Когда в далёком 1973 году я впервые прочитал этот рассказ в мировской ЗФ-ке — посмеялся от души. И потом всегда, когда слышал партийно-глубокомысленное «социализм — это учёт и контроль», его невольно вспоминал и «держал в кармане свою пролетарскую фигу». Но позже была ещё срочная служба в Советской (тогда ещё) армии, а «кто в армии служил — в цирке уже не смеётся». И вот ТАМ была полковая проверка — это отдельный мемуар писать можно. Одному прапорщику (тоже в рамках подготовки — как в рассказе) утвердили «акт списания пришедшей в негодность (но явно сприватизированной) 2-х пудовой гири», но сделали приписку «уничтожение списанного имущества — провести в присутствии командира полка».

Но — к рассказу... Когда проверка (как и всё в этом мире) закончилась, я на ночном дежурстве перепечатал этот рассказ в трёх экземплярах, но подредактировал его к реалиям нашего полка и даже заменил имена и должности персонажей на родной командирский состав. Каюсь за хамский плагиат, но себя как автора я не указал, хотя на первом листе и надписал от руки трём хорошо знакомым прапорщикам из службы вещевого имущества что-то вроде «на память о совместной службе». Фамилию я свою не ставил, авторство не присваивал, — но реалии были столь родные, что вопросов мне никто даже и не задавал.

Надо сказать, что в последние 8 месяцев службы я абсолютно не испытывал никаких проблем с каким-либо вещевым довольствием )))

Вряд ли кто-то не знает этого классически-новогоднего стихотворения, которое долгие годы считалось фольклорной песенкой... Остаётся только дополнить, что первоначальный авторский текст представлял собой не песенку, а стихотворный сценарий детского утренника. Дети должны были зачитывать строфы по очереди. И полный вариант стихотворения начинается четырьмя малоизвестными строфами:

Гнутся ветви мохнатые / Вниз к головкам детей; / Блещут бусы богатые / Переливом огней;

Шар за шариком прячется, / А звезда за звездой, / Нити светлые катятся, / Словно дождь золотой:

Поиграть, позабавиться / Собрались дети тут / И тебе, ель-красавица, / Свою песню поют.

Все звенит, разрастается / Голосков детских хор, / И, сверкая, качается / Елки пышный убор.

А потом Леонид Карлович Бекман в тревожно-революционной Москве 1905 года превратил стихотворение в песенку, оставив только слова, идущие в оригинале вслед за приведённым выше текстом. Однако, как писали классики, — «это уже совсем другая история»...

Это, наверное, самая первая «взрослая» книга прочитанная мной в самом младшем школьном возрасте. Увлекательнейший и динамичный сюжет и, главное, герой «всего-то» чуть-чуть старше меня тогдашнего. Нашёл я эту книжку (в издании «рамочки» 1955 года выпуска) «дачным» летом в деревенском доме у брата моей бабушки в часе езды на электричке от Москвы. За это лето я прочитал её, наверное, раз пять.

После этого — всякие сказки, Агнии Барто и прочие Бианки стали «читалками для малышни» и я стал грезить парусниками, мушкетёрами и благородными разбойниками. Потом перечитал эту книгу ещё несчётное количество раз, а в школе с тех пор почти стал отличником по географии и истории. А любая книга в «рамочке» вызывала условный рефлекс — читать, читать, читать! И запись учителя в дневнике «на уроке литературы под партой читал книгу» — это почти про меня.

Позабавило голосование в классификации Фантлаба, где (на момент написания этого отзыва) 5 из 5-ти классификаторов указали время действия как 17-19 века. Хотя, если формально, то 1900 год — действительно всё ещё 19 век; но относить этот год к периоду 17-19 века — как-то очччень уж формально. И ведь англо-бурскую войну недаром её современники именовали Первой войной нового ХХ века — она сломала многие стереотипы ведения боевых действий, сформировавшиеся в XIX веке.

Предельно эмоционально и жестоко-натуралистически написанная книга. Тем, кто в мире трёх мушкетёров видит только романтические «плащи и шпаги» и как-то даже не догадывается о выливаемых из окон на улицы «ночных» нечистотах и дохлых мухах в кружках с вином, — эту книгу читать крайне нежелательно. Нельзя её читать и сторонникам «абстрактного гуманизма», ставящих жизнь каждого абстрактного человека превыше всего реального, что только существует в этом мире и считающим «гомункулусом» человека, который готов отдать свою жизнь за смерть ещё хотя бы одного врага.

Да, мы выросли на героико-патриотической литературе и кино эпохи социализма и, вместе с героями «А зори здесь тихие», ненавидим фашистских диверсантов, добивших своих раненых и преклоняемся перед нашими героями из десятков фильмов, когда они, раненые, говорят «уходите, я их задержу». Только вот — в реальной жизни реальной войны не всегда, увы, бывает всё так просто и героически. Если твой раненый друг без сознания, «на хвосте» эсэсовцы с овчарками, а ты остался один кто сможет выполнить приказ «дойти любой ценой и передать данные разведки» — вот тогда «просто» надо очень хотеть чтобы и тебе «если что — воздали тем же»... Да, у войны своя, несовместимая с человеческой, чудовищная логика — когда простым приказом приходится обрекать на смерть десятки, если на другой чаше весов жизни сотен и тысяч...

Да, бывало наверное и так, что партизаны забирали у жителей последнюю еду. Но вовсе не сказки, когда восьмилетний пацан отвечал пытающейся отдать ему хлеб комсомолке-разведчице: «У партизан брать нельзя. Мамка запретила, — вам фашистов убивать надо».

Это, несомненно, самое романтическое произведение из всей советской фантастики, явно догматически классифицируемое как «рассказ». Это — песня в прозе, поэма, былина. Эти всего-то шесть страниц текста я перечитал несчётное количество раз ещё в школе и, ненароком, запомнил их наизусть.

Ближе всего к ней, на мой взгляд, «Песня о Буревестнике», убитая в нашем сознании её школьной зубрёжкой. Когда (целую жизнь назад) на школьном уроке подошла моя очередь наизусть читать «Буревестника» (а к моей букве «Ч» её можно было запомнить и со слуха) я сказал, что перепутал и выучил другое. Учительница — у которой от «Буревестника» явно была уже стойкая идиосинкразия — вяло сказала «...ну, давай» — и я стал читать «Икар и Дедал». Несколько человек в классе облегчённо вздохнули — урок был сорван.

Одна из наилучших «провокаций» времён строительства развитого социализма и «дорогого Леонида Ильича». Женщины меня может быть и не поймут, но мужикам читать эту воистину «поэму в прозе» без ржача над каждой страницей — малореально. Ну, может быть, это касается по большому счёту уже только рождённых в СССР, но тогда, когда эту книгу в виде именно книги видели только «литературоведы в штатском» — примененные «к месту и по времени» цитаты из самиздатовских, полуслепых перепечаток были своеобразной «визитной карточкой» для «людей знающих».

Отдельная история — как смеялась вся страна, когда на излёте эпохи горбачёвской борьбы за трезвость первая общедоступная публикация книги в СССР произошла на страницах журнала «Трезвость и культура». А потом, с 89-го, когда издания, что называется, пошли косяком, как лосось на нерест, — книга обрела уже всенародную славу и читалась почти по В.Высоцкому: «Открою Кодекс на любой странице — и не могу, читаю до конца.»

А очередная неудачная попытка лирического героя найти в Москве Кремль — и сегодня вызывает вполне актуальные аллюзии.

ЗЫ: В Классификаторе поставил «Сюжетные ходы: Сверхъестественные способности, супергерои» в смысле, что ну нет у обычного человека способности столько и такого выпить. И не «Становление/взросление героя» же тут было ставить. )))

Сначала несколько вроде бы вовсе и не о Высоцком ...

Специалисты считают, что в стихах А.С.Пушкина нет и не может быть ни одного случайного слова. И действительно, даже в такой вроде бы простой бытовой зарисовке «...пока недремлющий Брегет не прозвонит ему обед» — слово «недремлющий» стоит вовсе не просто для соблюдения размера строфы или красного словца. Оно сугубо функционально и подчёркивает, что Онегин, франт эдакий, — носит достаточно тогда редкие, дорогие и модные часы с «продвинутой» для того времени функцией автоматического подзавода при ходьбе.

И вот вдруг во вроде бы совершенно «исторически-летописном» сюжете о былинных временах Олега Вещего — Пушкин вдруг «допускает» такую несуразность: «Пирует с дружиною вещий Олег / При звоне весёлом стакана». Позвольте, откуда в домонгольской Руси мог взяться какой-то «стакан»??? Или тут есть какое-то двойное дно подтекста? И вот ведь что ещё более загадочно: датируется это стихотворение, согласно помете в пушкинском автографе, 1 марта 1822 г. А напечатано оно Пушкиным впервые в альманахе „Северные Цветы на 1825 год» — т.е совсем незадолго до восстания Декабристов. И что после этого прикажете думать о строке «...примешь ты смерть от коня своего»?

... Где-то я читал, что когда Высоцкий у себя дома садился работать — его стол (чтобы ничего не отвлекало) был девственно чист. И на чистой белой стене, у которой стоял стол, — висела лишь копия гипсовой посмертной маски Пушкина... А ведь в стихотворении Пушкина нет ни слова, что Олег как-то задумал «покарать» волхвов — есть лишь недовольство Олега собой: «Кудесник, ты лживый, безумный старик! / Презреть бы твоё предсказанье!». И вдруг Высоцкий, буквально боготворящий Пушкина, излагает совсем другую картину событий: «Ну, в общем, они не сносили голов, — / Шутить не могите c князьями — / И долго дружина топтала волхвов / Своими гнедыми конями.»

И вот ну никуда я не могу от этого деться: гложут меня смутные сомнения, что в конце 1966 или в самом начале 1967 года — строка Высоцкого: «..Каждый волхвов покарать норовит, — / A нет бы — послушаться, правда?» — она, как и у Пушкина, тоже была не с бухты-барахты написана... Трудно что-то с уверенностью утверждать, но «зацепочек», вызывающих некие аллюзии, по рубежу 1966/67 годов — ой как хватает...

На самом-то деле «Охота на волков» — песня вовсе не про реальных лесных «серых хищников, матёрых и щенков». Опытный охотник только посмеётся над строкой «Волк не может, не должен иначе...»: в реальности флажки — непреодолимая преграда только для волков молодых (прибылых и переярков); а вот для волка матёрого — флажки вовсе и не непреодолимый барьер. Впрочем, отвлекаясь от сути стихотворения, во всей мировой литературе не заблуждался в описании повадок волков — пожалуй только Лев Толстой.

Но совсем по другому эта песня Высоцкого звучит, если понимаешь, что она вовсе не про охоту, что в ней стая волков — это олицетворение обычных, «нормальных» людей; власть — представлена в образе егерей и стрелков; а образ молодого волка, который «...из повиновения вышел — / За флажки, — жажда жизни сильней!» — мечта Высоцкого соответствовать этому образу.

Уморительная история о том, как хронический алкаш/непросыхающий пьяница спасает земную цивилизацию от инопланетного порабощения. Самая изюминка, вполне рациональная мысль, позволившая добиться этого эпохального свершения — вполне логична и, главное, кристально трезва: «На кой чёрт пререкаться с собственными галлюцинациями?».

Главное — что и обе цивилизации остались «при своих», а конкретный индивидуум вполне доволен конечным результатом счастливого завершения ксено-контакта. Ещё одно подтверждение народной мудрости, что алкоголь в малых дозах — полезен в любом количестве. И что главное его зло — не когда его много, а когда его мало и приходится бежать в ларёк за добавкой, нарываясь при этом на кучу неприятностей.

Но незабвенный Венечка — вряд ли бы оценил такое «буржуинское счастье». Ведь главный «изюм» — «поговорить за жизнь» — тут отсутствует напрочь. И вот тут-то и зарыта главная собака взаимного непонимания между мега-этносами России и Америки. :-))

Когда был выпущен с свет 24-ый том «Библиотеки современной фантастики» (и как его только советская цензура пропустила) мне было всего-то 16 лет и мне, естественно, гораздо больше понравилась «Неукротимая планета» Гаррисона. «Человек без лица» — прошёл как что-то «попутное». Но «Планету» я перечитал только один раз (когда мне достались в Самиздате два романа-продолжения цикла), а к «Человеку» я возвращался раза три-четыре. Конечно, это было в те времена, когда полки книжных магазинов не ломились от фантастики на любой вкус и у меня дома не стояла стопка «в бумаге» в пол-метра «к прочтению».

Особенно мне «Человек...» вспоминался в пору срочной службу в славных рядах нашей Советской Армии. Читать мысли там необходимости не было — всё было написано непосредственно на лицах каждого персонажа — от салаги до полкана. Но как же мне помогала при получении очередного «начальского втыка» та самая песенка-оберег: «...а когда сказал — четыре, получил синяк под глаз, три-четыре, три-два-раз. Ах ты кАмбала, не вобла — смотри в оба, смотри в оба». Очень даже это помогало — как мантра — для экстренного отключения вторичной нервной системы и блокирования восприятия агрессивной тупости окружающей среды.

Вот такая вдруг зарисовка на тему «Книга — друг человека» получилась...

Наверное, это самая культовая книга поколения молодёжи 80-х... Во времена, когда хоть и было по стране полным-полно книжных магазинов, но все они были забиты романами в которых (преимущественно) хорошее боролось с ещё более лучшим, а герои и героини боролись (в основном) за претворение в жизнь призыва «Пятилетку в четыре года!» — этот роман был как глоток свежего воздуха в дебрях торжества соц.реализма!

Первое издание в №№ 2-3-4 журнала «Новый мир» 1980 года, где роман был впервые опубликован, передавалось из рук в руки и только ближайшим друзьям. Мне, помнится, удалось их сильно потрёпанными выменять в собственность за 30 кг. макулатуры, уже в абонементном, естественно, эквиваленте (молодёжь и не поймёт небось о чём это я) у киоскёра «Союзпечати» в рабочем посёлке «Поварово» в часе езды от Москвы. Тогда я прочёл журналы два раза подряд, а через год перечитал роман и третий раз, — когда «СовПис» в 1981 году выпустил книгу. На журналы я что-то опять выменял, а книгу, хоть и в зачитанном друзьями почти до дыр состоянии, храню дома до сих пор. Только суперобложку на неё надел от «ковчеговской» серии «Русская рулетка».

Вот такой сюжет получился из истории материальной культуры эпохи развитого социализма.

Одно из самых романтических произведений Эпохи начала Космической эры! Сравниться с этим стихотворением по своей романтической поэтике — могут, пожалуй, только «Легенды о звёздных капитанах» Генриха Альтова. Сегодня, конечно, эти строки смотрятся донельзя наивно: представить себе картину, когда до старта «в запасе четырнадцать минут» и в это время «штурман уточняет последний раз маршрут» — современная космонавтика может только с большой иронией...

Хотя всё течёт, всё изменяется: строка «Заправлены в планшеты космические карты» — сегодня уже не кажется столь архаично-наивной, как это было лет 15 назад. Вместо кожаных офицерских планшетов — повсеместно на руках уже планшеты электронные. Смотришь, придёт время, и маршруты тоже будут за 14 минут уточнять. Как нынче электрички...

Одна из многих вершин в творчестве Шекли. Как по самой идее рассказа, так и по её (идеи) изложению. Сборники рассказов Шекли в советские времена фэны (хотя тогда и слова-то такого не было) хранили как драгоценность.

И в 90-е годы я понял почему... Когда на прилавки книжных магазинов хлынул вал переводной фантастики — стало ясно, что в ТЕ сборники действительно было отобрано САМОЕ лучшее, а ПЕРЕВОДЫ тогда делали действительно МАСТЕРА, сами влюблённые в фантастику. Когда, ради «вала», ново-издатели стали «лепить» тираж за тиражом, — а продавалось всё «с колёс», лишь бы обложка была поярче и «посисястее», — появились ТАКИЕ «машинные подстрочники», пересказанные младшими научными сотрудниками с недосданным языковым кандидатским минимумом, что я порой с трудом узнавал давно знакомый и любимый рассказ, но в «новом» переводе.

С тех пор «старую» зарубежную классику фантастики если и перечитываю (ностальгия, господа, ностальгия), то только в изданиях ТЕХ лет. Что и Вам настоятельно рекомендую — в НИХ самое лучшее !

Хоть Александр Галич и говорил, что песня эта является своего рода политическим манифестом — для «манифеста» у неё слишком открытый и неопределённый финал. Но вот совсем недавно я совершенно неожиданно на просторах сети обнаружил, что, оказывается, у песни есть «вольное развитие сюжета», написанное неизвестным автором и представляющее вполне логичное для сюжета завершение:

«Чернила?» -, спросил я, и подписал, / И чёрт поразился аж!

И руку мне долго в передней жал... / Шептал мне: «Теперь ты наш!»

Ах как мне хотелось, чтоб он смолчал, / Чтоб просто покинул дом,

Но он мне всё руку в передней жал, / Как будто бы дело в нём...

А «дело» упало в его саквояж / На самое, сука, дно...

И я осознал, что теперь я «наш» / И, впрочем, уже давно...

В окошке застыл, побелев фонарь, — / Чёрт в спешке надел сюртук

И тихо сказал: «А ты всё-таки тварь — / Наш новый, надёжный друг»

Это на мой взгляд вовсе и не рассказ. Тут нет ни одного диалога и абсолютно никакого «действия». Это скорее некое послание-манифест автора всему человечеству, только что перешагнувшему порог ядерной эпохи — с всего лишь одной, но самой парадоксальной из мыслей, которая мне встречалась в фантастике: «Во всей Вселенной одно Человечество достигло высокого уровня интеллекта, не достигнув высокого уровня здравого смысла.» И поэтому оно — единственная бессмертная раса, ибо коллективно-безумно и будет бесконечно сражаться с самим собой, разрушать себя и вновь возрождаться на пепелище. Потому, что никогда не образумится, а «божественно — лишь безумие»

И я не берусь судить — гениальный ли это вымысел автора или та самая прекрасная реальность, обозначенная им как «гениальное безумие»...

Ах, Арбат... — как много в этом звуке... Старый московский Арбат (не тот — новый, который называют вставной челюстью увядающей красотки)... он канул в Лету с вместе с музыкой радиол во дворах и танцами под них на асфальте... То что с 1986 года на его месте — превратилось к началу XXI века в «пешеходный» золотой бомжатник; его постоянными обитателями стали, увы, уже не его жители, а носители «вечного праздника» под окнами и около дворов немногочисленных «последних могикан» Арбата...

Но настоящий Старый Арбат — он остался навеки в стихах Булата Окуджавы! Я успел «зацепить» его лишь краешком — в те старые добрые времена когда машин на нём было ещё мало и улицу можно перейти в любом месте. Меня, тогда (в самом начале 60-х) ещё дошкольника, «выгуливали» от Сретенки до Собачьей площадки — через Красную площадь и старый Центральный военторг, где мне (наивному ребёнку) обещали купить тельняшку, «как только их завезут» размерами для школьной формы младше-классников))) А потом, с 1980-го, я почти семь лет проработал наискосок от театра Вахтангова и рядом со знаменитым «домом с рыцарем», в котором, возможно, была квартира «критика Латунского» и возможно, что Рыцарь на фасаде дома — не кто иной, как Коровьев-Фагот из свиты Воланда. Машин, конечно, тогда уже было больше, но пешеходы традиционно переходили улицу где попало... только вот никому из водителей и не приходило в голову им возмущённо посигналить.

Слава Богам, я ещё до эпохального «обновления» Старого Арбата стал уже работать не там. И до сих пор стараюсь туда не ходить. И когда недавно была встреча фантлабовцев в арбатском пабе (как это парадоксально звучит!) «Эрик Рыжий» — я, пока добирался пешком до места от метро, старался смотреть только себе под ноги и грустно напевал: «Ах, Арбат, мой Арбат, ты — моя религия, мостовые твои подо мной лежат...»

Вот такой грустный отзыв о стихотворении получился... но имеет ли смысл что-то о нём вообще говорить — пусть лучше этот отзыв послужит поводом найти в сети и ещё раз послушать Булата Шалвовича.

Насколько же сегодня — в после-знании истории СССР и воспоминаний о жизни в те годы — совсем по другому (чем когда я её слушал на двойной грампластинке фирмы «Мелодия» 1976 года) воспринимается текст этой на первый взгляд казалось бы совсем незамысловатой сказочной песенки... Хотел этого Владимир Семёнович или не хотел — но текст (особенно с сегодняшней точки зрения) получился полный двусмысленностей и аллюзий на современный ему «Союз нерушимых республик свободных...», где «бегают фантазии на тоненьких ногах».

И, что бы не говорили о ненужных выдумках и иллюзиях при прочтении, но когда я не просто перечитал текст самой песни, а еще и прочитал всё что в этот текст не вошло (это и наброски, и даже черновой вариант песни) — вот тут-то и пришло понимание: в окончательную редакцию те самые аллюзии попали абсолютно в полном составе.

»...Так-то дружок, / В этом-то всё и дело.»

Это в буквальном смысле слова «Библия» всех туристов-водников!!! Жванецкий, Задорнов и прочие авторы-юмористы — прикинулись ветошью и тихо плачут где-то в сторонке!)))

Когда я в 1985 году совершенно случайно наткнулся на эту брошюрку в легендарном (теперь уже, увы) магазине «Спортивная книга» на Сретенке и прочитал у прилавка пару страниц — скупил не задумываясь аж сразу 9 экз. по смешной даже тогда цене 45 копеек, выгребя из кошелька практически всё подчистую. Помню как потом совершенно неприлично ржал, читая в метро, и прогулял первую пару в институте, сидя на подоконнике и дочитывая запоем книгу до конца.

А потом один из экземпляров стал, наравне с рем.комплектом, «штатной единицей комплектования» моего Тайменя. И во времена горбачёвского сухого закона можно было совершенно спокойно не рыскать перед тур.слётами в поиске спиртного — первое же чтение у костра показало, что на раскаты хохота очень быстро кто-то придёт в гости «со своим» и будет сманивать в свою компанию, где «всё необходимое для чтения есть в наличии»)))

С небольшим ознакомительным фрагментом книги — можно ознакомиться в моей авторской колонке, статья от 8 февраля 2014 г.

«Трудно быть богом» на МР-3 или что же нам начитал Л.Ярмольник (((((... (издание на Фантлабе — http://fantlab.ru/edition12835 ).

В книжной серии «Миры братьев Стругацких» — уже шесть полновесных томов (по 600-700 страниц каждый) озаглавлены как «Неизвестные Стругацкие». Фактически это «биография» каждой повести, а в советское время под «биографией» подразумевалась редакторская правка или точнее резка по живому авторскому тексту. ТББ как раз имеет минимальную историю вмешательства редакторов в авторский текст, — но Ярмольник это с лихвою восполнил!

Покупая МР3 диск «Трудно быть богом», я обратил внимание на аннотацию: «Л.Ярмольник представляет свою аудио-версию знаменитого романа», но никак не мог предположить, что определяющем словом в этой аннотации будет не «роман», а «свою». Сначала я подумал, что мне вообще достался бракованный диск. А что ещё можно подумать, если напрочь отсутствует пролог, где будущие прогрессоры играют в воображаемой сайве в Гексу Ируканского и жуют воображаемую кору белого дерева от раны, когда «благородный дон поражён в пятку» из не по детски сделанного тяжёлого арбалета.

Что это «не брак» — стало ясно уже в первой сцене аудио-версии (дорога к Икающему лесу): резануло отсутствие знакомых по книге рассуждений Руматы с Киуном о шпионах, почему-то на полу-фразе оказалось оборвано ставшее в народе крылатой фразой «бесшумных засад не бывает». Чем помешал филигранно отточенный авторами абзац: «…Разбойников выдаёт скрип тетивы, серые штурмовики неудержимо рыгают от скверно сваренного пива, баронские дружинники алчно сопят и гремят железом, а монахи – охотники за рабами – шумно чешутся»??? Нет и завершающего сцену эмоционального штриха: «Румата стянул перчатку и с размаха треснул жеребца между ушами – Но, мертвая!, — сказал он по-русски». Зачем убран этот «мостик понимания»: «Румата — он же сразу видно — наш!»

Известна авторская ремарка на черновом проекте ТББ: «Это можно написать весело и интересно, как «Три мушкетёра», только со средневековой мочой и грязью, как там пахли женщины и в вине была масса дохлых мух». Не берусь анализировать какой тематики больше выброшено: грязи, вина или женщин, — но нет вообще доны Оканы с попыткой Руматы ввести в обиход мужское нижнее бельё; нет заключи- тельной части монолога пьяного до синевы отца Кабани, что мол эту горючую воду к пиву подмешивать – цены тому пиву не будет т.д. и т.п.

Полное перечисление и анализ состава выброшенных фраз, абзацев, сюжетных линий и даже эпилога с венчающей повесть «… но это была не кровь – просто сок земляники», — это уже наверное даже не к группе «Людены», а прямиком к психиатору. Короче говоря, сложилось ощущение что Ярмольник читает роман не по книге Учителей, а по сценарной разработке своей роли в фильме «История арканарской резни» Алексея Германа. В принципе – право имеет, но предупреждать же надо!!! А то и к столь долго снимаемому (с 1999года !!!) фильму сразу появляется какое-то настороженное отношение…

Оценка 10 — исключительно любимой книге; Ермольнику — жирная фиолетовая единица с минусом !!!

Р.S. На упаковке диска нет ни одного копирайта, в т.ч. Стругацких или Ярмольника.

Рассказ о том, как просто можно стать Богом. И о технической смекалке — как можно просто изготовить практически «вечный двигатель». Кстати, когда верующие и толпы (особенно наших) туристов крутят многочисленные барабаны в ламаистских (или буддистских — тут я не силён, извините, если путаю) храмах Юго-Восточной Азии — это ничего Вам не напоминает ??? Может это и не фантастика, а ящеры — вовсе и не ящеры, а мы с вами ???

В первую очередь, естественно, появляется аллюзия на некрасовские строки: «В каком году — рассчитывай, / В какой земле — угадывай, / На столбовой дороженьке / Сошлись семь мужиков: / Семь временнообязанных, / Подтянутой губернии, / Уезда Терпигорева, / Пустопорожней волости, / Из смежных деревень...» Но у Башлачёва — товарищи уже не просто случайно «на столбовой дороженьке сошлись», а происходит всё по-советски «организовано»: в рамках слета-симпозиума районных городов и под бдительным оком областного руководства во главе коего «сам товарищ Пердунов»... Однако же, хоть народ уже и не из деревень, а представлен «солидными райцентрами» — они до боль знакомо-некрасовские: «Сморкаль, Дубинка, Грязовец и Верхний Самосер».

Конечно, рассказать о стихотворении без спойлеров — практически «мартышкин труд», можно лишь сказать, что хоть поначалу получилось всё почти как в песне Высоцкого: «...и избрали в козлы отпущения», но в итоге всё вполне себе «устаканилось» и пришло к логическому итогу, венчающему и во времена Высоцкого, и по сию пору любое управленческо-корпоративное мероприятие «административно-созывного» характера))) Текст в сети элементарно находится — почитать его, поклонникам сатиры «по Высоцкому» будет вполне любопытно.

Конечно, автор не пытался написать стихотворение, относящееся к фантастике... Но в итоге, фактически, — так и получилось. Последняя строфа стихотворения: «Он смотрел голубыми глазами. / Треуголка упала из рук. / И на нем был залитый слезами / Императорский серый сюртук». И это, получается, означает что путешествие г.г. в прошлое произошло далеко не только в рамках краткого гипнотического сна «на заплеванной сцене райклуба». Иначе придётся допустить, что г.г. в условиях сельской глубинки времён СССР каким-то непостижимым образом — в состоянии длительного алкогольного опьянения — смог добыть себе хоть и новодельную, но высококачественную реплику костюма Наполеона.

В этом несложно убедиться — в сети стихотворение легко находится как в текстовом виде, так и в песенном исполнении. Хочу только сказать, что песенное исполнение самого автора — на мой взгляд, далеко не самое интересное с точки зрения акцента на смысловую составляющую стихотворения.

Эта песня — «классика жанра», которая передаётся из поколения в поколение арестантов. Скорее всего песня появилась ещё до Февральской революции 1917 года — в некоторых вариантах упоминается «кандальный звон» и «бубновый туз». Но после февраля 1917 года кандалы в России уже не применялись. «Тузы» в виде красного или жёлтого ромба на спине арестанта, осуждённого на каторжную ссылку, — положено было вшивать (не нашивать, а именно вшивать) в его «гражданскую» одежду, чтобы такая одежда отличала арестанта при побеге даже если не «тузом» то характерной заплатой на спине. Такие «тузы» после февральской революции — тоже вышли из употребления. Некоторые считают, что правильнее петь «Где ночи, полные огня?», как бы сожалея об утраченных «счастливых ночах» на воле. Однако «логика песни» говорит, что правильнее именно «Все ночи...»: дело в том, что в тюрьме никогда свет не гаснет полностью даже ночью в камерах. «В тюрьме отбоя нет» — гласит старая арестантская поговорка.

Потрясающая книга, «...свободно, сильно и живописно», — как писал, правда совсем по другому поводу, А.С.Пушкин. Но и здесь — ложь, злоба, алчность, предательство искусно переплетены в полный экшена детективно-приключенческий сюжет с десятками персонажей. И все они затейливо сплетены с судьбой центрального героя романа — сплавщика и сына сплавщика Осташи Перехода, мучительно ищущего правду о смерти своего отца и пытающегося отстоять его доброе, но опороченное имя.

Но подлинный главный герой тут вовсе не Осташа, а сама река Чусовая: с её историей и преданиями от Ермака до Пугачёва, с её людьми от бурлаков-подёнщиков до купцов-первогильдийцев, с её вечными водами несущими суда-барки от от одной скалы-бойца к другой и от одного сплава к следующему. А формальный главный герой Осташа, при всей яркости его образа, тут в основном лишь для того чтобы читатель его глазами смог увидеть весь ярчайший калейдоскоп красок этой уральской реки-труженицы в коловороте её вод и её истории.

Река Чусовая — со всем её крутым нравом и скалами-бойцами, с судами-барками, которые она несёт от истоков к устью — описаны автором с такой потрясающей скрупулёзностью и точностью граничащими с дотошностью, что только диву даёшься: откуда современный человек может ТАК знать все эти нюансы постройки судов Екатерининских времён и все изгибы сезонно-половодного фарватера шлюзно-наливного сплава «по волне». А ещё и в совершенстве владеть гигантским информационным объёмом бытовых подробностей жизни и работы людей самых разных сословий на берегах этой таёжной уральской реки — и русских, и вагулов, и иванов-родства-непомнящих. И всё это с мельчайшими подробностями: начиная с бытового устройства — хоть купеческого терема, хоть нищего чума; и до подробностей экзотических ныне верований — хоть вогульского шаманизма, хоть внутренних споров в близких толках раскольнического христианства.

И мало того, что книгу просто интересно читать; более — в итоге мы имеем хоть и своеобразно изложенную, но подлинную, красочную и развёрнутую энциклопедию жизни Урала в екатерининскую эпоху.

Наиболее широко известный вариант написанной на это стихотворение песни — стал популярен после выхода на экраны х/ф «На войне, как на войне». Но всегда меня в этом варианте достаточно сильно смущало, что многие строки почему-то абсолютно не рифмуются — особенно «карточка пылиться / при погонах». А уж строка (и это в песне-то про танкистов!) «Поднимут на руки каркас» — мне вообще рвала шаблон...

Но вот несколько лет назад мне надиктовал текст «лётчицкой» песни отец моей троюродной сестры — Николай Матвеевич Маркин, бывший (в мае 1945 года) курсант лётного училища, «опоздавший» на Великую Отечественную войну. По его словам, песня была «самодеятельно» сочинена во время знаменитых довоенных Больших киевских маневров. И вот тут-то (бинго!) удивительным образом в песне и «встали» на место и рифмы, и смысл! Нигде на просторах интернета я такой вариант не нашёл, поэтому позволю себе выложить текст здесь:

В казармы убыла пехота, / Маневрам штаб сыграл «Отбой». / А молодого военлёта / Несут с разбитой головой.

Мотор заклинило на взлёте, / Погиб наш славный экипаж. / Не скажем плохо о пилоте – / Он до конца «пытал» форсаж.

Машина пламенем объята, / Вот-вот рванёт боекомплект / И прыгать надо бы ребятам, / Но высоты, чтоб прыгать — нет.

Прощай же, милая подруга, / И самолет – братишка мой! / Ведь вас я больше не увижу — / Лежу с разбитой головой.

Нас извлекут из-под обломков, / Поднимут на руки каркас / И залп из табельных наганов / В последний путь проводит нас.

И полетят вдаль телеграммы / Родных и близких известить, / Что лётчик больше не вернется / И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка, / Рукой смахнет слезу отец, / И дорогая не узнает, / Каков пилоту был конец.

И будет карточка пылиться / На полках позабытых книг — / В полётном шлеме, при петлицах, / И ей он больше не жених.

В казармах спит уже пехота, / Во сне ей снова снится бой — / В честь молодого военлёта / Флаг расчехлили полковой.

Прах молодого военлёта — / Навеки с киевской землёй.

Перефразируя шекспировского Гамлета, в стихотворении — смешалась связь времён... Тут и мультуки (кто не в курсе — то же, что карамультук, среднеазиатское фитильное ружьё), и холодильник (в смысле вполне себе бытовой агрегат в каждой квартире).

Конечно, это не столь ярко-выраженное «попаданчество» в прошлое, как, например, «Янки при дворе Короля Артура»... Может быть у Юрия Визбора лирическому герою это только всё во сне привиделось... Но для советской поэтической литературы 1962 года — достаточно необычно... По крайней мере Булат Окуджава свою песню «Былое нельзя воротить, и печалится не о чем...» — споёт только в 1971 году.

Это, пожалуй, самый сильный рассказ в антологии «Ярость благородная». На него (а он 6-й в книге из 17-ти рассказов) я не смог написать отзыв сразу (как это делал ко всем другим) после каждого прочитанного рассказа. Какие-то рассказы в антологии мне очень понравились, какие-то были просто хорошими, где-то я писал в отзыве сакраментальное «Не верю!». А этот рассказ — я прожил. И пытаюсь написать отзыв на него, уже прочитав весь сборник до конца. Только вот — не получается. Описывать сюжет — не имеет смысла, да и в аннотации он изложен (сухо — как мумия, но верно), а вот описывать эмоции — дело неблагодарное. Чтобы понять это — рассказ нужно просто читать, поверьте — он стоит того, чтобы даже из за него одного держать в своей библиотеке эту антологию.

Кстати, совершенно не понимаю почему рассказ был включен в антологию «Городская фэнтези-2006» — ни города, ни фэнтези я в рассказе вообще как-то и не увидел.

Конечно, моя оценка не только за сценарий, но и за фильм. Ну уж поверьте человеку, который когда-то, на заре своей «туманной юности», поработал администратором киносъёмочных групп на Киностудии им. Максима Горького: запороть хороший сценарий — может даже хороший режиссёр, а вот взяться за плохой сценарий — хороший режиссер позволить себе не сможет. Хотя бы потому, что время для него — единственный невосполнимый ресурс.

А тут ведь и сам сценарий в первую очередь (недаром его фамилия стоит первой, а в кино это особая статья) Быкова, и задумывался он явно сразу именно уже как фильм. И, при всём моём уважении к коллеге Крафту, должен возразить, что, ныне ставшей классикой, незамысловатый вроде бы стишок — явно писался не отдельно-абстрагировано от снятого потом на плёнку видео-ряда, а уже имея перед внутренним взглядом вполне себе хорошо представляемую Быковым картинку предстоящего ему лично похода через болото.

Кино ведь не зря называют «картиной» — режиссёр ведь снимет хороший фильм только тогда, когда хорошо представит себе его ещё до первого дуплета помрежевской хлопушки в первый съёмочный день. И на детский киносценарий вполне распространяется мудрое правило, формулировка которого приписывается как минимум трём классикам детской литературы — Максиму Горькому, Самуилу Маршаку и Корнею Чуковскому: «Для детей надо писать точно так же как и для для взрослых, только лучше».

Как известно, народные сказки «Аленький цветочек», «Принцесса и чудовище» и «Царевна лягушка» — уже дают право Человечеству надеяться не оказаться ксенофобскими изгоями на задворках семьи галактически-вселенского разума.

Главное, вот только, — не надо строить из себя господствующую расу (впрочем, ХХ век уже сделал человечеству от этого «прививку») галактического масштаба. А быть готовым, что на смену нашим доморощенным правителям, которых мы по уровню их интеллекта и, главное, итогов их «результативных действий» порой величаем «ослами, козлами и баранами» — придут вдруг сапиенсы, привычные нам по своему внешнему виду абсолютно в других ипостасях.

Юрий Визбор никогда не утверждал, что он «профессиональный поэт»... Он был членом Союза журналистов и Союза композиторов СССР; однако, никогда (никогда!) не заходила речь о приёме его в Союз писателей — эту (в значительнейшей массе своей) высокомерную «касту» профессионально-партийных функционеров от литературы.

Но очень и очень многие строфы Визбора своей ярчайшей образностью ставят его в один ряд с лучшими из лучших российских поэтов. И одна из таких строф — в этой песне: «Там август, как вилы, вонзает лучи / Тёплым стогам в бока, / Там тянут речные буксиры в ночи / На длинных тросах закат». Совершенно потрясающее впечатления у меня от этой строфы!

ЗЫ: Кстати, Визбр «проехался» по касте «профессиональных литераторов» в другом своём стихотворении — «Спутники» — в котором (ещё раз, кстати) есть и некая мистическая сумасшедшинка: «Некто Вольфганг Амадеевич / Слал нам ноты из-за облака, / Друг наш, Николай Васильевич / Улыбался сквозь туман. / Слава Богу, мы оставили / Топь софроновскую побоку, / И заезжий двор Ошанина, / И пустыню Налбалдян».

В 1962-63 годах по всей Москве печатали «Еврея–священника»... в списках на пиш.машинках. Наверное общее количество копий по стране — превысило тиражи очень многих сегодняшних изданий фантастических романов. Всего 18 строф, но — целая маленькая поэма о «безродных космополитах» 50-х годов... Всего две строфы из начала — скажут больше, чем любой развёрнуто-многословный отзыв:

Он кончил институт в пятидесятом — / Диплом отгрохал выше всех похвал.

Тогда нашлась работа всем ребятам — / А он один пороги обивал.

Он был еврей — мишень для шутки грубой, / Ходившей в те неважные года,

Считался инвалидом пятой группы, / Писал в графе «Национальность»: «Да».

... и последняя строфа

Еврей мораль читает на амвоне, / Из душ заблудших выметая сор...

Падение преступности в районе — / Себе в заслугу ставит прокурор.

Надо сказать, что Агранович не знал лично Александра Меня... И «словесный портрет», и биография — абсолютно не совпадают... Но сколь яркие аллюзии!!!

Сюжет повести «Генеральная репетиция» строится на рассказе Александра Галича о попытке поставить пьесу «Матросская тишина» в Театре-студии МХАТа. Но непосредственно само действо для чиновничьей комиссии, происходившее в практически пустом зрительном зале при «представлении» уже фактически обречённого на запрет спектакля, — это лишь сюжетный стержень повести. Вокруг же этого стержня: огромный пласт воспоминаний Александра Галича о всей своей предшествующей жизни — от раннего детства и до начала 60-х годов.

Вот и получается, что название читается гораздо шире... И что фактически всю свою жизнь до начала «не одобряемого» песенного творчества Галич видит как некую «генеральную репетицию» всей своей дальнейшей жизни. И что, несмотря на авторское определение «повесть» — это фактически даже не произведение мемуарного жанра, а настоящая исповедь поэта, уже понимающего, что дни его на Родине сочтены.

Вот уж действительно: талантливый человек — талантлив во всём! И очень странно, что серьёзную прозу Галич стал писать столь поздно, — а ведь это практически уровень Зощенко и Бабеля. И «декорации» Одессы рубежа 1960/70-х годов беспроигрышны, а уж тема-то...

Надо сказать, что несмотря на то что роман «Блошиный рынок» имеет авторский подзаголовок «Почти фантастический, но не научный роман» — фантастической составляющей (в нашем понимании) в романе никакой нет. Да и какие такие уж действительно фантастические события могут происходить в городе, если его обыватели воспринимают даже пудовые гири из чистого золота как просто подфартившую им обыденность ))).

Но вот описываемые автором вполне вроде бы реалистичные бытовые обстоятельства действия — если и не фантастичны, то в высочайшей степени нереальны по самой своей сути. Вот уж где стало воистину верно бессмертное чеховское: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

Легендарная книга легендарного автора! Собрать все три книги романа (а выходили они в трёх разных сборниках в 1966, 68 и 77 годах) в своей домашней библиотеке — это (в советские времена) были годы поиска и много-ходовых книгообменов. Потом выпустили ещё два издания из разряда «недостоваемых». И только в 1992 — хлынул ВАЛ. Жалко только, что до кончины Сергея Снегова оставалось всего-то чуть больше года.

С тех пор храню дома издание РИФ «Никишка» с именным (с наилучшими мне лично пожеланиями) автографом Сергея Александровича — этой человеческой Глыбищи нашей фантастики. Каждый раз, в очередное «уплотнение» стеллажей, прямо не слезая со стремянки, открываю книгу наугад и читаю две-три страницы. К сожалению, время — это единственный невосполнимый, увы, ресурс.

Эту, практически автобиографичную, повесть Визбор писал отдельными эпизодами в 1956-1957 годах во время срочной службы в армии. Многие фрагменты пересылал письмами в Москву Аде Якушевой; а многие, не рискуя доверить их бумаге, записывал намеренно-неразборчивыми набросками. Пролог и эпилог были добавлены ещё позже, уже во время подготовки повести к публикации в журнале «Юность».

В 1963 году на повесть дал положительную рецензию Константин Симонов, но гл.редактор журнала Борис Полевой так и не решился на её публикацию — «взгляд изнутри» на Советскую армию оказался слишком не совпадающим с официозными «установками». И даже редакторское «причёсывание» здесь помочь не могло — править пришлось бы настолько много, что авторский текст практически бы исчез.

В итоге: первая публикация была лишь в 1999 году, в Перестройку повесть, что называется, «потерялась в вихре перемен». А будь эта повесть опубликована в начале Перестройки — уже не считали бы мы столь разоблачительно-откровенными поляковские «Сто дней до приказа».

Пронзительный в своей жесточайшей правдивости роман, который можно (и нужно!) поставить в один ряд с творчеством Варлама Шаламова, «Матрёнин двор» Александра Солженицына, «Повесть о пережитом» Бориса Дьякова. В романе «Чёрная свеча» тоже не придуманные фантазии, ибо такая действительность — превосходит любые наши фантазии.

И авторы тут выступают не просто как «сочинители»: Леонид Мончинский — скорее как скрупулёзный «документалист-хроникёр», а Владимир Высоцкий — как блистательный литературный редактор текстов, написанных самой жизнью. И, получившийся в итоге, результат литературного (я бы даже сказал — поэтического) сплава «отточенности слова» Владимира Высоцкого и историй «придуманных самой жизнью» — заслуживает самой высокой оценки.

Эта книга начинается с эссе Татьяны Визбор На полном серьёзе или «Лучшее произведение авторской песни» — коротеньком рассказе о своём рождении и дошкольное детстве. Фраза из названия эссе (по словам Татьяны) ...это, естественно, шутка, и принадлежит она Ю.Е.Ряшенцеву, который 18 марта 1983 года был ведущим на встрече выпускников МГПИ. Когда в ряду многих появилась на экране фотография моей мамы со мной на руках, он сказал: «А это одно из лучших произведений авторской песни».

Татьяна Визбор так рассказывает о рождении этой книги: «Мне предложили написать статью об отце: о его телевизионных работах, документальных картинах — он ведь считал себя в первую очередь кинодокументалистом... От статьи я сразу же отказалась, сославшись на то, что об этом ровным счётом ничего не знаю. Вот, ответили мне, и прекрасный повод, великий шанс узнать, наконец, что-нибудь об этом...». А далее — в книге одиннадцать глав-встреч с кино-документалистами, работавшими с Юрием Визбором. А также отрывки из его дневников о работе над фильмами и его выступление-рассказ(1977) в Пущино о съёмках советско-итальянского фильма «Красная палатка».

Читал я эти «документы эпохи» — буквально с упоением. Огромное спасибо Татьяне Юрьевне за её работу!

«Предисловие к автобиографии по просьбе друзей» — можно было бы характеризовать и как журналистский очерк о самом себе, и как «растянутый» в пространстве и времени репортаж о жизни целого поколения «детей войны», их послевоенной юности рубежа 40-х — 50-х годов. Лишь казённое определение «статья» — не подходит в этому очень живому и личностному повествованию о эпохе, о событиях, о друзьях и немного о самом себе. Поэтому жанровое определение «эссе» мне кажется наиболее уместным.

И неслучайно Визбор назвал его именно как «Предисловие...» — хронологически этот «отрывок из биографии» заканчивается 1951 годом. А завершает его Визбор — очень по-журналистки: «Потом был институт, походы, песни, армия на севере, возвращение, дети, работа, поездки, горы, море и вообще — жизнь. Но обо всём этом — уже в песнях».

Остаётся только добавить, что эссе написано в мае 1981 года по просьбе Ю.И.Черноморченко, председателя керченского КСП «Глас», в качестве предисловия к составленному им машинописному «самиздатовскому» сборнику песен Юрия Визбора.

В 1935 году поэт-песенник Лебедев-Кумач написал ставшее культовой песней эпохи СССР стихотворение «Широка страна моя родная...» Песня писалась для не менее культового фильма «Цирк» и была растиражирована так, что её «от Москвы до самых до окраин» вряд ли кто-то ухитрился в советские времена неоднократно не услышать в теле-радио исполнении. Это был пример апофеоза «официального» признания.

И вот 30 лет спустя (от выхода фильма «Цирк») Визбор пишет своё видение Песни о Родине, а точнее — Песни о Доме... Стихи эти имеют не меньший «географический охват», чем у Лебедева-Кумача «с южных гор, до северных морей» — но это действительно Дом: «Вот крыша в доме том — Ледовый океан / Вот погреб в доме том — Хакассии туман / И дверь за облака, и море у ворот / В одном окне — закат, в другом окне — восход». Насколько же это звучит душевнее и, именно, по-домашнему...

Я не нашел данных о публикации этих строк ранее 1986 (т.е лишь через 20 лет с момента написания) года, но все эти годы для поколения шестидесятников они были не менее популярны и известны чем «растиражированный официоз» Лебедева-Кумача во второй половине 30-х годов.

Трудно сказать, что в этом стихотворении (надо сказать, что вполне себе фантастическом!) больше — юмора или... безысходности. Хоть название песни — «Галактическая комедия» — вроде(?) и говорит о первом, но финальная строфа — вдруг резко переосмысливает всю иронию предыдущих комедийных строф.

И особенно это остро ощущается, если сопоставить 1983 год написания песни с трагической смертью её автора, не дожившего до 28-ми лет — почти по Высоцкому: «Кто кончил жизнь трагически, — тот истинный поэт...». Текст песни без труда находится в сети, хотя бы и в той же Библиотеке Максима Мошкова.

Вполне себе фантастика о грядущем апокалипсисе Шестой Мировой войны: «По ракетам и антиракетам / Анти-антиракеты неслись, / В синих бликах землянского света / На луне пять дивизий дрались» и о дальнейшем пост-апокалипсисе: «На остатках огромных пожарищ / Питекантроп готовил копье./ Семь племен кровожадных сражались / За прекрасные губы ее.»

Не смогу сказать в каком году Альберт Эйнштейн говорил: «Я не знаю, чем будут воевать в третьей мировой войне, но в четвертой мировой люди будут воевать дубинками», — Юрий Визбор написал эту (только на первый взгляд юмористическую) песню ещё в 1964 году.

Вполне возможно, что некий очень близкий по тексту «прообраз» песни появился еще даже и до Февральской революции. По мнению ряда исследователей, «цыплятами» (или «дутыми цыплятами») на питерском жаргоне начала XX века называли мелких уличных торговцев, крестьян, приехавших торговать на городские рынки, в т.ч. были и чухонские торговцы, носившие на голове клетки с живыми цыплятами.

Если исключить строки про «Я не советский, / Я не кадетский / А я куриный комиссар» и, наоборот, обратить внимание на «Цыплёнок дутый, / В лаптях обутый» и особенно «Паспорта нету — / Гони монету!» (ведь в 1917 году, как говорится, уже «били не по паспорту, а по морде») — то песня вполне «звучит» в реалиях 1915-1916 годов.

Ну а строчка: «Но власти строгие, / Козлы безрогие, / Его поймали, как в силки» — наверное была, есть и будет актуальна для всех времён... Да и народов тоже. И когда понимаешь, что стихотворение, которое сегодня вряд ли кто-то ни разу не слышал, родилось ещё до рождения твоей бабушки — его трудно не оценить высшим баллом.

Больше всего мне этот 16-ти минутный мультфильм (найти его в сети в открытом доступе — не проблема) вызвал ассоциацию с лучшими образцами рекламных плакатов 50-х годов. Не таких, бьющих тупо в лоб как «Летайте самолётами аэрофлота!» (можно подумать, что был выбор летать другими самолётами), а что-то типа завлекалок влияния (почти нынешнее нейро-лингвистическое прогаммирование) «Всем попробовать пора бы как вкусны и нежны крабы!».

Вот и этот мультфильм — изящный образчик пролеткультовского агитпрома. Может быть это и несколько не относящиеся к 1962 году термины — но суть мультфильма и самого сценария они характеризуют наиболее точно. С одной стороны — это, конечно, агитка, но агитка, сделанная очень поэтически и мастерски. И при этом стихи Галича (написанные им «под Маяковского» и служащие логическими переходами от одного отрывка из Маяковского к другому его отрывку) столь изящно вплетены Галичем (уже как автором сценария) в общую структуру текста — что практически и невозможно сходу сказать где ещё Маяковский, а где уже Галич.

Песня написана Галичем в 1966 году, а 19 мая 1967 года Семичастного на посту председателя КГБ сменяет Юрий Андропов, который сразу же занялся восстановлением былой мощи карательных органов. Уже 3 июля он направил в ЦК КПСС записку, где предлагает создать в КГБ самостоятельные управления, которые должны заниматься «организацией контрразведывательной работы по борьбе с акциями идеологической диверсии на территории страны». В результате 17 июля по решению Политбюро ЦК КПСС было создано 5-е управление КГБ, которое и вошло в историю жестокими репрессиями против инакомыслящих.

В песне фантастически ярко нарисовано запредельное всемогущество власти, способной проникать даже в мысли граждан. Как тут не вспомнить о том, что Галич говорил будто но владеет даром «печальной футурологии».

«Фалерой называлась нагрудная бляха римского легионера, фалера — была наградой за доблесть. Наука о наградах называется фалеристика.» — вот таким простым, понятным, но красивым и насыщенным языком написана эта книга о боевых наградах всех времён и народов. И эта лёгкость языка не удивительна, ибо под указанным на обложке книги псевдонимом И.В.Всеволодов, скрывается никто иной, как Игорь Можейко — известный у нас и взрослым, и детям как писатель-фантаст Кир Булычёв.

Удивительно, но ещё в 1990 году (и не где-нибудь, а в академическом издательстве «Наука») им была выпущена книга, где в главе «Награды гражданской войны» описаны не только многочисленные республиканские Ордена Красного Знамени, но и первый белогвардейский орден — корниловский Знак Ледяного похода, и чёрный свинцовый Галлиполийский крест, и многие другие награды Белой армии.

И вся эта информация дана с живыми и яркими историческими примерами человеком увлечённым и любящим эту интереснейшую науку — фалеристику. Полезнейшая книга для всех любителей как реальной, так и альтернативной истории.

Этот великолепный рассказ необходимо включать в программу обучения всех современных дипломатов. И во все будущие учебники, наставления и практикумы по ксено-дипломатии, которые уже давно пора начинать писать по материалам подобных этому рассказов !!!

Остаётся только добавить, что рассказ, написанный в 1942 году американцем (родившемся в из местечке под Гомелем) на злобу дня о господствующей в то время в Европе идее превосходства арийской расы, — остаётся, увы, актуален и сегодня.

Как много написано книг в жанре «ужасов» о том, как страшно жить в постоянной ночи без света Солнца. Айзек Азмов с присущей ему гениальностью (при том, что это один из его очень ранних рассказов и Азимову всего 21 год) описал зеркальную ситуацию — что может стать с цивилизацией, не знающей ночи. Особенно интересно, что в том мире был «аттракцион», имитирующий ночь, где человек вполне мог сойти с ума или получить инфаркт-инсульт, увидев всего лишь «подобие» Звёздного неба.

Может ли быть, что и вся читаемая нами фантастика — это тоже лишь подобный «аттракцион»? Прививка, чтобы Человечество было хоть как-то готово к встречи с Неведомым, которое рано или поздно, но произойдёт?

P.S. Мало известен факт, что спустя 50 лет — тот, первый «Приход ночи», был совместно с Силвербергом переработан в полноценный роман, выпущенный у нас только единожды (см. http://fantlab.ru/edition675 ) и даже не вошедший в соб.соч. Азимова, выпущенное Полярисом.

Одна из популярнейших иронических (как это на первый взгляд ни странно звучит) народно-лагерных песен. Дата создания — предположительно конец 40-х годов. Особенно широкое распространение получила на воле после хрущёвского «реабилитанса» 1956 года. Однако, к «блатному миру» песня имеет только косвенное отношение — она насквозь «гражданская», что не мудрено [i]«в стране, где каждый третий сидел, а каждый пятый — охранял»[/i]. И это даже в современной России — не особое преувеличение: только с 1992 по 2007 год — в стране были осуждены свыше 15 миллионов человек.

А в период написания песни ситуация ещё и сложилась с печально знаменитыми Указами от 4 июня 1947 года «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» и «Об усилении охраны личной собственности граждан». Первый предусматривал наказание от пяти до двадцати пяти лет лишения свободы, второй — от четырёх до двадцати лет. Это о них пелось в песне: «Этап на север — срока огромные. / Кого ни спросишь – у всех Указ»... Вот потому-то песня и по праву может считаться народной, хотя и помещена формально в раздел «Жиганско-уркаганский фольклор».

Есть в этом полузабытом ныне стихотворении некая искра фантастической сумасшедшинки... «Но Женя... Вы помните? Женя... / Я с ней приходил ведь сюда / Тогда, в девятнадцатом веке...» и, далее: «Ах да, молодая дворянка, / Всю жизнь я такую искал... / Ну, вспомнили? То-то...» И, вдруг, весь романтизм призрачного прошлого сменяется холодной обыденностью: «Ну что, гражданин, ты остался / Один. Закрывать нам пора! / — А он заплатил? — Расчитался... Намерен сидеть до утра?» ... «Гостиница Арктика, Мурманск, глухая полярная ночь.»

Как пронзительно этот сюжет напоминает знаменитую песню Булата Окуджавы «Былое нельзя воротить, и печалится не о чем...», но Окуджава напишет свою песню — ещё только шесть лет спустя, в 1971 году...

Поразительно, но ровно за год до своего страшного диагноза — «рак печени», после которого ему осталось менее полу-года жизни, — Визбор пишет пронзительно-пророческие строфы: «Блажен, кого минует кров больницы, / Где думой не позволят насладиться / Натужные усилия врачей, — / И родственников дальних очертанья / Лишаются уже очарованья / Из-за переполнения очей».

Невольно начинаешь верить, что мысль — материальна без всякого приложения к ней рук...