We reached the gate in less than an hour. I’d dismounted the trike. Overhead, the clouds were lower and darker than ever, and I didn’t think the rain could hold off for much longer. My estimate that the gray wall was forty feet high turned out to be way wrong. It was seventy at least, and the gate was titanic.
It was faced in gold – real gold, I was sure, not paint – and almost as long as a football field. The staves bracing it leaned this way and that, but not from age and decay; I was sure they had been placed that way, making strange angles. They made me think of Lovecraft again, and the mad, non-Euclidian universe of monsters that was always straining to overwhelm ours.
It wasn’t just the angles that were disturbing. Those staves were of some cloudy green substance that looked like a kind of metallic glass. Something seemed to be moving in them, like black vapor. It made my stomach feel funny. I looked away and when I looked back, the black stuff was gone.
When I turned my head and looked at the staves from the corner of my eye, the black stuff seemed to return. Vertigo swept through me.
Not wanting to lose what little breakfast I’d eaten, I looked down at my feet. And there, on one of the cobblestones, printed in paint that might once have been blue but had faded to gray, were the initials AB. My head cleared, and when I looked up I just saw the gate, crisscrossed by those green supports. But what a gate it was, like a CGI effect out of an epic movie. But this was no special effect. I rapped my knuckles on one of the cloudy green staves just to be sure.
I wondered what would happen if I tried Claudia’s name on the gate, or Stephen Woodleigh’s. They were both of the royal blood, weren’t they? The answer was yes, but if I understood correctly (I wasn’t sure I did, because I’ve never been good at untangling familial relationships), only Princess Leah was the heir-apparent to the throne of Empis. Or maybe it was the throne of the Galliens. It didn’t matter to me, as long as I could get in. If the name didn’t work, I was going to be stuck out here, and Radar would die.
Stupid Charlie actually looked for an intercom, the sort of thing you’d find beside the doorway of an apartment building. There was no such thing, of course, just those weird crisscrossing staves with impenetrable blackness between them.
I muttered, ‘Leah of the Gallien.’
Nothing happened.
Not loud enough, maybe, I thought, but shouting seemed wrong in the silence outside the wall, almost like spitting on a church altar. Do it anyway.
Outside the city, it’s probably safe enough. Do it for Radar.
In the end I couldn’t bring myself to shout, but I cleared my throat and raised my voice.
‘Open in the name of Leah of the Gallien!’
I was answered by an inhuman scream that made me step back and almost fall over the front of the trike. You know that saying, my heart was in my mouth? Mine felt like it was ready to bolt out from between my lips, run away, and leave me dead on the ground. The screaming went on and on, and I realized it was the sound of some titanic machine starting up after years or decades. Perhaps not since Mr Bowditch had last used this world’s version of open sesame.
The gate trembled. I saw those black tendrils writhing and rising in the off-kilter green staves. There was no doubt about them this time; it was like looking at sediment in a shaken bottle. The screech of the machinery changed to a rattling thunder, and the gate started to move to the left along what must have been a huge hidden track. I watched it slide by and the vertigo returned, worse than ever. I turned away, drunk-staggered four steps to the seat of Claudia’s trike, and put my face down on it. My heart was slamming in my chest, my neck, even in the sides of my face. I couldn’t look at those ever-changing angles as the gate opened. I thought I’d pass out if I did. Or see something so awful it would send me fleeing back the way I’d come, leaving my dying dog behind. I closed my eyes and reached out for a handful of her fur.
Hold on, I thought. Hold on, hold on, hold on.

Мы достигли ворот меньше, чем через час. Я слез с велосипеда. Облака над головой опустились ниже и стали темнее, чем когда-либо, и я решил, что вот-вот пойдёт дождь. Я ошибался, предположив, что стена сорок футов в высоту. В ней было не меньше семидесяти футов, а ворота казались титаническими. Снаружи они были золотыми – уверен, что это настоящее золото, а не краска – и длиной почти с футбольное поле. Укосины клонились то в одну сторону, то в другую, но не от возраста и ветхости; думаю, они специально располагались под странными углами. Что снова заставило меня вспомнить о Лавкрафте и безумной, неевклидовой вселенной монстров, которая всегда стремилась подавить нашу.
Что-то тревожащее было не только в углах. Эти укосины были из какого-то мутно-зелёного вещества, похожего на металлическое стекло. Казалось, в них что-то двигалось, похожее на чёрный пар. От этого у меня в животе возникло странное ощущение. Я отвел взгляд, и когда посмотрел снова, чернота исчезла. Когда я повернул голову и посмотрел на укосины краем глаза, чернота, казалось, вернулась. Меня охватило головокружение.
Не желая терять то немногое, что я съел на завтрак, я опустил взгляд под ноги. И там, на одном из камней, синей краской, которая выцвела до серой, виднелись инициалы «АБ». В голове у меня прояснилось, и когда я поднял глаза, то увидел обычные ворота, пересечённые зелёными укосинами. Но ворота эти выглядели словно нарисованные на компьютере в какой-нибудь киноэпопее. Но это был не спецэффект. Чтобы убедиться, я постучал по мутно-зелёной укосине костяшками пальцев.
Я гадал, что будет, если я попробую написать на воротах имя Клаудии или Стивена Вудли? Они оба королевских кровей, не так ли? Ответ «да», но, если я правильно понял (я не был уверен, потому что никогда не разбирался в запутанных родственных отношениях), только принцесса Лия являлась бесспорной наследницей трона Эмписа. Или, может быть, это называлось троном Галлиенов. Для меня это не имело значения, главное, чтобы я мог попасть внутрь. Если имя не сработает, я застряну здесь и Радар умрёт.
Глупый Чарли даже поискал домофон, штуку, которая обычно бывает рядом с дверью многоквартирного дома. Разумеется, такой штуки тут не оказалось, только эти странные перекрещивающиеся укосины с непроницаемой чернотой между ними.
Я прошептал: «Лия Галлиен».
Ничего не произошло.
«Может быть, не достаточно громко, – подумал я, но кричать в тишине стены было бы неправильно – почти, как плевать на церковный алтарь. – Всё равно сделай это. За пределами города должно быть вполне безопасно. Сделай это ради Радар».
Я не сразу смог прокричать, но прочистил горло и повысил голос.
– Откройтесь именем Лии Галлиен!
В ответ раздался нечеловеческий визг, который заставил меня отступить назад и почти кувыркнуться через переднее колесо велосипеда. Знаете такое выражение: сердце подступило к горлу? Моё готово было выпрыгнуть изо рта и убежать, оставив меня лежать мёртвым на земле. Визг продолжался и продолжался, и я понял, что это звук какого-то титанического механизма, пришедшего в движение после лет или десятилетий простоя. Возможно, мистер Боудич был последним, кто воспользовался аналогом «сезам, откройся!» этого мира.
Ворота задрожали. Я видел, как чёрные струйки извивались и поднимались по неровным зелёным укосинам. Теперь сомнений точно не было – всё равно, что смотреть на осадок во взболтанной бутылке. Визг механизма сменился грохотом и ворота начали двигаться влево, должно быть, по огромной скрытой колее. Я наблюдал, как они скользили, и головокружение вернулось, сильнее, чем раньше. Развернувшись, я проковылял четыре шага до велосипеда Клаудии и уткнулся лицом в сиденье. Не мог смотреть на эти постоянно меняющиеся углы, пока ворота открывались. Мне казалось, я потеряю сознание, если посмотрю. Или увижу что-то настолько ужасное, что это заставит меня бежать обратно тем же путём, которым я пришёл, бросив позади мою умирающую собаку. Я закрыл глаза и дотронулся до её шёрстки.
«Держись, – подумал я. – Держись, держись, держись».

Мы добрались до ворот меньше чем за час. Темные как никогда тучи висели очень низко и явно собирались разразиться дождем. Стена оказалась не сорок футов в высоту, как я прикидывал издалека, а все семьдесят, а ворота были просто колоссальные — размером с футбольное поле, если не больше, и покрыты золотом (не краской, а настоящим золотом, я в этом не сомневался). Скреплявшие их стяжки изгибались под странными углами, но не от старости и непогоды; я был уверен, что их так установили. Мне опять невольно вспомнился Лавкрафт, его безумная неевклидова вселенная монстров, непрестанно рвущихся в наш мир.
Странными казались не только углы. Стяжки были изготовлены из мутного зеленоватого материала, напоминавшего металлическое стекло. Внутри что-то шевелилось — какие-то черные пары. От одного их вида меня замутило. Я отвернулся, а когда снова посмотрел, черная взвесь исчезла. Я покосился на стяжки краем глаза: внутри опять клубилось черное. Голова сразу пошла кругом.
Не желая расставаться со своим скромным завтраком, я опустил глаза под ноги. И там, внизу, на одном из булыжников мостовой увидел инициалы «А.Б.», написанные некогда синей, а потом посеревшей от времени краской. В голове сразу прояснилось, я поднял глаза и увидел ворота — обычные ворота с зелеными стяжками. Огромные, просто исполинские, они казались сошедшими с киноэкрана. Но нет, то была не компьютерная графика: чтобы в этом удостовериться, я постучал пальцами по одной из стяжек.
Интересно, что будет, если я назову имя Клавдии или Стивена Вудли? Они ведь тоже королевской крови, верно? Да, но, если я правильно понял, принцесса Лия — законная наследница трона Эмписа. Или трона Галлиенов… Не важно, лишь бы за ворота пустили. Если ее имя не поможет, я не попаду в город, и Радар умрет.
Юный Чарли — каков идиот! — принялся искать глазами не что-нибудь, а домофон или иное переговорное устройство. Разумеется, ничего подобного рядом не оказалось, только стяжки крест-накрест и непроницаемая чернота между ними.
Я пробормотал:
— Лия из рода Галлиенов.
Ничего не случилось.
Может, надо погромче, подумал я, но кричать в этой тишине у городской стены казалось святотатством — примерно как плюнуть на церковный алтарь. А все же крикни. За пределами города шуметь можно. Сделай это ради Радар.
В общем, крикнуть я не посмел, но откашлялся и как можно громче произнес:
— Именем Лии из рода Галлиена — откройте!
В ответ раздался такой жуткий нечеловеческий визг, что я от страха попятился и чуть не перелетел через переднее колесо своего велосипеда. Знаете выражение — сердце екнуло? Так вот, мое сердце не просто екнуло, а едва не выскочило из груди и не оставило меня лежать бездыханным на земле. Визг все длился и длился, и тут до меня дошло: это скрипел исполинский механизм, открывающий ворота. Возможно, в последний раз его приводил в действие еще мистер Боудич, которому тоже сообщили местную версию «Сезам, откройся».
Ворота дрогнули. В мутных, кривых зеленых стяжках задвигались черные щупальца. На сей раз они точно мне не померещились: будто кто-то встряхнул бутылку, подняв со дна черный осадок. Визг механизмов сменился громыханием, и ворота поползли влево — видимо, внизу был спрятан рельс, по которому они двигались. Пока я смотрел, как они отъезжают, у меня вновь закружилась голова, причем куда сильнее прежнего. Я отвернулся, сделал четыре пьяных шага к сиденью велосипеда и прижался к нему лицом. Сердце бешено пульсировало в груди, шее, даже в скулах. Я совершенно не мог смотреть на эти зыбкие углы — думал, если еще секунду посмотрю, точно грохнусь в обморок. Или увижу нечто настолько ужасное, что брошусь наутек, оставив свою собаку умирать. Я зажмурился, протянул руку и зарылся пальцами в ее шерсть.
Держись, думал я. Держись, держись, держись.