Татьяна Толстая «Кысь»

Тяжело оценивать это произведение, поскольку оно — сатира, насмешка над русским обществом, даже не так, над русским народом. Ни постапокалипсис, ни странный говор, ни повествование, этим странным говором написанное, ни фантастические твари не скрывают высмеивания автором проблем России, а так же непомерное раздувание этих самых проблем. Все мысли главного героя, его реакция на такие вещи как слепое повиновение власти, отсутствие и подавление инициативы, стукачество, нелюбовь к ближнему, неуважение старшего поколения говорят о том, что это нормально. Более того, не следует выделяться из толпы и даже если что-то тебе не по вкусу, прикуси язык и делай как велено.

То, что автор написала (по крайней мере пыталась) это произведение языком простым, можно сказать, языком российской глубинки, чем пыталась достучаться до масс, вызывает только отторжение.

Итог: это не антиутопия, это сатира. Но сатира обычно высмеивает конкретные пороки человека или общества, в этом же произведении автор не высмеивает, а раздувает свое недовольство русским обществом. Нельзя так, свою Родину надо любить.

Внимание!: отзыв написан под влиянием патриотически чувств.

Кин-дза-дза постапокалиптики. Деревенская проза в фантастическом антураже. Лубок и социальная фантастика в одном флаконе. И — язык. Уникальный, неповторимый, никогда прежде не бывший. Со времён замятинского «Мы» не было в нашей литературе такого удивительного, сочного, специально изобретённого языка. Через язык мы входим в головы героев и видим их действительность — уродливую, ущербную, однобокую. Действительность, где зайцы прыгают по деревьям, а в хвойных лесах растут радиоактивные финики. Действительность, где мерой всего является мышиная шкурка, а котом именуют гигантскую мутировавшую крысу. Действительность, где червь считается лакомством, а людей запрягают в сани. Действительность, где нет памяти, нет знаний, нет морали, зато есть чтение, ставшее всеобщей потребностью. Действительность, где искусство — это лозунг власти (сбылась мечта древних философов!), где распоследний обыватель говорит цитатами из классиков, а посреди города стоит памятник Пушкину. Но как же душно в этом мире! И дело даже не в санитарах, рыщущих по городу в поисках спрятанных книг, не в мурзах, наслаждающихся своей вседозволенностью, не в Болезни и её Последствиях. Дело в людях — убогих, эгоистичных, полных суеверий. Лишённых даже минимального чувства солидарности. Не ведающих, что такое — человеческое достоинство. Сбегающихся на казнь как на праздник. Боящихся чеченцев, санитаров, Болезни, Кыси, собственных соседей — всего на свете. Потому что они — одиноки, и случись что, никто им не поможет. Наоборот даже, прибегут и весь дом растащат. Средневековье во плоти, но без сдерживающих оков религии. Общество, поражённое коллективной амнезией. Человечество, охваченное массовым инфантилизмом. С понятиями о добре и зле на уровне пятилетнего ребёнка. Объединение людей, так и не ставшее народом. Каждый сам за себя, и лишь Кысь одна на всех.

Бичевать пороки нашего родного общества — завсегда тема, притягивающая различные премии. «Ах, как верно опять описали всю скотскую сущность нашу» — воскликнет критик, и поставит плюсик. Потому что если не поставишь — значит, человек невысокого интеллекта, загнобил автора за то, что режет правду-матку.

Оно может и правду-то резать и не вредно, но у меня от таких книг всё же злость поднимается в душе. Потому что автор как бы говорит нам — «вот, я вижу кучу дерьма, и все мы в ней, а как из неё выбираться — это дело не моё, я вот вам показал, какие вы все скоты и гады, а теперь берите — и становитесь лучше». На мой взгляд, как фантастике, то есть, литературе будущего, зовущей и направляющей — цена такой книжке ноль. Но, конечно, ноль я тут не поставлю, потому что написано-то неплохо, только не про то, что я считаю нужным. Ну, и человеком невысокого интеллекта прослыть тоже нельзя.

С одной стороны — есть язык, есть повествование, продуманы герои.

С другой — все сделано, чтобы от книги тошнило. Коцентрат депрессухи. 96 градусов.

Человечество деградирует, а культура еще осталась — и постлюди, которые уже мутировали до почти животного состояния — от этой культуры отслаиваются, как высохшая краска от стенки. Постапокалипсис литературы — её смыслы уже никому не нужны, хлотя взгляды шарят по строчкам.

Казалось бы — успех? Чего еще желать автору фантастики, если достигнут серьезный эффект?

Но уж больно длинные политические уши торчат из текста.

Такая вещь, имхо, на «ура» издалась бы в третьем рейхе. Потому как оплевывание людей в ней — искренне. Сделать из человека — быдло.

Многие в рецензиях вспоминали 451 по Фаренгейту. А я вспомнил советский мультик о злом волшебнике, скучающем падишахе и порошке, который позволял превратиться в кого угодно.

«Мутабор».

И автор превращает людей — в животных. Достаточно умело.

Знаю, что моя оценка — 4 — кажется заниженой. Но тут уж не за хореографию снижалось, но за артистизм.

На редкость муторная книга…

Нет, читать ее легко. Язык ее жив и необычен – заковыристый, парадоксальный, чуть фольклорный. Странный алогичный мир морока-яви. Знаете, я во всем в этом даже разглядела сатиру на наше ближайшее прошлое и нынешнее…

Меня вгоняет в логический ступор перерождение Бенедикта. Когда я пытаюсь понять, почему чтение книг задушило в нем души дыханье, я чувствую себя неуютно. Потому что не понимаю…

Обычным усредненным голубчиком Бенедикт и солнцу радовался, и дня нового ждал, и в душе что-то варилось и попыхивало. Появились книги – и мир пропал для него. Но… самое страшное, что может случиться с ушедшим в книги человеком – его назовут эскапистом. Его интересы, мировоззрение, мечты будут оторваны от буден мира и только… Или я ошибаюсь? Книги утопили Бенедикта. Глаза слепнут, душа мертвеет, сердце высыхает в кукиш. Людей вокруг нет, есть книги – и ради печатного слова герой берет крюк и убивает человека. Становится Кысью. Скажите – это сделали книги? Что имел в виду автор? Я не понимаю…

Я пыталась, честное слово пыталась, но не вышло. Меня подкупили неотталкивающая аннтоция и хорошая оценка книги, у меня совершенно нет предрассудков, что современную русскую литературу нельзя читать. Но с этой книгой не сложилось.

Во-первых, она совсем не попала в мое настроение. Точнее, она коррелировала с моим не шибко хорошим настроением и самочувствием, но мне надо было что-то диаметрально другое для выправления эмоционального фона. Читать же про чужие Последствия (а по простому, увечья и мутации) вот совсем тошно было.

Во-вторых, мне сложно продираться через такой язык повествования. Бывает, что изобилие слов под старину делают книгу более лиричной, а бывает — более задористой. Тут же не вышл ни того, ни другого.

В-третьих, сам сюжет. Он не динамичный, тут почти нет развития сюжета (по крайней мере в начале), он просто описывает жизнь поселения людей. Я не люблю читать про этаких быдловатых местами людей, мне и в жизни хватает подобных зрелищ.

А о чем вообще книга? Когда-то где-то на земле случилась катастрофа, которая уничтожила цивилизации. Некоторые люди пережили это, но почему-то мир все-равно скатился в дремучие века, где чуть ли не колесо приходится изобретать заново. Меня просто дико мучает вопрос: остались же люди — и таких не мало, — знавшие прежнюю, высокоразвитую жизнь, неужели они не смогли перенести и адаптировать свои знания на новую жизнь? Или они забыли о самых простых понятиях, что им даже коромысло пришлось вводить в оборот через много лет после катастрофы? (Я книгу не дочитала, может там дальше это как-то разъяснялось?)

Всегда с опаской относился к современной русскоязычной прозе, но тут просто не смог удержаться. Фантастика, антиутопия, постапокалипсис — разве можно пройти мимо столь многообещающих тегов? Но на деле вышло, что «Кысь» штука в первую голову сатирическая, а остальное уже потом.

Да, по антуражу это чистой воды постапокалиптическая фантастика. Толстая описывает мир после катастрофы, в котором люди, деградировавшие примерно до средневекового состояния, выживают как могут. Но из этого абсолютно фантасмагоричного и безумного мира повсюду торчат уши нашего с вами прошлого и настоящего. Тотальная нехватка продуктов, очереди, задержка получки, бесправные работяги-перерожденцы, красные сани, на которые местные нквдшники сменяли былинный черный воронок за недостатком бензина, кухонная философия, вечный тихий протест себе под нос, стенания по умирающей культуре и засилью бездуховности, пьянки до рассвета и пение хором. Знакомо? Знаю, что знакомо, даже и мне, хоть и не жил я в те времена. Да в сущности и неважно, что вокруг — союз, федерация или вот удельное княжество великого мурзы Федора Кузьмича (слава ему!). Люди-то всё те же, хоть и с хвостами.

К сожалению, этот же социальный даже не подтекст, а смысловой пласт играет с романом злую шутку. Вся эта злая сатира и ёрничанье уже изрядно приелись. Из-за них сильный и талантливый текст воспринимается как умная и мастреская, но всё же пародия на классические антиутопии. Все люди как люди, а нам, русским, подавай духовность и благолепие. Мы та ещё рвань мечтательная, нас хлебом не корми — дай порассуждать о смысле жизни и тайнах бытия всласть. Волю дай, так и просидим на кухне всю жизнь, до хрипоты споря, что делать. А тем временем всякие там кудеяр-кудеярычи пойдут — и сделают, да такого наворотят, что ещё долго будем охать и вопрошать в пустоту: кто виноват-то? У Брэдбери книги жгут, ведь в них ответы для каждого, кто готов искать. А здесь — читай не хочу. Вот только разумения никакого, Бенедикту нашему что Кафка с Камю, что проблемы выращивания огурцов в средней полосе, всё едино. Ему главную книжку подавай, чтобы все ответы разом, русским по белому. Не бывает так, чтобы сразу всё на блюдечке. И интеллигенты-прежние хороши: в себе, дескать, ответ ищи. Опять двадцать пять, загадочная русская душа и неисповедимый русский менталитет. Да не бывает чего-то из ничего, не бывает просто так ни озарения, ни катарсиса. У героя 451 по Фаренгейту было все, кроме искусства. И ради него он пожертвовал устоявшейся спокойной жизнью, бросил вызов системе. А Бенедикту всё одно даром подавай, в книжке али само из глубины души придёт. Болтать не мешки ворочать, болтать у нас все мастера. А как задницу оторвать от стула, а себя-любимого от горькой — нет желающих. Кысь у них в головах, эвон как. Была разруха, стала кысь. А что изменилось-то?

Вот поэтому-то диалога с Брэдбери не получилось. Идея понимания, осознания искусства очень хороша. Книг недостаточно, они не дают ответов, а только показывают путь и помогают выбирать. Но иррациональная авторская вера в избранность русского народа и какую-то присущую нам особенную духовность всё портит.

Отдельного упоминания заслуживает язык. Толстой отлично удалась стилизация под старорусский говор, всё очень уместно, складно и не вызывает раздражения (см. Цветочный крест) . Авторские придумки-добавления тоже очень хороши. Вообще, над стилем и цельностью проделана огромная работа. Это ещё один плюс.

«Кысь» — вещь местами тревожная и мрачная, но всё же для эпохального романа-предупреждения, способного встать вровень с грандами антиутопии, в ней многовато типично русских навязших в зубах тягомотных рассуждений о духовности и обустройсте России. Но прочитать в порядке ознакомления безусловно стоит. Очень самобытная, душевно и с любовью написанная книга. Персонажи, юмор, стилистические красивости — всё на месте. Словом, отличный роман, но мог быть великолепным.

Авторской волею жители «совка» оказались в постапокалиптическом мире. Мире-пародии, мире-издевке. Мире — собственном кривом отражении. [ремарка: я намеренно употребляю слово «совок», но не как уничижающий термин для всего советского строя, а как понятие, на которое перенесены обобщенные недостатки советского строя, ни на йоту не умаляя достоинств тогдашнего мироустройства] Про этот роман много написано в отзывах на странице, и, как верно отмечено, следует читать его, а не всякие рассуждения о. Но не могу удержаться и не сказать несколько слов о социальной модели, показанной в романе.

Бенедикт — писец, а вернее переписыватель произведений Федора Кузьмича («Слава ему!») — обитает в деревне, где дома не запираются, где воруют все, что плохо лежит, где старички с официальным видом у могилы произносят ничего не значащие торжественные речи и случайно найденная инструкция к стиральной машине — есть символ приобщенности к чему-то высшему. Это «совок», показанный в кривом своем зеркале.

«Мы говорим — партия», подразумеваем: Федор Кузьмич. Причем, как вожди сменяли друг друга в реальности, так и в пространстве романа упоминаются несколько предшественников Федора Кузьмича (слава им всем!), и каждый из них был светочем для безграмотных «голубчиков». Причем, в «лубочном» стиле Толстой мы видим отражение того же роболепного отношения, согласно которому что царь, что генеральный секретарь, что президент для нашего с Вами соотечественника, в общем-то, едино.

Государство давало квартиры, участки, зарплату, магазины были пустыми, и повсюду громозлились огромные очереди, а все, что можно было достать, — доставалось у «спекулянтов» на рынке, и в романе мы видим, что иногда со складов что-то выдают — но, как правило, не «в пору», ломаное, порченное, с огромной очередью и всегда по норме (ведро в одни руки), а иногда — «не выдают», мурзы себе забирают, сами разъезжают перед «голубчиками», покрикивают, а государственное добро оседает в мурзиных закромах. Характерен эпизод с выдачей зарплаты за месяц: в одном окошке мурза выдает зарплату, а в другое окошко неси сразу и налог оставляй.

«Совковая» цензура выражается в том, что люди уже не помнят, кто является истинным творцом того или иного произведения — все написал, сочинил, нарисовал, изобрел и выдумал Федор Кузьмич, а писцы, вроде героя Бенедикта, его «сочинения» переписывают, мурзы это продают, а «голубчики» покупают и читают. Все без разбора. Прежние названия забыты, один из старожилов все норовит развешать таблички да столбы с надписями, мол, где Кольцо Садовое, где Санкт-Петербург, где Царицын, а то нынешние норовят забыть не то, что названия улиц, но даже и сами города величают то Ленинградом, то Сталинградом, то Федор-Кузьмичском.

В любой из деталей мира Татьяны Толстой можно найти подобные параллели, отчего повествование превращается в процесс угадывания, хоть и с тоскливым оттенком. Но это только половина дела, потому что начинаясь в «совке» действие романа перемещается — куда? — в новую реальность.

И тут символичны персонажи, названные перерожденцами. В прошлом — они никто, рабы, которые возят сани мурз и самого Величайшего мурзы. Но вот сердобольный старожил жалеет одного из них, дескать, «перерожденец тоже человек». А перерожденцу только того и надо: хамоватый по натуре своей он хамит только больше, но в новом времени вырастает в начальники и помощники новой власти. А там и в саму власть.

Новое время рождается и прорастает из прежнего медленно, исподволь, после чего прорывается переворотом, в котором можно угадать события августовского путча. Конечно, за границами метафор Толстой остались распад СССР и вообще вся внешняя политика, переворот закончился смертью правителя, хотя на самом деле — лишь его отставкой, но потому она и «лубочная сказка»: ложь, но с намеком...

В новом времени на Пушкина, который «наше все», вешают сушить белье, законы лепятся новой властью один чудесатее другого, впрочем, для голубчиков ничего кардинально не меняется. И вот уже вслед за Федором Кузьмичем народ скандирует (впрочем, поругивая за глаза) — Борис Николаевич, Владимир Владимирович... В новом времени залог счастья — резервуар с «пензином» в недрах земли. Намек тоже как нельзя более прозрачен. «Пензин» в руках перерожденца.

Итак, почти антиутопия. Впрочем, здесь не государство давит человека. Здесь самая суть человека определят химеру, которая и есть государство. «Мышь — всему голова». Вместо культурных ценностей — после открытия железного занавеса тонны низкопробного чтива (порнографии, боевиков и сериалов), которое новый интеллигент Бенедикт поглощает, заглатывает и никак не может насытить внутреннюю пустоту. В этом смысле Бенедикт Толстой — двойник Коллекционера Фаулза, он пожирает культуру не понимая ее, «коллекционирует», не видя и не желая в ней ни жизни, ни красоты. Он также, как и коллекционер, давит все непривычное, «живое», раздвигающее его узкие привычные рамки, угрожающее привычному (полному воровства, лжи, хамства) уродливому существованию.

Роман заканчивается большим взрывом, после которого все наше бытие вылетает в трубу, а русский «голубчик», извечно начинающий с начала строить свое светлое будущее, получает новый шанс и вновь, не унывая, берется за сизифово дело. Будет ли у нас такой шанс, доживем ли, переживем? На эти вопросы должен ответить читатель. В этом романе противоречив образ самой мифической Кыси, и, пожалуй, для понимания его требуется не просто прочтение, но перечтение романа. А понять его нужно. Чтобы приготовиться. Ведь однажды и за твоей спиной может возникнуть Кысь с крюком, тоскливо нацеливаясь в жилу на шее.

P.S. Интересен тот факт, что общий антиутопичный тон романа, сконцентрированность сюжета вокруг книг и большой пожар в конце странным образом напоминают ход «451 горадус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Не знаю, случайно ли или намеренно?..

Меня хватило ровно на одну главу этой, с позволения сказать антиутопии. Такой тупой, унылой, графоманской дряни мне до этого читать ещё не доводилось. Поставил произведению оценку «единица», но думаю что всё-равно сильно переоценил.

Ох и любят всяческие авторы-изобличители кинуть в народ «Кто виноват?», а затем начать просторно отвечать на ими же заданный вопрос. «Кысь» — ответ, несомненно, ехидный и в чем-то талантливый, но только лично мне такие ответы уже не особо интересны, да и не нужны по-хорошему, и оценивать их как-то взвешенно даже уже не хочется. Надоело. У нас тут в кого ни ткни, каждый второй виноват. Вы лучше, господа и дамы извлекатели людских пороков, написали бы что-нибудь про другое извечное «Что делать?», а может и, неровен час, выдали бы какое бойкое «Есть такая партия». А то плачь о том, как все плохо на Руси-Матушке уже века в нашей литературной традиции раздается. Каюсь, сам грешен, иногда повыть люблю. Но все же цветы произрастают даже в самых засушливых пустынях, и их можно найти, если конечно искать, а не перемалывать без конца песок в одних и тех же местах.

О «вкусностях». Так неприятно читать чужие, походя проведённые, сравнения Толстой с Набоковым, что решил написать своё...

Tertio, подходы к «кулинарии» у них, на мой взгляд, довольно разные (если не сказать противоположные): Владимир Владимирович склонен писать в «Поваренную книгу» живого великорусского языка свои рецепты (и повод листать её у «голодного» кембриджского студента самый что ни есть благородный), а вот Татьяна Никитична заглядывает в неё как исправная стряпуха, готовящая праздничный ужин по случаю удавшегося ужина (такой вот каламбур). Очевидно, что именно словарю Даля мы обязаны появлением этой «женской вкуснятины» (ничего не имею против женщин, но -) на полках наших «продуктовых» магазинов, что поделать — время полуфабрикатов.

Secundo, много писали о «поэтизации прозы», а мне почему-то послышалось: «гальванизация трупа». Поэзия она, конечно, наше всё. Только в данном контексте она напоминает постройку корабля среди пустыни — хорош, красив — спору нет, только вот поплавать ему негде — моря ещё не выкопали... Вообще, это, конечно моё крайне субъективное мнение, но вроде бы книги до сих пор писали, когда было что сказать и выразить, а теперь вот — целый роман ради самого голого выражения (читать — «от скуки и ради красного словца»). Книгу читал давно, когда она только раскручивалась, но, через призму времени, видится мне, что Кысь есть скука, против которой можно и словарь полистать и «Кысь».

Primo, искусство, оно, конечно, развлечение, но не всякое же развлечение — искусство.

Роман, который по идее, можно отнести к постапокалиптике. И таким бы он и был, если б не одно «НО». Написан он Татьяной Толстой. Автором пронзительным, лиричным, грусным и оптимистичным.

И благодаря ей, обычная история жизни в постядерном обществе превратилась в яркую и красивую историю любви и ненависти, потерь и находок, поисков и открытий.

Сюжет, на первый взгляд обычен. Но благодаря умению Толстой придавать даже самым мелким деталям огромное значение, украшать ими повествование, читается роман с огромным интересом, и несмотря на казалось бы фантасмагоричность происходящего, начинаешь по настоящему сопереживать героям...

Начинаешь радоваться удачам... огорчаться потерям...

И через весь роман проходит Книга, точнее Книги! В любом обществе, в любое время, именно они будут являться наибольшей драгоценностью для людей. Именно они будут хранить не только знания, но и память о прежней жизни, помогая в любой ситуации оставаться людьми — пусть обросшими гребнями, пусть ещё с какими то уродствами — но Людьми...

Можно долго писать про этот роман. Но нужно ли? Пожалуй — нет. Нужно читать! Обязательно читать это великолепное произведение!

Сатирический этнографический роман-антиутопия. Хочется определить его «славянским стим-панком», но уж больно мало там механизации, а все мутации, да деградация.

Главный герой романа Бенедикт («собачье имя») живет через 200 лет после ядерного взрыва. Кто и что взорвал — история умалчивает, и как бы дает шанс и нам лицом не ударить, и Загранице нам помочь. Живет себе голубчик — мать-отца схоронил, писарем трудится (три поколения интеллигенции в семье все же), радуется, что Последствий никаких у него нет... А поди ж ты! Женился мезальянсом. К жене в терем переселился. Тесть его своему ремеслу обучил, книги старопечатные показал... Вот житуха пошла! Читай! Толстей! А все на душе Кысь скребет. Все волнуется.

Почему «Кысь»? Кысь — это русская тоска, она же пушкинский сплин, она же неприкаянность. Я даже думаю, что не было у них такого зверя. Он просто в каждом свой живет — и гнетет, и гонит. И перерождение Бенедиктово — оно тоже не физическое было, а скорее эмоциональное, метафизическое. У него на душе камень тянет, следит, не отпускает, так и он в чьей-то душе стал камнем! А как описывается «муза» поиска книг? Да это же страшный сон, геноцид и все такое!

Книга для тех, кто любит читать о читателях и книги о книгах. Но красной строкой через весь роман идет мысль, что мало читать, нужно осмысливать. И что не список прочтенного формирует личность. И личность сама читает в книгах только то, что хочет читать (наш голубчик вот все про баб вычитывал, а морали не извлек ни на грамм).

И еще здесь о зависимостях. И самые ужасные зависимости те, что питают души власть имущих слоев, ведь с их молчаливого согласия творятся многие беззакония...

Чего больше в романе: взгляда в будущее или обиды за прошлое? Не знаю. Но то, что детство Никиты (отца автора Татьяны Никитичны Толстой звали Толстой Никита Алексеевич) отличалось от детства Никитичны так же сильно, как наша жизнь и жизнь Федор-Кузьминичска — однозначно. Зато есть точный ответ, что жизни за МКАДом нет, что на жизнь вечную, да с бонусами, может рассчитывать только образованная часть общества. А обычные люди годны либо в перерождение, либо на мутации, и влачить им жизнь бедную, беспросветную, пока очередной взрыв не бабахнет.

К издательству претензий нет. Книга приятная на ощупь, плотные страницы, достаточный размер шрифта. А вот к автору... Ох, но какое ей дело... Она была в Париже, ей сама Марсель-Марсо чего-то говорил... 14 лет писать роман, да все по заграницам. Слова колкие, речь не льется, а крошится... К каждому сеансу «мата» проведена тщательная подготовка... Нет... Так в деревне не выражаются! Там либо так живую и щедро плещут, либо вообще не пользуются.

В общем, книга рафинированное, эстетская. Наверное я многого не поняла из-за недостаточности образования. Наверное, со временем она выстрелит, раскроет новые смыслы, будет обязательна к прочтению школьникам. Да и мне она в принципе понравилась, но чего-то не хватило... С детьми Бениными вопрос мутный, финал какой-то куций, стиль в последних главах подкачал. Как-то большего я ждала от представителя Толстовского семейства.

Тут, голубчики, чего удумали. Сидит мужик на табурете, в окно глядит. А здесь, значит, срез сознания. Фелософия, да. Ну это не то чтобы срезать сознание, а как будто заглядываем к нему в голову да смотрим на мир его глазами. Да мысленно смотрим, куда полезли резать голову! Вот. Мысленно. Где это у нас было? Имя Розы, да. Вот вам и пожалте. Срез сознания жителя неолита. После Взрыва.

Но а и то сказать. Окажись вы, голубчики, на месте Бенедикта. У вас-то еще вон сколько книг впереди. А если б так — кончились книги? Все читал. Читать уже нечего. Нет, нет, нет! Читать, читать, читать! Да вам бы, голубчики, крюк-то сам в руки и прыгнул. Аль нет? Кого бы из горящего дома? То-то и оно.

Ну местами, конешно, язык перестоял будто. И кислым попахивает. Но ничего. Да еще своемыслие — когда читал, будто казалась между строк ехидная улыбка Татьяны Ильинишны. Не сказать — злобная, ан едкая ухмылочка такая. Да какие ухваты с фамилиями авторов. Да какие цитаты. Разлюли мои. А концовочка-то того... ржавью покрылась.

«Сколько книг прочитал — столько жизней прожил». Вот оно ладно бы с сужетом да боботютюкалками. Ну насчот идей абы претензии на классику оно, конечно, может быть. Тут думать надо. Но за одно вот только воспевание книги уже 5 баллов ставим.

«Ты, Книга, чистое мое, светлое мое, золото певучее, обещание, мечта, зов дальний! Книга! сокровище мое несказанное! жизнь, дорога, просторы морские, ветром овеянные, золотое облако, синяя волна!»

Эх... Да, так-то!

Отличный пример вычисленного успеха. Подтверждение тому куча премий и номинаций. Вроде все грамотно,добротно. Прям таки академическое исполнение,но так отстраненно-бездушно(имхо), из-за этого у меня не проходит назойливое ощущение ,что книга не писалась,а делалась какая-то хитрая лабораторная работа. Не зацепило именно из-за этого.