---
На экране сочная перезрелая дама восседала на волосатых мужских ляжках, торчащих палками из-под ее круглых ягодиц. Широкое блестящее тело прыгало на безупречно могучем инструменте, как дизель-молот сваебойной установки. Пара приближалась к финалу. После трехсотого скачка дама, будто по невидимому сигналу, проворно соскользнула со счастливчика, ухватила распухший от возбуждения член и энергично задергала рукой перед лицом. При этом рот она распахнула, словно желала проглотить не добрую порцию семени, а ногу коллеги, не меньше.
Судя по затягивающейся процедуре, сигнал оказался преждевременным.
За безуспешными стараниями партнеров наблюдали двое подростков. Они уставились на маленький экран старинной видеодвойки и флегматично лузгали семечки в общий кулек. Фильм смотрели на дачной веранде.
Оба в одинаковых спортивных шортах и застиранных футболках. Высокий, не по годам заросший брутальной щетиной — Олег. Второй, с коротким хвостом на затылке и выбритыми висками — Петр.
— Мать будет в городе с отцом возиться, пока его белка не отпустит. — Олег задрал ногу на подлокотник. — Можно в принципе и тут зависнуть. Купим все, и назад.
— Ага, чтобы мои прибежали на первый чих? И так сейчас припрутся. Знают, что твои уехали.
— А мы им тоже нальем. — Олег улыбнулся. — Кино вот покажем, про любовь.
— Мой батя нас, как эту телку, прокрутит. Тебя, Легыч, первого.
— Не догонит, он у тебя толстый. О, а вот и Мась.
Стуку в дверь вторило громкое хлюпанье. Дама на экране старалась изо всех сил.
— Открыто!
На веранде появился третий приятель. Мась поправил очки, расстегнул верхнюю пуговицу и серьезно произнес:
— Бухать идем?
— Тебя ждали. — Олег поднялся.
— Погодите... — Петр не отрывался от фильма.
Мась взглянул на картинку.
— Ну вы даете, пацаны. Мужикам такое смотреть нельзя.
Оба повернулись в его сторону.
— Это еще почему?
— Видите болт? Телка что делает? Сосет. Соображаете, о чем думает ваш мозг? Он тупо ассоциирует себя с действующим персонажем, с телкой. Мозг не воспринимает реальность. Точнее, воспринимает то, что видит, как реальность. Вы, друзья, сейчас ментально сосете у этого чувака.
— Бред какой-то... — Олег поморщился.
— Спорим, у тебя слюны полный рот?
— Да пошел ты! — Петр ткнул кнопку до того, как актеров наконец настиг успех. — Погнали, темно уже. Ассоциирует он... Мась, ты такой умный, а оделся, будто на пляж. Задубеешь. Легыч, дай ему куртку.
Олег вручил другу старую отцовскую спецовку, сам натянул куртку-бомбер, Петр — синюю олимпийку. Все трое остались в шортах.
Они накрутили нехитрой закуски из холодильника и, толкаясь локтями, вывалились из дома под желтый фонарный свет. Туча комаров потянулась за ними воздушным шлейфом, когда они покидали поселок.
— Куда? — Мась вытряхивал из куртки бумажную труху и фантики. — К хромой тетке?
— К хромой тетке, — кивнул Петр. — Возьмем самогон.
— Не люблю я ее. Крайне противная невербально... Черт, что тут у вас в карманах?!
Он вытащил ржавый ключ, пустую сигаретную пачку и аудиокассету в пластиковой коробочке.
— Не выбрасывай, может, бате нужно. — Олег забрал ключ и пересчитал общие деньги. — Двух литров нам хватит?
Они обогнули пропускной шлагбаум и вышли на темную подъездную дорогу. Если бы не карманный фонарик, то пробирались бы в полной темноте.
В воздухе неуловимо витал аромат йода и лакрицы. Лет тридцать назад по непонятным причинам в районе станции слили железнодорожный состав с гудроном. Специально или случайно — местным не доложили. Гудрон пробовали собрать, привозили спецтехнику, но большая часть растеклась болотом вокруг насыпных дорог. Природа безрезультатно боролась с вторжением. Зеленая ряска расползалась по поверхности огромных черных луж, весенние воды старались размыть губительный гудрон. Но он, несмотря ни на что, по-прежнему вонял в жару и забирал себе в жертву мелкое лесное зверье. Однажды в гудронных топях тонул лось. Увяз и несколько дней погружался в липкую трясину. Мужики пытались вытащить несчастное животное, но, отчаявшись пробраться к бедняге и устав от его рева, пристрелили. Ходить по болоту было опасно.
Сквозь тяжелый аромат соснового бора мальчики вышли к железнодорожной станции.
Кривое здание, кое-где еще покрытое облупившейся салатовой краской, робко светилось изнутри. Окошко кассы закрывала суровая решетка, свет за которой всегда горел до утра. Матовое стекло поверх нее было заклеено выцветшими объявлениями о бесконечных изменениях расписания. Кто вообще сидел за этим окошком с деревянным выдвижным лотком для расчета? Неизменный обитатель станции, которого никто никогда не видел.
— Можем, кстати, потом здесь зависнуть, — предложил Мась.
Разбитый временем и вандалами маленький зал ожидания хранил несколько полуживых фанерных кресел. На них можно было расположиться. Штукатурка и краска осыпались вдоль стен, но кресла легко сдвигались в середину зала. Благо, их давно отодрали от пола. Здесь в любом случае теплее, чем снаружи.
— Спалят нас тут, — ответил осторожный Петр.
— Петюня, ты такой робкий, такой робкий... — Олег пнул ногой газетный лист, промахнулся и засмеялся. — Мы тебя всего-то пару раз отсюда домой относили!
— Бухого в хлам, — дополнил Мась.
— Раз на раз не приходится.
— И то верно.
Ребята перешли два ряда рельсов, небольшую лесополосу и ступили на асфальтовую дорогу. До деревни прошагали километр, уничтожив половину закуски. Огурцы, помидоры и мятая груша пролетели, как не бывало. Оставили сухое печенье «Юбилейное» и неприкосновенную шоколадку.
Упомянутая ранее хромая тетка демократично игнорировала возрастные ограничения на употребление алкоголя и активно продавала паршивого качества самогон всем страждущим. Ее не смущали подростки, беременные или уже невменяемые от выпитого клиенты. Даже беременный невменяемый подросток получил бы заветное пойло. Травились ее самогоном нечасто, точка считалась вполне надежной.
— Иди. — Олег сунул другу свернутые трубочкой деньги.
— Почему я-то?
— Петюня, не тяни. Давай быстрее, пока она на метле куда-нибудь не улетела. Сказали же — ты робкий. Вот и иди, тренируйся. Развивай уверенность. Ты к ней ни разу не заходил.
— Он прав, — кивнул Мась. — Непривычные дела развивают мозг. Нейробика полезна. Изучать китайский язык, решать головоломки, ссать на одной ноге, чистить зубы левой рукой — полезно. Дрочить левой рукой — вообще мозговой экстаз. Ступай. Начнет пихать в печку — кричи.
— Нейробика... — Петр плюнул, открыл калитку и пошел по земляной дорожке к угрюмому крыльцу.
Из темноты до друзей донесся короткий стук. Через минуту тишины один за другим щелкнули дверные замки. В дверной пролет вынырнуло круглое теткино лицо. Свет из-за спины не позволял его разглядеть.
— Два, — буркнул Петр и отдал деньги.
Тетка исчезла, оставив в воздухе запах жевательной резинки. Петр счистил о ступеньки налипшие на кроссовки комья земли и уставился на черную дверь. За ней царила полная тишина. Не хрустнули половицы под ногами удаляющейся хозяйки, не звякнуло стекло и не громыхнули полки. Абсолютная тишина, будто хромая тетка осталась за дверью и внимательно прислушивалась к его дыханию.
Друзья терпеливо ждали в кустах возле забора под разбитым фонарем. Облака улетучились, и сотни тысяч звезд орошали ночь мягким, едва уловимым светом. Луны на небе почему-то не наблюдалось.
— Слышь, Мась...
— Ну?
— А вот если подруга у меня сосет? Если я на нее смотрю... Значит, мозг думает, что я сам у себя сосу?
Олег в полумраке почувствовал, что друг поправляет очки.
— Легыч, давай я на примере покажу? В мире есть всего два вида млекопитающих, которые занимаются оральным сексом чаще, чем вагинальным. Их детеныши... О, Петюня! Ты что так быстро?
— Ничего. Нейробика. Пошли уже.
Петр сунул ребятам двухлитровую пластиковую бутылку с мутной жидкостью. Содержимое светилось изнутри, словно волшебный эликсир. В руках у него осталась еще одна бутылка, пустая.
— Для воды попросил, — объяснил он. — Дала. Здоровья пожелала.
Дегустацию провели у ближайшей уличной водоразборной колонки. Теткино пойло воняло ацетоном и неприятно щипало подбородок и шею, когда проливалось из горлышка.
Из колонки набрали в пустую бутылку воды для запивки. Ледяная вода обжигала губы так, что кожа моментально отслаивалась тонкой корочкой. Зубы немели, как от анестезии. Мась подробно объяснил, чем опасно безудержное употребление холодной воды большими глотками, после чего нахлебался из покрытого зеленой слизью железного крана.
В целом вечер можно было начинать. Настроение заметно улучшилось, и друзья двинулись в сторону железнодорожной станции, на которой и решили развернуть трапезу. Дорогу до лесополосы скрасили байками.
— Петюнь, кстати, про станцию, — сказал Олег. Он, несмотря на протесты, добрался до шоколадки. — Слыхал, как в том месяце Масина бабка кирпичи в город возила?
— Хоро-о-ош... — протянул Мась.
— Не, подожди, это бомба. Не слыхал? Ха-ха... Сейчас расскажу. Масина бабка надыбала где-то кирпичей. Не знаю где, ночью натаскала. Много. Полкухни. И решила их в город отвезти — балкон выложить, утеплить. Набила полный рюкзак. Здоровый такой, надшитый, туристический. Серьезно! Напихала полный рюкзак кирпичей! Но это ладно. Как-то она его на себя нацепила, может, на стул поставила, сама подсела... Не знаю. И! Примотала себя к рюкзаку веревками! Намертво! А-ха-ха... Ох, подожди, дай вздохну...
— Хорош, — повторил Мась, он сам задыхался от смеха.
— Да! Примотала и, как здоровая такая черепаха, двинула к станции! С рюкзаком кирпичей! Чтобы на электричке отвезти их в Москву! А-ха-ха... Ой, мне сейчас плохо будет... Короче, как она доковыляла — одному богу известно, но до станции добралась. Стала подниматься по ступенькам на платформу. С рюкзаком кирпичей на спине! И на верхней ступеньке рюкзак ее перевешивает! Бабка летит с лестницы ногами кверху, плюхается на спину и лежит — рюкзак-то привязан! Руками-ногами шевелит, как огромный жук. Как божья коровка с рюкзаком на спине! Подожди, подожди, не ржи, сейчас главное... Ха-ха... Тут мужики, кто на платформе был, бросаются на помощь. Хватают ее за руки, тянут, а поднять... не могут! Рюкзак, сука, примотан!!! Рюкзак с кирпичами!!!
Олег захлебнулся смехом. Все трое чуть не падали от безудержного хохота. Масина бабка была весьма крупной женщиной.
— Я не знаю, как мужики ее подняли, — сквозь слезы продолжил за Олега Мась. — Не знаю, что сказали, когда увидели кирпичи... Но факт — она их все-таки довезла. Они, правда, потом с балкона высыпались и побили соседские окна внизу, но... Это что за экспромт?
Ребята вышли из лесополосы и уткнулись в черный ряд здоровенных четырехосных цистерн.
Грузовой поезд стоял на пути напротив станции, преграждая проход, словно защитное укрепление. Маслянистые котлы без опознавательных знаков поглощали свет звезд. Они выглядели гигантскими бусами из нанизанных на нитку космических черных дыр.
— Товарняк? — удивился Мась. — С какого перепуга? Им тут останавливаться не положено. Здоровый, блин. Может, вывозной занесло.
Он посмотрел в обе стороны. Голова и хвост поезда терялись в ночной пустоте.
— И чего? Надолго он тут? Полезли, чего тупить. — Олег облокотился на широкую раму возле колеса, присел и взглянул под брюхо вагона. Темнота заполняла пространство над шпалами, будто густой кисель. — Давайте, пока не тронулся.
— Нет уж, — отступил Петр. — Чтоб он по моей спине проехал? Мне обойти не трудно.
— Да тут вагонов сто! До утра обходить будем! — Олег сунул ногу под вагон и присел на корточки над рельсом. — Видал? Я цел. Давай за мной. Мась?
— Под поезд лезть? Нет, конечно. Это же не электричка, вон — между вагонами можно спокойно пробраться и не рисковать здоровьем. Другое дело, что я никуда не полезу. Не вижу необходимости, только извозимся. Идем в обход.
— Ну вы ссыкуны... — Разочарованный Олег вылез из-под цистерны, и парни пошли вдоль одинаковых черных котлов.
От поезда несло мазутом и аммиаком. Дюжину вагонов миновали в полной тишине. Поезд возвышался над ребятами, словно крутые прибрежные скалы над тихой волной. Казалось, что неподвижный состав издает тяжелый беззвучный гул.
— Кстати, — прервал молчание Мась. — Знаете, почему цистерна так называется? Изначально в Древнем Риме цистами называли гробы. В них пепел покойников складывали. Строили роскошную гробницу, все дела... А внутри ставили ящик с пеплом — цисту.
— Прикинь, — поежился Петр, он держался от поезда подальше, — в этих цистернах сейчас трупы плавают. Целый товарняк с мертвецами.
— Нефть там, а не мертвецы. Или мазут. Или еще что-нибудь эдакое, — сказал Олег. — Видишь, они черные? Значит, с нефтью. Если белые, значит, с молоком.
— Ага, а коричневые с дерьмом! — закончил Мась. — Ну наконец-то.
Внезапно поезд кончился. Мальчики смотрели на огни станции, но не спешили перейти через рельсы, словно у них по эту сторону осталось незавершенное дело.
— А давайте-ка поглядим, — сказал Олег. — Дай фонарик.
— Куда? — успел произнести Петр, но друг уже схватился за металлическую лестницу на торце вагона, подтянулся на руках и быстро вскарабкался на цистерну.
Он гулко затопал над головами, пока изумленные друзья соображали, что же произошло.
— Ух, ну и грязная, — донеслось сверху.
— Во дает, — усмехнулся Мась, снял очки и полез на вагонную раму, откуда потянулся к лестнице.
— Ты же боялся извозиться, — сказал Петр.
— Угу. А что делать? Приоритеты изменились.
Олег снова подал голос:
— Слушайте, а как этот люк вообще открывается?
— Зачем его открывать-то? — крикнул Петр.
— Почему нет? Интересно же.
— Брось. Это же статья. Стопудово.
— Я тебя умоляю, за что тут статья... Тугой какой...
Мась безуспешно пытался ухватиться да перекладину. Роста не хватало. Сверху раздался металлический скрежет и грохот. Похоже, Олег разобрался с люком.
— Черт, тут пломба, оказывается, была. Теперь нет. Ловите там.
Он, вероятно, бросил что-то вниз, но Петр не заметил вокруг никакого движения.
Мась дотянулся до лестницы и полез вверх.
— Блин, прикиньте, други, тут лестница внутрь спускается. Ни фига не видно... Нефтью даже не пахнет.
Внутри цистерны послышались гулкие удары, раздался приглушенный голос Олега. Он крикнул что-то, но слов было не разобрать.
— Да иду я, иду, — пыхтел под нос Мась.
Он с трудом справился с лестницей и тоже затопал где-то наверху. Петр чувствовал себя все неуютнее. Стоять в темноте возле черного поезда было жутко и одиноко.
— Ну, как там? — крикнул он погодя.
— А я не знаю, — отозвался Мась. — Тут люк открытый. Легыч в него, походу, залез. Внутри темно. Легыч!
Громкое шипение заставило Петра подскочить на месте. Состав стравил воздух, освобождая тормозные колодки, и тревожно дернулся.
— Э! Братцы! — засуетился Петр. — Давайте слезайте оттуда! Поезд сейчас поедет!
Раздался многократный лязг, и вагоны медленно двинулись вперед.
— Легыч! Вылезай, уедем же нахрен! — надрывался Мась.
Петр бросил бутылки, сделал несколько шагов за вагонами, но заметил, что поезд ускоряется. Преодолевая панику, он разбежался, прыгнул и ухватился за лестницу. Мальчик понимал: происходит что-то нехорошее, и это придало ему сил. Он быстро взобрался вдоль торца цистерны и увидел друга возле распахнутой крышки люка. Лестница, поднявшись наверх, загибалась и тянулась дорожкой прямо к нему, где и заканчивалась. Петр быстро пробрался к отверстию и заглянул в черную пустоту.
— Он там?
Мась несколько раз быстро кивнул.
— Молчит?
— Да. Я туда не полезу.
— Зажигалка есть?
Петр взял желтый пластиковый «крикет» и опустил руку в люк. Ближе к дну огонек зажигалки очертил бледный круг, но разглядеть что-либо было по-прежнему сложно. Пламя лизнуло пальцы, и он выдернул руку обратно.
— Легыч!
Колеса стучали все громче и чаще. Поезд стремительно набирал скорость. Мальчишки вцепились в лестницу, чтобы их не стряхнуло вниз.
— Все очень плохо! — крикнул Мась.
Петр его почти не услышал. Встречный поток воздуха хватал слова и уносил прочь. Деревья мелькали в желтых всполохах фонарных столбов, как гонимые ветром тучи. Растительности становилось все больше — состав покидал застроенную территорию и углублялся в лес.
— Уедем — ладно! Доберемся назад, не вопрос! С Легычем как быть? Чего он застрял там?!
Петр надрывался, но Мась покачал головой. Он не разобрал ни слова. Ветер выл, словно лютый зверь, поезд летел явно быстрее положенного.
Петр посмотрел на грязные края люка, покрытые липкой белесой смазкой, и показал жестом, чтобы Мась дал ему свою куртку. Если уж пачкаться внутри, решил он, то в старой спецовке. Волосы вырвались из резинки и хлестали по глазам.
Колеса стучали уже не просто громко. Они били. Часто и злобно. Каждое колесо, каждый вагон, весь поезд — все хотели оторваться от земли и подпрыгнуть прямо в небо. Деревья не мелькали, они струились прочь — сплошной подвижной стеной, спасаясь бегством от железного чудовища.
Мась протянул куртку, внимательно посмотрел в глаза и махнул рукой в сторону деревьев. Петр понял его с полуслова.
— Сдурел?! Расшибешься!
Мась показал пальцем на люк, потом скрестил иксом руки на груди и покачал головой. Он снова махнул рукой вниз и пополз по дорожке к краю цистерны. Петр двинулся за ним, соображая, как остановить друга, удержать от фатальной ошибки.
Он не успел ухватить его за ногу. Мась перемахнул через округлый край, быстро спустился до рамы, примерился и прыгнул в сторону обочины.
Петр увидел лишь два кадра, два отпечатка в стремительном потоке движения и эмоций. Первый — друг зависает в воздухе на самой границе фонарного света. Парит, словно большой спеленатый младенец. Видимо, Мась разумно решил сгруппироваться перед жестким падением. Второй кадр — тело ударяется об откос и отлетает в кусты, безвольно раскинув в стороны руки и ноги. Через секунду место падения растаяло вдалеке. Петр размазал навернувшиеся слезы и постарался перекинуть ногу на вертикальную лестницу, чтобы спуститься следом, но внезапно цепочка фонарных столбов закончилась.
Состав нырнул в темноту, будто подвижный китайский дракон — в глубины сказочного подземного моря.
Постепенно вернулось сияние звезд, но разглядеть что-либо под колесами вагонов было уже невозможно. О прыжке не могло быть и речи. Мальчик двинулся обратно к люку.
— Легыч! — еще раз крикнул Петр в пустоту цистерны, застегнул спецовку и, сжимая в кулаке зажигалку, полез внутрь.
Он опустился по пояс в полную темноту, вздохнул, как перед погружением, и опустился в люк с головой. Внутри было жарко и пахло прокисшей шурпой.
— Легыч?
Петр убрал волосы с лица и чиркнул кремнем. Огонек на мгновение ослепил глаза, и тут же слабый свет разбежался вокруг ржавой лестницы. Он не достигал стен цистерны. За пределами видимости сворачивался зловещий космос.
Лестница не доходила до дна емкости. Она спускалась чуть ниже середины и прерывалась в нескольких сантиметрах от насыпного груза. Вагон на треть заполняли желтые зерна.
Мальчик спустился ниже и осторожно ступил на мягкую поверхность. Зерна расползлись под его тяжестью. Петр поставил вторую ногу и огляделся. Ничего, кроме зерна в круге света. Он отпустил клапан подачи газа и пару секунд постоял во мраке, давая зажигалке остыть и плавно качаясь в такт движению поезда.
Воздух цистерны давал ощущение тепла и уюта. От духоты и жарких испарений зачесались голени. Петр нагнулся, несколько раз полоснул ногтями по икрам и почувствовал на пальцах плотные комочки. Он крутанул колесико «крикета» и посмотрел на ладонь. Между пальцев шустро проскочило несколько зерен. Желтых, как лимон. Петр опустил взгляд. Светлые пятнышки суетливо карабкались по кроссовкам. Он вскрикнул и захлопал ладонями по ляжкам. Свет погас, да и плевать — важнее стряхнуть с себя непонятные семена, которые устремились под шорты.
Мальчик схватился за лестницу и быстро поднялся на пару ступенек. Одной рукой торопливо ощупал ноги и в третий раз зажег пламя.
Прямо под ним копошилась живая волна. Желтые зерна подпрыгивали, словно блохи, и старались достать до лестницы. И, очевидно, до него.
Петр бегло осмотрел себя и стряхнул еще несколько штук. У последнего зернышка он заметил короткие цепкие лапки.
— Что за фигня... Легыч!
Петр поднял ногу на ступеньку выше. Из омерзительно уютной цистерны нужно было поскорее выбираться.
Из темноты раздался громкий надсадный стон. Кто-то его позвал:
— Петюня-а-а-а-а...
Петр медленно двинулся к люку, не поворачивая голову в сторону звука. Пламя раскаляло железное колесико, прижаривало к нему подушечку пальца. Пластиковый корпус зажигалки плавился в ладони. Видеть друга уже не хотелось. Отзываться — тоже.
Вагон раскачивался из стороны в сторону. Из-под тяжелого брюха слышались глухие удары молота по наковальне.
— Петюня-а-а-а-а...
Боль стала невыносимой, и огонек погас. Отверстие люка бледно светилось над головой. Из него приятно тянуло свежим воздухом. Он только бросит последний взгляд вниз и вылезет.
— Петюня-а-а-а-а....
Стон далеко, это совсем не страшно.
Нет, не надо идти на голос.
Сейчас зажигалка остынет, и он посмотрит.
— Петюня-а-а-а-а...
Все так же далеко, откуда-то из глубины цистерны. Зачем Легыч туда забрался?
— Петюня-а-а-а-а...
Стон прозвучал гораздо ближе.
Щелчок, и вокруг Петра снова образовалось светлое пространство. На его границе из невысокого зернистого холма по пояс возвышался Олег.
Он был обнажен и выглядел гораздо крупнее. Длинные руки раскинулись широко в стороны. Они плавно раскачивались, как и его торс. Олег походил на бледную водоросль, колыхаемую неспешным подводным течением.
— Петюня-а-а-а-а......
Голос шел из живота, губы почти не шевелились. Точнее, они шевелились... Шевелилось все тело, словно внутри человека что-то мощно бурлило, словно что-то в нем металось, пыталось выбраться из-под кожи.
И оно выбиралось.
По лицу, волосам, пальцам быстро пробегали маленькие желтые зернышки. Они ныряли в рот, забирались в уши. Выползали из-под ногтей, протискивались сквозь поры. Они шевелили послушное тело, раздували, растягивали его.
— Петюня-а-а-а-а...
Волнистые руки, покрытые семенами, будто огромные козинаки из кунжута, вытянулись и схватили нижнюю перекладину лестницы.
Петр ощутил зуд в промежности. Легкие касания защекотали мошонку, которая сжалась от ужаса до размеров наперстка. Он почувствовал несколько легких толчков в задний проход.
Зажигалка полетела вниз. Выдергивая себя одной рукой из мрака цистерны, второй он судорожно вытряхивал из шорт коварные зерна.
Снаружи творился все тот же хаос. Черная коленчатая спина кошмарного поезда неслась сквозь ночной лес. Ветер выл, свистел и визжал. Колеса лязгали, как стальные собачьи челюсти. Но снизу, из цистерны, раздавался более жуткий, такой тяжелый и протяжный, звук:
— Петюня-а-а-а-а...
Петр выскочил из люка, пошатнулся и чуть не полетел вниз, в серебристые волны растительности, мелькавшей вдоль пути. Ночь стала неожиданно светлой. Он посмотрел на небо и увидел яркую половинку луны, которая, казалось, явилась поглазеть на увлекательное представление.
Парень дернулся по металлической дорожке к краю, но замер, увидев перед собой струящиеся вдаль рельсы. Шпалы выскакивали из-под состава с такой скоростью, что их невозможно было рассмотреть.
Тупик.
Прыгать — безумие, оставаться в хвосте поезда — самоубийство. Если существо из цистерны захочет выбраться, отступать будет некуда.
А оно хотело.
Из люка показалась деформированная голова Олега. За край держались скрюченные пальцы. Сквозь шум ветра вновь донесся тяжелый призыв.
Петр сунул руки в карманы спецовки, но нащупал только футляр с бесполезной аудиокассетой. Ничего, чем можно защититься. Фигура показалась по плечи, возможность захлопнуть люк была безвозвратно упущена.
Мальчик перешагнул через похожую на круглую кукурузу голову друга и устремился к противоположному краю вагона. Преодолеть вторую половину цистерны было гораздо сложнее. Лестница-дорожка тянулась от заднего торца лишь до люка. Далее под ногами оставалась только вздрагивающая округлая поверхность.
Петр присел и широко расставил ноги. Опираясь на руки и стараясь сохранить равновесие, он двинулся в сторону головы поезда. Возле края ухватился за металлическую стяжную полосу и обернулся.
Олег выбрался из цистерны и возвышался над люком, как закутанный в мантию монарх. Его облепляло покрывало из подвижного полотна. Тело несчастного находилось в постоянном движении. Слипшийся рой зерен накрывал его, забирался внутрь, вырывался наружу. Олег бурил, словно косяк идущих на нерест сардин. Руки и ноги беспорядочно дергались, но вся конструкция неумолимо двигалась в сторону Петра.
— Легыч, Олежка... Что творится-то… Это же дурдом, это же неправда все...
Он пытался нащупать выступ, уцепиться и сползти вниз на раму и через сцепку перебраться на соседний вагон. Он разглядел на нем знакомую лестницу вдоль торца, ведущую вверх и далее, к люку.
В животе закололи невидимые спицы.
Кое-как мальчик сполз вниз, рискуя сорваться на шпалы. Дотянулся до лестницы второй цистерны и забрался на вагон. Только возле люка остановился и посмотрел назад.
— Петюня-а-а-а-а... — донеслось сквозь шум ветра и грохот состава.
Изогнутая в спине фигура балансировала на краю и тянула длинную руку через пролет. Следом за рукой выскочило что-то из-под отвисшего живота, но омерзение заставило Петра отвернуться. Еще секунда, и существо переберется, медлить нельзя.
Он снова двинулся вперед.
Неудобный участок, не за что держаться.
От люка, раскорячившись, до следующего пролета.
Вниз, лестница, вверх, новая цистерна.
У него одна дорога — вперед, в сторону локомотива. Двигаться, перебираться, не останавливаться.
Если поезд остановится, он просто спрыгнет, вырвется из западни. Скроется, убежит, растворится... А если поезд не остановится — доберется до локомотива. Там машинист. Там, по-любому, люди. Они помогут.
Петр преодолел еще один вагон. И еще один. Уретру жгло, будто в член вогнали горящий бенгальский огонь. Внутри живота клубился моток колючей проволоки. Сворачивался и разворачивался, тыкался в кишки, искал выход. Под копчиком пульсировала режущая боль: похоже, зерна все-таки в него пробрались. Тупеющий мозг фиксировал сигналы, но не анализировал. Остановиться и задуматься — значит потерять остатки сил. Выпасть из спасительного алгоритма.
Вниз, лестница, вверх, новая цистерна.
Сквозь тошноту, сплевывая кровь и комочки ужина. Вниз, лестница, вверх, новая цистерна.
— Петюня-а-а-а-а...
Можно не оборачиваться. Существо идет. Перебирается. Изгибается, перемешивается само в себя. Открывает порванный рот. Тянет уродливые руки, покрытые зернами и внутри, и снаружи. Цепляется за вагоны и не останавливается. Десятая цистерна, двадцатая, пятидесятая. Одна за другой, безумная бесконечность. К голове поезда, там помогут. Нестерпимо хотелось помочиться. Он пробовал, но боль пресекала любые попытки. Кишечник распирало, словно его надували автомобильным насосом. Несколько раз мальчик боязливо щупал себя сзади — казалось, от натуги вывалилась прямая кишка. Но пальцы онемели и ничего не чувствовали. Кровь и лоскуты кожи оставались на шершавых перекладинах лестниц. Колени и локти ободрались до костей о железные бока вагонов. Главное — не выбиться из ритма. Вниз, лестница, вверх, новая цистерна.
Сколько он прополз? Двести вагонов? Триста? Тысячу? Петр не ощущал губы. Что с ними? Содрал, как и рукава куртки, о грязные панцири? Или сжевал с болью и отчаянием?
Он проваливался все глубже в тоскливое безразличие. Кислый огонь внутри, кровавые струйки мочи по ногам, спуск, подъем, спуск, подъем, минуты, часы...
Вниз, лестница, вверх, новая цистерна.
И еще одна, и еще...
Петр не заметил, что ночь сменилась малиновыми лучами рассвета. Стоя на коленях, на краю самого первого вагона, он упирался разбухшим животом в цистерну. Руки гладили тонкую, как полиэтилен, кожу. По пальцам стекали теплые комочки. Мальчик не смотрел на раннее солнце. Он не думал об Олеге. Его уже давно не было слышно. Возможно, существо отстало, но скоро его нагонит. Или оно прямо за спиной, тянет к нему изломанные пористые руки. Или свалилось с поезда где-то в середине их болезненной гонки. Петр не беспокоился о маленьких желтых зернах, хотя они и сновали у него за ушами, в гортани, между ног.
Он смотрел перед собой и видел, что никакого локомотива у состава нет.
Бесконечная вереница черных вагонов неслась через лес. Только вагоны. Черные безликие цистерны. Без опознавательных знаков. Без машинистов и управления, словно уродливое гигантское насекомое, словно безымянное послание, которое никто не отправлял и никто не получит. Технофантом в пассивном океане органики.
Но поезд-послание получили. Встретили и приняли. Небо налилось лазурью, когда состав замедлил ход и, вздрогнув на стрелках, покатился по заросшему борщевиком пути. Скорость позволяла соскочить. Но Петр оставался на цистерне, как гротескная фигура на носу средневекового корабля. Тело прикипало к поверхности, расползалось густой гнойно-бледной смолой, чтобы тут же засыхать тонкой корочкой под солнечными лучами. Он почти ничего не видел из-за семян, снующих в вязких глазницах. Не почувствовал толчок, когда поезд остановился на разгрузочной платформе возле двух кубических павильонов из железобетона. Ни единого окна, только массивные въездные ворота. Петр безразлично скользнул взглядом по крышам складов, за которыми таяла в мареве взлетная площадка с двумя черными вертолетами. Едва различил людей в таких же черных защитных костюмах. Они обработали его едкой химией из пульверизаторов, счистили с цистерны скребками и крючьям. Их головы полностью закрывали капюшоны, они не разговаривали между собой. Туловище развалилось на рыхлые части. Каждый кусок, даже маленькие крошки, подобрали и запаковали в непрозрачные мешки. Этого он тоже уже почти не видел.