Роман Арбитман «Корвус Коракс»

Не могу сказать, что я так уж хорошо знаю современную русскоязычную фантастику эпохи сточкерства, попаданчества, фэнтезятства, советско-имперского реваншизма и апокалиптического ресентимента, но я могу уверенно сказать, что в романе Гурского есть то, что во всей этой фантастике отсутствует как класс.

Во-1-х, оригинальная парадоксальная идея в основе сюжета. То есть, альтернативное настоящее в НФ — это, конечно, не новость, но вот такого альтернативного настоящего — без телефонов (не то что мобильных, но даже и проводных), без компьютеров и интернета (вместо них телеграф и невмопочта), без телевизоров и кино (вместо них театр — в том числе и в формате многосерийно-многосезонного сериала), и даже без самолётов (вместо них дирижабли), я, пожалуй, еще не встречал. Для связи помимо телеграфа и пневмопочтовых «эсмээсок» используются почтовые голуби и даже щеглы, а для звукозаписи — птицы, имитирующие звук — попугаи и вороны. И в этом плане я бы даже определил жанр этого романа как «орнитопанк» (ибо слишком большую роль в сюжете играют птицы).

Во-2-х, совершенно свободная игра с политическими реалиями сегодняшнего дня, где в качестве прообразов героев откровенно используются действующие ныне политики — как уныло-прокремлёвские, так и ярко-оппозиционные (благодаря чему в соцсетях из-за романа не мог не возникнуть довольно заметный скандальчик, или как сейчас принято говорить — хайп).

В-3-х, лихо закрученный, многоуровневый детективный сюжет, выдающий большую насмотренность и начитанность автора в области современного остросюжетного контента.

В-4-х, повышенный гуманизм и поиски этического равновесия между бедами нашего прошлого и вариантами нашего будущего — то есть, автор искренне и совсем не поверхностно проживает свой сюжет, насыщенный разнообразными культурными кодами нашего настоящего (не слишком ли заумно я всё это сформулировал?))).

При всём при том следует иметь в виду, что это ни в коем разе не НФ, а сугубо постмодернистский литературный эксперимент, где фантастика используется только как приём, позволяющий выстроить злободневный политический памфлет с элементами комикса. Уже сама главная фант-идея этой книги несёт в себе аккуратно замаскированный, но оттого никуда не девающийся фундаментальный научный прокол. То есть, я вполне могу себе представить, что птицы, подготовленные специальной словесной командой, могут как магнитофоны записывать в свою память, а затем воспроизводить человеческие голоса — и не только простую разговорную речь, но и сложномодулированный вокал разных тембров. Но я ни за что не поверю, что те же птицы способны воспроизвести звучание разнообразных музыкальных инструментов — и не только целого симфонического оркестра, но и отдельных струнных, клавишных, смычковых, духовых или медных плюс басы и ударные. И это ведь еще при том, что человечество в романе так и не изобрело электромузыкальные инструменты и синтезаторы — хотя рок-н-ролл и джаз в романе Гурского весьма ощутимо присутствуют в виде некоторых знаковых имён. Впрочем, на исход главной интриги романа этот прокол практически не влияет, а вот достоверность происходящего в глазах некоторых дотошных читателей (моих, например) он весьма ощутимо подрывает. Ну и ладно. Я, кстати, вообще не могу представить большой фантастический роман без какого-нибудь фундаментального прокола; главное — чтобы этот прокол не бросался в глаза при первом чтении и не ломал сопереживание. Для романа «Корвус коракс» эта проблема, пожалуй, не существенна: он написан легко, смешно, искромётно и увлекательно, и это, конечно, главное. А уж покупать его или нет, читать его сразу или когда-нибудь погодя (когда градус интриги уже сильно выдохнется) — решайте, наверное, сами.

«Русский град за птичьими голосами,

или социологическое эссе о взаимовлияниях техники и общества»

Пять отзывов лаборантов на роман «Корвус Коракс» Льва Гурского aka Романа Арбитмана аккурат ограничены 2019 годом, годом выхода книги. Прошло немногим пять лет с тех пор, но изменилось слишком многое, в т. ч. контекст (новостной, политический, экономический, культурный и т. д.) для восприятия произведения. И теперь оно, к сожалению, не выглядит как хлесткая сатира или чрезмерно едкая критика режима. Об этих внешних сторонах, оформляющих понимание читателем из 2024 года внутренних граней «Корвус Коракса», я постараюсь рассказать ниже. Но, учитывая эти самые, скажем, фоновые негативные эффекты или противоречивые воздействия белого шума от политизации и конфронтации всего и вся, а также дабы сберечь читателя от спойлеров, буду стараться далее максимально вне контекста преподнести этот самый контекст. Насколько бы подобная задумка не казалась невозможной...

И начну я вот с чего. В «Корвус Кораксе» Арбитман, как мне представляется, ставит для литературного решения две параллельные друг другу задачи. Первая, не всегда обозначаемая предыдущими отзовистами и рецензентами здесь и в других местах, может быть обозначена как «социологические экспериментальное эссе». Ведь писатель не просто вводит ряд фантастических допущений в предисловии («представьте себе мир без телефона, компьютеров, интернета и т. д.», а также ядерной бомбы с магнитофоном) для конструирования фантастических подмостков под будущие сюжетные перемещения. Это не просто галочки для оформления книжки под некоторые жанровые спецификации, а проведение полноценного мысленного эксперимента в лучших традициях т. н. STS (Science and Technology Studies) как междисциплинарного исследования взаимодействий и взаимных влияний технологических новаций на социальные обновления и наоборот. И, создавая мир, казалось бы, очень и очень похожий на нашу базовую реальность, вплоть до современных политических фигур и событий (о чем позднее), в нем есть очень существенные отличия помимо технологических лакун. Пробелы в технических открытиях, пусть и замещаемые аналоговыми средствами, все равно приводят к серьезным социальным и культурным мутациям. Попробую обратить внимание на пару подобных примеров.

Во-первых, в мире «Корвус Коракса» нет массовой культуры. Во всяком в том смысле, которым мы наделяем ее сегодня. Да, тут есть Филипп Киркоров, термин «попса» и индустриальная цивилизация с массовым производством. Из-за последнего от китча как, к примеру, сувенирной продукции и популярной атрибутики никуда не денешься даже в мире попугаев с записанными в них при помощи фрейдистских зоопсихологических практик пиратскими копиями известных и не очень песенок. Но Иннокентий с Фишером, оказываясь то на дирижабле «Челси», то в хоромах федерального сановника, то в более простых местах находят жуткое, на некоторый абстрактный эстетический вкус, смешение записей Моцарта по соседству с тем же Киркоровым, а наша классическая литература идет через томик с каким-нибудь комиксом, который здесь заместо фильмов. На мой взгляд, подобная смесь условно высокого с условно же низким, которая буквально через главу указывается Арбитманом, говорит об этом самом социологическим экспериментировании. Автор показывает, что без технологической демаркации не будет и демаркации эстетической (стереотипной или нет — вопрос иного порядка). Конечно, уже печатный станок в каком-то смысле создал первую итерацию (дедушек или прадедушек) нашей массовой культуры, образовав обширный рынок политических листовок, бытовых лайфхаков и хоррор-литературы (привет Михаэлю Бехайму и его поэме «Дракул-воевода»). Тем не менее по сей день (опять же, не трогаем бумажный ширпотреб с бесконечными попаданцами или квазиподростковыми позывами) печатная книга остается некоторым форпостом и стабильным обиталищем высокой, классической и мировой культуры. Тогда как кинематограф, сетевые пространства и звукозаписывающая индустрия (и вновь не берем в расчет мэтров в этих царствах человеческого духа) произвели огромнейшее пространство для генерации разнородного потребительского продукта. Конечно, можно в упрек такой интерпретации романного каркаса привести иные упоминания и сцены из книги, где, например, находится место здешнему «Камеди Клабу» или есть, скажем так, сериалы в режиме офлайн. Но вновь укажу на том, что для производства такого контента нет технологического разграничения с созиданием иного контента, характеризуемого нами как высокая культура. Техника здесь и для высокого, и для массового однородна, даже уточним: она однородна сложная. Производить все это одинаково сложно. Отчего сложность технологической формы сохраняет сложность содержательную. А вот упрощение этой самой технологической формы как раз способно привести к упрощению и содержательной составляющей.

Во-вторых, во вселенной «Корвус Коракса» нет похожей на нашу общественной памяти. Под «нашей» (современной обществу 20-21 вв.) общественной памятью, сразу уточню, я имею в виду скорость и глубину проникновения тех или иных образов, смыслов и событий в «подкорки» каждого отдельно взятого человека, большая мобильность и податливость этой социально-психической субстанции веяниям пропаганды (как в плохом, так и в позитивном смысле). И, конечно, такая общественная память, включенная в общественное сознание большинства социумов в нашей реальности образовалась благодаря радио и телевидению. Не без газеты и печатной книги, не без процессов национального строительства с первых веков эпохи Модерна, да. Но именно радио и ТВ, а также последовавшие за ними коммуникационные революции создал как масштаб, так и глубину памяти в странах новейшего времени. И пусть и с массовым телеграфом в каждой квартире, с птичьими армиями государственных министерств и независимых СМИ, с тотальным и повсеместным внедрением пневмопочты в романном мире такая память невозможна. Это показывается Арбитманом и через постоянные поучения Фишером главного героя, и через наставления этого самого главного героя Лине (эпизод с незнанием девушки Иннокентия ключевых событий Второй мировой войны). В конце концов, называние Второй мировой войны именно таким образом, а не Великой Отечественной войной во многом иллюстрирует большую фрагментарность и меньшую глубину этой самой общественной памяти. Учебники учебниками, даже родительские и дедовские наставления об ужасном былом — все это без кинематографа, без радиовещания и без телевизионного обрамления не сформировало бы единой и общей национальной памяти у советской нации о прошлом. Популяризация исторических нарративов и пропаганда в ту или иную сторону от фактической данности в мироздании голубиной почты и телеграфирования всегда будут спотыкаться об технологический базис. И, как показывает основная сюжетная линия романа, это далеко не всегда хорошо. Здорово, когда возможность «промывки мозгов» ограничена технически, но худо, когда есть подобные технологические границы для запоминания и понимания прошлого в реалистическом ключе.

Наверняка помимо этих двух встроенных в детектив на альтернативно-исторической почве рассмотренных социологических экспериментов есть и другие. Возможно, следующие читатели подчеркнут и укажут на них в собственных отзывах. Я же остановлюсь на другой задаче, которая, как думается, стояла перед Р. Арбитманом. Да-да, это тот самый политический триллер, который, к сожалению, стал частью нашей повседневности. Стал новой нормальную, гнетущей и разбивающей в дребезги не столь давние грезы о будущем. Но не будем много политизировать без нужды (в т. ч. без нужды в лишнем внимании слишком внимательных граждан). Я лишь укажу, что свою политизацию писатель прерывает не только социологическими эссе, но и насыщает невероятно обильным и сочным слоем из языковых игр. Именно об этих умных гэгах, хитрых аналогиях и остром юморе я не буду много рассказывать далее, но просто приведу примеры оного как указание на то, что лично мне больше всего понравилось в этом романе. Именно за хлесткий и вовсе не глупый юмор и языковую комедию детище Арбитмана достойно высоких отметок.

»...анонимный источник в российском МИДе, не балуя разнообразием, выступил с дежурным разъяснением: поскольку-де в России цензура запрещена, то само понятие «нецензурный» лишено юридического смысла…»

«В четвертый павильон мы перешли из третьего по длинной узенькой кишке подземного тоннеля и сразу же очутились на записи нового шоу «Комеди-клуба». Кресла партера, прикрытые газетами для сохранности обивки, были тесно уставлены клетками с попугаями, а между рядами на отдельных насестах равномерно рассредоточились две дюжины удодов, которые по традиции отвечали за смех в зале»

«У клубных комедиантов мы задержались ненадолго. Хотя юморили тут радостно и задорно, среди тем для шуток почему-то главенствовала одна-единственная. Так что едва румяный хлопец в полосатых штанишках на лямках приблизился к подиуму и объявил: «Афанасий Фет. Стихи о любви. Жопа, робкое дыханье…», наша Ирма Игоревна на миг схватилась за голову, как человечек с эмблемы «Мосфоно», а затем с удивительным проворством стала выпихивать нас за пределы смотровой площадки, что-то бормоча про возрастные ограничения для смешанных групп. Вслед нам доносилась разудалая песня на мотив древнего советского хита «Не плачь, девчонка»: «Наш ротный старшина имеет ордена, а капитан имеет стар-ши-ну!» – и слышались раскаты бодрейшего удодского хохота»

"– Стоп-стоп! – дирижер остановил хор и постучал палочкой о пюпитр. – Никуда не годится. Не верю. Не ве-рю. Думаете, если работаете для рядовых москвичей, а не для снобов из филармоний, не надо выкладываться? Большая ошибка. Все наоборот. Вас будут слушать в пятистах супермаркетах по всей области, ежедневно по полмиллиона человек. Им не нужно объяснять про микроэлементы: они знать не знают, с чем это едят. Они должны вместе с вами ощутить полет, ясно? По-лет. Они сами должны почувствовать себя вот этими орехами, вам ясно? Всем ясно? Тогда давайте еще раз, с первой цифры. Но сначала кто-нибудь принесите ребенку попить, иначе он не вытянет верхнее ля. Я ведь угадал, Григорий?

С нашей смотровой площадки мы видели, как юного солиста Григория бережно отцепляют от спинки стула и наливают ему газировки.

– А разве орехи могут летать? – поинтересовалась все та же розовая дурочка. – И что, по правде есть такая орешья страна?»

«Ну хорошо, объясняю на пальцах: еще до войны, в тридцать восьмом году, в секретном институте ВАСХНИЛ вывели путем скрещивания самую мерзкую разновидность шашеля, по-латыни «анобиум пунктатум». Сам он почти безобиден, но его личинки – сущие дьяволы. Могут за неделю толстую балку превратить в труху. У диверсантов этот фокус называется «подсадить жучка». В многоэтажных домах стены каменные, но все балки перекрытия, не забудь, деревянные»

«Вы же не будете отрицать, что Сталин принял Россию с лучиной, а оставил ее с электрической лампочкой…»

«Давай-ка я попробую взять градусов на пять севернее и зависнуть над Останкинской Ямой. Глазомер у тебя хороший?

На глазомер я не жалуюсь, но старый разведчик упустил из виду одну важную деталь: с некоторых пор самая глубокая расщелина столицы уже не пустует. При нынешнем мэре в эту прорву закачали уйму средств из муниципального бюджета, набурили пещер под офисы, обустроили, обставили, проложили коммуникации, обогрели, снабдили лифтами и превратили бывшую Яму в деловой небоскреб навыворот. А как же иначе? Теперь в Москве даже дырки обязаны приносить доход. Представляю, как на тех, кто решил оторваться в модном останкинском кабаке «Седьмой круг ада» (350 метров ниже уровня моря), сваливается мертвый клоун. Это будет катастрофа»

«Запомни, Иннокентий, самое простое решение обычно самое правильное. Так говорил мне один знакомый англичанин, торговец бритвами. Кстати, мой тезка. Ты о нем вряд ли слышал, хотя бритвы у него были великолепные, острые, теперешним не чета…»

«Наша свобода слова уже давно похожа на ощипанного павлина: ни красоты, ни полета, одно название, что птица. Сверху наедут на учредителя, учредитель нагнет главреда, главред придавит секретариат, и вот вам результат»

"– Терпи, агент, резидентом станешь»

"– Ну, значит, труп выбрался из морозильника, сходил на совещание в Кремль, а потом вернулся и залез обратно» (привет современной конспирологии, кстати; не буду уточнять, какой)

"– Они там сдурели? – шепотом спросил я, вновь очутившись на полу рядом с Фишером. – Как можно взять в заложники труп?

– Вопрос философский, – усмехнулся старик. – Это мы с тобой точно знаем, что он труп, а те, которые снаружи, вполне допускают, что он живой. Ну типа кота Шредингера. Не слышал? Нам про него рассказывал профессор Румер, Юлий Борисович. Физик, доктор наук, светлая голова. Ему впаяли десятку как пособнику врагов народа плюс пять по рогам. Представьте, говорил он, что обычного кота сажают в камеру с парой голодных блатных, и у каждого заточка…»

«Со всяким, кто дышит, как-то можно договориться…

– Со всяким? – переспросил я. – Значит, и с полицией тоже? – Внутри меня затеплилась надежда.

– В обычных условиях – легче легкого, – ответил Фишер. – На том стояла и будет стоять земля русская. Ну кто такие наши полицаи? Люди как люди, только в униформе. Любят деньги, и чем больше сумма, тем проще найти общий язык. Но… С этими, сдается мне, уже договорились»

И, конечно, куда без веселых переделок известных имен: мэр Масянин, советник Сверчков, спикер МИДА Архарова, пресс-секретарь Глиняный, Наждачный...

Да, посмеялись, но ведь и время поплакать. Потому скажу совсем немного и о том самом политическим памфлете как элементе романа «Корвус Коракс». С одной стороны, событие чуть более двухлетней давности, некоторым образом присутствует в романе давности пятилетней. Да, это что-то вроде сбывшегося прогноза. Но в той или иной локальности схожие события предсказывались и в более давние времена пейсателями вроде Лукьяненко. Но здешнее прорицание лишь частично сбылось, тоже погрузившись в круговорот альтернативщины и пародийных заговоров. И вообще по отношению к нашей овеществленной антиутопии мир романа в само конце входит во что-то, что можно назвать умеренной утопией, с, хех, мирным «транзитом власти». И все же из столь сухо (зато без спойлеров) представленной и прокомментированной мною политической линии можно выделить два важных наставления Арбитмана.

Первое из них — сами по себе технологии не ведут нас в царство свободы:

"– Сталин принял Россию с гусиным пером, а оставил с шариковой ручкой! – желчно передразнил он меня. – Сталин принял Россию с ночным горшком, а оставил с ватерклозетом… Слушать тошно! Один дурак придумал, а ты, как носитель, повторяешь. Ста-а-а-алин! При чем тут вообще Сталин? Он что – Томас Альва Эдисон? Он лампочку изобрел? Да при усатом, наоборот, изничтожали самых талантливых. Я на зоне тысячу раз таких встречал. Если б ты знал, Иннокентий, сколько сгинуло светлых голов! Кабы их не давили и не гнобили, не вычеркивали из жизни, мы бы не только до полюса – мы бы сейчас уже до Луны долетели, как у Жюль Верна. Мы бы к центру Земли проникли. Мы бы такие цеппелины строили – побольше, чем небоскребы. Мы бы цветные картинки с натуры научились записывать – ну хоть при помощи электричества…

Старик вновь пошарил по карманам, ничего не нашел, кроме одной семечки. Вылущил ядро, растер его своими коронками.

– Только никаким вождям на свете умники ни к чему, – с горечью сказал он. – Они им опасны. Я про это много думал, пока сидел в лагере. Вот, предположим, ты – Адольф Гитлер. Зачем тебе картинки с натуры, если имперское министерство пропаганды каждый понедельник выпускает из питомников очередную партию попугаев с записью речи доктора Геббельса, а тот объясняет немцам, как им повезло жить в Третьем рейхе? Или вот представь: ты – Иосиф Сталин. Нужны тебе картинки прямо с натуры? Тоже нет. Литография в газете всегда врет, потому что художник либо бездарь, либо в доле, либо под конвоем, а электричество-то врать не сумеет. Это не человек, а стихия. И все бы сразу увидели, в какой жопе мы живем и каковы вожди на самом деле: плюгавые, жирные, тонкошеие, рябые, уродливые, с бегающими глазками… Наверняка мы бы очень скоро зажили в другом мире – светлом, правдивом, свободном… В прекрасной сказочной России будущего, где даже умирать не страшно»

Упования персонажей о формуле «чем технологичнее, тем свободнее» в нашей технизированной реальности имеет прямо противоположный эффект. Но, и это второе, наставление Арбитмана в «Корвус Коракс» — всяк живущий, не теряй надежду на будущее, никогда и ни за что, и принимай в этом будущем самое активное и деятельное участие:

«Я чувствовал, что всех нас еще ждет много удивительного и чудесного. Мир изменится так быстро, что я сам успею увидеть эти изменения. И, конечно, поучаствовать в них»

Думаю, эта последняя романная строчка должна стать заключительной для всего отзыва.

Орнитологическая фантастика, добротная смесь «Запада Эдема» Гарри Гаррисона и «Сказок для идиотов» Б.Акунина — биологическая цивилизация в антураже замедленного, отставшего в развитии мира с сатирическими приправами из нашего скрепоносного настоящего.

«А под потолком, само собой, — пожарный биодатчик: такая же, как и в нашей школе, клетка с канарейкой и филином, разделенная сетчатой перегородкой. У на считалось особым шиком, слиняв с урока, обкурить табачным дымом бедную канарейку. Ее верещание выдергивало филина из спячки, а громкое, на всю школу, уханье было сигналом к срочной эвакуации» (с.98).

О Гурском хорошо когда-то написал Быков. «Интересен на уровне идей, неинтересен на уровне текста». Последний роман вполне укладывается в эту схему. Хорошая идея, скорей посредственное исполнение. Нестерпимо фальшивый и приторный образ сталинского разведчика – нынешнего либерала. И ранее скорей эпизодически встречавшееся у Гурского политическое холуйство (белоснежный Каховский-Ходорковский в одном из романов) здесь уже носит рептильный характер. Холуйство – хоть перед властью , хоть перед оппозицией, остается таковым и литературу убивает (нестерпимо фальшивый роман «Мать» Горького). Холуйство (уровня рассказов о Володе Ульянове) перед несостоявшимся российским Муссолини у Гурского настолько зашкаливает, что хорошо задуманный, небезнадежно написанный на две трети роман почти безнадежно испорчен в трети последней. Возможно эта треть или четверть — самое мертвое из всего написанного Гурским-Арбитманом.

Когда прикольная, когда туповатая, но в целом, совершенно не впечатляющая сатира на политические (куда большей частью) и остальные (соответственно, меньшей) реалии. У Zотова, с которым возникают первые ассоциации, грубее, но одновременно изощреннее. И юморнее.

Затянутая адвенутра для школьников средних классов. Приключалово им, безусловно, понравится, но вот сатира пройдет мимо, от слова «совсем».

А фантидея с альтернативным развитием «технологий», так мастерски-мимолетно поданная в аннотации, увы, не более, чем антураж.

P.S. Ну, и разумеется, согласно моде и авторскому мировоззрению, не обошлось без оплевывания советской истории.

В художественной литературе повествование совершенно не обязательно ведется от имени автора. Возможны и даже традиционны ситуации с несколькими уровнями вложённости отстранения — вспомнить хоть «Гаргантюа и Пантагрюэля», где есть и вставные истории, и автор, отстранённый от самого себя псевдонимом-анаграммой «Алькофрибас Назье». Почему псевдоним важен в контексте этого отзыва? «Корвус Коракс», если верить обложке и титульному листу, написан Львом Гурским. Автор бестселлеров Лев Гурский — не просто псевдоним настоящего автора, а вполне проработанная литературная мистификация с биографией, кругом знакомств, политическими взглядами, нереализованными творческими планами типа романа «Кремлины», и так далее. Что пишет Гурский, какому-нибудь Р. С. Кацу в голову не придет, даром что и у той, и у другой литературной мистифиКАЦии общий родитель.

Так вот, «Корвус Коракс» — первый опыт именно Гурского с его детективно-альтисторическим прошлым в трудном жанре биопанка. В России чисто биопанковых книг особенно мало — собственно, раз-два, и обчёлся. Элементы-то присутствуют у многих авторов — от Лукьяненко с Пановым до Вашего покорного слуги, но чтоб именно на биопанковом допущении держался сюжет... И это допущение, несмотря на всю его гротескность, работает. Оно вводится в первой же главе, элегантно и без натуги, и успешно подкручивает приводной механизм основной сюжетной пружины, заодно предоставляя богатые возможности украсить текст и придать ему специфически-биопанковый аромат. Но скатология скатологией, а исторический и антитоталитарный посыл у книги вполне серьезный.

При этом творческая родословная автора (тут я про Л. Гурского, если что) тоже однозначно заметна — и в детективной линии, и в политико-сатирических деталях. Отдельной похвалы заслуживает стёб над защитой авторского права. Ну, и у определённого типа читателя от этого и другого стёба гарантированно бомбанёт (в мире «Корвуса Коракса» этот эффект можно было бы толково использовать). Что я хотел бы посоветовать такому читателю: прежде, чем разражаться гневной рецензией, подумайте: а не делаете ли вы именно то, чего добивался автор? И тут я уже не уверен: автор — это по-прежнему Л. Гурский, или..?