Вещь, собственно, не несет в себе ни грана антиутопии, ни грана «Кукловодов», точнее, там тот же смысл, который был вложен классиком в «Кукловодов», но смысл этот не касается ни антуража, ни сюжета. Речь идет о кодексе чести личности, входящей, по способностям своим, в интеллектуальную элиту. Пункт 1: существуют принципы, которые нельзя ни сдавать, ни продавать — ни при каких обстоятельствах; пункт 2: современный мир (не Россия, а именно весь мир) устроен так, подобные личности постоянно подвергаются соблазну сдать то, что сдавать нельзя: на них давят, их подкупают; пункт 3: сдавать всё равно нельзя, хоть ты тресни, потому что есть черта, отделяющая тебя от дерьма, и сдав то, что сдавать нельзя, ты станешь дерьмом.

Отличная вещь.

Не то что бы рассказ представлял собой серьезное предложение реставрировать СССР и двигаться по этому пути в будущее. Нет, тут другое: скорее, серьезное напоминание о том, какие идеалы были близки образованному человеку брежневской эпохи (не всем социальным слоям советского общества без разбора, а именно интеллигентам и интеллектуалам), и что доброго из этого к нашему времени бесследно растеряно, а жаль...

Лучший, наверное, рассказ сборника. Роскошное стебалище над совреальностью последних десятилетий СССР, стилистически — точно и выдержанно. Притом всё сделано, что называется «без тени улыбки на лице», всё до жути серьезно...

Очень хорошо показана вечная мечта человеческая: каким-то чудом вернуться из старости, из преклонных лет, да пускай даже из зрелости в юность, когда тело здорового и неутомимо, когда неуемная энергия хлещет из человека, когда кости не болят, когда сил хватает на всё, зрение и слух сильны, а мечтаниям не ставят барьера мысли о том, что без лекарств, пожалуй, ты очень скоро перестанешь функционировать... Мудрый роман. И совсем не для подростков. На мой полтинник — вполне себе «узнаваемое» по возрастным ощущениям чтиво. Ценю эту вещь у Сергея Лукьяненко весьма высоко.

Вещь сделана в 90-х. И дух 90-х, какими они были у нас в России, передан автором с исключительной точностью, что ни фраза, то всё — в яблочко, что ни деталь — всё в строку. Прямо художественная археология какая-то в лучшем смысле этого слова... Или, в духе романа, — художественная таксидермия... когда чучело делается из самого времени и с большим искусством.

На данный момент, полагаю, лучший роман Полины Матыцыной. Ее фирменная героиня — девочка-подросток, не очень ладящая с семьей. Барышне на голову сыплется неожиданный дар и совсем уж неожиданные, притом совершенно нежелательные приключения. Но эта персонажка, как и прочие матыцынские девочки, создание далеко не столь хрупкое, как может показаться. Она весело, по-доброму, даже как-то уютно (у Матыцыной вообще до крайности уютное фэнтези) всех раскидает.

Неожиданный, во всяком случае, для меня, авторский подарок -- ясно выраженный в христианских тонах финал. Собственно, в итоге получилась сакральная фантастика, притом весьма и весьма увлекательная: сюжетные перипетии Матыцына вязать умеет. Я... получил большое удовольствие.

И, кстати, еще одна матыцынская книга «для чтения всей семьей».

С точки зрения стилистики — сильная вещь и сильный перевод. Еще одна положительная сторона: глубокий философизм романа. В сущности, мир милитарной архаики Вуртьястана — мир прошлого Земли, от которого автору хотелось бы уйти как можно дальше в сторону мира, прогресса, спокойного развития... но этот новый мир, будущее человечества, строят руки грязные и корыстные... В сущности, нельзя не согласиться. Как нельзяне согласиться и с тем, что милитаризм тьмы прошлого связан с языческим мировидением, притом стойко политеистического оттенка. В общем — да, по крайней мере, в большинстве случаев.

Но... видите ли, из картины мира по Беннетту монотеизм искусственно удален. Либо кровавое, жутко темное язычество, либо «светские установления». И картина выходит до жути неполная, неправдоподобная.

Тяжелый, умный рассказ разочарованного интеллигента брежневским времен. Столь тонко все сделано в плане стилистики и намеков на наше время, да и на состояние образованного человека, который ощущает себя в своем времени и в своей реальности как в чем-то глубоко чужом, что один этот рассказ вытягивает милый незамысловатый сборник новелл о Тимофееве — очередной инкарнации Шурика/Привалова.

Весьма динамично сделано, я был увлечен сюжетными перипетиями от начала до конца. Но, конечно, правы те, кто говорит, что повесть напоминает фрагмент романа и просит «полноценного продолжения». Все-таки дар Павла Корнева это прежде всего дар именно романиста.

Превосходная утопия, тем редкая, что фактически лишена явной политической подоплеки: не красная, не либеральная, не имперская, не консервативная. Это, скорее, несбыточная мечта об обществе, которое столь хорошо воспитано, что им могут управлять интеллектуалы-гуманисты, притом не имеющие порой явных полномочий власти. Умная, неспешно разворачивающаяся (порой даже слишком неспешно), многоаспектная, весьма привлекательная и абсолютно несбыточная. Но помечтать-то можно...

Конечно, имеются в наличии пинки державе эхайнов, по-неандертальски милитаризированной (ох уж эти мне парни из преисподней!), но уж какой заряд человек в молодости получил, такой и манифестирует в зрелом возрасте. Простительно. Хотя бы потому, что в целом — очень неглупо.

Я во многом согласен с уважаемым Integro, действительно, видно, очень даже видно скомканность. Полагаю, однако, что «Свита мертвеца» несколько проиграла от соседства с повестью «Костяной дракон»: там этого скверного качества больше, в результате текст-который-похуже отбрасывает тень на текст-который получше. «Свита мертвеца» в этом смысле выглядит как раз несколько благополучнее.

С одной стороны, идея, что игровая реальность мощно влияет на нашу с вами, текущую реальность, достойна не геймерского боевика, а серьезного, солидного НФ-романа, идея вообще богатая, очень славно, что авто ее высказал и несколько «обкатал».

С другой стороны, ясно, что с какого-то момента проект перестал интересовать Павла Корнева: качество письма упало, сюжетные линии развязаны небрежно, концовка размытая и даже (чего прежде за этим автором не водилось) обнаруживается некоторое однообразие боевки.

Но свой кайф я получил. Это не так хорошо, как первые две книги цикла, однако и не провал.

Изысканно тупое стебалово над Откровением св. Иоанна.

Ринсвинд и сага о милашках-ведьмах были очень хороши. Но... порой даже очень умному человеку изменяет вкус.

Мягко говоря, не лучшая вещь с участием (и думаю, при главенстве) Пратчетта.

Милая, добрая, светлая, теплая вещь, пусть и простоватая.

Действительно, прав автор, когда говорит, что роман предназначен для чтения «всей семьей». Это действительно чтение для детей и взрослых, успокаивающее страсти.

К боевикам Павла Корнева я отношусь как к легкому наркотику и с этого наркотика совершенно не собираюсь слезать. «Ритуалист» был проглочен в одну секунду, кайф пришел, всё на месте.

Однако... хотелось бы обратить внимание на одну деталь: по сравнению с «Ренегатом» «Ритуалист» то ли хуже чищен автором, то ли ленивее отработан редактором. Стилистических и бытовых «небрежинок» — несколько больше, чем в первом романе цикла.

А цикл про «мор», кстати, когда-то вычищен был, на мой взгляд, вообще лучше всего прочего... Но это уже неуместная ностальгия.

Ни грана фантастики, зато буйные байки из сумасшедшего дома — в изрядном количестве. Ноль сюжета. Не зря об этой книге критик Глеб Елисеев сказал: «Тот из фантастов, кто хочет перейти в мэйнстрим, должен научиться писать хуже, чем когда он был фантастом».

Если считать «Шесть пробуждений» помимо фантдетектива с забойным сюжетом еще и серьезным произведением НФ, своего рода футуроисследованием мира, в котором клонирование получило массовость и стало естественной частью жизни, то... я бы такое будущее расстрелял в колыбели. Не надо там жить, не надо такое позволять в нашем мире. Если не считать, то — Слава Богу! Как детектив это вполне затягивающее чтиво.

Своего рода русский Стар Трэк. Поэтому имеет смысл только в одном комплекте со следующими сери... в смысле, со следующими романами. В первой части цикла мир разворачивается очень медленно, действие смещено в основном во вторую часть романа. Конечно, в рамках большого цикла это уместно. Читать дальше — хочется, судить же пока рановато, надо бы сначала увидеть этот цикл на несколько шагов вперед.

Необычное ощущение: этот мир Лукьяненко ощутимо феминизирован: женские особи разных рас в какой-то мере поменялись ролями с мужскими. Не везде, но... много где.

Очень медленное, можно сказать, раздражающе медленное развитие сюжета. До крайности нелепые психологические мотивировки поступков центральных персонажей, почти всех. Баллард, конечно, любит психов, но тут их слишком много и они несколько вялые, унылые...

Интересен этот роман будет разве что тем читателям, кто глубоко погружен в американскую массовую культуру и балдеет от нее. Всем прочим — мягко говоря, не рекомендую.

Конечно, умение стоить сложный, захватывающий сюжет считается достоинством для автора жанровых романов, включая сюда и фантастику. Но порой... автор так переборщит с накручиванием сюжета, что бесконечные новые его коленца уже вызывают утомление. Именно так и произошло в этой вещи Лаумера. Автор начал бодро, весело, создал несколько парадоксальных комических сцен, а потом накрутил такую паутину из сюжетных линий, что разбираться в них стало скучновато. Правы те, кто говорит, что текст распадается на отдельные сцены и трудно увидеть в нем цельное повествование.

Лишено глубины, но сделано чрезвычайно увлекательно и... весьма технологично. Здесь как раз просится слово «профессионал». Можно не особенно серьезно относиться к предмету письма («что» и «о чем»), но при этом очень хорошо продумывать технику и адресацию («как» и «для кого»). Дивов пошел по этому пути, и... в целом, скорее, удача. Потому что — чрезвычайно увлекательно.

Днем начал, ночью дочитал.

А я вот читал эту «Место снов» первым, как и положено начинать «освоение» авторского цикла.

И что же?

Мне потом в следующих томах страстно хотелось немного Светлозерья с такой теплотой, хотя и скудновато (в смысле объема) выписанного автором именно в «Месте снов«! Светлозерье дотащило меня до «Снежных псов», тут я понял, что дальше его ни в каком виде не будет, и не захотел читать новый том. Так что для меня первая книга — лучшая книга. А чем дальше, тем... ненужнее.

Большая часть споров вокруг астафьевского романа идет в духе: «верить»/«не верить».

В этом смысле я нас стороне тех, кто «верит».

Отслужил два года срочной службы рядовым в относительно благополучное время: 1987-1989. Однако даже в это время солдатский харч был таким, что есть хотелось постоянно, желудок выходил из строя от скверного качества (привез из армии гастрит), а время от времени из каши кто-нибудь вынимал крысиный хвост. Провел какое-то время на маневрах и в пересыльных лагерях, на своей шкуре узнал, до какой степени засирается солдатский нужник, если начальству похрен, как ест и где испражняется солдат. За 50 метров всё в кучках! И как замерзает солдат в помещении, которое вчистую лишено подогрева зимой. И что такое военная медицина, тоже попробовал на своей шкуре, провалявшись 80 суток в госпиталях и санбатах. И воровство на каждом шагу отлично разглядел. Понял одно: советская военная машина в качестве краеугольного камня имела отношение к солдату как к скоту. Среди офицеров были нормальные люди, и низкий им поклон, за то, что они делали наше существование сносным (у Астафьева такие вот нормальные люди тоже показаны с большой душевной теплотой). Но общее впечатление такое: Астафьев рассказывал вовсе не о благополучном времени, а о 1942 и 1943 годах, да еще при старике Виссарионыче... так вот, полагаю, что в этой своей страшной книге он некоторые вещи... смягчил. Реальность была, думаю, еще страшнее, еще трагичнее. Ему мало того, что следует верить, но еще и мысленно добавлять ужаса там, где Астафьев пожалел читателей.

Но... вот мы спорим-спорим об одном и том же, а хотелось бы обратить внимание и на другое: В.А. Астафьев — чрезвычайно сильный стилист, настоящий классик, заброшенный судьбой в советское время, когда такой градус художества встречался нечасто. Как стилист он ничем не уступает виднейшим фигурам Золотого века русской литературы. Кроме того, это Астафьев — сильный религиозный философ, и его христианский взгляд на войну — бОльшая правда, чем натуралистическое ее описание.

Из этой вещи Старджона растут ноги многих идей и книг, ставших классикой фантастики. Наверное, в люденах Стругацких есть своя «старджонинка», выведенная на иной уровень, — уж больно быстро детишки-мутанты учатся жить по-своему и перестраивать под себя мир...

Старджон — превосходный стилист, сильный писатель, и эта его вещь не напрасно получила широчайшую известность. Да-да.

Но... вот какая штука: когда массовая культура подбрасывает суперменов всех мастей людям, которые отчаялись устроить свою жизнь ярко, интересно, богато без всяких суперспособностей, и те кайфуют, это вызывает у интеллектуалов улыбочку превосходство: «Жуй, пипл!» А вот когда в мир приходят дети-мутанты Старджона, людены, разного рода Homo Super, у которых что-то там сигнальное растормозили, и социальная эволюция, уступив место психологической или психофизиологической, ведет общество «из тупика», то тут, вроде бы, всё серьезно... Но если вдуматься: ведь такого рода персонажи -- своего рода супермены-для-интеллектуалов, которые устали и отчаялись творчеством своим, да и просто честным трудом хоть что-то подправить в нашем мире к лучшему. Отсюда мечтания: вот придет человеку устаревшему на смену некая суперская просветленная разновидность человека нового, мутанта (черта из пробирки, как остроумно показал Андрей Столяров), психократа и т.д. и т.п., и дела пойдут на лад. Ну, или просто нас уберут с дороги, как ненужный хлам, мешающий наступить заре нового просветленного мира. И станет хорошо.

Сладостные мечтания: вот приедет барин...

Собственно, при всем великолепии Старджона, которому эпигоны в подметки не годятся.

Я, конечно, должен согласиться: очень жаль, что несколько страниц из повести Калашникова слетели, всякий срам за это — лично мне на голову. И обещаю, что Калашников еще выйдет полный. Болею за этого автора, это по-настоящему оригинальное явление в русской фантастике.

А вот уходит сборник вполне-вполне. Видимо, прочие тексты оказались привлекательны, хотя и впрямь, это о-очень альтернативная альтернативка.

Я вижу бесконечные споры о том, как правильно онимать этот роман двух классиков советской фантастики. На мой взгляд, проблема не в многоплановости вещи, а в том, что у нее слабая, колеблющаяся концовка. У меня странное впечатление, что авторы так до самого конца и не могли решить, как завершить текст, держали читателя в напряжении, а потом... так и не решили, оставив лазейки для разных толкований. Не потому, что хотели этих разных толкований, а потому, видимо, что сами не могли спокойно взирать на то, что сюжет ничем не заканчивается, им было жалко, вот они и сохранили последнее «а вдруг...»

В общем и целом, да — Вы всё поняли правильно. И, мне кажется, если Вы оттолкнетесь от своей догадки о собаке, то к Вам придет верный ответ относительно личности Хозяина. Ну не ставить же спойлер...

Пожалуй, я тоже напишу последний текст в адрес г-на Савина, дабы не ставить более в фокус внимания уважаемых читателей простейшую небрежность как стиль работы.

«Царь с копьем» есть в повести, как раз в том месте с монеткой, о котором пишет г-н Савин. Ведь это был отзыв о повести, верно?

Я нигде не причислял Андреевский собор к жилым домам, можно посмотреть всю нашу переписку.

В 1764 г. рухнул не собор, а только купол, собор же впоследствии (при жизни Ксении, кстати) счастливо достроили. И, чтобы уж закончить с «неактивным каменным строительством»: еще в 1745 г. рядом с большим старым деревянным Андреевским собором был выстроен каменный «теплый» Трехсвятский храм.

Теперь чудеса с Публичкой. Тут вот какое дело: «Сытный рынок» можно найти и на картах, и на открытках, и в заголовках газетных статей дореволюционного периода, а это уж точно газетный зал. Есть выбор, с чего начинать...

Вот уж, действительно, а судьи кто? И за что судят, стоит подумать...

«Странно, но Дмитрий Володихин, бывший ответственным редактором при издании повести Трускиновской, повести, видимо, не читал, либо успел всё позабыть. Я четыре раза перечитал свой отзыв, но словосочетания «Царь на коне» не обнаружил. Так по поводу чего гневается рецензент? Что касается самого пятака, то хоть елизаветинский, хоть екатериненский, он весил 51,19 грамма. Таким вполне можно разбить голову. Сейчас положил на весы хранящийся у меня дома разбойничий кистень XIX века и екатериненский пятак. Пятак перевесил».

Ох, был бы странно, если бы в самой повести «Ксения» (отзыв ведь о ней написан, верно?) этот момент четко не разъяснялся, и если бы о Ксении не было хорошо известно (не только автору повести, который б этом четко говорит), что она не брала подаяния, помимо медных копеек с «царем на коне». Пятак тяжелый, у меня их полдюжины в коллекции, вот только «царя на коне», помимо малюсенького орлового средника, там нет. Ну, посмотрите.

«На Васильевском острове, конечно, отдельные каменные здания были (так называемый Петровский центр): Биржа, Здание 12 коллегий, дворец Меншикова, но, начиная со Съездовской линии и до самой Гавани видим только шведский кроншпиц на насыпном основании, выстроенный вовсе в XVII веке».

Ага, все-таки нашлись каменные здания. Даже «двенадцать коллегий» нашлись. Скоро, видимо, и Андреевский собор отыщется, скро-омненький такой по габаритам, незаме-етненький... И строили их, видимо, как-то неактивно...

Господин Володихин лукавит, когда говорит, что проспекты Васильевского острова не были каналами. Как, спрашивается, могли существовать полтора десятка каналов, если бы не было водных артерий, несущих в них воду? Излишки воды эвакуировались с Большого через Косую линию (а как иначе — полтора десятка параллельных каналов и один косой, берущий начало на якобы сухом проспекте). Средний соединялся с Маркизовой лужей через Шкиперский проток (проток давно засыпан, но название-то никуда не делось!). Малый и сейчас упирается в речку Смоленку.

Всё это чудесно. Но проблема-то в том, что под тот же, например, Большой проспект так и не отрыли канал. Першпективная улица, но никак не канал, вот какая досада. А вот УПИРАТЬСЯ в каналы они могли, но это ведь несколько другое дело. И, думаете, под один Большой проспект не прорыли канала? Рад был бы, но...

Каналы не засыпали, а только начали зарывать в 1767 году уже при Екатерине. Ксения, прожившая долгую жизнь, застала эти события, но в повести речь идёт о временах Елизаветы Петровны, умершей в 1761 году. Ксения в повести бродит в мундире покойного мужа и лишь на последних страницах она опамятовалась и переоделась в женское. Значит, основные события повести происходят до 1761 года. Историку в таких вещах надо бы разбираться.

А когда отзыв создавался, автор точно читал повесть? И точно — до конца? Ох, и увы мне, грешному историку! Вся вторая половина повести повествует о Екатерининском времени, там прямо так и сказано: Елизавета УМЕРЛА. И долго-долго рассказ идет о временам Екатерины II. Трудно не заметить. И — хороший повод перечитать.

Таинственные карты и открытки, упоминаемые Володихиным, оставляю на совести автора рецензии.

У Вас, в СПб., есть превосходная Библиотека, раньше Публичной называлась. Вы зайдите, проверьте, увидите сами. Да хоть в собрании газет, где в разделе «Хроника» излагаются разного рода события на СЫТНОМ рынке.

Есть у меня подозрение, что автору повести влетало не за «незнание истории», а за твердую принадлежность к христианству. Тут уж, как говорится, Бог судья.

Пару слов относительно отзыва почтенного Sawwin: кто бы кого поучал.

Сытный рынок на дореволюционных картах, открытках и в газетах писался именно так: Сытны, а не Ситный. Но кому-то больше нравятся свои гипотезы. Что елизаветинский, что екатерининский пятак (а речь в этом месте повести речь идет именно екатерининском времени, тут автор отзыва дал маху) не имеет сколько-нибудь крупного изображения «царя на коне» — лишь крохотный ездец на груди у двуглавого орла. Самая большая монета, несшая изображение «царя на коне» во весь реверс — две копейки (из нее кастета не сделаешь никак). Тут автор отзыва счастливо пошел в своих знаниях не дальше автора повести. «Активная каменная застройка» Васильевского острова началась существенно раньше сер. 19 века. Линии в пешеходном виде на Васильевском острове появились после того, как каналы зарыли в 1767 году, именно тогда, когда Ксения там бродила. А проспекты именно как улицы, а не как каналы, существовали задолго до того. Это когда Большой проспект был каналом, хотелось бы узнать? Что за чудо?

Ну что теперь: дамские ножки будем измерять?

Вот такая сага о знатоках истории и культуры СПб...

Очередная блистательная стилизация под литературу и «общественную мысль» времен Серебряного века. Мне этот цикл В. Калашникова доставляет большое эстетическое удовольствие. Кстати, есть уже четыре вещи... так, может быть, пора задуматься об их совместной публикации, т.е. о сборнике? Сами по себе, в разрозненном виде, тексты этого цикла могут как-то... потеряться...

Алексей Иванов энергично и с большим талантом прочищает мозги от фальшивой романтики советского пионерлагерного «коллективизма», «дружных дружин», «взвейтесь кострами», серпастых знамен и прочей идеологизированной чуши, окрашивавшей мое детство в красно-звездчатые тона. Портрет нормального советского детства, со всеми его плюсами и минусами, с живинкой и убивающим индивидуальность гнетом «власти коллектива», у Алексея Иванова получился исключительно точным. Уже ради одной «советской этнографии» читать, несомненно, стоит.

Мягко говоря, не лучшая вещь великого Бэнкса. Во-первых, трудновато ощутить сопереживание в отношении главной героини: ее обидели, она стала жестокой, но что в ней хорошего-то? Сюжет: Бэнкс набрасывает 10 возможностей, реализует 5, из них 2 — скверно, прочие же то ли забывает вычеркнуть, то ли жалеет набранный объем... Идея: общество движется к максимальной свободе индивидуума, но никакая модель этому идеалу не соответствует, если кто-нибудь предложит таковую, то ее установление — большая кровь. Ну, с англоязычного левого интеллектуала сойдет, хотя всё это и простовато и даже несколько туповато... Перевод то и дело подкидывал странности, и я решительно не уверен, что он точен хотя бы более или менее...

Ну, хороши антураж и боевка, и это, по большому счету, всё.

Бэнкс целом намного выше этого романа, полагаю, занимающего второстепненое место в его творчестве.

Мне в названии видится какая-то незавершенность. Так и хочется добавить в конце два слова: «...всех остальных».

А хороший ход — вывести наследника престола в космос и заставить его обратиться к будущим подданным оттуда. Для меня это был весьма неожиданный поворот и сюжета, и темы. Космос, как правильно сказано, — то, что у русских всегда получалось. Претендент на тон в космосе это, как минимум, заявка на то, что прогресс и монархия друг другу не противоречат.

Думаю, эта вещь изо всех, вошедших в сборник, в наибольшей степени являет крепость веры автора. Так мог написать только человек, постоянно и ко всему в жизни прикладывающий аршин веры.

Очень драйвовая вещь. В высшей степени продуманный сюжет и притом высшей степени неожиданный. Притом необходимая для такого сборника философская составляющая легко обнаруживается и прочитывается. Таким образом, можно констатировать отличный пример гибрида, когда скрещены социально-философский трактат и боевик.

Из трех сборников имперского цикла («Российская империя 2.0», «Русский фронтир» и «День коронации») у этого, последнего, наиболее удачная обложка и наиболее удачное название. За первое — мое отдельное спасибо художнику М. Петрову, за второе — горячая благодарность Э. Геворкяну, ветерану имперской фантастики.

Неровная книга. По заданным изначально «условиям игры» микрокосм сборника строится в соответствии с мировидением иудаизма или, во-всяком случае, оформляется подобным образом. Где-то эта привязка «сыграла», где-то ничего не получилось. Так же и отдельные вещи. Яркие, необычные, «Сантойа» и «Мастер» — рядом со... скажем так, средне-крепкими «Виршителями» и незамысловатым «Дедом Морозовым»... Успех и неуспех чередуются в равных пропорциях. Но как эксперимент — любом случае интересно, стоит приобрести.

Повествование выказывает высокую культуру автора и недюжинную способность строить сложный, многоцветный мир. Сюжет непредсказуем. Герои получают четкую, но совсем не простую психологическую мотивировку. Из недостатков я бы назван все отсутствие понимание того, что это за эфир, на котором строится Империя, а также то, что христианство промелькнуло неясным образом. канув в лету, а не победив (есть лишь один второстепенный персонаж-христианин в 3-м романе). Но почему? Возникает ощущение, что «Божественный мир» это Империя сатаны, подмявшего под себя Ойкумену.

Вещь несколько наивная, но по сути правильная: историей управлять не надо, в историю надо вдумываться, притом именно в такую, какой она была, а не в туманное пятно с невнятными очертаниями.

Вещь сделана в чистом виде «за белых», но сделана тонко, поэтому расшифровывается не на раз. Разговаривают друг с другом Мандельштам с Пастернаком, гуляя по стране победивших белых, печалятся: стесняют власти, цензура... Вот если бы победили красные, наверное, могло быть лучше: некоторые говорят, что была бы вообще сплошная расстрельщина, но ведь это просто невероятно, господа, подумайте сами — у нас в России такого быть не может...

Очень мужицкая вещь, тем и хороша: руки в масле, рожа в пыли, сердца и моторы, офицерская отвага и отличная техника. Ну и любви, немного, конечно. Немного, потому что «первым делом самолеты», ой, то есть автомобили. Таких текстов, по хорошему, нашей фантастике не хватает.

Собственно, хотел бы предупредить: книга — в основном историческая: роман, посвященный эпохе Ивана Грозного, период с января 1571 года по август 1572 года: сожжение Москвы крымцами и победа над ними в сражении у Молодей. Фантастический элемент есть, но он невелик: христианская мистика да еще чудесные сказания Русского Севера.

Собственно, хочу сказать доброе слово о художнике Михаиле Тренихине. Его обложка (это 3-е издание, бело-черно-красная гамма) — лучшая из трех. Да чуть ли не лучшая вообще среди всех обложек моих романов.

Добрая, светлая девическая фэнтези. С первой станицы и до самого конца знаешь, что с главной героиней ничего скверного не случится, что она изо всех передряг выйдет целой и невредимой. Но сами приключения — завлекательные.

Уютная книга, впрочем, как и большинство вещей Полины Матыцыной.

Центральный персонаж стал намного жестче, идеологичнее («люди, в сущности, ничем не отличаются от животных»). И дело не только в том, что мне эта философия не по душе и, тем более, не может понравиться и ее продолжение («хочу занять нишу разрушителя системы»). В конце концов, писатель отвечает только перед Богом, и в этих рамках имеет право под свою ответственность проповедовать любую идеологию. Нет, даже отвлекаясь от всего этого, герой просто вызывает меньше сопереживания, сочувствия.

А в плюсе, пожалуй, — отличные батальные сцены, особенно финальная.

Для автора книги эта рецензия должна быть весьма лестной. Мне кажется, Полина Матыцына вложила в романы Варвары Еналь несколько больше социально-философского смысла, чем сама Варвара Еналь. Иными словами, поступила очень по-доброму.

Редкий случай, когда я не понимаю, как сделан рассказ, и что именно в нем цепляет, но цепляет сильно, буквально крючок в сердце втыкает. Да, поражение главного героя и в целом «наших». Да, нравственная сомнительность его поступков: убил парня, который всего лишь исполнял свой долг, и убил лишь для того чтобы сохранить от смерти своего друга, ставшего предателем.

Но все-таки... все-таки... Это ведь почти манифест целого поколения: оно проиграло, «молодые и сильные» постарели, они одиноко носятся в ледяном космосе без особой надежды отыграться. Печально, страшно. Но они все еще умеют отвечать за свои поступки, умеют драться и не теряют надежды, во всяком случае, пока у них есть красная машина и черный пистолет...

Они не сдались. Проиграв, не сдались. Хорошо, когда такая сила воли присутствует в мужчинах. Может, Бог даст им еще один шанс.

На мой взгляд, скорее, неудача.

Сама идея — вполне «рабочая», а вот ее исполнение...

Думаю, что в наши дни сборник АБС-продолжателей имеет шанс на успех, если авторы либо а) Беседуют с покойными титанами, продолжая их темы, дискутируя, подтверждая, опровергая, давая новые развороты; либо б) Стилистически безупречны, особенно если ими выбрано подражание сухому, поджарому, «хэмовскому» стилю АБС 60-х — 70-х, т.е. сильны именно с литературной точки зрения.

Я дочитал до «Суеты вокруг мыша», не выдержал и бросил, не став дочитывать. Художественный удач в сборнике ВЕСЬМА МАЛО. Во-первых, Белаши, которые вообще всегда хороши. Мне кажется, дай им рекламу спичек, они и ее сделают увлекательной и литературно качественной. Да, они написали именно «кусок романа», но этот роман хочется прочитать... Во-вторых, забавляет лютый стёб о «новом утёсе»: весело и безбашенно. Совсем не АБС, но летишь по тексту как на салазках. Пожалуй, еще Клещенко: тут хотя бы умно сделан мир Хонти, и еще доброго слова стоит весьма основательное погружение автора в фактуру Полдня. Остапенко умело выдала эмоциональный накал... Но и всё. Больше я литературных удач не увидел.

А с АБС «беседуют» сам Гелприн, та же Остапенко, те же Белаши, а также Золотько. Я никогда не был любителем текстов Золотько, да и по жизни как-то не очень ладил с ним, но тут Золотько надо отдать должное: он как минимум ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО Стругацких читал и очень разумно подметил кое-какие тонкости их миросозерцания. Золотько выступил в роли интеллектуала, отлично понимающего, что у АБС всё главное — не в космосе, а на Земле, причем в рамках строго ограниченного социального хронотопа.

Остальные... в бирюльки играли. «Продолжим сюжетик», «попользуем персонажика», а еще фанфичек по миру... Да несерьезно всё это. Второ- третьестепенно. Как бы это правильно назвать? «Мы на многое не претендуем, нам лишь бы поучаствовать»...

Удач — мало. Не только художественных, но и интеллектуальных.