http://kobold-wizard.livejournal.com/782251.html

В 40 с небольшим Ден Симмонс опубликовал свой второй роман — «Фазы гравитации», текст о пятидесятитрехлетнем покорителе Космоса, участнике одной из высадок на Луне. Шел 1989-й год, и космическая гонка уже становилась воспоминаниями. Профессионалы разбрелись кто куда, изредка встречаясь, чтобы вспомнить свои полеты. Вот так и главный герой вынужден шататься по жизни, 16 лет вспоминая как выглядела Земля с безжизненной лунной поверхности. Нельзя сказать, что тот полет был для него открытием, или же что увиденное безбрежное одиночество сломало его. Нет. Просто там он ненадолго испытал легкость, оторванность от житейских проблем. Тем жестче они навалились на него впоследствии. У Штатов не было нашей катастрофы, когда доктора наук перековывались в дворники. На Западе исход из окруженной ореолом ниши космонавтики происходил мягче и, наверное, унылее. По крайней мере в романе Симмонса нет места преодолению внешнего сопротивления. Главный герой уже преодолел мир 16 лет назад, а все что было потом — невозможность преодоления себя: рушится брак, рушатся и без того сложные отношения с сыном, карьера беспомощна. Прошлое прижимает героя к себе. Освобождение начинается с подружки его сына — студентки, падкой на легкую эзотерику и разговоры за жизнь. Она постоянно подталкивает главного героя к краю. Мол, если ты хочешь свободного полета, то иди и возьми, и промежуточным итогом в каждой части романа становится смена фазы гравитации. Причем чем дальше, тем более свободным становится герой для полета. В финале ему даже не нужно для этого отрываться от земли.

У Симмонса есть весьма приятная черта — он умеет качественно прописывать антураж. В этом есть и плюсы, и минусы. С одной стороны — «Фазы гравитации» показывают нам американскую космонавтику в человеческом формате с меньшим количеством пропагандистского лоска, чем обычно. С другой — Симмонс, в то время еще не переводной автор, писал с отсылками к некоторым элементам культурного поля США, которые нам неизвестны. Например, то, что Марджори Ситон казалась главному герою уменьшенной копией бывшего мэра Чикаго Джейн Бирн, мне как читателю ничего не говорит. Нужно было жить в США тех лет, чтобы вместе с главным героем вычитать полный образ такого персонажа между строк. Но все-таки преимущество метода на лицо — можно почитать про шутки наших соперников, пусть и нелицеприятные, и попытаться понять с кем наши отцы и деды перетягивали Луну.

Итого: Тут следует сказать о главной моей претензии. «Фазы гравитации» — это текст неудовлетворения. При его чтении нельзя ухватиться за хвост главного героя, чтобы воспарить с ним над обыденностью. Все главное в романе происходит за кадром. Словно следуя «Мессии» Олди: в момент поступка, несущего главному герою просветление, происходит вспышка, затмевающая событие. Остаешься стоять обманутый, у которого отобрали сладкий кусок. Дальше будут обрывочные слова на этот счет, но чтобы читателю достичь мироощущения, схожего с героем, нужно оторваться от книги и прожить наяву.

http://kobold-wizard.livejournal.com/779843.html

Продолжаю знакомиться с мировой классикой. В случае с Хаксли можно было начать с самого популярного текста — «О дивный новый мир!», но исходя из опыта с замятинской антиутопией «Мы», я решил, что нужно сначала взглянуть на более ранние тексты, чтобы узнать реальные исходники, а не то, что нанеслось позднее. Поэтому был выбран «Контрапункт».

С самого начала Хаксли по-толстовски щедро рассыпает перед читателем множество персонажей. Каждому из них даны свои заботы, тяготы и маленькие радости. При этом ни один из внутренних и межличностных конфликтов не доминирует, а потому ни один из героев не становится главным. Разве что чуть в стороне стоит Филип Куорлз (звук, то ли издаваемый при отхаркивании, то ли при лошадином поедании овса), которого автор рисовал с себя. Поэтому этот персонаж-писатель получил право прямо проговаривать некоторые композиционные ходы, которые реализуются прямо здесь же в романе. Например, получается этакий зеркальный коридор, где писатель Хаксли написал роман о писателе Куорлзе, который планирует писать роман о писателе, который... «Ввести в роман романиста. Его присутствие оправдывает эстетические обобщения, которые могут быть интересны — по крайней мере для меня. Оправдывает также опыты. Отрывки из его романа будут показывать, как можно о том же событии рассказывать другими возможными или невозможными способами. А если он будет рассказывать отдельные эпизоды того же сюжета, который рассказываю я, — это и будут вариации на тему. Но зачем ограничиваться одним романистом внутри моего романа? Почему не ввести второго — внутри его романа? И третьего — внутри романа второго? И так до бесконечности...»

Другие персонажи тоже весьма колоритны: болтун, роковая красотка, художник, социалист, фашист... Их на самом деле очень много, и яркость каждого такова, что в них начинаешь видеть черты знакомых тебе людей. Но здесь же кроется и причина моего неудовольствия от романа – он слишком похож на нефть – тягучее сатирическое повествование, налипающее при соприкосновении. Нефть — это сумма сотен компонентов, которые нужно разделить, чтобы по отдельности они принесли больше пользы, а иначе черная жидкость сама по себе мало на что пригодна. Ну, и наконец, как нефть — продукт разложения древних растений, так и «Контрапункт» — продукт разложения философии — каждый герой, оседлавший свою идею, в итоге приходит к несчастью. Роман идей, в котором каждая постепенно ниспровергается. Я не скажу, что первопричинный лес приличных рассказов был бы ценнее, но лес в форме нефти — это уже отрава. В своей тяге к разрушению «Контрапункт» напомнил мне «Град обреченный» Стругацких. При этом здесь так же нет поиска истины, персонажи мало меняются в течение текста. Нечто похожее на перерождение происходит опять-таки с Куорлзом: «В разные периоды своей жизни или даже в один и тот же период он наполнял собой самые различные формы. Он был циником и мистиком, гуманистом и презрительным мизантропом; он пробовал жить жизнью рассудочного и равнодушного стоика, а в другой период он стремился к бессознательной, естественной первобытности. Выбор формы зависел от тех книг, какие он читал, от тех людей, с какими он встречался», но нестабильность в идеях в его случае – это тоже по-своему идея.

Однако позитивное в романе также есть. Часть высказанной критики выглядит достаточно остроумно даже на сегодняшний день. «Нас воспитывают шиворот-навыворот, продолжал Филип, — Сначала искусство, потом жизнь, сперва «Ромео и Джульетта» и похабные романы, а потом женитьба или ее эквивалент. Отсюда – разочарованность современной литературы. Это неизбежно. В доброе старое время поэты начинали с того, что теряли невинность, а потом, зная, как все это делается и что именно в этом непоэтичного, они принимались сознательно идеализировать и украшать это. Мы начинаем с поэтического и переходим к непоэтическому». ИМХО серьезный укол нашему современному информационному обществу, в котором знание о предмете часто подменяет реальный опыт обращения с ним. Конечно, идея побега от абстракций тоже не нова, и ее в романе развенчивает всеми силами Марк Ремпион, но и он в итоге несчастен, потому что его силы ограничены. Только ушедший от человеческого может поднять массы силой слова и личным примером. У прекрасного философа жизни таких сил нет. Роман не дает ответов на проклятые вопросы, а только показывает, что может ожидать в конце каждого из путей.

Итого: Как я уже сказал, «Контрапункт» — это смесь. Очень много компонентов, выстроенных в сложную схему, которая при всей своей искусственности при первом взгляде напоминает жизнь. По-моему, именно проработанность и острота делают роман интересным, несмотря на отсутствие яркого сюжета как такового. Люди просто живут такие, какие они есть, и если с точки зрения логики, они неадекватны, то это проблемы логики.

http://kobold-wizard.livejournal.com/779035.html

Эта повесть неожиданно открыла для меня ранних Стругацких, и слово «ранних» здесь ключевое. В ней уже видны корни той философии, которая позднее разовьется в «Трудно быть богом» и «Обитаемом острове». Однако, сама подача этих мыслей здесь сделана слишком крикливо. Если герои и сюжет следующей повести Стругацких «Далекая радуга» уже смотрятся весьма зрелыми, то «Попытка…» напоминает кукольный театр, в котором поставили библейскую притчу. То есть эта повесть являлась полной противоположностью германовскому ТББ, где уже ставшие классикой фразы наоборот произносились вполголоса и походя. Ни от той, ни от другой версии я не в восторге.

Подача мыслей сделана слишком крикливо… Когда-нибудь я взгляну и на то, что было в творчестве Стругацких до «Попытки...», и, быть может, оно опровергнет то, что я сейчас скажу. Мне кажется, «Попытка к бегству» была первым криком птенца, еще не до конца сбежавшего из яйца. Вот белая скорлупа и бросается в первую очередь в глаза — жесткие творческие рамки, в которых братья не смогли создать правдоподобие. Я не берусь судить, было ли это плодом цензуры или неразвитости таланта. В пользу последнего говорит гротескная неуклюжесть изображенного Будущего. Должен был возникнуть контраст с суровым мировоззрением Саула Репнина, но подача суровости в недомолвках этому помешала. В результате Будущее показано детской каруселькой, по сравнению с которой мир булычевской Алисы смотрится серьезным прогнозом.

Итого: Прочитал, вздохнул и закрыл.

http://kobold-wizard.livejournal.com/778023.html

«Черный камень» — незамысловатый лавкрафтианский рассказ, который хорошо сделан. Причем по мере развития сюжета разница с Лавкрафтом ощущается все больше. Все же Роберт Говард — автор более телесный, и потому его призрак прошлого пугает куда меньше лавкрафтовской неопределенности, но в тоже время из-за этой телесности следовать за главным героем «Черного камня» куда ощутимее, чем за сновидцами и невротиками его провиденсовского друга.

Из интересного в рассказе обыгрывается тема Венгрии, как Черной дыры посреди Европы. Если Балканы и Карпаты чаще ассоциируются с понятными православными бесами, то факт того, что мадьяры заняли территорию нынешнего государства только 1000 лет назад, позволяет пофантазировать, какие племена жили здесь до них и какому Злу могли поклоняться. Известно, что здесь проходили турки, римляне и другие завоеватели, но в 30х оставалась надежда на забытый медвежий угол.

Также заинтересовала мысль, свойственная 1930-м: «Хуже того: они, по словам моего собеседника, были другой крови. Когда крепкие, статные мадьяро-славяне смешиваются с вырождающимся племенем аборигенов, стоит ли удивляться, что на свет появляются хилые уродцы?» Мне казалось, что свежая кровь должна постепенно выправлять породу, а не наоборот. С другой стороны мысли главного героя необязательно есть мысли автора.

Итого: крепкий рассказ о древнем призраке.

http://kobold-wizard.livejournal.com/777594.html

Обласканная прошлогодними премиями книга о России, которую мы не нашли. Я смог урвать бумажный экземпляр в «Гиперионе». Был большой кредит доверия на основании отзывов, включая мнение Андрея Валентинова и Олега Ладыженского.

Альтернативная история вильнула несколько раз. Во-первых, Россия выиграла русско-японскую войну, во-вторых, проиграла Первую Мировую с треском еще в 1916ом, ну и наконец Николая II убили в результате патриотического заговора еще в 1915-ом. Остальное — следствия. Кирпичик за кирпичиком Россия превращается в сокрушительную Евразию, раскинувшуюся от Заполярья до Индийского Океана и от Карпат до Тихого океана. Во главе государства стоит местная версия барона Унгерна, нашедшего почву для своего духовного взлета не в монгольской почве, а в идеях Николая Трубецкого. Еще в 20-е годы в Москве начинаются собрания новой партии, ставящей перед собой задачу возвращения былого величия России. И у них получается.

В посыле о том, что мы на самом деле не имеем никакой прививки от фашизма, данный текст родственен известной статье Бориса Стругацкого от 1995ого года. Казаков построил более-менее четкую картину, как фашистская идея могла быстро взрасти на не гипотетической, а вполне реальной почве 1910-1920х, без оглядки на неудачливого австрийского художника. Однако невзошедшее быстро, имеет шанс взойти постепенно уже сейчас, спустя 100 лет. И тут кроется серьезная дилемма, которую требовалось решить автору: с одной стороны можно было показывать потенциальную возможность происшествия известных немецких событий только на нашей почве, а с другой — можно было спрогнозировать местные события, не имеющие аналогов в прошлом. К сожалению, Казаков выбрал привычный метод изображения тоталитарных обществ, не проектируя неизвестное. В этом моя основная претензия к действительно полезному тексту Казакова.

В меньшей мере задело то, что текст выглядит неестественным. Ни одно из показанных событий не вызвало удивления, даже те, что напрямую относятся к детективной линии сюжета. С одной стороны, «повторение — мать учения», но с другой — нам все-таки требуется стресс восприятия для лучшего осознания возможных рисков. У Казакова не вышло.

Итого: Получилась полезная в хозяйстве штампованная вещь. Да, сейчас такие почти не делают, хотя польза от такого текста несомненна. Вот только будь в тексте чуть больше живых прогнозов, пусть даже и наивных, он бы заиграл более яркими красками.

http://kobold-wizard.livejournal.com/776875.html

Малайская трилогия Берджесса уже давным давно висела в списке к чтению на Фантлабе. Внес я ее туда на волне увлечения колониальной темой, а потом градус увлечения спал и в опасении заунывья чтение долго оттягивалось. Зря.

Время тигра — это время пива «Тигр». Оно длится все время твоего бодрствования, от липкого и потного пробуждения от ввалившегося в комнату соседа, стонущего и поносящего твой образ жизни. Только собака радуется тебе, вышмыгнув из-под кровати и лизнув в и без того мокрое лицо. Она — единственное живое существо, которое радуется тебе. Остальным ты должен денег. Без денег нет пива, а без него жизнь в Малайзии превращается в унылую пытку. Благо удача всегда на нашей стороне, и вот уже в горло льется нечто теплое и пьянящее, расслабляющее нервы и дарующее оптимистичный взгляд на окружающую барбосню) Таков первый главный герой — Небби Адамс — вечный поиск бухла и денег.

Адамс «руководит» отделением местного транспортного управления полиции, в котором служит Алладад-хан, офицер из Пенджаба, пытающийся сделать свою жизнь хоть чуточку приятнее. Работа не нравится, жена пилит, скоро родится ребенок-плакса, а еще пенджабец тайно влюблен в англичанку, такую белую и образованную. Алладад готов пойти на многое, чтоб добиться этого легкого мотылька, готов даже занять денег своему командиру.

А вот муж англичанки, Виктор Краббе, с ним не согласится. Во-первых, потому что не в курсе, что по его жене кто-то сохнет. Во-вторых, потому что чужая жена никогда не пилит, а ему приходится постоянно слушать от мотылька жалобы, полные презрения к этой земле и ее народу, и уж тем более к выходцам из Пенджаба и прочим мусульманам. Поэтому бедняге Аллададу мало что светит. Впрочем, его сопернику тоже приходится несладко — он учитель в местной школе, в которой сошлись все народы и конфессии этой благодатной земли. Бедному Краббе постоянно достается от директора за излишнюю мягкость по отношению к школьникам. Что ж ему еще остается, кроме как в пику жене и руководителю раствориться в Малайе? Любовница из местных в этом сильно помогает.

Такова жизнь эмигрантов в Малайзии 1950х. Где-то стреляют местные коммунисты, школьники устраивают бунты неповиновения, англичане еще не полностью ушли из этих земель. Волею судьбы сошлись четыре героя: алкаш-полицейский, зашуганный мусульманин и семейная пара англичан. У них нет практически ничего общего, даже языка, но есть отчужденность и смирение. Последнему помогает теплое пивко «Тигр». Качающим права здесь не место, ибо нужно уметь ждать и надеяться на лучшее.

Некоторое время назад, рассказывая про этот роман, я вдруг понял, что он очень тургеневский по композиции и этической стороне. Получилась Малайзия Николая Петровича Кирсанова — новые идеи не будут здесь работать в полную силу никогда, но на грубую силу эта земля ответит ухмылкой и уйдет хитрым финтом. Выдохнешься грубить. Что же до композиции, то здесь нет глобальных конфликтов, а есть обычные грешные люди, которые хотят счастья. Порой подленького, но все же счастья. Автор показывает, что не нам их судить.

Итого: Теплая, добрая, тягучая патока. Я все думал, что Берджесс не выдержит и накалит градус финальным провалом мечтаний. Нет, поверьте, здесь это ни к чему. Быть может позднее. К чему портить прекрасную сиесту, сдобренную бутылочкой «Тигра»?

http://kobold-wizard.livejournal.com/775470.html

В этот раз мне несказанно повезло. Во-первых, я посмотрел минисериал по этому циклу раньше. Во-вторых, и кино, и книга мне очень понравились. И наконец, в-третьих, сериал снят настолько по мотивам текста, что сценарии с точки зрения фабулы имеют немного общего с первоисточником. В результате я получил в 2 раза больше хороших смешных историй!

Раньше Адамс был для меня автором только цикла про автостоп. И если от первого романа я был в восторге, то второй роман уже отдавал горечью разочарования в человечестве. ИМХО один из основных плюсов цикла о Дирке Джентли — отсутствие приговора нашему обществу. Хаос в данном случае милосерден, потому что в круговерти Космоса остается место забавным совпадениям. Заглавный герой лавирует между ними, пытаясь разгадать самые интересные тайны мироздания, и получился роман-пародия, спекулирующий на образах Холмса, Пуаро и прочих сыщиков. Там где классические детективы пытались выстроить красивую удачную взаимосвязь событий, Дирк хватается за самую парадоксальную версию и вытягивает за нее ту самую взаимосвязь — ловля хитрого, старого сома, давно засевшего под корягой. Описывается происходящее с точки зрения местного оригинального Гастингса — программиста Ричарда МакДаффа, превращающего окружающий мир в музыку.

С другой стороны Адамс был достаточно оригинальным философом. Из этого романа я вынес образ Электрического монаха — интересный парадокс для кибернетики. Мне тяжело представить каким образом может быть запрограммирована вера, свободная от догм. Даже творчество может быть осмысленно через какую-нибудь гармонизацию и обработку случайностей, но веру на мой взгляд тяжело формализовать так, чтобы она не была высушена до ритуала.

И наконец «Дирк Джентли» — это еще один образец британского юмористического романа. Повторюсь, в этот раз Адамс куда более человеколюбив, а потому здесь неуместно говорить о сатире. Скорее получилось остроумное подтрунивание над программированием, академической наукой, искусствоведением и преподаванием. ИМХО профессор Фарнсуорт из Футурамы очень напоминает профессора Кронотиса.

Итого: Прекрасный роман для отдыха.

http://kobold-wizard.livejournal.com/774363.html

Неожиданно плохая повесть. Мое знакомство с творчеством Лазарчука раньше ограничивалось гумилевской трилогией, с которой я познакомился еще в школе. По крайней мере первые две книги из нее я часто вспоминаю добрым словом. Тем тяжелее было впечатление об этой повести. Многие моменты из нее, правда, напомнили мне о человеке, благодаря которому, в общем-то, я и познакомился в школе с соавторскими романами Лазарчука: та же зависшая Перестройка в голове с бравируемой внесистемностью, воспоминаниями об уничтоженном крестьянстве, шельмованием Партии и жаждой правды. Я не осуждаю, но наши картины мира слишком разошлись.

Однако нужно все же прокомментировать, чем вызвана такая реакция.

1) Повесть смотрится склеенной из четырех частей. Первая — воспоминания о 82ом годе с кучей деталей; вторая — философская попытка сконструировать «причину всех наших бед»; третья — боевик с фантастическими деталями — попытка притянуть за уши теорию к фактам; четвертая — не объясняющая ничего развязка, в которой кучу деталей додумывает главный герой. Фактов не хватает. Сама по себе такая склейка не грех, но уж больно швы видны.

2) Судя по всему повесть, вырванная из общего контекста творчества Лазарчука, непонятна. Идеи высказаны, но не прожиты героями. Модернистский ход — «история, рассказанная свидетелем» — в данном случае не заиграл красками. В результате получилась повесть ОБС, что печально.

3) Перестроечная желчь. «Ты что думаешь, я за колбасой туда еду? Я работать хочу! Работать, вкалывать — не руками, не горбом — вот этим местом! — он бил себя кулаком в лоб. Я же умею, я же могу в сто раз больше, чем от меня здесь требуется! А там? — спросил Боб. Черт его знает, сказал Юрка, а вдруг? Неизвестно. А здесь все уже навсегда известно — от сих до сих, шаг вправо, шаг влево — побег, стреляю без предупреждения!» Шел 1990й год. Потом пришел 1991й, а потом 1993й и народ сладостно вздохнул от того, что «все уже навсегда известно» рухнуло.

Итого: Читал и думал, что сейчас бы такую повесть отпинал бы табор самиздатчиков.

http://kobold-wizard.livejournal.com/773946.html

Шел 1997 год. Я этого не помню, но судя по книгам в воздухе все еще витал запах пережитого Конца света. Вышли «Посмотри в глаза чудовищ» и «Мессия очищает диск». Пары вспомненных книг, конечно мало, но дальше были «Армагед-дом» Дяченок, «Молодые и сильные выживут» Дивова, «Черный баламут» Олди и «Нам здесь жить» тех же Олди и Валентинова — все книги в какой-то мере о все той же теме. Корпус текстов о последних не-битвах, о разрушении картины мира.

В творчестве Олди книга смотрится органично. По сути многие их книги говорят о точке перенапряжения, которую один мир переживает, сталкиваясь с другими. У Муркока было для этого понятие «Пересечение миллиона сфер». Только если у англичанина настоящего это было битвой за самосохранение, то у самозванных англичан каждый раз происходит глобальная метаморфоза. В центре пересечения естественно находится человек.

В этот раз Конец Света пришел в Китай XV века от рождества пророка из Назарета. Государственному судье выпадает честь случай, когда на кортеж местного князя напала немолодая жена красильщика, раскидавшая охрану и убившая собачку княжеской фаворитки. Лазутчик судьи направлен в монастырь Шаолинь, чтобы разобраться, почему монахи не хотят расследования. А пять веков спустя во дворе своего дома погибает программист, который станет второй душой китайского слабоумного мальчишки. Происходят странные события и связь между ними начнет наблюдаться только ближе к последней четверти романа. Но читать китайский детектив очень интересно, даже чужеродная терминология перестает напрягать уже через 50 страниц.

Как я уже говорил, книга в творчестве Олди смотрится органично, но в этом же ее основная беда — история не вызывает душевного перелома и душевного сочувствия. В 1997 году еще происходило срастание нашего разрушенного мира с «глобальной цивилизацией», когда наши соотечественники с остервенением вдыхали воздух свободы из мирового кинематографа, включая те самые фильмы про Шаолинь, ниндзя и т.д. Да, были статьи про тот же Шаолинь в перестроечной Технике Молодежи, но о буме 90х берите Пелевина с его Чапаевым и читайте про поиски Внутренней Монголии и главы про японские стихи. Сейчас после туристического бума 2000-2010х, когда большие массы людей попробовали Азию на вкус, пиетет ИМХО теряется. Сама же история — хороший стилизованный детектив.

Итого: в этот раз возвращение к Олди было очень уютным. Но я все еще надеюсь, поймать в их романах те грубые, выворачивающие перестройки личности, за которые я люблю этих авторов. Как они сами говорили, нужно усиливать Конфликт.

http://kobold-wizard.livejournal.com/772362.html

Быстро прочитал этот короткий сборник рассказов. При всем уважении к Зонис, только треть текстов из сборника ИМХО написаны на нормальном уровне, остальное — абсурдистские и постмодернистские зарисовки и эксперименты. Из этих зарисовок видно откуда постепенно вырастал лучший на данный момент роман автора «Хозяин зеркал» — стягивание вроде бы несовместных образов в единую и более-менее непротиворечивую структуру. Представленные с сборнике «Придет серенький волчок», «Тибул», «Андрей (рукопись, найденная в бутылке)», «Монтрезор», «Джек» — это все же больше зарисовки ощущения, в которых еще нет полновесного объяснения происходящего.

Отдельно стоят «Живая грязь», «Молельный робот Захария» и «Прогулка к Азазелю» — классические фантастические рассказы с привкусом притчи. Из-за более привычной подачи текста они мне понравились куда больше.

Итого: Сборник не пришелся мне по душе. Это пачка черновиков, в которых уже были интересные задумки и инструменты, но не случилось адекватного применения.

http://kobold-wizard.livejournal.com/771897.html

Четыре года назад я прочитал исследование Юзефовича, посвященное барону Роману Федоровичу Унгерну фон Штернбергу. Опус магнум писателя, создававшийся почти 40 лет, со времени его службы в Забайкалье, произвел очень сильное впечатление. Особенности российской литературы таковы, что наибольшему осмыслению подвергалась европейская часть страны. В данном случае автор выступил в одном ряду с Владимиром Арсеньевым, Алексеем Ивановым и другими писателями, скрепляющими наши земли в единое культурное пространство. Конечно, это неблагодарное дело, но требуется его продолжать дабы сограждане не раскатились на эльфов, люмпенов и гламурных кис, которым друг другу и сказать нечего.

В этот раз внимание Юзефовича перешло выше — к Якутии начала 20х. Промежуток между Якутском и Охотским морем стал местом действия для одного из последних эпизодов Гражданской войны — военного вторжения бывшего генерала Пепеляева с несколькими сотнями добровольцев с целью поднятия восстания среди местного населения. В этом походе участвовали разные люди, кого-то вела жажда наживы, кого-то — месть, а кого-то — наивные идеи переустройства мира. Юзефович пытается обосновать, что генерал Пепеляев относился именно к последним. «Я полагал, — признавался Пепеляев, — что сам народ из глубины своей выдвинет те силы, которые создадут действительно народную власть».

Принципиальным отличием «Зимней дороги» от жизнеописания Унгерна как текста стало наличие второй партии — линии анархиста Ивана Строда, одного из красных героев Гражданской войны, остановившего пепеляевцев. Про таких, как он, другой неоднозначный герой тех лет Нестор Каландаришвили сказал: «Возможно в боях тело будет изранено, и эти раны напомнят о себе в облачную погоду или при смене времени года, но те же раны напомнят нам и о красивейших, светлейших наших днях. Они возвысят нас от тех, кто увяз в трясине жизни». Эти слова на самом деле дорогого стоят, потому что Юзефович не создает бронзовую фигуру воина Революции, а показывает, как в человек пронес свои принципы через грязь, кровь и голод. Во многом автор основывается на книгах самого красного командира, и здесь можно было бы ухмыльнуться, что сам себя не похвалишь, никто не похвалит, но ведь сам Пепеляев на своем суде скажет о доблести «гражданина Строда».

Вот только слова Каландаришвили оказались пророческими, с окончанием революционной поры и волки, и волкодавы становились неуместны. Уже сама пепеляевская авантюра была запоздалым эхом Белого движения. За 20 лет прошедших с начала Октябрьской революции история перемолола и белых, и красных. Мир изменялся, и из благостных идей начала века развились «системы». К слову, в третьем деле Пепеляева, открытом в 1937 году, уже не пытались притянуть за уши Белое движение. Вместо них соорудили шпионско-троцкистский заговор в интересах Японии, включающий членов РОВС и агентов НКВД во главе с Генрихом Ягодой.

К сожалению, я не имею исторической жилки, позволяющей запоминать факты, связанные с движением отрядов, или кучу имен и связей между должностными лицами. Наверно, как и большинство, я запоминаю в основном что-то анекдотичное или шокирующее. В этом плане «Зимняя дорога» — достаточно сухая книга. В ней нет ни апологетической влюбленности в «Россию, которую мы потеряли», которой полнятся тонны постсоветской литературы, но нет и лозунгов, коих полно в советской. В основном, Юзефович обрабатывает несколько дневниковых источников, выстраивая последовательность событий и пытаясь определить их подоплеку. Но кое-что, будоражащее мое больное воображение, я в тексте нашел. Это отношения с мертвыми. Таких эпизодов в тексте всего три, и они связаны не столько с Гражданской войной, сколько с Якутией.

«Дело в том, – объяснял Строд еще одну причину царившего здесь уныния, – что красноармейцы, убитые на реке Ноторе и за Алданом, больше тридцати человек, были свезены в Петропавловское и сложены в пустом амбаре. Дверь амбара не запиралась. Бойцы, имея много свободного времени, навещали мертвых товарищей и целыми часами толпились у амбара. Когда из Амги приходила почта, некоторые брали письма убитых и шли к амбару. Отыскав адресата, они вскрывали письмо и читали его вслух при гробовом молчании присутствующих. Слышны были только редкие вздохи да возгласы: “Э-эх, Митя! Как ждал, миляга, письма из дому! Вот письмо пришло, а его не стало в живых”. Если присутствовали участники тех боев, они подробно рассказывали, при каких обстоятельствах погиб тот или иной товарищ».

«Полугодом раньше Кропачев оказался в Таттинском улусе. В «Автономной Якутии» он, помимо стихов, печатал корреспонденции на разные темы, а в Ытык-Кёюле близ Татты жил известный «исследователь якутской старины», художник Иван Попов. <...> Он родился в Татте, в семье сельского священника, окончил духовную семинарию, был иконописцем, учился живописи в Петербурге. Вернувшись на родину, по чьему-то заказу подрабатывал тем, что собирал этнографические коллекции для музеев в Гамбурге и в Мюнхене, и соединил интерес к местным древностям со столичным предреволюционным мистицизмом. По словам его родственника, Попов «любил рассказы о покойниках и привидениях и сам приводил сотни таинственных случаев из личной жизни». Он «любил уединяться в мрачных местах в осенние лунные ночи, любил вращаться около трупов, любил наблюдать моменты наступления смерти и умирающих людей, любил посещать психических больных». Под стать этим увлечениям была и тематика его работ: Попов «писал старинные якутские кладбища, шаманские жертвенные деревья, черепа людей и животных, куски сырого мяса, живых рыб на рожне, зарисовывал покойников, украшал гробы». При всем том какие-то советские деятели, ведавшие в Якутске культурой, с хлестаковской легкостью поручили ему «выработать общий стиль якутского искусства» и официальным документом удостоверили его статус «свободного художника». Вероятно, именно за это повстанцы собирались его расстрелять, но почему-то пощадили. Родному брату Попова повезло меньше, он был убит вместе с женой-учительницей за отказ сотрудничать с повстанческим штабом в Татте.

Попов пригласил Кропачева в дом и начал показывать ему свои рисунки, поясняя: «Вот якутская орнаментика и различная резьба… Вот могила знаменитой дюпсинской злой шаманки, умершей триста лет назад и положенной вниз лицом, чтобы не встала».

Туземные суеверия не волновали юного комиссара, но с одним из элементов якутского геометрического орнамента он позже столкнулся при невеселых обстоятельствах. Эту деталь традиционной резьбы по дереву и металлу Кропачев видел не на седле и не на кубке для кумыса, а на мертвом красноармейце, убитом в стычке с артемьевцами, а потом лежавшем в амбаре вместе с другими, пока Строд не распорядился их похоронить. На руке у него, между кистью и локтем, ножом вырезан был большой ромб».

«Лежа на лавке, Строд распорядился покинуть остальные четыре юрты и всему отряду перейти в ту, где находился он сам. На оборону деревни сил не хватало, решено было укрепиться в отдельно стоящей усадьбе Карманова. Из других дворов притащили дрова, сено для подстилок и, главное, бруски замороженного конского и коровьего навоза – балбахи (балбах по-якутски «навоз»). Якуты копят их в течение года, а весной используют как удобрение, но повстанцы догадались применить балбахи для строительства оборонительных сооружений. Укрепления из мерзлого навоза Строд впервые увидел год назад при штурме Табаги и знал достоинства этого материала.

Балбаха представляет собой плиту длиной приблизительно семьдесят сантиметров, шириной и толщиной – пятнадцать-двадцать. Пепеляев говорил, что пуля не пробивает две положенные рядом балбахи. По наблюдениям Строда, как раз два таких бруска пуля и пробивает, третий раскалывает, четвертый остается неуязвимым. Разбить четыре слоя балбах можно лишь сосредоточенным пулеметным огнем.

<...>

Одновременно сосредоточенным огнем всех захваченных в Амге тяжелых пулеметов начали разрушать «окопы» Строда. Били прежде всего по пулеметным гнездам, заодно разбивая соседние участки. В стене из балбах образовались разрывы. К вечеру третьего дня Жолнин доложил Строду, что, если завтра белые продолжат такой же огонь, ширина брешей сделает дальнейшую оборону невозможной.

«Нужно было как-то восстанавливать укрытия, – пишет Строд. – Но чем? Никакого материала у нас нет. Спрашиваю у Жолнина: “Сколько во дворе убитых?” – “Наших человек пятьдесят. А с белыми больше ста будет”. Выручили мертвые... Всю ночь исправляли красноармейцы разрушенные окопы. Подтаскивали замерзшие обледенелые трупы, примеряли, переворачивали, укладывали рядами, заменяли один труп другим: “Этот длинный, не подходит. Тащи покороче. Вон того бери – кажется, Федоров”. Небольшие дыры в стенах окопов затыкали конскими головами. К утру новые окопы были готовы. Напрасно белые открывали сильный пулеметный огонь – мертвые тела тверды как камень, их можно разбить только из орудий».

Неизвестно, как отреагировали пепеляевцы на появление этих инфернальных стен, но и Вишневский, и Грачев предпочли забыть, что дружинники день за днем расстреливали своих же мертвецов. Безумие войны миновало, а оставшимся в Харбине вдовам лучше было не знать, что сталось с их мужьями.

<...>

«В одном месте на баррикадах два мертвеца, красный пулеметчик и пепеляевский дружинник, почти прикасались головами друг к другу, протягивали один другому руки, словно решили примириться и заключить союз. Дальше лежит командир взвода Москаленко. Глаза у него широко раскрыты, на губах замерзла кровавая пена. Левая рука протянута вдоль туловища, а правая полусогнута, он держит ее на уровне лба, как бы защищая глаза от солнца. В двух-трех шагах от Москаленко вижу Иннокентия Адамского. Глубокие морщины прорезали его лоб, голубые глаза прищурены, потеряли прежний стальной оттенок и остроту. Лицо серьезное, озабоченное, на нем застыл отпечаток железной воли и решимости. Даже пуля, пронзившая сердце старого партизана, не сняла это выражение мужества и отваги... У “шошиста” Карачарова затылок вырван разрывной пулей, пустой череп зияет страшной, черной, сплошной дырой. Руки скрещены, прижаты к груди. Волосы слиплись и замерзли кровавым комом, а лицо свело в гримасу, точно от сильной зубной боли. Унтер-офицер, получив смертельную рану в висок, упал лицом в снег, отчего оно расплылось, стало большим и неестественно широким, а нос сплюснулся и вдавился вовнутрь, и только небольшой продольный бугорок напоминал о нем. Убитого унтера притащили вчера ночью бойцы, таскавшие снег, и положили на окопы.

У пулемета Кольта лежит огромное неуклюжее тело пепеляевского фельдфебеля. Руки вытянуты вперед, ветер шевелит, перебирает длинные, спутанные космы его волос. Издали кажется, фельдфебель спит, но вот сейчас проснется и пошлет проклятия тому, кто оторвал его от семьи, заставил бежать в Маньчжурию, а потом привел из Харбина в Сасыл-Сысы и сделал щитом для красных и мишенью для своих. Больше ста человеческих трупов и до десятка лошадиных туш вперемешку с балбахами ужасным кровавым кругом замыкали хотон и юрту».

Наверно, неуместно бесцеремонно топтаться на памяти людской, но ведь силы этих образов вполне достаточно, чтобы написать фантастический текст. Ни к чему не весть откуда вылезшие красные вампиры Валентинова, когда сами дневники очевидцев дарят почву для хоррора на основании местных поверий. Крепостные стены из дерьма и гомонящих и стонущих трупов, в центре которых стоит какой-нибудь мертвословец...

Итого: Повторюсь, что книга безусловно суховата. Здесь куда меньше экзотики, чем в жизнеописании Унгерна. Две этих книги как огонь жертвенника и ледяная пустыня. Но ужаса пустыни достаточно, чтобы проникнуться уважением к прошедшим через нее людям.

http://kobold-wizard.livejournal.com/770723.html

Это было еще одно долгое погружение в собрание сочинений Фолкнера. Четвертое по счету, но пыльный Юг продолжает открываться с новых сторон. Общим во всех прочитанных мной текстах Фолкнера является мотив обреченности этой земли и людей, ее населяющих. В то же время автор показывает, что рок, преследующий людей, родился вовсе не в угаре Гражданской войны, а сама Война была лишь следствием череды роковых поступков и мыслей.

В этом романе Фолкнер развил метод повествования, найденный еще в «Сарторисе», где Вирджиния Дю Пре является носительницей памяти о полковнике Джоне Сарторисе, герое Гражданской войны. Все персонажи так или иначе слышали ее воспоминания о бале в Балтиморе и о удалых выходках полковника с захватом пленных. Пространство настолько заполняется памятью, что мысли даже молодых героев постоянно возвращаются на полвека назад. Логично представить, что такая история не была чем-то абсолютно оригинальным. В «Авессалом, Авессалом!» о гибели рода Сатпенов рассказывает старушка Роза Колфилд, которая после смерти своей сестры Эллен Сатпен чуть не стала невестой ее вдовца полковника Томаса Сатпена. Однако, есть и еще один повествователь — герой романа «Шум и ярость» Джейсон Компсон, рассказывающий ту же историю своему сыну Квентину. Его знание основано не на личном участии в событиях тех далеких лет, а на рассказах его отца, бывшего другом Томаса Сатпена, которого тот посвятил в некоторые свои мысли. В итоге мы получили сложную цепочку, в которой слова Томаса Сатпена проходят последовательно через восприятие трех представителей рода Компсонов, а напоследок Квентин еще рассказывает эту историю своему другу по общежитию в Гарварде.

Каждый наверняка привносит в рассказ что-то свое, и в результате жизнь проходимца, бросившего жену с ребенком из-за доли негритянской крови, а потом сколотившего состояние на грабеже, превратилась в нечто, напоминающее библейскую притчу о том, как паренек из Виргинии шел к успеху, не считаясь ни с чем, а потом уже в статусе отца двух детей и хозяина сотни акров земли, начал все терять, чтобы завершить свою жизнь на острие косы у простого работяги. Рассказывая об этом романе, можно не бояться спойлеров, потому что весь сюжет в общих чертах мы узнаем еще в первой четверти текста. Дальше, как и у всякой семейной истории, с каждым повторением появляются новые детали, надуманные или же забытые ранее. Мы знаем, что Генри Сатпен, сын Томаса, убьет жениха сестры, но не знаем за что, а потом Фолкнер подбрасывает нам мотив, оказывающийся в итоге полуправдой.

Большое место в романе уделено Гражданской войне. В этот раз видно коренное отличие их войны от нашей: побежденные оставались живы в своей же стране. Погибала культура Юга, а они с этим не могли ничего поделать. Арендатор Томаса Сатпена, ставший потом его убийцей, на их попойках часто повторяет: «Ну что ж, полковник, они нас убили, но не

побили, верно?» Хилая надежда, что поражение не было позорным. Томас Сатпен раз за разом восстает, чтобы дойти к заветной цели, но оказался не способен к победе над обстоятельствами, собирая на себе виснущие собаками грехи. Ветхозаветному герою не нашлось места.

Итого: Как всегда это было долгое погружение. Под конец на некоторых страницах терпение просто накалялось от путанного текста, рассказываемого одновременно четырьмя персонажами. Теперь текст завершился, но я понимаю, что его можно еще перечитывать и перечитывать, пытаясь понять, где же полковник допустил свою первую ошибку.

http://kobold-wizard.livejournal.com/764187.html

Библиография Бернгарда Келлермана не так давно появилась на Фантлабе. Тогда меня заинтересовала аннотация «Туннеля», но не более. И вот пару месяцев назад, проходя мимо старенькой библиотеки к своей работе, я увидел книгораздаточный шкаф. Там было очень много томиков стихов советских среднеазиатских поэтов, но в какой-то момент в глаза бросилось название «Туннель». Оставалось только усмехнуться и прихватить книжку с собой.

Это достаточно странное произведение. Келлерман писал его в 1913ом году, когда было еще далеко до революций, реакции и верденской мясорубки. Америка с ее комплексом selfmade-man'ов с одной стороны и плавильным котлом трудовых коллективов с другой смотрится здесь прочным фундаментом для социальных преобразований. Чего только стоит предложение главного героя сделать туннель достоянием всего человечества. Но я забегаю вперед...

Основное действующее лицо вынесено в название. Однажды молодой промышленник предлагает и обосновывает грандиозный проект — строительство туннеля, который должен соединить Америку с Францией. Связи помогли ему пробиться со своим стартапом к группе банкиров и промышленников, которые поддерживают его деньгами после определенных колебаний. Стройка начинается в полном соответствии с предложенным планом, но в определенный момент резко наступает осень инженера: катастрофы на стройке, бунт рабочих, семейная трагедия, биржевой крах, уголовное преследование... Только крепость духа и помощь друзей помогают главному герою постепенно вытянуть свою идею.

В человеческом плане роман рассказывает о жизни творца, поглощенного своим проектом. В какой-то момент главный герой даже спрашивает себя: отказался ли бы он от своего труда ради семьи и вынужден ответить правду — нет. Работа постепенно разрушает его семью и здоровье, но он продолжает двигаться вперед. Если бы главный герой лишился бы всего из-за роковой красавицы («Тихий Дон», «Касабланка», «Анна Каренина» и т.д.), то это была бы еще одна банальная история, на которую можно было бы сходить с девушкой в кино, но здесь получилось нечто более редкое — трагедия из-за страсти разума. Образ инженера как трудоголика появился еще 100 лет назад. Прошло совсем немного времени, и он переродился в сумрачного гения на службе у вождей.

Сам инженерный проект интересен до сих пор, чего уж говорить еще о теплом ламповом веке, столь обожаемом фанатами паропанка. Однако роман был написан с умопомрачительной верой в силы мировой экономики, которая хоть и может одним колебанием разрушить судьбы десятков тысяч людей, но продолжает жить несмотря ни на что. В первую очередь на политику. Роман написан в 1913ом, но судя по всему действие было отнесено в будущее. По словам одного из героев, туннель под Ла Маншем должен был быть построен через год после начала истории. В нашей вселенной о нем вновь начали задумываться в 1919ом, но проект не прошел. А чуть ранее в романе упоминается строящийся туннель под Беринговым проливом, что совсем уж курьезно... Главный герой собирался воплотить свою идею за 15 лет — 15 лет тишины, которых в нашем мире не было и в помине. Для успешности нужен был мир, в котором не было ни Первой мировой войны, ни Октябрьской революции, ни Великой депрессии, ни фашисткой реакции, снова закалившей национальные границы в Европе.

Итого: Хороший невикторианский паропанк, прямое наследие романов XIX века. Трагедия жизни, положенной на алтарь человечества. Практически песня человеческому гению, поднявшемуся из низов и покорившему мир ценой собственного счастья. Ведь так далеко еще было до газовых атак, которые появились благодаря другому гению по имени Франц Габер.

http://kobold-wizard.livejournal.com/762562.html

У меня есть отстойник на Фантлабе, куда попадают малоизвестные тексты, зацепившие аннотациями или отзывами. Периодически я достаю оттуда что-нибудь и читаю без особых ожиданий. «Система ада» как раз из того отстойника. Уж и не помню, как я узнал про нее.

Роман начинается с того, что четверо товарищей, продолбав все законные возможности откосить от армии, решили ввязаться авантюру — отсидеться во время призыва в одной из пещер Тульской области. Шел 1995 год. Первая Чеченская кампания в самом разгаре. Поэтому мотивы пацанов более или менее понятны. Еще, как на грех, за ними увязалась девушка одного из уклонистов, уверовавшая, что она почти жена декабриста.

Забраться в пещеру не проблема. Проблема — выжить там. Ситуация накаляется, когда охотящиеся за другими дезертирами менты замуровывают оба известных выхода на поверхность. Для того, чтобы выбраться, остается только двигаться вглубь пещеры, надеясь, что там найдется спасительный лаз. Все осложняется одномоментно — из-за поворота появляется мальчишка-красноармеец с ППШ наперевес и арестовывает беглецов. Дальше разворачивается жестокая фантасмагория в духе самых страшных сказок о ГУЛАГе, человеческая мясорубка, приправленная исковерканной партийной лингвистикой. Измывательство одних людей над другими во славу казенной идеи.

Роман опубликован в 2002ом, а потому мне было трудно полностью уловить его злободневность. Быть может, и не стоит требовать ее от фантастического триллера, но кое-что, по-моему, проглядывается. «Система ада» — это роман страха перед Советским союзом, как мифической Ехидной, зародившей невидимые системы, которые однажды могут проявиться и захватить тебя. Другим текстом на эту тему был «Не мешайте палачу» Марининой с системой гипнотизеров-кгбшников. Еще сохранялась вера во всемогущую ГБ и возможную реинкарнацию СССР. Тем более, что в 2000 году президентом становится директор ФСБ...

К сожалению, роман не лишен недостатков. Первый свойствен многим триллерам — на определенном моменте теряется саспенс. Читатель начинает крутить головой и замечать недоделки и провисшие линии. В «Системе ада» это происходит примерно на середине — проживание в подземном государстве показано однообразно бессмысленным, а потому напряжение спадает. Второй — те самые провисшие линии — реальность подземного мира вызывает слишком много вопросов.

Итого: У Кузьменко получилась добротная история на отечественном материале. Конечно, роман получился в определенной мере антисовестский: автор с омерзением описывает то, как руководство скрывается за выхолощенной пропагандой, в которую само не верит. Этакий пинок в сторону политруков и доцентов, преподававших научный коммунизм — вырождение старой идеологии.

Как не печально, но вытянуть госзаказ на искренность и идейность теперь уже не выходит. Говорящие головы не верят тому, что говорят, а мы, чего уж греха таить, давно не верим тому, что слышим.

http://kobold-wizard.livejournal.com/762277.html

Судя по всему, крайние романы Дивова можно разделить сейчас на две группы: условно-реалистические (««Консультант по дурацким вопросам»», «Объекты в зеркале заднего вида») и нечто, что я пока не могу осознать, названное «Профессия: инквизитор». Первая продолжает меня приятно удивлять — книги о профессионализме в условиях нашей бардачной действительности.

«Объекты» — один из немногих производственных текстов, встреченных мной в последнее время. Причем местами достаточно беспощадный к происходящему нынче. О части описанного я наслышан, часть наблюдал сам, части склонен верить. Действительно иногда людям достаточно, чтобы им просто не мешали работать и показали, что их труд ценится.

Отличие же «Объектов» от «Консультанта» в меньшей погруженности в описываемый рабочий процесс. Там где Миша Клименко все же размышляет по поводу того, что он делает в данный момент, герой Объектов, кстати тоже Миша, оставляет детали производства за гранью текста. В основном речь идет все же о социальном аспекте работы на международном заводе, но зато он показан весьма подробно.

Некоторое неудобство было с нелинейной манерой повествования. По началу перетекания из прошлого в настоящее и обратно не бросались в глаза, но во второй части, когда Миша показывает происходящее со множества точек зрения, ситуация становится зыбкой. Игроков много, а бардака и того больше.

Итого: По сути это роман о спасении будущего всеми силами. Герои стараются: пацаны бесшабашно влезают во все дырки, а хитрые мужики, посмеиваясь, плетут свои интриги, направленные на то, чтобы мальчишки и девчонки не утонули в идиотизме.

http://kobold-wizard.livejournal.com/761787.html

К преподавательскому мастерству Андрея Аствацатурова я отношусь с большим уважениям. После аудиозаписей его лекций я познакомился с книгами Фолкнера и Керуака. Его манера изложения и текстокопательства кажется достаточно адекватной. Теперь пришло время познакомиться с его прозой.

Начинается все достаточно тривиально — с автобографических или квазиавтобиографических зарисовок, показывающих как главный герой, образ автора, стал тем, кем стал. Мальчик из обеспеченной еврейской семьи, учившийся в элитной, но тоскливой, школе с углубленным изучением английского языка. Университетская работа, полная бессмысленности. Далее идет цикл взаимоперекликающихся эссе, напоминающих стилистические потуги под стать ленинградской вечно сопливой интеллигенции, вроде как знакомой с Фуко, Сартром, Бодрияром и прочими философами, с творчеством которых я сам так и не соизволил познакомиться. А посетители «салона» соизволили, но как показано в третьей части такое знакомство не ведет ни к чему кроме лишних разговоров.

Во всем этом, в самом построении текста, просматриваются размышления главного героя над восприятием человека, как он есть, и над тем, как его воспринимают другие люди. Он постоянно ощущает то или иное давление: семьи, которая говорит ему, с кем дружить; школьных друзей, которые вольно или невольно заставляют существовать в общности; любимые женщины сами обволакивают, а потом оставляют ради угрюмых американских чуваков... Студенты, иностранные писатели, советские диссиденты, собутыльники, издатели, редакторы, деканы... Все выговаривают герою новые рамки, а потом в послесловиях к эпизодам судьбы этих персонажей не соотносятся с их словами. Главгерой остается голый лишь перед самим собой, потому что он не знает, кто он и что он должен сам себе.

Итого: Не могу посоветовать данную книгу. Она достаточно легко читается, а часть петербургских анекдотов и в самом деле смешны, но, в целом, эти истории оставляют блеклое впечатление. Книга написана не для того, чтобы попытаться изменить людей. Понятно, что подобная задача скорее всего невыполнима, но все-таки, как говорит и сам главный герой, в тексте должно быть что-то, что цепляет. В данном случае человек в голом свободен даже от вызывания эмоций или задания вопросов.

http://kobold-wizard.livejournal.com/761196.html

Прочитал уже две недели назад, и эмоции поутихли.

Роман был включен в десятку знаковых произведений «новой волны» по мнению Бориса Невского, написавшего обзор НВ в «Мире фантастики». Этот факт, а также достаточно высокие оценки на фантлабе, стали причиной моих серьезных ожиданий от текста, но уже через 60 страниц все стало более или менее понятно.

«Автокатастрофа» в части формы — это ужасно нудный порнографический роман. Он хорошо читается по диагонали, потому что от пропуска 5 любых страниц вы ничего не потеряете. Текст льется равномерно, перемешивая автомобильные детали с половыми органами. Соединение техногенного мира с человеческими организмами происходит на наших глазах, но понять ужас, который старается посеять автор, у меня не вышло. Быть может, все дело в том, что роман был написан в 1973-ем, и оценки, данные Баллардом, после 40 прошедших лет кажутся безосновательными. Или же мне не понять событийный план романа, потому что у нас в России люди редко выживают после серьезных автомобильных аварий. Какие к чертям собачьим, рассуждения о сексуальности вмятин от руля на грудине и фетиш по этому поводу в постели, когда в части случаев двигатель уходит в салон, ломая водителю ноги, а порой и кое-что повыше?

Если же не касаться моральной стороны, то «Автокатастрофа» именно нудна. Автор сделал текст таким, что поверить главному герою в его тягах и пристрастиях не выходит. Да, по страницам разбросаны сотни половых актов, которые описаны горячими эпитетами, но ощущение от них остается бестолково вещным: два манекена трепыхаются в салоне автомобиля, а потом нечто белое потекло по пластику. Механистичность тут с самого начала является элементом поведения всех героев, а потому никакого сочувствия, сопереживания и даже отвращения испытать не выйдет.

Остается еще идейный план. «Автокатастрофа» выбирает автомобиль как придаток человека, который постепенно поглощает хозяина, а иногда просто губит, сталкиваясь с себе подобным. Этот придаток, по мнению Балларда, становится еще одним источником чувственного наслаждения для ряда людей. Однако, как я уже сказал, механистичность свойственна героям уже с самого начала, а потому ощутить кризис не удается. Люди уже части машины на момент начала романа, система уже движется, перемалывая психику и части тел. Баллард попытался этим напугать, но не вышло.

Итого:

1) Берете черный полиэтиленовый мешок;

2) Бросаете в него россыпь продолговатых и надувных товаров из секс-шопа;

3) Досыпаете немного автокомплектующих (руль, ручки, элементы обшивки салона);

4) Выливаете ведерко майонеза;

5) Хорошенько встряхиваете, чтоб все перемешалось.

6) Теперь загляните внутрь с фонариком и записывайте все что увидите в течение 3-4 часов. Не бойтесь повторяться. В итоге вы получите текст, подобный «Автокатастрофе» процентов на 60.

http://kobold-wizard.livejournal.com/760797.html

У Браннера получилась удачная повесть про добрую старую Англию, начинающую оправляться от Первой мировой войны. Я не устаю удивляться, как смазана у нас в истории память о ней. Все же наш романтический флер Белой гвардии имеет мало общего с травмой британцев. Та война стала для них топкой, в которую с улыбками шли «лучшие из лучших». Вернулись же потом обожженные мальчики, утратившие веру в Бога, потому что Тот допустил такой ужас. У нас же офицеры и интеллигенты не могли позволить себе атеизм просто потому, что эта доктрина была для них доктриной врага. В то же время большевистская машина уже ковала новый миф, в котором не было места слюнтяям, сокрушающимся над тем, как Всевышний допустил такой кошмар.

Вот такой обожженный войной молодой человек возвращается в усадьбу своих тети и дяди, чтобы залечить душевные раны. Дядя к тому моменту уже год, как умер, но старые связи еще не разрушились, хотя жена планомерно работает над этим. Она ревностно уверовала в то, что как хозяйка этих земель она имеет право быть моральным авторитетом среди окружающего быдла. Так слово за слово образуется конфликт между старой аристократкой и окружающими, включая истерзанного племянника. Она сопротивляется всему злу, которое несет как новый век с его порочными нравами, так и прошлое, оскверненное языческим мракобесием. Пуританская культура против природного начала. При этом в какой-то момент проскальзывают намеки, что аристократка старается заменить собой саму природу, перекроить порядок вещей, стать садовником, выкорчевывающим грехи окружающих. Финал должен показать, что бороться с природой бессмысленно, а самым природным в человеке является страсть, побуждение к действию.

Итого: Повесть, к счастью, не срывается в пантеистские проповеди. Браннер написал красивую пастораль, но с теми же фигурами можно было бы разыграть и совсем другую историю, в которой старая сварливая хозяйка была бы единственной, кто охраняет мир от скрытого в прошлом ужаса. Ведь о человеческих жертвоприношениях здесь не забыли, и Древние просыпаются, чтобы забрать в свой колодец новую кровь. Все зависит от угла зрения.

http://kobold-wizard.livejournal.com/760553.html

Прошло уже четыре с лишним года с тех пор, как я познакомился с творчеством Майкла Дж. Харрисона – циклом о странном месте Вирикониуме. «Странный» – это ключевое слово, которым можно охарактеризовать тот комплекс текстов, а, судя по роману «Свет», и все остальное написанное автором. Харрисон полноправный член общности «new weird», создающей вслед за Лавкрафтом и Муркоком, литературу глобального непонятного.

С самого начала «Свет» выдает себя за космооперу и научную фантастику. В нем есть ученый, открытия которого дали людям путь в далекий космос и параллельные миры; герой космического архипелага, проникший в кучу тайн и пилотировавший множество диковинных кораблей; женщина-корсар, пилотирующая один из самых лучших космических аппаратов на Тракте Кефахучи, центральном космологическом объекте романа. В принципе ничего нового, но тут в дело вступает второй план – за промокшим плащом космооперы и шляпой научной фантастики «Свет» оборачивается нуарным текстом, крутые чуваки из которого скрывают кучу скелетов в шкафу. Может быть, и вся их крутость вырастает из этих самых проблем. Ученый оборачивается маньяком-параноиком, чьи жертвоприношения собственным галлюцинациям сначала помогают прорываться к тайнам физики, а потом сокрушают личную жизнь и карьеру. Герой галактики выбирает местный аналог кибернаркотической «Матрицы», который защищает от жизни «здесь и сейчас». Женщина-корсар путем саморазрушения стремится потерять все навязываемые ей социальные роли.

Есть и третий план, и мне его охарактеризовать сложнее прочих. Этот план собственно и делает «Свет» романом непонятного. В первую очередь я говорю об атмосфере этого текста: об очень многих элементах и взаимосвязях созданного Харрисоном мира мы практически ничего не узнаем, кроме их обозначения. Причем автор сам говорит, что они потенциально непонятны, потому что чужды нашим представлениям. Здесь и параноидальные видения, в которых появляются хтонические образы зла, и образы переменчивой физики, которые проявляются вблизи Тракта Кефахучи, и голова гигантской желтой утки... Пространство, время, числа перестают быть тем, чем кажутся, а главное – в итоге три сюжетных линии пытаются с треском свестись к одной. Это вызвало сначала оторопь, но в итоге примирило с происходящим дурдомом.

Харрисон безжалостен к своему читателю. Он создал мир 2400-ого года, который также ужасен как мир 1999-ого, но ужасен не смертоубийствами или стихийными бедствиями, а бесконечной скукой бытия. На Тракте Кефахучи одновременно происходит 50 войн, в которых все воюют со всеми, но это мало кого волнует. В открывшейся сложности, лживости и эфемерности взаимосвязей стали пропадать любые человеческие желания, кроме желания забыться.

Читать порою весьма трудно, потому что здесь по сути нет привычного конфликтного сюжета. Да, конечно, происходят внутренние конфликты, но читатель оказывается далек от них, а потому двигается урывками, на ощупь, каждый раз натыкаясь на нечто малоприятное. Финал далек от хеппиэнда, но он позволяет вздохнуть полной грудью. Это финал странного труда отречения от скуки, только благодаря которому можно продвинуться именно вперед.

Итого: «Свет» читается легче «Вирикониума», но все равно остается достаточно странной, дискомфортной литературой. Места для размышлений и фантазий тут хоть отбавляй, но для них необходимо вонзить в себя трубки из депривационного бака, слиться с непознаваемым и погрузиться в параноидальный сон.

Где-то впереди второй роман – «Нова Свинг».

http://kobold-wizard.livejournal.com/758587.html

После двух томов «Профессии инквизитор» наткнулся вновь на то творчество Дивова, которое я люблю. У него есть приятная манера рассказывать житейские истории, которым хочется верить во всей их фантастике. Их корни лежат в армейских байках, которые порой всплывают после пары сотен грамм на посиделках с «замечательными мужиками».

«Консультант по дурацким вопросам» — это производственная повесть эпохи хаотичного капитализма. Миша Клименко делает так, чтобы толпа народа занималась своим делом, но при этом не нарвалась на приключения. Это учетом того, что он специалист по по отношениям между гражданскими и военными, то гражданские рвутся к приключениям постоянно. В описанной истории столичный Прайм-ТВ решил снять документалку к годовщине войны 08.08.08. В результате в дополнение к русским военным во всей их красе добавляется атмосфера пыльного послевоенного Кавказа, где калашников достать проще, чем резиновый клей.

Итого: Один из главных плюсов этой книги — это позитивная рефлексия периода нулевых. Когда из-за лозунга «все пропало» стали периодически появляться тени специалистов, трудящихся несмотря ни на что. Дивов говорит о нормальной «ненормальной» работе в то время, когда все поглощает телевизор. Раз за разом по тексту проскальзывают уколы в сторону телевидения, где стало слишком много профанов и любителей жареного. Но если говорить только то, как есть, появляются сценарии Миши Клименко, не оставляющие света. А вот Дивов отдушину в этой повести оставил.

http://kobold-wizard.livejournal.com/758309.html

В этот раз следует начать с названия текста. Оно прекрасно, потому что в нем свернута большая доля всей философии романа. Главный герой отправляется в одну из бывших советских среднеазиатских республик, чтобы перевести стихи ее президента на русский язык. Местного языка он не знает, а потому стихотворный перевод осуществляется с того самого, подстрочного. Это приводит к ощущению недопОнятости, постоянному чувству того, что буквальное видение текста лишает полноты восприятия. А ведь эти стихи становятся песнями, молитвами и даже основой законопроектов. Можно было бы поверить, что все это рабское сознание бывших кочевников, но что делать, когда сам подпадаешь под ауру? Постепенно герой начинает различать окружающую его действительность как отражение написанного кривым подстрочным слогом. Сам того не желая, он встраивается в этот непривычный поток. Каждое слово ставится в контекст так, как должно, а не как было задумано. Остается только восторгаться колоссом Народного Вожатого, как здесь зовут президента, но потом становятся видны трещины в ногах, торсе и даже лице. И можно было бы подумать, что это еще один антиутопический роман, где главный герой, сначала прельщенный красотой идеального государства восхищается им, но вскоре, спотыкаясь то об одно, то об другое, узнает, что в тюрьмах томятся толпы несогласных с режимом, а идеал — лишь мираж, бликующий на крови. Но нет, буквальное видение здесь также не дает полной картины, как и фата-моргана из СМИ, коей в тексте уделено много места.

«Сейчас он был тут почти один, оторопело озирающийся иностранец, и если Аллах решил заговорить с ним на том языке, на каком здесь к нему обращались, он бы его даже не понял». «Перевод с подстрочника» — роман о непонимании. Многие персонажи пеняют главному герою, что неместный не способен оценить полноту окружающего мира, но при этом, словно больного, пытаются к ней приобщить хотя бы окольными путями. Идейный милосердный национализм. Ведь когда-то и иранский аятолла пытался направить генсека СССР на путь истинный — отказ от бесовского коммунизма в пользу ислама. Не вышло. Но здесь больное место текста: Коштырбастан романа — сборная модель из всех среднеазиатских республик. И если у нас травма от развала СССР еще горит огнем, то в тех степях уже тем или иным образом произошло вытеснение и без того тощей советской парадигмы. Зареяли солнца, подобные «Рухнаме» Сапармурата Ниязова.

А если отвлечься от философских материй, то следует сказать об атмосфере романа. «Перевод с подстрочника» — стереотипный текст. Пыльная, жаркая атмосфера юга заставляет изнывать тебя вместе с главным героем. Точно также наслаждаешься вместе с ним женщинами, развернутыми из ярких платьев, или местной кухней, которая находится в параллельной реальности от привычных московских сосисок. Оазисы редки среди пустыни, но тем более чарующими они кажутся. И вездесущие плакаты с Народным Вожатым уже скоро становятся просто чертой среды, которую почти не замечаешь. Так же, как все реже замечаются следы минувшей гражданской войны.

Итого: После развала Советского союза прошла уже почти четверть века, а культурные связи с бывшими соседями становятся все тоньше и тоньше. В романе Чижова можно увидеть и то, насколько наша страна подобна союзным республикам, но он же говорит об обратном: любая аналогия — лишь подстрочник ситуации. А для понимания нужен переводчик, который хоть и может сам погибнуть в огне событий, но все же ненадолго соединит две картины мира. Пусть даже в стихах.

http://kobold-wizard.livejournal.com/755341.html

Я оказался приятно удивлен этим романом. Честно говоря, ожидал более сдержанного текста, а Стокер написал вполне достойный, даже по современным меркам, триллер. Возможно, не последнюю роль здесь сыграло то, что книгу я слушал в многоголосой версии Кирсанова, Старчикова, Терновского, Афанасьевой и Морозовой. Музыкальное сопровождение было весьма в тему.

По известному в целом сюжету особо распространяться не стану. Хотя некоторые детали меня удивили. Например, оценки Дракулы как зла, наделенного сверхъестественными силой и хитростью, но при этом обладающего детскими суждениями. Никакой романтизации, свойственной эпигонам. Душегуб вечноживущий не имеет здесь своей правды, а только повинуется инстинктам. При этом также в тексте весьма мало места уделено религиозному формализму, действия героев, охотящихся за графом весьма практичны. Кресты, цветы чеснока, колья не появляются с чтением молитв. Герои считают, что их дело — правое, а поэтому ни к чему каждые пять минут обращаться с запросом к Патрону. С другой стороны порицания Дьявола здесь тоже не наблюдается, что заставляет меня думать, что граф рассматривается не как продавший душу, а скорее как жертва безумия или деформации, о чем собственно и свидетельствуют упоминания Нордау и Ломброзо.

Про то, что Дракула — это роман в дневниках и письмах, я слышал давно, но только на середине текста я смог оценить эффектность подачи. Ключевой в данном случае становится фиксация событий по воспоминаниям, от первого лица. Все события приобретают субъективную окраску, а авторская оценка событий уходит с переднего плана. Судить о новаторстве Стокера я не могу, но если сравнивать «Дракулу» с «Кармиллой» Дж. Ш. Ле Фаню, то видно гигантский скачок в литературе ужасов, произошедший за 25 лет.

Несмотря на то, что Дракулу чаще рассматривают как роман ужасов, мне показалось, что мистика в нем — красивый завлекательный элемент, а по сути в тексте разбираются больше межчеловеческие отношения и страхи. Дракула становится необъяснимой силой, которая легко проникает в самое сердце Британской империи. О полноте его силы можно судить лишь по книгам также, как в подобных случаях делали сотни колониальных служащих, попадая в дальние фактории. Где-то по краю повествования прорываются скандальные утверждения: «Кто-нибудь из «Новых женщин» рано или поздно выдвинет идею, чтобы мужчине и женщине было позволено увидеть друг друга спящими, прежде чем сделать или принять предложение. Думаю, правда, что в будущем «Новая женщина» не унизится до того, чтобы принимать предложение; она станет предлагать себя сама». Угрозу старой доброй Англии несет и прошлое и будущее. Забавно, кстати, что в каком-то очень популярном переводе в сети этот кусок про предлагающих себя женщин вырезан))

Итого: Добротная классика, которая и сейчас читается хорошо.

«Победители недр» — фантастический советский роман середины 30х годов. Советские ученые и инженеры преобразуют природу, чтобы увеличить мощь государства. Ученый Мареев предлагает проект теплоэлектростанции, в которой перепад температур создается между теплом земной коры на большой глубине и жидким водородом, закачиваемым в шахту. Для этого экипаж должен погрузиться на специальном снаряде на полтора десятка километров вглубь и установить термоэлектрический преобразователь. Незаметно для охраны на объект проникает пионер Володя, который со временем становится полноправным членом команды.

Ключевое впечатление от романа — это его «типичность». В определенный период фантастику по максимуму загнали в русло литературы для детей и юношества, направленной на обучение через развлечение. Заканчивалась вторая пятилетка, и государственная политика была направлена на создание новой советской интеллигенции, и в первую очередь — технической. Каноны жюлеверновской фантастики были очень подходящими для того, чтобы заинтересовать школьников, призвать их к тому самому «взятию милостей от природы». Появляются персонажи вроде Володи Колесникова, который, конечно, нарушает правила, проникая на снаряд по своей прихоти, но потом искупает вину своей храбростью и энтузиазмом. Таким образом у молодого читателя появился объект для подражания или хотя бы ассоциирования. Остальные персонажи, погружающиеся в толщу земли, тоже исполнены благородства и профессионализма (по представлению автора).

Замечание в скобках вызвано тем, что уже на момент выхода книги ее критиковали за поданную идею. По крайней мере мнение фантаста Александра Беляева, опубликованное в 1938 году, было весьма жестким. Пробивание дорогостоящего проекта с высокой степенью риска да еще в десятимесячный срок выглядит достаточно наивным. Но отторжение остальных нестандартных источников энергии с целью стягивания всего внимания на одну модель начинает смотреться гораздо правдоподобнее, если вспомнить, что в 1936 началась борьба академиков Вавилова и Лысенко. Из-под пера Адамова такая ситуация исполняется романтикой борьбы, но история есть история.

Итого: Само изображение увлеченности, профессионального задора и готовность к самопожертвованию не допускает мысли о фальши, и именно в этом выражается ценность книги. Если отбросить ценность трудового пафоса, то останется лишь хилая обертка из учебника по естествознанию, малоправдоподобной модели и советских лозунгов. Но роман захватывает, и именно ощущение сподвижения к самоотверженному труду остается в памяти. А остальное к сожалению, забудется.

http://kobold-wizard.livejournal.com/751592.html

Поскольку у Мьевиля относительное немного текстов, я стараюсь растянуть знакомство с ним, дабы придержать что-нибудь вкусное на черный день. В результате «Посольский город» выпало читать в августе, когда по обещаниям издательства должен был быть издан роман «Рельсы»/«Рельсоморье». Но вот уже 31 августа, а свежей книги Мьевиля на полках магазинов так и не появилось. Остается ждать и надеяться, что публикация не затянется так же, как в случае с «Кракеном».

За Мьевилем уже четко закрепилось амплуа миротворца, в текстах которого идейные и антуражные структуры имеют куда большее значение, чем сюжет. В этот раз в основе романа лежит Язык — именно такой, с большой буквы. Языком владеют странные существа Хозяева, населяющие планету, расположенную на самой границе человеческой Ойкумены, а к тому же на самой границе то ли реальности, то ли вечности. Язык отличается от привычного нам по двум причинам: во-первых, произносящий должен иметь два рта, а во-вторых, он не способен существовать в отрыве от окружающей действительности. Заинтересовавшись этим, люди создают систему послов — мутантов, способных говорить синхронно каждый свои реплики — и тем самым получают возможность общаться с Хозяевами и покупать их невозможные биологические механизмы. А второй нюанс оборачивается тем, что люди, меняя реальность, делают Язык наркотиком. Появляется посол, именуемый Бог-наркотик, два странных человека, речь которых подавляет волю Хозяев. Но подобие опиумного бума в Китае XIX века приводит к неконтролируемым последствиям — под угрозой оказывается все население посольского города.

Построенный мир напомнил творчество Ле Гуин и Саймака. Есть много деталей, полностью раскрываются некоторые структуры, но во всем остальном место действия остается загадкой. Например, система по пространства, описываемая через столкновение между обыденным, вечным и «иногда». Когда-то Жак Деррида сказал, что «мир есть текст», а соответственно язык первичен по отношению к миру. Когда герои общаются с уроженцами с других краев Вселенной, то понять хотя бы их физику становится невероятно сложно. Конечно, постепенно находятся средства общения, но они имеют лишь косвенное отношение к субъективной реальности, и в случае Хозяев это становится наиболее показательным.

И тут отмечу печальный факт: Мьевиль, по-моему, не дотянул. Мне как читателю хотелось бы более яркого отражения новой реальности Хозяев, а вот не сложилось. Даже на уровне рассказа. Мьевиль говорит, чем фактически заканчивается история для Посольского города, но в чем будут состоять идейные перемены остается только догадываться. Я, вслед за одним из главных героев, думаю, что, теряя контакт с Языком, люди закрыли лазейку к ответам на ключевые вопросы, связанные с границами мироздания.

Итого: Можно видеть, что аллюзий на колониальный миф ХХ века в книге более чем достаточно. Читателя может захватить поток событий наркотической революции и гражданской войны, но постепенно повсюду начинают проглядывать экономические углы. Язык интересен исследователям, но для торговли и выживания в современных для героев реалиях требуется привычное для людей средство общения, а не какая-то там дикая картина мира. Мьевиль остается социалистом, а потому предельно реалистичен в политических последствиях. Это опечалило меня и в «Кракене», и в «Городе и городе», хотелось в итоге романтического возвышенного финала, а тебя справедливо врубают башкой в асфальт реальности. Отрезвляет и заставляет смущенно улыбнуться.

http://kobold-wizard.livejournal.com/751321.html

Муа однажды был найден на Фантлабе. Теперь можно высказаться легко, и я буду догматичен.

Нельзя так писать для детей. Возрастной интервал для целевой группы, судя по возрасту главных героев, — 10-17 лет. То есть я, конечно, выпадаю,но зато, не ассоциируя себя с персонажами, можно взглянуть на текст критичней. В данном случае, я считаю, что в текст неуместно втиснуты элементы, которым в такой проработке не должно быть места. Рассказы про заговор корпораций и всемогущих спецслужб в формате «для самых маленьких» выглядит гораздо глупее, чем шпиономания в советской детской литературе.

Главные герои начинают с умопомрачительной форой по отношению к окружающему миру: тут и гениальная девочка-технарь, и девочка-полиглот, знающая, кажется, все языки Европы в 17 лет, и мальчик, поглощающий литературу словно шредер, и компьютерный-гений 14ти лет. Причем все это указывается в самом начале текста в ужасном блоке «действующие лица». И я бы в общем-то согласился с правомочностью таких персонажей, если бы по тексту нас знакомили с тем, как дети выучились своим гипернавыкам, которым позавидует большинство взрослых. А так к этой форе добавлены неограниченные финансовые возможности и совершенная неконтролируемость. Это уже не подростки Хичкока и Энид Блайтон, которые конечно круты, но все же напоминают сорванцов из соседнего двора.

Наконец, нормальных исторических или научных данных книга не дает. Это могло бы искупить ее в качестве обучения через развлечение, но в данном случае книга лишь вливает в детские умы идеи, почерпнутые из желтой наукообразной прессы и трансляций канала ТВ-3.

Нельзя так писать фантастику. В части фантастического допущения сдерживать фантазию ни к чему, но в остальном автор должен вшить его в максимально реалистичный антураж. Муа словно бы решил, что можно не сдерживать фантазию ни в чем. В результате, например, появился мерисьюшный сурикат по имени Ноно. Напоминаю, что сурикат — это небольшой мангуст весом до 700 г, а теперь начинаем:

- сурикат таскает на спине рюкзак девочки;

- сурикат открывает замок в наручниках с помощью ржавого штыря;

- сурикат прогрызает крышу ангара;

- сурикат складывает рассыпанные книги;

- сурикат играет в шашки и шахматы;

- сурикат спокойно существует без гигантского семейства;

- и т.д. еще куча чудесных фактов.

По мере чтения складывалось впечатление, что изначально тут должна была быть обезьянка, но для повышения няшности ее заменили для суриката. Хотя к финалу романа закралось подозрение, что этот зверек — либо демон, либо обработан в какой-то лаборатории. То есть по сути тоже является криптидом — животным, существование которого отрицает современная наука.

Допущение же о кракене не поразило. Оно сделано очень уныло, без какой-либо интриги. Дети не задаются вопросами, а следуют первым попавшимся текстам и утверждениям «авторитетных людей», которых видят в первый раз в жизни. Все получается, я не спорю, но гигантский кальмар-гермафродит, который живет в метановой сфере, не показался мне шибко правдоподобным.

Нельзя так писать литературу. Во-первых, у автора абсолютный кошмар с рефренами. То, что сказано про персонажей в блоке «Действующие лица» раз за разом повторяется в куче вариаций. Самый младший персонаж то и дело смущенно поправляет очки и делает наукообразные ремарки. Одна из сестер постоянно страдает от лишнего веса и голода, а также подделывает пару документов не имея никакого оборудования. И т.д. Во-вторых, идейного конфликта в тексте как такового нет. Есть квест, в результате которого детки пытаются отыскать информацию о кракене. А потом тварь появляется во всей красе без каких-либо усилий со стороны героев. В третьих, коль нет конфликта — нет и развития персонажей, решения внутренних проблем. Может, нужно для видения всей картины прочитать еще 3 книги Муа, но тогда к чему было городить такую «незавершенку»? Сюда же добавьте часть не выстреливших ружей: подозрения по отношению к одному из героев, таинственные антагонисты, о которых ничего не открывается, и т.д.

Итого: Я бы такое ребенку читать не стал. С одной стороны, автор допустил слишком много косяков, а с другой — ни к чему подменять у ребенка веру в себя на веру во вседозволенность при наличии больших денег. Победителей, конечно, не судят, но вот что-то про ответственность за свои действия в книге ни слова. А ведь за детишками протянулся целый шлейф из трупов свидетелей, на которых бы не вышли, не будь детки столь любознательными.

В этом отзыве много слова «нельзя», хотя я понимаю, что на самом-то деле можно. Другое дело, что результат получается вот такой — легкочитаемый, но бесполезный.

http://kobold-wizard.livejournal.com/749443.html

«Искусство беллетристики» — это конспект лекций Айн Рэнд по поводу писательского труда и анализа текстов. Сейчас енту писательницу стараются втолкнуть в нашу культуру под соусом «автор второй книги в Штатах после Библии», но судя по критике пока подобное не удастся, и придется урожденной Алисе Розенбаум тосковать где-то на одной полке с Керуаком и прочими американскими авторами, которых в России читают лишь под влиянием моды. Но следует вернуться к самому конспекту.

Рассуждения автора постепенно развиваются в двух направлениях: собственно то, как, по ее мнению, нужно писать и то, почему романтическое направление ценнее, чем реалистическое. По первому вопросу чтение было интересным, но в нем было мало нового. Основной вынесенный тезис заключался в том, что писателю необходимо настолько прокачать свое подсознание, чтобы довести течение текста до автоматизма. Концепция вдохновения у Рэнд вытекает именно из наработанных предпосылок, без расширения которых автор просто выдыхается после пары-тройки работ.

А вот о видении конфликта романтизм/реализм читать порой было интересно. Мешали только обилие цитат из нечитанных книг и самомнение автора. Нечто сходное можно наблюдать дневниках у Дали, но честно говоря, в отличие от набросков алчного испанца, приведенные цитаты из «Атланта» и «Источника» гениальностью не пахнут. Это просто хорошо отрефлексированная работа, когда каждому слову предшествует целеполагание. Видение Рэнд вообще разрастается фрактальной снежинкой: целеполагание в сюжете вытекает в целеполагание в сцене и персонажах, а затем и в каждую словесную конструкцию. Критика же реализма состоит в его частой бесцельности и неуправляемости.

Заканчивается курс следующими словами: «Я читаю роман с целью увидеть людей, которых я хотела бы видеть в реальной жизни, и, переживая некий опыт, я хотела бы с ними жить. Для тех кто говорит, что это ограниченное использование литературы, мой ответ такой: нет — потому что для любой другой цели нехудожественное произведение — лучше. Если я хочу узнать что-то, я могу почерпнуть это из нехудожественного произведения. Но единственная область, где научная литература бессильна — царство ценностей и их конкретизация в жизни человека, — поэтому ничто не может заменить искусство, и особенно беллетристику.

...

Я бы не хотела «прожить» или прочувствовать произведение Достоевского. Я восхищаюсь им, но только в смысле литературной техники, я не наслаждаюсь, читая его романы. Я наслаждаюсь Виктором Гюго. Я не разделяю его идей и не всегда одобряю трагические финалы, тем не менее он является для меня писателем самым близким, который создает тип людей и событий, за которыми мне нравится наблюдать или понравилось бы жить с ними.»

Наверно, вот этой цитатой и следует подвести черту под нынешним знакомством с Айн Рэнд. Она строила капиталистическую утопию свободных людей, которой противоречит сама реальность. Не думаю, что эта утопия чем-то лучше коммунистических. Романтики XIX века втискивались в пространство ХХ века, где ханжеское и пуританское общество переродилось в то, что Рэнд считало главным ужасом — коллективные тоталитарные течения. С тех пор прошло достаточно времени, чтобы мы увидели что и капиталистический идеал не воплотился. Этому в какой-то мере посвящены страницы Рэнд о юморе: для ее прекрасного общества свободных людей нужен костяк ценностей, а способов удержать ту самую проповедуемую свободу она предложить не смогла. Романтикам-титанам на смену пришли романтики-извращенцы.

Итого: Переполненный философией учебник по писательской работе.

Само чтение, несмотря на гнетущие образы, оказалось на удивление легким. Если после солженицынского Ивана Денисовича должно было оставаться впечатление мерзко однообразных дней на зоне, то у Прилепина при тяжких условиях проявилось разнообразие жизни. Это не взирая на то, что в самом начале главный герой постулирует одну из основных заповедей: «самое важное – не считать дни». Оставаясь в рамках лагерной реальности, он постоянно движется. От человека до человека, от работы к работе, от опасности к опасности. Круговорот событий на самом деле вышел достаточно быстрый, не позволяющий заскучать. Разве что сновидческие откровения прерывают скорый темп повествования.

«Здесь власть не советская, а соловецкая»- несколько раз повторяют герои романа, а один из них еще и высказывает сегодня ставшую привычной мысль, что лагерь — это отдельное государство. Ведь по сути в СЛОНе сидели все слои населения России, существовавшие в 1910х-1920х. Просто разрушились все связи и авторитеты, и люди остались наедине с самими собой. В общем-то я верю, что идеологи на какое-то время верили в мантры о том, что «Соловки не карают, а исправляют» и «Мы новый путь земле укажем. Владыкой мира будет труд». Только эксперимент по созданию нового человека включал перетирку, гомогенизацию человеческой массы, ее расчеловечивание. А некоторые слишком сильно цеплялись за свое «я», веря что их мучают именно за это, хотя причина по которой человек чаще всего попадал в лагерь была тривиальной: организация притона, неприятие революции, убийство и т.д. А истина проста: невиновных по тем законам не было. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что из романа потянуло Лавкрафтом. Герой может долго считать себя выше этих рыбоподобных, тупых и грязных, но однажды начинает чувствовать нутряное зло в самом себе, зло, исторгнуть которое он не в силах. Остается только вжаться в христианскую молитву целиком, надеясь остаться человеком чуточку дольше, перетерпеть окружающий ад, загнать зло обратно.

Над соловецким экспериментом гордо вышагивает начальник лагеря Федор Иванович Эйхманис. Не знаю уж, каким образом в нем можно было углядеть воландовские черты. Как минимум потому что Эйхманис в определенной мере был отражением Троцкого, а Воланд все же списан со Сталина. Революционный увлекающийся азарт супротив утомления и административного канцелярита. Демон супротив дьявола. Эйхманис в романе выведен как оправдывающий происходящее идеолог. Он принимает собственную жестокость, но договаривает, что основные мучения приносят друг другу сами заключенные. При этом он выступает как эталон в лагерном пространстве — надчеловеческое порождение революции и труда. Потом будет ругань по поводу безжизненных прожектов на соловецкой земле, но при новом начальнике лагере пространство вдруг теряет даже остатки красок, а один из осужденных на критику даже кричит: «Врешь! Врешь! Многое было сделано, контра». То есть дыхание революции поднимало кого-то хоть чуточку вверх, но при этом обещанного полета дать не смогло, а потом и вовсе прекратилось, оставив холодный лишь пол карцера. Как это не смешно, в этом-то и есть выведенное Прилепиным отличие СЛОНа от дальнейшего ГУЛАГа: и осужденные, и руководство лагеря еще были остатками Серебряного века с его богоискательством, ницшеанством и прочими философствованиями. А потом жернова все перемололи, сделав тяжкий труд наказанием, а не инструментом.

Любовную линию между зэком и работницей лагеря можно охарактеризовать как сытную. Не даром одним из самых емких любовных образов в романе стала влажная и жирная селедка. Постоянный голод плоти по теплу, еде, женскому телу, эмоциям пропитывает почти весь роман. В финальных 70 страницах главный герой показан уже перегоревшим, утратившим алчное чувство. Возможно, именно оно-то и сохраняло ему жизнь. После остается лишь квазихристианское смирение, в котором подвиг может совершаться с безразличием, потому что силы духа ушли вместе с тревогами и сомнениями. Но читателю остаются воспоминания о болезненной близости, в которой люди ищут тепла, а не понимания.

Итого: Роман на самом деле неплох. Как минимум тем, что идеологический маятник оказался около среднего положения между ярой антисоветщиной и пенистым обоснованием революционной целесообразности. Получился роман о выживании как череде удачных обстоятельств. И в этом, наверно, его главная заслуга — отрефлексирован сложный этап нашей истории. Дальше можно сколько угодно отдербанивать его с документами в руках, но покуда не будет написано более умное, настолько же сдержанное произведение, имеющее потенциал массовой литературы, этот роман останется адекватным восприятием СЛОНа, в котором мясо соседствует с верой.

http://kobold-wizard.livejournal.com/745784.html

До первого непосредственного знакомства с творчеством Пинчон был мне известен как один из значительных американских авторов. Причем его романы многим кажутся нечитаемыми. Многие отзывы на «V.» так же упирают на сложность и взбалмошность текста. С этим я теперь могу и соглашаться, и не соглашаться.

Говорить о сюжете здесь можно только в очень общем ключе. Есть две основных ветки. Первая — история Бенни Профейна, бывшего матроса, который незатейливо проживает свою жизнь в Штатах середины 50х годов: выпивка, девочки, портовые побоища, битники и поиск самих себя. Вторая — расследование Герберта Стенсила, направленное на поиск таинственного символа V». в истории ХХ века. Чаще всего этот символ появляется в виде некой женщины, замешанной в череде скандальных и переломных эпизодов. А между этими двумя ветками густо рассыпаны судьбы кучи персонажей, наполняющих жизнью роман.

Возвращаясь к согласию и несогласию с отзывами, уточню: поиски Герберта Стенсила наполняют роман взбалмошностью. Это связано с самой бессистемностью личности. Стремясь отыскать V., он погружаются в несколько десятков странных историй, полных бреда, привирания и национальных образов мысли. Именно это в основном усложняет чтение. Но в какой-то момент я понял, что этот роман очень напоминает «Всем стоять на Занзибаре» Браннера, и читать стало гораздо проще — нет нужды пропускать через себя всю субъективность — нужно лишь выделять главное или даже просто ощущение, дыхание эпохи.

С веткой Профейна все гораздо проще. Несмотря на склонность Пинчона к символизму, эта часть достаточно живая. Структуры нет, а есть хаотичное движение уволившегося моряка, не слишком-то склонного к рефлексии. Именно благодаря портовому колориту я понял для себя предпосылки данного романа. По сути это большая доля автобиографии + портовые байки + чтение актуальной на тот момент литературы. В замкнутом корабельном пространстве натягивалась куча связей между услышанным и прочитанным. Как говорил когда-то мой преподаватель по истории: «Если очень долго смотреть в угол комнаты, то ты действительно можешь досмотреться до Богоматери». Так и здесь человек (далеко необязательно, что это персонификация автора) захлебываясь в бессвязности мира, старается найти хотя бы криптоисторические связи. И Герберт Стенсил находит некое V, некую застиранную красную нить, которая незаметно проходит сквозь историю. В этом плане Профейн и Стенсил отражают два противоположных радикальных варианта выживания в сложившейся реальность: отдаться на волю волн и исступленно искать ключевую взаимосвязь.

Итого: Я не могу сказать, имел ли Пинчон колоссальный лоскутный опыт или просто у него была весьма богатая фантазия, но некоторые эпизоды и детали были восхитительны по интенсивности. Сладость колониального садизма в южной Африке, например, от которой даже меня тянуло блевать. Или описание гребных винтов, наколотых на заднице у портовой официантки.

Но несмотря на интенсивность части эпизодов, около 80% текста банально скучны в своем многословии. Возможно, сформируй Пинчон это произведение, как роман в рассказах — это воспринималось бы иначе. А в результате получилось лоскутное одеяло, которое вполне читаемо, но не оставляет ничего кроме эстетической щекотки.

http://kobold-wizard.livejournal.com/741427.html

После перепрочтения осталось неоднозначное впечатление. С одной стороны Гоголь прекрасно создавал яркие образы людей и отношений между ними, а с другой — каким же заунывьем тянет от авторской речи. Не спасает его прекрасное владение словом, когда взгляд размазыватся по широтам матушки России. Мастерство крупных планов часто соседствует с расфокусированными общими. Конечно, в этом можно увидеть отзвук «русского взгляда на жизнь», но, мне кажется, все же дело именно в том, что поэму нельзя было загонять в прозу. Прозаический текст растягивает, размазывает точный поэтический образ. Ведь сколько человек видит всю Россию в лицах помещиков из первого тома, и сколько человек легко вспомнит, что происходит в 5 последних главах из 11, действие которых происходит уже после отъезда от Плюшкина? Зато там «птица-тройка» и т.д.

И забавно, конечно, но мне жаль, что второй том был сожжен, еще и потому, что он как раз-таки лишен авторских широкомасштабных рассуждений. Монологи, произносимые персонажами в сохранившихся пяти главах, звучат куда живее даже в тех случаях, когда они бредовы или глупы. Возможно, Тентетников, Костанжогло, Бетрищев и Муразов проигрывают по яркости Манилову, Собакевичу и прочим, но они неплохо смотрятся на уровне героев, написанных позже Гончаровым и Тургеневым. Черновики второго показывают дельную плутовскую историю на фоне первых успешных капиталистов и самодурственных переустроителей России. Под таким углом схема Ад-Чистилище-Рай, кажется мне куда действеннее, чем схема одиссеи Чичикова. Как минимум, потому что Одиссея — это коррекция пути при известной цели, а роман Гоголя- это периодическая коррекция цели при неизменном за два тома методе — купить мертвые души да заложить. Из таких предпосылок в третьем томе, видимо, должен был быть описан путь России к расцвету духовному и экономическому, в котором «живые» герои бы нашли согласие — некое общее дело. Гадать — гиблое дело.

Помимо всего прочего, Гоголь — первый полновесный русский автор, написавший сатиру на русскую бюрократию. Надолго я залип на маленьком кусочке второго тома: «Он насильно пожал ему руку, и прижал ее к сердцу, и благодарил его за то, что он дал ему случай увидеть на деле ход производства; что передрягу и гонку нужно дать необходимо, потому что способно все задремать и пружины сельского управленья заржавеют и ослабеют; что вследствии этого события пришла ему счастливая мысль: устроить новую комиссию, которая будет называться комиссией наблюдения за комиссией построения, так что уже тогда никто не осмелится украсть». Есть в этом что-то)))

Итого: Получилось так, что Гоголь, создавая свое главное произведение — 13 лет работы — разработал комплекс типажей, формирующих наше сознание. Конечно, это не вся палитра, которую мы можем наблюдать вокруг, но разве редко какой-нибудь элемент мира говорит нам: «и я тоже похож на Собакевича»?

Решил познакомиться с циклом «чистая фентези», созданным заслуженными Генри Лайон Олди. В результате продолжаю оставаться при своем мнении — где-то в начале 2000х что-то в творчестве авторов переменилось. Раньше рубежным романом я назначил «Тирмена», но, судя по «Шмагии», лимит «нового» периода можно сдвинуть на пару лет в прошлое. Я не скажу, что книги стали хуже. Просто сам перестал резонировать с новыми текстами.

«Шмагия» — это роман о трудовых буднях мага-малефика, который привез трех девственниц на кожевеную мануфактуру, чтобы пустить их кожу на переплеты для магических гримуаров. Мир вокруг полнится гнетущей вонью сыромятного и красильного производства, а также периодическими волнами похоти от окружающих, учуявших нетронутую женскую плоть. Главный герой вынужден всеми доступными средствами сдерживать натиск окружающих, чтобы заготовка кожи для переплетов завершилась удачно. Но тут его захватывает вихрь событий, связанных с пропадающими и возвращающимися детьми, над аурой которых витает черное облако недавней смерти...

А теперь следует сказать, что это весьма легкая и ироничная книга) Мир пропитался магией настолько, что многие его элементы выглядят забавными и абсурдными. Сцен со сдиранием шкуры с живых девушек здесь не найдется. Те сбрасывают кожу незадолго до совершеннолетия при условии сохранения девственности, но перед этим у них жутко портится характер, и они сами готовы спустить шкуру с окружающих) Или, например, сцена общения малефика с его учителем, когда вместо палантира используется обыкновенная пивная кружка. В общем, по части бытовых магических находок книга весьма хороша.

Проблема, по-моему, в самом повествовании. Отсутствие в нем эпичности или, как сказал бы главный герой, «балладности» — это понятно. Но начиная примерно с второй трети, текст начинает течь ужасно монотонно. При этом язык остается хорошим и события происходят, но нет ничего, что затронуло бы чувства. Нет воодушевления или хотя бы нервности от происходящего. Собственно всплеск происходит лишь в самом финале, где обыгрывается схватка с «боссом» и описано дальнейшая диссертационная сдача. В основном же текст на самом деле напомнил чистое фентезийное болото, которое попадалось мне ранее. Другое дело, что качество болота на высоте: трясина трупами полна, лягушек оптимальное количество да зелень ряски чудесно играет под солнечными лучами).

Итого: Книга читается легко, и словесные игры сэра Олди часто заставляют улыбнуться. Но вот не моя это книга. После прочтения не было никакой душевной травмы, которая свойственна последствиям хорошего произведения, как мне кажется. И даже прочтение достаточно обстоятельной статьи В. Былинского, опубликованной в «триумвиратовском» сборнике, не прояснило мне, что же такое следовало увидеть в тексте «Шмагии». Жаль.

http://kobold-wizard.livejournal.com/738162.html

Отношения между мужчиной и женщиной — вообще штука сложная, а когда туда вмешивается истерия, могут происходить дикие вещи. Главный герой был со множеством женщин, некоторые из них беременили, и завершалось это визитом к двум старым любовницам, работающим в гинекологической клинике. Но случай с Кэрол закончился иначе — герою приходится откинуть крышку канализационного люка и отправится в темноту, чтобы найти полиэтиленовый пакет...

Атмосферу Эллисон передал прекрасно. Я просто утонул в тексте и выныривал лишь на время коротких переходов между эскалаторами и поездами метро. Этот текст неуютен, но он и не должен быть приятным. Элиссон в предисловии сравнивает его с исповедью, а потому наверх выползают сомнения, склонности и убеждения, о которых редко говорят на публике. Канализация, появляющаяся в середине повествования, к тому моменту не поражает. Читатель уже давно находится в побочных продуктах жизнедеятельности.

Собственно единственной помехой к восприятию является разница контекстов. Если подоплеку некоторых элементов повествований автор раскрывает достаточно полно, то сама история Кроатоана подразумевается известной читателю хотя бы в общих чертах. Без этого теряется полнота образа.

Итого: Тот случай, когда до восприятия текста как великолепного, не хватило всего пары капель. Эти капли должны прозвенеть в финале, но их не было, а осталось затягивающее темное облако, которого следует коснуться.

http://kobold-wizard.livejournal.com/737997.html

Это была моя вторая попытка познакомиться с творчеством «патриарха отечественной фантастики». Причем теперь уже через один из самых нашумевших его романов. И опять мимо. В основном, по-видимому, потому что я вырос в другой ментальности. Это значительно перекликается с текстом романа, где люди одной эпохи не способны отринуть свой опыт, чтобы принять точку зрения людей другой формации.

История начинается с гибели главное героя. Но впереди его ждали не ангелы с белоснежными крыльями, а Будущее. Такое посткоммунистическое общество, в котором само слово коммунизм уже не играет никакой роли — все, что было ранее, забыто как плохой сон и стало интересом лишь очень старательных историков. Главными техническими достижениями стали — технология путешествий через сопространство и технология «вытаскивания» людей из прошлого. Последние необходимы потому, что людям Будущего непонятны героизм, самопожертвование и насилие. Сама мысль о том, что они сами или еще кто-то испытают дискомфорт по вине другого, кажется им кощунственной. Но именно целеустремленность и готовность к невзгодам требуются для межзвездной экспедиции, поэтому экипаж набирают из людей из Прошлого, спасенных за минуту до смерти.

В результате экспедиции неожиданно нашлась населенная людьми планета, рядом с которой горит солнце, грозящее стать сверхновой. И эта вспышка грозит не только местным жителям, но и жителям Земли. Космонавты способны погасить звезду, но перед этим нужно как-то разобраться с нежданными братьями. Вот здесь и начинаются трения между разными мировоззрениями.

Книги необходимо воспринимать в контексте их написания, но контекст прочтения всегда сильнее. В данном случае открытым текстом проглядывает реакция на чехословацкие события 1968ого года. Да и сам Михайлов не скрывал первоисточника. Но прошедшие полвека сильно изменили восприятие, и вот теперь это светлое желание найти достоевское решение проблемы смотрится... наивно печальным. И не скажу, что оно стало так смотреться лишь в постсоветское время. Просто было, видимо, в 1968-ом году какое-то кратковременное чувство безоговорочной правды за плечами, которое нынче огрубело от оговорок, костылей и исключений.

Где-то на середине я наконец понял, что эта книга мне напоминает. «Капитан Ульдемир» — это булычевский мир, лишенный детства. Там, где детская и подростковая литература вытягивает на симпатии к героям и азарте, здесь остались хилая боевка да то самое рафинированное желание добра. В результате временами повествование напоминает движение между восковыми фигурами, которые говорят тривиальные христианские истины. Это связано не в последнюю очередь с тем, что автор ввел в роман персонажей из разных культур, но передать их взгляды он пытался на уровне учебника истории за 6-7 класс. На фоне этого бывший немецкий летчик прямо пышет жизнью, ведь для создания образа явно использовались послевоенные тексты, в которых показаны правдивые внутренние конфликты.

Итого: Честно говоря, понять эффект этой книги мне тяжело. Если Адамов сейчас смотрится наивным и милым, Стругацкие — мощными, то Михайлов писал, на мой вкус, очень пресно. Не «Фаэты» Казанцева, конечно, но зачем уж сравнивать с полным идеологическим дном?

http://kobold-wizard.livejournal.com/737330.html

Журнальный рассказик. К сожалению, он показался мне намного слабее, чем остальные рассказы из «Черной земли». Дух ранних 90-х, конечно, чувствуется, но сам хоррор получился даже более скомканным. Нежить сменилась на оборотней, а на месте старого кладбища образовался пустырь с переездным зверинцем, посреди которого обнаружился толстенный медный кабель 1927ого года.

В целом, можно пройти мимо этой истории, как мне кажется. На воспритие цикла она не повляет.

http://kobold-wizard.livejournal.com/737245.html

Прошло уже много лет с тех пор, когда я посмотрел фильм Гофмана по этой книге. Польское кино получилось захватывающим и будоражащим мальчишеское сознание. Тогда под его влиянием заиграла новыми красками милая игрушка «Казаки», выпущенная компанией GSC Games World, позже подарившей нам С.Е.Р.И.Ю. И вот недавно я решил все же прочитать первоисточник.

«Огнем и мечом» — это добротная историческая беллетристика как она есть: с размышлениями о судьбе Речи Посполитой в середине XVII века соседствует любовная история, полная разлук и страданий. Последнее, впрочем, слилось с моим восприятием рыдающего польского народа, который постепенно теряет свою славу и кровь. Сенкевич представляет Речь Посполитую последним рубежом, защищающим цивилизованный мир от Хаоса мусульман Турции и Крыма. Личность же Хмельницкого изображена подобно варлоку, который сначала для мести за обиду вызывает на помощь бесовские орды, покупая их помощь кровью соотечественников, а потом одномоментно теряет свое могущество: «Убегающих догнал повергнутый в отчаяние Хмельницкий и к стал умолять хана вернуться в бой; но хан, увидя гетмана, зарычал от гнева и велел татарам схватить его, привязать к коню и увез с собой».

Против нечистых и предателей выступает обласканный Сенкевичем Иеремия Вишневецкий. Он изображен настолько идеально, что даже для искупления военной жестокости добавлен эпизод с душевным помрачением и исповедью перед ксендзом. Князь постепенно становится народным вождем, власть которому передана не по решению засевших в Варшаве дворян, а из рук проигравших полководцев и под восторженные возгласы толпы. И если Хмельницкому для поддержания власти требуется постоянно вилять между казацкой вольницей и басурманской силой, то Вишневецкий поднят столь высоко, что по одному его слову солдаты исполняются волей к борьбе и готовы умереть за своего командира.

Можно, конечно, попенять на пропагандистский характер текста. Но после Шолохова, Гоголя, Правдухина мне кажется, что дело здесь вовсе не в самой Украине, хотя некоторые ее черты уж очень ярко проявлялись что тогда, что сейчас. Дело, наверно, в феномене казачества с его вольницей и особенными правами. Лихость степных конников в моем восприятии постепенно оттенилась безбашенностью и правом сильного на чужое. Казак, отправляясь на войну, пропивает нажитое, чтобы в походе награбить себе новое имущество — и так цикл за циклом, пока не убьют. И удаление границы от места проживания казаков приводит к кризису, описанному и в «Тихом Доне» (казацко-хохловские трения), и в «Яик уходит в море» (набеги казаков на Бухарскую сторону).

Итого: Это исторический роман со всеми его плюсами и минусами. Основной плюс — художественный ликбез по периоду. Основной минус — монотонное страдание главных героев, которое постепенно притупляет чувство сопереживания до стадии скуки.

Сюжет разворачивается в двух рукавах. Первый рассказывает собственно об уэллсовском нашествии марсиан на юг Великобритании и об участии других викторианских персонажей в сопротивлении. Во втором, как это не удивительно — Харьков недалекого будущего, в котором действует организация «Вербалайф» — сервис, позволяющий читать книги с большим вовлечением, погружаться в них как в компьютерную игру через шлем виртуальной реальности. Так вот девочка-тинейджер попала во взломанную книгу, в которой уэллсовским марсианам противостоит магия. Проблема как всегда проявляется в балансе: столь близкое восприятие реальности книги чревато слишком острыми травмами читателя. Неверное завершение чтения приводит к спонтанным помешательствам, при которых сознание словно бы вновь переносится в прочитанный сюжет на некоторое время. Вот и приходится техподдержке вторгаться в программу и проставлять костыли, спасающие ситуацию. И все бы хорошо, да только столь гибкий инструмент тоже имеет свой иммунитет, а потому отторгает костыли действуя в интересах «книжного червя».

Главное, что затронуло меня в сюжете — это описание ощущений человека, ощущающего, что мир непланово изменяется. Когда-то я слышал фразу: «Я верю в Бога, потому что он — единственный, кто гарантирует, что все известные мне законы мироздания будут такими же и завтра». Идея прогресса позволила воспринимать появление радикально нового в жизни как данность, но при этом есть все же нормы, которые нам кажутся незыблемыми. Летающая тарелка или опухоль, внутри которой выросло 200 зубов, будут шоком лишь первые пару минут или дней, а вот автомобиль, разлетающийся облаком зябликов, заставит усомниться в собственной вменяемости.

Помимо буквального сюжета по тексту протянута нить рассуждений о творчестве. Ранее у Олди я никогда не встречал настолько незавуалированных уколов в сторону графоманов, пиратов, фэнов-критиков (^_^) и вообще индустрии развлечений. В целом, все это они говорили и ранее в своих выступлениях и статьях, просто в этот раз слова были произнесены персонажами. Видимо, накипело, а потому книга о вольности обращения с классическими сюжетами написана в том же ключе. Бороться с избыточностью удается только с помощью избыточности.

К сожалению, программность текста о современной фантлитературе сделала его достаточно простым для чтения. Он смотрится, как попытка сыграть на одной ниве с авторами фанфиков. Удачная попытка, в некотором роде похожая на «Аномальные каникулы» Гравицкого и Палия. Но при этом выходит так, что читается она по верхам. При том, что вычеркнутым остается эмоциональный план. Не в последнюю очередь это выходит из-за многократно помянутой Холмсом необъяснимой удачи. Она по сути лишает книгу кульминации в конфликте. Есть просто события, которые по кирпичику собираются в лесенку с этажа А на этаж Б. Причем и в харьковской истории никаких глобальных прорывов или провалов не ощущается — только сложное, но рутинное Дело.

Итого: Откровений от прочтения не будет. Также не будет и причмокивания от языковых изысков. Как говорит один из главных героев: «Я отметил, что мыслю, как в интернете: кратко, тупо, конкретно. Я восстал, усложняя самое себя, и понял: тщетно. Одна мысль о трехэтажных мыслях с завитушками вызывала тошноту. Вот-вот, едва представил – и в желудке спазмы.» Это просто высказывание. Не больше и не меньше.

p.s.: Наткнулся на пропиаренное одним из Олди описание ощущений от «Шерлока». Про то, что это книга полная боли. Не знаю, правильно ли я понял и то описание, и согласие с ним Олега Семеновича, но, наверно, определенное видение возможно и с такой стороны. Со стороны «Шерлока Холмса против марсиан» в русле сегодняшней нелитературной ситуации. Если попытаться вглядеться в нее как в книгу о мире, сходящем с ума, о мире который против реальной угрозы пытается противопоставить страшные и абсурдные иллюзии. Марсиане в данном случае есть зло более или менее понятное в своей неизвестности, пьющее кровь простых людей. Но против него появляются ирреальные сущности, толпой вцепляются с разных сторон — и они тоже зло. В таком мире, раздираемом на части, лекарством становится только чистый разум, но его не хватает. Только человек, став на некоторое время богом этого мира, дарует ему разум в лице Шерлока Холмса.

Второй том Фолкнера я начал еще в ноябре и поначалу он не показался мне слишком сложным после «Шума и ярости». То есть было известно, что «Свет в августе» — это христианский роман, но текст оказался выше человеколюбивого пафоса. Пафос просто утонул в атмосфере. В итоге на роман ушло около двух с половиной месяцев, и я не могу сказать, что я его прочитал. Просто потому, что некоторые куски нельзя читать линейно, по предложению или по строчке, а нужно воспринимать в целом. Иначе увязаешь. А уже хотелось вынырнуть.

Да и вся структура текста такова, как мне кажется. Есть история Лины Гроув, которая ищет отца своего ребенка. Он работал на лесопилке рядом с ее домом и встречался с ней по вечерам. Когда же она сказала, что беременна и нужно как-то узаконить их отношения, у пацана со шрамом возле губы вдруг нашлись дела в соседнем округе. Оттуда он должен был прислать письмо, как устроится... Но когда письмо не приходит, девчонка на девятом месяце сама отправляется из Алабамы в штат Миссисиппи. Там, в Джефферсоне, она не находит женишка, но один из местных жителей, Байрон Банч, узнает его по описанию. А дальше затвор передергивается, и дается флешбек о прошлом Байрона. Следующая глава расскажет про историю о том, что тот сделал, узнав о бросившем девчонку пацане. И новый флешбек о еще одном работнике строгальной фабрики. Получается постоянное возвратно-поступательное движение, в результате которого обыденная драма разрастается и в прошлое, и в будущее. Человеческие жизни связывают между собой относительно независимые события.

Отдельно проводится расовая тема, во главе которой Джо Кристмас — белый человек, в котором течет половина черной крови. Социальные проблемы вкупе с постоянным неврозом на почве собственной исключённости из социальных групп приводят к жестокости и разрушительным поступкам. Это общество Юга, которое продолжает свое чахнущее сопротивление по отношению уравниванию в правах.

Если же говорить о религиозной стороне текста, то здесь все совсем непросто. Как минимум по причине того, что нет ни одного чистого персонажа. Каждый грешен по-своему, и каждый приходит со своим счетом к Богу. В результате не возникает доверчивого эмоционального сопереживания, но на основании известных фактов мы можем понять тот или иной поступок персонажа. Мир это не выбор между черным и белым, и даже не выбор между черным и еще более черным. Наверно, мир — это попытка осознать себя в сером и двинуться хоть куда-нибудь.

Итого: Роман читается непросто, но некоторые образы южной земли вызывали восторг. На мой взгляд, это образец очень интенсивной проработки персонажей, которые в результате далеки от стандартных схем.

К «Снежному кому» еще того, полностью рижского, периода я отношусь со светлым чувством, а потому решил прикупить книжку, которая, к тому же, была весьма заметной в тот момент, когда вышла. Сейчас по прочтении могу сказать, что это не больше и не меньше, чем сборник молодых авторов. Никакой «волны» ИМХО там и не было. Был просто контингент авторов, из которых большинство (по крайней мере на тот момент) писали весьма уныло, а неплохо пишущие единицы и сейчас появляются локально на полках: Зонис, Бортникова, Дубровин, Батхен, Семироль.

Основная же претензия к большинству текстов — прогорклый привкус интернетовской сказки. Сформулировать это конкретнее мне не удается. В деталях это:

а) плюшевая отстраненность от реализма («Сказка... о ком», «Мадам Шатте выходит замуж», «Катательные коты»)

б) отсутствие жесткого перелома в конфликтной ситуации, вызванного фантастическим элементом («Лисья рукавичка», «Скажи «Ура!»)

в) сентиментальная инфантильность («Букет для убийцы», «Синие звери Марты Скорренж»).

На этом фоне сделанный под Шекли «Зачем собаке пятая нога?» Зонис и наивно аутсайдерский «Гарнизон «Алые паруса»» Бортниковой смотрятся просто как нечто неуместно хорошее и проработанное. Ну, а исключением, к которому относятся все мои претензии, но нравящимся мне является «Бимка» Артема Белоглазова. Это хороший рассказ с горечью именно неуловимо утекающего детства.

http://kobold-wizard.livejournal.com/715353.html

Вы сидите обычным весенним днем в уличном кафе на маленькой площади, пьете хороший кофе и думаете о жизни. Это лучшее описание того настроения, которое дарит «Дом дервиша». Происходящие события могут быть ужасными или чудесными, но они лишь песчинки на уровне тысячелетней истории города. А потому не нужно терять возможности, глотнуть хороший кофе и послушать свежие истории.

«Дом дервиша» — это южная книга. Это магия места, магия коммуналок с общим внутренним двором, которые невозможны на северах. Где-то в этом есть привкус Одессы, Крыма или каких-нибудь приморских городов, рассказанных позабытыми социалистическими авторами. Сколько бы соседи не пытались сторониться друг друга в таких местах в конце концов их жизни сплетаются в общий клубок. И маленький мальчик, запертый из-за болезни, в итоге окажется связан с религиозным радикализмом и фронтиром новых технологий. Здесь становится видно человеческое, без наносного влияния прогресса, но в тоже время здесь, как нигде, видно, как прогресс может изменять людские жизни.

Книга сделана так, что острые углы футуристических каркасов затерты, закрыты мягкостью старых ковров и слоем антикварной пыли. В какой-то момент герои попадают на базар и возникает вопрос, как он будет выглядеть после внедрения их новой разработки. И ответ был прост: изменится очень малое. Базар так и останется базаром. Люди слишком ценят уют, чтобы не продлить его даже там где прекрасно разрослись новые технологии. Да и что такое технологии перед лицом тысячелетий? Это похоже на дерево: жесткий ствол тянет все вверх, но его скрывает разрастающаяся вширь вечнозеленая листва. Высокоэффективная органика вместо математически точного киберпанка. Чаепитие на закате вместо ежевечерных алкотрипов.

Итого: Эту книгу нельзя читать быстро. Слишком быстро вымотаешься и потеряешь красоту. Зато можно медленно брести с героями по улочкам Стамбула, рассматривать сефардские миниатюры, смотреть на роботов, скачущих по натянутым тентам над фруктовыми палатками и вдыхать запахи, среди которых главным звучит мёд.

http://kobold-wizard.livejournal.com/710300.html

В основе романа лежат книги безвестного советского писателя Громова. Не творчество, а именно книги, напечатанные на желтеющей бумаге и зашитые в переплеты из вторичного картона. По неведомым причинам их чтение действовало на людей как наркотик, дарующий мистическую Силу, Ярость или, например, прекрасные, но нереальные воспоминания. Разные читатели то тут, то там раскрывали тайну потертых книжек и образовывали клубы по интересам: читальни и библиотеки. Разрушение СССР и 90-е отозвались на этих людях со всем размахом эволюционной борьбы: желающих было слишком много, а книг — мало. В круговорот событий попадает молодой Алексей Вязинцев, по воле случая ставший хранителем Книги Памяти. Он вынужден принять под свое руководство незнакомых людей и с оружием в руках оберегать свою жизнь и новый статус.

Книга разделена на три части. Первая погружает читателя в основы «громовского универсума» с его апостолами, группировками и событиями. Вторая — мясистая биография Алексея Вязинцева. Третья — промежуточный итог с фантасмагорией прогнозов. Первая и последняя части понравились мне куда больше, чем наиболее длинная вторая. Биография Вязинцева тонет в бесконечных разборках с конкурентами. Глядя глазами главного героя на происходящее, сначала ужасаешься первым кровавым брызгам, а потом начинаешь отстраняться. Окружающие люди так и не становятся близкими, а потому их гибель сливается в сплошную кровавую полосу. После этого третья часть остужает накатывающим одиночеством в бункере, за стенами которого происходит непонятный потусторонний ужас, отделяющий Вязинцева от привычных уже нам нулевых.

Лучшим образом этого романа является дом престарелых. Встающие со смертного одра старухи, крепнущие на глазах и устанавливающие свой железный порядок. То, что сначала казалось маленьким хоррор-эпизодом, растягивается на десятилетия, становясь постепенно вечно находящейся поблизости изничтожающей силой — этаким Сталиным, которого в нашей реальности вечно «на вас нет». Это самая страшная сила, порожденная на костях титанической страны: страшнее опустившейся интеллигенции или обожженных зоной. Если и первые, и вторые по Елизарову как-то встраиваются своими библиотечками в эпоху 90-х, то старухам нет до них никакого дела, только они способны стать хтонической основой нового Небесного Советского Союза, вырыть новый котлован и положить туда человека, охраняющего новый старый миропорядок.

И да, как ни крути, я не назову этот роман ни просоветским, ни антисоветским. Не так уж много здесь сказано по этой теме, чтобы пытаться натянуть на текст подобные ярлыки. Также и назвать эту прозу нефантастикой язык не поворачивается. Иначе и лукъяненские «Осенние визиты» и успенско-лазаручковскую трилогию о чудовищах, чуме и марше можно выносить в нефантастику.

Итого: Глупо просить от автора того, чтобы он наполнил весь текст образами такой же мистической глубины и такого же ужаса, как этот вывернутый наизнанку дом вечно живых. Но к сожалению, образы лихих 90-х, из которых на 70% и состоит роман, постепенно утомляют и притупляют чувства. Введи Елизаров еще пару-тройку таких же промежуточных переломов, и текст бы заблистал в моих глазах. Сейчас же это гамбургер: кусок шкварчащего мяса между двумя сухими булками. И хлеб в данном случае вкуснее.

http://kobold-wizard.livejournal.com/708984.html

Вновь Чайна Мьевиль создал новый городской мир. На этот раз больше психосоциологический, чем фантастический. Фантастика здесь прочерчена через область веры в допустимость столь жестких ограничений восприятия.

Новый город называется Бещель. Или же он называется Уль-Кома. Или же это два разных города равновероятно размещенных в одной точке пространства. Наиболее точным сравнением является шахматная доска для слонов – как ни крути, но при соблюдении правил слон с черных клеток никогда не попадет на белые и наоборот. Так вот эта книга рассказывает об установлении правил для людей: находясь в одном городе, ты должен не взаимодействовать с другим. Даже если потусторонний лихач несется на тебя на своем автомобиле, ты должен просто отойти в сторону словно бы без видимой причины. Иначе произойдет Брешь, которая тебя поглотит

История начинается с убийства девушки. Никто не может опознать тело, а полиция Бещеля не может понять, как она попала в город. Потом обнаруживается фургон, в котором ее привезли, и эта машина приехала из Уль-Комы. Главный герой вынужден в целях расследования перебраться к соседям, то есть приучиться жить на черных клетках шахматной доски. Помимо этого палки в колеса ставят местные радикалы, иностранные граждане и Брешь – сущность, охраняющая города от слияния. Как говорил Бонд, взболтать, но не смешивать.

На первый взгляд сложно поверить в такую бредовую социальную форму, когда люди могут стоять друг напротив друга и усилием воли заставлять себя не замечать преграды, но книга ненавязчиво намекает на Балканский материал. Взгляните на карты Великой Албании, Великой Болгарии, Великой Сербии и т.п., пропагандируемых соответствующими радикалами, и вы увидите те самые взаимоналожения, взаимопроникновения и размытия. Только в «Городе и городе» нет националистического угара территориальных обид. С другой стороны Мьевиль в своем «Крысином короле» да и Гейман в «Никогде» неплохо показали, как мы можем «не видеть» определенные категории населения: маргиналов, бомжей, цыган и т.д. То есть мы часто их наблюдаем поблизости, но стараемся никак не взаимодействовать с ними. Практически то самое «не-видение» — пройти мимо, поверхностно проведя взглядом по мешанине разноцветного тряпья или отойдя подальше от источника неприятного запаха или шизоидного зацикленного трепа.

Итого: Когда эта книга вышла на русском языке, было много ругани по поводу ужасного перевода, который мешает восприятию. Да, язык местами крайне отвратный. В основном, в самом начале книги. Но в целом это тот самый градопостроитель и миротворец Чайна Мьевиль, который заставляет постоянно мучиться вопросом: сошла ли описываемая реальность с ума или же здесь еще можно поймать рациональное объяснение происходящему.

http://kobold-wizard.livejournal.com/707460.html

Книга Уилки Коллинза о Чарльзе Диккенсе, написанная Дэном Симмонсом. Вот такая непростая схема романа об Эдиповом комплексе. Повествователь выстраивает свой рассказ на постоянной ревности и сравнении себя со своим другом и учителем. Результаты этого душевного смятения приводят к сложному кризису, когда после гибели своего идола человек теряется и не может найти новый жизненный стимул. В финале Коллинз упрекает нас, читателей, в интересе только к Диккенсу и в равнодушии по отношению к его страданиям. Но стоит помнить, что не далее, чем несколько страниц назад, он сам был поглощен своей ревностью. Про Диккенса он говорит гораздо свежее, чем про себя. В седьмой раз читать о его гениальной схеме общения с любовницей уже тошно.

В завязке романа лежит рассказ Чарльза Диккенса о железнодорожной катастрофе, после которой он видел ужасного человека в черном плаще, бродящего между искалеченными телами и трупами. Тайна этого кошмара заставляет писателя сорваться в странное расследование на улицах Ист-Энда и в лондонских катакомбах. Диккенс привлекает своего соратника Коллинза, погружая его в странный гипнотическо-наркотический ужас, в котором правит страшный черный призрак, колдун из египетских трущоб.

Мистическая история при этом занимает только небольшую часть романа. В основном это все же книга об отношениях Коллинза с окружающим миром, его наркозависимости и творческих терзаниях. В этом плане роман очень похож на «Террор»: масштабная история, мощно закрепленная на историческом массиве, присыпана горсткой фантастики. И быть может, я не прав, но в итоге мне показалось, что лучше бы Симмонс написал просто психологический роман без всяких фантастических экивоков.

Итого: Роман получился. Он погружает в правдоподобный сновидческий мир викторианского Лондона. Но уже к серединея устал от того стиля, которым Симмонс ведет свое повествование. То есть ощущения сосуществования рядом с болезным, самовлюбленным и вечно жалующимся человеком получаешь свыше крыши, но не могу признать это ощущение сильно притным.

http://kobold-wizard.livejournal.com/703263.html

Куколка, куколка станет бабочкой,

Девочка, девочка станет женщиной,

Что же ты, что же ты, моя лапочка,

Все будет так, как оно обещано…

Ольга Арефьева и «Ковчег» — Куколка-бабочка

С чтением Дяченко у меня так и не складывается, хотя советовали их часто. В последний раз «Vita Nostra» была припомнена, когда я в который раз сказал, что книга должна переворачивать читателя. И я поверил, что Дяченко могут попробовать это сделать, ведь в прочитанных ранее Ритуале и Шраме он кое-что да показали.

Они попытались. «Vita Nostra» – это легкая, красивая бабочка, порхающая в траве. Она цепляет взор, и ты упиваешься, смотришь на нее и смотришь. Вот только вспомните, как выглядит бабочка с очень близкого расстояния. «Vita Nostra» — это насекомое с его красотой и мерзостью. Вблизи ты перестаешь сопереживать шелесту хитина. И поэтому, поднятый сначала книгой, я так и остался на месте.

Сама история про девочку, которую через постоянный стресс приводят к новой картине мира, местами действительно продирает. Это гораздо сильнее «Шрама», читанного давным-давно. Поскольку текст попал ко мне в формате хорошей аудиокниги, то от погружения в первые две части часто бросало в озноб. Но была третья часть, в которой девочка вышла к переводному экзамену в своем странном ВУЗе, и эта часть позволила встряхнуться и окинуть прочитанное более критичным взором. Перед физиологичными страхами и ненавистью, прорисованными супругами Дяченко, я снимаю шляпу. А вот любовь, дружба, молодость, учеба, такие, какими они описаны авторами, за душу так и не взяли.

С историями про необычные ВУЗы и школы у меня вообще тяжело, потому что я в них не могу поверить. В моем представлении в профессиональном образовании человек постоянно растянут между «я есть» и «я буду». Так вот построение обучения у Дяченок студента лишает и «я есть», то есть человечности, и «я буду» – то есть веры в будущее. По мне, так это не кузница, а приют таксидермиста. К чему рассказывать человеку о его перспективах, если у него, как он есть, в любом случае нет будущего? Тошно.

Итого: Так и вышло, что при всем неприятии сути я порадовался высокому эмоциональному качеству текста. И я бы оценил роман еще выше, если бы не забитый финал. Такое скомканное окончание в моих глазах сможет искупить только сквозная объясняющая линия в остальных двух книгах трилогии. Если же ее там не обнаружится, то «Vita Nostra» так и останется бабочкой. Высохшей на окне в подъезде.

http://kobold-wizard.livejournal.com/700857.html

Сразу хочу сказать: если соберетесь читать этот роман в электронной копии, то пропустите некое вступительное слово издателя/человека, делавшего электронный текст. Оно стало этаким предварительным сбросом давления. При чтении оно накопится вновь, но уровень будет ниже. Не читайте.

Растения пришли в мир, и мир изменился. Зелень распространилась с бешеной скоростью, вытесняя земные виды. Всю планету заполонили зеленые исполины, чьи кроны скрываются в облаках. Водоемы обмелели, а живность потеряла пропитание. За несколько лет города стали непригодны для жизни. Растения уничтожили инфраструктуру, а в сельской местности из-за нехватки влаги погибал урожай. Зеленая масса выдавливала людей. Такова опора этого мира.

Сюжет построен вокруг небольшого протестантского поселения на среднем Западе. Жесткие правила жизни, направленность на физический труд и патриархальная иерархия позволили людям пережить несколько лет, ежедневно вырубая дикую поросль и отбиваясь от банд мародеров. Через некоторое время мародерами стали все пришлые. Лишний рот — лишние проблемы. Конфликт и построен на вхождении нового человека в эту группу. С одной стороны люди сообща борются с общим Врагом, а с другой — ничто не отменяет человеческих обид.

Таков геноцид, показанный Томасом Дишем — уничтожение, которому невозможно найти этического оправдания. С Растениями нельзя договориться, и до определенного момента их даже считают Божьей карой. Так проще, потому что с Бога хотя бы можно спросить в молитве. Когда же проявляется тень садовников, становится понятно, что нет никакой высшей справедливости. Просто люди стали лишними. Смириться нельзя, а потому все острые углы в отношениях ужесточаются. При этом автор не допускает этических оценок, а просто ведет тебя через тьму.

Итого: Для меня эта книга ужасна вовсе не происходящими в ней событиями. Ужас в подаче этих событий. Все приземленно, все грешно. Даже любовь не дает героям отстраниться от происходящего. Нет мифа, нет ничего надчеловеческого, вдохновляющего человека на взгляд в будущее.

Любите мир и друг друга. Надышитесь прекрасным.

http://kobold-wizard.livejournal.com/698623.html

«Элегию 2» мне читать было неинтересно. Я не знаю первоисточника, а в отрыве от него это стихотворение «не играет».

Повесть «Числа» сначала захватила, но постепенно увлечение ей сошло на нет. В ней есть ровно те же грехи и благодать, за которые мне нравится «Поколение П» — хитровывернутая сатира на окружающую действительность с тоскливой бессюжетностью. Но при этом не хватает драйва или хотя бы каких-то эмоций. Отдельным гвоздем в крышку были развесистые гомосексуальные описания, которые с одной стороны логично размещены в сюжете, но проблеваться было охота. В финале текста понимаешь, что вся история — именно переход из ниоткуда в никуда — провисшее безвременье.

«Македонская критика французской мысли» — сюжетное продолжение «Чисел», в котором добавлено топтание на французских классиках с позиции постсоветского интеллигента. У них там вино, а у нас — горловое пение. Для полного понимания нужно-таки не полениться и ознакомиться хоть по верхам с идеями Фуко, Бодрийяра и прочей французской братии.

«Один вог» — просто красивая зарисовка с классическими типажами эпохи поздних 90-х.

«Акико» — самый понравившийся текст сборника, передающий атмосферу старого интернета с его верой в анонимность, кучей платных сервисов и низкими скоростями. При этом поймана завлекательность с сайтов для взрослых — вроде это все лишь понарошку, а в тоже время на мозг влияет.

«Фокус-группа» — весьма обычный фантастический рассказ.

Ну, и два отстоящих рассказа из серии ЖЗЛ.

«Гость на празднике Бон» — заунывно. То ли нужно знать творчество Мисимы, то ли тошнит меня от этой японской философии пелевинского исполнения.

«Запись о поиске ветра» — а этот рассказ показался поэтичным. Финальный выворот философии позволил взглянуть на прошлую напускную красочность умиленно и добродушно.

Итого: Не лучший текст Пелевина. 2 приятных рассказа на всю книгу — маловато.

http://kobold-wizard.livejournal.com/697029.html

Книга попала в мой список к прочтению благодаря зацепившему отзыву на Фантлабе. Без этого я бы, наверно, никогда бы и не узнал про нее, так как очень редко читаю «детскую» литературу и художественную литературу про Великую Отечественную Войну. Первая вообще прошла толком мимо моей жизни. Со второй сложнее: есть слишком много дешевого ширпотреба, и слишком больно бьют по-настоящему сильные вещи. «Облачный полк» показал, почему нужно скорректировать угол зрения.

Окантовка истории – посиделки прадеда с правнуком летом на даче. Ребенок, копаясь на чердаке, нашел старый немецкий фотоаппарат пусть и с засвеченной пленкой и рад до чертиков. А старик, глядя на все это, вновь проваливается в воспоминания о Войне и их партизанском отряде.

Воспринимать эту книгу как сугубо реалистическую у меня не выходит. В ней очень много моментов описанных через ощущения и впечатления ребенка. Место социалистического плакатного пафоса занято пафосом мальчишеским, при котором героизм идет рука об руку с шалостями и рыбалкой на бамбуковую удочку. Сначала, когда ухаешь в водоворот воспоминаний вслед за главгероем, такая атмосфера на той войне кажется фальшивой и неуместной. Только с развитием сюжета и уж тем более в финале понимаешь, что порой человек просто помнит, не напрягаясь насчет требований исторического момента. Точно так же этот самый главгерой поначалу удивляется, что мать его друга не расспрашивает о военных действиях, а потом просто тихо радуется мимолетному глотку «мира». А когда война мясом встает на страницах во всей своей дряни, ты тоже становишься благодарен автору за все предыдущее тепло. Быть может, часть эпизодов — это фантазии контуженного мальчишки, но он видел достаточно, чтобы иметь право на такие иллюзии.

Итого: В финале Веркин дает несколько напоминалок для взрослых. Как раз о той самой правде художественного произведения, о настоящем героизме, о преломлениях первого во втором и т.д. Нет нужды бороться с поколением «пепси», зато есть задача донести до детей чувство сопричастности к родной истории и к родным ценностям. Не побороть, но поглотить чем-то более важным.

http://kobold-wizard.livejournal.com/695831.html

Неверно думать, что из какой-либо ситуации есть только один выход. На самом деле пространство возможностей всегда достаточно широко. Вопрос лишь в тех ограничениях, которыми мы очерчиваем выбор. Неадекватные варианты выхода из ситуации есть всегда. Не говоря о скрытых, для реализации которых нужно сильно извернуться. И «Шум и ярость» — это книга о различных вариантах выхода.

Отправная точка — это грехопадение дочери семейства Компсонов, изменившей своему мужу и забеременевшей от любовника. Этот адюльтер становится последним толчком к разрушению семейства Компсонов, которое день за днем начинает терять себя. В первых трех частях поочередно героями становятся каждый из сыновей Компсонов. Первый из них — Мори, ставший потом Бенджамином — это выход из катастрофы через безумие — яростная попытка чувственно сохранить непоколебимость привычного порядка, при которой нет никакой возможности повлиять на происходящее. Второй — Квентин — жертвенный идеализм Юга, круговорот памяти, постоянно забрасывающий его к самым тягостным моментам жизни — попытка, если не развернуть ситуацию вспять, то хотя бы остановить лавину перемен. И третий — Джейсон Компсон — злое стремление построить свой порядок на пепелище, принять новые правила игры, но оказаться при этом хитрее этих «евреев из Нью-Йорка» — неудачная попытка перерождения в новых условиях.

Четвертая часть романа отстоит от первых трех — крупный план, лишенный субъективной окрашенности и позволяющий взглянуть на деградацию во всей ее печали. Старая служанка пытается спасти то, что можно еще спасти.

Различные точки зрения ведут к различному языку повествования. Если первую часть, рассказанную от лица олигофрена, читать сложно по понятным причинам, то гораздо неожиданнее и сложнее для меня оказалась вторая — тот самый круговорот болезненных воспоминаний. Тяжело себе признаваться, но это действительно очень правдоподобно — круг за кругом дрожать под шелестом травмы. Дальше читать уже проще, даже при всем сумбуре первых частей из них удается склеить общий каркас произошедшего. На этом фоне Джейсон Компсон встает как выживший крысеныш над трупами динозавров — борьба мелочная, жесткая, но борьба, живая в ее злобе. Его племянница, та самая, которая родилась после адюльтера, очень похожа на своего ненавистного дядю. Она — это четвертый выход — отказ от корней и побег в будущее без оглядки. Господь — им судья.

А теперь стоит признать, что с точки зрения воплощения этот роман сейчас мне гораздо интереснее, чем с точки зрения сюжета. Потоки сознания поданы так, что ты вынужден жить рядом с героями, не отдавая предпочтения никому. Открытым текстом говорится далеко не все, и читатель должен крутить намеки, случайные фразы, обрывки бреда. Укатились.

Итого: Фолкнер крут, и тут я ничего не могу с собой поделать. Тот случай, когда чтение — это длинная трудная дорога, не захватывающая, но делающая тебя счастливее и сильнее.

«Тарас Бульба» в этот раз оставил сложное впечатление. Во-первых, постоянными ссылками на «жестокость эпохи»: описать достаточно многие зверства, а потом малодушно закрыть глаза при пытках Остапа. Во-вторых, в тексте почувствовался антипольский привкус. Биографию Гоголя я не знаю, поэтому пришлось посмотреть немного о его отношении к польскому восстанию 1830-31ого гг. Тут же всплыл и другой исторический факт, который неплохо ложится в основу данного текста — русско-турецкая война 1828-1829ого годов. Вот так в голове укладывался образ Тараса Бульбы как текста агитационно-политической направленности. Качественная пропаганда меня радует. В-третьих, в некоторых местах покоробила стилистика исторических описаний — художественный текст разбавляется энциклопедичностью. Автор, конечно, имеет право писать так, как ему захочется, но чтение в таких эпизодах вязнет.

На сегодняшний день действительно выглядит простовато. Возможно, для развития «вампирской» темы этот текст действительно сыграл большую роль, но теперь это просто совокупность длинных пейзажных описаний, наивности главной героини и томно-сексуального поведения заглавного персонажа. В более поздних текстах все это было углубленно настолько, что данная ступенька в эволюции просто теряется из виду.

Читать следует только для более широкого ознакомления с развитием темы.

http://kobold-wizard.livejournal.com/692595.html

Так уж сложилось, что за последнее время я прочитал две книги с антуражем под джунгли. Второй была «Амазония» Роллинса, которая хоть и написана весьма посредственно, но до творчества Вершинина ей далеко. «Сельва не любит чужих» — это неоконченный клееный текст, в котором ритм отсутствует как факт – есть лишь заунывный равномерный гул, выливающийся в ничто.

В основе романа сюжет о космобойце, корабль которого разбивается на далекой планете, и чей экипаж погибает в стычках с аборигенами. ГГ не только крут и красив, но еще и является внуком нынешнего Президента Галактической Федерации. Авария проходит достаточно незаметно, но постепенно с помощью тучи второстепенных персонажей обрастает деталями и сетью интриг. Тут и галактические корпорации, и криминальные круги, и могущественные нейтралы – густое варево из штампов реалий 90х и классической космофантастики. Помимо общей замызганности образов, они еще и склеены невнятно, валом, не создавая при этом ощущения реальности. Сюда добавляются авторские игрища в лексиконы – дутые попытки добавить реалистичности хромому сюжету. Отдельно хочется пнуть за описания половых сношений – их словно бы налепили в текст, просто потому что такова традиция. По сути же 85% данных эпизодов не несут никакой архиважной сюжетной нагрузки, а то и вовсе смотрятся чужеродными. Могу списать на сорванный кран бесцензурщины.

Дабы быть честным, скажу, что положительное в романе есть. Это пара красиво оформленных цитат:

1) религия, основанная на книжках о Незнайке;

2) свинка Гриша, доводящая юриста Криса Руби до нервного срыва вопросами о том знает ли он Винни Пуха;

Итого: Давно я не читал такой плохой книги. Второй том читать не соберусь до тех пор, пока организму не захочется какой-нибудь нудной бестолковой дряни. А аллюзии на политику 90х, уж извините, в силу возраста не увидел.

http://kobold-wizard.livejournal.com/690524.html

На языке оригинала роман называется «The Throwback» – возврат к прошлому – тема обозначена четко и просто. Переводчик решил зайти с другой стороны, и русское название поэтичностью настраивает на определенный лад.

Благодаря Конан-Дойлю мы знаем, что в Англии есть дворянские поместья, в которых веками сохраняются семейные традиции и ритуалы. Время словно не властно над жизнью на этих болотах. Старики-дворяне свысока глядят на соседей и отрицают все новое. Порой кажется, что в нетопленных стенах родовых замков можно встретить призраков прошлого вроде Макбета и Бланко. А теперь представьте, что шекспировские персонажи появятся вдруг среди нас (ну, или хотя бы среди англичан 70-х годов). Готов ли мир вспомнить эти страсти без лоска велеречивых строк, и каким ужасом обернется ожившее прошлое, вышедшее с болот Нортумберленда?

Но начинается все с ублюдка, мать которого умерла, не пожелав рассказать, кто же стал отцом маленького мальчика. Из родных у ребенка остается лишь дед – девяностолетний сумасбродный старик, воспитанный на учении Дарвина и философии фатума. Дед и сам был добрый ходок, а потому попытался спасти ублюдка от грешности окружающего мира: мальчика учили только частные учителя, а книги были выбраны так, чтобы в них не было ни малейшего упоминания о каких-то фривольностях. В результате вырос добрый малый, выбивающий глаз овце с тысячи ярдов, проходящий в день десятки миль по болотам и пугающий окружающих своей отмороженностью. Сумрачная жизнь так и продолжалась бы, да друзья старика и странные изменения в рационе (у соседей начали часто пропадать овцы) убедили его, что нужно что-то менять в жизни. Семья отправляется в круиз на корабле. Там судьба сводит двух дворян с матерью и дочкой Сэндикот. Миссис Сэндикот – честолюбивая вдова домовладельца из Лондона. После смерти мужа и финансовых проблем целью ее жизни стал поиск нового жениха. Желательно богатого. Желательно смертельно больного. Так сошлось два брака между Флоузами и Сэндикот.

Мистер Сэндикот оставил сложное завещание: 12 принадлежавших ему домов были завещаны его дочери и должны были быть переданы ей после свадьбы. Дабы отсрочить эти печальные дни миссис Сэндикот даже попыталась отправить дочку в монастырь. Однако ничего хорошего не вышло – просветленная девочка чуть не переписала все свое имущество Церкви. В следующем монастыре дочка чуть не попала в неприятную историю с сексуально любознательными монашками. Эти события заставили мать отказаться от столь радикальных планов по воспитанию. С другой стороны стремление миссис Сэндикот отсрочить брак дочери привели к тому, что о любовных отношениях та знала лишь из сентиментальных романов.

Книга начинается словами: «Когда Локхарт Флоуз вносил на руках свою невесту Джессику, урожденную Сэндикот, через порог дома номер 12, стоящего на изгибающейся полумесяцем улице Сэндикот-Кресчент в местечке Ист-Пэрсли, графство Сэррей, он, можно сказать, вступал в семейную жизнь таким же неподготовленным к ее радостям и испытаниям, каким вошел в этот мир в тот понедельник, в пять минут восьмого 6 сентября 1956 года, когда в процессе появления на свет лишил тем самым жизни свою мать». В 99,9% случаев молодая семья в подобных условиях трещала бы, но в который раз горячая, почти фанатичная, любовь и жесткие привитые принципы сотворили чудо. Лицемерие и мещанство вдруг столкнулось с охотничьей хитростью и немилосердными принципами нортумберлендских болот. Нужно расселить занятые дома? Пожалуйста: три трупа, несколько сошедших с ума жильцов, пара взрывов и куча разрушенных браков. Страшно. Да только потом понимаешь, что это поведение вполне соответствует поведению шекспировских положительных героев или даже персонажей Ветхого Завета. Это и есть именно тот возврат к прошлому, к дохристианской жестокой морали и Богу Силы.

В то же время развиваются отношения между старшими супругами Флоуз. Запомните, мужик, доживший до 90 лет – это необязательно немощный старик. Вполне возможно, что это было 90 лет накопления сил. Запомните, что дворянство – это не столько права, сколько и обязанности. Запомните, что акула – тоже рыбка, а потому мелкая рыбешка может оказаться лишь наживкой хитрого рыбака. Эти сцены прекрасны, потому что в них борются два по-настоящему хитрых и сильных противника. Поначалу у меня даже возникла мысль о том, что это переродится в прекрасную любовную пару. Что поделать, я тоже сентиментален.

Итого: А теперь самое главное. Несмотря на все ужасы, которые я здесь написал, это очень смешная и умная книга, главная идея которой это верность своей семье. Да, конфликты с родней случаются. Кого-то вы можете даже на дух не переносить, но от крови сбежать очень тяжело. В лучшем случае придется всю жизнь бороться с частью себя. При этом ценности, замешанные в крови, вовсе необязательно милы и добры. Положительные герои тут в принципе имморальны. Общечеловеческие ценности здесь – это любовь, семья и собственное удовлетворение жизнью. Если кто-то против – того ждет сумасшедший бультерьер.