Вообразите, читатель, что вы присутствуете при секретнейшем разговоре правительственной делегации некоей страны с представителями дружественного ей государства. Глава этой делегации предлагает начать войну между обеими дружественными державами, деловито и серьезно разъясняя при этом:
— Война — это самая большая дружеская услуга, которую мы в настоящих чрезвычайных условиях могли бы оказать друг другу.
Вы поражены, и вам приходит в голову мысль, что автор предложения — кандидат в пациенты психиатрической больницы. Но если у вас хватит выдержки и терпения высидеть до конца совещания, то вы убедитесь, что другая высокая договаривающаяся сторона находит предложение «ценным и великодушным», после чего обе правительственные делегации при участии экспертов разрабатывают подробнейшие планы ведения войны друг против друга.
Но зачем бы двум хищникам направлять оружие друг против друга, когда они с успехом могут направить его против страны, не участвующей в сговоре?
Если могут... Ну, а если не могут? Как быть, если у этих хищников нет и не может быть жертвы, на которую они могли бы совместно наброситься?
В таком именно «безвыходном положении», — разумеется, только с точки зрения империалистов, — оказались Атавия и Полигония, расположенные на острове Атавия, вместе с которым они силою обстоятельств были оторваны от земного шара. Об их необычайной, полной парадоксов судьбе рассказывается в интересном фантастическом романе писателя Л. И. Лагина «Атавия Проксима».
В чем же состояли те «чрезвычайные условия», которые имел в виду президент Атавии, чей разговор с представителями правительства Полигонии мы только что кратко осветили?
Они вытекали из того факта, что земной остров Атавия превратился в космический остров, отстоящий от Земли на десятки тысяч километров. Внезапная оторванность высокоразвитой атавской промышленности от внешних рынков, кроме не большой соседней Полигонии, предвещала жесточайший экономический кризис в ее истории. Если до сих пор этот кризис удавалось оттянуть путем гонки вооружений для третьей мировой войны против лагеря мира и демократии, то теперь этот мотив гонки отпадал. Против кого готовить войну? Ведь единственной иностранной державой, которая еще оставалась на новой планете, была Полигония, фактически и без того подчиненная Атавии, а посему и «дружественная» ей. Но и в новых условиях правящие круги Атавии мыслят по старому империалистическому шаблону, видят панацею от всех зол в войне.
Итак, война была решена и начата в точном соответствии с намеченными совместно планами. Была создана, как пишет Л. Лагин, «исправно действующая мясорубка, перемалывающая во имя сохранения сверхприбылей нескольких десятков семейств тысячи и тысячи эшелонов с оружием, боеприпасами, снаряжением, обмундированием, продовольствием и с десятками и сотнями тысяч людей».
Вместе с тем, желая сбить с толку население, атавские правители прибегли к старой, испытанной еще в Земной обстановке, провокации: объявили виновниками всех бед Атавии коммунистов, начали массовые аресты «агентов Кремля». Сделав этот первый серьезный шаг на пути к фашизации, они не остановились и перед следующим: ввели фашистский режим по образу и подобию гитлеровского.
Откровенно фашистские силы были выведены реакцией на политическую арену тогда, когда правящие круги задумали осуществить новую авантюру в еще более грандиозном масштабе — «тотальное переселение на Землю», для чего требовалось предварительно завоевать ее в атомной войне.
На таком мрачном фоне развертываются менее значительные события, являющиеся, однако, крайне характерными для «атавского образа жизни».
Особенно широко и разносторонне показаны в книге дела и дни небольшого городка Крэмпа. Среди крэмпских персонажей немало колоритных фигур, принадлежащих как к реакционному, так и прогрессивному лагерю.
Запоминается читателю мелкотравчатый карьерист Онли Наудус, стремившийся правдами и в особенности неправдами «выбиться в люди», что в его понимании означает — разбогатеть. Для этого он не останавливается перед любой подлостью, будь то в отношении людей, спасших ему жизнь, будь то в отношении своей невесты и родственников. Гротескно показана фигура бакалейщика Фрогмора.
Яркими штрихами обрисованы беспринципнейший журналист Дэн Вервэйс, незадачливый кандидат в мэры Крэмпа Уильям Раст.
Всем этим крупным, во всеатавском масштабе, и мелким, в масштабе Крэмпа, представителям «атавского
образа жизни» противостоит другой мир, мир простых, трудолюбивых, честных людей, составляющих большинство населения Атавии. В Атавии есть силы прогресса, выступающие против реакции, против войны. Среди них в первых рядах идут атавские коммунисты, загнанные в подполье, бросаемые в тюрьмы, но не оставляющие своего благородного дела. Автор показывает нам бесстрашных, беззаветно преданных народу коммунистов Эксиса, Карпентера и Форда, которые используют все возможности, чтобы открыть атавцам глаза на происходящее.
Люди под давлением жизненных обстоятельств определяют свою позицию в происходящих событиях и оказываются бок о бок с активными антифашистами и антирасистами, рядом с коммунистами.
Особенно характерную эволюцию в этом смысле пережил безработный Бенджамин Прауд. Прежде равнодушный ко всему, что непосредственно не задевало его интересов, в частности, и к такому вопиющему общественному злу, как угнетение негров, он в конце книги предстает перед нами как активный борец против расовой дискриминации.
В конце книги автор оставляет Атавию как бы на распутье двух дорог, но дает понять, что коллективный разум миролюбивого атавского народа в конечном итоге победит.
«Атавия Проксима» вышла в серии «Библиотека научной фантастики и приключений» в издательстве «Молодая гвардия». Но основная мысль книги отнюдь не в фантастике. Особые космические условия существования Атавии и Полигонии понадобились автору лишь для того, чтобы иметь своеобразный угол зрения, под которым можно с особенной выпуклостью показать уродливые явления и противоречия «атавской цивилизации». Этим, собственно, и определяется характер имеющейся в книге фантастики, на научную обоснованность которой автор совершенно не претендует. Здесь уместно обратить внимание на то, что отрыв острова Атавии от Земли и превращение его в земного спутника произошли не вследствие каких-то могучих природных катаклизмов, а, так сказать, на политической подкладке — в результате неудачного залпа из 2442 «сверхмощных термоядерных установок сверхдальнего действия», залпа, который, по замыслу атавских милитаристов, должен был развязать новую мировую войну. Это, как остроумно замечает автор, был «единственный, насколько нам известно, случай прямого воздействия политики на явления космического порядка».
Роман Л. Лагина — произведение в основе своей остро сатирическое и злободневное. Его сатирическое жало метко нацелено против «атавского образа жизни», «атавизма», который столь многими чертами напоминает образ жизни реально существующих капиталистических держав. Автору удалось изобразить многие отрицательные проявления «атавизма» как бы в конденсированном до предела виде, во всем их отвратительном безобразии. Эту обличительную по характеру задачу он выполнил в форме весьма занимательного произведения.
Книга не лишена и недостатков. Местами в ней рядом с динамичным, сверкающим яркими парадоксами или злым сарказмом повествованием, рядом с изобретательной сюжетной интригой или каким-нибудь чрезвычайным событием в жизни космической Атавии мирно уживается изобилующее длиннотами бытописательство.
Эти недостатки не умаляют бесспорные достоинства книги. «Атавия Проксима» — оригинальное, по настоящему увлекательное и нужное произведение, которое с интересом и пользой прочтет молодой читатель.
Правда коммунизма № 124, 19 октября 1960 г. (Орган Режевского райкома Коммунистической партии Советского Союза и районного Совета депутатов трудящихся.)
Из статьи "Сибирские огни" в 1961 году" узнаём:
«Сибирские огни»—старейший в стране литературно-художественный и общественно — политический журнал. Он начал выходить еще в 1922 году при ближайшем участии виднейшего деятеля нашей партии Е. М. Ярославского...
Станислав Лем. Конец Арагены (отрывок из рассказа, перевод В. Рутминского) // Под знаменем Ленина № 116, 13 июня 1969, с. 3
Станислав Лем известен советскому читателю своими книгами «Магелланово облако», «Звездные дневники Йона Тихого». В Краковском издательстве напечатан в прошлом году сборник рассказов Лема под названием «Сказки роботов». Некоторые из этих сказок («Урановые уши», «Подарок Трурла») печатались в газете «На смену!» в переводе свердловчанина В. Рутминского.
Сейчас готовится к опубликованию еще одна научно-фантастическая сказка «Конец Арагены». Отрывок из нее мы вам предлагаем.
АРАГЕНА была планетой заостренной вовнутрь. Владыка ее, Метамерик, запретил движение даже самого маленького червяка по поверхности шара.
Стала поэтому поверхность Арагены дикой и мертвой. И только молнии, как топоры, обтесывали каменные хребты гор, да метеоры дробили континенты.
Владыка Метамерик был потомком Ауригенов, Златорожденных, которых он никогда не видел, а знал о них лишь одно: когда угрожала им гибель от неких страшных существ из космоса, спрятали Ауригены все свои знания и жажду бытия в микроскопических зернах атомов, которые оплодотворили скалистые глубины Арагены. Они дали планете такое имя, чтобы оно напоминало о них, но не поставили на ней никаких оборонных сооружений, чтобы не привлечь на этот путь своих ужасных преследователей. И исчезли все до одного. Одно лишь утешение было: их враги даже не додумались, что не до конца истребили ауригенов.
Подданные Метамерика не знали истории страшного конца Ауригенов. Все это знал только их владыка.
Из каменистого грунта подземных глубин Метамерик приказал сделать ряды скал, выброшенных в пространство. Эти «космические пловцы» заполняли все окружение планеты, называемое Черной Гремучей Змеей, так как там беспрестанно сталкивались исполинские глыбы базальтов, от которых летели вокруг болиды и астероиды, засоряя все созвездие Скорпиона.
Метеоры хлестали каменным дождем и землю Арагены, бомбардировали ее фонтанами огненных брызг, превращая ночь в день, а тучами пыли — день в ночь. Но ни малейшего сотрясения не доходило до внутренности планеты. А если кто-нибудь приблизился бы к их планете, он увидел бы, если бы не разбил свой корабль еще прежде о каменные вихри, скалистый шар, похожий на голый череп.
Тысячи лет никто не посещал планеты. Однако Метамерик не отменял своих строгих приказов ни на мгновение.
Но однажды группа жителей, взглянув наружу, увидела как бы гигантскую чашу, вбитую основанием в нагромождение каменных глыб. Она была сильно продырявлена камнями во многих местах. Знатоки-астронавты установили: перед ними остов межпланетного корабля из неведомых стран. Корабль имел форму цилиндра и был покрыт толстым слоем грязи и копоти. Из подземелья выползли щипцевидные машины, извлекли загадочный корабль из каменных вихрей и внесли его под землю.
В главной строительной галерее на черный, как испеченный на углях, остов корабля направили зеркальную поверхность самых ярких кристаллов и вскрыли алмазными остриями первый, верхний панцирь звездолета.
Под ним оказался другой, удивительной белизны, и, наконец, третья, непроницаемая оболочка. В ней были герметически закупоренные двери, и открыть их не удавалось. Старейший из ученых, Афинор, добросовестно обследовал способ открытия дверей. Оказалось, для того, чтобы замок открылся, надо было произнести секретное слово. Долго ученые пробовали разные слова, например, «Космос», «Звезды» но двери не шевельнулись.
— Не знаю, хорошо ли мы поступаем, стараясь открыть корабль без ведома Метамерика, — сказал вдруг Афинор. — Я ребенком слыхал легенду о существах, которые во всем космосе преследуют жизнь, рoжденную в металле, и истребляют ее из мести.
При его последних словах двери вдруг дрогнули и распахнулись. Словом, которое отрыло двери, было «месть».
В заметке «Писатели Дона – гости Первоуральска» рассказывается о прибытии 17 апреля 1969 года в Первоуральск писателей из Ростовской области. Среди них писатель-фантаст П. Аматуни. Видим его на фото А. Кадочигова.
«Как самых дорогих друзей принимали позавчера первоуральцы большую группу писателей Дона, приехавшую на Урал, чтобы познакомиться с его тружениками, их успехами, жизнью.
В числе гостей были А. Бахарев, автор крупных произведений «Обновленная степь», «Большой поток», «Человек прячет глаза», Б. Изюмский, написавший такие популярные книги, как «Алые погоны», «Записки офицера», П. Лебеденко, известный романами «Дважды жить не дано», «Льды уходят в океан», поэты Б. Куликов, А. Рогачев, Д. Долинский, П. Аматуниписатель-фантаст».
ПО ДОРОГЕ я все думал, какой он, Станислав Лем? Почему-то представлял его немногословным и суровым, с непроницаемым, гордым лицом.
Лем оказался похожим на доброго волшебника из веселой сказки. Выпуклый, обрамленный пушистой сединой лоб, большие добрые губы, лицо без единой морщинки и молодые карие глаза — таким я увидел Лема в тот момент, когда он вошел в кабинет. Волшебник был в теплом свитере, в обыкновенных домашних войлочных тапочках.
Говорит Лем как-то очень искренне и немного застенчиво. С первых же слов — такое чувство, будто знакомы много-много лет.
Прошу его рассказать о себе.
Станислав Лем родился в 1921 году. После войны учился в Краковском мединституте. Работал ассистентом. «Не покидало чувство: это не то», — признается Лем. Пробовал силы в литературе. Сочинял стихи. В 1948—1950 годах я написал роман «Непотерянное время» — о движении Сопротивления.
Непосредственным толчком к первому научно-фантастическому роману послужил почти анекдотический случай. Лем был в Западане. Однажды прогуливался в горах с каким-то незнакомцем. Заговорили о фантастике. Лем ее любит с детства. Он горячился: почему в послевоенной Польше нет хороших научно-фантастических романов? «Вот бы вы и написали», — предложил незнакомец. «А что! И написал бы! — азартно ответил Лем. — Да кто стал бы издавать?»
Уже воротясь в Краков. Лем получает вдруг конверт из Варшавы с бланком договора на научно-фантастический роман. Незнакомец оказался редактором издательства «Читальник паньски».
«И я написал «Астронавтов», — говорит Лем. – С тех пор — как на рельсах...»
Сила Лема не только в его непостижимой фантазии. Три стены от пола до потолка почти целиком занимает его книжный стеллаж. Есть тут и советское издание «Тысячи и одной ночи», и свежий томик «Дня поэзии». Но в основном — научная литература чуть ли не на всех европейских языках. «Русский, французский, немецкий знал и раньше, — поясняет писатель. — За английский пришлось сесть специально, чтобы читать научные статьи».
Станислав Лем — член обществ астронавтики и кибернетики. «В наше время невозможно быть сразу специалистом в нескольких областях знания», — вздыхает он. Тем не менее Лем стремится изучать все новинки научной литературы в первоисточниках. Он занимается физикой, биологией, астробиологией. «Самое тяжелое — математика, но без нее и двух слов не скажешь о кибернетике».
Характерная черточка: ни на один вопрос он не отвечает односложно. Вопрос служит Лему точкой, отталкиваясь от которой, его мысль устремляется дальше. Он как бы размышляет вслух, увлекаясь новыми и новыми поворотами темы.
«Помнится, когда я писал «Астронавтов», приближался Международный геофизический год, — продолжает Лем. — Весь мир говорил, что США готовят сенсационный эксперимент, собираются в 1958—1959 годах вывести на орбиту вокруг Земля необыкновенный шарик. Первенство США в этой области считалось неоспоримым. И вдруг первого спутника запускает Советский Союз! Для меня это была самая приятная сенсация».
Лем берет томик «Астронавтов» на русском языке. Раскрывает страницу 49. Зачитывает строки, в которых наш потомок из 2006 года повествует о первых шагах человечества в освоении космоса.
«Смотрите, здесь сказано, что первые многоступенчатые ракеты «возникли в шестидесятых годах» XX века, — торжествует Лем. – А они появились раньше — в конце 50-х! Читайте дальше — о спутнике, который «приблизительно в 1970 году должен был сделать облет вокруг Луны, произвести съемку ее невидимого с Земли полушария». Понимаете, писателю-фантасту казалось, что эти два события разделит целое десятилетие. А ваши ученые «сократили» интервал до двух лет! Вот как высок темп вашей науки...»
Лем радовался тому, как сильно он ошибся. Я же с изумлением думал о том, как поразительно точен был его прогноз. Ведь роман написан в 1950 году, когда о космосе люди еще почти не думали…
«Еще семь лет назад, — продолжает Лем, — самое название романа многим казалось слишком мудреным. Некоторые не знали слова «астронавты», путали его с «аргонавтами». А сегодня писать о спутниках — уже не фантастика. Сфера реальной жизни расширилась, фантастика должна идти дальше. Писать о том, какова Луна, теперь даже рискованно: через 2—4 года туда попадут люди и станут над тобой смеяться...»
Особенность Станислава Лема: неистребимая жажда нового. Его творческая мысль неудержимо рвется вперед, «Герои уже написанных произведений — словно дети, которые выросли и живут самостоятельной жизнью, — признается он. — Я думаю о новых героях».
Творческими мечтами и замыслами Лем делится охотно и откровенно: «Надоело «сидеть» в ракетных кораблях. Есть темы, которые так и ходят за мной. Человек и робот. Эволюция кибернетических устройств: можно ли построить машину умнее человека? Интересно написать о том, как машина представляет мир. В чем причина звездного молчания? Эволюция — обычное явление. Значит, должно быть много звездных пришельцев. Мечтаю, чтобы астрономы получили телеграмму с других миров. Смысл — не в обмене поздравлениями, а чтобы было доказано: мы не одиноки. А вот еще интересная тема: биологи говорят, что человек уже может влиять на свою наследственность. В каком направлении пойдет эта автоэволюция? Будет ли человек делаться умнее, долголетнее?»
Его искания касаются не только научных проблем, но и литературной формы. Отсюда — остроумная и необыкновенно злая политическая сатира. А сейчас Лем увлекся сказками. Никто еще не сочинял таких сказок. В них классические злодеи — ведьмы и драконы — могут столкнуться, например, с благородным кибернетическим роботом...
Беседу прерывает ярко-рыжий лохматый пес с короткими, как у таксы, лапами. Он весело врывается в комнату. Будто дразнясь, вьется между стульев. Пока Лем с максимальным тактом выпроваживает Пегаса (ну кто еще придумал бы такое имя для собаки?), я разглядываю цветные панно — схемы старинных автомобилей. «Прислал приятель из Италии, — объясняет Лем, возвратившись. — Правда, красиво?»
Ни один крупный писатель в мире не избежал репортерского вопроса: «Как вы пишете?» Пришлось ответить на него и Лему: «Размеры рабочего дня зависят от того, пишется ли мой роман. Особенно интенсивно работаю в летние месяцы, когда выезжаю в Закопане...»
С собой в машину он грузит не менее центнера научной и справочной литературы. Работает почти круглосуточно. «Пока соседи по дому отдыха писателей позволяют стучать на машинке», — добавляет шутливо.
Как Лем изобретает свои необыкновенные сюжеты? «Садясь за роман, я знаю проблему и основную нить. Какие приключения предстоят героям — не знаю. Начинаю писать — начинает развиваться действие. В работе это дает самую большую радость...»
Несколько минут Лем думает о чем-то. Потом продолжает:
«Иногда будто споткнешься. Не пишется и все! Приходится откладывать, браться за другое. Так было с «Солярисом». Дошел до конца, а развязки не знаю. Рукопись пролежала год. Однажды утром проснулся, и мне вдруг представилась развязка «Соляриса». И я удивился, как это просто и как я не мог догадаться раньше... Читатели знают лишь то, что издано. Они не знают, как много у меня неудач: ведь неудачи не выходят за стены этой вот комнаты...»
Словно стряхивая легкую грусть, Лем живо вскакивает со стула. Долго роется среди бумаг, достает толстую папку, другую, третью. В них — аккуратно подшитые письма. «Из СССР получаю больше всего, — улыбается он. — После каждой публикации идут потоком. Не в силах на все ответить».
Я листаю папку. Письма со всех концов СССР. С пожеланиями, словами благодарности, вопросами.
Много писем получает Лем и из других стран мира. Его произведения популярны в Италии, Япония, Франции. А вот в США не очень. Однажды американское издательство обратилось к нему с предложением установить деловое сотрудничество. Лем послал несколько своих вещей. "Разве это фантастика? — ответили ему. — Это слишком серьезно. Здесь есть какие-то идеи. Читателю придется думать. Извините, это не отвечает нашим требованиям».
Еще курьезнее был случай с одним западногерманским кинорежиссером. Тот предложил Лему контракт на сценарий. «Только не нужно ничего мудреного, — предупреждал он. — Есть увлекательный научно-фантастический сюжет: богатая молодящаяся дама — очаровательный молодой человек, марсианин — эротический конфликт — разоблачение в финале…»
«Раз у вас есть хорошие идеи, — ответил Лем, — сочините сценарий сами».
Так ли много путешествует Лем, как его герои? «Ездил в Норвегию, ГДР, Югославию. Побывал у истоков европейской цивилизации — на Крите. Для фантаста это интересно. Но еще больше дало мне посещение Института вычислительных машин в Ленинграде и разговор с профессором Шкловским: он о звездных мирах знает больше, чем все греки — древние и современные, вместе взятые... Даже писатель-фантаст привязан к сегодняшнему дню, — продолжает Лем. — Вот почему я с жадностью ищу любые публикации, где ученый говорит о будущем, мечтает. Нахожу лишь в советских журналах. У вас большие ученые не брезгуют популяризацией научных знаний. Это хорошо. Ведь если бы повар только ел, кому бы еще досталась пища?»
Еще одна особенность Лема: о чем бы он ни писал — о таинственном Солярисе или звездном бароне Мюнхаузене, мужественном путешественнике или зловещем изобретателе «вечной души» — в каждом его произведении действуют не ходульные фигуры (эти, к сожалению, частые спутники приключенческого жанра), а живые люди, с яркими, интересными характерами. Но и тут он не удовлетворен ни коллегами, ни собой. Много раз повторял, видимо, очень его тревожащую мысль о том, что научная фантастика не вышла из рамок чисто развлекательного, «молодежного» жанра. «Нет еще произведений научной фантастики, которые поднялись бы до писательского уровня Льва Толстого и Томаса Манна», — говорит он с грустью.
...Ужасно не хотелось прощаться. С таким добрым и мудрым человеком можно говорить и говорить, хоть целую ночь.
На варшавский поезд я опоздал. В ожидания следующего сидел в студенческом кафе, пил кофе и все еще чувствовал себя на планете Лема.
Уже отзвенели полуночные тосты, уже и танцевали, и пели, и даже дурачились. И хочется тихо посидеть где-нибудь и просто поговорить, помечтать, пофантазировать, О, это совсем не просто — фантазировать. Спроси об этом вот у тех четверых людей, которых ты… не приглашал в гости. Прости, мы в «Комсомольской правде» сделали это за тебя. И уверены, что ты не будешь на нас в обиде. Тем более, что вы наверняка заочно знакомы...
Вот эта девушка с золотыми волосами приехала к тебе из Баку. Это Валентина ЖУРАВЛЕВА, одна из самых молодых в мире писателей-фантастов. Улыбающийся черноглазый человек — ее старший собрат по перу — Георгий ГУРЕВИЧ. И его книги хорошо известны тебе. А вот этот подвижной молодой человек в очках — Станислав ЛЕМ, наш польский друг, автор «Астронавтов», «Магелланова Облака» и нескольких сборников фантастических рассказов. В глубине комнаты в кресле — грузный, какой-то весь большой человек с седыми усами и молодыми «задиристыми» глазами. Это Иван Антонович ЕФРЕМОВ, ученый и писатель, автор «Туманности Андромеды» и «Лезвия бритвы», признанный старейшина советских фантастов. Они беседуют между собой. Разговор, разумеется, профессиональный, как и полагается среди коллег. Но я думаю, что и нам с тобой, читатель, тоже интересно будет послушать. Придвинем наши стулья поближе...
—Сам не знаю, почему я стал фантастом, — говорит Лем. — Может быть, потому, что с детства любил читать фантастику... Попробовал написать роман — «Астронавты», получилось. А сейчас пишу по инерции... — Станислав улыбается.
— А я стал фантастом из-за нетерпения, — совсем серьезно говорит Ефремов. — Опередить ползущую (в отношении короткой человеческой жизни) науку, высказав то, что едва намечается в ней. Опередить и самую жизнь, сделав зримым то, что едва угадывается в будущем...
— Вы правы, Иван Антонович, — перебил его Гуревич. — Вероятно, я человек по натуре очень жадный. В детстве мне хотелось все пережить, все увидеть, все узнать, объять необъятное, вопреки Козьме Пруткову. Меня интересовали физика, химия, биология, география, история, литература, техника, философия, стихи и теория относительности. Я с одинаковым удовольствием читал о любви и спектрах звезд, о прошлом, настоящем... О будущем попадалось мало. Не нашел я десятитомной Истории Будущего — от нашего времени до Бесконечности. И вот решил, что этот пробел надо восполнить... А вы, Валя?
Журавлева ответила не сразу.
— Я — медик, — сказала наконец она, — а в медицине особенно остро переживаешь ограниченность возможностей сегодняшней науки. Если, например, сегодня нет какой-то машины, ее можно построить завтра, но если сегодня не существует нужного лекарства, то преждевременно гибнут люди. Все медики в глубине души – мечтатели. Ведь не случайно именно медики придумали когда-то прекрасную легенду о «философском» камне, способном излечить любые болезни и давать бессмертие.
И еще. Я стала писать из-за чувства протеста, которое вызывала у меня распространившаяся одно время «приземленная» фантастика. Такие книги создавали впечатление, что и через 20, 50 и 100 лет, в общем, все останется почти без изменений. А я твердо убеждена, что коммунизм — это штормовая эпоха великих научно-технические переворотов...
Штормовая эпоха великих переворотов… Это здорово! Но ведь, согласись, читатель, каких бы высот ни достиг наш разум, люди не перестанут мечтать и фантазировать. Фантазия вечна. Значит, есть в ваших произведениях, дорогие гости, нечто, что навсегда останется фантастикой. Так?
— Нет ничего,— горячо возразила Валентина. — Я не знаю ни одной научно-фантастической идеи со времен Жюля Верна и до наших дней, которую ум и воля человека принципиально не могли бы осуществить.
— Конечно, ничего, — согласился, Иван Антонович. — Я уверен, что в будущем люди совершат дела куда более захватывающие.
— Все будет, — подтвердил Гуревич, — управление погодой и усмирение землетрясений, и отмена старости, и оживление мертвых, если строение мозга их было записано, и сборка вещей и живых существ из атомов.
Вообще в фантастике не так трудно разобрать осуществимое и неосуществимое. Что не нужно людям, не осуществится, нужное, желанное будет сделано — рано или поздно.
— Правильно! —вскричал Станислав Лем. — Именно поэтому я не верю, чтобы на Венере была Атомная война. Я писал об этом в смысле аллегории и уверен, что это навсегда останется фантастикой... А вот построить машину, которая бы была умнее человека, теоретически можно. Но это значит, что придется писать о машине, которая умнее меня самого. Это очень трудно, и я никак не могу за это взяться, хотя и хочется...
— А я в фантастике всегда «дерзал» писать о том, что мне хотелось, — возразил Гуревич. — Случалось, что редакторы не дерзали принять то, что я написал, — это бывало. Спор в таких случаях шел опять-таки о бесконечности. Я считал, что человек и наука смогут ВСЁ, мне возражали; «Должен же быть предел возможностей»…
Ефремов горячо поддержал Гуревича. Он даже встал из своего кресла и энергично рубанул ладонью воздух.
— Тише, тише, друзья! — улыбнулась Валентина Журавлева. — стоит четырем писателям собраться вместе, как разговор непременно касается редакторов. Давайте уважать хозяев дома. Ведь хозяин тоже может оказаться редактором…
— Да, вы правы, — корректно согласился Лем. — А все-таки, Валя, о чем вы никогда не дерзали писать, даже когда вам это хотелось?
— О любви людей будущего, — ответила Журавлева.
Давай и мы, читатель, зададим один вопрос нашим гостям:
— Скажите, товарищи писатели, какую из ваших фантазий хотели бы вы увидеть осуществленной уже в этом, нынешнем 1964 году?
— Это серьезный вопрос, — задумчиво сказал Ефремов.
— В 1959 году в рассказе «Звездная соната» я писала о световых сигналах, обнаруженных в спектрограммах Проциона, — ответила Журавлева. — В ту пору мысль о возможности световых «переговоров» с инозвездной цивилизацией была чистейшей фантастикой. Но уже в 1961 году ученые впервые пришли к выводу, что оптические квантовые генераторы позволят устанавливать связь на межзвездные расстояния. Я очень хотела бы, чтобы в 1964 году были заново тщательно исследованы спектрограммы ближайших к нам звезд.
— Я тоже очень хотел бы, чтобы в новом году астрономы получили наконец какой-то сигнал — «телеграмму» из Вселенной, — присоединился к Журавлевой Станислав Лем. — Очень хочется быть свидетелем установления связи с разумными существами, населяющими другие планеты космического пространства. Смысл здесь, конечно, не в обмене поздравлениями. Очень важно, чтобы было доказано, что мы не одиноки.
— А я мечтаю о земном, — сказал Георгий Гуревич, — В свое время я писал о перспективах продления молодости. Хотелось бы, чтобы в 1964 году ученые биологи перестали растягивание дряхлости называть борьбой за долголетие и создали бы Институт Тысячелетней Юности. И есть еще одна, пожалуй, самая горячая мечта.
В повести «Под угрозой» я писал о мире в период разоружения — как раз, когда уничтожалось атомное оружие. Хотелось бы, чтобы эта фантазия осуществилась в 1964 году.
...Смотри, читатель, уже рассвело. Первое утро нового года подкралось совсем незаметно. А наши гости уже встали, собираются уходить, прощаются. Спасибо, что зашли! Приходите обязательно еще. Мы хотим чаще встречаться с вами в новом, 1964 году. Хорошо?
Я. ГОЛОВАНОВ
-------------------------------------------------
Перевод в текстовый формат ЛысенкоВИ
P.S. Такой разговор вряд ли состоялся в реальности. Фантазия Ярослава по интервью писателей-фантастов?
Лет пятнадцать назад в общежитие Московского университета, не в то, новое общежитие на Ленинских горах, известное всему миру по рассказам, описаниям и фотографиям, а в старое, на Стромынке, с его бесконечными коридорами и бесчисленными дверьми, за каждой из которых жило шумное и довольно многочисленное – душ по восемь, а то и по десять – сообщество, в это общежитие захаживал иногда застенчивый и немногословный молодой человек…
Однажды он принёс книжицу. Сейчас она стала редкостью. Книжка любопытная. У неё два заглавных листа. На одном обозначен действительный год издания: 1955, а на другом – воображаемый: 1974. Книга представляет собою вымышленный отчёт о первом космическом полёте. В ней, между прочим, приводятся – вымышленные же – биографии первых советских космонавтов. Не без улыбки мы читали, что один из них учится в данный момент где-то по соседству, чуть ли не в МГУ, другой получает первую рабочую профессию в ремесленном училище и что, в общем, они наши ровесники, люди, родившиеся в начале тридцатых годов. Тогда, помнится, мы ещё раз пошутили над нашим знакомцем, а он ещё раз обиделся на нас.
Недавно я случайно встретил его в аэропорту.
— Ты как здесь? – спросил он.
— Из командировки. А ты?
— В командировку.
— Куда?
Он улыбнулся знакомой застенчивой улыбкой и ответил:
— На космодром.
О наших спорах и о книжке он великодушно умолчал. Сейчас эта книга лежит передо мной, с трудом я разыскал её у букинистов. Репортаж из 1974 года основательно устарел. «Первые искусственные спутники, правда, пока автоматические, уже начали свой бесконечный полёт вокруг Земли. Они оказывают немалую службу науке. Но и теперь эти скромные спутники ещё очень далеки от того, чтобы стать межпланетными транзитными вокзалами»…
облако тэгов
