Уж этот рассказ экспозицией никого не удивит. Безымянного героя мы застаем среди декораций, знакомых еще по «Легенде» Матесона: апокалипсис успешно свершился, немногие выжившие забаррикадировались в своих домах и сходят с ума от одиночества. А снаружи бродят нелюди — и не скажешь наверняка, вправду ли те, что сидят внутри, так сильно от них отличаются.

Стокгольмским синдромом, напомню, называют психологическое состояние, когда заложник вопреки всякой логике проникается симпатией к захватившему его/ее человеку. Дэвид Таллерман на семи страницах убедительно доказывает, что то же самое может произойти и в случае с зомби. Стилистически и сюжетно рассказ очень прост, но его эмоциональный эффект равнозначен паре шашек тротила — и читать между строк при этом не потребуется.

Сущность и повадки живых мертвецов можно понимать по-разному, но трудно вообразить нечто более далекое от их стереотипного образа, чем зомби в представлении Сьюзан Палвик. Пускай они неагрессивны (аналогичных примеров хватает и в этой антологии), пускай обладают даром речи (то же самое), но зомби-пацифисты — это уже чистейшая революция, это покушение [откушение?] на святое. И все же, при всей своей наивности и невозможности, эта история прекрасна — и правдива. Мир, где политики перестанут видеть в людском горе лишь удобный предлог, чтобы развязать новую бойню (речь, конечно, о трагедии 11 сентября), был и остается лишь светлой мечтой, но антивоенной литературы мало быть не может… Уж если зомби сумели увидеть красоту в простых радостях… бытия, неужто нам это не по силам? Хотя…

«Он смутно припомнил: никому не удавалось толком чему-нибудь научить живых. Едва ли кто-то из них способен понять».

Рассказ воспринимается как более приземленная (даже в буквальном смысле) версия «Милых костей» — трогательного романа Элис Сиболд, написанного девятью годами позже. Только у Хоффман вместо светлой печали — правда жизни во всем ее натурализме. Убитая проститутка восстает из мертвых, обреченная любить своего убийцу — и не желать ему возмездия. Увы, сделать из многообещающего сюжета хороший рассказ у Хоффман не получилось — не хватило литературного мастерства. Действия персонажей угадываются с самого начала и чересчур наивны, а неумелые попытки автора нагнать жалости, тут же обезвредив ее жизнеутверждающей психотерапевтической высокопарщиной, идут вещи только в минус. Но в сочувствии жертвам насилия Хоффман искренна — чего не отнять, того не отнять.

Образцовый рассказ ужасов, который можно смело записывать в классику. И что радует — в отличие от творений Дж. Ш. Ле Фаню, М. Р. Джеймса и прочих специалистов по призракам, классические истории о зомби вгоняют не в скуку, а в восторг.

Кроваво, красиво — чего еще требуется?

Все многообразие зомби-жанра сводится к двум видам историй: одни рассказывают о мертвяках, другие все-таки о людях. Расписывать в красках (и внутренностях) ходячие трупы, живописно разлетающиеся на куски, и реалистично передавать чувства живых персонажей — это два разных умения; сравните психологию человека и табуретки. Дейл Бейли из тех, кому ближе второй подход. Зомби в этой повести не то чтобы статисты — нет, в сюжете они играют важную роль, и разлагаются вполне правдоподобно, но в фокусе повествования все же не орды «воскресших», а путь главного героя к самому себе. Роберту предстоит переоценить каждый аспект своей жизни, чтобы понять, с чего вдруг мертвые принялись восставать из могил и толпами валить на… избирательные участки, чтобы поставить галочку против имени «Бертон». Против имени кандидата в президенты, за избирательную кампанию которого отвечает он, Роберт… И нужна им не человеческая плоть, а… что? Мертвецы у Бейли пугают не прожорливостью, а именно бездействием — бездонным взглядом нездешних глаз.

Что-то в повести может показаться надуманным (прежде всего вялая реакция общества на оживших покойников: Бейли пытается ее обосновать, но не очень убедительно), однако в главном автор все-таки не промахнулся: путешествие одинокой человеческой души во мрак и обратно состоялось. Повторит ли ее подвиг кто-нибудь еще — вопрос открытый.

Все в романе Галиной двойственно и странно – даже обложка. Блеклый пейзаж, о котором не хочется думать, гротескная пара в центре (срисованная, по меткому замечанию А. Подольского, с Ольги Кабо и Льва Дурова) и совсем уж неуместная связка лука вместо серпа и молота. Но все же есть в этом нелепом коллаже какая-то беспокойная, пыльно-серая тоска, которая и связывает «Малую Глушу» воедино. Без нее роман распадается на две части, стилистически и сюжетно едва ли не противоположные друг другу.

Суть первой («СЭС-2») довольно точно – если убрать предложение о сказке – изложена в аннотации. Упущены лишь три важных пункта: бытовуха (во времена застоя слова «быт» и «жизнь» были синонимами), охотники за нечистью (да какие уж там охотники – бюрократы-контролеры) и… Вендиго – дух вечного голода, прославленный самим Элджерноном Блэквудом. Галиной – переводившей Кинга, Баркера и Страуба, создавшей жуткую повесть «Дагор», которой гордился бы сам Лавкрафт, прямым текстом ссылающейся все на того же Блэквуда (в сноске!) – ничего бы не стоило сделать из «СЭС-2» образцовый хоррор в советских декорациях. Но Мария Семеновна выбрала другой путь – приглушила атмосферу сверхъестественного приторным стилем типового советского романа, из фантастической истории с букетом переносных смыслов сделала почти прямолинейную сатиру, маскирующуюся под фантастику. Каждый писатель вправе выбирать, куда и как ему вести повествование – но ведь и читатель выбирает, каким дорогам следовать. «СЭС-2» кажется унылой осенней акварелью, зачем-то набросанной сюрреалистом, мастером ярких красок и сильных образов.

Тем диковинней контраст первой части со второй, которая и дала название всему роману. По ту сторону магических слов «Часть вторая» начинается уже по-настоящему серьезная и трагичная повесть о человеке и всём, что ему не чуждо. В тех же советских декорациях, но прорисованных уже без скрытого ехидства (впрочем, и фон действия смещается с портового города в край деревень и лесов, где поверхностного всегда меньше), величественно разворачивается древний сюжет, который греки связали с именами Орфея и Эвридики – путешествие в страну мертвых. Из стиля уходит всякая игривость, с каждой страницей все ощутимей сгущается мрак. Во многом история, поведанная Галиной, вторит и сумрачной вселенной «Silent Hill 2», и потрясающей красоты фильму «Куда приводят мечты» (вместе с его литературным источником, романом Ричарда Матесона), вот только исход у нее совсем иной…

Для шедевра «Малой Глуше» недостает какой-то неуловимой (простите за каламбур) малости – лишней толики абсурда, капельки неподдельного ужаса; возможно, не хватило объема. Но как бы то ни было, в российской литературе ничего подобного еще не было – и повесть Галиной можно смело рекомендовать всем поклонникам темного жанра, ценящим в книгах блестящий (как черный мрамор) стиль, мрачную атмосферу и мощный философский подтекст. А переклички с мотивами и событиями «СЭС-2» помогут тайнам второй части раскрыться во всей их мудрости и красоте.

Со стороны Дж. Дж. Адамса, составителя антологии «Нежить», было очень мудро поместить рассказ Гамильтон сразу за «Воскрешением Бобби Конроя» Джо Хилла — разница между настоящим писателем и графоманом (в данном случае женского пола) как на ладони. В целом, нечто удобоваримое можно было сделать и из этого незамысловатого сюжета (вдова обращается к специалисту-аниматору с просьбой воскресить недавно умершего мужа; у покойника оказываются с женой кое-какие счеты), но профессионализмом у Гамильтон и не пахнет — проза на уровне фэнфиков средней паршивости. Есть подозрения, что и поклонникам Анюты Блейк здесь ничего не светит: ни тебе секса, ни вампиров (они только упомянуты), ни запредельной крутизны.

Забавная ассоциация: хотел того автор или нет, но основные события рассказа в общих чертах повторяют сюжет кинговского «Тела». И все-таки история Швейцера вполне самостоятельна — хотя бы потому, что упомянутый в заглавии мальчик не совсем мертв, а противостоять злу (в лице чокнутого Люка Брэдли и его банды, а также самого себя) главному герою придется в одиночку. Хотя, может, его союзником станет маленький зомби? Разумеется, не в буквальном смысле — ведь тому самому требуется помощь…

«Я решил для себя, что и необходимо бояться того, что ты делаешь, и тех, с кем ты водишься, для того чтобы быть по-настоящему крутым парнем».

Приятный рассказ в лучших традициях «мальчишечьих ужасов».

В этой истории речь пойдет о зомби в исконном понимании слова — человеке, лишенном собственной воли и вынужденном во всем повиноваться колдуну… пардон, ЦРУ (что гораздо хуже). В построении рассказа Форд открыто следует классическим образцам — главным образом новеллам По, но отчасти благодаря этому ему и удается огорошить читателя, настроившегося на поездку по давно знакомым рельсам, восхитительно непредсказуемой концовкой. Разумеется, ключевой персонаж с самого начала вызывает куда больше сочувствия, чем типичный ромеровский мозгоед... но по-настоящему ужасающая трагичность его судьбы станет ясна только в финале. Ведь «в десятке языков слова “слушать” и “слушаться” — однокоренные».

Не знаю, есть ли у Баркера аккаунт в Facebook или MySpace, но в случае положительного ответа буду очень удивлен, если слова «секс», «смерть» и «сияние звезд» не стоят у него на страничке в секции «Интересы». Впрочем, стоит добавить еще одно — «театр». Если вы не верите, что о живых мертвецах можно писать с теплотой и любовью, самое время отказаться от стереотипов. В рассказе Баркера всё восхитительно мило — от орального секса в гримерке до пары сотен невинных граждан, обреченных на смерть в пылающем зрительном зале. Право слово, чтобы сделать из куска гнилого мяса фарфоровую безделушку, которую приятно поставить на каминную полочку, не обязательно быть алхимиком — нужно лишь обожать театр, как этот человек с больным воображением и столь же здоровым чувством юмора.

Это история с сюрпризом, самая необычная в антологии: Джо Хилл сделал и себе, и читателям потрясающий подарок — возможность побывать в гостях у самого Джорджа А. Ромеро, да не когда-нибудь, а в 1977 году, да не где-нибудь, а в пенсильванском городишке Монровилль, на съемках оригинального «Рассвета мертвецов»!

Здесь можно было бы набросать простенький сюжетец (один из статистов оказывается настоящим зомби, Ромеро для вдохновения ест человеческое мясо, знаменитый мистер Савини не гримирует, а в самом деле калечит актеров, и т. п.), и дело в шляпе. Но к счастью, такая халтура не в стиле Джо — слишком хороший он писатель. Конечно, ничего фантастического в рассказе не происходит: люди остаются людьми, даже если они загримированы под зомби. Вся штука в том, как показать этих людей... и тут мастерство Хилла поражает. Техническую сторону нечего и обсуждать: каждый персонаж, каждая сцена и диалог сработаны, как швейцарские часы — и при этом дышат жизнью. В потоке романов и рассказов, написанных «по случаю», иллюстрирующих оригинальные и не очень идеи, пренебрегающих стилем ради сюжета, смыслом ради развлекательности и наоборот, такие произведения литературного искусства встречаются одно на тысячу. И немного найдется читателей, которых история Бобби Конроя, вернувшегося… нет, не из мертвых, всего лишь из Нью-Йорка и из забвения, и его первой любви, Гарриет — оставит равнодушной. Хилл рассказывает о людях и для людей.

Ей-богу, Стив Кинг оставит миру достойного наследника — и по крови, и по духу.

Сила и слабость хороших научно-фантастических рассказов в том, что их часто можно свести к развернутой метафоре: формально изображая мир будущего (альтернативного настоящего и т. п.), в действительности автор пишет о наболевшем и актуальном. Так и у Суэнвика в антиутопии о зомби, ставших в западном обществе дешевой рабочей силой, аналогом роботов (в азимовском понимании), без труда просматривается сатира на сегодняшний день. Для крупного бизнеса основная масса людей уже сейчас не «простые смертные», а именно мертвецы: пустые головы, в которые можно закачать что угодно, полное отсутствие воли, тупая покорность… При этом — не забывает усмехнуться Суэнвик — вершители судеб и сами ближе к покойникам, чем к живым людям; в рассказе это подчеркивается многими штрихами — от их способа передвижения (Кестлер с его голограммами больше напоминает призрака) до пугающих перемен в их сексуальных предпочтениях. Герой рассказа, взращенный миром корпораций, но сохранивший вопреки всему частичку души, «чувствует себя последним живым человеком». Вот только не тот ли это случай, о котором пел когда-то Егор Летов: «Я — некрофил, я люблю себя»? И надежда на спасение уж слишком походит на ужас…

Из бесчисленных загадок мироздания лично меня больше всего волнуют следующие: 1) почему в троллейбусах зимой холоднее, чем на улице; 2) куда уходит время; 3) как людям удается видеть в Келли Линк хорошую писательницу. В сравнении с другими рассказами «звезды фрик-фэнтези» этот ближе к осмысленной литературе, но до полного интима дела все же не доходит (у героев, кстати, тоже). Линк увлеченно разглагольствует о массе разнообразнейших вещей — искусстве, тюрьмах, мыле, айсбергах, клоунах, вечеринках, лесах, контактных линзах, бакалаврах (аналогичные списки-перечисления, только на порядок длиннее, можно найти и в самом тексте) и прочем, а больше всего — название ведь обязывает — все-таки о зомби. Однако чувствуется, что обо всех этих вещах, да и о жизни вообще, эта дама не знает, извините, ни шиша. Рассказ на три четверти состоит из обычной чепухи и еще на четверть — из чепухи забавной, которая так и просится в цитатник. Взять хотя бы это: «Есть много людей, которые любят заявлять: “Это не искусство”, когда речь заходит о таких вещах, которые не могут быть ничем иным, как произведениями искусства».

Уж не скрытый ли это укор в адрес таких, как я, приверед? Парой абзацев ниже Линк окончательно завоевывает сердце критика, рассуждая об особенностях собственного дарования: «Зомби не привередливы. Им все люди одинаковы по вкусу. И каждый может стать зомби. Для этого не требуется ни особых достижений, ни успехов в спорте, ни привлекательной наружности. Можно не обладать хорошим запахом, не носить стильную одежду, не слушать какую-то музыку. Надо только быть медлительным».

Или, в случае писателя, неявно талантливым.

Как бы то ни было, никаких откровений о зомби (или хотя бы людях) вам эти тридцать страниц бессмыслицы не принесут, и неожиданно логичная концовка тут кажется едва ли не издевкой. Ведь мы и без Линк знали, что «всегда можно понять, чего хочет зомби», не правда ли?

Upd.: Через год с лишним после создания этого отзыва мне удалось-таки разгадать загадку номер три — и проникнуться самыми теплыми чувствами к позднему творчеству мадам Линк. Айсберги айсбергами, а талант у нее действительно есть... да вот беда, в «Чрезвычайных планах» он выходил покурить)

Перед человеком, столкнувшимся с нашествием зомби, неизбежно встают три задачи. Первая: выжить. Вторая: найти себе укрытие, максимально обезопасить его и обеспечить всем необходимым. Третья, самая сложная: не свихнуться.

Мисс Гейсс, героиня рассказа, выполнила эту программу на две трети. Или это только кажется? Безумна ли школьная учительница, если она преподает математику и географию кучке безмозглых детей-зомби, ею же закованных в цепи, а взрослых их сородичей столь же методично отстреливает? Запомните свой ответ. А теперь внимание — новый факт: мисс Гейсс всю жизнь специализировалась на обучении умственно отсталых и смертельно больных детей. Теперь ответьте на тот же вопрос заново и сравните результаты…

История, рассказанная Дэном Симмонсом, не особенно реалистична — извечная его страсть из каждого персонажа делать Рэмбо проявилась и здесь. Но куда важнее, что абсурда здесь ровно столько же, сколько и живых человеческих эмоций — и когда в концовке они сливаются в единое целое, уже и не скажешь, кто сошел с ума: героиня, автор или ты сам…

Полифоничный, незаурядный роман ужасов с элементами фэнтези, бросающий новый взгляд на старую тематику. Сомтоу удачно скрещивает две основные тенденции поджанра: психологический подход к образу вампира, популяризованный Энн Райс, и более традиционное восприятие не-мертвых как кровожадных, коварных, жестоких тварей. Автор профессиональный композитор и дирижер, и это чувствуется: книга сделана по образцу вагнерианской оперы, где каждому персонажу соответствует так называемый лейтмотив. У Сомтоу характерную мелодию заменяют кодовые слова, которые стоят перед каждой главкой вместо привычных номерков — «дитя тьмы», «огонь», «лабиринт», «искатель», «память: 1967 год». Такие из них, как «образ матери», подчеркивают вторую основу романа — психоанализ. Вместе с тем «Вампирский Узел» не превращается в удовольствие для избранных интеллектуалов, а превосходно читается и вне всех этих связей, как увлекательная книга для довольно широкой аудитории. Автор умело переплетает судьбы многочисленных персонажей, перемещает действие из одной точки планеты в другую (США, Тайланд, Англия, Франция), из эпохи в эпоху (средние века, фашистская оккупация Европы, современность, начало XX века). Тематически близкий «Вампир Лестат» Райс (там вампир тоже становится рок-певцом) проигрывает «Узлу» во всех отношениях. Замечательно, что у Сомтоу шокирующие сцены, которые позволяют однозначно отнести роман к пространству хоррора, сочетаются с глубокой проработкой героев и интересным идейным наполнением. Это чувствуется и в концовке, совершенно нетипичной для вампирских хроник и заставляющей скорее вспомнить о фантазиях Густава Майринка.

Высшая рекомендация. В список 40 лучших книг в жанре ужасов «Вампирский Узел» вошел по праву, и поэтому вдвойне отрадно, что на русский язык его переложила Татьяна Покидаева — одна из лучших, на мой взгляд, современных переводчиц, работающих на поле фантастики.

Что бы там ни говорили пессимисты, а жанр рассказа до сих пор жив и покидать нас, похоже, не собирается. Конечно, доля писателей, работающих в короткой форме, за последние десятилетия уменьшилась – так, Грэм Мастертон за тридцать с лишним лет литературной карьеры создал около 80 романов и лишь 60 с хвостиком рассказов; у Дина Кунца статистика еще плачевнее. И все же поводов для отчаяния нет: молодые звезды «темного» жанра (Нил Гейман, Чайна Мьевиль, Майкл Маршалл Смит, Брайан Ходж и многие другие) упорно пишут рассказы, миниатюры и повести, а мэтры (Стивен Кинг, Рэмси Кэмпбелл, Питер Страуб, Томас Лиготти) от них не отстают.

Кристофер Фаулер, еще один достойный труженик пера, однажды занятую нишу без боя отдавать не намерен. «Бесноватые» – это девятый его авторский сборник. Сюжеты разнообразны до неприличия, но тон повествования остается неизменным: сдержанный цинизм и фирменный мрачноватый юмор, слегка присыпанные лиричностью. В предисловии Фаулер честно признается, что играет с читателем – сперва заманивает его в рассказ показным оптимизмом, потом медленно, но верно раскрывает невеселую истину: «Бриджит Джонс не всегда находит своего принца, а реальная жизнь преподносит нам такую ужасную ложь, что рассказчику впору проглотить язык».

Нет, автор отнюдь не воспевает насилие, упадок и смерть – он такой же человек, как и мы. Но тому, кто создает «черные» рассказы, злоупотреблять белилами не положено.

К сожалению, редакторская команда, работавшая над сборником, посыл названия не уловила. «Бесноватые» звучит хотя и гордо, но неверно. В большинстве рассказов речь идет даже не о людях, а о ситуациях – моментах обыденной жизни, на которые будто падает тень демонова крыла. Моментах, когда нас и окружающий нас мир словно «бес попутал».

В занятной вещице «Разберемся» домохозяйка, одуревшая от бытовых забот, как бы между делом обезвреживает убийцу, явившегося на порог ее квартиры. Как обезвреживает? Не как, а чем – сковородкой... В «Зеленом человеке», продолжающем традицию английских тропических рассказов, мужчине приходится бороться за собственную жену с самцом обезьяны. «Где они сорвались» – трогательная история болезни, убедительно отвечающая на вопрос: «Откуда берутся серийные убийцы?» (Я не раскрою никаких сюжетных тайн, если здесь же приведу ответ: «Из повседневности»). «Американская официантка» заставит присмотреться к людям, которых принято не замечать. Кто они? И с кем им приходится иметь дело изо дня в день? В «Своем уголке» оживают страхи евреев и сбываются грязные мечты антисемитов.

Показательно, что рассказы, где фантастика с экзотикой преобладают, у автора получаются слабее (это не касается, впрочем, жутковатой истории о призраках «Попрыгун»). Родная стихия Фаулера – это все-таки современный Лондон, во всем его величии и мерзости. Это нечистый город, который устоит даже перед нашествием крыс («Семь футов»), потому что люди в нем сами уподобились грызунам. Это город изуродованной любви («Разбивающееся сердце») и загубленных надежд («Едем туда, где ярко светит солнце»).

Вместе с тем «Бесноватых» едва ли можно назвать событием в литературе (и не только потому, что перевод Д.В. Дубровской оставляет желать лучшего, вечного, светлого). Фаулер – крепкий середняк, неплохо разбирающийся в психологии; его конек – неприглядные стороны жизни, изображенные на бытовом фоне. Эти рассказы будут близки и понятны многим… и все же лезвие, которым автор режет нас по живому, могло бы быть и острее. Слишком часто сердце остается незадетым.

На удивление приличная книга — разумеется, в своей весовой категории. Приятно уже хотя бы то, что автор отходит от навязшего на зубах (пардон, клыках) образа романтического вампира. Тем, кого тошнит от медовоглазых эдвардов калленов и их томных подруг, роман Веллингтона рекомендуется как временное противоядие. Местные кровососы предпочитают сначала разорвать человека на куски и только потом уже приступать к трапезе. Никакой романтики, только жесткая борьба за существование (с приставкой «не-«, если быть верным заветам Стокера).

Конечно, сюжет «Девяноста девяти гробов» не тянет на революцию в жанре хоррор-боевика, но с другой стороны, Веллингтону успешно удается избежать множества штампов, из-за которых чтение близких по духу книг превращается в повторение многократно пройденного. Автор умеет выдерживать напряженность повествования (саспенс), и отдельные эпизоды достойны в этом смысле похвалы. Герои также ближе к людям, чем к картонным дурилкам, которых мы имели неудовольствие наблюдать в «Ритуале» Маркуса Хайца, например. Эмоции, страхи, человеческое свойство ошибаться — все идет в дело.

По эзотерическим причинам Эксмо начало издание цикла о Лоре Кэкстон со второго тома, но нормальному восприятию романа эта странность не мешает: необходимый минимум подробностей о прошлой жизни героини (убежденной лесбиянки, между прочим; гомофобы, держитесь подальше) автор ненавязчиво рассыпает по всему тексту. Развязка радует неожиданностью и наводит на вечные мысли; отдельные персонажи видятся совершенно в новом свете и приобретают трагический ореол, а такой финт уже требует от автора некоторого мастерства — так что здесь Веллингтону ставим плюсик. Исторический контекст если и не проработан до мельчайших деталей, то, по крайней мере, использован не абы как; современная и военная (фоном вампирскому экшну служит противостояние американского Севера и Юга) линии встречаются ровно в тот момент, когда это наиболее выгодно для сюжета.

В итоге имеем добротный жанровый роман, умеренно оригинальный и увлекательный, не вредный для ума и полезный для воображения. Поскольку в этом году хоррор представлен в российском книгоиздании более чем скудно, советую обратить на «Девяносто девять гробов» внимание — места хотя бы во второй очереди чтения эта книга, на мой взгляд, заслуживает. Главное, не ждите особых откровений — их раздают по другим адресам.

Всех книг, так или иначе основанных на стокеровском «Дракуле», в один присест и не перечислишь. Трилогия Джинн Калогридис входит в разряд «крепких середнячков». Разумеется, по напряженности повествования, атмосферности, неисповедимости «Договору» с оригиналом не сравниться — но по крайней мере здесь ладно выстроен сюжет, присутствует некоторая интрига, а персонажи не так картонны, как можно было бы ожидать от второстепенного автора (правда, имена некоторых из них звучат весьма забавно, но это уже на совести братьев-румынов).

Как вольная предыстория «Дракулы» — неплохо. Если это и попкорн, то по крайней мере без консервантов и прочих синтетических удовольствий.

Продолжателей и подражателей у Лавкрафта было великое множество, и талантом они были наделены в разной мере. Одни старательно копировали стиль великого мастера (вплоть до употребления архаичных прилагательных), другие безбожно упрощали его (как Огюст Дерлет, у которого сложная картина лавкрафтовской вселенной упростилась до примитивного противостояния добра и зла), третьи после недолгого периода ученичества вырабатывали собственную неподражаемую манера письма.

Ламли своеобразен тем, что находится на стыке этих трех тенденций. Лишь изредка поднимаясь до уровня настоящей, авторской (в противоположность заказной) литературы, он все же достаточно одарен, чтобы не кормить читателей многажды переваренной целлюлозой.

В данный сборник, имеющий в оригинале название «Порча и другие истории» («The Taint and Other Novellas»), вошли семь повестей, созданных автором на различных этапах писательской карьеры. Откровенно плохих нет, все по-своему занятны и увлекательны. Наиболее удачны «Порча» (прекрасный пример того, как можно использовать лавкрафтовскую мифологию, не эксплуатируя лавкрафтовскую стилистику; глубокая психологическая вещь с довольно неожиданной и впечатляющей концовкой) и «Рожденный от ветра» (невольно вспоминается классический рассказ «Вендиго» Элджернона Блэквуда — и повесть Ламли, действие которой развивается в схожих декорациях, нисколько ему не уступает). Остальные пять историй как минимум способны развлечь — и надо отдать британцу должное, удивить читателя неожиданным вывертом сюжета он умеет.

Приятно, что перед каждой повестью автор в нескольких абзацах разъясняет, при каких обстоятельствах она создавалась. Русский текст снабжен многочисленными комментариями, которые помогут лучше разобраться в сложной межавторской мифологии Ктулху (к слову, благодаря Брайану Ламли этот славный пантеон пополнился несколькими прелюбопытнейшими существами; мой фаворит, конечно, Йиб-Тстл).

Всем поклонникам Лавкрафта и классической традиции ужасов читать в обязательном порядке.

Критики любят сравнения. Плоды этой любви часто неприглядны – именно так появляются на свет уродцы вроде «“Винни-Пуха”, написанного Томом Клэнси» и «русского Кевина Стинга». А куда деваться – так удобнее и для самих рецензентов, и для читателей.

В случае с «Тварями» все решено заранее: аннотация гласит, что перед нами «первый российский триллер, написанный в ключе бестселлеров Престона и Чайлда». И как тут удержаться от сравнений?

Да, у романа Михаила Вершовского есть много общего с «Реликтом», «Реликварием» и еще дюжиной книг, созданных штатовскими тружениками пера. В центре сюжета – страшное событие: нападение змей-мутантов на современный Санкт-Петербург. Противостоят гадам молодая женщина-ученый, ее пожилой наставник, представители всевозможных силовых структур, а также интеллигент средних лет. Происходящему в конце концов находится научное, рационалистическое объяснение.

И все же «Твари» ползут собственным курсом, который американскому дуэту совершенно чужд. Персонажи Престона и Чайлда – не более чем сухие схемы, за которыми не стоит ничего, кроме функции в сюжете (жертва, исследователь, боец). Настоящие звезды этих романов – чудовища. А книга Вершовского, вопреки названию, все-таки о людях.

Человечный хоррор? Звучит дико, но бывает и такое. Здесь нет и следа того упоения, с которым Джеймс Герберт и Шон Хатсон (авторы сочинений «Крысы» и «Слизни» соответственно) истребляют своих героев. Каждая смерть – это трагедия, а не очередная галочка в длинном, длинном списке. Иногда сентиментальность Вершовского принимает опасные масштабы, но как противовес традиционной для жанра «чернухе» – почему бы и нет?

Все персонажи, от бомжа до полковника МЧС, поданы с симпатией и похожи друг на друга, как щенки одного помета. Независимо от профессии, образования и социального положения эти люди наперебой цитируют классиков, сдабривают речь мягким интеллигентским юморком и все как один знают английский. Проще говоря, каждый персонаж на восемьдесят процентов состоит из… автора. Вся штука в том, что сам этот автор – персонаж интересный и неглупый. Вершовский, много лет проживший в эмиграции, ставит новую Россию перед невиданной доселе угрозой – и смотрит, как страна выдерживает тест.

Сюжет движется на змеиный манер: то неспешно волочит кольца по охваченному паникой Петербургу, то делает рывок – и одним героем становится меньше. Ближе к финалу действие набирает обороты, социальные мотивы отходят на задний план, а Ее Величество Мясорубка, наоборот, вступает в свои права. Роман ужасов сбрасывает кожу и оборачивается романом-катастрофой. Патриоты северной столицы, которым не давали покоя лавры многострадального Нью-Йорка, должны остаться довольны: апокалипсис наконец придет и в балтийские широты. Локальный, но все же.

Как образец жанра «Твари» не хуже и не лучше зарубежных аналогов. Средства для нагнетания атмосферы используются старые, проверенные: полуразложившиеся трупы, скрип дверей и тени в окнах. Однако по-настоящему пугают не голливудские приемы, а послесловие, где автор – с обманчивой невозмутимостью – доказывает, что фантастического в его книге очень и очень мало. Биология и геополитика неприятно переплетаются, гарантированно обеспечивая читателю бессонницу (хотя, в зависимости от типа личности, возможен и обратный эффект).

Шедевра у Вершовского не получилось: человечность человечностью, а суть книги можно передать одним предложением: «Змеи жрут людей, люди истребляют змей». Тем не менее, обыгран этот сюжет, отечественной литературой еще не изъезженный, любопытно, следующий роман Вершовского (в котором, по словам автора, будет затронута тема оборотничества) вполне может подкинуть пару приятных сюрпризов.

К выходу дебютного романа Джо Хилл уже был известен как автор отличных рассказов и повестей, на современном уровне воссоздающих дух классических ужасов и научной фантастики. Однако настоящего успеха в наше время добьется лишь тот писатель, который работает не только в малой, но и в крупной форме (а по совести говоря — ТОЛЬКО в крупной): для вечно спешащих читателей нового образца рассказы слишком коротки — мысли и чувства не успевают зацепиться за текст, и он благополучно проносится мимо.

И вот Джо Хилл принял вызов и создал первый свой роман — прежде всего, на мой взгляд, чтобы доказать что-то самому себе. Выяснилось, что все задатки отличного романиста у него есть: интересные персонажи, в меру интригующий сюжет, ладная композиция (в пользу этого свидетельствует хотя бы концовка — пускай она и не переворачивает всё с ног на голову, но зато логична и по-хорошему обнадеживающа), меткие наблюдения из жизни. И всё же индивидуальный талант Хилла здесь заметен меньше, чем в рассказах — он лишь изредка проглядывает сквозь не по-дебютантски профессиональный текст (это и неудивительно — за «Коробкой» стоят а) десять лет литературной карьеры и б) хорошая редактура). Впрочем, лично мне это кажется добрым знаком: пути для развития намечены, остается только последовать по ним — чем умница и трудяжка Хилл, недавно анонсировавший второй роман под рабочим названием «Рога» («Horns»), сейчас и занимается.

Тематически «Коробка» близка к рассказам из «Призраков двадцатого века». Прежде всего эти произведения объединяет мотив отцов и детей. Когда автора спросили, почему тот столь часто возникает в его творчестве (к слову, вопрос озвучил наш с вами соотечественник), ответ был двояким: с одной стороны, «кто-то из персонажей ведь должен быть плохим», с другой — автор таким образом компенсирует отличные отношения с собственными детьми... и отцом (если для кого-то это еще тайна, то речь идет о Стивене Кинге, в свое время увековечившем имя сына в посвящении к «Сиянию»). Что ж, никаких перегибов в обрисовке темы лично я не заметил; в реальной жизни всё могло бы случиться именно так, как описано в книге. Это касается и педофилии. Авторов хоррора часто упрекают за «излишний» интерес к этой теме, но увы, актуальности она не теряет (особенно в последние годы, когда в США и других странах начали появляться организации, которые открытым текстом предлагают узаконить отношения между взрослыми и несовершеннолетними!), и грешно упрекать создателя «Коробки» в нечестных приемах. Ему, отцу троих, есть чего бояться и что ненавидеть.

Крупных просчетов Хилл допустил немного. Один из них — выбор главного героя, который на начальных этапах серьезной писательской карьеры должен определяться все-таки не особенностями сюжета, а реальным жизненным опытом и устремлениями самого автора. Молодому фантасту нелегко примерить на себя личину престарелой рок-звезды (пускай даже он увлечен музыкой настолько, что сам роман назвал в честь хита от Нирваны — и пересыпал текст именами исполнителей и названиями песен). В итоге образ Джуда получился довольно условным, ему не хватает целостности. Чувствительность и «брутальность» действительно могут сочетаться в одном человеке, но Хиллу не удалось доказать, что его герой именно таков. А вот женские персонажи получились весьма убедительными: чувствуется, что с готической субкультурой и ее представителями (а также их причудами) Хилл знаком не понаслышке. Не стремясь, подобно бесчисленным подражателям Кинга, к некой «масштабности», он разыгрывает почти камерную историю, в которой главное не сюжет, а взаимодействие человеческих душ.

В изображении сверхъестественного автор не особенно оригинален и достоверен — что, опять-таки, совсем не характерно для его рассказов. Едва ли не каждый фантастический эпизод воспринимается лишь как очередная небылица в длинном, длинном ряду ей подобных (и не раз использованных тем же Кингом, Питером Страубом, Робертом Маккаммоном, Дэном Симмонсом, не говоря уж о писателях классом пониже). Впрочем, самого раздражающего штампа американского хоррора Хилл успешно избежал (и это, как мне кажется, только подчеркивает его огромный потенциал, не говоря уже о накопленном мастерстве): персонажи не упираются, как ослы, отказываясь верить в происходящее, а принимают невероятную реальность сразу же — в полном соответствии со своей психологией. Собственно пугающих сцен в книге не обнаружилось (хотя неприятных хватает), но это уже вопрос личного восприятия: в том, что перед нами роман ужасов, сомневаться не приходится.

Общее впечатление таково, что «Коробка в форме сердца» более чем хороша для дебюта (премию Брэма Стокера и «Локус» в соответствующей номинации она получила совершенно заслуженно — не настолько красивые у автора глаза, он ведь в папу пошел), однако знаменует собой лишь промежуточную веху на долгом — надеюсь — и славном творческом пути Джо Хилла, который имеет все задатки если не превзойти отца, то сравниться с ним. Учитывая, что рынок литературного хоррора в России по-прежнему довольно скуден, книги такого уровня пропускать нельзя. Рискну предположить, что для тех, кто только начинает знакомство с жанром, этот роман не худший вариант (хотя «Призраки двадцатого века», несомненно, заслуживают большего внимания). Остальные могут и воздержаться, но рискуют что-то для себя упустить.

Благодаря киношедевру Хичкока история о Нормане Бейтсе, его гостеприимном мотеле и грозной матушке известна всем или почти всем; «сцена в душе» цитировалась в популярной культуре сотни раз. И лишь немногие знают, что автор литературной основы, ученик Лавкрафта и учитель Кинга, покойный ныне Роберт Блох, создал целых два продолжения самой знаменитой своей книги.

В наше время, когда начинающие авторы дебютируют не рассказами и не романами даже, а «эпическими полотнами» и циклами, трилогия воспринимается как небольшая трехактная пьеска (завязка, развитие, развязка), а то и миниатюра. Парадоксально, но в эпоху литературных гигантов, на которую пришелся творческий путь Блоха, масштабы были поскромнее: первый и третий романы о Нормане Бейтсе разделяет тридцать один год. Однако уникальной эту сагу делает не время, а обстоятельства ее создания. Никогда еще кино и литература не переплетались так тесно.

«Психоз» образца 1959 года и его экранизация подарили миру принципиально новый персонаж – убийцу, который не только наводит ужас, но и… притягивает. Сейчас, в начале XXI века, культ кинопсихопатов никого не удивляет – достаточно вспомнить, какой фурор произвел улыбчивый садист Джокер, блестяще воплощенный на экране Хитом Леджером в 2008 году. Но тогда, в конце пятидесятых, Блох и Хичкок сильно рисковали – и тот, и другой творили авторское искусство, а не дешевую порнографию с насилием вместо секса (или вместе с ним). Тем не менее, их ставка выиграла – и Блоху, прозванного журналистами «Психопатом», первому пришлось об этом пожалеть. Трагедия Нормана Бейтса превратилась в триумф, и по склону американского кино понесся снежный ком, который с каждым годом приобретал все более насыщенный багровый оттенок…

Бейтс, подобно чудовищу Франкенштейна, ускользнул от своего создателя, чтобы сеять хаос и зло. Стремление Блоха если не приручить, то понять загадочную душу маньяка и тех, кто ему поклоняется, воплотилось в романе «Психоз 2» (1982). Верный принципам хорошего рассказчика, писатель ввел в сиквел детективную интригу, добавил саспенса, прикончил несколько персонажей – но все это не более чем уловка, маскирующая ехидную сатиру на Голливуд и его обитателей. Бейтс сбегает из психиатрической лечебницы и тут же узнает, что о нем снимают фильм; доктор Клейборн, ставящий себе в вину злодеяния пациента, отправляется в Лос-Анджелес, чтобы предупредить горе-киношников… Увы, психопатов хватает и там, и заканчивается роман неутешительным: «Норман Бейтс никогда не умрет». Что бы ни случилось с ним самим… Продолжению не хватает простоты и увлекательности оригинала, но автор и не ставил себе таких задач. «Психоз 2» – это беллетризованный крик души: «Голливуд, одумайся!»

Прошло восемь лет. Голливуд не только не одумался, но исторг из недр шокирующие истории вроде «Попутчика» с Рутгером Хауэром и «Кошмара на улице Вязов» (очень разные по качеству и посылу, но близкие по способу подачи материала). Махнув рукой на алчную фабрику грез, Блох в последний раз обратился к истории о Бейтсе и создал «Дом психопата». В провинциальном Фейрвейле, которому преступления Нормана принесли недобрую славу, находятся люди, желающие из этой славы сделать туристский аттракцион. Заново отстроены мотель Бейтсов и домик позади него, изготовлены восковые куклы психопата, его жертвы и его матери… и начинаются новые убийства. Через сюжет, полный загадок и сложных психологических портретов, Блох подводит читателя к печальному итогу: безумен не столько Бейтс, сколько мир, где на крови делают деньги – и ради денег проливают кровь.

Увы, монстр вновь оказался сильнее своего создателя. Проследить за поражением Роберта Блоха и творческой победой Альфреда Хичкока позволяют материалы, включенные в превосходное русское издание от Азбуки-классики (2009) – интервью с обоими творцами, вдумчивая статья С. А. Антонова, исчерпывающие комментарии.

Наташу Мостерт – молодую южноафриканскую писательницу, ныне живущую в Лондоне – обошел стороной снежный ком психопатии, главной темы современных триллеров. Живописуя коварство и любовь, она черпает краски не из жестокой действительности, а из той розово-ванильной мечты, на которой когда-то погорели романтики. «Сезон ведьмовства» – это попытка разыграть готическую любовную пьеску на современных подмостках.

К самолюбивому Габриелю Блэкстоуну, компьютерному взломщику (наивность, с которой Мостерт изображает нелегкий труд хакеров, трогательна) и по совместительству телепату, обращается старинная подруга. Бесследно пропал ее пасынок, и следы ведут в дом сестер Монк – роковых красавиц, интеллектуалок, не чуждых алхимии и магии. Габриель заводит с ними знакомство – и накрепко увязает в шелковой паутине из страсти и оккультных тайн.

Наиболее интересны в романе сцены сюрреалистического толка, в которых герой, очутившись в чужом сознании, странствует по некоему Дворцу, дому с миллионом дверей, чудовищному и прекрасному в равной мере («бальный зал с мириадами бабочек», «комната масок», клетушки, где «сотни немигающих глаз растут прямо из потолка»). Ближе к концовке загадка этого места раскрывается полностью, и остается лишь банальный, истоптанный десятками писательских ботинок сюжет.

Книга претендует на интеллектуальность, но автору элементарно не хватает эрудиции: основы алхимии, теория памяти и «дальновидение» (то есть телепатия) поданы на уровне дайджестов и пособий типа «Парацельс за 50 минут». Того, что у Мостерт размазано на четырехстах страницах, в «Маятнике Фуко» Умберто Эко хватило бы на один абзац.

Остается удивляться, за какие заслуги «Сезон ведьмовства» номинировался в 2007 году на премию Международной гильдии хоррора… и радоваться, что награда досталась не школьному сочинению, а «Террору» Дэна Симмонса.

Не помню, в какой истории это было, но впечатлила меня в свое время любопытная одна зверюшка. Как выглядела и что из себя представляла, память моя подсказать не может, но главное я не забыл: напрямую к зверушке той было не подкрасться, наскоком ее не взять, да и вообще изловить без малого невозможно. Слишком изменчива, слишком осторожна и непохожа сама на себя из минуты в минуту.

Так и добро (на пару со злом, разумеется). Все попытки определить его, припечатать буквой закона раз и навсегда — не более чем игра со словами. Выскользнет из рук, а потом и не узнаешь его.

«Правила добра» — горькая исповедь человека, всю жизнь вращавшегося вокруг нравственной оси и однажды вдруг удивившегося: а что это за ось? И зачем я должен о ней помнить?

И вот Андреев берет самого человечного из возможных героев — черта — и устраивает ему паломничество по не самым приятным местам нашего мироздания, пытаясь вместе с ним и его наставником хоть как-то, да подобраться к добру. И самое страшное — подбирается ведь, находит ответ, и не один даже... И оказывается тогда, что корни у добра тянутся из самого сердца зла — или наоборот?

Но если ответов много, ответов нет вообще. И все же остается после чтения, бок о бок с тоской, прививка трезвоголовости. Что из этого выйдет — вопрос другой. Пускай зверушку изловить так и не удалось — хватит и того, что рассмотрели мы сблизи ее пятнистую личину.

Тонко написанная, исполненная горечи, но отчаянно душеполезная притча...

Стимпанковская солянка – это не так просто, как кажется. Да, свалить в одну кучу исторические лица, диковинные технологии и откровенную чертовщину может всякий эрудированный автор. Однако всегда есть риск, что пациент окажется скорее мертв, чем жив: порой за литературными приемами теряется собственно литература. Пауэрс, один из отцов жанра, этой ловушки избежал – по крайней мере, в самом признанном своем романе. Если «Врата Анубиса» и сшиты из разнородных кусков, то швы умело замаскированы. Древнеегипетская магия (поданная, как и все прочее, в ироническом ключе) очень органично смотрится в георгианском Лондоне, а бесчисленные путешествия во времени не превращаются в примитивный фарс. Колдуны с ботинками на пружинах, зловещие клоуны на ходулях, оборотни и лавкрафтианские чудища, Байрон и Кольридж, диккенсовское подполье и обмен телами – всех богатств, которые открываются читателю за «Вратами», и не перечислишь. Но антуражем Пауэрс не ограничивается: из прямой линии сюжета он делает такую изящную загогулинку, что следовать за ее изгибами одно удовольствие. Хохотать над авторскими шутками – другое. И подлинное украшение романа – метаморфозы, происходящие с поэтом Уильямом Эшблесом, которого озорники Пауэрс и Блэйлок придумали еще в студенческие годы. Брендан Дойль, его поклонник из двадцатого века, столкнется с кумиром лицом к лицу… себе на беду, потому что авторская фантазия неумолима и границ не знает – в противном случае не был бы создан этот роман, эталонный для фантастической литературы нового поколения.

Российская популярность Питера Джеймса началась с жесткого триллера «Убийственно просто», после успеха которого обратная ретроспектива романов стала делом решенным. «Зона теней» (точный перевод – «Одержимость») относится к числу ранних его книг, где интерес к паранормальному еще преобладал над криминальной интригой.

С первых же страниц (группа молодых людей попадает в автокатастрофу и прямо на разбитом «фольксвагене» взмывает в загробный мир, так и не осознав собственной гибели) автор подчеркнуто серьезен; мрачный тон, нетипичный для триллеров «от сохи», выдерживается до самой концовки. С холодной отстраненностью хирурга Джеймс препарирует реальность, в которой приходится теперь жить Алекс Хайтауэр, матери одного из погибших парней. Боль утраты постепенно сменяется ужасом: те, кто «ушел от нас», иногда возвращаются. Рассудок, искалеченный рационализмом последних веков, отказывается принять очевидное – розу, упавшую словно ниоткуда на ветровое стекло, слова «ПОМОГИ МНЕ» на дисплее компьютера, жуткий холод в натопленном доме – и принимается разрушать сам себя. Перед Алекс, образ которой складывается из сотен психологических оттенков, лежит трудный путь – от замешательства к страху, от страха к неверию, от неверия к вере. И каждый раз феномен неупокоенной души предстает на новом фоне: Джеймс сталкивает свою героиню с учеными, священниками, медиумами, просто здравомыслящими людьми. У каждого из них своя правда… разумеется, бесконечно далекая от истины.

В камерной действительности романа Алекс и близкие ей люди раскрываются без остатка, и ядро у всех общее: усталость, беспомощность перед смертью и потусторонним. Бывший муж героини, Дэвид, ищет смысл в жизни в виноделии, однако серость жизни разъедает его мечту… и помогает ему стать ключевой фигурой в развязке. Филип Мейн, на которого Алекс работает литагентом, нашел себе опору в науке, почти уже свел Бога до набора сложных генов – и все-таки вынужден признать правоту отца-медиума, от которого поспешил когда-то отречься.

В «Зоне теней» ужас нарастает неспешно, от одного скупого штриха к другому. Жестокость и кровь остаются за кадром, только в концовке проступая явственно, словно черты трупа под простыней. Алекс открывает для себя terra incognita – жизнь сына, которого она никогда не знала. Изменилось ли что-нибудь в этом человеке, когда из одного мира его вышвырнуло в другой?

Автор никогда не спускает повествование с поводка, компенсируя вялый сюжет плотностью атмосферы. Здесь он приближается к Кингу – но, в отличие от патриарха, не позволяет собственным страхам и комплексам изливаться на беззащитный текст. Джеймс настолько рассудочен и объективен, что и сам кажется одной из «теней», наблюдающих за героями. Изображенный им Лондон во многом близок к городку Сайлент Хилл: по пустым улицам скитаются несчастные люди, и только монстрам, скрывающимся в тумане (здесь – в дымке загробного мира), есть к чему стремиться. Нормальная жизнь с ее шумом и суетой всегда где-то рядом, но до нее не дотянуться.

В книге Джеймса есть все краски, которыми обычно пишут мистические полотна ужасов: подводный зал в средневековом пруду, спиритические сеансы, одержимость, экзорцизм, маньяк, жертва, мрачные откровения… Традиционная для жанра концовка разочаровывает, но, как всегда, оказывается к месту. Не хватает роману только капельки душевной теплоты. Сочувствовать мертвецу глупо, внушить симпатию к живым героям у Джеймса не выходит. И остается после «Зоны теней» лишь ощущение промозглого лондонского вечера да мысль о собственной смерти…

Трилогия «Горменгаст» похожа на куклу со сломанной шеей: юный Титус Гроан на протяжении двух романов пытается вырваться из родового замка, в третьем, наконец, оказывается за его пределами – и теряет себя. Ничего, кроме источенных червями стен Горменгаста, кроме его странных обитателей, он не знает. Мир, где рассекают воздух шары-соглядатаи, где одни люди строят фабрики из металла и стекла, а другие ютятся в подземельях, мечтая об эвтаназии, ему непонятен. Лишь ступив под прожекторы «дивного нового мира», герой осознает: тьма веков, стоящая за традициями, способна не только пожирать души, но и питать их. И с готической мощью в сердце Титус отправляется в путь, которому из-за ранней смерти Пика завершиться не суждено…

В отличие от первых двух книг, насыщенных и продуманных до мелочей, эта кажется почти схематичной. В недуге Пика ли дело, или автор, наравне со своим героем, чувствует себя неуютно вне замковых стен, но изощренной — как прежде — детализации вы здесь не увидите... События следуют друг за другом очень быстро и без очевидной логики; действиями персонажей руководит не столько их характер и безумие создавшего их мира, сколько сам автор. Сочувствия — пусть даже извращенного, как в случае тетушек-близняшек из первых книг — они не вызывают.

В целом, читать этот роман необязательно... но если вы полюбили Горменгаст так же сильно, как я, от чтения вас все равно уже ничто не удержит.

«Молодые и сильные выживут». Неважно, что роман Дивова я вряд ли когда-нибудь прочту; главное, что его броское, чуточку жутковатое заглавие всплывает в моей памяти всякий раз, как я сталкиваюсь с сюжетами вроде тех, что развиваются в «Старикам тут не место» Кормака Маккарти.

Конечно, прямого соответствия нет. Хотя бы потому, что Маккарти опытнее и мудрее Дивова, и уж ему-то не надо объяснять — молодые погибнут в первую очередь. Погибнут, как это ни дико, от порядков, появившихся на свет вместе с ними. А присущая некоторым из них алчность эту гибель только приблизит.

В этом жестком, страшном романе каждый эпизод, каждый диалог, даже пунктуация — точнее, ее отсутствие — и композиция несут в себе один и тот же смысловой заряд: старое в человеческой (конкретно — американской) культуре отмирает, и на смену ему приходит мир, который и в голову никому не придет назвать «дивным новым», даже в шутку. Это мир существа по имени Антон Чигур (того самого «демонического киллера» из аннотации) — смерти в обличии Homo Sapiens. Самое жуткое, что и психопатом его не назовешь: во всяком случае, жертвы клеймят его «маньяком» без особой искренности — втайне подозревая, должно быть, что в действительности ненормальны ОНИ САМИ, а вовсе не Чигур.

Однако темной стороной Земли Маккарти не ограничивается: своеобразным противовесом убийце в романе служит шериф Эд Том Белл. Нет, противостояния в духе голливудских боевиков здесь не будет («Старикам тут не место» вообще не самый лучший выбор для тех, кто любит накатанные сюжетные схемы) — все исполнено намного тоньше. Автор не пытается заразить нас пессимизмом и не пичкает лживым оптимизмом: он лишь демонстрирует, в каком мире мы живем и какие пути выбираем. Готовым выводам тут не место — несмотря на малый объем, заложено в книге очень и очень многое. Идеи скручены в тугой клубок, и анализировать их прилюдно — дело гиблое. Каждый должен разобраться сам.

Рекомендуется всем, кроме слабонервных. Классика нашего времени.

Всякая легенда – как дворянский особняк. Потомки так или иначе будут в нем жить, но одни надумают изменить планировку и разломают в итоге все стены, другие раскрасят фасад в кричащие цвета, но вот третьи… третьи полюбят дом таким, какой он есть, и побывают во всех его уголках – даже тех, куда не осмеливался заходить сам строитель. Теодор Рошак принадлежит именно к третьей, благородной породе.

Чтобы оценить этот роман по достоинству, знание первоисточника обязательно, однако Рошак не увлекается литературными играми. «Франкенштейн» Мэри Шелли дает лишь начальный толчок, дальше автор двигается уже самостоятельно. Баланс между заимствованными и собственными мотивами выдержан безупречно: читатель уже готов поверить, что Шелли и сама могла бы написать «Воспоминания», будь нравы в ту эпоху посвободней, а сама она посмелей. В XIX веке Элизабет Франкенштейн не имела права голоса, теперь же она заговорила – и поверьте, у нее найдется, что сказать.

Со слов Виктора Франкенштейна мы знаем Элизабет как не особенно умную, но любящую и нежную женщину, которая молилась на него с самого детства и в итоге безвинно пострадала за его грехи. Рошак, крайне бережно обращаясь с оригиналом, вовсе не пытается доказать, что все это ложь. Нет, это правда… но раскрытая лишь частично, искаженная мужским сознанием.

Фигуры барона Франкенштейна и самого Виктора вполне узнаваемы. Первый – восторженный поклонник Просвещения; второй – гений, ставящий мертвую материю выше морали и чувств. Роль Каролины Франкенштейн, его матери, переосмыслена полностью: у Рошака это одна из первых феминисток (моделью послужила Мэри Уолстонкрафт, мать Мэри Шелли), которая разговаривает с мужчинами на равных, но добивается лишь снисходительного ярлыка «мужской ум». Это женщина, осознавшая свое право получать удовольствие от секса и выражать себя в искусстве. Баронесса ищет тайну жизни не в рациональных выкладках Ньютона, а в алхимии и древних культах плодородия, в магической сущности своего пола. Она мечтает примирить мужское и женское начала и через это изменить мир. Но все ее усилия идут прахом: «химической свадьбе» (мистический союз) между Виктором и Элизабет так и не суждено состояться, потому что слишком в мальчике укоренилась любовь к абстрактному в ущерб земному.

Сама Элизабет всю жизнь пребывает меж двух огней: рождена она как существо духовное, но из любви к Виктору вынуждена почитать и разум. Ей предстоит узнать, что женская доля – блюсти ту форму нравственности, какая угодна мужчине. И парадоксальным образом женщина у Рошака сближается с чудовищем, созданным Франкенштейном – то же унижение, то же одиночество, то же подчинение чужой воле. И гибель Элизабет (никаких спойлеров: об этом пишет и Шелли) приобретает символический смысл: это сдалась под натиском бездушной науки сама природа.

Рошак расширяет исторический и культурный фон первоисточника (так, в романе фигурирует Франц Месмер, изобретатель гипноза), который у Шелли набросан довольно схематично. В итоге современные идеи гармонично вживлены в ткань прошлого – здесь можно найти даже завуалированные отсылки на большой адронный коллайдер.

Изящный, полный тонкого эротизма, идеально отлаженный роман Рошака имеет лишь самое опосредованное отношение к хоррору – прежде всего это попытка заглянуть в душу женщины, найти корни современной науки… и, конечно же, дань уважения великой Мэри Шелли.

P. S. Перевод В. Минушина считаю образцовым.

Корни фэнтези, как известно, в мифологии и фольклоре; даже если автор яростно отрицает связь своего «откопирайченного» мира с каким бы то ни было сводом легенд, эта связь есть – только живительный нектар народной фантазии дошел до творца через третьи руки. Под крылом глобализации мифы всей планеты постепенно сблизились, сползлись в общий котел. И каждый, кто пишет фэнтези, подсознательно делает выбор – щедро черпать из этого котла, смешивая культуры и традиции, либо получать от посредников все ту же похлебку, но уже бедную на витамины и белки. Есть и такие, кто питается собственными соками, но о них разговор особый.

В «Охотниках за мифами» Кристофер Голден, вслед за Нилом Гейманом и Чарльзом де Линтом, вступил на путь номер один. В отличие от предшественников, добряк из Массачусетса не стал утруждать себя депортацией фейри, демонов и богов на городские улицы, здраво рассудив, что там им будет неуютно. Все привычнее и проще: пару веков назад волшебные существа поднапряглись и создали Завесу – магический барьер, за которым напор человеческой цивилизации им уже не угрожал. Те немногие, в кого люди утратили веру не до конца (например, вариации духа зимы – от Деда Мороза до японской Юки-Онна), сохранили право переходить из мира в мир и стали зваться Приграничными.

И вот молодому романтику Оливеру Баскомбу, юристу поневоле, крупно не повезло: он спасает жизнь одному из Приграничных, духу морозов и вьюг Джеку Фросту, и вместе с ним оказывается по ту сторону Завесы. Теперь Оливер обречен: по местным законам любого человека, проникшего в этот мир по собственной воле, ждет смерть. И все же слабая надежда на помилование существует; кроме того, Джек Фрост намерен выяснить, кто и зачем нанял Охотников за мифами – разношерстную банду демонов, которая истребляет Приграничных одного за другим. Приключения начинаются…

Увы, последующая чехарда с парадом чудовищ, прыжками между мирами и обязательным самокопанием главного героя хорошо знакома всякому, кто держал в руках «Американских богов» Геймана и «Талисман» дуэта Кинг-Страуб, и сравнение не в пользу «Охотников». Более того, во многом роман Голдена выстроен по схеме его же «Обманного леса», написанного семью годами ранее. Колоритные персонажи (красавица-оборотень Кицунэ, суровый Джек Фрост, жуткий Песочный человек, лакомый до детских глаз) не слишком маскируют примитивность сюжета, типичного для компьютерных RPG: схватка – квест, схватка – квест… Похождения «мифов» дополняет линия детектива Холливэлла, расследующего исчезновение Баскомба и жестокие убийства, последовавшие за ним. Добряк полицейский ломает голову над тайнами, разгадку которых читатель знает с первых страниц, сражается с кризисом среднего возраста… и успешно отвлекает внимание от более интересных персонажей.

И все же книга не безнадежна. Во-первых, у нее есть лицо – широкое улыбающееся лицо Кристофера Голдена, который с нескрываемой симпатией относится к своим героям и по-детски восторгается придуманным миром. Образ земель по ту сторону Завесы в буквальном смысле сшит из разноцветных лоскутков, но их обитателям обаяния не занимать. И пускай роман не поражает изобилием сюжетных ходов, увлекать и развлекать ему под силу.

«Охотники за мифами» открывают трилогию, и Голден, съевший на циклах и сериалах не одну собаку, заканчивает роман классически: убито N наших, 2N ваших, кого-то нужно спасти, кого-то – найти и уничтожить… Мир (а то и два) в опасности, враг в ярости, а в руку главного героя удобно ложится древний иззубренный меч. Случайность? Ну как же, слыхали мы ваши сказки… и услышим еще не раз.

Глядя на какой-нибудь блестящий «фольксваген», трудно поверить, что начиналось все когда-то с корявого колеса. Но корни есть корни, и поливать их разумней, чем выкорчевывать. В этой книге собраны истории, так или иначе повлиявшие на развитие вампирского жанра.

Конечно, без доли лукавства тут не обошлось: и последнему упырю ясно, что без «Дракулы» Стокера и многочисленных его экранизаций господа «немертвые» болтались бы на периферии мировой культуры — и это в лучшем случае. Другое дело, что без этих рассказов (точнее, некоторых из них) не было бы и самого Дракулы — или он был бы совсем другим. Именно стараниями Джона Полидори и лорда Байрона вампиры из фольклорных недотрупов преобразились в холодных аристократов, полных коварства и бесконечно притягательных.

Как ни странно, главным украшением антологии стали не сами рассказы, а длинная (без малого девяносто страниц) и вдумчивая статья Сергея Антонова, который препарирует образ вампира с рвением профессионального натуралиста. Назвать ее образцовой мешают лишь два обстоятельства: искусственность отдельных выводов и неуместная для массового издания академичность. Ей-богу, без шаманских терминов вроде «хронотопические структуры» и «метафизический дискурс» хуже не стало бы.

Сами тексты преподнесены в прекрасных переводах (в серии «Азбука-классика», по моим наблюдениям, иначе и быть не может) и дополнены полезными комментариями. Увлечь эти истории могут разве что ярых поклонников классического стиля; по сравнению даже с тем же «Дракулой» почти все они выглядят весьма наивно. Но только почти: благодаря «Беренике» По (пускай притянутой к теме за уши) и превосходному рассказу Фрэнсиса Мэриона Кроуфорда (впервые – или наконец-то? – публикующемуся на русском) умеренно скучный визит в лавку древностей превращается в благодарное занятие.

Рекомендуется всем счастливцам, у которых при слове «вампир» учащается сердцебиение – слугам Дракулы, потомкам Ренфилда.

У последнего романа Герберта есть удивительное свойство: он настолько неоригинален, что банальность его становится заразной. В какую рецензию ни глянь, какой отзыв ни пощупай, всюду одно и то же: «штамп», «дежавю», «уже было». Попросту говоря, «Тайна Крикли-холла» — это всего лишь обзорная экскурсия по жанру «дома с привидениями» (вообще) и по позднему творчеству самого Герберта (в частности). Так разумно ли требовать откровений от скромного музейного гида?

Вот он подводит вас к группе скульптур и сообщает лекторским тоном, что перед вами семейство Калегов – Гэйб (безупречный отец и муж), Эва (его женский двойник) и двое их дочерей; одна исполняет декоративную роль подростка, другая изображает не по годам умную малышку, окружившую себя «воображаемыми друзьями». На заднем плане маячит белым пятном младший ребенок, Кэмерон – то ли мертвый, то ли пропавший без вести, но в сюжете замурованный без особого изящества.

На противоположной стороне коридора хмурят брови мужчина и женщина самого неприятного вида. Подозреваете в них злодеев? И правильно делаете, потому что типы с такой внешностью могут быть только садистами, антисемитами, фашистами, педофилами и религиозными фанатиками – не люди, а суповой набор «Негодяй быстрого приготовления».

Чуть в стороне от основных экспозиций стоит девушка-экстрасенс с грустными глазами; скованная законами жанра, бедняжка поначалу не желает помогать героям, но вскоре передумывает – чтобы после этого изменить решение еще раза два. Слева от нее психопат, продавшийся темным силам. Пускай его добрые глаза не введут вас в заблуждение: скульптор прилепил их в последнюю минуту, надеясь сойти за оригинала.

Минуя Славного Пса, Любимца Семьи, и Славного Старого Садовника, Который в Нужную Минуту Придет на Помощь, оказываемся у главного экспоната, того самого Крикли-холла – на лицо убогого, готичного внутри. Этот дом загажен привидениями, как мушиным пометом (осторожно, леди, не испачкайтесь в эктоплазме!): плавают по лестницам серебристые облачка, возникают из ниоткуда подозрительные лужицы, странные стуки раздаются изо всех шкафов, старые качели протяжно скрипят… Чу, мертвая девочка ножками протопала!

А справа… Стойте, куда же вы? Экскурсия еще не окончена!..

Спасибо, но все это мы уже видели, и не раз – хотя бы в «Приюте», «Ужасе Амитивилля» и «Призраке дома на холме» с Лайамом Нисоном, не говоря уж о менее заметных образцах жанра. А здесь еще и объем раза в полтора больше, чем надо бы — выкинь половину экспозиций-эпизодов на свалку, и общее впечатление не пострадает... Деньги за билет можете оставить себе.

И все же (запишем в книге отзывов) экскурсовод со своей задачей, какой бы скромной она ни была, справился. Роман Герберта не хуже и не лучше аналогов; для тех, кому литературные ужасы в новинку, он может-таки стать откровением – примерно как гамбургер для того, кто полжизни ел пирожки с собачатиной на вокзале.

Прибавим сюда и тех, кому откровений даром не надо. Что ж, некоторые и «Титаник» смотрели по двадцать раз. А что, хорошее кино…

С некоторых пор чуть ли не к каждому фэнтезийному роману прилагается карта. Оно и понятно — фон в вымышленных вселенных нередко играет такую роль, что доходит до обратного: текст становится приложением к картинке, актерская игра — к декорациям. Британец Чайна Мьевиль, изваявший в «Вокзале потерянных снов» чудовищный мегаполис Нью-Кробюзон, мог бы паразитировать на собственном детище до бесконечности — благо пунктов, не отмеченных надписью «Здесь был Айзек Дан дер Гримнебулин, герой лучшего фантастического романа последних лет», на карте осталось предостаточно. Однако с выходом «Шрама», продолжившего цикл, автор — вслед за новой героиней — покидает городские улицы и отправляется в плавание по океанам мира Бас-Лаг. Прощайте, Диккенс и Мервин Пик, певцы замкнутых пространств — море зовет!

Потоптавшись для приличия в кратенькой завязке, Мьевиль грубо забрасывает пассажиров судна «Терпсихория», а вместе с ними и читателей, в пиратскую вольницу Армаду — плавучий город-государство, составленный из многих тысяч кораблей, присоединенных по большей части насильственным путем. Для «переделанных», жертв нью-кробюзонского шального правосудия, людей с осьминожьими щупальцами на груди и паровыми каталками вместо ног, это шанс избежать каторги и заново влиться в общество. Для ученых и механиков — профессиональный вызов и невиданные доселе инженерные возможности. И только для Беллис Хладовин, талантливой переводчицы и верной (пускай отвергнутой) дочери Нью-Кробюзона — тюрьма, вырваться из которой невозможно. Мало-помалу ее внутренний протест становится двигателем сюжета, порождая события, способные изменить жизнь Армады и ее обитателей раз и навсегда.

Уже очень скоро действие книги окрашивается в политические тона. Пиратская утопия, разбитая на полунезависимые районы, являет собой уникальный полигон, на котором Мьевиль испытывает всевозможные модели управления. Здесь и Дворняжник с его робеющим демократическим советом, и Сухая осень, на которой властвует, выкачивая из граждан кровь вместо налогов, вампир Бруколак («Теперь я бюрократ, а не хищник, и это гораздо лучше» — своеобразного отношения к родному правительству автор и не думает скрывать), и лидерствующие Саргановы воды, вотчина Любовников — странной парочки, находящей в почти что ритуальном садомазохизме неисчерпаемый источник уверенности в себе и власти (чем не символ продажных «правых» и фальшивых «левых» Великобритании, слившихся во взаимовыгодном экстазе?). А над всем этим незримо реет тень Нью-Кробюзона — крупнейшей в Бас-Лаге державы, подмявшей полмира под свое империалистическое брюхо.

Человек у Мьевиля существо в первую очередь политическое, социальное, и лишь потом — мыслящая и чувствующая индивидуальность. На психологии и даже уместности некоторых его персонажей это сказывается не лучшим образом. Если мутант Флорин Сак, классический типаж «проклятьем заклейменного» работяги, этакий Жан Вальжан от технофэнтези, еще несет какую-никакую повествовательную нагрузку, то его приятель, пытливый юноша по имени Шекель, вживлен в действие насильственно. Часто, когда герой нагло напрашивается на читательское сочувствие, эффект выходит обратный; так и Шекель — облегченная версия Мартина Идена — остается не у дел и тратит отведенное ему эфирное время впустую.

И все же «Шрам» не превращается в беллетризованный трактат о печальной участи бас-лагского пролетариата. «Я не какой-нибудь злобный “левак”, которому только и надо, что протолкнуть свои злодейские манифесты, коварно маскируя их под фэнтезийные романы», — говорит Мьевиль… и не лукавит. Любовь к причудливому и пугающему, к иным мирам и неведомым существам, к приключениям и монстрам сквозит в каждом абзаце романа. «Человеческий разум по сути своей метафоризирующая машина, и не обязательно проводить явные аналогии [с реальным миром], чтобы вас поняли». Этот принцип, сформулированный автором в одном из интервью, работает безотказно: «Шрам» прекрасно будет восприниматься и теми читателями, которым политические бонусы, мягко говоря, до лампочки — настолько хороша и самодостаточна рассказанная Мьевилем история.

Фантазия здесь хлещет реактивной струей, умудряясь при этом выглядеть реалистично (в более позднем романе «Нон Лон Дон» все уже не так гладко, но он и рассчитан на подростковую аудиторию). Раса струподелов, кровь которых свертывается в считанные секунды; жутковатые анофелесы, люди-комары; Утер Доул, рыцарь печального образа и одновременно сверхчеловек, подчинивший себе, ни много ни мало, закон вероятности; сама Армада — завораживающая и многоликая махина, в сравнении с которой Остров погибших кораблей Беляева кажется пресной шуткой. Силой воображения Мьевиль превосходит даже Клайва Баркера — хотя бы потому, что склонен держать ее в узде.

Справедливо отвергая постмодернизм как узаконенное дуракаваляние, молодой британец, тем не менее, отнюдь не прочь поозорничать. В Маркусе Халприне, авторе трудов «Морская экология» и «Биопсия морской воды», без труда угадывается наш современник Марк Хелприн, создатель нью-йоркской фантасмагории «Зимняя сказка». Шайка бывалых охотников, возглавляемая неким Тинтиннабулумом, полным составом заимствована из знаменитой поэмы Льюиса Кэрролла «Охота на Снарка» (Barrister заменяется на Makler, Butcher, то есть Мясник, — на немецкое Metzger, и так далее). Но самая грандиозная аллюзия отсылает к хемингуэевскому старику и глубокому синему морю — да в таком масштабе, что дух заходится…

Сюжет переваливается через все эти выдумки и диковины неторопливо, но верно, как приливная волна. Чередуя выдержки из дневника Беллис Хладовин и монологи других персонажей с традиционным повествованием от третьего лица, Мьевиль добивается, насколько позволяет политизированный сюжет, насыщенного многоголосья. Однако партия главной героини звучит в нем громче и правдивей всех прочих: символика шрама-воспоминания, проходящая через всю книгу, завязана именно на Беллис. Ей, привыкшей быть хозяйкой собственной жизни, уготовано понять: всякий двигатель, пусть даже и сюжетный, работает на чужом топливе — и всегда служит чьим-то целям, даже если сам уверен в обратном.

Протащив персонажей через горнило многочисленных конфликтов, усилив роман антивоенным пафосом (сцена морской битвы, увиденная глазами Флорина Сака, запоминается надолго), умело распутав все сюжетные узлы, автор завершает «Шрам» смелой, неожиданной концовкой — словно жанровых условностей никогда и не существовало («Кольцо Всевластья брошено в Ородруин», «Чайлд Роланд до Темной башни дошел»). С наскоку ее не возьмешь; расставание с наработанными стереотипами — процесс долгий и болезненный. Но Мьевиль, совершенствуясь от книги к книге как писатель, ведет за собой и читателя. Куда? К новому стандарту фантастической литературы, оформиться которому еще только предстоит. «Шрам» же, несмотря на отдельные недостатки, уже не игра в классику, а уверенная заявка на величие.

Наша эпоха истосковалась по Большому Роману – книге, которая поглощала бы целые вечера и даже недели, в которой поступки героев не сводятся к простейшей формуле «Стимул – Реакция». Лучшее тому доказательство – двухмиллионный аванс, который получил нью-йоркский драматург Гордон Далквист за свой дебютный роман.

Название сулит тайны, интриги, приключения – и их будет столько, что неподготовленный читатель рискует захлебнуться. Кажется, будто роман – это огромный спутанный клубок, из которого автор каждую страницу вытягивает по дюйму нитки, чтобы в конце распутать полностью. Дэну Брауну такая насыщенность и не снилась. Десятки героев сталкиваются, противостоят друг другу или, наоборот, вступают в союзы – и все на фоне некоей европейской страны, похожей на викторианскую Англию. Начинается все чинно, в духе Конан Дойля (чуточку припорошенного эротикой), заканчивается стимпанковской феерией. Впрочем, Далквист, в отличие от Тима Пауэрса или Пола Ди Филиппо, фантастику отмеривает чайной ложечкой – может, поэтому таинственное синее стекло и его жутковатые производные (а это не только книги) не перестают интриговать ни на минуту.

По-своему интересен каждый персонаж, однако трое, стоящие в центре сюжета (юная аристократка с жилкой авантюризма, а также наемный убийца и придворный врач, одинаково уставшие от жизни) получились колоритнее всего. Психология их развивается по странным законам, как и мир вокруг них, но именно поэтому выглядит убедительной.

Роман содержит три слоя. Первый – фантастико-приключенческий, где Далквист то и дело посмеивается над условностями жанров, им же брошенных в общий котел (викторианская проза, стимпанк, боевик, роман плаща и кинжала, хоррор и т.д.). Второй – серьезные размышления о природе власти, сексуальности, добра. Третий – умело скрытая сатира на современное западное общество, смысл которой можно извлечь уже из названия.

«Стеклянные книги пожирателей снов» – событие в мире литературы, мимо которого пройти нельзя… если только вас не отпугивает главный недостаток романа: местами повествование становится настолько плотным, что внимание безнадежно вязнет в потоке событий. Впрочем, читателям, прошедшим через горнило Диккенса или Мервина Пика, это болото покажется автомагистралью.

P.S. Увы, двухмиллионный аванс себя не оправдал — издатели даже понесли убытки.

Александр Щёголев – своего рода апостол хоррора в уютном царстве российской фантастики. Пока другие блуждают в космосе и рядятся в славянские одежи, он исследует нашу действительность – страшную, жестокую, но до неприличия богатую на сюжеты и характеры. Автор честно предупреждает, что этот сборник ничем не похож на шокирующий роман с веселым названием «Как закалялась жесть» (лучший, по мнению администраторов и посетителей форума AllHorrors.com, отечественный хоррор 2008 года), и все же кое-что их объединяет – прежде всего болезненная тяга к правде и здоровая антипатия к властям.

Чего-чего, а «готических ужасов в модерновой упаковке» вы здесь не найдете – Щёголев не живописует кошмары кошмаров ради (даже если это скелет в полковничьей фуражке и доспехах, кромсающий мечом кремлевскую охрану): каждый жуткий образ – это прежде всего символ, способ наглядно показать, кто мы и в какой стране живем. Впрочем, для нравоучительных аллегорий эти истории слишком насыщены действием — не считая двух-трех вещей вроде «Отравы с привкусом дзен», напитанных философскими размышлениями.

Но в этой эмблематичности и сила автора, и слабость. Если фантастика (особенно хоррор!) подается как аллегория, как завуалированная сатира на злобу дня, она неизбежно теряет то ускользающее, таинственное качество, которое и делает ее фантастикой: способность пробуждать в читателе веру в невозможное. Мозг большинства людей устроен так, что при любом раскладе извлекает переносный смысл из любого сюжета, реального или не очень; «помогать» ему, прямо скажем, невежливо.

В итоге боль автора, послание его оголенных нервов, остается на страницах книги, а не оседает в читательском сердце. Впрочем, менее искренней она от этого не делается.

С некоторых пор я от Ньюмена ничего, кроме развеселой солянки, и не жду. В первый раз это читается свежо и с удовольствием, во второй – уже сдержанней, в третий и далее – с легкой зевотой. МХН умеренно забавляет, но все-таки это утеха для ума, а не для сердца. Народная мудрость (она же банальность — основные истины и должны быть простыми до тошноты) гласит: у того, кто дружит со всеми, друзей на самом деле нет. Так и Ньюмен — творчески заимствует у всех подряд, но все больше по поверхности.

Меланхоличный трибьют Чарльзу Л. Гранту, почти неизвестному у нас мастеру литературных ужасов.

У Маршалла Смита мораль практически в каждом рассказе – но он достаточно искусен, чтобы не тыкать читателя в нее носом, как баснописцы восемнадцатого столетия. Его метод – наводить на определенные мысли, не поучая и не подкидывая готовых выводов. Так и здесь. Самое интересное в «Чужих проблемах» то, что если вы не прочувствуете идею, то будете лишь недоумевать – а причем тут жанр ужасов? Но если вникнуть, станет по-настоящему страшно.

Вообще, Смит один из лучших рассказчиков в современной околохоррорной традиции. Глубоко, вдумчиво, сильно — и при это достаточно просто.

Изобретательная, но монотонная история. Холдсток показывает шотландский фольклор без романтического флера (не уподобляясь, впрочем, Нилу Гейману, которого больше всего интересуют, чем испражняются феи и как размножаются эльфы), натуралистично и жестко. Любопытный камерный сюжет — в который, к сожалению, непросто поверить.

И снова «что, если…» Завязавшие монстры как завязавшие алкоголики, сексуально озабоченный (помните блондиночку?) Кинг Конг, Годзилла-работяга (заставляющий вспомнить о т.н. реднеках). Очень весело, но такие вещицы любой эрудированный и не лишенный чувства юмора автор может строчить пачками: «Монстры на отдыхе», «Влюбленные монстры», «Монстры в бане» и т.п.

Хотя события «Холма» развиваются в наши дни, воспринимается это как классический английский рассказ ужасов; авторство вполне можно было бы приписать Элджернону Блэквуду. Главная героиня (да и прочие персонажи, пожалуй) симпатий не вызывает, основная идея рассказа мне сильно не по нутру, но… как пугающая история, пускай с легким детективным душком, выстроен «Холм» безупречно. А развязка, на мой взгляд, непредсказуема; лично я до такого вряд ли додумался бы.

Мертвецы не всегда то, чем кажутся...

Если бы не легкая затянутость, история получилась бы что надо. Для этого есть все: напряженный сюжет, чувство изоляции (действие происходит в крошечном американском городке, затерявшемся в лесах — этакий Твин Пикс, только без тайной жизни), убийства и похищения (детей — прием опасный, но здесь использованный умело), ошеломляющая разгадка тайны бигфута. Жаль, выдержать нужный тон от начала и до конца у Лейка не получилось: некоторые сцены неплохо бы сократить. И все же «Толстяка» можно отнести к ударному активу антологии.

Монстр(ы): вампир/суккуб

Красивая экзотика, таинственный Восток, изобретательное садо-мазо с кровопусканием… и никаких монстров. Лучшее, что есть в этой вещице – это попытка понять загадочную японскую душу. Кажется, удачная, хотя ручаться не могу (я ведь и сам гайдзин). Еще приятно, что Холдер взглянула со стороны на свою собственную нацию, довольно точно описав лучшее и худшее в типичном американце.

А вот мистика сюжету явно навязана, прилеплена к лепестку сакуры суровым штатовским скотчем.

Чтобы не портить вам (не)удовольствия, скажу только, что это классический рассказ типа «что, если…», и свою задумку Фаулер воплотил блестяще. Шокирующих (а если задуматься, невинных и повседневных… с точки зрения очень и очень многих существ) сцен здесь более чем хватает. Общее впечатление — жутковатый бред. Высокая оценка именно за эту жуть. Представить себя на месте всех этих людей не очень-то и сложно.

У Четвинда-Хейса уникальный дар: веселить, пугая… и наоборот. Автор с самого начала дает понять, что несерьезен, но по ходу действия подкидывает таких подробностей, что холодок пробирает… Кроме того, ему удалось выдумать по меньшей мере четверых оригинальных монстров, а это ох как нелегко (здесь сужу и как читатель, и как начинающий писатель, который пару раз целенаправленно занимался тем же самым — и до сих пор не поймет, успешно ли). Но что самое интересное — эта феерия в духе «Семейки Аддамс» усилена толикой психоанализа, которая делает невероятное достоверным, а концовку обоснованной и вкусной.

Браво!

Этчисон писатель до того специфический, что порой удивляешься, как ему вообще удается печататься. Да, в этом что-то есть. Но что? Смысл приходится буквально выковыривать из этого текста – вязкого, почти экспериментального; невнятный русский перевод только усложняет задачу (увы, переводчик – такой же смертный читатель, как и все, только ответственности у него побольше). Пугает? Да. Запоминается? Нет – стирается из памяти, как смутный кошмар о какой-то там трансплантологии…

Предлагаю альтернативный заголовок: «Мы – легенды». Трое американцев – муж, жена, сын – пережили нашествие зомби и теперь коротают время очищением родного городка от неугомонных (в ночное время) мертвяков. Отношения в семье не ладятся… Конфликт прорисован очень убедительно, но с темой антологии рассказ Эдельмана вяжется так себе. Живой мертвяк — особа, конечно, малоприятная, да вот только никакое это не чудовище — в классическом смысле.

Все больше склоняюсь к мысли, что настоящий Король Ужаса — это мистер Кэмпбелл, а не мистер Кинг (что не мешает последнему оставаться моим любимым писателем). Даже неудачные рассказы Кэмпбелла внушают то самое «дурное предчувствие», без которого истинного хоррора просто не бывает. «Там» к провалам Кэмпбелла не относится, хотя в этой истории нет ни сюжета, ни морали, ни особых идей – только психология (человек как животное, которое боится темноты) и Ее Величество Атмосфера. Поразительно, как легко Р.К. из года в год умудряется находить в постылых и обыденных городских джунглях все новые и новые источники ужаса... На этот раз мы наведаемся в полузаброшенное здание, которое одна компания хочет приспособить под очередной деловой центр… не зная, что кое-кто уже приспособил его под иные цели.

Чисто тематически — идеальное начало для антологии. Чудовищ здесь будет ОЧЕНЬ много, хотя в действие вся эта орава вступит лишь ближе к концовке — неожиданной, но все же не слишком впечатляющей. А вообще, прочитать современный рассказ об охотниках на нечисть было любопытно: классики (тот же Говард) затерли этот сюжет до тошноты, и вот теперь Шоу довольно остроумно обыгрывает его в духе псевдонаучных теорий XXI века. Занимательно.

Поговорка «Не всё то золото, что блестит» давно набила оскомину и, следовательно, подлежит обновлению. Предлагаю свой скромный вариант: «Не всё то интересно, что про вампиров». Если по части образности он проигрывает оригиналу, то с правдивостью все в порядке.

Вот взять, к примеру, эту антологию. Казалось бы, все составляющие успеха налицо: а) толковый составитель (к слову, в собственном творчестве Даррелл Швейцер блестяще продолжает и переосмысливает традиции Лавкрафта, Дансейни и Кларка Эштона Смита); б) звезды жанра – пускай их здесь не изобилие, но все же имена Челси Куинн Ярбро, Брайана Стэблфорда и Танит Ли дорогого стоят; в) наконец, интересный замысел. Представьте только: мы-то думали, что историю вершат люди (хорошие, плохие – вопрос другой), а на самом деле за ниточки дергали ненавистные кровососы. И речь не об одной лишь политической истории – слава Итакве, в памяти человечества остались не только правители да воители, но и труженики других сфер – культуры, искусства, религии… Согласитесь, весело было бы узнать, что Мэрилин, скажем, Монро была женщиной холодной во всех без исключения смыслах. Или что Джордано Бруно водрузили на костер не за свободомыслие, а за экзотические кулинарные пристрастия.

Свежо? Пожалуй. Интересно? Еще как… пока дело не доходит до практики.

А практика, суровая и беспощадная, показывает, что наличия вампира и оригинального взгляда на историю мало, чтобы получился хороший рассказ. Хотя какая там оригинальность! В большинстве рассказов дети ночи действуют в качестве статистов, а исторические события идут себе своим чередом. Подчас (как в рассказе Стэблфорда, писателя несомненно талантливого) вампиры вживлены в ткань повествования явно насильственным образом; убираем их – и сюжет нисколько не страдает. По-настоящему затейлив во всем сборнике только «Илионский кошмар» Грегори Фроста, но, боюсь, у большинства читателей эти строфы, написанные гомеровским гекзаметром, вызовут только несварение.

Самое печальное, что неожиданность в этих рассказах отсутствует как категория, и причина здесь даже не в промахах отдельных авторов, а… в самом исходном замысле. Ведь читатель с самого начала знает, чем все закончится (в крайнем случае – может свериться с какой-нибудь энциклопедией); более того, ему известно, что в каждом рассказе фигурирует вампир. И чаще всего сложить два и два сложности не представляет. Интрига сходит на нет, чтение теряет смысл.

Впрочем, по-настоящему слабых вещей в антологии немного. Среди них «Кровь мечтаний» Сары А. Хойт – детская попытка примерить на Владимира Ильича Ленина личину вампира. Исторического колорита при этом – ноль; автор писала, основываясь на усредненных представлениях американца об обитателе кремлевского мавзолея. Не блещет выдумкой и вещица «Зеркала и дым» П. Д. Касека. Конечно, личности Гарри Гудини и Артура Конан Дойля до сих пор не утратили привлекательности, но примитивные спекуляции на их именах все-таки не проходят.

«Под собором Святого Петра», богохульство от Гарри Тертлдава – одна из самых ярких историй. Искренне верующим к прочтению настоятельно не рекомендуется; всех остальных милости просим – может, вы даже будете удивлены. «Испанская принцесса» Кэрри Вог радует умело выписанной атмосферой эпохи. Пожалуй, этот рассказ, повествующий о юных годах печально известного Генриха VIII, единственный в сборнике может быть по праву отнесен к жанру криптоистории.

«Зеленые обои» Танит Ли, фантазия на тему Наполеона Бонапарта, некрасиво растянуты. А жаль: задумка – как и всегда у Ли – интересная. В «Гарпии» Ярбро фигурирует все тот же добряк Сен-Жермен, и этим связь сюжета с вампиризмом исчерпывается.

Максимум, на что способны все эти вещицы – слегка развлечь. Читателей-вампиров вроде вашего покорного слуги такая сыворотка вряд ли удовлетворит. Нам бы кровушки, кровушки…

Увы, криптозатея Швейцера провалилась, и даже без особого треска. Но если постараться, можно отыскать кое-что положительное и здесь: теперь мы точно знаем, что посредственные антологии водятся не только в России.

P.S. На нашем форуме AllHorrors.com книга победила в номинации «Разочарование года».

После мощнейшего романа «Убежище 3/9», который по концентрации мрака на единицу сюжета сравним разве что с историей о городке Сайлент Хилл, московская писательница Анна Старобинец снова обратилась к малой форме. То ли масштаб предыдущей работы утомил Анну, то ли просто «так получилось», но в сборник «Резкое похолодание» вошло всего три рассказа и две повести. Слишком мало, чтобы зафанатеть – но вполне достаточно, чтобы разочароваться. А эта книга такова, что возможны обе реакции.

Говорить о какой-то общей идее, когда сборник так невелик, почти бессмысленно. Подзаголовок «зимняя книга» здесь не столько помогает, сколько запутывает. Впрочем, Ненависть и Безнадега (излюбленные персонажи Старобинец, незримо присутствовавшие в предыдущих ее книгах) разгуливают и по страницам «Резкого похолодания». Приятных, как говорится, встреч.

В современной критике сравнения в ходу – легче отталкиваться от того, что уже было, а не ломать голову над тем, что есть. Поиграем же и мы в игру на узнавание.

«Домосед» – это «Московская сага» Аксенова, увиденная глазами домового. Или «Альтист Данилов» Орлова, ужатый до пределов отдельной квартиры. Столичным домовым не позавидуешь: беднягам приходится жить на переднем краю цивилизации, где старое беспрерывно сменяется новым, а новое быстро устаревает… Меняется человеческая мораль, и хранители семейных очагов за ней не поспевают. Да какой там, если от самих семейных очагов даже названия не осталось! И добрые домашние духи вынуждены приспосабливаться, усваивать людские нормы поведения – злобу, мстительность, подлость.

«Неуклюжи» – это «Подземка» Харуки Мураками, раскрашенная в московские цвета. Если ненависть похожа на холодный воздух, то где ей оседать, как не в метро?

«Прямо и налево» – это «Запах сарсапарели» Рэя Брэдбери, только на этот раз герой бежит не в прошлое, а в… другое место, столь же чарующее и жестокое. Самая слабая вещь в сборнике – сплошное дежа вю, таких сюжетов в фантастике пруд пруди.

«В пекле» – это «Ветер» Глеба Самойлова (тот самый, что «завертел и закружил»), разбушевавшийся в новогодних условиях. Или «Страж» Маклина, поместившийся на тридцати страницах. Мистико-шизофреническая атмосфера рассказа буквально обволакивает, и тем больнее в конце рассказа возвращаться в «реальную реальность». Больше всего пугает даже не безумие и неизвестность, а простота. Пугают факты.

Повесть, давшая название сборнику – это… просто хорошая история, которую при желании тоже можно с чем-нибудь сравнить. Впрочем, за нас это уже сделали издатели. Вряд ли, именуя писательницу «российским Стивеном Кингом», они ссылались именно на «Резкое похолодание» (Кинг для многих – не писатель даже, а синоним слова «ужасы»), и все же именно здесь влияние Короля чувствуется больше всего. Приятно, что при этом Старобинец наследует не букву, а дух кинговской прозы. Странный подмосковный городок, в котором развертывается действие, пропитан злом от центра до окраины, но виноваты в этом только люди. Даже в детской душе обязательно отыщется какая-нибудь грязная тайна – и символично, что гора, возвышающаяся над городом (а также играющая центральную роль в сюжете), сделана из мусора… Повесть по-зимнему угрюма и чертовски убедительна.

Как ни хотелось бы обратного, второй сборник Анны Старобинец – не шаг вперед, а лишь замах для будущего шага. И все же эти повести и рассказы, написанные прекрасным русским языком, стоят внимания: как-никак, на наших глазах рождается классик.