Наука и жизнь 2-2019

— Российская археология в 2018-м: главные находки и открытия, с. 8-13.

-- Клад в черепе мамонта. Палеолитическая стоянка «Зарайск Е» (Московская область, 17 тыс. лет до н.э.), с. 8.

-- Шлем-«Гермиона», арфа и кифара. Некрополь «Волна-1» (Таманский полуостров, VI век до н.э.), с. 8-10.

-- Боги Мирмекийские. Городище Мирмекий (Керчь, V век до н.э. и I-II вв. н.э.), с. 11.

-- Золото поздних скифов. Могильник «Фронтовое 3» (Крым, II-V вв. н.э.), с. 11-12.

-- Привет от викингов и... Аллаха. Гнёздово первой половины Х века, с. 13.

— Павел Амнуэль. То, чего нельзя вообразить. Илл. agsandrew и sakkmesterke, с. 68-73.

Статья о пространстве, времени и математических основаниях нашего Мира.

— Юрий Фролов. Эдисон как писатель-фантаст, с. 74-75.

цитата

Американский изобретатель Томас Альва Эдисон (1847-1931) известен как владелец более тысячи патентов на изобретения или значительные усовершенствования уже существовавших устройств и процессов. Но мало кто знает, что однажды изобретатель выступил и в роли автора (точнее, соавтора) произведения в жанре научной фантастики.

— Ник. Горькавый. Сказка о геологе Джеке Шмитте, который стал астронавтом и побывал на Луне. Иллюстрирована фотографиями NASA, Eugene Cernan и из архива автора, с. 81-88.

Журнальный вариант одной из глав книги Ник. Горькавого "Неоткрытые миры".

цитата

Пока в космосе разворачивалось соревнование России и США за первенство в освоении Луны, Джек Шмитт изучал горы в Скандинавии и на Аляске.

— Алексей Ханян. Поля соответствия, с. 118-121.

Яркие примеры применения на практике шахматной теории полей соответствия.

- Игорь Вереснев. Погружение в истину. Илл. Майи Медведевой. Повесть (начало, продолжение следует), с. 122-129.

Новый мир 2-2019

— Александр Гоноровский. Собачий лес. Повесть, с. 9-64.

цитата

Повесть, написанная на материале раннего «детства» ее главных героев, пришедшегося на самое начало 60-х, то есть на то время, когда страна все еще привыкала жить без войны и всеохватного ГУЛАГа. Казалось бы, мир героев ограничен размерами поселкового двора и его обитателями, однако рядом «собачий лес», в который героям повести входить без взрослых запрещено. Там – страшное. И там действительно страшное. Только вот дети не могут туда не ходить, как не могут они полностью укрыться от взрослой жизни, поскольку детство – это отнюдь не скорлупа, отделяющая ребенка от реальности. Скорее наоборот – те, на первый взгляд, фантастические образы, которыми отзывается детская психология на логику окружающей жизни, оказываются гораздо более близкими к реальности и ее законам, чем принято считать.

— Тимур Максютов. Love is. Рассказ, с. 71-84.

цитата

Еще одна – неожиданная – вариация на тему: какую судьбу для себя вы бы выбрали, появись у вас возможность выбирать, – фантасмагорическая проза, написанная как бы строго по канонам прозы социально-психологической.

— Льюис Кэрролл. Из ранних стихов. Вступительное слово Григория Кружкова. Переводы с английского Григория Кружкова и Марины Бородицкой, с. 137-144:

— Григория Кружков. Вступительное слово (статья), с. 137.

— Льюис Кэрролл. Роковая охота (стихотворение, перевод с англ. Григория Кружкова), с. 137-138. Датировано — 1850(?).

— Льюис Кэрролл. Верный рыцарь (стихотворение, перевод с англ. Григория Кружкова), с. 138-139. Датировано — 1854.

— Льюис Кэрролл. Плач шотландца (стихотворение, перевод с англ. Григория Кружкова), с. 139.

— Льюис Кэрролл. Баллада о двух братьях (стихотворение, перевод с англ. Григория Кружкова), с. 140-141. Датировано — 1853.

— Льюис Кэрролл. Мне повстречался старикан (стихотворение, перевод с англ. Марины Бородицкой), с. 142-143.

— Льюис Кэрролл. Вакхическая ода в честь колледжа Крайст-Чёрч (стихотворение, перевод с англ. Марины Бородицкой), с. 143-144.

цитата

Из раннего поэтического творчества Льюиса Кэрролла, русскому читателю практически неизвестного, тогда как «для поклонников Льюиса Кэрролла оно представляет большой интерес и само по себе, и как подступы к его более поздним комическим шедеврам».

— Михаил Павловец. «Татьяны милый идеал» и советский и постсоветский школьный литературный канон как палимпсест, с. 145-153.

цитата

Про «объективное» знание того, что «хотел сказать автор», содержащееся в школьных учебниках по литературе. В частности, автор прослеживает эволюцию образа Татьяны Лариной – от образа борца за женское равноправие в первых советских учебниках до образа, закрепившегося в школьной программе позднесоветского периода в качестве персонификации всего лучшего, что могла дать русская патриархальная (деревенская) жизнь и русская природа; и, кстати, образ этот сохраняется и в школе сегодняшней.

— Мария Галина. Косвенные доказательства, с. 217-220. Статья из цикла Hyperfiction.

О творчестве Кирилла Еськова и его филигранной работе с историческим материалом.

цитата

О художественном творчестве ученого-палеонтолога Кирилла Еськова с подробным анализом его новой книги «Показания гражданки Клио». «Бывают такие удачные названия, моментально вводящие читателя в курс дела. Речь пойдет об исторических реконструкциях на основании косвенных доказательств». На этот раз Еськов занимается реконструкцией загадочной гибели Кристофера Марло, и, с точки зрения критика, «гипотеза Еськова, рассматривающая мотивы и способы устранения Марло, достаточно убедительна, а официальная версия гибели поэта и шпиона в пьяной драке, напротив, как показывает нам автор, совершенно неубедительна... Заодно выясняется, что Шекспир был таки причем, и как именно он был причем...»

Знамя 2-2019

— Леонид Тишков. Взгляни на дом свой. Роман-фантазия с рисунками автора, с. 7-72.

цитата

«Знамя» нарушило свое неписанное правило: никогда и ни при какой погоде никаких картинок! Но рисунки Тишкова столь обаятельны, что никак невозможно было удержаться от их публикации. Здесь кто-то на ветвях висит, здесь мальчик бродит, — скажете с укором: опять про босоногое детство! Сколько можно! Ошибетесь: этот автор вполне гармонично сочетает не только рисунок со словом, но и фантазию с реальностью. Анастасия Миронова в цикле рассказов «Вокруг музыки» жестка, сурова, несентиментальна, название – обманка.

— Дмитрий Травин. Есть ли в России «ватники»?, с. 159-170.

цитата

Ученый и публицист Дмитрий Травин со свойственной ему парадоксальностью ставит вопрос: «есть ли в России «ватники?» Если есть, то они совсем не такие, как вы думаете.

Дмитрий Яковлевич Травин (1961) — известный либеральный экономист, личность по-своему знаковая. Окончил экономический факультет Ленинградского государственного университета в 1983 году. Кандидат экономических наук (1990 год, защищался на кафедре экономики зарубежных стран ЛГУ). С 2008 года — научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге. Автор более десятка книг по проблемам модернизации, экономических и политических реформ, современного экономико-политического состояния России. Лауреат международной Леонтьевской медали за заслуги в реформировании экономики. Постоянный автор статей в газетах «Ведомости» и «Новая газета», в интернет-изданиях «Росбалт» и «Republic». Обладатель Гран-при (журналист 2003 года) петербургского конкурса «Золотое перо».

— Александр Мелихов. Высокая стая, с. 198-206.

Весьма примечательные (как впрочем и всегда) размышления об отечественном литературном процессе — по прочтении книги "Как мы пишем: Писатели о литературе, о времени и о себе".

— Сергей Оробий. Проза в литературных журналах второго полугодия 2018 года, с. 207-210.

В обзор вошли:

— рассказ Валерия Попова «Город на потухшем вулкане» (Звезда 7-2018)

— дебютная подборка рассказов Аллы Лесковой «Всё просто» (Новый мир 7-2018)

— рассказ Павла Чхартишвили «Дневник Клишина» (Волга 9-2018)

— фрагменты нового романа Александра Снегирёва «Призрачная дорога» (Дружба народов 10-2018)

— роман (изящная стилизация западноевропейской готики) Фёдора Грота «Ромовая баба» (Новый мир 9 и 10-2018)

— рассказ (самый востребованный материал на сайте «Нового мира» в декабре 2018-го) Леры Манович «Немец» (Новый мир 11-2018)

Дмитрий Володихин. Для кого пишет историк? // Москва, 2011, №9, с. 191-199.

с. 191:

цитата

Профессиональные занятия историков вроде бы на слуху. Они то и дело всплывают в неистовых спорах о «фальсификациях», в боях за историческую основу какой-нибудь идеологии, в схватках за и против «национальных мифов», «общечеловеческих ценностей» и т.п. Ученых то честят последними словами, то ставят в пример «профанам»… Но все это — даже в лучших своих образцах — бурление на поверхности. Треск от ломающихся копий стоит великий, а вслушаешься в него, и так мало в нем здравого смысла и нравственного чувства! Чаще — классическое: «Шумим, брат, шумим…» Между тем существует глубинный слой проблемы, гораздо более важный и на порядок более сложный, чем вся эта торопливая трескотня.

А именно: чем занимается сейчас огромная армия профессиональных историков России? Не те редкие люди, коих регулярно приглашают для участия в телепрограммах, а — все?

с. 192:

цитата

Государство не основывает какой-либо деятельности на статьях и монографических работах профессиональных историков. Оно не приглашает их в качестве консультантов для решения каких-либо социальных и культурных вопросов, помимо, быть может, обоснованности некоторых юбилеев.

Изредка оно отправляет вниз по инстанциям запросы, на которые историкам приходится отвечать, составляя экспертные записки. Оные записки подшиваются к делу, прибавив ему символическую научную обоснованность, но никак не используются. Если историк-профессионал является добрым знакомым крупного чиновника или политтехнолога, то его иногда приглашают поучаствовать в идеологической и/или информационной кампании в эпизодической роли. Время от времени власть инициирует создание идеологически выверенного учебника или… осуждение учебника, идеологически не выверенного. Тогда историки опять приглашаются для исполнения особого заказа сверх ординарной повседневной деятельности.

Но в ста случаев из ста правительство не будет использовать данные, полученные трудом профессиональных историков, для внесения каких-либо корректив в долгосрочные стратегии, в идейное наполнение политического курса или в работу административного аппарата. В научных статьях и монографиях оно нисколько не нуждается.

Очень верно для наших дней звучат слова, сказанные когда-то В.О. Ключевским: «Политика должна быть не более и не менее как прикладной историей. Теперь она не более как отрицание истории и не менее как ее искажение».

Таким образом, современный историк принимает на себя роль живого элемента декораций.

За это он получает прожиточный минимум и может удовлетворять личное любопытство и склонность к аналитической работе на средства, выделяемые из бюджета. Отношения историков и государства в настоящее время напоминают деревенскую семью, где отец давно охладел к жене и равнодушен к детям, но не желает скверно выглядеть в глазах соседей, а потом дает деньги на прокорм потомства и время от времени порет отпрысков, которые, с его точки зрения, набезобразничали.

с. 193:

цитата

Кому же тогда адресуются научные работы? Если они не нужны государству, то, вероятно, в них есть иной смысл, никак не связанный с практическими надобностями правительства.

Весь строй, язык, композиция академических произведений и весь их полемический задор — если он есть, конечно, — свидетельствуют об одном: подобные тексты адресованы другим специалистам по теме, заявленной в заголовке. Только им, и никому, кроме них. Давно сложился академический этикет, позволяющий, при соблюдении определенных традиций, языковых норм и ритуалов, связанных с научно-справочным аппаратом, ввести текст в научный оборот. Порой — вне зависимости от его качества и от объема приращенных знаний.

Современный историк пишет для десяти серьезных специалистов по его теме, двадцати специалистов несерьезных, пятидесяти специалистов по смежным областям, а также сотни студентов и аспирантов, пишущих курсовые/дипломные/кандидатские. Удивительно то, что в научном сообществе до сих пор вызывают негодование низкие тиражи научных изданий. Правда состоит в том, что научное издание, если оно не принимает вид справочника, необходимо ограниченному списку людей — от ста до трехсот человек, очень большой успех — если для тысячи.

Фактически дети, оставленные вниманием отца, заперлись в детской и развлекают друг друга интересными беседами.

с. 194:

цитата

Остается резюмировать: пока современный историк адресует свои труды одним только коллегам, работа по специальности дает ему весьма скромные возможности для творческой реализации. В то же время между его работой и нуждами социума разверзается пропасть, становящаяся все шире и шире.

Неспециалист равнодушен к научным трудам и обращается к ним весьма редко. Точнее сказать, в исключительных случаях. А когда наступает подобный «исключительный случай», то интересующийся историческими знаниями человек-со-стороны, сталкиваясь с профессионально сделанной монографией, мало понимает в ней, да еще и дает ей порой самое превратное толкование. По страницам популярных журналов и газет, а еще того больше по блогосфере кочуют фразы известных исследователей, вырванные из контекста, искаженные сокращениями, пересказанные до неузнаваемости… Из них только ленивый не делает чучело для битья.

Самая большая проблема современного научного сообщества историков состоит не в том, что государство финансирует его нанопорциями, и не в том, что госструктуры не интересуются результатами научной работы. И даже по большому счету не в том, что академическое книгоиздание усохло до неприличия. Гораздо хуже другое: история, хотя и числится общественной наукой, с обществом встречается только на уроках в школе и на вузовских лекциях. В остальном между исторической наукой и социумом — непробиваемая стена.

с. 195:

цитата

А какой методологией пользуется большинство российских историков в постмарксистскую эру? Да никакой, если не даровать «ползучему позитивизму» гордый статус самостоятельной методологии.

Отсюда результат:

1. Современный историк плохо владеет литературным русским языком, а сухая, тяжелая, затерминизированная «академщина» за пределами научного сообщества выглядит отвратительно.

2. Современный историк не умеет построить в своем сознании образ собеседника, с которым он ведет диалог через свою статью или книгу.

3. Современный историк не очень интересуется тем, насколько востребована в обществе сфера его исследований, и слабо ориентируется в тематике, вызывающей острый общественный интерес.

4. Современный историк не знает и часто не желает знать механизмов коммерческого книгоиздания, да и вообще правил, по которым историческое знание функционирует за пределами научного сообщества.

5. Подавляющее большинство историков старшего поколения не имеют никакого философского багажа, помимо марксистского.

6. Подавляющее большинство историков старшего поколения крайне слабо разбираются в религиозных проблемах, не имеют представления об истории Церкви.

Так вот, все это — пробелы в образовании, знаниях и навыках «армии историков», препятствующие полноценной адресации их трудов обществу.

с. 196:

цитата

Вывод: современный историк, ищущий диалога с широкой аудиторией, должен самостоятельно поработать над своим интеллектуальным арсеналом. Ему следует овладеть русским литературным, освоиться в общении с издателями, понять, что из сферы его исследовательской активности может заинтересовать многотысячные группы неспециалистов, и заняться философским самообразованием.

Но, пожалуй, главное умение, без которого все остальное обесценивается, это способность четко видеть, кому именно адресуется книга или статья. Что означает, как уже говорилось, — нарисовать для себя образ собеседника, с которым предполагается установить диалог через текст. Создавая такой образ, надо сложить воедино характерные черты целого «отряда» будущих читателей. Лишь увидев образ читателя в деталях, историк сможет до конца определить, как и о чем следует ему разговаривать.

Запросам «аудитории-адресата» должны быть полностью подчинены лексика и весь строй языка, выбор тем, способов их изложения и уместных для данного случая литературных приемов. Самая верная стратегия в подобном случае — определить, зачем понадобится предполагаемой аудитории новый исторический текст, как она сможет им воспользоваться, удовлетворяя интеллектуальные запросы.

Работая в этом ключе, историк обосновывает свою претензию быть прочитанным.

с. 197-198:

цитата

Нет такой книги, нет такой статьи, которые можно было бы адресовать всему обществу. Однако существуют устойчивые формы адресации, которые привычно воспринимаются огромным количеством людей.

Первый из них — историческая публицистика.

Журналы, теле- и радиопрограммы, блогосфера и сетевые массмедиа наполнены спорами на исторические темы. Создание новых исторических мифов, выдвижение контрмифов, развенчание тех и других, борьба с «попытками фальсификации», обсуждение «спорных фигур» и «переломных моментов» нашей истории… Одно простое упоминание некоторых тем (Крещение Руси, опричнина, революция 1917 года, Победа, национальный вопрос) и некоторых фигур (Александр Невский, Иван Грозный, Петр I, Сталин) автоматически вызывает бурную полемику. Конечно, знатоку соответствующей темы уместно высказываться в подобных дискуссиях. Он обладает гораздо более глубоким пониманием вопроса, чем подавляющее большинство других участников — как правило, дилетантов.

Публицистическая адресация рождает две серьезные проблемы для историка:

– во-первых, она в девяти случаев из десяти предполагает сознательное и недвусмысленное соотнесение себя с одним из мировоззренческих «лагерей» нашей общественной мысли, а то и с отдельной группой внутри «лагеря»;

– во-вторых, немыслимо большая часть современных публицистических произведений отличается от классических текстов или хотя бы от текстов двадцатилетней давности гораздо более высоким уровнем эмоциональности и менее высоким — корректности. Сейчас публицистика весьма часто делается на лозунге, на крике. Нормальным явлением стало эссе, которое представляет собой несколько страниц истерики. Спокойного рассуждения, основанного на знаниях и силе ума, оказывается недостаточно. Поэтому историку, вступающему в эту реку, по необходимости приходится повышать голос. Иначе его не услышат.

Вторая форма адресации наиболее привычна и удобна для академического историка. Это научно-популярный жанр. Он предъявляет сравнительно простые требования к профессионалу, пожелавшему установить диалог с образованной публикой: правильный, простой, «прозрачный» литературный язык, информативность, да еще показ источников, на основе которых сделаны выводы. Лет пятнадцать назад эти требования были в самой лаконичной форме высказаны одним издателем популярных энциклопедий: «Просто о сложном, интересно о важном».

Гораздо сложнее историософия. Зато она дает больше творческого простора.

Историософ выдвигает себя на роль интересного собеседника для интеллектуалов. Он предлагает им игру, где хорошая литература — с полным арсеналом художественных приемов, образностью, метафоричностью — совмещена с философической «подкладкой» и поставлена на прочное основание исторического материала. Интеллектуальная игра (в сущности, развлечение для изысканного ума, утонченный досуг образованного человека) составляет суть направления, которому С.А. Экштут дал удачное название «историософский маньеризм». Мастерство историка, ведущего подобную игру, заключается в том, чтобы, задав тему диалога, предвидеть вопросы, которое возникнут в будущем у читателей, и не разочаровать их своими ответами на еще не заданные вопросы…

С.А. Экштут высказался на этот счет с большой отвагой: «Мы живем в идеальное время для историософских опытов, когда есть все условия для содержательной, а не спекулятивной интерпретации исторического процесса… Тяга к потустороннему и неземному потеснит гуманистический оптимизм… Воображение и интуиция, связь с мистикой станут новыми опорами для деятельности ученого. Он устремится к виртуозности и усложнению традиционных мотивов. Субъективная основа творчества властно заявит о себе: изучение объекта исследования станет диктоваться внутренним чувством мастера и подчиняться ему… Объективизированному изображению мира будет противопоставлено его художественное воссоздание, ставящее эмоции и переживания выше соблюдения внешнего правдоподобия. Историософские опыты станут сплавом науки с литературой и искусством».

Наконец, четвертая форма адресации — персональная история.

Игры в ней нет. Она уходит корнями к Плутарху, к житиям святых, к древним притчам. Основная ее суть — дать современному интеллектуалу информацию о тех глубинных пружинах, которые двигали жизнь духовно родственных ему фигур в прошлом.

Человек, специализирующийся в персональной истории, видит в изучении судьбы одного-единственного исторического деятеля большую ценность, нежели в исследовании периода большой длительности, истории целого региона или крупной социальной группы. Результат этого исследования рассматривается как самоценный и не предназначается для дальнейшего синтеза. Из судьбы одной персоны — все равно, исключительной для своего времени или встроенной в массовый поток, — извлекается духовное зерно или же экзистенциальная суть. Ее жест, ее каприз, эпизод в ее судьбе могут нести в себе информацию исключительной важности, поскольку «проявляют» скрытые механизмы личности в критической ситуации. Те механизмы, что остаются тайной за семью печатями при ординарном течении жизни. Итог работы историка-«персоналиста» — реконструкция этических, религиозных, психологических образцов поведения личности в обстоятельствах исторического прошлого. Поскольку судьба «портретируемого» во всех случаях уже завершена, вглядываясь в ее обстоятельства из своего времени, историк видит результат слов и поступков персоны и, следовательно, может в какой-то степени подвести итог… Любые обстоятельства могут повторяться в истории бесконечное количество раз. Значит, сведения о том, как вели себя в них люди прошлого, остаются настоящей драгоценностью для современного человека. Он может использовать чужой духовный опыт как своего рода «кирпичики», сознательно выстраивая собственную личность и собственную судьбу. А живым «передаточным звеном» этого опыта и становится историк. Притчевость, содержащаяся в жизнеописаниях людей прошлого, — если, конечно, уметь извлекать ее осознанно, со всем инструментарием современной науки — никогда высокой цены не потеряет.

Во всех перечисленных случаях историк работает без малейшей надежды на то, что ему удастся понять глобальные закономерности истории, объяснить настоящее и предложить достоверные модели будущего. Это пустой соблазн.

с. 199:

цитата

Сумма всех устойчивых форм адресации обществу, какие может использовать профессиональный историк, может быть условно названа социсторией (старинное кургузое и тяжеловесное словосочетание «популяризация исторических знаний», мягко говоря, не вполне соответствует сути дела)… С социальной или тем более социально-экономической историей тут нет никакой связи. Речь идет о другом: «аудиторией-адресатом» социсторика служит не государство, не учащиеся и не научные круги, а социум, совокупность интеллектуалов, интересующихся знаниями о прошлом. И выбор аудитории производится осознанно — со всеми вытекающими последствиями.

По условиям нашего времени работа социсторика может быть приравнена к работе историка чисто академического, никогда не выходящего за пределы традиционного научного историописания. Они нужны исторической науке в равной степени: один служит ее творцом, другой — ее рупором, связывающим науку и общество. Превосходно и достойно всяческого уважения, когда один человек соединяет в себе качества социсторика и академического исследователя. Но практика показывает, что подобное счастливое сочетание весьма редко случается. Значит, носителям двух этих столь разных дарований необходимо большое взаимное уважение.

Друг без друга они слабы...

Дмитрий Михайлович Володихин родился в 1969 году. Окончил МГУ им. М.В. Ломоносова. Профес­сор исторического факультета МГУ.

С марта 2014 года занимается научной работой в Российском институте стратегических исследований. Советник директора РИСИ.

Автор более 400 научных и научно-популярных работ, рецензий, в том числе 30 книг по истории России (монографии, справочники, сборники статей, учебные пособия).

Лауреат премии Президента РФ в области образования, Макарьевской премии, премии им. А.С. Хомякова, кавалер Карамзинского креста.

(с) Москва

Не стало Евгения Николаевича Носова, нашего выдающегося археолога, моего старинного знакомца...

Евгений Николаевич Носов (1949-2019) — член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор, директор ИИМК РАН (1998-2015), научный руководитель ИИМК РАН (2015-2019), заведующий кафедрой археологии исторического факультета СПбГУ, главный редактор изданий "Археологические вести" и "Записки ИИМК РАН", автор почти пятисот научных публикаций.

Более сорока лет вместе с коллегами вёл планомерные-систематические исследования выдающегося памятника русского средневековья Рюриково городище (Новгород русских летописей), открыл-раскопал-атрибутировал и ввёл в контекст региона-периода десятки славянских поселений и различных погребальных древностей нашего Северо-Запада. Автор весьма оригинальной концепции становления ранних городов Древней Руси.

И лучшим Памятником Евгению Николаевичу будут его Великие Труды:

Сколько у нас с ним было славных задумок, но всё откладывали, всё не доходили руки, но так и не дошли, а теперь уже и никогда не дойдут...

Прощание с Евгением Николаевичем Носовым пройдёт завтра — в конференц-зале СПбНЦ РАН на Университетской...

Вечная память...