Неторопливый и утонченный роман, своего рода завещание Фаулза. Роман об относительности любого нарратива, об условности так называемой «объективной точки зрения». На русский переводился дважды — Ланчиковым и Сафроновым. Оба перевода достойны внимания и признания. Рекомендуется к сравнению с романом «Страж» Ч. Маклина и кинотрилогией «Драйлебен» (Dreileben).

Прекрасная и поучительная история о том, как сознательный и идейный адепт «Мирового Зла» оказывается скормленным этому самому Злу на обед.

Особый респект автору за «Ладу-Калину», оказавшуюся отечественной манифестацией известной индийской богини.

...Главный герой романа Теодора Рошака, Джонатан Гейтс, юный американский киноман, с подачи своей старшей и более искушенной в синематографе подруги всерьез увлекается изучением творчества полузабытого немецкого режиссера-экспрессиониста Макса Касла (возможными прототипами Касла были легендарные Фриц Ланг и Эдгар Ульмер). Касл прибыл в Голливуд в начале тридцатых годов молодым многообещающим талантом, но, провалив первую же коммерческую постановку, стал быстро опускаться на кинематографическое дно, снимая проходные ужастики. Во время Второй мировой войны он исчезает при таинственных обстоятельствах.

Фильмы Касла производят странное, гипнотическое воздействие, порождают ощущение буквально осязаемого зла, хотя на экране ничего особенного не происходит. Изучая картины Касла, которые никак не желают его отпускать, Гейтс обнаруживает интересные оптические эффекты, «скрытый» пласт фильма, который и вызывает первобытное ощущение ужаса (оригинальное название книги — «Flicker»). Чем упорнее Гейтс пытается разрешить «загадку Касла», тем глубже он увязает в многочисленных тайнах и парадоксах. В конце концов, поиски Гейтса заходят слишком далеко: он узнает о тайном обществе, восходящем чуть ли не к розенкрейцерам. «Ужастики» Макса Касла оказываются непросто вымыслом или кинематографической легендой.

«Киномании» не случайно предпослан эпиграф из Альфреда Хичкока: «Чем сильнее зло, тем сильнее фильм». Роман Т. Рошака именно об этом. О том, что между кадрами гениального фильма скрывается тьма, которая манипулирует, управляет людьми. (заметим в скобках, что отнюдь не краткий курс истории ВКП(б), а книги и, главное, фильмы воспитали советского человека).

В романе Рошака органично соединяются вымысел и реальность, жонглирование историческими фактами вперемешку с реальными личностями, блестящие рецензии и разборы никогда не существовавших фильмов с бытописаниями обитателей Голливуда. Легендарному Орсону Уэллсу в «Киномании» отведена целая глава, и эта глава, сделана с редким вкусом и изяществом.

Умный, увлекательный и очень грустный готический роман-притча о сущности кино.

Их давит грань. Им тесен мир.

Их тянет всех в Гвадалкивир.

В испанский бред. В испанский сон.

На бой быков, на сто персон.

(Дон-Аминадо «Манящая даль»)

Давно мне не приходилось читать более странной книги.

Первая сотня страниц романа притягивает и раздражает одновременно. Дважды мне хотелось забросить чтение, но спустя несколько минут не я не выдерживал и вновь раскрывал книгу.

«Испанский сон» это смесь эротического романа и визионерства в стиле «Видений» Уильяма Батлера Йейтса. Эта книга просто наполнена литературными, культурологическими ссылками.

«Испанский сон» — это Станислав Потоцкий, Франц Кафка, Виктор Ерофеев, Николай Лесков, Милорад Павич и еще много-много кто в одном флаконе. Но, пожалуй, главная «гиперссылка» романа — Михаил Булгаков.

И еще — своеобразно обыгранная и творчески переосмысленная набоковская «Лолита». Эротикой действительно наполнены все три книги «Испанского сна», но, чем ближе к финалу, тем сильнее в романе проступают элементы настоящей трагедии

«Испанский сон» — настоящая фантасмагория в духе Владимира Орлова + конспирология, одновременно серьезная и ироничная + альтернативная история современной России + роман идей.

Трагикомическая история о Любви, Власти, Деньгах и Смерти. Звучит банально, но именно так можно анонсировать эту странную, фантастическую, завораживающую книгу.

Мне будет очень обидно, если в этом году «Испанский сон» пролетит мимо всевозможных литературных премий.

Долгожданная вторая книга Д. Тартт оказалась одновременно похожей и непохожей на блестящую «Тайную историю».

На сей раз местом действия Тартт избрала не университетский кампус, а небольшой южный американский городок Александрия, жители которого до сих пор вспоминают о войне с Севером , а местные старушки продолжают прибираться на могилах погибших конфедератов. Герои нового романа — не высоколобые интеллектуалы, а обыкновенные американские провинциалы: бродячие проповедники, неприкаянные подростки, мелкие наркоторговцы, обитатели таунхаузов — словом те, кому никогда не вырваться за пределы пресловутого «среднего класса», те, кого частенько называют «белым отребьем».

«Маленький друг» — это филигранная проза, ручная работа, тончайший психологизм, даже не юмор или ирония, а горький сарказм вперемежку с безысходностью.

Основная часть романа написана от лица 12-летней девочки, принявшейся за собственное расследование загадочной смерти старшего брата. При этом надо отметить, что брат героини погиб более десяти лет назад, когда самой девочке было всего полгода.

Тартт виртуозно играет с мировой классикой: цитирует М. Твена, У. Фолкнера, Р. Киплинга. Но делает не в лоб, не прямолинейно, не при помощи явных цитат и заимствований, а тонко, ненавязчиво, интеллигентно.

Получился своеобразный «анти-Том Сойер» и «анти-Ким». История о том, что происходит, когда одинокий и весьма незаурядный ребенок начинает всерьез играть (причем, из самых лучших побуждений) во взрослые игры.

Очень умный, лиричный, жесткий текст одновременно.

Поначалу я думал назвать новый роман П. Хега «Тишина» главным разочарованием года. Но, по-видимому, это будет слишком мягко сказано. Пожалуй, «провал года» будет самой подходящей номинацией для нового хеговского романа.

Кажется, что автор соединил в «Тишине» несоединимое: самых эксцентричных и фантастических персонажей с банальными разсуждениями и псевдоинтеллекутальной болтовней. В романе присутствуют: разочарованный в жизни клоун, умеющий слышать приближение тумана, определять по тиканью марку часов, но, самое главное, слышать звуковое поле, которое излучает сердце каждого человека. Имеется также очень странная женская монашеская община, принадлежащая «белорусскому патриархату». Настоятельница общины (разумеется, мать Мария — как же еще?) носит под власяницей кружевное белье и не может обойтись без секса. Другая белорусская монахиня, по национальности эфиопка, также совсем не проста. Она наделена невероятной красотой и столь же невероятной физической силой. А есть еще дети-индиго, «рожденные под радугой», и (само собой!) обладающие паранормальными способностями. А еще в романе присутствуют безногий автогонщик (друг нашего клоуна) и злодей по имени Каин (разумеется, враг нашего героя). Но все эти необыкновенные персонажи, которые вполне могли бы украсить роман какого-нибудь Далквиста, не вызывают ни малейшего читательского умиления. Почему? Да потому что текст, который произносят герои Хега, поистине ужасен. В этом тексте (прошу прощения за тавтологию) пошлость на пошлости сидит и банальностью погоняет.

Ну как, скажите мне, еще можно расценить нижеследующие авторские «откровения»:

«Злых людей не существует. В каждом человеке звучит сострадание.»

«Действительность — это птичья клетка».

«Безысходность окрашена ре-минором». «С Моцарта начинается сомнение в Божественном».

«Сердце каждого человека излучает звуковое поле — оно звучит восхитительно. К сожалению, мы сами его приглушаем...»

Можно еще долго цитировать эту псевдо-интеллектуальную чушь. Скажу лишь одно — сам Липскеров в своих худших произведениях стеснялся выписывать подобные «размышлизмы».

А еще ( к нашему несчастью) во время написания «Тишины» П. Хег внимательно читал Мейстера Экхарта, Карла Юнга, Готфрида Лейбница, Мартина Бубера, Георгия Гурджиева etc.// И теперь этих авторов к месту и ни к месту вспоминает главный герой романа. Так сказать, придает тексту «интеллектуальный лоск».

Читая «Тишину», я долго не мог поверить — неужели все это всерьез? Оказалось — абсолютно всерьез. Ни малейшей попытки самоиронии, ни капли авторского лукавства, никакой «игры в классику». От подобного авторского самомнения и неприкрытого самодовольства становится по-настоящему грустно.

Финал романа не то чтобы разочаровывает, а окончательно убивает. Для чего были нужны все эти лейбницы-буберы и дети-«индиго», теория музыки и распутные монахини, святые отцы и безногие гонщики? И Каин-злодей чего умышлял? А очень просто — весь авторский пыл был направлен на

Стоило ли вообще огород городить?

Роман П. Джеймса «Одержимый» принадлежит к той категории книг, которые по прочтении без сожаления отправляешь мусорный бак. История Томаса Ламарка, превратившегося после смерти матери, актрисы Глории Ламарк, в безжалостного расчетливого маньяка, жестоко расправляющегося с реальными и мнимыми обидчиками своей покойной матушки, совершенно не впечатляет. Вообще «Одержимый», в некотором смысле просто удивительное произведение: в нем отсутствуют даже намеки на малейшую интригу, нет ни одного сколь-нибудь оригинального сюжетного хода, персонажи романа выглядят серыми, унылыми и безжизненными и не вызывают ни малейшего читательского сочувствия.

Можно сказать, что «Одержимый» целиком стоит «на плечах титанов»: многие сюжетные ходы и даже мелкие детали позаимствованы британским автором из «Молчания ягнят» Харриса, «Мертвой зоны» Кинга, «Коллекционера» Фаулза. Называю только самые главные имена — список «источников вдохновения» П. Джеймса на самом деле гораздо шире.

Правда, в «Одержимом» есть одна любопытная деталь: готовясь совершить очередное убийство, Томас Ламарк подбрасывает старинную золотую монету, предлагая потенциальной жертве у сыграть в орла или решку. Сразу вспоминается убийца Антон Чигур из блистательного романа К. Маккарти «Старикам тут не место». Правда, несмотря на то, что роман Маккарти вышел семью годами позже «Одержимого», у меня отчего-то есть твердая уверенность, что роман П. Джеймса американский автор к своему счастью не читал.

Роман Феликса Сарнова «Кошки охотятся ночью» — удачный пример адаптации жанра «мистического триллера» на отечественной почве. Хороший литературный язык (а это, отметим для отечественного триллера вообще большая редкость); напряженный сюжет, сочетающий в себе и динамизм, и даже некоторую изящность; полноценные, психологически достоверные герои, каждый — со своим неповторимым внутренним миром, душевной организацией. И, совсем уж отрадное явление — герои сарновского романа не статичны, они развиваются на протяжении всего романа, открываясь для читателя во все новых, подчас весьма неожиданных ракурсах.

«Кошки охотятся ночью» — роман об оборотнях. О людях, наделенных даром (или проклятьем?) при определенных обстоятельствах принимать облик Зверя — огромной кошки, безжалостной, беспощадной. Главный герой романа — бывший переводчик по прозвищу «Котяра». Причем переводчик не абы какой, а весьма известный — еще в советские времена переводивший на русский Стивена Кинга. (Не случайно сарновский роман вообще наполнен аллюзиями на различные произведения «Короля Ужасов», как явными, так и скрытыми). Теперь Котяра совладелец небольшой, но весьма эффективной фирмы, занимающейся торговлей компьютерами. Так сказать, российский «миддл-класс». Обычная жизнь российского бизнесмена средней руки, с соответствующими заботами и нехитрыми мужскими развлечениями. С женой — в разводе, из близких — старый институтский приятель, он же напарник по бизнесу, да домашний Кот. Да, именно так. Кот с Большой Буквы. А еще у Котяры — странные, тревожные сны, накрывающие его в полнолуние. В этих снах владелец компьютерного салона превращается в жестокого и опасного хищника из семейства кошачьих... В этих снах он убивает, питается мясом и кровью своих жертв. А еще к Котяре и его скромному салону вдруг проявили интерес очень и очень большие люди, из тех, что контролируют российские нефть и газ... Сюжет романа разветвлен и запутан: флэшбеки, сны, видения... Иногда в этих хитросплетениях непросто разобраться, но, в конце концов, автору удается разделаться с собственноручно навязанными сюжетными узлами и весьма изящно завершить роман.

«Кошки...» с трудом поддаются жанровой классификации. Роман Сарнова не получится определить как чистую мистику, или же чистый триллер. Мистический и детективный элементы для автора скорее средство. Средство для того, чтобы не много ни мало — написать остросоциальный роман о судьбе интеллигента в современной России. Об этой судьбе очень здорово сказал В. Пелевин в своем «Ампире»: «быть клоуном у пид...ов, или же пид...ом у клоунов». Феликс Сарнов в своем романе предлагает еще один, третий вариант: стать оборотнем... Тоже дело.

Я люблю рассказы Майкла Маршалла Смита. Практически все, что переводились на русский. В его рассказах есть глубина, второе дно, некий подтекст, который зачастую вдруг открывается спустя какое-то время после прочтения. В текстах Смита жизнь обыкновенных людей то и дело подвергается вторжениям со стороны сил явно нечеловеческого происхождения. Своеобразными «точками встречи» оказываются места вполне заурядные: пригородная электричка, ничем не примечательная лондонский паб... Именно таким был рассказ Смита из недавнего сборника «Монстры». Именно таков рассказ «И разверзлись хляби небесные...» Простая, «бытовая» история о драке в пивном баре, спровоцированной группой молодых людей, ищущих весьма специфических развлечений. Наверняка, каждый из нас где-нибудь да сталкивался с подобной компанией... Внешне простой и герметичный рассказ в финале неожиданно оборачивается притчей о сущности человеческой агрессии.

Мы существуем в исключительно агрессивной и враждебной среде. И прекрасно осознаем — насколько враждебен к нам окружающий мир. Но постоянно жить с чувством опасности человек не может — включаются механизмы психологической защиты и мы загоняем вглубь наши страхи тревоги. Но однажды... однажды «хляби небесные» вдруг развернутся и тогда мало не покажется никому: волны немотивированного насилия накроют нс с головой. и кто знает, какие оборотни будут стучаться в нашу дверь. Собственно, именно об этом и написан небольшой рассказ М.М. Смита.

Недалекое будущее: приблизительно вторая четверть 21 века... Человеческая цивилизация медленно, но верно движется к пропасти. Мир, кажется, сошел с оси: в Европе климатическая катастрофа, Москва вообще лежит в руинах после некоего катаклизма, Америка продолжает войну с международным терроризмом. Как известно, война все спишет. И для победы над пресловутым терроризмом хороши любые средства.В том числе не просто подзаконные, но лежащие за гранью любой морально-этической системы. В Америке постепенно закручивают гайки: о гражданских свободах предпочитают не вспоминать, спецслужбы приобретают все большие полномочия, Интернет практически контролируется правительством.На фоне такого вот пейзажа и разворачивается сюжет «Нейропата».

...Профессор психологии, любимец студентов, писатель, либерал и интеллектуал Томас Байбл с ужасом узнает, что его ближайший друг (также интеллектуал и светило психиатрии) тесно сотрудничал с Агентством Национальной Безопасности, разрабатывая новые «революционные» методики допросов подозреваемых в террористической деятельности. Мало того, очень скоро Нэйл окончательно съезжает с катушек, бросает службу и начинает опробовать разработанные им методики на обычных гражданах. Том полагает, что в своих преступлениях Кэссиди зашифровал какое-то, адресованное ему, Тому, послание и пытается вести с ним некий диалог...

«Нейропат» получился странным романом: захватывающим и неровным, многословным и напряженным. Книга Скотта Бэккера не укладывается в привычные рамки заурядного триллера-детектива. Бэккер в очередной раз попытался раздвинуть границы жанра и написать «роман идей», своего рода «идеологический триллер». В подобном подходе заключается одновременно и привлекательность, и слабость «Нейропата». И достоинства романа столь тесно переплетаются с недостатками, что отделить мух от котлет представляется довольно сложной задачей.

Главный вопрос, из-за которого кипят страсти на страницах нового романа Бэккера, в схематичном виде выглядит следующим образом: «Что такое человек вообще, и человеческий мозг, в частности? Сложно сконструированная биологическая машина, которую, как и любой механизм, можно перепрограммировать, модернизировать по своему усмотрению, или все же нечто большее, чем «биологическая машина»? И какую миссию принимает на себя тот, кто при помощи нейрофизиологического инструментария берется за управление подобной машиной»?

Бэккер в меру своих писательских возможностей стремится дать ответ на те же самые вопросы, что почти 150 лет назад мучили героев Достоевского: «Если все — механика и Бога нет, значит — все дозволено». Мораль, этика — всего лишь «ложные кумиры», удел низших каст, развлечения для «черни». «Высшие» (каковыми считают себя как раз ученые, вооруженные таким уникальным инструментом, как знание) стоят над подобными слабостями, претендуя на вакантное место Творца.

Претензия ученых на «мировое господство» возникла не сегодня и не вчера — вся сциенцистская, механистическая идеология была сформулирована еще в «Век Просвещения». Однако за последние десятилетия в замкнутом и самодовольном ученом сообществе все больше выделяется еще более закрытая «высшая каста», своего рода «элита элит», гиперинтеллектуалы — психологи и нейрофизиологи. Особенно велико их влияние и претензии на власть именно в американском научном сообществе. И Бэккер, сам не чуждый академических кругов, четко уловил тенденцию и спрогнозировал пути ее дльнейшего развития.

Все литературные недостатки «Нейропата» связаны с избранной автором темой. Временами кажется, что ты читаешь не художественный текст, а учебник по когнитивной психологии или нейрофизиологии, разложенный на несколько голосов. Бэккер, кажется, иногда забывает, что он, прежде всего, не философ, а писатель, автор художественного текста. И что даже очень хорошие, оригинальные идеи, транслируемые через роман, должны быть оформлены соответствующим художественным образом. И персонажи романа должны быть не просто «говорящими головами», озвучивающими авторский текст (подобных «голов» у Бэккера, увы, хватает). И что две-три интересных, запоминающихся сцены не должны приходиться на пять-шесть сцен никаких.

Финал «Нейропата» оказался самой большой неудачей романа. Неспешно развивавшийся, состоявший по большей части из бесед и диалогов сюжет, вдруг взорвался каким-то лихорадочным «экшеном», безумным, фантасмагоричным и мелодраматичным одновременно. С затяжной сценой траха, пространными монологами, срыванием всех и всяческих масок. Итог сего фейерверка печален — полностью скомканный, даже не скомканный а провальный финал.

Отдавая должное оригинальному и самобытному таланту Скотта Бэккера, я все же воздержусь называть «Нейропат» главным событием текущего литературно-фантастического года.

Назвать новый роман Б. Акунина откровенной халтурой не получается — уровень акунинского письма (вернее — гладкописи) еще достаточно высок и пока не опускается ниже определенной планки. Но беда в том, что с каждым новым текстом плодовитого беллетриста эта планка неуклонно опускается, а условный «градус халтуры», напротив, возрастает, приближаясь постепенно к критической точке.

«Сокол и Ласточка» — морской приключенческий («пиратский») роман о поисках сокровищ, — пиратского клада, — запрятанного на каком-то неприметном островке в Карибском море...

Зная любовь автора «Сокола...» к различного рода литературным играм и аллюзиям ( правда, весьма незатейливым), можно было предположить, что на выходе мы получим некую вариацию на тему «Острова сокровищ». Да,действительно, в «Соколе и Ласточке» много чего намешано: разумеется, легендарный роман Стивенсона, а еще Г. Мелвилл, Дж. Лондон, «Алые паруса» А. Грина, «Имя Розы» У. Эко, «Пираты Карибского моря» (куда ж без них в современном пиратском романе?)... И это далеко не полный список литературных отсылок.

Но,как оказалось, ничто, никакие простодушно-наивные уловки писателя Акунина не спасают этот вялый, лишенный малейшего внутреннего драйва, пресный и безвкусный текст. Не помогают никакие ЖЖ-шные штучки, вроде внедрения в современную линию романаинтернет-дневника искателя приключений Николаса Фандорина. Не сильно оживляет роман и разумный попугай, достигший буддистского просветления — именно от лица данногочудо-попугая ведется повествование в «исторической» части «Сокола...» В тексте присутствует множество приколов, шуточек, примочек и прочего «оригинального юмора» (вроде пресловутого «олбанского йазыка» на котором сочиняет свои камменты в интернет-дневнике своего шефа фандоринская секретарша. Но все ужимки и прыжки не спасают — роман оказался смертельно скучен.

...Илья Кессаль, бывший советский диссидент и политзаключенный, ныне — житель Нью-Йорка, вполне себе преуспевающий финансовый аналитик. Жизнь его размерена и рациональна — никаких утопий, великих идей, прорывов.Встречи с друзьями, любовницы, легкий интеллектуальный треп ни о чем. Ну и, естественно, работа: биржа, сделки, акции... Но однажды Кессаль попадает в странную историю: его угораздило влюбиться в загадочную мулатку Адри. Новая подружка оказалась далеко не простой — девушка принадлежит к старинному еврейскому роду Рутгелсов, который когда-то бежал из Голландии в Суринам. Адри приглашает своего нового любовника в Парамаримбо — познакомиться с семьей, отдохнуть на фамильном ранчо. Поездка в далекий и загадочный Суринам перевернет всю жизнь преуспевающего финансового аналитика. Он встретиться с индейскими колдунами, познакомится с магией Уатта-Водун, пройдет в джунглях через обряд инициации, пока, наконец, не поймет, что новые знакомые ведут с ним странную и непонятную игру...

«Суринам» Олега Радзинского — прекрасный пример того, как по старым выкройкам фаулзовского «Волхва» можно «сшить» весьма приличный, оригинальный роман. К литературной стороне «Суринама», несмотря на его явную вторичность, почти нет никаких претензий: выверенная композиция (правда, начало романа выглядит несколько смазанным — автор, словно, никак не может взять разбег), точно просчитанные сюжетные повороты, отлично выписанная атмосфера Суринама, где, кажется, даже воздух столицы пропитан запахами магии и колдовства...

Собственно «Суринам» Радзинского — еще одна история из жизни современного поколения сорокалетних. Вроде бы успешные, состоявшиеся люди, которые внезапно приходят к пониманию одной очень простой и очень страшной истины: «мы только делаем вид что живем, влюбляемся, работаем; мы только делаем вид, что в этом есть смысл». Для того, чтобы наконец увидеть эту пустоту, «заглянуть в бездну», герою «Суринама» пришлось оказаться в южноамериканских джунглях.

Кстати, довольно любопытную трактовку «Суринама» дал отечественный политолог С. Белковский. По его мнению, в романе под видом эзотерического верования некой странной секты дано «систематическое изложение основ нового культа — качественно модернизированный вариант религии современных российских элит». С этой смелой трактовкой г-на Белковского лично я согласиться не могу, но и такая точка зрения, как говорится, «имеет место быть». И служит еще одним доводом для того, чтобы еще раз перечитать этот странный роман Олега Радзинского.

Очень странный роман, наверное, не самый совершенный в творчестве К. Приста. Но у «Гламура» есть интересная особенность: по ходу чтения этот роман неоднократно изменяет свой «окрас», раскрываясь перед читающим в каком-то новом, неожиданном ракурсе. Сюжет про страдающего амнезией телеоператора Ричарда Грея вначале оборачивается занятной (не более) историей о причудах человеческой памяти. Затем роман перетекает в какую-то фантастическую плоскость — и вы уже читаете историю о загадочном клане людей-«невидимок», населяющих лондонский мегаполис... И вновь — незаметный сдвиг (словно в размытом изображении прибавляется резкости), и «Гламур» превращается в притчу об относительности и многовариантности нашего восприятия, заставляет вспомнить маклиновского«Стража»...

Затем следует еще одно элегантное движение авторской руки — и роман Приста предстает историей о двойниках, элегантной парафразой на тему «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда». Впрочем, рассуждая о «Гламуре», хочется вспомнить известную фразу: «Совы — не то, чем кажутся». Вот так и пристовский текст — каждый раз он оказывается совсем не тем, чем нам казался нескольким страницами ранее.

Но даже в этом причудливом романе-«обманке», главной для К. Приста остается тема экзистенциальной тревоги современного человека, его бездомность, неприкаянность, невозможность зафиксировать собственнояе «я». И здесь уже нет совершенно никакого обмана.

Документальный роман-исследование британского писателя П. Акройда «Темза. Священная река» прямо наследует его же предыдущему роману, посвященному Лондону. Действительно, очень логично после «Лондона» написать про Темзу, ибо какой же может быть Лондон без Темзы, и какая же Темза без Лондона?

Главная проблема с этой очень хорошей книжкой заключается в том. что «Темза» выглядит очень предсказуемым, чересчур академичным произведением. В новой книге Акройда (при всей ее информативности и многогранности) отсутствует такой важный элемент как непредсказуемость. Акройд пишет ровно то, что от него ожидаешь: да, великая река Темза заключает в себе черты английского национального характера. Акройд педантично проходит Темзу от истоков до устья, не упускает ни одной мало-мальски значимой детали, события, которые так или иначе связаны с рекой. При этом «Темза» вовсе не производит впечатления сухой объективности: река у Акройда не просто река, а Река с большой буквы. Это одновременно и Лета, и Стикс, сакральная река, река-мистерия, несущая свои воды через Пространство и Время. Автор приводит в своей книге массу сведений: географических, исторических, курьезных, анекдотических, этнографических и еще Бог знает каких. Подавляющее большинство из приведенных Акройдом фактов совершенно неизвестны русскязычному читателю. Но иногда, при чтении, нет-нет да и возникнет ощущение что ты читаешь великолепный, написанный прекрасным слогом... путеводитель. И сведения, приведенные в нем, сколь интересны, столь же и необязательны.

Но зато, когда Акройд наконец-то добирается до темы «Темза и литература», все становится на свои места. Чарльз Диккенс (своеобразным взаимоотношениям Темзы и диккенсовсих героев в романе уделено особенно много места), Льюис Кэррол, Джером К. Джером, Кеннет Грэм и многие-многие другие — этот «литературно-водный» поток захватывает тебя, нарывает с головой. И успевший слегка поднадоесть академической тон Акройда вдруг рассеивается, как туман над утренней Темзой...

Роман П. Джеймса «Возлюбленная» своими сюжетными перипетиями удивительным образом напоминает нововышедший роман «Тайна Крикли Холла» Дж. Герберта. Правда, заметим в скобках, что роман Джеймса опередил роман Герберта на целых семнадцать лет. Зачин романа не блещет оригинальностью: семейная пара решает перебраться из шумного Лондона поближе к природе и приобретает небольшое поместье в окрестностях мегаполиса. Если у героев «Крикли Холла» причиной переезда была гибель малолетнего сына, то у Тома и Чарли из «Возлюбленной» — все ровно наоборот. Супруги вместе уже около двадцати лет, а зачать желанного ребенка никак не получается. Наивные англичане полагают, что смена обстановки поможет решить все накопившиеся семейные проблемы. Но... на новом месте семейные проблемы героев еще более обостряются, а помимо житейских неурядиц Чарли и Тому предстоит столкнуться с совсем уж запредельными явлениями: с переселением душ (метемпсихозом) и различными призраками, населяющими пасторальные окрестности Элливуд-Милла...

Роман показался меня вялым и откровенно скучным. Сюжетные коллизии «Возлюбленной» не блещут ни новизной, ни оригинальностью, напоминая оккультные романы русской писательницы начала ХХ века В. Крыжановской-Рочестер. Разумеется, с поправкой на «время и место». Правда, чего никак не отнимешь у П. Джеймса — так это внимание к детали, умения оживить мир, окружающий его персонажей. Однако, данных авторских качеств оказывается явно недостаточно, чтобы читатель смог безболезненно выдержать плавание в мутных водах теософии и оккультизма.

Для первоначального знакомства с творчеством П. Джеймса роман «Возлюбленная» однозначно не рекомендуется.

Внешне сухой и безстрастный, мрачный и безжалостный роман, своей сдержанной экспрессией чем-то напоминающий средневековые хроники.

История чемодана с долларами, подобранного экс-ветераном вьетнамской войны Моссом на месте бандитской разборки, оборачивается притчей о том, как рушится мир, утративший Закон. Под «Законом» К. Маккарти подразумевает отнюдь не свод юридических правил. Утраченный Закон — это элементарные нормы повседневного человеческого поведения. Например, когда вы отпускаете незнакомцу на своей бензоколонке несколько галлонов бензина и пакетик кешью, то вы рассчитываете на определенное поведение с противоположной стороны. Вы рассчитываете, что за свой товар вы получите деньги, а не выстрел в лоб из спецагрегата, предназначенного для забоя крупного рогатого скота.

Мир, в котором жить по правилу «все позволено» становится нормой, мир, в котором искажены элементарные законы человеческого общежития, представляет профессиональный убийца Антон Чигур, один из заглавных персонажей романа К. Маккарти. Он не подчиняется никаким правилам, никакой, даже самой извращенной, логике. Всех, кто пытается жить «по правилам», действовать в соответствии с хотя бы какими-то социальными нормами, ожидает самый печальный финал. «И кому нужны такие правила, если они привели тебя сюда?» — спрашивает Чигур другого наемного убийцу, отставного армейского полковника Уэллса, перед тем как пристрелить его.

Молодые играют без правил. Правила — удел стариком, которым «здесь не место». Да и из молодых погибают те, кто все еще держится за какие-то остатки социальных норм: Уэллс со своим профессиональным кодексом чести; Мосс, попытавшийся защитить совершенно чужую ему приблудную девчонку... Даже Чигур в финале фильма попадает в аварию именно потому, что следует правилам дорожного движения — законопослушно проехав на зеленый свет, он сталкивается с автомобилем укуренных в хлам подростков.

Да, есть еще и старики, уходящая натура (белый старик-протестант из крошечного Городка — настоящий, «архетипический» символ провинциальной Америки), которые все понимают, но уже ничего не могут изменить. Им остается только наблюдать. «Нет знанья выше созерцанья» — как говорится в гениальной стихотворении Йейтса «Плавание в Византий», первая строчка которого и дала название роману Кормака Маккарти — «Старикам здесь не место».

Роман И. Лесева «23» в свое время был распиарен как «первый русский хоррор». Замечу сразу — в данном определении все вранье и неправда. Роман Лесева никак не «первый» и совсем уж не «хоррор». «Скверный анекдот, неудачно замаскированный под хоррор» — вот правильное определение данного творения молодого украинского автора. На самом деле «23» роднит с хоррорм лишь одно — этот роман действительно ужасен.

По хорошему это безобразие не стоит и малейшего разбора. Сюжет, в двух словах, таков: Виктору, молодому помошнику депутата украинской Рады, довелось столкнуться с целой бандой оборотней-гулу, которые нагло вселяются в тела хороших знакомых и друзей главного героя. Руководит всем этим предприятием заезжая демоница из далекой Тувы (ныне — Тывы), изнасилованная в 1921 г. бандой казаков и убитая собственным отцом. Роман написан на редкость суконным, безвкусным языком. Примитивная, убогая лексика школьника-недоучки. Автор совершенно не чувствует слова, не имеет представления о том, что значит ритм в литературном произведении. Сюжет... Сюжета просто нет как такового. Есть элементарный, примитивный квест: герой спасается от оборотней, пытаясь попутно разгадать их тайны и найти способ их уничтожения. История, придуманная Лесевым зияет прорехами, как обноски нищего. Масса ляпов, концы с концами не сходятся начиная с самых обыкновенных мелочей, «блох», которых по идее, должен вылавливать редактор. Но хуже всего, что роман просто скучно читать.

В «23» отсутствует второй план, нет мало-мальски интересных персонажей. Попытка описать современную украинскую провинцию — мрачные серые пятиэтажки, облупленные ленинские статуи на центральных площадях провинциальных городков, переполненные маршрутки, грязные привокзальные кабаки — материал, вроде бы, выбран богатый. Но вот распорядился им автор из рук вон плохо. Я уже писал, что у мастеров хоррора (таких, как С.Кинг) ужас внушают самые « обыкновенные вещи», из всех щелей повседневности задувают ветры иных миров... У автора «23» самые страшные оборотни-гулу оказываются способными вызвать лишь нечеловеческую тоску и читательское омерзение. Любой третьеразрядный роман из серии «Холод страха» смотрится рядом с произведением Лесева настоящим Стивеном Кингом.

Хуже нет, если обыкновенный помощник депутата вдруг начинает выдавать себя за писателя...

Чем безусловно хорош роман Дж. Мини? Прежде всего, оригинальной концепцией, на которой, собственно, и выстроена вся сюжетная линия «Песни праха». Придуманная Мини цивилизация в качестве основного источника энергии использует человеческий прах, костные останки умерших людей. Причем у этого своеобразного энергоносителя есть интересная особенность: чем более талантливым был хозяин костей в своей профессии, тем большее количество энергии («некропотока») можно извлечь из его костей. Соответственно, за телами выдающихся, гениальных людей начинается самая настоящая охота...

Эта завязка, на которой и построен весь роман, кажется не просто оригинальной, но и весьма актуальной. Ведь практически вся современная культура (к которой совсем не зря применяют определение «потребительская») стоит, по сути, на плечах гигантов прошлого, питается «некропотоком», что излучают кости наших великих предшественников. А что такое, например, современный постмодернизм? Самый натуральный некропоток.

Словом, у Мини была великолепная возможность написать не просто фантастический детектив, но закодировать в своем романе некие культурные и философские смыслы. Но, увы... Никаких дивидендов из собственного креатива автор извлечь не сумел...

В результате мы имеем полицейский детектив не слишком высокого пошиба: с говорящими куклами-героями вместо живых персонажей; невнятной интригой, полной смысловых неувязок и штампов; преувеличенно экзальтированной стилистикой. Эротические сцены, происходящие между главным героем и его очаровательной начальницей-зомби, вообще невозможно читать без слез. Тут будет все: и кожа барышни,«отливающая серебром», и «дрожащие веки», и «мощная сила, прокатившаяся по всему естеству»... Для полного счастья не хватает только какого-нибудь «нефритового стержня». Создается впечатление, что автор вовсю использовал специфический «некропоток», излучаемый костями небезызвестной Барбары Картленд. Впрочем, очевидно, что вдохновлялся Мини не только дамскими любовными романами, но и произведениями куда более серьезных и уважаемых авторов. Только вот ничего путного из этого вдохновения опять-таки не получилось. Механистическое использование чужих литературных приемов никогда не приводит к созданию самоценного, оригинального произведения.

Да, в романе Мини определенно присутствуют элементы Noir-атмосферы. Город Тристополис из «Песни праха» очень сильно напоминает миллеровский «Город Грехов». Только вот Дж. Мини совсем не Фрэнк Миллер и даже не Джеймс Риз — на одной лишь «атмосфере» вытянуть роман у него не получается. Примерно к 100-й странице чувство новизны пропадает, Noir превращается в уныние и серость. А принять «Песнь праха» за попытку пародии на разнообразные жанры pulp-литературы не позволяет полное отсутствие у автора спасительного чувства самоиронии.

Новая книга тандема Дяченок получилась умной, мрачной и на редкость пессимистичной. «Цифровой» — это новое, сверхсовременное прочтение истории доктора Фауста и Мефистофеля. Только вот Фаустом оказался 14-летний школьник и, по совместительству продвинутый геймер, Арсен Снегов В роли же Мефистофеля оказался его работодатель и наставник Максим — то ли владелец загадочной фирмы по разработке компьютерных игр «нового поколения», то ли сотрудник некоей спецслужбы, то ли то и другое одновременно.

Новоявленные Фауст и Мефистофель и, разумеется, Маргарита, отчаянно молоды — одним, всего-навсего по 14, другому, судя по всему — не более 30. Впрочем, всем персонажам «Цифрового» далеко до преклонного возраста. В мире «продвинутых технологий» и «виртуальной свободы», который описывают Дяченки, практически нет пожилых людей. «Старикам здесь не место». Они лишние, чужие на этом празднике виртуальной жизни. Единственное, на что они могут сгодиться — оказаться закатанными «в цифру» чтобы стать жалкими персонажами электронной игры «нового поколения».

«Цифровой» — не просто роман о всевозможных опасностях, таящихся в новых технологиях. Интернет, блогосфера с пресловутым «Живым Журналом», топом Яндекса и прочими недетскими игрушками, открывают невиданные ранее возможности для манипулирования многомиллионными массами людей. «Территория свободы» постепенно превращается в территорию, опасную для жизни и душевного здоровья. Все это так, и Дяченки отнюдь не первые. кто исследуют данные явления в художественном произведении.

Меня «Цифровой» зацепил другим: авторам удалось написать роман о сломе времени. О том, как наш реальный мир, вот это привычное для человеческого ума состояние «здесь и сейчас» истончается, блекнет, рассыпается по кирпичику, словно погибающий персонаж в компьютерной игре. И пустоты нашей, стершейся до прозрачности реальности. заполняются чем-то Другим. Тем, чему я не могу подобрать названия. Другими становятся люди. животные городская топография. Другими становятся даже знакомые со школы литературные произведения. Например, другой Достоевский. (Вообще игра в «Преступление и наказание» — один из самых лучших и, пожалуй, ключевых эпизодов романа).И, пожалуй самое главное — что за новый герой приходит в этот «дивный новый мир», заменяя старого, «ветхого» человека? Порождением как сил будет этот новый персонаж? На этот вопрос, пожалуй, и сами Дяченки не знают ответа. Но, во всяком случае. они пытаются оставить нам надежду.

В «Тайне Крикли-Холла» Дж. Герберт вновь использует сюжетную схему, обкатанную в романах «В плену у призраков» и «Возвращение призраков». Загороднее поместье, расположившееся в английской глубинке, арендует семья инженера Калега — муж, жена и две дочки. Во-первых, у Калега в этих краях расположено новое место работы. Во-вторых, его жене просто необходимо сменить обстановку: приблизительно год назад безследно исчез Кен -младший сын Калегов. Полицейские поиски ни к чему не привели и Гейб решает увести все свое семейство из Лондона, где все напоминает о пропавшем сыне.

Такова предварительная экспозиция романа. Далее не последует никаких неожиданностей. Буквально в пеервыее же часы, Калебы обнаружат в Крикли-Холле аномальные явления. Дальше — больше. загадочные стуки, звуки, лужицы воды на ступеньках лестницы. Разумеется, Крикли-Холл окажется домом «с историей»: во страшного наводнения 1943 года в доме погибли дети, привезенные в тихий провинциальный уголок от лондонских бомбежек. В романе практически отсутствуют интрига и непредсказуемость. Трагическая история погибших детей раскрывается довольно быстро. Главный герой Гейб Калег также оказался легко узнаваемым персонажем: скептик, рационалист, пытающийся все аномальные явления объяснить с позиций разума и науки. Словом, своеобразная реинкарнация детекива Дэвида Эша. А еще в романе будет английская деревня, совсем негостеприимная к чужакам, будет сельский священник, тщательно скрывающий тайну, связанную с гибелью детей. Будет еще много скучных и необязательных персонажей. Детективная интрига, которую Герберт пытается завязать в середине романа (и, следует отметить, это ему почти удается), раскрывается буквально через несколько десятков страниц. Интриги нет, загадки разгаданы и читателю остается только ожидать финальной развязки.

Разумеется, такой ромаан не может обойтись без страшного злодея. И Герберт не обманет своих читателей. Злодей будет, да еще какой: садист, педофил, злобный антисемит, религиозный фанатик, нацист и поклонник Гитлера. В главном злодее «Крикли-Холла» сконцентрировались все возможные фобии, пугающие современное либеральное общество. но, будьте уверены — злодея ждет расплата и страшная участь.

«Тайна Крикли-Холла» оказались типичным «гербертовским» романом — подчеркнуто неторопливое повествование, повышенный градус мелодраматизма, изобилие деталей, подробностей. Интерес к роману движется по нисходящей, достигая примерно к 500-й странице почти нулевой отметки. Банальность, предсказуемость, нагромождение штампов, отсутствие сколь-нибудь оригинальных сюжетных ходов — словом, «Тайна Крикли-Холла» оставляет самые грустные впечатления.

Специальный агент некоей спецслужбы (в тексте имеется указание, что это контрразведка) Марк Аякс получает назначение в небольшой курортный городок Столовая Гора. В городке безследно исчез предшественник Аякса агент Хассельблад и в данной ситуации необходимо разобраться. Начальство ведет себя странно — запрещает связываться с «конторой» напрямую, оставляя для связи личный номер руководителя Управления. Столовая гора оказалась не простым курортом, а довольно загадочным городом. Когда-то в местном руднике добывали золото, но добыча давно остановилась, шахта законсервирована, но по-прежнему, каким-то мистическим способом определяет всю жизнь. на первый взгляд, благополучного городка. Очень скоро Аякс начинает понимать, что и заброшенный рудник, и сам город, и его жители скрывают массу тайн и загадок...

В «Столовой Горе» запрятано изрядное количество аллюзий, закодированных ссылок, скрытых цитат, смысловых пластов. Читаешь роман и словно принимаешь участие в какой-то культурологической игре. Начало — явный «noir-детектив» (одинокий герой в чужом городе, посреди враждебного окружения — врагом может оказаться любой), вот античная мифология (см. фамилию главного героя), вот «Замок» Кафки, вот известная цитата из Ницше про бездну, которая «вглядывается в тебя». И, конечно, «Твин Пикс» и вообще своеобразная линчевская атмосфера. Можно прийти к выводу, что автор читал хорошие книги и смотрел столь же хорошее кино — по нынешним временам, согласитесь, это не мало. Однако и авторские игры с цитатами, и тревожная атмосфера романа оставляют меня совершенно равнодушным. Если странная аура, исходящая от «Твин Пикса», была почти физически ощутимой, реальной, правдоподобной, то от «Столовой Горы» тянет остается впечатление холодности, искусственности и какой-то вселенской тоски. Причем это не та экзистенциальная, метафизическая тоска, которую испытываешь от произведений Ю. Мамлеева или А. Старобинец, а обыкновенная читательская тоска — «Столовую Гору» просто-напросто скучно читать; желание разгадывать скрытые смыслы романа, разбросанные по тексту загадки также пропадает очень скоро. Ну да, поездка Марка Аякса в Столовую Гору — оказывается квестом внутрь самого себя. И кто знает, какой ад, каких демонов ты в себе обнаружишь. Иллюзорность жизни... Иллюзорность бытия... И, вообще, «жизнь есть сон». Про это даже испанец Кальдерон когда-то написал пьесу, а аргентинец Кортасар не один рассказ.

Подводя итоги можно было бы сказать, что «Столовая Гора» — вычурная, снобская, бесполезная и убийственно скучная вещь. Правда, остается возможным лишь одно допущение: вероятно, для чтения этого романа требуется особый душевный настрой, попадание в ритм авторского дыхания. Возможно так. Но проверять истинность этого допущения у меня отчего-то нет никакого желания. Вы уж меня извините, но одноразового мучения со «Столовой Горой» для меня вполне достаточно.

«Когда б вы знали из какого сора растут стихи...» Хрестоматийные ахматовские строчки Анна Старобинец переосмысляет по своему: «Когда б вы знали, из какого сора растет любовь...» В рассказе «Я жду» «объект любви» главного героя произрастает (буквально, в прямом смысле слова) из забытой в холодильнике кастрюли с протухшими щами... У А. Старобинец получилась очень необычная, «сумасшедшая» история о странностях любви и о странностях нашего собственного восприятия. О том, что грязь и плесень, которые мы так легко замечаем вокруг себя, прежде всего, находятся внутри нас самих. И о том, что отвратительного в нас ровно столько, сколько мы можем увидеть снаружи — будь то в загадочном гомункулосе из кастрюли с заплесневелыми щами, будь то в соседях по коммунальной квартире.

Сюжет «Мобильника» не отличается новизной или особой оригинальностью. ...Один звонок на мобильный телефон — и все принявшие вызов абоненты моментально превращаются в кровожадных зомби-«мобилопсихов». Цивилизация начинает стремительно погружаться в хаос. Тем, кто по той или иной причине не пользовались мобильниками и остались нормальными, приходится вести суровую борьбу за выживание — во-первых, с агрессивными и постепенно организующимися «мобилопсихами», во-вторых, между собой.

При первом, как правило, поверхностном прочтении (каюсь, подобное случилось и со мной) кажется, что в «Мобильнике» нет ничего принципиально нового — вторичный продукт, лайт-версия монументального «Противостояния». При более внимательном чтении в романе начинаешь замечать некоторые странности. Например, Кинг практически не объясняет, кто же, в конце концов, послал зловредный импульс, превративший миллионы абонентов сотовой связи в безжалостных кровожадных психов. («Ранний» Кинг непременно завернул что-нибудь про циничных политиков, маньяков-генералов и злобные спецслужбы). Также (удивительное дело!) Кингу совершенно не интересно прошлое собственных персонажей, их «бэкграунд», который он всегда подробно и тщательно прописывал. Складывается впечатление, что в данном конкретном романе подобные «частности» автора просто не волнуют, представляются несущественными. В «Мобильнике» Кинг пытается выговорить другое, самое важное и главное для него: Бог есть (чтобы написать про это, надо обладать особой творческой наглостью), и Он не оставляет свое «малое стадо». Нужно просто уметь Его чувствовать, сердцем распознавать подаваемые Им знаки, чтобы в критической ситуации вспомнить, где запрятана бумажка с заветным номером телефона. И еще нужно совершать неожиданные, сумасшедшие и нелогичные поступки, «делать хоть что-то», как говорит девушка Алиса, одна из главных героинь кинговского романа.

Именно слова Алисы, дважды воспроизведенных Кингом (в середине и в финале романа). а также 40-й (39-й в русской пагинации) псалом (текст которого Кинг не случайно приводит полностью), прочитанный еще одним героем «Мобильника», являются своеобразными ключами к роману.

Только с помощью этих ключей можно оценить обманную игру, затеянную Кингом, со ссылками одновременно на собственные «Противостояние» и «Туман» и на фильмы классика «зомби-хоррора» Дж. Ромеро.

История о внезапной эпидемии слепоты, поразившей жителей некоего безымянного городка. Первых ослепших, опасаясь пандемии, власти ссылают в лагерь-резервацию, где, несмотря на беспомощность людей, вскоре выстраивается своя жестокая иерархическая система власти и насилия...

Роман Сарамаго о том, как тонок защитный слой цивилизации. Как быстро в экстремальной ситуации люди теряют людское обличье. «Слепота» получилась чересчур рациональной, просчитываемой на несколько шагов, банальной и предсказуемой в своей философии. Действительно — показательный образец современного псевдоинтеллектуального романа. Написано с очевидным расчетом — «чтобы понравиться». И все же, все же... Текст Сарамаго оставляет некое странное послевкусие, заставляющее вспоминать этот роман и через несколько лет после прочтения. Очевидно, причина заключается в том, что «Слепота» просто переполнена щемящим чувством личного авторского одиночества. Чувство это отнюдь не сконструированное, а самое что ни на есть настоящее, подлинное. А за подлинность чувств прощается многое...

Повесть Хаецкой открывает антологию «Возвращение Ктулху». Своего рода «визитная карточка» всей книги. Что ж, можно сказать, что «Царица вод и осьминогов» вполне соответствует духу прозы Лавкрафта. Хаецкой удалось передать странную и загадочную ауру города на Неве, словно вышедшего из лавкрафтовских кошмаров.

Хрупкая, почти декадентская красота Васильевского острова, накрытого туманом, из которого вдруг выныривают диковинные нечеловеческие фигуры... Призрачные дома, возникающие словно ниоткуда... Хорошо знакомые городские пространства вдруг приобретают совершенно новые очертания. На город смотришь каким-то особым взглядом и, вместе с героем рассказа начинаешь понимать «назначение всех этих металлических львов, установленных возле спусков к Неве... почему они скалятся, и кто тот незримый враг, которого они тщетно пытаются запугать своими ощеренными мордами».

Изящно написанный, стильный текст, в котором главную роль играет не сюжет, а сама аура, атмосфера, напоминающая не только о лавкрафтовской прозе, но и о Серебряном веке, символистах, романе «Петербург» Андрея Белого.

К сожалению, герои «Царицы вод...», современные молодые люди, плохо вписываются в эту декадентскую историю, кажутся незванными гостями, чуждыми сумеречному и призрачному городу, изображенному Е. Хаецкой.

«Страшная месть» — одно из самых таинственных и магических произведений русской литературы. Во многом гоголевская повесть, написанная совсем молодым человеком (Гоголю всего лишь 23 года!), опередила свое время. «Страшная месть» — это не только история братоубийства и возмездия за содеянное преступление, отсылающая читателя к библейской истории Авеля и Каина. Гоголь, едва ли не первым из русских литературов, почувствовал, что «светлое» и «темное», «ангельское» и «демоническое» сосуществуют не только в душе отдельного человека, но и в «коллективной душе» целого народа («История Пугачевского бунта» Пушкина, в которой говорится про то же, будет закончена годом позднее). Два главных героя повести, — Катерина и ее отец-колдун, — являются своеобразными выразителями этих двух противоположных начал. Отец и дочь в «Страшной мести» не просто любят друг друга вполне традиционной «родственной» любовью. Их словно притягивает (иногда — помимо воли) и одновременно отталкивает, растаскивает по противоположным полюсам какая-то неведомая сила. Отец и дочь — это единое, цельное существо, своеобразная модель народной души, соединяющая в себе мужское и женское, старое и молодое, демоническое и ангельское начала. Гоголь увидел (или, скорее всего, интуитивно угадал), что в целом народе, как и в отдельном человеке, существуют совершенно разнонаправленные силы и народ принужден вечно разрываться между ними. В глубинах народной души Гоголь углядел некую загадочную порчу, пугающую двойственность, способную приносить самые диковинные плоды. То, о чем писал молодой автор в 1832 году, позже выкристаллизировалось в известную фразу Дмитрия Карамазова: «Здесь Дьявол с Богом борются, а поле битвы — сердца людей».

Как преодолеть подобные страшные всполохи душевной раздвоенности, «душевного демонизма»? 15 лет спустя Гоголь напишет об этом целую книгу — «Выбранные места из переписки с друзьями». Но это будет уже совсем другая история...

В одном из средневековых апокрифов о конце мира говорится, что демоны в это время начнут бояться людей. Р. Блох интуитивно или сознательно почувствовал приближение подобных времен, когда скрывающиеся во вполне заурядном обывателе темные силы вырвутся наружу и проявят себя так, что никому мало не покажется. Главный герой романа Норман Бэйтс — не просто человек с расщепленным сознанием, в котором на равных сосуществуют «светлая» и «темная» половинки. Между «светлым» и «темным» началами нет никакой борьбы, нет противоречия. Скромный хозяин придорожного мотеля, холостяк-неудачник — всего лишь маски, фантомные сущности. Подлинный Бэйтс питается насилием и сам излучает зло, вырабатывая его не хуже электрогенератора. Мне кажется, что сам Блох остановился в некоей растерянности перед своим персонажем, попытавшись объяснить Бэйтса при помощи фрейдистских штудий: детские комплексы и страхи; психотравмы, нанесенные волевой и жесткой матерью, культивировавшей в сыне «чувство вины». Но лично мне подобные авторские объяснения представляются не слишком убедительными.

«Малая Глуша» — один из самых удивительных , странных и тревожных романов, прочитанных мною за последние несколько месяцев. Книга М. Галиной состоит из двух частей, связанных друг с другом «по касательной»; настолько различных по стилистике, по настроению, словно написаны они двумя разными авторами.

Первая часть романа — «СЭС-2» — это комически-авантюрная история с мистическим уклоном. Место действия — некий южный приморской город (за которым угадывается Одесса). Время действия — 1979 год, своеобразный пик советской стабильности (или застоя). Главная героиня, 17-летняя Розка, провалиившая вступительные экзамены в институт, ради «рабочего стажа» устраивается в портовую СЭС, носящую порядковый №2. СЭС №1 занимается понятно чем — традиционные бактерии-микробы, паразиты-грызуны — чтобы ни одна мерзкая болезнетворная гадина не проникла на наш советский берег. Чем занимается СЭС №2 остается загадкой и для Розки, и для читателя. Новой сотруднице СЭС занять себя особенно нечем (о, эта традиционная беда многочисленных советских «присутственных мест», многократно обыгранная советскими же комедиографами) и она коротает время за чтением дефицитных книжек о приключениях Анжелики (этим книжкам еще предстоит сыграть в романе весьма немаловажную роль). «СЭС-2» — это и лекая комедия нравов эрохи позднесоветского застоя с дефицитом, очередями, торговым хамством, мелкой коррупцией, сладкими мечтами о «переводе в министерство» и переезде в Москву. Легкая сатира, ненавязчивая ирония, бытовые зарисовки из жизни южного города... Даже когда в такую устоявшуюся и понятную действительность вторгаются некие оккультно-мистические силы, «паразиты второго уровня», прибывшие к советскому берегу на борту океанского сухогруза, страшно все равно не будет. Будет весело и занятно наблюдать за борьбой с «паразитами» специально тренированными сотрудниками госбезопасности и другими, менее официальными лицами. «СЭС-2» завершается неожиданным финалом: пессимистичным, наполненым грустью, тоской и безнадежность. Этот грустный финал служит своеобразным мостиком, переброшенным ко второй части романа.

Скажу сразу вторая часть — собственно «Малая Глуша» — произвела на меня ошеломляющее впечатление. Это настоящий шедевр, литература высочайшего класса. История о путешествии живых в страну мертвых, туда, за «сумеречный порог», на поиски погибших самых близких, самых родных людей. Этот удивительный текст содержит в себе множество культурологических, литературных отсылок, несколько смысловых пластов. Здесь легко вычитываются и орфеический миф, и дантова тема «схождения в ад» (оба героя, отправившиеся за своими мертвецами, как раз «земную жизнь прошли до половины»), и отголоски совсем уж архаичных мифов, и переосмысленная Галиной гоголевская тема похода за «мертвыми душами». Галина наполняет свой текст удивительной атмосферой: тягучее, почти застывшее время; запахи тлена и разложения, чувство необъяснимой тревоги не отпускает даже посреди залитых солнцем украинских полей. В воздухе «Глуши» как будто розлито предощущение неизбежной катастрофы, мирового разлома (время действия второй части -1987 год). Но вторая часть романа хороша не только оригинальной авторской «игрой разума», погружающего читателя в многочисленные «контексты». «Глуша» — это удивительный квест, в котором герои не только пытаются добраться до страны мертвых, но путешествуют вглубь себя, в свои собственные души. Галина пишет филигранную психологическую прозу самой высокой пробы — умение, почти ушедшее из отечественной литературы и доступное, кажется, считанным писательским единицам. «Глуша» по-настоящему трагический текст, в котором надежда на спасение любимых оборачивается абсурдистским кошмаром.

Но, к сожалению, из двух текстов, составляющих «Малую Глушу», не удалось составить художественно целостного романа. Оба текста живут своей автономной жизнью, совершенно не желая объединятся в единое романное пространство. Роман фактически распадается на две самостоятельных повести. Первая из них — обычная литературная поделка. Да, добротная, да, остроумная. Но — сугубо одноразового потребления. Не выдерживающая соседства с гениальной второй частью — философской повестью об очередной смерти иллюзий и смерти вообще, предназначенной к многократному и вдумчивому перечитыванию.

«Дорога на закат» — история об агонии человеческой цивилизации. В разрушенном войной и стихийными бедствиями Нью-Йорке жители города начинают охотиться друг за другом ради того, чтобы добыть заветный кусок мяса. Цивилизация пришла к своему закату, ибо обществу, в котором люди начинают пожирать себе подобных надеяться больше не на что.

Эмоциональный, визуально яркий рассказ Сильверберга выглядит искусственным и надуманным. Психологическая достоверность персонажей, внутренняя логика сюжета принесены автором в жертву схеме, идее (заметим — не слишком оригинальной), ради которой и написана «Дорога на закат». Сильверберг не жалеет красок для описания физической и нравственной деградации страдающего от голода главного героя. Но автору отчего-то не веришь и начинаешь задавать всякие «неудобные вопросы».

- почему главный герой (а вместе с ним и другие жители Нью-Йорка) даже не пытается выбраться из города, проводя все дни в безцельных шатаниях по городским улицам?

- если в каком-то месте товар отсутствует, а в другом -имеется в наличии, то непременно возникает «черный рынок», предлагающий желающим искомый товар.

- много ли «сочных кусков бифштекса» можно наделать из оголадавших, истощенных людей?

Так получилось, что одновременно с «Дорогой на закат» я читал только что изданный сборник архивных документов «Голод в СССР. 1930-1934». На фоне подлинных историй человеческих страданий, проявлений низости и мужества, история рассказанная Сильвербергом выглядит откровенно лубочной и фальшивой.

Любопытный и неровный роман Елены Толстой (один из псевдонимов Е. Хаецкой), посвященный истории легендарного питерского налетчика Леньки Пантелеева. Вообще, писать книгу о подобных мифологизированных персонажах

— задача одновременно увлекательная и опасная. Увлекательная — потому что сама эпоха (начало 1920-х годов) закручивает такие сюжеты и подбрасывает столь колоритные типажи, что, кажется, не нужно даже включать и авторскую фантазию. С другой стороны, ввиду ограниченности и противоречивости сведений о Леньке Пантелееве, «включив» авторскую фантазию, можно с легкостью сочинить поверхностный и неправдоподобный сериал навроде тех, какими «балует» своего зрителя Первый канал российского ТВ.

Свой роман Хаецкая построила на двух принципиальных, крайне важных, темах. Первая тема — несоответствие главного героя романа требованиям и условиям внезапно поменявшегося времени. «Время поменялось, а ты остался на месте... Не поспел ты за временем, Ленька...», — объясняет Леньке его увольнение из «органов» видавший виды уголовник «старого закала» Белов. Получается история довольно типичная для начала двадцатых. О героях, оказавшихся лишними в новой, изменившейся эпохе, разошедшихся со свои временем, писали и Алексей Толстой (в ставшем классическим рассказе «Гадюка»), и Ю. Трифонов (в недооцененном романе «Старик»). Хаецкая не добавляет к сказанному старшими коллегами-писателями ничего принципиально нового. Ее Пантелеев — стихийный поборник социальной справедливости. Он не может понять, почему через пять лет после победы пролетарской революции вновь случается чудовищное расслоение в обществе: одни (ответственные совпартработники и буржуи нэпманы) беззастенчиво жиреют, в то время как другие буквально пухнут от голода.

Другая, принципиальная, сюжетообразующая тема романа — всеобщее актерство. Все основные персонажи «Пантелеева» примеряют на себя чужие маски, пытаются сочинить себе новую судьбу. ...Приехавшая в Петроград из провинциального Витебска еврейская девушка Рахиль Гольдзингер меняет и документы, и внешность, превращаясь в Ольгу Петерс... Мелкий,спившийся карточный шулер Юлий Служка становится вначале осведомителем, а затем и штатным сотрудником «органов»... Бывший чекист, сын лакея, Варшулевич переквалифицируется в бандита... Актерствует, постепенно меняется, утрачивая собственное «я», и сам Пантелеев. Кроме того, в романе очень много завязок с театральной темой вообще и, в частности с темой пролетарского театра, с которым связаны несколько важных для романа персонажей.

Роман Хаецкой написан хорошо и легко. Порой даже кажется, что слишком легко. Автор рассказывает увлекательную авантюрную историю, уверенно скользит по поверхности сюжета, не рискуя опускаться на опасные для жизни глубины. Там, на глубине, может случится кессонная болезнь, там по настоящему закладывает уши и рвет дыхание, оттуда, из под толщи воды, вдруг могут вынырнуть настоящие чудовища... Вести читателя вглубь Хаецкая не рискует. Почему? Объяснение довольно простое: роман «Ленька Пантелеев» подписан «Еленой Толстой». А читательская аудитория Толстой, думается, отлична от традиционной аудитории писательницы Хаецкой. Читатели Толстой совсем не хотят опускаться на глубину и, вообще, далеко отплывать от берега. Читатели «Толстой» хотят внятно рассказанной истории. Чтобы герой симпатичный, и про любовь, и про жизнь, и немного про стрельбу... И «Елене Толстой» волей-неволей приходится соответствовать читательским ожиданиям.

Но иногда за маской «Елены Толстой» вдруг проступает лицо писательницы Хаецкой. И тогда текст романа наполняется неожиданными смыслами, обретает настоящую упругость и силу. Тогда появляется в романе история о Фартовом человеке, заключившем сделку с дьяволом. С дьяволом, который выглядит как обычный плешивый старичок. А Фартовый человек платил ему за свою удачу загубленными невинными душами. И эта история словно перебрасывает роман в какое-то иное измерение: от легкой гладкописи к опасным для жизни и здоровья глубинам. Глубинам, на которой может случиться разное. Вот этого самого «разного», непредсказуемого, опасного для жизни, я и буду ждать от второй книги романа «Ленька Пантелеев». С надеждой на то, что писатель Хаецкая все же утянет «Елену Толстую» из комфортного прибрежного литературного плавания в куда более рискованные и, одновременно, привлекательные воды. Вглубь, за буйки...

Роман «Кукла» — прекрасное свидетельство того, что мы присутствуем при полном и, видимо, окончательном вырождении проекта под условным названием «Александр Варго». А ведь отдельные тексты из варговского сериала (например, «Льдинка» и «Дикий пляж») выглядели, можно сказать, почти обнадеживающе.

В новом романе «Варго» использован старый как мир, можно сказать, архетипический сюжет о Кукле, детской игрушке, ставшей вместилищем Зла. Впрочем, в данном конкретном случае, сюжет совершенно не важен, ибо уровень качества текста «Куклы» находится, как говорится «ниже плинтуса». Складывается впечатление, что роман писал некий «коллективный Смердяков», совместивший «изячность» парвеню с косноязычием заядлого графомана. «Печать сорвана со священного сосуда, сорвана грубо неумело... сегодня она лишилась девственности»... «ее расширенные от ужаса глаза уж очень долго преследовали его во снах»... «всеми порами кожи он чувствовал незримую связь с ней» (здесь волей-неволей вспоминается грубая армейская шутка про то, что «чувствуют» только одну вещь, все остальное «ощущают»). Цитировать подобные художества можно безконечно. Повторюсь, при таком качестве текста уже не обращаешь внимания ни на сюжет (построенный на откровенных заимствованиях — от голливудского ширпотреба категории С до романов С. Кинга «Оно» и «Безнадега»), ни на персонажей — насквозь фальшивых и вымороченных. Хочется поскорее забыть это злое наваждение, литературный морок, лишь по какому-то недоразумению названный «романом».

Впрочем...Отчего-то у меня есть грустное предчувствие, что данное произведение все равно найдет своих поклонников.

Прекрасный импрессионистичесий рассказ Р.Силверберга, являющийся (наряду с «Крыльями ночи») настоящим украшением сборника. «Плавание в Византий» относится к такому роду литературных текстов, в которых главное — не сюжет, не персонажи. В подобных рассказах главное — это поймать авторскую волну, задышать в унисон с автором.

«Плавание в Византий» — своеобразная реминисценция, отсылающая читателя к самому известному одноименному стихотворению ирландского поэта У.Б. Йейтса. (Кстати, слегка перефразированные строки из этого йейтсовского стихотворения дали название прекрасному роману Кормака Маккарти «Старикам здесь не место»). Рассказ Силвербега (как и стихотврение Йейтса, как роман К. Маккарти) об обществе, в котором царит бешеный культ молодости. Старость перестала быть почтенной и уважаемой. Она выглядит банальной, смешной и постыдной — что-то навроде заболевания «неприличной» болезнью. В мире вечно молодых, остроумных, сексуальных героев Силверберга постареть — означает вычеркнуть себя из вечного круговорота развлечений и наслаждений, оказаться настоящим парией в обществе «вечно молодых».

К сожалению, «Плавание...» Йейтса не приведено в рассказе полностью. Отрывки из него (в перевод Е. Витковского) разбросаны по тексту рассказа. Мои рекомендации — не поленитесь, найдите и прочтите поэтическую версию «Плавания в Византий» ( и лучше — в переводе Ксении Голубович, наиболее точно передающей все смысловые нюансы стихотворения Йейтса) перед тем, как читать прозаический текст Силверберга. Это поможет вам поймать ритм, почувствовать нерв силверберговского рассказа.

«Противостояние» — едва ли не лучший из всех романов, написанных в жанре постапокалипсиса. Да и вообще эта кинговская книга — уже самая настоящая классика мировой литературы. «Противостояние» принадлежит к числу тех немногих произведений, которые годятся для многократного перечитывания, каждый раз поворачиваясь к читателю новой, неожиданной стороной. Текст романа настолько глубок и многогранен, что в нем легко обнаружить самые неожиданные подтексты и ассоциации. Так, за противостоянии между сторонниками «темного человека» Флегга и группой матушки Абигейл, вполне можно углядеть намеки на глобальное противостояние между двумя социально-политическими системами, между СССР и США. Однако мне такое «актуально-политическое» прочтение романа представляется несколько поверхностным и упрощенным. (Заметим в скобках, что и сам Кинг достаточно критически относился к американской политической системе и, особенно, к американской политической элите).

В «Противостоянии» Кинг не просто создает яркую и эмоциональную картину гибели современной цивилизации, случившуюся по причине элементарного сбоя «человеческого фактора» (именно так вырывается на волю вирус некого супергриппа, разработанный в засекреченных военных лабораториях). Кинг говорит о закономерности гибели мира, где заправляют технократы-рационалисты; мира, в котором такие понятия как «наука», «прогресс» обожествлены и превратились в настоящих идолов, с горних вершин наблюдающих за мышиной возней остального человечества. Главным адептом этой технократической цивилизации, самодовольной и отчужденной, и является «темный человек» Флегг, великий (и последний) маг рациональной мысли.

На протяжении всего романа Кинг пытается дать ответ на один вопрос: возможно ли после глобальной катастрофы попытаться воссоздать человеческое общество на принципиально иных началах, как попытались сделать герои романа, объединившиеся в «Свободную Зону»? Или же история все равно «возвратится на тоже самое место, замыкая круг»? Ответ кинга вообщем-то оказывается пессимистичным: с созданием любого общества начинают возникать проблемы. Они возникают всегда, когда «клетки сходятся вместе и начинают наливаться темной силой». Единственное, что можно сделать — постараться отодвинуть этот процесс хотя бы на сотню лет. При этом, как это ни парадоксально, в «Противостоянии» Стивен Кинг выступает своеобразным пророком «американской мечты», преданной и украденной политиканами, технократами, «силовиками» и обывателями-конформистами. Настоящая, дорогая Кингу Америка, расположена среди кукурузных полей Небраски и в патриархальном городке Боулдер, затерянном в горах штата Колорадо. Другая Америка, та, что пошла за «темным человеком» Флеггом находится в Лас-Вегасе, штат Невада, известном своими игорными заведениями, военными базами и атомными центрами. И эта «темная Америка», в конце концов, вполне закономерно убивает саму себя, сгорая в атомном огне.

«Противостояние», пожалуй, самый теологичный из романов Кинга, наполненный явными и скрытыми билейскими цитатами и аллюзиями. В этом романе четко персонифицированы, разделены сторонники Света и Тьмы. Причем разделены они настолько явно и безкомпромиссно, что практически сразу можно угадать — на чьей стороне окажется тот или иной персонаж. Но «Противостояние» — не просто книга «с идеями». Это по-настоящему увлекательный и мастерски сделанный роман. Молодой автор Кинг (всего 31 год !) демонстрирует потрясающее мастерство рассказчика и прекрасную писательскую технику, позволяющую ему управлять гигантскими потоками материала. Это густонаселенный роман с живыми, состоящими из плоти и крови, персонажами. Причем даже эпизодические герои, герои второго плана выписаны не менее эффектно, чем заглавные действующие лица.

И последнее — именно с «Противостояния» Кинг начинает выстраивать свой литературный Космос, свою художественную Вселенную. И роман «Противостояние» — лишь первый шаг в постижении этой Вселенной.

Стилистически совершенный, тонкий и лиричный рассказ. На мой вкус — едва ли не лучший в творчестве Р. Сильверберга. История, в которой завершается очередной («Третий») цикл человеческой цивилизации, разворачивающаяся на фоне стоящего на семи холмах, блестящего и порочного, древнего города Рума, куда так стремятся попасть главные герои рассказа: старик-дозорный, летающая девушка и странный человек-мутант. История о любви, одиночестве, человеческой свободе и об искупительной жертве — как о необходимом условии для обретения этой самой свободы. Рассказ наполненный, буквально сочащийся, предощущением грядущей всемирной катастрофы. Но когда катастрофа, наконец, наступает (масштабное вторжение инопланетян на Землю), она вдруг кажется мелким, почти что рутинным событием по сравнению с тем, что происходит с главными героями рассказа.

Французский философ традиционалист Рене Генон в одной из работ упоминал о существовании «семи башен Сатаны», откуда в мир изливается дьявольсоке влияние. Одну из своих башен Генон располагал в самом центре Тропической Африки, т.е. приблизительно там, где разворачивается действие повести М. Галиной «Дагор». Своеобразное сердце Черной Африки давно пользуется дурной славой — еще во времена древних египтян говорили, что оттуда приходят самые страшные колдуны. Именно в Бельгийском Конго происходит действие повести Д. Конрада с весьма символическим названием «Сердце Тьмы» (кстати, Галина, посвятившая «Дагор» Лавкрафту и Р. Говарду, вполне могла бы добавить к этим двум именам и Дж. Конрада).

Галинский «Дагор» — об ужасе просвещенного белого человека перед иррациональными силами, внезапно вторгающимися в его жизнь. Вернее, последовательность такая: неверие и насмешки — недоумение — ужас — капитуляция. Безсмысленное, безпощадное зло, исходящее из глубины африканских джунглей, более древнее, чем сама человеческая цивилизация, не просто убивает, оно перемалывает, подчиняет себе практически всех героев «Дагора»: британского исследователя лорда Аттертона, сестру милосердия, европейского проводника-охотника Томпсона, наконец, католического священника-миссионера отца Игнасио.

Отец Игнасио — своеобразный «двойник» о. Каллагэна из кинговского «Жребия». Это удивительно точно воспроизведенный типаж современного священнослужителя, верящего в ритуал (заклинательная молитва, святая вода), но не имеющего единственно спасительной Веры в «Бога Живаго». Но без этой, настоящей Веры все ритуальные практики оказываются пустыми и безполезными, а священник оказывается аналогом шамана с бубном.

-«Эта страна...не надо пытаться ее понять, не надо проникнуть в ее тайны, они черные и гнилые, они убивают того, кто подошел слишком близко». Соврешенно справеливые слова одного из второстепенных персонажей «Дагора», завершающие эту небольшую, но богатую смыслами повесть М. Галиной.

«Хлюпперы» — показательный пример типичного «среднего» («ни холодно, ни горячо») фантастического рассказа. Наиболее подходящий жанр для подобного текста — постапокалиптика. Во-первых, постапокалиптика всегда приятно щекочет читательские нервы, во-вторых, ничего особенного можно не придумывать. Для написания постапокалиптики есть универсальный рецепт: мир, переживший катастрофу... радиация струится изо всех щелей... кругом загрязнение, ядовитые отходы и крысы-мутанты. В общем, «умирающая земля», как говорится в фантлабовском классификаторе. Именно в подобном мире разворачивается действие «Хлюпперов». Герой рассказа отправляется на научную станцию, расположенную на маленьком острове, где собирается заняться некими исследованиями. Что это за исследования, в чем заключается их уникальность и почему их необходимо проводить именно на этом острове — не вполне понятно. На острове, разумеется, все тот же постапокалипсис, экологическая катастрофа, маленький коллектив исследовательской станции... Еще на «проклятом острове» имеется отдаленная деревня, жители которой ведут натуральное хозяйство в условиях разрухи и нищеты, страдая при этом непонятными заболеваниями навроде мутации. Что за мутация, отчего она произошла и к чему приведет — опять-таки не вполне понятно. Хотя чего тут особенно понимать, дело ясное — экологическая катастрофа... А потом из океана на исследователей полезли страшные Монстры (привет Г. Ф. Лавкрафту)... А потом... но не будем лишать читателя удовольствия самому узнать, что же было потом. Скажу только, что как и положено типичному среднему рассказу, завершаются «Хлюпперы» внешне многозначительной, но абсолютно бессодержательной фразой одного из героев.

Что же во всем этом есть интересного и оригинального? В активе есть несколько внешне эффектных, зрелищных сцен, есть неплохо переданная автором атмосфера разрухи и всеобщего распада... Зато нет логичного, продуманного и оригинального сюжета, нет полноценных и запоминающихся персонажей... Рассказ вполне можно прочесть и можно безболезненно пропустить. Ни холодно, ни горячо... Без Божества, без вдохновенья...

Прекрасный роман «Лунный парк» к величайшему сожалению был почти незамечен нашей читающей публикой. Почему так? Очевидно, от Брета Истона Эллиса ожидали чего-то ужасающе-зубодробительного (как в «Американском психопате») или остро-сатирического (как в «Гламораме»). Но Эллис по-настоящему удивил, написав очень лиричный, психологический роман про трагедию отношений отцов и сыновей, про обреченную на на неудачу попытку воссоздать семейную жизнь на пепелище прежних отношений, про собственные фобии и страхи, преследующие тебя всю сознательную жизнь, про то, как наше поколение, поколение 30-40-летних, теряет собственных детей. И про то, что непременно настает такое время, когда приходится платить по счетам — платить за все свои дела, слова и поступки (в том числе и за собственное творчество).

Главный герой «Лунного парка» — сам Брет Истон Эллис, знаменитый писатель (реальный писатель Эллис не удержался от небольшого постмодернистского трюка — написать в романе свою альтернативную автобиографию) и персонаж светской хроники, пытается начать новую жизнь, женившись на своей старой подружке, которую он когда-то бросил с новорожденным сыном. Однако семейная жизнь совершенно не складывается: «завязавший» перед свадьбой главный герой не может избавится от ощущения пустоты собственного существования и, развязав, начинает отрываться по полной программе, мешая водку с клонопином. Фальшь в отношениях с женой-кинозвездой, вызывающие отвращение соседи, неуклюжие попытки наладить отношения с собственным сыном, который смотрит на тебя, как на упавшего с Луны... А еще в округе пропадают дети — ровесники сына Робби. И происходят убийства, один в один описанные когда-то в «Американском психопате». А еще в ночь Хэллоуина вдруг оживает игрушечная птица, подаренная Эллисом приемной дочери Саре. И какая-то непонятная темная сила вторгается в дом, угрожая жизни детей. Герой Эллиса вдруг осознает, что «под миром, где мы живем, есть другой мир. Наша поверхность скрывает что-то еще»...

В романе Эллиса явственно слышны мотивы некоторых произведений С. Кинга — «Темной половины», «Кладбища домашних животных». Но Эллис не пытается подражать Кингу — он органично вплетает отдельные кинговские мотивы в партитуру своего романа, создавая собственное, оригинально звучащее произведение.

Грустная, страшная и, одноременно светлая книга одного из последних настоящих гуманистов мировой литературы. Брет Истон Эллис — исчезающий вид...

Заинтригованный увлекательной дискуссией, равзернувшейся между автором рассказа и коллегой Sawwinым, решил ознакомиться с творчеством г-на Павлухина. «Диалог неразумных систем» представляет собой безконечно слабое, безпомощное подражание пелевинскому эссе «Македонская критика французской мысли». Сам замысел рассказа не лишен определенной доли остроумия, но вот о результатах воплощении замысла в текст не получится сказать ни одного доброго слова. В рассказе нет ни настоящего сюжета, ни малейшего смысла. Кажется. что данный текст служит одной цели — дать автору возможность поиграть в поп-философа и пожонглировать словами на потеху публике.

Новый роман Ю. Латыниной «Не время для славы» удивительным образом напомнил мне «Свет Вечный» А. Сапковского. Разумеется, напомнил не сюжетом (хотя. и у Латыниной , и у Сапковского имеется некая общая сюжетная основа) и не стилистикой, а, скорее схожим подходом двух столь разных авторов к конструированию своих новых произведений. Складывается такое впечатление, что Латынина (как и Сапковский) последние годы пишет один громадный гипертекст. Время от времени данный гипертекст, словно батон колбасы, нарезается на большие «куски»-романы. Затем настает черед более мелкой нарезки: роман разбивается на главы. И далее — в печать!

Я ни в коем случае не хочу сказать, что новый роман Латыниной отчаянно плох. Вовсе нет. Ниже определенной планки Латынина не опускается, наоборот, она все время , полирует свой стиль, совершенствует писательскую технику. В новом романе хватает мастерски выписанных сцен, отменно выстроенных диалогов. Например, чего только стоит кототкая, но удивительно исчерпывающая лекция о причинах краха СССР, которую Водров читает подростку-боевику. Беда «Не время для славы» заключается в том, что этот роман совершнно неоригинален. В новом латынинском тексте все узнаваемо, причем узнаваемо до боли зубовной: северокавказская республика, продажные госчиновники, эфэсбэшники, крышующие любой, мало-мальски привлекательный бизнес, бывшие боевики, ставшие милиционерами и бывшие милиционеры, ставшие боевиками, тотальная коррупция, разъедающая страну... Словом, все таже страшная и неприглядная картина современной российской действительности, подробно описанная в «Ниязбеке», «Земле войны» — предыдущих лаьтынинских романах. И вот здесь попробуем провети маленький литературный эксперимент: возьмем любой отрывок из нового романа и переместим его в роман предыдущий — уверяю, никакой разницы между новым текстом и текстом трехлетней давности вы не почуствуете. Почему так происходит? Ответ прост и банален: персонажи «Не время для славы» оказались внутренне статичными, мертвыми, лишенными в своем развитии какой-либо динамики.

Главный герой «Не время для славы» Кирилл Водров (он же герой двух предыдущих романов из кавказского цикла) опять-таки удивительно напоминает Рейневана. Внутренне честный, искренний и щепетильный, Водров всегда пытается жить по совести, следует порывам собственного сердца, и, вольно или невольно, сеет вокруг себя смерть. Как прикосновения фригийского царя Мидаса обращали в золото любые предметы, так и все, к чему прикасается Кирилл Водров, ожидает смерть. Рядом с Водровым гибнут близкие друзья, наконец, погибает единственная, по-настоящему любимая женщина. Однако, в новом романе Водров выглядит статичной марионеткой, действующей в соотвествии с выработанной автором схемой. В отстутсвии полноценного, живого и развивающегося героя, роман теряет энергию, драйв, непредсказуемость и превращается в каскад эффектных, но однообразных сцен, парад внешне ярких, но внутренне статичных персонажей.

С романом «Не время для славы» выходит довольно парадоксальная история: если читать новый текст Латыниной в отрыве от более ранних произведений так называемого «Кавказского цикла», то на выходе мы получаем очень хороший, крепко сбитый политический триллер. Но если мы будем «держать в уме» две предыдущих книги сериала — впечатление от нового романа окажется более грустным.

Говоря о романе А. Сапковского «Свет Вечный», завершающего «Трилогию о Рейневане» невозможно удержаться от автоцитирования. Почти два года назад я писал о романе «Божьи воины» следующее: «Создается такое впечатление, что автор не знает, что ему с Рейневаном делать — отсюда однообразные приключения и безконечная «бродилка» по силезским дорогам. Не удаются автору длинные и сложные сцены — все коллизии разрешаются исключительно внешним действием (бегство, драка, чудесное спасение)». Увы, все вышесказанное можно отнести и к новому роману польского автора. Продолжается безконечный квест Рейневана по дорогам Силезиии, Чехии, Саксонии. Вновь перед нами, как в калейдоскопе, мелькают сцены монументальных сражений, мелких вооруженных стычек, политических заговоров, тайных убийств, пыток, казней, массовой резни... Вновь Рейневан, с достойным удивления упорством, продолжает попадать в многочисленные неприятные переделки. И снова Рейневану, аки сказочному Колобку, удается обмануть и Медведя, и Волка , и даже саму Лису — то с помощью старых друзей Шарлея и Самсона, то при содействии загадочной девушки, оставляющей после себя запах розмарина.... Схема, обкатанная А. Сапковском в первых двух книгах цикла, продолжает исправно функционировать. Однообразный алгоритм развития сюжета в сочетании с застывшими, внутренне статичными героями, производит удручающее и гнетущее впечатление. Читать роман столь же скучно, как брести по затопленной весенней грязью силезской дороге. Из «Света вечного», к глубочайшему сожалению, ушли внутренняя энергия, напор и драйв, ощутимо присутствовавшие в 1-й, отчасти, во 2-й книгах цикла.

Временами Сапковский пытается «осовременить» роман, заставляя своих героев рассуждать на темы, волнующие наших современников, жителей ХХI века: например, «объединенная Европа под руководством Германии» или «цели и задачи международного терроризма». Но подобная «актуализация текста» выглядит откровенно искуственной и наивной. Кстати, один действительно крайне интересный вопрос, — «почему Чехия и чешский народ после Таборитских войн на долгие века исчезают севропейской политической сцены», — Сапковский, к сожалению, обходит стороной. В «Свете...» Сапковский продолжает настойчиво проговаривать крайне важные для него мысли: о революции, пожирающей саму себя, о войне за свободу, обернувшейся на деле кровавой и безсмысленной резней. Но... Скажем откровенно, все, что автор «Трилогии о Рейневане» мог и хотел сказать на подобные темы, уже было высказано им в первых двух книгах.

Что получается у Сапковского действительно хорошо — так это всевозможные массовые сцены, написанные зрелищно и ярко, с каким-то упоением и любованием. Сапковский умеет сделать яркую картинку, добиться почти что стереоскопического эффекта слова, сопроводив его звуком «долби-стерео»: атака конной лавы, штрум городских стен, сопровождаемый отчаянным криком «Г-ы-ы-р на них!», хруст разрубленных костей, крики насилуемых женщин... Но за любовь к внешнему антуражу приходиться расплачиваться пустотой внутренней жизни и схематичностью своих персонажей.

Обидное завершение сериала, начинавшегося весьма обнадеживающе.

Это очень пронзительный и очень страшный рассказ. Рассказ о Самом Великом Поэте, чьи стихи имели способность изменять реальность. «Поэмы» (или «Стихи» — именно такой перевод дается в новом издании «Темного карнавала») — рассказ о неоднозначности и двусмысленности искусства, о страшных искушениях, которые несет с собой творческое воображение. Любое произведение искусства — обычный конверт с торопливо записанными поэтическими строчками, лист картона с акварельным наброском, фрагемент музыкальной партитуры -легко становится тем полем, на котором сталкиваются добро и зло. Даже одинокая линия на белом листе — «это щель, из которой может исторгаться чернота» (С. Кинг, «Дьюма-Ки»).

Именно об этом и написан гениальный рассказ Р. Брэдбери.

Написанный в соавторстве с П. Страубом «Черный дом», оставляет странное послевкусие и двойственное впечатление. Пожалуй, как никакой другой роман С. Кинга. Роман, уступающий лучшим кинговским текстам. И, в то же время, говорить о «ЧД» как о примере творческой неудачи писателя невозможно. Почему? Попробуем разобраться.

Формально «Черный дом» является продолжением романа «Талисман». Но это такое продолжение, которое вполне можно читать самостоятельно, без обязательного знакомства с первой частью истории. Всю необходимую информацию о содержании «Талисмана» при внимательном чтении легко получить из текста «ЧД». Повзрослевший на двадцать лет герой «Талисмана», лейтенант полиции Джек Сойер, вышел в отставку и поселился в небольшом городке Френч-Лэндинг, штат Висконсин. Френч Лэндинг — идиллический городок, своеобразная рождественская отрытка провинциальной Америки. Однакко размеренная провинциальная жизнь сменяется настоящим ужасом, когда в городе начинают погибать дети. Погибать жуткой и мучительной смертью от рук неизвестного убийцы-каннибала по прозвищу «Рыбак». После того, как пропадает очередной(четвертый по счету) ребенок, бывшему копу Джеку Сойеру помимо своей воли приходится вмешаться в ход событий... Такова экспозиция, завязка романа.

Как и подавляющее большинство произведений Кинга, «ЧД» — роман об одиноком рыцаре, о современном Ланселоте, вступившим в безнадежную схватку со злом. Однако зло в «ЧД» оказалось куда более страшным и могущественным, чем представляли себе обыватели и полицейские Френч-Лэндинга, а маньяк-убийца был всего лишь послушной марионеткой, исполняющей волю некоей Темной Силы.

Читать роман тяжело с самого начала — соавторы избирают такой способ повествования, который, по их мнению, должен усиливать читательский «эффект присутствия»: «А теперь перенесемся за нашим героем... Давайте войдем с ними в комнату... Посмотрим внимательно на этого человека...» Признаться, меня подобная повествовательная манера раздражает, и раздражает весьма сильно. Роман кажется перегруженным подробностями, боковыми ответвлениями, сбивающими ритм несущественными деталями... И...удивительное дело, при всем при этом, от текста «ЧД» невозможно оторваться. Несмотря на все стилистические и композиционные промахи, магия кинговской прозы, обаяние мира, созданного соавторами, привораживает, подчиняет себе. «ЧД» оказался вообще очень странным текстом, где сентиментальность соединяется с откровенным натурализмом, а мистический роман — с полицейским триллером.

Еще одна, на мой взгляд, очень важная особенность романа. «ЧД», пожалуй, одно из самых «символических» (или метафорических) произведений С. Кинга. Я бы даже сказал, что роман перенасыщен символами, архетипами, требующими специальной герменевтики, интерпретации, толкования. Позволю себе один простой пример: почему все действие «ЧД» разворачивается в Висконсине, а не в милой сердцу Кинга Новой Англии? Почему убийца-маньяк бывший строитель-подрядчик (отсюда, кстаати, тянется тропка и к последнему роману Кинга)? Почему пчелы, почему мед? В принципе на все эти вопросы есть свои ответы, какие-то относительно простые, какие-то совсем нет. Но пытаться найти эти ответы, пытаться обнаружить скрытые смыслы романа — это, поверьте, отдельное удовольствие.

Несколько слов о финале романа, который нельзя воспринимать вне контекста с событиями реальной биографии Кинга. Смертельное ранение, полученное Джеком Сойером здесь, в нашем «реальном» мире, изменяет его сущность. «Он будет жить. Но проснется другим», — говорит о Сойере один из второстепенных, но ключевых персонажей. «Другим» после известных событий 1999 г. просыпается и сам С. Кинг. Насколько он стал «другим» мы уже смогли немного понять. Надеюсь, что узнаем еще гораздо больше.

«Дракон» — одно из самых многозначных и глубоких произведений Евгения Шварца. Страшная, горькая, пессимистичная пьеса. Иногда я даже задумываюсь: «А понимал ли до конца драмтург Шварц, что он написал на самом деле?» Порой кажется, что Шварц безсознательно опускается на такие глубины, заходит в такой поддонный ил, что не представляет, какие чудовища могут в них скрываться. Советская цензура вполне справедливо уловила в этой пьесе какую-то инаковость, инородность, несмотря на вполне очевидный антифашистский пафос. В конце концов, по-настоящему страшен у Шварца отнюдь не сам Дракон, каким бы могущественным он не казался. На каждого Дракона, рано или поздно, но всегда найдется свой Ланселот. По-настоящему страшным оказывается то, что остается после того, как Дракон уничтожен. После любого Дракона остаются люди с пустыми и выжжеными душами, которые практически сразу начинают не то чтобы подыскивать, а самым натуральным образом создавать себе нового Дракона. Благо, подходящего для подобной цели материала, вокруг имеется в избытке. Шварцевская фраза о том, что прежде всего надо «убить дракона в себе» стала своеобразной визитной карточкой пьесы. Эта фраза прекрасно коррелируется с известным чеховским высказыванием «по капле выдавливать из себя раба» (детский писатель Л. Пантелеев вспоминал, что Чехов был для Шварца не просто любимымым писателем, но и образцом — как художник и человек). Но как произвести эту невероятно мучительную операцию по убийству «внутреннего дракона» и, главное, чем наполнится человеческая душа, когда все «внутренние драконы» будут благополучно изничтожены — на эти вопросы Шварц не смог дать исчерпывающего ответа.

Но гениальное произведение потому и оказывается гениальным, что из него всегда можно вытащить гораздо больше смыслов, чем их удалось вложить в текст самому автору.

Малолетнего беспризорника, прижившегося на городском рынке и выполняющего мелкие работы для местных лоточников, в одну прекрасную ночь те же самые лоточники оставляют на растерзание каменной горгулье, являющейся своеобразной покровительницей успешной торговли. Все. Сюжет рассказа практически исчерпан. За спойлер извинений не приношу — весь сюжет «Старого рынка» становится понятным если не со второго, то с третьего абзаца. Страшная тема принесения в жертву детей является архетипической для мировой литературы. Весьма активно используют эту тему в своем творчестве и многие современные писатели. Иногда получаются если не шедевры, то глубокие и сильные произведения — вроде «Оно» С. Кинга или «Убежища 3/9» А. Старобинец. Гораздо чаще — ремесленные поделки, вроде рассказа С. Баундса, бледного и предсказуемого, наполненного мелодраматизмом и обличительным пафосом. Подлинными монстрами здесь оказываются взрослые торговцы, загубившие доверившегося им ребенка ради прибыльной торговли. Римляне за подобные ритуальные практики в свое время перепахали место, на котором находился Карфаген. Старый рынок из рассказа Баундса продолжает успешно торговать...

Небольшой киносценарий, написанный С. Кингом, соответствующий всем канонам данного жанра. Кинг прекрасно выстраивает визуальный ряд, создает несколько ложных кульминаций и завершает свой сценарий-рассказ совершенно неожиданной, ошеломительной развязкой. Удивительно, как С. Кинг умудряется вложить в относительно небольшой текст кучу смыслов и нюансов. «Номер верный» — это не просто оригинальная история о телефонном звонке в собственное прошлое. Это история о безвозвратной потере, о том, что никто и ничто не может заменить любимого человека Это история о том, что вопреки известной пословице, никакое время не в состоянии залечить душевные раны. После смерти мужа проходит несколько лет. В жизни героини рассказа, казалось бы, все хорошо: рядом новый мужчина, судя по всему, внимательный, заботливый отчим, да и просто хороший человек. Выходит замуж старшая дочь и жизнь продолжается. Но достаточно лишь незначительного внешнего толчка (в данном случае — фильма, показанного по телевизору), как старая боль возвращается с новой силой. И вновь приходит осознание страшной истины — ничего не возможно исправить, прошлое нельзя изменить, и мертвые продолжают отзываться болью в нашей душе.

Роман Анны Старобинец «Убежище 3/9» отечественные критики сравнивали с произведениями классиков фантастического жанра: прозой Ф. Дика, С. Кинга, Н. Геймана, фильмами Д. Кроненберга... В большинстве своем подобные аналогии, как говорится, от лукавого. Проза Старобинец настолько самобытна и оригинальна, что попытки подверстать ее под кого-либо из западных классиков выглядят откровенно натянутыми. Если уж попытаться и встать на зыбкую почву так называемого «сравнительного литературоведения», то «Убежище...» заставляет вспомнить об основательно подзабытом русском писателе Алексее Ремизове с его сказочными сборниками «Посолонь» и «Лимонарь», удивительной пьесой «Бесовское действо» — сказочной притчей о жизни и смерти, обыгрывающей архаические пласты русского фольклоа и славянского язычества.

Подробно раскрывать сюжет «Убежища...» — неблагодарная задача. Старобинец принадлежит к числу тех авторов, чья проза необыкновенно теряет при схематичном пересказе — ведь невозможно передать своими словами смысл сказки или притчи. Но все же попытаемся остановиться на некоторых узловых моментах сказочной притчи А. Старобинец.

В романе есть молодая мама Маша — успешный и модный фоторепортер; есть Машин сын, в результате несчастного случая (тяжелая травма головы) оказавшийся в интернате для дебильных детей, есть крайне неприятный президент России (похожий скорее на парадоксальную смесь Зюганова и Ющенко, нежели на реального ВВП); есть муж бросивший машу с больным ребенком и укативший за границу с любовницей... Это все бытовой, реальный пласт романа. Но, помимо этого в романе существует иная страна — Небывальщина, в которой все герои из «реальной» части романа продублированы персонажами из старинного русского сказочного фольклора. Соединяет «реальную» и «мифологическую» линии «Убежища» Машин сын, получивший в результате неудачной операции на мозге специальный дар — переходить границу между Явью и Навью. Постепенно обе параллельные линии сливаются в одну и заканчивается все в лучших традициях русской литературы — то есть как нельзя хуже.

И здесь следует сказать еще об одной особенности книги Старобинец — «Убежище» апокалиптический и эсхатологический текст. Все персонажи романа, существующие как в реальном мире («Яви»), так и в сказочном («Навьи»), живут в предощущении надвигающегося конца света. Мир должен погибнуть, но не от яркой вспышки атомного взрыва, не от страшной космической катастрофы, а просто медленно угасая, сползая в Безвременье, в котором не будет ничего. Не будет ни Рая, ни Ада, а будет одно лишь Убежище — что-то навроде «баньки с пауками», о которой почти полтора века назад беседовал с петербургским студентом Раскольниковым небезызвестный Аркадий Иванович Свидригайлов.Остается еще один, наверное, самый главный вопрос: о чем вообще роман «Убежище»? В чем заключается смысл этой невероятной фантасмагории? Старобинец пишет о том возмездии, которое ожидает мир из-за преданных нами собственных детей. Очень жестокая получилась сказка.

Еще одно неоспоримое достоинство романа Старобинец — не интеллектуальные игры с мифологией и архетипами, не черный юмор и яркие спецэффекты, не двойные смысли и скрытые аллюзии. Главное — психологизм и точность в изображении главных героев «Убежища...» Именно журналистка Маша и ее пребывающий в коме сын, являются теми скрепами, на которых держится все здание романа. Именно их убедительность и достоверность заставляет поверить реальность существования всей фольклорно-сказочной нежити, этому своеобразному босхианскому «хороводу чудовищ», что беснуется на страницах романа.

Мне совершенно непонятно, каким ветром занесло рассказ Вагнера «Патрон 22 Свифт» в антологию «Монстры». Собственно «монстров» в рассказе никаких нет, а есть племя маленьких белых человечков, живущих глубоко под землей, в заброшенных штреках и горных выработках. Герои «Патрона...» — простые американские парни, один из которых археолог (правда, как выясняется, липовый), а второй — молодой ученый (на деле оказавшийся не менее загадочной личностью), — спускаются в заброшенную шахту в поисках реликвий, оставшихся от испанских конквистадоров. В подземной выработке и происходит встреча искателей приключений с таинственным и забытым племенем; встреча, которая оказалась для наших героев роковой... Впрочем, для каждого из них, роковой по-своему...

На самом деле рассказ «Патрон...» вполне органично смотрелся бы в составе какой-нибудь детской «Библиотеки приключений», изданной, скажем, лет тридцать тому назад.

«Умные» беседы героев рассказа о древних цивилизациях Америки, таинственная шахта, гора, состоящая из чистого золота, пришельцы из подземных глубин, злобные испанские завоеватели, наконец, коварство и любовь — что еще надо для счастья пионеров, скаутов и прочих юннатов?..

...В небольшом и запущенном городке Бэрроуз-хилл, примыкающим к лондонскому мегаполису, обитает крайне немногочисленное и загадочное племя «тонких людей». Многие местные обыватели знают о существовании «тонких», но предпочитают не говорить о них вслух — «тонкие» опасные соседи, они не любят чужаков, не терпят вмешательства в собственные дела, негативно относятся ко всему новому, к любым переменам. Лишь местный пьяница по прозвищу «Дурной Билл» не только не избегает разговора о «тонких», но и рассказывает про них странные и невероятные истории...

Сам рассказ Б. Ламли, относящийся к жанру «городских легенд» (жанру, который, многие любят и ценят), оставляет неоднозначное впечатление. С одной стороны, Ламли попытался передать «странную» атмосферу предместий Северного Лондона (хотя, заметим, что в сравнении с кинговским «Крауч-эндом» или «Кэндименом» Баркера, Бэрроуз-хилл выглядит довольно хлипко — все-таки у Ламли, как говорится «труба пониже и дым пожиже»), в рассказе явственно ощутимы токи внутреннего напряжения. С другой стороны, сюжет «Тонких» выглядит если не откровенно надуманным, то уж точно не продуманным до конца. Хотя, конечно, в главном Ламли абсолютно прав — в каждом городе «с историей» существуют такие места и явления, которые обыкновенному человеку лучше обходить стороной.

Я очень люблю рассказы (да-да, именно рассказы!), в финале которых автор выдерживает необходимую паузу и заканчивает фразу многоточием. Совсем необязательно, чтобы это были самые настоящие три точки в конце предложения. Я говорю о другом — о смысловом многоточии, некоей недоговоренности в развязке, которая придает литературному тексту совершенно новое измерение. И еще мне нравятся такие истории, в которых чувство реальности не теряется ни на секунду, в которых столкновение с потусторонним, с Иным, происходит на фоне самого что ни на есть обыденного пейзажа. Рассказ М.М. Смита «Чужие проблемы» как раз отвечает данным требованиям.

...Что может быть обыденнее, чем пятничный поезд Лондон-Кембридж, увозящий обыкновенного лондонского клерка на вполне рутинный уик-энд? Место за столиком в купе, случайная попутчица, листающая бизнес-журнал и вызывающая у героя рассказа то ли легкий интерес, то ли полусимпатию... А дальше... Дальше будет совсем не так, как вы подумали — неожиданнее, шокирующе, безнадежнее и, вконечном итоге, страшнее. А короткий рассказ М.М. Смита о странных событиях, произошедших в купе пригородного поезда обернется притчей о свободе выбора, малодушии и предательстве.

В Лос Анджелосе, на пороге дома своей дочери (носящей красивое и экзотическое имя — Индия) убит бывший американский посол в Индии Макс Офалс. Убийца известен — это личный шофер отставного посла кашмирец Шалимар. Но гибель посла — одновременно и завязка романа, и эпицентр сюжета, неожиданно вынесенный автором в начало книги. Следует заметить, что «Клоун Шалимар», пожалуй, самый «немагический» из всех романов Рушди. Конечно, вообще без магии Рушди обойтись не может никак — чего только стоят отличные эпизоды, связанные с хождением главного героя по воздуху, или «железный мулла» Булбул, состоящий из шестеренок и деталей непонятного предназначения. Однако магическая сторона действительности не является доминирующей в романе, она оказывается поглощенной мощным потоком Истории, который волей автора вырывается на страницы романа.

«Шалимар» — текст чрезвычайно плотный, насыщенный и событиями, и персонажами. По роману Рушди вполне можно изучать историю ХХ века. Время действия — практически практически все минувшее столетие, место действия — Индия, Кашмир, современная Америка, предвоенный Эльзас, оккупированная Франция, лагеря «Талибана» в Пакистане... Книга Рушди — роман об утраченном рае, о том, как из мира постепенно уходит любовь, а ее место занимают страх и безсмысленная, безпощадная ненависть. Вместе с любовью мир покидает и магия, оставляя волшебные сады Кашмира на растерзание темным демонам Хаоса. Райский сад превращается в настоящий ад и никому не под силу остановить захватившее мир безумие, предсказанное когда-то ведьмой Назребаддаур. «Клоун Шалимар» — не только о трагедии Кашмира. Изнасилованный и выжженый Кашмир приобретатет у Рушди метафорическое звучание. Кашмир распространяется повсюду, в том числе, и в душах людей. Каток Кали-Юги — «железного века» продолжает набирать свой ход.

Безупречно выстроенный роман c упругим сюжетом, который развертывается как хорошо сжатая и постепенно отпускаемая пружина, сочетающим жесткость и лаконизм с эмоциональностью и предельным лиризмом.

Не могу сказать, чтобы томик драматургии М.А. Булгакова был моей настольной книгой. Тем не менее, многие булгаковские пьесы я перечитываю достаточно регулярно – что-то по служебной необходимости, что-то ради собственного удовольствия. И я со всей ответственностью могу заявить, что среди всех драматических произведений Булгакова пьеса «Батум», посвященная молодому Сталину, представляет собой явление уникальное. Из весьма значительной по объему пьесы (4 действия, 10 картин, свыше тридцати действующих лиц!), написанной полуопальным Булгаковым по материалам книги Лаврентия Берия «Батумская демонстрация 1902 года», невозможно вспомнить ни одного по-настоящему яркого характера, ни одного неожиданного, оригинального сюжетного хода. Разбирать последнюю пьесу Булгакова всерьез, говорить что-либо о ее достоинствах, драматургических находках, не представляется возможным. Следует заметить, что отечественная театральная «сталиниана» вообще не может похвастаться ни одним шедевром. Однако на подмостки советских театров выходили пьесы куда более слабые, нежели злополучный булгаковский «Батум». Однако именно пьеса Булгакова была запрещена, притом запрещена по личному указанию Сталина. Причина подобного запрета, на мой взгляд, заключалась в том, что Сталин ожидал от Булгакова произведения, если не конгениального знаменитым «Дням Турбиных», то, по крайней мере, выделяющегося на фоне безнадежной жвачки придворных советских драматургов. Сталин — на свой лад — ценил литературный талант Булгакова и стремился подчинить его своим политическим интересам. Но Михаил Афанасьевич свой шанс войти номенклатурную писательскую элиту не использовал. И, — добавлю от себя – слава Богу!

Вымороченный характер последней булгаковской пьесы получил убедительное подтверждение почти 60 лет спустя – в середине 1990-х — на сцене МХАТ им. Горького Татьяна Доронина попыталась реанимировать «Батум». Но это был сугубо идеологический жест, не имевший ничего общего с театральным искусством.

Напоследок скажу, что выставлять традиционную оценку в баллах последней пьесе великого драматурга Булгакова представляется мне некорректным и невозможным.

После того, как прочитываешь некоторое количество страниц «Томминокеров» возникает странное чувство «дежа вю»: этот кинговский роман начинает казаться большим и затянувшимся эпилогом к более ранним «Оно», «Необходимые вещи», «Противостояние». Действительно, экспозиция, заданная в романе, не выглядит оригинальной: провинциальный новоанглийский городок Хэйвен, затерявшийся в самой глубинке штата Мэн, надежно скрывающий свои тайны и всевозможные скелеты; подробные, тщательно проработанные истории жителей этого городка; наконец, странное излучение, накрывшее Хэйвен и превратившее его обитателей то ли в мутантов, то ли в своеобразных зомби... Однако прочитав примерно половину текста, вдруг понимаешь, что несмотря на внешнее сходство с более ранней кинговской прозой, «Томминокеры» представляют собой глубоко оригинальное произведение с самостоятельным и многозначным авторским мессиджем, специфически расставленными акцентами. Если рискнуть и провести аналогии между прозой Кинга и автопромом, то можно заметить, что автор использует для «сборки» своих романов-«машин» практически идентичные узлы и детали, получая на выходе с конвейера не клоны-штамповки, а штучный, оригинальный продукт.

Я как-то уже писал, что практически все романы С.Кинга содержат в себе скрытые отсылки к тем или иным цитатам из Св. Писания. Вслух эти библейские слова Кинг почти никогда не проговаривает — для прямолинейных отсылок «в лоб» он слишком умный и тонкий писатель. Если читать текст романа внимательно, то становится очевидным, что «Томминокеры» — это произведение, главным образом о том, что происходит с человеком и социумом в результате забвения едва ли не важнейшей библейской заповеди «... да не будет у тебя других богов...». Обнаруженное на садовом участке НЛО становится настоящим божеством для жителей Хэйвена. «Там живет Бог» — размышляет, стоя над полузакопанным в земле «объектом» один из персонажей романа. Впрочем, то, что «божеством» для хэйвенцев стало именно НЛО — дело лишь случая. «Объектом» может быть что угодно — например, прекрасная идея «научного прогресса», или «борьба за мир», или «защита прав животных»... «Объект» постепенно подчиняет себе людей (именно людей, остальные «небесные и земные» твари — птицы, животные — просто-напросто дохнут от его излучения) благодаря «превращениям» — он исцеляет болезни, разглаживает морщины, наделяет телепатическими способностями... Но за все чудеса придется платить, и сколь высокой может оказаться цена не знает пока никто. Что ж, «превращение требует большой лжи», — осознает еще одна героиня романа.

Разумеется, роман не только о сотворении ложных кумиров. Текст Кинга многозначен и глубок. «Томминокеры» — о тех немногих, кто может хоть как-то противостоять массовому психозу, лжи и истерии. Роман о том, что самое малое, казалось бы, безнадежное противостояние злу имеет свой смысл и вес. И кто знает, чья рука положит ту соломинку, которая если перефразировать известную восточную поговорку, «ломает спину томминокеру».

Новый роман М. Фрая «Ключ из желтого металла» — любопытная смесь дорожной истории («роад муви») и мистического детектива, написанная по мотивам «Золотого ключика» Алексея Толстого.

О чем это.

Великовозрастный молодой человек Филипп, вполне себе обезпеченный (четыре собственных квартиры в Москве — не шутка!), не отягченный какими-либо бытовыми проблемами, но отчего-то жутко разочаровавшийся в жизни, принимает предложение своего приемного отца (разумеется, Карла, проживающего в собственном доме в исторической части Вильнюса) — приобрести у одного из пражских антикваров старинный ключ 15 века. Только вот перед тем, как окончательно оформить сделку, необходимо установить подлинность раритетной находки. Без особого энтузиазма, скорее от нечего делать, Филипп берется выполнить просьбу отца. Однако пражский ключ оказывается позднейшей копией и в поисках оригинала молодой человек начинает колесить по городам и весям Центральной и Восточной Европы, сталкиваясь со все новыми тайнами, встречаясь с очень странными людьми, попадая во все более загадочные ситуации. Впрочем, мы несколько забежали вперед. Мистические проишествия начинаются в романе гораздо раньше — в тот самый момент, когда рейсовый автобус «Вильнюс — Прага» пересечет литовско-польскую границу...

Что в этом хорошего.

Во-первых, в «Ключе...» присутствует настоящая загадка, тайна. Читать роман просто-напросто интересно и увлекательно. Во-вторых, вместе с героем побываем в трех городах Восточной Европы (Вильнюсе, Праге и Кракове), сохранивших обаяние Средневековья и некую мистическую ауру. В-третьих, среди массы банальностей, плоских шуток и проч. (которые — увы-увы — ощутимо портят впечатление от романа) Фрай высказывает одну, очень неглупую мысль. Жизнь древних мифов и старинных легенд продолжается, они никуда не ушли, не растворились в небытии, а продолжают оказывать свое влияние, определять жизнь и менталитет современного человека. Нужен только повод, некий внешний толчок, чтобы открыть глаза и увидеть, как магия, волшебство прямо-таки сочатся, проступают из-под древних камней. А лучшего места, чем Прага, Краков или Вильнюс, для подобного опыта, право, трудно сыскать. Вообще, после прочтения романа вдруг вспоминаются слова одного из персонажей фильма «Сталкер»: «Вот в прежние времена было интересно: в каждом доме жил домовой, в каждой церкви — Бог. Люди были молоды. А сейчас каждый четвертый — старик». Пожалуй, в этих словах (нигде в книге не встречающихся) обнаруживается настоящий ключ к пониманию романа М. Фрая.

Что странного.

Про банальности и достаточно плоский юмор романа я уже говорил. Впрочем, мнения своего не навязываю, дело вкуса — кому-то претенциозные рассуждения героев о жизни и искусстве могут показаться действительно свежими и оригинальными. Но вот попытка сыграть роль «настоящего мужчины», выразившаяся в насыщении речи ГГ разными смешными словечками из лексикона школьников средних классов (безчисленные «фигассе», «хренассе», «обосраться», «фуфло» и т.п.) вызывют, честно говоря, тяжкое недоумение. Видимо, насыщение текста легким «интеллигентским матерком» должно было, по мысли автора, придать роману пикантность и остроумие. Увы, в данном случае, был достигнут обратный эффект. И, наконец, последнее: особенно жаль, что ко всей этой занимательной истории, Макс Фрай так и не придумал подходящего завершения. Конец — едва ли не единственное, что разочаровывает в весьма стройной и выверенной композиции романа. Наверное, было бы лучше, если автор остановился на полуслове — в конце концов, недоговоренность всегда интереснее всего, что можно изобразить в финале.

Один из самых великолепных рассказов Брэдбери. Стилистически безупречный, тонкий, поэтичный, и, одновременно, наполненный саспенсом. Один из самых «атмосферных» рассказов в мировой литературе. И головокружительный финал, переворачивающий всю ситуацию с ног на голову. Это даже не сюжетный поворот, а сюжетный взрыв. Рассказ для многократного перечитывания — перечитываешь, и пытаешься понять: как же в этом рассказе все устроено? в чем заключается его волшебство? Понять не удается. Понимаешь лишь одно: Брэдбери — гений.

Наделенный некими парапсихологическими способностями преуспевающий лондонский яппи Габриель, зарабатывающий на жизнь промышленным шпионажем, взялся помочь старинной подруге — разыскать ее пропавшего пасынка. По ходу своего расследования Габриель завязывает дружеские отношения с подозреваемыми в гибели молодого человека — сестрами Монк. Сестры очаровательны, умны, непредсказумы, богаты, эксцентричны... Вдобавок ко всему они оказываются прямыми потомки известного алхимика Джона Ди, жившего в далекую елизаветинскую эпоху. Спустя непродолжительное время Габриэль начинает понимать, что он не на шутку увлекся сразу обеими молодыми женщинами. Правда, сам незадачливый сыщик никак не может решить, какая из сестер Монк — Минналуш или Морриган — ему нравится больше. Но мысль о том, что сестры могут быть самыми настоящими преступницами становится для влюбленного Габриеля невыносимой.

В «Сезоне ведьмовства» Наташа Мостерт попыталась (произвольно или нет) скрестить «ежа и ужа» — «дамский» любовный роман с эзотерическим детективом. Смесь оказалась странной на вкус, но вполне пригодной для одноразового потребления. Несмотря на типично женскую манеру письма (что-то вроде: «ее роскошные каштановые волосы причудливо переливались под светом электрической лампы»), повышенный градус романтизма и сентиментальности, Мостерт удалось передать тревожное ожидание (именуемое саспенсом), которое постепенно нарастает по ходу развития сюжета. Вообще Мостерт предприняла попытку рассказать историю благополучного, уверенного в себе молодого человека, — рационалиста, циника и скептика, — внезапно открывшего для себя параллельный мир, пугающий и, одновременно, чрезвычайно притятгаотельный. В этом параллельном мире существуют настоящие ведьмы, древние гностические трактаты неожиданно обретают актуальность и смысл, а секс и страсть превращаются в ритуальную и опасную игру. Вход в «магические лабиринты» обнаружить можно, но за выход приходится расплачиваться жизнью.

Беда «Сезона ведьмовства» заключается в том, что обыграть заявленные в романе темы у Мостерт не хватает элементарного писательского мастерства и общего интеллектуального багажа. Мостерт весьма слабо представляет, что на самом деле скрывается за такими понятиями как «гностическая традиция» или «герменевтика». Для подобного понимания поверхностного знакомства с парой книг английской исследовательницы Фрэнсис Йейтс (которые, к слову, выходили и в России), чьи произведения с восторгом упоминает Н. Мостерт в своем «Послесловии», оказывается явно недостаточно.

«Дети хаоса» — добротный развлекательный роман от Д. Дункана. Ключевое слово здесь «развлекательный». Дэйв Дункан — настоящий мастер интриги, прекрасно освоивший искусство плетения сюжетных узлов и узелков. Интриг в своем новом романе британский автор припас на любой вкус: политические (куда же без них дункановскому роману?), любовных, связанных с особенностями местной магии... Еще Дункан принадлежит к числу тех немногих авторов, что с удовольствием и, главное, с умением выписывают религиозную составляющую своих романов. «Дети хаоса» в этом смысле не оказались исключением. Особенности пантеона Вигелии, культ жутковатого местного бога войны Виру и его адепты, которые в результате инициации получают возможность превращаться в животных-оборотней — все вышеперечисленное выглядит довольно занятным, читать любопытно, но не более... В этом, казалось бы, очень правильном фэнтезийном романе, где любовная линия переплетается с политическими интригами, а тайны волшебства и магии с боевыми схватками, ощутимо не хватает каких-то почти неуловимых вещей. Например, свежего авторского взгляда (для тех, кто внимательно читал всего «русского Дункана» фирменные авторские штампы просто бросаются в глаза), легкого авторского дыхания и некоего метафизического ветра Истории, присутствие которого всегда ощущается в лучших произведениях Дункана. Не могу не согласиться с выводом, сделанным уважаемой ALLEGORY — никто не умрет, если по каким-то причинам вдруг пройдет мимо этого романа...

Прошу прощения, за то что начинаю разговор о новом романе С. Кинга с небольшого отступления. За последние пару десятилетий мы почти забыли, что такое настоящий, полноценный психологический роман, занимающийся тщательным, скрупулезным исследованием внутреннего мира главного героя, воспроизводящий малейшие колебания человеческой души. Своей новой книгой С. Кинг возвращает нас к великим образцам Большого Психологического Романа, сочетая глубинный психологизм с неумолимо сгущающейся готической атмосферой.

... Несчастный случай на стройплощадке обращает жизнь преуспевающего девелопера Эдгара Фримантла в прах. Фримантл не только стал инвалидом, лишился любимой жены, скоторой прожил более двадцати лет. Самое главное — его внутренний мир рассыпался на мельчайшие кусочки, как раздробленные во время катастрофы кости бедра. Чтобы попытаться «собрать себя», вновь обрести собственное «я», Фримантл отправляется на небольшой островок Дьюма-Ки, лежащий около побережья Флориды (честно говоря, многие уже несколько подустали от кинговской Йокнапатофы, расположенной в штате Мэн)...

«Дьюма-Ки» оказалась одним из немногих кинговских произведений, в которых мистика не играет доминирующей роли. Нет, безусловно, мистическая составляющая романа крайне важна, но, все же, главное для Кинга — воссоздание внутреннего мира Эдгара Фримантла. Даже финальные страницы романа, на которых герои «Дьюмы» выступают в магическую битву с воплощением метафизического Зла, выглядят скорее прекрасной развернутой метафорой, нежели чистой и незамутненной мистикой.

Как обычно, кинговский роман оказался чрезвычайно богатым на ассоциации. Возвращающиеся на Дьюма-Ки после своей трагической гибели сестры-близняшки Тесси и Ло-Ло заставляют вспомнить о мальчике Гейдже, вернувшемся после смерти с древнего индейского кладбища...А демоны, одолевающие Эдгара Фримантла, открывшего в себе на острове дар настоящего художника, напоминают о главном герое романа «Сияние» Джеке Торрансе... Демонов всегда привлекают крайности: чрезмерная родительская любовь, избыточный творческий дар. А еще вспоминаешь о другом хорошем и одиноком художнике с небольшого карибского острова — Томасе Хадсоне из хемингуэевских «Островов в океане», которые, разумеется, читал С.Кинг...

Кинг завершает своей новый роман формальным хэппи-эндом, печальным и грустным, заставляющим вспомнить финал «Побега из Шоушенка». Только в «Дьюма-Ки» будет совсем по-другому. Более меланхолично, более безнадежно. Ибо одиночеcтво — судьба всякого настоящего художника. А Эдгару Фримантлу выпало (счастье или несчастье — этот вопрос Кинг как раз и оставляет открытым) им стать.

UPD: «Дьюма-Ки» не отпускает от себя и спустя неделю после прочтения. К роману возвращаешься, переосмысляешь отдельные эпизоды, вновь раздумываешь над кинговскими метафорами. Новый роман Кинга чрезвычайно высоко поднял планку для всего наступающего литературного года.

После «Песни Сюзанны», шестой книги эпопеи, у меня, честно говоря, возникало опасение за судьбу всего сериала. «Песнь...» не то чтобы была провальной, вовсе нет, но общий градус, своеобразный «температурный режим» «Темной Башни» в ней существенно понизился. Многие (в т.ч. и на ФантЛабе) писали об «усталости Кинга», о некоем «постравматическом синдроме», оказавшим негативное влияние на литературное творчество писателя после известной катастрофы. К большому счастью, завершающий «Темную Башню» одноименный роман, полностью развеивает все эти опасения.

«Темная Башня» оказалась одним из самых трагических и поэтичных произведений С. Кинга. Этот сложно оркестрированный роман включает в себя десятки ссылок как на книги самого Кинга не входящие в состав эпопеи (Бессоница, Оно, Сердца в Атлантиде, Все предельно — это только ключевые ссылки «ТБ»), так и на целый ряд произведений из мировой классической литературы — от мистической поэмы Р. Браунинга до кэролловской «Алисы». Восьмистостраничный роман прочитывается (прошу прощения за пошлое словосочетание) «на одном дыхании» и завершается блистательным финалом. Одновременно предсказуемым (ведь мы ни на мгновенье не усомнились в том, что Роланду удасться достигнуть Темной Башни, не правда ли?) и неожиданным, предельно ясным и, в то же время, допускающим несколько различных трактовок.

Абсолютное, метафизическое одиночество Роланда становится закономерным итогом его квеста к Темной Башне. За достижение цели, за воплощение своей «сверхидеи» главному герою придется заплатить самую высокую цену. «Темная Башня» (как роман, так и вся эпопея) -это странствия души, «поход за непосильным», отчаянная попытка обретения внутреннего рая. И в этом смысле книга американского писателя Стивена Кинга оказывается очень русским романом. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» Эти известные евангельские слова в романе нигде не звучат, но именно они становятся лейтмотивом «Темной Башни».

Разочарование... Именно с подобным чувством дочитывал я столь долгожданный роман Д. Аберкромби. Именно завышенный градус ожидания сыграл с романом британского автора дурную шутку — назвать «Кровь и Железо» бездарным или провальным романом язык не поворачивается, но слишком уж велика оказалась диспропорция между надеждами на «нового Мартина» и конечным результатом, воплощенным в тексте Аберкромби.

На мой взгляд, «КиЖ» оказался ничуть не хуже (но и никак не лучше!) многих произведений западных авторов, появившихся в минувшие год-два на российском книжном рынке. Ракли, Грэхем, Саймон Браун... В этот ряд вполне читабельных, но никак не выдающихся романистов отлично вписывается и Дж. Аберкромби.

В чем суть моих претензий к тексту «КиЖ»? К глубокому сожалению, роман временами просто-напросто скучно читать. В растянувшейся на 267 стр. (именно столько страниц и содержит 1-я часть романа) экспозиции невозможно обнаружить ни одного более-менее свежего, оригинального сюжетного хода. Столь же предсказуемыми и вполне традиционными оказались главные герои романа: варвар-северянин; мудрый маг; его наивный юноша-ученик; высокомерный капитан имперской армии, который с развитием сюжета должен перековаться в настоящего героя... Едва ли не единственным из персонажей, кто вызывает неподдельный интерес, оказался искалеченный инквизитор Глокта. Вообще сюжетная линия, связанная с инквизицией, представляется мне наиболее перспективной. Инквизиторы в «КиЖ» занимаются отнюдь не тривиальными поисками еретиков (о какой-либо господствующей системе религиозных верований в романе не упоминается вообще). Инквизиторы у Аберкромби разруливают всю политическую и экономическую жизнь государства, обезпечивают интересы финансовых групп, банков, ведут свою собственную политическую игру.

Вторая часть романа выглядит более живой, динамичной и менее предсказуемой. Автор вводит в действие новых персонажей, но ни один из них не может как следует заинтриговать, завязать вннимание на себе. Некоторые же из новых действующих лиц оказались словно сотканными из всевозможных штампов (инквизитор Гойл или экзотичная южная барышня Ферро) и выглядят откровенно комично.

Еще один повод посожалеть: «КиЖ» носит откровенно развлекательный характер, в нем нет никаких двусмысленностей, тайных кодов, второго дна. Нет загадок ни в тексте, ни в большинстве марионеточных персонажей. Остается только следить за сюжетом — куда вывезет героев кривая авторской фантазии.

Перевод романа не то чтобы был вопиюще плох, но коряв и косноязычен. Меня менее всего занимает, насколько точно переводчику Иванову удалось воспроизвести имена собственные, но когда наталкиваешься на фразу «его лицо напоминало каменный валун», то подобная стилистическая конструкция поневоле заставляет усомниться в квалификации переводчика.

В целом «Кровь и Железо» не то чтобы халтура, нет-нет, но вряд ли кто-либо много потеряет, если вдруг позабудет приобрести эту книгу.

Настоящий, безпримесный, стопроцентный трэш от Б. Литтла. ...Умершие младенцы-мутанты, захороненные на городской свалке, терроризируют маленький аризонский городок Рэндолл — они загрызают насмерть все, что шевелится, не брезгуя при этом даже мелкими домашними животными... Оскверненные церкви, сожженные дома, кресты, выложенные из фекалий, многочисленные жертвы из числа местного населения — это лишь малая часть того ужаса, с которым пришлось столкнуться жителям Рэндолла. На борьбу с монстрами выступают городские активисты во главе с местным шерифом и загадочным бродячим проповедником... Роман Б. Лиитла заставляет вспомнить о кинговских «Кладбище домашних животных» и «Оно». Также, как и Кинг, Литтл пишет о «темных местах» — тех местах, в которых на протяжении долгих веков концентрируется зло. И однажды это Зло вырывается в мир. В «Откровении» подобным местом оказалась городская свалка -когда-то на ее месте хоронили умерших детей, а еще раньше здесь было индейское кладбище.

Однако, между Кингом и Литтлом есть весьма существенное различие — у Кинга, катализатором древнего Зла всегда служит человек. У Литтла Зло запускается само по себе и является чем-то вроде стихийного бедствия — урагана или землетрясения. Для Кинга главный интерес представляет человеческая душа и нравственный выбор, который приходится делать каждому человеку: между добром и злом, между действием и пассивным созерцанием. У Литтла борьба со Злом принимает чисто механический характер — молитвы и ритуальные заклинания, бутыли с человеческой кровью и садовые вилы составляют арсенал «экзорцистов» из «Откровения». Несмотря на многочисленные трупы людей и домашних животных, читать «Откровение» попросту скучно, а в конце — еще и смешно.

Картина мира будущего, нарисованная Гамильтоном в «Поверженном Драконе» не представляет собой ничего сверхъестественного:человество, расслеившееся далеко за пределы Солнечной системы; большинство людей подверглись генной модификации, которая позволила значительно улучшить качество жизни; вся натуральная пища заменена искусственной белковой (натуральная «живая» баранина вызывает у одного из героев приступ неудержимой рвоты). Реальная власть в этом «новом прекрасном мире» принадлежит крупным межнациональным корпорациям... Эти самые корпорации при помощи собственных вооруженных сил и космического флота регулярно проводят операции по «извлечению прибыли» с колонизированных планет. По сути «извлечение прибыли» означает вполне заурядный грабеж — издалеких колоний вывозится на Землювсе, что представляет хоть какую-то ценность: ископаемые, промышленные товары, научные технологии...

Очередная , казалось бы, рутинная операция по «извлечению прибыли» разворачивается на идиллической планете Таллспринг. Именно здесь пересекаются судьбы трех главных героев романа: сержанта-десантника Лоренса Ньютона, одного из руководителей разведки корпорации «Заниту-Браун» Саймона Родерика и жительницы Таллспринга Денизы — воспитательницы детсклого сада и, по совместительству, активной участницы местного движения сопротивления... Разумеется, в «Драконах» присутствуют звездолеты, лазеры, черные дыры и прочий типовой научно-фантастический набор. Но как раз весь этот НФ-антураж интригует менее всего. Гамильтон становится по-настоящему интересным именно тогда, когда он вступает на территорию идей, на территорию социально-философского романа. «Каким путем человечество может выбраться из цивилизационного тупика?» На этот вопрос, особо актуальный ввиду сегодняшнего кризиса, дают свои варианты ответов «государственник» и «системщик» Саймон Родерик и «антиглобалистка» Дениза.

Что такое свобода? Где проходят границы индивидуальной свободы отдельно взятого человека? Философские школы, религиозные доктрины и Википедия дают на эти вопросы совершенно разные, порой противоположные ответы. В новом романе «Н2О» Яна Дубинянская попыталась дать свой вариант ответа на эти вечные вопросы Бытия.

Диспозиция романа, вышедшего в малораскрученном московском издательстве ПрозаиК, выглядит следующим образом: время действия — близкое будущее, место действия — Восточная Европа. Всего лишь два десятилетия назад мир пережил сильнейший экономический и политический кризис. Ситуация еще не успела до конца стабилизироваться, как на горизонте уже замаячили признаки новых потрясений. Причина обоих кризисов (и прошедшего, и надвигающегося) вполне банальна — дефицит энергоносителей. В этом мире, живущем в преддверии очередной социально-экономической катастрофы, и пересекаются судьбы трех главных героев романа: программиста-фрилансера Олега, лидера партии «Наша Свобода», действующей в одной из восточноевропейских стран — Виктора и Анны — жены вполне обезпеченного предпринимателя из другой неназванной европейской страны.. Этих трех, таких разных персонажей, объединяет одно общее желание — обрести абсолютную индивидуальную свободу, которую, правда, каждый из героев романа понимает по-своему.

Помимо стремления к общему идеалу, у героев романа имеется также и общее прошлое, которое постепенно раскрывается автором во многочисленных флэшбеках романа: когда-то, на заре туманной юности и накануне первого кризиса, и Олег, и Виктор, и Анна принимали участие в формировании молодежного движения «свободных». Пожалуй, эти флэшбеки-ретроспекции — едва ли не самое интересное, что есть в романе. Дубинянская подробно реконструирует историю зарождения молодежного движения. Поначалу все напоминает наивную игру:листовки с призывом: «Стань свободным! Умей сказать «нет«!», особые ритуалы для «посвященных»... Но постепенно «свободные» начинают привлекать внимание спецслужб, политтехнологов и неких спонсоров. Естетственно, что каждый из «кураторов» ведет свою игру, стараясь использовать движение для достижения своих целей. Несмотря на определенную поверхностность и публицистичность (аллюзии на современную политическую историю Украины прочитываются довольно легко) «ретроспективную» линию «Н2О» читать интересно и нескучно.

На фоне этой ретроспективы другая, главная линия романа, в которой пересекаются уже повзрослевшие герои, выглядит откровенно вымороченной и, что хуже всего, предсказуемой. Искусственным кажется буквально все: персонажи (от главных до эпизодических), сюжетные коллизии, слова. Читая текст понимаешь, что автор старалась-трудилась, работала над каждой фразой, но на выходе отчего-то получилась унылая гладкопись, столь же безвкусная и безформенная, как Н2О, выбранная Дубинянской как метафора свободы.

Роман С. Кинга «Жребий» — далеко не самое совершенное произведение американского автора. Тем не менее, именно «Жребий» оказался тем базовым романом, на котором выстроена вся литературная вселенная Стивена Кинга.

От «Жребия» расходятся своеобразные тропы-пунктиры практически ко всем самым значимым кинговским произведениям: эпопее «Темная Башня», романам «Нужные вещи», «Оно», «Кладбище домашних животных», «Безнадега». Сам Кинг считал свой роман всего лишь литературной игрой, современной вариацией на темы «Дракулы». Действительно, в тексте «Жребия» достаточно реминисценций из самого знаменитого произведения Б. Стокера. Но роман молодого начинающего (на ту пору) американского автора оказался оригинальным и глубоким произведением.

В «Жребии» Кинга более всего интересует вопрос онтологии Абсолютного Зла. Именно так — Зла с большой буквы. Это Зло не связано с социальными условиями или индивидуальными болезненными патологиями. «От этого зла не защитит тюрьма. Полиция. Контроль рождаемости», — размышляет один из главных героев романа католический священник и тайный алкоголик отец Каллагэн. Именно с подобным Злом, безсмысленным, безпощадным, более древним, нежели человеческая цивилизация, приходится столкнуться жителям маленького новоанглийского городка Иерусалим-Лот.

«Абсолютное Зло есть реальность». Именно к такому выводу приходит Кинг в своем романе. Это Зло может пережить своих носителей на годы, десятилетия, даже века. Но оно непременно возвращается и однажды вновь проявит себя в каком-нибудь ничем непримечательном провинциальном городке. И все происходит только потому, что для большинства людей сама мысль о существовании подобного Зла представляется совершенно невыносимой.

Собственно, именно об этом и будет впоследствии писать С. Кинг практически во всех своих «крупноформатных» произведениях.

Возвращаясь к «Жребию»... Несмотря на некоторую (относительную!) наивность и прямолинейность как сюжета, так и главных героев, роман (прошу прощения за банальность) читается, как говорится, «на одном дыхании». И данное обстоятельство, наверное, является лучшей рекомендацией для любого литературного произведения.

Новый роман Ч. Мьевилля «Нон Лон дон» — это, своего рода, суперконцентрат творчества британского автора.Прошу прощения за тафтологию, но «НонЛон Дон» — это самый «мьевиллевский» роман из всех романов Мьевилля. В «Нон Лон Доне» все достоинства и недостатки прозы Мьевилля можно разглядывать словно под увеличительным стеклом.

Две британские подружки-школьницы, пройдя через обычную лондонскую котельную, попадают в очень своеобразный параллельный мир. В этом мире и находится странный и опасный город Нон Лон Дон — аналог современного Лондона, в котором и оказались девочки. Из Нон Лон Дона можно попасть в другие не менее удивительные места: например, во Врио-де-Жанейро, или в совсем уж запредельный Чулан-Батор. Вообщем, Мьевиль включает свою фантазию на полные обороты. Он населяет мир Нон Лон Дона такими существами, перед которыми меркнут фантасмагорические создания «Вокзла...» и «Шрама»: например, говорящий молочный пакет по прозвищу Кисляй, живые мусорные бачки, владеющие приемами боевых искусств. А еще в Нон Лон Доне есть гигантские мухи, летающие автобусы, самодвижущийся мост, водоросли-трясуны, черепичные акробаты, город призраков Фантомбург...

Но, как известно, беда любой фантасмагории — блеклые, трудно различаемые персонажи. А психология, внутренний мир героев никогда не были сильной стороной литературного таланта Мьевиля. И если на создание полноценных образов главных героев писательского мастерства у Мьевиля еще хватило, то по-настоящему «оживить» мусорные бачки и прочих, не менее экстравагантных персонажей романа, для британского фантаста оказалось непосильной задачей.

Перечитал «Морфий» ввиду выхода на экраны нового фильма А. Балабанова , поставленного по булгаковскому рассказу.

История молодого доктора в русской глубинке накануне революции, как любая литературная врачебная эпопея, наполнена трагизмом. Рассказ об абсурдном саморазрушении порядочного молодого человека, превращении его в комок страдающей биомассы при помощи вспомогательного средства — морфия, выписан настолько реалистично и скрупулезно, что становится физически не по себе. Параллельно «маленькой», индивидуальной трагедии доктора Полякова в рассказе раскрывается «большая» трагедия целой страны, впавшей в состояние революционной одержимости. Эта болезнь саморазрушения сродни той, что губит без явных причин талантливого и симпатичного героя булгаковского рассказа. Любопытно — Поляков подсаживается на морфий именно в феврале 1917 года: «Я — несчастный доктор Поляков, заболевший в феврале этого года морфинизмом...» В эти дни, болезнь, схожая с морфинизмом, надолго захватывает огромную страну...

«Морфий» написан в 1927 г., когда мысли об эмиграции становятся у Булгакова доминирующими. Отзвуки этих несбывшихся эмигрантских надежд явственно ощутимы и в рассказе: «Уезжай, заклинаю тебя, уезжай...Уезжай... Ты погибаешь...»

Удивительное дело – написанный, по признанию самого Кинга, как бы «между прочим», роман «Оно» стал едва ли не самым главным произведением американского автора. «Оно» можно назвать своеобразной энциклопедией всего творчества С. Кинга. История группы подростков из провинциального американского городка, вступивших в неравную и почти безнадежную борьбу с Абсолютным Злом, становится магистральной для очень многих кинговских произведений. Дети, выступившие против зла, оказываются в романе практически в одиночестве. Мир взрослых в лучшем случае просто не желает замечать Зла, или же (вольно или не вольно) попадает под его воздействие.

В отличие от своих позднейших романов, Кинг в «Оно» практически ничего не говорит ни о религии, ни о христианстве. Тем не менее, роман содержит стопроцентно христианский мессидж — кинговское «Будьте как дети...», отсылающее к известным евангельским словам: «Если не обратитесь, и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное...» Именно такие детские качества как непосредственность, отзывчивость, умение безошибочно понимать людей, способность интуитивно, на глубинном уровне распознавать добро и зло, сыграют решающую роль в победе над инфернальной субстанцией, несколько столетий терзавшей город Дерри.

Кстати, опять-таки, по словам Кинга, роман в значительной степени воспроизводит детские впечатления самого писателя: и Барренс, и Кендускеаг, и даже Генри Бауэрс — все это было на самом деле... Кто знает, может быть на самом деле был (и есть сейчас) и сам клоун Пеннивайз?...

Новая книга Б. Акунина «Квест» имеет подзаголовок «роман-компьютерная игра». По словам самого Акунина, в «Квесте» соединились две его страсти — любовь к авантюрным историям и любовь к компьютерным играм. Сначала, почему автор решил свой роман назвать «игрой». В конце каждой из глав романа, есть четыре варианта ответов, из которых читатель должен выбрать правильный. Угадал — читаешь дальше. Не угадал — Game Over, или ищи подсказку в «Кодах к роману» — самостоятельному тексту, опубликованному во второй половине книжки. (Вообще о том, какими способами можно читать «Квест» достаточно подробно написала коллега olya_p, поэтому не будем повторяться). Загадки, предлагаемые Акуниным, не представляют никакой сложности — во всяком случае, отгадывая их, ваш покорный слуга не ошибся ни разу.

(Позволю себе еще одно короткое отступление: загадки, подобные акунинским, еще в советские времена публиковались в каждом номере журнала «Наука и жизнь» под рубриками «Психологический практикум» и «Криминальные задачи от инспектора Варнике». Только вот загадки из НиЖ были посложнее). Действие «Квеста» развивается в двух временных плоскостях: Москва-1930 («Квест — роман-компьютерная игра») и Москва-1812 («Квест — коды к роману»). Оба сюжета развиваются вполне самостоятельно, каждый в свою историческую эпоху, пока, наконец, не сходятся в одной точке — на спецобъекте НКВД под кодовым названием «Заповедник»...

В наше время, в самом начале 21-го века, сталинская Москва оказалась также далека от опыта сегодняшнего читателя, как Москва времен наполеоновского нашествия. И Б. Акунин в «Квесте» не пытается предпринимать историческую реконструкцию ушедших эпох. Обе акунинские Москвы — это, скорее, артистические стилизации унесенного ветром времени, исполненные при помощи современного литературного языка.

Непосредственно текст «Квеста» стилистически близок к «Шпионскому роману», хотя и прочих литературных «кодов» и ссылок в романе хватает с избытком. Акунин с легкостью обыгрывает темы из «Месс-менд» М. Шагинян — полузабытого литературного хита 1920-х гг., «Мастера и Маргариты», «Войны и мира», романов Д. Брауна. Главный герой романа, американский биолог Норд Гальтон, заброшенный с тайной миссией в СССР, является своеобразной (и, надо сказать, весьма удачной) калькой с Индианы Джонса. Ну, а исходным материалом для истории с большевицкими экспериментами в области омоложения и создания «сыворотки власти», послужил документальный роман современного историка О. Шишкина «Красный Франкенштейн».

Самое удивительное, что при всей своей эклектичности и схематичности, «Квест» — роман со множеством сюжетных поворотов. Герои все время попадают в переделки, меняют личины (некоторые — в прямом смысле этого выражения), попадают в лапы НКВД, спасаются, встречаются с Наполеоном, нападают на секретные объекты, используют существовавшие в реальной истории противоречия между военной разведкой РККА и НКВД. В целом получается совсем не скучно. Местами даже остроумно и вполне злободневно. На выходе мы имеем изящную литературно-историческую игрушку, с которой приятно скоротать вечер-другой. Но ставить «Квест» на свою книжную полку, я, все-таки, не буду.

Рассказ Хилла «Лучшие новые ужасы» сложно воспринимать всерьез. Это, конечно, отнюдь не классическая история написанная в жанре ужасов, а своеобразный иронический хоррор, сочетающий в себе элементы пародии на сам жанр с легкой сатирой на быт и нравы хоррор-тусовки.

В этом микрокосме существуют своя иерархия, свои интриги, свои удачники и свои изгои. Многочисленные и малотиражные хоорор-издания, печатающиеся на дешевой бумаге, подразделяются на «чистых»(прентензия на интеллектуальный хоррор) и нечистых (откровенный трэш). Впрочем, границы в этом мирке условны и зыбки, а все классификации — относительны. Так, претендующий на респектабельность журнал. издаваемый ГГ рассказа, печатает откровенный трэш по «пуговичного мальчика». Весьма колоритно выглядят у Хилла и авторы, подвизающиеся на ниве «хоррор-литературы»: педерасты, некрофилы, маньяки, извращенцы, каннибалы и поклонники нацизма одновременно. Дж. Хилл словно специально концентрирует в своих персонажах все те параноидальные страхи и пороки, что стали расхожим местом масс-культуры и «воплотившимся ужасом» современного общества.

Роман Б. Хьюарта «Мост птиц» — оригинальная фантазия западного (в данном конкретном случае — американского) автора на темы китайских мифов, легенд, сказок. Хочу подчеркнуть — это не стилизация « под Древний Китай», а именно вольная, даже очень вольная фантазия. Если же вы хотите ознакомиться с аутеничным Китаем, с китайской классической литературной традицией — «Мост птиц» явно не для вас. В подобном случае лучше прочитать оригинальный китайский роман «Путешествие на Запад», который, на мой взгляд, и стал основным источником вдохновения для Хьюарта.

Если же вы, все-таки, решили выбрать роман американского автора, то вас действительно ждет увлекательное путешествие по «Китаю, которого не было» (издательская аннотация на удивление точна). Путешествие в компании с парой симпатичных и остроумных героев (мудрец Ли Као и простодушный крестьянин по прозвищу «Десятый Бык»), которые почти что идеально дополняют друг друга. Чтение «Моста птиц» — необременительное, легкое и приятное времяпрепровождение, не требующее ни особого душевного напряжения, ни чрезмерных умственных усилий. От романа Хьюарта не следует ожидать особой глубины, литературных игр, политических, религиозных и прочих аллюзий. Действительно, «Мост птиц» — это роман без «второго дна», без сюжетных, стилистических и композиционных изысков. Роман-сказка, роман-путешествие, в котором, как и положено в настоящей сказке, торжествует добро, влюбленные наконец соединяются, а злоба и алчность оказываются посрамленными... Прекрасное подростковое чтение. Да и если бы мне сказочная история, написанная Б. Хьюартом, попала бы в руки лет двадцать тому назад — итоговая оценка несомненно была бы выше.

«Стеклянные книги пожирателей снов» — прозаический дебют соврешенно неизвестного в России американского драматурга. К подобным книгам всегда относишься с известной долей осторожности: можно открыть для себя новый шедевр, а можно получить литературный продукт весьма сомнительного качества. Второе, увы, случается гораздо чаще. Скажу сразу — в целом роман Г. Далквиста меня нисколько не разочаровал. Но, лучше обо всем по порядку...

Миловидная и далеко неглупая Селеста Темпл прибывает в столицу метрополии из далеких южных колоний. Селеста постепенно приближается к тому критическому возрасту, когда находиться в одиночестве девушке становится уже неприлично. В столице, не стесненная в средствах барышня, вскоре обретает жениха: Роджер Баском, перспективный сотрудник МИДа, приятный и внимательный молодой человек, ко всему прочему вхожий в аристократические столичные салоны. Но внезапно мир вокруг мисс Темпл буквально рушится — потенциальный муж присылает «неприличное» письмо, в котором сообщает о расторжении помолвки. Пытаясь докопаться до причин столь неожиданного и унизительного разрыва, обиженная девушка начинает слежку за своим, уже бывшим, женихом. И это сумасбродное решение оказывается тем механизмом, при помощи которого Г. Далквист запускает в движение интригу своего романа.

Слежка, которую затеяла мисс Темпл, приведет к непредсказуемым последствиям, сведет героиню с неожиданными, загадочными и очень опасными людьми. Г. Далквист великолепно умеет срежиссировать сюжет — очевидно, сказываются навыки успешного драматурга. «Стеклянные книги...», начинавшиеся как стилизация под т.н. «викторианский роман» (очередная, 1001-я версия) совершенно неожиданно переходят в новое качество. Роман вдруг оказывается странной и взрывоопасной смесью, настоящим «коктейлем Молотова», созданным из самых неожиданных ингредиентов. Классический британский авантюрный роман ХIX века («Приключения принца Флоризеля» Стивенсона, романы практически неизвестного современному читателю Э. Дж. Бульвер-Литтона — вот ключевые «гиперссылки» книги Далквиста) сочетается с конспирологическим триллером, реминисценции на темы У. Эко соседствуют с мотивами и интонациями стимпанковского хулигана П. Ди Филиппо, пародия и сатира играют на одном поле с какой-то простодушной сентиментальностью. Постепенно вчитываясь в «Стеклянные книги...», вдруг совершаешь еще одно неожиданное открытие: несмотря на различные опознавательные «маячки», разбросанные автором по тексту («престарелая королева», «могила Теккерея», возле которой отдыхает один из героев), местом действия является отнюдь не «старая добрая Англия» конца 19 века, а какая-то другая «версия» этой страны. Мир Далквиста оказывается очень похожим на реальный мир позапрошлого века, и, в тоже время, значительно отличается от него.

Все это далквистовское безумие буквально захватывает тебя. Читая роман, получаешь почти что физическое удовольствие от загадок, запрятанных в тексте то здесь, то там, от протянутых параллелей и вообще от литературно-мифологического привкуса этой странной истории. Напряженный сюжет, который не дает читателю расслабиться буквально ни на минуту, изощренные фантазии Далквиста, сочетаются с авторским вниманием к детали, к внутреннему состоянию своих героев.

Что мешает поставить самую высшую оценку этому действительно оригинальному и незаурядному произведению? На мой взгляд, исключительно последняя четверть книги. Собрав всех своих персонажей для решающей развязки в одном месте, Далквист начинает многократно повторять один и тот же прием: герои попадают в руки врагов, спасаются, бегут, снова попадают... Честно говоря, последние 200 стр. вообще можно было бы листать через одну, если бы не одно «но». В промежутках между своими многочисленными спасениями героям романа удается раскрыть множество весьма важных загадок, проливающих свет на те самые «стеклянные книги», о которых идет речь в заглавии романа. Так что пробежать взглядом эти страницы у вас не получится...

Что ж, у американского драматурга получился достойный и увлекательный роман с несколько смазанной последней частью, не до конца разгаданными тайнами и открытым финалом, заставляющим ожидать продолжения.

«Зал поющих кариатид», безо всякого сомнения, лучший текст сборника «П5». Одновременно остроумная, горькая и мрачная история о наивной девушке Лене — одной из тех «крошечек-хаврошечек», о которых Пелевин писал еще в «Настольной книге оборотня». Пройдя нешуточный творческий конкурс, Лена получает великолепную работу. Работу, о которой можно только мечтать — в рублевском спецборделе для олигархов и прочих лиц, приближенных к российскому властному Олимпу, Лена должна работать «кариатидой». От кариатиды тебуется немногое — стоять по стойке «смирно» и, если понадобиться, выполнять все прихоти гостей заведения: от исполнения песни до... Ну, сами понимаете, до чего. Оплата просто сказочная: за один сеанс можно получить сумму, эквивалентную стоимости «половины московской квартиры»...

Эту небольшую повесть можно назвать концентрацией всего предыдущего пелевинского творчества. Получился такой своеобразный «весь Пелевин»: язвительный, остроумный, саркастичный, парадоксальный и, вместе с тем, пронзительно грустный, с какой-то щемящей, почти что чеховской интонацией, тоскующий о более совершенном, гармонично устроенном мире. Как всегда, Пелевин публицистичен, точен в деталях: на прослушивании в рублевский бордель Лена выступает с песней группы «Тату» «Югославия», а руководитель кремлевского молодежного движения, выступающий с лекцией перед девушками, приезжает на встречу в форме советского солдата Великой Отечественной войны... Но, наверное, лучшей метафорой современности, своеобразной квинтэссенцией нынешнего идеологического «трэнда», является сама обстановка элитного борделя — обслуживание VIP-клиентов происходит под гимн СССР, исполняемый на английском языке.

О событиях, происходивших во времена греко-персидских войн (почти две с половиной тысячи лет тому назад) мы судим, в основном, по «Истории» Геродота и немногочисленным трудам других греческих историков (Ксенофон, Павсаний, Страбон). Персы, за редким исключением,не оставили ничего такого, чтобы стало для нас последовательным изложением реальных фактов. Едва ли не единственным персидским источником о войне с греками являются малоизвестные в России «Хроники Набонида». Документальный исторический роман «Персидский огонь» Т. Холланда по сути является компендиумом, популярной обзорной работой, составленной на основе вышеуказанных текстов.

Однако книгу Т. Холланда язык не поворачивается назвать заурядной компиляцией. Холландовский труд выгодно отличается от множества халтурных поделок на исторические темы, что заполонили отечественный книжный рынок.

Прежде всего, Холланд встраивает историю греко-персидских войн в контекст истории всего Античного мира. Ассирия, Месопотамия, Вавилон, история создания первой мультикультурной Персидской империи, взаимоотнощения афинской демократии и спартанского милитаризма, «агенты влияния» Персии в Греции, действия персидской разведки — вот краткое (и довольно неполное!) перечисление тем, которые рассмаривает Холланд, прежде чем непосредственно перейти к истории греко-персидского военного противостояния. Кроме того, британского автора интересует именно цивилизационный аспект греко- персидских войн. Холланд пишет о том, как своеобразные иннерционные волны, образовавшиеся от столкновения двух могущественных государств античного мира, прошли сквозь века и продолжают свое воздействие вплоть до наших дней. Монотеизм, идея вселенского государства, глобализм, демократия, тоталитаризм -на примере книги Холланда легко можно проследить происхождение и развитие данных понятий.

Проиграй греки битву при Марафоне, — размышляет Холланд, — современная цивилизация приобрела бы совершенно иные очертания. И не случайно в его концепции греко-персидские войны выглядят своеобразной осью мировой истории. Именно данное столкновение положило начало тому, что мы теперь называем «европейской самобытностью».

«Персидский огонь» оказался изящной, легкой в чтении книгой, написанной живым и образным языком, счастливо сочетающей доступность изложения с оригинальностью авторской мысли. Будьте готовы к тому, что начав читать эту книгу Т. Холланда, вы вряд ли сможете отложить ее в сторону, пока не дойдете до последней страницы...

Новый сборник В. Пелевина «П5» разумеется состоит из пяти рассказов и повестей. Все произведения, вошедшие в П5 сюжетно вполне независимы, и, в то же время, тесно связаны между собой некоей сквозной авторской сверхидеей. Так что если вы собираетесь приступить к чтению «П5», то начинать читать лучше всего не выборочно («методом тыка»), а по порядку: последний рассказ «Ассасин» тесно смыкается с первым рассказом из сборника — «Залом поющих кариатид». На самом деле, «П5» — это даже не сборник рассказов, а самый настоящий «роман-кольцо».

Все рассказы/повести написаны собственно об одном — об извращении человеческой сущности. О том, как обыкновенных, нормальных людей последовательно и целенаправленно делают либо настоящих монстров, либо полных уродов. Мир идеологий, в котором живут и действуют персонажи пелевинских рассказов — это мир замкнутой самой на себя системы, мнимо вырабатывающей «идеи», «новизну», «будущее», а по сути гоняющей ничто, пустоту. В эту пустоту и проваливаются абсолютно все герои «П5» — девушка Лена, исполняющая роль кариатиды в специальном убежище для олигархов; сами олигархи, легкомысленно возомнившие себя «хозяевами жизни»; ментовской генерал и его жертвы -рядовые гаишники... Лишь герою последнего рассказа сборника, — ассасину Али, — удается скользнуть по краю и обмануть профессиональных промывателей мозгов.

Рассказы и повести, собранные в «П5» причудливо сочетают в себе черты фантасмагории, социальной сатиры, политического памфлета, литературной пародии. Причем, налицо явное преобладание именно памфлетной составляющей над собственно художественной. Причем аналогичный «перекос» в сторону социально-политического заметен не только у Пелевина, но и у других уважаемых авторов, взявшихся за описание так называемых «нулевых»: Д. Быкова («Списанные»), В. Сорокина («День опричника», «Сахарный Кремль»). Впрочем, эту особенность современной прозы раньше меня тонко и точно отметила ALLEGORY. Что ж, как сказал около 30 лет тому назад один известный поэт, «какое время на дворе — таков Мессия»...

Заверщающего сборник «П5» «Ассасина» вполне можно отнести к категории так называемого «производственного рассказа». Рассказывая историю жизни Али, молодого воспитанника «школы ассасинов», Пелевин наглядно демонстрирует принцип действия универсальной технологии манипулирования человеком. При помощи подобных технологий, разнящихся только формами воздействия, взрослые «богомолы-манипуляторы» успешно лепят из десятилетнего мальчика идейно выдержанного убийцу, превращая ребенка в один многочисленных винтиков, что скрепляют весь механизм Системы. Прходят столетия, меняются идеологии, река времени смывает целые государства и народы, но методы идеологической обработки человеческого материала остаются в своей основе неизменными. «Дяди Алаудины» продолжают успешно обрабатывать все новых и новых мальчиков и девочек...

Следует заметить, что любитель задавать «неудобные» вопросы, юный ассасин Али, убедившись в том, что обещанный наставником «рай» — не более, чем фикция, оказался единственным персонажем пелевинской книги, которому удалось выскользнуть из рук изощренных идеологических манипуляторов. «Ассасины» композиционно «закольцевывают» сборник, великолепно стыкуясь с первым рассказом про девушку-кариатиду (своеобразная пара к ассасину Али), гуру-богомола (наставник Алаудин) и Условную Реку Абсолютной Любви.

Великолепный роман сибирского писателя Олега Курылева. История двух россиян из относительно недалекого будущего (приблизительно — конец 21 века), перемещенных во времени в Центральную Европу, в 1911 год. Собственно, первым в Прагу-1911 попадает историк Каратаев — его отправляют в научную командировку скопировать документы, которые будут утрачены во время 2-й Мировой войны. Но Каратаев совершенно сознательно планирует стать «невозвращенцем. Он прихватывает в прошлое портативный компьютер, забитый самыми разнообразными сведениями: биржевыми котировками, результатами забегов лошадей на ипподромах, выигрышныными номерами, на которые следует делать ставки в казино. Всю эту полезную информацию Каратаев планирует использовать, как говорится, «в целях личного обогращения». Однако первоначальные планы Каратаева осложняются тем, что из будущего за ним посылают «спасателя», который, как оказалось, по ряду причин также не горит желанием возвращаться в родной 21 век... По мере того, как главные герои осваиваются в прошлом, их все больше и больше охватывает соблазн — поробовать изменить естественный ход истории, направить его в более благоприятное русло.

Казалось бы, что может быть более тривиального, чем история о перемещениях героев во времени, о том, как ловко «наши» начинают обустраивать прошлое? Однако этот заезженный поколениями фантастов сюжет Олег Курылев отрабатывает просто мастерски, проявляя отменное знание исторических декораций предвоенной Европы. Биржевые спекуляции, история развития германского виноделия, знаменитое дело полковника Редля, игра разведок, раскопки египетских пирамид, сюжет с «Титаником», интереснейшая линия, связанная с развитием германского оккультизма, наконец, своеобразная кульминация романа — великолепно срежиссированная автором история сараевского покушения на наследника австрийского престола... Все эти крайне интересные сюжеты, каждый из которых мог бы послужить основой для отдельного произведения, Курылев органично вписывает в структуру романа. Автор мастерски развивает несколько пересекающихся сюжетных линий — действие развивается стремительно и совершенно непредсказуемо.

Подводя итоги, можно сказать, что О. Курылеву удалось почти невозможное — написать одновременно увлекательный и по-настоящему умный роман, виртуозно балансирующий на грани исторической достоверности и вымысла, сочетающий мастерство незаурядного рассказчика с весьма серьезными рассуждениями: о роли личности в истории, о детерминированности исторического процесса и о свободе выбора, заложенной в самой человеческой природе.

Вирикониум... Удивительный город «на краю времени», в котором можно оказаться пройдя сквозь зеркало, что висит в туалетной комнате маленького кафе провинциального английского городка. Вирикониум... Город-призрак, словно вышедший из горячечного бреда, из ночных кошмаров, пугающих своей правдоподобностью. Грязные улицы, заброшенные дома, пыльные комнаты, заполненные никому ненужным хламом, загадочные предметы, созданные много веков тому назад представителями давно исчезнувших, некогда могучих цивилизаций. Город, на котором лежат печати распада, болезни, разложения и тлена.

Роман М.Джона Харрисона состоит из нескольких самостоятельных рассказов и повестей, объединенных сквозным сюжетом и несколькими персонажами. Впрочем, сами персонажи (равно как и сюжет) находятся на периферии романной структуры «Вирикониума». Книгу Харрисона при всем желании трудно отнести к жанровой прозе. «Вирикониум» привлекает именно своей атмосферой, настроением. Поэзия распада, своеобразная эстетика агонизирующей цивилизации, ощущение надвигающегося конца времени — вот что такое «Вирикониум».

Читая роман Харрисона, начинаешь понимать не только истоки генеалогии Нью-Корбюзона Ч. Мьевилля, но и отдельные эпизоды «Темной Башни» (особенно «Бесплодные земли») заставляют вспомнить о «Вирикониуме».

Говоря о романе М.Дж. Харрисона хотелось бы остановится еще на одном моменте: для того, чтобы отечественный читатель смог адекватно оценить и понять подобный текст, крайне необходим не просто квалифицированный переводчик, но переводчик определенно поэтического склада, настроенный на одинаковую волну с весьма своеобразным писателем. Я вовсе не хочу сказать, что перевод «Вирикониума» выполненный Т.Б. Серебряной, совершенно ужасен и нечитабелен. Но бьющее в глаза косноязычие переводчика («...солнце выглянуло из-за туч — мне показалось, что снизу к моей челюсти приложили припарку»), перенасыщенность русского текста тяжеловесными (а, подчас, и просто нелепыми) стилистическим конструкциями совершенно не способствуют восприятию этого, и без того непростого произведения.

«Долорес Клейборн» — это совершенно необычный, далеко выходящий за привычные жанровые рамки роман С. Кинга. Минимум мистики, максимальное погружение в реальность, в быт, в непрстые семейные отношения обычной женщины, всю свою сознательную жизнь последовательно проработавшей прислугой, экономкой, домоправительницей у богатой хозяйки. Роман представляет собой непрерывный четырехсотстраничный монолог этой самой женщины — Долорес Клейборн. Монолог, записанный в на диктофон в полицейском участке. Уже на первых страницах романа героиня признается в своем давнем преступлении — убийстве собственного мужа. Так что формально в романе и интриги-то нет практически никакой. Монолог Долорес Клейборн — это подробнейший, скрупулезный отчет о том, как становятся убийцей, как изменяет твою жизнь сознательное убийство когда-то самого близкого тебе человека...

Следует отметить, что жертва преступления — супруг Долорес Джо Сент Джордж — личность на редкость малопривлекательная... Буйный алкоголик, хам, напыщенный дурак, растлитель собственной дочери... Однако Кинг отнюдь не собирается оправдывать Долорес пресловутыми «обстоятельствами» и не сводит свою героиню до образа невинной жертвы домашнего насилия. За свое преступление, совершенное, казалось бы ради блага семьи, ради счастья собственных детей, Долорес Клейборн придется сполна расплачиваться практически до самого конца своей жизни...

Глубокий психологический роман С. Кинга, погруженный в экономные пейзажи крохотного островка у побережья излюбленной автором Новой Англии... История о неправедном добре и неабсолютном зле...

Итак, «Алиенист» — первый из романов, посвященных психиатру Ласло Крайцлеру.

Место действия — Нью-Йорк. Время действия — конец 19 века.

...Нью-Йоркская полиция тщетно пытается выйти на след серийного убийцы, который самым жестоким образом уничтожает мальчиков-проституток, своеобразных парий большого города. Только вот в конце позапрошлого века самого понятия «серийный убийца» еще не существовало как такового. Мало того, высшие чины нью-йоркской полиции отрицали даже возможность подобного явления. Новый шеф полиции «Большого Яблока», молодой амбициозный политик Теодор Рузвельт (будущий 26-й президент США) не рискует начать открытое полицейское расследование по фактам гибели детей. Предпочитая действовать окольными путями, стараясь избгать лишней огласки, Рузвельт создает независимую следственную группу, в которую включает своих близких друзей: алиениста (или же, по-нашему, психиатра) Ласло Крайцлера, журналиста Мура, первую в истории Америки женщину-полицейского Сару Говард и еще несколько не менее колоритных персонажей...

«Алиенист» К. Карра написан в жанре психологического триллера. В этом романе действительно очень много всего: и психологии, и триллера. Завораживающий, крайне напряженный сюжет «Алиениста» тесно переплетается с экскурсами в историю криминалистики и психоанализа, с увлекательными картинами повседневной жизни Нью-Йорка в девяностые годы 19 века.

Богемные кафе и мрачные притоны, дешевые публичные дома и особняки городской элиты, колоритный преступный мир и не менее колоритный мир Большой Политики, наконец, метастазы коррупции, буквально разъедающие само тело этого великого и страшного города — К. Карру великолепно удается выписать фон, воссоздать атмосферу, вкус, запахи той далекой нью-йоркской жизни. Вообще, можно было бы назвать роман Карра идеальным образцом детективного романа — одновременно динамичного и умного, — если бы не одно обстоятельство. Это обстоятельство заключается в банальном и смехотворном месседже Карра, пропущенном через весь текст романа и в финале раскрывающимся во всей своей красе. «Что позволяет серийному убийце стать им?» — рассуждает автор вместе с ГГ романа алиенистом Крайцером. — «То, что мы дозволяем. То, чем мы даже наслаждаемся».

Калеб Карр приходит к банальному и порочному выводу – об ответственности общества за все насилия и убийства, совершенные преступником. Преступник как жертва неблагоприятного стечения обстоятельств. На Западе эта теория считается практически официальной и обжалованию не подлежит. Мол, бандиты, насильники и убийцы вырастают из тех, кого в детстве унижали. Или родители, или мальчики во дворе. В «цивилизованном мире» таких детей из неблагополучных семей даже призывают оправдывать – сколько бы народу он не порешил. Мол, жертва не тот, кому полоснули по горлу, а тот, кто взялся за нож. Вы как хотите, но я эту «теорию обстоятельств» признать и принять не могу. И это единственное, что портит впечатление от незаурядного романа К. Карра.

Удивительный роман, написанный тремя женщинами-соавторами. Вообще-то, лично я всегда с подозрением отношусь к так называемому «коллективному творчеству». Уж слишком много встречалось откровенной халтуры, да и просто творческих неудач... Однако, «Золотой ключ» стал действительно приятным исключеним из этой печальной закономерности. Соединенные усилия Роуни, Роберсон и Элиот был создан необыкновенно яркий роман, счастливо избежавший многочисленных штампов и замыленных сюжетных ходов так называемого «традиционного фэнтези».

Действие «Золотого ключа» разворачивается в некоей вымышленной стране (в которой легко прочитывается Испания в диапазоне от Средневековья до Нового времени). Исключительно важную роль в жизни страны играет живопись — картины фактически заменяют все официальные документы. Соответственно художники имеют в этом государстве большую власть и почти что неограниченное влияние. «Золотой ключ» получился сложным и многоплановым произведением — история одной семьи наследственных художников, своеобразная семейная сага, оказывается тесно сплетеной с политическими интригами, с тайнами весьма необычной магии, с авторскими размышлениями о природе художественного дара и предназначении самого художника. Вообще сам роман поразительно напоминает огромное художественное полотно...Или , вернее, целый художественный музей, наполненный картинами старых мастеров — с неяркими, чуть приглушенными, подернутыми дымкой времени красками; пристальной внимательностью к деталям, малейшим оттенкам настроения и нюансам психологии.

В «Золотом ключе», безусловно, имеются свои недостатки, которые становятся заметными как раз при неторопливом, вдумчивом чтении. Главным недостатком, на мой взгляд, является некоторая авторская наивность, особенно бросающаюся в глаза при разрешении различных политических интриг и коллизий. Но ни наивность, ни злоупотребление авторами методом транслитерации (которое особенно сильно раздражает в первой книге романа) не способны испортить впечатления от встречи с этим самобытным и стильным произведением.

Прежде всего следует сказать: эту книгу можно рекомендовать к прочтению только людям с очень крепкими нервами. Зюскиндовский «Парфюмер» и гламурно-глянцевые ужасы Баркера по сравнению с романном Эллиса — «детский сад и фигурное катание». Кстати, когда мы говорим о романе Эллиса, неплохо бы помнить, что оригинальное название «Психопата» — American Psycho. Отечественные издатели перевели «рsycho» как «психопат». Однако, существует и другой вариант интерпретации названия эллисовского романа:«психэ» в переводе с древнегреческого означает «душа». Так что можно трактовать название романа как «Американская душа».

История преуспевающего «эффективного менеджера» Патрика Бейтмена, ведущего двойную жизнь, -одновременно блистательного светского юноши и серийного убийцы-каннибала, — это не только метафорическая история всего поколения яппи. Это вполне реальная история нравственного и физического распада человеческой личности. Мир Бейтмена — это мир, в котором по слову Достоевского, «все позволено»; мир, в котором не осталось ничего недоступного; мир, в котором каждый день просто жизненно необходимо пробовать что-то новое. Мир Бейтмена — это мир, котором напрочь отсутствует даже сама мысль о существовании некоей надчеловеческой Силы, отсутствует даже малейший намек на Сакральное. Это мир, превратившийся в вечное Колесо Потребления, где все подчинено лишь одной цели — максимальному телесному насыщению.

«Американский психопат» — произведение одновременно предельно реалистическое и притчевое. Почти что библейская история создания «нового человека», своего рода «нового Адама» общества потребления. На самом деле Эллис, которого несправедливо обвиняли в смаковании насилия, жестокости и пр. — это самый настоящий моралист, редчайшая птица в современной литературе. Только завзятый моралист мог написать для своего романа такую финальную сцену, как написал ее Эллис. Да еще завершить ее с такой, воистину святой простотой. «Это не выход» — последние слова «Американсого психопата».

Говоря о романе Эллиса, хорошо бы держать в уме еще одно обстоятельство — «Психопат» был написан в 1991 г. И все жестокие слова об обществе потребления (ставшие ныне просто общим местом) прозвучавшие из уст Тарантино, Уэльбека, Уэлша и т.д. имеют отправной точкой именно эллисовских роман.

История таинственного исчезновения подростка Марка Андерхилла сопряжена в романе П. Страуба с историями двух маньяков — один творил свои зверства в провинциальном Миллхэйвене более двадцати лет назад, второй совершает преступления сейчас. Предположительно, что одной из жертв нового маньяка может оказаться пропавший подросток Марк... За розыски пропавшего мальчика принимается его дядя — преуспевающий писатель (кстати, работающий в хоррор-жанре) Тимоти Андерхилл...

«Пропавшего мальчика...» П. Страуба трудно назвать хоррором в чистом виде. Роман стоит на стыке различных жанров: это и роман воспитания, история духовного взросления героя; и своеобразный «семейный роман»; и детектив, посвященный розыскам серийного убийцы; и мистический роман о «параллельных мирах», в которые можно попасть из заброшенного особняка на соседней улице... Можно сказать, что Питер Страуб приготовил для своего романа отличные ингридиенты. Но, как известно, из одних и тех же продуктов можно создать изысканное блюдо «от кутюр», а можно состряпать и лагерную баланду. У Страуба, в данном случае, не получилось ни первое, и второе. А получилась (если уж продолжить кулинарные аналогии) вполне съедобная общепитовская пища: съел, не отравился и... забыл.

Ни одна из сюжетных линий романа не отрабатывается автором по полной программе. Создается такое впечатление, что Страуб пытается не усложнять ни сюжет, ни текст, ни персонажей, предпочитая выбирать наиболее легкие решения. Эмоциональная сторона фабулы оказывается для автора важнее сюжета. Если уж Страуб не любит кого-то из своих героев, то ни за что не найдет для него ни одного доброго слова. Развязка романа удивляет своей наивностью и какой-то безыскусной простотой: все сюжетные узлы, все загадки, придуманные автором, разрешаются при помощи простой поисковой операции в Гугле. Словом, получился самый настоящий «парад упущенных возможностей» — именно такая характеристика как нельзя лучше подходит к данному роману П. Страуба.

Вышедшую из печати в 1995 г. «Пешку...» Д. Корецкого можно назвать новаторским романом для всего современного российского детектива. Новаторство Корецкого заключается не только в том, что ему удалось впервые в полный голос высказаться по таким темам, которые советская детективная литература предпочитала обходить стороной: тотальная коррупция в правоохранительных органах, ужасающая нищета рядовых сотрудников этих самых органов, вынуждающая их идти на преступления, тесная связь криминалитета с представителями властных структур, непримиримое соперничество российских спецслужб (милиции, контрразведки и военной разведки), безсилие новейшей российской власти и ее капитуляция в войне скриминалитетом... Вообщем, Д. Корецкий включил в свой роман такие сюжеты, которые днем с огнем нельзя было сыскать в отечественных детективах.

Просматривая роман Д. Корецкого 13 лет спустя после его появления на книжных прилавках, легко можно убедиться, что «Пешка...» — самая настоящая «энциклопедия российской жизни» — этих безумных и лихих девяностых годов прошлого века. Стремительные финансовые и карьерные взлеты и не менее головокружительные падения, криминальный безпредел, изнурительная борьба за выживание «маленького человека», которому выпало несчастье родиться в «эпоху перемен», внезапно поднявшаяся волна национальных конфликтов...и приметы, узнаваемые черточки той, кажущейся теперь такой далекой и невозможной повседневной жизни — все вышепереччисленное по полной программе пристутствует в корецкой «Пешке...»

Яркий, почти что кинематографический сюжет (мнгновенная смена планов), динамизм, тщательно продуманная, выверенная интрига, отсутствие дешевой сентиментальности (расцветшей уже позже, во времена «Бригады» и «Бумера»), умение по-настоящему заинтересовать своего читателя, держать его в напряжении до самых последних строчек романа — все это до сих пор выгодно отличает «Пешку...» Корецкого от большинства российских детективов. Да, конечно, «Пешка...» далеко не шедевр литературы и имеет кучу недостатков. Бедная (если не сказать убогая) стилистика, масса профессиональных ляпов, допущенных автором — все это совсем не украшает книгу. Но Д. Корецкому удалсоь передать дух времени и, самое главное, сформулировать некое «коллективное безсознательное», заключенное в одном из центральных персонажей романа — генерале Верлинове, который и ведет эту самую «Большую Игру», упомянутую в названии романа.

Довольно симпатичный и легкий в чтении, но вторичный роман от К. Голдена. Действительно, «Вот мы и встретились...» настроением и самим подходом к жанру напоминает прозу С. Кинга. Для Голдена интересен прежде всего, человек, его реакции на Иное, проблемы этического выбора. Хоррор для Голдена не самоцель, а инструментарий. Только вот как говорится в известной русской пословице, у Голдена «Труба пониже, и дым пожиже». Довольно непритязательная история, о том как подростковое увлечение оккультизмом и магией может привести к непредсказуемым последствиям.

...Два друга-старшеклассника, проживающие в небольшом провинциальном американском городке, интересуются различными таинственными явлениями, печально известными «салемскими ведьмами» и магией. Невинные забавы молодых людей заканчиваются, когда один из друзей становится обладателем могущественной колодовской книги, написанной учеником Алистера Кроули. Колдовской обряд, проведенный молодыми людьми в соотвествии с указаниями злополучной книги кардинально изменяет жизнь практически всех героев романа. Изменяет,естественно, совсем не в лучшую сторону. Спустя десятилетие один из героев при помощи все той же книги возвращается в прошлое, дабы попытаться исправить содеянное зло.

В результате мы имеем любопытный, но слабо структурированный сюжет, с целой кучей героев, перенесшихся в прошлое. Как со всеми ними разобраться — Голден , похоже, сам до конца не представляет. Темная магия в выглядит наивной и примитивной: внутренности жабы, кусгочки засохшей крови с женской прокладки и что-то еще, столь же банальное и малоаппетитное... И, наконец, автором грмиуара — загадочной магической книги — оказывается некий француз, ученик «самого Алистера Кроули»... Право, после такого даже не знаешь что делать — то ли смеяться, то ли плакать...

Вся трагическая и одновременно нелепая история новейшего русского капитализма, построенного в полном соответствии с чудодейственными рецептами Д. Сакса и У. Кейси (в рассказе соответственно — Какс и Сейси) уложилась в три странички гениального пелевинского рассказа. История Вована Каширского — это история тысяч и тысяч «эффективных» топ-менеджеров и «продвинутых» сисадминов, остужающих своими мозолистыми задницами бронзовую сковородку в ожидании вожделенного «тайм-аута». «Новый русский анекдот» неожиданно обернувшийся притчей о свободе воли и возможности выбора. Совершенный рассказ, как скульптура грека Праксителя — невозможно ничего ни убавить, ни прибавить.

Новый роман шотландца Ч. Маклина «Домой до темноты» во многом напоминает предыдущий маклиновский роман «Молчание». При том что по стилю, тематике, персонажам, письму эти два произведения разительно отличаются друг от друга, «точка общая», выражаясь в терминах Свидригайлова, между ними все-таки есть. И эта точка не только жанр — «психологический триллер», в котором написаны оба романа. Но вначале несколько слов о сюжете.

...Дочь британского миллионера Эда Листера зверски убита во время учебы во Флоренции. Взбешённый медлительностью итальянской полиции, Эд начинает самостоятельные поиски убийцы. Только вот это самодеятельное расследование неожиданно оказывается чрезвычайно опасным предприятием: начинают погибать люди, с которыми Софи общалась последние дни своей жизни, сам Эд замечает слежку за собой и за своим особняком в Лондоне. События начинают развиваться в непредсказуемом направлении... Роман написан живо и динамично. Маклин уверенно развивает несколько сюжетных линий, сходящихся, как и положено, в финале романа.

Теперь о том, что объединяет маклиновские романы. За детективной линией у автора скрываются более глубокие пласты. Шотландского писателя интересует то, что обычно называют контекстами — цивилизационными, культурными, гендерными, — в которых и существует современный человек. Если предыдущий триллер Маклина «Молчание» был романом о тотальной лжи, об обезценивании смысла любого высказывания, то «Домой до темноты» — роман об утрате собственной идентичности. Герои Маклина утрачивают собственное «я» совершенно добровольно, безо всякого стороннего принуждения. Они не просто начинают исполнять чужие роли, пытаясь подменить реальность плодами собственных фантазий и измышлений, но и стремятся втянуть в свой выморочный мир своих близких, да и просто окружающих. Тема подмены, утраты аутентичности, отыгрывается в романе по всем возможным направлениям и, как полагается, приводит к трагичным и непредсказуемым последствиям. Собственно говоря, все персонажи «Домой до темноты» занимаются тем, о чем вы свое время скромно писал Бодрийяр — конструируют реальность в виде придуманных ими же образов.

Вообще, если вы хотите узнать,что за последние 10—15 лет произошло с европейским человеком, как изменились его вкусы, его взгляд на мир и на самого себя -романы Ч. Маклина отличное тому подспорье. Потому что шотландцу удается в принципе главное — создать такого персонажа, который синтезирует то, что мы называем временем.

Цикл рассказов Владимира Сорокина «Сахарный Кремль» логично продолжает его двухгодичной давности повесть «День опричника». Сиквел, можно сказать. Но это не просто другая история, это — другой угол зрения. «День опричника» был целиком монологичным романом, в нем отсутствовало многоголосье других обитателей сорокинской России. «Сахарный Кремль» — напротив, полифоничен; многоголосье перслонажей чем-то напоминает ранний роман Сорокина «Очередь» (недаром в новом сборнике есть рассказ с аналогичным названием). Все 15 новелл, составляющих «СК«максимально разные. Вместо взгляда на Новую Россию — 2028 глазами одного персонажа, в Сахарном Кремле — 15 историй, 15 отдельных взглядов. Сорокин вновь экспериментирует со стилем, один рассказ делая под Гиляровского, другой -под квазирелигиозные слащавые истории для детей, а из третьего — стряпая ретродетектив. Утомленные оппозиционеры из рассказа «Underground», представляющие себя цареубийцами лишь в жестоких наркотических снах — своеобразный сорокинский «привет» фильму «Подполье» Э. Кустурицы.

Персонажи откровенно памфлетного рассказа «Кабак» — настоящий карикатурный парад фриков: колоритная московская кликуша Пархановна, крестящаяся двумя руками и кричащая «Шестая империя!!! Шестая империя!!!», семейство балалаечников Мухалко, цирковые ребята разгибатель подков Медведко и темный фокусник Пу И Тин...

Владимир Сорокин не пытается разыгрывать такую козырную карту, как «плач по культуре». Здесь даже не жгут книг Достоевского и Чехова (правда, на Красной площади жители России дружно сожгли заграничные паспорта) — от их пепла давно уже нет и следа. Власть имущих развлекают скоморохи-лилипуты, а людям попроще вполне достаточно белого порошка «кокоши». Девиз жителей этой альтернативно-утопической реальности — «пожрать и обрадоваться». Каждый из 15 рассказов содержит ритуальную сцену поедания главного блюда новой России — того самого Кремля, сделанного из сахара.

Главный, и весьма существенный недостаток «Кремля» — неравноценность составляющих его рассказов. Наряду с безусловными удачами — такими рассказами, как уже упомянутый«Underground», «Марфуша», «Харчевание», — добрую треть рассказов вполне можно было удалить из сборника — они, как говорится, «ни холодны, ни горячи» и ничего не добавляют к общей картине жутковатой фантасмагории, созданной В. Сорокиным.

... Щемяще грустная история жизни дочери рыбака Марис, сумевшей пробиться из социальных низов в закрытую элитную касту летателей – людей, осуществляющих связь между государствами-островами огромного архипелага, разбросанными в безкрайнем океане далекой планеты.

Сама сюжетная канва романа кажется простой и незамысловатой (на мой вкус даже слишком). Однако даже в своем раннем романе Мартин показывает себя писателем, умеющим создать особую ауру, атмосферу произведения даже при относительной бедности основной сюжетной линии. Самая большая удача «Гавани ветров» – без преувеличения пронзительный финал романа. Одиночество старости, когда остаются лишь воспоминания о небе и о полетах; тщетность всех человеческих усилий перед лицом надвигающегося небытия; ощущение кратковременности нашего земного существования..

Читая «Гавань ветров», неоднократно ловил себя на мысли, что подобную книгу вполне мог бы написать и Александр Грин – настолько роман Дж. Мартина кажется близким атмосфере и настроению поздних гриновских произведений.

«Темная лощина» — второй роман из цикла мистических детективов про бывшего полицейского, а ныне частного сыщика Чарли Паркера. Первый роман цикла был не то, чтобы хорош, но, во всяком случае, не слишком плох и внушал кое-какие надежды на будущее. Второй роман в любом цикле — это тот оселок, на котором, как правило, проверяется крепость всей сериальной линейки. И «Темная лощина», увы, подобную проверку на крепость не выдерживает.

Запутанный сюжет — это, пожалуй, единственноое неоспоримое достоинство романа Коннолли. В целом же история охоты на изощренного маньяка Калеба Кайла выглядит откровенно скучной и карикатурной. «Темная лощина» выглядит настоящей коллекцией всевозможных штампов и нелепостей: крутой, но справедливый частный детектив, знамо дело, с нелегкой судьбой и неустроенной личной жизнью (жена и дочка ГГ погибают мучительной смертью еще в первой книге сериала)... Карикатурные гангстеры... Маньяк, изрядно настрадавшийся в детстве от жесткой мамаши (в его истории присутствуют даже тонкие намеки на возможную инцестуальную связь)... Пара комических наемных убийц, путешествующих в трейлере по всем белу свету: от Огненной Земли до штата Мэн... Не обошлось и без «оригинального» вставного номера под названием «Убили негра». Причем, в смерти невинного чернокожего, разумеется, оказываются виноватыми все жители небольшого городка в американской глубинке... Мистический фон призваны обезпечить видения главного героя, в которых ему являются жертвы маньяка, а также убиенные в первой книге жена и дочь... Вообще, «Темная лощина» оказалась чрезвычайно плохо структурированным произведением: развитие сюжета перебивается многочисленными флэшбеками, лирическими воспоминаниями и «философскими» размышлениями самого Чарли Паркера, которые просто невозможно читать без слез Кстати, если вы не читали первый роман Коннолли — не беда. Автор довольно подробно расскажет вам, что происходило в предыдущей книге.

Не способствует чтению и косноязычие героев «Лощины» — впрочем, оставим это прискорбное явление на совести анонимного переводчика и редакторов издательства «Мир книги». Словом, роман Коннолли отправляется в макулатуру, а мое знакомство с творчеством этого автора считаю исчерпанным.

...Молодой англичанин Питер Синклер однажды теряет практически все, что составляло смысл его жизни: отца, работу, квартиру, любимую девушку... Перебравшись в заброшенный дом в английской глубинке,который он подрядился привести в порядок, Питер вместо ремонтных работ начинает писать свою автобиографию, последовательно вспоминая все события своей жизни. В процессе работы Питер постепенно заменяет свой реальный мир на мир вымышленного Архипелага. В эту измененную, выдуманную реальность под вымышленными именами он включает своих близких людей, свою любимую женщину. Отныне в его сознании начинают существовать два «Питера Синклера»: один, что проживает в одиночестве на заброшенной английской ферме, и другой, что совершает путешествие по безчисленным островам Архипелага. Конечной целью странствия этого второго «Питера Синклера» является поистине безценный приз в некой загадочной Лотерее...

Собственно, история Питера Синклера — парафраз известной даосской притчи про бабочку и Чжуанцзы: то ли Чжуанцзы существует во сне бабочки, то ли бабочка существует во сне Чжуанцзы, а, может, и бабочка и Чжуанцзы реально существуют еще в чьем-то сне... Вообще «Лотерея» — насквозь «литературоцентричный» роман, раскрывающийся постепенно, при вторичном, а то и третичном прочтении. Роман непростой, содержащий в себе множество интерпретаций, но, все-таки, более для ума, нежели для сердца. Пристовскую «Лотерею» любопытно рассматривать в контексте созвучных ей произведений современной литературы: диковского «Человека в Высоком замке», маклиновского «Стража», филлипсовской «Ангелики»... Если они пришлись вам по вкусу — то «Лотерея» также не оставит вас равнодушными...

Пожалуй, «Песнь Сюзанны» — одна из самых «литературоцентричных» книг С. Кинга. И не только потому, что в романе автороткрыто наызвает первоисточники в литературе и кино, которыми он вдохновлялся при написании эпопеи. Главная особенность «Песни...» заключается в том, что С. Кинг в водит в роман самого себя, причем в качестве одного из ключевых персонажей. Визит Роланда и Эдди в дом к молодому Стивену Кингу и текст «дневника» самого Кинга, завершающий «Песнь Сюзанны», являются, пожалуй, наиболее интересными, можно сказать, узловыми моментами всего романа.

При помощи Кинга-персонажа Кинг-автор весьма наглядно показывает, взаимодействуют реальность и литературный текст, как персонажи, придуманные автором, начинают впрямую воздействовать на его жизнь,как жизнь и вымысел переплетаются так, что невозможно отличить одно от другого. Вообще читая этот текст, нужно помнить, что «Песнь...» была написана Кингом вскоре после автокатастрофы, чуть было не стоившей ему жизни. И отголоски этой автокатастрофы — находят свое место в романе — Кинг-писатель заставляет умереть свое «альтер эго» — Кинга-персонажа... (Oчень, между прочим, рискованный литературный ход. Еще Цветаева на примере Ахматовой показывала сколь опасными могут быть подобные литературные игры: в одном из своих стихотворений Ахматова изобразила гибель своего мужа — через полтора года Гумилев был расстрелян...)

В романе вообще очень много сильных, мастерски сделанных сцен и персонажей: перестрелка Роланда и Эдди с бандитами, ужин служителей Алого Короля в «Дикси Пиге», раздвоенная личность Сюзанны-Мио... Однако, в отличие от предыдещих книг эпопеи, Кингу не удается собрать все сюжетные линии в одну точку, привести их к общему знаменателю. Роман, по сути, состоит из трех непересекающихся историй, в каждой из который действует по паре главных героев — Роланд и Эдди, Сюзанна и Мио, Джейк и отец Каллагэн. Причем последняя пара персонажей выглядит весьма бледной и необязательной. Именно композиционные недоработки Кинга являются, на мой взгляд, главным недостатком «Песни...» Хотя то, что у Стивена Кинга выглядит как относительная неудача — для любого другого автора покажется недостижимой литературной мечтой...

Блистательная, остроумная, многозначная сказка А. Толстого, которая с годами нисколько не утрачивает своего очарования. Есть такие книги, которые прочел в детстве и продолжаешь вспоминать с чувством благодарности и ностальгии. Вспоминать-то вспоминаешь, а вот перечитывать не тянет — боишься, как бы при «взрослом» прочтении произведение любимого в детстве писателя не посыпалось, как карточный домик. Не то «Буратино» А. Толстого. По-моему, эту книгу можно читать безконечно, в любом возрасте, открывая для себя все новые и новые пласты этого удивительного произведения.

С одной стороны — великолепная детская сказка. Однажды вычитанные строчки из «Буратино» сопровождают нас всю сознательную жизнь. «А ну-ка, налей-ка, хозяин, мне из того кувшина...» «Здесь что-то черненькое белеется... Нет, тут что-то беленькое чернеется...» «Пациент скорее жив, чем мертв...» «Я же не отдам Некту яблоко, хоть он дерись!”

Ну, и, конечно, «поле чудес» в «стране дураков»...

С другой стороны — «Буратино» не просто первоклассная детская сказка. Это остроумное, язвительное, полное тайных смыслов произведение — мистификация, пародия на «Серебряный век», на русских символистов, многие из которых «зашифрованы» в сказке А. Толстого. Более восьмидесяти лет литературоведы разгадывают «код Буратино». В образе Пьеро явственно проступают черты Александра Блока. Театр марионеток под руководством Карабаса Барабаса («Театр Имени Меня») — соответственно театр Мейерхольда и его главный режиссер. «Девочка с голубыми волосами» Мальвина — Любовь Дмитриевна Менделеева-Блок (по другой версии — актриса М.Ф. Андреева)...

Спиритические сеансы, алхимические опыты, увлечение оккультизмом — все эти характерные черты Серебряного века нашли свое отражение в «Приключениях Буратино».

Вы спросите — «А кто же такой сам Буратино»? Но удовольствие разгадать, кто скрывается за образом «деревянного мальчика» я оставляю для читателей этой замечательной сказки.

...А ведь еще существует и фрейдистское толкование сказки Алексея Толстого... А еще была газировка «Буратино»... и одноименная огнеметная система, стоящая на вооружении современной российской армии...

Волшебная сказка «Золотой ключик или приключения Буратино» продолжает оставаться открытой для множества толкований — именно в этом и заключается ее главная сила...

«Священная книга оборотня» — это, одновременно,традиционно узнаваемый, привычный, и , в то же время, совершенно новый Пелевин.

Традиционны — блистательное пелевинское остроумие, его язвительная саркастичность и амористичность. Как всегда, пелевинский текст просто хочется растащить на цитаты:«Реформы… идут здесь постоянно… Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных вариантов будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый». «Я давно заметила: ничто так не радует российского гуманитарного интеллигента, как покупка нового бытового электроприбора...» «СКО» предельно публицистический текст. В нем Пелевин вновь затрагивает самые злободневные темы современной российской действительности: дело ЮКОСа, оборотни в погонах, эмиграция в Лондон, полная дискредитация либеральной идеи в России.

И при всем этом политико-публицистическом накале «Священная книга оборотная» — предельно лиричный текст. Признаться, такого Пелевина я еще не читал. История лисы А Хули, отдавшей свое сердце фээсбэшному оборотню в погонах Саше Серому, написана с пронзительно-трогательной, нежной, иногда даже переходящей в сентиментальность, интонацией.

Но, на мой взгляд, самая щемящая сцена романа — это когда Волк воет на череп Пестрой Коровы, прося ее дать нефть, — «чтобы кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на час за полтораста баксов — и тогда…»

И в этот момент понимаешь, что все-таки, пелевинский роман не только «про любовь». Вернее, даже, что и совсем не о ней. Он о том, как выживать в стране, которая захвачена волками-оборотнями. Если в «Числах» Пелевин подробно рассказал о том, как устроена нынешняя система, нынешнее «пространство жизни», то «Книга оборотня» — это попытка рассказать, как в подобном пространстве, летящем «из ниоткуда в никуда» можно вообще существовать...

Роман Тома Холланда «Спящий в песках» потенциально мог бы стать шедевром мистической литературы. Во всяком случае, ингридиенты для изготовления оригинального литературного коктейля Холланд приготовил отменные. Археологические раскопки древнеегипетских захоронений, таинственные таблички с загадочными знаками и письменами, регулярно появляющиеся на месте раскопков... Пряный, волнующий, будоражащий воображение мир арабского Востока... Джинны, демоны, таинственный старец... Ко всему прочему , роман достаточно оригинально скомпонован — композиционно «Спящий в песках» напоминает одновременно сказки «Тысяча и одной ночи» и роман Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе». По ходу повествования одна сюжетная линия романа вытягивает за «ушко» другую, другая цепляет третью, потихоньку разматывая запутанный автором сюжетный клубок...

Однако, несмотря на наличие столь аппетитно смотрящихся ингредиентов составляющих, роман откровенно разочаровал. Несмотря на всю восточную экзотику и добросовестную стилизацию под арабские сказки, «Спящий в песках» напоминает декорацию к малобюджетному фильму. Игрушечная страна, наивные герои, вялая интрига,мелодраматические интонации... Историю, рассказанную Холландом, просто не получается воспринимать всерьез. Не за что зацепиться, в тексте буквально вязнешь, застревая на страницах, словно в песчаных заносах египетской пустыни...

Также, как и «Элементарные частицы», уэльбековская «Платформа» посвящена системному кризису современной цивилизации. Вообще, духовная агония постиндустриального общества — тема магистральная для французского мизантропа, пессимиммста и моралиста, ковым и является Мишель Уэльбек.

...Сорокалетний парижанин, похоронив отца, едет в составе тургруппы в Таиланд — как следует развеяться, с головой окунуться...нет, отнюдь не в море, а в соответствующие удовольствия и развлечения, которыми столь славен между европейцами из миддл-класса тайский курорт Паттайя. Там наш герой встречает девушку Валери, с которой они вместе начинают заниматься, разумеется, сексом, а затем и туристическим бизнесом. Мы видим окружающий мир сначала глазами абсолютно равнодушного, затем абсолютно счастливого, а после — абсолютно несчастного человека. Самый точный взгляд, пожалуй, первый. Заметки пьющего, похотливого резонера в нелепой футболке с надписью «Radiohead» отличаются удивительной внятностью, саркастичностью и точностью оценок. Вдобавок, они очень едкие и смешные — Уэльбек на полную катушку использует свой талант сатирика и комедиографа. Только вот сам роман не кажется от этого более оптимистичным. Такой экзистенциальной тоски и безнадежности, которые присутствуют в «Платформе», в современной европейской литературе надо еще поискать.

Воздух романа пропитан запахами похоти и секса настолько, что его буквально можно резать ножом. Но сексуальные развлечения оказываются всего лишь суррогатом — они не способны заменить собой любовь, которая, кажется, навсегда покинула этот мир. Современный человек по своей воле выкинул это чувство на свалку истории. Почему? Потому что вместе со стратью обязательно приходят тревога и боль, а эти чувствасовсем не вписываются в цивилизацию комфорта и всеобщего благоденствия. «Жизнь из которой ушла любовь, становится...условной и противоетественной. Ты сохраняешь человеческое обличье и повадки, нол это внешнее; сердце...уже ни к чему не лежит». Утратив любовь современный белый человек теряет также и волю к сопротивлению. Мир уже не принадлежит ему; в его чистый и аккуратно обустроеный дом скоро окончательно вселятся совсем другие жильцы — преимущественно выходцы с далеких южных широт.

В «Платформе» Уэльбек продолжает говорить очень неприятные, неполиткорректные, порой, жестокие слова... Но голос французского писателя по-прежнему остается «гласом вопиющего в пустыне».

В «Безумном корабле» проза Хобб все больше и больше приобретает черты американского эпического романа-саги. Я уже писал, что первый роман «Саги о живых кораблях» совершенно определенно перекликался с великим романом М. Митчелл «Унесенные ветром».Во втором романе эта схожесть только усиливается. Впрочем, роман Митчелл — не единственный источник вдохновения для Р. Хобб. Автор «Безумного корабля» успешно наследует традициям школы «южного романа» — с ее неторопливой манерой повествования, глубоким погружением во внутренний мир героев, кропотливым воссозданием атмосферы, ауры, среды...

Несмотря на то, что в «Безумном корабле» задействовано значительное количество персонажей (как главных, так и второстепенных), несмотря на одновременное развитие нескольких магистральных сюжетных линий — все нити управления романом постепенно сходятся к одному обобщенному главному герою. Имя этого героя — семейство Вестрит. Именно Вестриты, а точнее — женщины дома Вестритов — оказываются в центре той сюжетной паутины, что наткала кропотливая и трудолюбивая Хобб. От решений Вестритов, от их действий и поступков зависит буквально всё. Начиная с их собственной судьбы и заканчивая судьбой всей Джемалийской империи. Мужчины могут уходить в долгое плавание, пиратствовать, командовать, плести сложносочиненные интриги, разрушать города, заниматься духовными поисками, строить корабли, наживать и спускать огромные состояния... Но, в конце концов, отнюдь не их муравьиная суета решает судьбу этого мира. Центр настоящей силы находится у женщин из дома Вестритов: Альтии, Кефрии, Малты... Просто пока эти женщины свою силу начинают только осозновать. Свою идею о Женщине, которая удерживает этот мир от падения в хаос и безумие, Хобб проводит с большим тактом, тонко, ни разу не опустившись до примитивного уровня феминистической агитки (чего, к сожалению она не смогла избежать в новейшей «Дороге шамана»).

Самую высшую оценку «Безумным кораблям» не позволяют поставить именно хоббовские мужчины. Упиваясь своим величием, своими важными, «мировыми» делами, они несколько поблекли, потускнели, словно внутренне замерев в своем развитии. Впрочем, не исключаю, что именно такую писательскую задачу и ставила перед собой Р. Хобб...

Сатирический, язвительный, саркастический, смешной... Такими эпитетами можно охарактеризовать последний роман М. Крайтона. Роман — о «достижениях» ученых, работающих в областях биотехнологий и генной инженерии. Слово «достижения» здесь не случайно заключено в кавычки. Особенность «Next«а заключается в том, что Крайтон рассказывает не о каком-то маньяке-одиночке, занимающимся генной инженерией -наподобие доктора Моро. Крайтон рисует весьма неприглядный портрет всего научного сообщества в целом.

...Опасные и незаконные эксперименты, демагогия, ложь, мистификации, подтасовки результатов научных экспериментов, доносы, провокации, безудержный пиар — именно такую жизнь ведут корифеи академической, «высокой» науки в романе М. Крайтона. Вообще, академическая наука давно уже утратила ореол подвижничества и безкорыстия. Деньги, гранты, инвестиции — вот что занимает умы современных ученых. Любые правовые, религиозные, этические ограничения научной деятельности не принимаются в расчет. В романе Крайтона достается всем — самим ученым, юристам, защитникам «прав животных», политикам, журналистам...

Автор чеканит одну великолепную сцену за другой, с добрый десяток сюжетных линий переплетается в этой «живой шляпе» под названием «Next». Самое впечатляющее в романе — связи всего со всем. «Next» — настоящий лабиринт сцеплений, которые авторская рука в финале, не без некоторых потерь, все-таки сводит в одну точку.

И еще: несмотря на некоторую сухость стиля, ставшую опознавательным знаком крайтоновского письма — «Next» действительно смешной роман, насыщенный при этом высокотехнологичным юмором. Читая книгу, я, примерно, раз пять ловил себя на том, что смеюсь вслух. А это очень и очень немало.

Роман «Дорожные работы» — это непривычный, неожиданный Стивен Кинг. Да, действительно, в романе нет ни мистики, ни ужасов, вообщем, ничего такого запредельного и потустороннего , за что большинство читателей и любят Кинга. Впрочем, нет... На самом деле ужасы есть. Только вот ужасы в «Дорожных работах» получились совсем не те, к которым мы привыкли у Кинга.

...История противостояния управляющего прачечной Барта Доуса и дорожной компании, прокладывающей федеральное шоссе прямо по городским кварталам, предсказуема и трагична. Ну чем может закончиться противостояние «маленького человека» (кинговский Барт Доус, конечно, совсем не гоголевский Акакий Акакиевич, но все же, все же...) и мощной корпорацией, за которой деньги, сила и, главное, вся мощь государства? Исход получается вполне предсказуемым. История, случившаяся с Доусом должна быть близка многим москвичам, и всем тем, чья недвижимость (дома, садовые участки, гаражи) оказалась в зоне интересов государства или или же тесно связанных с ним строительных компаний. Думается, что жиьтели Южного Бутово и подмосковных дачных поселков должны очень хорошо понять Барта Доуса.

Но «Дорожные работы» С. Кинга — не просто примитивная «социалка». Будь так — вряд ли бы этот роман заслуживал подробного разговора. Кинг написал историю не просто о том, как уничтожается дом. Вокруг героя «Дорожных работ» уничтожается психическое пространство, в котором человек жил, любил, жену, зарабатывал деньги, растил сына... Мир, который, несмотря на все свои углы и занозы, был твоим перестает существовать. Тупая и холодная сила, воплощенная в дорожной компании, вырывает Доуса из мира, где были сосредоточены все ценности, и бросает в холодную пустоту. Пустоту, в которой нет ничего дорогого, кроме воспоминаний, телеэкрана, и бутылки с отвратиельным пойлом «Южный комфорт»...

Лично мне кинговский Барт Доус очень напоминает тех самых «совков», за которых заступался Пелевин в своем эссе «Джон Фаулз...» Доус не желает становиться частью того мира, в котором борьба за деньги и социальный статус является содержаниеми целью жизни.И если невозможно спасти свой «вишневый сад» -то остается лишь одно. Умереть вместе с ним.

«Раб своей жажды» — один из самых интересных и необычных вампирских романов, которые мне довелось прочесть. Книгу Холланда отличают невероятно закрученный сюжет и почти идеальная композиция. Весь роман состоит из воспоминаний, дневников, писем, принадлежащих самым разным персонажам...

Итак, Британская Индия, конец 19 века, закат викторианской эпохи... Группа британских солдат под командованием капитана Мурфилда отправляется в затерянное в Гималаях княжество Каликшутру, где по данным разведки была замечена группа русских шпионов (конец 19 века — самый разгара так называемой «Большой Игры», которую вели в Центральной Азии Российская Империя и Великобритания). Однако, группе капитана Мурфилда довелось столкнуться с явлениями гораздо более страшными и необъяснимыми, нежели пресловутые шпионы...

...Лондон, год спустя... Вернувшийся в Англию участник экспедиции в Каликшутру доктор Элиот берется за расследование загадочного исчезновения своего бывшего однокашника — лорда Джорджа Моуберли... Читая роман, в какой-то момент вдруг обнаруживаешь, что ты буквально провалился в этот текст как в сон, одновременно кошмарный и завораживающий, вместе с героями в нем блуждаешь, как в лабиринте, полном призраков, подмен, ловушек... По мере развития сюжета все больше начинаешь замечать, что холландовский роман буквально переполнен ссылками, явными и завуалированными, на многие классические произведения британской литературы. Киплинг, Куинси, сестры Бронте, Диккенс, Конан Дойл и, разумеется, «Доктор Джекил и мистер Хайд» Стивенсона — пожалуй, ключевая «гиперссылка» романа . А будущий автор «Дракулы» Брэм Стокер вообще является одним из заглавных действующих лиц... Но «Раб своей жажды» — что угодно, только не стилизация «под готику», и не костюмная «викторианская» драма... Это история — о своеобразной притягательности «эстетики зла», которая особенно ярко проявит себя в совсем уж недалеком 20 веке.

Небольшое эссе Пелевина «Джон Фаулз...» — своеобразный рассчет автора с русским либерализмом. Вернее, даже не с либерализмом как таковым, а с той, очень конкретной прослойкой людей, что занялась реформами на просторах бывшего СССРа.

По мненю Пелевина — главная вина либералов отечественного розлива заключается в том, что они унижтожили то «психическое пространство», в котором протекала жизнь миллионов людей. Люди, которые «годами мечтали о глотке свежего воздуха, вдруг почувствовали себя золотыми рыбками из разбитого аквариума». Также как Миранду, героиню фаулзовского «Коллекционера», этих людей вырвали из привычного им мира и бросили в холодную пустоту. Реакцию Пелевина на ситуацию начала 1990-х можно выразить одной простой фразой: было очень плохо, а стало еще хуже. Или, как заметил сам Виктор Олегович: « ...Чеховский вишневый сад мутировал, но все-таки выжил за гулаговским забором... А теперь изменился сам климат. Вишня в России, похоже, расти не будет...»

Любопытно, но в своем эссе честный либерал и западник Пелевин (см. «Жизнь и приключения сарая номер ХII») по сути реабилитирует такое понятие как «совок». «Совок» для Пелевина — человек, «который не принимает борьбу за деньги или социальный статус как цель жизни». Он не хочет становиться частью окружающего мира , и «живет в духе, хотя и необязательно в истине». Совки — это фаулзовская Миранда, сэлинджеровский Колфилд и незабвенный Васисуалий Лоханкин, осмеянный и униженный еще советскими сатириками.

Лично меня всегда удивлял и восхищал пелевинский дар точного социального прогнозирования. И ныне, когда пресловутый гламур стал не то чтобы государственной идеологией, а образом мышления миллионов и миллионов людей (у нас даже патриотизм и антиамериканизм теперь имеют ярко выраженный гламурный привкус), хочется вспомнить еще одно пелевинское «бон мо» завершающее «Джона Фаулза..»: «...мелкобуржуазность — особенно восторженная — не стала менее пошлой из-за краха марксизма».

Блестящий социально антропологический анализ советского общества, проведенный В. Пелевиным в короткой повести «Зомбификация» (напомню, что «Зомбификацию» Пелевин завершил в самом начале 1990-х — это важно!) оказался куда более точным и действенным, чем десятки научных монографий, ученых трудов и умных социологических книжек. Сравнивая советскую идеологическую систему с гаитянским культом вуду, Пелевин убедительно продемонстрировал удивительную схожесть этих двух, казалось бы, полярно противоположных систем. И колдуны вуду, и советские идеологи воздействовали на подконтрольные им массы почти одними и теми же методами, достигая при этом небывало эффективных результатов.

Но помимо социально антропологического сравнительного анализа двух колдовских культов, есть в «Зомбификации» и еще одно, тонкое и точное наблюдение Пелевина.

...Когда уничтожаются высшие духовные практики, когда тонкий культурный почвенный слой нации срезается ножом бульдозера, которым управляет самоуверенный бульдозерист, «начитавшийся каких-то брошюр», то социум проваливается этажом ниже — прямиком в архаические и первобытные культы, ждавщие своего часа под срезанным слоем. «Психический котлован, вырытый в душах с целью строительства «нового человека»...привел к оживлению огромного числа архаичных психоформ... эти древности, чуть припудренные смесью политэкономии, убогой философии и пошлого утопизма и заняли место разрушенной картины мира». В начале минувшего века «отменив» христианство, общество провалилось в магию... Но вся беда заключается в том, что пелевинский бульдозер по-прежнему продолжает работать, а бульдозерист читает все новые и новые брошюры... В какие архаичные слои мы провалимся дальше? Остается только гадать...

Сразу признаюсь — я очень люблю этот фантастический, порнографический, расистский и реакционный роман и считаю Элементарные частицы одним из лучших произведений, созданных за последний десяток лет в западной литературе. Уэльбек написал роман о постепенной деградации и о неминуемом крушении некогда великой европейской цивилизации белого человека. Её время безнадежно уходит, а будущее представляется безпросветным.

«Элементарные частицы» написаны как бы в форме семейного романа. «Как бы» — здесь ключевое понятие. Форма семейного романа служит для Уэльбека лишь поводом, фоном. Главные герои «ЭЧ» — сводные братья Мишель и Брюно, ученый-биофизик и преподователь-гуманитарий. Оба брата на протяжении всей своей жизни мучаются и страдают. На первый взгляд — от проблем, связанных с их собственной сексуальностью, а на самом деле — от осознания своего метафизического одиночества, от невозможности по-настоящему любить и быть любимым. Секс, деньги и культ молодости — вот те три кита, на которых стоит мир персонажей «ЭЧ», именно они разделяют людей на победителей и проигравших. Хотя, по большому счету, проигравшими окажутся абсолютно все — Смерть не делает никаких различий и уравнивает все возможности.

Особую неприязнь у Уэльбека вызывает западная левацкая интеллигенция. Всех этих последователей Маркузе, Делёза, Фуко, проповедников «Нью Эйджа» автор «ЭЧ» описывает не то что с язвительностью и сарказмом, а с настоящей гримасой злобы и отвращения.

В «Частицах» считывается простая и очевидная мораль — добровольно похерив базовые христианские ценности современный мир со свистом рухнул в бездонную и страшную пропасть. Полет этот всё еще продолжается, но дальше, очевидно, будет только хуже.

Расист, порнограф, реакционер, мизантроп, антифеминист и гомофоб Уэльбек в результате оказывается записным моралистом, вроде отечественного Алексея Иванова «Географ глобус пропил», «Блуда и МУДО) или американца Брента Истона Эллиса («Американский психопат», «Гламорама»). Весь подтекст «Элементарных частиц» — это тоска по человеческой норме, доброте, любви, нежности, поэзии. Тоска по человеку.

Признаться, я не принадлежу к поклонникам творчества Ч. Мьевилля, и посему принимался за чтение его нового романа «Шрам» с изрядной долей скептицизма: скорее «по долгу службы»,чем по «собственному желанию». Но произошел довольно редкий случай в моей читательской практике. «Шрам» действительно обманул мои ожидания, но обманул в самую лучшую сторону.

...Для того, чтобы прочесть этот роман, необходимо взять небольшой разгон: глубоко вдохнуть и прочесть первые 100 страниц из 800 с небольшим. Потом — точно втянетесь и получите удовольствие. И будете его получать вплоть до почти самого конца. И уж там вас настигнет если не легкое разочарование, то недоумение. Но сначала о хорошем.

Мьевиллю удалось создать чрезвычайно яркий, запоминающийся мир, наполненный неожиданными образами, причудливыми существами, диковинными странами. Пиратский город, страна живых мертвецов, остров населенный странными существами анофелесами, «переделанная» женщина Анжевина, страшные морские твари-убийцы — фантасмагории Мьевилля по-настоящему завораживают... «Шрам» оказался богат и на различные литературные ассоциации: от классических «Моби Дика» и «Сердца тьмы» до современных шпионских романов Ле Карре.

Безусловная удача Мьевилля — главная героиня «Шрама» Беллис, гордячка-интеллектуалка, бежавшая из Нью-Корбюзона, одинаково чужая в любой стране, в любой компании. Внешне высокомерная и неприятная, Беллис стремится стать хоть где-то своей, найти родственную душу и обрести собственное «я». Собственно, именно эти поиски внутренней гармонии заведут Беллис весьма далеко и приведут к неожиданному финалу.

Но в этом самом финале вдруг оказывается, что все роскошные мьевиллевские фантазии, вдохновенно сконструированные чудеса, служат одной-единственной задаче. Доказательству того, что между правителями условно «олигархического Нью-Корбюзона и условно«демократической» пиратской Армады, по сути, нет никакой разницы. Как те, так и другие, не брезгуют ничем для достижения своих целей, безжалостно манипулируя при этом всеми человеческими чувствами. Ради того, чтобы сказать этот достойный трюизм, Мьевилль ведет своих героев через неведомые моря и океаны, опускает на дно морское, отправляет на смертельно опасные острова... Вообщем, получился действительно увлекательный роман, в котором наличествует значительный дисбаланс между целью и средствами.

«Зачем нам враги» — роман, во многом традиционный для творчества Остапенко. Главные герои романа — эльф-аристократ Глориндель, его охранник, бывший бандит Натан, малолетняя полубезумная принцесса Рослин и ее камеристка Эллен. Вся эта разномастная «фокус-группа» пробирается в загадочно-темный, колдовской Тальвард, в страну, где заправляют черные маги-некроманты, обладающие даром оживлять мертвецов...

Впрочем, как и всегда, главное для Остапенко — вовсе не сюжет. В принципе, ее герои могли бы с тем же успехом, путешествовать куда угодно, с какими угодно целями. Цель автора заключается в безжалостном препарировании внутреннего мира своих персонажей, в поисках тех «призраков прошлого», тех «внутренних мертвецов», что превращают жизнь героев романа в настоящий ад. Иногда создается впечатление, что Остапенко совершенно не щадит собственного читателя, разрушая своим текстом уютный процесс чтения, и устраивая читающему настоящую психологическую пытку.

Главная беда романа «Зачем нам враги» — его незавершенность, недосказанность, авторская невнимательность к сюжетной составляющей. С легкостью навязав на первых страницах романа множество сюжетных узлов, Остапенко словно не знает, каким образом разобраться с этой путанницей. И тогда... Тогда начинают безжалостно отрубаться сюжетные «хвосты». Трех сотен страниц текста для убедительной развязки оказалось явно недостаточно.

Роман Р. Ирвина «Ложа чернокнижников» явялется своеобразным римейком «Утонченного мертвеца». Нет, сюжетно эти романы оказываются никак не связянными — их объединяет лишь несколько общих вставных героев, а также общая тема. И, в «Мертвеце», и в «Ложе...» Ирвин берется за исследование потерянного поколения. Только в «Мертвеце» это лондонская богема конца 1930-х годов — непризнанные художники -сюрреалисты, а в «Ложе...» — лондонские хиппи (или «неформалы») тридцать лет спустя...

Ирвин точно обозначает время действия романа — 1967 г. Европа в предчувствии «молодежной революции» 1968... Лондонский студент-социолог Питер (типичный выходец из «миддл-класса»: отец-химик, мать-домохозяйка, собственный домик в университетском Кембридже) вступает в некую «Ложу чернокнижников», где пытается приобщиться к оккультным и эзотерическим «наукам», употребляет разнообразную наркоту, вступает в безпорядочные половые связи и ведет подробнейший дневник с подробным описанием всех своих приключений...

Собственно дневниковые записи Питера и составляют содержание романа Р. Ирвина. В «Ложе чернокнижников» Р. Ирвин пытается дать свойц ответ на вопрос: Почему всё движение хиппи, все надежды молодежи шестидесятых изменить этот мир к лучшему обернулись своей полной противоположностью. Бунтари 1960-х со временем прекрасно встроились в Систему, органично вошли в элиту свовременного западного общества... Ирвину великолепно удался образ главного героя — будущего социолога, демагога, абсолютно равнодушного к «взрослым проблемам» (а в эти проблемы попадает практически всё — от политики до здоровья собственных родителей) и эмоционально недоразвитого, легко внушаемого и поддающегося самым незамысловатым манипуляциям...

Как всегда, Ирвин прекрасно передает характеры своих персонажей (пускай даже малозначительных) и конечно, пьянеще-расслабленную атмосферу Лондона-1967: новые диски, новые рок-группы, новые оккультные, сексуальные, наркотические эксперименты и ощущения. Будущее казалось безоблачным, возможности безграничными, а смерть — это вообще не про нас.

Роман Ирвина отличают легкость стиля, остроумие, скрытая ирония, точность детали — все эти признаки качественного британского автора прекрасно переданы переводчиков В. Симоновым.

В минус «Ложе чернокнижника» — некоторая затянутость боковых сюжетных линий. Жила, кажется, отработана, порода просеяна, но Ирвин продолжает искать крупицы золота там, где их уже давно нет.

Впрочем, подобных авторских промахов — по пальцам пересчитать. Добротный роман, английское качество.

Один из лучших, на мой вкус, рассказов С. Кинга. История студента Алана Паркера, отправившегося на ночь глядя в больницу к внезапно заболевшей матери, и постречавшего на ночном шоссе автомобиль с ожившим мертвецом...

Рассказ, наполненный высочайшим внутренним напряжением, передающий все ощущения главного героя почти что на физиологическом уровне. ...Смрад разлагающейся мертвечины, смешивающийся с запахом соснового ароматизатора; провонявшая мочой обшивка салона старого доджа; тревожно-красный свет луны, вызывающий приступы необъяснимого, панического страха...

Рассказ Кинга — о страхе смерти, который сопровождает нас всю сознательную жизнь. О самом главном в нашей жизни выборе, который однажды предстоит сделать... О неизбывном чувстве вины, которое испытывает человек перед своими умирающими близкими... О том, что каждому из нас «Бог однажды дает пинка, гонит к себе»... И о том, как важно не пропустить этот самый момент.

Казалось бы, простой рассказ Кинга, написанный по мотивам городских фольклора, о «волшебном» четвертаке, способном приманивать деньги для своего владельца. В отечественном фольклоре аналогом американскому четвертаку выступает «неразменный» рубль, хозяин которого выигрывает на бегах, в казино и т.д. Но Кинг не просто создает свой вариант известной городской легенды. История о «счастливом четвертаке» превращается у писателя в притчу о такой непостижимой субстанции, как счастье. И о том, что нужно человеку для того, чтобы достигнуть этого прекрасного состояния...

Да, рассказ Кинга действительно заканчивается хэппи-эндом.Только не в таком примитивном смысле — «герои выиграли много денег и, наконец-то, разбогатели». В этом смысле финал рассказа Кинга как раз остается открытым. Героиня рассказа, горничная Дарлин, почувствовала себя полностью счастливой, когда... Впрочем, лучше внимательно прочитайте сами этот умный и тонкий рассказ Кинга. Поверьте, он того стоит.

Впервые роман Дж.Роберсон, прочитанный более 10 лет тому назад, оставил самые благоприятные впечатления. На первый взгляд, сюжет романа Роберсон кажется простоватым и не слишком затейливым:в кантине, расположенной на краю страшной пустыни Пендж встречаются двое: он и она. Он, профессиональный «танцор мечей» по кличке Песчаный Тигр, этакий южный мачо, не отягченный комплексами в отношении женщин. И она — Дел, девушка прибывшая с загадочного Севера, изящная, белокурая и светлокожая (мечта любого южанина!), прекрасно владеющая мечом... И этой странной парочке предстоит отправиться в путешествие через страшную пустыню в поисках давно исчезнувшего брата северянки. Казалось бы, вполне обычный, незамысловатый квест. Но Роберсон включает какие-то невидимые миру писательские регистры — и роман читается просто «влет». Мир, в котором живут Тигр и Дел, прописан автором не очень-то четко (хотя некоторые исторические параллели просматриваются легко), но в этом мире действуют по настоящему живые люди, со своим загадочным прошлым, со своими сложными взаимоотношениями.

Небольшой по объему «Танцор меча» — первый роман в своеобразном «шестикнижии» Роберсон, и автор не торопится полностью раскрывать ни прошлое своих героев, ни особенности сотворенного ей литературного мира. Получилось довольно необычное произведение, с преобладанием всех признаков «героического фэнтези», и естственно соединяющее элементы мелодрамы, мистики, этнографического дневника.

В послесловии к новому изданию романа К. Бенедиктова «Завещание ночи» (издательство «Популрная литература», 2008) говорится, что Бенедиктов «второй раз выпускает книгу под названием «Завещание ночи». Но новая книга и предыдущая мало похожи друг на друга». Не могу судить, насколько хорош был роман «Завещание ночи» в редакции 2001 г., но вот что «Завещание ночи-2008» выглядит примитивным и откровенно скучным произведением могу заявить со всей определенностью.

Главный герой романа, бывший морпех, выпускник истфака, специалист по доколумбовым индейским цивилизациям, а ныне «солдат удачи» по прозвищу Ким, получает от своего бывшего однокурсника заказ на работу: выкрасть древний хрустальный череп, хранящийся на даче в подмосковной Малаховке... Естетственно, череп оказался могущественным артефактом... Естетственно, от того, в чьих руках окажется данный предмет зависит ни много ни мало — судьба нашего мира... Роман оказался банален и предсказуем — поступки героев Бенедиктова прочитываются не то, что на ход вперед, а, как минимум, на целых три. Для характеристики главного героя Кима достаточно всего трех определений — «крутой», «брутальный мачо», «с университетским образованием». Правда, лексика бывшего морпеха настолько уныло-однообразна, а его многочисленные шутки настолько плоские и примитивные, что в его университетском образовании возникают очень сильные сомнения. Типаж куда более подходящий для провинциального техникума. Из остальных действующих лиц «Завещания...» особое внимание привлекает зловещий Хромец: несколько тысяч лет от роду, происхождением из древних шумеров, является в обличиях римского легионера, испанского конквистадора, майора НКВД... Всерьез воспринимать всё это действо, обозначенное как роман «Завещание ночи», решительно не представляется возможным.

Мотивация издателей из «Поплита», вытащивших на свет Божий этот безнадежный текст хорошо понятна. Новый фильм Спилберга про Индиану Джонса и хрустальный череп бьет кассовые рекорды — так отчего же не подсуетиться с «нашим ответом Чемберлену»...то есть Спилбергу. Вот вам, дорогие читатели/зрители, наш родной российский Индиана... Вот вам секретный объект НКВД № 66, законсервированный с бериевских времен...

Но вся тонкость заключается в том, что фильм Спилберга насквозь ироничен, пародиен, сказочен... Бенедиктов в своем романе подчеркнуто серьезен, цитирует некие «источники» и исполнен праведного пафоса... «Может вечность и не так плоха, как о ней думают, — послышался металлический голос. — Иди и сражайся, морпех! Удачи тебе...» Штампы, отсутствие убедительных мотиваций поступков героев, многочисленные «рояли в кустах» — вот полный «джентльменский набор» составляющих «нового/старого» бенедиктовского романа.

Впрочем, как известно, реклама творит чудеса. А ребята из «Поплита» на нее денег не жалеют. Так что, вполне возможно, «бабки» вложенные в выпуск «Завещания ночи» и отобьются. А больше ничего от автора и не требовалось.

Новый роман Дм. Быкова «Списанные» о нулевых. Нулевые — это наше с вами время, первое десятилетие 21 века, главным брэндом которого стало магическое слово «стабильность». Нулевые — это миддл-класс и гламур, вертикаль власти и торжество философии потребления, суверенная демократия и аполитичность, Дима Билан как предмет национальной гордости и движение Наши... Про все про это и «Списанные» (кроме, разве что Димы Билана, который случится позже — время действия быковского романа — 2006-2007 гг.).

...Преуспеващего сценариста Свиридова перед поездкой в Артек, на детский кинофестиваль, задерживают в аэропорту. Задерживают ненадолго, зато Свиридов узнает, что стал фигурантом некоего загадочного списка. Что за список, зачем — сказать Свиридову никто чисто по-кафкиански не хочет, да и не может. В кратчайшие сроки жизнь Свиридова круто меняется: на него начинают сыпаться разнообразные неприятности. Что это за список, в который он попал? Кто и для чего его создал? По какому принципу включили в него других фигурантов? Над всеми этими вопросами главный герой будет биться на протяжении всего романа, пытаясь одновременно осмыслить как свою жизнь, так и в запутанную историю Отечества.

Свиридов у Быкова — не просто номинальный главный герой, он настоящий смысловой центр романа, своеобразная ось, вокруг которой вращаются все остальные персонажи — целый калейдоскоп лиц, масок, представляющих все социальные типажи современной путинской России. Фээсбэшники, политики, артисты, журналисты, ветераны спецслужб, социологи, милиционеры, стукачи, простые обыватели — голоса, надежды, страхи десятков различных персонажей материализуются на страницах романа.

У Д. Быкова получился странный и ядреный коктейль из «городской прозы» (не случайно на страницах романа всплывают фамилия писателя Ю. Трифонова и его повесть «Обмен»), сатирического памфлета (за многими персонажами отчетливо проглядывают прототипы: клипмейкер и режиссер Федор Бондарчук, неудавшийся оппозиционер Касьянов, молодой издатель и создатель «падонкаффского» языка Рыков...), социального гротеска, интимной лирики... Диагноз, поставленный писателем Быковым путинской России выглядит неутешительно: «Все существовали в промежутке...время прощать тех, кто привлек внимание уже прошло, но время сажать без причины...еще не настало». Или вот еще одно остроумное замечание: «Инвентаризация страны при ЧКГБ — это капитализация курятника лисой». Вообще, Быков как всегда остроумен и язвителен. Многие реплики, остроты из романа хочется немедленно растащить на цитаты. По глубине анализа «нулевых» «Списанных» можно сравнивать с пелевинским «Ампиром» и «ивановской «Блудой». Но и Пелевину, и А. Иванову Быков безоговорочно проигрывает именно поле художественности.

Иногда мне кажется, что Быков-журналист, публицист буквально придушивает Быкова-писателя.

Именно перекосом в журналистско-публицистическую сторону можно объяснить неожиданные провисания сюжета, и, главное, одномерность подавляющего большинства персонажей. Герои романа Быкова отличаются друг от друга лишь внешними признаками и по сути являются функциями, транслирующими различные вариации авторского альтер-эго.

Тем не менее, роман Быкова — событие в бедной на достижения литературе «нулевых». И очевидный (для меня) шаг вперед по сравнению с предыдущим романом «ЖД».

Главный герой романа Б. Литтла «Письма, несущие смерть» подросток Джейсон Хэнфордобнаружил у себя необычный дар: : любые написанные им письма способны изменять реальность, непосредственно воздействуя на окружающий мир. Письма Джейсона публикуют влиятельные газеты; крупнейшие компании реагируют на написанные Джейсоном жалобы; наконец, при помощи своих писем Джейсон может просто убирать неугодных, мещающих ему людей, добиться значительных перемен в своей жизни... Вокруг этого необычного дара главного героя и построен роман Б. Литтла.

Надо сказать, что Литтл написл действительно умный роман. Сюжетно «Письма...» напоминают известный рассказ С. Кинга «Всё предельно», однако роман Литтла оказывается куда более глубоким, нежели кинговский рассказ.

Литтл пишет о том, как запечатленное на бумаге слово, написанный талантливым человеком, текст способен изменить реальность. И не только её. Написанные Джейсоном тексты способны «вымостить дорогу в будущее», повлиять на него самым непосредственным образом. Наше настоящее, наша реальность в прошлом также была сформирована такими же, как и Джейсон, Писателями Писем. Настоящим Писателем Писем, т.е. тем, кто способен формировать будущий мир, может оказаться как всемирно известный писатель, классик литературы, так и никому не известный сутяга-графоман, заваливающий своими опусами различные инстанции...

Литтлу удалось написать хороший психологический роман. Ему удалось весьма убедительно показать, как письма Джейсона не только меняют окружающий мир, но и постепенно приобретают власть над самим героем, как написанный текст формирует своего автора, подчиняя его себе.

Пожалуй единственным недостатком романа оказывается то, что его временами становится просто скучно читать. Затрудняюсь даже объяснить этот удивительный парадокс... Хороший, умный роман Литтла иногда просто хочется отложить в сторону, бегло пролистать десяток страниц. Необычный эффект воздействия вполне добротного литературного текста.

В издательской аннтотации к новому роману А. Бушкова «Антиквар» сказано буквально следующее: «Более 20 лет Бушков собирал материалы и тесно общался с представителями этого бизнеса, и, наконец создал новый роман об антиквариате...» У меня после прочтения романа сложилось впечатление, что на сбор материалов для данного сочинения с лихвой хватило бы нескольких часов.

Весь материал, который, якобы так долго собирал А. Бушков, прекрасно укладывается в формат развернутой журнальной статьи: пространные рассуждения о проблемах антикварного бизнеса, несколько анекдотичных и криминальных историй, пара-тройка легенд об уникальных артефактах. Именно из такого набора состоит «Антиквар». Еще есть совершенно вялый сюжет, о том как главному герою, шантарскому антиквару Смолину завещал все свои раритеты умирающий конкурент по бизнесу. Сюжет этот мог бы стать основой для крепкого рассказа, но никак не для 400 страничного романа. Персонажи бушковского романа получились столь же вялыми и безжизненными, как и сюжет. Интрига...Не будем говорить о грустном: интрига отсутствует как таковая. Чиать это произведение без чувства тяжелой досады трудно. Создается впечатление, что имеешь дело не с живым текстом, а с окоченевшим литературным трупом, распластанным на столе анатомического театра.

Книга А. Бушкова имеет еще две интересные особенности: крупный шрифт (каким обычно печатают книжки для детей младшего школьного возраста) и нечеткие смазанные фотографии разнообразных антикварных предметов: драгунской шашки, пистолета «Маузер», ордена Ленина, броневика непонятного происхождения... Словом, не роман, а анекдот какой-то... Скверный анекдот.

Рассказ «Смерть Джека Гамильтона» — своеобразная дань С. Кинга «гангстерской культуре» Америки: стильным людям в добротных костюмах и мягких фетровых шляпах, с тонкими усиками над верхней губой и с набролиненными волосами, вооруженных знаменитыми автоматами Томпсона... Именно этой гангстерской Америке, хорошо знакомой нам по десяткам фильмов и книг, посвящен рассказ Кинга.

Однако, в «Смерти Джека Гамильтона», как и в большинстве других произведений Кинга, имеется некий второй план, который оказывается более глубоким, нежели внешняя, видимая канва рассказа. В данном случае — это мухи, пойманные рассказчиком с помощью своеобразного мини-аркана, сделанного из обычных ниток. На таких же веревочках, концы которых находятся в руках у Того, Кто Всем Управляет, оказываются подвешенными и главные герои рассказа — члены легендарной банды Диллинджера. «В глазах Госпоа Бога все мы не больше чем мухи на ниточках», — понимает, уже прожив жизнь, главный герой «Смерти...» — Гомер Ван Митер. Интересно, что данный рассказ был написан после дорожного происшествия, во многом нелепого и случайного, которое чуть было не стоило жизни самому Кингу...

Очень сильный роман Ч. Маклина, являющийся к тому же своеобразным парафразом малоизвестного в России романа В. Набокова «Бледный огонь» (Pale Fire). По сути, «Страж» представляет собой каскад вопросов, загадок, на которые можно дать прямо противоположные ответы. Роман Ч. Маклина предполагает двойное, или, даже «тройное» прочтение.

...«Страж» — история Мартина Грегори, клерка средней руки, внезапно осознавшего, что он является Хранителем некоего артефакта, наподобие Св.Грааля. Причем Хранителем Мартин является с незапамятных времен, реинкарнируясь в самые разные эпохи в разных лицах...

...«Страж» — история Мартина Грегори, клерка средней руки, который просто «съехал с катушек» и вообразил себя Хранителем, новым спасителем мира (Мартину, кстати, 33 года) и человечества...

Одна и та же история, рассказанная двумя разными повествователями, выглядит в каждом случае абсолютно достоверной и убедительной. На самом деле Ч. Маклин написал роман об относительности любого нарратива, любой рассказанной (написанной, прочитанной) истории. Добро и зло, правда и вымысел, иллюзия и реальность — все эти понятия относительны, условны. Всё зависит лишь от точки зрения, от оптики автора того или иного повествования. Но, может быть, никакой реальности и вовсе не существует, а есть лишь различные способы приближения к ней... Ч. Маклин с ловкостью опытного конспиратора заметает следы, уничтожает улики, которые позволили бы толковать его роман сколь-нибудь однозначно. По сути, это и первый настоящий роман конца ХХ века — двух десятилетий тотальных интерпретаций.

«Страж» своей атмосферой и интонацией предугадывает лучшие дэвид-линчевские фильмы. ...Приемная психиатра, призрачный пригородный мотель, нью-йоркская третьеразрядная гостинница, загадочная и роковая женщина, старинная гравюра с меняющимися деталями рисунка, подозрительно странные незнакомцы, которых ты где-то когда-то уже встречал... Абсолютно прозрачный язык в романе сочетается со все более непредсказуемым и интригующим сюжетом. Автор мастерски, от страницы к странице, нагнетает атмосферу, вовлекая читателя в силовое поле высочайшего напряжения. Вы искали «готический ужас»? Пожалуйста — он перед вами...

«Завтрак в кафе «Готэм» С. Кинга — вовсе не о семейных проблемах главных героев, как это может показаться на первый взгляд. Семейные дрязги, обсуждение процедуры предстоящего развода — всего лишь фон, своеобразная декорация рассказа. Главное в «Завтраке...» — это тончайшая нервная струна, которая с разной частотой вибрирует в душе каждого человека. Внезапно эта струна может оборваться: для этого достаточно всего ничего. Например, лая собаки в соседнем доме... Или громкого плача ребенка за стеной... Или громыхания тяжелого грузовика на ночной улице.... Потому что в мире, где никто никому по-настоящему не нужен, приходится жить с максимальным напряжением всех душевных сил. И когда случается разрыв струны и от внутреннего крика «иииии» застит глаза и лопаются барабанные перепонки, — тогда мало не покажется никому... Ни близким родственникам, ни случайным прохожим...

Пожалуй, лучше всего сформулировать впечатление от «Дома утраченных грёз» Г. Джойса можно одной фразой: блестяще сработанный литературный текст с весьма банальным и вторичным наполнением. ...На небольшой греческий островок Маврос приезжает молодая британская пара, стремящаяся уйти от суеты лондонской жизни. Майк и Ким арендуют на острове заброшенный дом, где собираются прожить ближайший год в гармонии с собой и окружающим миром. Однако, как дом, который местные жители называют «Домом Утраченных Грёз», так и греческий остров, хранят множество тайн, причем далеко небезобидных. И вскоре счастливой и безмятежной жизни героев наступает конец...

Первая половина романа Г. Джойса читается просто «на ура». Безупречный легкий стиль повествования, прекрасно воссозданная атмосфера небольшого греческого островка: за кромкой горизонта проступают очертания турецкого берега; старинные, византийской постройки, церкви; живописные античные развалины; пыльные горные деревушки; колоритные местные забегаловки; земля, хранящая следы многих культур и цивилизаций; наполенные таинственными звуками южные ночи... Джойсовский остров Маврос предстает самой настоящей «Волшебной страной». Сакральнгое здесь обитает буквально во всем: в пейзаже, во времени, в зданиях, в самом ходе вещей. Все это описано Джойсом ярко и с любовью. Настолько ярко, что хочется забросить работу, плюнуть на суетливую и пыльную Москву и сорваться туда, где теплое море, пустынные пляжи, оливки, сувлаки, рецина и прочие греческие удовольствия...

Однако, чем дальше продвигаешься по тексту, тем больше роман напоминает реминисценции на темы фаулзовского «Волхва» и различных произведений К. Кастанеды. Майклу и Ким предстоит не только попытаться разгадать загадки Дома и острова, но и проверить свою любовь, пройти искушения и испытания, и, наконец, вновь обрести себя... Поможет им в этой нелегкой задаче местный островной «Дон Хуан», только не «из племени яки», а греческой национальности.

Все, что происходит во второй половине романа показалось мне откровенно вторичным и скучным. Поведение героев не таит в себе никаких неожиданностей. Магистральное развитие сюжета становится легко предсказуемым и читателю остается только следить за нюансами и наслаждаться стилистическим мастерством Джойса-рассказчика.

На обложке книги издательская аннотация: «Иделальное летнее чтение — возбуждает словно кубик льда на раскаленной коже». Аннотация в данном случае не врет — роман действительно возбуждает читательский интерес, который, увы, начинает столь же быстро таять, как вышеупомянутый ледяной кубик. Но послевкусие свежести, все-таки, остается...

Героиня нового романа К. Приста «Экстрим», агент ФБР Тереза, приезжат в небольшой английский городок Булвертон, где несколько месяцев назад произошла страшная трагедия — без видимых причин один из местных жителей расстрелял более двух десятков человек. Приезд Терезы в Булвертон имеет глубоко личные причины: в тот же самый день, что и в Булвертоне, в таком же захолустном американском городке произошла массовая бойня, во время которой погиб м муж Терезы. Скрытых аналогий между двумя массовыми убийствами обнаруживается целая куча, и Тереза начинает свое собственное расследование...

На первый взгляд, роман Приста посвящен одному актуальному, но, все-таки, частному вопросу: исследованию «культуры насилия», которая уже стала неотъемлемой частью массового сознания. Однако сюжет «Экстрима» делает неожиданный поворот, в действие вмешиваются новые силы и смысловые центры романа открываются в совсем иной плоскости.

С определенного момента «Экстрим» своей проблематикой вдруг начинает очень напоминать фантастический цикл Т. Уильямса «Иноземье». Только вот Прист — писатель гораздо более сильный и умный, нежели Уильямс. Британец пишет жестко и емко, с изрядной долей иронии, но без излишних слов и сантиментов (британская школа журналистики, да!). Он рассказывает историю куда более глубокую, чем может показаться при простом пересказе сюжетной канвы его романа. Говоря об «Экстриме» можно много разсуждать о реальном и виртуальном мирах, о том, как одна реальность начинает накладываться на другую, постепенно вытесняя ее. Но для разговора о том, что же такое подлинная реальность, должна быть хоть какая-то точка отсчета. А у героев «Экстрима» ее просто нет. Прист, на самом деле, написал роман об одиночестве и тотальной неуверенности человека в себе — на уровне атомов, молекулярных частиц... Под масками пристовских героев невозможно разглядеть подлинных лиц, а сами герои легко могут обернуться (и оборачиваются!) кем угодно...

Впрочем, данный отзыв — также всего лишь версия, сугубо индивидуальное толкование пристовского романа.

Новый роман московского писателя и ресторатора Д. Липскерова «Демоны в раю» имеет довльно причудливую, если не сказать изощренную, композицию. Роман состоит из нескольких сюжетных линий и населен огромным количеством персонажей, которые оказываются, лигнии судеб которых то разбегаются в разные стороны, то сходятся в одной точке ...Подросток из глухого кабардинского селения Вэл Рюмин, достигает кремлевских высот и становится, в конце концов, помощником президента России... Запорожские гопники Кран и Слон, вовремя перебираются в Москву и вырастают в крупных бизнесменов... Капитан ГИБДД Хорошкин, несущий службу на Васильевском спуске, близь Красной площади... Начальник зоны особого режима Чмок и его жена, бывшая зечка и флейтистка Инга Петерсон... Их дети, и их внуки... Все эти многочисленные персонажи, такие разные и необычайно далекие друг от друга, оказываются так или иначе связанными между собой самым тесным образом. Собственно, основной месседж Липскерова в его новом романе сводится к констатации нескольких очевидных истин, которые еще принято называть трюизмами... Или банальностями. Вот эти, несколько липскеровских постулатов.

Каждый человек безконечно одинок... Даже самый незначительный наш поступок (слово, действие) может непредсказуемым образом кардинально изменить жизнь совершенно неизвестного тебе человека и, спустя годы, бумерангом вернуться к тебе самому... Все в этом мире взаимосвязано... Человеческая жизнь — очень короткая и хрупкая штука... Нужно понимать и любить друг друга... Вообщем, сразу вспоминается хрестоматийное: «Нет человека, который был бы как остров... и не спрашивай, по ком звонит колокол. Он звонит по тебе» (Д. Донн, английский поэт). Или же недавний фильм «Вавилон» с Б. Питтом и К. Бланшетт мексиканского режиссера Алехандро Гонсалеса Иньярриту... Еще раз скажу — все это очень хорошие и очень правильные мысли. Но даже самая правильная банальность, увы, не перестает быть банальностью.

Роман написан легким, гладким языком. В меру пафоса, в меру сентиментальности, в меру жестокости и легкой сатиры... В романе присутствует значительное количество бросающихся в глаза несуразностей — ну что ж, бывает...Недоработал автор, недосмотрел... В отдельных героях «Демонов...» сведущий читатель может узнать вполне реальных персонажей московской тусовки. За Вэлом Рюминым явственно проступает образ зам. главы администрации Путина Владислава Суркова... А «писатель-кузнец» и девочка-критикесса «с немытыми волосами» (одна из наиболее удавшихся сцен романа — встреча помощника президента с молодыми писателями) — соответственно модный прозаик Захар Прилепин и Валерия Пустовая... Словом, совмещаешь приятное с полезным — читаешь художественный текст и заодно словно кроссворд отгадываешь... Легкое скольжение по водной глади... Без напряжения ума, сердца, души...

Название романа Донны Тартт «Тайная история» отсылает к одноименному сочинению византийского историка Прокопия Кесарийского. Действие романа разворачивается в американском колледже — группа студентов занимается углубленным изучением древнегреческого языка. Молодые люди — настоящие «фанаты» всего, что связано с античностью, и однажды решают воспроизвести обряд вакханалиии, обряд сокровенный, в источниках описанный только намеками. Студенты — типичные дети нашего времени, интеллектуалы и рационалисты, — вступают в иррациональную область Сакрального. И этот необдуманный, дерзкий поступок приводит к трагичным последствиям...

Великолепная, многослойная интеллектуальная проза, насыщенная аллюзиями, цитатами (Шекспир, Достоевский, Фаулз, разумеется, произведения античных авторов). Роман, по своей сути, оказывается осовремененным вариантом древнегреческой трагедии. Вступление современного человека на территорию сакрального, соприкосновение с тем, что находится за пределами его понимания и компетенции, может привести к самым печальным последствиям. За это приходится расплачиваться по высшей категории, ибо в действие вступают такие силы, о которых мы имеем самое отдаленное представление.

«Тайная история» — редкий пример практически безукоризненно выполненного литературного произведения. Сюжет, композиция, стиль — всё сработано на самом высоком уровне. На данный момент — лучшее из всего, что было прочитано в нынешнем году.

Один из самых странных фэнтези-романов, которое мне довелось прочитать. Первые впечатления от «Зеркала» были крайне негативными: неряшливо, грубо написанный роман, с неестественными диалогами главных героев (создается такое впечатление, что Ирвину с трудом дается воспроизведение прямой речи персонажей), с чрезвычайно запутанной космологией, которая даже к концу первого романа цикла не проясняется до конца. «Углубленный психологизм», тщаетльно проработанная мотивация поступков героев — это всё не про роман Ирвина. Сюжет романа так же не отличается разнообразием — герои, в основном, странствуют по Санторину, спасаясь от многочисленных преследователей, желающих всеми способами заполучить некий чудесный артефакт — Арканское зеркало.

Однако, перелистнув 100-150 страниц вдруг замечаешь, что от чтения романа практически невозможно оторваться. Мир, по которому странствуют герои романа приобретает красочность и объемность. Персонажи, при всех своих недостатках, оказываются наделенными высокой пластичностью характеров: герои постоянно изменяются, поворачиваясь к читателю новыми, неожиданными гранями.

Несмотря на косноязычие (автора? переводчика?), Я. Ирвину удается не просто заинтриговать читателя (экая невидаль!), но и благополучно довести его до самого финала 700-страничноой книги.

И, все-таки, есть у меня подозрение, что не один автор виноват в том стилистическом безпределе, что творится на страницах романа. Отвественность за все языковые ляпы, неувязки, безсмыслицы лежит и на переводчиках, и на редакторах «Азбуки»...

«Камергерский переулок» — новая московская фантасмагория от Владимира Орлова, связанная уже не с милым орловскому сердцу Останкиным, а с самым, что ни на есть, центром Москвы. Там, в Камергерском, располагается знамнитый Московский Художественный Театр (МХТ), каковому автор отводит весма значительную роль в своем повествовании.

Камергерский переулок в романе В. Орлова — это, одновременно, и своеобразный микрокосм, в котором отражаются практически все светлые и темные стороны совремнной столичной жизни, и настоящая «ось мира», вокруг которой вращается вселенная орловского романа.

В Камергерском переулке гибнут и безследно исчезают люди. Да что там люди — внезапно пропадают (как будто там их никогда и не было!) целые здания. Например, дом № 3 — здание МХТ, — исчез со всем содержимым: сценой, зрительным залом, буфетными, артистическими, и даже с новейшим поворотным кругом, сконструированном умельцами из Германии... Но «загадка дома № 3» — всего лишь одна из многих тайн (тайна весьма существенная, но не самая главная), которые хранит «Камергерский переулок».

...В Камергерском также существует свой центр мира. «Центр мира» — это безымянная закусочная, располагавшаяся по соседству с бывшей «Педкнигой» и Школой-студией МХТ. Закусочная эта славилась дешевым и вполне приличным пивом, демократической (по цене, по цене) водкой из подмосковной Черноголовки, обжигающей фирменной солянкой, а также прекрасной буфетчицей Дашей, прибывшей в Москву на поиски счастья из заграничной ныне Херсонщины. (Совершенно реальное, надо сказать, место описывает Орлов. Самолично в этой закусочной неоднократно бывал, пиво-водку пил, и солянкой той наслаждался...:smile:). Трагическая история закрытия закусочной, каковую решил прибрать к рукам олигарх-«миллионщик» (такое вот словцо, позаимствованное из произведений А.Островского использует В.Орлов) и является тем самым маховиком, что раскручивает сюжетный механизм «Камергерского переулка».

Новая книга Орлова оказалась одновременно похожей и не похожей на романы из знаменитого«Останкинского триптиха». Похожей — фирменным орловским искусством плетения словес, непередаваемой интонацией московского разговора, авторским умением передать фантасмагорическую атмосферу московских переулков, дворов, распивгочных... Автор мастерски вплетает современные городские легенды в сюжетную ткань своего романа (вот у кого фантасту Панову следовало бы поучиться), случайный анекдот обретает у Орлова глубину мифа... И, вместе с тем, в «Камергерском переулке» почти не найдешь и следов той былой, веселой легкости, которой буквально дышал текст «Альтиста Данилова». «Камергерский переулок» временами даже просто физически тяжело читать. Иногда создается впечатление, что роман просто шатается под тяжестью второстепенных персонажей, причудливо извивающихся побочных сюжетных линий. В результате детективно-криминальная составляющая «Камергерского переулка» не получает достаточно внятного оразвития и достойного завешения. Автор задвигает ее в дальний угол своего текста, словно любимую, но вышедшую из моды мебель. Многие персонажи кажутся лишними — они не несут существенной смысловой нагрузки, и появляются только ради того, чтобы рассказать анекдот или вставить удачную остроту. Но все перечисленные недостатки романа оказываются с лихвой искуплены успехом главной темы. И здесь я позволю себе еще одно маленькое отступление.

Я уверен, что критики будут сравнивать «Камергерский переулок» с произведениями Гоголя и Булгакова — особенно по части сатиры и фантасмагорий. Однако, новый роман Орлова, на мой взгляд, весьма неождиданно коррелируется с романами Достоевского и, особенно, с «Преступлением и наказанием» (на него имеются специальные отсылки в тексте). Главные герои «Камергерского...» решают для себя тот самый вопрос, который так мучил Родиона Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая, или право имею». Разумеется, решают они этот вопрос уже с учетом современных, постсоветских реалий. Все самые сильные стороны романа сконцентрированы именно в двух главных героях — Соломатине и Прокопьеве. Именно их автор заставляет сделать свой выбор между подлинной и мнимой свободой, между осознанной этической позицией и нравственным релятивизмом. И, главное, попытаться дать ответ на вопрос: почему ровесники, принадлежащие к одному социальному кругу, имеющие, в принципе, очень схожий «бэкграунд» выбирают именно то, что выбирают? и что вообще действительно подлинное остается в нашей жизни?...

Непростой. неоднозначный роман Владимира Орлова, не лишенный весьма существенных недостатков... Но, тем не менее, все-таки «9».

Еще один ужасающе слабый роман от Дж. Роллинса (ака Джеймс Клеменс), про который, как ни крути, а не получается сквазать ни одного доброго слова. Мы вновь встречаемся с группой специального назначения «Сигма», которая в очередной раз спасает мир. В данном конкретном случае — от злобных последователей германских нацистов, затаившихся, разумеется, в тайном замке в Гималаях и разработавших некое «квантовое оружие», которое способно привести любой организм в состояние «первобытного бульона».

Написан «Черный орден» в жанре триллера, включающего себя элементы фантастики. (Впрочем, сам Роллинс-Клеменс фантастическим свое произведение отнюдь не считает — перед тем, как приступить к роману, автор прочитал несколько книг и проконсультировался со специалистами). С художественной точки зрения данное произведение выглядит абсолютно безпомощным. По сути, текст Роллинса даже не является романом, а, скорее, сценарием для трэшевого голливудского боевика: параллельно развивающиеся сюжетные линии, экзотические, книнематографические выгодные пейзажи и интерьеры (буддийский монастырь, Гималаи, африканская саванна, узкие улочки старого Копенгагена). Чувствуется, что Роллинс пытается подражать старшим собратьям-писателям: Ф. Форсайту (Досье «ОдеSSа»), Р. Ладлэму («Заговор Холкрофта», сериал о Борне)... Только вот получается у него не в пример хуже. Создается впечатление, что Роллинс вообще плохо знаком с темой, котору взялся так самонадеянно разрабатывать. Книга буквально переполнена историческими ошибками, нелепыми мифами и представляет собой образец авторской некомпетентности. Вот всего лишь один частный, но показательный пример. Рассуждая об арийцах (а так называемый «арийский миф» является сюжетообразующим в «Черном ордене»), Роллинс утверждает, что данный темин был придуман русской теософкой Е.П. Блаватской. И невдомек автору, что об арийцах писал еще Геродот, а в современный научный (лингвистический, антропологический) оборот данный термин введен известным немецким ученым-лингвистом Ф. Шлегелем в самом начале 19 века...

...Зато директорам московских книжных магазинов, которыесмогут обезпечить наилучшее продвижение «Черного ордена», в награду от издательства ЭКСМО обещана цветная карта буддийского монастыря! И это не шутка — своими глазами гарантийное письмо видел...

Дмитрий Колодан написал действительно очень симпатичную современную сказку. Романтичную и светлую, по своему настроению весьма созвучную произведениям А. Грина. Герои колодановской «Другой стороны» — мечтатели, романтики, сновидцы, ищущие Истинный Полюс, готовящие полет на Марс, сражающиеся с ведьмами, ящерами, драконами. И, как положено в настоящей сказке, всё у них получится — Истинный Полюс будет найден, марсианская принцесса отправится к себе на родную планету, и герои обретут настоящую любовь. Даже злодеи у Колодана выглядят очень домашними и совсем не страшными, что, тем не менее, не мешает им творить свои черные дела. Единственный, по настоящему «темный» персонаж в романе — топ- менеджер «консорциума Кабота», этакий сказочный «чикагский мальчик», олицетворяющий всю современную технократическую и прагматическую цивилизацию.

В «Другой стороне» не следует искатьпсихологических глубин, тщательной прорисовки характеров и прочих атрибутов современного романа. Колодан пишет волшебную сказку и прекрасно чувствует себя в рамках выбранного жанра. Сказка, впрочем, как я уже писал, современная, и оттого не чуждая некоего постмодернистского налёта, литературнгой игры — с аллюзиями, скрытыми и явными цитатами из Кэролла, Баума, Грина, Кинга... Весьма приятно, что игра эта не является для автора самоцелью (чтобы «свою образованность показать»), а очень органично вплетена в композицию романа. Отрадно и то, что Колодан умеет написать и яркие, запоминающиеся сцены (например, «хоровод енотов»), и столь же ярких, запоминающихся персонажей «второго плана» (страстный любитель телешоу про курочек бармен Бош; или бультерьер ведьмы Феликсы, который... впрочем, здесь я умолкаю...)

Впечатление от романа действительно портит несколько смазанная, композиционно недоработанная и какая-то торопливая первая часть, но, в целом, сказочный роман молодого автора оставил самые приятные впечатления.

Про что может быть новый рассказ Пелевина, опубликованный в «капиталистическом» журнале «Forbes»? Разумеется, про деньги. В некотором смысле «Пространство Фридмана» продолжает одну из сюжетных линий «Empire V» — ту, которая про магическое действие «баблоса». Пелевин написал блестящую пародию на многочисленные квази-философские рассуждения о «метафизике денег». Великолепен зачин рассказа, в которомПелевин анализирует такое явление массовой культуры, «когда небогатые люди продают совсем бедным свои размышления о жизни богатых, очень богатых и сказочно богатых. ...Нередко сами богачи стремятся узнать как они живут, изучая размышления на этот счет людей если не совсем нищих,то достаточно близких к этому состоянию. Толко этим можно объяснить вавилонскую архитектуру рублевских особняков и устрашающее количество стоящих в московских пробках «майбахов». Но хватит цитирования...

Ведь информация о том, что на самом деле происходит с обладателями больших денег, так же недостоверна, как о том, что происходит внутри черной дыры. Большие деньги, по версии Пелевина, ведут себя как физическое явление.

Соответственно, по-настоящему богатые люди живут не просто «не так, как все», «по-другому, но — в другом физическом измерении, что обусловлено особенными физическими свойствами крупных денежных масс».

В своем рассказе Пелевин предлагает остроумную конспирологическую версию возникновения обладателей крупный состояний, т.е. по-простому, так называемых олигархов: внезапное появление российских финансовых воротил — результат деятельности Шестого главного управления ФСБ, экспериментирующего с крупными финансовыми потоками и запускающего «баблонавтов». Разумеется, подобные опыты проводились в полной тайне, и «точной информации, кто именно из плеяды новых сверхбогачей является исследовательским зондом Шестого главного управления ФСБ, в открытых источниках не было».

Я уже как-то писал о том, что Пелевин является лучшим политилогом и футурологом современной России. Болшинство из его предсказаний, разбросанных по текстам рассказов и книжек имеют станное свойство — воплощаться в жизнь. Иногда даже кажется, что Пелевин, как некий демиург конструирует нашу с вами реальность. Не удивлюсь, если через ...надцать лет история, рассказанная в «Пространстве Фридмана» получит документальное подтверждение.

Новый пелевинский рассказ традиционно наполнен многочисленными литературными и историческими аллюзиями: одного из главных героев зовут Чингиз Платонович Каратаев, имеется также легендарный ФСБ-шный «генерал Шмыга», а энергичные романтики «эпохи первоначального накопления» увлекаются космическими эпопеями братьев Стругацких... Вообщем, получился одновременно умный и остроумный рассказ, что по нашим временам представляет почти невиданную редкость.

«Изюминкой нового романа Майкла Чабона «Союз еврейских полисменов» является идиш — язык его предков». Это я цитирию строчку из издательской аннотации к роману М. Чабона «Союз еврейских полисменов». Действительно, разговорный еврейский язык, «идиш» является полноценным героем романа. Только вот оценить на вкус эту «изюминку» российским читателям довольно затруднительно, ибо передать всё обаяние, всю специфику иноязычной разговорной речи бывает под силу только самому одаренному переводчику. В данном случае переводчик ограничился тем, что насытил речь персонажей романа многочисленными жаргонными словечками, многие из которых требуют специальной расшифровки или комментариев. Но приятно, хотя бы, уже одно то, что переводчик избежал соблазна стилизовать речь персонажей романа М. Чабона под «Одесские рассказы» Бабеля. Но это всё присказка.

А сказка заключается в том, что М. Чабон написал вполне симпатичный альтернативно-исторический роман. ...Государства Израиль не существует как такового. Большая еврейская колония обосновалась на территории штата Аляска. Здесь еврейские переселенцы вступают в регулярные стычки с индейцами, которые вполне резонно считают эти земли своими), продолжают мечтать о возрождении Израиля и восстановлении Соломонова храма. В одном из отелей города Ситка — административного центра еврейского округа — происходит убийство, на первый взгляд, весьма заурядное. Убитым оказался молодой наркоман. Детектив Ландсман, взявшийся за расследование очевидного «глухаря» просто не представлял, насколько сложным и запутанным окажется предстоящее дело, и с какими неожиданными и шокирующими открытиями предстоит ему столкнуться...

Детективная линия чабоновского романа не представляет из себя ничего выдающегося. В принципе, автор использует весь набор из клише и штампов, наработанных детективной литературой: полицейский-неудачник, пьющий , но честный; продажные спецслужбы; безчестные политики, манипулирующие в своих целях надеждами миллионов людей; вполне предсказуемая, стандартная развязка... Как пелось в одной давней песенке: «Всё это, было, было, было...» Действительно оригинальным элементом романа является национальный еврейских колорит. Любому читателю интересно представить: каким образом этим евреям удалось устроить свою жизнь за Полярным Кругом? И еще один очень любопытный момент. М. Чабон совершенно не идеализирует свой народ, не разделяет мнения о его мессианском предназначении. Если бы аналогичный роман, только о русских, написал бы современный отечественный автор, думается, что обвинений в русофобии ему избежать не удалось...

...История четырех детей, наделенных магическими способностями повелевать стихиями (здесь Барклай весьма подробно излагает ныне популярную в околонаучных кругах теорию о так называемых «детях индиго»), накладывается в романе «Крик новорожденных» на историю могущественной Империи, постепенно теряющей свои силы и распадающейся по причине внутренних и внешних конфликтов. Разумеется, спасти погибающую Империю от окончательного краха могут лишь вышеозначенные дети. За историей распадающующейся Империи следить более-менее интересно (за образец автором взял Византийскую Империю), за похождениями чудесных детей — не интересно совсем. Вдобавок ко всему, читая текст, понимаешь, что имеешь дело с весьма посредственным писателем: обилие языковых штампов, мелодраматически возвышенная манера повествования, однозначные герои, многочисленные однообразные описания сражений — все это не придает книге увлекательности. Вроде бы все в книге на месте: магические способности, политические интриги... И — ни одной, по-настоящему яркой, запоминающейся сцены. Сюжетные линии романа развиваются в соотвествии с жанровыми канонами — и , в то же время выглядят какими-то вялыми и предсказуемыми... Империя загнивает и разлагается по причине непотребств правящей элиты и непомерных военных расходов... Дети совершенствуют свои магические способности... Нет внутреннего драйва, некоей изюминки. Барклай может временами заинтриговать, но не увлечь...

Я провел небольшой эксперимент: пропустил 30 стр. текста и продолжил чтение. Как выяснилось, ровным счетом, ничего не потерял. Сюжет продолжил свое неспешное движение, как будто бы и не было тридцатистраничного пропуска. Вместе с тем, в романе не всё так уж и безнадеежно: имеется несколько любопытных сюжетных колизий (что не позволяет просто так бросить чтение), нет и явных, бросающихся в глаза, провалов. Пристойная работа литературного ремесленника, но совсем не эксклюзивный, не «штучный» товар.

Была такая жутко популярная в начале прошлого века книжка — «Маленький лорд Фаунтлерой», про благородного и мужественного маленького мальчика. Крапивинской повести «Дагги-Тиц» вполне могло бы подойти подобное название, что-то вроде «Маленький русский лорд»... или «Маленький русский Гамлет». И пускай Инки, главный герой крапивинской повести, проживающий в современной, забытой богом и президентом российской провинции, свосем никакой не «лорд», а, скорее наоборот — мальчик принадлежит, как выражаются школьные психологи, к «социально неблагополучной группе» (мать-одиночка, низкий уровень семейных доходов и т.д.), его мужества и благородства хватит на десяток самых настоящих лордов.

В. Крапивин написал остро социальную детскую книгу. Аналогичной книги в нашей детской литературе я, пожалуй, и не припомню. (Разве что дилогия М. Чудаковой про Женю Осинкину). Но и подчеркнутая социальность «Дагги-Тиц» — наверное, не самое главное в новом произведении Крапивина. Автор пишет о глобальном, метафизическом одиночестве, в котором оказывается всякий, выходящий за рамки общепринятых стандартов, человек. И взломать броню такого одиночества, прорваться к человеку совсем не просто, Подчас этого не могут сделать ни номинальные друзья, ни самые близкие родственники, в том числе даже родная мать.

Крапивинский Инки также одино, как и его любимый киноперсонаж — принц Гамлет в исполнении актера Смоктуновского. И также, как и Гамлет, Инки страдает от чудовищного несовершенства этого мира, которое, увы, невозможно исправить никакими земными способами.

Первая часть повести В. Крапивина написана просто великолепно, и заслуживает самой высокой оценки. К сожалению, во второй части, автор впадает в излишнюю публицистичность, которая всегда портит даже самый замечательный художественный текст. Кроме того, в «Дагги-Тиц» произошло некоторое смещение временных пластов. Время действия обозначено автором предельно ясно: 2007 год. Но сама главная коллизия — выселение детской театральной студии из подвала ради обустройства в нем торгового центра — напоминает скорее, о временах 10-15 летней давности. Не будь этих, пускай мелких, но, все-таки, режущих глаз, недочетов, «Дагги-Тиц» вполне мог претендовать и на самую высшую оценку.

Роман Ю. Остапенко «Тебе держать ответ» оказался едва ли не самым безупречным произведением писательницы именно в своей литературной ипостаси. Прерасный язык, стиль, превосходно продуманная сложная композиция романа, постепенно раскрывающиеся персонажи, наделенный полноценными характерами... Все вышеперечисленное выполнено автором на «отлично» Или почти на «отлично». Однако с романом получается удивительный парадокс: читая этот без преувеличения превосходный текст, вдруг замечаешь, как постепенно пропадает интерес к самому главному — а именно к финалу, к развязке романа. Получается почти как с добротным, но стандартным детективом -ЧЕМ завершится произведение читатель угадывает заранее. Интерес представляет лишь некая последовательность событий — кто-то погибнет, кто-то, наоборот, остается в живых, но благополучную развязку ничто и никто отменить не в силах. Таковы законы жанра.

Увы, предсказуемость финала (но, отнюдь, не сюжета!) является, пожалуй, самым большим промахом Остапенко. Если о предыдущих романах Юлии говорили, что в них нет ни одного, по-настоящему положительного, симпатичного героя, то новому роману вполне можно было бы дать название, вроде «Плохих людей не бывает». Или «У каждого своя правда». Да, в этом отношении «Тебе держать ответ» можно назвать новаторским романом для Остапенко. Несмотря на льющуюся кровь, многочисленные убийства, насилия, которые совершаеют практически все герои «Тебе держать ответ», в романе действительно практически нет отрицательных персонажей. У каждого своя правда, каждый герой оказывается не так уж и плох, как казалось в начале повествования.

Вторым недостатком этого романа является его некоторая дидактичность. Тоже неожиданность — морализаторство никогда не было свойственно произведениям Остапенко. Герои ее прежних романов — личности ницшеанского толка, стоящие не то, чтобы над моралью, но просто не берущие в расчет этический аспект. Прежних героев занимали совсем другие проблемы и играли они в совершенно иные игры. Мне кажется, что причина нынешнего остапенковского морализаторства заключена, прежде всего, в изначальном посыле романа, в его маховике, приводящем в движение все романные узлы и шарниры. ...Главный герой «Ответа», Адриан Эвентри, сын одного из самых влиятельных лордов страны Бертан, вдруг узнает, что он избран богами Тем, Кто в Ответе. И каждый его, даже, казалось бы, самый малозначащий поступок может изменить ход не только лично его, Адриана, жизни, но вообще развернуть совершенно по иному течение самой Истории...

И Остапенко приходится поневоле говорить очень правильные, но хорошо всем известные слова. О том, что любой поступок, состоявшись, дает многочисленные и малопредсказуемые побеги. О том, что большинству людей для осознания своей ответственности непременно требуется катастрофа. О том, что человек должен научится осознавать свою личную вину за все неполадки, несправедливости, за всю боль этого мира. Хороший, вообщем-то, получился роман. Правильный. Просто иногда мне кажется, что чересур.

Говоря о «МиМ» необходимо «держать в уме» три момента:

1. мы читаем незавершенное произведение — Булгаков продолажал работу над романом до последних своих дней;

2. Булгаков надеялся на публикацию романа и при работе над текстом включал так называемого «внутреннего редактора»;

3. Как правило, мы читаем вовсе не авторский текст, а своеобразный «текст-гибрид», составленный литературоведом А. Саакянц из нескольких версий текста (рукописей самого Булгакова, правок его вдовы, склеек и т.п.).

Соответственно, говорить о том, как бы мог выглядеть окончательный авторский вариант «МиМ» представляется затруднительным.

Тем не менее, мы имеем дело с гениальным и многоплановым произведением, количество толкований которого, наверное, уже превосходит количество сказок, рассказанных Шехерезадой... «МиМ» имеет странную особенность — при каждом новом прочтении поворачиваться к читателю своими неизвестными (или незаметными) доселе гранями. Такова уж волшебная особенность данного этого романа.

С моей точки зрения, «МиМ», несмотря на свою гениальную сатирическую составляющую, роман — глубоко трагический, безысходный. Это роман о стране, жители которой отказались от Бога; о мире, полностью вышедшем за пределы области Сакрального. Именно поэтому Воланд и выбирает Москву для своего визита — отныне эта страна становится его епархией. Безнадежность и трагичность мировосприятия Булгакова подчеркнута тем, что злу в роман не противостоит никто — просто уже в этом мире не осталось никого из тех, кто мог бы попытаться взять на себя подобную миссию. Эта страшная последняя булгаковская тайна теряется в художественной ткани романа за яркими сатирическими сценами, за романтически-возвышенной любовной коллизией, за ершалаимской версией евангельской истории, рассказанной опять-таки Воландом...

Вообще, тщательная, сверхкропотливая работа Булгакова над своим главным романом (11 лет, с 1929 по 1940 гг.) заслуживает того, чтобы текст был прочитан со столь же кропотливым вниманием. Надо пытаться уловить не только общее настроение тех или иных частей романа, но самым пристальным образом вчитываться в текст, обращая внимание на самые мельчайшие детали, которые при первом, «восторженном» прочтении могут показаться второстепенными, носящими чисто служебный характер. Подобного прочтения заслуживает прежде всего эпилог романа. И особенно линия профессора Ивана Николаевича Понырева (Бездомного). В кошмарных видениях, приходящих к нему в полнолуние, можно обнаружить самые неожиданные ответы на многие загадки булгаковского романа...

Впрочем, данное толкование «МиМ» является сугубо личным, не претендующим на какую-либо полноту или универсальность.

По признанию самого К.С. Робинсона, Марс, на котором разворачивается действие рассказа «Половой диморфизм» — своеобразная дань собственному подростковому чтению. Вполне обустроенная планета с мягким климатом, ласковыми водами марсианского океана, трамвайной линией, обрывающейся почти что у кромки прибоя. Герой рассказа — ученый, генный инженер, исследующий структуры ДНК, цепочки хромосом. Но рассказ Робинсона не о науке, а об одиночестве. Об измене любимого человека, расставании и попытке как-то дальше жить вот со всем этим. Робинсон идеально попадает в нерв начала нового века, написав рассказ о тотальной неуверенности человека в себе — на уровне атомов. Рассказ с зыбкими тенями персонажей, обманчивой объективностью прекрасно передает ощущение колеблющейся, обволакивающей водной субстанции — своеобразного символа женской природы, женского начала. В этой водной субстанции, одновременно нежной, изменчивой, таящей смертельную опасность и растворяется, в конце концов, главный герой рассказа Робинсона.

Роман К. Баркера «Эвервилль» является продолжением романа «Явление тайны». Продолжением как и сюжетным, так и стилистическим. Вообщем, как любят писать в издательских аннотациях: «Читатель вновь встретится со своими любимыми героями». Из небытия восстанут, казалось бы, уничтоженные в первом романе злодеи и борьба за спасение мира продолжится вновь. «Эвервиль» — настоящий подарок для любителей творчества Баркера. Им можно рекомендовать этот роман смело, и без оглядки — они останутся довольны.

Но вот лично я к поклонникам Баркера не отношусь И в «Эвервилле» во многом сконцентировано то, что что мне у Баркера как раз не нравится. К. Баркер, на мой взгляд, гораздо более выигрышно смотрится в произведениях именно малой формы. Практически во всех романах у Баркера неизменно возникают проблемы с композицей. И «Эвервилль» здесь не становится исключением. Роман чрезвычайно густо населен персонажами, насыщен несколькими сюжетными линиями. Но автор явно не справляется с хитрыми сюжетными развилками, временами он словно бы теряет контроль над своими героями. Как и всегда, в «Эвервилле» Баркер может нароисовать яркую, запоминающуюся «картинку» действия, но вот глубины, психологизма, насыщенного «второго плана» от героев романа ждать не приходится.

В «Эвервилле» удивительным образом сочетаются картины кишащих червями трупов, чудовищных монстров и прочих фирменных баркеровских страшилок с мелодраматизмом, пафосом и дидактикой. Баркер пытается проповедовать «гуманистические» (разумеется, в его собственном понимании) ценности со страстностью протестантского пастора-фундаменталиста. И все это на полном серьезе, с невероятным эмоциональным накалом и в романтически-возвышенных интонациях, при отстутствии даже малейших следов самоиронии. Подобное отсутствие самоиронии губит весь роман на корню. Невозможно ведь всерьез воспринимать сложные эзотерические конструкции Баркера — Субстанцию, аватары, иадов-уброросов... Словно читаешь андреевскую «Розу мира», адаптированную для глянцевого журнала. Воообще, словосочетание «глянцевый хоррор» представляется мне лучшим определением для «Эвервилля» Наверное, все помнят незабвенного художника Б. Вальехо. Вот и Баркер, такой «Вальехо в прозе» — красивая картинка, сексуальные фигуры, жуткие чудища, все глянцево, все блестит, сверкает... и, одновременно, все однообразно — ни глубины, ни свежих идей. Но иногда пролистать бывает даже приятно.

Роман «Ангелика» композиционно очень напоминает роман британского писателя Ч. Маклина «Молчание». Так же, как и в «Мочании», в «Ангелике» весьма ограниченный круг действующих лиц: муж, жена, ребенок, служанка и персонаж со стороны, чье вмешательство в судьбы главных героев будет определяющим. Все действие в «Ангелике» также разворачивается в узком семейном кругу. Точно также, как и в «Молчании», развитие событий показано с различных точек зрения четырех персонажей романа. Но и на этом удивительное сходство двух книг не заканчивается: в «Ангелике» герои также постоянно прибегают к обману, постоянно лгут друг другу. Только, в отличие от «Молчания», занимаются этим они, в основном, безсознательно. Просто герои А. Филлипса — Джозеф и Констанс Бартоны представляют собой самых натуральных мономаньяков: они зациклены исключительно на своих личных переживаниях, услышать, а, тем более, попытаться понять партнера — для них неразрешимая проблема. При этом герои постоянно клянутся в любви друг к другу, выказывают заботу о своем ближнем, желают друг другу только добра... Но что на самом деле представляют собой все их клятвы, пожелания, заботы? Разумеется, одно — ложь...

Действие «Ангелики» происходит в «старой, доброй» викторианской Англии. Следует сказать, что Филлипсу удалось написать великолепную стилизацию под классический викторианский роман. Но, по-моему, со времен Ч. Диккенса так жестко викторианские нравы не изображал ни один писатель. Общество, построенное на искусно замаскированных лжи и лицемерии, не могло не породить подобных героев... Безсознательные заблуждения, которыми просто дышат все герои романа, наславиваются на сознательную ложь. И если в этом потоке вдруг проскальзывает слово правды — то как отличить ее от лжи, раз уж сами герои не могут в нее поверить?...

Результат вполне закономерен: читатель не имея возможности составить хоть сколько-нибудь обоснованное мнение о происходящем, перестает верить самому себе, и полностью отдается во власть автора, покорно подчиняясь его манипуляциям.

Мне не хотелось бы давать даже малейшего намека на спойлер, чтобы не лишать потенциальных читателей удовольствия от знакомства с «Ангеликой»... Поэтому позволю себе вернуться к тому, с чего начал этот отзыв. Наверное, не случайно, что в англо-американской литературе практически одновременно появились романы, центральной темой которых стала тотальная ложь. Очевидно, что определение истинности, аутентичности нарратива становится едва ли не главным вопросом для современной западной культуры.

«Молчание» — роман, написанный в жанре психологического триллера. Триллер получился добротный, но отнюдь не выдающийся. Но роман Маклина принадлежит к числу тех редких литературных произведений, в которых главный интерес заключается не в том, ЧТО написано, а КАК написано. Да похоже и самого Маклина не слишком заботила детективная составляющая. «Молчание» — роман об универсальной лжи, об относительности любого свидетельства. В этом смысле роман шотландского писателя перекликается с гениальным фильмом японца А. Куросавы «Расемон». В «Расемоне» преступление было показано с четырех различных точек зрения и, в результате, зрители получали четыре различных истории. В «Молчании» трагедия, разыгравшаяся в семье крупного финансиста Томаса Уэлфорда также передана посредством голосов ее участников, каждый из которых преследует свои цели, выдвигает свою версию развития событий. Сам Томас Уэлфорд, его жена Карен, ее любовник Джо, мафиози Виктор Серафим, незадачливый частный детектив — все убедительно говорят, рассказывают свои истории, дают своеобразные показания, и...всё больше и больше запутываются сами и запутывают других. Во всех произносимых ими словах, в рассказанных историях, крупицы правды оказываются растворенными в океане лжи. Лжи, звучащей удивительно правдоподобно, но от этого не перестающей быть ложью.

Маклина меньше всего интересует экзистенциальная жвачка — кто прав, кто виноват... Виноваты все, сочувствовать абсолютно некому, казалось бы, неопровержимые свидетельства, приведенные одним персонажем, в изложении другого совершенно обезцениваются, выворачиваются наизнанку, оказываются полной противоположностью. Сама жизнь отдельно взятого человека предстает у Маклина то ли черной дырой, внутри которой вращается множество вселенных, то ли борхесовским «садом расходящихся тропок», по которому гуляет заблудившаяся душа.

Истина — непостижима. Изреченные слова — не значат ровным счетом ничего. Любой факт, любое непреложное, твердое знание легко оборачивается своей противоположностью или рассыпается, обращается в прах... Что остается? Молчание... Но даже и в нем таится ложь. И не надо обольщаться почти что голливудским «хэппи-эндом», которым завершается роман. Лично меня он ни в чем не убедил...

В основном с пьесой Булгакова «Иван Васильевич» современные читатели знакомы по блистательному фильму Л. Гайдая. Однако, оригинальный булгаковский «Иван Васильевич» все-таки отличается от гайдаевского сценария, и в некоторых местах отличается весьма значительно. Уже одно наличие текстовых расхождений служит весомым поводом для ознакомления с пьесой.

Булгаков писал «Ивана Васильевича» по заявке московского Театра Сатиры. Помимо чисто художественных задач, автору приходилось решать и задачи специфические, совсем нехудожественного свойства. Например, обойти все возможные препоны бдительной советской цензуры. Какую огромную работу вел Булгаков в этом направлении — прекрасно видно на примере черновиков «Ивана Васильевича»: автором удаляются любые политические намеки, снимаются великолепные реплики, остроты... И все же... Итог булгаковского труда напоминает мне известный анекдот про конверсию из уже далеких 1990-х гг.: «...а мы сколько не собираем швейные машинки, все автомат Калашникова получается...» Так и у Булгакова — сколько ни правит он текст своей пьесы, сколько ни «чистит» его — все равно получается социальная сатира. Может быть, не столь острая, как в неподцензурных «Собачьем сердце» или «Роковых яйцах», но необходимо помнить, какие жестокие правила игры были навязаны автору. Коллега ivanov написал совершенно справедливо: «как в фильме без проблем перенесли действие в 60-е, так же можно его перенести в 2000-е — выйдет ровно то же самое». И эта непреходящая для России актуальность булгаковского «Ивана Васильевича» оказывается для него самой лучшей характеристикой.

Кроме всего, необходимо отметить языковую, стилистическую близость «Ивана Васильевича» и московских глав из романа «Мастер и Маргарита», над текстом которого Булгаков работал одновременно с пьесой.

Странный роман «Единое королевство»... Вроде бы, в данной книге имеется все располагающее к успеху. Причем, к успеху значительному. В романе, кажется, все на месте. Есть и весьма нестандартные сюжетные ходы, интересные герои с хорошо прописанными характерами, есть загадки и тайны, которые автор не спешит раскрывать, есть убедительный мир Единого Королевства, есть древняя магия и политические интриги. Есть, наконец, авторское имя — Шон Рассел, не абы кто, а автор очень хорошего романа «Брат Посвященный»... Не хватает в «Едином Королевстве» внутренней динамики, сюжетного мотора, который смог бы разогнать этот потенциально успешный роман. Словно Ш. Рассел писал эту книгу по какому-то принуждению, как говорят наши футбольные комментаторы -«с потухшим взглядом», без искры в глазах и, соответственно, в сюжете.

В книге собраны выступления М. Веллера начиная аж с 1990 года. Выступал Веллер перед самыми разными аудиториями: студентами и преподователями Иерусалимского и Туринского университетов, китайскими писателями, и даже на встрече с Генеральным секретарем НАТО. Самое последнее выступление, посвященное кризису европейской цивилизации, просто блистательно и представляется мне едва ли не лучшим из всего состава сборника.

Говорит Веллер о самых разных вещах: об упадке и деградации российской и европейской культур, о системном кризисе, поразившем мировую цивилизацию, о многих других высоких материях, и, конечно, о русской литературе. Авторский взгляд на все выше перечисленные проблемы абсолютно пристрастен, подчеркнуто субъективен, парадоксален и крайне интересен. У Веллера имеется одна удивительная особенность — он умеет заставить себя выслушать. Пускай даже он и высказывает банальности, повторяет общеизвестные факты. Местами с Веллером не соглашаешься (и такое происходит довольно часто), но не откладываешь книгу в сторону, а продолжаешь читать и внимать веллеровским парадоксам. ...Долги Пушкина, выплаченные Императором Николаем 1 и катастрофическое пьянство Фадеева, развенчание «священных коров» русской и советской классики, литература и энтропия, художник и власть, психические расстройства у Гоголя и Маяковского — кажется, что до всего дотянулась «рука Веллера». Там и о жанре фантастики и о писателях-фантастах тоже сказано. Вообщем, читайте. Если не всегда глубоко, то всегда интересно. А это, согласитесь, уже не мало...

«Правду говорить легко и приятно», — говаривал один литературный персонаж. Перефразируя его, можно сказать, что читать Геймана- как говорить правду. Легко и приятно. Практически во всех рассказах Геймана пристутствуют стиль, элегантность и чувство меры. Даже в самых мрачных, на первый взгляд, произведениях, Гейман никогда не перегибает палку, всегда умеет вовремя притормозить. Самые отвратительные людские пороки, самые темные стороны человеческой натуры выглядят под пером Геймана элегантно и завораживающе. Ну что тут скажешь — британская школа!

Далее все сказанное ниже относится к исключительно моему личному эмоциональному восприятию этого писателя. Литературная машина Геймана работает почти безупречно. Она радует глаз своими красотой и дизайном, предоставляя читателю максимум комфорта. И, все-таки, каждую книгу Геймана (за исключением «Задверья», произведения, как ни странно, небезупречного как раз в литературном отношении) я закрываю с чувством некоей неудовлетворенности. Чего-то ощутимо не хватает, почему-то остается легкий привкус несбывшихся ожиданий. При этом, каждую новую книгу Геймана все равно открываешь с надеждой: ну, вот сейчас-то совершится чудо. Но... все остается по-прежнему... У крови, проливаемой в рассказах Геймана послевкусие клюквенного сиропа. Литература здесь абсолютно непричем. Тут прояляется какое-то глубинное внутреннее несовпадение, разсуждать о котором «здесь и сейчас» я не берусь.

А что по-настоящему зацепило меня в «Хрупких вещах»? «Влюбленный Арлекин», «Проблема Сьюзен», «Как ты думаешь, что я чувствую?«Вот из-за этих трех рассказов остается ощущение не напрасно прочитанной книги. Хорошо, но мало...

Строго говоря, все содержание «Талисмана» укладывается в два определения из фантлабовского классификатора: «квест» и «становление/взросление героя». ...12-летний Джек Сойер должен совершить путешествие через всю Америку — с восточного побережья на западное. Только пройдя этот путь он сможет обрести могущественный Талисман, который излечит от смертельной болезни его мать. Но не только мать, а еще и некую королеву, умирающую в Долинах — в стране, которая находится в параллельном мире и, одновременно, оказывается такой похожей и не похожей на современную Америку. Путешествие Джека Сойера — тот сюжетный стержнень, на котором держится весь роман, так же, как на путешествии Гека Финна держится одноименный роман М. Твена.

«Талисман» во многом построен на параллелях, реминисценциях с великим произведением М. Твена. Как и для Твена, для авторов «Талисмана» столь же важен фон — люди, скоростные магистрали, маленькие городки, через которые проходит в своих странствиях «новый» Сойер — то есть все то, что называется провинциальной Америкой. Эта Америка очень сильно изменилась по сравнению с временами Твена, но какие-то скрепы, архетипы, тот фундамент, на котором стоит страна, остаются неизменными и по сей день.

Надо сказать, что провинциальная Америка из «Талисмана» неожиданно напомнила мне о российской провинции, изображенной А. Балабановым в фильме «Груз-200»: неприкаянные умирающие городки, одуревшее от безпрсветной пьянки и тупой работы население, педофилы и извращенцы, рыскающие по провинциальным шоссейкам.

Сам «Талисман» чем-то отдаленно напоминает «Темную Башню» — великую кинговскую эпопею, только значительно сокращенную, упрощенную и адаптированную для подростков. Основной недостаток «Талисмана» заключается, на мой взгляд, в его многословности и чрезмерном мелодраматизме. Причем второе вытекает из первого. Там, где один Кинг обойдется всего лишь единственной крохотной деталью или намеком, которые будут работать не хуже какого-нибудь многостраничного монолога, соавторы Кинг-Страуб разворачиваются на несколько абзацев, а то и страниц, выжимая эпизод досуха, до последней капли, забалтывая и утомляя читателя.

Вот лично меня в книге А. Кэмпбелла сразу же насторожило посвящение, опубликованное на отдельном белом листе: «Посвящается моему отцу. Пусть не раз мои мечты и чаяния вызывали лишь скептическую улыбку на твоем лице, ты всегда помогал мне к ним стремиться». После прочтения романа «Ночь шрамов» выяснилось, что моя настороженность была не напрасной. Роман А. Кэмпбелла вызвал у меня «лишь скептическую улыбку на лице». Других эмоций, пожалуй что, нет.

В принципе на этот роман вообще можно было бы не обратить никакого внимания (и оно было бы явно к лучшему), но появление «Ночи...» сопровождалось шумом, громом и фейерверками. Еще до появления на книжных прилавках «Ночь шрамов» попала в категорию «маст рид».

Что же можно сказать по поводу этого безобразия, преподнесеннего читателю под видом «темного фэнтези»? С размахом пропиаренная книга А. Кэмпбелла получилась на удивление плоской и скучной. По существу, в романе присутствует лишь один художественный образ — это Дипгейт, город, висящий на цепях над пропастью. Все остальные фигуры/персонажи романа вышли у автора на удивление плоскими, одномерными, взаимозаменяемыми. Странная, эклектичная смесь из ангелов, девушек-убийц, церковников, воздушных кораблей, отравителей зависает в воздухе романа не хуже пресловутого Дипгейта. Да, А. Кэмпбеллу фантазии не занимать. Придумал он много, а мог бы (чувствуется!) придумать еще больше. Но помимо разнообразных придумок, ухищрений и т.п. для писателя необходимо еще одно (определяющее!) качество — умение, талант, дар рассказать связную, запоминающуюся историю. Вот этого, самого главного писательского качества, Кэмпбелл, как мне кажется, лишен напрочь.

«Ночь шрамов», несмотря на внешнюю оригинальность и претензию на некий авангардизм, переполнена штампами: языковыми, сюжетными, стилистическими. «Она была готова разорвать его голыми руками». «Он покраснел от гнева» У героев «шрамы сжимаются вокруг сердца», а «сила разбегается по жилам». Если на страницах встречается слово «туман», то он в обязхательном порядке будет непременно «ядовитым». Если используется слово «бездна», то, разумеется у нее «черная пасть». Красный фонарь будет заливать помещение «кровавым светом»... Да, а я то думал, что зеленым, или, на худой конец, фиолетовым... И, наконец, «грязный ублюдок»... Как же ненавижу я это искусственное выражение! И ведь можно же найти ему адекватную смысловую и стилистическую замену — хотя бы «ч*ртово отродье». По крайней мере, по русски звучать будет. И все же, не стал бы пенять переводчику. Ни один переводчик не способен «вытянуть» такой чудовищно слабый текст.

Мне могут сказать, что я излишне пристрастен и придираюсь по мелочам. Может быть. Но эти мелочи, собранные вместе на страницах не слишком-то затянутого романа (в этом заключается одно из малочисленных достоинств данного творения), образуют некую критическую массу, которая не взрывается, благодаря лишь относительно небольшому объему текста.

Главный герой романа Матесона «Я – легенда», Роберт Невилл оказался единственным человеком, выжившим после страшной эпидемии, превратившей в вампиров все остальное человечество. Каждую ночь Невилл наглухо запирается в своем жилище, напоминающем прекрасно оборудованный бункер, и отражает многочисленные вампирские атаки. В дневное же время он совершает так называемые зачистки городских кварталов от вампиров, которые, как известно, не выносят солнечного света; попутно пытаясь найти рецепт универсальной «антивампирской вакцины». Однако, в конце концов, Невилл понимает, что картина мира изменилась необратимо, и теперь он сам представляет собой чудовищную аномалию, а вампиры являются законными хозяевами жизни.

Собственно говоря, роман Матесона несет в себе весьма ощутимый метафорический смысл. Только вот со времени написания «Легенды» (1954 год — расцвет холодной войны, ядерной паранойи и маккартизма) смысл этот претерпел значительные изменения. Но некий универсальный алгоритм, безусловно, остался. Как чувствует себя обыкновенный, среднестатистический человек в мире, захваченном «чужими»? В мире, где бывшая аномалия вдруг стала нормой, а бывшая «норма», «стандарт» оказываются вне закона? Готовы ли лично мы оказаться в положении Невилла? Весьма актуальные для сегодняшнего дня вопросы, оказавшиеся напрочь утраченными в недавней экранизации романа «Я –легенда».

В одной из недавних бесед с журналистами В. Сорокин чрезвычайно высоко оценил эстетический компонент так называемого искусства «Большого Стиля» — главным образом, советских и немецких фильмов 1930-1940-х гг. Ранний сорокинский рассказ «Заплыв» — сверхудачная стилизация под такое искусство. В этой фантасмагорической антиутопии Сорокин буквально несколькими штрихами набрасывает яркий образ некоей сверхтоталитарной империи далекого будущего.

...Ночью, по широкой Реке, протекающей через Столицу, плывет огненная цитата, составленная из тысяч и тысяч факелов, горящих в руках у пловцов специализированного водно-агитационного полка... «Заплыв» содержит в себе глубочайший культурный «бэкграунд», отсылающий не только к кинематографу тридцатых годов прошлого века (рассказ является подчеркнуто визуальным, кинематографичным), но и к произведениям Замятина, Юнгера, Эволы... Мерцающая огненными точками черная Река и ослепительный блеск Золотого Города — Особого Пространства... Настоящая алхимия слова и образа...

Рассказ Мартина представляет собой вариацию на довольно «трэшевую» историю об угасающем американском провинциальном городке, все сферы жизни в котором (бизнесс, пресса, правопорядок) контролируются представителями оборотней-ликантропов. Чужие здесь могут жить при одном лишь условии — если принимают правила игры и не вмешиваются в дела истинных хозяев города. История, рассказанная Мартиным, выглядит достаточно банальной и не слишком впечатляющей. Спасают ее два фактора. Первый — мастерство Мартина-рассказчика, сумевшего прекрасно передать атмсоферу всеобщего разложения и упадка, охватившую как сам город, так и его хозяев. Заброшенные кварталы, опустевшая промышленная зона, скрипящая канатная дорога... Печать тлена и распада лежащая буквально на всем: на домах, на людях, даже на оборотнях. Вообще, умение передать атмосферу декаданса является одной из самых сильных сторон Мартина-писателя.

Вторым фактором, спасающим рассказ, является образ главного героя — совсем нетипичного обортня Уилли, в мирской жизни банковского служащего, не расстающегося с карманным ингалятором, по-настоящему обаятельного и добросердечного. В остальном же... Прорехи в сюжете напоминают дыры на платье нищего, которые невозможно ничем замаскировать. Сама фабула рассказа кажется сшитой на живую нитку — стежок грубый, отовсюду торчат «хвосты», подчистить которые у автора не хватило то ли мастерства, то ли желания. Ну, а про невнятный финал здесь уже говорено даже горячими поклонниками мартиновского рассказа....

Роман Р. Ирвина «Утонченный мертвец» написан в форме «роман в романе».

...Второразрядный лондонский художник — сюрреалист Каспар пишет роман-воспоминание — об истории группировки английских сюрреалистов «Серапионово братство», существовавшей в Лондоне в конце 1930-х гг. «Повседневная жизнь британского сюрреалиста» — так можно было бы озаглавить роман, написанный Каспером. На его страницах автор воспроизводит ожесточенные споры об искусстве и различные художественные акции; рассказывает о подготовке массовой сексуальной оргии с участием ведущих английских интеллектуалов, о поездках в Париж и Мюнхен, о легендарной выставке «Дегенеративное искусство», устроенной нацистами... Среди героев романа Каспера мелькают вполне реальные персонажи: Сальвадор Дали и его жена Гала, французский поэт Поль Элюар, черный маг Алистер Кроули, британский журналист Джордж Оруэлл — в будущем автор легендарного романа «1984». Но главная сюжетная линия — встреча Каспера с загадочной девушкой Кэролайн, ее таинственное исчезновение и безплодные многолетние попытки Каспера обнаружить хотя бы какой-то след пропавшей возлюбленной. Собственно, и сам роман, который пишет Каспер представляет собой своеобразное послание, письмо в виде книги, отправленное Кэролайн. Все остальные попытки разыскать исчезнувшую любимую завершились ничем — разве что привели Каспера в палату сумасшедшего дома...

«Утонченный мертвец» представляет собой довольно многослойный роман — в нем есть и социальная сатира (весьма тонкая и язвительная — в лучших традициях британской прозы), и прекрасные атмосферные описания Лондона, и сугубо искустсвоведческие размышления, и мистическая линия, набрасывающая на весь роман легкое покрывало неразгаданной тайны. Каспер, а вместе с ним и Р. Ирвин, пытаются ответить на давний вопрос, сформулированный еще британскими «дендистами», в частности, О Уайльдом: «Можно ли превратить всю свою жизнь в произведение искусства, стереть грань между реальным и неральным, произведением и творцом?» Весьма любопытны на этот счет размышления главного героя после посещения выставки «Дегенартивное искусство»:

»...у сюрреализма с нацизмом есть одна точкка соприкосновения, которая делает их если не соучастниками, то сообщниками. Изначально сюрреализм ставил задачу поражать и шокировать публику. И вот, наконец, здесь, в нацистской Германии мы нашли аудиторию, готовую принять нас всерьез. Мы повергли их в шок. Дома, в Англии мы...получали тоскливые улыбки на скучающих лицах, и , в лучшем случае, вежливые возражения, а здесь, в Мюнхене, наши работы, официально объявленные «возмутительными»..., хотя бы обрели надлежащий статус. Я обозначил себя возмутителем спокойствия, и доктор Геббельс со мной согласился».

На мой взгляд, звучит актуально. Особенно после известного скандала, связанного с так называемыми «целующимися милиционерами»...

В целом, получился крайне интересный роман с весьма оригинальной худоджественной структурой. Безусловно, книга Р. Ирвина предназначена для многоразового потребления.

В романе «Игры рядом» писательница Ю. Остапенко занимается излюбленным делом: исследует психологические бездны, самые темные закоулки души своих героев. На фоне перманентной гражданской войны, раздирающей некое, весьма условное, средневековое государство, разворачивается история взаимоотношений двух сильных и нестандартных личностей: одного из руководителей партизанского «Сопротивления» (терминология автора) Эвана Нортона и провинциальной дворянской барышни Йевелин Аннервиль. Главные герои, получились у автора оригинальными и нестандартными. Можно даже сказать — пугающе нестнадартными. Пожалуй, нет такого порока или преступления, в котором не были бы замешаны Эван и Йевелин. Подлость, предательство, супружеская измена, инцест, изнасилование, детоубийство, сатанинские оргии, клятвопреступления — вот далеко неполный список тех деяний, в которых «отметились» главные герои. И Эван, и Йевелин обожают интригу, игру. Им нравится ощущать себя вершителями судеб — пржде всего, других людей.Однако на каждого «сверхчеловека» находится своя, некая «сверхсила», и путь от палача до жертвы, от всесилия до состояния полной безпомощности оказывается удивительно коротким...

И тут необходимо остановиться на одной, странной особенности романа. Остапенко способна закрутить лихую интригу, выстроить сюжет романа. Она прекрасно чувствует ритм повествования, умеет выписать подробности, детали, быт, ауру. Но иногда создается впечатление, что все вышеперечисленное самого автора не слишком интересует. Манипулирование человеческими чувствами и самими людьми, проблема истинного и ложного выбора, обретение человеком настоящей внутренней свободы — вот те вопросы, которые занимают автора в первую очередь. Остапенко ведет своих героев к пониманию того, что они сами оказались всего лишь объектами, обыкновенными шахматными фигурами (пускай, и значительными) в неведомой им Игре. И сквозь все заблуждения, ошибки, грязь и кровь приводит их к осознанному выбору Свободы. Любителям «традиционного» фэнтези, с обязательным «положительным» героем, будет довольно трудно настроиться на авторскую волну. Тем не менее, роман Ю. Остапенко безусловно заслуживает хотя бы внимания, а еще лучше — внимательного прочтения.

«Одиночество», «смерть», «распад», «боль», «страдание» — именно такими тэгами-«вешками» можно маркировать новый сборник А. Старобинец « Резкое похолодание». Практически все герои Старобинец, несмотря на все возрастные, социальные, половые различия, являются духовными маргиналами, одиночками генерирующими тревогу. Они пребывают на стыке двух миров — реального и ирреального, плавно и незаметно переносятся из одного в другой, у них внутри «мерзлая кровь» (как из девочки-«ведьмы» из лучшей в сборнике повести «Резкое похолодание»), с ними, по определению, не может случится ничего хорошего.

Столь же странной и пугающей выглядит и топография рассказов Старобинец: незаметно, но верно умирающая Москва (повесть «Домосед»), в описании которой отчетливо проскальзывают «альтист-даниловские» ноты; инфернальный подмосковный городок, состоящий всего из двух улиц («Резкое похолодание»); обычная малогабаритная квартира на Варшавском шоссе, превращающаяся в адское пекло («В пекле»). Окружающая среда у Старобинец оказывается пугающей, неизменно враждебной, сулящей беду и предчувствие неизбежной смерти. Какая-то очень странная, фантомная, почти что кладбищенская красота исходит от сборника «Резкое похолодание». Изысканный холод правит в мирах, придуманных А. Старобинец.

Вот ведь зарекался я когда-то читать «историческую» литературу в исполнении Бушкова. Но... как говорится «и на старуху бывает проруха». Уж больно тема, за которую взялся Бушков, показалась мне интересной. «Тайная история США», «неизвестные страницы Гражданской войны между Севером и Югом» Не будь моего давнего интереса к истории Конфедерации южных штатов — вряд ли взялся бы за чтение Бушкова. Однако, «Неизвестная война», вопреки моим опасениям, оказалась совсем не плоха.

Разумеется, Бушков как всегда сильно преувеличивает — никакой «неизвестной войны» или «тайной американской истории» в его книге нет и в помине. Есть хорошо подобранные и удачно скомпонованные, малоизвестные широкому кругу читателей исторические факты. Но они именно что малоизвестны — публиковались в специальных исторических монографиях, либо в зарубежных источниках, не переводившихся на русский. Но, при наличии небольшого желания, подавляющее большинство рассказанных автором историй и приведенных им фактов легко обнаружить, полазив по Сети.

Концептуально «Неизвестная война...» действительно выглядит весьма необычно, особенно для российского читателя. Мы же с раннего детства привыкли к тому, что северяне — «наши», прогрессивные, а южане — «не наши», рабовладельцы и просто гады, сломавшие известную «хижину дяди Тома»(прям как Лужков дома в Бутово...). У Бушкова — ровно наоборот. Нет такой гадости и подлости, которую не совершили бы северяне. Они — профессиональные убийцы, насильники, наемники, место которым на скамье какого-нибудь Международного Трибунала по военным преступлениям. И вообще, война велась вовсе не за освобождение негров-рабов, а для того, чтобы сломить и подчинить гордый, свободолюбивый американский Юг, поставить под контроль его экономику. Словом, «деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа...»

Так-то оно, конечно, так... Но безжалостно развенчивая один миф, Бушков волей-неволей создает другой, который в результате выглядит столь же далеким от действительности. При этом техника исполнения у Бушкова остается неизменной — мелкое передергивание фактов (сознательное и безсознательное, по «злому умыслу» или по неведению — это уже другой вопрос), умолчание о неудобных, невписывающихся в концепцию, событиях... По своей сути, книжка Бушкова — типичный образец ладно скроенного «истпопа», который можно прочитать как собрание полузабытых фактов, сведений, анекдотов; посмотреть на привычные, «замылившиеся» исторические события с новой, неожиданной и парадоксальной точки зрения; провести параллели с современной российской историей (хотя параллели эти получилились весьма шокирующими и неожиданными — вряд ли подобного эффекта хотел добиться сам Бушков). Нельзя только лишь одного — принимать «Неизвестную войну...» за истину в последней инстанции и строить свое представление об американской истории на основании этой книги.

Написана «Неизвестная война» типичным бушковским языком — легким, с изрядной долей брутального юмора. Но в целом — получилось не так уж и плохо. Отдельными местами даже и совсем хорошо.

На мой взгляд, лучший рассказ в сборнике «Пир» — выверенный, стилистически безупречный, сочетающий метафоричность повествования с атмосферным, реалистичным описанием жизни и нравом советского студенчества начала 1980-х годов.

Героиня рассказа Ольга Славина в течение долгих лет приучилась есть... пустоту. Самую настоящую, осязаемую пустоту. Решившись отказаться от нее, Ольга не ожидала, что последствия данного поступка будут страшными и необратимыми...

«Лошадиный суп» — метафорическое выражения судьбы «поколения застоя». Однажды испробовавшие «пустоты» уже не в состоянии воспринимать никакие иные ценности: будь то хоть качественная натуральная пища, хоть не укладывающееся в привычные рамки постмодернистское искусство. Имитация процесса еды оборачивается у Сорокина хорошо замаскированной имитацией процесса духовной и физической жизни.

В начале 1980- гг. на советских экранах демонстрировался фильм итальянского режиссера Л. Коменчини «Большая пробка». В фильме Коменчини гигантская автомобильная пробка выступала как своеобразная модель современного итальянского общества, социума. Сорокинская «Очередь», написанная всего лишь через несколько лет после выхода «Большой пробки» — про то же самое. Данный роман можно рассматривать как своего рода реминисценцию русского прозаика на фильм итальянского режиссера.

Гигантская очередь, сутками простаивающая за неким «дефицитом», не имеющим конкретного названия — концентрированная модель современного Сорокину мира, его своеобразная квинтэссенция. «Очередь» — это роман-гипербола, блестящая социальная сатира. Но главный «интерес» романа Сорокина заключается даже не в мастерски выполненном социальном препарировании действительности. «Очередь» наглядно продемонстрировала, что роман может состоять исключительно из одной прямой речи, из диалогов персонажей, стоящих в одной очереди за магическим «дефицитом». Именно непрерывный поток прямой речи, перебивающие друг друга голоса десятков самых разных героев романа, создают необыкновенный «эффект присутствия», погружая читателя в самую глубину романного пространства.

«Шпионский роман» — попытка Б. Акунина написать некий «универсальный детектив», т.е. такой детектив, в котором были бы использованы основные приемы, наработанные многочисленными авторами детективной литературы: начиная от Конан Дойла и кончая братьями Вайнерами.

В «Шпионском романе«действуют «архитипические» детективные герои: пара сыщиков — опытный «профи» и помошник-дилетант (Холмс-Ватсон, Жеглов-Шарапов, Октябрьский-Дорин);противник — суперзлодей (Мориарти, Горбатый, агент Вассер). В наличии также имеются: роковая красавица, недалекие помощники, лирическая «любовная» линия, связанная с молодым сыщиком, приводятся тексты якобы «подлинных» документов и шифровок...

Б. Акунин — известный мастер постмодернистких литературных игр. «Шпионский роман» также наполнен скрытыми и явными цитатами из советского детективного «трэша» (Г. Адамов, Л. Овалов, Н. Атаров, наконец, Ю. Семенов)... Роман, рассказывающий о противостоянии советской контрразведки и абвера весной 1941 г. своими многочисленными аллюзиями сознательно ориентирован на современность. Все эту литературную мешанину было бы даже весьма интересно читать и разгадывать, если бы не одно «но». Читая «Шпионский роман» прямо-таки физически ощущаешь, что это не живой литературный текст, а искусственно сконструированный авторский «проект». Акунин попытался наполнить «старые мехи» классического детективно-шпионского советского романа «новым вином», сориентировать канонический сюжет на современного читателя. Но искусственно созданная конструкция оказалась неживой. Читать «Шпионский роман» забавно и любопытно, но не более — уж слишком видимой, заметной веревочкой привязаны куклы-персонажи романа к авторской руке. Все рассчитано, взвешено, вымеряно и выверено... Получилось холодно и чересчур механистично. Не спасает даже действительно виртуозная и оригинальная развязка романа, придуманная Б. Акуниным. Рассчетливые игры авторского разума.

После первичного прочтения «Летающего в ночи» лично у меня осталось чувство какой-то легкой неудовлетворенности. Ведь, собственно, погоня Диза, журналиста из «желтой» газеты «Взгляд изнутри» за «Летающим в ночи» — вампиром, передвигающимся по городкам Новой Англии на самолете «Сессна-337», фактически ничем не завершилась. Да и финал рассказа приводил в легкое недоумение: как говорится, «тема вампира не раскрыта». Тем не менее, рассказ по-настоящему «цеплял»: и своими яркими, почти что кинематографическими сценами, и своим открытым финалом, и так до конца и не разъясненным самим «Летающим в ночи».

Как мне представляется, ключ к пониманию рассказа скрывается во внутреннем монологе журналиста Диза: «...в этой истории еще оставались пустоты — темные места, в которые человек может провалиться и сгинуть навеки». Рассказ Кинга не о том, что скрывается в этой пустоте, а о том, что в подобные пустоты лучше никогда не заглядывать — себе дороже. А те, кто все-таки рискнули заглянуть и узнали про вот это самое «ЧТО», уже никогда не смогут раскрыть нам никакой тайны...

«История Чарльза Декстера Варда» — может быть и не самый лучший, но весьма показательный роман Лавкрафта. От «Чарльза Декстера» тянутся вполне зримые нити назад, в 19 век, к Э. По, так и вперед, в будущее. Тут, на рубеже столетий список «наследников Лавкрафта» будет выглядеть весьма и весьма внушающе — от С. Кинга до Ю. Бурносова.

«История Чарльза Декстера...» — словно мост между двумя литературными эпохами: нарочито неспешное повествование, постепенно сгущающаяся атмосфера повествования, пристальное внимание к детали, к окружающему быту (Лавкрафт самым тщательным образом прорисовывает новоанглийский городок Провиденс, воссоздавая его образ со всей тщательностью археолога-реконструктора), языковые стилизации...

Но помимо всего, Лавкрафт был тем писателем, который удивительно точно предугадал (сознательно или интуитивно) общий дух наступающего, «новейшего» времени, в котором парадоксальным образом сочетаются предельный рационализм, сциентизм, подчеркнутый атеизм, наслаждение плодами технического прогресса с обостренным ощущением присутствия темных, разрушительных мистических сил. Этот параллельный «мистический мир» является абсолютно враждебным человеку, неподконтрольным рассудочному интеллекту, не поддающимся никакому рациональному объяснению. Вместе с тем, этот темный мир обладает удивительной притягательностью. Попытаться войти в контакт с неведомым, подчиниить это неведеомое себе при помощи скрытый, «тайных» знаний и магических заклинаний и, в результате, сгореть в этом инфернальном пламени, как мотылек в огне свечи- весь этот современный «дискурс» был совершенно точно просчитан и предугадан Лавкрафтом. В том числе и в «Истории Чарльза Декстера Варда».

Рассуждать о романе Чудиновой как об исключительно литературном явлении сложно, да и, пожалуй, просто невозможно. Постоянно будешь соскальзывать на весьма зыбкую почву рассуждений о противостоянии цивилизаций, религий, культур. «Мечеть Парижской Богоматери» откровенно памфлетна и плакатна. Даже, я сказал бы, кричаще плакатна. Иногда до безвкусия. Чудинова взялась за осмысление слишком острой, актуальная, и, главное, архисложной темы (Актуальной — ввиду повторяющихся с печальной регулярностью парижских погромов и признания ведущими странами ЕС «независимого» Косово). Ждать от политического памфлета высокого уровня художественности не стоит. Роман Чудиновой указал на болевую точку, действительно (на короткий срок) взбудоражил общественное мнение. Чудинова пишет о вторжении «чужих» на территорию европейской цивилизации, культуры. О том, как эта цивилизация постепенно сдает свои позиции, утрачивает базовые ценности и, в результате, уходит в небытие. Нет больше «старой доброй Европы», «прекрасной Франции». Европейцы превратились в этнияеское меньшинство, загнанное в резервации. Выживают только те, кто добровольно соглашается на утрату национальной, культурной, религиозной идентичности.

Смог ли роман изменить что-нибудь в общественном сознании? Если исходить из последних политических событий — сильно сомневаюсь. «Процесс пошел». Европейцы в ускоренном темпе продолжают копать себе одну, гигантскую могилу.

«Почти как бьюик» относится к такому разряду литературных произведений, говоря о которых приходится использовать избитое словосочетание: «роман оставил двойственное впечатление». Но чтоже поделать, если это действительно так...

С. Кинг вновь продемонстрировал свое поистине блистательное умение создавать буквально из ничего самые увлекательные истории. На этот раз «тесто» романа поднялось на «дрожжах«повседневной жизни подразделения патрульно-постовой службы американской полиции из небольшого провинциального городка. История фантастической машины, простоявшей больше десяти лет в гараже полицейской базы, в изложении Кинга выглядит совершенно органичной и убедительной. Мир рядовых американских обывателей, занимающихся своими рутинными делами прекрасно сосуществует с миром инфернальным, потусторонним, не поддающимся никаким рациональным объяснениям. И подобное сочетание реального и ирреального выглядит столь естетственным, что начинаешь просто по-детски воспринимать на веру всю эту чудовищную историю: безследно исчезающих в бьюике людей, монстров, возникающих буквально из ниоткуда...

Для самого Кинга фантастическая составляющая не является самоценной. Его совершенно не заботит раскрытие «загадки бьюика». Вообще вся история с бьюиком для Кинга является всего лишь поводом для написания очередной главы его собственной «человеческой комедии». Главной, можно сказать, магистральной проблемой, для Кинга остается проблема человеческого выбора или еще шире — человеческой свободы. Начав разрабатывать эту тему еще в Жребии» и «Мертвой зоне», Кинг вновь и вновь возвращается к ней, проверяя своих героев самыми экзотическими способами. В том числе и такими, как вышеупомянутый бюьик.

Теперь о том, чего лично мне не хватило именно в этом романе. Не хватило кинговского «драйва», внутреннего напряжения, которым буквально искрятся лучшие кинговские романы. Получилось слишком гладко, академично, правильно, предсказуемо. Хотя, формально, «загадку бьюика» С. Кинг нам так и не раскрыл...

Настоящий полноценный религиозно-философский трактат. Своеобразное Евангелие от Ф. Дика. Визионерский роман, написанный на основании личного мистического опыта. Все вышеперечисленное — «ВАЛИС», одно из наиболее сложных и самых значительных произведений Великого Дика.

«ВАЛИС» действительно весьма сложное произведение. Сложное, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, Дик свободно и уверенно оперирует различными богословскими и философскими категориями: теофания (вторжение Бога, полностью заполняющее наш мир — ключевое для Ф. Дика понятие), Божественный Логос, Мировая Душа, Пистис София, плерома, койне, Танатос и Эрос... Список текстов и авторов, на которых ссылается Дик в своем романе, способен ввергнуть в трепет даже самого подкованного читателя: Священное Писание, Платон, Парменид, «Дао Дэцзин», Гераклит, Ксенофан, Вольфрам фон Эшенбах, Мирча Элиаде, Мейстер Экхарт, буддийские тексты. Обо всех этих понятиях и именах потенциальному читателю неплохо было бы иметь хотя бы самое первичное представление для адекватной оценки диковского сочинения.

Во-вторых, для той же адекватной оценки «ВАЛИСА», читателю необходимо знать основной корпус диковских произведений, и быть осведомленным в некоторых моментах авторской биографии. В противном случае «ВАЛИС кому-то действительно может показаться «мутью» и «бредом». А подобные выводы будут абсолютно несправедливы по отношению к этому знаковому для Ф. Дика произведению. «ВАЛИС» — одно из самых глубоких и оригинальных литературных произведений, созданное в ХХ веке. Написано на самую главную в мировой литературе тему: о человеке, вышедшем на поиски Бога.

«Маленькая богиня» Й. Макдональда чем-ото напоминает сборник рассказов С. Кларк «Дамы из Грейс-Адье». Разумеется, не сюжетно, и не стилистически. Просто, как кларковские «Дамы...» являются своеобразным дополнением к романуо Стрендже и Норелле, точно также «Маленькая богиня» своеобразно дополняет монументальную «Реку богов». В рассказе ровным счетом нет ничего такого, чего бы не было в романе — та же, яркая, многокрасочная картина индийского общества относительно недалекого будущего. Искусственный интеллект, военные роботы, ультрасовременные технологии вступают в причудливое сочетание с патриархальной жизнью индийской деревни, религиозным фанатизмом, полицией Кришны, тысячелетними религиозными обрядами... В этот мир Макдональд искусно вплетает историю простой деревенской девочки, которой довелось побыть земным воплощением индуистской богини, а позже — обустраивать свою жизнь в непростой индийской действительности.

На мой взгляд, «Маленькая богиня» может послужить неплохим индикатором вашего отношения к творчеству Макдональда. Если рассказ вам понравится — можно смело приступать к чтению «Реки богов».

Едва ли не лучший рассказ во всем цикле. Хорош, прежде всего,точно переданной Баркером мрачной, безнадежной атмосферой района трущоб (или как говорят в нашем любезном отечетстве — «района массовой застройки»). Обшарпанные дома, заколоченные подъезды, разрисованные всевозможными граффити стены, одинокие, насквозь проржавевшие качели на запущенной детской площадке, маленькие грязноватые магазинчики, торгующие дешевым пойлом... Все местные жители, включая детей, несут на себе печать серости и безысходности.

Именно в таком районе и оказалась героиня рассказа Баркера, собирающая изображения граффити для своей научной работы. В одном из пустующих домов она наталкивается на загадочное изображение — одновременно страшное и притягательное,необыкновенно выразительное и отталкивающее.

Это — Кэндимен, «Сластена», своеобразный персонаж фольклора насельников трущоб, воплощение их страхов и надежд. В забытых властями и Богом районах, где царит безнадежность и тягостная усредненность, именно там появляется Кэндимен. Люди боятся и ожидают его, он своеобразный темный мессия этого царства серости и разложения, только он может внести хоть какое-то разнообразие в здешнюю тусклую жизнь.

Исследовательница граффити Элен — продукт совсем другой социокультурной среды, с совершенно иными стереотипами, мифами, поведенческими установками. И начав свою игру на абсолютно чуждой, враждебной ей территории Кэндимена, Элен оказывается изначально обреченной. Обреченной с той самой секунды, когда она решительно толкнула дверь в заброшенную квартиру.

Откровенно слабый, совершенно банальный рассказ К. Баркера. Собственно, К. Баркер пишет приблизительно на ту же тему, что Д. Симмонс в «Терроре»: есть такие места на нашей планете, куда белому человеку лучше вообще не соваться — точно живым оттуда не уйдет. Только у Симмонса таким местом является Арктика 19 века, а у Баркера — джунгли бассейна Амазонки конца 20-го...

Нехорошие белые люди решили отобрать у племени бедных амазонских индейцев их исконную землю — в ней нашли то ли нефть, то ли еще какие-то чрезвычайно полезные ископаемые. Однако индейцы оказались совсем не промах — наслали на белых колонизаторов страшное проклятье, от которого, как пелось в одной старой песне, «не спрятаться, не скрыться...» Хоть беги из джунглей в город, хоть вообще уноси ноги из Бразилии — спасения не будет. Итог один -гарантированно мучительная смерть.

В баркеровских европейцах нет ни капли человеческого — это исчадия ада, злобные и подлые монстры, карикатуры Б. Ефимова из журнала «Крокодил», персонажи романа А. Проханова «Теплоход Иосиф Бродский»... Таких гадов и жалеть-то нечего, «индейское проклятье» будет неотвратимо преследовать их и после того, как они «с особым цинизмом» (посредством зараженных бациллами одеял) истребили мирное индейское племя...

Правда, в реальной жизни получается все ровно наоборот — белые европейцы оказались загнанными в резервации «мирными» племенами, пришедшими с Юга и с Востока. Ну и поделом. За всё приходится платить. В том числе и за такие «гуманитарные» рассказики...

Честно говоря, побаивался читать этот роман. Уж слишком хорошее впечатление производят на меня рассказы Л. Каганова. И были у меня опасения — настолько ли хорош будет Каганов в произведениях «крупной формы»? Оказалось, что хорош. И весьма.

Каганов написал элегантный, остроумный, ироничный, по-хорошему шизофренический роман. История студента Лексы (Алексея) Матвеева, постепенно превращающегося из законченного лузера в невероятного монстра, принимающего по своему желанию самые фантастические обличия (например, бродячей собаки с колесами вместо лап), звучит очень по «филип диковски». В «Харизме» Каганов вновь подтверждает свою репутацию одаренного рассказчика: он виртуозно крутит сюжетом, закладывая самые эксцентричные виражи, вворачивает в него вставные истории с идеально прописанной драматургией, счастливо избегая при этом как пошлости, так и банального пустословия.

Вдобавок, автор прекрасно умеет прописать прямую речь, диалоги своих персонажей. Если повнимательнее присмотреться к «генеалогии» «Харизмы», то в стилистике монологов главного героя можно легко уловить интонации, напоминающие о безсмертном «Николае Николаевиче» Юза Алешковского.

И совершенно виртуозная концовка: неожиданный финал-эпилог, разворачивающий уже, казалось бы, завершившийся роман на все 360 градусов. Такой козырный туз, выброшенный из рукава автора, поверьте, дорогого стоит.

Повесть Шеридана Ле Фаню «Комната в отеле «Летящий Дракон» во многом показательна: на ее примере хорошо видно, чем произведения просто хорошего писателя (в данном случае это Ле Фаню) отличаются от произведений писателя гениального (например, Диккенса — современника Ле Фаню). В наши дни «Комната...» выглядит изящным, оригинальным, милым, но, увы, весьма старомодным литературным произведением. Романтическая возвышенность стиля, нравственно-ригорические пассажи, изрядная доля наивности в развитии сюжетных коллизий, наличие роковой страстной красавицы — все это не позволяет принять повесть всерьез, пропустить ее через себя, сопереживать ее персонажам...

Изучая «Комнату...», вобравшую в себя элементы детектива и готического романа, можно задуматься над массой интересных и полезных вещей. Например, над тем, какое влияние оказал ее автор на мистический триллер, на женский роман, и, вообще на остросюжетную беллетристику ХХ века... Не удается лишь одного — воспринять повесть Шеридана Ле Фаню не как литературный памятник, а как живой цепляющий за душу литературный текст.

Гениальный, сумасшедший, потрясающий, шизофренический роман Ф. Дика! Роман, который не то, что «сносит крышу», но просто «взрывает мозг». Да, именно так! «Свободное радио Альбемута» — роман о том, как сам Ф. Дик (в самом романе alter ego автора раздваивается между двумя персонажами — непосредственно писателем Филипом К. Диком и владельцем звукозаписывающей студии Ником Брейди) спасает Америку от коммунистических поработителей.

Роман был написан после того, как Ф. Дик (реальный человек, а не персонаж!) столкнулся с паранормальными явлениями, которые позже называл «события 2-3-1974». Дик слышал в своей голове радиосообщения, адресованные персонально ему, наблюдал каких-то «призраков в розовых лучах», в его видениях разворачивались картины Клее, Кандинского, Малевича... Сам Дик посчитал, что он общается с некоей, открывшейся ему Божественной Сущностью, получившей от него название ВАЛИС (Всеобъемлющая активная логическая интеллектуальная система). Вся эта невероятная история и описана в «Свободном радио Альбемута». Да, «Альбемут...» можно назвать автобиографическим произведением, но это никак не дневник шизофреника или «записки сумасшедшего», а настоящий, полноценный роман, с прекрасно проработанной фабулой, великолепными характерными персонажами (многие из которых набросаны буквально одним-двумя штрихами — но, при этом, получившимися на редкость убедительными), написанный непередаваемым, «фирменным», ироничным диковским языком...

...В США установилась диктатура президента Фримонта — ограничены основные свободы, власти развернули охоту за инакомыслящими, в обществе процветает стукачество и провокации, полиция подбрасывает неугодным наркотики, фабрикует улики... Американский гражданин Ник Брейди вступает в контакт с ВАЛИСом; внеземной разум помогает ему и писателю Ф. Дику (герою романа!) бороться против президента, который на самом деле, является замаскированным коммунистом и тайным агентом Москвы, получающим оттуда инструкции через спутник..

В современных российских реалиях роман Дика может вполне восприниматься как блестящий политический памфлет (благо, отечественная действительность сама подбрасывает нам многочисленные аллюзии и параллели), но , все-таки, «Свободное радио...», прежде всего, религиозно-философский манифест «позднего» Дика. Загадочный космический ВАЛИС для писателя — своеобразное проявление, эманация Божественной Сущности. Не зря романные alter ego Ф. Дика с большими симпатиями отзываются о христианах-католиках и постоянно обращаются к новозаветным текстам.

Абсолютный шедевр!

Роман «Восстаньте из праха» — прекрасный и очень наглядный пример того, как самые оригинальные авторские идеи, великолепные замыслы, словом, пресловутый «креатив», вступает в непримиримое противоречие с творческим, литературным потенциалом этого самого писателя. Фармеровские идеи в чистом, дистиллированном виде, взятые в отрыве от самого литературного текста, от конечного «продукта» творчества,заслуживают самой высокой оценки. Беда приходит, когда автор начинает свои идеи воплощать в жизнь. В текст романа, как в мешок нерадивого Деда Мороза, в безпорядке напихана куча всякой всячины. В этом фармеровском мешке припасены и действительно ценные, уникальные «подарки», и масса всякого хлама, ерунды, которые и читателю-то не стоило бы демонстрировать.

...Жизнь после смерти, ответственность человека перед собственной совестью, неистребимое стремление человеческого рода к насилию (впервым делом «восставшие из праха» принимаются за изготовление орудий убийства), природа массовых психозов и истерий, взаимодействие социума и индивидуума, нацистские преступники, взаимоотношения полов, жертвы Холокоста, цивилизация и варварство, еврейский «вопрос», взаимодействие твари и Творца...и еще много всего, как важного, так и незначительного, хранится в фармеровских закромах. Однако автор вываливает на читателя все припасенное им добро в совершенно хаотичном, безпорядочном виде. Многие ключевые темы в романе проговариваются наспех, персонажи мельтешат и суетятся, словно действуют в режиме ускоренной перемотки. Идеальный вид чтения для романа Фармера — читать абстрагируясь от текста. Читать оригинальные сюжетные ходы, находки и пропускать банальности, пафос и благоглупости... К сожалению так читать невозможно. Никак не получается.

«Волков Кальи» с полным основанием можно характеризовать как своеобразный «роман-ожидание». Все действия ка-тета Роланда, оказавшегося в Калье Брин Стреджис, небольшом городке на окраине мира, подчинены предстоящей встрече-схватке с «волками Кальи» — чудовищными созданиями, собирающими с жителей городка поистине жуткую дань. Дань «волкам Кальи» — это дети. Один из двух близнецов, не достигших совершеннолетия...

Строго говоря, 9/10 романа — это своеобразная экспозиция, пролог к финальной схватке, которая займет всего лишь какой-то десяток страниц. Но никакого композиционного перекоса в «Волках Кальи» совершенно не чувствуется. Кинг уверенно управляет своими персонажами, тщательно выверяет самые малейшие детали, идеально скрепляет их, подгоняет одну к другой, рассыпает по тексту ссылки как к предыдущим книгам «Темной Башни», так и к другим своим произведениям, не входящим в состав эпопеи. Механизм романа работает у С.Кинга также четко, как оружие стрелка Роланда Дискейна — автор не допускает ни промахов, ни осечек...

«Волки Кальи» — один из самых «бытописательских» романов Кинга. Автор с опытностью профессионального этнографа создает среду, быт, обычаи, верования, праздники и, даже, фольклор небольшой общины людей, существующей на окраине мира, на самой границе с Тьмой. При этом Кингу удается поддерживать высочайшее внутреннее напряжение романа: он ни на мнгновенье не ослабляет свои авторские «вожжи», ни давая читателю ни малейшей передышки.

Окраинная Калья Брин Стреджис — для Кинга важный, лейтмотивный символ. Знак опоры, оазис рассудка и человечности в Мире, который сдвинулся с места. Но за пределами этого оазиса свищет пронизывающий метафизический ветер, накатывает неизбывный темный ужас и разваливаются последние скрепы рушащегося под откос Мира...

«Он открыл дверь и шагнул навстречу новым захватывающим приключениям». Такова финальная фраза романа Дж. Клеменса «Песчаный дьявол». Не знаю, кого как, но меня данная фраза просто сразила наповал. Эстетически. Впрочем, она оказалась достойным завершением абсолютно слабого, литературно безпомощного романа.

Читая Клеменса, невозможно отделаться от ощущения «дежа вю» — где-то я уже подобное неоднократно встречал, читал. «Песчаный дьявол» удивительно напоминает советский детективный «трэш» середины прошлого века. Одномерные, плоские герои, возвышенно-пафосная интонация, стилистика провинциального графомана («стальной взгляд, «мужественное, волевое лицо» и другие подобные, серые, безвкусные, затертые эпитеты). Положительные герои романа безупречны во всем: они знают по десятку языков (в том числе «пекинский диалект китайского), владеют приемами не менее десятка силовых единоборств, разбираются в дебрях ядерной физики, без промахов стреляют и метают ножи... Что может поделать с такими красавцами противостоящая им загадочная Гильдия? Пускай даже эта Гильдия и обладает самыми невероятными возможностями. Ясное дело — ничего.

Понятно, что из одних «стальных мускулов» интригу не выстроишь, романа не напишешь. Приходится добавить к общей благостной картине глубоко законспирированного агента Гильдии и неоднозначную девушку Кассандру, которая сбилась с верного пути и стала работать на профессиональную преступность... В романе будут и жестокие схватки в знойной аравийской пустыне и на водах Красного моря, будет также и Настоящая Любовь. Любовь завершится ...отгадайте чем? Разумеется, свадьбой! Законспирировавшийся гад-предатель будет изобличен и позорно покончит с собой, ну, а «заблудшая овца» Кассандра, раскаявшись, погибнет на руках у главного героя...

Да, чуть было не забыл... Попутно автор расскажет про поиски некоего «антивещества», поделится своими догадками по поводу тунгусского метеорита, поведет своих персонажей на розыски таинственного древнего города Убар, занесенного аравийскими песками... Но, по сравнению с его «чудо-богатырями», все перепетии сюжета просто-напросто блекнут и напоминают настольную игру, предназначенную для детей младшего школьного возраста...

Раньше подобные книжки издавали в мягких обложках с соответсвующими картинками. И все было понятно, кто хочет — тот читает. Зачем ЭКСМО издало писанину Роллинса/Клеменса в линейке «Книга-загадка, книга-бестселлер» я не ведаю. Наверное, имела место вражеская вылазка с целью окончательной компроментации когда-то подавашей надежды серии...

Элегантный, красивый рассказ Н. Геймана, своего рода легкая фантазия на тему «Человека в Высоком замке» Ф. Дика. Там, где у Дика получилась настоящая симфония, Гейман, в свою очередь, сочиняет легкий этюд, непринужденное баловство. Но до чего же удачной получилась эта геймановская шутка.

Казалось бы, чего проще — поменять местами знаки «плюс» и «минус». И вот, мир готического романа, населенный призраками, чудовищами, ведьмами, вампирами, становится реальностью. А наш мир, с его автомобилями, тостерами, кредитками, кинотеатрами, словом, со всеми нами -плодом изощренного вымысла «готического» писателя. Какой мир на самом деле реален?

...А что такое вообще реальность?...

Роман С. Кинга посвящен той «затонувшей Атлантиде», которая есть у каждого из нас: это наши детство и юность. Там, в этой Атлантиде, которой никогда уже не вернуть, и о которой остается только лишь вспоминать, было все впервые: первый поцелуй со знакомой девочкой, первая жестокая драка, первое предательство, совершенное самыми близкими тебе людьми...Там были и Недостижимая Мечта (как велосипед у одного из героев кинговской «Атлантиды»), там была и Великая Тайна, которую нужно было оберегать, и которой так хотелось поделиться со своим Настоящим Другом...

Для героев С. Кинга подобной «Атлантидой» стали 1960-е годы: Кеннеди и Л. Джонсон, Вьетнамская война и рок фестиваль в Вудстоке, драки с полицией, наркотики, студенческие кампусы, автомобильный секс... Веселое было времечко... Из стабильных и скучных будней рейгановских 1980-90-х ( в США тоже была своя эпоха «стабильности и порядка»), повзрослевшие персонажи романа вновь и вновь возврашаются к своим «детско-юношеским» годам, пытаясь осмыслить собственное прошлое; понять, где находится та, мистическая «поворотная точка», которая определила всю дальнейшую жизнь героев «Сердец...» А подобная точка была у каждого из них. Просто не все заметили, как прошли ее...

«Сердца в Атлантиде» имеют достаточно сложную композицию, повествование ведется от лица нескольких персонажей, существующих, к тому же, в разных временных пластах. Роман разветвляется на несколько сюжетных линий, и , только в финале, Кинг полностью собирает свою волшебную мозаику. Да, в «Атлантиде» можно найти отдельные мелкие недочеты, нестыковки в деталях. Иногда, при переходе от одной части к другой, при смене повествователя, литературные «швы», скрепляющие в единое целое текст романа, становятся слишком заметными. Но высочайший эмоциональный накал, пронзительная искренняя нота, звучащая буквально с самых первых и до самых последних строчек книги, позволяет просто не обращать внимания на подобные шерховатости этого, в целом, великолепного романа.

...Подросток Развияр, принадлежащий к низшему, всеми презираемому народу гекса, узнает древнее заклинание, обращенное к Медному Королю. Развияр пользуется им — сначала импульсивно — от безысходности своего положения, а позже — уже совершенно сознательно. При этом Развияр посвящает Медному Королю все самое дорогое, что есть у него в данный конкретный момент.

История, рассказанная супругами Дяченко в «Медном короле», многажды обыгрывалась в мировой литературе: и в «мейнстриме», и в фантастике... Эта история о человеке, который добивался всего, чего хотел, всего, к чему стремился, постепенно выжигая из себя все подлинно человеческие качества: любовь, дружбу, совесть, благородство. Собственно, ЧТО будет дальше происходить с героем романа, становится ясным ровно на 78-й странице. Остается лишь узнать, КАК это будет происходить. Из всех персонажей романа, по-настоящему интерес вызывает именно главный герой -Дяченки плавно, нигде не перегибая, не пережимая, избегая пафоса, убедительно показывают, как из жалкого переписчика-раба выкристаллизовывается некий сверхчеловек, почти что ницшеанского толка. Причем, авторы вовсе не стремятся разоблачить своего героя, внушить к нему отвращение читателей. Развияр продолжает оставаться мужественным человеком, отважным воином, справедливым хозяином своих подданных. Его желания вполне разумны, законны, более того, совершенно оправданы и необходимы. Но... беда заключается в том, что ничего не дается просто так, а Медный Король требует в ответ все новых и новых жертв...

Я неоднократно выражал сомнения в том, что Дяченки говорят какое-то «новое слово» в литературе, или же поднимаются в своих произведениях до вершин человеческого духа. Как говорится, не надо искать кошку там, где ее нет по определению. «Медный король» оказался совсем неглупым, профессионально сделанным романом, со своей моралью (пускай расхожей и предсказуемой), с крпеким сюжетом (пускай далеко не оригинальным), с вызывающим интерес главным героем... Ну что же, вполне достаточно. На большее я и не рассчитывал.

Рассказы, включенные в антологию «Лучшее за 2007» написаны как во вполне традиционном, так и в неожиданном, можно сказать, экспериментальном стиле. И вот эти «экспериментальные» рассказы являются, пожалуй, лучшими в этой книге. Особого упоминания заслуживает «Реванш ситцевой кошки» С. Чэпмена. Маленький шедевр от совершенно неизвестного мне автора. Присутствие в антологии одного лишь рассказа Чэпмена уже служит оправданием для приобретения всей книги.

Конечно, «Лучшее за 2007 год», получилось весьма неравноценным. Есть и откровенно слабые, проходные вещи. Как ни странно, в эту категорию попал ряд рассказов довольно известных авторов, таких как С. Браун, Б. Литтл, П. Страуб, К. Фаулер... Правда, в случае с К. Фаулером, разочарование уже, похоже, становится нормой.

В целом же. антология свое предназначения оправдала. Она открыла для меня несколько новых писательских имен (С. Чэпмен, Э. Дункан, Г. ван Экхаут, М. Фаци), с чьим творчеством мне захотелось познакомится гораздо подробнее. Если только такую возможность предоставят наши издатели...

Абсолютный шедевр от С. Чэпмена, написанный в форме сюрреалистической сказки. На мой взгляд — заглавная вещь данной антологии.

История кукол-игрушек, проживающих в сказочном Плюшевом городе, по стилю изложения напоминает американский «нуар»-детектив 1930-х гг. — в повести отчетливо звучат хэмметовско-чандлеровские интонации. Куклы-игрушки занимаются своими «игрушечными» делами: влюбляются, ссорятся, принимают участие в мафиозных разборках. А вечерами наблюдают вековечную битву Хлопкового Пса и Ситцевой Кошки...

Вообще, Чэпмен в пересказе проигрывает как мало кто. Сам рассказ — смешной, саркастический, лиричный и трагический одновременно, — поддается множеству истолкований. Борьба «инь» и «янь», мужчины и женщины, республиканцев и демократов... Кому что ближе... А в Плюшевом Городе живем все мы... В том числе....

Роман К. Берг «Сын Авонара» несет на себе ощутимую печать мелодраматизма. Собственно, это один из самых «женских» по исполнению и настроению фэнтезийных романов, прочитанных за последние годы.

Сейри, девушка из хорошей, аристократической семьи, потенциальная невеста будущего короля, отказывается от выгодной партии и вступает в брак с неким Кейраном, ученым, исследователем, археологом. По совместительству Кейран оказывается еще и тайным магом, занимающимся исцелениями сирых, убогих, больных. Вообщем, своеобразный вариант организации «Врачи без границ». Однако, в Четырех Королевствах, магия жестоко преследеуется, а все, уличенные даже в самых невинных связях с магами, жестоко наказуются. Главным гонителем магом, разумеется, выступают местные жрецы, поддерживаемые королевской властью.

Чем так провинились маги, занимающиеся , в основном, гуманитарной помощью населению, — на этот вопрос К. Берг внятного ответа так и не дает. Нет ответа и многие другие вопрсоы, возникающие по ходу чтения романа. Все крупные и мелкие нестыковки, сюжетные и логические, можно выписывать в столбик в специально отведенном для этой цели блокнотике.

К. Берг пишет ярко и эмоционально. На образы отрицательных персонажей автор не пожалела самых черных красок, положительные герои, несмотря на перенесенные ими жесточайшие страдания, остаются мужественными, одухотворенными и несгибаемыми в своей борьбе со злом.

Не могу сказать, что роман совсем уж плох и безнадежен. Вовсе нет. В сюжете имеются и вполне нестандартные авторские ходы, и роковые страсти, и действительно запомниающиеся герои... Не сомневаюсь, что «Сын Авонара» найдет своих благодарных читателей. Только вот лично мне литература подобного рода совсем не близка. Градус эмоций зашкаливает, гуманистический пафос автора накрывает с головой... Нет, не люблю я этого...

Рассказ, который так обнадеживал в начале, и рассыпался в самом конце, буквально в последнем абзаце. Это как запустили прекрасный воздушный шарик: удивительно красиво взлетел, начал набирать высоту, и вдруг... раздается предательское шипение, воздух выпущен и жалкие резиновые ошметки падают на головы зрителей.

Ди Филиппо удалось сделать интригующую завязку, создать таинственный городок Блэквуд, набросать портреты его загадочных обитателей... И — безпомощный финал, испортивший все впечатление от рассказа.

История советского «Акакия Акакиевича», завершившаяся самым нелепым и печальным образом. Бездарно растраченная жизнь: на написание многочисленных романов «о людях хороших» (полярниках, геологах, моряках), которые благополучно канут в небытие вслед за самим писателем Рахлиным; на игры в прятки с Системой, которые заведомо обречены на поражение; на выбивание у той же Системы, в глубине души презираемой, мелких подачек и привилегий — вроде путевки в приличный Дом Творчества или пресловутой зимней кроличьей шапки...

Гоголевский Акакий Акакиевич после смерти превратился в привидение и пугал своих земных недругов на ночных петербургских улицах. Советскому «Акакию Акакиевичу» и этой малости посмертного торжества, увы, не было отпущено. Все прямо по народной пословице: «Жил грешно, и умер смешно». У Гоголя история обиженного системой «маленького человека», жалкого петербургского чиновника, перерастала в настоящую трагедию. У Войновича трагедии не выходит — материал не тот. Даже смерть Рахлина оборачивается в итоге нелепым фарсом...

PS. Позволю себе маленькое нелитературное отступление. При давнем, первом прочтении «Шапки», меня жутко раздражало авторское издевательское отношение к двум персонажам повести — русским писателям Черпакову и Трешкину. На их изображение Войнович не пожалел едких сатирических красок. Тогда мне это казалось, мягко говоря, предвзятостью. 20 с лишним лет спустя, я понимаю, все было правильно. Условные «Черпаков» и «Трешкин» — это своеобразный символ того тупика, в котором оказалось так называемое «русское национальное движение». Оно так и не смогло (увы!) сформироваться в нормальную политическую силу, растратив свой богатейший потенциал на поиски «сионистов в Политбюро/Правительстве» и на разоблачение «масонского заговора». Еще одна грустная история...

Одно из самых мрачных и безысходных произведений в истории русской литературы. Войнович рассказывает историю несостоявшейся жизни молодого солдата Ивана Алтынника, вступившего в переписку с предприимчивой теткой со станции с жутковато-гротесковым названием «Кирзавод». Невинная поначалу забава, излюбленное развлечение солдат-срочников, обернулось в результате поистине трагическими последствиями.

Сцены советской провинциальной жизни, выписанные автором подчеркнуто сухо и безстрастно, вызывают настоящий эмоциональный шок. Повседневная действительность окутывает, обволакивает героя как смертельный туман из одноименной повести С. Кинга и оказывается пострашнее лавкрафтовских чудовищ. В повести Войновича присутствует социальная сатира, авторский сарказм и неподдельная боль о загубленной жизни главного героя. Морок, из которого не вырваться... Горький смех, от которого кровь стынет в жилах...

«Последний кольценосец» напоминает мне о стародавней попытке скрестить «ужа и ежа». Дело, вообщем-то, не в том, что К. Еськов берет оригинальный литературный мир, созданный Толкиеном, и переиначивает его на свой лад, по своему разумению. О подобных литературных переделках я уже как-то высказывался, нo... repetitio est mater studiorum. Существует гомеровская «Одиссея» и джойовский «Улисс». Существуют «Пиноккио» и «Буратино». Собственно сам «Властелин колец» давно уже превратился из просто литературного явления в настоящий миф, вроде древнегреческого. Роман Еськова — это всего лишь новая попытка истолкования данного мифа. Автор «Последнего кольценосца» попытался соединить мир Средиземья со шпионским романов в духе Ф.Форсайта и Ю. Семенова и приправить получившееся блюдо пряным соусом геополитических измышлений. Так вот, повторю еще раз. Лично я не вижу в подобной литературной игре ничего крамольного и оскорбляющего Великий Роман Профессора. Беда заключается не в том, что Еськов написал «фанфик». Беда в том, что Еськов просто написал весьма слабый роман.

Оригинальный мир Толкиена исключительно средневековый. Его персонажи практически не выходят за рамки ментальности (поведения/мышления) человека Средневековья. Герои Еськова также живут вроде бы в средневековом мире, но действуют, мыслят разговраивают как отчественные менты и чекисты, словно сошедшие со страниц книжки какого-нибудь Чингиза Абдуллаева... В итоге получилось что-то навроде «Эльфы против ментов». «Кольценосец» насыщен многочисленными цитатами и аллюзиями, как историческими, так и политическими. Автор вкладывает в речь своих героев цитаты из Наполеона, Бисмарка, Черчилля, Ленина, насыщает фабулу приемами заимствованными из отечественных и зарубежных политических триллеров. Сперва мне даже показалось, что «Кольценосец» — тонкая и умная пародия на литературу подобного рода. Но спустя какое-то время, начинаешь замечать — Еськов действительно, всерьез, «без дураков», увлечен текстами Форсайта-Семенова, и уже не пародирует, а просто и незамысловато подражает произведениям, стилю вышеупомянутых писателей.

Непроработанные характеры персонажей, стилистически однообразная и убогая речь героев «Кольценосца», замысловатые, запутанные, но всё равно вторичные повороты сюжета, удивительно унылый, безцветный авторский мир... Главные герои романа состоят целиком из штампов. Конечно, Еськов не делит своих героев на безусловно отрицательных персонажей, с одной стороны, и белых и пушистых, с другой. Все его герои неоднозначны, или, как выражается сам автор, «разноцветны». Но от этого не легче — ибо и неоднозначность вполне может быть не своей, а заемной.

В «сухом остатке» имеем целиком вторичный литературный продукт — как по отношению к Толкиену, так и по отношению к излюбленному Еськовым жанру политического триллера.

Новый роман С. Кинга трудно назвать детективом в классическом понимании этого этого термина. Да, «Блейз» — это история преступника и преступления. Только вот сам преступник известен заранее — именно через призму восприятия Блейза, большого ребенка и мелкого жулика, строит свой роман С. Кинг, а финальную развязку задуманной Блейзом претсупной комбинации, вообщем-то, легко предугадать.

Своей атмосферой, явно выраженными авторскими симпатиями к главному герою, «Блейз» действительно напоминает старые добрые книги американского «нуара» 1930-1950- х гг.: прежде всего «Почтальон звонит дважды» и «Серенаду» Дж. Кейна, а также более поздние романы Дж. Элроя. Только в отличие от вышеупомянутых авторов, Кинг куда более мягок и лиричен, снисходителен по отношению к своему герою. Собственно, Клайтон Блейсделл, «Блейз», по большому счету никакой не преступник. Это наивный ребенок, маленький мальчик, заблудившийся в огромном, страшном, не знающим жалости и снисхождения к слабым, мире взрослых.

Вторым главным героем короткого кинговского романа является просто-таки античная Судьба, неумолимый Рок, преследующий Блейза с самого раннего детства и ведущий его к заранее предопределенному трагическому финалу...

Несмотря на подобную предопределенность, на твердую уверенность в то, что ничем хорошим для главного героя эта история завершиться не может, роман читается на одном дыхании, напряжение в сюжете не ослабевает вплоть до последних строчек, характеры абсолютно всех персонажей тщательно прописаны с присущим Кингу авторским мастерством.

Завершающие страницы романа, трагичные и светлые одновременно, заставляют вспомнить о финальных эпизодах «Мертвой зоны». Словом, С. Кинг подарил читателям своеобразное и увлекательное путешествие в собственное литературное прошлое.

Едва ли не самый лучший рассказ С. Кинга. Трагический и очень личный. 100%-но реалистический. Никаких маньяков, монстров и чудовищ. Монстр — неизлечимая мучительная бользнь, терзающая самого близкого человека. Есть только безысходность, страдания, боль и профессионально внимательное равнодушие врачей.

Вне всяких сомнений- шедевр психологической прозы, рассказ уровня «Смерти Ивана Ильича» Л. Толстого. Достоин включения в антологию «Лучшие рассказы ХХ века».

Повести Ди Филиппо, объединенные в «Стимпанковскую трилогию» (таково оригинальное название книги), выстроены в хронологическом порядке. Автор производит своеобразное художественное препарирование истории 19 века в самых различных её аспектах: наука, политика, эзотерика, культура... Ди Филиппо пишет ярко и сочно, остроумно и жестко, порой, даже действуя почти на грани фола. Свой бодрящий интеллектуальный коктейль, от которого, временами, буквально сносит читательскую «крышу», он составляет из смеси самых разных стилей, литературных персонажей, реальных исторических лиц, философских и политических идей...

Общая оценка «Стимпанка» могла бы быть и выше, но Ди Филиппо своей блестящей повестью «Виктория», открывшей трилогию, задал сам себе рекордную высоту. «Готтентоты» и «Уолт и Эмми» до этой рекордной планки дотянуться, увы, не смогли .

Чрезвычайно атмосферный, просто завораживающий рассказ. Д. Этчисон прекрасно чувствует ритм повествования и умеет передать его.

...Липкая, жаркая ночь в пустыне... Убаюкивающая черная лента шоссе... Прорывающиеся сквозь надвигающуюся дремоту и накрывающие с головой волны сновидений-воспоминаний... Мертвенный свет флюоресцентных лам на автомобильной стоянке... В рассказе всего два персонажа — супружеская пара, путешествующая в автомобиле и остановившаяся для краткого ночного отдыха на специальной площадке. Минимум прямой речи — лишь несколько слов. И почти физическое ощущение неотвратимо подступающей беды. Я бы сравнил рассказ Этчисона со странными фильмами-видениями Д. Линча. Если вам понравились «Шоссе в никуда» и «Малхолланд-драйв» — значит, придется по душе и этот странный рассказ...

Главными героями повести «Уолт и Эмили», завершающей «Стимпанковскую трилогию», Ди Филиппо выбрал Уолта Уитмена и Эмили Дикинсон, двух знаковых поэтов, составлявших цвет американской контркультуры 19 века. Как и в двух предыущих произведениях, входящих в «Стимпанк», автор обходится со своими героями довольно безжалостно и жестко, изображая их в преувеличенно гротесковой, почти что карикатурной манере. Однако в данном случае, за авторскими насмешкой и ёрничеством проступают неприкрытые грусть и любовь к своим странным и нелепым героям. Уолт и Эмили — не изобретатели, не политики, не оккультисты. Они — поэты. И это, как говорилось в одном рекламном слогане, многое объясняет. В частности, объясняет и ту любовь, которую Ди Филиппо определенно испытывает к своим персонажам.

В повести можно найти все «примочки», составляющие фирменный авторский почерк Ди Филиппо. Но, прежде всего, «Уолт и Эмили» — повесть о несостоявшейся любви, любви, которая могла бы быть, но почему-то не сложилась... А рассказ о несостоявшейся любви всегда будет грустной и щемящей историей.

Правда у «Уолта и Эмили«есть еще одна особенность. По достоинству оценить эту повесть сможет тот, кто хотя бы отчасти знаком с творчеством У. Уитмена и Э. Дикинсон — многие визионерские видения персонажей, диалоги главных героев, напрямую связаны с их поэтическим творчеством. Я же подобным знанием похвастать, увы, не могу...

Чересчур простой, излишне наивный, крайне примитивный — такие определения можно использовать, говоря о рассказе Р. Блоха «Венгерская рапсодия».

...Молодая женщина, купившая дом в американском провинциальном городке, рассчиталась за покупку золотыами монетами времен Австро-Венгерской Империи. Разумеется, в городке оказывается человек «с прошлым», который прослышав о золоте, решит сначала проследить за новой соседкой, а затем нанести ей визит... Естественно, с самыми недобрыми намерениями. И уж совсем не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать реузльтаты визита к таинственной незнакомке.

Подобная «вампирская история» могла бы органично смотреться на рубеже позапрошлого и прошлого веков. Если выкинуть из рассказа весь современный антураж (автомобили, историю о венгерской эмигрантке, бежавшей от коммунистов), то я бы предположил, что данное произведение написано лет 100 назад каким-нибудь неудачливым эпигоном Б. Стокера: уж слишком все просто, банально и предсказуемо... Зачем было включать крайне неудачную «Венгерскую рапсодию» в антологию «Вампиры»? Может быть, одна магия имени Р. Блоха сыграла свою роль? Бог весть...

Рассказ Мартина «Лечение мартышками», написанный в 1983 г. (т.е. на пять лет позже знаменитого кинговского рассказа) действительно весьма схож и по форме, и по содержанию с «Корпорацией «Бросайте курить». Особенно данное сходство бросается в глаза на первых страницах рассказа Мартина: случайная встреча героя, страдающего ожирением, с товарищем по несчастью, некий загадочный адрес места, где помогут избавиться от лишнего веса посредством... лечения мартышкам... А вот дальше, как говорится, начинаются разночтения — и сюжетные, и стилистические...

Мне трудно однозначно определить, чего хотел добиться Мартин, написав свой рассказ: попытаться сделать гротеск, пародирующий «Корпорацию...», продемонстрировать свое умение работать на территории, столь удачно освоенной Кингом, рассказать о безнадежности борьбы с маленькими, вполне невинными, человеческими слабостями... Вполне возможно, что и одно, и другое, и третье... Там, где у Кинга — непроницаемая серьезность, обыденность и предельный реализм, превращающийся в мрачную фантасмогорию, у Мартина — разудалый бурлеск, чернушный юмор и откровенный стёб. Собственно, именно на такой, разудалой мажорной ноте и завершается «Лечение мартышками». Фарс, блестяще разыгранный анекдот, легкая насмешка над серьезностью истории, рассказанной Кингом... Но даже самый лучший фарс остается все-таки фарсом, на самый остроумный анекдот со временем найдется еще более смешной... «Посмеялись и забыли, крутим дальше колесо...», — пел в свое время, А. Галич. Как будто про мартиновский рассказ.

Очень грустный и жестокий аллегорический рассказ о «менеджерах среднего звена» эффективно управляющих одними «мясными машинами», проводящих свои ночи с другими «мясными машинами»... Рассказ о тщетной попытке вырваться из этого безнадежного круга, обрести любовь, сострадание и понимание... Рассказ удивительно лиричный и тонкий... И написан за 25 лет до появления знаменитого романа В. Сорокина «Лёд». Тоже, кстати, посвященного «мясным машинам».

Роман тибетского (!) писателя Д. Норбу, посвящен двум годам жизни Шерлока Холмса, выпавшим из записок доктора Ватсона.

...После схватки с профессором Мориарти и последовавшего за ней чудесного спасения у Рейхенбахского водопада, Холмс инкогнито отправляется в путешествие. Он оказывается в Индии, где, как говорится, сойдя «с корабля на бал», включается в расследование загадочного и жестокого убийства коридорного в бомбейской гостиннице, путешествует по стране... В конце концов Холмс вместе с одним из героев киплинговского Кима, Хари Мукереджи, попадает в Тибет, где вступает в схватку с черным магом и оккультистом по кличке «Нечестивый»...

«Мандала Шерлока Холмса» просто переполнена многочисленными аллюзиями на самые различные литературные произведения. Прежде всего, это многочисленные рассказы Конан Дойла, названия которых Д. Норбу не забывает приводить в подстрочных ссылках. Точно не считал, но десятка два, по меньшей мере, наберется. Также «источниками вдохновения» для Норбу послужили роман «Ким» и ряд рассказов Р. Киплинга, малоизвестный в России роман Ф. Поссе «Путешествие в Агартху», а также несколько других, менее известных источников.

Однако любителям литературных игр и аллюзий не стоит очаровываться. Роман Д. Норбу сшит буквально на живую нитку из произведений вышеупомянутых литераторов. Создается такое впечатление, что у тибетского писателя просто нет собственного голоса. Детективная составляющая романа близка к точке замерзания, внутреннее напряжение, жизненно необходимое для произведений подобного жанра, отсутствует как таковое. Авторские описания Индии и Тибета получились на удивление сухими и безвкусными, словно позаимствованными из дешевого туристического путеводителя... Зато, чего с избытком хватает в романе — так это мутного оккультизма в рерихианско-блаватской «упаковке». Словом, на выходе получился на редкость скучный, занудный, наивный по замыслу и исполнению роман.

Удивительно другое — на Западе «Мандала Шерлока Холмса» собрала вполне приличную прессу. Ну ладно, примем в расчет то, что Норбу — тибетец, принадлежит к экзотическим «малым и угнетенным народам», что априори гарантирует ему внимание западного литературного бомонда. Но вот отчего российское «Книжное обозрение» включило книжку Норбу в свой список лучших переводных детективов 2007 года?.. Остается только руками развести...

Повесть «Готтентоты», вторая часть своеобразной «Стимпанковской трилогии» Ди Филиппо, произвела на меня гораздо более слабое впечатление. Навреное, после блистательной «Виктории» я ожидал от автора совсем уже чего-то необыкновенного... Но, увы... В принципе, в «Готтентотах» Ди Филиппо использует уже испытанный набор писательских приемов и средств, успешно апробированных на его первой повести: стилистические и жанровые смешения, вымышленные герои существуют в одном пространстве с историческими лицами и литературными персонажами, многочисленные исторические аллюзии и литературные ассоциации... Повесть также можно рассматривать как своеобразную пародию на расплодившиеся в последние годы романы, герои которых занимаются поисками различных магических артефактов с последующим спасением мировой цивилизации. Вот только на этот раз результат у Ди Филиппо получился несколько иной.

«Готтентотов» вполне можно сравнить с затянувшимся цирковым представлением: сначала радуешься неожиданным акробатическим номерам, которые по воле автора проделывают его персонажи, смеешься над новыми блестящими шутками и репризами, затем начинаешь слегка скучать, и, наконец, поглядываешь на часы с одной мыслью- да поскорее бы уже все закончилось... Ученые, оккультисты, коммунисты, феминистки, борцы за свободу негров и Польши, проносящиеся по страницам повести в каком-то безумном танце, сливаются в одно лицо, элегантные авторские шутки вырождаются в заурядное ёрничество, а стильный гротеск превращается в пошловатый «Comedy Club».

Правда, сцена, в которой лавкрафтовское чудовище безжалостно пожирает коммуниста-агитатора возвращает хорошее настроение и даже вызыват некий душевный подъем, но общее впечатление остается ,все-таки, смазанным — литературный «Монти-Пайтон» изрядно затянул свое представление...

Удивительный «вампирский» рассказ... Шокирующий, одновременно притягательный и отталкивающий, он производит самое сильное впечатление. Рассказ С.Р. Тэма из тех редких произведений, которые невозможно пересказать: вроде бы подберешь нужные слова, как в указанной выше аннотации, а окажется все не про то... Наверное, определить саму сущность «Домашнего вина» можно только отталкиваясь «от противного»: это совсем не похоже на вампиров из произведений Энн Райс и Л. Гамильтон... Абсолютная противоположность, как знаки «плюс» и «минус». Только еще более пугающе, невероятно пугающе... Словом, полная и окончательная деконструкция образа вампира...

Читать «Ретроспективу» Мартина легко и приятно: мартиновские рассказы не требуют ни чрезмерных интеллектуальных усилий, ни особого напряжения душевных сил. Мартин прекрасный креативщик: сюжеты большинства его рассказов оригинальны и изобретательны. Автор обладает ценнейшим для писателя качеством: умением «зацепить», заинтриговать читателя, повести его за собой.

Лучшие мартиновские рассказы («Мистфаль приходит утром», «Башня из пепла», «Портреты его детей» и др.) наполнены лиризмом, словно покрыты дымкой легкой грусти, несбывшихся надежд, неизбежных разочарований. Однако, по прочтении малой прозы Дж. Мартина лично у меня всегда оставалась чувство какого-то легкого разочарования и недоумения, ощущения неполноты авторского высказывания. Причина, очевидно, кроется в развязках большинства рассказов, составляющий «Ретроспективу».

Да, Мартин завершает свои рассказы неожиданным сюжетным поворотом, легким писательским вывертом, непринужденным, элегантным, но, в тоже время, неглубоким и поверхностным. Концовки мартиновских рассказов напоминают милую остроту, то, что французы называют «bon mot». Вроде бы остроумно и неожиданно, но проходит день-другой — и смысл заказанного совершенно забывается, оставляя лишь легкое напоминание-послевкусие...

...На британский трон посажен антропоморфный тритон, взятый из элитного публичного дома. А юная британская королева Виктория постигает науку управления Империей принимая клиентов в борделе... Это всего лишь малая толика чудес из тех, что в изобилии содержатся в необольшой повести Пола Ди Филиппо «Виктория».

Собственно, повесть Ди Филиппо — блестящая, остроумная, язвительная пародия на так называемую «викторианскую эпоху». Вернее, не на саму эпоху, а на своеобразную модную «ностальгию по викторианству», которой на протяжении всего ХХ века с удовольствием предавались и сами писатели, и читающая публика.

Ди Филиппо с непроницаемостью опытного фокусника достает из своей бездонной повести-шляпы все новые и новые чудеса: здесь и паровоз, работающий на урановом топливе, и лицей для девочек, организованный феминисткой-лесбиянкой, и «ножные мельницы», снабжающие лондонский городской водопровод тухлой водичкой из Темзы, и лорд Чатинг-Пейн с серебряным носом-протезом... Фантазий Ди Филиппо, придуманных им разнообразных аллюзий (как литературных, так и политических) могло бы хватить на полноценный роман, но все они сжаты, сконцентрированы до состояния взрывчатой смеси на 70 с небольшим страницах короткой повести. Сверхмалый объем «Виктории» (разумеется, повести, а не британской королевы) является ее единственным недостатком. Впрочем, нам всем прекрасно известно, чьей сестрой является краткость...

А молодой Чарльз Диккенс, посещающий в борделе антропоморфного тритона-проститутку — это, поверьте, дорогого стоит...

Интересный и стильный роман П. Страуба, отличающийся причудливо выстроенной композицией. Действие романа разворачивается в разных временных пластах, линейное повествование чередуется со флэшбеками, события, происходящие в романе даются через призму восприятия нескольких героев.

...Маленький провинциальный американский городок Милбурн буквально терроризируют загадочные призраки, возникшие словно из страшных историй, которые время от времени рассказывают друг другу на своих заседаниях члены местного «Клуба Фантазеров». Сначала жертвами призраков становятся домашние животные, но очень скоро настает и очередь людей... Активность представителей «темных сил», возглавляемых молодой и очаровательной женщиной, развивается по нарастающей, превращая занесенный зимней пургой Милбурн в город «живых мертвецов»...

«История с привидениями» держит в напряжении, «не отпускает» читателя почти до самого конца. Из историй, рассказанных в «Клубе Фантазеров», романа приехавшего в Милбурн молодого писателя, событий, происходящих в режиме «он-лайн», Страубу удалось собрать Страубу удалось собрать крепко сбитый, цельный, хорошо организованный роман. Разбегающиеся в стороны, причудливо ветвящиеся сюжетные линии, в нужный момент, в своеобразный час Икс», определеный автором, собираются в одном месте, обещая блистательную и интригующую развязку... И именно в развязке кроется, на мой взгляд, самый большой минус «Истории с привидениями». Развязка романа не то, чтобы разочаровывает, нет; но после нее остается некий привкус досады. Потерявшие своих родных идрузей, изрядно натерпевшиеся от нечисти герои, разделываются с посланцами тьмы с легкостью поистине необычайной, хотя и претерпевают при этом весьма сильные душевные потрясения. Почему герои не предприняли подобного «похода против нечисти» гораздо ранеьше — остается только гадать... Во всяком случае, объяснения, приведенные в романе автором, показались мне не слишком убедительными.

Как я уже говорил, «История с привидениями» — роман весьма оригинальный, в нем практически нет общих мест, штампов, безсодержательных, не работающих на сюжет персонажей. Страуб прекрасно создает атмосферу незримого присутствия потусторонних сил, напоминающую лучшие образцы классического «готического романа». Но в этой, сработанной Страубом, замечательной романной «бочке» имеется своя ложка дёгтя — истоки буйства «темных сил» кроются, разумеется, в стародавнем преступлении, поневоле замешанными в которое оказались главные герои романа...

Жаль: будь «История с привидениями» свободна от указанных недостатков — она заслуживала бы самой высокой оценки.

Поздние стихотворения Эдгара Аллана По («Ворон», «Улялюм»,«Эльдорадо», «Колокола», «К Аннабель Ли»), на мой взгляд, являются абсолютными шедеврами и вершиной его литературного творчества. Влияние стихотворных произведений Э. По на русскую поэзию, особенно на поэтов-символистов, трудно переоценить. Именно поэзия По является своеобразной гениальной квинтэссенцией всего литературного творчества американского автора.

Еще один «литературный» рассказ Х. Кортасара: про интимную связь вымысла и реальности и про внимательного слушателя, который всегда вырастает в соавтора. Главное — только не перепутать кто есть кто...

Издательская аннотация к роману «Графские развалины» прямо намекает: Точинов — это наш, отечественный С. Кинг. И действительно, у «Графских Развалин» с романами американского автора имеется много точек пересечения. Главный герой, писатель Кравцов, возвращается в места своего детства, где ему придется столкнуться с жуткими проявлениями неведомых потусторонних сил, попытаться разобраться в тайне старинной графской усадьбы, влюбиться в загадочную местную девицу — см. роман С. Кинга «Жребий». Помимо схожести основной, так сказать, магистральной темы, в «ГР» имеются и другие отсылки к произведениям Кинга. Так, группа подростков, помогающая главному герою в его расследовании, напоминает нам о «Сердцах в Атлантиде», «Оно»; стая ворон, служащая предвестником появления «темных сил» напоминает о воробьях из «Темной половины»; жители поселка, каждый из которых имеет свою тайну, свой «скелет в шкафу» — о «Нужных вещах»... Словом, Точинов пытается создать некую собственную модель провиницального американского Касл-Рока, находящегося в деревне Спасовка Ленинградской обл., 40 минут на электричке до Питера...

В подобной своеобразной переработке мотивов из кинговских произведений, собственно говоря, нет ничего крамольного и страшного. Важен итоговый результат — насколько успешной окажется пересадка заокеанских «цветов зла» на отечественную почву?

Точинову удается худо-бедно порддерживать интригу на протяжении практически всей первой книги романа. Однако, по большому счету, «Графские развалины» представляют собой одну большую, чрезмерно затянувшуюся, экспозицию. Прочитано свыше 400 страниц, а ответа на главный вопрос — «что же представляет из себя зловещая сила, действующая в деревне Спасовка?» — автор так и не дает. Роман отягощен множеством побочных, не всегда оправданных линий, художественно немотивированных вставных эпизодов (вроде сказки о карандаше, написанной Кравцовым для своей дочки). В нем присутствуют черные следопыты, сборщики цветных металлов, деревенская шпана, частные охранные структуры, извращенец местного масштаба — героев много, все что-то говорят, действуют, исчезают, умирают, появляются вновь... Но ни одного запоминающегося персонажа, ни одной по-настоящему глубоко проработанной фигуры среди них нет. Есть лишь сумма внешних действий, поступков, человеческих качеств. Нет внутреннего мира, индивидуальности, глубины.

Удивительное дело: автор пишет о современной России, о жизни в проблемной российской провинции... И при этом роман оказывается напрочь лишенным социальной составляющей, которая всегда присутствует в лучших произведениях С. Кинга. Нельзя же всерьез считать за подобную составляющую язвительные замечания автора в адрес Горбачева с Чубайсом. Что хорошо для газетного фельетона оказывается смерти подобно для художественной литературы.

В «сухом остатке» имеем неплохо задуманное, но слабо проработанное литературное произведение, с дребезжащим на ходу сюжетом, непрописанными характерами персонажей, излишне многословное и суетливое. «Осетрина второй свежести», «Стивен Кинг для бедных», парад упущенных возможностей — как не назови, общий баланс, увы, не изменится.

Холодный, кристально прозрачный, как нетронутые цивилизацией гренландские ледники, роман. 37-летняя женщина Смилла (полу-датчанка, полу-эскимоска) занимается расследованием странной гибели маленького мальчика-эскимоса, сорвавшегося с крыши в одном из районов Копенгагена. Да, роман Хёга можно назвать и детективом... Однако детективная линия не является в романе доминирующей. Главное для героини романа заключается не только расследовании убийства и восстановлении хотя бы какого-то подобия справедливости, но в попытке выйти из глубокого внутреннего кризиса, разобраться со своим прошлым, обрести, наконец, собственное «я».

«Смилла и ее чувство снега» обыгрывает достаточно модную в современной западной литературе тему столкновения культур, цивилизаций: европейской и первобытно-маргинальной, в данном случае, эскимосской. В этом неизбежном взаимодействии-столкновении авторские симпатии отдаются, с его точки зрения, слабым, обиженным, «условно пригодным, маргиналам... В данном случае с Хёгом можно спорить, не соглашаться (или же соглашаться) с его выводами, но приговор утопической концепции «мультикультурного общества» звучит в его романе вполне определенно. Ибо в языке эскимосов существует только одно слово для обозначения цветов и 200 слов для обозначения снега...

Дебютный роман Д. Дункана, в конспективном виде содержащий отдельные темы, мотивы последующих произведений автора. Только вот эти темы (существование параллельных миров, переходы между мирами, «наши» в иных реальностях, многочисленные историко-литературные ассоциации) подаются Дунканом в «Красно-розовом городе» в несколько облегченном, упрощнном виде. Позже будут «Седьмой меч», «Пандемийские хроники», «Большая игра» в которых данные темы, впервые озвученные в «Красно-розовом городе», заиграют всевозможными красками и оттенками А пока — проба пера, несколько смазанная, с неровным сюжетом. недоработанными персонажами, не до конца проясненными мотивировками, но, тем не менее, весьма симпатичная и обнадеживающая.

«Колдун и кристалл» — своего рода ключевой, «срединный» роман всей эпопеи «Темная башня». От «Колдуна и кристалла» тянутся-расходятся сюжетные тропинки к началу и концу всего цикла. Все, что было до «Колдуна и кристалла», оказывается лишь развернутой экспозицией, блестяще разыгранной прелюдией. Именно в этом романе Кинга, его герои начинают свой поход по Тропе Луча к Темной Башне уже всерьез, с полным осознанием того, что и зачем они делают.

Собственно, «КиК» — это история нескольких месяцев из жизни Роланда, отправленного отцом вместе со своими друзьями в далекий, провинциальный феод и оказавшегося в эпицентре прекрасно спланированного, разветвленного заговора. Там, в окраинном Хэмбри, Роланд встречает и теряет свою первую и единственную любовь — местную девушку Сюзанн Дельгадо Именно там, в Хэмбри, Роланд делает свой самый главный выбор в жизни...

В «Колдуне и кристалле» Кинг вновь демонстрирует читателям свой широчайший писательский диапазон — ему удалось написать прекрасный роман о любви, одновременно романтичный и жесткий, светлый и безнадежно трагичный. Вообще, слово «любовь» является ключевым для данного романа. Ибо, для того, чтобы продолжить свое движение к Темной Башне, героям Кинга, помимо мужества, стойкости, верности и прочих положительных качеств, требуется присутствие этого самого чувства, которое по слову итальянского поэта «движет солнце и светила», и которого оказываются напрочь лишены силы, противостоящие Роланду и его спутникам .

...История, выговоренная Роландом во время безконечной ночи, когда, кажется, спрессовалось само время, буквально переворачивает внутреннее состояние всех главных героев эпопеи. Самому Роланду, наконец, удается преодолеть свое тщательно скрываемое высокомерие, выстроенную вокруг себя отчужденность. Остальные тоже не могут оставаться прежними — группой одиночек, исполненных собственных амбиций, обид, переживаний. Роланд, Джейк, Эдди, Сюзан и даже ушастик Эш становятся настоящим ка-тетом. И именно перед ка-тетом открываются ворота Изумрудного дворца...

Рассказ, название которого уже стало нарицательным. Страхи, кошмары, терзавшие нас много лет назад, действительно имеют обыкновение возвращаться. Вновь прорываясь через годы, они начинают угрожать не только лично нам, но и нашим самым близким, дорогим людям. История, приключившаяся с молодым американским преподавателем литературы Джимом Норманом, носит некий всеобщий, вневременной и универсальный характер. Материализовавшиеся «призраки прошлого» вновь посещают нас, ломают всю нашу жизнь, уничтожая и втаптывая в грязь все самое лучшее...

Уже одно то, что роман Д. Кунца «Франкенштейн: блудный сын» является переработкой сценария, который писался для так и несостоявшегося сериала, может внушить известные опасения. Так уж сложилось, что подавляющее большинство произведений, претерпевших трансформацию из телевизионного сценария в роман, в конечном итоге представляют жалкое и печальное зрелище. «Франкенштейн....» соавторов Д. Кунца-К.Андерсона также не стал исключением.

«Примитивный роман» — такое определение лучше всего подходит к данному сочинению. Персонажи в романе исключительно черно-белые, многие сюжетные линии горе-соавторами были просто-напросто позаимствованы из самых разных произведений современной массовой литературы. Как говорится, «с миру по нитке — голому рубаха». Особенно «повезло» «Молчанию ягнят» американского писателя Т. Харриса. Женщина-детектив Карсон О Коннор, ее визави — маньяк-убийца Рой Прибо, — до боли напоминают незабвенного агента ФБР Клариссу Старлинг и серийного убийцу Буффало Билла из романа Т. Харриса. Вот только персонажи Кунца-Андерсона выглядят на их фоне жалкими пародиями. А все попытки современнего «Франкенштейна» наследовать знаменитому роману М. Шелли, вызывают лишь недоумение и жалость. Вообщем, вся эта фантомная конструкция, лишь по недоразумению названная «романом», оказывается сплошным масскультурным штампом с претензиями на развлекательность и даже на некоторую нравственную мораль: обличительный пафос, направленный против «маньяков от науки», занимающихся чудовищными античеловеческими экспериментами, перехлестывает через все разумные пределы, терпимые в художественном произведении.

Мне кажется, что дебютный рассказ Мартина все-таки не совсем такой простой и примитивный, как это кажется на первый взгляд. Действительно, первое (и вполне естетственное) желание, которое возникает после прочтения данного произведения — поставить автору неутешительный диагноз «графомания». Рассказ выглядит удивительно слабым и безпомощным даже для авторского дебюта: похищенные рубины, злодеи, храм, затерянный в африканских джунглях, демон зла, восставший из тьмы веков, светящиеся астральные тела... И вся эта мешанина вдобавок приправлена пафосом такого накала, что от него просто начинает сводить скулы. Однако зачем этот сверхнеудачный литературный дебют Мартин продолжает включать в свои сборники рассказов?

На мой взгляд, рассказ Мартина — чистой воды литературный эксперимент, написанный в соответствии с канонами и в стилистике трэш-мистической литературы первой половины ХХ века. Просто наш читатель, как правило, недостаточно хорошо знаком с данным сегментом американской массовой культуры и, вполне естетственно, что данное произведение представляется нам наивным и чудовищным бредом.

«Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда...» — эти строки русской поэтессы вряд ли знакомы Дж. Мартину. Однако он не боится показать читателю свой литературный «сор», сконцентрированный в отдельно взятом, коротком рассказе...

Хотелось бы мне сказать хотя бы несколько добрых слов про второй роман сериала о Джерине Лисе — «Принц Севера», но увы, увы... Нету у меня этих слов. В принципе, «Принц Севера» ничем не отличается от «Ночи оборотней»- ни сюжетно, ни стилистически. Персонажи не получают во второй книге никакого развития — Тартлдав продолжает безсовестно эксплуатировать какую-то одну, наиболее характерную черту, своих героев: «мужественный воин», «веселый бабник», «злобный варвар», «комический пьяница»... Никаких новых фирменных «примочек» автор для своих читателей не придумывает. Наоборот, из «Принца Севера» даже уходит то лучшее, что все-таки проглядывало в первом романе: ощущение новизны, чувство удивления, которые испытывали герои перед распахнувшимся для них миром.

Ткань сюжетного повествования прорывается в самых важных моментах — автор никак не может объяснить поступки своих героев, подвести под них хоть какую-то мотивацию. Интрига в «Принце Севера» умирает, прожив, буквально, несколько десятков страниц.

Завязкой романа служит похищение трехлетнего сына лорда Джерина — Даррена. Невозможно точно установить, кто похититель: из замка в день пропажи ребенка выехало несколько гостей. Рыдающий от горя отец бросается на поиски — разумеется, безуспешные. И вдруг Тартлдав безжалостно обрывает линию с похищением — у героев обнаруживаются другие, более важные дела. Лорд Джерин выясняет отношения с любовницей бывшей и начинает заниматься грамотой с любовницей потенциальной, надвигается война с упырями — и о пропавшем мальчонке автор вспоминает лишь в самом конце своего романа...

Несколько эротических сцен, написанных крайне безвкусно и прямолинейно, также не улучшают общего впечатления от книги.

«Ночь оборотней» не только не дотягивает до «Видесского цикла» Г. Тартлдава, но и однозначно является пока самой слабой изо всех книг, изданных в совсем неплохой серии «Короли Фэнтези». Зачем на подобный шаг решились пойти издатели — Бог весть... Но еще несколько аналогичных «экспериментов» — и доверие к достойной, вообщем-то, серии будет серьезно подорвано...

Дебютный роман Г. Тартлдава, созданный в 1979 г.и переработанный в 1992 (о чем в послесловии собщает сам автор), написан в жанре героико-приключенческого фэнтези. Весь сюжет и интригу «Ночи оборотней» можно изложить буквально в несколькитх строчках, что, собственно, и сделано в аннотации. Действия как такового в романе почти нет. 90 % романного пространства — описание путешествия Джерина Лиса из своего родового замка в столицу Империи и обратно. Добавить к вышесказанному можно лишь одно — Джерин вернется в свой замок вместе с обретенной в дороге возлюбленной и все-таки одолеет колдуна Баламунга...

Прошу у читателей прощения за спойлер, но в свое оправдание хочу сказать следующее: предугадать подобное развитие событий не составляет никакого труда после нескольких десятков страниц тартлдавского романа. Впрочем, сам сюжет не играет в романе никакой роли, не несет даже следов малейшей интриги. Такими же малоинтересными, плоскими, напрочь лишенными глубины и объемности, выглядят и главные герои «Ночи...» — обозначенные несколькими пунктирными штрихами, они представляют собой прекрасный пример персонажей-функций. О стилистических особенностях романа лучше всего говорит следующая цитата: «Бум! Бах! Очередной удар разнес щит Лиса в щепки.» И таких вот «бумов» и «бахов» по ходу романа встретится великое множество.

В своем дебютном романе Тартлдав совершенно не умеет держать ритм повествования: в разгар кровопролитного сражения действие вдруг замирает, словно автор включает на своем пульте кнопку «Пауза», а персонажи начинают произносить многословные и пафосные монологи.

И здесь мне хочется сказать одну вещь, которая может даже показаться несколько неожиданной: читать «Ночных оборотней» интересно. Несмотря на предсказуемый сюжет, «картонных» персонажей и прочая, прочая... Тартлдаву удается прекрасно передать само ощущение дороги, путешествия, ночевок в глухом лесу, наполненном духами и призраками... Вместе с его персонажами мы с удивлением глядим на загадочный и опасный мир, лежащий по обе стороны от проезжего тракта... Тартлдав, как искусный аранжировщик, стилизует историю и время Римской Империи, перенося ее в свой роман: галлы, друиды, Сивиллины пророчества, дионисийские игры и культ Юпитера. И вот эта своеобразная литературно-историческая игра действительно доставляет немалое удовольствие, микшируя многочисленные недостатки романа.

Великолепный документальный роман-исследование С. Кинга, посвященный истории возникнования и развитию такого популярного жанра как «хоррор». Кинг не просто рассказывает о наиболее заметных явлениях, созданных в этом жанре — книгах и фильмах, а органично вписывает их широкий контекст американской истории и культуры. Он пытается дать ответ на весьма интересные вопросы: «почему «хоррор» является столь популярным среди самых разных социокультурных слоев»? «отчего явные всплески в развитии «хорро-жанра» наблюдаются после завершения обеих мировых войн, после окончания вьетнамской войны?» «какая связь существует между детской/сказочной литературой и современными романами ужасов?»

В «Пляске смерти» Кинг анализирует и подробно разбирает книги и фильмы не только таких «классиков жанра», как Р. Брэдбери, Х. Эллисон, Р. Блох, У. Фридкин, но и уделяет значительное внимание наиболее массовому явлению «хоррора» — так назывваемой «pulp-литературе». «Заранее отвергать пальп литературу — все равно, что отвергнуть девушку только за то, что она родилась в семье с сомнительной репутацией...» И Кинг наглядно демонстрирует, как можно обнаружить настоящие жемчужины в невзрачных журнальчиках и книжках, напечатанных на тонкой, дешевой бумаге.

Для отечественных читателей «Пляска смерти» вообще может служить ценнейшим справочником по литературе и фильмам, созданным в жанре «хоррор» — ведь значительная часть произведений, о которых пишет Кинг, остаются до сих пор для нас некоей «terra incognita» — «неизведанной землей».

Следует отметить еще одну вешь — в своих оценках того или иного произведения Кинг пристрастен, пристрастен подчернуто и демонстративно. Не во всем, наверное. можно с ним соглашаться, но как любой крупный художник, Кинг имеет право на собственное мнение и совсем не считает нужным его скрывать. Вот пример одного из далеко не самых безспорных высказываний Кинга:

»...если вы хотите узнать, как будут работать ракеты в гипотетическом будущем, обратитесь к Л. Нивену или Р. Хайнлайну; если вам нужна литература...о том, что может ждать нас в будущем, вы должны читать Р. Брэдбери и, может быть, К. Воннегута. Что движет ракетами — это темя для «Популярной механики». Тема писателя — что движет людьми». Наверное, его можно оспорить, но вот лично я с ним полностью согласен.

Вполне добротный роман Г. Ларк, написанный в жанре приключенческого фэнтези. Автору удалось свой оригинальный мир — Страну Тысячи Островов, населенных самыми различными племенами и народами. Всю политическую и общественную жизнь Островов негласно, но весьма жестко контролирует корпрация белых магов — силвов. Силвы меняют правителей, устраивают заговоры, организуют междинастические браки — словом, обезпечивают политическую стабильность Системы. Главная героиня романа — молодая женщина-полукровка, Блэйз, является своего рода «агентом специального назначения» и выполняет различные деликатные поручения корпорации магов...

Первую половину романа можно назвать просто удачной, чему способствует детекивная фабула, умело поддерживающая градус читательского напряжения. Основное авторское внимание уделяется главной героине Блэйз — и она, как кариатида, держит на своих плечах все здание романа. Остальные персонажи группируются около Блэйз, как металлические опилки вокруг мощного магнита, но вообщем-то, общего впечатления совершенно не портят.

К сожалению, вторая часть книги выглядит несколько слабее — автор слишком рано раскрыла свои карты и читателю остается расслаблено перелистывать страницы....

Книга Г. Прашкевича оставила странное и двойственное впечатление. Безусловно, автор взялся за решение чрезвычайно интересной и сложной задачи — написать историю русской и советской фантастики «в лицах», отобразить развитие фантастической и мистической линий в русской литературе через портреты писателей. Только вот по-настоящему целостной истории русской фантастики «от Одоевского до Штерна» у Прашкевича не получилось. А получилась неровная книга, состоящая из отдельных очерков про самых разных писателей: известных и позабытых, хороших и не очень, классиков литературы и авторов популярных и любимых сугубо внутри самого фантастического жанра.

Наименее удались Г. Прашкевичу главы-очерки, посвященные именно «общелитературным» классикам и корифеям: Гоголю, Брюсову, Замятину, Булгакову, А.Н. Толстому... По своей сути данные очерки представляют собой обычные компиляции, созданные при помощи «ножниц и клея» из общеизвестных фактов, анекдотов, документов давным-давно введенных в литературный оборот. Ну, согласитесь, нельзя же, в самом деле, считать «материалами, найденными в архивах», многократно публиковавшееся письмо М.А. Булгакова советскому правительству, занимающее добрую часть соответствующего очерка?

Куда больший интерес представляют главы, посвященные полузабытым и малоизвестным авторам, таким, как В. Итин, С. Буданцев, Ю. Долгушин, Н. Плавильщиков... К сожалению, во многих очерках прослеживается одная общая для всей книги, весьма малоприятная тенденция — стремление Г. Прашкевича обойти острые углы, «с налета» проскочить многие принципиально важные моменты в биографиях писателей-фантастов. Примером такого упрощенно-поверхностного подхода может служить очерк, посвященный А. Богданову (Малиновскому), автору фантастических романов «Красная звезда» (1908) и «Инженер Мэнни». Нераскрытыми остались многие любопытнейшие эпизоды из богдановской биографии, сами по себе вполне достойны какого-нибудь фантастического романа-антиутопии: знакомство с Лениным, разработка пролеткультовских теорий, директорство в Институте переливания крови, нелепая смерть. Да, обо всем этом Прашкевич пишет, но пишет вскользь, мельком, стараясь не погружаться на опасные глубины...

И все же, несмотря на перечисленные недочеты,«Красный сфинкс» представляется полезной и нужной книгой, в целом дающей представление о развитии «фантастической линии» в русской литературе.

Как заставить человека отказаться от пагубной, вредной для здоровья привычки? Корпорация «Бросайте курить» для достижения своих целей весьма эффективно использует такие чувства как любовь подопечного к своим близким, естественную тревогу за их здоровье и безопасность... Но история, рассказанная Кингом, оказывается глубже подобного поверхностного прочтения.

«Корпорация «Бросайте курить» — рассказ об эффективном манипулировании человеческими чувствами вообще. О том, как железной рукой человеческую особь в очередной раз загоняют в «счастье», в «светлое будущее»; о том, как можно «совершенствовать» порочную человеческую натуру, избавляя от «вредных привычек», подгоняя под единообразный стандарт. За отказом от курения следует контроль за «излишним» весом, проводимый уже гораздо более жесткими методами... Каким образом данная корпорация дальше продолжит «совершенствовать» неблагодарное человечество — каждый может домыслить в меру своей фантазии. А для тех, особо упрямых, кто не поддается манипулированию, у корпорации есть самое надежное средство — пуля из кольта 45-го калибра...

PS Оценка «9» поставлена только потому, что в моей личной системе оценок это высший балл за произведение, написанное в форме рассказа.

Маленький, — всего полторы странички, — шедевр от Х. Кортасара. Рассказ о том, что мы называем «магией литературы». Вымысел воплощается в жизнь, сны становятся явью, литературный текст формирует реальность...

Прекрасный метафорический рассказ-притча, который может иметь великое множество толкований:бытовое, социально-политическое, экзистенциальное, метафизическое, цивилизационное.. Может быть прочитан и как некая глобальная метафора судеб интеллигенции. ...Милые тихие люди, без потомства, без социальных связей. Читают книжки, вышивают крестиком, а обжитой старый дом постепенно захватывают «чужие», не имеющие даже собственного лица...

В чем не откажешь писателю Г. Кизу — так это в умении весьма интригующе начинать свои эпические циклы. Вполне обнадеживающим выглядел роман «Терновый король», да и «Пушка Ньютона» внушала некоторый оптимизм: динамичный сюжет, интересные авторские находки, оригинальные герои... Однако, в «Исчислении ангелов» Г. Киз решил идти путем наименьшего сопртивления: исчезают намеки на глубину и многосложность, присутствовавшие в первой книге эпопеи. Роман оказался насыщенным невероятными приключениями героев «на земле, в небесах, на море», и даже в подводном мире. Старая Прага, Венеция, пираты, поклонники древних богов, русский царь Петр и шведский король Карл, джинны, ифриты, летающие корабли, тайные общества, иудейские магические книги, изрыгающие огонь крафтпистоли... Во всей этой живописной приключенческой мешанине (которая, надо признаться, читается не без некоторого удовольствия) все больше растворяются герои романа, превращаясь в персонажей какого-нибудь ярко раскрашенного лубка. В сюжете отмечается наличие элементарных дыр, которые автор тщетно пытается заткнуть всемозможной мистикой.

Киз пытается подставить своему роману некие интеллектуальные подпорки, пускаясь в рассуждения о равноправии женщин, о преиумещетвах демократической формы правления перед монархической, но язык не повернется назвать удачными эти попытки.

В результате на выходе мы имеем яркий, кинематографичный приключенческий роман, заставляющий вспомнить о незабвенных «Пиратах Карибского моря». Таким образом, можно смело утверждать, что «Исчисление ангелов», безусловно, найдет своего благодарного читателя.

Рассказ, очень характерный для творческой манеры С. Кинга. Граница, отделяющая «реальный» мир от мира «потустороннего» оказывается чрезвычайно зыбкой,расплывчатой, почти условной. Легко и незаметно для себя можно из тихого лондонского пригорода переместиться в «иное измерение», в потусторонний мир, наполненный леденящими кровь обитателями бездны. Чудовища подстерегают вас в обычной городской телефонной будке, а играющие на пыльной улице дети окажутся совсем не теми, за кого вы их принимали.

Роман «Толмач» завершает своеобразное «пятикнижие» Р. Кортеса, в котором автор исследует поведение маниакальных социопатов, пытающихся всеми доступными для них способами, переустроить по своему разумению этот «несовершенный» мир.

На этот раз действие романа разворачивается в Маньчжурии, ставшей на рубеже 19-20 вв. (наряду с Балканами) своеобразным геополитическим центром мира. Здесь сталкиваются интересы традиционно ведущих солистов мирового оркестра — России, Германии, Великобритании, одряхлевшего и рассыпающегося Китая и набирающей силу молодой Японии. В этом водовороте событий пересекаются пути русского поручика Семенова, офицера китайской полиции Кан Ся и загадочного шамана-толмача Курбана, который должен расчистить «пути земные» для владыки преисподней Эрлик-хана...

«Толмача» можно прочесть как увлекательный историко-приключенческий роман, написанный в стиле «а-ля Пикуль»: политические интриги, столкновения разведок, убийства и покушения,кровавые жертвоприношения, маленький человек, зажатый между шестеренками Мировой Истории. Однако у романа Кортеса имеется и второй, более глубокий уровень. И там, на этом уровне, среди мутного донного ила, действуют совсем другие, непостижимые для рационального, отягощенного культурой и цивилизацией ума, темные автохтонные силы. Запустить эти силы в наш мир способен лишь один человек — невзрачный, грязный, сумасшедший Толмач... Остальным персонажам этой безумно-кровавой игры уготована роль либо жертв, либо статистов.

Последнему роману Р. Кортеса легко предъявить кучу вполне справедливых претензий: сумбурность повествования, повторение сюжетных ходов, использованных в предыдущих романах «пятикнижия», сюжет то застывает на месте, то, вдруг, начинает мчаться вперед с бешеной скоростью. «Толмач» отягчен многочисленными второстепенными персонажами — не то они двигают сюжет, не то замедляют, не то «забивают» собой главных героев. На мой взгляд, «Толмач» принадлежит к числу тех редких произведений, которым совершенно не помешало бы обзавестись вторым томом. И не потому, что «жаль расставаться с полюбившимися героями», а потому, что возникает ощущение скомканности, незавершенности текста, авторской недоговоренности.. Но вот в том, что автору было что еще сказать, лично у меня никаких сомнений нет. А за прекрасную, метафорическую финальную сцену я просто надбавляю Кортесу вполне заслуженный балл.

В принципе в «Толмаче» Р. Кортес пытается рассмотреть тот же корпус идей, что и Д. Симмонс в своем «Терроре». Сравнивать эти два произведения — занятие заведомо предсказуемое. Симмонс лучше. Но читать Кортеса можно и нужно. Хотя бы для того, чтобы посмотреть, сколь разные варианты ответов предлагаются этими авторами читателю. И уже самому в полной мере оценить их убедительность.

Удивительно занудный и вялый роман Т. Клэнси. Принцип, по которому построен «Красный кролик» — «минимум экшена, максимум многословных рассуждений», — означает литературную смерть для произведения, написанного в жанре шпионского триллера. Удивительное дело: роман, до предела насыщенный различными шпионами, тайными агентами (советскими, американскими, британскими, болграскими), состоящий из нескольких сюжетных линий, оказывается скучным до зевоты, напрочь лишенным такого понятия как «динамичность повествования». Да что там говорить — если экспозиция (своеобразная вводная часть) романа занимает почти половину текста из изрядного, семисот страничного тома. Да, Клэнси теоретически прекрасно знает жанровые законы, по которым должен строится триллер. Но знать законы жанра и уметь воплотить их на практике — две совершенно разные вещи.

После «Рождения Империи» (первой книги «Хроник Кидана») я возлагал большие надежды на достойное развитие эпопеи. И в который раз мне приходится сказать сакраментальное: увы... «Сын соперника» не просто разочаровал, а разочаровал фундаментально. От интересных, запоминающихся персонажей «Рождения Империи» во втором романе остались лишь бледные тени, совершающие странные, ничем не мотивированнные поступки. Сюжет,фабула «Сына соперника» выглядят вялыми и вымученными. Автор многословен и говорлив, но его говорение мало что объясняет, скорее, наоборот, искусственно запутывает и отягощает фабулу романа. У меня сложилось такое впечатление, что С.Брауна постиг внезапный и чрезвычайно глубокий творческий кризис. В результате получился тяжеловесный, неудобочитаемый роман со статично-плоскими героями и провисающим, дряблым сюжетом.

Первые два романа из цикла, посвященного Мэри Рассел — новой напарнице, а затем и супруге постаревшего, но совсем не утратившего своего шарма, Шерлока Холмса оставили странное впечатление.

Завязка первого романа из цикла о Мэри Рассел достаточно традиционна — очередная «рукопись, найденная в Сарагосе». Писательница Л. Кинг получает таинственную посылку, в которой обнаруживает рукопись неизвестной женщины по имени Мэри Рассел. Именно от имени Рассел, со временем ставшей законной супругой великого сыщика, и ведется все повествование.

Лично у меня сложилось впечатление, что английская писательница Л. Кинг представляет собой своеобразный «британский извод» Б. Акунина. Первые два романа цикла («Ученица Шерлока Холмса» и «Нелепо женское правление»), оказываются наполненными многочисленными аллюзиями: на английскую литературу первой трети ХХ века, на интеллектуальные теории и общественные взгляды, полуившие распространение в начале минувшего века. Почти столетие спустя некоторые из этих теорий возвращаются, только в более современной, модернизированной упаковке. Например, «суфражизм» — «феминизм», новые религиозные течения, каковые и служат объектом остроумного и изящного литературного препарирования, проведенного Лори Кинг.

Первые романы Л. Кинг скорее можно определить как «интеллектуальный постмодернистский дамский роман с элементами детектива». Книги полны милых бытовых подробностей из жизни небогатой английской девушки-сироты: жизнь на положении приживалки у весьма злобной родственницы (привет Гарри Поттеру!), университет, подруги, магазины, примерки, наряды. Все вышеперечисленное описано весьма живо — во всяком случае, все любители английской прозы разочарованы уж точно не будут. Детективная интрига на этом фоне выписана автором куда менее ярко и интересно.

Тем не менее, романы Лори Кинг, полные аллюзий, мистификаций, скрытых и явных цитирований, способны доставить определеноое удовольствие любителям литературных интеллектуальных игр и вызывают желание ознакомиться с новыми произведениями из цикла о Мэри Рассел. А уж сменивший пол и ставший трансвеститом профессор Мориарти, придает романам Л. Кинг особую пикантность...

Чистокровный детективный триллер от Д. Кунца. Автор берет для своего романа сюжет, многократно обыгранный как в литературе, так и в кинематографе. У ландшафтного дизайнера Митча, законопослушного молодого человека, наделенного мягким характером, образцового семьянина, никогда не сталкивавшегося с криминалом, неизвестные похищают жену и требуют баснословный выкуп -2 миллиона долларов. На всё про все Митчу дается срок в 60 часов. За это время необходимо найти немыслимые деньги (на счету героя — лишь какие-то жалкие 10 тысяч) и выкупить жизнь горячо любимой жены. При этом похитители весьма убедительно демонстрируют Митчу всю серьезность своих намерений...

Автор разделил свой роман на две части, оказавшихся весьма неравноценными. Первая часть — собственно блестяще закрученная детективная история, полная недомолвок, загадок, искусно расставленных Кунцем «ложных маяков». Напряжение пульсирует буквально в каждой строчке текста, прекрасно выписаны наделенные «двойным дном», даже второстепенные персонажи... Эта часть романа поистине превосходна и непредсказуема...

Но, увы... пройти всю дистанцию романа в подобном темпе автору не удалось. Сама загадка, тайна похищения, раскрывается слишком рано. Маховик сюжета перестает раскручиваться в полную силу. Загадок больше нет, остается лишь технология: как передать найденные деньги, каким конкретно способом можно переиграть похитителей... Интрига полностью сведена к нулю, задолго до финальной развяки читателю становится ясно: «враг будет разбит, победа будет за нами».

Еще одна особенность «Подозреваемого»: в романе начисто отсутствут чудовищные монстры, пришельцы и всяческие порождения Тьмы... Впрочем, отдельные граждане вполне человеческого происхождения, в «Подозреваемом» оказываются ничуть не лучше потусторонних тварей...

Предыдущие романы Б. Акунина («фандоринский» и «пелаегевский» циклы) были построены, в основном, на литературных и политических аллюзиях. Новый акунинский цикл «Смерть на брудершафт» имеет подзаголовок «роман-кино» и является своеобразной постмодернисткой рефлексией на тему кинематографа. Вернее, синематографа, «великого немого». Именно так, летом 1914 г. — время действия нового романа, именовалось искусство кино. «Смерть на брудершафт» сконструирована в жанре «шпионско-приключенческой фильмы» начала века: нарочито неправдоподобные ситуации, экзальтированные герои, пребывающие в состоянии постоянного аффекта, утрированные характеры, автор, выступающий в роли тапера, «озвучивающего» картинку, заставки-титры...

Любопытный эксперимент, забавная игрушка. Немного развлекает, к концу начинает утомлять однообразием приемов. Не более, не менее...

Объемный роман Д. Симмонса (без малого 900 страниц!), сюжетно и стилистически напоминающий великие морские романы Г. Мелвилла, Дж. Конрада, северные рассказы Д. Лондона.

Симмонс со всей скрупулезностью археолога пытается реконструировать судьбу экспедиции, капитана Франклина, отправившейся в 1845 г. от берегов Англии на поиски Северо-Западного морского прохода и безследно пропавшей в канадском Заполярье. Главная сложность заключается в том, что от участников экспедиции не осталось практически никаких письменных свидетельств: дневники, записки, судовые журналы — все это исчезло вместе с людьми. Однако автор блестяще справился со своей задачей, создав собственную художественную версию последней зимовки экспедиции Франклина. Я уже как-то говорил, что Симмонс — очень «атмосферный» писатель. Не изменяет себе он и в «Терроре». вдыхая настоящую жизнь в безжалостные, абсолютно враждебные человеку, ледяные пустыни Крайнего Севера.

В отличие от Д. Лондона, верившего в способность человека преодолеть, казалось бы, незозможное, Симмонс приходит в своем романе к прямо противоположному выводу: европейский белый человек не способен выйти победителем из схватки с «белым безмолвием» . Это место не предназначено для жизни людей. Здесь человек лишь может либо достойно погибнуть, умереть, либо отказавшись от таких понятий как «мораль», «культура», «цивилизация», превратиться в злобного демона ледяной пустыни. Все качества, казалось, органично присущие европейскому, человеку, сбрасываются словно маскарадный костюм (сцена «венецианского карнавала» на льдине является, пожалуй, ключевой в романе), но даже и такие жертвы не спасают...

«А можно ли вообще хоть как-нибудь спастись из этого белого ада?» Таким вопросом задаются практически все герои «Террора». «Можно», — отвечает Симмонс и указывает единственный, по его мнению, возможный выход, путь к спасению. Вот только принять этот выход окажется способным далеко не каждый...

Сам роман поначалу вызывает некоторое раздражение определенной монотонностью, тжеловесными стилистическими конструкциями. Однако подобное недовольство быстро рассеивается, в текст погружаешься практически полностью, а кажущиеся в начале чтения неудобства оказываются вполне оправданными с художественной точки зрения.

Про «гения и злодейство» мы читали у классика. Рассказ С. Кинга — вариация на тему «любовь и злодейство». Патологическая любовь порождает столь же патологическую жестокость.Автор мастерски переключает регистры: переход от пасторальных, идиллически-романтического настроения в бездну насилия и жестокости. Мы даже представить себе не можем, что скрывается за маской приятного, дружелюбного незнакомца, с которым столкнулись взглядом в толпе на многолюдной улице...

Один из наиболее известных рассказов С. Кинга (во многом из-за многочисленных бездарных экранизаций), чем-то неуловимо напоминающий знаменитый роман У. Голдинга «Повелитель мух» и менее популярный роман Н. Кейва «И узре ослица ангела Божия».

...Избавившиеся от взрослой опеки (дети просто решили уничтожать всех тех, кому исполнилось больше 19 лет — якобы так в Библии велено поступать) и предоставленные самим себе дети, оказались под воздействием страшного сверхдистиллированного Зла. По сравнению с жутковатой детской общиной, затерянной среди кукурузных полей Небраски, мир взрослых, с присущими данному миру специфическими проблемами, кажется настоящим «детским садом». В рассказе Кинга есть еще один весьма любопытный и важный нюанс, связанный с далеко идущими толкованиями Ветхого Завета. Все дело заключается в том, что протестантизм (особенно кальвинистского извода), оставляя человека без всякой церкви, буквально один на один с небесами, вообще до чудовищной, извращенной степени обостряет вопросы морали, толкования такого понятия как «Божья воля». Недаром, из Библии, обнаруженной Бертом в заброшенной церкви городка Гатлин, оказалось аккуратно вырезано Соборное Послание апостола Иакова. Именно в этих вырезанных страницах находится ключ к адекватному пониманию всего комплекса смыслов, содержащегося в рассказе С. Кинга.

Новый роман М. Суэнвика — своеобразное вольное переложение средневековой легенды о докторе Фаусте. Причем, пересказывая старую сказку на новый лад, Суэнвик отталкивается не столько от широко известного произведения Гёте, сколько от более ранней пьесы современника Шекспира, англичанина К. Марло.

Издатели русского «Джека/Фауста» аннотировали новую книгу Суэнвика как «роман-притчу». Сам Суэнвик в одном из своих интервью говорил о том, что написал «роман-предупреждение». Соглашаясь с приведенными выше определениями, я бы рискнул назвать роман Суэнвика «романом-памфлетом».

Суэнвиковский Фауст получает от Мефистофеля (весьма мало похожего на свой классический первообраз) дар абсолютного научного знания. Все научные открытия, изобретения, технологии, черед которых в «реальной» истории наступит через несколько веков, оказываются доступными немецкому алхимику. И Фауст с поистине нечеловеческим энтузиазмом начинает претворять свои знания в жизнь. Суэнвик втискивает всю многовековую историю технического прогресса в жизнь одного-единственного поколения. Буквально через несколько лет средневековую Европу нельзя узнать: на дорогах появляются мотоциклы и автомобили, моря бороздят многотонные дредноуты, эпидемии побеждены, в городах образуются промышленные концерны... Технологическая революция совершилась за какие-то несколько лет. И творцом этого «большого скачка» европейцы считают доктора Фауста, нового благодетеля человечества. Но новые технологии, разумеется, приносят миру не одно лишь благо...

Я давно не читал более антисциентистского произведения. Суэнвиковский пафос обличения науки, пожалуй, даже перехлестывает рамки художественного произведения, балансируя на грани публицистики или памфлета. Собственно Суэнвик говорит о достаточно известных вещах: об опасностиях «диктатуры ученых» и слепой веры в могущество технического прогресса, о нежелании и неумении видеть все последствия бездумного развития технологий При этом роман Суэнвика удивительным образом коррелируется с книгой канадского ученого Дж.Р. Сола «Ублюдки Вольтера: Диктатура разума на Западе», дающего великолепный анализ кризиса, поразившего цивилизацию в последние десятилетия ХХ века. Выводы американского фантаста и канадсксого ученого оказались на редкость схожими...

Публицистичность Суэнвика, прочитываемые в романе многочисленные, слишком прямолинейные аллюзии с трагической историей прошедшего века, представляются мне основным недостатком «Джека/Фауста» В остальном роман просто блистателен. Суэнвику удалось создать живых, объемных персонажей, наделенных настоящими плотью и кровью, написать литературный текст высочайшего класса, читающийся как увлекательный технологический триллер. Без сомнения, «Джек/Фауст» — одно из самых значительных явлений 2008 г. на российском книжном рынке.

Вечер... Пустой дом... Умирающая бабушка... Маленький мальчик, оставленный присматривать за агонизирующей старухой... Внезапно замолчавший телефон... Время почти что остановилось. Ледяное одиночество только усиливает чувство, казалось бы, иррационального страха. При минимуме внешнего действия максимальное внутреннее напряжение. Неожиданная развязка, ломающая стереотипы и перечеркивающая читательские ожидания. По средневековым поверьям ведьма не может уйти из жизни просто так...

Откровенно вторичный, но, в то же время, совсем неплохой роман Жадриен Белл. Автор частой гребенкой прошлась по европейской мифологии (кельтской и скандинавской), добавила средневековые британские хроники (Саксон Грамматик, Беда Достопочтенный) и Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис). В результате получился сказочный роман о средневековой Европе, стоящей на пороге 1000 года от Р.Х., и ожидающей пришествия Антихриста. Среди действующих лиц: исторические и вымышленные персонажи, говоярщие животные, боги из скандинавского/германского пантеона, «волшебный народец» -эльфы... Роман не лишен следов авторской небрежности, «ляпов», перегруженности второстепенными линиями, но читается, на удивление, легко и комфортно. Правда искушенным ценителям фэнтези A.D. 999 может показаться несколько простоватым,но вот для подростков — почти идеальное чтение.

Роман Б. Литтла «Идущие» сер и уныл, как нынешняя московская зима. Самый главный его недостаток — отсутствие внутреннего напряжения, которое совершенно необходимо для книги, написанной в жанре мистического триллера. Вроде бы для приготовления качественного блюда автор использует все необходимые ингридиенты: имеется группа престарелых зомби, город колдунов, затерянный в Аризоне, проклятие ведьмы-вампира, когда-то убитой и расчлененной мужем-колдуном в этом самом городе... Имеется и главный герой, мужественный частный детектив, отчаянно тоскующий по своей бывшей жене и призванный, не много ни мало, спасти весь мир от проклятия вышеупомянутой ведьмы. А в результате получилось занудное чтение, сочетающее сентиментальность с неумеренным пафосом. Отсутствие внутренней динамики, напряжения, компенсируется внешними приемами: мертвецами, сутками напролет наматывающими круги вокруг своих бывших жилищ, развешанными на мертвых деревьях дохлыми собаками, вываливающимися из животов кишками и прочими трэшевыми прелестями. Стремясь придать литературной пустышке социальность, автор попутно обличает расистские предрассудки отдельных американских граждан, говорит о косности обывателей американской глубинки 19 века, не обходит темы инцеста и педофилии... Все это было бы даже смешно, особенно — «ходячие мертвецы» («Мир погрузился во мрак и исчез. Он умер. А после этого встал и пошел.»), — если бы не было так жалко бездарно потраченного на чтение времени.

Серьезный и умный роман, написанный в довольно редком жанре фантастического детектива. Впрочем, чувствуется, что детективная составляющая, скорее, необходима автору как антураж, яркая, красивая обертка, способная привлечь внимание потенциального читателя.

Макдевит пишет, вроде бы, о вполне очевидных вещах: о том, что история любой страны оказывается куда более сложной и неоднонозначной, чем об этом написано в школьных учебниках; о том, что исторические личности, национальные герои, чьи имена носят городские площади и школы, на самом деле были не такими уж героями... И для того, чтобы установить истину, успешному торговцу антиквариатом Алексу Бенедикту приходится невольно переквалифицироваться в исторические детективы, копаться в архивах, преодолевать расстояния в несколько сотен световых лет, воссоздавая по осколкам событий более или менее цельную картину прошлого.

Еще раз повторю: роман Макдевитта хорош, даже весьма хорош. Но вот чего ему ощутимо не хватает — так это напряжения и динамики, которых по определению требует жанр детективного расследования. В данном случае автор становится жертвой избранного им самим способа повествования. Ничего не поделаешь: законы жанра — есть законы жанра...

К глубокому сожалению, третья книга романа-эпопеи «Королевство костей и терний» оказалась разочарованием, и разочарованием весьма сильным. Более всего «Кровавый рыцарь» напоминает кинофильм, включенный в режиме ускоренной перемотки. Герои с удивительной легкостью попадают в различные неприятности, и со столь же непостижимой легкостью выпутываются из них При этом все пресонажи «Кровавого рыцаря» остаются внутренне статичными: рыцарь Нейл сурово хмурит брови, Кассио по делу и без оного вступает в многочисленные фехтовальные поединки, послушник Стивен продолжает сочинять в уме книгу о своих приключениях, охотник Эспер получает все новые и новые ранения... Несмотря на калейдоскопичность событий, на появление старых и новых чудовищ, ведьм, призраков и т.п., читать роман становится откровенно скучно. Легкое письмо, отличавшее два предыдущих романа Г. Киза, становится уже просто легковесным и торопливым. Сделать «как у Мартина» — у Киза не получается, а собственного писательского мастерства и оригинальных сюжетных ходов, рассчитанных на стайерскую дистанцию эпопеи, увы, не хватает.

Пытаясь взбодрить свой вялотекущий роман, Киз придумывает почти что «дэн брауновский» сюжетный ход: в действие вводится тщательно скрываемая «злыми церковниками» от общественности рукопись дневника легендарной правительницы Виргеньи Отважной. От того, кто первым обнаружит данный артефакт, зависит, разумеется, спасение мира... Но даже такой,«оригинальный», поворот сюжета не приносит роману ощутимых дивидентов. Впрочем история с поисками дневника оказывается оборванной на полуслове. Но это и понятно: ведь надо оставить хоть толику интриги на завершающую часть эпопеи...

Одно из наиболее недооцененых произведений Кинга. Остросюжетный психологический роман, населенных огромным количеством действующих лиц. Впрочем, количество персонажей ничуть не отражается на их качестве — все, даже эпизодические персонажи, тщательно и почти что любовно выписаны Кингом. Автор создает по-настоящему живых, осязаемых героев: каждый имеет свой индивидуальный харатктер, свою неповторимую судьбу. Вообще, на примере «Нужных вещей» особенно хорошо видно, что сам текст романа является для С. Кинга живым, мистическим организмом, а не просто последовательным и складным изложением событий.

Собственно авторский месседж, основная идея «Нужных вещей», заключена в словах одного из ключевых персонажей: «Есть вещи, которые нам нужны, и вещи, которые нам хочется иметь». Кинг пишет о мире, в котором произошла тотатльная подмена: действительные, сверхличностные ценности, «нужные вещи», оказались вытеснены имитациями, симулякрами, фальшивыми поделками. Утратившая представление о подлинном и мнимом цивилизация, смоделированная Кингом в провинциальном городке Касл-Рок, неумолимо скатывается в апокалиптическую бездну.И винить в этом оказывается некого, кроме самих себя — покупатели сделали свой осознанный, личный выбор, а проданный товар, как известно, назад не принимается.

Роман Стросса оставил у меня очень двойственное впечатление. Как самоценное произведение «Небо сингулярности» показалось мне весьма тяжеловесным и неудобочитаемым текстом (не берусь судить, сколь велика в этом «заслуга» переводчика М. «Левина, но стилистических ляпов, да и просто грамматических ошибок наблюдается явный переизбыток). Роман перенасыщен подробными техническими описаниями, специфической научной (или квази-научной) проблематикой. Все эти «гелиопаузы», «квантовые каналы связи», «телепортационные скачки», меня, увы, не слишком-то вдохновляют... Вялые, словно заторможенные герои, не вызывают ни симпатий, ни сочувствия, ни просто интереса. Банальным и предсказуемым выглядит и смоделированный Строссом конфликт между двумя типами цивилизаций: «прогрессивно-либертианской» и «консервативно-охранительной».

Но вот что действительно меня заинтриговало — так это изображенные в «Небе...» леваки-революционеры: Буря Рубинштейн, Олег Тимошевский и даже Маркус Вольф ( в настоящей, «земной» истории — легендарный руководитель «Штази», разведслужбы ГДР). Уж больно все вышеперечисленные персонажи напоминают вполне реальных западных интеллектуалов постмарксистского и нео троцкистского изводов — Наума Хомски, Славоя Жижека, Теодора Шанина... И здесь, я согласился бы с мнением коллеги olvegg: «А не является ли роман Ч. Стросса тотальной пародией, своеобразным стебом? Пародией на SF, на сам жанр космооперы, на комплекс идей, вырабатываемых в интллектуальных и научных «лабораториях» современной западной цивилизации»? Увы, не в моей компетенции дать на этот вопрос твердый и однозначный ответ ... Но в случае положительного ответа роман Ч. Стросса представляется мне оригинальным и заслуживающим внимания..

Незатейливый роман С. Логинова о путешествиях во времени: крестьянская семья Савостиных перемещается из постниколаевской пореформенной России 60-х гг. позапрошлого века в постсоветскую пореформенную Россию конца ХХ века. Крестьянская жизнь оказывается одинако тяжелой и неблагодарной как 130 лет тому назад, так и в наши дни. Вслед за Савостиными переход во времени, — уже из настоящего в прошлое ,- пытаются осуществить современные «прогрессоры» в погонах, чтобы там, в XIX, попытаться изменить историю России. Собственно логиновский месседж сводится к тому, что негоже своевольно «править» свою историю, каждому нужно жить в выпавшее ему время, на своем месте, ощущать свою ответственность за будущее страны и самому созидать это будущее, невзирая на всяческие трудности, которые всегда стоят на пути честного и работящего человека — хоть в 19, хоть в 21 веках... Что ж, в справедливости подобного умозаключения автору не откажешь. «Времена не выбирают, в них живут и умирают...», — сказал один поэт задолго до появления логиновского романа. Также не откажешь автору в определенной зоркости взгляда и изрядной доли остроумия, которые проявляются при бытописании прошлых и нынешних нравов российской провинции. Однако набора трюизмов и бойкого пера вполне достаточно для хорошего очерка или рассказа, но совершенно недостаточно для полноценного романа. Для романа еще нужны более-менее связный сюжет, персонажи,наделенные хотя бы подобием характеров... И если сюжет Логинов еще как-то выстраивает, то с персонажами — просто беда... Не герои — а набор масок и штампов: «основательный хозяин», «верная жена», «мятущийся честный интеллигент», «надежда и опора семьи», «трудный ребенок»,«прощелыга-жених»... Все персонажи действуют в соответствии с надетыми на них масками, катятся по проложенной для них автором колее, не отклоняясь ни на шаг в сторону... Финал романа легко угадывается задолго до того, как наступает развязка, а случайное попадание героев в совсем уж «доисторические времена» лишь оттягивают неизбежный, завершающий роман, одновременно нравоучительный и пустой диалог.

«Будущее неопределенное» завершает фэнтезийно- историсофский сериал «Болшая игра». В образах и ситуациях, созданных Д. Дунканом, отчеливо ощущается аллегоризм, позволяющий увидеть за Соседством, Эдвардом Искупителем, Филобейским заветом очертания Священного Писания. Однако роман нельзя сводить только к иносказанию и аллегориям. Это самоценное произведение, в котором Д. Дункан в художественной форме пытается осмылить такие категории как «предопределение» и «свобода воли», размышляет о том, почему Зло может быть коллективным, а противостоять ему приходиться индивидуально... Дункан пишет про то, что существует отвественность каждой души перед Создателем, и эту ответственность никакая душа не может с себя сбросить. «Будущее нопределенное» — самая интеллектуальная из всех трех книг, составляющих «Большую игру». Но эта интеллектуальность нисколько не портит, не отягчает роман — Дункан умеет выстроить абсолютно оригинальный сюжет (можно гарантировать, что после прочтения романа у вас не появится чувства «дежа вю»), держать напряжение и не «отпускать» читателя вплоть до самых последних строчек.

«Кот из ада» чем-то напоминает чрезвычайно ценимый мною рассказ Р. Брэдбери «Крошка-убийца»: страшное, инфернальное зло связано с маленькими детьми и кошками — т.е. с теми, от кого ждешь его меньше всего. Кстати, само понятие «ада» присуще только разумным человеческим особям, тем, кто, по идее, должен осознавать различия между добром и злом. Животным подобные различия неведомы; как таковое животное не может быть «хорошим» или «плохим». Кинг, всегда очень чутко относящийся к малейшим нюансам, связанным с религией и верой, безусловно, это понимает. Его кот приходит из ада, сотворенного людьми, он законный и естественный продукт именно человеческой деятельности. Необыкновенно яркий, кинематографичный рассказ, создающий у читателя так называемый «эффект присутствия». Недостатком рассказа является вполне предсказуемая концовка: с самого начала понимаешь, что от этого кота живым не уйти...

Роман Симмонса «Зимние призраки» связан сюжетно и композиционно с его же романом «Лето ночи».

...Известный писатель Дейл Стюарт спустя 40 лет возвращается в город своего детства, город, в котором разворачивалось действие «Детей ночи». Стюарт поселяется на заброшенной ферме своего погибшего детского друга. Там он собирается разобраться с «призраками прошлого» — написать роман о том давнем лете 1960 г. Помимо всего, выясняется, что писатель болен — он страдает весьма распространенным среди мужчин старше 40 лет синдромом «кризиса среднего возраста». Симптомы болезни не новы: Стюарт ушел из семьи, его самого бросила молодая любовница, на работе в университете — сплошные неприятности — коллеги не понимают, жизнь кажется прожитой впустую, была даже неудавшаяся попытка самоубийства. Написание романа для Стюарта представляет своего рода терапию: попытку выговорится перед экраном ноутбука, заново пересмотреть, переосмыслить свою жизнь. И здесь Д. Симмонс вступает на территорию типичного психологического романа, «отягченного» элементами мистики и хоррора. Но попытка сыграть в «большую литературу» у Симмонса не удалась. «Как у взрослых» — не получилось. Самая большая беда «Зимних призраков» заключается в том, что их просто-напросто скучно читать. «Психологическая линия» в романе выглядит крайне убого и провинциально. Такой психологизм знаком еще по произведениям советских писателей 1970-х гг. — представителей так называемой «городской прозы». Только вот писали советские писатели не в пример лучше Симмонса. Мотивы поступков героев романа Симмонса мало убедительны и непроработаны, внутренняя жизнь персонажей подменена многословной псевдоинтеллектуальной болтовней, действующие лица — от местных скинхедов, не взлюбивших заезжего писателя, до эпизодического французского критика, — выглядят убогими карикатурами. Растрачен впустую оказаля и потенциал «мистиеской» линии романа: переписка с призраком посредством ноутбука, загадочные цитаты из Беовульфа, египетский собакоголовый бог Анубис, наконец, явление самих призраков — вся эта мешанина выглядит непродуманной, безсистемной и донельзя фальшивой. Сюжет романа то провисает, то притормаживает; внутрннего напряжения в коротком романе не больше, чем в какой-нибудь многосерийной опере-размазне.

Тех, кто читал ранее «Лето ночи» ожидает еще один, малоприятный сюрприз. Едва ли не четверть небольшого по объему романа Симмонса отдана под воспоминания героя о событиях сорокалетнй давности. Симмонс не предлагает никакого нового взгляда на те, стародавние события. Он просто вновь пересказывает хорошо известные читателям «Лета...» вещи.

...Уже в очередной раз не смог Симмонс удержаться от выпада в адрес С. Кинга, слегка пнув его в своем романе. Однако. судя по всему, Кинг может спать спокойно -«король ужасов» выигрывает у Симмонса, как говорится, «за явным преимуществом».

PS. Удивительно, но каждый прочитанный мною последующий роман Симмонса оказывается слабее предыдущего. Весьма неплохой роман«Песнь Кали», сносное «Лето ночи», мало читабельные «Дети ночи» и, вот «Зимние призраки» — роман-катастрофа... Со страхом ожидаю выхода «Террора»...

Холодная красота, удивительно мрачная и безысходная атмосфера — вот что отличает все три романа из цикла «Хроник Томаса Ковенанта, Неверящего». «Страх», «насилие», «боль», «отчаяние» — вот ключевые слова-теги, которыми можно обозначить «Хроники...» Вообще, цикл Дональдсона представляется на редкость цельным произведением. В нем декорации и атмосфера значат гораздо больше, чем сюжет о спасении мира пришедшим извне героем. Правда, главный герой «Хроник...», Томас Ковенант — тот еще тип... Смертельно больной, мизантроп, ненавидящий людей и весь окружающий его мир, не верящий ни во что, кроме реальности собственной болезни, наполненный высокомерием впремежку со страхом... Томас Ковенант не только и не столько спасает мир, спасает, сам абсолютно того не желая, сколько пытается найти решение своих внутренних проблем, которые, как ему кажется, отстоят очень далеко от спасаемого им мира. Прикрываясь фэнтезийным антуражем как маскировочным халатом, Дональдсон говорит про весьма и весьма серьезные вещи: про чувство вины, про неизбежность расплаты, про опустошающий все вокруг ледяной холод одиночества.

Второй роман Хаецкой — «В. Ленского» из цикла «Эльфийская кровь» выглядит гораздо более динамичным и цельным. Романтизм, лиричность, доминировавшие в первой книге, сменяются определенной жесткостью (вновь многие персонажи гибнут, но гибнут спокойно, буднично, без пафоса и размазывания крови) и даже цинизмом. Что неудивительно: в «Странниках между мирами» речь, в основном, идет о политических интригах, заговорах, покушениях,о противостоянии между двумя частями Королевства — динамичным, промышленным Севером, и расслабленным, патриархальным Югом. Действие романа развивается в нескольких сюжетных линиях, поток событий дается через призму восприятия самых разных героев: наследного принца, двух братьев, выполняющих некую секретную миссию (каждый — свою), деревенского пастуха, проданного «в работы» на северные рудники... Для подобных историй очень важно чувство ритма и умение постоянно поддерживать напряжение — и «В. Ленский» чрезвычайно успешно справляется с этими задачами. Внутренная жизнь героев романа становится все более насыщенной, а их характеры — более неоднозначными. Автор вновь играет с читателем, подбрасывая ему многочисленные литературные и исторические загадки, впрочем, делая это весьма изящно, и не превращая художественный текст в подобие кроссворда.

Глубокая, тонкая, полная внутреннего психологизма история, которая без сомнения, могла бы украсить любую антологию рассказов. О чем? Разумеется, о кошках. И еще о безвозратно прошедшей жизни... О неумолимо подступающей смерти... О том, что настоящий рай — это когда находишься вместе с теми, кого ты любишь....

Сюзанна Кларк решила все-таки дважды вступить в одну и ту же реку и предложила нашему вниманию сборник рассказов «Дамы из Грейс-Адье и другие истории». Собственно данный сборник вполне можно было бы назвать «Истории, не вошедшие в основной корпус романа» или «Дополнения и приложения к роману...» Вообщем, С. Кларк поступила как весьма рачительная домохозяйка, у которой при выпекании праздничного пирога не пропадает ни одна крупинка муки или начинки. Все, что не пошло в дело — выскребается по сусекам. На второй пирог, конечно, не хватит, но испечь какое-нибудь печенье — пригодится...

Рассказы и истории С. Кларк совсем неплохи, даже наооборт — весьма и весьма хороши. Просто автор не придумывает ничего нового, демонстрируя приблизительно тот же набор сюжетов и приемов, что были задействованы в ее первом, блистательном романе. Рассказывая о «Дамах...», хочется употребить такие выражения как «очень симпатично» и «весьма мило». Но, увы... ничего нового, ничего неожиданного. Работа на уже освоенной территории.

...А ведь после вкусного праздничного пирога так хочется попробовать у хозяйки что-нибудь еще не менее замечательное...

Весьма неровный, но очень симпатичный роман, открывающий цикл «Эльфийская кровь». К книге, подписанной псевдонимом «Владимир Ленский», вполне можно предъявить целую кучу претензий: растянувшаяся на две с лишним сотни страниц завязка, инфантильность, присущая почти всем героям, сюжетные нестыковки и определенное языковое однообразие прямой речи... Словом, необходимо набраться достаточного терпения, чтобы преодолеть значительную часть романа. Однако читательское терпение будет непременно вознаграждено. Спираль интриги начинает раскручиваться все прихотливее, а персонажи постепенно приобретают полноценную объемность. Ленский правит романом весьма уверенной, твердой рукой: он не боится расстаться с отыгравшими свою партию героями, заменяя выбывших новыми фигурами. Но особенное удовольствие доставляет разгадывание многочисленных литературных и исторических аллюзий, заложенных автором в текст романа.

Действие «Призрачного старика...» разворачивается в неком королевстве, правящую династию которого составляют потомки людей и эльфов. Данное королевство стоит на пороге смутных времен:в стране вспыхивают стихийные, на первый взгляд, бунты черни, некие тайные силы оказываются заитнтересованными в изменении существующего порядка... Напряжение, тревога, предчувствие трагических перемен проникают и в, казалось бы, безмятежную жизнь студентов Королевской академии, в которой проходят обучение главные герои романа. Королевство, созданное пером Ленского, удивительным образом напоминает Российскую Империю начала минувшего века, также стоящую на пороге рокового рубежа: крестьянские волнения, универститетские и салонные споры, появление «новой» поэзии (особенно любопытен поэт Пиндар, сочетающий в себе черты Блока и Маяковского), брожение и интриги, захватившие правящую элиту... Есть и совсем уж интересные сближенья: артистический кабачок «Тигровая крыса» явялется почти что точным слепком с петербургской «Бродячей собаки», а артисты, воспитанные владельцем «Тигровой крысы» Лебовером заставляют вспомнить о кукольной труппе Карабаса из «Приключений Буратино»... И подобных литературно-исторических «мин» в «Призрачном старике...» заложено предостаточно. Владмир Ленский виртуозно играет ассоциациями и подтекстами, тасует времена, страны, цитаты, литературные произведения, создавая собственную многоцветную реальность.

Интеллектуальный роман в упаковке политического и технологического триллера. У. Гибсона занимают основные контексты современной эпохи: проблемы межчеловеческих, личностных коммуникаций; безконтрольные действия многочисленных спецслужб; манипуляция людьми со стороны неких скрытых, тайных сил; война в Ираке; отмывание «грязных» денег; новое виртуальное искусство; иррациональные страхи и фобии современного общества... Лично у меня создалось впечатление, что «Страну призраков» писал страшно уставший писатель, прекрасно понимающий всю тщетность любых человеческих усилий, прилагаемых к тому, чтобы хоть как-то изменить этот мир... Роману ощутимо недостает внутренней динамики, развитие сюжета тормозится многочисленными авторскими отсуплениями и ссылками: про еврокоммунизм, про франкфуртскую школу философии, про работу системы GPS, да еще много про что... Но самое главное — в романе не хватает той кристальной ясности, того прозрачного воздуха, котороми был наполнен «Виртуальный свет». Тем не менее, «Страна призраков» читается с интересом, а персонажам романа по-настоящему сопереживаешь — ведь даже в не самой удачной своей вещи У. Гибсон продолжает оставаться Мастером, Писателем с большой буквы.

«Месть темного бога» вполне можно назвать романом упущенных потенциальных возможностей. При этом роман начинается просто замечательно: отличная завязка, динамичный сюжет, действительно нестандартные герои. Но после первой сотни страниц мощных «бури и натиска», складывается впечатление, что из текста Флевелинг словно выпустили весь пар. Из сюжета постепенно уходит динамика, персонажи становятся скучными и предсказуемыми, страницы романа наполняются милыми, но совершенно не работающими на развитие интриги подробностями: как правильно фехтовать, как есть морского ежа, каковы отличительные особенности майсенского фарфора... Понятно, что автор захотела придать созданному ей миру достоверность и убедительность, наполнить его деталями и подробностями. Но подобная «прорисовка» мира выглядит откровенно искусственной и нарочитой. Из разрозненных кусочков упорно не желает собираться цельная картина. Не слишком повезло и большинству персонажей, набросанных несколькими штрихами: злодеи жестоки и безпощадны, маги и волшебники полны загадочной высшей мудрости, воины открыты и мужественны. Самое плохое заключается в том, что читатель оказывается куда более догадливее и умнее, чем персонажи романа: пока герои мучаются, разгадывают тайны, распутывают заговоры, читателю лишь остается спокойно перелистывать страницы, дабы убедиться в справедливости своих предположений. И все же , в романе есть действительно большая удача — это образ главного героя Серегила — авантюриста, шпиона, распутника, да вдобавок ко всемупрочему, оказавшимся «лицом с нетрадиционной сексуальной ориентацмией». Этот пикантный момент в биографии героя Флевелинг подает весьма тактично и ненавязчиво, не сочувствуя герою, но и не восторгаясь его пороком. Именно фигура Серегила, глубоко и сильно выписанная Флевелинг, является той скрепой, на которой держится все здание романа.

В итоге мы имеем вторичный продукт, местами напоминающий о Толкиене, местами о Хобб. Только в данном случа, Флевелинг — это «Хобб-light». Или «Толкиен-superlight».

Подлинный ужас в «Колодце и маятнике» Э. По вызывает даже не страшная камера смертников, в которой оказался герой рассказа после приговора инквизиционного трибунала. Настоящий ужас заключается в безличной машине организованного террора, под колесо которой суждено было попасть главному герою. От неумолимого колеса этой машины не спасает ни самообладание, ни личное мужество. Они могут дать лишь небольшую отсрочку, но безжалостная машина все равно перемолотит твои кости. Помощь приходит извне — с солдатами наполеоновской армии, вошедшими в Толедо.

Новый роман Ю. Латыниной написан на стыке нескольких жанров: это и научная фантастика со всеми прилагающимися атрибутами (боевые межпланетные корабли, «звездные десанты», разумные инопланетные нечеловеческие расы, строящие свою жизнь по совершенно иным, отличным от земных, законам), и остросюжетный политический триллер (заговоры, покушения, игры спецслужб), и историософское исследование о возможных путях развития цивилизации. Обнаружить в «Нелюди» параллели с современной российской действительностью несложно. Они практически лежат на поверхности: тотальная коррупция, национальный вопрос, взаимоотношения с соседними государствами (в частности, с Китаем). Но роман Латыниной совсем не политический памфлет, не художественная калька реальности. Латынину интересуют универсальные законы исторического развития, которые действенны и для древнего Китая, и для феодальной средневековой Европы, и для Галактической Империи далекого будущего. Недаром Латынина самым тщательным образом разрабатывает историографию своей вымышленной Империи, предлагая читателю взглянуть на ее исторический путь с совершенно различных, иногда прямо противоположных точек зрения. Роман отличается непредсказуемыми изгибами сюжетной линии, герои постоянно меняют маски, появлясь перед читателем в новых, неожиданных ипостасях. Но лично меня в романе смутила именно его фантастическая линия: подробные описания боевых кораблей, какие-то скачки в гиперпространстве и прочие военно-технические подробности. Я не утверждаю, что это плохо написано, я просто констатирую тот прискорбный факт, что данная линия «Нелюди» показалась мне наименее интересной. А в целом -серьезный историософский роман об очередной попытке человечества найти выход из безнадежного цивилизационного тупика. Грустная, однако, получилась книга.

PS. Авторов аннотации к «Нелюди» рекомендуется уволить из издательства с «волчьим билетом» — без права дальнейшей работы, связанной с литературой.

Честно говоря, я несколько опасался перечитывать рецензии Арбитмана, собранные ныне под одной обложкой. Боялся, что исчезнет то чувство восторга и восхищения, испытанное мною при том, давнем, первом прочтении, в начале-середине 1990-х. Оказалось, что все мои сомнения были совершенно напрасными. Арбитмановские рецензии, статьи, заметки ничуть не устарели, а, наоборот, выстоялись, как хороший коньяк (часть из них аж 15-летней выдержки!), заиграли новыми красками. Сжатый, упругий текст, доказательность утверждений, афористичные высказывания, легкая ирония, временами переходящая в ядовитый сарказм — все это в полной мере наличествует в сборнике «Поединок крысы с мечтой». Рецензии Р. Арбитмана о фантастике/фэнтези (и не только о них) — образец одновременно интеллектуальной и, по-хорошему, легкой и веселой литературной критики. Начинаешь читать — и не хочется отрываться от этой, со вкусом изданной книги, снабженной ко всему прочему, прекрасными иллюстрациями...

Гражданская война на территории бывшей Югославии, русские добровольцы («наемники» — у Хольбайна) в Боснии, балканские легенды о волках-оборотнях, маленькая девочка, найденная среди волчьей стаи, загадочный агент американских спецслужб, и, наконец, чета немецких репортеров, оказавшаяся в эпицентре странных и необъяснимых событий... Материал, казалось бы, весьма подходящий для написания остросюжетного мистического романа. Что же получилось у Хольбайна? Получилась довольно унылая и скроенная на скорую руку история о похождениях балканских оборотней и русских наемников в благополучном немецком городе Франкфурте. Главная беда «Седца волка», из которой проистекают все остальные недостатки — его поверхностность. По-настоящему для Хольбайна и оборотни, и русские в югославской войне, и древние балканские легенды — terra incognita. Они ему непонятны и неинтересны... Отсюда — и схематичные характеры, и штампованные персонажи, и обрывающиеся сюжетные линии. Но вот что действительно удалось Хольбайну — так это весьма убедительно показать, сколь быстро может осуществиться трансформация современного среднего европейца в безжалостного волка-обортня, питающегося человеческими мясом и кровью. Дорога, ведущая к слиянию со Злом, оказалась для героев романа неожиданно короткой...

Первое произведение С. Кинга, с которым почти что четверть века тому назад познакомился русский (советский) читатель. Публикации Кинга способствовали причины политические — в США президентствовал Рейган, в конгрессе у большинство имели правые республиканцы и, казалось, что «Мертвая зона» — это книга «против них», циничных политиков, «поджигателей войны». Однако роман оказался куда глубже подобного утилитарного прочтения. Пронзительная и трагичная история молодого американского учителя, обретшего дар (или несчатье) «ясновидения». Напряженный, динамичный сюжет, мистика с элементами детектива, прекрасно выписанные персонажи (вплоть до эпизодичеких фигур), небольшие, запорошенные снегом, городки Новой Англии с колоритными пивными, ярмарочными балаганами, грязными полицейскими участками... Повседневная жизнь заурядной американской провинции, в которую вторгается нечто неведомое И при этом — предельная простота, кристальная ясность изложения. Финальная сцена, лишенная и грамма сентиментальности, но от которой почему-то так щемит сердце...

Перечитывая «МЗ», обратил внимание еще на одну особенность: Кинг не пытается давать каких-то квазинаучных объяснений феномену ясновидения (как, например, Симмонс в «Детях ночи» пытается с «научных» позиций объяснить «вампиризм»), свалившемуся на его героя. Разгадка тайны Джона Смита находится вне рациональных категорий.

«Многое в жизни лучше не замечать и лучше потерять многое, нежели найти», — говорит герою романа его лечащий врач. И в этом замечании, прямо перекликающимся с библейским: «И во многой мудрости есть много печали, и тот, кто умножает познание — умножает скорбь», заключается интеллектуально-философский месседж романа Кинга.

Вполне добротный роман, достойный образец «классического фэнтези». Написан в традиционной манере Д. Дункана — в наличии имеются заговоры, политические интриги, подмененный с помощью магии император, колдуны и шпионы... Оказавшиееся в безвыходном положении герои — молодой император Шанди и его свита, — разрабатывают планы свержения темного мага Зиниксо, намереваясь привлечь на свою сторону извечных врагов Империи: гоблинов, троллей и т.п. Рушится мир, ломается привычный для героев уклад жизни, и всем им предстоит тяжелая борьба за само существование.Несмторя на несколько замедленное развитие сюжета, автору волне удается поддерживать костер интриги, подбрасывая читателям все новые загадки и тайны. Легкая ирония, прекрасно написанные диалоги, разветвленный сюжет, разбрасывающий героев по всему пространству Пандемии — все это делает роман «Изгои» по-настоящему увлекательным чтением.

На рубеже 18-19 веков данное явление называли «магнетизмом». Двумя столетиями спустя это же самое явление мы называнием «зомбированием», «кодировкой», НЛП... Но во всех случаях речь идет об одном — о манипуляции человеческой психикой, о попытке вторжения в «тайная тайных» — в саму человеческую душу. В «Магнетизере» Гофман показывает ту «темную силу», что осуществляет данное вторжение. Желание применить, использовать магнетизм оборачивается бедой для всех героев: одни, как старый барон и его дочь Мария, погибают, утратив собственное «я», другие, как магнитезер Альбан, испытывают саморазрушающее упоение от осознания собственной власти. «Темные силы», в конце концов, окажутся губительными как для субъектов, так и для объекта их применения.

Гофман пишет еще об одной вещи, которая стала очевидной лишь в 20 веке — веке торжества тоталитарных идеологий и манипуляций огромными массами людей. В «Магнетизере» он предугадывает тот поразительный опыт новейшего времени, когда внешние силы полностью вытеснили из челолвеческого индивидума его собственное «я», когда сознание отдельной личности полностью утратило, потеряло себя под психодинамическим напором безжалостной идеологии.

Хорошая и умная книга, которая обязательна для прочтения всем любителям «теории заговора», криптоистории и т.п. Флинн рассматривает в своем романе интересные и важные темы, которые почему-то предпочитают обходить стороной профессиональные историки. Рассматривает всерьез, без дураков.

Возможно ли прогнозирование исторических событий на основе научно разработанных математических моделей? Можно ли на основе этих же моделей «управлять» историей и обществом? Способна ли некая группа людей по своему желанию направлять колесо истории в необходимую данной группе колею? Может ли отдельная, «роковая» случайность, развернуть ход исторических событий? Это всего лишь часть из тех глобальных вопросов, на которые Флинн пытается найти ответ своим романом. Но, если, скажем так, «идейная» часть книги безусловно хороша и заслуживает самой максимальной оценки, то «художественной» составляющей романа повезло гораздо меньше. Флинн выписывает детективную составляющую романа при помощи штампов, словно взятых напрокат из различных второразрядных триллеров. Герои стреляют и кидают ножи, убивают и убегают, умирают и воскресают, но... не могут заставить учащенно забиться мое читательское сердце. Хочется побыстрее пролистать «детективные» страницы романа и поторопить автора: «Давай, Флинн, заканчивай поскорее все эти стрельбы-погони, и по делу говори!» Нельзя сказать, что «детективная» составляющая романа провалена полностью — но вкус «осетрины второй свежести» определенно ощутим.

Остается только вздохнуть, подобно гоголевской невесте: «Эх, если бы к интеллектуальному Флинну дать в напарники по части «экшн» кого-нибудь навроде Элроя, какой бы роман получился...»

PS Перечитывал роман в издании АСТ (2005) и с прискорбием обнаружил, что из текста выпало несколько сцен, которые были в изд. «Русича» (1995). Может, и поэтому впечатление от детективной линии романа оказались столь смазанными.

Роман написан в форме внутреннего монолога четырех студентов, разыскивающих в аризонской пустыне некое Братство Черепа, которое поможет двум из четверых обрести безсмертие. Ну а двое других... двое других должны будут умереть. Таково условие данной игры. (Это не спойлер, обо всем вышесказанном читатель узнает буквально на 5-й стр. романа). Силверберг попытался сыграть на непривычном для себя поле «психологического романа». И, надо сказать, что эта попытка не слишком удалась. Все четыре ГГ Силверберга мучимы тайными комплексами: прежде всего сексуальными, а также национальными и религиозными. У каждого в глубине души спрятан свой «скелет», своя тайна, мучающая героев до самоисступления. На протяжении десятков страниц молодые люди занимаются безконечным и унылым самокопанием. Все рефлексии героев столь непритязательны и однообразны, что хочется повторить вслед за одним из персонажей романа: «Ладно, Оливер, ну сделал ты это со своим приятелем, но зачем про это так долго и нудно рассказывать?» Вообще, читая «Книгу черепов», ловишь себя на мысли, что данный роман — осовремененный и сильно ухудшенный парафраз произведений Достоевского с добавлением гомосексуальных мотивов. А уж ключевая сцена романа, в которой герои исповедуются друг перед другом в «самом страшном поступке» просто скалькирована с достоевского «Идиота». Спасает положение лишь неожиданно бьющий наотмашь, психологически точный, стилистически безупречный финал романа. Вся вода отжата, каждое слово, каждая эмоция выверены... Остается только вздохнуть: эх, во всем бы романе так...

Джон Райт написал настоящую сказку для взрослых. Сказку одновременно волшебную и реалистичную, романтическую и предельно жесткую. На первый взгляд, сюжет «Эвернесса» кажется довольно тривиальным: очередная Последняя Битва нескольких Избранных с превосходящими Силами Зла, стремящимися к уничтожению нашего хрупкого Мира. Однако Райту удается наполнить этот заезженный сюжет новым, ни на что не похожим, содержанием. Расходным материалом, из которого автор взялся строить свой роман, послужили самые различные легенды и мифы. В текстовом пространстве «Эвернесса» прекрасно сосуществуют мифы древнегреческие и кельтские, артуриана и скандинавский эпос, Кащей Бессмертный и наследник Парацельса, грузинский эмигрант и отставной американский военный... Это роман с двойным, с тройным дном, с подоплекой: события, которые разворачиваются в Эвернессе, несмотря на свою уникальность, явно уже когда-то происходили много раз — в греческих мифах, в скандинавском эпосе, в «Сказании о Нибелунгах», и даже в «Апокалипсисе сегодня» Копполы; прекрасно переданное Райтом ощущение «дежавю» — продолжающейся из века в век Последней Битвы — вот главный спецэффект романа. Прекрасный знаток европейской мифологии Райт сумел собрать из самых разных, казалось бы не вполне совместимых ингридиентов, единое, хорошо организованное романное пространтсво, выстроить динамично развивающийся сюжет и закрутить нешуточную, многоступенчатую интиригу.

Первая книга «Эвернесса» волею автора обрывается буквально на полуслове. Очевидно, что самое главное и интересное осталось «за кадром» и ожидает нас во второй книге романа. Судьба Эвернесса ждет своего разрешения и Последняя Битва еще продолжается...

Атмосфера и настроение «Бесплодных земель» во многом выражены в строчке из стихотворения Элиота, выбранного С. Кингом эпиграфом к роману: «...я покажу тебе ужас в пригорошне праха». Роман начинается с идиллических, почти что пасторальных картин: герои тренируются в стрельбе, заимаются резьбой по дереву. Но подобная относительная идиллия — лишь краткий миг, мимолетная иллюзия. В сдвинувшемся мире абсолютно все действия, увлечения, привычки героев романа служат лишь одной, высшей цели: еще немного приблизиться к Темной Башне. По мере продвижения Роланда и его команды по мертвым землям Срединного мира, внутреннее напряжение постоянно нарастает, сюжетная пружина сжимается, чтобы по полной выстрелить в призрачном городе с ласковым названием Лад. Именно в Ладе Кинг показывает нам настоящий «ужас в пригорошне праха» — полное крушение всех основ человеческой цивилизации, происходящий под музыку «ЗиЗи Топ», да и вообще — отмену самого человечества.

Роман имеет весьма сложную, многофигурную композицию — пересекающиеся миры, смещающиеся временные пласты, — и С. Кинг проявляет поистине высший писательский пилотаж, сводя все сюжетные линии в одну, необходимую ему, точку. Кроме того, в «БЗ» раскрывается ряд важнейших для всей эпопеи понятий — в частности, дается развернутое определение такому понятию как «ка-тет».

Хотелось бы отметить еще один момент — в стилистике «БЗ» отчетливо звучат сатирические нотки. Саркастическое, язвительное описание быта и нравов семейства Чамберсов можно смело отнести к лучшим страницам этого великолепного романа.

Роман Г. Кука — своеобразная фэнтезийная интепретация истории религиозных движений. За вымешленными событиями, странами, персонажами легко угадывается реальная историческая первооснова: Аравийский полуостров, Скандинавия, торговые итальянские города-республики, пророк Муххамед, история зарождения ислама. Однако автор не просто переводит исторические события в литературную плосткость. Кук преднамеренно соединяет разные эпохи (ранее и позднее Средневековье), добавляя в эту смесь изрядную долю магии и волшебства. На фоне насыщенного драйвом повествования (войны, сражения, убийства, заговоры), Г. Кук пытается рассмотреть вопросы, достойные внимания профессиональных историков: влияние отдельно взятой личности на исторический процесс, столкновение цивилизаций,, роль случая, способного повернуть ход колеса истории... Недаром одним из ключевых персонажей романа является человек условно европейской культуры Мегелин Родетик, историк-политолог, состоящий при условно арабском валиге (герцоге) Юсифе.

Г. Кук вполне интересно и убедительно попытался передать неумолимое течение исторического потока, которое на зная жалости, сметает на своем пути и правых, и виноватых, и воинов, и детей... Может ли отдельная личность встать на пути этого потока и развернуть его вспять? — на этот вопрос пытается дать ответ Г. Кук в своем романе.

Жаль, что в России Куку категорически не везет с переводами — и «Огонь в его ладонях» не является исключениемПеревод Г. Косова местами выглядит косноязычным, местами просто неверно передает суть происходящих событий, диалогов. Но все-таки, до конца «убить» роман переводчику не удалось.

Вторая книга из эпопеи «Иноземье» не содержит ничего нового, неожиданного, ни в сюжетном, ни в стилистическом отношениях. Действие романа продолжает развиваться в двух плоскостях: в реальной жизни, и в виртуальном мире. Причем, странствиям героев по виртуальным мирам отдано более 2/3 текста. Уильямс создает свои виртуальные миры со щедростью фокусника, вытряхивающего из своей шляпы безконечное количество самых разнообразных предметов. Это и Древний Египет, и средневековая Венеция, и Изумрудный город (привет «Волшебнику из страны Оз»), и Лондон после марсианского нашествия (привет «Войне миров), и мультипликационный мир, и много-много чего еще... В конце концов от чередования миров, по которым странствуют герои, начинает просто рябить в глазах, алгоритм путешествий по Иноземью оказывается удивительно однообразным: «новый мир — герои в оспасности — неожиданный скачок в следующий мир». Все персонажи остаются внутренне статичными, такими же, как их встретил читатель в первой книге.

Куда более напряженней и интересней развиваются события в части романа, посвященной «реальной жизни». Здесь появляются новые герои, новые сюжетные повороты, придающие повествованию новые импульсы динамизма и напряженности. Персонажи романа, действуя в своих мирах, постепенно приближаются к разгадке тайны Иноземья...

Глен Хиршберг — писатель нюансов и полутонов. В его рассказах практически нет отчаянных криков боли и ужаса, нет и вырывающегося словно из глубин преисподней, сметающего все на своем пути инфернального Зла с большой буквы. Хиршберг — своеобразный минималист ужаса. Его писательское «оружие» — не яркие, избыточные краски, а приглушенные пастельные тона; тихие, невнятные шепоты; бледные призраки, выступающие из сумеречных ниш; тонкий, почти каллиграфический узор словесного плетения... Хиршбергу удается великолепно показать всю прозрачность, условность той грани, что отделяет наш привычный мир от мира Иного. Однако, на мой взгляд, этому, безусловно, талантливому и исключительно самобытному автору не хватает какой-то внутренней силы, хорошей писательской наглости и мощи, что особенно ярко ощущается в развязках хиршберговских рассказов. Отлично прорисованные истории, кажется, доведенные до кульминации-развязки... Но в конце, вместо ожидаемой ослепительной вспышки — легкое колыхание воздуха, тихий трепет неведомых крыл... и легкий привкус недовоплощенных читательских ожиданий...

История из времен так называемого «Боксерского восстания» в Китае. Горстка европейцев оказалась запертой в осаде многотысячной толпой вооруженных китайцев. Среди европейцев есть и женщины, и дети... Эмоционально сверхнапряженный рассказ, с совершенно неожиданным, умопомрачительным финалом. Маленький шедевр.

Получив письмо от друга, студент-медик Хьюго Лоуренс отправляется погостить к нему в усадьбу, где сталкивается с очаровательной гувернанткой-полукровкой мисс Вондерер... Собственно в рассказе есть лишь намек на тайну — проницательный читатель способен разгадать ее буквально через несколько страниц. Тема индийских убийц-душителей («тугов»), тайком пробравшихся в Англию, продолжала интересовать Дойла и позже, вновь всплыв в прекрасной книге «Знак четырех». «Жрицу тугов» вполне можно рассматривать как своеобразный набросок к данному роману.

Экспозиция романа «Лето ночи» вкратце выглядит следующим образом: в наличии имеются небольшой американский городок, группа местных тинейджеров в возрасте 11-12 лет, инфернальные силы в виде призраков, оживших мертвецов и прочих монстров, пособники инфернальных сил — администрация местной школы и грузовик-труповоз. Ну и, разумеется, сама школа, с которой связана некая Стркашная Тайна, вызвавшая появление чудовищ из преисподней. Об этой Страшной Тайне жители городка или не знают, или предпочли забыть. Всех, кто пытается раскрыть ее, ожидает жуткая и мучительная смерть.

«Лето ночи» сюжетно и интонационно напоминает кинговские «Оно» и «Сердца в Атлантиде». Только вот дети, всупившие в борьбу со Злом, выглядят у Симмонса гораздо менее убедительно. Создается впечатление, что Симмонс пишет не об обычных школьниках, а о группе малолетних спецназовцев, прошедших неплохую боевую практику. Американские 11-летки, лихо стреляют, устраивают вполне профессиональные засады на противника, умело маскируются на местности, изготовляют «коктейли Молотова» и, как апофеоз своей деятельности — устраивают масштабный поджог при помощи угнанного родительского молоковоза. Впрочем, подобные чудеса начинаются лишь в последней трети романа.

Первая треть книги показалась мне откровенно затянутой и скучной. Я не очень-то люблю давать автору ценные советы, вроде — «сократить роман». Но подобный совет в отношении «Лета ночи» как раз будет уместен. Многие персонажи, многие, ответвляющиеся от основного сюжета истории, рассказанные Симмонсом, представляются совершенно излишними -они не несут никакой смысловой нагрузки, не способствуют раскрытию характеров героев, не цепляются за последующие события. Словом, в романе оказалась слишком много ружей, которые не стреляют, и зеркал, которые ничего не отражают.

Что действительно удалось автору — так это середина романа, когда утомительные и ненужные подробности закончились, а дети еще не начали стрелять и взрывать. Именно в середине романа Симмонсу удается передать нарастание иррационального ужаса при минимуме выразительных средств, отсутствии пафоса и истеричности (нотки которой особенно слышне в финале книги). Герои размышляют и действуют в соответствии с психологией подростков, а не профессиональныхь террористов.

Когда же, ближе к финалу, Зло материализуется в виде гиганстких миног, жуков, пресмыкающихся, да еще Бог знает чего, взятого напрокат из третьесортных фильмов ужасов, то восприятие романа переходит в пародийную плоскость. Кроме того, Симмонс не дает никакого ответа на один, веьма существенный вопрос: а почему именно вот эти конкретные люди оказалась пособниками Зла?

В итоге мы имеем весьма неровный роман, местами проваливающийся чуть ли не бездны графомании, а местами — крепкий и вполне читабельный.

Еще одна удивительная, провидческая история, рассказанная Гофманом, и опередившая свое время. ...В большом городе Париже совершает свои преступления неизвестный убийца. О нем известно лишь то, что он ничем не отличается от добропорядочных и законопослушных граждан. Общественное спокойствие под угрозой — повсеместное распространение получают страх и подозрительность. Каждый человек имеет «двойное дно», каждый является совсем не тем, кем он представляется по своей повседневной, общественной жизни. Любой может неожиданно оказаться убийцей, либо превратиться в него. Современные социологи называют такое состояние человека «феноменом анонимности» (особенно ярко данный феномен проявляется в Сети:smile:). Затерявшись в огромной, безликой массе, индивиидум может позволить себе выйти за пределы своей социальной роли. Страх современного общества перед «серийными убийцами», «маньяками» и т.п. блестяще был предугадан Гофманом еще в начале 19 века.

Антитоталитарная сказка, написанная Гофманом еще на заре 19 в., во многом предугадала грядущее мироустройство. Гофман изобржает «государство-машину», которое стремится механизировать человеческую личность, превратить индивидуума в автомат, целиком подчинить человека «разумным целям» государственного и хозяйственного функционирования. В государстве князя Пафнутия по настоящему востребованы и делают карьеру лишь уродцы вроде крошки Цахеса, а поэты, музыканты, романтики, совращающие народ «на разные дурачества» подлежат изгнанию или, на худой конец, «стойловому содержанию». Государственная власть видится Гофману неизбежным злом, он опасается, что на смену бездушному «государству-машине» придет еще более страшное «душевное государство», которое будет проникать в сами души своих граждан... Провидческая сказка, опередившая свой век.

Жутковатая история о том, что даже при свете дня на роскошной улице можно обнаружить потаенные темные углы. Такие же темные углы, глубоко запрятанные, почти что инфернальные бездны, находит герой рассказа и в своей душе, и в глазах прекрасной незнакомки, глядящей на него из окна пустого дома...

«Родни Стоун» — роман, прежде всего, о боксе, но и не только о нем. У Конан Дойла получилось прекрасное, живое изображение жизни английского общества начала позапрошлого века. Вымышленные герои соседствуют с реальными историческими персонажами — принцом Уэльсским, адмиралом Нельсоном. Также в романе имеются динамично развивающийся сюжет, напряженная интрига, детективно-мистическая и приключенческая линии. Удивляет меня лишь нераскрученность «Родни Стоуна» среди современной читательской аудитории...

Первое крупное произведение М. Булгакова — многоплановый роман, посвященный судьбам России и ее народа в эпоху «Великой Смуты» — недаром лейтмотивом романа является образ метели, снежной бури, обрушившейся на Город. Это и исторический роман о Гражданской войне, о страшной киевской зиме 1918/1919 гг., и своеобразный «роман воспитания», к которому вполне подошел бы эпиграф из пушкинской «Капитанской дочки» — «Береги честь смолоду». Это роман о русской интеллигенции (по словам самого писателя, «лучшего слоя в нашей стране»). Сны, трагические предсказания мистические видения героев составляют важнейшую часть романного пространства. «Белая Гвардия» — своеобразный авторский взгляд в трагическое будущее России сквозь призму Апокалипсиса. «А зачем оно было? Никто не знает. Заплатит кто-нибудь за кровь? Нет. Никто.»

Вполне заурядный рассказ с детективной фабулой. Реалистичное описание непростой семейной жизни женщины-полицейского и казалось бы, рутинного расследования дела об утонувшем подростке. Весьма скучная и предсказуемая история.

Небольшая статуэтка, найденная кинореквизиторами за задворках заброшенного дома, приносит смерть актерам, снимавшимся с ней вместе с ней в различных кинофильмах... Что необходимо сделать, чтобы избежать несчастья? На этот вопрос Бентли Литтл дает в своем рассказе удивительно банальный, разочаровывающий ответ...

Одновременно новый, необычный, и, в то же время, хорошо знакомый Тэд Уильямс. «Город золотых теней» — причудливая смесь антиутопии, фэнтези, технотриллера в хорошо выписанных и тщательно проработанных декорациях постиндустриального общества. Героям романа, выходящим в Сеть, вдруг открывается видение загадочного Города Золотых Теней... Поисками этого города и занимаются герои Уильямса (каждый — по своим причинам), переходя из реального в виртуальный мир. В романе присутствует несколько сложно-переплетающихся сюжетных линий, детективный сюжет, крепко выстроенная интрига, которую автор совсем не торопится раскрывать. Это все «новый» Уильямс. А вот персонажи романа напоминают нам об Уильямсе традиционном, Уильмсе раннего «Ордена манускрипта» и позднейшей «Войны теней». Автор наделяет своих героев двумя -тремя хараткерными чертами, не пытаясь двигаться вглубь внутреннего мира своих персонажей. Героиня романа Рени-Ирен — безкомпромиссный Борец за Правду, друг героини — Ксаббу — Верный Соратник, имеются в наличии Комический Отец и группа Безжалостных Злодеев (разумеется, представители военно-промышленной элиты, что для многих новейших антиутопий уже стало общим местом), а также прочие герои-маски. По сути персонажи романов Уильямса — своего рода многофункциональные кирпичики, строительные блоки, из которых с одинаковым успехом можно возвести как пятиэтажную «хрущевку», так и многоэтажку «повышенной комфортности». Однако, как ни крути — все получается «типовое жилье».

Но за счет оригинальных сюжетных ходов, прекрасно прописанной виртуальной реальности, в целом роман оставляет весьма приятное впечатление. Придает пикантности «Городу...» и то, что в романе весьма элегантно обыграны мотивы «Властелина Колец», «Алисы в Зазеркалье» и «Человека, который был Четвергом». А вот еще один источник вдохновения Уильямса — бушменские сказки, выдаваемые за некий кладезь «высшей мудрости», лично у меня не вызывают никакого умиления...

Рассказ о неотвратимости Судьбы, Рока. От Красной смерти не спасут ни полная изоляция, ни монастырские стены. На публичный вызов, брошенный принцем Просперо, отвечает сама Красная Смерть. Рассказ Э. По вошел и в историю русской литературы — его своеобразно переосмыслил А. Белый в своем романе «Петербург», сделав сцену появления Красного Домино на петербургском балу, одной из ключевых в романе.

Прекрасные зарисовки пораженного чумой средневекового Лондона. Непостижимым образом рядом соседствуют трагедия и фарс Очень яркий, почти что кинематографичный рассказ.

Современный английский «роман воспитания», одновременно простой и мудрый, жесткий и трепетный, философский и ироничный. История «редстонских шизиков» — трех друзей из провинциального английского городка и примкнувшей к ним девочки с волшебным именем Алиса. История о взрослении, об уходящем детстве, о самодельных бомбах и о наркотиках, о первых сексуальных опытах и, наконец, история о смерти...

И ко всем вышеперечисленным событиям оказывается причастной Зубная Фея — то ли злой дух, демоница, материализация детских страхов и кошмаров, то ли ангел-хранитель (правда, весьма специфичный), исполнительница тайных желаний и объект вожделения... Прозрачный, легкий язык, английская ирония, несколько отстраненный, чуть холодноватый авторский взгляд. Словом, лучшая книга Г. Джойса.

Лучший, на мой взгляд, роман С. Кинга. Не самый большой по объему, но «томов премногих тяжелей» по своим литературным достоинствам. Идеально отбалансированный роман: ни грамма «лишнего веса», ни одного случайного слова. Напряжение возрастает с каждой последующей страницей, постепенно втягивая читателя в атмосферу полного отчаяния и одиночества, в которой оказался главный герой — врач Луис Крид. В «Кладбище домашних животных» инфернальные страх и ужас не приходят откуда-то извне, они всегда рядом, буквально за порогом прекрасного дома, в котором живет обыкновенная, счастливая до поры, семья. Кинг пишет о хрупкости, относительности человеческого благополучия, когда за считанные секунды можно лишиться всего самого дорогого в твоей жизни. Но и это, пожалуй, не самое главное. Главное в романе — это столкновение безрелигиозного (секулярного) сознания главного героя с неизбежностью смерти, с невозможностью примириться с утратой тех, кого любишь больше собственной жизни... Анализируя «сумеречное» состояние безбожия в котором пребывает Крид, Кинг подвергает сомнению такие, казалось бы, абсолютные американские ценности, как Семья, Дом, Дети... Вообщем, как говаривал когда-то один американский политик, «есть вещи поважнее, чем мир».

Жанр романа «Пролейтесь, слезы...» можно определить по-разному... Можно рассматривать его как антиутопию о «прекрасном новом мире», можно как антитоталитарный роман, наследующий Оруэллу и Хаксли... Но, главным образом, «Пролейтесь, слезы...» — роман о человеческих одиночестве и неприкаянности, от которых не спасает ничего: ни прекрасная, высокооплачиваемая работа, ни огромная популярность, ни любящие тебя близкие люди... Все герои романа тотально одиноки: и популярный певец и ведущий Ясон Тавернер, и тайный полицейский агент Кати Нельсон, и генерал Феликс Бакман, и художница Мари-Анн Доминик... Герои пытаются преодолеть отчужденность, разрушить стены своего и чужого одиночества, но все их попытки, где-то неуверенные, где-то трогательные, обречены на полный провал. Разумеется, роман не обходится без злобных спецслужб, испытывающих новый сверхсильный наркотик. Но роман Дика совсем не о них...

Похоже, что количество книг у Ю. Остапенко начинает перерастать в качество. «Птицелов» — весьма добротный, неординарный и, в то же время, очень специфический роман. Попробую объяснить в чем заключается его специфичность.

...Говорят, что гениальный режиссер может поставить в театре-кино телефонный справочник. Ю. Остапенко, в свою очередь, попыталась придать увлекательную литературную форму учебнику по практической психологии. И, надо сказать, ей это удалось. Условный «средневековый мир», в котором живут герои романа «Птицелов», — для автора не более, чем повод, антураж. Для Остапенко средневековье — это время, наполненное яркими вспышками человеческих страстей, время, дающее массу поводов для проявления различных сторон человеческой натуры. В мире «Птицелова» кипят политические страсти, плетутся многочисленные заговоры, идет перманентная гражданская и религиозная война, льется кровь и трещат зажимаемые в пыточных тисках кости виноватых и невинных... На этом мрачном фоне и разворачивается «большая игра», которую ведут между собой не на жизнь, а на смерть Лукас Джейдри, про прозвищу «Птицелов» и молодой рыцарь Марвин из Форстейна, своеобразный двойник Лукаса. Опытный психолог, ловец душ Лукас, тщательно продумывает и планирует в игре каждый свой следующий шаг, ответные же ходы Марвина — спонтанны и импульсивны. Эндшпиль этой увлекательной партии, ставкой в которой были сами жизни игроков, оказывается совершенно непредсказуемым...

Роман Остапенко продуман и выверен с абсолютной, почти что маниакальной точностью, каковая временами начинает даже несколько пугать. Каждое действие, любой, даже, казалось бы, самый незначительный поступок героев будет иметь свои последствия, один авторский «крючочек» намертво цепляет другой, по стенкам романа развешаны многочисленные, хорошо замаскированные «ружья», которые, будте уверены, выстрелят в необходимый момент.

Есть, однако, в «Птицелове» одно, весьма существенное, «но»: темные бездны, патологии, рефлексии, присущие почти всем героям романа, способны отвратить от чтения книги многих любителей традиционного фэнтези.

Небольшой рассказ от Д. Форда служит отличной иллюстрацией известной поговорки: «Вход — рубль, выход — два». Рассказ еще раз демонстрирует широту творческого диапазона Форда — ничего общего с трилогией «Отличный город». Более всего «Вечер в Тропиках» напоминает стивенкинговские «ужастики». Приятная, но ни к чему не обязывающая история...

Начну с нескольких цитат из романа, выбранных совершенно произвольно:

«Да, — сказала Джеймс, встретившись с желтым взглядом пленника, устремленным из глубины лица захватчика».

«Отрава продолжал небрежно набрасывать детали анатомии, будто орудуя кистью».

«Молнии выхватывали из тьмы бушующее море, очевидно больше не сухое».

«Абсурдно думать, что этот бред имеет отношение к его счастливому возврату к здоровому рассудку, если, конечно, допустить, что он нормален».

«Расширившиеся слепые глаза барса заполнила тревога...»

«Жур прыгнул с взволнованным поскуливанием».

»...кровь текла из ушей и покрасневших глаз, как алые слезы...»

«Допрос был безжалостен и он разоблачил самообман, необходимый старику, чтобы уважать себя».

«Рассудок Джем стал чистой доской».

»...пожевав губами, словно глотала что-то не слишком аппетитное...»

Из некоторых предложений можно что-то понять, опираясь на контекст. Некторые просто безграмотны, косноязычны. Ну не «жуют губами», когда глотают, пусть даже при этом глотают «что-то не слишком аппетитное». Не текут из ушей «алые слезы». Создалось впечатление, что литредактора у «Маски бога» не было как такового. Через текст романа приходится буквально продираться, как сквозь тернистый кустарник. Удовольствия от чтения никакого: вникая в подобные стилистические перлы, перестаешь понимать, чего, собственно, добиваются, что затевают герои романа. Да и просто сюжетная составляющая перестает интересовать, когда буквально через страницу натыкаешься на подобные языковые «изыски». С невероятными усилиями доползаешь до конца книги. А там... «Уши Джейм покоробились от безмолвного протеста пекла». «Из глубин прокатился рокот, весьма напоминающий отрыжку». И так далее, почти на каждой странице... После чтения осталось ощущение впустую потраченного времени: при всем уважении, Ходжилл — отнюдь не Джойс или Достоевский, которых читаешь, невзирая ни на какие стилистические конструкции и языковые погрешности.

Я совсем не поклонник творчества С. Алексеева (за исключением романа «Рой»), но посоветовал человек, мнению которого я доверяю. И новый роман Алексеева действительно оказался хорош. В нем нет поисков легендарной Либереи, нет загадочных артефактов, а есть холодная, дождливая Москва начала XXI века, есть женщина и трое мужчин, связанных совсем непростыми взаимоотношениями. А затем в жизнь этого, отнюдь не классического четырехугольника, врывается «Норд-Ост», печально известные события на московской улице Дубровка... В результате мы имеем психологический и любовный роман, изрядно сдобренный элементами боевика и фантастики. Книга получилась очень настроенческой, атмосферной, с ощутимым привкусом грусти и печали, что вроде бы не характерно для других алексеевских произведений. Роман отличает динамичный сюжет, быстро сменяющие одна другую сцены. Прекрасно написанны живые диалоги, через которые раскрываются не менее живые, нестандартные герои, соврешающие неожиданные (и для себя, и для читателя) поступки, трагическая история заложников «Норд-Оста», переданная (по-моему, впервые в художественном произведении) ярко, жестко и, в то же время, без истерического надрыва. Но, главное, повторюсь, в атмосфере, в холодной московской осени, в дожде, в низко висящем свинцовом небе... Вот это действительно цепляет. За это прощаешь роману Алексеева многое — изрядную долю «мыла» в любовных сценах, избыточную сентиментальность концовки, определенную психологическую «недоделанность» героев. «Дождь...» являет собой пример того романа, когда на недостатки текста просто не хочется обращать внимания — столь глубоки и точны эмоциональные тона, исходящие от книги.

Философская беллетристика от Ф. Дика, скрытая в оболочке почти что детективного сюжета о загадочных убийствах колонистов, происходящих на планете Дельмарк-0. В «Лабиринте смерти» Дик обращается к своим любимым темам: реальность как фальшивка, странные, вымороченные сны и видения героев, отражающие эту фальшивую реальность. И, неизвестно, какой из этих миров — «сновидический» или «реальный» — оказывается страшнее и безнадежнее... Дик пишет о катастрофе самоидентичности человека, о пугающем столкновении со своим внутренним миром, которое, увы, не в состоянии разрешить современный индивид.

...Многочисленные предсказания говорят о грандиозной катастрофе, которая должна произойти в Пандемии на рубеже наступающего нового тысячелетия. Смутное предчувствие беды, ощущение близости грядущих несчастий — эти чувства объединяют практически всех героев«Разящего клинка» — принца Шанди, его адъютанта Ило, короля крохотного государства Краснегар Рэпа... Невидимые глазу перемены происходят в самом воздухе Пандемии — подступает большая беда. «Разящий клинок» представляет своего рода развернутую экспозицию к основному действию «Избранников». Все сюжетные линии романа, направляемые железной авторской рукой в некую «точку встречи», наполнены чувством неясной тревоги. Политические интриги, которые так любит и умеет писать Дункан, переплетаются в романе с любовными. И вот эта «лирическая часть», чересчур многословная и отчасти сентиментальная — на мой, взгляд, самое слабое место книги. Собственно в наличии самой любовной интриги, разумеется, нет ничего плохого — беда в том, что в данном романе она выглядит достаточно блеклой и нудной, изрядно замедляя при этом и без того неспешное действие. Большая удача Дункана — образ одного из главных героев, — наследного принца Шанди, весьма неординарного и неоднозначного молодого человека, удивительно напоминающего вполне реального исторического персонажа — английского короля Карла II.

В «Разящем клинке» Дункан пробует со всех сторон свою излюбленную тему — как, казалось бы, малозначительные поступки отдельной личности способны изменить течение истории, направить его в совершенно иное русло. Почти все герои романа оказываются у своеобразной развилки, где им предстоит сделать свой, единственный выбор... А уж к каким последствиям данный выбор приведет — читатели смогут узнать из последуюих книг сериала.

«Избранники» — одна из лучших эпопей, написанных в жанре фэнтези. Читал «Избранников» более 10 лет назад и, честно говоря, боялся перечитывать... Но опасения оказались напрасными: даже после появления «ПЛИО» Мартина, эпопея Д. Дункана не кажется наивной или устаревшей. Автору удалось из хорошо известных ингридиентов-«деталей» (эльфы, гномы, люди, маги, гоблины, драконы) собрать совершенно оригинальный, прекрасно проработанный мир, в котором обнаруживаются следы Римской Империи, Византии, арабских халифатов, викингов, скандинавских и кельтских легенд. Интересные и неоднозначные герои, активное присутствие магии и волшебства, политические интриги, столкновение различных рас, цивилизаций, культур, вывереннное сочетание действия и психологизма — вот отличительные черты эпопеи Д. Дункана. Безусловно, «Избранники» более чем заслуживают нового (желательно, скорейшего) переиздания.

После нарочито замедленного, почти что психоделического «Стрелка», С. Кинг возвращается в нашу, земную реальность и открывает дверь между мирами.

«Извлечение троих» задает совершенно иную, нежели «Стрелок», скорость развития сюжета: события начинают сменять друг друга с почти что кинематографической быстротой. Причем, несмотра на динамику в развитии событий, совершенно нет ощущения схематичности, литературного калейдоскопа. Герои, даже второстепенные, прописаны автором рельефно и психологически убедительно. О каждом из них Кинг говорит ровно столько, сколько считает необходимым, оставляя место для загадок и тайн. Удивительно просто и со вкусом Кинг решает проблему перехода героев из одного мира в другой. Просто посреди пустынного пляжа появляется обычная дверь, открывающая вход в Иной Мир. Все весьма обыденно — стандартная американская дверь, взять и открыть. И не надо никаких «магических порталов» — все чудесное и страшное у С. Кинга таится в самых заурядных вещах и предметах. В «Извлечении...» отчасти проясняются некоторые условные «темные пятна», оставленные автором в первой книге эпопеи. Но Кинг вновь и вновь подрасывает свежие загадки в костер интриги своего романа .

Любые произведения, созданные в рамках какого-либо «международного проекта» всегда вызывают чувство легкой настороженности. Как правило, для писателей подобные «проекты» оказываются неутомительным способом «высасывания баблоса».Пелевин, однако, уберегся от соблазна впасть в халтуру и отработал всерьез, написав настоящий, изящно выточенный роман. В «Шлеме ужаса» В.О.П. продолжает исследовать «generation Р», используя в качестве инструментария древнегреческий миф о Минотавре. Роман чрезвычайно насыщен культурологическими кодами и ссылками: Платон в нем прекрасно соседствует с Линчем (который режиссер),скандинавские мифы с Бердяевым, а Шекспир с Джоном Фаулзом. «Шлем ужаса» — это роман об иллюзорной свободе выбора, которой, якобы наделены представители столь любимого Пелевиным «поколения Пи». У мира-лабиринта, в котором живут, по которому странствуют герои романа, есть настоящий, реальный Хозяин, меняющий свои обличья-имена, надевающий все новые и новые маски. Современный мир «по Пелевину» — это мир тотальных подделок, симулякров, «лабиринт обмана». В этом мире деградирует и обезценивается буквально все: жизнь, любовь, свобода, счастье, политика, вера, наслаждение... Реально этот мир способен воспроизводить лишь одну пустоту, в которой по замкнутому кругу безнадежно блуждают персонажи «Шлема...»

Предельно жесткая, безупречно сконструированная по форме книга.

Цикл романов о деревенском юноше Кенете, который ввиду семейных неурядиц решил стать магом. Стилистически очень напоминает советскую приключенческую литературу, публиковавшуюся в журналах «Юность», «Пионер» и «Костер», только вместо пионеров-комсомольцев действуют волшебники, принцы, гильдия воров, драконы... Минимум психологизма, максимум действия, причем достаточно дистиллированного. Ненавязчиво рассматриваются проблемы взаимоотношения полов. После первого десятка страниц самого первого романа читателя охватывает чувство светлого оптимизма — «все будет хорошо». И Э. Раткевич не обманывает этих надежд. Правда, по мере развития сериала подобная гладкопись начинает все больше утомлять, а герои и созданный писательницей мир — все больше напоминают кукольный домик.

Входить в этот мрачный, удивительный по концентрации безысходности роман, открывающий эпопею «Темная башня», надо осторожно и неторопливо, как будто в знойный летний день постепенно погружаешься в холодную озерную воду. «Стрелок» категорически не терпит суеты, торопливого чтения: слишком много в нем навязано узлов, запрятано скрытых смыслов, которые будут распутываться, открываться на протяжении всей эпопеи. Уверенной писательской рукой Кинг погружает читателей в атмосферу умирающего мира, в котором деградирует и движется к неумолимой погибели буквально все: сама природа, животные, и, конечно, человек. Вообще картины человеческой деградации (жители пустынного города Талл, недоумки-мутанты) являются одними из самых впечатляющих в этом романе-прологе.

Сложность восприятия романа заключается и в том, что он, в основном, загадывает загадки, расставляет своеобразные капканы — и, пока, не дает никаких ответов. Ответы и разгадки придется подождать. Но если вы с персонажами романа (Стрелком, Джейком, Черным человеком) смогли одолеть безпощадную, пышущую адским (!) зноем пустыню -значит, «Темная башня» (разумеется, эпопея) так просто вас уже не отпустит.

На мой взгляд, очевидная творческая неудача С. Кинга. Сюжетная линия романа составлена по принципу «отовсюду понемногу». Читатель, знакомый с творчеством Кинга, без труда вычисляет составляющие «Мешка с костями»: «Темная половина», «Оно», «Кладбище домашних животных», «Безнадега»... Частное расследование, которое проводит писатель Майкл Нунэн, выясняя обстоятельства внезапной смерти жены Джоан, выглядит банальным и предсказуемым: легко догадываешься, что за фасадом благополучного американского городка скрывается «страшная тайна». За преступление совершенное в начале ХХ века, жители города (естественно, все как один лицемеры и злобные ханжи) расплачиваются добрую сотню лет: дух невинно убиенной жертвы жестоко мстит потомкам своих обидчиков...

В романе отсутствуют четкая продуманность деталей, мотивированность поступков персонажей, характерные для лучших произведений автора. Градус авторской сентиментальности побивает все возможные рекорды и, в конце концов, переходит в умилительное сюсюканье. Персонажи романа удивительно плоски и одномерны, а главный злодей — престарелый компьютерный магнат, — напоминает карикатурного капиталиста, выпущенного из архивов советской политической фельетонистики. Почти что комичным выглядит финал романа, в котором герой избавляется от страшного призрака, поливая его кости раствором щелочи. Увы, кинговский «Мешок», оказался наполнен совсем не настоящими костями, а их пластмассовыми имитациями из придорожной сувенирной лавочки.

...Вторая мировая война завершилась победой стран Оси. Европа захвачена Германией, США разделены между странами победительницами -такова экспозиция романа Ф. Дика. Однако внутри романа существует еще один роман: некий писатель-анахорет, «Человек в высоком замке», проживащий на территории бывших Штатов, ныне оккупированных Японией, пишет свой альтернативно исторический роман. В этом романе Германия и Япония потерпели поражение, а США становятся политическим и экономическим центром мира... Комбинация из сложно переплетенных, зеркально отражающихся сюжетных линий. Стопроцентный литературный шедевр от Ф. Дика, изящная восточная шкатулка с секретами, хранящая в себе множество смыслов: о многовариантности истории, об условности границ между реальным и мнимым, о том, что наш реальный мир — всего лишь отраженный свет...

Можно ли усилиями нескольких человек «подправить» или направить по «нужному пути» некую«недоразвитую» цивилизацию? Чем чревато подобное внешнее вмешательство в ход истории? Наконец, существует ли на самом деле то, что называется «объективный исторический процесс»? Все эти вопросы (и многие другие) пытается рассмотреть Й. Бэнкс в своем романе «Инверсии». Книгу британского автора можно сравнивать с произведениеями Стругацких или с «Вейским циклом» Латыниной, но подобное сопоставление будет не слишком продуктивным. Ибо все три автора используют лишь некую общую базовую модель. Модификации же получаются совершенно различными.

«Иверсия» состоит из двух самостоятельных сюжетных линий, временами причудливо переплетающихся, но окончательно соединяющихся лишь в самом финале романа. Бэнкс умело поддерживает почти что детективную интригу: с заговорами, покушениями, тайными убийствами... Атмосфера вокруг героев сгущается, напряжение возрастает на протяжении всего текста. Особенно удались автору многочисленные диалоги персонажей, занимающие значительную часть книги. Собственно, именно в диалогах, в своеобразных сказках-притчах, рассказанных ДеВаром, и содержится ключ, открывающий потаенные двери романа.

Вполне добротный исторический роман Д. Геммела, написанный в достаточно традиционной манере. Источником творческого вдохновения автора являются древнегреческие мифы,«Илиада» Гомера. Геммел не пытается досконально воссоздать мир Древней Греции, погрузить читателя в гомеровскую эпоху (как, например, это делал Н. Толстой, воссоздавая аутентичную эпоху Британии раннего Средневековья в своемромане «Возвращение короля»). Греческий мир обозначен несколькими вешками: галеры, бронзовые мечи, Аполлон, Зевс, Гадес... На этом Древняя Греция заканчивается: герои «Трои» говорят, думают, действуют как наши современники из- ХХ-ХХI вв. Выстраивая сюжет своего романа, Геммел, вообщем-то, достаточно точно следует за своими источниками, излагая основную историческую канву. Авторские вольности начинаются в мелочах: так, например, совсем по иному, чем у Гомера, подается фигура легендарного Одиссея. И, надо сказать, подобная самодеятельность Геммела ничуть не портит роман. Одиссей остается Одиссеем, просто Геммел дает свое, отличающееся от Гомера, толкование его образа.

«Трою» отличает крепко сколоченная интрига, напряженная сюжетная линия держит читательское внимание, на удивление удачным получился образ главного героя, Энея-Геликаона. В романе присутствют любовные линии, политические интриги, наемные убийцы, морские сражения... Получился причудливый, умело составленный коктейль из исторического романа, крутого боевика и мыльной оперы. Разумеется, ляпов и несоответствий в книге хватает. (Иногда даже трудно понять — кто виноват в них — автор, переводчики или редактора АСТ?). Ну а историческая правда... Если бы Геммел переписал, все «как у Гомера», то читать бы такой роман было совершенно незачем. Да и невозможно...

PS АСТ опять приложило все возможные усилия, чтобы испортить неплохую книгу. Количество опечаток (смешных и глупых) просто превосходит допустимые рамки.

«Утраченный идеал», в котором читатель вновь встречает героев, знакомых по книгам «Историй о королевских клинках»,выглядит не то что слабее предыдущих частей, но более вторичным, схематичным произведением. Новые герои-«клинки», появившиеся в романе, по-прежнему интересны и обаятельны, но индивидуально мало отличимы от персонажей, действовавших в первых книгах эпопеи. Но в чем Дункан остается непревзойденным — так это в умении конструировать и описывать самые изощренные политические интриги, в которых оказываются, помимо воли, замешанными главные герои «УИ». Чрезвычайно любопытными показались мне и исторические аналогии, проводимые автором: волею судеб герои Дункана оказываются в заснеженной стране Скиррии, находящейся на восточной окраине континента Эвритании. Здесь им приходиться столкнуться с кровавым тираном, царем Скиррии Игорем, мечтающим породниться с королем Шивиаля... Во всех этих дункановских построениях проглядывают отчетливые аналогии с Россией времен правления Ивана IV (более известного как «Грозный»), пытавшегося через брак установить родственные связи с Британской Короной. Легко прочитываются источники, из которых Дункан черпал свои представления о России 16 в. — записки английского купца Флетчера и опричника-немца Штадена. Следует отметить, что для изображения скиррийско-российской «действительности» Дункан не жалеет черных красок — не страна, а «империя зла». Не собираюсь обличать Дункана — все-таки, он писал отнюдь не исторический роман, да и сами наши соотечественники далеко ли ушли от сходных стереотипов? Куда более занятной показалась мне еще одна историческая параллель, о которой сам автор возможно и не подозревает.

...Прибывшие в Скиррию шивиальцы (англичане) несут «прогрессорскую» миссию: они способствуют уничтожению кровавого тирана-царя и помогают установить в стране более цивилизованное, гуманное (с ихней, шивиальско-английской точки зрения) правление. Интересно, знает что либо Дункан о той роли, которую сыграли британские правящие круги и британская разведка в убийстве «безумного» русского Императора Павла I в марте 1801 г. и в организации февральского переворота в 1917 г.? Если не знает — то проговаривается почти по Фрейду. Вот эта, скрытая под авантюрно-приключенческим антуражем, «подводная» часть романа Дункана представляется мне наиболее интересной.

Эталон авторской сказки — замечательно переработанная Гауфом старинная немецкая легенда. С детства запомнились полки, заполненные стеклянными банками, в которых хранились человеческие сердца...

Недавно перечитал роман Уиндэма и подивился, сколь актуально он звучит в наши дни, после печально известных столкновений во Франции, в которых «зажигала»(и в прямом, и в переносном смыслах), в основном, арабская и африканская молодежь. Вот они, «кукушки Мидвича»... Не знаю, думал ли Уиндэм о том, что через пол-столетия его роман будет прочитан именно в ТАКОМ ракурсе, но то, что тема романа оказывается созвучной сегодняшнему дню — признак настоящей, серьезной литературы.

Очень неровная книга Страуба. Необычна композиция романа: действие развивается скачками, до забегает вперед, то возвращается в прошлое, то развивается в настоящем... Однако в данном случае подобное строение романа представляется мне немотивированным: о многих событиях читатель узнает слишком рано, что совершенно не способствует поддержанию настоящей интриги. Страуб вмещает в роман слишком много: родовые проклятия, сложную личную жизнь героев, преступную деятельность военно-промышленного комплекса, способствующую материализации сил зла. Многие авторские построения, сюжетные ходы, кажутся надуманными и искусственными, а возникающие по ходу чтения вопросы остаются, увы, без ответа. Особенно вышесказанное касается финальных сцен романа. Правда, отдельные эпизоды Страубу удаются, и удаются просто великолепно. Но связного, выстроенного железной авторской рукой каркаса, который обеспечил бы всему роману солидный запас прочности, у Страуба не получается.

В детстве сказки Гауфа были самым любимым чтением. Сборник «Караван» наполнен восточной экзотикой, но не чрезмерной, а умеренно-пряной, волнующей воображение, где любой герой может оказаться колдуном, чародеем, или сам попасть под воздействие магических сил, а волшебство и тайна просто растворены в воздухе...

Один из самых вялых и скучных рассказов изо всей «холмсианы». Автор пытается черпать вдохновение в прошлом («Союз рыжих»), но получается откровенно слабо.

Я, грешным делом, подумывал о том, чтобы прекратить чтение «Рэдволла». Не то, чтобы последние книги были плохими (Джейкс даже в самых слабых книгах сериала выдерживает определенный уровень, до которого большинству его собратьев по перу расти и расти), но удовльствия от чтения, сравнимого с первыми книгами цикла, я уже не получал. Приелись герои, бросались в глаза авторские самоповторы, мир «Рэдволла» уже не таил в себе никаких неожиданностей. Но «Клятва воина» наглядно продемонстрировала всю глубину моих заблуждений. Джейкс написал замечательный роман, один из лучших во всем цикле. Во многом «Клятва...» построена на скрытых цитатах, реминисциенциях шотландских легенд, средневековых хроник, конспирологических штудий, и даже... детективов Честертона. Тем, кому известны первоисточники, любопытно сыграть с автором в своеобразную литературную «отгадайку», а остальные читатели могут просто наслаждаться прекрасной книжкой с увлекательным, динамичным, ярким сюжетом и слледить за приключениями старых и совершенно новых персонажей.

Самое интересное, что есть в романе П. Ходжилл — не персонажи, герои (люди, боги, демоны), а странный, прямо-таки кафкианский город-мегаполис Тай-Тестигон, в котором правят бал Гильдия убийц и служители самых различных, довольно экзотических религиозных культов. Сюжет «Поступи Бога» напоминает весьма сложную топографию Тай-Тестигона: это запутанная цепь авантюр, в которых принимает участие главная героиня романа, забывшая свое прошлое, девушка Джейм, представительница загадочного народа кенциров. Роман Ходжилл рекомендуется обживать и «общупывать» разными способами: медленно, не пропуская малейших нюансов, не жалея времени.

На мой взгляд, нарочитая запутанность сюжета, пунктирность ответвляющихся от главной линии сюжетных отростков, сослужили роману Ходжилл не самую лучшую службу: временами кажется, что книга превращается в некий сборник задач на сообразительность читателя. Вначале весьма интересно решать загадки, отгадывать недомолвки, разбросанные по тексту, но постепенно начинаешь желать несколько большей определенности. Не случайно, в конце романа автор сочла необходимым разместить краткую экспозицию, сжато разъясняющую сюжет, и расставляющую все точки над i.

При чтении ясно ощущаешь, что «Поступь...» — дебютный роман. Приведу один пример. В сцене похищения древней рукописи из храма Горго, в момент кульминации действие вдруг неоправданно замирает, а преследуемые толпой религиозных фанатиков герои начинают многословно обсуждать ценность и значение своей добычи. Но, в целом, несмотря на все недостатки, характерные для дебюта, роман получился весьма колоритный, атмосферный, неожиданный. Главное — читать не скучно, что внушает оптимизм относительно продолжения цикла «Кенцират».

Чтение романа Н. Толстого никак комфортным не назовешь — требуется прилагать значительные усилия, буквально продираться через первые несколько десятков страниц.Однако, если вы их успешно преодолели, «вошли» в роман — то за ваши читательские усилия вам воздастся. «Возвращение короля» — книга необыкновенная. Затруднительно даже определить ее жанр. По композиционной структуре напоминает роман Я. Потоцкого «Рукопись, найденная в Сарагосе». Язык, стиль авторского повествования варьируется от архаичного до современного. Кельты, римляне, англы, барды, друиды, христианские святые... Перелом эпохи, столкновение различных вер и культур. Тонкая грань между историей и мифом оказывается размытой, они взаимно дополняют, творят друг друга. И от всей этой великолепной смеси нет никакого ощущения избыточности, все сюжетные линии подогнаны друг под друга вплоть до микрона. Изумительная отделка каждой детали в романе — для автора не существует незначительных мелочей. Самое приятное для меня, что «ПК» — совсем не стилизация «под средневековье». Толстому удалось, используя кельтские мифы и легенды, средневековые хроники, жития кельтов-христиан, создать аутентичный средневековый мир и аутентичных героев, с соответствующими данному миру психологией и характерами. Безусловный шедевр.

«Эликсиры сатаны» посвящены любимой для Гофмана теме двойничества, разрушительному действию «темной половины» человеческой личности. Причем вторжение темных сил в душу человека обуславливается как наследственными причинами («грехи отцов», за которые приходится расплачиваться потомкам), так и действием внешних, демонических инфернальных сил. Само искусство, красота, лишившись христианской составляющей, также становятся объектом дьявольских манипуляций, способствуя погружению героев романа в темные лабиринты безумия.

Для тех, кто будет впервые знакомиться с «ЭС», я бы предложил, по возможности, выбрать перевод В. Микушевича, сделанный для собрания сочинений Гофмана (изд. «Художественная литература», 1994 г.). Перевод, сделанный в конце 19 в . В. Ранцовым представляется безнадежно устаревшим.

Цикл «Крейслериана» — главное произведение Гофмана, а Иоганн Крейслер — любимый гофмановский герой, своего рода alter ego автора. Гофмановский романтический мир необычайно причудлив и разнообразен. Музыкальный трактат, размышления о Боге, природе искусства, красоты и гармонии, ночные видения, сны, пересечения реального и ирреального миров, сарказм, горькая ирония, тема двойничества, одиночество художника — из всего вышеперечисленного и складывается причудливая мозаика «Крейслерианы». Мы очень хорошо знакомы с англо-саксонской версией литературного (шире — культурного) пространства: М. Шелли, Стокер, Лавкрафт, Толкиен — далее по списку. Гофман и его «Крейслериана» предлагают нам познакомиться с несколько иной, во многом утраченной ныне культурной традицией.

Философская сказка, одновременно страшная, и исполненная язвительной и саркастичной иронии. Гофман пишет о страшных и трагических последствиях одержимости человека неким бесом, или, как говорят сейчас, о власти подсознания над сознанием. Своеобразной современной реминисценцией на главную тему «Песочного человека» является роман С. Кинга «Темная половина».

Гарри Дрезден против чикагских волков-оборотней, в том числе и против «оборотней в погонах» (разумеется, речь идет о погонах сугубо американских, а не наших, отечественных). Сюжетная схема, ингридиенты романа остаются совершенно неизменными, интерес вызывает не следствие, которое ведет ГГ, не статичные персонажи романа, а тайна происхождения самого Гарии Дрездена, постепенно становящаяся сквозной интригой всего сериала.

Главным источником вдохновения для Дж. Батчера, безусловно, является американский детективщик Чейз, жутко популярный в России 1990-х гг. Батчер наследует Чейзу буквально во всем, даже в стилистике. «Гроза из преисподней» весьма яркий пример подобного подражательства: герой-одиночка противостоит всему миру, причем не только реальному, но и инфернальному (ноу-хау Батчера), карикатурные гангстеры-мафиози, туповатые, но честные полицейские, несправедливо подозреващие нашего героя, запуганная женщина, невзыскательный юмор, нотки мелодраматизма и социальной критики... Вот, в сущности, и вся «Гроза из преисподней». Можно поставить название любого другого романа Батчера — изменятся мелкие детали, но схема сборки останется прежней. Малоинтересные герои, населяющие условный американский город (батчеровский условный Чикаго можно спокойно заменить на столь же условный ЛА и т.п.), вялая интрига, антихристианские шпильки, подпускаемые автором в романе... Все выше перечисленное совершенно не вдохновляет. Единственно, что вызывает интерес — тайна ГГ, «детектив-чародея» Г. Дрездена, которую Батчер раскрывает читателям по умеренной порции в каждом романе. Однако именно подобный «луч света» в унылом и скучном «царстве» Дж. Батчера, и заставляет читать как «Грозу из преисподней», так и остальные романы цикла.

Кто продолжает приятно удивлять — так это С. Браун, написавший весьма интересный и нестандартный роман. Как обычно, Браун показывает себя мастером изображения политических интриг, которых в романе предостаточно. Интриги-разборки внутри правящего клана Хаамилайской империи — семейства Кевлеренов, политическое противостояние двух государств — той же Хамилайской империи и республики Ривальд (Британская империя-Франция), в котором стороны используют любые средства, в т.ч. и ритуальную магию. Совершенно непредсказуемой оказывается сюжетная линия, выписывающая неожиданные (но тщательно продуманные автором) виражи... Только начинаешь строить догадки: «Ну, все понятно, сейчас события будут развиваться вот таким-то путем», как автор и его герои преподносят тебе настоящий сюрприз... Но главное достоинство романа Брауна — населяющие его персонажи. Причем до последних страниц не удается догадаться, кто же все-таки определен на роль ГГ. Уверяю вас, что герои «Рождения империи» принесут вам при чтении массу сюрпризов. Отмечу еще одну вещь: Браун в этом романе научился скрывать свои писательские недостатки. Ну не умеет он достоверно изображать внутренний мир, психологию своих героев. И в новом романе это неумение никуда не делось, но прочитав сотню страниц, с удивлением замечаешь, что не обращаешь на данный факт никакого внимания. Причина — необыкновенная мобильность романа, насыщенность его продуманным действием, броская, почти что кинематографическая подача отдельных эпизодов. Наконец, главная тайна романа — сущность и механизм применения магии Сефид, — раскрывется на протяжении всей книги, вплоть до самых последних страниц, и раскрывается через действие, через поступки персонажей. Финал «РИ» выдвигает на авансцену повествования новых героев, ранее «скрывавшихся» на периферии повествования. Думается, что продолжение цикла «Хроники Кидана» преподнесет нам еще много новых, искусно сплетеных загадок.

PS. А о чем, собственно, роман-то?:glasses: Все о том же, о чем писал Браун и раньше: о развращающей силе тотальной власти, которая только прикидывается, что она «для блага государства», «для блага народа», а, на самом деле она всегда только сама за себя.

Замечательный роман-шедевр Гофмана, оказавший огромное влияние на русскую литературу, особенно на ее так на. «мистическую ветвь» (Достоевский, Булгаков, В. Орлов). Глубокая философская сказка о столкновении двух миров: мира обываетелей, филистеров-буржуа, прагматиков-рационалистов с любимым гофмановским героем: неприякаянным художником, скитальцем, житейским неудачником, неизлечимым романтиком. Эти миры олицетворяют соответственно кот Мурр, ведущий собственные записки, и его хозяин, композитор И. Крейслер. Причем мир филистеров-рационалистов, презирая «этих чокнутых художников» подсознательно стремится подражать им, что замечательно видно на примере «Записок» вышеупомянутого кота. Так возникает еще одна важная для Гофмана тема: тема двойничества, тема подлинных и подменных, ложных сущностей («Двойничество» — одна из любимых тем и русских мистических писателей). «Записки...» отличает и фирменный гофмановский юмор: иронично-саркастический и, одновременно, прозрачный и легкий.Высший Балл!

Самый сильный роман, завершающий эпопею «Ключи власти». До своего логического завершения доведена гланая тема всего цикла — о благих намерениях, которыми вымощена дорога известно куда... Естетственно и оправдано развиваются события, неуклонно продвигаясь к предуказанному окончанию, которое автор так хитро скрывал в 1-й части романа. Финал «Государя» является логически оправданным, трагическим и, одновремнно, открытым. Победитель получает все и... ничего, принеся на алтарь собственной победы трупы друзей и близких. Правда, и в последней книге автору окончательно так и не удалось избавиться от некоторой схематичности в изображении характеров героев, но, как говорится, прогресс очевиден. Приятный и довольно редкий пример того, когда литературное качество романов, составляющих эпопею, неуклонно развивается по восходящей.

«Огонь и меч», вторая книга эпопеи «Ключи» власти», получилась, безусловно, гораздо глубже и интереснее, чем первый роман цикла. Браун продолжает рассматривать ключевую для всей эпопеи тему: как самые искренние и благородные побуждения, вообщем-то, совсем неплохих людей, в результате своего воплощения оборачиваются сущим адом на Земле? Самое приятное заключается в том, что персонажи романа наконец-то обретают полноценные, достаточно сложные характеры, из персонажей-функций прервращаются в живых людей. Герои перестают быть статичными, они меняются, причем, увы, не в лучшую сторону. А меняют их не только магические артефакты (ключи власти, кровь вампира), но и неумолимая логика исторического процесса, где сказав однажды «А», непременно надо произносить и следущую букву... Хотелось бы обратить внимание на самую первую сцену, открывающую роман — а именно сцену жесткой охоты на караков (видимо, косуль), в которой принимает участие и ГГ эпопеи. Данная сцена во всем цикле является одной из ключевых, ибо она определяет ход дальнейшего развития событий не только во 2-й, но и в 3-ей книге.

Каждому из нас когда-нибудь придется столкнуться со своим троллем под каким-нибудь мостом... Просто некоторые могут этого даже и не заметить.

На первый взгляд, «Наследство» выглядит романом вполне эпигонским:несправедливо обвиненный в преступлении ГГ вместе с несколькими верными людьми спасается от злобных врагов, по пути переживая массу невероятных приключений... Однако Dark Andrew совершенно точно указал главную особенность романа С.Брауна: персонажи романа, противостоящие ГГ — принцу Линану, совсем не являются плохими героями в традиционном понимании. Напротив, у каждого из них своя правда, каждый действует, исходя из самых благородных побуждений: одни пытаются восстановить попранную справедливость, другие вполне резонно заботятся о стабильности государства и о построении правильной «вертикали власти», третьи стремятся помочь своей родине обрести достойное положение в мире... Только вот результатом абсолютно всех этих благородных устремлений оказываются насилие, убийства, интриги, предательства. Самой ходовой разменной монетой оказываются, как всегда, жизни простых людей, которые желали бы держаться подальше от безжалостного колеса истории, да вот не удалось.. Уже за одну попытку ТАКИМ ОБРАЗОМ показать всю фатальность развития исторического процесса роману «Наследство» прощаешь очень многое. Прощаешь неувязки в сюжете, внутренне статичных героев, прощаешь «рояли в кустах», местами расставленные автором, прощаешь даже неряшливый стиль и косноязычие переводчиков (какая же АСТовская книга без этого? :smile:)... Тем более С. Брауну не откажешь в умении выстроить интригу, придумать нестандартные сюжетные ходы. Вообщем, в сухом остатке имеем весьма актуальную,«очень нужную и своевременную» книгу, которая достойна твердой семерки и оставляет надежды на лучшее продолжение сериала.

Фактически документальный роман, в котором вполне реальные события, люди и предприятия «замаскированы» автором под художественную литературу. «Промзона» написана в характерном для Латыниной-писателя «образца 1990-х» несколько холодноватом, информационно-репортерском стиле. На мой взгляд, самая сильная книга трилогии «АМК».По «Промзоне» вполне можно изучать методы ведения экономической деятельности в России конца ХХ века. Психология, характеры героев проработаны гораздо полнее, глубже, нежели в первых книгах цикла.Временами в голосе писатеьницы прорезываются отчетливые гоголевские нотки грусти и понимания: «Боже, как грустна наша Россия...»

Самое лучшее, что есть в романе Симмонса — это образ посткоммунистической Румынии, мастерски переданная атмосфера Бухареста зимы 1989-90 гг. Симмонс вообще умеет хорошо передать именно атмосферу того места, где развиваются действия его романов. Думаю, многим запомнилось симмонсовское описание Калькутты в романе «Песни Кали» — наверное, самое лучшее, что вообще было в этой книге.

Во всем остальном — «Дети ночи» откровенно слабый роман. Герои — разведенная врач Кейт и священник О Рурк выписаны слабо и абсолютно неинтересны. Кейт разведена, мужественная безкомпросмиссная женщина, которую не остановят никакие преграды. Рурк — ветеран вьетнамской войны, учился в семинарии, либерал, сомневается в существовании Бога, отлично стреляет, управляет вертолетом, имеет массу отличных и влиятельных друзей. Чем должно завершиться сотрудничество этой «сладкой» парочки, думаю, объяснять излишне.

Вампиры потому вампиры, что страдают от редчайшего заболевания, связанного с изменениями в составе крови и нарушениями имунной системы. Страницы, посвященные особенностям вампирской физиологии, читать откровенно скучно — написаны они «птичьим», псевдонаучным языком. Монологи «Главвампира» исполнены выспренности и пафоса. В романе имеются смысловые, сюжетные нестыковки, некоторые ключевые моменты, своеобразные «узлы» книги, никак не объяснены автором. Довольно скудны примитивны и познания Симмонса в румынской истории, в частности, в истории валашских господарей Цепешей. В итоге, несмотря на весьма благодатный, нестандартный исходный материал, Симмон написал весьма скучную и маалоинтересную книгу.

В «Большую Игру» включаются новые персонажи, а Д. Дункан все больше и больше уделяет внимания религиозным аспектам «Игры». Один из наиболее важных и интересных вопросов, на которые ищут ответа и автор, и его персонажи: можно ли искусственно христианизировать общество, практически девственное в религиозном отношении? И что получится из подобного эксперимента?

Сам же роман несколько «сбавляет обороты» и, на мой взгляд, оказывается слабее 1-й книги. И слабость эта (весьма относительная, по «гамбургскому счету») связана отнюдь не со сложностью затрагиваемых автором тем, а с несколько неудачной композицией 2-й книги сериала. По сути, «Настоящее напряженное» представляет собой огромный развернутый монолог-рассказ ГГ, вернувшегося из Соседства в Англию в разгар 1-й мировой войны. Подобная структура романа изрядно тормозит действие, напряжение падает, интрига понемногу исчезает. Упрощается и сама структура текста,почти отсутствуют скрыте цитаты, аллюзии, доставляшие много читательского удовольствия в 1-й книге цикла.В каком-нибудь ином случае подобные замечания можно было бы и опустить — ибо сам роман, безусловно, весьма и весьма хорош. Однако Д. Дункан задал 1-й книгой «Большой Игры» чрезвычайно высокий уровень, потому и судить его роман приходится по самым пристрастным меркам.

Свои рассказы о невероятных похождениях удалого французского кавалериста, бригадира Жерара, Дойл писал «по мотивам» «Воспоминаний» офицера наполеоновской армии Марбо, порой переписывая из его книги целые страницы. Но Марбо помнят лишь историки наполеоновских войн, а увлекательные и остроумные рассказы Конан Дойла с удовольствием продолжают читать. Ну а ближайшими «литературными родственниками» бригадира Жерара можно назвать барона Мюнхгаузена и бравого солдата Швейка...

«Копи царя Соломона» — безусловно лучший хаггардовский роман. Наряду с «Робинзоном», «Гулливером», «Винни-Пухом» и «Алисой» — роман для всех возрастных категорий. Одинаково приятно читать и в 13, и в 40 лет.

Один из наиболее интересных сериалов (циклов), написанных в жанре фэнтези. «Большая Игра» — это противостояние русской и британской разведок в Центральной Азии («сердце мира»), имевшее место на протяжении всего 19 в. В «Большую Игру» Д. Дункана оказываются вовлечены не только земные силы. Большая Игра Дункана — это литературные, исторические, политические аллюзии, скрытые цитаты, загадки и тайны, разбросанные по всем трем книгам сериала. С каждым новым раундом (так у автора) Большой Игры в нее включаются все новые силы и герои. Большая Игра безпощадна, а финал ее по-настоящему непредсказуем...

Первая книга является своеобразной увертюрой (воспользуемся терминологией автора) одного из самых амбициозных и концептуальных литературных проектов Д. Дункана — сериала «Большая игра». За действием, разворачивающимся в двух самостоятельных, «пересекающихся» мирах(Европа лета 1914 г. и некий «параллельный» мир Соседства) следишь с неослабевающим интересом. Д. Дункан остается Д. Дунканом: он продолжает играть с читателем в историко-политические, литературные, религиозно-философские игры, заставляет читателя вместе со своими героями разгадывать новые, все более изощренные тайны. В «Большую Игру», что ведется на страницах романа «Прошедшее повелительное», включаются самые разные, сколь могущественные, столь же и таинственные силы: Служба, Палата... В эту смертельно опасную «Большую Игру» против своей воли оказываются втянутыми «маленькие люди»: недавний английский школяр и девочка-бродяжка из мира Соседства... Сюжеты, развивающиеся в двух параллельных мирах, наконец, пересекаются, сбывается загадочное пророчество Филобийского завета (отсыл автора к легендарным «Книгам Сивилл»), но все продолжает оставаться таким же зыбким, неясным, неопределенным, как и в самом начале романа... Остается вслед за героями Дункана процитировать слова из шекспировского «Генриха V» (заметим, что строки из Шекспира — своеобразная «путеводная нить» романа): «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом!».

В «своем романе Гейман попытался из кусочков мозаики собрать обобщенный портрет Америки, страны, населенной последователями самых разных богов и религиозных культов. К сожалению, цельного, стройного романного текста у автора не получилось. Роман распадается на отдельные фрагменты, истории, иногда просто блестяще написанные, а иногда — ни к чему не обязывающие, проходные. Пока для Геймана-автора формат типа «рассказ-повесть» представляется наиболее оптимальным.

На этот раз Трускиновская вводит своих героев в мир московских кулачных бойцов середины 16 в. Переманивание командами-«стенками» лучших бойцов из стана соперников, подкупы, взятки, нелегальные ставки, убийства...Весьма и весьма напоминает закулисье современного профессионального спорта... Роман написан ярко и точно, с интереснейшими достоверными подробностями московской жизни середины 17 в. Единственный минус роману — автор продолжает неспешно вытягивать из своего повествовательного клубка нитку с любовной линией, исчерпавшей себя еще в первых двух книгах цикла о Государевых конюхах.

На мой взгляд, едва ли не лучшая книга Хобб. С чем можно ее сравнить? Мне, почему-то, на ум приходит знаменитый роман М. Митчелл «Унесенные ветром» — роман о гибели самобытной цивилизации американского Юга и о людях, которые сумели в этом крушении сохранить себя. В романе Хобб рушатся традиции, устои, культура города торговцев и мореплавателей — Удачного. Старые семьи города постепенно нищают, разоряются, отступают на задворки истории... Циники и прагматики приходят им на смену. Практически все герои «Волшебного корабля» (Альтия, Брашен, Кеннет, Кайл и др.) ощущают свою полную неприкаянность в этом мире. Они вынуждены отстаивать перед собой и другими свое право на то, чтобы «быть», а не просто существовать, плыть по течению истории маленькой щепкой... Вот только в борьбе за это самое право «быть» им приходится сталкиваться не только с врагами, завистниками, недоброжелателями, но и с древними, стихийными, непонятными простому смертному силами, которые объединяет название МАГИЯ.

Основная претензия, высказываемая в адрес «Волшебного корабля» — это его гигантский объем. Разумеется, если бы автор подсократила свой роман хотя бы на 1/4, динамики в нем, несомненно, прибавилось. Но... тогда получился бы еще один, просто хороший, приключенческий фэнтези-роман. Хобб же предагает нам историю становления человеческой души, а приключенчески-фэнтезийная сторона романа представляет собой весьма важный, но, все-таки, антураж, призванный способствовать решению этой главной задачи.

Весьма неровный роман П. Страуба о тех опасностях, которые таит в себе увлечение магией. После весьма обнадеживающей первой части, посвященной пребыванию героев в школе Карсон, вторая часть ««Обитель Теней») кажется чересчур сумбурной, мелодраматичной и перенасыщенной внешними эффектами. Довольно любопытным представляется созданным П. Страубом образ дьявола — этакий румяный менеджер-яппи средней руки. Весьма напомнил мне аналогичного персонажа, явившегося Алексею Турбину в «Белой Гвардии « М. Булгакова.

Роман в жанре альтернативной истории. Начало 16 века: Европой управляет Золотая Орда, английский король является вассалом татарского хана. Одной из сил, которые оказывают реальное влияние на политические расклады становятся маги и колдуны... Роман написан с присущим Дункану изяществом. Автор вновь показывает себя непревзойденным мастером описания разнообразных политических интриг, однако, в целом чувствуется некая недоговоренность, незавершенность книги. Очень жаль, что продолжение цикла мы в ближайшее время вряд ли увидим в русском переводе...

Начало «Мертвого принца» напоминает первую книгу цикла: стремительно развиваются несколько параллельных сюжетных линий, повествование нигде не зависает, за перипетиями сюжета следишь с неослабевающим интересом. Однако сохранились и все недостатки «Терного короля»: о каком-то психологизме говорить не приходится, герои обозначены одним-двумя мазками. Порой мне казалось, что я читаю весьма увлекательный и неплохо разработанный сценарий фильма: максимум действия, интриги, умеренные описания, характеры и психология героев обозначены пунктиром — на усмотрение исполнителей. В роман введены новые персонажи, чьи действия, поступки (но, опять-таки, никак не характеры) вызывают интерес. Г. Кизу довольно хорошо удается передать захватившую героев атмосферу всеобщей подозрительности, когда даже среди друзей и близких рискуешь обнаружить врага. Легкая (но отнюдь не легковесная!) манера авторского изложения делает чтение романа быстрым и весьма комфортным. Пока Кизу удается удерживать интригу романа благодаря неожиданным поворотам сюжета, появлению новых, множащихся загадок и персонажей, однако дальнейшая судьба эпопеи будет зависеть от того, сумеет ли автор избавиться от ощутимого налета сценарности, придать объемность своим героям и вдохнуть в них настоящую жизнь.

Замечательная детская сказка. Но именно детская. В отличие от К. Грэма, К.С. Льюиса или Л. Кэролла взрослым ее сознательно никогда не перечитывал — нет внутренней потребности.

stMentiroso: «возможно в образе сипатичного человечка к маленькому мальчику является демон-искуситель, целью которого является посредством маленького мальчика внести разлад в приличную шведскую семью».

По-моемы,Вы все чересчур усложняете. Никаких «тайных» сторон у книги Линдгрен нет. А версий на тему Карлссона существует множество. Читал статью в довольно уважаемом журнале, где объяснялось, что для написания своего героя, Линдгрен использовала черты Германа Геринга, который скрывался в Швеции в 1920-х гг. и имел тесные связи с семьей писательницы. На это, в частности, указывают моторчик, пропеллер и полнота Карлссона. Так что Ваша версия про демонов ничуть не хуже.

Завершающий «Вейский цикл» роман, написанный в жанре «политического фэнтези». Мир Страны Великого Света, расположенной на планете Вея, — не столько даже стилизация под древний Китай, сколько обобщенный образ государства, вступившего в эпоху «великих перемен». Погрязшая одновременно в нищете народа и роскоши власти Страна Великого Света чем-то, действительно, напоминает Китай, в чем-то крайне похоже на восточноевропейские страны: Россию, Польшу, Украину... В этом удивительном государстве происходит столкновение двух цивилизаций: цивилизации космических кораблей, ценных бумаг, новейших технологий с полу-феодальной цивилизацией меча, тотального насилия, нечистой силы, культа воинственности. Латынина показывает себя мастером сюжета и интриги, погружая читателя в увлекательный и таинственный мир ценных бумаг, которые вырываясь из-под человеческого контроля начинают сами управлять людьми, оказываясь пострашнее всяких ведьм и прочей нечистой силы. Вообще, тема манипулирования, использования «втемную» является одной из главных в романе. И вейские «варвары» дадут тут 100 очков вперед «цивилизованным» землянам, слепо полагающимся на свое технологическое превосходство.

Роман написан выразительным, емким афористичным языком, приправленным изрядной долей авторской иронии. Несмотря на то, что «Инсайдер» является завершающей книгой цикла, его вполне можно читать и как отдельное произведение. Рекомендуется к неспешному прочтению — от этого выигрывает и книга, и читатель.

Для меня роман Линча стал одним из самых ощутимых разочарований года. М.б. этого и не произошло, но уж больно оголтелая пиар-компания сопровождала появление в России Локки Ламоры. Нам сообщили, что появился «Мартин ХХ1 века», что роман Линча «вливает в жанр фэнтези свежую кровь» и т.п. Но прежде всего, роман Линча оказался слабым именно в литературном отношении. Рыхлая композиция, довольно вялый сюжет, неспешное течение которого тормозится многочисленными флэшбеками (которые автор претенциозно именует «интерлюдиями»), шитая «белыми нитками» интрига, и, самое главное — неубедительный ГГ, сиречь — Локки Ламора. Добавляет неприятных ощущений и не слишком удачный (мягко говоря) перевод, который еще терпим в первых двух частях книги, и уж совсем идет вразнос во второй половине романа. Джентльмены-ублюдки (на мой взгляд, более правильно было бы «джентльмены-подонки») изъясняются на языке обитателей сайта «гопота.ру» — любимые слова «долбаный», «козел», «хрен». А ведь эти джентьлмены, по замыслу автора — своеобразная элита воровского мира, должны бы иметь свой, отличный от остальных босяков, арго.По ходу романа его персонажи совершают массу нелогичных поступков, помогая, тем самым, автору хоть кое-как свести концы с концами. На Эксалибуре кто-то сравнил С. Линча с Ю. Петуховым. Разумеется, это все-таки преувеличение, Линч — отнюдь не Петухов, но и на роль «Мартина ХХ1 в.» он совершенно не тянет. Несколько спасает роман довольно любопытный город Каморра, созданный Линчем «по мотивам» средневековых итальянских торговых городов-республик. Автору могут удасться отдельные сцены, но ему не удается собрать из этих сцен полновесный роман «как у взрослых» — с завязкой, кульминацией, развязкой... В целом — впечатление обманутых надежд и полное отсутствие желания знакомиться с дальнейшими похождениями Л. Ламоры.

Про «Византийскую принцессу» Хаецкой в принципе можно сказать то же самое, что и про неожиданно раскрученного «Томаса-рифмача» Э. Кашнер. Адаптация средневекового испанского рыцарского романа, изложенная очень хорошим литературным языком (другим, по-моему Хаецкая вообще не умеет писать). Но по отношению к оригиналу вещь получилась абсолютно вторичная, без собственной авторской оптики Е. Хаецкой, а потому (во всяком случае, для меня) довольно малоинтересная. Но, поверьте (хотите — и проверьте) — наша Хаецкая ничуть не уступает «ихней» Кашнер.

Как только автор любого романа ставит во главе угла своего произведения некую идеологическую задачу (в данном случае, неважно какую — «государственническо-державную», как Рыбаков, «либеральную» или «нравственно-религиозную»), собственно литература на этом заканчивается. Начинается «мормонская проповедь». Многие писатели гораздо более высокого класса, чем Рыбаков, обжигались на подобной тенденциозности. Не разделяя общественных взглядов автора могу его по человечески понять — у него накипело, наболело, хочется высказаться... Но художественный роман — не газетная передовица, не публицистичееская статья... Получилось безжизненно, безвкусно. Просто скучно. «Мормонская проповедь», как было сказано выше.

Латыниной удалось написать прекрасную жанровую вещь — наверное, самый удачный политический триллер в новейшей российской литературе. центре внимания автора — насквозь прогнившая «вертикаль» современной российской власти, коррумпированое чиновничество (вплоть до самых московских верхов),теракты, захваты заложников, напрямую спровоцированные спецслужбами... За многими пресонажами романа стоят вполне реальные люди, оставившие свой след в политической истории современной России. Но это присказка. А сказка заключается в том, что «Джаханнам...» очень и очень хороший роман. Композиция, динамика повествования выдержаны на самом высоком уровне. Каждый эпизод начинается и заканчивается именно так, чтобы держать читателя в неослабевающем напряжении. Лишь под самый конец у Латыниной немного «сбивается дыхание» — сюжет чуть сбоит, вдруг появляются медодраматические нотки. Однако самые последние страницы романа (включая заключительный абзац) — прекрасны и трагичны. Уже писал, что по манере изложения Латынина чем-то напоминает британца Ф.Форсайта. Только в данном конкретном случае наш автор определенно лучше.

Не могу разделить неожиданного всеобщего восторга по поводу романа-адаптации шотландских средневековых баллад в исполнении Э.Кашнер. Ну пересказал автор прозаическим языком шотландскую поэзию, прекрасные переводчики сделали очень хороший русский перевод... Но ничего принципиального нового в «Томасе-рифмаче» я не увидел. Согласен с Falconer:вторичное по отношениюю к европейскому фольклору произведение, вежливый постмодернистский кивок в сторону средневековой народной культуры. «Томаса-рифмача» можно сравнить с еще одной адаптацией, почему-то прошедшей совершенно незаметно: речь идет о романе Е.Хаецкой «Византийская принцесса», написанном «по мотивам» испанского рыцарского эпоса «Тиран Белый». У Хаецкой тоже — «невероятно красивая поэтическая история». И язык великолепный. Но — несамостоятельно, вторично. Потому и прошло незамеченным. А с Кашнер — много шуму из хорошей, но совсем не выдающейся литературной игрушки.