Фёдор Достоевский «Великий инквизитор»
Средневековая Европа, всюду пылают костры инквизиции, инакомыслие карается смертью. Великий инквизитор действует именем Христа. Но тут приходит Христос – не как обещал, вторым пришествием во славе, а так же, как и в первый раз – жалеть и спасать людей. Что скажет Ему Великий инквизитор? Что ответит ему Христос?
Глава из романа «Братья Карамазовы».
Входит в:
— роман «Братья Карамазовы», 1880 г.
— антологию «Призраки: Русская фантастика середины XIX века», 1997 г.
- /языки:
- русский (3), немецкий (3), итальянский (1)
- /тип:
- книги (7)
- /перевод:
- С. Витале (1), Г. Рёль (2)
Издания на иностранных языках:
Отзывы читателей
Рейтинг отзыва
Mierin, 8 октября 2010 г.
Чтобы понять поэму о Великом инквизиторе, наверное, надо быть хотя бы немножечко верующим и множечко мыслящим человеком. Не потому, что нужно обязательно верить в Бога и пришествие Христа. А потому, что эти мучительные вопросы возникают в душе у человека, который верил. Верил и сомневался, верил и болел, верил и не понимал, верил и боялся, что не верит, не хочет верить, не может верить – и не может не верить. Когда внутри случается конфликт между детской верой, которой не нужны объяснения, и взрослым здравомыслием, пытающимся найти всему подтверждение и доказательство, объяснение, ответы на постоянно возникающие вопросы. Это мысли изломанного сознания, истощенного сердца и разбитого ума. Взрослея и перечитывая, я понимаю, что это – и мои мысли тоже.
AllXThunder, 31 августа 2021 г.
Поэма, впитавшая в себя соки терзаний и объединившая внутренние чувства тех, кто веровал, верует или уже утратил веру в один сплошной текст. Гений Достоевского бывает трудно понять юному читателю, наверно поэтому многие, прочитав его молодыми, возвращаются к его произведениям, чтобы найти ответы на новые вопросы. Поэма и сам роман «Братья Карамазовы» стоят прочтения. Особенно, если увлекаетесь религиозными вопросами (о христианстве).
kpr, 28 июля 2023 г.
На протяжении всего творческого пути внимание Достоевского было сосредоточено на проблеме человеческой личности в ее целостности, что с неизбежностью отсылает к религиозной проблематике. Начиная с 60-х годов данный сюжет выступает в творчестве писателя магистральным. Свобода и ответственность, грехопадение, осознание человеком собственной порочности и всесторонней слабости – все это подвергнуто в произведениях мыслителя как психологическому, так и философскому осмыслению.
«Легенда», изложенная Иваном Карамазовым в ходе беседы с братом Алексеем, формально изобличающая католическую (западную) церковную действительность, отсылает к непреодолимой в земных условиях христианской трагедии, сохраняющей значимость также в свете нерелигиозного мировоззрения. Идея свободы в ее целостном понимании привнесена в сознание человечества христианством, постулирующим непосредственное отношение человека к Абсолютному источнику бытия. Исчерпывающее осознание человеком свободы воли лишает его утешающей психологической опоры, выражаемой в формах упования на судьбу и оправдания «злым роком». Человек, обладающий неимоверным числом слабостей, признается ответственных за них, а также за вытекающие из них последствия. Данное положение справедливо в отношении как отдельной личности, так и человечества в целом.
Описываемое состояние обуславливает объективное несовершенство человеческой жизни и субъективное, психологическое его восприятие. «Легенда» сосредоточена на разрешении (или хотя бы постановке) рокового вопроса: «Как мог Всевышний и Всеблагой Бог допустить страдание человечества в таком масштабе?». За ним с неизбежность следует: «Не более ли гуманно и человеколюбиво избавить людей от возложенного бремени свободы?».
На поставленные вопроса Алёша отвечает в полном соответствии с христианским вероучением, утверждающем восполнение страданий человека в иной плоскости бытия – Царстве Господнем, дарующем всецелое утешение и воздаяние по справедливости.
Для понимания же позиции Ивана нам следует обратиться к предшествующему «Легенде» фрагменту романа – «Бунту Ивана Карамазова», не менее важному в контексте рассматриваемой темы. В отличие от брата, Иван отрицает возможность безусловного восполнения страдания каждого, ссылаясь на случаи измученных и без вины пострадавших детей. Ничто, полагает он, не способно служить воздаянием в подобных обстоятельствах. С еще большей рьяностью он отрицает допустимость такой цены достижения всеобщей, вечной гармонии:
«Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими к «боженьке»! Не стоит потому, что слезки его остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно?»
Миропонимание обоих братьев, излагаемое ими в этих двух фрагментах – «Бунте» и «Легенде», а также выражаемое на протяжении всего произведения, обнаруживает следующее расхождение. Алексей, выказывающий непосредственную и безграничную веру в Господа, уповает на Него в разрешении фундаментальных, трагических вопросов человеческого существования. Иван, влекомый потребностью рационального постижения Божьего замысла, не признает возможным разрешение рассматриваемой трагедии ссылкой на Промысел и ограниченность земного разума.
Различными исследователями творчества Достоевского высказываются полярные предположения как того, чью сторону (Ивана или Алексея) в рамках данной беседы занимает сам Достоевский, так и того, обнаруживает ли писатель возможность разрешения трагедии в рамках христианского миропонимания. Если Л.И. Шестов изображает Достоевского как «философа трагедии», абсолютизирующего непримиримость с условиями человеческого существования, то Н.О. Лосский определяет его как выразителя христианского мировоззрения, обнаруживающего всецелое разрешение трагичности существования искренней и непринуждаемой верой в Бога, Его безграничную любовь и утешение в Своем Царстве. Читатель вправе вынести собственное заключение о том, какая интерпретация в большей степени справедлива.
Не менее важным предстает социально-политическое приложение «Легенды». Если исследователи XX столетия фокусировались на предвосхищении Достоевским угроз распространения социалистических теорий, способствовавших оформлению тоталитарных режимов, то современная действительность требует сосредоточения на проблемах «массового», «одномерного» общества, в которых свобода творческой самореализации ограничена не столько непосредственным политическим понуждением, сколько субъективной конформностью, удобряемой непомерным числом распространяемой СМИ (в том числе в Интернете) информации, обуславливающей стандартизацию и примимтивизацию общественного и индивидуального сознания. Свобода, в ее всестороннем понимании, все так же предстает неочевидным преимуществом, обнаруживая расхождение с категориями «довольства» и «счастья». Критическое описание Достоевским действительности, таким образом, остается актуальным в условиях современности.
Немудрено, что сегодня представители различных идеологических кругов обращаются к личности и творческому наследию Достоевского с целью определения направления дальнейшего развития российской государственности. Вопрос, однако, в том, какого рода толкованию оно будет подвергнуто.