| Статья написана 13 августа 2014 г. 14:48 |
«Варвара сидела на тахте, беспокойно следила за Бузыкиным. Он черкал и правил работу.
— Очень плохо, да?
— Да нет, не очень.
— Но ты же все вычеркиваешь?
— Не все. Но какие-то вещи я не могу оставить. Ну, вот: «Коза кричала нечеловеческим голосом».
— А каким?..
— А никаким. Просто кричала.»
Александр Володин, «Осенний марафон» (итоговая версия 1979 года, переделанная совместно с Георгием Данелией из сценария «Горестная жизнь плута")
«У одного известного ленинградского романиста я как-то читал про козу, которая "кричала нечеловеческим голосом". Так вот, наш Жмурик тоже заорал нечеловеческим голосом, когда первый раз в жизни увидел одесситку с бельмом на глазу.»
Виктор Конецкий, «Петр Ниточкин к вопросу о психической несовместимости» (1971 г.)
«Психологи придумали адскую шутку для того, чтобы выяснить психологическую совместимость. Вас загоняют в душ, а рядом, в других душевых, — ваши друзья или враги. И вы должны мыться, крутя смесительные краны, а на вас льется то кипяток, то ледяная вода — в зависимости от поведения соседа, ибо водяные магистрали связаны.
Так вот, посади нас психологи в такой душ, я бы немедленно сварил Георгия Николаевича Данелию, а он с наслаждением заморозил бы меня. (…)
— Тебе надо читать умные книги, а не резаться в «козла» день и ночь! — орал я под занавес. — Ты «корову» пишешь через «а»! А лезешь в писатели! Ваши дурацкие сценарии никогда не будут произведением искусства! Даже Бог и сатана, запустив в производство мир, выкинули сценарий в преисподнюю!
— Ты никогда не будешь драматургом! — орал он. — Ты знать не знаешь, о чем пишешь в своих дурацких книгах! А в драматургии надо знать!»
Виктор Конецкий, «Сценаристы и режиссеры в море» (1973 г.)
Конецкий слева, Данелия затягивается
«Когда фильм «Путь к причалу» вышел на экраны, Конецкий позвонил и попросил меня срочно приехать в Ленинград.
– Зачем?
– Приедешь – узнаешь.
Он встретил меня и прямо с вокзала повез в сберкассу. Снял с книжки деньги и протянул мне толстую пачку:
– Потиражные за сценарий. Здесь твоя доля – две тысячи триста пятьдесят. Пятьдесят процентов.
Я в той или иной степени работал над всеми сценариями к моим фильмам. Но меньше всего я работал над этим сценарием.
– Я сценарий не писал и денег не возьму, – сказал я и вышел из сберкассы. Конецкий – за мной:
– Ты много придумал.
– Это неважно. Я не написал ни строчки.
Тогда он положил деньги на перила мостика (мы шли по мостику через Мойку), сказал:
– Мне чужие деньги не нужны, – и пошел.
И я сказал:
– И мне не нужны.
И тоже пошел. А деньги лежали на перилах. Две тысячи триста пятьдесят. Машину можно купить, «Победу».
Фанаберии у нас хватило шагов на семь. Подул ветерок, мы развернулись и, как по команде, рванули назад.»
Георгий Данелия, «Тостуемый пьет до дна» (2005 г.)
|
| | |
| Статья написана 7 августа 2014 г. 17:49 |
Айвена Лока, идеального прораба гигантской стройки в Бирмингеме, ждет идеальный семейный вечер: по телику начинается футбол, сыновья уже звонят, жена купила полдюжины немецкого пива, пожарила сосиски и даже впервые надела футболку сборной Англии. А рано утром наступит звездный час Лока: только он справится с заливкой самого большого в Европе фундамента (если не считать ядерные и военные объекты). Вечер не дождется, а час не наступит: с начальными титрами Лок, вздохнув, садится в машину и едет в Лондон, где почти незнакомая ему тетка, некрасивая и немолодая, рожает ребенка Айвена. И если Лок не будет там, значит, он ничем не лучше собственного отца, которого впервые увидел в 23 года и который стал для него ролевой антимоделью. От Бирмингема до Лондона полтора часа — если нет пробок и если не нарушать правила. Полтора часа, в течение которых Лок теряет работу, семью, надежду и смысл жизни, но по-прежнему спокойно и рассудительно, насколько это возможно при простуде и общем психе вокруг, объясняет свои резоны убитой жене, истерящему начальству, покойному отцу и упорному себе, успокаивает детей, мать нерожденного ребенка, врачей вокруг нее, выдернутого на стройку поддавшего зама — и дожимает затрещавший по всем швам проект. Потому что любую ошибку можно и нужно исправить. И уже потом переходить к исправлению следующей ошибки. 
Жанр камерной психологической драмы давно стал редкостью, а уж монодрама с участием одного актера в одной декорации — реликт необыкновенный и оправдываемый совсем особыми обстоятельствами. Последний раз на моей памяти такой эксперимент объяснялся хлестким злободневным сюжетом про парня, закопанного заживо в Ираке. Теперь обстоятельства называются "Том Харди". Харди начинал как маскулинный красавчик в викторианских экранизациях, прославился ролями перекачанных самцов различной степени упыриности, а теперь все плотнее осваивает амплуа Настоящего Мужика. Первый показ в этом качестве случился в "Самом пьяном округе в мире" — но там герой Харди ходил медведем, помалкивал и бил насмерть. Айвен Лок весь фильм сидит, скрипуче, как всегда, ведет беседы различной степени нервозности, оглаживает старящую его бороду, негероически сморкается в салфетки — и не блистает мышцами, косыми зубами и безумным взором. Многих поклонников Харди это зверски разочаровало. Непоклонников тоже: вот чувак полтора часа едет да трет по телефону, и на весь фильм всего три кадра: Харди анфас, Харди вполоборота и "бимеров" дисплей перед Харди — и чо? Какой во всем этом смысл вообще? И поди им объясни про классическую драму, шекспировские страсти, неминучесть расплаты и мужскую ответственность. А не надо никому ничего объяснять. Fuck Chicago, как справедливо отмечает Лок. Хороший фильм не требует оправданий. "Лок" — очень хороший фильм.
|
| | |
| Статья написана 10 апреля 2014 г. 13:28 |
 http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9..." alt="10" title="10">
http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9..." alt="20" title="20"> http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9..." alt="30" title="30"> "Действие сериала начинается в 1993 г. Полковник морской пехоты Алексей Брагин и снайпер Юрий Хамзин пропали без вести во время военной операции федеральных войск на Северном Кавказе. Спустя шесть лет в ходе совместной спецоперации ФСБ и спецназа ГРУ на Северном Кавказе уничтожен лагерь по подготовке террористов; захвачен бункер, в котором обнаруживается прикованный к стене и заросший бородой Брагин. История полковника, шесть лет считавшегося погибшим, быстро становится достоянием СМИ. Освобожденный Брагин находится в тяжелом психологическом и физическом состоянии, он изможден пытками и долгими годами одиночного заключения. С Брагиным начинают работать врачи и психологи, а также Анна, эксперт-аналитик контртеррористического центра ФСБ." http://weitmedia.com/1962 Похоже, это все-таки прямой римейк не израильского прообраза, который про посттравматический стресс и ближневосточную версию вьетнамско-афганского синдрома, а американского инварианта, который про промывание мозгов, террор и манчжурского кандидата. Судя по подбору актеров и гриму, даже не римейк, а калька: http://ic.pics.livejournal.com/zurkeshe/9..." alt="4870x3768_522635_[www.ArtFile.ru]" title="4870x3768_522635_[www.ArtFile.ru]"> Значит, идейный моджахед должен стать депутатом Госдумы либо членом Совфеда — и вальнуть второго человека в государстве. Интересно будет посмотреть. Надеюсь.
|
| | |
| Статья написана 4 февраля 2014 г. 12:34 |
Наше кино потихоньку учится отбивать передутые бюджеты и оживлять долгострои. Судя по старту и неплохому "сарафану", мегадолгострой "Вий" имеет все шансы отбиться — хотя казалось. Фильм, напомню, был затеян в 2006 году, на полдороге брошен и заново переснят в 3D, бюджет составил $26 млн. Кинозатраты, как известно, компенсируются лишь вдвое большими сборами (половину денег забирают кинотеатры), а пока рекорд российских сборов держится на $51 млн — благодаря "Сталинграду". В первый уикэнд "Вий" обогнал рекордсмена. Приятно удивлен (но сам смотреть, похоже, не буду, хехе). Текст о первых сборах фильма: http://kommersant.ru/doc/2398998
|
| | |
| Статья написана 3 февраля 2014 г. 12:55 |
http://azbooka.ru/img/book/big/978-5-389-..." align=right hspace=20> Кейт Аткинсон Метельной ночью 1910 года Урсула Тодд родилась мертвой, в детсадовском возрасте утонула, выпала из окна и умерла от "испанки", пережила ранний аборт, была забита до смерти мужем-кретином, так и не познав счастья материнства, застрелила Гитлера и была изрешечена штурмовиками, десяток лет спустя стала ближайшей подружкой Евы Браун, погибла при бомбежке Лондона, предпочла убить себя и дочку, чтобы не достаться наступающим на Берлин красным ордам, тихо умерла не дождавшейся счастья нестарой старушкой. Каждая смерть была настоящей, зачастую страшной, но не бесповоротной. Наоборот, она оказывалась поводом родиться заново — и жить, не помня прошлых жизней, но слепо шарахаясь от теней грядущего зла, которые убьют тебя и твоих близких. Значит, надо сделать все, чтобы не убили. Все, что можно и нельзя. Аткинсон всегда отличала страсть к бытописательству, интерес к сшибке эпох и мерцающему режиму повествования. Ранний роман "Человеческий крокет" можно считать чуть ли не манифестом этих страсти-интереса-режима, однако и формально детективный цикл про Джексона Броуди был вполне показательным. "Жизнь после жизни" явно должна была стать вершиной на этом пути. К сожалению, не стала. И это очень странно. Роман следует сразу куче трендов — и частному авторскому, и глобальному культурному (переживающему всплеск интереса к экзистенции на военном фоне), и локальному британскому. Эпохальная, фактурная и блистающая мелкой моторикой "Жизнь после жизни" гораздо кинематографичней счастливо (и неплохо) экранизированного "Джексона Броуди", но более всего напоминает не "День сурка" и не "Беги, Лола", а стопроцентно английские "Искупление" и "Зависит от времени" (называть "About Time" вслед за российскими прокатчиками "Бойфренд из будущего" мне не велят остатки совести). Проблема в том, что названные фильмы, да и всякие толковые сюжеты, ведут пусть к избитому, но выстраданному финалу. В романе Аткинсон избито многое, от персонажей до Великобритании, которая представлена вполне полноценным, пусть и не слишком добровольным, героем — книги, истории и жизни. Мысль "Мы и есть страна" продвигается через страницы романа с почти советским упорством и почти толстовской основательностью — при истовом соблюдении английских стандартов. Но финал романа просто съеден фабульным излишеством. Принцип "А теперь попробуем так" становится самодостаточным уже ко второй трети романа и далее торжествует упомянутым в тексте Уроборосом, тотально и безостановочно. Читатель восхищается, пугается, сострадает и ждет катарсиса. А катарсиса, тщательно подготовленного, кстати, не видать — он сожран вместе с хвостом, и чего там творится в темных желудочных безднах, поди знай. Так обычно и бывает, конечно — что в жизни, что после жизни. Но от Аткинсон мы привыкли ждать более ясных финалов. Сами виноваты, в принципе.
|
|
|
облако тэгов
