Я-заводная игрушка.

Ты хочешь со мной дружить?

Тогда заведи мне душу

Набором стальных пружин.

Смахни со стола все крошки,

Черти игровое поле:

Мы будем жить понарошку

В мире без страха и боли.

Под синим картонным небом,

Без горя и без забот.

Пока шестерёнки бегают,

Пока ещё есть завод.

А кончится…стоп,игрушка.

Никто и не вспомнит,что жил.

Да и не жалко душу

Из металлических жил.

© Вертер де Гёте

Произведение очень необычное, очень сильное и очень честное. Эскапизм, погружение в свой искусственный мирок — сюжетный ход весьма популярный в литературе, особенно в литературе с претензиями на «интеллектуальность». Красильникову удалось совершенно непретенциозно, удивительно искренне (что удаётся немногим) создать мир под картонными небесами, который выглядит «некартонно», это наш с вами реальный картонный мир... Этот непрочный, этот здравомыслящий, этот искусственный реальный мир...

А трактовка Апокалипсиса в рассказе самая удивительная из всех, что мне доводилось читать.

Благодаря таким писателям как Г.-Х. Андерсен, С. Лагерлёф, А. Линдгрен, Т. Янссон, П. К. Асбьёрнсен сказки скандинавских писателей воспринимаются как своего рода литературная марка, знак качества. Скандинавские литературные сказки зачастую очень своеобразны, тесно связаны с легендами и преданиями суровых викингов и поэтому отличаются, на мой взгляд, некоторой философической холодностью. Думаю, именно к этим эмоциям и располагают тонущие в молочном тумане фьорды и хрусталь лесных озёр в оправе елей. Сказка Марии Грипе ни в коем случае не разрушила эти сложившиеся у меня стереотипы. Скорее разросшаяся философская притча, чем традиционная детская сказка, это произведение насыщенно поэтической меланхолией, и даже ожидаемый хэппи-энд (для детей книга всё же) не обходится без нотки философской задумчивости. Совершенно определённо можно говорить и о влиянии на книгу мифологии: например, легенд о боге Одине, ведь ворон — это птица Одина, сам Один любит путешествовать под видом карлика, а один свой глаз он отдал за возможность испить из из источника мудрости; и недаром самый интересный персонаж произведения — ворон Разумник — сильный, почти эпический образ. Характеры второго плана автору очень удались, по контрасту с номинальными главными действующими лицами (собственно детьми стеклодува и их родителями), которые чаще служат Грипе только для развития сюжета (строго говоря, довольно статичного) и поэтому не вызывают настоящего сопереживания.

Но в целом сказка понравилась. Простота сюжета с лихвой компенсируется философской начинкой, своеобразной сказочной атмосферой и интересными аллюзиями к мифологии Скандинавии.

Вадим Шефнер — удивительный писатель. Будучи уже признанным поэтом, он вдруг увлёкся таким «низким» (по мнению литературных «светил») жанром как фантастическая проза. И только сейчас мы начинаем понимать, что фантастика Шефнера, это не прихоть, которую обычно снисходительно-уничижительно называют «прозой поэта», а одна из вершин всей отечественной фантастики, да и всей русской прозы второй половины XX века. Самобытные, искренние произведения, без эпигонства, без жалкого повторения западных образцов, вне политической коньюнктуры и социального заказа. Проза Шефнера — это великолепный слог, превосходное владение русским языком (не «сухим», академическим, а живым языком питерских улочек и «дворов-колодцев»), проза Шефнера — это истинная лирика и романтика, благодаря книгам Шефнера я мечтаю побродить по улицам Васильевского острова, проза Шефнера — это та самая знаменитая интеллигентность «Культурной столицы». Конечно, герои Шефнера совсем не против пропустить порой рюмочку-другую и почитать озорные стихи, но делают это с безупречным тактом. Читайте Шефнера: вы поймёте какими невероятно смешными (а иногда печальными), увлекательными (а иногда опасными) и наполнеными глубокой житейской мудростью могут быть самые обыденные на первый взгляд ситуации; и, конечно, вы полюбите его героев, которые в любых ситуациях остаются романтиками.

Откровенный, махровый, беспощадный (но не бессмысленный) стёб. Ньюман, верный своей манере смешать всё, что только возможно и приготовить из несочетаемых ингредиентов нечто необычное, на этот раз потчует нас просто литературным «коктейлем Молотова», соединяет в одном произведении два самых «страшных страха» американского обывателя — зомби и Sovetski Sojuz. Естественно, все стереотипы и первого и второго — налицо. Автор же ёрничая, посмеиваясь и постоянно балансируя на грани китча, превращает происходящее в настоящий балаган: Lenin, vodka, Moskva, Rasputin, даже оригинальное название стилизовано под русский акцент «Amerikanski Dead...» Конечно, это на американцев в первую очередь рассчитано, не потому, что они такие невежды, просто возможность поностальгировать «как наивны мы были». Порой автор теряет чувство меры, ближе к финалу становится даже немного утомительно, но всё же рассказ неплох.

Некоторые моменты, наверное, только «местным» и понятны: Боба Дилана и Эдди Кокрена русский спекулянт подчёркнуто официально называет Робертом и Эдвардом. Ну и как во многих ужастиках не обошлось без музыки «Криденс» в ключевой момент. :wink:

А рассказ-то в целом не плох. Сначала он мне тоже не очень приглянулся, но его перечитал (благо произведение совсем крохотное) и оценил жестокую иронию автора. Нужно отдать должное воображению Шнайдера: это надо же, превратить безобидную «расправу» над сосисками за ужином в кровавый разгул маньяка! Что там скрывается в тёмных закоулках человеческой души? И все эти кошмары от того, что слишком плотно поел на ночь, или это проекция скрытых желаний?

«999 — зеркальное отражение Числа Зверя. О явлении в мир дьявола и его слуг и чудовищных последствиях их визита для человека и человечества...» Издательская аннотация (как это часто бывает) врёт. Восприятие числа 999 как перевёрнутого «Числа Зверя» весьма распространено: у меня был знакомый, который мечтал иметь номер мобильного, оканчивающийся на 666, но достать такой было невозможно, тогда он получил номер с тремя девятками на конце и успокоился. Составители аннотации купились на определённую репутацию трёх девяток. Но произведения, входящие в антологию, связывает отнюдь не тема дьявола. Пожалуй, смысл названия книги близок к тому, что вычислил в своих нумерологических изысканиях герой рассказа М. М. Смита «Книга иррациональных чисел»: 1999 год — год начала нового цикла, истинный миллениум. Рубеж! Вот об этом рубеже, переломе и рассказывает антология. Рубеж, который делит человека, общество, мир... нет, не на добро и зло, не на чёрное и белое, а на «Тьму и Тень». Тут уже не «тёмная сторона сознания», а Тьма в философском, вселенском значении. Скажу сразу, часть произведений антологии имеет лишь косвенное отношение к фантастике или мистике, но в антологию вписывается вполне органично.

Что можно сказать о содержании? Есть у меня правило: перед чтением новой книги никогда не ожидать от неё чего-то выдающегося, дабы не разочароваться. В этот раз я правилу изменил: ещё бы такие имена, такой состав, премия Стокера!.. И почти разочаровался... чуть-чуть. Слишком уж многого ожидал. Антология всё-таки оказалась не шедевром, но очень качественным продуктом. Не подкачали главные классики: Кинг (сюжетно слегка вторичный, но хороший, крепкий рассказ), Гейман (отличный, нестандартный, философский рассказ), Блэтти (неожиданная «история с привидениями»). Отмечу так же «готические» (по духу) детективы Лансдэйла и Моррелла. Вулф, Пауэрс, М. М. Смит, Литтл — это тоже хорошо. Очень и очень оригинален, сложен по замыслу и исполнению рассказ Диша (обратите внимание!). Запомнились жёсткий социальный рассказ Ли, серьёзная философия Лиготти, откровенный стёб Ньюмана. Наравне с рассказом Геймана к лучшим историям книги я отнесу рассказ самого составителя антологии Саррантонио. А разочарования — это произведения Клайна, Брайанта, Оутс, Маккирнана, Спрулла, Хоталы.

Эта книга написана для детей старшего дошкольного возраста, но так получилось, что в своём дошкольном возрасте я её не читал и прочёл совсем недавно, чтобы лучше познакомиться с творчеством Рауда, библиографию которого я тогда и готовил. Конечно, взрослый человек воспринимает детскую книгу не так, как ребёнок: понятное дело, мне уже не даёт особенно ничего нового информация о том, что если гулять по крышам, не соблюдая мер безопасности, то можно свалиться вниз; если промокнешь в холодной воде, то можешь заболеть; а телевизор показывает, потому что ловит волны с телебашни. Зато теперь я смог оценить насколько тонко понимал Рауд детскую фантазию, умел смотреть глазами только вступающего в жизнь человечка, для которого «был целым миром двор, был полон тайн чердак». Детская фантазия, детское мировосприятие переданы в «Сипсике» просто буквально: и веришь, что Сипсик не просто сушится на бельевой верёвке, а занимается спортом; и он действительно летал на Луну в коробке от ботинок! Добрая, милая книга.

Сипсик считается символом детской литературы Эстонии и эстонцы надеются, что по популярности он со временем догонит , например, Муми-тролля из соседней Финляндии. Хотя Сипсика и так уже знают за рубежом: наиболее полную информацию по некоторым изданиям цикла я нашёл не на эстонских сайтах, а на ...японском сайте, посвящённом Сипсику.

«Сипсик» не раз издавался на русском (было два варианта перевода и ещё перевод-пересказ Муравина, где дети носят русские, а не эстонские имена).Охотно издают Сипсика и в современной Эстонии, правда, в последнее время включают в книги 12 рассказов из 15. К примеру, рассказ «Телевизор Ану» во многом устарел и будет не слишком понятен детям.

«Хорошую религию придумали индусы...» (с) В. С. Высоцкий.

Очевидно, что своим появлением на свет рассказ обязан хорошей песне «Karma police» группы Radiohead (автор косвенно это признаёт, упоминая название композиции в конце рассказа) и очень своеобразно трактуемым принципам реинкарнации и кармических последствий. Очередное предостережение для «зажравшегося человечества», выполненное в форме гротеска со специфическим «чёрным» юмором.

Писать отзыв после baroni — дело неблагодарное, почти «дурной тон». Андрей Валентинович, как всегда, точно выразил всю суть произведения в нескольких фразах. Рассказ Коппера — произведение и в самом деле абсолютно «среднее». Главное достоинство рассказа — это, конечно, атмосфера постапокалиптического мира; атмосфера — да, очень хорошая (для рассказа ужасов, потому что плохая и мрачная: грязь, слизь, деградация и тревога). И если бы автор удосужился поподробнее рассказать о мире, где происходят события, оценка, несомненно, была бы выше. А многозначительные недомолвки, вынесенные на суд читателя приводят только в недоумение, малопонятны причины всех бед, а поэтому — мотивы и цели героев; естественно, и судьбы героев не вызывают настоящего сопереживания, на которое, совершенно определённо, рассчитывал автор... В общем: «Те, кто выжил в катаклизме, пребывают в пессимизме» (с) В. С. Высоцкий.

Рэмси Кэмпбелл продолжает оставаться для меня совершенно загадочным автором. Вопреки мнению многих уважаемых и прекрасно разбирающихся в мистике/хорроре людей — Пикмана, например (а Пикман называет Кэмпбелла «Королём Ужаса» — см. отзыв чуть ниже), я никак не возьму в толк в чём заключается великолепие литературного гения автора. Не мой вкус — так все кэмпбелловские рассказы, прочитанные прежде, были средними и больше других понравился рассказ , на который я сейчас пишу отзыв. Этот в самом деле читался с интересом, сюжет хоть и совершенно незамысловат, но атмосфера вполне себе: жуткая ночь в пустом многоэтажном доме, выстроенном когда-то сумасшедшим миллионером с непонятной целью. Учтите также, что за окном проливной дождь, а перемещаться в этом странном доме без лестниц можно только на лифте (меня пугает лифт даже в обычном жилом доме. Днём. А тут такое... :)) . Согласитесь, звучит заманчиво. И ожидания рассказ в целом оправдывает. Хотя это всё же не шедевр.

М. М. Смит тонко прочувствовал одну из основных черт характера современного человека — деликатность. Нет, я не о вежливости говорю, а имею в виду деликатность другого рода, которой насыщена жизнь «яппи», «среднеклассового» представителя офисного племени: боязнь обидеть босса недостаточным усердием, боязнь потревожить в поезде пьяного, боязнь сказать глупость на людях, боязнь лишний раз привлечь к себе внимание. Что будет делать такой персонаж столкнувшись лицом к лицу со сверхъестественным? Как вы думаете? Молчу, молчу... История стоит того, чтобы узнать её окончание не из моих скромных уст, а из уст самого автора. А концовка рассказа оказывается не только неожиданной, но и наполненной социальной остротой.

Казалось бы: что делает рассказ о «старом добром» классическом зомби-апокалипсисе в антологии о монстрах? Банальные зомби, какие же это монстры? Старые знакомые для каждого любителя хоррора. Но когда я дочитал рассказ до конца, мне пришлось оказаться от этого поспешного мнения и в очередной раз восхититься умением Стивена Джонса подбирать рассказы для своих антологий. Это самый настоящий рассказ о монстрах... вот только зомби служат в рассказе всего лишь фоном, являются скорее аллегорическими фигурами. Опасные ночью, но жалкие и беспомощные днём, нет, не они настоящие монстры рассказа. Тем более, что прежде они были совершенно обычными людьми. Но есть чудовище, которое всегда чудовищем было и остаётся — дракон жестокости и агрессии, живущий в глубинах души некоторых из нас. Этот монстр не использует клыки и когти, но с лёгкостью способен избить женщину или ребёнка. Что страшнее: безмозглая толпа голодных зомби или тупая агрессия семейного деспота?

«Но Бог не ангел, Он просто такой, как он есть». Б. Гребенщиков ©

Странный и страшный мир показывает Чан в этом рассказе: мир, в котором религия не требует Веры, не требует Чуда. Зачем? Существование Бога, Дьявола и потустороннего мира здесь не только доказано, но и является неопровержимой аксиомой — ангелы регулярно совершают посещения и жизнь в Преисподней можно наблюдать. Да, люди средневековья или современники Данте тоже представляли ангелов и демонов неотъемлемой частью окружающего мира, облекали их в определённую физическую форму, буквально воспринимали все утверждения о географии Рая и Ада. Но их Вера основывалась на невозможности её доказательства. В мире, созданном Тедом Чаном, Веры, как непостижимого шестого чувства, попросту не существует. Вера давно превратилась в рутину, работу; в зависимости от этой работы человек попадёт в Рай или Ад. Впрочем Ад и Небеса не слишком разнятся. Пожалуй, Ад отличается от Рая только отсутствием Бога. И даже в этом кошмарном мире, есть чувство не подчиняющееся никакой логике — любовь.

«Стоя по стойке смирно, танцуя в душе брейк-денс,

Мечтаешь что ты генерал, мечтаешь что ты экстрасенс,

Зная что ты воплощение вековечной мечты —

Весь мир это декорация и тут появляешься ты.»

© Борис Гребенщиков

Судя по отзывам, сравнение этого рассказа с «Цветами для Элджернона» стало просто общим местом. Хотя на тему резкого поумнения и сверх-интеллекта писали многие авторы и определённые параллели можно найти даже у писателей «Золотого века». Итак, герой произведения колоссально, чудовищно умнеет и становится сверхчеловеком прямо-таки в ницшеанском смысле этого слова, ибо выходит за грань деления окружающего мира на добро и зло, и не потому, что он настолько порочен, просто его новому сознанию скучно с людьми, скучно жить по их законам. Помните у Ницше: «Что такое обезьяна по сравнению с человеком? Посмешище либо мучительный позор. И тем же самым должен быть человек для Сверхчеловека – посмешищем либо мучительным позором.» Люди становятся для героя почти что микроорганизмами, живущими совсем в ином мире. Но кто более опасен для людей: сверх-эгоист , которому люди «до лампочки» или добрый сверх-интеллект, решивший облагодетельствовать человечество? Это один из основных вопросов рассказа.

«Красота — это страшная сила

И нет слов, чтобы это сказать.

Красота — это страшная сила,

Но мне больше не страшно —

Я хочу знать.» © Борис Гребенщиков

Очередная грандиозная идея от Теда Чана. В этом рассказе автор предлагает нам мир близкого будущего, в котором каждый человек по желанию (пока ещё) может установить себе так называемое «калли» , блокирующее восприятие красоты. Цель подобного изобретения безусловно благородна: люди будут воспринимать друг друга «такими, какие они есть» — в соответствии с высшими принципами политкорректности. Автор не показывает своего отношения к фактору «калли» , сохраняет нейтралитет, оставляя за читателем право решать к чему приведёт использование этой системы: к раю истинного равенства на Земле, когда фраза «я не прекрасен, может быть, наружно, зато душой красив наверняка» потеряет смысл; или к тоталитарной уравниловке и потере людьми способности вообще воспринимать прекрасное? Скорее всего рассказ написан Чаном на основе его собственных впечатлений, со своей ярко выраженной китайской внешностью, он вряд ли считался красавцем в США. Но вот что я подумал: давайте поставим всем «калли», давайте уравняем Квазимодо и Давида, Бабу Ягу и Венеру Ботичелли, а как же способность человека преодолеть себя, увидеть прекрасное в уродливом, вопреки всему? Красавица полюбила Чудовище безо всякого «калли», она и теперь его полюбит, но без стресса и переживаний. Всё просто: ты моя женщина, я твой мужчина. И ещё одним чудом любви станет меньше.

Эпатажный сибирский писатель и художник первой четверти прошлого века Антон Сорокин (видимо, Сорокины — они все любители шокировать публику)) прославился не столько своим творчеством (большая часть написанного им не опубликована до сих пор), сколько литературными мистификациями: «ничтоже сумняшеся» он объявлял себя «Джеком Лондоном, Киплингом и Метерлинком Сибири» и «Королём сибирских писателей», а иногда наоборот — шутом и «маниаком». Сорокин сам себя выдвигал на Нобелевскую премию и рассылал свои произведения правителям всех крупных государств мира. Это напоминает историю с поэтом-авангардистом уже 60-х годов Александром Кондратовым, который якобы оправил свою книгу диктатору Португалии Салазару с подписью «Уважаемый диктатор, поскольку кроме вас в Португалии я никого не знаю, то направляю это Вам». Сорокин, кстати, получил ответ только от короля Сиама, тот благодарил за книгу, но объяснял, что не может её прочесть по причине незнания русского языка.

«Хохот жёлтого дьявола» — самое известное произведение Сорокина. В какой-то мере оно тоже является литературной игрой, если можно так говорить о столь серьёзном по тематике произведении. Повесть в очень эмоциональной форме рассказывает об ужасах войны и перекличка с «Красным смехом» Андреева несомненна. Но литературный гиперэкспрессионизм-сюрреализм Сорокина гораздо более сумбурный и понравится не всем. Вероятно, оказал влияние на Сорокина и «Город Жёлтого Дьявола» Горького: название повести представляет из себя комбинацию из названий этих двух произведений. Тем не менее, даже несмотря на некоторую вторичность «Хохота», он представляет интерес, особенно если «держать в уме» личность автора и общие настроения в искусстве России и Европы рубежа веков: романтический образ войны заменяется на представление о ней, как о кровавой бойне (Ф. фон Штук, Верещагин — в живописи, Андреев, Л. Толстой — в литературе). Существует легенда, что свою повесть Сорокин отправил Толстому и тот в целом отозвался о ней с одобрением, но, скорее всего, эта история — очередная мистификация «короля писателей Сибири».

Через 7 лет после окончания Второй мировой, когда раны нанесённые войной Британии только-только начали затягиваться, за 10 лет до диковского «Человека в высоком замке» Сарбан издаёт роман, где описывается мир победившего фашизма. Некоторая искусственность и наивность сюжетных ходов вполне окупается яркой (даже, хм, по-хорошему извращённой) фантазией автора и мрачно-тревожной атмосферой. Идеи «третьего рейха» доведены в мире будущего до совершенства: деление на господ и рабов происходит на генетическом уровне, причём, и у первых и у вторых остаётся всё меньше человеческого. Человечество, по сути, начинает делиться на тупых скотов и кровожадных монстров (чувствуется влияние Уэллса). Всё же автор, на мой взгляд, не совсем верно определился с формой произведения — из такой темы вполне могла бы вырасти большая, толстая, мрачная классическая антиутопия или же — хороший кошмарный рассказ. Получился же небольшой роман-повесть — произведение местами затянутое, но со многими недомолвками. Хотя, как я уже сказал, атмосфера и многие идеи весьма и весьма интересны.

«Малая Глуша» — одна из самых ожидаемых книг года, и надо сразу сказать, что ожидания книга полностью оправдала, а в чём-то и превзошла. Давненько я не получал такого удовольствия от самого процесса чтения. Мои предшественники-критики уже подробно рассказали, что книга состоит из двух частей, которые связаны между собой только косвенно. На мой взгляд, это не так. Судите сами: в первой части романа действие происходит в 1979 году — это рассвет, высшая стадия «эпохи застоя», нет ещё Афгана, страна ждёт московскую Олимпиаду. Серость и беспросветность существования в южном портовом провинциальном городе не спасает обитателей от нападения потусторонних сил, вернее, это даже привлекает инфернальных существ. Вот Дух Голода, к примеру. Вот уж кому раздолье так раздолье в советской провинции. Здесь голод мучает всех, разного рода голод, конечно: кто-то вожделеет столичных колбас, сытости московской; кто-то «голодает» по информации в условиях цензуры, питаясь «огрызками» сплетен и слухов; кто-то ищет свободы, освобождения от удручающе бессмысленного быта, любви, романтики «как в кино про Анжелику»( а ведь предупреждали,«главное — не читать «Алые паруса»). Голод приводит к тому, что организм начинает пожирать сам себя, и дни Империи уже сочтены, голод разума рождает чудовищ — и они не заставляют себя ждать. И вполне логична часть вторая — год 87, уже начался этот процесс. Пожирания. Уже Чернобыль, уже Перестройка, ощущение наступающего кризиса. Как говорят: «Не дай вам Бог жить во времена великих перемен», но менно в такие, переломные времена обостряется чувствительность и открываются двери в потусторонние миры. Безумный квест в местечко под названием «Малая Глуша» предстоит совершить людям, которым совсем уж нечего терять. «Глуша» — их последняя надежда. Даже по названию местности понятно, что «Глуша» — это такая Глушь за которой уже нет ничего... Или есть? Есть что-там за границей, за пределом всего? Путешествие проходит как бы на двух уровнях — мистическом и физическом, абсолютно реальном (даже гипертрофированно достоверном). Незримые связи, объединяющие обе части проступают постепенно, как рисунок на запотевшем стекле, пока не становится понятно, что второй части (и в самом деле ещё более глубокой, более психологичной) никак не могло быть без части первой. Хотя мне лично первая часть понравилась не меньше.

Можно усмотреть в книге влияние «Пикника на обочине», «Божественной комедии», мифа об Орфее, но путь человека к самому себе и своей любви через ад, через все препятствия — настолько вечная тема, что избежать подобных сравнений просто невозможно, а вот как Галина трансформирует знакомую тему — вот это очень интересно! Уважение к мельчайшим деталям, умение создать ощущение достоверности в абсолютно фантастическом эпизоде и ощущение фантастичности — в совершенно бытовом, глубокий психологизм, насыщенная, просто-таки «кинговская» атмосфера. Книга очень сильна как философской, так и социальной мыслью. Несомненно, роман войдёт в число самых заметных книг последнего времени.

Все рассказы Андреева беспощадно, безумно эмоциональны, гиперреалистичны. Автору мало просто показать чувства героев, он доводит эти чувства до критической точки, когда они становятся материальными, приобретают физическое воплощение: захлёбывается кровью Красный смех, вобравший в себя ужас и отчаяние тысяч людей; несёт свою безграничную, неземную тоску «Он»... И Иуда, Иуда Искариот, вечный символ предательства, становится вдруг воплощением любви, любви искренней, самоотверженной и ... беспощадной. Да, это странный мир героев Леонида Андреева, мир, где существуют только искренние чувства на пределе человеческих возможностей, так — на износ — жил и сам Андреев, умерший от паралича сердца.

Это, вероятно, одно из самых ярких произведений об ужасах войны за всю историю мировой литературы. Бессмысленность и безумие кровавой бойни вторгаются в жизнь людей с такой яростью, что обретают наконец физическое воплощение. Жуткие сюрреалистические образы создают впечатление незабываемое. В начале прошлого века повесть вызвала немалый резонанс, оказала серьёзное влияние на русскую литературу того времени, появились даже откровенные «перепевы» повести, например, «Хохот жёлтого дьявола» Антона Сорокина, где влияние Андреева очень заметно. А в конце века «Красный смех» продолжил «гулять по стране» в одноимённой песне Егора Летова.

Маленький шедевр большого Мастера.

Рассказы семи человек сливаются в одно удивительное повествование

— словно нить жемчуга.

У каждого — своя правда, у каждого — своя истина, своя причина, своя оскорблённая честь, свой упрёк.

И что заставит их быть честнее — допрос, исповедь или... смерть?

Или же каждый из них по-своему честен? Но как странно меняется правда только от точки зрения.

И только странствующий монах просто сожалеет о хрупкости человеческого бытия...

«Вавилон, город как город, печалиться о об этом не след,

Если мы идем, то мы идем в одну сторону, другой стороны просто нет!» Б. Гребенщиков ©

Да, Вавилон — город как город, но есть в нём Вавилонская башня, которой нет больше нигде. Как известно из текста Ветхого Завета, строительство этого циклопического сооружения не было завершено, но что если бы людям удалось довести до конца эту стройку многих веков? Об этом и повествует рассказ Чана. Стройку он описывает деловито, достоверно и рассказ порой приобретает черты «производственного романа», но от масштабности, грандиозности замысла всё равно захватывает дух. Ритмичная мелодия сюжета нарастает, приближаясь к развязке, как «Болеро» Равеля. Многомесячные доставки стройматериалов к месту строительства, целые поколения, привыкшие жить между небом и землёй, страх высоты и восхищение человеческой дерзостью — вот из таких кирпичиков строит свой рассказ Тед Чан, а раствором, скрепляющим эти фрагменты, служит Вера. Ведь именно ради Веры и ради Познания, а не из-за гордыни, работают вавилоняне и «гастарбайтеры» из близлежащих стран. Впрочем, нашей стране это тоже хорошо знакомо — здесь тоже в едином порыве и во имя Великой Цели построили немало каналов, дворцов, городов, потемкинских деревень и прочих «вавилонских башен» малого масштаба.

«Математика соблазнила нас, математика казнила нас...» Б. Гребенщиков ©

Только рассказ совсем не о математике. Да, в основе рассказа — опровержение фундаментальных законов, но речь идёт о математике нашей жизни. Живёт себе человек на свете, радуется, печалится, но какой бы не была его жизнь, в ней всегда есть основополагающие, вечные истины, аксиомы, на которых эта жизнь и держится. Они, эти аксиомы, есть у каждого, только у каждого свои. И вдруг — бац! всё рушится... Причины здесь могут быть самые разные: предательство, разочарование или какой-то злой рок, но итог один — потеря веры, потеря опоры в жизни. Вся твоя предыдущая жизнь оказалась пустотой, вся она была поделена на ноль. И как теперь жить? Арифметика просто объясняла нам, что на ноль делить нельзя, не вдаваясь в подробности; только высшая математика пыталась понять суть этого деления. Мы уже выросли из арифметики, а взрослая жизнь не делит поступки на «хорошо» и «плохо»; она переходит к более сложным формулам...

Что же касается софизма, который упоминается в рассказе и позволяет доказать, что 1=2 , да и вообще, что любые числа равны друг другу , то вот один из таких примеров из сети:

1) Пусть c=a+b, где a, b -произвольные числа .

2) a2-b2=(a-b)(a+b)

3) т.к. a+b=c, то получим следующее тождество: a^2-b^2=(a-b)c

4) раскроем скобки в правой части: a^2-b^2=ac-bc

5) добавим к правой и левой части «ab»: a^2+ab-b^2=ac-bc+ab

6) перенесём из левой части в правую «b^2»: a^2+ab=ac-bc+ab+b^2

7) перенесём из правой части в левую «ac»: a^2+ab-ac=ab-bc+b^2

8) вынесем за скобку в левой части «a», а в правой «b»: a(a-c+b)=b(a-c+b)

9) сократим в левой и правой части на «a-c+b»: a=b

10) Т.к. a и b -произвольные, то все числа равны друг другу.

Абсолютно классическая по составу антология русской мистики, даже тогда (в 1993 г.), когда издание вышло из печати, почти все входящие в него произведения были хорошо известны любителям «страшной» русской прозы прошлых веков, а за прошедшее с тех пор время их издали ещё множество раз (исключение — тургеневская повесть «Собака», которую издают не часто). Возьмите любую подобную антологию и процентов на 80 она будет состоять из одних и тех же имён, одних и тех же произведений — «Семья вурдалака», «Страшная месть», «Упырь», «Лафертовская маковница»... Прекрасные повести, но однообразие подборок, как вы понимаете, не радует. Впрочем, если вы не слишком хорошо знакомы со старой русской мистикой, то эта антология предоставляет отличный шанс познакомится с шедеврами этого жанра.

Назад в будущее...

Вот и я добрался до произведения, из которого — как считается — выросла вся отечественная фантастика 60-80-х гг, а главное — здесь был сформирован «эталонный» для советских авторов образ далёкого будущего нашей планеты. Конечно, в юности пару раз я пытался подступиться к этой книге, но не пошла... Советскую фантастику в целом я знаю (смею надеяться) неплохо и захотелось мне для лучшего понимания обратиться к её истокам, ибо — «что посеешь, то и пожнёшь». И вот мои впечатления...

Роман по сути двуслоен: коммунистическая утопия далёкого будущего сочетается с «космической оперой». Что касается первой составляющей, то это — романтизм чистейшей воды, подобные утопии охотно писали романтики в 19 веке, да и гораздо раньше. Естественно, о преимуществах социализма (и коммунизма, как его высшей стадии) говорится немало, но Ефремов искренне пытается рассказать о людях будущего с совершенно иной логикой, людях, которые вышли на совершенно иной духовный уровень: они почти не испытывают агрессии, зависти, ревности, лени, алчности, не нуждаются во лжи, стараются помочь ближнему даже в ущерб себе. Это идеалы не только коммунистической философии, но и любой философской школы. Несомненно, Ефремов вдохновлялся идеми и культурой античного мира, особенно заповедью «mens sana in corpore sano» («в здоровом теле здоровый дух»): лёгкий эротизм, воспевание красоты здорового женского и мужского тела пронизывают всё произведение: «крепкие груди, похожие на широкие опрокинутые чаши, были почти открыты» — в таком духе. То есть, тема...хм, может, и не вполне раскрыта, но физическую красоту автор не упускал из вида. А впрочем, эстетика античного мира всегда была популярна при тоталитарном строе.

Приключения в космосе, развивающиеся параллельно с действием на Земле, наиболее интересная часть романа. Отдельные эпизоды написаны просто здорово, захватывающе и остаётся только сожалеть, что они остались на втором плане по сравнению с философско-социальными фантазиями писателя, очень неглупыми, в целом, но преподнесёнными однобоко и порой нудновато. Масштаб замысла автора, конечно, поражает воображение и сейчас: Великое Кольцо и все образы далёкого будущего, безграничная вера в Человека, в творческую силу человеческого разума — всё это вызывает большое уважение. А ведь создавалось произведение ещё до начала «космической эры«! Но некоторой скованности и суховатости романа это не отменяет, а заключительная его часть и вовсе безнадёжно скучна.

Так что сам по себе роман вполне заслужил своё место в галерее отечественных фантастических произведений, а вот то, что он стал официальным «эталоном», по которому оценивали всю советскую фантастику (и любая ирония по поводу этого романа, как вспоминал Булычёв, считалась кощунственной) — это просто ужасно.

Почти все романы Нила Стивенсона, получившего с лёгкой руки критиков неофициальный «титул» «самого продвинутого писателя Америки», стали заметным явлением в научной фантастике последних лет. «Алмазный век» не стал исключением — книга получила приз «Хьюго», который за красивые глаза, как вы понимаете, не дают. Читать роман не слишком легко, особенно поначалу — автор сразу же бросает читателя в море информации и предоставляет утопающему возможность спасти себя самому. Освоившись, можно уже с интересом наблюдать за приключениями героев книги. Действие романа происходит где-то в конце 21 века, причём основные события разворачиваются в приморском Китае. Крутые нанотехнологии и всевозможная «киберпанковщина» занимают в книге важное место, но они, так сказать, «на поверхности» сюжета, сразу бросаются в глаза , неоднократно отмечены в отзывах. Мне хотелось бы сказать о «подводной части айсберга» — философской составляющей романа, исследующей роль личности в обществе. Автор символически показывает три дороги, по которым можно направиться свободной личности, несогласной с лицемерием окружающего мира — 1) нонконформизм, бунтарство 2) уход в творчество и третий путь (о нём умолчу — ответ в книге). Развитие «собственного я» героини показано в книге на фоне столкновения Запада и Востока: первый представлен сообществом Новой Атлантиды, живущей по принципам Викторианской Англии, которая олицетворяет вершину западной культуры в чистом виде; на противоположном полюсе — конфуцианский Китай со своими понятиями о добродетели. Несмотря на некоторую «перегруженность» «литературного полотна» деталями, роман представляет значительный интерес, описание мира будущего оказалось ярким и запоминающимся.

Это самый первый опубликованный рассказ Клингермен. Он был опубликован в знаменитом The Magazine of Fantasy & Science Fiction, а никому тогда ещё не известная Клингермен была представлена в журнале как «домохозяйка из Аризоны». Дебютный рассказ стал для автора и одним из самых известных, а в СССР издавался аж под двумя названиями ( в «Юном технике» его назвали «Чёрные, белые, зелёные...» ). Простодушный, но очень милый рассказ о том, что мир могут спасти только доброта и искренность. Это было актуально в разгар «холодной войны» и «маккартизма», когда писался рассказ, актуально и сейчас.

Сейчас уже невозможно точно определить все стихотворения из прутковского цикла, которые написаны Толстым, но доподлинно известно, что, Алексеем Константиновичем созданы, пожалуй, самые известные творения Козьмы — «Осада Памбы», «Письмо из Коринфа», «Мой портрет», «Из Гейне». Помните? «Вянет лист, проходит лето, / Иней серебрится. / Юнкер Шмидт из пистолета / Хочет застрелиться...» Прутковские стихотворения очень сильно повлияли на развитие русской литературной сатиры и — особенно — на развитие литературной пародии. Учились у Пруткова искусству пародии, пародировали самого Пруткова... (Дух свободы... К перестройке /Вся страна стремится, /Полицейский в грязной Мойке /Хочет утопиться. — Саша Чёрный) Да и Остап Бендер, называвший себя «сыном лейтенанта Шмидта», на самом деле прямой литературный потомок другого Шмидта — юнкера. А кому только не доставалось от Пруткова. Толстой сотоварищи пародировали стихи Фета, Щербины, Бенедиктова, Жуковского, Хомякова, Веневитинова, Полонского...

Я и сам, грешным делом, не раз подражал в стихах Пруткову. Уж больно хорош.

Существовал в советское время такой польский журнал — «Горизонты техники для детей» (ГТдД). Вообще-то в Польше назывался он Kalejdoskop Techniki, но специально для СССР выпускали русский вариант издания. Обалденный журнал. В нашей стране тоже выходили хорошие технические журналы для детей и юношества — замечательный «Юный техник», например, или «Техника молодёжи», но по советской традиции материалы в них были порой слишком «академичны», серьёзны, а поляки ухитрялись выпускать журнал, который оказался одинаково интересен и дошкольникам и совсем уже взрослым читателям: печатали головоломки, рассказы из истории техники, весёлые рисунки, предлагали чертежи совершенно невероятных вещей — от удивительных игрушек, до миниатюрного пылесоса из консервной банки, работавшего от обычной плоской батарейки. Печатали в «ГТдД» и фантастические рассказы. В 80-х одним из постоянных авторов-фантастов была Юлия Нидецкая. Я, честно говоря, в детстве даже подозревал, что это псевдоним, в смысле «автор жжот нипадецки» (до таких фраз тогда, конечно, ещё не дошли, но ассоциации понятны). Нет, оказывается и в самом деле есть такая писательница, довольно известная в то время в Польше. Её рассказы в «ГТдД» были простоваты, но «Согласно заданной программе» мне очень понравился. Рассказ повествует о взаимоотношениях людей и упёртого в своём стремлении делать им добро робота — классическая история о простодушии (которое хуже воровства) искусственного интеллекта. Наверняка, Нидецкую вдохновили подобные рассказы Шекли (она сама признавалась в интервью, что обожает Шекли) и Силверберга, а также «Вождь краснокожих» О. Генри, но получилось хорошо.

«ГТдД» читали многие и, как выяснилось, некоторые люди до сих пор помнят это рассказ, но даже они не помнят, кто был его автором. Собственно, эта несправедливость и сподвигла меня на составление библиографии Юлии Нидецкой.

Многие русские писатели пытались описать жизнь в России одной фразой. Короче всех сказал Карамзин: «Воруют»; по мнению неизвестного автора: «У России две беды — дураки и дороги»; В. Гиляровский считал, что «в России две напасти: Внизу — власть тьмы, а наверху — тьма власти». Но, остроумнее всех оказался А. К. Толстой, воспользовавшись фразой из летописи Нестора: «Земля наша богата, порядка в ней лишь нет». Эти слова звучат рефреном в стихотворной сатире из 83 строф, которая рассказывает всю историю России с древнейших времён до середины 19 века. Опубликовать произведение при жизни автора не было никакой возможности, но оно быстро разошлось по стране в рукописных списках. Бесспорный шедевр — беспощадная, остроумная сатира, написанная прекрасным живым языком! Произведение породило множество подражаний-продолжений: например, поэт В. Адикаевский продолжил «Историю государства Российского» до 1905 года, И. Алексахин написал своё продолжение «История государства Российского от декабристов до Горбачева (1825 — 1985 гг.)», а Аркадий Сорокин в 2005 году продолжил толстовскую «Историю» до Путина .

Роман принято считать классикой «альтернативной истории». Вот и почти в каждом отзыве на это произведение не обходится без слова «классика». Да, классика. Но альтернативной ли истории? К «альтернативке» относят произведения, в которых привычная нам история в один из переломных моментов пошла по другому пути. Эти признаки в романе, несомненно, присутствуют. Но не являются для автора приоритетом, автор уделяет место не сколько описанию изменившейся жизни, да и эти изменения ещё не столь выражены (они больше — в перспективе), де Камп прежде всего задаётся вопросом: способна ли «культурная» цивилизация противостоять варварству, милитаризму, мракобесию. Молодец видфара — обратил внимание на дату написания романа. Для де Кампа, как и для его героя, сохранение Империи, сохранение античной культуры — символ противостояния фашистской угрозе, символ веры в человеческий разум.

А сами приключения археолога Пэдуэя — классическое «попадалово» из 20-го века в 6 век, в Королевство Остготов (условно говоря, государство, существовавшее на месте Западной Римской империи и сохранявшее античную культуру). Как историк и археолог, Пэдуэй знает, что в ближайшем времени Королевство рухнет и вся Западная Европа погрузится в мрачную эпоху Средневековья. Поэтому засучив рукова он принимается за работу — «изобретает» книгопечатание, виски (!),арбалет, надёжный сигнальный телеграф, совершенствует систему бухучёта... Просто-таки лабораторная работа на тему «Роль личности в истории». Всё это наивно, но интересно, чужака в чужом мире ожидают не только опасные, но и забавные происшествия. Хотя можно говорить лишь об элементах «альтернативной истории» в романе, но на развитие этого направления в НФ, произведение оказало большое влияние, поскольку в нём подробно раскрываются базовые принципы «альтернативки» — изменения в ключевых точках истории.

Что касается перевода Баканова, то он совсем неплох, но традиция написания исторических имён и в самом деле не соблюдена. Так императрица Феодора названа Теодорой и. т. п.

Интересно, что сам Лейбер вырос в семье актёров «шекспировского» театра и главный герой романа, потомственный актёр — «альтер эго» автора книги. Итак, не слишком талантливый, но старательный актёр (себя он считает гением) прилетает по очень важным делам на постъядерную Землю с Циркумлуны — искусственного спутника Луны. Циркумлуну населяют в основном «высоколобые» учёные, а «придаток» Циркумлуны — «Мешок» — хиппари и богема (искусство частенько становится просто «придатком»), на Земле же после атомной войны произошли немалые перемены — почти всю Северную Америку захватил непомерно разросшийся Техас. Привыкшему к невесомости герою приходится на Земле постоянно носить специальный экзо-скелет, без которого он шагу ступить не может, а поскольку наш герой ещё и худ, как смерть, то земляне называют его Призраком или Черепушей. Как известно, в мексиканской традиции особое отношении к смерти. «Мексиканец со смертью знаком близко; он шутит о ней, ласкает ее, прославляет, спит с ней; это одна из его любимых игрушек и самых крепких привязанностей» (Октавио Пас). А угнетённые мексиканцы составляют значительную часть населения Техаса. Придётся Черепуше стать вождём народных масс... Произведение представляет из себя социальную сатиру, представленную форме яркого, почти «карнавального» гротеска. Автор высмеивает разнообразные штампы — «русских медведей», самомнение техасцев, ставшее притчей во языцех, немецкий «милитаризм», революционную романтику. Иронизирует по поводу мнимой свободы искусства, которое вынуждено служить то денежным мешкам, то революционным идеям.

Некоторые шутки великолепны, хотя встречаются и такие, которые будут интересны, в первую очередь, американскому читателю.

Чайна Мьевиль — убеждённый социалист и его дебютный роман просто насыщен аллегориями, отражающими его политические взгляды. Здесь и жажда власти представителей «проклятого класса» — королей и иже с ними, здесь и нежелание «плясать под чужую дудку», и духовная слепота обывателей, и манипуляция толпой, и традиционно-бунтарские размышления о том, что «чистым (то бишь стерильным, опять-таки — в духовном смысле) быть неестественно» (Помните у Цоя : «мы пили воду из луж»?). Сюжет романа немного прямолинеен и книга могла бы стать в один ряд с многочисленными просто добротными произведениями в жанре «городского фэнтези», но три основных потока энергии, три направляющих вектора книги, которыми Мьевиль владеет в совершенстве — любовь к музыке, любовь к Лондону и умение ловко перерабатывать известные легенды — поднимают произведение на гораздо более высокий уровень. И, конечно, невозможно не сказать о замечательном внимании Мьевиля к деталям, позднее в рассказе «Детали» Чайна объявит это своим художественным принципом. Благодаря этому, книга превращается в симфонию, грандиозную песнь о свободе, и оживает каждая трещинка в стенах домов, каждое окно в сумраке городской ночи, нервное сердце города бьётся в стиле драмм энд бэйс. Лондон становится дорог даже тем, кто там никогда не бывал .Потрясающе яркие описания «другой стороны города» — Лондона подворотен, крыш, метро, клубов и подземелий. Дабы не наполнить отзыв спойлерами, о легендах, использованных Мьевилем, умолчу. Но пару слов о персонаже по имени Лоплоп сказать необходимо. Птицечеловек Лоплоп был придуман знаменитым художником Максом Эрнстом и стал персонажем его работ. Перевод не всегда передаёт игру слов автора. Например, знакомясь с героем, Лоплоп говорит: «Лоплоп представляет Лоплопа», — это дословное название одной из картин Эрнста.

Принято считать, что эта пьеса положила начало русской литературе нонсенса, абсурда. Увы, первый же показ пьесы вызвал грандиознейший скандал государственного масштаба — не готовая к новаторству публика совершенно не поняла пародийности пьесы, а возмущённый император Николай I (он тоже присутствовал на премьере) покинул зал не дожидаясь конца представления. Пьесу запретили. Было чему удивиться почтеннейшей публике — по сцене бегали собаки, Кутило-Завалдайский в нарушение канонов обращался непосредственно к зрителям, герои пьесы носили (по тогдашнему обыкновению) «говорящие имена», но их характеры именам совершенно не соответствовали. Застенчивый Беспардонный, «человек приличный» Кутило-Завалдайский... Абсурдные диалоги высмеивали банальность многих театральных постановок того времени. Ещё лет за десять до появления «Фантазии» Некрасов писал о русском театре: « Если на афише стоит жид, грек или татарин, а тем паче все трое вместе, тогда дело кончено: театр полнёхонек». Поэтому среди героев «Фантазии» — Разорваки, Батог-Батыев и Либенталь (правда, немец). В общем, выражаясь словами пьесы, это произведение -«очевидная пасквиль». Очень смелая и смешная.

Пьеса имеет даже косвенное отношение к фантастике: в финале спектакля Кутило-Завалдайский в своём знаменитом монологе рассказывает парочку фантастических историй.

В этом романе Муркок пародирует не только штампы шпионских романов и произведений о Бонде, «Китайский агент» — пародия на произведения самого Муркока, в первую очередь — на книги из цикла о Джерри Корнелиусе. Автор посмеивается над собой совершенно откровенно: Корнелла по ошибке называют Корнелиусом, у него есть брат Фрэнк и. т. д. А если учесть, что Корнелиус писался Муркоком как пародия на его же Элрика, а Элрик начинался как альтернатива (почти пародия) Конану... Весёленькая родословная получается у героев романа. Главный герой романа Джерри Корнелл — секретный агент английской разведки. Симпатичный разбитной парнишка, дамский угодник. В остальном, он, пожалуй полная противоположность трафаретным крутым суперагентам: одевается неплохо, но неопрятно — волосы сальные, рубашка несвежая; его любовные победы — как правило, ирландские официанточки, а женщина-вамп и сама может легко подчинить его своей воле; вращается не в «высшем свете», а среди старьёвщиков и алкоголиков лондонского дна; работает не из любви к Родине, а ради прибавки к зарплате; трусоват; не бедствует, но вынужден экономить каждый фунт — секретную службу не балуют хорошим финансированием (что уж говорить о китайской разведке, которая вынуждена подторговывать пиратскими дисками «Битлз» и пытается купить секретные материалы за 80 фунтов). Каков герой — таковы и его приключения. В итоге мы имеем что-то вроде «Голого пистолета» конца 60-х — весёлую, нарочито наивную и немного абсурдную историю. А если учесть, что первая редакция романа создавалась в середине 60-х, то произведение стало одной из самых ранних пародий на «бондиану».

P.S. Для знатоков Муркока — одной из героинь книги является Мэвис Минг. Помните «Легенды Края Времени»?

«Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!», «Смотри в корень», «Бди!», «Козыряй!», «Если хочешь быть богатым, будь им», «Не ходи по косогору, сапоги стопчешь!».

Банальные откровения графомана-обывателя Козьмы Петровича Пруткова настолько вошли в наш разговорный язык, что уже воспринимаются как ... народная мудрость. Сейчас уже невозможно определить какие из афоризмов придуманы Толстым, какие братьями Жемчужниковыми, многие, наверно, писались совместно. Но всё же есть серьёзные основания полагать, что именно Толстой внёс основной вклад в создание «Мыслей и афоризмов». Упорно доказывающие очевидные истины и парадоксальные, короткие и хлёсткие или демагогически замысловатые афоризмы Пруткова — одна из вершин мировой сатиры, такая же, как «Басни» Эзопа, «Путешествия Гулливера» Свифта», «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле, «Швейк» Гашека, «Двенадцать стульев» Ильфа и Петрова. Вас удивляет, что я ставлю афоризмы на пьедестал вместе с романами? Тогда обратимся за мудростью к самому Козьме. У него есть на любой вопрос ...

«На беспристрастном безмене истории кисть Рафаэля имеет одинаковый вес с мечом Александра Македонского» © Козьма Прутков.

Талант Сенковского-сатирика сопоставим с талантом таких гениев русской сатиры, как Гоголь и А. К. Толстой. Удивительно, насколько хорошо овладел Сенковский русским языком, который не был для него родным: отличное построение фраз, тонкая игра словами, живость речи, фразы — хлёсткие, чёткие. А превосходное чувство юмора, беспощадность и даже некоторый очаровательный цинизм сделали Сенковского грозой всех тогдашних «звёзд» — современные «гламурные подонки» жёлтой прессы могут только мечтать о такой славе. Особенно беспощаден сатирик к своим собратьям по перу — и многие его произведения остаются удивительно современными до сих пор, если некоторые социальные и политические аллюзии потеряли свою остроту для читателя 21 века, то насмешки в адрес графомании, литературной фальши и литературной моды не менее актуальны, чем в 19 веке.

Влияние рассказа на последующее развитие вампирской темы огромно. Полидори создал не только первого литературного кровососа, он заложил основы классического образа вампира — загадочного аристократа, соблазнителя, обладателя многих имён, чудовища, живущего среди нас и искусно маскирующегося под «порядочного человека». Да, конечно, самым ярким, интересным и знаменитым вампиром стал граф Дракула , но основные черты воплощения «притягательного зла» были созданы Джоном Полидори. До середины 19 века лорд Ратвен (Рутвен) был одним из наиболее популярных литературных персонажей (кстати, упоминался он даже в « Графе Монте-Кристо» Александра Дюма), впрочем, в произведениях некоторых писателей он появляется до сих пор.

Неизвестно как бы ещё сложилась судьба рассказа, не будь он опубликован первоначально под именем Байрона, одного из самых популярных писателей того времени. Возможно, читающая публика не проявила бы интереса к творению никому не известного Полидори. В таком случае вся мировая мистическая литература была бы сейчас совсем другой.

Полидори иногда упрекают чуть ли не в плагиате, но хотя он и воспользовался замыслом Байрона, всё же очень серьёзно переделал его, развил в ином направлении и сотворил из довольно-таки бесформенного фрагмента оригинальное произведение. А история создания рассказа в один из вечеров на Женевском озере в ходе литературного соревнования (другим результатом которого стал «Франкенштейн» Мэри Шелли) знаменита, пожалуй, больше рассказа, обыгрывается во многих книгах и фильмах и Полидори сам постепенно становится таким же литературным персонажем, как его лорд Ратвен, частично списанный с лорда Байрона (да и вся история о Вампире — зашифрованная история разрушенной дружбы между Байроном и Полидори).

Рассказ представляет интерес и для современного читателя, хотя, конечно, может показаться немного наивным и старомодным, так как история относится к тому странному романтическому времени, когда данное однажды слово держали даже под угрозой смерти и угрозы для близких, и когда слово «честь» казалось одной из основ мироустройства. Читать рассказ лучше всё же в современном переводе Лихачёвой, чем в классическом переводе Киреевского.

Замечательный (и, увы, — последний) сборник одного из самых самобытных русских фантастов. Автор собрал в книге лучшие повести и рассказы из своих предыдущих сборников, расположив их в хронологическом порядке, позволяющем наблюдать не только эволюцию стиля и взглядов писателя, но и меняющиеся научно-фантастические взгляды общества на протяжении десятилетия, которые он высмеивает — от восторженного сюсюканья по поводу НТР и роботов в начале 60-х до более настороженного отношения к технике в начале 70-х. «Фантастику я никогда не любил» заявляет писатель-фантаст Варшавский в предисловии к сборнику и я понимаю смысл этого пародоксального заявления: рассказы Варшавского — это в первую очередь Литература, это тонкое понимание человеческой психологии, сопереживание героям, вечная философия человеческой души, словом, всё, без чего роботы, перемещения во времени, космические полёты и прочие атрибуты научной-фантастики, конечно же, во множестве встречающиеся в произведениях автора, окажутся пустым хламом. О возможности потерять человеческую душу в погоне за техническим прогрессом и комфортом предостерегает нас и автор. Большая часть произведений сборника — сатира, порой очень жёсткая (хотя встречаются милые, добрые юморески и настоящие трагедии) и вопреки названию, которое на самом деле весьма двусмысленно (это вы поймёте прочитав одноимённый рассказ) — «тревожные симптомы» есть. Давайте же прислушаемся к мудрым историям автора.

Рассказы Варшавского, конечно, актуальны в любое время и не имеют привязок к определённому времени, но атмосфера 60-х годов прошлого века — времени грандиозного духовного подъёма, интереса к науке, развитию (особенно в СССР), наложила на них свой отпечаток: сейчас так эмоционально и душевно вряд ли кто-то напишет.

Согласен с kkk72: это произведение и в самом деле гораздо ближе к научно-популярной литературе, чем к художественной, язык довольно прост, без всяких изысков, приключения так же незатейливы. Зато в рассказе довольно интересно описываются разнообразные физические и астрономические явления — эффекты меньшей силы тяжести, отсутствия атмосферы... Современному читателю всё это во многом знакомо благодаря школьному курсу физики, но не будем забывать, что Циолковский писал свой рассказ в конце 19 века (!), когда предположения автора казались махровой научной фантастикой и не будем смотреть свысока на произведения прошлых веков, наоборот — восхитимся ещё раз гением нашего соотечественника, великого Пионера Космоса К. Э. Циолковского. Известный писатель-эрудит прошлого века Марк Алданов сказал как-то : «Через сто лет любой школьник будет знать больше, чем я». Пусть этот рассказ — небольшой шажок для великой русской литературы, но — грандиозный прыжок для космической эры человечества.

P. S. Утвеждение, что Циолковский «забыл» об отсутствии атмосферы на Луне — неверно, его герои даже сами удивлялись, как они могут дышать на Луне при отсутствии воздуха и ответ приходит в самом конце рассказа. Возможно, Циолковский просто решил не «загружать» лишний раз тогдашнего неподготовленного читателя и «упростил» своим героям пребывание в безвоздушном пространстве.

Вместо эпиграфа.

Хлестаков. У меня лёгкость необыкновенная в мыслях. Всё это, что было под именем Барона Брамбеуса...всё это я написал.

Анна Андреевна. Скажите, так это вы были Брамбеус?

Хлестаков. Как же, я им всем поправляю статьи...

(Н. В. Гоголь. «Ревизор»)

Конечно, это был не Хлестаков. Под именем сверхпопулярного в 30-х годах 19 века Барона Брамбеуса творил Осип Сенковский. Мужчины любили произведения Брамбеуса за беспощадную, едкую сатиру, женщины — за лёгкую фривольность острот. Действительно, Сенковский не щадит никого и ничего, великолепная образованность и блистательное чувство юмора позволяет ему с лёгкостью едко шутить на самые разные темы — от политики до проблем русской литературы, от женского кокетства до модных в то время научных теорий. Описывая забавные приключения легкомысленного барона (почти «русского барона Мюнхгаузена»), Сенковский успевает отпустить колкости и по поводу «малороссийских писателей» (вероятно подразумевая нелюбимого им Гоголя) и по поводу египтолога Шампольона, успевает раскритиковать устаревший стиль литературного языка (с бесконечными «сей» и «оный») и поговорить о лицемерии нравов «высшего общества». Приключения Брамбеуса написаны прекрасным языком, но русский не был для поляка Сенковского родным. Однако, он обладал врождённым талантом полиглота и помимо русского в совершенстве овладел турецким, арабским и некоторыми другими трудными языками. Сенковский много путешествовал по арабскому Востоку.

В знаменитой цикле Ф. Фармера «Мир реки» одним из героев является Ричард Бёртон — знаменитый путешественник, писатель, полиглот. Иногда мне кажется, что Сенковский вполне мог бы стать героем не менее фантастичных романов — может, он знал и не 29 языков, как Бёртон, но больше дюжины — точно. В любом случае, альтер-эго Сенковского — Барон Брамбеус становится участником очень фантастических событий. К фантастике относятся две последних повести цикла.

Нельзя не согласиться с мнением уважаемого Кел-кора — история сама по себе хорошая, но вступление — длинное, нудное, архаичное — читается с трудом. Бывало такое в творчестве Сенковского (на самом деле — очень талантливого литератора): ударится вдруг в философствование и куда только подевались живые, язвительные фразы, обычно свойственные его повестям и рассказам?! Однако, благодаря второй части произведения, впечатления от прочитанного остались неплохие.

Шедевр русской готики начала 20-го века. Впрочем, назвать это рассказ просто «готическим» означает откровенно его унизить; будучи абсолютно готическим по атмосфере, «Он» — в первую очередь, шедевр великой русской литературы в целом и одна из квинтэссенций творчества Андреева: запредельно яркое выражение эмоций, мучительно сладкая недосказанность, глубокая философия, словом, всё, что отличает произведения Леонида Андреева, присутствует в рассказе.

Конец 80-х. Второй фантастический спецвыпуск белорусского журнала «Парус»: всего таких спецвыпусков было три, у меня есть первые два и они до сих пор являются для меня чуть ли не эталоном отечественного фантастического журнала. А уж тогда мои юношеские впечатления были просто восторженными. Так вот, самым ярким произведением второго спецвыпуска был, конечно, «Магический треугольник». Сейчас повесть многим, наверно, покажется средней, но тогда таких боевиков, да ещё и в жанре технофэнтези, и не писал почти никто. Повесть я перечитывал несколько раз — так она мне понравилась. По «старой памяти» ставлю очень высокую оценку, хотя сейчас приключения Матвея выглядят порой простовато. Но недавно я опять перечитал повесть с умилением и большим удовольствием: наверно, тут уже даже не в тексте дело, а в ностальгии по детству.

Рассказ будет понятнее, если знать его историко-религиозную подоплёку. Симон волхв (Симон маг) — историческое лицо времён императора Нерона, мистик, родоначальник гностицизма. В «Деяниях апостолов» описана известная легенда о противостоянии апостола Петра и этого самого волхва. Самоуверенный колдун даже пытался взлететь, призвав на помощь бесов, но силой веры апостола был низвегнут на землю. В данном рассказе Ордынцев по своему трактует легенду и предполагает, что Симон пытался взлететь не при помощи тёмных сил, а с помощью изобретённых крыльев. Рассказ неплох, но, на мой взгляд, как часть большого исторического произведения воспринимался бы лучше — так он показался мне немного грубоватым, необработанным фрагментом.

Стечкин (писавший чаще всего под псевдонимом Соломин) стал, наверное, первым русским писателем-фантастом, то есть — писателем, в творчестве которого фантастика играла главенствующую роль. «Предки» — одно из наиболее известных произведений автора. Рассказ незатейливый, но его основная идея довольно смелая и интересная, тем более для своего времени. Рассказ производил впечатление и через полтора десятка лет: в конце 20-х годов один из читателей журнала «Всемирный следопыт» прислал рассказ в редакцию под своим именем и занял первое место на конкурсе фантастического рассказа. Мошенничество раскрыли лишь после возмущённых писем читателей.

В 20-х годах XIX века Сомов познакомил русских читателей с очаровательными украинскими легендами, чуть позже Гоголь превратил малороссийские небылицы в недосигаемые шедевры — «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Вий». В ещё более позднем расказе Данилевского — тот же украинский колорит, те же полёты на чёрте и на ведьме, всё это довольно мило, с неплохим юмором, но ничего нового после Сомова и Гоголя Данилевский в этом рассказе не сказал.

Я бы советовал воспринимать это произведение в контексте других рассказов «Первого субботника» — как и другие рассказы сборника, это своеобразный вызов официальной советской литературе. Пока «инженеры человеческих душ» ваяли фальшиво-сопливые произведения о любви советского человека ( к Родине, или к другому советскому человеку), народ сочинял частушки вроде «Нравится — не нравится, спи моя красавица». И такие частушки пользовались большим успехом, чем стихи многих советских поэтов. Математическое правило «минус на минус даёт плюс» ещё никто не отменял , и Сорокин опошляя саму пошлость создаёт произведение искусства. Но, конечно, рассказ я советую далеко не всем — может вызвать неприятные чувства. Некрофилия всё-таки. Хотя в нашей стране к некрофилии давно привыкли.

«А рано утром

Я встану в очередь в Мавзолей.

Некрофилия, некрофилия.

Моя изнуренная некрофилия.»

Егор Летов

Рассказ очень напомнил классический советский анекдот про чукчу, который поехал в Москву за товарами, логично рассудил, что в самый лучший магазин будет самая большая очередь, но попал на Красную площадь и встал в очередь в Мавзолей. В общем, пока он очередь отстоял, «продавец умер и в гробу лежал». А ещё рассказ напоминает произведение Зощенко «О том, как Ленину подарили рыбу». Если бы Антон Семёнович Сорокин прожил ещё несколько лет, он вероятно писал бы истории, где рыбу дарили уже не Ленину, а «Лучшему другу всех тунгусов, товарищу Сталину». Это чистейшей воды конъюнктурное произведение и, к чести Антона Семёновича, он этого и не скрывает. Всё настолько наивно, что даже вызывает умиление. Хотя скуповатое, но выразительное описание тогдашней сибирской жизни представляет интерес.

Неплохая мифо-историческая повесть, основанная на всем известных древнегреческих легендах. Владимир Богораз-Тан известен как видный этнограф, специалист по чукчам и другим северным народам. В повести, правда, народов Севера нет, наоборот — она о горячих южанах, древних греках и критянах. Но серьёзный подход к материалу налицо: яркие детали и подробности жизни и быта древних народов, фантазия автора делают произведение живым и помогают по-новому взглянуть на уже казалось бы набившие оскомину блуждания Тезея по Лабиринту с «нитью Ариадны» в руках или безрассудность летящего Икара.