступления, чуть сквозь розовые очки, по шерсти. И непременно честный и счастливый финал, где каждый получает, что заслужил.

Персонажи романа — настоящий маленький шедевр. Поразительно отношение к ним автора, который, кажется, готов понять всё и простить всех. Неважно, что осталось в прошлом, каждый заслужил второй шанс, ещё одну попытку начать всё с нуля, набело, без совершённых когда-то ошибок. Это не катарсис, не мучительное осознание или принятие себя. Едва ли события описанной Хейли недели полностью изменили кого-то из постояльцев или служащих отеля. Нет, они скорее дали им отчетливей рассмотреть то, что и так давно жило в их сердцах. Надменный лорд, убийца поневоле, получает шанс умереть мужчиной, обаятельный гостиничный воришка — путёвку в мир честных людей и кругленькую сумму в придачу, алчный воротила-бизнесмен — способность к подлинным чувствам, Питер и Кристина — друг друга. Хейли элегантно обходится без озарений и выборов всей жизни, ограничиваясь всего лишь одной, но вечной истиной: живи сегодняшним днём. Не отпустив прошлое, так и не сумеешь встретить будущее. Не ново, может, даже и банально, но как же трогательно и искренне.

Хейли вообще кажется мне изрядным ретроградом. Видно, что технологический прогресс и бешеный темп жизни пугают автора. Люди постепенно становятся автоматами, функциями, исполняющими раз и навсегда заданную программу. Живое человечье тепло подменяется холодным бездушным автоматизмом. Хейли и рад бы остаться в традиционно-чинном прошлом, да ведь и это не выход. Даже старому-доброму отелю нужно обновление, другое дело, каким оно будет. Но теперь я уверен, что «Сент-Грегори» в надёжных руках. За пять коротеньких дней отеля, уложившихся в считанные часы реальной жизни, герои Хейли стали мне куда ближе и роднее, чем многое в этой саой жизни. И теперь мне даже кажется, что они, конечно, живут где-то там у себя, бесконечно далёкие, но до боли реальные. И всё у них хорошо.

Отличный пример увлекательной приключенческой фантастики. Всё же в лучшие свои годы Нортон умела писать просто восхитительно: начав читать первую часть, вы очень скоро обнаруживаете, что основная трилогия так некстати закончилась, зато интерес к приключениям старины Дейна по-прежнему жив. Даже при том, что отдельные части не объединены сквозным сюжетом, романы глотаются подряд на ура. Возможно, некий глобальный квест вроде постепенного превращения героя в легендарного космопроходца и пошёл бы циклу на пользу, но и так всё выглядит очень симпатично. Погони на летающих катерах — флитерах, перестрелки с бандитами и пиратами, беготня по джунглям от стаи обезумевших хищных мутанов, словом, скучать не придётся. Нужно только сразу иметь в виду, что цикл ориентирован в первую очередь на подростков. Здесь нет особенной глубины характеров и трудных моральных выборов. Сцен жестокости тоже нет, как и любовной линии. Можно попенять ещё на недостаточно проработанный образ межгалактической империи, которая тут скорее для антуража. Замените помощника суперкарго Дейна Торсона и его верных друзей на группу земных искателей приключений вроде путешественников — первопроходцев — и получите практически то же самое. Приключалово, но написанное честно и с душой.

Отличная книжка для мальчишек всех возрастов. Смелые и правильные парни попадают в передряги и с честью из них выпутываются, поставив по ходу дела на место всех негодяев. И при этом ни следа супергеройской пафосности! Именно то, что нужно для счастья.

В который раз поражаюсь мастерству автора. Хотя перед нами всего лишь небольшая повесть, служащая своего рода прологом в новый мир Хаотики, от такого введения, натурально, захватывает дух. По первому впечатлению новая вселенная ничуть не уступает миру Великого Шторма. Здесь есть и маги-маринэ, несущие в душе внутреннее море, из которого черпаются силы, и хаотиды — люди, изменённые, кто к добру, а кто к худу, прикосновением потусторонних сущностей, и одушевлённые тени, подчас неотличимые от людей, и много кто ещё. Удивительно здорово вышла и Тарра, город, в котором разворачивается действие. Если в мире Великого Шторма буквально всё пронизано духом моря, то здесь город наконец-то вышел на передний план, став не просто декорацией, но полноценным участником действия. Лабиринт катакомб в подземельях, неблагополучные районы, где балом правят многочисленные криминальные группировки. И, конечно, цирки, являющиеся чуть ли не основополагающим компонентом таррского общества. Цирковое искусство здесь становится для своих адептом смыслом жизни и даже чем-то большим, своеборазным путём к безграничности. Удивительно здорово удались и герои — битый жизнью, но так и не сдавшийся маэстро Джоссеф, добродушный клоун Шельми, обаяшка Марика, красавчик с тьмой в глазах Рейне и, конечно, загадочная Бабочка. А на периферии ещё маячат зловещий хозяин тёмной стаи Дургейн Дорха и высокий маринэ Блейз Корда, маг потрясающей силы, которого многие за глаза называют чудовищем. Персонажи вообще очень удаются Осояну, они в её книгах получаются очень классическими, но при этом живыми и глубокими. Почти всегда с самого начала знаешь, чего ждать от того или иного героя, но в то же время каждый рано или поздно удивит вас. И кажется, что труппа патрона Джоссефа ничем не уступит команде капитана Фейра. Что ж, поживём-увидим.

Что ещё меня несказанно обрадовало, так это оставшийся совершенно неизменным авторский стиль. Вселенная устроена несправедливо, и абсолютно необъяснимые неудачи с изданиями книг могли заставить писательницу поддаться формату и сделать что-то шаблонно-примитивное, чтобы угодить в мейнстрим. К счастью, Осояну осталась верна себе, «Карнавал» написан именно в той искренней и эмоциональной манере, которая мне так полюбилась по прежним книгам. Магия, любовь, приключения и море, которое хотя и внутри, но, думается мне, ещё сыграет свою роль. И, конечно, волнующая и загадочная атмосфера цирка. Танец теней над пустотой, история трагедий и предательств, запретное колдовство и простые, но неподвластные никакой магии чудеса, что творят чистые души. Я очень жду «Белого Фрегата», а теперь буду ждать ещё и «Хаотику», потому что книги Осояну, они настоящие.

Если верить киношникам, мы загружены в матрицу

Увлекательная повесть, в которой есть что-то и от мистики, и от триллера, и от фантастики. Последней, разумеется, больше всего. Хотя это и не совсем та фантастика, с которой прочно ассоциируется творчество Роберта Хайнлайна, книга тем не менее будет действительно интересна всем поклонникам жанра. Совершенно «матричное» ощущение нереальности происходящего здесь сталкивается с каким-то совершенно лавкрафтовским ужасом того, что стоит по ту сторону привычной реальности и изредка заглядывает в щели-зеркала. Временами Хайнлайн прикидывается этаким мастером ужасов и делает это, следует отметить, действительно здорово. Кошмарные сны героя и его страх потерять жену выписаны настолько убедительно, что невольно поддаёшься общему настроению психоза. А чего стоит один только образ исчезающего этажа в небоскрёбе, который потом был позаимствован и растиражирован во множестве более или менее удачных книг и фильмов. Финал слегка предсказуем, но в целом логичен и, что примечательно, едва ли подпадает под категорию счастливых. Хотя в конце концов зло было уничтожено, а таинственные всесильные демиурги отнеслись к человечеству снисходительно и даже с некоторым одобрением, встреча с неведомым не прошла для героев даром. Даже такие храбрые и решительные люди оказались не вполне готовы принять истинное положение вещей. Хотя надо сказать, что есть и куда более драматичные истории о том, как жутко знать, что живёшь в простеньком симулякре, давно заброшенном равнодушным создателем.

В итоге перед нами занимательная повесть, написанная мастерски и с выдумкой. Особенно хочется отметить перевод, выполненный Михаилом Алексеевичем Пчелинцевым, эта версия куда лучше прочих и как нельзя более достойна замечательного оригинала.

Садитесь ближе к огню, братья. Ваши кубки полны хмельным фенрисийским мёдом, а на блюдах довольно мяса, но пришло время прервать весёлую застольную беседу. Пусть стихнет смех и замолкнут певцы, ибо пришло время Великого Сказания. Сегодня была славная битва, и многие враги остались спать на красном снегу. Мы бесстрашно сражались, так, как и подобает волкам Русса, нашего отца и короля. У нас было довольно времени. Времени поднять чаши во имя победы. Времени предать огню тех, чья нить оборвалась в сегодняшней схватке. Но сейчас пришло время памяти. Сегодня я расскажу вам о битве, в которой едва не умер дух волка. О величайшей победе легиона, обернувшейся невиданной прежде скорбью. Об ушедших во тьму и павших во мрак. Садитесь и слушайте, ибо я был там, в день, когда пылал Просперо.

О да, тогда, как и многажды прежде, мы, верные палачи Императора, исполнили наш долг. Мы сокрушили Тысячу сынов и предали Просперо огню. Мы обагрили клинки кровью братьев и разрушили чудесный город, равного которому прежде не видел Империум. Они называют нас варварами, зверями, чудовищами. Мы лишь презрительно смеёмся в ответ. У нас нет права на гнев и обиду. И права на оправдание тоже нет. Но никому не отнять у нас права на память. Нащи герои спят ледяным сном. Кормек Дод и Каспер Хавсер, воин и скальд, наша сила и наша память. Покуда живы их имена, мы не можем забыть. Мы помним наши ошибки и постараемся их исправить. Однажды сильные дрогнули, а мудрые усомнились. Однажды Просперо был сожжён. Однажды зло вернётся вновь, и тогда именно мы встанем у него на пути. И мы должны будем помнить.

Кто не помнит своего прошлого, тот обречён пережить его заново. День, когда драгоценный Империум расколося на части, был не первым крахом в истории человечества. Отвернувшись от ушедшего, мы осуждаем себя на веченое падение. И, хотя нам хватает мудрости и силы, чтобы встать самим, мы с радостью хватаемся за протянутую руку. Не удосужившись даже задуматься, что же пришло нам на помощь. Могущество чистого знания, очищенного от шелухи этики и морали, ослепляет нас. Мы упускаем главное, мы погружаемся в прошлое без оглядки и страха. У нас нет веры, чтобы вести нас. Зажмурившись от предвкушения, мы с радостью бросаемся во тьму, скрывающую нечто запретное. И когда с треском лопаются путеводные нити, мы открываем глаза во мраке лабиринта, и кто-то дышит нам в спину. Мы спутали веру с религией, выбросили вместе с предрассудками и суевериями. Мы убили наших богов и решили, что теперь нам дозволено всё и нет предела познанию. Мы танцевали на руинах, не замечая, что топчем надгробия цивилизаций, шедших тем же путём. И когда чужие боги пришли,чтобы заполнить пустоту в наших сердцах, мы оказались беззащитны. Мы открыли двери злу и протянули ему руку. Не вызывай того, кого не сможешь повергнуть. Некогда, многие тысячелетия тому назад, на Терре изначальной жил сновидец, чей разум был открыт потокам времени. Мистик, постигший пути эмпиреев. Тот, кто задолго до Алого Короля прошёл путями хаоса, но сумел одуматься и повернуть назад. Взглянувший в глаза бесконечно чуждому самой человеческой сущности злу, мудрец оставил нам предостережение, что звучало так: «Мы живём на тихом островке невежества посреди темного моря бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния.» Он сумел вовремя понять, что познание должно быть средством, но не целью. На нас нет вины в том, что Магнус Алый не сумел это осознать. Тысяча сынов давно прокляты как еретики и отсутпники. Но люди всё равно ненавидят нас, по-прежнему называют кровавыми выродками. Где были вы, когда Русс на коленях умолял брата отринуть зло? И где будете вы, когда оно вновь ворвётся в ваш уютный мирок? К кому побежите за защитой?

Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого. Во имя спокойствия тех, кто лицемерно ненавидит легион, снова и снова умирают наши братья. Люди не меняются. Они предают, убивают и богохульствуют. И, что страшнее, забывают. И когда вы забудете, когда вновь разгорится огонь войны, когда вновь запылает Терра, когда откроется Око Ужаса и непостижимый хаос вновь ворвётся в мир, мы снова выйдем на бой. Братья обнажат клинки, спящие восстанут ото сна и Русс вернётся, чтобы вести своих детей. Мы встанем лицом к лицу со злом и взглянем ему в глаза. Мы повергнем Хаос или умрём, пытаясь. Все до единого, каждый из нас. Ведь мы те, кто помнит.

Об этой книге я узнал довольно давно, ещё до того, как была куплена лицензия на русское издание. Судя по реакции западных читателей, от «The Passage» можно было ожидать стильного постапокалиптика с упырями и телепатией. Поэтому-то меня не очень смутила сумбурная аннотация русского издания с упоминанием пресловутой Стефани и страшного-слова-на-букву-в. Действительно, «Перерождение» сложно назвать романтической историей для подростков. Роман, хотя и далёкий от жанра хоррор-стори, написан жёстко и реалистично, герои в большинстве своём ведут себя логично, а их отношения не выглядят надуманными и искусственными. Но есть у книги и несколько серьёзных недостатков, о которых ниже.

Во-первых, откровенно слабое начало. Введение, в котором по-хорошему полагается просто представить читателю предысторию основных событий, непомерно растянуто и в конечном счёте оставляет вопросов больше, чем ответов. Да и с логикой тут тоже не всё в порядке. Специальные агенты, находящиеся на секретном задании, запросто щеголяют удостоверениями и называют реальные имена, их одержимый секретностью начальник десятками устраняет свидетелей, не заботясь скрыть насильственный характер смертей. Видимо, предполагается, что кровавая резня в монастырях — что-то вполне прозаическое и вообще в порядке вещей и не привлечёт внимания полиции. Далее, именно здесь нам ясно указывают на особенность Эми, Лейси и Картера, которые слышали голоса ещё до мутации. В дальнейшем, однако, природа их инаковости объясняется как раз вызванными вирусом изменениями. Честно говоря, тут я немного придираюсь. На самом деле, книга с самого начала читается довольно легко и с удовольствием. И именно на фоне уверенного и ровного повествования упомянутые нестыковки и бросаются в глаза.

И вот, перевалив наконец отметку «после взрыва» (Кстати, почему взрыв? Ведь речь идёт о вирусной эпидемии) сюжет приобретает-таки и динамизм, и куда большую глубину. Хотя и поскупившись на детальные описания мира, Кронин выводит на сцену целый ряд интересных и запоминающихся героев. Образы центральных персонажей прекрасно удались автору, они ведут себя и чувствуют ровно так, как и полагается живым людям, поступки каждого закономерно следуют из характера и особенностей личности. Словом, здесь дела обстоят как нельзя лучше. Путешествие героев тоже описано очень здорово. Исследование заброшенного Лас-Вегаса, встреча с другими выжившими и армией, бегство от стаи мутантов-вирусоносителей на старом тепловозе и многие другие интересности скучать однозначно не дадут. Можно только попенять автору на некоторую сумбурность боевых сцен. Уделяя слишком большое внимание Питеру и Лиш, Кронин периодически забывает об остальных. Обычно автор достаточно элегантно компенсирует такой недостаток внимания, время от времени давая второстепенным персонажам кусочек «экранного времени». Но в быстрых динамичных эпизодах, когда сразу происходит множество событий, многие персонажи всё же кажутся незаслуженно забытыми. Зато от затянутости пролога нет и следа. Парадоксально, но несмотря на внушительный объём, выбросить из книги практически нечего, всё как нельзя более уместно и гармонично. Даже хочется наоборот добавить побольше эпизодов, посвящённых исследованию мира и экскурсу в природу вирусоносителей. Всё же хотелось бы лучше понять и суть мутации, и её происхождение, и роль Эми, Картера и загадочного Ноля-Фаннинга в грядущих событиях.

В финале Кронин опять слегка разочаровывает нас, обрывая повествование на самом интересном месте. Мы так и не узнаем, чем Эми отличается от Дюжины или что случилось с Нолём. Конечно, уже вышел второй том серии, а автор ведёт работу над третьим, но по-моему это не повод держать читателя в неведении. Внятное разъяснение сущности мутации могло бы прояснить мотивации многих героев и особенно Эми, по сути лишившей сторонников единственного оружия, способного совладать с Дюжиной. Учитывая, что для ликвидации Бэбкока потребовался локальный ядерный удар, такое поведение выглядит тем более странным. Складывается впечатление, что Кронин и сам не вполне представляет себе механизмы, стоящие за взаимоотношениями и поведением изначальных носителей вируса. Потенциал у авторской задумки определённо есть, но немного конкретики тут явно не повредило бы.

В итоге роман стоит прочесть в первую очередь поклонникам постапокалипсиса и зомби-хоррора. «Перождение», хоть и лишённое многих типических для хоррора черт, всё же ближе зомби-тематике. В романе практически нет характерной вампирской эстетики, а здешние вирусоносители больше походят на упырей, чем на бледных аристократичных красавцев в тёмных плащах. Даже учитывая описанные недостатки, роман всё равно читается на одном дыхании. Рассказанная Крониным история увлекательна и вызывает отчётливое жлание прочесть продолжение. Что ж, будем надеяться, что издание второй части на русском не заставит себя долго ждать.

Однажды ты поймёшь, что всё хорошее, что было в твоей жизни — было. Что всё, что осталось — годы бессмысленной монотонной бытовухи, серая дождливая ноябрьская хмарь. Годы, а если повезёт, десятилетия существования. А потом смерть. Может, ты даже найдёшь, за что уцепиться. Хобби, увлечения, ответственно подходящий к своей работе помощник. Может, всё будет быстро и безболеззненно. Ты просто однажды тихо уснёшь и не проснёшься, загнёшься после первой выемки. Не будешь ночью просыпаться в холодном поту, не будешь плакать о прошлом, не будешь метаться в агонии, одурманенный сверхдозами обезболивающего. Но ты уже знаешь, что тебе всё равно. Ты просто стоишь, силясь вздохнуть и знаешь, что однажды отпустил кого-то. А теперь сам словно бы падаешь в попасть. Ты отпустил целый мир, и тебе уже всё равно. Проблемы с кредитом, авралы на работе, болезни — всё равно. Из тебя заживо вырезают куски — всё равно. Ты сам уже отпустил главное. Твоя агония абсолютна, к ней уже ничего не добавить.

Исигуро гениален. Ужас их мира, в котором людей выращивают на убой — отражение нашей повседневной жестокости. Смиренная покорность клонов, и не помышляющих бороться за жизнь — наше безразличие, с которым мы песком сквозь пальцы упускаем собственную жизнь. Мы ничем не лучше, мы такие же пауки, мы второпях проходим мимо того, чему стоило бы посветить жизнь. Тысячи стереотипов и условностей держат нас куда прочнее показанной в книге власти общества над клонами. Мы проходим мимо, мы закрываем глаза, мы никогда не говорим главного. Мы даже не отпускаем — упускаем, так никогда и не решившись. На фоне потрясающе реалистичного описания психологии подростков, на фоне пронзительно живых переживаний и чувств гротескное безумие донорства и выемок выглядит тем более устрашающим. Гляди — вот твоя упущенная жизнь. Вот что ты с ней сделал. Сам, своими руками. Твой собственный реквием по неслучившемуся.

Domo arigato Ishiguro-sama

Понравилось намного больше «Великого Гэтсби». Здесь-то я наконец увидел и дух эпохи, и работу с характерами, и внятные мотивации персонажей, и стоящую вне времени актуальность, завязанную уже не столько на крушении отдельно взятой американской мечты, сколько на извечных проблемах человечьих отношений. Действительно, эпохи стабильности сменяются периодами грандиозных потрясений, сметая устоявшиеся классовые схемы, прихотливо перетасовывая расклад нищеты и богатства. Лощёной потомственной аристократии на смену приходят предприимчивые нувориши-дельцы, смотрящим на жизнь сквозь розовые очки американским мечтателям — приземлённые и практичные яппи. Хоть и медленно, но всё же быстрее хода тектонических плит, меняется и отношение простых людей к богатству, и мироощущение этим богатством обладающих небожителей. В этом смысле «Гэтсби» с самого начала обречён на постепенное превращение в витринную картинку, которая (ах, как хотелось бы верить) однажды станет забавным курьёзом из отжившей своё эпохи Доллара Всемогущего. Но есть в мире и вещи, неподвластные практически никаким метаморфозам общественного сознания. Любовь и влюблённость, жертвенность и эгоизм, кризис самоопределения и поиск своего места в жизни неизменно актуальны, покуда люди остаются людьми. Именно поэтому «Ночь» кажется мне куда значительней и глубже «Гэтсби», которого почему-то считают центральной вещью в творчестве Фитцджеральда.

А ведь здесь, если вдуматься, автор идёт гораздо дальше. Безответной любви Джея повзрослевший и многое переживший Фитцджеральд противопоставляет чувство Дика и Николь, которые долгие годы казались со стороны идеальной парой с журнальной картинки. Что же лучше и правильней: мертворождённая любовь Гэтсби или одряхлевшие и угасшие от старости отношения героев «Ночи»? Странно, но даже не смотря на гораздо более оптимистичный финал, история Дика мне кажется немногим более счастливой. Дайвер — личность изначально гораздо более глубокая и цельная, чем Гэтсби. Если Джей чужой на собственном празднике, то Дик — душа компании, обаятельный харизматик, играючи располагающий к себе буквально всех. Но именно эта внутренняя завершённость и самодостаточность играет с героем злую шутку. Хронический экстраверт, привыкший отдавать не считая и не требуя ничего взамен, Дик в один прекрасный момент понимает, что всю жизнь считал любовью случайные интрижки, ни к чему не обязывающий секс. Именно поэтому Николь кажется ему настолько необычной. Не из-за красоты, не из-за денег, которые Дику всю жизнь были по большому счёту параллельны. Сломанная, покинутая всеми душевно больная девушка — идеальная ловушка для до мозга костей донора. Слишком велико искушение собрать её заново, стать центром её мира, вновь научить смеяться, отдать кусочек собственной души. Так Дайвер, благополучно избавившись от одного заблуждения, тут же приобретает другое, спутав любовь и жалость.

Тут полагается привести какую-нибудь красивую аналогию, но далёкому от возвышенной романтики мне приходят на ум разве что сообщающиеся сосуды. То, что в норме зовётся любовью, процесс двусторонний, и даже если один из партнёров скорее акцептор, то и в таком случае его роль неэквивалентна простому потреблению. Николь по идее должно бы придавать смысл существованию Дика, стать для него опорной точкой мироздания. Так, чтобы Дик, глядя в лучащися счастьем глаза жены, до саой смерти не усомнился в том, что всё было не зря. Действительно, никакие профессиональные успехи не стоят счастья любимого человека, потому как оно и твоё тоже, коль скоро речь идёт о любви. А здесь вышло, что все безумные усилия Дика оказались попыткой наполнить водой разбитый стакан. И когда ценой сверчеловеческий стараний совершивший невозможное Дик падает без сил, истощённый и пустой, кран просто перекрывают. Никто не поможет ему, никто не восполнит его жертвы и не даст ничего взамен. Новая, полностью здоровая Николь, в отличие от своего мужа, прекрасно знает разницу между жалостью и любовью. Дайвер выжат до нитки, прежний улыбчивый оптимист уступил место озлобленному на мир спивающемуся неудачнику, и отданное не вернуть. Нельзя даже упрекнуть Николь, будто бы она использовала Дика. Она — уже совсем другой человек, и смешно требовать от неё платы по старым долгам. Герои поменялись местами, и теперь уже Дику нужен кто-то, кто дал бы его жизни новый смысл и цель. Вот только штука в том, что Дайвер был слишком особенным, слишком не от мира сего. И потому он обречён — любить его той же Розмэри уже не за что, а простой жалостью дела не поправишь.

Грустная, но очень честная история о том, что даже самая сильная и завершённая личность может растратить себя в пустоту. И о том, конечно, что даже самодостаточному, твёрдо стоящему на ногах человеку нужна любовь. Просто чтобы кто-то помог удержаться, когда привычный мир однажды рухнет.

Представьте себе мир, словно сошедший с безумных полотен Босха. Город, вызванный к жизни наркотическим бредом демиурга-садиста. Людей, задыхающихся в липком кошмаре помешавшегося миродержца, как мухи задыхаются в янтаре. Искаженную, противоестественную систему, позволяющую своим адептам с легкостью читать в сердцах и душах людей, прозревать будущее и совершать вещи, далеко выходящие за рамки человеческих возможностей. И, при всей своей чуждости нормальному рациональному миру, систему потрясающе логичную, основанную на незыблемом фундаменте математики и геометрии. Представьте бескрайние леса, населённые древесными людьми и таинственными предками-прародителями, стерегущими путь в рай. Чудотворный плод, малый кусочек которого способен равно наделить смертного божественной силой и убить бога. Солдат с огнемётами наперевес и цепного оборотня, доносчиков, высматривающих вечерами в барах недовольных и сочувствующих, и демона, что выбирается на улицы города, когда вечер уступает дорогу непроглядной тьме ночи. Представьте людей, плоть которых изувечена работающими на пару заводными механизмами, стимпанк-киборгов, обречённых сражаться на потеху толпе. Жертв вивисекции, скрывающихся в глубоких подземельях, спотыкаясь бегущих навстречу мраку, прочь от патрулей. Представьте тонкую грань, где гротескное безумие реальности и утончённый наркотический бред дают начало новым кошмарам. Представьте агонию марионетки, отчаяние галюцинации, бросившей вызов сновидцу. Разлагающийся в безумии своего создателя мир и мир, чей балансирующий на грани смерти демиург бьётся в конвульсиях, сотрясая реальность вокруг. Величайшего из эскапистов, нашедшего приют в успокоительном солипсизме, но утратившего однажды контроль над голосами в своей голове. Отличный Город, изысканный гибрид Амбры и Нью-Кробюзона, физиономиста первого класса Клэя, которого иногда невольно хочется назвать Джоном Престоном. Представьте всё это — и вы представите Физиогномику.

Восторг.

Всегда очень трудно судить о книге, которую столь многие считают без всяких скидок великой. Конечно, всё намного проще, если ты и сам сразу поддался обаянию текста, в этом случае остаётся только разделить всеобщий восторг. Но я, перевернув последнюю страницу, остался немного разочарован. Да, я прочитал незаурядную, умную, глубокую книгу, но всё же не вполне оправдавшую мои ожидания.

Находящийся в центре романа конфликт сталкера Шухарта с насквозь прогнившим, мерзким и циничным миром в этом отношении как нельзя более показателен. Герою кажется, что абсолютно всё вокруг безнадёжно испорчено, что, если убрать всё неизлечимо больное, то останется голая безжизненная пустыня. Рэдрик презирает сытый потребительский мирок, в котором балом правят власть и деньги. Но ведь и сам он, добровольно выйдя из этой системы, так и не избавился от культивируемых ей идеалов. Шухарт любит лёгкие деньги, пусть и полученные незаконным путём. Честная, но безденежная должность лаборанта его ни капли не привлекает. Он ненавидит Стервятника Барбриджа, которому не раз случалось бросать в Зоне напарников, но сам же сознательно отправляет ни в чём не виноватого паренька на смерть. И вот, когда путь наконец-то свободен, Рэд внезапно понимает, что никакой он не Д'Артаньян, а такое же рыло, как и все те, кого он ненавидел. Бенягу Артура подставил, просить пришёл за себя, как и подобает потребителю-эгоисту. И при всё этом Шухарт до самого конца оставался глубокой и очень правильной морально личностью. Тут-то и ждёшь финального противостояния высоких альтруистических устремлений и укоренённых на генетическом уровне рефлексов одиночки-индивидуалиста. Но выходит, что битый-перебитый жизнью человечище Шухарт, когда дело доходит до главного, ничем не лучше мальчишки-мечтателя. У Рэда, и вместе с ним и у авторов, нет готовых ответов, только грустное признание того, что всё давно пошло не так. И ничего-то уже не исправить, и счастья нам нет, потому что не заслужили. И никому-то мы не нужны, и вся наша история и смешные потуги построить рай на земле — всего лишь пыльная обочина для чьего-то пикника. Пессимистично. Очень. Не знаю, чего я ждал, но точно не этого.

Зато, если на минутку отвлечься от судьбы Рыжего Шухарта, натурально дух захватывает от придуманного авторами мира. Фантазии Стругацких хватило и на замечательную игру, и на несколько десятков книжек последователей, продолжателей и даже гоняющихся за длинным рублём барбриджей. Вот где бы авторам развернуться, поведать читателю побольше мифов и баек о Зоне, немного разбавить беспросветность финала такими увлекательными монологами профессора Пильмана и вообще добавить здоровой развлекательности. Но Стругацкие слишком сосредоточились на депрессиве и безысходности. Бесценные сокровища растаскивают дельцы и уголовники, ничего не понимающие учёные продоолжают забивать гвозди микроскопами, кричит в истерике вконец сорвавшийся с катушек Шухарт, человечество продолжает катиться в пропасть. Добро пожаловать в будущее.

Средней руки героическое фэнтези, написанное бодренько, но без претензий. Несмотря на то, что книга явно задумывалась как литературное воплощение ролевой игры, оригинальных ходов тут не очень много. Автор использовал, кажется, почти все типичные жанровые клише: противостояние порядка и хаоса, квест — возвращение могущественного артефакта, вторжение сил зла. Главный герой тоже сливается с образами сотен других фэнтезийных протагонистов. Лок — сын прославленного воина, но почти не помнит отца, который погиб в одной из стычек с демонами. Всё детство героя было посвящено тренировкам воинских умений, и вот настаёт день, когда он наконец-то отправляется в столицу, навстречу большой жизни и большим приключениям. Как видите, завязка столь же канонична, как шахматное е2-е4. В шахматы, кстати, герои много и увлечённо играют в перерывах между очередной порцией погонь и схваток. Если любите эту игру, смело можете накинуть полбалла.

Сюжет в общем-то развивается ровно и без очевидных логических огрехов. Поначалу раздражает удивительное везение героя, которое так и хочется списать на пресловутые рояли в кустах. Но в конце автор довольно элегантно умудряется всё объяснить, не погрешив к тому же против здравого смысла. А вот герои у Стэкпола получились скучноватые. Лок, как и уже говорилось, довольно невзрачен как личность, это явно не случай героя-харизматика. Второстепенные персонажи тоже не отличаются обаянием, да и многие связанные с ними сюжетные линии повисают в воздухе. Например, Ксоя, которую автор на протяжении всего романа старательно выдвигает на передний план, в итоге оказывается совершенно нераскрытой. Каковы были её мотивы и зачем вообще в романе был нужен ещё один центральный женский персонаж — загадка, на которую ответа в тексте нет.

В итоге перед нами типичный средненький роман, вполне подходящий в качестве занимательного чтения на пару вечеров, но явно не претендующий на большее.

Теперь, подобрав, наконец, челюсть с пола и малость отдышавшись, я имею сообщить следующее: Стивенсон ошеломительно крут. Вы можете быть сколько угодно эрудитом, математиком, физиком, философом и знатоком истории, но автор всё равно найдёт, чем вас удивить. Когда понимаешь, какой титанической работы стоила проработка всех, вплоть до самых мельчайших, деталей романа, натурально, бросает в священный трепет. Сквозь страницы трилогии мы видим Лондон и Париж, Ганновер и Лион так, словно волшебник Нил во плоти перенёс нас в восемнадцатый век. Автор поведает нам и о хитроумных комбинациях биржевых аферистов, и о тонкостях международного экономического процесса, и о сложнейших математических штудиях, предпринятых величайшими умами того времени, и о философских спорах, на века предопределивших направление развития науки. Ньютон и интегральное исчисление, Лейбниц и теория монад, Гуковы маятники и математически выверенное великолепие строений Кристофера Рена, великое противостояние детерминизма и принципов свободной воли, предтечи компьютеров и искусственного интеллекта. Умение Нила объяснять грандиозно. Не впадая в частности, не низводя сложные проблемы до детсадовского уровня, не скучно и не в ущерб сюжетным линиям Стивенсон поведает вам о таких вещах, которые вы точно не найдёте в школьных учебниках. Наблюдая за возникновением ниловой системы мира, мы получаете грандиозный шанс упорядочить и привести к аккуратной системе собственные отрывочные факты и воззрения о том времени и истоках большинства нынешних научных дисциплин.

Затрагивая невероятное количество вопросов сугубо технического и философского толка, Нил остаётся верен себе и ни на секунду не упускает из рук сюжетных линий. Его трилогия — авантюрно-плутовской роман самого высшего разбора, изобилующий сложнейшими многоходовыми интригами и захватывающими приключениями. Вместе с вымышленными автором героями нам предстоит не только полюбоваться на деятелей исторического масштаба вроде великих учёных, королей и полководцев, но и поучаствовать в захвате испанского галеона, почувствовать себя в шкуре туземного царька и лондонского монетчика, заглянуть в темницы Тауэра и Ньюгейта и потом, разумеется, чудесным образом спастись от верной смерти на виселице. Слегка упустив в первой книге верный баланс между содержательностью и развлекательностью, уже ко второму тому Нил полностью себя реабилитирует, очень быстро выбравшись на уровень собственного великолепного «Криптономикона» а потом и превзойдя его.

Трилогия строго рекомендуется всем технарям, любителям сложных, многоплановых и содержательных книг и просто интересующимся философией науки. Отчасти спор Лейбница с Ньютоном разрешился, и идеи первого нашли самое широкое практическое применение в информатике, но универсальная теория всего и по сей день волнует умы физиков-теоретиков и им сочувствующих. Как знать, может, именно нам предстоит доподлинно выяснить, чей же вклад в основы системы мира оказался верным и решающим.

Очень многие считают первейшей заслугой Исигуро то, что, будучи чистокровным японцем, он умудрился очень верно уловить настроение подлинно английской прозы. Как-то так сложилось, что роман полагается неким подвигом билингва, попыткой навести хрупкий мост взаимопонимания между двумя так непохожими культурами. Я, конечно, искренне восхищён этой книгой Кадзуо, но мне всё же кажется, что за выставленной напоказ лощёной британской антуражностью скрывается стопроцентно японский прозаик. И, разумеется, гениальный.

Взять хотя бы тематику романа. Практически любая пара культур обладает некими точками соприкосновения, и тем более примечательно, что Исигуро обратил внимание как раз на одну из таких общих и для Англии, и для Японии тем. Речь, конечно, о проблеме служения. С одной стороны, беззаветная преданность Стивенса своему делу, посвящение всей жизни единожды избранному призванию в контексте японской культуры выглядят более чем уместно и органично. Но ближе к концу романа Кадзуо мастерски вскрывает все те скрытые противоречия, которые в конечном счёте и приводят героя к поражению. Искренне веря в величие своего хозяина, Стивенс одновременно отваживается оценивать людей, деля их на вращающих колесо истории небожителей и простых смертных. С другой стороны, он так и не решается открыть глаза на ошибки хозяина. Качества типично внутренние — величие, благородство, наконец, пресловутое достоинство — Стивенс пытается искать вовне, в отражении чужих глаз. Для Стивенса болезненно важна причастность его лорда к сильным мира сего, мнение общественности, последствия однажды принятых хозяином решений. Один раз решив расценивать себя как вещь, невозмутимый и безэмоциональный автомат, герой всю жизнь мучается типично человеческими сомнениями, которые, казалось бы, раз и навсегда вычеркнул из своей жизни. Отдав всего себя служению, Стивенс утратил внутреннее зрение и душевную гибкость. Именно поэтому он просто-напросто не знает, имело ли прошедшее смысл, когда вся громада внешних условностей рухнула. Сравните это с каноничной для Японии ситуацией самурая на службе у недостойного сюзерена. На первый взгляд, воин и слуга не имеют ничего общего, но сама идея увязать воедино служение и достоинство сходна для обоих культур. Как быть, когда принятые обязательства служения вступают в противоречие с внутренним идеалом достоинства? Самураи в таких случаях прибегали к крайней мере — ритуальному самоубийству. Стивенс же, не сумев мгновенно распознать в своём поведении фальшь, неосознанно превращает в самоубийство всю свою жизнь.

История искалеченного системой героя действительно очень трагична. Мы мало знаем о прошлом Стивенса, но ясно, что, будучи сыном профессионального дворецкого, мальчик сызмальства попал в среду, губительную для всех проявлений душевной живости, эмоций и чувств. И любовь к родным, и любовь чувственную, и даже искреннюю неподдельную преданность Стивенс заменяет профессионализмом, который сам же так презирает в лице сенатора Льюиса. У героя нет увлечений, хобби, привязанностей, воззрений, надежд, мечтаний, словом, ничего, что делает человека человеком. Он даже с людьми общаться не умеет. Принятый им обет выходить из облика лишь в одиночестве привёл только к тому, что маска постепенно сроднилась с лицом и в конечном счёте заменила его. Внутренний монолог героя беспросветно мрачен, мы видим не живой, полный красок мир, но бесконечный реплей, вечный постфактум, зацикленный и искажённый сознанием героя. Кадзуо здесь слегка сдвигает набок уже собственную маску британского автора, позволяя себе штуки совершенно японские — болезненную фиксацию на, казалось бы, незначительных деталях, глубокий инсайт во внутренние переживания героя. В реальном мире Исигуро тщательно прорисовывает только отдельные детали вроде происшествия с его отцом или случая в лакейской, и то сквозь призму искажённого тысячей условностей восприятия Стивенса. Нам самим предоставляется прочувствовать всю глубину незамеченной героем трагедии. Бедный-бедный Стивенс, он так и не понял до конца, что же сотворил с обственной жизнью.

Резюмируя, «Остаток дня» — весьма незаурядный роман, который является скорее не образчиком типично британской аристократической прозы или характерной для японских авторов прозы психологической, но неким синтезом, амальгамой этих двух направлений. Низводя Кадзуо всего лишь до положения талантливого стилиста, мы незаслуженно обижаем одного из самых талантливых современных англоязычных авторов.

Я, натурально, поражён феноменальной популярностью этой книги. Множество читателей в один голос твердят о невероятной проработке языка и насыщенности романа глубокими размышлениями о свободе личности, насилии, добре и зле. Но я ничего этого в книге не увидел.

Взять хотя бы сленг-надсат, на котором разговаривают герои романа. По сути, это всего лишь простая замена английских слов их русским переводом. То есть автор просто взял словарик и методично заменил каждое, к примеру, третье слово в речи персонажей на его перевод. Допускаю, что англоязычный читатель, в массе своей что тогда, что сейчас не знающий русского, действительно будет изрядно удивлён. А мне просто было смешно. Даже само слово «надсатый», обозначающее подростков-хулиганов, обычная калька с английского «teen». Хорошо, Бёрджесс в курсе, как оканчиваются русские числительные с одиннадцати по девятнадцать. Я тоже в курсе, дальше-то что?

Теперь самое интересное — пресловутая моралистика и свобода воли. В бесчинствах банды Алекса многие пытаются углядеть проявления некоего протеста, тлетворное влияние общества, разлагающего податливые умы молодёжи. Дескать, это своего рода ультранасилие, воплощение чистого, незамутнённого навязанными извне мыслепаразитами вроде этики и морали зла. Но мне почему-то кажется, что описанные Бёрджессом юнцы — самая обыкновенная шпана вроде нынешних гопников. Необразованное, живущее по законам силы быдло, даже более отвратительное, чем настоящие бандиты, у которых есть хотя бы отдалённое представление о дисциплине и какой ни на есть, а всё же моральный кодекс. Даже любовь главного героя к классической музыке ничуть не возвышает его в глазах читателя, он не более чем потребитель, который бездушно слушает, но не слышит главного. В конце-концов, многие идеологи и вожди нацистского движения искренне восхищались музыкой Вагнера. Но мы почему-то не перестаём от этого справедливо считать их выродками.

Потом, когда Алекс попадает под новую «лечебную» программу, нас усиленно призывают посочувствовать герою, психика которого якобы оказалась безнадёжно искалечена. Но позвольте, его разум в полном порядке. Ненависть, злоба и тяга к насилию никуда не делись. Став вести себя как праведник, в мыслях Алекс остался подонком. Просто он не в силах превозмочь физическую боль, вот и всё. Унижения на демонстрации в клинике — не более чем иллюстрация ничтожности и слабости его личности. В его новом modus vivendi нет ни грамма от раскаяния и искупления, но нет и тени навязанных извне установок. Только чисто животный страх перед физическим страданием. Он ни на минуту не перестаёт думать о насилии и возмездии, просто не способен пересилить боль. Все испытанные им побои нисколько не искупляют его, это также бессмысленно, как избивать искусавшего вас пса. Животное не способно к рефлексии и осознанию, именно поэтому бешеных собак пристреливают. Да, Алекс испытал физическую боль, равную страданиям его жертв. Но боль душевную он испытать не может, нечему болеть.

В конце, после неудачной попытки суицида, нам показывают нового преображённого героя. Словно по волшебству кровожадный подонок превратился в доброго и сострадательного человека, который мечтает о жене, сыне и счастливом семейном быте. Не бывает такого. Можно допустить, что причиной всему загадочный курс гипнотерапии, которому Алекс подвергся, пока оправлялся от переломов. Это намного более правдоподобно, чем внезапное, ничем не обусловленное прозрение. Тем более что ни этот новый Алекс, ни его остепенившийся подельник не испытывают огорчений и страдания из-за некогда ими содеянного. Было бы очень любопытно посмотреть на такое развитие событий: Алекс встречает девушку, влюбляется, женится, у них рождается сын, всё хорошо и славно. И вдруг однажды вечером в их дом вламывается банда грабителей, насилует его жену, убивает его сына, а его самого жестоко избивает. Но видимо для схематичного поделия Бёрджесса это слишком круто.

Как итог, получается вот что: курс терапии, призванный изменить Алекса, оказался по сути бесполезен, тогда как нечто похожее на реальные изменения происходит абсолютно беспричинно. Ни доктора из лечебницы, ни собственный опыт не убедили героя в том, что насилие отвратительно. По сути, Алекс с самого начала был заводным апельсином, существуя лишь на примитивных рефлексах и плотских желаниях. Лечение лишь откорректировало те из них, которые явно мешали обществу. Личность героя от этого не пострадала, потому как её по сути и не было. Такие, как Алекс, нужны разве что для работы на рудниках или в качестве пушечного мяса в войнах. Само собой, новому правительству для подавления оппозиции тоже пригодится некоторое количество ручных палачей. Остальных же очень удобно выдрессировать и поставить, например, к станку на завод. В блестящем «Эквилибриуме» Курта Уиммера или в том же «Дивном новом мире» Хаксли потенциально полноценные личности жестоко подавлялись и истязались во имя неких, декларируемых высшими, целей. Вот это и есть превращение настоящих живых людей в послушных безмозглых болванчиков, которыми так легко управлять. А у Бёрджесса — жалкая пародия, и близко не стоящая упомянутых выше вещей. Пресловутые страдания героя не стоят даже страданий животного на бойне. Потому как животное ни в чём не повинно, в отличие от человека, добровольно опустившегося до уровня зверя.

Такие вот пироги.

Что ж, в очередной раз мне остаётся только тихо восхищаться мастерством Диккенса. Честное слово, это просто какое-то волшебство. Тут нет ни стилистических красивостей, ни лихо закрученной интриги, ни хитрых постмодернистских вывертов. Слегка наивное повествование, предсказуемый сюжет, лёгкий налёт назидательности. Но при всём этом романы Диккенса потрясающе правильны и жизненны, просто до невероятия. Персонажи ведут себя в точности так, как полагается живым людям: ненавидят и любят, делают глупости и страдают из-за этого всю жизнь. В диккенсовых персонажах ни грама фальши, все они — законченные, до мелочей цельные характеры. Добряк Джо, лицемерный Памблчук, миляга Уэммик, гордячка Эстелла, сам Пип — каждый из героев становится родным и знакомым буквально за пару глав. Там, по ту сторону страницы, они живут своей, такой настоящей жизнью, их эмоции и чувства правдивы и искренны. И именно по этому, наверное, к ним так привязываешься. Нет, Диккенс вовсе не давит на жалость, не тычет нам в лицо заслуги одних и проступки других, не навязывает своих оценок. Но достаточно пары реплик, удачного эпитета, буквально пары штрихов — и портрет очередного героя готов. Что это, если не мастерство?

Тут даже не важна предсказуемость развития событий. К тому же, это читателю понятно, что каждая деталь повествования неслучайна и призвана сыграть в дальнейшем отведённую ей роль. Для героев же происходящее до поры всего лишь цепь случайностей и совпадений. Да и потом, в уютной размеренности диккенсовских сюжетов есть свой шарм и прелесть. Автор не пытается шокировать или обескуражить читателя, он просто рассказывает историю, местами печальную, иногда даже страшноватую, но с непременным счастливым концом. Отдельное удовольствие — постепенное слияние сюжетных линий, то, как один за другим встают на место кусочки задуманного Диккенсом пазла. История больших надеж столь же совершенна и цельна, как и её действующие лица.

Подлинный шедевр великого мастера. В восхищении снимаю шляпу.

Все герои невымышленны, все совпадения неслучайны

Но, справедливости ради, непеременно нужно отметить вот что: на звание беспристрастного биографа Доктороу не претендует никоим образом. Настоящий Американский Гангстер — слишком сильный образ, слишком романтизированная и идеальная для честного реалистичного рассказа фигура. Читатель, поддавшись духу эпохи, невольно ждёт от романа расхожих её штампов: суровых немногословных мужчин в элегантных костюмах, роковых красавиц, роскошных автомобилей, рокота томми-ганов, шикарной жизни и красивой смерти. Истеричный алкоголик Артур Флегенхаймер, орудовавший на улицах Нью-Йорка в тридцатые, слабо вписывается в эту романтично-сказочную пастораль. Так что роман Доктороу — это такая успешная попытка мифологизации, иллюстрация того, как больной на голову садист в костюме за тридцать пять баксов со временем становится легендой, своего рода амальгамой эпохи, визитной карточкой своего века.

Романтизация уголовного мира и восхищение криминальной жизнью уже давно вошло в нашу жизнь и стало вещью совершенно обыденной. Бутлегеры и гангстеры, флибустьеры и корсары, якудза и бойцы триад — за каждым из этих понятий стоит сокрушительной силы стереотип о благородстве, кодексе чести, мире настоящих мужчин, где всё решают сила воли и сила оружия. Писать о Шульце как есть — всё равно что плыть против течения. Именно поэтому Доктороу и пришлось приукрасить реальность. Но сквозь маскировку из утрированных банальностей нет-нет да и прорывается наружу истина. Шульц на первый взгляд всамделишний гангстер-киногерой. Он готов умереть за своих людей, он прощает всё, кроме предательства, он каждую минуту жалеет об утраченной любви и в каждой женщине ищет ту единственную, что когда-то оставил. Прибавьте к этому ореол обречённости, притягательность падения с пьедестала недавнего хозяина жизни. И одновременно — вспышки беспричинной, почти звериной жестокости, скупость, безумие загнанной в угол крысы. Доктороу безжалостно срывает личину героя, и перед нами оказывается уголовник-психопат. Реальность врывается стремительно — суд, больница, морг. И вот уже вместо легендарного Немца Шульца на холодном столе прозекторской Артур Флегенхаймер, банальный убийца и вымогатель.

Имена всё расставляют на свои места. Мисс Лола, мисс Дрю — трогательно-невинная жертва обстоятельств, эгоистичная стерва, бессердечный манипулятор. Малыш Билли — толковый, но выбравший кривую дорожку паренёк, отразившись в зеркале времени, становится Билли Батгейтом, гангстером и сыном гангстера, соучастником и в итоге предателем. Здесь нет места счастливому спасению и раскаянию, искуплению и умилительному воссоединению отца с потерянным сыном и любимой. Только смерть и деньги. Добро пожаловать в реальность. Исподволь, постепенно Доктороу ведёт нас от мифа к действительности. Броской, кинематорафичной сцене на катере, которой роман открывается, противостоит заключительный убийственно-бытовой, рутинный монолог Билли-падальщика, пирующего над награбленным.

При всём этом мастерски выписана постоянно маячащая на заднем плане атмосфера города и эпохи. Пыльные улицы гетто, полузаброшенные склады и сиротский приют, мелочные магазинчики и аптеки, отели и бордели, рестораны и ночные клубы, где веселье, музыка и танцы до утра. Город Доктороу — живая, яркая цепь противоречий между безумной нищетой и сумасшедшей роскошью. Именно здесь настоящий, непритворный пульс эпохи, подлинное противопоставление картинки из журнала и грязи настоящей жизни. Но как бы велика ни была несправедливости и сколь бы глубока ни была пропасть, отделяющая миры нищеты и богатства, автор ясно даёт понять: выбранный героем путь ведёт только к распаду и пустоте. Пули киллеров счастливчика Лучиано поразили лишь внешнюю оболочку, внутри которой давным-давно угасла и сгнила живая человечья душа. А Билли, истинный сын своего отца, своими руками задушил честного и сострадательного паренька, каким был когда-то. И теперь окончательная, физическая смерть для него — лишь вопрос времени.

Невероятная по глубине проработки и объёму вещь. Герберту удалось создать такую правдоподобную и захватывающую дух картину далёкого будущего человеческой расы, что среди сравнимых по уровню работ вспоминаются разве что «Песни Гипериона» Дэна Симмонса. Каждая деталь, каждый винтик грандиозного механизма в точности на своём месте. Космология, политика, экономика, экология, религия, антропология. Кажется, автор уделил внимание абсолютно всем аспектам общества. Описанный Гербертом мир пугающе реален и осязаем. Только начав читать о новой детали или факте, мы уже отчётливо представляем себе её сущность и место в общей системе. Вселенная Дюны до невероятия логична и цельна, Там, где у других лоскутное одеяло пёстрых деталей вразнобой, у Герберта стройная система мироздания. Взять хотя бы общество фрименов, полностью подчинённое сохранению столь ценной для них влаги. Вокруг этой центральной идеи автор элегантно выстраивает историю, верования, мифологию, мировоззрение целого народа. Можете обратиться к самым мельчайшим подробностям — и обнаружить, что ни одна из них не придумана просто так. Абсолютно всё играет на общее восприятие, абсолютно всё включено в систему.

Но постепенно понимаешь, что эта внешняя системность и упорядоченность всего лишь маска, скрывающая мириады самых разнообразных вопросов, в основном этического и мировоззренческого толка. Как и в симмонсовских «Песнях Гипериона», персонажи Герберта имеют дело с предзнанием и пророческим даром, граничащим по сути с божественной мощью. Но в «Дюне» нам предлагается довольно неожиданная точка зрения. Пауль постепенно становится заложником собственных сверхсил. Чем большее могущество становится ему подвластно, чем большие усилия он прилагает, тем сильнее запутывается в паутине предопределённости. Его старания тщетны, мотивации смешны, а жертвы напрасны. Нам всячески дают понять, что возможные альтернативы случившемуся многажды страшнее наличной реальности. Но джихад Пауля свершился, а возлюбленная его мертва. Именно в этот момент читательское сочувствие герою постепенно сменяется настороженностью и неприятием. Хочешь принести жертву — начни с себя. А Пауль слишком далеко зашёл по ведущей к божественности дороге, чтобы в последний момент без последствий повернуть назад. Великие пророки и мистики, герои не более чем инструменты в руках непреложных правил и закономерностей истории. Даже став мессией, Пауль не сумел помешать ничему, что должно было произойти в просто в силу неодолимой логики этого мира. Несущий в себе память сотен поколений герой постепенно растворяется в вечности и времени, становится их частью. А часть системы не может желать противоречащего устремлениям целого. Даже притом, что уравнений в гербертовской системе определённо больше, чем неизвестных.

Многослойный и неоднозначный текст. Филигранно выписанная картина далекого будущего скрывает в себе и философию, и моралистику, и парадоксы мировоззренческого толка. Сверхестественно точный в деталях и филигранной балансировке заговоров и интриг, Герберт оставляет нам свободу фантазии во всём, касающемся глубинных причин и механизмов. Читателю ещё предстоит разобраться, не лежит ли в основе всего неизменное стремление системы к росту в ней хаоса и неупорядоченности.

Категорически не понравилось. Конечно, Фаулзу нельзя отказать в звании сильного стилиста и творца атмосферы. Язык романа красочный, живой, броский, метафоричный. Интрига поначалу развивается как нельзя более динамично и занимательно по мере нашего с Николасом углубления в паутину выдумок и лжи. Но есть у романа серьёзная и на мой взгляд даже непростительная проблема — отсутствие внятного финала и объяснений.

Разумеется, сам Фаулз прямо заявлял, что смысла в романа не больше, чем в картинках из теста Роршаха. Но это звучит скорее как самооправдание. Создаётся впечатление, что автор и сам настолько увяз в хитросплетении многоуровневых интриг, что просто не сумел вывести этот сюрреалистичный визионерский полуязыческий — полуюнгианский макабр назад к реальности. Замахнувшись чуть ли не на образ сверхчеловека — носителя нового мировоззрения, Фаулз, как по мне, сломался под тяжестью этой задачи. Подобное чувство преследовало меня при чтении «Империи ангелов» Вербера, но этот случай обиднее ещё и потому, что начинался «Волхв» куда как интереснее.

Повторюсь, именно отсутствие рациональной, внятной трактовки происшедшего и играет с романом злую шутку. Если некоторые романы допускают поиск скрытых (и зачастую надуманных, высосанных из пальца) смыслов, то «Волхв», кажется полностью посвящён такому поиску. Кончис описывает свою задумку как театр без аудитории. Что ж, тогда этот роман — этакий сеанс психоанализа без психолога. Нам предлагается после прочтения хорошенько и беспристрастно оценить порождённые им мысли и сделать соответствующие выводы. Но вот в чём беда — я упорно вижу только симметрично расположенные чернильные кляксы. Слишком уж трудно поверить, что восьмисотстраничное рассуждение о духовности и язычестве, самосохранении и жертвенности, эмоциях и разуме свелось в итоге к банальному «не причини зла любящему тебя». Стоило ли Кончису, каким бы чудаком он ни был, устраивать грандиозную мистификацию, чтобы подтолкнуть всего двух человек, ничем не выделяющихся из миллиардов других, к чистой, по-настоящему выстраданной любви? И стоило ли самому Фаулзу городить огород ради такой банальности?

В итоге перед нами грандиозный, захватывающий дух многоцветный витраж, который, однако, так и не был завершён. Контуры потенциального великолепия легко различимы, но досадные лакуны и выпавшие кусочки вызывают лишь досаду и разочарование.

Очень вовремя прочитал я эту книжку. Было время, когда я просто забросил бы чтение на середине, не осилив прорваться сквозь давящую бессюжетную повседневность. И будет, я полагаю, время, когда все эти авторские благоглупости в обертках вселенских откровений покажутся мне уж слишком банальными. А сейчас — в самый раз, хотя и теперь понимаю, что роман — такая попытка тяжело рассказать о лёгком.

А самое забавное, это даже уместно. На самом деле многие прописные истины настолько очевидны, что, будучи изложены прямо, вызывают лишь снисходительную улыбку. Вот и приходится автору выстраивать многомудрые философские мировоззренческие кружева метафор и рассуждений. И всё это лишь затем, чтобы занимательно и убедительно высказать очевиднейшую вещь: великой любви возвышенно-романного толка — не существует.

Ну вот, я это сказал. Наверное, в жизни каждого человека есть несколько стадий. Упорного отрицания помянутого выше тезиса, далее — рационального и немножко циничного согласия с ним. А вот потом наступает самое интересное — неизменный вопрос «а что, в сущности, из этого следует?» И вот этот-то вопрос многажды глубже и сложнее почти всего-всего в мире, как кажется мне сейчас. И именно в этом основное достоинство романа. В своих коротеньких зарисовках из жизни Кундера проговаривает, кажется, все возможные доводы. В самом деле, положим, что любовь — умение отказаться от силы и пожертвовать чем-то ради другого. Но Франц, по-рыцарски стремящийся изменить себя во имя любимой, так и не преуспел в этой своей цели. Неизвестно, от чего придётся отказаться на этом пути. Очень к месту здесь краткий словарик понятий, как нельзя лучше отражающий глубинные, фундаментальные расхождения микрокосмов героев. Даже если принять любовь как обоюдную жертву, то так или иначе пожертвовать придётся слишком многим. Напоминает, кстати, навязшую уже в зубах шопенгауэровскую дилемму о дикобразах, в роли которых у Кундеры, разумеется, Тереза и Томаш. Каждый из них ищет в любимом то, чем подсознательно хотел бы обладать сам, силу ли или хрупкость и эмоциональность. Но измениться самим превыше их сил, это всё равно что отрезать руку или ногу. Не важно, чем именно являются для вас кундеровские словарные убеждения, уютом привычных и близких сердцу воззрений или же тюрьмой опостылевших догм и правил. Они уже у вас в крови, в каждой клеточке тела, не убежать и не спрятаться. Можете хоть весь мир положить к ногам своей великой любви, но всё равно себя до конца не измените. Так и будете до конца жалеть об утраченном, даже если ненавидели его, сколько себя помните. И даже возвышенно-идеальный образ великого предназначения, утраченной некогда половины, продолжения себя-в-другом не решение. Для Кундеры это всего лишь кич, выдуманная красивость, глянцевый несбыточно-ирреальный идеал. Такая любовь-предназначение — тот ещё оксюморон. И вправду, вдумайтесь только, коль скоро предназначение подразумевает полную гармонию и идеальное совпадение всех этих словарно-мировоззренческих штук, то получается натуральный парадокс. Личность, полностью самодостаточная, тезис, не нуждающийся в антитезе. Которой, очевидно, не нужны никакие вторые половины в силу глубинной целостности и завершённости. Вот только таких людей не бывает. И потом, Томаш в глубине души знает, что не глядя отказался бы от такого идеала ради нелепой своей любви, сотканной из шести случайностей. Подумать только, мы столько терзаемся, противопоставляя все эти идеалы, миражи и божий промысел случайной встрече в кафе. Лихорадочно ищем и находим десятки отличий между уютной схемой идеальной девушки и человеком рядом, с которой вот только вчера поссорились и довели её до слёз, а себя до нервного срыва. Спрашиваем — почему именно она? А нипочему, всего лишь шесть случайностей. Но вот что странно — одной-единственной случайности под силу повергнуть в прах целый мир, вместе с вами, вашей нелепой любовью и смешными идеалами. Эти ваши шесть случайностей на самом деле астрономическая громада нулей после запятой. То, что они сошлись воедино и воплотились в вашей нелепой любви — совпадение ничуть не слабее зарождения жизни на нашем с вами голубом шарике. А вы всё ждёте предопределения. Что ж, ждите дальше.

В результате выходит страшное. Перебрав все варианты, Кундера останавливается на пугающем своей неизбежностью выводе: настоящая, единственно возможная под этим небом и солнцем любовь — всегда страдание. Любовь, разделённая двумя — страдание уже обоюдное, куда более честное и куда менее рациональное. В любимом человеке мы всегда ищем, осознанно ли или пожсознательно, не продолжение, но дополнение, эволюцию себя. А всякое развитие и качественное изменение неизбежно сопряжено с болью. Нет никаких правил, решений и аксиом. Нельзя сказать наперёд, чем всё в итоге обернётся. Вероятность совпадения этих хрестоматийных уже шести случайностей исчезающе мала, но ещё меньше вероятность того, что всё это выльется хоть в один момент счастья. На этом фоне как-то теряются наивные и избитые рассуждения о тоталитаризме и свободе, которые только портят роман. такой замечтальный, красивый роман о прописных истинах, которые в глубине души известны каждому, но которые так трудно принять.

Лучшие, золотые годы готического романа уже в прошлом. За давностью лет таинственный рецепт безвозвратно затерялся, и магия улетучилась. И потому сейчас по-настоящему атмосферные, сильные вещи на вес золота. Сонмы молодых и не очень авторов ищут загадочную тинктуру подобно философскому камню. А вот Сафону, похоже, ничего искать не нужно, ему и так всё прекрасно известно. Так как же написать настоящий мистический роман? Ответ Карлоса Руиса прост: возьмите за основу старый город, пыльные истёртые мириадами шагов улицы, которые видели и смерть, и любовь. Затем добавьте тайну, скрывающуюся в самых тёмных уголках нашего города. Заброшенные особняки с дурной славой, кладбища и мрачные освещенные луной парки подойдут прекрасно. И наконец поместите в эти мрачные декорации пару чистых неиспорченных душ, ведь только любовь спасёт этот полуистлевший мир.

Итак, мистика, детектив и драма, взболтать и хорошенько перемешать. Потому как именно драма в романе играет главенствующую роль, будучи неким растворителем, вобравшим в себя всё остальное. Да, здесь есть и кладбище забытых книг, и погоня за жуткими тайнами прошлого, и мрачное очарование ночной Барселоны. Но именно история несчастной любви и есть тот стержень, что сплачивает повествование и собирает воедино его отдельные фрагменты. Трагедия, преодолевшая время и пространство, эхом откликающаяся спустя полвека, врывающаяся в жизни совсем посторонних людей, внезапно ставших полноправными её участниками. Великолепны и образы героев. Хулиан, писатель, возненавидевший свои книги, ставший своим же Фаустом и Немезидой. Фермин, неунывающий шутник и выдумщик с сердцем героя. Даниель, не по годам смышлённый и честный парень. Паук-Фумеро, убийца в белых одеждах слуги закона. Микель, младенец с глазами мудреца. Пенелопа и Беатрис, вынужденные дуэтом играть роль несчастной возлюбленной.

Именно глубина образов и делает повествование столь искренним. «Тень ветра» — это книга в книге, обречённая на бесконечное повторение череда ошибок и жертв. Найденный Даниелем томик постепенно пускает корни в его жизнь, и вот персонажи забытой истории сходят с истлевших страниц, чтобы в сотый раз повторить свой крестный путь. Они, каждый из них, так долго жили кем-то другим, дышали ради кого-то другого, что уже потеряли сами себя. Стали dramatis personae этой летописи сгоревшей любви. Слишком много чувств. Страсть, вожделение, ненависть, преданность, слишком сильные для хрупкой человечьей души. Столь сокрушительные эмоции оставляют по себе лишь выжженную пустыню, в которую превратилась жизнь Хулиана, или ледяной ад души Фумеро. И ничего уже не изменить. Всё, что им остаётся — сорвать бурю оваций, тронуть сердце зрителей. И самое главное — уберечь их от своих ошибок. Бесконечно прав Фермин, оставивший позади кошмар пыточных застенков Монтжуик. И только в отказе от прошлого единственный шанс Хулиана уйти со сцены и отпустить прошлое. Высказать Даниелю то, что не сумел сказать Пенелопе. И наконец выдохнуть и снова вдохнуть. Только уже для себя.

Возможно, и у этого романа есть недостатки. Основные сюжетные сюрпризы читаются заранее, детективная интрига слегка прямолинейна, а некоторые невероятные совпадения так и не получили логического объяснения. Но кристалльная чистота характеров искупает всё. Это великолепие трудно передать словами. Устами Даниеля Сафон даёт как нельзя более точную характеристику своего шедевра: «Это история о книгах. О проклятых книгах, о человеке, написавшем их, об одном персонаже, сошедшем со страниц романа, чтобы предавать эти книги огню, о предательстве и об утраченной дружбе. Это история о любви, о ненависти и о мечтах, живущих в тени ветра.» Возможно, это и вправду отдаёт дешёвой патетикой и бульварными романами. Но убедиться, что это не так, очень легко. Достаточно просто открыть книгу и начать читать.

Очень показательная для Андахази вещь, в которой присутствуют все характерные его творчеству мотивы. В центре повествования лежат обстоятельства создания одной из самых значительных в истории христианства псевдореликвий — туринской плащаницы. С присущей ему яростью Федерико обличает прогрязших в догматизме и стяжательстве церковных иерархов, для которых религия уже давно стала лишь способом обогащения и удержания власти. Автор показывает, как, руководствуясь низменными корыстными целями, церковники исказили основы своей же веры. Андахази ненавидит это лицемерие тех, кто осмеливается судить людей, совершая куда более подлые и бесчестные поступки.

Все больше убеждаюсь в том, что Федерико — глубоко верующий, но абсолютно антирелигиозный человек. Андахази отрицает истязание плоти, чувство незаслуженной вины да и вообще все ограничения, которые налагает на людей религия. Только любовь спасёт мир, в её присутствии церковные законы и заповеди становятся ненужными. Развивая эту мысль, Федерико обращается к трудам святого Павла и многих других выдающихся христианских святых, не боясь подчас дерзко возражать им. Мне построения автора видятся абсолютно очевидными, но от того не менее красивыми и нужными. Ещё большую убедительность повествованию придаёт игра контрастов, резкое противопоставление миру любви к ближнему жестокой действительности европейского средневековья, беспощадной жажды наживы и одержимости властью. Действительно, история христианской церкви знает немало позорных страниц: продажа индульгенций, бесчинства инквизиции, поклонение «святым» мощам, из которых запросто можно было собрать по три-четыре полных скелета одного и того же святого. В этом отношении книги, подобные «Городу еретиков», очень важны, ведь они рассказывают людям правду, и притом увлекательно, живо и красочно.

Конечно, именно теологическая составляющая романа призвана играть первую скрипку, но «Город» характерен и обилием других типичных для Федерико мотивов. Это и скрупулёзное восстановление атмосферы и реалий эпохи средневековья, и фирменный эротизм, и эксгибиционистская демонстрация одержимости, перерастающей в безумие. Во многом этот роман перекликается с «фламандским секретом» и особенно «Анатомом», являясь их логическим продолжением и развитием. Но всё же приступать к чтению следует с осторожностью — непривыкшему читателю роман может показаться нарочито жестоким и беспросветным.

Один из лучших романов грандиозного цикла, если не самый лучший. Дембски-Боудену досталась очень сложная задача, ведь Лоргар Аврелиан, которому посвящена книга, пожалуй одна из самых сложных и противоречивых фигур той войны. Пророк поистине мессианского размаха, лидер, которому верили без колебаний, ради которого последователи были готовы на всё. И одновременно слабый и зависимый от чужих суждений человек, которому всегда не хватало одобрения и поддержки. Философ и мыслитель, презиравший всякое насилие и кровопролитие. И ересиарх, утопивший галактику в крови. Всё это — Лоргар, всё это о нём.

Дальше спгс, сотни его...

Падение Лоргара в Хаос во многом символично. Как и у многих других примархов, вся его жизнь была подчинена погоне за неким абстрактным идеалом. Для Фулгрима таким идолом становится совершенство, для Магнуса — знание. Казалось бы, жизнь и закат Аврелиана во многом повторяют судьбы братьев. Но есть тут один скользкий момент. Мы отчётливо видим ошибку Фулгрима, который искал совершенство везде, кроме собственной души. Мы наблюдаем, как Магнус выносит знание за рамки этики и морали, не осознавая, что в конечном счёте знанием распоряжаются люди. Нам понятно, где и как ошиблись великие. Но идея фикс Лоргара — вера. Безотчётная, слепая вера, в которой Аврелиан видит кровь всякого общества. Вера даёт смысл и путь, сплачивает и воодушевляет. Без неё человечество будет обречено на стагнацию и вымирание. Так думает примарх несущих слово. И ровно так же — миллионы обитателей нашего с вами реального мира по эту сторону страницы. Но Лоргар в конечном счёте пал в бездну, откуда нет возврата. Пожалуй, ужас его деяний превосходит всё, учинённое прочими отступниками. Так значит, вера суть путь к хаосу и смерти? Аврелиан сравнивает веру с кровью. Но ведь всякую кровь можно пролить. С другой стороны, нет рождения без смерти. Император, безжалостно боровшийся с самими понятиями веры и сверхестественного, после физической смерти был объявлен богом. Наверное, Ингетель был прав: человечеству нужна изначальная истина, корпус незыблемых морально-этических установок, которым будет подчинена жизнь каждого жителя Империума. Если бога нет, его следовало бы выдумать, иначе человечество неминуемо скатится в пропасть. И тут-то срабатывает самая грандиозная на мой взгляд концепция мира сорокового тысячелетия. Варп суть вопль миллиардов душ, совокупность боли и страданий всего живого. Отдельная личность перед мощью эмпиреев меньше чем ничто, капля в безбрежном океане. Но вся необъятность океана состоит из капель. Варп таков, каковы мы сами. Наконец мы понимаем, как же сокрушительно ошибся Лоргар. Если тот же Магнус искал истину, чтобы подчинить её себе, и просто не справился с попавшей в его руки мощью, то для Аврелиана вера — не орудие или средство, но цель. Лограр истово стремился обрести истинную веру и непреложную истину, чтобы стать их слугой, ощутить себя винтиком в грандиозном механизме. В то время как настоящая вера должна обогащать носителя, стать его путём к подлинному совершенству, а не мишурному величию того же Фулгрима. Мы сами выбираем свои истины, мы сами — каждый из нас — Боги. А бог внутри Аврелиана умер на обломках сокрушённой Императором Монархии. Его собственная вера в сострадание и соучастие сломалась, не выдержав испытания страданием. В мире, подчиненном жестокости и насилию, Лоргар был слишком одинок. И именно его потребность в преданности и любви увела его за грань.

Ещё одна характерная особенность Империума человека — гуманизму здесь не место. В обществе, где руководящая догма — правота в силу мощи, нет места морали. Тут балом правят геноцид и диктат, судьбы миллионов угнетённых оказываются подчинены безжалостной машине Империума. Мириады совершенно конкретных, растоптанных и сломленных людей против абстрактного бездушного всеобщего блага. Восстание Хоруса обернулось небывалым ужасом и кровью, это неоспоримо. Но тот мир, к которому вёл человечество Император, заслуживал ли он права на жизнь? Ведь не случайно же на стороне Хаоса оказались именно те из примархов, в ком сохранилась хоть капля человечности, хоть какая-то способность чувствовать. И ещё: чему всё же в итоге научилось человечество, о чём кричат в варп миллионы душ? Архитектор Судеб был рождён как бог мудрости и знания, Повелитель Резни изначально покровительствовал доблести и отваге. И только ненависть и ожесточение живого сделали их такими, как есть. Невообразимо могущественные сущности, они всего лишь отражение извечной борьбы в душах людей. Так может, можно запустить процесс вспять? Не получится ли так, что новое объединённое человечество поставит точку в этой летописи кровопролития и начнёт новую историю? Время покажет.

И ещё не могу не отметить вот что. До какой степени всё происходящее укладывалось в план Императора? Текст необычайно богат намёками и подробностями, касающимися сделки Императора с Хаосом и сотворения примархов. И подробности эти наводят на совершенно определённые мысли. Бессмысленная жестокость, с которой была разрушена Монархия, лишь усугубляет эти подозрения. Действительно, Император сделал буквально всё возможное, чтобы подтолкнуть Лоргара на путь предательства. В какой степени Ересь была безумством прорвавшегося в мир Хаоса, а в какой — частью математически выверенного плана бездушной жестокой сущности, которую сам Ингетель назвал одной из самых значительных сил в галактике? Не была ли Ересь грандиозной гекатомбой, необходимой для вознесения Императора, и без того обладающего невероятной психической мощью? Не стало ли человечество игрушкой в руках безумца, вознамерившегося стать богом? Этот вывод буквально напрашивается сам собой. Что ж, повторюсь ещё раз — время покажет.

Роман Аарона великолепен. Это именно тот Вархаммер, который я так люблю. Здесь грандиозные сражения и захватывающие поединки служат лишь фоном для целого ряда мировоззренческих, философских и этических проблем. Наряду с «Возвышением Хоруса», «Фулгримом» и «Тысячью сынов» «Первый еретик» входит в мой личный пантеон идеальной космической фантастики-боевика. Искренне верю, что погоня за наживой не испортит грандиозность замысла этого мира. Мне не интересны множество заурядных романов о «героических схватках космических десантников», как один шаблонных и примитивных. Я хочу увидеть развязку эпической истории, стать свидетелем битвы за Терру и вознесения Императора, постичь судьбу человечества. В конце концов, Лограр Аврелиан был прав. Нам действительно нужны ответы.

Наконец-то я добрался до этого замечательного цикла. Ещё бы, после того, как сам Стивен назвал историю Роланда одним из самых главных своих произведений, я просто не мог пройти мимо. Я уже хорошенько усвоил, что Кинг не только и не столько «король ужаса», сколько очень сильный фантаст, делающий ставку на сильную психологическую составляющую. И именно поэтому книга как нельзя лучше совпала с моими ожиданиями.

Перед нами самая что ни на есть постапокалиптическая фантастика, к тому же, с отчётливым колоритом вестерна. Умирающий мир, в котором всё сдвинулось с мест. Бескрайняя выжженная пустыня. Затерянные городки, за тихой удушливой безмятежностью которых непременно скрывается что-то мрачное и зловещее. Немногословный мужчина в плаще и с револьверами в набедренных кобурах. Стивен тщательно работает на внешний антураж мира-после-катастрофы. Это на первый взгляд. Но очень скоро включается и фирменный психологизм, так присущий прозе Кинга. Наяву и в воспоминаниях сквозь поступки и выборы Роланда Кинг показывает путь Стрелка, незаурядной личности с очень интересным моральным и мировоззренческим кодексом. Роланд вовсе не странствующий рыцарь, благородный джедай или искатель истины. Подчас он выглядит одержимым безумцем, иногда — настоящим монстром, под стать свихнувшемуся больному миру. Мы не знаем его целей, мы не знаем его прошлого, мы не знаем, что сделало его тем, кто он есть. Вообще, сюжетно роман очень неструктурирован и оставляет вопросов больше, чем ответов. Да, финальное построение, уводящее бодрый постапокалиптик-экшн в сторону научной фантастики, весьма и весьма красиво. Но и оно не объясняет всего.

С другой стороны, грандиозная работа над миром искупает очень многое. Стивен и сам ещё не знал тогда, чем всё закончится, но сумел воплотить в тексте магнетически-притягательную атмосферу сломанного мира и наметить начало грандиозного пути. Роланд и мы вместе с ним ещё в самом начале дороги, которую герою суждено пройти до конца. И лично я собираюсь составить ему компанию.

Повести Янссон поразительны. Проходят годы, а я всё возвращаюсь к этим трогательным историям. Эта книга из тех, что проносят с собой сквозь всю жизнь. Потому что она сама как жизнь, изменчива и непредсказуема. Каждый раз вы найдёте в ней что-то новое. Я до сих пор помню, как однажды отчётливо осознал, какая боль и одиночество таится за этими на первый взгляд милыми детскими историями. Особенно это видно в последних повестях. Сквозь маску пасторальной, утрированно-сказочной безмятежности и счастья проступает такая бездна непонимания и пустоты, такое страдание, которое, кажется, не по плечу одиночке. Даже лучше, что это понимание приходит не вдруг, иначе было бы запредельно тяжело. Некоторые находят в этих книгах бога, проводят параллели между муми-семейством и христианским пантеоном. Но, по-моему нет принципиальной разницы: голоса в голове или глас божий. Разве что последнее для кого-то утешительней.

Здесь нет счастливых финалов. Здесь ты всегда остаёшься один на один с одиночеством, по другую сторону счастья, доверия, любви. И теперь мне очень страшно читать «серьёзные» книги Янссон. Потому как если взять муми-цикл за точку отсчёта в качестве детской сказки, то драма на этой шкале будет где-то вблизи абсолютного нуля. У обитателя солнечных тёплых миров там просто замёрзнет воздух в лёгких.

На самом деле перед нами вовсе не роман, а сборник ранних рассказов, написанных примерно десятилетием раньше «Анатома», первой по-настоящему серьёзной и стоящей вещи Андахази. Конечно, почти все эти рассказы были удостоены разных премий для молодых литераторов, но всё же они во многом ученические, написанные топорно и неумело. Слишком много бессвязности, слишком много жестокости, слишком много слепого и неловкого подражательства классическому латиноамериканскому магреализму. Иной автор затолкал бы рукописи подальше в самый глубокий ящик стола и постарался бы и не вспоминать о таком дебюте. В этих текстах практически не чувствуется авторский стиль Федерико, так мог бы писать любой начинающий аргентинский литератор тех лет. Единственный повод прочесть сборник состоит в том, что в некоторых вещах Андахази использовал сюжетные ходы, ставшие потом основой его действительно хороших романов — «Анатома» и «Милосердных». Любопытно было узнать, с чего начинался замысел автора и как небрежные наметки в конечном счёте вылились в задумки отличных сюжетов. В остальном же чтение этого сборника — пустая трата времени. На мой взгляд, ознакомиться с ним имеет смысл только самым преданным поклонникам творчества Федерико, для широкой же аудитории эти тексты безынтересны.

Очень милая история, в меру назидательная и в меру легкомысленная, с ноткой мистики и чертовщинки, слегка сказочная, но при этом цепко держащаяся за суровую реальность. Хиггинс написала этакую викторианскую сказку, где соседствуют обаятельный маг-джентльмен и провинцальный богач-сквалыга, битый жизнью парнишка из низов общества и милая девочка-прислуга, хранитель архива тайн и владелица книжного магазина, гробовщик-гробокопатель и мясник-отравитель и много-много кто ещё. Именно персонажи — главное достоинство романа. Они настолько старо-добро-английские и мимимишые, что дальше просто некуда. И при этом ни на минуту не кажется, что перед нами персонажи-функции. Всё ровно так, как и должно быть. Роман Хиггинс — этакая лощёная традиционность, своеобразный файф-о-клок от мира книг, примитивом и косносностью здесь и не пахнет. Это как эрл грей или фарфоровые статуэтки или парки в британском стиле. Приступ ностальгии практически предрешён, я даже и не думал, что такое ещё делают.

Сюжетно роман тоже очень симпатичен. Такая сказка-притча, выстроенная на харизматичных персонажах, их личных скелетах в шкафах и парочке старых, но так и потерявших актуальности идей. Например, о том, что зло обязательно будет наказано, рано или поздно, так или иначе. О том, что человек сам выбирает свою судьбу, что каждый наш выбор способен всё изменить, к добру или худу, и что он, выбор, есть всегда, как бы тоскливо и безысходно всё не смотрелось на первый, второй и все последующие взгляды. Основная сюжетная линия завершена, но приключения главного героя ещё только начинаются, и ему, кажется, ещё не раз предстоит проверить старые добрые истины на прочность и убедиться в их правоте.

Словом, в романе есть всё, что нужно. Для любителей всего британского, ценителей викторианской стилистики и просто поклонников душевных и добрых книг с загадками (но не страшными) и приключениями (но без беготни и драк) чтение настоятельно рекомендуемое и желательное.

Кровью Оплачены Желания, Зловещие, Греховные Секреты Фламандцев

Главное достоинство романа — мрачная, гнетущая атмосфера средневековья, предельно проработанная и до невероятности насыщенная. Так и видятся мастерские живописцев, холсты и палитры, кисти и угли. Андахази отлично удалось передать настроение, дух работы художника, пульс стремительной погони за цветом. Сейчас, когда, задав всего три цифорки, мы можем получить какой угодно оттенок, сама мысль о том, что встарь люди готовы были убивать и умирать ради секрета цветовых пигментов, кажется невероятной. Но Андахази веришь сразу и безоговорочно, столь притягательна описанная им драма.

В романе объединилось всё: древний манускрипт с зашифрованными посланиями, зловещие тайны и жестокие убийства, хитроумные интриги и отвратительные секреты. Не обошлось и без фирменного эротизма, присущего практически всем работам Федерико. Но сердцем, основанием сюжета являются поиски Oleum Presiotum, этакого священного грааля живописцев, таинственного состава, придающего краскам невиданные стойкость и глубину цвета. Вокруг этой тайны и выстроено всё остальное. Вообще, каждая деталь, каждая подробность здесь играет на общую атмосферу, совокупное впечатление от захватывающего полотна, что рисует нам автор. На мой вкус немного подкачал финал, который, хоть и прекрасно соответствует настроению и лейтмотиву романа, не очень логичен и слишком многое оставляет недосказанным.

Люди знающие указывают на отсылки к творчеству Борхеса, коими изобилует текст Андахази. Действительно, в романе немало раскавыченных цитат из книг великого аргентинца, и искушённому читателю их поиск доставит немало удовольствия. Но я всё же хотел бы отметить и ещё одну очевидную параллель — с «Парфюмером» Зюскинда. Действительно, оба романа сконструированы по схожим рецептам: тщательно воссозданный дух давно ушедшей эпохи, череда жестоких убийств, поиск сакрального знания, открывающего путь к сердцам людей. Магия цвета Андахази пожалуй глубже, объёмнее и, что самое главное, понятней читателю, но его подводит отсутствие по-настоящему сильного героя. Обуреваемые страстями, великие живописцы выглядят жалкими игрушками в руках судьбы и рока. Самый неоднозначный и интересный для меня персонаж — Кастилец, которому суждено до самого конца оставаться на втором плане. Но так или иначе, роман Федерико заслуживает самого пристального внимания. К тому же, именно этот роман я бы порекомендовал для первого знакомства с творчеством Андахази. Настоятельно советую.

Современное мифотворчество — процесс нелёгкий и неблагодарный. Своды мифов и преданий формировались веками, составляя самую суть менталитета нации, своеобразный корпус мировоззренческих установок и этических норм. Мифология — метафорический голос народа, пульс жизни. И потому-то интерпретация и переиначивание мифов на свой лад для одиночки невероятно сложны. Это поистине титанический труд, который по плечу лишь гениям. Таким, например, как единый в двух лицах Генри Лайон Олди.

Написанная на основе Махабхараты и корпуса индийской мифологии вообще, трилогия по глубине, размаху и эпичности стоит вровень с оригиналом, ни в чём ему не уступая. Мастера рисуют нам несущийся навстречу катастрофе мир, в котором давно забыта Любовь. Мир, который лишь ржавые и непрочные цепи Закона удерживают от падения в пропасть. Лежащая в основе всего сущего любовь попрана, творения забыли своих творцов. Теперь балом правят не преклонение, но страдание. В пароксизме аскезы отшельник способен заставить богов исполнить его волю. Божественная помощь, бывшая раньше наградой за любовь, стала платой за страдание. Этот мир уже далёк от золотого века, но в нём ещё есть место благочестивым мудрецам и отважным воителям. Но грядёт эпоха пользы, когда каждый сам за себя, когда никто не верит в богов и не ждёт награды за добродетель. Эра, когда творения выродятся и станут тварями. Эра угасания, когда на смену огню любви и жару аскезы придёт холодный расчёт чистой выгоды. Наша с вами эпоха, одним словом.

Под стать окружению и герои трилогии. Индра-громовержец, уставший бог с телом юноши и душой старика. Разрушитель Шива, танцующий бог, чьи пути воистину неисповедимы. Шут Дьяус, некогда бывший Одним и Единым, ровесник вечности. Вишну-опекун, задумавший свою жестокую игру, в которой смертные лишь пешки на шахматной доске вселенной. И, конечно, главные герои, с каждым из которых нам суждено прожить целую жизнь. Гангея Грозный, бесстрашный воитель, хранитель Хастинапура, для которого честь воина и клятва верности превыше власти и собственного блага. Гомункулус Дрона, бык среди подвижников, рождённый без любви в сердце. Мудрец, который отрёкся от пользы и преступил закон во имя призрачного шанса стать человеком, способным чувствовать и плакать. Карна-секач, дитя свободы, добровольно отказавшийся от божественного могущества, чтобы идти своим путём, чтобы победить в равном бою, а не бойне. Аватары, воплощения и креатуры, они бросили вызов богам в борьбе за собственные души. Своей жизнью и смертью каждый из них доказал: предопределения нет. Этому миру не нужны костыли и цепи, только огонь сердец способен удержать его от падения в пропасть.

Одна из лучших вещей харьковского дуэта, мощнее и чище даже моего любимого «Героя...» И пусть вокруг бесчинствуют слуги пользы и рабы выгоды, я верю не смотря ни на что: пока пишут и читают такие книги, мир не погибнет.

Давненько я не был так удивлён. Конечно, ближе к концу романа задумка Харрис становится очевидной, но как же элегантно и красиво за ворохом отвлекающих подробностей и деталей от нас почти всю книгу скрывается очевидное.

Роман основывается на двух китах — заманчивой детективной интриге и глубоком психологизме, крепко переплетённых и связанных воедино. Именно благодаря прогрессирующей шизофрении и детским коплексам нашего таинственного мистера Пиритса действие и приобретает такую глубину. Не будь характер главного героя столь тщательно проработан, эта история ненужной выброшенной в грязь марионетки, которая задумала стать кукловодом и дёргать за ниточки самостоятельно, не была бы такой убедительной. Озлобленный на мир, наш протагонист начинает войну один против всех. Войну, изначально обречённую на поражение. Каким бы умным и изобретательным ни был герой, он так и останется одиночкой, причём одиночкой самого худшего сорта. Не раз бывало так, что один-единственный человек, вооружённый всего лишь собственным интеллектом и идеей, сворачивал во имя своих убеждений горы. Но у Пиритса нет ничего, кроме ненависти и стремления разрушать. Ничего, во имя чего стоило бы бороться. Это и стало причиной его поражения, а вовсе не стечение обстоятельств или упорство защитников Сент-Освальда. В конце концов, личностей Пиритс переиграл вчистую. А вот против идеи, общности, призвания и в конечном счёте любви оказался бессилен.

Так или иначе, перед нами отличный психологический детектив с крутыми поворотами сюжета и превосходно проработанными героями. Всем поклонникам направления читать в обязательном порядке.

Действительно превосходный роман о любви. Даже, пожалуй, повесть — особым объёмом «Шёлк» похвастаться не может. Но атмосфера, стиль, авторское умение выстроить композицию заслуживает самого пристального внимания.

Дело тут даже не в событийном наполнении, хотя под конец Барикко умудрился поразить меня и хитрым поворотом сюжета тоже. Самое захватывающее — столкновение двух миров, двух абсолютно разных и так непохожих культур. В тексте вообще очень много сугубо японских вещей — взгляды, поллулыбки, разлетающиеся в небеса птицы. И ничего лишнего, никаких навязчивых деталей и подробностей. Текст как шёлк, невесом и лёгок. А детали, к чему они вообще? Какое нам дело до причин и последствий? В конце концов, в трёхстрочии хайку умещается целый мир, фонтан чувств и эмоций одним штрихом. Иногда нужно просто смотреть, не допытываясь ответов и объяснений.

Всегда с опаской относился к современной русскоязычной прозе, но тут просто не смог удержаться. Фантастика, антиутопия, постапокалипсис — разве можно пройти мимо столь многообещающих тегов? Но на деле вышло, что «Кысь» штука в первую голову сатирическая, а остальное уже потом.

Да, по антуражу это чистой воды постапокалиптическая фантастика. Толстая описывает мир после катастрофы, в котором люди, деградировавшие примерно до средневекового состояния, выживают как могут. Но из этого абсолютно фантасмагоричного и безумного мира повсюду торчат уши нашего с вами прошлого и настоящего. Тотальная нехватка продуктов, очереди, задержка получки, бесправные работяги-перерожденцы, красные сани, на которые местные нквдшники сменяли былинный черный воронок за недостатком бензина, кухонная философия, вечный тихий протест себе под нос, стенания по умирающей культуре и засилью бездуховности, пьянки до рассвета и пение хором. Знакомо? Знаю, что знакомо, даже и мне, хоть и не жил я в те времена. Да в сущности и неважно, что вокруг — союз, федерация или вот удельное княжество великого мурзы Федора Кузьмича (слава ему!). Люди-то всё те же, хоть и с хвостами.

К сожалению, этот же социальный даже не подтекст, а смысловой пласт играет с романом злую шутку. Вся эта злая сатира и ёрничанье уже изрядно приелись. Из-за них сильный и талантливый текст воспринимается как умная и мастреская, но всё же пародия на классические антиутопии. Все люди как люди, а нам, русским, подавай духовность и благолепие. Мы та ещё рвань мечтательная, нас хлебом не корми — дай порассуждать о смысле жизни и тайнах бытия всласть. Волю дай, так и просидим на кухне всю жизнь, до хрипоты споря, что делать. А тем временем всякие там кудеяр-кудеярычи пойдут — и сделают, да такого наворотят, что ещё долго будем охать и вопрошать в пустоту: кто виноват-то? У Брэдбери книги жгут, ведь в них ответы для каждого, кто готов искать. А здесь — читай не хочу. Вот только разумения никакого, Бенедикту нашему что Кафка с Камю, что проблемы выращивания огурцов в средней полосе, всё едино. Ему главную книжку подавай, чтобы все ответы разом, русским по белому. Не бывает так, чтобы сразу всё на блюдечке. И интеллигенты-прежние хороши: в себе, дескать, ответ ищи. Опять двадцать пять, загадочная русская душа и неисповедимый русский менталитет. Да не бывает чего-то из ничего, не бывает просто так ни озарения, ни катарсиса. У героя 451 по Фаренгейту было все, кроме искусства. И ради него он пожертвовал устоявшейся спокойной жизнью, бросил вызов системе. А Бенедикту всё одно даром подавай, в книжке али само из глубины души придёт. Болтать не мешки ворочать, болтать у нас все мастера. А как задницу оторвать от стула, а себя-любимого от горькой — нет желающих. Кысь у них в головах, эвон как. Была разруха, стала кысь. А что изменилось-то?

Вот поэтому-то диалога с Брэдбери не получилось. Идея понимания, осознания искусства очень хороша. Книг недостаточно, они не дают ответов, а только показывают путь и помогают выбирать. Но иррациональная авторская вера в избранность русского народа и какую-то присущую нам особенную духовность всё портит.

Отдельного упоминания заслуживает язык. Толстой отлично удалась стилизация под старорусский говор, всё очень уместно, складно и не вызывает раздражения (см. Цветочный крест) . Авторские придумки-добавления тоже очень хороши. Вообще, над стилем и цельностью проделана огромная работа. Это ещё один плюс.

«Кысь» — вещь местами тревожная и мрачная, но всё же для эпохального романа-предупреждения, способного встать вровень с грандами антиутопии, в ней многовато типично русских навязших в зубах тягомотных рассуждений о духовности и обустройсте России. Но прочитать в порядке ознакомления безусловно стоит. Очень самобытная, душевно и с любовью написанная книга. Персонажи, юмор, стилистические красивости — всё на месте. Словом, отличный роман, но мог быть великолепным.

Весьма и весьма неплохо. Я, конечно, ожидал чего-то в более мистическом ключе, но и так, без всякой чертовщины, «Ребекка» по части нагнетания саспенса даст сто очков вперёд любому роману ужасов.

Начинается всё довольно просто и даже скучновато. Бедная добросердечная девушка, овдовевший красавец-аристократ, внезапно вспыхнувшая любовь. Всё в лучших традициях любовных романов. Но стоит только расслабиться, как наконец начинается натуральный триллер. Автор искусно поддерживает интерес читателя намёками и полутонами, постепенно усиливая эмоциональное напряжение. Очень здорово на этом фоне смотрится образ главной героини, то, как любовь помогает ей преодолеть себя, избавиться от робости и страха. Впечатление портит разве что концовка, слишком простенькая и безыскусная по сравнению с остальным романом. Особого сюрприза не получилось, хотя смешение психологической прозы и классического детектива смотрится довольно убедительно.

В результате выходит, что в романе наиболее интересна атмосфера и постепенное нагнетание эмоций, а не какие-то сюжетные изыски. Мне кажется, что эта книга понравится в первую очередь именно ценителям мистики, несмотря на то, что она как таковая в тексте отсутствует.

Не понравилось. Возможно, не ожидай я шедевра и откровения, оценка была бы чуть выше. Но с великих и спрос выше. Честно говоря, я очень удивлён всеобщим восторгом по поводу романа: это, кажется, одна из немногих книг, на которые мне не попадалось ни одной отрицательной рецензии. В принципе, и мне тоже роман не показался слабым. Но и восторга пополам с восхищением, о которых говорят так многие, мне испытать не довелось.

Среди главных достоинств романа многие выделяют отчётливо и подлинно переданную атмосферу эпохи, дух времени. Честно говоря, мне немного странно судить о подлинности. В конце концов, мы живём совсем в другие времена. Для меня гораздо важнее не правильность и аутеничность деталей, а настроение и эмоции, аура текста, если угодно. А этот роман показался мне совершенно безликим. Вечер, особняк у моря, разгар веселья. Играет джаз-бэнд, пары кружатся в танце. У причала одиноко стоит мужчина в небрежно наброшенном на плечи помятом макинтоше и курит, глядя на тускло-зелёный огонёк вдали. Медленно гаснут последние лучи солнца, и на небе одна за другой проступают звёзды, такие же далёкие и несчастные. Видите, я очень старался выжать из себя хоть что-то. Картинку, впечатление, образ. То, что просто обязано быть в романе, который называют джазом в прозе. Безрезультатно. Видимо, я просто не люблю джаз.

Ещё здесь есть история любви. Одинокой, безответной, преданной и растоптанной. Есть девушка, для которой деньги и положение в обществе важнее чужих чувств и судеб. Да, вы правы, сердцу не прикажешь. Но героиня и мужа тоже не любит. Она вообще странный человек, выгоревший и пустой. Это даже не беспечность — бессодержательность. Ей даже на дочь наплевать. Прочь от таких людей нужно идти, да поскорее. Бедный глупый Гэтсби. Положить доброе имя, богатство, самую жизнь к ногам недостойной. Все недостойны, скажете вы? Правильно скажете. Уж лучше любил бы возвышенный неземной образ идеальной девушки, который создал в мечтах. Вернулся бы к старику отцу, в конце концов. К идолам боязно прикасаться — позолота осыпется. И кто знает, что там, под тонким слоем благородного металла? А Гэтсби всё не отступался, по уши погряз в мерзости и равнодушии за позолоченым фасадом блестящей пасторали высшего общества, но продолжал рвать душу на куски. И всё в пустоту. Он же себя потерял по дороге к своей выдуманной любви. Рогоносец-автомеханик спас его, если вдуматься. Великодушно добил, честно, глядя в лицо. Иначе через что ещё прошёл бы наш Великий, сколько раз ещё переступил бы через себя? А самое жуткое — вдруг у Джея получилось бы стать как они? А так никто больше не ранит его сердце, никто не обдерёт позолоченную душу его, выставив кровоточащие раны на посмещище. Уж лучше пулю в лоб.

Драматично, да. Но в реальной жизни таких историй — десять на дюжину. Раз услышав нет, нужно уходить прочь, и не возвращаться, не возвращаться, не возвращаться. Никогда. Пока люди будут верить, что в силах что-то изменить, пока будут раз за разом прощать предательства, будут новые Гэтсби, такие же великие и такие же несчастные. Прошедший суровую школу жизни, видевший войну и смерть, сделавший себе имя и состояние умом и непреклонной волей, Джей должен был понять: чистая любовь, до гроба и за, и ничего взамен — бесценное сокровище. Из тех, что вручают лишь достойным. А он как деньги выбрасывал на ветер, так и любовь свою швырнул в грязь. Старо как мир.

Не думаю, что возьмусь перечитывать хоть когда-то. Не думаю, что решусь посмотреть фильм, пусть и с неподражаемым Ди Каприо. Слишком уж нервная и жестокая книга. И слишком правдивая, чтобы мне понравиться.

Тихо присоединяюсь к хору восторженных почитателей. Роман действительно незаурядный и, как частенько говорят, с будущим. Зюскинду удалось увязать воедино казалось бы несочетаемое: мистику и реализм, воздушное волшебное ощущение чуда и череду кровавых преступлений, обстоятельные рельефные и такие реалистичные подробности давно минувшей эпохи и разворачивающуюся в её антураже абсолютно нереальную историю, полную всякой чертовщины и странностей.

Меня больше всего поразила именно эта череда противоречий и противопоставлений. Неземные ароматы чудесных духов и зловоние выгребных ям, холодная нерассуждающая ненависть и слепая любовь без оглядки. Зюскинд как в омут бросает читателя в свою вселенную запахов, изнанку мироздания, скрывающую все причины, все ответы, все кнопки и все рычаги. Ароматы правят миром, им равно подвластен огонь чувств и лёд разума, им под силу бросить империи и народы к ногам своего избранника-парфюмера, бога среди людей. Композитора-творца, единственного, кто способен из основы основ создать нечто доселе невиданное, потрясти мироздание, явить ошеломлённому человечеству подлинную красоту. Таких людей мы и называем гениями.

Но вот перед нами герой, тот самый, наделённый сверчеловеческим талантом, равного которому ещё не видели эти звёзды. И чему же посвящает наш герой свою жизнь и смерть? Он, способный открыть людям врата в новый мир, создать прежде несуществующее, коснуться сердца мира. Всего лишь жалкому воровству, подражанию, попытке не создать, но воссоздать, сымитировать. С самого начала Гренуй был ущербен, обделён природой, а вовсе не щедро одарён, как кажется сперва. Его уникальное обоняние, нечеловеческое везение и живучесть лишь компенсация, и близко не покрывающая изъяна. Способности любить. Гренуй не от этого мира, и окутывающий его дьявольский ореол несчастья и трагедий тому доказательством. Он обитатель своего собственно мира, вселенной волшебных пропитанных запахами замков в его голове. Вся его магия и всемогущество только там. Он смог воплотить в аромате любовь, преклонение, обожание, но так и не сумел прочувствовать их. Абстракции никогда не давались ему, рождённому для работы с вещественными объектами, которые можно понюхать. И вот, овеществив любовь, Гренуй всё равно ничего не понял, остался изгоем-одиночкой, чужаком. Наша любовь и наше солнце для него пустой звук, потому что в его душе нет места ни солнцу, ни любви. Не уверен, что у него вообще есть душа. Начал с ненависти и ею же окончил. Неизменность, незыблемость, стагнация. Тёмная и сырая каменная штольня. И это творец?! Создатель, гений, бездонный колодец талантов и возможностей?! Нет и ещё раз нет. Но кто же он тогда, этот Гренуй? Ответ на самом деле очень прост и даже нет требует чтения — всё есть на обложке. Это не история гения, творца или демиурга. На хрустком картоне переплёта, чёрным по белому.

Парфюмер. История одного убийцы.

Хороший пример качественного юмористического фэнтези, без претензий, но добротного и увлекательного. Сюжетно и по антуражу — простенький квест в сказочной стилистике. Доблестный принц, мудрый волшебник, коварная чародейка, дракон, священный грааль, заросли терновника, хрустальная туфелька, спящая красавица. Мур, кажется, собрал практически все самые популярные сказочные мотивы вместе. Но, как и подобает юмористическому фэнтези, вовсе не с целью рассказать очередную сказку-квест. Отсылки к сказочным клише автор складывает в забавную и увлекательную пародию, написанную с юмором и довольно неплохим языком.

Обыгрываются сказочные шаблоны довольно просто. Мур всего-навсего помещает в привычный читателю мир классического фэнтези абсолютно по-реальному ведущих себя персонажей. На этом-то несоответствии героев и антуража да на столкновении неписанных сказочных законов с циничным прагматизмом нашего мира автор и делает ставку. Получается на удивление складно и без глумления над святынями. Вообще, у авторского юмора есть как минимум два явно положительных момента. Во-первых, Мур не акцентируется на насилии и даже избегает его. Да, его цель — игра со сниженным стилем, столкновение возвышенно-сказочного и суровой реальности. Но до луж крови и гор трупов автор не опускается. Во-вторых, у него как-то ловко получается шутить на грани фола. Чуть более сдержанно — и шутка бы не удалась. Чуть более провокационно — и читатели бы заругались на туалетный юмор. Мур молодец — он, хоть и звёзд с неба не хватает, пишет лучше, чем почти все отечественные авторы юмористического фэнтези.

Как итог, выходит вот что: приятное, хотя и совершенно необязательное чтение. Пройдёте мимо — ничего не потеряете, но скрасить вечерок вполне сойдёт. Неплохой юмор, хороший слог, забавные персонажи. И ещё — здесь есть сиськи!

Иногда, особенно после чтения чего-нибудь заумно-зубодробительного, мозгу жизненно необходим отдых. Но, с другой стороны, потребность в чтении побороть не так-то легко. В такие моменты нам на помощь и приходит развлекательная литература. Кто-то читает иронические детективы, кто-то — любовные романы или юмористическое фэнтези. А я вот отдаю предпочтение милым историям в стиле young adult, таким, чтобы непременно была магия, дружба, любовь и далее по списку. Жанр в последние годы изрядно дискредитирован (сами знаете, чьими стараниями), но вот книги Райчел Мид из серии Vampire Academy мне весьма по нраву. Разумеется, я бы не сказал, что это подлинно гениальные, великолепные романы, но со своим призванием развлекательной литературы они справляются блестяще.

Теперь, собственно, о книге. «Принцесса по крови» — долгожданное возвращение в привычную читателям вселенную, но с новыми главными героями. Некоторые второстепенные прежде персонажи оказываются в центре внимания, большинство прежних фаворитов отошли на второй план. Мне нравится этот выбор автора, характеры главных героев прошлого подцикла во многом исчерпали себя, наскучили читателю. Да и с позиции прозы от первого лица трудновато показать противоречивость и неидеальность прежних протагонистов. Конечно, их далеко не лучшие качества проявлялись в поступках и выборах, но всё же для подростковой прозы, в которой читатель зачастую отождествляет себя с кем-то из центральных героев, безусловная нравственная положительность протагонистов — такой неписанный канон. Потому-то мне и нравится эта находка Мид, возможность взгляда со стороны без радикального слома стереотипов.

Характерная логичность и реальность характеров по-прежнему присутствует. Пожалуй, книги Мид одни из немногих в жанре, где подростки ведут себя и чувствуют так, как им и полагается. Вот и в этот раз всё получилось наилучшим образом. Герои отлично прописаны, их образы реальны и непротиворечивы, ничего не происходит вдруг и без объяснения. Сюжетно роман тоже довольно неплох, без роялей в кустах, нестыковок и очевидных логических дефектов. Мид отлично удаётся сочетать сюжетную законченность каждого отдельного тома со структурной целостностью цикла. По настроению роман тоже неплох, без навязчиво-романтичной патетики и нежничанья. В общем, более чем достойный представитель жанра. Жаль, что большинство читателей отвергнут книгу из-за обложки и страшного слова-на-букву-в в аннотации.

Ясутака Цуцуи, кажется, один из самых известных за пределами страны восходящего солнца японских фантастов. Во многом такая популярность обусловлена аниме-адаптациями его романов, среди которых культовые «Девочка, покорившая время» и, разумеется, «Паприка». Положа руку на сердце, следует сразу отметить: Сатоси Кон не слишком тщательно следовал первоисточнику, но это ни в коем случае не умаляют его, первоисточника, ценности. Просто сложилось так, что полнометражка Кона добралась до наших палестин первой. Обе версии хороши, но по-разному.

Теперь, собственно, о книге. Это моё первое знакомство с японской фантастикой, и тем приятнее было заметить многие совершенно японские черты и особенности романа. Несмотря на очевидную нереальность происходящего, особенно во второй части романа, текст тем не менее пропитан некоторой будничностью и совершенно японским взглядом на мир. Особенности корпоративной этики, отношение к работе и начальству, даже традиции культурного отдыха в барах за стаканчиком виски — всё так реально, жизненно и вместе с тем для нас, читателей, странно. Герои Цуцуи — типичные японцы до мозга костей и ведут себя совершенно не в традиции персонажей фантастических романов. Просто для нашего уклада многие вещи мировоззренческого толка выглядят слегка ненормально. Детские комплексы и страхи, поведенческие табу и фобии, представления о сексуальности, понятия о разграничении публичного и частного, даже сами рамки нормального и уместного для человека, незнакомого с восточным менталитетом, будут в новинку. Повторюсь, это не потому, что фантастика и психи повсюду. Именно характеры и поведенческие модели в романе совершенно типичны для японского социума и в его условиях реальны. Трудоголики-карьеристы, отаку, бармены с улыбкой Будды — и такое бывает.

А самое забавное, что и в основе фантастичного в романе лежат сугубо реальные, рационалистские, научные идеи. Просто так уж сложилось, что вступая на зыбкую почву психологии и подсознательного мы волей-неволей оказываемся в плену неопределённости и сомнений. Несомненно, что механизмы, скрывающиеся за кулисами сознания, великолепны и невероятно сложны для понимания. И Цуцуи, используя свои фантастические допущения, пытается раскрутить юнгианские, фрейдовские, да и чёрт знает, какие ещё, идеи, уйти с островка постигнутого клинической психологией вдаль, в terra incognita подсознательного. Получается мастерски. Мне, когда дело доходит до магии снов, всегда вспоминаются две вещи: «Арабский кошмар» Ирвина и «Начало» Нолана. Так вот, «Паприка» логически совершенней первого и зрелищней второго. Когда на смену закулисным интригам в корпоративном стиле приходит совершенно безумный фантасмагоричный сюрреализм в стиле Gantz, ещё одного типично японского феномена, оторваться от чтения просто невозможно.

С чистой совестью советую книгу всем поклонникам и знатокам японской культуры, да и вообще любителям необычной фантастики с национальным колоритом. Ценителям же «классического» интеллектуального бестселлера, возможно, стоит отнестись к роману с осторожностью. Всё же, как мне кажется, выбор именно этой серии для издания «Паприки» не вполне оправдан.

Милая, трогательная и слегка наивная история, рассказанная от лица пса по имени Мистер Зельц. История о том, как мало в сущности нужно для счастья и как при этом мучительно трудно бывает его наконец обрести. О том, чем заканчивается желание нести людям добро, особенно если оно не расходится с делом. О том, что иногда собаки оказываются преданней и человечней иных людей. О том, что настоящая любовь — это готовность идти до конца, наплевав и на реальные, и на выдуманные преграды. О том, что расчёт — не любовь, жалость — не любовь и даже искренняя, от сердца идущая доброта — тоже не любовь. О том, как бывает мучительно больно, но жизненно необходимо рвать цепи — и мешающую дышать стальную проволоку вокруг горла, и зашедшие в тупик, исчерпавшие себя, выгоревшие отношения и привязанности.

Язык Остера, как впрочем и всегда, образен и ярок. Парадоксальные, полные каламбуров речи Вилли, пространные монологи Мистера Зельца, немудрящая кухонная философия мамы-сан. Множество рельефных, красочных зарисовок: непризнанный поэт в костюме Санта-Клауса, собачья симфония запахов, последняя игра Мистера Зельца. Наконец, сама волшебная страна, давшая роману название. Тимбукту, ради которой всё и затевалось — и стихи Вилли, и отчаянный, обречённый бросок бедного пса под колёса машин. Грустная книжка, но вовсе не слезливая. Остаётся впечатление, что именно так — правильно, что Мистер Зельц наконец-то нашёл своё собачье счастье, где есть любимый хозяин, а болезней и голода нет. Не знаю, все ли псы попадают в рай, но лучшим и достойнейшим уготована дорога в Тимбукту.

С самого начала книга настораживает гордой надписью «лучший роман Бэнкса со времён «Осиной фабрики». Из всех читанных мной романов Бэнкса «Фабрика» явно не среди фаворитов — это роман сугубо коммерческий, написанный, кажется, только ради привлечения внимания. В меру шокирующе, рассчитано-провокационно, натуралистично ровно до той степени, которая отделяет глянцевую мейнстримовую контркультуру от андерграудного баркеровского сплаттерпанка. А тут к тому же сам автор обещает то же самое, только без хеппи-энда и характерной жизнерадостной атмосферы. Это, кстати, довольно забавная шутка для своих: читавшие знают, что «Фабрика» вообще-то изрядно мрачная, пессимистичная штука без всякого намёка на счастливый финал. Такого возвращения к корням нам не нужно.

Но это всё предыстория. Аннотации, как известно, частенько врут. Вот и в этот раз получилось так же. «Пособник», хотя и не стал для меня одним из любимых романов автора, всё же написан куда ровнее и уверенне «Фабрики». Вместо хаотического потока бессвязного безумного бреда — ладно скроенный триллер, вместо нагромождения трупов и падали — броские и запоминающиеся образы. При всём этом роман типично бэнксовский и во многом наследует не только и не столько «Фабрике», сколько многим другим книгам автора. В наличии и привычные шотландские пейзажи, и политические разглагольствования с левацким уклоном, и олдовый рок, и глубокие психологические травмы детства, без которых, кажется, у Йэна не обходится ни один главный герой. Из новенького — детективно-триллерная атмосфера журналистского расследования. Гонзо-стиль святого Хантера как он есть: наркотики, алкоголь, никотин, желчные едкие статьи, метания по стране в поисках материала погорячее, диктофон и звонки таинственного незнакомца в телефонных будках. Триллер тоже хорош, написанные от лица маньяка главы и вправду приковывают внимание. Бэнксу на этот раз гораздо лучше удалось всё те штуки, которые составляют основу всяческой контркультурной прозы. Ага, сцены насилия и жёсткого животного секса. Именно то, что доктор прописал — среднестатистичекий читатель поморщится и возможно даже пробубнит себе под нос что-то непечатное, но не сочтёт книгу слишком уж отвратительной. И, что даже важнее, не рассмеётся над нарочитостью и бредовостью шок-сцен, чем как раз и грешила «Фабрика».

Да, стиль хорош, но мастерство стилиста Бэнкс продемонстрировал с самого начала, ещё в «Фабрике». Зато здесь, помимо прочего, проделана значительная работа над ошибками, в первую очередь в характерах и мотивациях героев. Наркоман, алкоголик и компьютерный аддикт Камерон, битый жизнью богач Эдди с его бесконечными депрессиями, нимфоманка Ивонна — вся большая тройка главных героев выглядит ладно и убедительно. Читателю ясно, почему каждый из них мог бы быть тем самым маньяком и почему в конечном счёте всё сложилось так, как сложилось. Конечно, с детективной точки зрения всё слишком предсказуемо. По сути, почти сразу убедившись в невиновности Камерона, мы остаёмся всего с двумя кандидатурами на роль убийцы. Бэнкс, конечно, мастерски путает следы, исподволь скармливая читателю фактики, играющие против невиновного кандидата. Кроме того, повторюсь, что характеры героев допускают оба варианта. Но всё же озарения не получилось, читателю всё становится ясно задолго до развязки. В этом-то и минус. Если «Фабрика» была слишком сумбурна, то «Пособник» слишком предсказуем. Тут, в отличие от бэнксова дебюта, понятно, кто, зачем и почему. Но понятно слишком рано.

В результате я бы не советовал начинать знакомство с творчеством Бэнкса с этого романа, как, впрочем, и с «Фабрики», которая почему-то имеет блестящую критику и считается самой сильной вещью автора. «Пособник» — качественно и стильно написанный триллер, шокирующий, эпатирующий, приковывающий внимание, но явно не самый лучший для жанра. Конечно, мастерство Бэнкса даёт о себе знать — в диалогах, языке, образах персонажей, фирменном чёрном юморе. Но всё же сюжетно роман довольно зауряден. Да и что касается юмора, то самая забавная шутка — вставленный в текст наезд на Салмана Рушди, видимо, в ответ на высказывания последнего о научной фантастике. Читать, конечно, стоит, но не в первую очередь.

Эта книга написана безумцем. Или гением, определиться тут довольно трудно. Вообще, трудности при чтении романа подстерегают на каждом шагу. Текст Рушди потрясающе музыкален, полифоничен и при этом насыщен таким количеством аллюзий, отсылок и прочих интертекстуальных штук, что для полного восприятия всех смысловых оттенков понадобится поистине огромный культурный багаж и эрудиция, намного превосходящая просто незаурядную. Легендариумы и мифы различных культур, история Индии и Соединённого королевства, литература поколения битников и музыка в стиле рок, артхаусное кино и фотография, социология и политология, военная журналистика и множество лирически-философских размышлений самого разного толка, от доплатоновских дионисийцев до современной моралистики, — это лишь немногие из тем, о которых автор решит завести с вами разговор. Всё это обескураживает, особенно когда примерно к середине романа, как снег на голову, сваливается отчётливое осознание ирреальности происходящего. Построенный на фундаменте мифа, как ответ на миф, как вольная его трактовка, аппеляция, трибьют или, если угодно, переосмысление, роман сам постепенно становится мифом, старательно притворяющимся реальностью. Постепенно понимаешь, что так не должно быть, и это всерьёз раздражает.

Помянутое раздражение может сыграть с вами злую шутку. Я вот поначалу даже хотел бросить чтение, просто-напросто выставив в оценках единичку. Герои романа постепенно обрывают все нити, связывающие их с реальностью, культурами, догмами, стереотипами и такими удобными поведенческими паттернами. Но при этом это всё похоже на глупое, до детскости даже, яростное отрицание всего-всего вокруг. Стоит ли миру ждать откровения от людей, которые не в состоянии для начала разобраться с собственными судьбами? Гений с глазами безумца, пророчица с сердцем рассерженной девочки-подростка, слепой визионер. Странная и абсолютно больная компания. И именно этим людям, у которых и вера не вера, и любовь не любовь, суждено спасти бесконечно больной, летящий навстречу столкновению мир? Видимо, да. Чтобы видеть всю картину целиком, нужно заглянуть за грань. Фотограф Рай видит в этом путь к метаморфозе. Но для Ормуса, единственного из всех, кто осмелился не просто взглянуть чуждому в глаза, но и протянуть руку, это стало летописью саморазрушения. Но вот что забавно: изначально наиболее вменяемый из всех, Ормус отчаянно не вписывается в безумную суматоху мира вокруг. И только окончательно потеряв чувство реальности, он наконец-то сподобился на главные свои три слова. Нет, не «я тебя люблю». «Её больше нет». Вот что ему стоило принять такую, в сущности простую вещь пораньше, лет этак на тридцать, а? Многие говорят, что роман пронизан любовью, что она — в сердце мироздания героев и самое это сердце. Если так, то мне вправду страшно. Миры несутся навстречу друг другу со страшной скоростью, столкновение неизбежно. И кто знает, что хуже — видеть гибель своего мира и умереть с ним, или оказаться свидетелем того, как твоя реальность, по счастью более устойчивая и стабильная, метаморфирует, вбирая в себя непроглядный ужас мира, в котором моральный урод вроде Вины — символ и трепещущее сердце любви.

Всё что выше — просто трактовка, смешная и довольно несуразная. «Земля...» не из тех романов, в которых всё понятно сразу и окончательно. Это книга невероятной силы и глубины, которую можно (не)понимать и интерпретировать сотнями способов. Роман, на самом деле, великолепен. Язык невероятно образный, яркий, насыщенный множеством метафор и параллелей. Текст — сложный и комплексный, снабжённый и вторым, и третьим, и вообще каким угодно дном. Действительно поэтично, действительно искренне, сюда не просто вложена душа — сам роман кусочек души автора, настолько глубокие и явно личные переживания таятся за масками основных персонажей. Великолепные стихи, за которые Рушди отдельный поклон. Но всё же «Земля...» — не моё, по крайней мере, пока. Я, видимо, ещё недостаточно (а скорее всего, вообще не) мудр. Проза Салмана — вненаходимость, нечто за гранью условностей и норм, откровения гениального безумца. К чтению нужно подходить максимально серьёзно и вдумчиво, и всё равно невозможно быть готовым до конца. Но так или иначе, отложив предубеждения и придирки, я непременно должен сказать главное — это был шедевр. Читайте.

Сразу признаюсь, что в моём отношении к Митчеллу есть элемент какого-то совершенно иррационального преклонения. Его «Облачный атлас» оказался первой книгой, которую я прочитал в серии «Интеллектуальный бестселлер», и во многом именно этот роман изменил моё отношение к современной мейнстримовой прозе. С тех пор я открыл для себя многих замечательных писателей, но Митчелл по-прежнему остаётся одним из моих любимцев.

Как-то странно вышло, но все его вышедшие на русском книги я читал в порядке, полностью обратном хронологическому. Именно поэтому «Литературный призрак» оказался для меня своеобразным возвращением к истокам, моментом озарения, что ли. Многие читатели считают «призрака» слабейшей из книг Митчелла, но мне он показался краеугольным камнем, полностью предопределяющим всё дальнейшее творчество автора. Именно на страницах этой книги и складывался неповторимый нарративный стиль Митчелла, его умение из тысячи голосов и образов создать единую полифоничную картину, способность показать тайные глубинные связи, пронизывающие мироздание. Каждый герой, каждая история книги дополняет прочие, насыщая общую копилку смыслов множеством аспектов, нюансов и деталей. Пройдя сквозь призму истории, культур и судеб, исходная идея гибнущего мира предстаёт нам во всём своём блеске, порождая множество новых смыслов и трактовок.

В тексте присутствуют все присущие автору стилистические финты: и вычурная, невероятно сложная сюжетная и смысловая сцепленность отдельных историй, и сквозная музыкальная тема, лежащая в основе структуры текста, и сражающая наповал фантастичность, местами переходящая в фантасмагорию. Всё это ещё даст о себе знать и в «Сне номер 9» и в «Облачном атласе», opus magnum писателя. На мой взгляд, Митчелл вообще остаётся одним из самых недооценённых британских прозаиков, хотя его мастерство производит поистине неизгладимое впечатление. Его книги полностью изменили мои представления о границах возможного в структурной организации текста. Ошеломительно, сногсшибательно и, на мой дилетанский вкус, опасно близко к гениальности. Очень советую, и не только эту, но и вообще все книги этого замечательного автора.

Похоже, мои надежды на второй том цикла не оправдались — Хауэлл умудрился окончательно испортить продолжение, похоронив все потенциально сильные идеи первой части под грудой недостатков и недоработок. Так, например, картина орочьего общества и тщательное описание их быта и уклада оказалась безнадёжно испорчена абсолютной нелогичностью его (общества) социальной структуры. Подразумевается, что матриархальный уклад означает стабильность и мудрое, несущее всеобщую благодать правление. Однако орки здесь загнаны в негостеприимные горы и находятся в зависимом от людей положении, так и не оправившись полностью от поражения в гоблинских войнах. Далее, этическая альтернатива, предложенная Хауэллом в лице орков, терпит крушение из-за авторского же желания добавить к сюжету интриганско-авантюрную составляющую. В результате у читателя создаётся впечатление, что орки на самом деле просто-напросто глуповатые, наивные и ограниченные существа. И при всём этом столь же злобные по натуре. Среди них тоже полным-полно хитрецов и предателей, просто природная тупость мешает им развернуться как следует.

Здесь нужно сразу пояснить что к чему, во избежание обвинений в ксенофобии. Орки Хауэлла действительно на редкость туповатые существа, по уровню развития стоящие примерно на равных с земными племенами индейцев, затерянными в бескрайних джунглях Африки и Амазонии. «Хитрый» план некроманта Отара не провёл бы и пятилетнего ребёнка, однако даже мудрейшие из орков ни о чём не подозревали годами. Далее, те же мудрые матери орков в меру своих довольно скудных способностей пытаются интриговать и все поголовно ненавидят людей. Можно возразить, что автор стремился показать, что добропорядочность и честность не зависят от расы и равно присущи как оркам, так и людям. И наоборот, подлецы и мерзавцы есть по обе стороны баррикад. Но Хауэлла опять подводит дискретность текста и отсутствие общей связующей нити. Подобно тому, как неплохая задумка морально-этической проблематики вступает в конфликт с авантюрно-плутовской сюжетной веткой, идея «главное — суть, а не форма» разбивается о рифы сурового приключалова. Та же Дар, полностью положительный персонаж и носитель абсолютной морали, запросто убивает ни в чём не повинных людей. Просто потому, что люди существа второго сорта, а высшая раса — орки.

Образ Дар вообще не выдерживает никакой критики. Конечно, трудно ожидать, что человек с таким прошлым проникнется любовью к человечеству. Но ведь ксенофобия в той или иной степени присуща любому из нас. Мне кажется невероятным такая способность отказаться от собственной расы и предать её. Этот же момент смущал меня в кэмероновском Аватаре. Вот только там было множество новаторских находок, уравновешивающих хромающую мотивацию героя. Здесь такого не наблюдается.

Что до других персонажей, то тут тоже всё довольно невыразительно. Кроме Дар, сюжетно значимы только Ковок и Зна-ят, но и они полностью остановились в развитии и намертво ограждены рамками сюжетных функций. В первом случае — благородного возлюбленного, во втором — прозревшего еретика. Все прочие персонажи преданы забвению. Сюжет безжалостно линеен и читается практически с самого начала. История межвидовой любви, приобщение к чужой культуре и её принятие, сражение с олицетворяющими зло и жестокость носителями родной культуры. Шаблон на шаблоне. На вторую сюжетную линию автора, похоже, просто не хватило. Про Креганта, Северна, Отара и прочих Хауэлл вспоминает только в самом конце. До этого, видимо, жизнь в столице королевства людей застыла и стояла так, не дыша, пока автор не собрался писать развязку. Финал, к слову, тоже на редкость скучный. Отар подставляется как может. Чего стоит только убийство сына королевской фрейлины. Что, в огромном городе нельзя было найти какого-нибудь сироту-оборванца? Внешних врагов что ли мало, нужно ещё в лице королевы заиметь недруга? Северн тоже уныл, из его характера ушла практически вся глубина, благородный вояка был да сплыл, остался влюблённый идиот. Коля вообще задвинули даже не на второй, а на третий план. А ведь самый противоречивый и интересный персонаж был, чуть ли не единственный, кто вызывал отличные от скептицизма и фейспалмов эмоции.

В общем, книгу не спасает даже открытый финал. Надеяться на то, что дальше автор исправится и будет лучше, уже наивно. В принципе, я не жалею о том, что издатели оборвали этот цикл на середине. Хотя, конечно, подобная практика не может не огорчать.

Эту книгу Сваллоу трудно назвать критически важной для цикла — «Немезида» посвящена всего лишь одному из эпизодов великой войны и никак не связана с основной сюжетной веткой. Но вот мастерство исполнения и проблемы, поднятые автором, не позволяют пройти мимо и счесть книгу необязательным дополнением к общей летописи.

Глубокая проработка моральной проблематики, психологическая, социальная и даже философская нагрузка всегда отличали книги цикла от множества других межавторских миров. Практически все романы серии далеко выходят за привычные нам рамки космического боевика. Подобное сюжетное многообразие присуще и этой книге Сваллоу. Здесь есть и элементы шпионского романа, и триллерного, жёстко написанного детектива, и военной драмы. Очень интересно нравственное противостояние между героями, которые в принципе находятся в одной лодке.Нажимая на кнопки в командном центре, легко рассуждать о допустимых потерях. Но вот когда смотришь сквозь оптический прицел на реальную войну, всё становится совсем другим. Одно дело — цифры в сводках, с запасом укладывающиеся в допустимый процент. Совсем другое — видеть результаты каждой провокации и диверсии, смотреть, как гибнут гражданские, защищать которых — главный долг любого солдата. Пожертвовать одним, чтобы спасти сотню — допустимая потеря? А если этим одним окажется друг, с которым ты прошёл сквозь ад сотен битв? Это только в пафосных голливудских фильмах бойцы наперебой рвутся пожертвовать собой. На настоящей войне нет места благородству, да и жертвенность тоже не в чести. Добро пожаловать в реальный мир — придётся играть без правил, отправлять ничего не подозревающих бойцов на верную смерть, предавать друзей во имя идеи, победы, Императора, да чёрт вообще знает, чего ещё. И далеко не ясно, кто на самом деле станет убийцей. Боец засадного отряда противника? Или, может быть, ты сам? Ах, ты готов пожертвовать всем во имя Императора? Уж не банальный ли это эгоизм, не одно ли из тысяч оправданий? А что, если стать допустимой жертвой придётся тебе, что тогда? В цепь подобных противоречий между целесообразностью и моралью попадают не только бойцы карательного отряда официо ассассинориум, но и главнейшие фигуры всего цикла — Дорн, Хорус, сам Император. Поступки и выборы героев дают дополнительную информацию об этих героях и их истинной сущности.

С сюжетной частью дело обстоит тоже очень неплохо. В распоряжении Сваллоу не оказалось беспроигрышных сценариев вроде битвы за Истваан или парочки примархов в запасе. Но автор всё равно умудряется захватить внимание читателя и добавить новые краски к картине общей вселенной, в первую очередь за счёт описаний адептус ассассинориум, информация о которых прежде была совсем скудной. Снайперам Виндикар ещё предстоит сыграть свою роль в противостоянии. И кто знает, возможно, Эристид Виндикар ещё сыграет свою роль. Не видел тело — не спеши хоронить.

Главное достоинство книги, конечно, заключается в староанглийской атмосфере и искусном сплетении обыденного и мифологического. Кларк сумела гармонично совместить казалось бы совершенно противоположные друг другу вещи — чопорную викторианскую прозу аристократических салонов и мрачноватые сказки о волшебных существах, которые так любят рассказывать простолюдины. Благодаря этому оба измерения книги, слившись вместе, обретают большую глубину и выразительность. Описания светских визитов и балов перестают быть скучными, а легенды об эльфах несерьёзными и смешными.

Очень здорово удались и характеры героев — волшебников Стренджа и Норрелла, злокозненного Джентльмена-с-волосами-как-пух и таинственного Джона Аскгласса, незримо присутствующего буквально в каждой сцене романа. Именно за счёт образа последнего и создаётся помянутая выше атмосфера тёмной и недоброй, но такой очаровательной сказки, в которой нет предела волшебству. Магия в мире Кларк разлита повсюду, заключённая в самой природе, она буквально пронизывает мир. Горы и леса, реки и ветра всегда помнят древнее волшебство, что бы ни происходило вокруг. Именно поэтому магия — занятие не для одиночки, ведь волшебным здесь может быть абсолютно всё. Главное — единение с природой, умение чувствовать дыхание мира и говорить с ним на одном языке.

Об этой книге вообще очень сложно писать, ведь главное её достоинство вовсе не в сюжетных поворотах или ошеломительных идеях автора. Самое ценное здесь — ощущение напевности, магии, поэзия, сокрытая в мире вокруг нас. А столь чистую, подлинную атмосферу чуда зачастую не удаётся воссоздать даже маститым писателям. Поэтому ограничусь одним: обязательно прочитайте книгу Сюзанны Кларк,оно того стоит. Ведь это настоящий шедевр по любым меркам — фэнтези ли или викторианской прозы, неважно.

Вначале было море. Конечно, эта книга о многом: о людях, попавших в шторм, о возвращении к родным берегам, о том, как потерять и вновь найти себя, о котах, завёрнутых в коврик на счастье. Но в первую очередь — о море. Герои романа живут в затерянном на краю цивилизации мирке, где всё не так, как мы привыкли. Время здесь ползёт неспешно, со скоростью одна секунда в час. Да и как торопиться, когда вокруг — море. Безумное, жестокое, вечное, единственная опора и утешение, наваждение и морок. Книга словно бы пронизана этой напевной и немного грустной созерцательностью. И холодом, но хорошим и настоящим, после которого так приятно присесть возле камина с чашечкой кофе или чего-нибудь покрепче.

Потом, во второй черёд, стала суша, земля посреди моря, Ньюфаундленд. Не скучный «остров у северо-восточных берегов Северной Америки, часть канадской провинции Ньюфаундленд и Лабрадор» и прочее, а этакий забавный микрокосм, обитель морепоклонников, чудаков и мечтателей, земля предков. Место, куда приводят даже не мечты, а неистовое, выстраданное желание найти Дом, такой, где рождаются и умирают. История здесь ходит по кругу, словно привязанный цепной пёс. Новые аргонавты отплывают на поиски сияющей Колхиды, чтобы потом вернуться и умереть у моря под развалинами обветшавшей лодки. Море не просто заменяет им дом, оно для них сама жизнь.

Конечено, такой Ньюфаундленд трудно назвать райским местом. Здесь тонут и замерзают насмерть, здесь несколько завязанных на куске бечевы узелков могут накликать шторм, в памяти ещё свежи истории жутких преступлений, история берегового братства на местный лад, а со страниц газет кричат заголовки преступлений уже нынешних — сексуальные домогательства, домашнее насилие, словом, всё как везде. Это место безжалостно к чужакам, ко всем, в ком не живёт дух моря. Одни сходят с ума, впадая в неистовство, давая новые и новые материалы для статей обаяшки криминального хрониста. Самые чистые сердцем судорожно пытаются вырваться в большой мир, не замечая, что он уже сам рвётся сюда. Рыболовецкие суда истребляют популяцию рыб, нефтяные траулеры отравляют море. Пусть мирок героев жесток, но наша реальность ещё страшнее. Здесь хотя бы бывает ещё любовь без боли и унижения, по дорогам ходят лоси, а на обед подают пироги с тюленьим мясом и приготовленных сотней способов креветок. Есть в этом что-то романтическое. Хотя лучше не пробовать заворачивать кота в коврик — он может не оценить.

Возможно, тихому счастью героев придёт конец. Возможно, реальный мир сметёт их хрупкую идиллию, и вместо жестоких, но честных законов моря там воцарятся ложь и предательство. Но знайте — придёт час, и настанет шторм, и волны смоют грязь и скверну. Ведь море будет всегда.

Абсолютно ультимативная, не оставляющая читателю пространства для манёвра книга. Либо вы полагаете, что это запредельно трогательно и драматично, либо что, наоборот, жутко неестественно и нарочно сконструировано по лекалам коммерчески успешного романа. Промежуточных состояний, как мне кажется, быть не может. Вы или верите в искренность Фоера, или нет.

Мне, как явствует из оценки, книга показалась правдивой. Судьба Оскара и история его поиска просто не могут не трогать душу читателя. Трагедия целой нации здесь показана глазами ребёнка, просто и без мишуры, напролом. Конечно, и к образу Оскара можно предъявить претензии. Иногда девятилетний мальчик ведёт себя и рассуждает так, как подобает скорее сорокалетнему интеллектуалу в глубоком экзистенциальном кризисе. Но простых, предсказуемых персонажей у Фоера нет вообще. Атмосфера романа складывается из вещей довольно странных и нетривиальных: тамбурин, гири на сердце, письма Стивена Хокинга, татуировки на ладонях, чемодан неотправленных писем, летопись непрожитой жизни, дверные ручки, бьющий в небо луч прожектора, поднимающийся к небу же дым пожара и падающие с высоты тела, вниз, к безжалостной земле. Лейтмотивом всему — страдание. Тихая агония Оскара, его мать, бьющаяся о стену непонимания, утончённые самоистязания Томаса Шелла-старшего, ад, разверзшийся в сорок пятом в Дрездене и Хиросиме. Да, можно возразить, что автор не оставляет нам шанса на равнодушие. Любой хоть самую малость эмоциональный человек не может не сочувствовать героям. Многие не любят, когда их заставляют плакать. Я тоже. Но не плакать о погибших такой смертью, как мне кажется, много хуже.

А знаете, что самое страшное? Трагедия 9/11 унесла жизни 2977 человек, не считая террористов-смертников. Бомбардировка Дрездена в феврале 1945 — не меньше 25 тысяч жизней. В огне Хиросимы заживо сгорели по самым скромным прикидкам 70 тысяч людей. Обычных людей, как вы или я. Книга Фоера — только верхушка айсберга, сглаженный и щадящий пример, и близко не соответствующий реальной жизни. Умножьте страдания несчастного маленького Оскара на 100,000 и получите что-то жутко страшное и запредельно большое. Похоже, что наш с вами мир.

Очередной пример добротного развлекательного фэнтези среднего уровня. Да, книга написана достаточно профессионально и не без ярких моментов, но по сравнению с выходившими в той же серии романами Ротфусса и Сандерсона смотрится не лучшим образом.

Главное достоинство романа — глубокие и тщательно проработанные описания расы орков, их быта и верований. Хауэлл проделал значительную работу над языком орков, реалиями их жизни и культуры, уйдя от канонического стереотипа суровых безмозглых убийц. Но всё же некоторые моменты довольно спорны. Например, никак не объяснены причины матриархального уклада орочьего общества. У того же Сальваторе царящий в обществе дроу матриархат объяснялся просто — самая сильная магия была доступна только женщинам. Но орки у Хауэлла — бойцы, а в таком случае главенство мужчин было бы логичнее. Ещё довольно странным смотрится явное противопоставление высокоморальных, неукоснительно соблюдающих свою систему этики орков и беспринципных, жестоких людей. Этот контраст прописан настолько явно, что временами режет глаза. Сначала, умело ломая привычный читателю стереотип, Хауэлл смотрится выигрышно. К тому же поначалу ещё ничего не ясно — этика орков выглядит просто неэквивалентной человеческой, и некоторые их поступки выглядят не менее дико, чем человеческая ложь и предательство. Но чем дальше автор уходит в сторону схемы «орки=хорошие парни, люди=плохие парни», тем скучнее становится роман.

Ещё одна претензия — недостаточно проработанный мир. Действие происходит на границе владений короля Креганта и короля Файстава, в горах к северу лежат земли орков. Из текста мы узнаём, что есть и множество других королевств, но про них автор упоминает мельком. Или вот, например, орки как таковые. Их наличие в авторском мире разумеется само собой, но есть ли и другие расы, кроме людей и орков — загадка. Те же эльфы и гномы не менее традиционны и каноничны. Про существующую в мире магию мы тоже узнаём совсем немного. Главная героиня иногда видит пророческие сны, а король Крегант держит на службе чернокнижника, но подробного описания богов или школ магии мы так и не получим.

Герои, с другой стороны, получились неплохо. В центре внимания два персонажа — человеческая девушка Дар и орк Ковок. На их примере автор и пытается показать противоречия между двумя разными культурами и укладами. Что странно, чем ближе персонажи к согласию, тем предсказуемее и скучнее развитие событий. Ещё неплох мердант Коль, который мне из всех отрицательных персонажей запомнился больше всего. А вот некромант Отар как-то слишком абстрактен, за его канонично-чёрным плащом не чувствуется личности. Персонаж-функция, только и всего.

По жанру «Собственность короля» — героика, тяготеющая к дарку. Особенно уж жестоких сцен нет, да и безусловно положительные персонажи в наличии, но определённый налёт мрачности присутствует. Реалии войны, мародёрство, произвол высших офицеров — всё это в книге есть и прописано реалистично и убедительно.

В результате я всё же не могу однозначно советовать книгу. Возможно, после прочтения второго тома станет ясно, решит ли автор сохранить моральную проблематику или же, окончательно избавившись от полутонов и оттенков, уйдёт в сторону классической схемы добро vs зло, в которой разве что стороны поменялись местами.

Ни в коем разе не подростковое фэнтези. На самом деле «Ученик монстролога» — натуральный слэшер с растерзанными трупами, оторванными конечностями и кишками на потолке. Написано настолько правдоподобно и магнетически-притягательно, что фильмы о Пиле и замечательное виа «Труп каннибала» нервно курят в сторонке. Динамичное, но вместе с тем компактное развитие сюжета, без лишней беготни и длиннот. Паузы между появлениями монстров заполнены просто великолепно. Воспоминания Доктора и Уилла позволяют не теряя темпа и атмосферы показать и объяснить характеры героев. А сцена в психиатрической лечебнице шокирует пожалуй даже больше самых жутких эпизодов резни.

Главные герои очень хороши. Оба со своими тараканами в голове, оба немого не от мира сего. Видимо, поэтому так здорово подходят друг к другу. Охотник на антропофагов Кернс, напротив, как-то простоват. Типичный циник-мизантроп, отношение к этому персонажу практически не меняется в ходе повествования в отличие от Дока. Возможно, введён для того, чтобы ярче показать — Док на самом деле противоречивая личность со своими коплексами и патологиями, но не мерзавец. То есть для контраста, если вкратце. Автор сразу прямым текстом сообщает, что Кернс — монстр пострашнее тех, на которых охотится. Второстепенные герои в общем-то любопытны, проработаны ровно настолько, насколько на них задерживается внимание читателя. В общем без сюрпризов: кладбищенский сторож, констебль, набожный юноша, старый пройдоха. Всё в рамках ролей, но складно и без фальши.

При всей кажущейся фантастичности очень убедительно. Всему научное объяснение, никакой мистики и чертовщины. Криптозоологическое построение с антропофагами исполнено безупречно. По тексту разбросано множество деталей и зацепок, работающих на общее впечатление и достоверность. Больше внимания уделено только нагнетанию атмосферы ужаса и давлению на психику читателя. Захваченный тварями корабль, копашашиеся в гноящейся ране личинки, корчащиеся в огне выродки, язвы и черви, оторванные конечности и расколотые черепа. Всё это — глазами ребёнка. Если привыкли визуализировать текст в голове — лучше не в этот раз.

Единственное, что не понравилось — слишком много морально-этических разглагольствований. Непогрешима ли наука, допустимо ли страдание, каковы границы самопожертвования. Зачем-то даже рассуждения о сущности эвтаназии — (само)убийство ли? Диссонирует с общей тематикой безумного мяса и угара во мраке кутежа и ада. Можно возразить, что это нужно для лучшего понимания личности Доктора. Но история его отношений с покойным отцом и поведение в кризисных ситуациях показательней. Особенно последнее. Хочешь узнать человека — дай ему винчестер, поставь нос к носу с восьмифутовой плотоядной тварью и посмотри, что будет.

В результате имеем отличнейший слэшер, жестокий и кровавый. Вообще, для любителей агрессивного и динамичного нехичкоковского хоррора книга обязательна к прочтению. Остальным аккуратней, Янси миндальничать не намерен, так что готовьтесь к резне.

Похоже, Бэнкс основательно обосновался в списке моих любимых писателей. Йэн невероятно разносторонний автор с удивительным диапазоном сюжета и формы — от твёрдой научной фантастики и космооперы до магреализма и мейнстримовой психологической прозы. Этот роман относится как раз к последнему жанру, но здесь, как и во всех читанных мной вещах Бэнкса, налицо неповторимый авторский стиль: замечательное умение показать все изломы души героев, подметить каждую черточку характеров и психики. Если сюжетное разнообразие книг Йэна можно сравнить с широким вокальным диапазоном, то красота и точность созданных им характеров — что-то из области совершенного, невероятно точного интонирования.

Аналогия с пением и музыкой здесь не случайна, ведь герой романа — талантливый музыкант и композитор по имени Денни Уэйр, богач и рок-звезда. Ещё в «Мосте» Бэнкс использовал множество музыкальных отсылок и реалий чтобы ярче и убедительней продемонстрировать переживания героя, расставить тончайшие акценты и нюансы. А в «Улице отчаяния» Йэн идёт дальше, буквально выстраивая атмосферу романа на трёх пресловутых китах поколения семидесятых — Sex & Drugs & Rock & Roll. И первого, и второго, и третьего в романе предостаточно, но куда интереснее таящаяся за развесёлым фасадом будней рок-звезды история человека и музыканта, путь страданий и самоуничижения.

Дэнни не стремился к славе и богатству. Он просто хотел, чтобы его любили, и потому старательно дистанционировался от образа Уэйрда, басиста-легенды. И вот, получив всё, о чём только можно мечтать, герой не находит счастья. Дэнни так привык жить с чувством вины, что все случившиеся с его друзьями ужасные вещи записывает на свой счёт. Думает, что за богатство и славу, которые ему в принципе и не нужны, заплачена кровавая цена, и притом не им самим. Он всегда боялся жизни, боялся действовать и решать, а всё потому, что не хотел причинять боль другим. И слишком поздно понял, что несказанные слова хуже любых оскорблений, а несовершённые поступки подчас терзают сильнее самых страшных преступлений. Сцена прозрения героя удалась автору великолепно. Оказывается, Дэнни всегда чувствовал это где-то на краю подсознания, там, где мысли и переживания становятся стихами и обретают плоть нот и созвучий. Все ответы были в песнях героя, просто нужно было хоть раз остановиться и послушать. Себя, а не гвалт голосов вокруг.

Ещё одной замечательной особенностью творчества Бэнкса является идейная целостность и последовательность его книг. Притом Йэн не ограничивает себя рамками какой-то одной концепции, его книги — это эволюция разума и порождённых им идей. От деструктивного безумия «Осиной фабрики» к прозрению «Моста», от рок-н-ролла, ставшего саундтреком к пути по мосту к рОковому (или роковОму) лейтмотиву улицы. И именно поэтому, по моему, очень важен для понимания «Улицы отчаяния» следующий роман Бэнкса — «Игрок». Ошеломительно-фантастичный, этот роман тем не менее во многом дополняет и продолжает историю Дэнни Уэйра. Подобно тому, как музыка становится смыслом и страстью Дэнни, Игрок Гурдже также одержим своей идеей фикс. Каждого из них судьба ведёт к катарсису, путеводной нитью сквозь который — для одного музыка, а для другого игра. И откровения, явившиеся героям на грани, во многом похожи. Вообще, фантастическая часть творчества Бэнкса во многом обделена вниманием читателей, и очень зря. Йэн как раз из тех авторов, чьи идей с каждой новой книгой становятся лишь глубже и ошеломительней. Но даже и в отрыве от остальных книг «Улица отчаяния» великолепный роман, достойный самого пристального внимания.

Превосходный роман, мрачно-великолепный и до невероятия атмосферный. Представьте себе Город, разверстую, алую с чёрным, пасть мёртвого мегаполиса, жадно заглатывающую человеческие жизни, перемалывающую и калечущую всё, способное любить и чувствовать. Город Остера заражён и медленно гниёт заживо, отравляя всё в себе. И, подобно тому, как перед смертью человек последовательно теряет способность видеть, ощущать и слышать, Город и жители его теряют самое себя. Краски, память, эмоции, все те мелочи, из которых состоит индивидуальность, места ли, человека — не важно.

Книга Остера чудовищно дистопична, пропитана тоской и безнадёжностью в не меньшей степени, чем прославленные романы Оруэлла и Хаксли. И если миры последних — место, куда приводят мечты, неважно, о счастье ли или власти, то Остер перешагивает и эту грань. Его Город — место, где люди разучились мечтать, вселенная серости и равнодушия, эмоциональный вакуум. Великолепная книга, которую стоит читать и перечитывать.