Cпасибо, Виктор Олегович! Дождались! Как говорится, и без греха, и в достатке. Чет, однако, никто вслух не пишет, что 10 так же легко превращается в Ю, как РН в F? что так же легко читается как «I ... YOU». Но вот читаю, не бросаю. Очень уж мне импонирует Ваша идея насчет голого короля — современного искусства, в этом мы с вами и с И.А. Антоновой вполне конгруэнтны. Опять же искусственный интеллект — похоже, вы не разделяете опасений С. Хокинга, R.I.P. А может Вы и впрямь счастливый пользователь этого самого искусственного интеллекта? Не сознаетесь, конечно... Но все равно, спасибо за рецепты писательского мастерства — из Ваших рук они бесценны! Слежу за Вашим творчеством с неиссякаемым интересом. Ваш неPHANат.

В 2008г. вышел роман Чака Паланика «Снафф» — сатира на порно-индустрию, ее создателей и почитателей. Развивать застолбленные темы в литературе не возбраняется.

В одноименном романе Пелевина порно кино тоже возникает, но лишь как деталь пазла. А весь пазл складывается в картинку мироздания. Роман в чем-то перекликается с Облачным атласом, по ходу чтения сравнение не раз приходило в голову. История цивилизации, смена религиозных доктрин, размышления о душе — биологической и кибернетической, поток современных событий, иссохший в ручеек преданий старины – не самый оптимистичный вариант истории человечества. Прошлое и будущее свито в романе в одну цепь модной ныне древнеславянской концепцией времени, текущего из будущего в прошлое. Критики не зря называют Плевина русским Свифтом.

Он обличает:

- войну, ей отведено в романе немало места. И это не просто война, а апофеоз войны – батальные сцены с голливудским размахом разворачиваются во всеисторическую битву, в которой задействовано все оружие, реально существовавшее и выдуманное фантастами и кинорежиссерами. Гладиаторские бои, походы крестоносцев и кровавые жертвоприношения империи инков перемешиваются со сценами из аниме и фэнтези, в пыль сокрушая псевдопатриотизм.

- науку, безоглядно ведущую цивилизацию к большим неприятностям.

- политиков, спекулирующих на всем, до чего дотягиваются руки.

- бездуховную культуру, без вариантов деградирующую в варварство.

- отдельной темой в романе предстают взаимоотношения полов — во всем их биологическом и ином разнообразии, характерном для периодов упадка.

Автор как бы предлагает Homo Sapiens взглянуть на свое отражение в зеркале времени и призадуматься. Похоже, что человек изживает себя и плавно перетекает в компьютер. В любовном «треугольнике» романа единственным романтическим и человечным созданием является кукла-робот. Еще одна, и на сегодняшний день – самая ироничная, версия Пигмалиона.

Роман написан живым русским языком, в нем есть интрига, а если кто-то критикует Пелевина за отсутствие новизны, так новизна просто не поспевает за Пелевиным.

Одетта – одинокая вдова с двумя детьми: дочь-неудачница и сын-гомосексуалист. Застрелиться? Ан, нет. Одетта не просто довольна жизнью, она счастлива «подходящей» концепцией счастья, счастья по Уолтеру де ла Меру: «…а мне бы в кармашек букетик ромашек». «Дар радости» — о котором пишет Шмитт, это скорее жила, до которой ценой потери и труда добралась героиня. Одетта способна ощутить счастье от прочитанной книги, от вида сурового Северного моря. Ее герой — не Сван и не принц, но Одетта едва не умирает от любви… Новая, краткая и довольно ироничная версия старой сказки.

«Время в большей степени родина, чем пространство»,- утверждение, опровергаемое самим автором в ходе романа. Его герои – странники во времени, причем время в романе течет из прошлого в будущее – как это было заведено у древних русичей. Мироздание по автору представлено состоящим из множества сфер, местами соприкасающихся или даже пересекающихся. В точках контакта возможны переходы из одного мира в другой.

Из какого варианта будущего пришли странники в «послеперестроечный» вариант России – неясно, один из братьев — выходец из принципиально иного мира.

Читатель настигает белое братство накануне очередного часа-Х , когда братство семерых (счастливое число по Велесову исчислению) вскидывается как новобранец по тревоге и несется в неизвестную даль без четкого плана, на встречу неведомому врагу. Попав в нужное время и место, братство кладет голову на плаху во имя разумного консерватизма – во имя того светлого, что еще стоило бы сохранить в реальности, с которой они сами готовы проститься. Армагеддон откладывается при активном участии тотемной птицы-ворона. Белый ворон по древним легендам – птица вещая, медиатор между мирами живых и мертвых, носитель живой воды. Братство отправляется в одну из множества Германий второй мировой войны, сохраняя атавистическую память о предшествующем «родном» языке, при этом происходит и смена тотема (Красный орел). Прототипами героев послужила группа «питерских фундаменталистов» — писателей, которые считают, что конец света уже наступил, просто никто, кроме них этого не замечает. Книга написана хорошим литературным языком, сеет и разумное, и доброе.

Зло в романе конкретное, но безликое, и тем большей жутью от него веет, причем по нарастающей.

Литература не может разрешить злободневных проблем нашего мира, но она может в очередной раз привлечь к ним внимание и ей по силам создать позитивный сценарий для заблудшего человечества.

Любое произведение несет отпечаток личности автора. Автор этого романа — личность незаурядная. Кэтрин Нэвилл живет в нескольких жизнях — она рисует, меняет работу успешного фотографа на серьезную банковскую деятельность и совмещает ее с литературным творчеством. Роман вызывает в памяти «Менял» А.Хейли, он написан профессионалом о времени, когда едва наладилось компьютерное обеспечение банковской деятельности, о попытке борьбы с финансовыми махинациями изнутри, предпринятой хакерами-первопроходцами и, конечно же, о любви. В развитие «аферы» вклиниваются эпизоды из истории семейства Ротшильдов, пожалуй, более хитроумных и предприимчивых, чем их последователи, в их описаниях язык автора высвобождается от некоторой скованности и достигает больших высот. На мой взгляд — это лучшие места романа, изюминки в кексе, без них роман стал бы скучным. Разнообразит текст и «русский след» — невероятная баронесса-кулинарка, подруга Моне, с большим количеством «пороха в пороховницах» и нерастраченной криминальной дерзости, этакая тетушка Августа (Грэм Грин, «Путешествия с моей тетей»). В романе она кажется фигурой чужеродной, но более достоверной, чем главные герои, выписанные в традициях карманных дамских романов.

После «Играющей в Го» — немного обескураживает налет мистицизма, но это, похоже, тенденция в творчестве писательницы. И этот роман мне тоже понравился. Две новые, на сей раз последовательные, линии судьбы протягиваются от мятежного Пекина к рыбацкой деревушке и далее — в неприступные горы. Долгая погоня, в ходе которой у преследователя постепенно открываются глаза на мир, в котором он существует. Идеальный солдат, чуждый эмоций, начинает читать жизнь по подстрочнику, написанному героиней, и постепенно изменяется, оживает. Чем-то напоминает «Срубить дерево» — только здесь действие словно замирает в критической точке. Прекрасный язык, стихи, элементы китайской философии и мифологии, непростые взаимоотношения со временем придают роману глубину и своеобразие. Юношеские воспоминания автора о событиях, последовавших за смертью Великого Кормчего , острые и живые, позволяют увидеть глазами очевидца это противоречивое время.

Замечательная книга. Давно не читала ничего подобного. Математически выверенная проза убегает двумя сюжетными линиями, пересекающимися подобно синусоиде и косинусоиде, в моментах игры в го. Х. Мураками — «Хроники механической птицы», М.Шишкин — «Письмовник, «У стен недвижного Пекина» Д.Янчевецкого, и даже Н.Ильина с ее «Дорогами и судьбами» — то что, прочитано раньше, эхом воскресает в памяти. Загадочный край Маньчжурия, ее природа и люди встают со страниц и окружают своими красками и звуками, обычаями и судьбами. Описания лаконичны и оттого более достоверны. Психология игры в Го, сопоставление двух великих восточных культур – Китая и Японии, сменяющиеся картины мирных закатов и войны, одинаково уродливой на всех континентах, беженцы, оккупанты и — любовь, всепобеждающая вопреки трагичности финала.

Старинный английский дом посредине огромного парка в пригороде Лондона, большая английская семья со своими «скелетами в шкафу» и, конечно же, настоящим трупом. На сей раз Мисс Марпл сидит в засаде, подослав на место преступления необычного агента. Число подозреваемых неуклонно уменьшается, однако, до последних страниц убийца скрывается за чужими спинами. Роман с удовольствием читала и перечитывала, прекрасное чтение для отдыха. По нему поставлен неплохой фильм, но книга конечно же глубже. Герои запоминаются, и главные, и прочие, потому что для автора и ее героини второстепенных людей нет.

Мягкий юмор Азимова дарит надежду на возможность мирного контакта со внеземной цивилизацией, в противовес нашествиям и войнам. Разве нельзя просто подружиться, несмотря на все внешние различия? А кто бывает наиболее восприимчивым о всему необычному? Именно герои рассказа. Аборигены и пришельцы психологически совместились. Думаю, что биологу Азимову было прекрасно известно, что в человеке генетически заложена любовь к потомству, причем эта любовь распространяется на детские особи своего класса (млекопитающих), а порой и шире. На эту тему была когда-то большая статья в «Науке и жизни». Непривычный ракурс и неожиданный финал делают рассказ незабываемым.

Такая фантастика исподволь делает человека лучше. Хочется верить, что человечество и впрямь перерастет ксенофобию в ее земных и космических вариантах, хотя базы для такой веры за долгую историю, к сожалению, не возникло. Для автора, происходящего из семьи смоленских евреев, эта тема, возможно, имела особое значение.

«Метель» — ремейк, написанный чистым литературным русским языком в жанре антиутопии. Герой — русский интеллигент, смертельно уставший, но упорно несущий свой врачебный крест по бесконечно зимней дороге сквозь нескончаемую пургу. Неспешное действие затягивает. Автор играет с пространством и временем, он словно закаляет читателя, то заманивая его в тепло архаичной избы, то выталкивая на мороз, в остывающий возок. Гендерный вопрос в повести решается эпически: неохватная русская баба укладывает мужа-лилипута баиньки и, по доброте сердечной, идет утешить героя. Утешение, на мой взгляд, несколько затягивается, но это отступление от нравственности и долга — последняя передышка. Герою и нам уготовлен нелегкий путь, между лилипутами и великанами, через вечный русский «авось» к неизбежному китайскому Апокалипсису и открытому финалу.

Зовите меня Джо. не Пррауумаав, или как-нибудь еще, по-юпитериански. а Джо. Новая личность в чужеродном теле остается человеком и сознает себя человеком. В рассказе идет речь не только о бессмертии индивидуума, речь идет о возможности бессмертия для человечества. В таком варианте отпадает острая необходимость обшаривать половину Вселенной в поисках подходящей кислородной планеты, причем с водой и без аборигенов. Какая экономия времени и ресурсов — сырьевых и человеческих! Не нужны никакие скафандры — человек не приспосабливает новую планету под себя, не борется с трудностями на уязвимых космических станциях, а, переделав себя для новых условий, сходит с трапа космического корабля и чувствует себя как дома! Прекрасная задумка, достойная объединенных мозговых усилий человечества.

Первая книга, прочитанная мною по рекомендации ФЛ.

Я очарована. Меня всегда восхищала способность писателя создать новый мир, застроить его и населить живыми существами. Во время чтения в памяти всплывали давно забытые детские ощущения — чтение «Сказок тысячи и одной ночи» — о Синдбаде –Мореходе, другие ужастики, только здесь настоящего ужаса не возникало – общий мягкий юмористический настрой оберегал от излишнего выброса адреналина. Вспомнилась и Тень ветра Zафона, лабиринтное книгохранилище, Король-Тень чем-то похожий на Хулиана Каракса, но это сходство не в минус книге, а скорее в плюс. Вспомнились и Аленький цветочек, и Алиса в зазеркалье, и «Irás y no bolverás». И даже «Сталкер». И я думаю, что это спланировано автором. Как сказал Пес из «Почти как люди»: «Поистине поразительно, сколько путей ведет к достижению одних и тех же целей!» А цель здесь одна – у автора и у читателя – литература. Не новая мысль о космической природе поэтического вдохновения и градации литераторов в зависимости от способности к «приему» обретает в книге неожиданную жизненность. Книгород (если отвлечься от интриг) — книжное Эльдорадо. Чего стоят вечерние кофейные посиделки! И да, не покидало ощущение, что автор наблюдает за тобой – достаточно ли тебе страшно, не поддать ли парку, или может пора сбавить обороты?

Роман о театре как живой системе, функционирующей в ритме периодов активности и покоя. Именитый режиссер разочарован в своей работе: отсутствие великих актеров превратило театр в балаган. Кризис жанра — это болезнь, не всегда излечимая.

Но фраза из романа: «Перчатка снова лежала на полу…», звучит как вызов театральной сцене. Вот только кто его бросает? Задремавшего героя посещают гости — кто они — призраки прошлого или фокусы его собственного подсознания?

Вдохновение и его капризы, интриги, любовь, Шекспировские трагедии на сцене и за кулисами. Действие вне времени – череда повторений, словно в двух зеркалах, из прошлого в будущее. А что произойдет, если герой прислушается к интуиции?

Мягкий, немного сентиментальный роман, в лучших английских традициях.

Что пробирает зрителей? Искренность и вдохновение. Эмоции, идущие со сцены встречается с эмоциями, рождающимися в зале – и пробегает мороз по коже. Говорят – спектакль удался. Каждый спектакль уникален, механическое повторение один в один невозможно. Каждый спектакль – подлинник, и плохой, и хороший. При этом, произведением театрального искусства невозможно завладеть, оно принадлежит всем зрителям одновременно. Успех спектакля — величина многофакторная, он зависит от настроения актера и его партнеров, режиссера, осветителя, суфлера, костюмера, зрителей и даже гардеробщицы. А еще в каждом уважающем себя театре бывают привидения. Или хотя бы полтергейст. Но настоящее волшебство начинается, когда великий режиссер и великая актриса совпадают во времени.

Критика (М.Ганин) считает прототипом главного героя «Письмовника» Дмитрия Янчевецкого – русского военного корреспондента в Китае начала прошлого века. При этом М. Шишкина упрекают в плагиате – незакавыченных отрывках из книги Янчевецкого, включенных в «Письмовник». В одном из своих писем Шишкин отвечает критикам, что ставит своей целью создать идеальный текст и при этом он оставляет за собой право использовать отрывки из любых достойных литературных произведений. Вероятно, речь идет о попытке создать литературное попурри, литературную икебану? Это — совершенно новый литературный прием, и что удивительно, он не встречен в штыки, как все новое, а удостоен престижной литературной премии.

Прием достоин обсуждения в рубрике НФ, он в чем-то созвучен рассуждению одного из поэтов в «Гиперионе» Д.Симмонса о грядущем создании кибернетического поэта, способного своими идеальными стихами отбить охоту браться за перо. Если стараниями Шишкина программисты быстрее справятся с этой задачей, ничего страшного не произойдет – творческий зуд не искореним, да и компьютерный гроссмейстер еще никого не отвратил от шахмат! Вот только называть ли автором создателя таких новых форм? Может правильнее – составителем, или компоновщиком?

«Пишите, люди!... в отдаленном будущем наука сумеет воскрешать давно умерших людей по их почерку» — еще одна созвучная с «Гиперионом» идея М.Шишкина. Восстановленный английский поэт Китс – одно из главных действующих лиц «Гипериона». А М.Шишкин своим творчеством, получается, стремится создать картотеку личностей для будущего воскрешения, уберечь их от забвения. Называть автора включенного в текст отрывка в таком случае действительно излишне, авторы в будущем назовут себя сами.

Роман написан очень хорошим языком, и если бы не этот спор критиков с автором, я бы допустила иное: герой – некое вымышленное лицо, одновременно с Янчевецким находился в русском госпитале рядом с реальной медсестрой-француженкой Люси, и тоже слышал ее слова, простые, но не менее ценные для потомков, чем выступление Ленина с броневика.

Описания военных действий в романе грубее и реалистичнее, чем может спокойно воспринять не видевший войны читатель, но именно такое откровенное описание может передать отвратительность войны.

Читая роман, ощущаешь себя почтальоном, разбирающиим два потока писем, не нашедших адресата. При этом, автор тебя успокаивает: чужих писем не бывает. А вот героиню романа я недопоняла, хотя она гораздо ближе к нам по времени. Все, что написано о ней, ассоциируется с пассивностью и отрицанием: неожидание, непохоронка, нелюбовь, небрак, неребенок, невстреча, но таких печальных несостоявшихся судеб вокруг очень много. Если в далеком будущем ее личность тоже воспроизведут по почерку – переменится ли ее судьба, и встретится ли она тем, кому всю жизнь пишет такие замечательные письма?

Как любой хороший роман, «Письмовник» заставляет оглянуться на мир вокруг, а рассуждения героя о времени, такие как «зеркало — глотка времени», «без нас времени не существует» — надолго задуматься.

Я благодарна автору еще и за «оживление» (для меня) Дмитрия Янчевецкого, о котором я раньше не слышала, а теперь нашла его книгу и прочитала.

Роман переиздается без малого сто лет. В 1928 году плотность населения Сибири составляла 2 человека на кв км, при наличии довольно крупных городов со значительным скоплением населения. Вполне можно было найти угол, куда не ступала нога человека — китайских браконьеров тогда наша Сибирь не интересовала. Отсутствие железных и шоссейных дорог, отсутствие космических спутников, которые помогают рассмотреть, какой табак курит коренное население, — тогдашние условия были достаточно подходящими для развертывания подземного сооружения, вдали от государственной границы, да еще при помощи марсиан. Наверное, американцы не читали Беляева, иначе они так бы и поступили! А вот наши не стали ни от кого прятаться, сконденсировали немного другой газ и морем его — в Китай. Автор этого проект наверняка читал Беляева. Это к вопросу о провидцах. Они порой играют роль невольных провокаторов, как отец Кабани у Стругацких.

Не могу обвинить автора и в намеренной политичности, а уж тем более в том, что вся книга написана в пропагандистских целях. Хорошая фантастика, по тем временам, замечательная. С удовольствием читала в детстве, тем более, что краснозвездные головные уборы тогда были привычной повседневностью. Захватывающе описано опасное путешествие, падение в «Ноздрю», криминальная ситуация вокруг жидкого воздуха. Эмоций при чтении книги хватало своих, и то, что влюбленные в романе вели себя как пуритане, меня не раздражало. Правда, перечитывать опасаюсь. «Гианейю» перечитала, и вон что вышло.

Знаток английской литературы пишет космический Декамерон (я говорю о строе произведения): восемь паломников, направляются на смертельно опасное рандеву с кровожадным космическим монстром, в арсенале которого само время. Во время странствия они рассказывают друг другу свои истории. У каждого из них – своя задача, но каждый из них – архетип Героя в его ипостасях : священник (Мученик), солдат (Воин), поэт (Творец), ученый (Мастер), политик (Странник), дитя (Невинность) и сыщик (Воин и Странник). Восьмой странник – загадочный монах, отсеивающийся по пути. Читатель ждет от героев достижения их общей цели — спасения человечества от грядущей погибели.

Каждая из историй – самостоятельное произведение, место и время сплетают их в один венок. Наиболее интересными мне показались истории ученого и поэта. Истории полны драматизма, написаны очень хорошим языком. Роман обрывается в кризисной точке, но автор, обозначив расстановку сил, оставляет читателя уверенным в «нашей» победе.

«Гиперион» можно назвать одой Китсу, возможно сам и замысел романа родился из его стихов. Эстафета культуры, проносимая сквозь пространство и время — эта грандиозная картина греет душу. А если вернуться из далекого будущего, то сколь полезно читателю вспомнить о Джоне Китсе.

Человек в нечеловеческом теле, способный существовать в смертельных для человека условиях, приносит пользу человечеству. Пересадка личности в новое тело делает вечным существование индивидуума – это — «Зовите меня Джо» (П. Андесон). Саймак расширяет тему: создание новых человеческих личностей в нечеловеческом облике. Цель та же – освоение новых пространств. Занимается этим закрытая научная группа. Человечество о работе не информировано. Случись утечка информации – последствия непредсказуемы. Есть руководитель — настоящий полковник: получил приказ — выполнять, не обсуждая. Есть группа ученых, терзаемых сомнениями, опасающихся, что они совершают святотатство, посягая на функции Творца. В качестве терапии хронического стресса группе предложена ролевая игра. В ходе этой игры, при содействии компьютера, они находят решение поставленной задачи…

Клиффорд Саймак предлагает еще раз задуматься о том, можно ли отделить науку от этики? Любознательной Варваре нос оторвали – это смешно. Лучше бы голову оторвали, тогда было бы поучительно. Сколько ошибок может сойти с рук, и какая окажется роковой – об этом беспокоятся только минеры, остальных несет вперед любопытство, как в случае с коллайдером.

В рассказе хорошо передано постепенно нарастающее эмоциональное напряжение, чреватое взрывом, усталость от разочаровавшей работы, гнетущее чувство вины, дурные предчувствия. Тревога нагнетается не напрасно: Саймак оставляет своих героев перед открытым их усилиями ящиком Пандоры. Рассказ можно читать и перечитывать, эмоции не убывают.

И в детстве и теперь, перечитывая повесть (а перечитывать такие книги очень полезно, хотя бы для того, чтобы сохранить непрерывность собственного «я», чтобы не считать, что тот, кем ты был в детстве, исчез навсегда), поражаешься достоверности описаний. Страницы повести явно отражают детские воспоминания автора, очень живые и веселые. Катаев с братом действительно росли в Одессе, а Одесса в биографии — это знак отличия. В этой книге плещут волны, шумит одесский «франко-привоз», язвит наглая мадам Стороженко, перекликаются разносчики, шумят мальчишки, вообще, звуки переданы доподлинно. А лучших описаний черного моря мне не попадалось! В книгу можно «окунуться» и забыть о реальности.

Конечно, повесть считалась произведением социалистического реализма, но в первой части тетралогии «–измы» наименее ощутимы. Да, Гаврик с патронами – русский Гаврош, но революционные события «905» года преломляются через мальчишеское восприятие, приобретают игровой характер, и не кажутся такими уж далекими, несмотря на вековую давность.

Рассказ очень весенний, дышит молодостью, влюбленностью, превозносит его Величество случай, все в лучших традициях автора. Интересный перевод, некоторые фразы звучат как стихи: Сара плакала над прейскурантом ресторана...

Повышает настроение в самый пасмурный день. Сейчас — март и салат, и венки из одуванчиков не за горами, об этом очень вовремя напомнил

О. Генри.

Такое ощущение, что перевод корпоративный. Словно отдельные абзацы переводила не Е.Петрова, а кто-то другой. В оригинале не читала, но могу поспорить. Язык мальчишек подогнан под нынешний сленг, и это уж никак не лето 29 года.

Да, в романе другая атмосфера, отличная от атмосферы «Вина из одуванчиков». А что там древние говорили насчет второго входа в одну и ту же реку? Да еще через 50 лет? Зато мысли Брэдбери о времени, о росте и старении, о смене поколений очень мудры, надо только прислушаться к нему.

«Лето, прощай!» не брызжет оптимизмом, но разве прощаться с чем-то, что тебе дорого весело? Во время чтения этой вещи (роман, рассказ, реквием?) не оставляло ощущение, что автор прощается с летом, с Гринтауном, с читателями. «Восемьдесят один…» – да Квотермейн – пацан в сравнении с нынешним Брэдбери! Перевалить за 90, сохранив любовь к людям — дано не каждому. У среднего человека креативное мышление к этому времени заканчивается.

Если кого-то оскорбили «грязные» подробности, то роман выпущен не детским издательством, и написан не старой девой. Тема эта для мужчин очень деликатна и очень значима. Так что Брэдбери никак не откажешь в мужестве.

Вундермен Ковригин по дороге за очередным пивом наблюдает нашествие лягушек. Как настоящий гринписовец, он спасает нескольких особей от неминуемой смерти. Далее следует фантасмагория в духе «Царевны- Лягушки» и «Лягушки-путешественницы». За творческими и географическими метаниями главного героя нелегко уследить. А вот в любовных взаимоотношениях он не по возрасту ленив и не самостоятелен, на декларируемые тридцать с небольшим лет не тянет, он значительно старше. Возможные причины возрастного несоответствия: 1-ая — автор романа отождествляет себя с героем, а он, понятное дело, взрослее. 2-ая, немного бредовая — когда герой «переселяется» в отца, отцу некуда податься, и он «вселяется» в сына, в результате чего герой стареет.

В романе выведен ряд исторических фигур, обсуждаются спорные исторические моменты, безусловно, интересные, но из-за них книга несколько перегружена, персонажей хватило бы на бы две. Герой романа так и заявляет, что он, графоман, что питает страсть к чернилам и бумаге. Так может, он автора поработил?

Автор проявляет большое внимание к земноводным. В славянской мифологии лягушки — бывшие люди. В Библии — вторая казнь египетская. С какими лягушками встречается Ковригин — это загадка. И куда они все-таки шли? В заглавие романа?

Не менее загадочный персонаж — Пан. По что он преследует героя и в каких отношениях состоит с рептилиями — еще одна загадка.

Вряд ли кто-то захочет нянчить целую цивилизацию, но Саймак это допускает. В рассказе инопланетяне превосходят землян по уровню развития техники и науки, физическому и интеллектуальному развитию – на порядки. Земной гений в сравнении с кимонцами – даже не детсадовец, а из яслей. И хотя мозги у землян неплохие и объем памяти подходящий, земная система образования и воспитания набивает головы людей спамом. И лишь осознающий это индивидуум может перепрограммироваться. Иммигрант Бишоп именно такой человек, один из тысяч. Он сохранил гибкий, немного детский взгляд на жизнь и поэтому оказался способным понять, что от него требуется. Рассказ трогательный, эмоциональный, он подталкивает к тому, чтобы люди учились новому, не дожидаясь пинка извне. В рассказе помимо психологических моментов меня поразили интерьеры инопланетян, трансформируемые в соответствии с пожеланиями хозяев комнаты – леса, комнаты-пейзажи, комнаты- вселенные. И еще — мозг умного дома — замечательный шкаф, слуга и наперсник, учитель и лекарь, кормилец и поилец. Если и напрашивается сравнение с Емелей на печи, то не в их пользу. Со шкафом не забалуешь!

NB! теологу лучше не читать! Разгневается и справедливо. Агностика ничем не удивишь. От фанатов Пелевина восторгов не слышно.

А вот Молодые девушки могут и огорчиться. О чем речь? О происхождении души, не много не мало. О высшей воле, выборе, и роли случая

в судьбе так и не состоявшейся героини. В генезисе названия сборника, видимо, возобладал третий компонент.

Эпиграфом к рассказу можно было бы поставить: «Пока гром не грянет, мужик не перекрестится». Действующие лица – не пионеры космоса, а заурядные коммивояжеры. Условия, которыми их встречает планета, для них – рядовые, они и похуже где бывали. Потому и эмоций мало – работа как работа. «Втереть» побольше товара, взять расписку и — домой. И никому в голову не приходит посмотреть на продолжительность местного года. А это не только профессиональный прокол, но и большая жизненная ошибка. Рассказом не устаю восхищаться. С одной стороны, довольно забавно, с другой – несомненная трагедия. И все в таком небольшом объеме.

Испанский иностранный легион, Los Tercios. На то, как он умел сражаться, можно посмотреть в «Капитане Алатристе». «Solo tras de muertos capitularemos» — капитулируем только мертвыми — строчка из гимна легионеров. При всем моем миролюбии, героями трудно не восхищаться. При всем пацифизме Переса-Реверте, он не может не гордиться соотечественниками. А уж 4000 или 400 русских (немного обидно, конечно) отбросили испанцы в решающей битве — где теперь живые свидетели? Клио — дама капризная. Историю войны 1812 года анализировали в основном две заинтересованные стороны – Франция и Россия. А вдруг прав Перес-Реверте, и в бородинском сражении перевес сил произошел из-за испанского подразделения? Такому противнику проиграть почетно. Кстати, кто станет отрицать, что и в «Гусарской балладе» погибает вполне достойный испанец? Конечно, такую энергию и благородство жаль рассеивать по полям сражений. Но как раз об этом и пишет автор. Роман наполнен иронией, но это — смех сквозь слезы.

Серьезный рассказ, перекликающийся со «страж-птицей»: на одной чаше весов — гонка вооружения, доходящая до абсурда, до уничтожения «всего, что шевелится», на другой – шестая заповедь и этические соображения. Убийца ли летчик, сбросивший бомбу на Хиросиму? Какое моральное оправдание придумать, чтобы военные не испытывали угрызений совести? Компьютеризировать войну, подключить к решению боевых задач роботов. Но как обойти три закона роботехники? Не знаю, выдерживают ли критику технические рассуждения Пелевина, но психологически рассказ очень напряженный. Военные действия подаются в неожиданном ракурсе – главный герой, большая компьютерная дока, успешно сражается с Пентагоном на стороне моджахедов. И сразу хочется мира во всем мире! Автор немного отступает от своей обычной манеры изложения, от чего рассказ только выигрывает.

«Земля – это колыбель разума, но нельзя вечно жить в колыбели» — в романе люди забыли этот постулат КЭЦ. Их жизнь утратила риск, в тепличных условиях они существуют, словно послушные викторианские дети – едят, что подадут, спят, где скажут, их видно, но не слышно. А если захотят сообща помечтать о бурной старине — тайком соберутся в тоннеле. Они так дисциплинированы и инертны, что не способны реально противостоять роботизации производства, лишающей их работы и превращающей в деклассированные элементы. Идея переселения в космос их страшит, а между тем, они живут в своих стальных мегаполисах, словно в космических кораблях, ресурсы жизнеобеспечения которых на исходе. Космониты с риском для собственного существования пытаются стряхнуть апатию с землян. Автор замечательно вплетает в роман детективную нить, активизирующую героев. При внимательном рассмотрении в детективной составляющей выявляется неувязка: преступнику до промывки мозгов стало известно, куда угодил выстрел, и он не мог показать описанных результатов тестирования, но от этой мелочи легко отвлечься. В конце-концов, любой детектив можно рассматривать как игру, а любая игра предполагает какие-то допущения. Роман читается с интересом и подталкивает читателя к поискам продолжения.

Хотя в географическом плане японцы и англичане почти антиподы, у них много общего. В двух островных странах со скудной кормовой базой, заставляющей ритуализировать прием пищи, с похожими климатическими условиями, позволяющими зимой не замерзать без центрального отопления, не могло не сформироваться схожих правил и обычаев: мой дом — моя крепость, чувство собственного достоинства — в Японии — доведенное до харакири и иерархичность, файв о клок и чайная церемония, любовь к цветам и др. Не помню кто (?) сказал: «японцы — это народ английских дворецких». Думаю, поэтому у Исигуро получилась книга, более английская, чем английская (перефразируя автора).

Дворецкий Стивенс — не раб, он одет как джентльмен, ест ту же пищу, может читать те же книги и держать в кабинете цветы, если это не отвлечет от работы. Дворецкий — это лишняя пара рук для джентльмена и лишний мозг для решения ежедневных бытовых проблем. Удобно. В стремлении к профессиональному совершенству герой романа достигает японских высот: во время приемов его становится как бы несколько, он успевает ко всем, и при этом незаметен. Стивенс предан своему хозяину как ронин, из него не выбить лишней информации. Заступив в молодости на бессменное дежурство, он несет его до старости, не снимая маски беспристрастности ни днем ни ночью, и поэтому порой выглядит эмоционально оскопленным. Свойственные душе его мягкость и нежность так и не находят выхода. Роман на редкость удачно экранизирован.

Легенда о докторе Фаусте бередила умы многих поэтов. Наиболее известная версия – «Фауст» Гете, автор писал его более 55 лет. Читал ли Пушкин Гете? Читал. И все же в 29 лет написал свой вариант, очень концентрированный. Но это – не аннотация на «Фауста» Гете, пушкинский Фауст иной, современный и поныне. Им движет не жажда знаний, славы или власти. Им движет скука. Этакий плейбой. Структурирование досуга любой ценой — тем более что стоимость души в конце тысячелетия не раз пересматривалась — «всё утопить!»

Добрая книга. От начала до конца. Мне не показалось, что Чокки решил переделать землян с помощью Мэтью. Через Мэтью он должен был беспристрастно изучать Землю. Как невидимый Румата. На Мэтью пал случайный выбор — настроиться одну на волну с взрослым мозгом не удавалось – взрослые «выталкивали» чужой разум, как Энглси («Зовите меня Джо»). Пришельцу было запрещено вмешиваться в земные события, но он полюбил Мэтью, стал ему помогать, за что и был отозван. Земному мальчику повезло не только с необычным другом, у него замечательные, внимательные и любящие родители. Читать «Чокки» веселее и, пожалуй, полезнее, чем доктора Спока. В романе Д. Уиндема описан почти святочный вариант контакта с пришельцами. Но лично я – за положительные сценарии. Не могу избавиться от внушенного Реем Брэдбери убеждения («Бетономешалка»), что фантасты прописывают наше будущее. Кстати, в полезности счастливых сценариев убеждены и современные психологи.

. Отношение к детям и старикам — индикатор общественного гуманизма. Хорошо относиться к детям требует инстинкт продолжения рода. Подсознание человека оценивает строение ребенка – форму глаз, головы, тела как нечто приятное, безопасное и беззащитное. От детей приятно пахнет. Они мягкие и пушистые.

Чего не скажешь о стариках. Приятными и беззащитными их делают в основном узы крови. И очень редко чужие старики ласкают органы чувств. Своим видом они напоминают окружающим о финале, ожидающем каждого. Они пугают. Особенно в обществе потребления, где все стараются забыть, что на тот свет с собой ничего не возьмешь. В рассказе старость сильно помолодела, для женщин она начинается еще до климакса. И никакие героические заслуги мужчин, никакой Первый ракетный полк не принимаются во внимание. В таком обществе через несколько лет ее возрастной рубеж может опуститься еще ниже. И лишь это пугает обывателей, безропотно вычеркивающих из памяти вышедших в тираж друзей и знакомых. В последние годы в публичных песнопениях некоторых российских политиков и функционеров Пенсионного фонда зазвучали знакомые ноты, что заставило меня перечитать «Пурпурные поля», и теперь, «угадав мелодию», я советую сделать это всем окружающим.

Мирный научно-исследовательский космический полет прерывается встречей с иновселенской цивилизацией. Контакт, о котором долго теоретизировали, свершился.

Инструкции диктуют взаимное уничтожение. Однако мыслящие существа находят точку соприкосновения. Наличие чувства юмора помогает космонавтам проникнуться взаимным доверием. Рассказ написан в несколько замедленной манере, особенно при сопоставлении со скоростью перемещения героев в пространстве. Немного затянут период балансирования на грани войны и мира. Однако, автору никак не откажешь в предвидении: рассказ написан в 1945 г., и очень похожее противостояние случится через 14 лет на Земле, в период Карибского кризиса, когда США и СССР готовы были уничтожить друг друга, но добрая воля победила. К астрофизическим ошибкам в тексте надо иметь снисхождение: космическая эра началась через 22 года после появления рассказа. В состоянии ли современные писатели придумать столько качественно нового?

Найден кладезь мудрости. Любые знания о мире — легко. Стоит только сформулировать вопрос. Что это – рог изобилия или ящик Пандоры? Это — Пришелец, решающий любую задачу. Вначале кажется, что он вне этических категорий и эмоций. Позже становится ясно, что, несмотря на усталость от жизни, ему не чуждо чувство юмора, симпатии и антипатии. Он не мешает злу сражаться со злом. К злу он причисляет и себя. Старый грустный рассказ с неожиданно оптимистическим финалом.

Еще одна версия Пигмалиона. Ученый едет в подальше от людей, чтобы спокойно закончить диссертацию о ведьмах, в существовании которых он сомневается. Судьба сталкивает его с весьма необычной девушкой. Ее неприязнь опасна, ее любовь способна изменить мир. Рассказ пронизан мягким юмором, героиня так же восприимчива к обучению, так же трогательна, как Элиза Дулиттл. А как она умеет готовить, если захочет. Если захочет… Один из лучших рассказов БСФ, много лет греет душу.

Робот-долгожитель, любимец доблестной семьи, прервавшейся со смертью последней хозяйки дома, подлежит модернизации и передаче в новые руки. В нарушение земных законов, несколько поколений людей оберегали его от переделок более шестисот лет. В знак особой признательности робот получил двойное имя, и теперь Ричард-Дэниэл не хочет, чтобы из его мозга стерли память о семье. Верность людям, традициям — качество достойное. К сожалению, не частое. Р.Д. решается на побег. В космосе робот приобретает сверхъестественные способности, ему удается уйти от погони, казалось бы, он свободен. Но его космическая одиссея неожиданно завершается.

Удивительно гуманистический рассказ! Он в чем-то перекликается с «Воспителлами», только здесь Воспителла — сотворена человеком. И не только техниками, но и людьми, среди которых много лет находился робот. Ведь, как следует из рассказа, в космосе обитают и роботы-преступники — от каких хозяев бежали они? Заманчива мысль — получить с помощью роботов новые возможности, находящиеся за пределами человеческой физиологии. Трогательно завершение рассказа. Кажется, будто Р.Д. в открытом космосе вместе с телепатией и прочим набором умений приобрел эмоции и душу, и кто знает, может быть он станет счастливым?

Воспителлы. Ничего они не крадут. Дети играют и смеются, их улыбки и смех исчезают в эфире или успевают порадовать взрослых – это нормально. А если этими улыбками и радостью пообедают чужаки – это страшно? Солнце светит нам и мы питаемся его энергией, но не мы же старим солнце. Дети в рассказе не стареют, они просто умнеют и перестают смеяться над глупостями. Если внимательно послушать, как общаются между собой дети во время игр в песочнице – станет не по себе, уверяю. Каждый в себе, только видимость коммуникации. Все эти «понарошку» обрываются внезапно, никто никого не слушает. Но криков и смеха – сколько хочешь. Детки постарше – описаны в «Детской площадке» Брэдбери. Никакого злого умысла Воспителлы не таят – описан симбиоз человека и пришельцев. А уж в части того, что Воспителлы консервируют детские эмоции и могут их возвращать старикам и взрослым – так ли уж они отличаются от домашних фильмотек («Наша свадьба», «Первый раз в первый класс»…)? Лично я преклоняюсь перед Саймаком и его Воспителлами.

В детстве рассказ не произвел на меня шокирующего впечатления. Мне показалось, что в рассказе электроника комнаты поработила детей. Бесконтрольная техника против людей. Всех героев было жаль. Но тогда дети не садились за компьютеры с четырех лет, а были счастливы, если видели компьютер величиной с небольшую комнату. Сейчас мое отношение к рассказу иное. Поражает дар предвидения Брэдбери. Словно он наделен способностью помнить не только прошлое, но и будущее. Он так достоверно описывает жизнь в умном доме, словно гостил в нем не один день! А еще вельд — львы и стервятники, звуки и запахи — ни на какие 3хD, nхD физики лирикам тогда даже не намекали! Брэдбери пишет об Африке так, словно он охотился вместе с Хэмингуэем. Или это Хэм охотился вместе с Брэдбери? Эмоциональная достоверность – отличительное свойство авторского стиля Брэдбери. Еще одна его удивительная способность вызывать в читателе чувство сопричастности. Во время чтения у меня возник вопрос: изучался ли детскими психологами воспитательный потенциал Брэдбери? И случайно ли детки носят имена героев «Питера Пэна»?

Тихое летнее утро сменяется полднем, затем день клонится к вечеру. Люди забыли о войнах. Парадиз! Однако всемогущее человечество преждевременно забыло древний лозунг: «Хочешь мира – готовься к войне». Космический враг отыскивает слабое звено: это – дети, причем в том нежном возрасте, когда они еще «не выше оси тележного колеса» (таких детей и Темучжин не считал врагами). Рассказ написан очень реалистично, напряжение нагнетается постепенно, от неясной тревоги до ужаса, превращающего и взрослых в беззащитных детей. Последние строки пробирают до мурашек по спине.

Умудренный жизненным опытом, Брэдбери высказывает не напрасные опасения. Какими станут, нынешние дети? С трех-четырех лет осваивающие компьютерную грамоту, получающие начальное образование с помощью Интернета, они имеют огромные возможности для развития интеллекта. В то время как внутрисемейные связи со времен Плиниев (отца и сына) не стали крепче. Интеллект, не ограниченный моральными нормами, может стать опасным. Не отвергнут ли дети этику отцов? Брэдбери обозначил проблему, но захочет ли человеческое сообщество своевременно ней разобраться?

Роман прочитан во второй раз с очень большим интервалом. Сюжетные ходы автора предсказуемы, герои романа наивны, идеология поблекла, коммунизм больше никто не строит, фантастическая техника шагнула в жизнь.., а какая ностальгия! — вероятно, по времени надежд. И в плане ностальгии я не одинока. Роман печатался в каком -то журнале большого формата — то ли «Смене», то ли «Огоньке», в сокращенном варианте. Позже удалось купить книжку — в розовой обложке, с удачными иллюстрациями. Тогда мне роман понравился, но особенно не с чем было сравнивать. конечно, при перечитывании пропадает интрига — финал известен. Но многие детективы интересны и при перечитывании.

Здесь было ощущение, что от яркого спектакля остался один реквизит. И ностальгия.

Один из самых пацифистских рассказов Брэдбери — о молодом солдате, не желающем воевать ни под каким соусом. Кто-то другой в рост бежит по передовой, паля из автомата. Джонни же до поры до времени защищен некой высшей силой. Подсознание своевольно: во время чтения рассказа вдруг вспомнилась мелодия «Билли» (М.Щербакова), и стало совсем грустно.

Рассказ написан в 1956 году. 1-й советский спутник полетел в 1957г., Лайка — в 57г., Белка и Стрелка — в 60г., а он пишет словно очевидец старта Шаттла, эмоционально убедительно. И хотя в космоплавании успехи сменяются неудачами, Брэдбери пишет землянам положительный сценарий освоения космоса. А оптимистический настрой — главное в любом деле.

«Илиада» в новой транскрипции: Америка — Троянский конь наоборот, мирно впускающий в себя древнюю цивилизацию — на ее погибель. Ассимиляция, использующаяся в качестве абсолютного оружия. Ироничный взгляд со стороны на плоды технической революции, индустрию красоты и киноискусства, на бездумность, с которой Земля летит в тартарары. Еще один рассказ-предупреждение.

Отец надеется, что нашел средство от космической цинги, что их новый одноцветный мир станет разноцветным и это обрадует жену и детей, вернет им вкус к жизни. Возможно, он ставит под угрозу будущее семьи, но он хочет, чтобы это будущее непременно наступило.

Наука-наукой, но этики никто не отменял. Отношение к слабому, к Чарли Гордону. В начале романа и в конце – оно не одинаковое. На место издевок над уборщиком Чарли пришло сострадание. Роман написан для этого. И не в одной фенилкетонурии дело, и речь не только о дебилах, к сожалению, судьба Чарли постигает многих из долгожителей. Если верить такой грустной науке, как акмеология, после стадии интеллектуального развития, затем вершины или плато (кому как повезет) неизбежно наступает интеллектуальный регресс. Очень немногим старикам удается дожить, не «сыграв Чарли Гордона». И как легко их обидеть.

Жизнь Чарли – та же перевернутая парабола. Это замечательно отражают его дневниковые записи. Только отморозка не тронет его письмо мисс Кинниен. Незабываемый роман!

«Через тернии — к звездам!» — девиз космопроходцев. Начать с родной — Солнца, и — вперед! Ненаучная фантастика, мальчишеская мечта, доверенная читателю.

Автор — отец четырех дочерей, о том, каково быть мальчишкой отчетливо помнит по своему детству. Если верить Дарвину, в человеческом геноме есть и звериное. Детская площадка — лакмусовая бумажка, форточка для звериного, разрядка и полигон. На детской площадке происходит социализация мальчишек, происходит ролевое распределение (монстр-герой-ангел). Главный герой рассказа — отнюдь не герой, возможно потому, что и его отец в свое время повел себя аналогично? Эх, спросить бы у Брэдбери! Да только он, боюсь, и сам не знает.

Мракобесие как Феникс, в полном согласии с диалектикой. К нему во все времена нужно быть готовым. Но самое ценное человечество все равно несет вперед. Какую «книгу» выбрать — зависит от каждого.

Самый неяпонский роман Харуки Мураками. От Японии в нем — фамилии, имена, географические названия, дзельва и меню. Но кого теперь удивишь японскими блюдами? Да, еще японская гордость своей законопослушностью у трех персонажей. Все остальные — пиплы мира. Никаких кимоно, татами, сакэ, сакуры, икэбаны. Некоторый перебор насчет культовой педофилии — жуть под Нила Геймана. Хроника секса не заводит — раздражают комментарии. Анатомический «прокол» — венозных артерий- не бывает. Насчет бесплодия тоже не грамотно. Форма ушей — старое пристрастие автора, но уши как цветная капуста — не знаю. Нос — бывает. Не понравилось смакование тряпочных брэндов математиком — только ему и «делов», что запоминать от кого желтый жакетик! Вот классическая музыка — второе пристрастие -это да, заразительно, кто до сих пор не послушал Яначека? Акварельная граница между добром и злом. Герои бродят по своим реальностям, как по ленте Мебиуса. Хорошо, что есть третья часть — знать бы раньше, можно было и не торопиться с чтением. До этого незаконченность романа вызывала досаду.

Все вышесказанное не умаляет достоинств романа. Он запоминается, как все произведения Мураками имеет свое лицо. Прекрасный слог затягивает(хороший перевод?), по ходу чтения возникает много вопросов, на которые читатель должен ответить сам. А может быть ответит автор в продолжении романа.

Грустно. 1. А Homo-то — Sapiens? Строительство Порталов — инстинкт или творчество?

2. Хозяин мертв, а часы идут: бесцельность Вечности или вечность бесцельности?

3. А нарушать законы Айзека — можно?

4. Квазисолярисная масштабность — существо размером в звездную систему, кто больше? (Все знают, Кто).

5. И Че-е-ерный юмор!

«Карта и территория» ассоциируется по строю с «Нутром любого человека» У.Бойда: начинаешь читать — не нравится, дальше не нравится совсем — ни сюжет, ни язык, на каком-то этапе хочется закрыть и забыть. Но за что-то ведь дали Гонкура? И об этом узнаёшь и не можешь не согласиться в последней трети книги. Последние страницы — пера Мастера. Уэльбек не то чтобы заставляет вспомнить (никакого «Шантарама», никаких моралите), правильнее сказать — не дает забыть о вечных истинах.

... Второе, неспешное прочтение после полугодового перерыва: понравилось все. И язык, в первую очередь язык (спасибо переводчику, во всей книге резанула взгляд лишь одна фраза: «она опустила губы в вино»), и стиль — смесь приближений к реальности с вымышленными статьями из Википедии и инструкциями пользователя. Я не побоюсь назвать ее эпохальной, хотя, как любая книга, она может нравиться, оставлять равнодушным или вызывать отторжение. Эта книга — о человеке, его месте в мире, его достижениях и ошибках, его настоящем, прошлом и будущем. Книга о бесчисленных и бесконечных попытках искусства познать непознаваемое. Соотношение карты и территории рассматривается разными дисциплинами — географией, математикой, психологией, не впервые — литературой (Гейман, Кэррол, Берн). Мне понравилось, как понял идею книги автор обложки русского издания — нанеся Мишленовскую карту, о которой много говорится в книге, на лицо человека. Цель — познание себя в масштабе 1:1 — теряется в бесконечности. «Карта не равна территории», но это не отнимает у человечества надежды.

Мегатомные романы пугают, текст в обмен на время — не всегда win-win. У Нила Геймана все, что в тему – креативно. Фон и отступления ( Твин-Пикс в соцгородке и бесконечная езда по американским шоссе) – перегрузка.

Речь скорее ведется о перемещении в иную реальность («Феномен исчезновения»).

Роман немного шкодный, переселенцы местами «перекликаются» с Кисой и Осей. Третий — мирянин — лишний. Аборигены не прописаны. Умиляет детская увлеченность выбором исторических эпизодов, как в магазине игрушек: и эту, и эту… Нескучные энциклопедические вставки возвращают повествование в серьезное русло и увеличивают полезную печатную площадь. Слог хороший. Читать интересно, хотя радужный финал в лучших традициях советских фантастов не убедителен.

у одного из переводчиков зуб на Геймана : Щенок или бобик — есть разница?

мифология в таком ассортименте — флирт с читателем.

текст как булка с изюмом — в довольно клеклом тесте американского бытописания запоминающиеся мифические сцены, ради них книгу стоит читать..

Место действия — освоенный космос. Время действия — любое. Герой — ироничный авантюрист-миротворец. Пирр — реален. Героиня — «девушка с веслом», глуповата в меру. Роман вошел в 25-тоник научной фантастики, выпущенный в СССР (из трилогии — лучший).

Интрига: предвосхищение звездных войн или реанимированный миф (ящик Пандоры), пришельцы — или рукотворные монстры?

Ситуация: форс-мажор или заслуженная кара? Вымысел, но конгруэнтный реальности. Подробности встраиваются в память как воспоминание о пережитом.

Обаятельные герои, позитивный финал.

В «Бетономешалке» Брэдбери марсианец-пацифист говорит о том, что литературные сценарии сбываются. «Почти как люди» — роман со счастливым концом, не самыми ужасными пришельцами-агрессорами и незатейливым пришельцем-союзником написан 40 лет назад. За последние годы этот роман приходил на память несколько раз, в связи с тотальной распродажей всего и вся. Фантасты подобно сталкерам разамечают путь в будущее, но люди каждый раз лезут в комариную плешь.

Глубокий издох — опечатка? Написано в приступе мизантропии. насчет яйценоскости — грубовато и не прошло бы возрастного ценза. правильно сделал, что исключил. если только это — Кэрролл.

Пронимает: вечером на улице задумываешься — ты сейчас или в 20-м? Последействие.

Ильф и Петров, Булгаков, Шагинян, Достоевский, Гоголь — оммажи?

Волошин, Грин, Гумилев, Рерих, Хлебников, Тренев (пьеса)... — созвездие прототипов.

Объем: глобальность «на балансе тютюнниковой жадности»(Д.Быков).

Стиль — пэчворк, фенечка.

Да, самородок, но с примесью свинца.