В то время Смит ставит перед собой чёткую задачу – стать профессиональным писателем. Пробуя себя в различных жанрах – ужасов, фэнтэзи и научной фантастики, он сотрудничает одновременно с несколькими литературными журналами, публиковавшими фантастические и приключенческие истории.

Откликнувшись на предложение редактора журнала научной фантастики Wonder Stories, Дэвида Лассера, благосклонно принявшего его первый НФ-рассказ «Брошенные в Андромеде» и пожелавшего увидеть его продолжение, Смит начинает работать над новыми историями о приключениях команды космического корабля «Альциона», ведомого фанатичным исследователем Вселенной, капитаном Вольмаром.

Однако работа над научно-фантастическими рассказами продвигалась нелегко. Поэтический язык и причудливый, изысканный стиль автора, более склонного к детальнейшим красочным описаниям ужасов и чудес иных миров, нежели к созданию динамичных рассказов с обилием приключений и непрерывным действием, постоянно держащим читателя в напряжении, не слишком отвечали концепции Wonder Stories. Уже готовые рассказы приходилось перерабатывать согласно требованиям редактора, а некоторые истории были просто отклонены Лассером, как это произошло, например, с рассказом «Красный мир Полярной звезды».

Поэтому, чтобы не потерять темп, Смиту приходилось переключаться от написания твёрдой научной фантастики к более милым его сердцу визионерским историям, не скованным жёсткими ограничениями какого-то определённого жанра, и представляющим собой скорее вольные фантазии на совершенно произвольные темы, позволяющие в полной мере описать те невероятные сцены и картины, что возникали в воображении автора.

Именно так и появился на свет рассказ «Город Поющего Пламени», который позднее станет частью нового цикла – самого земного из циклов Кларка Эштона Смита, и в то же время – открывающего поистине запредельные глубины и тайны потусторонних измерений, вход в которые может оказаться проще, чем об этом можно подумать, а выход – далеко не всегда столь же лёгок и прост, как это могло казаться поначалу.

Бытие, как известно, определяет сознание. Рано или поздно почти каждый автор – неважно, фантастического, или же строго реалистического направления, садится за стол, чтобы написать хотя бы один рассказ, повествующий о жизни собрата-писателя. Не стал здесь исключением и Смит.

Действие рассказа «Город Поющего Пламени», в отличие от прочих причудливых рассказов Смита о иных мирах и временах, происходит «здесь и сейчас» – во вполне современной автору Калифорнии 30-х годов XX века, одним из главных персонажей которого становится профессиональный автор фантастических рассказов Филип Хастейн, пишущий истории о всевозможных оккультных явлениях, призраках и прочих странностях. В процессе сбора материалов для очередного своего творения, Хастейн исследует различные необъяснимые события, вольно или невольно становясь непосредственным их участником – то сталкиваясь с ужасающими существами из самой преисподней, то проникая в невероятно прекрасные миры множественных измерений, находящиеся за пределами человеческого восприятия и самой фантазии.

В образе Хастейна мы легко можем увидеть некоторые черты, намекающие на некоторую автобиографичность героя. Филип Хастейн является связующим персонажем, появляясь во всех историях цикла, однако, как правило, сам он не нигде не находится в центре повествования, предоставляя эту честь другим персонажам, с которым ему приходится встречаться по ходу развития сюжета.

Нет нужды в очередной раз повторять, что писатели – люди странные. И неважно, выдуманный ли это персонаж, или же вполне реально существовавший человек (последние, зачастую, оказываются куда более странными персонажами, нежели выдуманные литературные герои). Практически всем им присуще некое свойство, в большей или меньшей степени отличающее их от прочих представителей человеческого рода. Художники, писатели, композиторы, и другие представители творческих профессий, зачастую, отстраняясь от окружающей их реальности, немалую часть своего времени проводят в собственных мирах, порождённых их неуёмной фантазией и воображением.

И случается так, что миры эти, поначалу не выходившие за пределы одного-единственного человеческого разума, вдруг становятся более вещественными и настоящими, нежели наш общеизвестный мир, данный нам всем в ощущениях. Такова колдовская сила человеческой фантазии, позволяющей сделать реальным нематериальный, придуманный мир, заставляя тысячи, а то и миллионы людей искренне верить в безусловную реальность его существования. Да и кто может поручиться, что в бесконечно обширной Вселенной не найдётся именно такого уголка, который и был представлен нам автором?

Великий мастер литературы эскапизма, Кларк Эштон Смит с пугающей убедительностью являет нам в своих произведениях именно такие миры – чарующие, непостижимые, зачастую опасные и враждебные не только для человека, но и для других, намного более могущественных созданий.

Однако и слабых людей, и величественные, едва ли не божественные сущности, что обретаются в рассказах Смита, объединяет одно и то же свойство, заставляющее их раз за разом попадать в расставленные автором ужасающие ловушки и непредставимо кошмарные ситуации, зачастую кончающиеся гибелью, или чем-то непредставимо ужасным, гораздо более страшным, чем простое прекращение существования.

Свойство это – любопытство и страсть к познанию нового, неведомого, находящегося за гранью восприятия, зачастую недостижимого и потому – столь фантастически притягательного для тех, кто пресытился привычным существованием на собственном плане бытия и жаждет чего-то неизведанного, отличающегося от давно известной, зачастую смертельно надоевшей картины обыденного мира.

По роду своего занятия, Филиппу Хастейну приходится встречаться с самыми разными людьми. Собирая материалы для написания новых рассказов, или просто общаясь с интересными, загадочными персонажами, он тщательно исследует всевозможные таинственные случаи, связанные с Потусторонним.

Призраки, безумные учёные и художники, фантастические изобретения и проходы между измерениями, ведущие в Неведомое, странные люди, места и события – всё это является той основой, которой в меру своих скромных сил пользуется скромный профессиональный писатель-фантаст из Калифорнии для создания своих произведений.

При этом сам Хастейн неоднократно признаётся в том, что сам он вовсе не склонен к мистике. Напротив, в каждом из загадочных явлений, сколь бы необычным оно ни казалось, он старается отыскать некое рациональное зерно.

И, надо сказать, рациональный подход зачастую оказывается спасительным в случаях контакта со страшным, опасным и непознаваемым Неведомым, которое может оказаться намного ближе, чем это можно себе представить. Ужасающие хищные твари, питающиеся человеческими страхами и самими людскими душами, могут повстречаться нашему герою в совершенно мирной букинистической лавке на тихой улочке провинциального городка. Проход в иные измерения отыщется во время прогулки по живописной горной местности вокруг родной бревенчатой хижины, а среди гостей писательской вечеринки легко может оказаться учёный-исследователь, сумевший войти в контакт с Абсолютным Злом, что незримо пронизывает всю нашу Вселенную.

Разумеется, ни один писатель не сможет равнодушно пройти мимо подобных безумно интересных вещей, что могут дать невообразимое количество уникальных материалов для написания новой гениальной книги. И, разумеется, наш герой не оставляет без внимания ни таинственную рукопись, что может привести его за пределы известной Вселенной, ни соблазнительные намёки на возможность познакомиться с тайной заброшенного дома, где по заслуживающим внимания слухам появляются призраки давно исчезнувших людей, ни просьбы о помощи другу, по собственной неосторожности и любопытству оказавшемуся в чудовищной опасности.

Не откажется он и от рискованной экспедиции в компании с товарищем, что приведёт его в конечном итоге за пределы ведомых нам измерений, даровав новые, немыслимые на нашем земном плане чувства, ощущения и способы восприятия, знания, ужас и экстаз, что фактически представляют собой некую новую форму бытия, невообразимо более сложную, чем наше.

И даже такое невероятное приключение не станет пределом испытаний для участвующих в нём героев. Продемонстрировав им новые, необычайные, высшие планы существования, недоступные обычному человеку, автор тут же даёт понять, что это ещё далеко не конец. Даже после значительных телесных и душевных изменений, которые претерпевают герои Смита, оказавшись в новом мире, автор тут же показывает, что это – всего лишь начальная стадия роста разумного существа в долгой цепи перерождений, каждое из которых открывает всё новые, всякий раз ещё более сложные уровни существования и познания, намекающие на возможность беспредельного совершенствования и обретения всё новых и новых знаний.

Может ли быть что-то привлекательнее такой перспективы? Ведь жажда познания поистине не имеет пределов – так же, как и Вселенная. И даже все ограничения, налагаемые на человека его физическим существованием в пределах известного и доступного пространства и того краткого времени, что отведено природой на одну-единственную, пусть даже самую долгую человеческую жизнь, не могут поставить пределов безграничному воображению, позволяющему с необычайной лёгкостью жонглировать мирами и Вселенными, исследуя их и перекраивая под собственный вкус.

Талант Смита как визионера-мечтателя, представляющего нашему вниманию чудесные и ужасающие миры воображения, позволил показать нам всё великолепие высших измерений, куда попадают герои «Города Поющего Пламени». Рассказ этот не очень вписывался в концепцию журнала Wonder Stories, публикующего исключительно научно-фантастические произведения, однако, несмотря на это, он очень понравился редактору Дэвиду Лассеру, так что тот немедленно включил его в ближайший план выпуска, напечатав рассказ в июльском номере Wonder Stories за 1931 год. В ноябре того же года вышло его продолжение «За Поющим Пламенем», логически завершающее первый рассказ. С 1942 года «Город Поющего Пламени» впервые выходит в книжном издании, уже в полном виде, где эти два, ранее опубликованных по отдельности рассказа, представляют собой две части одного произведения.

Кроме того, в августе 1937 года Кларк Эштон Смит написал краткий синопсис третьего рассказа, который должен был продолжить историю Поющего Пламени. Однако, рассказ под названием «Возрождение Пламени» по всей видимости, так и остался ненаписанным, поскольку в архиве Смита после его смерти не было найдено ни рукописи, ни машинописной копии, ни даже набросков этого рассказа.

Другие рассказы этого цикла – «Охотники из Запределья» «Одержимый Злом» и незаконченный «Музыка смерти» уже не отличаются столь ярким потоком визионерских образов и невероятных приключений в неведомых мирах, однако, несмотря на это, каждый из них по-своему оригинален. Ведь в поисках неведомого вовсе не обязательно отправляться за тридевять земель. Иногда для этого бывает достаточно всего лишь внимательнее присмотреться к окружающей действительности и людям. И увиденное далеко не всегда может оказаться приятным и безопасным.

Неосязаемые чудовища, доступные только лишь взору, но не способные физически навредить человеку, могут, тем не менее, утащить с собой его душу, представляющую для них самую лакомую пищу, оставив на Земле одну лишь пустую, и всё ещё бессмысленно живую оболочку, совсем ещё недавно бывшую человеком. Исследование тонких миров и пограничных состояний может привести к встрече с Абсолютным Злом – и встреча эта не принесёт ничего хорошего фанатичному исследователю. Гениальный эксцентричный композитор, умело совмещавший музыкальнее творчество с занятиями чёрной магией и некромантией, приглашает на званый вечер призраки самых величайших музыкантов ушедших эпох, чтобы дать невероятное представление, – несмотря на то, что и сам он уже давно мёртв. Однако, сила искусства и тёмное знание позволяют преодолеть незримый барьер смерти, чтобы в чудесным образом преобразившемся на одну ночь заброшенном доме могла собраться компания мёртвых виртуозов для того, чтобы дать ещё один концерт – пусть даже и в призрачном облике (как тут не вспомнить Великий бал у Сатаны из одноимённой главы «Мастера и Маргариты» М. Булгакова).

Встречи с Потусторонним, внезапно врывающиеся в обыденную реальность нашего собственного, хорошо знакомого и предсказуемого мира, описываемые Смитом, выглядят не менее убедительно, чем его красочные истории, описывающие приключения в иных мирах и измерениях. Однако, при малейшей возможности, автор стремился увести своих героев подальше от земной действительности, о которой многие из них думают и говорят, как о заброшенном и тоскливом узилище, пребывание в котором поистине невыносимо. Врата, приоткрывающие путь в Неведомое, которое с немалой долей вероятности может оказаться опасным и неблагоприятным для человека, зачастую оказываются для героев Смита много привлекательнее опостылевшего земного существования.

И хотя сам Филип Хастейн не слишком стремится навсегда покинуть план земного бытия ради прелестей и диковин иных неведомых миров, а скорее является свидетелем подобных попыток со стороны истинных героев рассказов, тем не менее, в каждом из них он так или иначе тоже соприкасается с Неведомым, которое, навсегда погубив или фатально изменив главного героя, частично меняет и самого Хастейна.

Воспоминания о ужасных и чудесных событиях, о страшных потерях и невозможности возвращения к прекрасным недостижимым для человека мирам никогда до конца не изгладятся из его памяти. А согласно синопсису ненаписанного «Возрождения Пламени», после нового путешествия Хастейна в Высшие Измерения и случившегося там расщепления его личности, часть сознания писателя навсегда остаётся в том невыразимо чарующем мире – в то время как самому герою приходится возвращаться на Землю, утешая себя лишь тем, что ему довелось побывать в тех местах, где вряд ли в обозримом будущем сможет оказаться хоть кто-то ещё из людей.

И всё же воспоминания эти не несут в себе печали и безысходности. Ведь каждое их них напоминает герою (и читателю) об удивительном опыте, свидетелем которого ему довелось стать, об удивительных путешествиях и невероятных событиях, рожденных визионерской фантазией Кларка Эштона Смита – поэта, художника и писателя, всю свою жизнь стремившегося к неведомому, неизученному, экзотическому, в каждом из своих произведений предлагая читателю совершить увлекательный побег из привычного мира – в неимоверную, восхитительную даль воображаемых миров, лежащих за пределами человеческой фантазии.

*

Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени

Незабываемый стиль автора, постоянно обращавшего свои взоры в Запредельное, мастерски описывавшего невообразимые миры, лежащие за пределами пространства и времени, уже которое десятилетие восхищает как неофитов, только-только решившихся прикоснуться к жанру фэнтэзи, так и искушённых читателей, пресытившихся однообразными штампованными историями поставленных на поток бесконечных фэнтэзийных сериалов.

Мало кому из авторов удаётся создание по-настоящему оригинальных миров. А ведь мир, в котором действуют герои – это едва ли не главная, неотъёмлемая часть любого по-настоящему хорошего фэнтэзи. Можно на протяжении нескольких томов расписывать его подробности, создавать карты, выписывать исторические хроники – и всё равно, это ещё далеко не гарантирует, что новый мир, созданный автором, окажется действительно интересным и захватывающим, несмотря на все старания рассказчика.

Иному же автору достанет и нескольких строчек, чтобы мир, описываемый им, моментально и навсегда завладел вниманием читателя – даже если сам автор создавал его всего лишь с целью заработать на новой публикации.

И тут уже не обойтись без наличия таланта, возможно, близкого к гениальности. Одного умения складно слагать буквы в слова, а слова – в строки, недостаточно для создания произведения, которое не окажется проходным, уйдя в небытие спустя совсем непродолжительное время, а напротив, будет пользоваться неослабевающим интересом у многих поколений читающей публики, задавая каноны и направления развития жанра на многие годы вперёд.

В начале XX века, когда фантастическая литература только готовилась к своему победному шествию по планете, а будущие авторы Золотого Века в большинстве своём ещё даже не успели окончить школу, многочисленные литературные журналы уже вовсю публиковали бесчисленные истории о приключениях героев выдуманных миров. Золотой Век фантастики вырос из эпохи палп-журналов, будущие авторы его, зачитывавшиеся в юности фантастическими, страшными и удивительными историями, постепенно выросли, создав собственные миры, ставшие ныне классикой фэнтэзи.

Однако старт их творчества берёт своё начало именно в дешёвых журнальчиках, публиковавших простенькие и наивные рассказы с добродетельными героями и безусловно плохими соперниками, чьи характеры были прямолинейны, а мотивация поступков – исключительно проста.

Но, несмотря на всю подобную наивность и простоту, главным положительным качеством немалой части этих рассказов было появление в них новых идей и тем. Писать о том, о чём не писал еще никто до тебя – вот что было главным в фантастической литературе тех лет. Именно тогда зарождались новые стили, создавались оригинальные традиции фантастического письма и манеры подачи материала.

Не секрет, конечно, что и тогда многие из авторов главной целью своего литературного труда ставили желание заработать. Удавалось это далеко не всем – кто помнит сейчас, кроме специалистов, имена многочисленных авторов-подёнок, публиковавших тогда свои опусы и исчезнувших навсегда по той или иной причине. Закрывались журналы, редакторам не нравились присылаемые им рассказы, сами авторы находили для себя более лёгкие и выгодные формы заработка, навсегда отказываясь от продолжения литературного труда.

Но, разумеется, были и те, кто благодаря своему таланту и удаче были приняты в число постоянных авторов журналов, чьи произведения пришлись по вкусу как редакторам, так и читателям.

Пробовавший себя в качестве профессионального писателя, Кларк Эштон Смит одновременно сотрудничал с несколькими журналами различной направленности. Более всего его талант оказался востребованным читателями Weird Tales. Именно странные, сверхъестественно-фантастические истории Смита, по большому счёту не укладывавшиеся ни в одну из категорий, как раз и сделали его знаменитым. Грандиозная фантазия, не сдерживаемый ничем полёт воображения, мастерские визионерские описания красот и кошмаров немыслимых миров, поэтический язык и проскальзывающая иногда едкая насмешка составили тот причудливый коктейль фантазии, выгодно отличающий Смита от множества других авторов.

Тогда, в начале века, ещё не существовало чёткого деления фантастической литературы на отдельные направления. Авторы фэнтэзи только обживали новое, не слишком заселенное пространство своей жанровой ниши, продолжая и развивая в своём творчестве традиции ранних мастеров – таких, как например лорд Дансени, и создавая собственные, которые позже станут настоящими канонами для фэнтэзи конца XX – начала XXI века.

Кстати, влияние Дансени на творчество Смита по-видимому было не таким уж значительным. Сам Смит признавался, что он впервые прочитал несколько рассказов Дансени в 1920 году – однако простое прочтение нескольких рассказов вряд ли смогло оказать глубокое влияние на писателя – особенно на такого оригинального, как Смит. Он исключительно тщательно подбирал для себя литературные модели – и Дансени среди них просто не было. Ведь ещё задолго до 1920 года Смит уже писал собственные стихи и рассказы, имитирующие стиль арабских сказок 1001 ночи. Первые из таких историй были написаны Смитом в возрасте всего 11 лет. К 1910-1912 г, когда были опубликованы первые «восточные» рассказы Смита, уже можно вполне говорить о том, что автор сумел выработать свой собственный стиль, который был вполне сформирован к тому моменту, когда Смит впервые познакомился с творчеством Дансени. Некоторое поверхностное сходство Дансени и Смита демонстрирует нам пример независимой и почти что параллельной эволюции стиля. Примеры такого рода не являются редкостью в области литературы. Но, разумеется, продукты параллельной эволюции в конечном итоге оказываются весьма различными, хоть и имеют в своей основе некоторое сходство.

При этом, в отличие от воображаемых стран, описываемых лордом Дансени, неопределённо располагающихся где-то «за пределами Востока» или «на краю света», чьё географическое расположение намеренно сделано расплывчатым, без уточнения даже, на нашей Земле или же на какой-либо другой планете происходит их действие, миры Кларка Эштона Смита практически всегда имеют чёткую локализацию, позволяющую соотнести их с реально существующими (или существовавшими) местами нашей планеты – или Вселенной.

Так, область Аверуань, где периодически происходят всевозможные потусторонние события, располагается где-то в средневековой Франции, земли древней Гипербореи, расцвет цивилизации которой отстоит от нас на 200 000 лет в прошлом, надежно укрывает сегодня толща ледового щита Гренландии. Цветущая Лемурия и загадочный Посейдонис в результате ужасающих катастроф погрузились на океанское дно, задолго до появления известной нам записанной человеческой истории. Континент Зоти́к, прибежище тёмных колдунов и некромантов последних веков существования дряхлой, умирающей Земли, поднялся из океанских вод на руинах давно утонувших. известных нам сегодня континентов.

А когда воображению автора становилось тесно даже на таком обширном поле, действие новых рассказов переносилось на просторы необъятной Вселенной, где могли происходить события, для которых наша Земля оказалась слишком маленьким и простым миром.

Таков цикл рассказов о планете Ксиккарф, расположенной в системе тройного солнца, плывущей в космосе, окружённой ожерельем из четырёх маленьких лун. Шесть планет и тринадцать лун солнечной системы, которой правит могущественный чародей Маал Двеб, составляют поистине безграничную сцену, на которой развёртывается действие рассказов цикла.

К сожалению, Смит написал только два рассказа о чародее Маал Двебе с планеты Ксиккарф, оказавшихся, однако одними из самых причудливых и изобретательных фантазий автора. Остаётся лишь гадать, каких невероятных пределов могло достичь воображение Смита, возьмись он за этот цикл столь же основательно, как это произошло с рассказами о Зоти́ке или Гиперборее. Но даже и эта пара рассказов подарит читателям немалое удовольствие от погружения в глубины неистощимой авторской фантазии.

Фэнтэзийные рассказы Кларка Эштона Смита не является «чистым» образцом жанра, напротив, в них органично сплетаются магия и наука, щедро приправленные поистине безумными описаниями немыслимых миров и их чудовищных обитателей. Леденящий ужас Запредельного смешивается в них с невероятной красотой иных измерений, чувственность смерти и хрупкая красота умирания – с невероятной жестокостью и кошмарными страданиями героев, неосторожно осмелившихся заглянуть за изнанку Вселенной, где таится нечто более страшное, чем само Абсолютное Зло, едва доступное для человеческого понимания, изначально пребывающее за пределами категорий, доступных для людского восприятия.

Рассказы цикла «Ксиккарф» написанные в период самого плодотворного этапа творческой карьеры Смита для излишне придирчивого читателя могут показаться повторяющими уже известные сюжетные линии и темы, использованные автором в других его рассказах.

Отчасти это утверждение можно счесть верным. Как и многие другие истории Смита, они рассказывают о скуке, порождённой чувственным пресыщением и усталостью от изощрённой порочности – немало сходных тем мы можем встретить в циклах о Гиперборее, Посейдонисе и особенно – Зоти́ке. Как и в историях о Посейдонисе, герой рассказов о Ксиккарфе, Маал Двеб – наполовину чародей, наполовину учёный. Таким образом, рассказы эти представляют собой не чистое фэнтэзи, а содержат в себе ещё и элементы научной фантастики – так же, как и некоторые внецикловые рассказы Смита.

Однако, подобное сходство между различными рассказами Смита вовсе не выглядит механическим самоповтором – уж кого-кого, но только не его можно упрекнуть в недостаточности фантазии. Напротив, во всех этих рассказы автор со всех доступных ему точек зрения исследует различные аспекты существования человека в мире, который практически всегда неблагосклонен, а то и попросту враждебен к нему. Враждебность эта может проявляться в самых различных формах – от невообразимо чудовищных до уныло-скучных, заставляющих героя искать выход из сложившейся вокруг него невыносимой обстановки. Ищут спасения от наступающего ледника жители Гипербореи, с гибнущего континента Посейдонис бегут на соседнюю планету Сфаномоэ чародеи-учёные, мальчик-козопас принимает предложение древнего повелителя зла, становясь королём отдалённого царства Зотика, но все они не находят радости в бегстве от окружавшей их действительности, обретая лишь новые страдания, а зачастую – и мучительную гибель. Даже чародей Маал Двеб, единовластный повелитель шести планет и тринадцати лун, не в силах более выносить сладкое проклятие собственного всемогущества, отправляется на поиски приключений налегке, временно ограничив своё всемогущество для того, чтобы вновь испытать остроту риска и неожиданных опасностей, с которыми он мог бы встретиться в подвластных ему мирах.

Если даже всемогущий чародей, в собственном дворце, предоставляющем своему хозяину все мыслимые и немыслимые развлечения чувствует едва выносимую скуку и тоску, то что уж говорить об обитателях более простых планов бытия, наподобие земного. И потому, при малейшей возможности, что любезно предлагает им воображение автора, герои Смита стараются воспользоваться ими, чтобы вырвавшись из надоедливого, унылого круга однообразного бытия переместиться на другие его планы, в миры, где странности и чудеса представляют собой самые обычные явления. Героев не останавливает даже то, что многие из этих фантастических миров являются экстремально опасными. Однако влечение, оказываемое ими на героев повествования является поистине непреодолимым – как и желание вырваться из опостылевшего круга однообразной предыдущей жизни.

Однако автору было недостаточно просто демонстрировать все возможные формы эскапизма из подлунного мира. Помимо всего прочего он желал превзойти в своих творческих фантазиях все признанные мифологии прошлого и будущего.

Итог этой дьявольской амбициозности Смит подводит в своем стихотворении в прозе «К демону», в форме нижеследующей молитвы, обращённой к потустороннему первоисточнику своего творчества:

Расскажи мне побольше историй, о злотворный и благостный демон, но не нужно рассказывать только о всём том, что я ранее слышал, иль во сне мог увидеть иначе, чем лишь только туманно и редко. Нет, и слышать о том не желаю, что доступно в пределах пространства, иль во времени зыбких границах; ибо я утомился немного от записанных в хрониках лет, и земель, нанесенных на карты…

Расскажи мне побольше историй, но пусть будут в них только те вещи, что не встретить в древнейших легендах, или в мифах миров параллельных…

Расскажи о неведомом страхе, о любви невозможной поведай, в дальних сферах пространства, где Солнце – лишь звезда безымянная, или, там, где даже лучи его света до скончания века не вспыхнут.

И пусть нам никогда не узнать, истинно ли демоны, обитающие в иных измерениях, нашептали автору свои невероятные ужасающие и пленительные истории, или же есть какое-то более простое и естественное объяснение появлению их в нашем, пусть не идеальном, но возможно всё-таки не самом худшем из всех возможных миров – неважно.

Главное – то, что мы, вслед за автором, сумевшим поистине чудесным образом записать все эти истории, можем прикоснуться к тайнам и чудесам чуждых, неведомых миров, лежащих за пределами ведомых нам пространств, раз за разом погружаясь в этот яркий, невообразимо богатый мир чудес и фантазий, дарованный нам щедрой рукой Кларка Эштона Смита.

*

Опубликовано в 3 томе собрания сочинений Город поющего пламени

Алькуз, движимый общим порывом, тоже навестил его. Маг, невысокий человек с горящими сверкающими глазами, облачённый в развевающиеся одеяния, поднялся с дивана, на котором сидел, погружённый в медитацию, и низко поклонился в приветствии.

— Я пришёл к тебе, — сказал Алькуз, — чтобы ты прочёл мне скрытые и неисповедимые повеления судьбы.

— Насколько это в моих силах, я буду служить тебе, — ответил индус. Он жестом пригласил визитёра сесть и занялся приготовлениями. Он произнёс несколько слов на языке, который Алькуз не мог понять, и в комнате стало темно, если не считать тусклого мерцающего света жаровни, полной раскалённых углей. Амару бросил в неё несколько кусков благоуханного дерева различных пород, которые были у него под рукой. Поднялся густой чёрный дым, и стоявшая в нём фигура мага оказалась наполовину скрытой. Казалось, она стала выше и внушительной, а маг принялся произносить заклинания на странном и неведомом языке.

В комнате посветлело и, казалось, она бесконечно расширилась, вместе с чёрным облаком дыма. Алькуз больше не мог видеть стен, и комната теперь казалась ему какой-то огромной пещерой, пропадающей вдали в темноте. Дым собирался в клубящиеся фантастические формы, которые быстро приобретали сходство с человеческими фигурами. В то же время стены тьмы сходились, пока не ограничили пространство размером с тронный зал султана. Из жаровни поднялось ещё больше дыма, который принял вид длинных рядов колонн, а также помоста и трона. На троне восседала тёмная фигура, перед которой преклонили колени другие подобные ей. Они быстро становились всё более чёткими и определёнными, и Алькуз узнал их.

Это был королевский тронный зал, и сидящая фигура была им самим. Остальные были придворными чиновниками и его собственными приятелями. На голову Алькуза была возложена корона, и его придворные преклонили колени в знак почтения. Картина сохранялась ещё некоторое время, а затем фигуры снова растворились в чёрной мгле.

Амару стоял рядом с сидящим принцем.

— То, что ты видел, со временем сбудется, — сказал он. — Теперь ты увидишь другое событие.

Снова он стоял в клубящемся дыму и распевал заклинания, и снова дым превратился в колонны и трон, занимаемый одинокой фигурой Алькуза. Он сидел с невидящими глазами, погружённый в медитацию. Безымянный раб казалось, что-то сказал ему, а после удалился.

Затем появилась фигура, в которой Алькуз узнал Амару, индусского мага. Он опустился на колени перед троном и, казалось, подал какое-то прошение. Сидящая фигура по-видимому собиралась ответить, когда индус, резко вскочив на ноги, вытащил из-за пазухи длинный нож и ударил его.

Почти в тот же миг Алькуз, который в ужасе наблюдал за происходящим, издал дикий крик и упал замертво, пронзённый в сердце магом, который незаметно подкрался к нему сзади.

*

Примечание

Эта короткая история, недавно обнаруженная в рукописи и опубликованная Роем Сквайрсом, считается одним из самых ранних из сохранившихся экспериментов автора в художественной литературе. Сквайрс считает, что она была написана примерно в 1910-1912 гг, примерно в то же время, что и его первые рассказы. Она в самом деле может оказаться его первым произведением в жанре фэнтэзи — кто знает? Во всяком случае, своей краткостью и чрезвычайной, почти поэтической точностью фраз она явственно демонстрирует, как Смит нащупывал свой путь от стихов к повествованию в прозе.

Лин Картер

*

*

*

Принц Алькорез и маг

Prince Alcorez and the Magician

Вероятно, более поздняя версия этого рассказа. Первая публикация The Sword of Zagan And Other Writings, Hippocampus Press (2004)

Нижеследующий текст переведён из старинного манускрипта времён Лимура Хромого. Личность автора неизвестна.

У Такуб-хана, султана Балха, был единственный сын по имени Алькорез. Сын сей обладал от природы свирепым нравом, который не сделался лучше от окружавших его роскоши и власти. Он стал жестоким, распущенным и властолюбивым, отчего нигде не пользовался популярностью и любовью. В этом он был полной противоположностью своему отцу, мудрому и справедливому султану, снискавшему расположение своего народа. В отличие от него, все недостатки его сына выглядели вдвойне отчётливее.

Принц Алькорез проводил дни в состязаниях и развлечениях, а ночи — в предосудительном распутстве. Вскоре он прославился своей любовью к вину и необычайным количеством наложниц. Увещевания отца были бесполезны. Несмотря на всё сказанное, он продолжал вести себя по-своему.

В это время в Балх из Индостана прибыл известный маг по имени Амаро. Он был искусен в предсказании будущего, и вскоре невероятно прославился по всей стране. К этому темнокожему человеку чуждой расы и религии шли все, кого постигла беда и те, кто пытался сорвать завесу с грядущих событий. Его клиентами были люди всех рангов и положений, ибо неприятности являются уделом всех, а любопытство есть всеобщий атрибут.

Принц Алькорез, движимый общим порывом, вошёл в присутствие мага. Амаро, невысокий человек с блестящими глазами, носящий развевающиеся одеяния, поднялся с подушек, на которых сидел, будучи погружён в медитацию, и приветствовал своего царственного гостя.

— О, принц, — сказал он. — Пришёл ли ты к своему смиренному слуге, чтобы он прочёл тебе скрытые и непостижимые повеления судьбы?

— Да, — сказал Алькорез.

— Насколько это в моих силах, я буду служить тебе, — ответил индус. Он жестом пригласил гостя сесть, а затем приступил к приготовлениям.

Словно по команде в комнате потемнело. Амаро взял несколько душистых кусочков дерева и бросил их в жаровню с раскалёнными углями. Поднялся густой чёрный дым и, стоящая в его клубах фигура мага, казалось, сделалась выше и внушительнее. Будучи наполовину скрыт клубящимся дымом; маг декламировал заклинания на каком-то странном и неведомом языке.

Алькорез сидел, скованный чарами, и зрил, как дым принимает всевозможные фантастические формы. Комната, казалось, расширилась бесконечно, а вместе с ней и чёрные клубы. Вскоре фантастические формы обрели подобие человеческих фигур, в которых Алькорез узрел себя и многих других, кого он знал.

Все они находились в тронном зале королевского дворца. Алькорез, восседавший на троне султанов, был коронован правителем Балха, и его придворные оказывали ему своё почтение. Эта сцена продолжалась на протяжении нескольких минут, а затем фигуры, казалось, снова растворились в чёрном дыму.

Маг стоял рядом с сидящим Алькорезом.

— Ты узрел, — произнёс он, — тень грядущего события. То, что тебе довелось увидеть, со временем сбудется. А сейчас ты увидишь другую картину.

Маг вновь стоял в клубящемся дыму и распевал заклинания на странном и неведомом языке. И вновь комната, казалось, расширилась, и дым принял форму знакомой сцены и человеческих фигур.

Алькорез увидел Зал Аудиенций, в котором султаны Балха вершили правосудие над своими подданными. И сам он сидел на троне. Пред ним было высказано множество жалоб и требований справедливости. И Алькорез выносил по ним свои решения.

Затем вошёл Амаро, индусский маг. Он подошёл прямо к царскому трону и подал прошение. Султан хотел что-то ему ответить, но индус выхватил из-за пазухи нож и ударил его.

В тот же миг принц, который сидел, наблюдая за этим словно заворожённый, вскрикнул от ужаса и упал замертво, заколотый Амаро в сердце.

*

Перевод В. Спринский, июнь 2021

Тем не менее, этот инцидент сильно разозлил его в то время; и участь, которую он придумал для Амиры, была наиболее ужасной из всех мыслимых. Её история запомнилась надолго и о ней часто перешёптывались в королевской зенане ; хотя послужила ли она примером для того, чтобы удержать других от подобных проступков, оставалось спорным вопросом.

Амира была танцовщицей, что означало низкое происхождение; и её возвышение в глазах раджи не было воспринято с безоговорочным одобрением его законными жёнами. В сложившихся обстоятельствах для Амиры было крайне неблагоразумно продолжать любовную связь с миловидным молодым погонщиком слонов Рамой Дасом, поскольку вокруг было много бдительных глаз, способных заметить эту любовь, и завистливых языков, чтобы донести сплетни о ней Нихалу Сингху. За Амирой следили; и однажды был замечен некий мужчина, выходивший из её комнат в ранний утренний час. Этот мужчина не был с уверенностью опознан как Рама Дас; однако присутствия в этих священных пределах любого, кроме самого раджи, было достаточно, чтобы проклясть несчастную девушку.

Наказание, избранное Нихалом Сингхом, было столь же скорым, сколь и ужасным. Девушка была приговорена к смерти, которой обычно карали самых худших преступников; а её предполагаемый любовник, погонщик Рама Дас, в лучших традициях изысканной раджпутской жестокости был избран её палачом. Амиру заставили опуститься на колени и положить голову на каменную глыбу во дворе дворца, после чего огромный слон, которым правил Рама Дас, по сигналу погонщика поднял одну из своих громадных ног и обрушил её на голову танцовщицы, сокрушив её в кровавое месиво. Во время этого чудовищного испытания ни Рама Дас, ни Амира не проявили никаких признаков узнавания или эмоций; и тайно торжествовавший раджа, пожалуй, был разочарован таким поворотом событий. Через день или два молодой погонщик слонов пропал из Анапура, и никто не знал, то ли он был тайно устранён Нихалом Сингхом, то ли скрылся по собственной воле.

С тех пор прошло десять лет; и даже в памяти старших жён раджи эту историю затмило бессчётное множество более поздних скандалов и мелких дворцовых происшествий. И когда должность махаута Рагны, огромного слона, который на всех официальных церемониях носил самого раджу, освободилась после смерти погонщика, никто не связал бы полузабытого Раму Даса с новым претендентом Рамом Чандаром, который в знак своей пригодности дал обет взять на себя ответственность за Рагну и предоставил рекомендации, свидетельствующие о многолетнем верном и умелом служении махарадже штата Бунделькунд. И Нихал Сингх был бы последним из всех, кому могло прийти в голову, что мрачный неразговорчивый густобородый Рам Чандар и беспечный безбородый Рама Дас был одним и тем же человеком.

Каким-то образом, несмотря на наличие множества других претендентов, Рам Чандар всё же пробрался на желаемую должность. И поскольку он был умелым погонщиком, который, очевидно, овладел языком слонов до последних, тончайших интонаций, никто, даже его товарищи-махауты, не нашли причин для неодобрения или критики его назначения. Рагне, по-видимому, тоже понравился его новый погонщик; и вскоре между этими двумя сложилось то идеальное доверие и понимание, что часто возникают между махаутом и животным. Рагна, как подобает хорошо обученному слону, был мудр и образован во всём, что ему полагалось знать; но к тому же он научился некоторым новым манерам и грациозности под руководством Рама Чандара; и даже был обучен в частном порядке паре трюков, которые обыкновенно не входят в курс обучения парадного слона. Об этих последних никто и не догадывался, а Рам Чандар хранил непроницаемое молчание. И Нихал Сингх совершенно не подозревал о том странном сардоническом зловещем чувстве, с которым смотрел на него новый махаут из Бунделькунда.

Нихал Сингх ныне куда больше чем когда-либо ранее увлекался опиумом и всё меньше и меньше интересовался всеми прочими удовольствиями и развлечениями. Но теперь, когда ему исполнилось сорок лет, его министры по политическим причинам решили, что он должен взять ещё одну жену. Рани недавно умерла, не оставив ему наследника мужского пола; и её преемницей была выбрана юная дочь соседнего раджи Айялмеры. Были выполнены все необходимые приготовления, составлены подробнейшие протоколы, после чего был назначен день свадьбы. Нихал Сингх втайне скучал перед ожидавшей его перспективой, однако во всеуслышание безропотно принял свой королевский долг. Чувства невесты, похоже, были ещё более сомнительными.

День свадьбы расцветал жарким шафраном. Громадная процессия, движущаяся из Айялмеры, должна была доставить невесту в Анапур, а Нихал Сингх с другой великолепной процессией готовился встретить её пред вратами собственной столицы.

Это была восхитительная церемония. Нихал Сингх, сидевший в золотом, украшенном драгоценными камнями хаудахе на превосходном слоне Рагне, проплыл по улицам Анапура, сопровождаемый придворными вельможами на других слонах и небольшой армией всадников, кони которых были убраны роскошными попонами. Солдаты часто стреляли из джезайлей и пушек, а в толпе простолюдинов гремели музыкальные инструменты. Погонщик Рам Чандар, как всегда мрачный и невозмутимый, сидел на шее Рагны. Нихал Сингх, подкрепивший свои силы солидным куском своего любимого наркотика, был столь же бесстрастен, восседая на своих вышитых подушках в хаудахе.

Процессия выступила через открытые ворота Анапура, и тогда на некотором расстоянии от неё в облаке летней пыли взорам всех предстал приближающийся кортеж невесты и её свиты, образующий не менее блистательное и пышное построение, чем то, которое возглавлял Нихал Сингх.

Когда две процессии оказались совсем рядом, произошло событие, которое не было заранее подготовленной деталью церемонии. По тайному сигналу Рама Чандара, воспринятому и понятому только одним слоном, Рагна внезапно остановился, сунул хобот в большой хаудах у себя на спине, крепко охватил им Нихала Сингха и самым непочтительным и унизительным образом вытащил раджу наружу, толкнул его так, что тот упал на колени в дорожную пыль и заставил склонить голову в прах перед приближающимся паланкином невесты. Затем, прежде чем ошеломлённая толпа осознала, что он делает, Рагна поднял одну из своих передних ног и преспокойно принялся раздавливать ею голову раджи в плоскую бесформенную массу. Затем, дико трубя, угрожая всем, кто стоял у него на пути и, по-видимому игнорируя отчаянные сигналы и команды своего погонщика, Рагна прорвался сквозь толпу и быстро растворился в ближайших джунглях, всё ещё неся на себе Рама Чандара и пустой хаудах.

Посреди смятения и ужаса возобладало предположение, что Рагну охватило свирепое безумие, которому иногда бывают подвержены слоны. Когда было восстановлено некое подобие порядка, за ним последовал отряд всадников раджи, вооружённых джезайлями. Они нашли его через час, мирно пасущимся на поляне в джунглях без своего погонщика, и уложили слона одним залпом, не доверяя его вернувшейся внешней кротости.

Предположение о том, что Рагна обезумел, было охотно принято всеми; никто даже не подумал о Раме Дасе и смерти Амиры десять лет назад. Однако исчезновение нового махаута Рама Чандара оказалось не меньшей загадкой, чем случившееся ранее исчезновение Рамы Даса, если бы кто-то вздумал провести с ним параллель. Тело Рама Чандара не было найдено, и никто не знал наверняка, был ли он убит Рагной в дремучих джунглях или бежал из Анапура опасаясь оказаться привлечённым к ответственности за поведение Рагны. Однако бешеные слоны склонны изливать свою злобу на всех доступных им жертв, даже на своих собственных махаутов; поэтому считалось весьма маловероятным, что Рам Чандар сумел сбежать.

*

*

*

Примечания

1. Женская половина дома в Индии (хинди)

2. Джезайл, или джезайль (перс.) — традиционное длинноствольное дульнозарядное ружьё в Центральной Азии.

*

Завершив рассказ 29 декабря 1930 года, Смит описал его Лавкрафту как «..."мрачный и ужасающий"; но [Фарнсуорт Райт] может принять его, так как он не связан со сверхъестественным и совсем не поэтичный. Идея сюжета очень похожа на историю, которую я продал "Черному коту" еще в детстве» (Смит ссылается на свой рассказ “Махаут”, впервые опубликованный в "Черном коте" в августе 1911 года). Фарнсуорт Райт принял рассказ для выпуска "Восточных историй" в августе 1931 года и заплатил Смиту в общей сложности четырнадцать долларов.

*

Перевод В. Спринский, май 2021

— Это не шутка, — серьёзно сказал мой друг. — Однако если ты в самом деле хочешь встретиться с призраком, я легко могу это устроить. Этот дом, шестикомнатное бунгало, принадлежащий некоему Юсуфу Али-Бора, сейчас занимает дух, который, похоже, считает его своей исключительной собственностью.

Два года назад там жил мусульманский купец Мохаммед Дин с семьёй и слугами. Однажды утром они нашли купца мёртвым — с ножом в сердце, но при этом не обнаружили никаких следов убийцы, личность которого до сих пор остаётся нераскрытой.

Семья Мохаммеда Дина уехала, и этот дом был сдан какому-то парсу, приехавшему сюда по делам из Бомбея. Однако он внезапно покинул дом около полуночи, а на следующее утро рассказал дикую историю о том, как столкнулся с несколькими бестелесными духами, описав главного из них как Мохаммеда Дина.

После него в этом доме последовательно сменилось несколько жильцов, но их пребывание в нём как правило было кратковременным. Все они рассказывали истории, похожие на рассказ парса. Постепенно дом приобрёл дурную репутацию, и найти новых арендаторов стало невозможно.

— А сам ты когда-нибудь видел призрака? — спросил я.

— Да, я провёл там ночь, вернее часть ночи, потому что уже около часа выскочил из окна. Мои нервы были недостаточно крепкими, чтобы выдержать это дольше. Больше ни за какие деньги не войду в этот дом.

Рассказ Николсона лишь укрепил моё намерение поселиться в доме с привидениями. Вооружённый решительным неверием в сверхъестественное и ещё более твёрдым намерением доказать, что всё это полнейшая чушь, я чувствовал себя способным потягаться со всеми призраками Индии, как местными так и всеми прочими. Я был совершенно уверен в своей способности разгадать тайну дома, если таковая вообще существовала.

— Мой друг, — час спустя сказал Николсон Юсуфу Али-Боре, — хочет провести ночь в вашем бунгало с привидениями.

Человек, к которому он обратился, толстый невысокий мусульманин, посмотрел на меня с любопытством.

— Дом к вашим услугам, сахиб, — сказал он. — Я полагаю, сахиб Николсон рассказал вам об опыте предыдущих жильцов?

— Да, — ответил я. — Если это не выдуманная история, то здесь наверняка затевается какой-то обман, и я предупреждаю вас, что плут не останется невредимым. У меня с собой заряженный револьвер, и я без колебаний воспользуюсь им, если встречу каких-нибудь бесплотных духов.

Юсуф в ответ лишь пожал плечами.

Он дал нам ключи, и мы отправились к бунгало, которое находилось всего в нескольких минутах ходьбы. Когда мы добрались до него, уже наступила ночь. Николсон отпер дверь, мы вошли, зажгли лампу, которую я принёс с собой, и отправились на осмотр. Мебель состояла из пары чарпай [1], трёх табуретов, старого дивана полностью лишённого подушек, сломанной панкхи [2], трёхногого стула и ветхого ковра. Всё было покрыто слоем пыли; жалюзи нервно дребезжали, а все двери скрипели. Другие комнаты были скудно меблированы. Я мог слышать, как во тьме бегают крысы. К дому примыкал заросший тростником участок с одиноким фиговым деревом. Николсон сказал, что призрак обычно появлялся в одной из комнат с окном, выходящим на этот участок, и я выбрал именно эту для того чтобы провести в ней ночь. Это было подходящее место для призраков. Потолок уныло провис, а единственная чарпая, которая здесь стояла, выглядела шаткой.

— Спи спокойно, — сказал мне Николсон. — Ты найдёшь атмосферу этого облюбованного духами места весьма благоприятной для сна.

— Крысы! — воскликнул я.

— Да, здесь полно крыс, — ответил он, выходя

Поставив лампу на табурет, я с некоторыми опасениями улёгся на чарпаю, не уверенный в её устойчивости. К счастью, они оказались необоснованными, и, положив рядом с собой револьвер, я достал газету и начал читать.

Прошло несколько часов, но ничего необычного так и не произошло. Призрак не материализовался, и около одиннадцати, когда мой рафинированный скептицизм значительно укрепился и мне стало немного стыдно за те сто рупий, которые моему другу придётся отдать мне на следующее утро, я лёг и попытался заснуть. Я не сомневался, что моя угроза Юсуфу Али-Боре насчёт револьвера заставила его изменить все планы по моему запугиванию, которые могли быть предприняты.

Едва я закрыл глаза, как все двери и окна, которые скрипели и стучали весь вечер, снова оживились. Подул лёгкий бриз, и ставня, висевшая всего на одной петле, начала выстукивать мелодию о стену. Крысы засуетились с удвоенной энергией, а одна из них, наиболее усердная, принялась грызть что-то в углу и занималась этим около часа. Спать было решительно невозможно. Мне казалось, что в воздухе слышны шептания, а однажды почудилось, что я слышу тихие шаги, будто кто-то ходит и бродит по пустым комнатам. Меня охватило смутное ощущение жути, и потребовалось очень большое умственное усилие, чтобы убедить себя в том, что все звуки были вызваны исключительно разыгравшимся воображением.

Наконец бриз стих, перекошенная ставня перестала стучать, крыса прекратила грызть, и когда восстановилась относительная тишина, я заснул. Спустя пару часов я проснулся, и, достав часы, увидел, что хотя свет лампы потускнел, стрелки показывали два часа ночи. Я уже собирался повернуться на другой бок, когда вновь услышал загадочные шаги, на этот раз довольно громкие. Они, казалось, приближались к моей комнате, но, достигнув соседнего помещения, внезапно смолкли. Я прождал в мёртвой тишине пять минут, нервы мои были на пределе, а кожу головы покалывало.

Затем я осознал, что между мной и противоположной стеной кто-то есть. Сначала это была смутная тень, но пока я смотрел, она сгустилась и обрела тело. От него исходил какой-то фосфоресцирующий свет, окружая его бледным сиянием.

Лампа вспыхнула и погасла, но фигура по-прежнему оставалась видна. Это был высокий человек в развевающемся белом халате и синем тюрбане. У него была густая борода и глаза, похожие на горящие угли,. Его пристальный взгляд был устремлён на меня, и я почувствовал, как по спине пробежали холодные мурашки. Мне хотелось закричать, но язык словно прилип к нёбу. Фигура шагнула вперёд, и я заметил, что халат на груди был красным, как будто от пролитой крови.

Несомненно, это был призрак Мохаммеда Дина. История Николсона оказалась правдивой, и на мгновение моя убеждённость в том, что сверхъестественное является полной чушью, полностью рассыпалась в прах. Но только на мгновение, поскольку я вспомнил о том, что у меня есть револьвер, и эта мысль придала мне храбрости. Возможно, это всё-таки был чей-то умелый трюк, и во мне поднялся гнев и решимость не позволить ловкачу уйти невредимым.

Быстрым движением я поднял оружие и выстрелил. Фигура находилась не более чем в пяти шагах, промахнуться было невозможно, но когда дым рассеялся, она не изменила своего положения.

Фигура начала приближаться, не издавая ни звука, и через несколько секунд оказалась рядом с чарпаей. Собрав воедино остатки мужества, я поднял револьвер и трижды нажал на спусковой крючок, однако без всякого видимого эффекта. Я швырнул оружие в голову фигуры, и через мгновение услышал, как оно ударилось о противоположную стену. Призрак, хоть и видимый, был неосязаем.

Только теперь он начал исчезать. Сначала очень медленно, затем всё быстрее, и вскоре я мог различить лишь его очертания. Ещё мгновение, и всё исчезло, кроме контура одной руки, которая неподвижно висела в воздухе. Я встал и сделал шаг к ней, но резко остановился, потому что очертания снова начали наполняться красками, рука становилась плотнее и темнее. Теперь я заметил кое-что, чего раньше не видел — на среднем пальце, казалось, был надет массивный золотой перстень с каким-то зелёным камнем, вероятно, изумрудом.

Рука начала медленно двигаться мимо меня к двери, ведущей в соседние апартаменты. Я зажёг лампу и последовал за ней, отбросив весь страх и желая найти объяснение этому феномену. Я слышал тихие шаги под рукой, как будто её хозяин, пусть и невидимый, всё ещё присутствовал здесь. Я последовал за ней через соседние апартаменты в следующие, где она остановилась и повисла неподвижно. Один палец был направлен в дальний угол, где стояла то ли табуретка, то ли тумба.

Словно побуждаемый какой-то силой, независимой от моей собственной воли, я подошёл и, подняв табуретку, обнаружил под ней маленькую деревянную шкатулку, покрытую пылью.

Обернувшись, я увидел, что рука исчезла.

Взяв шкатулку с собой, я вернулся в свою комнату. Шкатулка оказалась изготовленной из очень твёрдого дерева, и имела около десяти дюймов в длину, восемь в ширину и четыре в высоту. Она была лёгкой, и когда я потряс её, то внутри зашуршало. Я догадался, что это письма или бумаги, но не имея под рукой ничего, чтобы открыть шкатулку, я решил подождать до утра, прежде чем этим заняться.

Как ни странно, но вскоре я крепко уснул. Вы наверняка подумали бы, что человек вряд ли захочет спать сразу после встречи с бестелесным духом. Я не могу дать этому никакого объяснения.

Когда я проснулся, солнце уже светило в окно, и так уютно и безмятежно было ощущать себя посреди белого дня, что я подумал, не были все события этой ночи всего лишь сном. Однако лежащая рядом шкатулка убедила меня, что это не так.

Вошедший Николсон казалось был весьма удивлён и немного смущён, обнаружив меня в полном самообладании.

— Ну, — спросил он, — что случилось? Что ты видел?

Я пересказал ему всё, что произошло, и в качестве доказательства предъявил шкатулку.

Час спустя Николсон, вооружившись коротким туземным клинком и изрядно сквернословя, пытался её вскрыть. Наконец, это ему удалось. Внутри лежало несколько исписанных мелким почерком листов бумаги и письма, большинство из которых были адресованы Мохаммеду Дину.

Бумаги в основном состояли из докладных записок и деловых отчётов, которые обыкновенно пишут торговцы. Они были написаны на скверном урду, безнадёжно перемешаны, и хотя все они были датированы, разобраться в них было непростой задачей. Письма в основном касались деловых вопросов, однако некоторые, написанные весьма красивым почерком, были от двоюродного брата Мохаммеда Дина, некоего Али Багха, торговца лошадьми из Агры. Они тоже, за исключением одного, были вполне обычными. Прочтя письмо, Николсон нахмурил брови, а затем протянул листок мне. Бо́льшая часть письма будучи малоинтересной, не осталась у меня в памяти, но я помню, что последний абзац звучал так:

Я не понимаю, откуда ты получил эти сведения и почему ты хочешь воспользоваться ими, чтобы меня погубить. Всё это правда. Если у тебя есть хотя бы капля любви ко мне, воздержись.

— Что это значит? — задумался Николсон. — Какой тайной владел Мохаммед Дин, которую он мог использовать, чтобы погубить своего двоюродного брата?

Мы внимательно просмотрели бумаги и в самом низу шкатулки обнаружили следующую, датированную 17 апреля 1881 года согласно нашему летоисчислению:

Сего дня я нашёл письма, которые давно искал. Они подтверждают то, что я знал уже давно, но до сих пор не мог доказать. Али Багх — мошенник, главарь большой шайки. Стоит мне только передать их в полицию, и его потащат в тюрьму, где он будет отбывать наказание в течение многих лет. Это станет хорошей местью — по крайней мере она ркажется хотя бы частичной компенсацией за весь тот ущерб, который он мне причинил.

— Это объясняет, о чём писал Али Багх, — сказал Николсон. — Мохаммед Дин оказался настолько хвастлив, чтобы написать ему, сообщив, что он знает о его вине и намерен доказать её.

Далее было ещё несколько листков, написанных другой рукой за подписью некоего Маллека Хана. Этот Маллек Хан, по всей видимости, был другом Али Багха, а листы имели форму писем. Но поскольку они не имели складок, было совершенно очевидно, что письма эти остались неотправленными.

Сообщения касались вполне конкретных мошеннических схем, а также упоминались имена ряда вовлечёных в них людей. Очевидно, это были те самые доказательства, на которые ссылался Мохаммед Дин, угрожая передать их полиции.

Больше ничего интересного не было, кроме следующей записки, написанной рукой Мохаммеда Дина, датированной 21 апреля 1881 года.

Завтра я передам бумаги властям. Я слишком с этим затянул, и был весьма глуп. написав Али Багху.

Сегодня на улице я прошёл мимо человека, удивительно похожего на моего двоюродного брата… Я не уверен… Но если он и правда здесь, то да поможет мне Аллах, ибо он не остановится ни перед чем…

Дальнейшее было неразборчиво.

— В ночь на 21 апреля, — сказал Николсон, — Мохаммед Дин был убит неизвестным лицом или лицами.

Он помолчал, а затем продолжил:

— У меня были кое-какие дела с Али Багхом, касающиеся лошадей, и этот невероятно порочный аферист вытянул из меня триста рупий. У него дурная репутация среди торговцев лошадьми, и полиция Агры уже давно усердно ищет доказательства его причастности к нескольким наглым схемам мошенничества. Маллек Хан, один из его сообщников, был арестован, предан суду и приговорён к пятнадцати годам тюремного заключения, но он отказался свидетельствовать полиции штата против Али Багха. Полицейские уверены, что Али Багх замешан в этом едва ли не больше, чем сам Маллек Хан, но ничего не могут сделать из-за отсутствия доказательств. Но если им отправить эти бумаги, как поступил бы несчастный Мохаммед Дин, если бы был жив, то это приведёт к аресту и осуждению Али Багха.

Я убеждён, что именно Али Багх убил Мохаммеда Дина. Его мотив несомненно состоял в том, чтобы предотвратить раскрытие своей виновности. На это указывают твой необычный ночной опыт и документы убитого. Однако мы ничего не сможем доказать и над твоей историей в суде лишь посмеются.

На дне шкатулки оставалось несколько чистых листов бумаги, и мой друг, произнося последние слова, вытряхнул их. Они выпорхнули на веранду, а вместе с ними выкатилось ещё что-то и теперь лежало, сверкая на солнце. Это был тяжёлый золотой перстень с изумрудом — тот самый который я видел на пальце призрака несколько часов назад.

Примерно через неделю, после того как Николсон отправил в полицию Агры бумаги с пояснительной запиской, некий Али Багх, торговец лошадьми предстал перед судом по обвинению в мошенничестве. Суд был недолгим, характер и репутация Али Багха сыграли против него, и поскольку было доказано, что он был главарём шайки, членом которой считался Маллек Хан, Али Багх был приговорён к несколько более долгому сроку, чем его сообщник.

___________

Примечания

1. Лёгкая плетёная кровать (хинди).

2. Подвесное опахало (хинди).

*

*

*

Перевод В. Спринский, май 2021